"Долг чести" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

3. Коллегия

– Значит, все согласны? – спросил председатель Федеральной резервной системы. Сидящие за столом закивали. Принять решение оказалось нетрудно. Вот уже второй раз за последние три месяца президент Дарлинг давал понять через министра финансов, что не будет возражать против увеличения учетной ставки еще на половину пункта, то есть теперь банки, берущие займы у Федеральной резервной системы будут платить на половину процента больше. Банки вынуждены брать займы у Федеральной резервной – где еще они смогут занять такие суммы денег? Разумеется, повышение учетной ставки немедленно отразится на положении потребителей, которые в конечном итоге и будут расплачиваться за это.

Мужчинам и женщинам, сидевшим вокруг полированного дубового стола, приходилось постоянно балансировать. Они контролировали количество денег в американской экономике. Будто поворачивая ручку, открывающую или закрывающую шлюзовой затвор, они регулировали количество денег в обращении, стараясь, чтобы их не было слишком много или слишком мало.

На деле, разумеется, положение было намного сложнее. Сами по себе деньги мало что значили в действительности. Бюро гравировки и печатания ценных бумаг, расположенное меньше чем в миле отсюда, не имело в своем распоряжении ни бумаги, ни краски, достаточных для того, чтобы напечатать столько однодолларовых банкнот, сколько Федеральная резервная система выделяла в течение одного дня. «Деньги» выделялись главным образом в виде электронного сигнала, в виде распоряжения, например: Первому национальному банку Подунка перевести дополнительно три миллиона долларов, чтобы кредитовать магазин скобяных изделий Джо, или газовую компанию Джеффа Брауна, или домовладельцев, желающих получить заем под залог своих домов и возвращать его в течение следующих двадцати лет. Полученные банком деньги редко выплачивались наличными – обладание кредитными карточками гарантировало от краж и ограблений, от растрат собственными служащими и, едва ли не самое важное, избавляло кассиров от необходимости считать и пересчитывать банкноты, а затем сдавать полученную наличность в местное отделение банка. В результате деньги, словно по мановению волшебной палочки, выделялись согласно поручению, переданному по электронной почте или по телексу, а затем их, в свою очередь, выплачивали другим безналичным способом, чаще всего чеком, выписанным на маленьком листке специальной бумаги, обычно украшенном изображением орла с распростертыми крыльями или рыбацкой лодки на каком-то несуществующем озере, потому что банки конкурировали между собой, а клиентам нравились красивые чековые книжки.

Могущество людей, находящихся в Зале Совета управляющих Федеральной резервной системы, было настолько велико, что даже они сами редко задумывались об этом. Кивнув головами и согласившись с предложением председателя совета поднять процентную ставку, сидящие вокруг стола только что повысили цену на все продающиеся в Америке товары. Теперь каждый домовладелец, получивший заем под залог своего дома, каждый, кто покупает в рассрочку автомобиль, каждый обладатель кредитной карточки будет выплачивать ежемесячно большее количество денег. В результате этого решения у каждой фирмы и каждой семьи в Америке сократится доход и меньше средств останется на выплаты премий, пособий и пенсий, а также на покупку рождественских подарков. То, что началось с выпуска пресс-релиза, затронет бумажник каждого жителя страны. Повысятся цены на все потребительские товары, начиная с персональных компьютеров и кончая жевательной резинкой, что приведет к дальнейшему сокращению покупательной способности населения.

По мнению членов Совета управляющих Федеральной резервной системы, такая ситуация пойдет на пользу стране. Все статистические показатели указывали на то, что экономика развивается излишне быстро и возникает опасность роста инфляции. Вообще-то инфляция в той или иной форме существует всегда, но повышение процентной ставки снизит ее до разумных пределов. Цены повысились бы в любом случае, но решение Федеральной резервной системы повысит их еще больше.

Это был наглядный пример того, как клин вышибают клином. Повышение процентной ставки означает, что люди будут вынуждены сократить займы, это уменьшит объем денежного обращения, что, в свою очередь, снизит покупательную способность населения и поможет до определенной степени стабилизировать цены и таким образом предупредит возникновение чего-то намного более опасного, чем незначительное увеличение процентной ставки.

Подобно тому как разбегаются круги от брошенного в озеро камня, возникнут и другие последствия. Возрастет процентная ставка казначейских векселей, являющихся заемными инструментами самого государства. Назначение таких облигаций заключается в том, что население – а фактически главным образом финансовые учреждения, такие, как банки, пенсионные фонды и инвестиционные фирмы, которым нужно куда-то вложить деньги своих клиентов на период ожидания выгодной возможности на фондовой бирже, – дает деньги взаймы государству на срок от трех месяцев до тридцати лет, и в качестве платы за использование этих денег государство само должно выплачивать проценты (причем значительная их часть, разумеется, возвращается обратно государству в виде налогов). Незначительное повышение процентной ставки Федеральной резервной системой увеличит и процентную ставку, которую должно платить государство, величина ее обычно определяется на аукционе. Таким образом увеличится и бюджетный дефицит, что заставит правительство еще более сократить денежную массу, находящуюся в обращении внутри страны, уменьшив таким образом количество денег, используемых для личных и банковских займов, далее повысив процентную ставку для населения в результате действия рыночных сил за пределы планки, установленной Федеральной резервной системой.

