"Герой снов" - читать интересную книгу автора (Клейпас Лиза)

Глава 5

Николая отвлекли от работы отчаянные выкрики за окнами библиотеки. Он вскочил из-за стола и, не обращая внимания на растерянно застывших в креслах управляющих мистера Мидоуса и мистера Бэйли, с которыми совещался, в два шага оказался у окна. Поглядев на хмурую картину октябрьского утра, он молча застыл.

– Ваша светлость, - с тревогой обратился к нему Мидоус, - что-то случилось? С кем?

Николай покачал головой.

– Это моя жена, - пробормотал он. - Занимается своими ежедневными упражнениями. - С легкой улыбкой он наблюдал, как Эмма в белой рубашке, брюках и сапожках бегает по аккуратному газону наперегонки со своим псом Самсоном. Глядя на это зрелище, незнакомые с ней люди могли бы решить, что ее пора отправить в сумасшедший дом. Эмма гонялась за собакой по клумбам и газонам, перепрыгивая через расчерчивающие регулярный французский парк низко подстриженные кусты. Рыжие кудри развевались по ветру, как знамя. В мгновение ока она круто развернулась и помчалась в другую сторону. Ее неуклюжий пес бросился за ней.

За месяц, прошедший после женитьбы Ангеловского, все обитатели и слуги его поместья привыкли к раскрепощенному поведению Эммы и к тому, что она разгуливает в мужском наряде. Обычным стало зрелище молодой княгини, прохаживающейся по дому под ручку со старым шимпанзе. По сравнению с этим бурные игры с собакой на лужайке казались пустяком.

Николай не делал замечаний жене по поводу эксцентричности ее манер. Он просто получал от них огромное удовольствие, особенно когда она шокировала окружающих. Он наслаждался ее сообразительностью и необычным складом ума, прямотой и отсутствием какого бы то ни было притворства. Она обладала неиссякаемой энергией ребенка, могла доработаться до изнеможения, а затем сбросить напряжение бешеной скачкой или пробежкой по полям вдогонку за Самсоном.

Николай наслаждался каждой минутой, проведенной в ее обществе… За исключением тех моментов, когда она внезапно затихала и стремилась ласково прильнуть к нему, положив кудрявую голову ему на плечо. Тогда он заставлял себя уклоняться, чтобы не впасть в безумную панику. Эмма понятия не имела, чем его пугала, какими разрушительными последствиями грозила ее улыбка. Он не станет… Он не может влюбиться в нее. Но точно так же не мог он игнорировать свое желание быть с ней. Поэтому их взаимоотношения все время сложным образом балансировали между притяжением и отталкиванием.

Князь был уже готов отвернуться от окна, когда Самсон, догнавший Эмму, прыгнул на нее с разбега и толкнул здоровенными лапами в спину. Она упала ничком и не шевелилась

Николая словно подбросило. С бешеной энергией, не промолвив ни слова ошеломленным посетителям, он в два шага проскочил всю комнату и, рывком распахнув французское окно, помчался не разбирая дороги к лужайке.

– Эмма! - хрипло воскликнул он, подбегая к лежавшей неподвижно жене. Он упал рядом с ней на колени, вминая их в мягкую землю.

Эмма мучительно давилась воздухом. Он перевернул ее навзничь, и кровь отлила у него от лица, когда он увидел, что ей никак не удается вздохнуть.

– Емелия. - Он трепеща склонился над ней и стал расстегивать верхние пуговицы ее рубашки.

– Я… со мной… все в порядке, - прохрапела она - Дух… вышибло… - Она попыталась сесть, но он прижал ее плечи к земле.

– Тихо. Лежи тихо и просто расслабься. Нигде не болит? Не тошнит?

Эмма помотала головой, а он тщательно осматривал ее, не видно ли крови или признаков перелома.

– Да нет же! - все еще задыхаясь, выговорила она, пытаясь оттолкнуть его проверяющие руки.

Самсон приблизился, жалобно повизгивая и виновато тычась в ее волосы. Николай насупился и нетерпеливо отпихнул его в сторону. Самсон попятился на несколько шагов и улегся на землю, тревожно подвывая.

– Ваша светлость, - раздался голос дворецкого. Он находился еще в нескольких ярдах, но торопился спросить, чем может помочь. Было очевидно, что слуги уже знают о происшествии. - Послать за доктором?

– Пока не надо, - ответил Николай, вглядываясь в бледное лицо жены. - Посмотрим, как она будет себя чувствовать через несколько минут. Возвращайся в дом, Станислав.

