"Красный кролик" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава двенадцатая Передача

На этот раз будильник сработал вовремя, разбудив их обоих. Вскочив с кровати, Эд Фоули сходил в ванную, быстро освободил ее жене и направился в спальню Эдди будить малыша, а Мери Пат тем временем занялась приготовлением завтрака. Мальчишка тотчас же включил телевизор и попал на утреннюю гимнастику, которую, похоже, показывали во всех городах мира. Как и повсюду, передачу вела женщина с потрясающими физическими данными — вероятно, она смогла бы без особых усилий пройти курс обучения в школе армейских рейнджеров в Форт-Бегиннинге, штат Джорджия. Маленький Эдди, насмотревшись дома сериала с участием Линды Картер, называл ее «работящей женщин-н-н-н-ной». Мери Пат не сомневалась, что светлые волосы русской атлетки крашеные, а у Эда мышцы болели лишь от одного вида того, что она проделывала перед телекамерой. Однако, за отсутствием приличных газет и спортивных журналов, он не имел выбора и вынужден был торчать перед телевизором, пока Эдди хохотал, следя за тем, как ведущая выполняет упражнения. Московский резидент с удивлением отметил, что передача транслируется в прямом эфире. А значит, этой девице, кем бы она ни была, пришлось встать в четыре утра, так что для нее, вероятно, это тоже была разминка перед началом трудового дня. Что ж, в таком случае, по крайней мере, все честно. В ожидании утреннего выпуска новостей Эд Фоули размышлял, что муж атлетки с телевидения, скорее всего, служит в воздушно-десантных войсках Красной Армии, но она тем не менее все равно регулярно выколачивает из него душу.

Новости начались в половине седьмого. Вся штука заключалась в том, чтобы смотреть их и пытаться определить, что же происходит в мире на самом деле — «совсем как у нас дома,» — раздраженно подумал американский резидент, еще не полностью очнувшийся от сна. Что ж, взгляд с другой стороны он сможет получить в посольстве, ознакомившись со сводкой новостей, которая передавалась из Вашингтона для ведущих сотрудников по защищенной линии факсимильной связи через «Эрли берд»43. Для американских граждан жизнь в Москве была чем-то сродни нахождению на острове, затерявшемся в бескрайнем океане. Хорошо хоть на крыше здания посольства установлена спутниковая антенна — можно принимать канал новостей Си-эн-эн и другие программы. Это позволяло американцам, оторванным от дома, чувствовать себя настоящими людьми — в той степени, насколько это было возможно.

Завтрак был самый обычный. Маленький Эдди любил кукурузные хлопья — молоко было из Финляндии, потому что Мери Пат не доверяла местным гастрономам, но, к счастью, в дипломатическом квартале имелся собственный магазин только для иностранцев. За завтраком Эд и Мери Пат почти не говорили из-за «жучков», которыми были нашпигованы стены их квартиры. Супруги Фоули никогда не обсуждали дома никакие важные вопросы, кроме как с помощью азбуки для глухонемых — и никогда в присутствии сына, потому что маленькие дети неспособны хранить в тайне подобные вещи. В любом случае, чета Фоули, вероятно, уже успела надоесть службе наружного наблюдения КГБ: Эд и Мери Пат усердно работали над этим, добавляя к своему однообразному поведению некоторый элемент случайности, чтобы производить впечатление обыкновенных американцев. Строго просчитанный. Не слишком большой. Они все тщательно и всесторонне взвесили в Лэнгли, воспользовавшись услугами перебежчика из Второго главного управления КГБ.

Мери Пат приготовила и разложила на кровати одежду мужу, в том числе, зеленый галстук, который хорошо сочетался с коричневым костюмом. Как и президенту, Эду Фоули очень шел коричневый цвет, решила его жена. Он снова наденет плащ, оставив его незастегнутым, чтобы неизвестный смог спокойно положить ему в карман следующее послание. Но теперь чувства Эда в течение всего дня будут обострены до предела.

— Какие у тебя планы на сегодня? — спросил Эд у Мери Пат, когда они выходили из гостиной.

— Как обычно. Может быть, после обеда мы прогуляемся вместе с Пенни.

— О? Что ж, в таком случае, передай от меня привет. Быть может, нам удастся на этой неделе пообедать вместе.

— Хорошая мысль, — радостно подхватила жена. — Возможно, Хейдоки смогут объяснить мне суть регби.

— Дорогая, эта игра очень похожа на наш американский футбол, только правила в ней бестолковые, — заверил Мери Пат американский резидент. — Ладно, мне пора отправляться на растерзание журналистам.

— Точно! — рассмеялась та, обводя взглядом стены. — Этот тип из «Бостон глоуб» такой осел!