Наконец, одно то обстоятельство, что процентная ставка, выплачиваемая банками и по казначейским векселям, поднимется, сделает фондовый рынок менее привлекательным для инвесторов, потому что выплаты такого рода гарантируются государством и, следовательно, надежнее высоких спекулятивных доходов, на которые рассчитывают компании, чьи продукты и (или) услуги вынуждены конкурировать на рынке.

Инвесторы и профессиональные менеджеры на Уолл-стрите, следящие за экономическими показателями, восприняли вечерние новости (сообщения Федеральной резервной системы обычно передавались после закрытия фондовых бирж) достаточно равнодушно и сделали пометки о необходимости продажи акций некоторых компаний. Таким образом понизится ранее объявленная ценность большого числа акций, и в результате средний индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний несколько упадет. Впрочем, индекс Доу-Джонса совсем не был средним, а представлял собой сумму текущей рыночной стоимости акций тридцати наиболее надежных и хорошо зарекомендовавших себя корпораций, идущих в списке строго по алфавиту, начиная с «Аллайд сигнал» и кончая «Уолверт», причем в середине находилась «Мерк». Суть индекса Доу-Джонса заключалась главным образом в том, чтобы средства массовой информации могли постоянно информировать общественность об изменениях на финансовом рынке. Впрочем, мало кто из общественности разбирался в тонкостях финансового рынка и понимал значение индекса Доу-Джонса. Падение Доу заставит кое-кого забеспокоиться, приведет к продаже акций и дальнейшему ухудшению положения на рынке. Так будут развиваться события до тех пор, пока биржевые брокеры не придут к выводу, что цена акций упала ниже их фактической стоимости. Заметив, что ценность акций превосходит их рыночную котировку в данный момент, они начнут скупать их в таком количестве, что индекс Доу (и другие биржевые котировки) повысится до такого уровня, что восстановится равновесие и уверенность в финансовых институтах. И все эти многочисленные перемены, влияющие на жизнь каждого американца, произойдут по решению нескольких лиц, сидящих в богато обставленном зале в Вашингтоне, округ Колумбия, имена которых известны всего лишь горстке финансистов, не говоря уже о широкой публике.

Самым поразительным было то, что люди считали весь этот процесс таким же нормальным, как закон всемирного тяготения, несмотря на то что на самом деле система денежного обращения являлась столь же эфемерной, как радуга. Деньги не существовали в действительности. Даже «настоящие» деньги представляли собой всего лишь специальную бумагу с изображениями, напечатанными черной краской на одной стороне и зеленой – на другой. Деньги рассматривались как средство платежа не потому, что они обеспечивались запасами золота или других ценностей, но благодаря всеобщей вере в то, что деньги обладают ценностью, потому что должны ею обладать. Таким образом, денежная система Соединенных Штатов и всех других стран мира основывалась на психологической убежденности, на простой вере в ценность денег, ив результате на том же зиждились и все остальные стороны американской экономики. Если деньги существуют лишь потому, что все верят в них, значит, и все остальное существует только благодаря такой же вере. Сегодня вечером Федеральная резервная система сначала несколько поколебала эту веру, а затем позволила ей снова укрепиться в умах людей, полагающихся на нее. Среди тех, кто верили в существование денег, находились и управляющие Федеральной резервной системы, потому что они действительно понимали их сущность – или думали, что понимают. В разговорах между собой они могли шутить по поводу того, что на самом деле никто не в состоянии постичь всех аспектов функционирования денег, подобно тому как никто не может объяснить сущность Бога. Но так же, как теологи постоянно стремятся определить и объяснить Его божественную природу, финансисты обязаны поддерживать веру в деньги, делать их воображаемую структуру реальной и ощутимой и умалчивать о том, что вся система денежного обращения основывается на чем-то призрачном, даже менее реальном, чем бумажные деньги, которые носят с собой, чтобы пользоваться ими в тех случаях, когда неудобно прибегать к пластиковым кредитным карточкам.

Люди верили им, подобно тому как доверяют священнослужителям, полагались на их способность поддерживать существование того, на чем основывается жизнедеятельность мира, неустанно заявляли о своей вере в реальность чего-то невидимого и неосязаемого, в величественную систему, физическим проявлением которой являлись только каменные здания и строгие взгляды работающих в них людей. В конце концов, говорили они себе, разве эта система не действует?

Уолл– стрит во многих отношениях являлся той частью Америки, где граждане Японии, особенно жители Токио, чувствовали себя как дома. Устремленные ввысь небоскребы скрывают небо, улицы переполнены до такой степени, что какой-нибудь пришелец вполне мог принять желтые такси и черные лимузины за представителей земной цивилизации. По узким грязным тротуарам спешат толпы людей, они смотрят прямо перед собой не только для того, чтобы продемонстрировать свою целеустремленность, но и для того, чтобы не встретиться взглядом с возможными конкурентами или, что более вероятно, просто со встречными. Пульс всей жизни Нью-Йорка основывается на поведении обитателей этого района -грубом, бесцеремонном, торопливом, настойчивом и упрямом по форме, но не по своей внутренней сути. Обитатели Уолл-стрита убеждены, что находятся в самом центре событий, и настолько увлеченно стремятся к своей цели, что не терпят присутствия всех остальных, кто испытывают точно такие же чувства. В этом смысле здешний мир по-своему идеален: все чувствуют и ведут себя здесь одинаково, и всем наплевать на окружающих. По крайней мере создается такое впечатление. На самом деле, однако, у людей, работающих здесь, есть семьи и дети, разнятся их интересы и увлечения, стремления и мечты, как и у обычных людей, но с восьми утра до шести вечера все тут подчинено бизнесу. Их бизнесом являются, разумеется, деньги, товар, не имеющий национальной или личной принадлежности. По этой-то причине и происходила процедура смены руководства финансовой корпорации «Коламбус групп» на пятьдесят восьмом этаже нового здания, где размещалась штаб-квартира корпорации.