– Хорошо, сэр.

К его удивлению, Эмма, как только выровнялось дыхание, захихикала.

– Мы играли, - прерывисто дыша, объяснила она. - И я с размаху упала на живот… всего-навсего.

– Да, я видел, - отозвался Николай, подтягивая ее к себе на колени и прислоняя к груди.

Пригладив упавшие ей на лицо кудри, он прислушался к ее успокаивающемуся дыханию и нежно дотронулся до порозовевшей щеки. Задержав палец на золотистой россыпи веснушек, он легчайшим касанием прошелся по ним. Он понимал, что множество взглядов наблюдает эту картину из окон, но сдержаться не мог. Не мог заставить себя выпустить ее из рук.

– Сможешь сидеть сама? - наконец услышал он свой голос.

– Да, пожалуй.

Он бережно помог ей сесть, продолжая поддерживать под спину.

– С тобой все хорошо?

– Да, - прошептала Эмма, Синие глаза ее смотрели кротко и смущенно. Лица их находились очень близко друг к другу, дыхание смешивалось.

Николай хотел попенять ей, потребовать, чтобы она впредь была поосторожнее, но смог лишь беспомощно уставиться на ее полуоткрытые губы, такие мягкие, так прелестно изогнутые…

– Ник? - прошептала она, и рука ее трепетно потянулась к его груди, туда, где гулко и яростно билось сердце.

С низким горловым стоном он приник к ее губам, отдаваясь неодолимому темному порыву. Эмма уступчиво, бессильно лежала в его объятиях, безмолвно покоряясь его страсти. Ее пальцы легли ему на затылок и робко скользнули в густые волосы.

Николай откликнулся мгновенно и решительно: плоть его жестко вздыбилась, упираясь в тесные, облегающие брюки. Он жаждал пригвоздить ее к земле и вонзиться в ее манящее лоно… тут же, прямо здесь, вминая ее бедра в пахнущую травами почву. Он хотел, чтобы она содрогалась от желания и срывала с него одежду, стараясь добраться до нагой кожи. Почти дойдя до точки кипения, готовый взорваться от переполнявших его вожделения и нежности, он отпрянул и столкнул ее с колен.

Эмма села на корточки, растерянно глядя на него. Как можно суше Николай объявил:

– Постарайся избавить прислугу от лицезрения твоих забав вроде нынешней. Да и мне надо работать. Кроме того, если ты собираешься провести остаток дня с этим блохастым чудищем, советую тебе принять затем ванну. Запах, который вы оба распространяете, одинаков и весьма заметен.

Эмма оскорбленно выпрямилась.

– Бывает, что Самсон пахнет сильнее обычного, но блох у него нет!

Николай бросил ироничный взгляд на пса, в эту минуту старательно скребущего себя задней лапой, и усмехнулся, а затем молча встал и пошел прочь.

Эмма наклонилась к Самсону и потрепала его по грубой шерсти, провожая свирепым взглядом удаляющуюся фигуру мужа.

– Он просто невозможный человек, - сообщила она псу, радостно уткнувшемуся в нее. - Не обращай на него внимания. Нам все равно, что он о нас думает.

Покачав головой, она задумалась. Что на Николая находит? То он ее страстно целует, то в следующее мгновение отшатывается, словно обжегся. После трех месяцев замужества он оставался для нее загадкой. Очень редко объяснял он мотивы своих поступков и решений, еще реже проявлял чувства. Но, несмотря на растущую досаду, Эмма была им околдована.

Николай бывал дьявольски занимателен, умел, рассказывая о событиях и людях, которых знал, с легкостью вызвать смех, изумление, а иногда и страх. Он терпеливо слушал, когда она читала вслух свои редкие письма к Тасе и ее ответы, и утешал, когда она огорчалась из-за натянутых отношений с семьей. Но при этом он мог, неизвестно по какой причине, быть невыносимо черствым и холодным. Она приписывала частые приступы его плохого настроения тому, что он много пил. Ежевечерним ритуалом для него было выпить за ужином несколько стаканов вина, завершив стаканом водки. Однако она никогда не видела князя пьяным. Спиртное делало его подчеркнуто вежливым, настороженным и донельзя проницательным.

В обществе считали его своим, похожим на большинство аристократов, проводивших жизнь в погоне за удовольствиями, для забавы слегка балуясь делами. Эмма быстро поняла, что это весьма далеко от истины. Николай посвящал делам больше времени, чем кто бы то ни был из ее знакомых, даже больше ее отца. Он умело управлял своим состоянием, делая тщательно продуманные инвестиции и участвуя в финансовых предприятиях, настолько сложных, что Эмма пугалась при одном виде сопутствующих им документов.