На улице начиналось достаточно приятное утро — лишь едва уловимая прохлада в воздухе указывала на приближение осени. Фоули направился к станции метро, помахав охраннику у ворот. Тот в кои-то веки улыбнулся в ответ. Судя по всему, он или слишком много общался с иностранцами, или был обучен поступать так. Охранник был в милицейской форме, но, по мнению Фоули, для милиционера у него был слишком интеллигентное лицо. Москвичи относились к своей милиции очень презрительно, и работать туда шли далеко не самые лучшие люди.

Два квартала до метро промелькнули быстро. Переходить через московские улицы было относительно безопасно — во всяком случае, гораздо безопаснее, чем в Нью-Йорке, поскольку частных машин было мало. Что было очень хорошо. В сравнении с русскими водителями, бесшабашные итальянцы вели себя на дорогах осторожно и внимательно. Водители вездесущих грузовиков, если судить по стилю вождения, в армии все как один служили механиками-водителями танков.

Купив в газетном киоске утреннюю «Правду», Фоули спустился по эскалатору на станцию. Человек строгих привычек, он каждое утро оказывался на платформе в одно и то же время, — Эд убедился в этом, взглянув на часы под потолком. Поезда метро ходили по нечеловечески точному расписанию, и Фоули сел в вагон ровно в 7:43. Он не оглядывался по сторонам. Пробыв в Москве уже достаточно времени, Эд больше не крутил головой, словно турист. По его прикидкам, тем самым он становился для своего «хвоста» из КГБ таким же скучным и неинтересным, как каша, которую русские ели каждый день за завтраком вместе со своим ужасным кофе местного производства. Контроль качества в Советском Союзе осуществлялся только в производстве вооружений и в космической промышленности, хотя у Фоули и насчет этого были сомнения, основанные на том, что он видел в городе, где, похоже, должным образом работало только метро. Эда не переставало поражать странное сочетание безалаберной расхлябанности и по-немецки дотошной пунктуальности, присущее советским людям. Определить, насколько хорошо работала та или иная машина, можно было по тому, где она использовалась. В этом смысле наивысший приоритет принадлежал разведке; враги не должны были знать ни о том, чем располагает Советский Союз, ни о том, чего у него нет. В распоряжении Фоули был агент Кардинал, сообщавший ему и всей Америке, чем располагает СССР в военной области. Как правило, знакомиться с этими материалами было очень отрадно, потому что тревога убывала обратно пропорционально знаниям о состоянии дел в Красной Армии и советской оборонной промышленности. Нет, в первую очередь требовалось собирать политическую разведывательную информацию, ибо каким бы отсталым ни был Советский Союз, он по-прежнему оставался достаточно огромным для того, чтобы, если не принять заранее соответствующие меры, иметь возможность наделать много бед. В настоящий момент в Лэнгли очень беспокоились по поводу папы римского. Судя по всему, понтифик предпринял какой-то шаг, который может обернуться для русских большими неприятностями. А Иван любит политические неприятности не больше, чем американские политики, — но он, желая разобраться со своими противниками, не побежит жаловаться в редакцию газеты «Вашингтон пост». Риттера и Мура очень беспокоила возможная реакция русского медведя — но еще больше их беспокоила возможная реакция Юрия Андропова. Эд Фоули не питал к этому человеку никаких симпатий. Подобно большинству сотрудников ЦРУ, он знал про Андропова только его возраст и то, что у него серьезные проблемы с печенью, — эта информация поступила через каналы, о которых московскому резиденту ничего не было известно. Быть может, тут замешаны англичане… «если можно англичанам доверять,» — напомнил себе Эд. Доверять им нужно, но у него порой при мысли о них по спине пробегали мурашки. Что ж, вероятно, у них тоже есть сомнения относительно ЦРУ. Вот такая идет сумасшедшая игра.

Фоули пробежал взглядом первую полосу. Ничего неожиданного, хотя вот эта заметка о странах Варшавского договора может представлять определенный интерес. Русские до сих пор боятся НАТО. Возможно, они действительно полагают, что германская армия может снова двинуться на восток. Определенно, русские страдают манией преследования в чудовищных масштабах… Возможно, это психическое расстройство родилось именно в России. «А Фрейд открыл его, когда сюда приезжал,» — подумал Фоули, как бы случайно скользнув взглядом по человеку, который за ним следил — по крайней мере, так ему показалось. Но нет, Эд пришел к выводу, что ошибся. А может быть, КГБ вообще больше не следит за ним? Ну, такое в принципе возможно, но маловероятно. Конечно, опытный агент — или даже группа — может осуществлять наблюдение очень эффективно; но зачем приставлять опытную слежку к безобидному пресс-атташе? Фоули вздохнул. Где провести грань между разумной осторожностью и параноидальной манией преследования? Кто может это сказать? А что если он, надев зеленый галстук, тем самым «засветил» себя? Проклятие, кто может это определить?