Зал выглядел впечатляюще во всех отношениях. Ореховые панели, за которыми любовно ухаживал целый штат высокооплачиваемых краснодеревщиков, украшали две стены, две другие были стеклянными, от пола до потолка, через них открывался великолепный вид на гавань Нью-Йорка и уходящее вдаль море. Пол устилал ковер с таким ворсом, что в нем утопала нога, правда, при ходьбе создавалось статическое электричество, которое давало знать о себе болезненными разрядами. Впрочем, посетители привыкли к этому и притерпелись. Сорокафутовый стол в центре зала покрывала плита из красного полированного гранита, а стоявшие вокруг кресла стоили по паре тысяч долларов каждое.

«Коламбус групп», возникшая всего одиннадцать лет назад, за этот короткий срок прошла путь от еще одного выскочки до enfant terrible «"Ужасный ребенок" – о человеке дерзком, своевольном (фр.)», до стремительно развивающейся новой компании, до серьезного игрока на фондовой бирже, до одной из самых влиятельных корпораций и заняла наконец теперешнее положение краеугольного камня в фундаменте могущественного сообщества сберегательных банков, инвестиционных и страховых компаний. Эта корпорация, основанная Джорджем Уинстоном, руководила деятельностью многих групп молодых талантливых финансистов, которые занимались привлечением все новых и новых денег. Как и следовало ожидать, в финансовой корпорации, названной в честь первооткрывателя Америки, три основные группы носили названия трех кораблей Христофора Колумба – «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария». Когда Уинстон в возрасте двадцати девяти лет основал корпорацию, он был под впечатлением от только что прочитанной им книги Сэмьюэла Элиота Морисона «Открытие Нового Света европейцами». Пораженный мужеством и предвидением неугомонных мореплавателей, он решил руководствоваться в своей деятельности их примером. Теперь Уинстону исполнилось сорок, размеры его состояния превосходили все возможные пределы алчности, и он решил уйти на покой, вдыхать аромат роз, бороздить моря на своей девяностофутовой яхте и вообще наслаждаться жизнью. Говоря по правде, его конкретные планы на ближайшие несколько месяцев заключались в том, чтобы научиться управлять своей яхтой «Кристоболь» так же умело, как он делал все остальное в жизни, проплыть по маршрутам знаменитых мореплавателей – первооткрывателей новых стран – по одному путешествию каждое лето до тех пор, пока не повторит подвиги своих великих предшественников, и затем, может быть, написать книгу.

Уинстон был невысоким мужчиной, но ярко выраженная индивидуальность и уверенность в себе придавали ему вид рослого человека. Он неустанно занимался физическими упражнениями и поддерживал отличную форму, зная, что стресс так и косит финансистов на Уолл-стрите, и потому его лицо светилось здоровьем. Уинстон вошел в уже переполненный зал с торжественным видом только что избранного президента, возвращающегося в свою штаб-квартиру после успешно проведенной выборной кампании. Шаг его был твердым и уверенным, улыбка открытой и приятной. Довольный тем, что на сегодня достиг высшей точки в своей профессиональной жизни, он даже кивнул своему главному гостю.

– Рад снова видеть вас, Ямата-сан. – Джордж Уинстон протянул руку. – Вы проделали долгий путь.

– Разве я мог пропустить столь значительное событие? – учтиво ответил японский промышленник.

Уинстон усадил гостя в кресло у торца стола, а сам направился к своему креслу на противоположном конце. По сторонам длинного стола сидели юристы и представители инвестиционных компаний – как игроки соперничающих команд в момент ввода мяча из-за боковой линии в американском футболе, подумал Уинстон, проходя мимо них и стараясь не обнаруживать свои чувства.

Но ведь это, черт побери, единственный способ стать свободным, напомнил он себе. Первые шесть лет управления корпорацией прошли для него, как в сказочном опьяняющем сне, были самыми волнующими в его жизни. В начале пути его компания имела меньше двадцати клиентов, и он вкладывал их деньги в выгодные предприятия, увеличивая капитал и укрепляя свою репутацию. Сначала пришлось работать дома, вспомнил он, имея в своем распоряжении один компьютер и одну телефонную линию, постоянно беспокоясь о том, как прокормить семью. Любящая жена верила в него и всегда поддерживала, несмотря на беременность, причем у них оказались близнецы – об этом они узнали через четыре дня после того, как Уинстон покинул страховую компанию «Фиделити» и основал собственное дело. И все-таки она не упускала случая выразить свою любовь, преданность и веру в его успех. А Уинстон тем временем умело использовал свои незаурядные способности и природное чутье, стремительно двигаясь к этому успеху. Когда ему исполнилось тридцать пять, он вообще-то уже достиг вершины. Два этажа в небоскребе на Уолл-стрите, роскошный кабинет, команда из блестящих молодых «ракетчиков», выполняющих конкретные задания. Именно тогда он впервые задумался о том, чтобы оставить финансовый рынок.

Принося огромные прибыли клиентам, Уинстон в то же время, разумеется, ставил на карту и собственные деньги. Теперь, после уплаты всех налогов, его личное состояние оценивалось в шестьсот пятьдесят семь миллионов долларов. Присущая ему осторожность и природный консерватизм не позволяли продолжать рискованную инвестиционную деятельность. К тому же его беспокоили тенденции в развитии рынка. Вот поэтому-то он и решил выйти из игры, забрать все деньги и вложить их в ценные бумаги, которые не обещали высокого дохода, но зато надежно предохраняли от краха. Даже самому Уинстону такой метод казался странным, но ему больше не хотелось заниматься финансами. Он знал, что будет скучать, уйдя из инвестиционного бизнеса. К тому же, поступив таким образом, он поневоле отказывался от редкостных возможностей разбогатеть еще больше, однако, напомнил себе. Уинстон, зачем ему столько денег? У него шесть роскошных особняков и в каждом по два автомобиля, вертолет, личный реактивный самолет и, наконец, самая дорогая его сердцу игрушка – яхта «Кристоболь».

Уинстон обладал всем, о чем мечтал, и даже при вложении денег в гарантированные ценные бумаги размеры его состояния будут непрерывно расти, обгоняя темпы инфляции, – личные потребности не позволят ему тратить весь получаемый ежегодно доход. Поэтому он разделил полученные им деньги на «портфели» по пятьдесят миллионов долларов каждый и доверил распоряжаться ими опытным и осторожным брокерам, работающим в самых разных инвестиционных фирмах, которые не сумели повторить его стремительного взлета, но чей опыт и честность не вызывали у него сомнений. Три года назад Уинстон начал в полной тайне искать человека, который бы выкупил его долю в «Коламбус групп» и смог бы достойным образом руководить деятельностью корпорации. К сожалению, единственным желающие оказался вот этот желтый ублюдок.

Разумеется, японец не приобретал корпорацию в личную собственность. Подлинными хозяевами ее являлись те, кто доверили Уинстону свои деньги, и он никогда не забывал об оказанном ему доверии. Даже приняв окончательное решение, он испытывал угрызения совести. Эти люди полагались на него и сотрудников корпорации, но в первую очередь именно на него, Джорджа Уинстона, потому что его имя служило гарантом успеха.

Доверие такого множества людей лежало, на плечах Уинстона тяжким бременем, он нес его с чувством гордости и сознанием ответственности, но всему когда-то приходит конец. Наступил момент, когда он должен уделить время семье, преданной жене и пяти детям. Он устал повторять им, что занят на работе, и слышать в ответ, что они понимают это. С одной стороны, в нем нуждались столько людей, с другой – всего несколько. Но разве эти несколько не были его самыми близкими?

Райзо Ямата вкладывал в покупку акций значительную часть собственного состояния и немалую долю корпоративных средств промышленных компаний, находящихся под его контролем. И хотя Уинстон настаивал на том, чтобы осуществить сделку без большого шума, что было вполне понятным для тех, кто работали на инвестиционном рынке, избежать слухов оказалось невозможно, поэтому необходимо, чтобы деньги, изъятые из активов корпорации, были возмещены человеком, заменяющим его на посту президента. Это восстановит доверие вкладчиков. Кроме того, такой шаг еще больше укрепит связь между американскими и японскими финансовыми системами. Уинстон наблюдал за тем, как ставили подписи под документами, осуществляющими перевод денег между банками шести стран, ради чего управляющие этими банками все еще оставались в своих кабинетах в этот поздний для них час. Богатый и влиятельный человек этот Райзо Ямата.

Впрочем, нет, хитрый и ловкий, поправил себя Уинстон. После выпуска из Уортонской школы бизнеса он встречал множество умных и пронырливых дельцов, и все были расчетливыми и практичными людьми, пытающимися скрыть хищные инстинкты за маской добродушия. Он быстро научился распознавать их, это оказалось так просто. Ямата полагал, наверно, что унаследованные им черты позволяют более умело скрывать свои чувства, точно так же, как он, несомненно, считал себя очень проницательным финансистом, играющим в данном случае на понижение – или на повышение, улыбнулся Уинстон. Может быть, так оно и есть, а может – и нет, подумал он, глядя на сорокафутовый красный стол. Но почему на его лице не отражается никакого волнения? Японцы тоже испытывают эмоции. Уинстону приходилось иметь дело с финансистами из Страны восходящего солнца, и всякий раз они выражали удовольствие, если удавалось добиться крупного успеха на Уолл-стрите. Стоит им выпить немного, и по поведению их вообще трудно отличить от американцев. Да, конечно, они сдержаннее, может быть, немного застенчивы, но неизменно вежливы, что очень нравилось Уинстону. Жителям Нью-Йорка было бы неплохо перенять у них манеру держаться. Вот оно, вот в чем дело, понял Уинстон. Ямата вежлив, как и все японцы, но вежливость его неискренняя. Для него она всего лишь прикрытие, за которым скрывается маленький робот без чувств и эмоций. А застенчивостью тут и не пахнет…