Если «засветится» он сам, «засветится» и его жена, и тем самым прервутся в самом начале карьеры двух многообещающих сотрудников ЦРУ. Боб Риттер положил глаз на Эда и Мери Пат, когда те еще учились в университете. И вот сейчас им предстояло оправдать возложенные на них надежды. Сам президент Соединенных Штатов будет знакомиться с материалами, подготовленными ими, и, возможно, на основе этой информации принимать решения. Важные решения, способные повлиять на государственную политику. Об ответственности лучше не задумываться. Подобные размышления могут свести с ума, сделать чересчур осторожным — а если пугаться каждого куста, ничего не добьешься. Нет, самая большая проблема в ремесле разведчика заключается в умении проводить четкую границу между осмотрительностью и эффективностью. В случае перекоса в одну сторону от работы не будет никакого толка. Если же качнуться в другую сторону, сгоришь сам и «засветишь» своих агентов, а это будет означать практически неминуемую гибель тех, за чью жизнь отвечаешь. Нередко подобная дилемма толкала людей в пропасть пьянства.

Поезд прибыл на нужную станцию, и Фоули вышел из вагона и поднялся по эскалатору наверх. Он был практически стопроцентно уверен, что к нему в карман никто не лазал. Оказавшись на улице, Фоули проверил наверняка. Ничего. Значит, или автор записки, кем бы он ни был, ездит вечерним поездом, или московского резидента «вычислили». В любом случае, беспокойство на весь день обеспечено.

— Это для тебя, — сказал Добрик, протягивая входящее сообщение. — Из Софии.

— Вот как? — ответил Зайцев.

— В реестр я его уже занес, но оно имеет пометку «лично», — продолжал офицер ночной смены. — Одно радует, Олег Иванович, — сообщение краткое.

— Ага, — сказал Зайцев.

Взяв сообщение, он первым делом посмотрел на идентификационный код: 15-8-82-666. Значит, начальство решило, что если пользоваться цифровым обозначением, а не названием, сообщение можно не зашифровывать. Зайцев промолчал и постарался ничем не выдать своих чувств. Этого нельзя допустить. Разумеется, Коля будет гадать — это профессиональное развлечение всех сотрудников центра связи: гадать о содержании сообщений, которые не можешь прочитать. Ответ из Софии поступил еще вчера, всего через сорок минут после того, как Олег Иванович сдал дежурство.

— Что ж, вот и начало трудового дня. Что-нибудь еще, Николай Константинович?

— Нет, помимо этого оставляю тебе чистый стол. — Какими бы ни были недостатки Добрика, работник он был хороший. — Ну а теперь я с чистым сердцем передаю тебе дежурство. Бегу домой — в холодильнике меня ждет непочатая бутылка водки.

— Коля, ты бы лучше сначала поел, — предостерег товарища Зайцев.

— То же самое говорит моя мать, Олег. Наверное, надо будет добавить к завтраку бутерброд, — пошутил Добрик.

— Желаю тебе хорошенько отоспаться. Товарищ майор, дежурство принял, — сказал Зайцев, занимая место за столом.

Десять минут спустя краткое сообщение лежало перед ним, уже расшифрованное. Резидент в Софии подтверждал, что при выполнении операции 15-8-82-666 вся связь будет поддерживаться через полковника Рождественского. Итак, все точки над i поставлены. Операция с идентификационным кодом 15-8-82-666 теперь идет полным ходом. Положив расшифрованный текст в конверт, Олег Иванович его заклеил, после чего запечатал расплавленным сургучом.

«Значит, Андропов решил пойти до конца, — нахмурившись, подумал Зайцев. — Что мне теперь делать?»

Отработать день как ни в чем не бывало, а затем по дороге домой искать в метро зеленый галстук. И молить бога о том, чтобы его увидеть? Или не увидеть?

Прогнав эти мысли, Олег Иванович вызвал курьера, чтобы тот лично доставил конверт на верхний этаж. Еще через минуту его стол уже был завален ворохом сообщений, требующих разбора.

— У-ух, — громко вздохнул Эд Фоули, усаживаясь за свой стол.

Сообщение, и очень пространное, пришло от Риттера и Мура, говоривших от имени президента. Для того, чтобы выполнить содержащуюся в нем просьбу, придется сильно постараться.

В московском отделении ЦРУ отсутствовал полный список завербованных агентов, даже перечисленных под кодовыми именами. Его не было даже в сейфе в кабинете Фоули, оснащенном двумя уровнями охранной сигнализации — кодовым замком на входной двери и еще одним на внутренней, с другой комбинацией, который Фоули установил сам. Морские пехотинцы, охранявшие посольство, имели приказ в случае срабатывания любой из этих сигнализаций немедленно прибывать на место с оружием наизготовку, поскольку содержимое сейфа являлось самой оберегаемой информацией во всем здании.