Пожалуй, нет, это тоже не объяснение, подумал Уинстон, наблюдая за тем, как документы передвигаются все ближе к нему. Просто стена, отделяющая Ямату от остального мира, выше и толще, чем у других людей, и потому лучше скрывает его чувства. Зачем ему понадобилось воздвигать такую стену, изолировать себя от окружающих? Ведь в этом зале нет необходимости оставаться в одиночестве, здесь он среди равных, более того, его окружают партнеры. Ямата только что поставил подпись под документами, передающими Уинстону значительную часть своего состояния, и теперь его личное благополучие зависело от благополучия партнеров. Выплатив Уинстону почти двести миллионов долларов, Ямата стал обладателем более одного процента денежных средств, находящихся в распоряжении «Коламбус групп». Это сделало его самым крупным вкладчиком. Теперь он мог контролировать каждый доллар, каждую акцию и каждый опцион, составляющие активы гигантской корпорации. Да, конечно, «Коламбус» не была самой крупной инвестиционной фирмой на Уолл-стрите, но все-таки входила в число лидеров. На эту корпорацию обращали внимание, интересовались направлением ее развития, тенденциями деятельности. Ямата стал руководителем не просто инвестиционной фирмы, теперь он вошел в число избранных, занял место в иерархии дельцов Уолл-стрита, управляющих финансами страны. Его имя, ранее почти неизвестное в Америке, будут произносить с уважением. Только этого было достаточно, чтобы на лице японского финансиста появилась улыбка, подумал Уинстон. Но нет, оно осталось непроницаемым и бесстрастным.

Вот и последний документ, его передал один из заместителей, который станет заместителем Яматы, как только на документе появится его, Уинстона, подпись. Как все просто! Одна-единственная подпись, ничтожное количество синих чернил, нанесенных на бумагу определенным образом, – и конец одиннадцати годам напряженного труда. Эта подпись передавала дело в руки человека, намерения которого оставались загадкой.

А зачем мне понимать их? – подумал он. Ямата будет продолжать добывать деньги для себя и для остальных – точно так же, как это делал я сам. Уинстон достал ручку и, не поднимая головы, поставил подпись. Если его интересовали намерения Яматы, об этом нужно было думать раньше.

Он услышал хлопок пробки от шампанского и, посмотрев вокруг, увидел улыбающиеся лица своих бывших подчиненных. Заключив эту сделку, он стал для них символом успеха. Ему всего сорок лет, он обладает огромным состоянием, добился неслыханного успеха и сумел оставить деятельность, требующую такого неотступного напряжения. Теперь он сможет наслаждаться плодами своего труда. Какими бы умными ни были окружающие его люди, вряд ли у кого-либо из них хватит смелости попытаться повторить пройденный им путь. Но даже в этом случае почти все потерпят неудачу, подумал Уинстон. И все-таки он превратился для них в живой символ, подтверждающий возможность успеха. Какими бы циничными и крутыми ни были эти профессионалы инвестиционного бизнеса, у всех в глубине души скрывалась одна мечта – составить состояние и уйти от дел, избавиться от невероятного напряжения, вечных поисков, как удачнее вложить капитал, в стопках оценок, докладов и аналитических обобщений, как завоевать репутацию, привлечь к себе побольше клиентов и их денег. Схватить сундук с золотом у края радуги – и тут же отыскать выход. Яхта, особняк во Флориде, другой на Виргинских островах, еще один в горном Аспене, возможность иногда поспать до восьми утра, поиграть в гольф. Привлекательность такого будущего была неотразимой.

Тогда почему не воспользоваться предоставившейся возможностью сейчас?

Боже милостивый, что он наделал? Вот проснется завтра утром и не будет знать, чем заняться. Неужели можно разом отключиться от всего этого?

Поздновато спохватился, Джордж, напомнил он себе, протягивая руку за бокалом французского шампанского и делая традиционный глоток. Потом поднял бокал в молчаливом тосте, обращенном к Ямате, как того требовала традиция. И тут он увидел улыбку на лице японца, – улыбку, которой следовало ожидать, но которая удивила его. Это была улыбка победителя. Но почему? – спросил себя Уинстон. Ямата заплатил запрошенную сумму. В такой сделке не бывает победителей или побежденных. Уинстон забирал свои деньги, Ямата вкладывал свои. И

все– таки эта насмешливая улыбка казалась какой-то неуместной, особенно потому, что Уинстон не мог понять ее причины. Он пил игристое вино, пытаясь разобраться в происшедшем. Будь улыбка дружеской и вежливой, все было бы в порядке. Но за нею скрывалось что-то другое. Их взгляды перехлестнулись, хотя никто не заметил этого, и, хотя здесь не произошло никакого сражения и не было победителя, создалось впечатление, что за столом происходили военные действия.

Как это понять? Уинстон тут же обратился за ответом к своим инстинктам. Что мелькнуло во взгляде Яматы – жестокость? Может быть, он относится к числу тех финансистов, которые рассматривают свою деятельность на Уолл-стрите как битву? Когда-то Уинстон тоже придерживался такой точки зрения, но с годами перерос ее. Конкуренция всегда была ожесточенной, но проходила в цивилизованных рамках. На Уолл-стрите все соперничали друг с другом, но это соперничество, пусть временами жестокое, оставалось дружеским до тех пор, пока все придерживались одинаковых правил.

Значит, вы не собираетесь принимать участие в биржевой игре? – захотел спросить Уинстон и тут же понял, что уже слишком поздно.

Он попробовал новый тактический ход, стараясь разобраться в этой схватке, начавшейся так неожиданно, и снова поднял бокал в молчаливом тосте, глядя на преемника, в то время как все остальные в зале продолжали беседовать друг с другом, не обращая внимания на происходящее. Ямата ответил ему тем же, и на лице его появилось еще более высокомерное выражение, словно он стремился выразить презрение по отношению к глупости человека, только что уступившего ему контрольный пакет.

Но разве всего несколько минут назад вы не скрывали так умело свои чувства? – мысленно спросил Уинстон. Тогда почему такое открытое презрение? Неужели вы считаете, что добились чего-то… куда более значительного, чем мне известно? Но чего?

Уинстон повернул голову и посмотрел на зеркальную гладь гавани. Внезапно ему надоела эта игра, пропал интерес к победе, которую, как считает этот желтый ублюдок, он, японец, одержал…

Ну и черт с тобой, подумал он, я уже далек от всех этих сражений и войн. Я ничего не потерял, наоборот, обрел свободу, получил деньги, у меня теперь есть все. Отлично, теперь вы стали главой корпорации, будете управлять ею, грести деньги, для вас всегда будет место в любом клубе и ресторане Нью-Йорка, вы можете тешить себя своим могуществом, и, если считаете, что одержали победу, пусть будет так. Но это не победа над кем-то, подумал

Уинстон.

Жаль, конечно. Уинстон со своей обычной проницательностью понял все, опознал все составляющие, относящиеся к делу. Однако впервые в жизни ему не удалось собрать эти составляющие в единое целое. Это не было его виной. Уинстон отлично разбирался в собственной игре, но ошибочно предполагал, что все остальные играют в нее же. Он просто не знал, что есть и другие игры.

Чет Номури прилагал все усилия, чтобы не обнаружить в себе американского гражданина. Он принадлежал к четвертому поколению японцев, поселившихся в Соединенных Штатах, – первый из его предков прибыл в Америку в самом начале века, еще до заключения «джентльменского соглашения» между Японией и Америкой, ограничивающего дальнейшую иммиграцию. Он почувствовал бы себя оскорбленным, если бы всерьез задумался над этим. Куда более серьезным оскорблением было происшедшее с его предками, несмотря на то что они стали ужа. полноправными американскими гражданами. Дед Чета с радостью воспользовался предоставившейся возможностью доказать свою преданность родине, служил в 442-й полковой боевой группе, вернулся домой с двумя «Пурпурными сердцами» за ранения и нашивками главного сержанта. Там он обнаружил, что семейное предприятие – магазин конторских принадлежностей – продано за бесценок, а семья интернирована в лагерь для лиц японской национальности. Проявив стоическое терпение, он начал все с самого начала, создал предприятие с новым и недвусмысленным названием «Конторская мебель ветерана», заработал достаточно денег, чтобы заплатить за обучение трех сыновей в колледже и за их дальнейшее образование. Отец Чета стал хирургом и занимался операциями на сосудах – это был невысокий бодрый мужчина, родившийся в лагере. По этой причине и чтобы порадовать его деда, родители вместе со знанием языка сохранили некоторые японские традиции.

И сделали это весьма кстати, подумал Номури. За несколько недель ему удалось преодолеть проблему акцента, и теперь, сидя в токийской бане, он говорил по-японски так хорошо, что сидящие с ним рядом задумывались только о том, из какой префектуры он приехал. У него были документы на выходца из нескольких префектур. В действительности он являлся оперативным агентом Центрального разведывательного управления, выполнял задание Министерства юстиции, и при всем этом Госдепартамент даже не подозревал о его существовании. От своего отца-хирурга он научился смотреть только вперед, заниматься тем, что ему по плечу, и никогда не оглядываться назад, вспоминая о том, чего изменить уже никак нельзя. Вот почему его семья незаметно, постепенно и с таким успехом обосновалась в Америке, напомнил себе Чет, сидя по горло в горячей воде.

Правила поведения в японской бане очень просты. Тут можно говорить о чем угодно, кроме своей работы, и даже о работе тоже можно говорить при условии, что речь идет о слухах и сплетнях, а не о конкретных деталях того, как ты зарабатываешь деньги и какие сделки заключаешь. При такого рода ограничениях практически все было открыто для обсуждения в этой на удивление неформальной обстановке, несмотря на крайнюю скрытность, существующую в этом самом закрытом в мире обществе. Номури появлялся в бане каждый день примерно в одно и то же время и делал это уже достаточно долго, чтобы те, кто встречались с ним здесь, успели познакомиться и почувствовать к нему дружеское расположение. Теперь он уже знал все об их женах и семьях, а они знали все о его семье – вернее, о семье из «легенды», придуманной им для себя и ставшей для него такой же реальной, как жизнь в том районе Лос-Анджелеса, где он вырос.