Но Фоули знал наизусть фамилии всех советских граждан, работавших на ЦРУ, а также их специализацию. В настоящий момент действующих агентов было двенадцать. Еще одного сеть потеряла ровно за неделю до прибытия Фоули в Москву — он был «засвечен». Никто не знал, как это произошло, хотя Фоули не покидала тревога, что русский «червяк» действует в самом Лэнгли. Подобные мысли считались ересью, однако в точности так же, как ЦРУ стремилось проникнуть в святая святых КГБ, КГБ искал пути в самое сердце ЦРУ, и в этом соперничестве не было судьи, который смог бы сообщить игрокам счет. «Сгоревший» агент под кодовым именем Дельфин, подполковник ГРУ, помог установить несколько крупных «протечек» в министерстве обороны Западной Германии и других странах НАТО, через которые КГБ получало особо ценную разведывательную информацию политического и военного характера. Но вот теперь он мертв — возможно, он еще дышит, однако его уже можно считать трупом. Фоули надеялся лишь на то, что беднягу не бросят живьем в печь, как в пятидесятые годы это произошло еще с одним перебежчиком из ГРУ. Весьма жестокий способ расправы, даже для русских при Хрущеве. Фоули не сомневался, что его тогдашнему предшественнику это стоило многих бессонных ночей.

Так что сейчас надо будет поручить выполнение задания двоим, возможно, троим агентам. Один очень хороший источник есть в КГБ, другой у Центральном комитете коммунистической партии. Быть может, один из них слышал что-то об операции, которая готовится против папы римского.

«Проклятие, — подумал Фоули, — неужели русские совсем спятили?» Такое выходило за рамки его воображения. Потомок выходцев из Ирландии, католик по воспитанию и по убеждению, Эд вынужден был делать над собой усилие, чтобы сдерживать свои чувства. Да, действительно, даже от одной мысли о подобном чудовищном преступлении становится жутко, однако не надо забывать, что речь идет о людях, которые не признают ничего святого. Для них бог — это лишь еще один элемент политики, а все, что представляет угрозу, является самим Люцифером, бросившим вызов небесам. Однако тут нужно сделать существенную оговорку. На самом деле это архангел Михаил, бросающий вызов преисподней. Мери Пат называет Москву самым сердцем зверя, и необходимо заметить, что зверь этот мерзкий и отвратительный.

— Папочка! — воскликнула Салли, пробуждаясь от сна с неизменной улыбкой.

Райан провел дочь в ванную, а затем они спустились вниз, где уже ждала овсянка. Салли по-прежнему носила пижамы-комбинезончики в зайчиках и медвежатах, с молнией во всю длину спереди. На этот раз пижама была желтая. Самого большого размера. И все равно пальчики ног уже не помещались в носке. Надо будет подыскивать что-нибудь другое, но это уже епархия Кэти.

Семейство Райанов уже вошло в размеренный ритм жизни. Кэти покормила маленького Джека, и где-то на середине этого процесса Джек-старший отложил газету и отправился наверх бриться. К тому времени как он оделся, его жена разобралась со своими обязанностями и отправилась умываться и переодеваться. Райан подержал малыша, чтобы тот отрыгнул воздух, а затем натянул ему теплые носочки, чтобы согреть ножки, а также чтобы маленькому Джеку было что стаскивать и пробовать пальчики на вкус, — этому он научился совсем недавно.

Вскоре раздался звонок в дверь. Это была Маргарет ван дер Беек, за которой вскоре последовал Эд Бивертон, и родители наконец смогли вырваться на работу. На вокзале Виктория Кэти чмокнула мужа в щеку и направилась в метро, чтобы ехать в клинику Морфилдса. А Райан по другой ветке доехал до Сенчури-Хауза, и наконец рабочий день начался по-настоящему.

— Доброе утро, сэр Джон.

— Привет, Берт. — Райан задержался в дверях. Во всей внешности Берта Кандертона чувствовалась армейская выправка, и Джек решил, что пришла пора проверить свои предположения. — В каком полку вы служили?

— Я был старшим полковым сержантом в Королевских зеленых мундирах.

— Пехота?

— Совершенно верно, сэр.

— А я полагал, мундиры у вас красные, — заметил Райан.

— Видите ли, сэр, в этом виноваты вы — я имел в виду, вы, янки. Во время вашей войны за независимость мой полк понес такие большие потери от ваших стрелков, что командир решил сменить цвет мундиров на зеленый, как более безопасный. Таким он и остался с тех пор.

— Как вы попали сюда?

— Я жду, когда в Тауэре освободится место дворцового стражника, сэр. Как мне сказали, где-то через месяц я уже должен буду получить новенький красный мундир.

На полицейской форме Кандертона красовались орденские ленточки, которых он, скорее всего, удостоился не за то, что надраивал до блеска свои зубы. Да и старший полковой сержант в английской армии — это уже кое-кто, что-то вроде главного сержанта-комендора в морской пехоте Соединенных Штатов.

— Я там бывал, заходил в их клуб, — сказал Райан. — Отличные солдаты.

— Так точно. У меня там служит друг, Мик Трулав. Он в королевской гвардии.

— Что ж, старший полковой сержант, не пускайте сюда плохих ребят, — пошутил Райан, вставляя карточку в щель электронного контрольно-пропускного устройства на входе.

— Ни в коем случае, сэр, — заверил его Кандертон.

Когда Райан вошел в кабинет, Хардинг уже был на месте. Джек повесил пиджак на вешалку.

— Что-то ты сегодня рано, Саймон.

— Ваш судья Мур прислал сэру Бейзилу факс вчера вечером — точнее, уже после полуночи. Вот, взгляни.

Он протянул Райану сообщение. Тот пробежал взглядом скрученный листок.

— Значит, папа римский, да?

— Так получилось, что этим заинтересовались и ваш президент, и наша премьер-министр, — подтвердил Хардинг, раскуривая трубку. — Сэр Бейзил попросил нас прийти пораньше, чтобы еще раз просмотреть все то, что у нас есть.

— Ну хорошо, а что именно у нас есть?

— Немногое, — вынужден был признать Хардинг. — Я не могу раскрывать тебе наши источники…

— Саймон, я уж не совсем дурак. У вас есть кто-то на самом верху, или один из помощников кого-то из членов Политбюро, или кто-то из секретариата партии. И он вам ничего не говорит?

Работая в Лондоне, Райан уже успел ознакомиться с весьма интересными материалами, которые могли исходить только от человека, имеющего доступ в большой красный шатер.

— Не стану подтверждать или опровергать твои подозрения, — осторожно напомнил Хардинг, — но вынужден признать, что ты прав: никто из наших источников не смог нам ничего сообщить — даже то, поступило ли «Варшавское письмо» в Москву, хотя нам известно, что оно должно было туда поступить.

— Итак, на самом деле нам ни хрена не известно?

Саймон угрюмо кивнул.

— Точно.

— Поразительно, насколько часто нам приходится с этим сталкиваться.

— Джек, в нашей работе такое происходит сплошь и рядом.

— И Мэгги Тэтчер в ярости рвет свои трусики?

Хардингу еще не приходилось слышать этот американизм, и он недоуменно заморгал.

— Похоже на то.

— Итак, что мы должны будем ей ответить? Она ведь, черт побери, вряд ли хочет услышать от нас, что мы ни хрена не знаем.

— Да, наши политические лидеры не любят выслушивать подобные признания.

«Как и наши,» — мысленно добавил Райан.

— Ладно, а сэр Бейзил сможет запудрить Тэтчер мозги?

— Вообще-то это получается у него неплохо. К тому же, в данном случае он сможет сказать, что и вы тоже ничем не можете похвастаться.

— А если поспрашивать спецслужбы остальных стран НАТО?

Хардинг покачал головой.

— Нет. Это может просочиться противнику — во-первых, то, что нас это интересует, и, во-вторых, что нам мало что известно.

— Что ты можешь сказать о наших союзниках?

— Все зависит. Французская СВРКР44 иногда добывает очень ценную информацию, но она не любит ни с кем делиться. Как и наши израильские друзья. Западногерманская разведка полностью скомпрометирована. Этот Маркус Вольф из Восточной Германии в своем ремесле просто гений, черт бы его побрал, — возможно, лучший специалист во всем мире, и он полностью подчиняется Советам. У итальянцев тоже есть способные люди, но и у них существуют проблемы с внедрением. Знаешь, вероятно, сейчас лучшая служба на континенте — это сам Ватикан. Однако если в настоящий момент русский Иван и предпринимает какие-то шаги, он мастерски это скрывает. Насколько тебе известно, Иван умеет это делать очень хорошо.

— Слышал, — согласился Райан. — Когда Бейзилу предстоит отправиться на Даунинг-стрит?45

— После обеда. Насколько я понял, в три часа.

— И что мы сможем ему предоставить?

— Не слишком многое. Но я боюсь худшего — скорее всего, сэр Бейзил возьмет меня с собой.

— То-то ты порадуешься, — проворчал Райан. — Тебе уже приходилось встречаться с Мэгги?

— Нет, но премьер-министр знакомилась с моими отчетами. Сэр Бейзил утверждает, что она изъявляла желание познакомиться со мной лично. — Хардинг поежился. — Было бы очень неплохо, если бы я смог доложить ей что-либо существенное.

— Что ж, давай посмотрим, что у нас получается с оценкой степени угрозы, хорошо? — Джек сел. — Итак, что именно нам известно?