– Мне нужна любовница, – в который раз повторил Кацуо Таока. – С тех пор как у нас родился сын, жене нужен только телевизор.

– Женщины вечно жалуются, – согласился другой служащий при одобрении остальных мужчин, сидящих в бассейне.

– Любовница дорого обходится, – заметил Номури – он сидел в углу бассейна, пытаясь догадаться, о чем говорят жены, сидя в бассейнах своих банных отделений. – На нее надо тратить много денег и времени.

Из этих двух понятий – деньги и время – последнее было более важным. Каждый из молодых служащих, с которыми познакомился в бане Номури, – оказалось трудно провести границу между теми, кто были просто клерками, и теми, кто занимали руководящие должности, потому что в Японии граница между этими двумя категориями была весьма расплывчатой, – неплохо зарабатывал, однако за высокое жалованье приходилось платить: они были навсегда прикованы к своим корпорациям, как углекопы к шахтам Теннесси во времена Эрни Форда. Обычно им приходилось вставать еще до рассвета, ехать на пригородном поезде, допоздна и без отдыха работать в переполненных офисах, возвращаясь домой, когда жена и дети уже спят. И хотя Номури еще до приезда в Токио многое узнал о Японии из телевизионных программ и материалов, предоставленных в его распоряжение, он все-таки был потрясен тем, как напряженная работа и непреходящее стрессовое состояние разрушительно действуют на социальную структуру общества, здесь даже сама семейная жизнь уже находилась под угрозой. Все это особенно удивляло Номури, потому что именно традиционная прочность японской семьи позволила его предкам выжить и добиться успеха в Америке, где расизм казался почти непреодолимым препятствием.

– Это верно, дорого, – мрачно согласился Таока, – но где еще мужчина найдет то, что ему требуется?

– Да, – донесся голос с другой стороны бассейна. Вообще-то, скорее, это была огромная ванна. – Стоит дорого, но сколько не заплатишь за то, чтобы почувствовать себя мужчиной?

– А вот для наших боссов все куда проще, – заметил Номури, не зная, куда может завести этот разговор. Он все еще находился на предварительной стадии своего задания, все еще создавал основу для осуществления своей операции, не спешил, выполняя приказание, данное ему Эдом и Мэри-Пэт Фоули.

– Ты бы только видел, как хорошо устроился Ямата-сан, – заметил другой служащий и многозначительно засмеялся.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Таока.

– Он – приятель Гото, – заговорщицки пояснил тот.

– А-а, политикана – да, конечно!

Номури оперся спиной о стенку бассейна и закрыл глаза, чувствуя, как горячая вода обволакивает и расслабляет его, и стараясь не обнаружить интереса, хотя его мозг заработал, как магнитофон, записывая каждое слово.

– Политикан, – сонно пробормотал он. – Хм…

– В прошлом месяце мне довелось отвозить ему кое-какие документы, недалеко отсюда, дом в тихом месте. Бумаги касались предстоящей сделки, которую, кстати, он заключил сегодня. Хозяином дома оказался Гото, они развлекались. Меня пустили внутрь. Похоже, Ямата-сан хотел, чтобы я посмотрел, как они живут. Вы бы только видели девушку, которая сидела с ними… – В голосе говорившего прозвучал благоговейный трепет. – Высокая блондинка, а груди…

– И где только они покупают себе американских любовниц? – похотливо хихикнув, вмешался в беседу еще один из присутствовавших.

– И девушка знала свое место, – продолжал рассказчик. – Пока Ямата-сан просматривал документы, она терпеливо сидела и молчала. И никакого стыда. А какие груди! – закончил он.

Значит, слухи о Гото соответствуют действительности, подумал Номури. И как только, черт побери, такие люди достигают подобных вершин в политике? – мысленно спросил он и лишь через секунду укорил себя за глупость такого вопроса. Политические деятели вели себя так еще до начала Троянской войны.

– Продолжай, продолжай не останавливайся, – настоятельно попросил рассказчика Таока. Тот начал говорить дальше. Он приковал к себе восторженное внимание слушателей, которые уже знали все, что только можно знать, о женах присутствующих и теперь желали побольше узнать о «новой» девушке во всех клинических подробностях.

– Да кому нужны эти американки? – недовольно пробормотал Номури, не открывая глаз. – Высокие, большеногие, развязные и…

– Пусть рассказывает дальше, – прервал его чей-то возбужденный голос.

Номури пожал плечами, подчиняясь воле большинства, но запоминая при этом каждое слово. Служащий, возивший документы Ямате, сумел заметить достаточно много, и меньше чем через минуту у Номури было подробное описание внешности девушки. Его отчет об услышанном в бане через местного резидента будет послан в Лэнгли – ЦРУ вело подробную картотеку, куда заносились личные привычки политических деятелей всех стран мира. В разведывательном сообществе не существовало ненужных фактов, хотя Номури надеялся получить более полезную для него информацию, чем сексуальные наклонности Гото.