Хардинг протянул ему стопку документов. Откинувшись на спинку кресла, Райан бегло их просмотрел.

— Вы получили «Варшавское письмо» из польского источника, так?

Хардинг помялся, однако было очевидно, что на этот вопрос ему нужно ответить искренне.

— Совершенно верно.

— То есть, из Москвы у вас ничего нет? — продолжал Джек.

Саймон покачал головой.

— Нет. Нам известно, что письмо было направлено в Москву, но и только.

— Значит, мы действительно блуждаем в темноте. Возможно, тебе захочется пропустить кружечку пива перед тем, как отправиться на противоположный берег реки.

Хардинг оторвался от бумаг.

— Ну спасибо, Джек! Мне действительно хотелось услышать от тебя что-нибудь ободряющее.

Они помолчали.

— У меня лучше получается работать на компьютере, — сказал Райан. — У вас здесь это трудно устроить?

— Непросто. Сначала компьютер надо будет тщательно исследовать, чтобы убедиться в том, что никто за пределами здания не сможет электронными методами снимать с него информацию. По этому вопросу тебе надо будет связаться с начальством.

«Но только не сегодня,» — подумал Райан. Он уже успел на своем опыте убедиться, что бюрократия в Сенчури-Хаузе по крайней мере такая же неповоротливая, как и дома в Лэнгли, и после нескольких лет работы в частном секторе это приводило его в отчаяние. Ну хорошо, надо будет попробовать что-нибудь придумать, чтобы избавить Саймона от хорошей взбучки. Хоть премьер-министр Великобритании и дама, однако по части требовательности отцу Тиму из Джорджтауна до нее далеко.

Вернувшись с обеда из столовой на рабочее место, Олег Иванович взглянул правде в глаза. Сейчас ему предстоит определиться с тем, что сказать американцу из метро, и как.

Если это обычный сотрудник посольства, первую записку он должен был передать сотруднику ЦРУ — Зайцев знал, что среди американских дипломатов обязательно есть резидент, чья задача состоит в том, чтобы шпионить за Советским Союзом, точно так же, как КГБ шпионит за всем окружающим миром. Главный вопрос состоит в том, следят ли за этим американцем? А может быть, это «двойной» агент, перевербованный Вторым главным управлением, чья репутация способна напугать даже дьявола в преисподней? Или этот мнимый американец в действительности вообще просто сотрудник КГБ, «подсадная утка», на которую ловят крупную дичь?

Итак, Зайцеву первым делом необходимо было убедиться наверняка, что он имеет дело с настоящим американцем. Но как это сделать?

И вдруг Олега Ивановича осенило. Ну да, конечно! Вот то, что КГБ ни за что не сможет осуществить. Это убедит его в том, что он имеет дело именно с тем, с кем надо. Тут никакой фальши быть не может. Радуясь собственной находчивости, Зайцев зажег новую сигарету и углубился в разбор утренних сообщений, пришедших от вашингтонского резидента.

Испытывать положительные чувства в отношении Тони Принса было очень нелегко. Русские хорошо относились к московскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс», а с точки зрения Эда Фоули, это говорило об изъянах в характере Принса.

— Итак, Эд, как тебе нравится твоя новая работа? — спросил Принс.

— Пока что вхожу в курс. Иметь дело с русской прессой очень интересно. Русские предсказуемые, вот только их предсказуемость совершенно непредсказуемая.

— Как может предсказуемость быть непредсказуемой? — криво усмехнулся корреспондент «Нью-Йорк таймс»?

— Ну, Тони, понимаешь, всегда знаешь наперед, что они скажут, но только никогда нельзя быть уверенным, как они это выразят.

«К тому же, если ты еще не заметил, половина из них — шпионы КГБ.»

Принс деланно рассмеялся, ощущая свое интеллектуальное превосходство. В Нью-Йорке Фоули не смог справиться даже с самой простой работой репортера, в то время как Принс своим расхваленным умением разбираться в самых сложных политических вопросах поднялся на одну из высших должностей в американской журналистике. У него хорошие контакты с советским руководством, и он старательно их поддерживает. Принс учтиво поддакивает, осуждая невоспитанное, хамское поведение нынешнего вашингтонского режима, и постоянно подчеркивает, что лично он не голосовал за этого проклятого актера, как и вся редакция в Нью-Йорке.

— Тебе уже приходилось встречаться с этим новым идеологом, Александровым? — спросил Эд.

— Пока что нет, но его хорошо знает один из тех, с кем я поддерживаю отношения. По его словам, это трезвый, рассудительный человек, выступает за мирное сосуществование. По сравнению с Сусловым, он больший либерал. А дела Красного Майка, насколько я слышал, совсем плохи.

— Я тоже это слышал, но чем именно болен Суслов, мне неизвестно.