Они отчитывались об осуществленной операции на «Ферме» – ее официальное название Форт-Пири, – которая служила лагерем подготовки ЦРУ и располагалась недалеко от магистрального шоссе 64, между Уильямсбургом и Йорктауном, в штате Виргиния. Прохладительные напитки осушались банка за банкой. Оба оперативника, склонившись над картами, рассказывали о своем шестинедельном пребывании в песчаной пустыне, которое закончилось так успешно. По сообщению Си-эн-эн суд над Корпом начнется на следующей неделе. Исход его нетрудно было предугадать. Где-то в этой экваториальной стране уже купили пятнадцать футов пеньковой веревки толщиной в три четверти дюйма, и теперь оба агента ЦРУ пытались догадаться, откуда там возьмут бревна на постройку виселицы. Наверно, закупят за границей, подумал Кларк. За шесть недель они не увидели там ни одного дерева.

– Ну что ж, – заметила Мэри-Пэт Фоули, выслушав их отчет, – похоже, все прошло гладко, парни.

– Спасибо, мэм, – галантно ответил Динг. – Джон умеет мастерски подать результаты своей работы.

– Это приходит с опытом, – усмехнулся Кларк. – Как дела у Эда?

– Привыкает к своему месту, – лукаво улыбнулась заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности. Когда-то она вместе с мужем проходила обучение на «Ферме», и Кларк был одним из их преподавателей. Несколько лет назад Мэри-Пэт и ее муж являлись одной из лучших оперативных групп в управлении, причем, если уж говорить правду, Мэри-Пэт обладала отличными данными для оперативной работы, тогда как Эд лучше всего проявил себя при планировании операций. В таких обстоятельствах более высокую должность следовало бы предложить ему, однако с политической точки зрения, предпочтительнее выглядело назначение Мэри Пэт. Как бы то ни было., они продолжали работать вместе, являясь по сути дела двумя заместителями одного директора, несмотря на то что должность самого Эда была несколько туманной. – Вам обоим, между прочим, следует отдохнуть несколько дней, а тем временем прибудет официальная благодарность с другого берега Потомака. – И для одного и для другого получать такие награды было не впервой. – Джон, тебе, наверно, пора вернуться и заняться своей работой. – Она имела в виду возвращение на постоянную преподавательскую работу в ЦРУ. Управление расширяло свои человеческие активы – бюрократический термин, означающий увеличение числа оперативных агентов (известных для врагов США как шпионы), которые будут заниматься непосредственной разведывательной деятельностью. Миссис Фоули предлагала Кларку принять участие в их подготовке. В конце концов, двадцать лет назад он сумел отлично подготовить ее и ее мужа к оперативной работе.

– Для этого вам придется отправить меня в отставку. Мне нравится здесь.

– Видите ли, мэм, он последнее время поглупел, – хитро улыбнулся Чавез. – По-моему, это влияние старости.

Миссис Фоули больше не настаивала. Эти двое принадлежали к числу ее лучших оперативников, и ей не особенно хотелось прерывать их успешную деятельность.

– Ну хорошо, парни. Будем считать ваш отчет законченным. Сегодня вечером Оклахома играет с Небраской.

– Как дети, МП? – спросил Кларк, сокращенно назвав Мэри-Пэт – мало кто в управлении мог позволить себе такое обращение к ней.

– Все в порядке, Джон. Спасибо за внимание. – Миссис Фоули встала и направилась к выходу. Вертолет ждал ее, чтобы доставить обратно в Лэнгли. Ей тоже хотелось посмотреть трансляцию матча.

Кларк и Чавез обменялись взглядами, как обычно после успешного завершения дела. Операция «Пешеход» была теперь в прошлом, материалы после официального одобрения ЦРУ, а в данном случае еще и Белого дома будут переданы в архив.

– Уже много времени, мистер К.

– Просто тебе не терпится, а? Подвезти тебя?

– Если это не составит для вас большого труда, сэр, – вежливо ответил Динг.

Джон Кларк окинул взглядом своего напарника. Да, он явно приготовился к встрече. Черные волосы коротко подстрижены, исчезла темная густая борода, скрывавшая его лицо в Африке. Даже нацепил под пиджак белую рубашку с галстуком. Тоже мне, жених, фыркнул про себя Кларк, хотя, подумав, мог бы вспомнить, что Динг прежде служил в армии, а солдаты, возвратясь с поля боя, стараются стереть с себя все, что напоминает им об их трудной профессии. Ну что ж, вряд ли стоит сетовать на то, что парень старается выглядеть прилично, верно? При всех недостатках Динга, Кларк всегда отдавал ему должное.

– Пошли. – «Форд» Кларка стоял на обычном месте, и через пятнадцать минут они были у его двухэтажного дома на окраине Камп-Пири. Это была обычная фермерская постройка на разных уровнях. Теперь дом казался пустым. Маргарет Памела Кларк, старшая дочь Джона, училась в университете Маркуэта, а Патриция Дорис Кларк предпочла продолжать учебу недалеко от дома, в колледже Уильяма и Мэри в соседнем Уильямсбурге, выбрав следом за матерью профессию хирургической сестры. Сейчас Пэтси ожидала их, стоя на крыльце.

– Папа! – Девушка кинулась к отцу и, обняв, поцеловала. затем последовало то, что в последнее время стало более важным для нее. – Динг! – На этот раз Чавеза она только обняла, заметил Кларк, но эта сдержанность ни на миг не обманула отца.

– Привет, Пэтс. – Динг взял ее за руку, и они вместе вошли в дом.