— Он ведь диабетик, разве ты не знаешь? Вот почему наши врачи из Балтимора прилетали в Москву, чтобы лечить ему глаза. Диабетическая ре-ти-но-па-ти-я, — объяснил Принс, произнеся последнее слово раздельно, чтобы Фоули смог его понять.

— Надо будет поинтересоваться у посольского врача, что это такое, — заметил Фоули, делая заметку в записной книжке. — Итак, значит, ты полагаешь, что этот Александров — больший либерал?

Для Принса «либерал» было равносильно «отличному парню».

— Ну, сам я еще с ним не встречался, однако мои источники утверждают именно так. Кроме того, по их предположению, Суслову осталось жить лишь несколько месяцев.

— Вот как? Надо будет доложить об этом послу.

— И резиденту ЦРУ?

— А ты знаешь, кто он? — простодушно спросил Фоули. — Я не знаю.

Принс закатил глаза.

— Как кто — Рон Филдинг. Это же известно всем!

— Да нет же, — запротестовал Эд так решительно, как только позволяло его актерское дарование. — Рон Филдинг старший консул, а не разведчик!

Принс усмехнулся, рассуждая: «Ты никогда не отличался особой проницательностью, да?» Ему самому на Филдинга указали его русские знакомые, и он не сомневался, что они бы не стали лгать.

— Ну, разумеется, это лишь догадка, — продолжал журналист.

«А если бы ты подумал на меня, ты бы выпалил это без колебаний, да? — подумал Фоули. — Ах ты самоуверенный осел!»

— Полагаю, тебе известно, что у меня есть допуск к определенным секретам, но не к этому.

— Я знаю, кто знает наверняка, — ухмыльнулся Принс.

— Да, но только к послу я с таким вопросом не пойду, Тони. Он съест меня живьем.

— Эд, на самом деле назначение Фуллера было шагом чисто политическим. Лично я считаю, что этот пост должен занимать человек, разбирающийся в дипломатии, однако президент моего совета не спрашивал.

«И слава богу,» — мысленно отметил Фоули.

— Ну а Филдинг часто встречается с послом, да? — продолжал Принс.

— Старший консул работает напрямую с послом, Тони, и тебе это хорошо известно.

— Да. Очень удобно, ты не находишь? А ты сам как часто видишься с ним?

— Ты имеешь в виду, с Фуллером? Ну, как правило, раз в день, — ответил Фоули.

— Ну а Филдинг?

— Чаще. Раза два — три.

— Вот тебе и доказательство, — величественно заключил Принс. — Это говорит само за себя.

— По-моему, ты начитался книг про Джеймса Бонда, — насмешливо произнес Фоули. — Или про Матта Хелма46.

— Эд, открой глаза! — изящно рассердился Принс.

— Если этот Филдинг и есть главный шпион, то кто его подручные? Будь я проклят, если мне это известно.

— Ну, они-то хорошо замаскированы, — признался Принс. — Да, у меня тоже нет никаких мыслей на этот счет.

— А жаль. Это самая увлекательная игра, в которую можно играть в посольстве: гадание, кто шпион.

— Тут я тебе ничем не могу помочь.

— С другой стороны, мне это все равно не нужно, — пожал плечами Фоули.

«Хорошему журналисту любопытство никогда не бывает лишним,» — подумал Принс.

— Значит, вот чем заняты твои мысли, — с милой, небрежной усмешкой произнес он вслух.

— Если честно, бессонницей я из-за этого не страдаю. Ладно, давай заключим договор.

— Давай, — согласился Принс. — Какой?

— Если услышишь чего-нибудь интересное, дай нам знать, хорошо?

— Ты сможешь прочитать об этом в «Нью-Йорк таймс», на первой странице, как правило, выше складки, — добавил журналист, давая Фоули понять, насколько важной фигурой является он, обладающим умением давать глубокий анализ политической ситуации.

— Ну, знаешь, в некоторых случаях посол желает узнавать новости первым. Он сам попросил меня переговорить с тобой, неофициально.

— Эд, это вопрос журналистской этики.

— Если я передам твои слова Эрни, тот совсем не обрадуется.

— Ну, ты работаешь на него. А я — нет.

— Но ты ведь американский гражданин, так?

— Не маши мне флагом, хорошо? — с опаской ответил Принс. — Ладно, если мне станет известно, что русские собираются нанести по нам ядерный удар, я обязательно дам тебе знать. Однако, как мне кажется, скорее мы сами совершим какую-нибудь глупость.

— Тони, просвети меня, что ты имеешь в виду?

— Все эти бредни о «центре мирового зла» как-то расходятся со словами Эйба Линкольна, ты не находишь?

— Ты хочешь сказать, наш президент ошибся? — уточнил Фоули, гадая, насколько еще низко сможет упасть в его глазах этот осел.

— Не волнуйся, я не забыл про ГУЛАГ. Но это осталось в прошлом. После смерти Сталина русские стали гораздо мягче, однако наша нынешняя администрация никак не может взять это в толк, понимаешь?

— Послушай, Тони, я здесь лишь рабочая пчелка. Посол обратился ко мне с простой просьбой. Насколько я понимаю, твой ответ отрицательный, да?

— Ты понимаешь совершенно правильно.

— Что ж, в таком случае не жди поздравительных открыток от Эрни Фуллера.

— Эд, в первую очередь мой долг — перед «Нью-Йорк таймс» и читателями. Точка.

— Ну хорошо, я все понял. Я должен был тебя спросить, — виновато произнес Фоули.

Ничего другого он от Принса и не ожидал. Эд сам предложил послу Фуллеру прощупать журналиста, и тот одобрил его затею.

— Я все понимаю, — великодушно ответил Принс, глядя на часы. — Извини, у меня встреча в здании Центрального комитета КПСС.

— Там будет что-нибудь такое, о чем я должен знать?

— Как я уже сказал, ты сможешь обо всем прочитать в очередном номере «Нью-Йорк таймс». Ее ведь передают по факсу через «Эрли берд» из Вашингтона, разве не так?

— Да, в конце концов она попадает и сюда.

— Что ж, послезавтра ты все и прочтешь, — посоветовал Принс, поднимаясь с места. — Так и передай Эрни.

— Хорошо, передам, — сказал Фоули, протягивая руку.

Затем он решил проводить Принса до лифта. По дороге обратно можно будет заглянуть в туалет и вымыть руки.

Следующий визит Фоули совершил к послу.

— Привет, Эд. Встречались с Принсом?

Фоули кивнул.

— Только что от него отвязался.

— Ну как, он клюнул на вашу приманку?

— Нет. Выплюнул ее мне в лицо.

Фуллер хитро усмехнулся.

— Что я вам говорил? Когда я был в вашем возрасте, у нас еще оставались патриотически настроенные журналисты, однако за последние несколько лет все они перевелись.

— Меня это нисколько не удивляет. Когда Тони только пришел в редакцию, он терпеть не мог полицейских. Однако своих чувств он не показывал, и те выкладывали ему все, как на духу. Этот ублюдок может умаслить кого угодно, если захочет.

— Вас он пытался окрутить?

— Нет, сэр. Я для этого слишком мелкая рыбешка.

— Что вы думаете относительно запроса из Вашингтона насчет папы римского? — спросил Фуллер, меняя предмет разговора.

— Я собираюсь попросить кое-кого прислушаться внимательнее, однако…

— Понимаю, Эд. Я не желаю знать, что именно вы собираетесь предпринять. Но если вам удастся что-нибудь разузнать, вы сможете поставить меня в известность?

— Все зависит, сэр, — ответил Фоули, тем самым давая понять: «Скорее всего, нет.»

Фуллер все понял.

— Хорошо. Есть еще что-нибудь?

— Принс что-то унюхал; это должно будет появиться в газетах послезавтра. Сейчас он уехал в Центральный комитет — по крайней мере, так он мне сказал. Принс подтверждает, что как только Красный Майк загнется, его место займет Александров. Он может знать только официальную позицию. Полагаю, тут мы можем ему верить. У Тони хорошие контакты с советской политической элитой, кроме того, это соответствует тому, что нам известно о Суслове из своих источников.

— Я лично никогда с ним не встречался. Что вы можете про него сказать?

— Он один из последних истинно верующих. Впрочем, Александров тут ему под стать. Он убежден в том, что нет бога, кроме Карла Маркса, а Ленин — пророк его, и в том, что советская экономическая система действительно функционирует.

— Вот как? Некоторые люди так ничему и не могут научиться.

— Да, сэр, это вы точно заметили. Таких осталось немного, но Леонид Ильич к ним не относится, как и его наиболее вероятный преемник Юрий Владимирович Андропов. Однако Александров — союзник Андропова. Сегодня вечером состоится заседание Политбюро.

— Когда мы сможем узнать, что именно будет на нем обсуждаться?

— Полагаю, через пару дней, — сказал Фоули.

«Но только как именно мы это сделаем, вам, сэр, знать не нужно,» — не стал добавлять он.

Однако в этом не было необходимости. Эрни Фуллер знал правила игры. Каждый американский посол перед отъездом в страну проходил тщательный инструктаж по поводу своего нового места работы. Перед тем, как Фуллер попал в Москву, ему хорошенько прочистили мозги в «Туманном дне» и в Лэнгли. По сути дела, американский посол в Москве являлся старшим сотрудником разведки, занимающимся Советским Союзом, и, на взгляд Фоули, дядюшка Эрни неплохо справлялся со своими обязанностями.

— Хорошо, если сможете, держите меня в курсе.

— Слушаюсь, сэр, — ответил резидент.