Светские обязанности, прием гостей и устройство развлечений для них оказались делом не слишком трудным, так как самой Эмме почти не приходилось заниматься их организацией. За много лет все было великолепно отлажено, и слуги прекрасно справлялись с ведением хозяйства, приготовлением и подачей еды, а также заботой о нуждах каждого из гостей. Как Николай и обещал, Эмма могла проводить большую часть времени в заботах о своих животных и в занятиях благотворительностью.

Поток гостей, стремившихся посетить Ангеловских, казался неиссякаемым, так что особняк их больше походил на отель, а не на семейный дом. За столом не переводились иностранцы, прибывавшие из Америки и с континента, а иногда даже из России. Послеобеденные разговоры мужчин касались исключительно дел: доходов и процентов, акций и инвестиций, пошлин и налогов. Иногда Эмма садилась в сторонке и тихо слушала их изощренные дискуссии. Ее забавляло, с каким почтительным ужасом относились все эти люди к ее мужу, как хотели стать его друзьями и как при этом боялись его. Она им даже слегка сочувствовала. Николай мог быть обаятельным и приветливым, а спустя минуту - резким и суровым.

Жестче всего он относился к тем, кто пытался ему польстить. С язвительной усмешкой он объявлял им, что печется лишь о своих интересах, а кто считает иначе - просто глупец. Казалось, он не нуждался ни в чьей дружбе, и, как ни странно, это заставляло людей еще больше стремиться к близости с ним.

Со своей стороны, Эмма научилась сдерживать порывы быть с ним ласковой. Его словно бы раздражало, когда она мимоходом пыталась его поцеловать. Он был нежным и умелым любовником, но никогда не обнимал ее после акта любви, не давал прильнуть к себе в блаженной усталости. В одну из таких ночей, когда она попыталась на мгновение положить голову ему на плечо, он с раздраженным восклицанием быстро покинул постель. Ласки, касания, поцелуи были приемлемы, только если он сам их начинал. Эмма привыкла не нарушать расстояния, которое он установил между ними, и убедила себя, что, пожалуй, это к лучшему. Гораздо спокойнее жить без любви, зато и без сердечных мук и тоски, которые она несет с собой.

Затхлый воздух чердака всколыхнулся клубами пыли, когда Эмма с помощью Марфы и Марии Сударевых вытащила из дальнего угла громоздкий сундук. Обнаружив под крышей особняка пять запертых кладовок, Эмма спросила Николая, что в них находится. Он равнодушно пожал плечами и ответил:

– Семейное старье из дворца Ангеловских в Санкт-Петербурге. Посуда, резьба, безделушки… Ничего особенного. Посмотри их, если хочешь.

При этих небрежных словах любопытство Эммы взыграло не на шутку. Она потребовала у экономки ключи от всех чердачных помещений. Евстафьевна, жизнерадостная толстуха, которая с замечательной сноровкой управлялась со сложным хозяйством дома, предложила:

– Возьмите себе в помощь сестер Сударевых. Они снесут вниз те вещи, что вы захотите, и вычистят или вымоют их. Обе они девушки сильные и работящие.

Предложение Эмме понравилось. Марфа и Мария были очень похожи. У обеих были каштановые волосы, обаятельные улыбки и веселый, общительный характер. Взяв в каретном сарае нужные инструменты, они втроем отправились наверх и принялись открывать сундуки и ящики, отпирая позолоченные замки и сбивая скрепы. К несказанной радости Эммы, они сразу же обнаружили много интересных вещей: медвежью шкуру, обшитую золотой тесьмой, дамский туалетный прибор с серебряными ручками, резную деревянную шкатулку, полную вышитых кисейных шарфов.

– Какая прелесть! - воскликнула Эмма, бережно разворачивая легкие шелковистые полотна. - Для чего их используют?

Сестры Сударевы с восхищенными возгласами разглядывали содержимое шкатулки.

– Ими женщины покрывают голову, ваша светлость, - ответила Марфа. Она порылась под шелковой кисеей и вытащила золотой обруч, чуть согнутый в одном месте, так что получился небольшой зубец. С его конца свисала рубиновая слезка. - Показать вам, как их носят?

Эмма кивнула и осталась сидеть на полу, а Марфа поднялась на ноги и покрыла ей волосы вышитой жемчугом вуалью. Затем она надела поверх нее золотой обруч, повернув его так, что рубиновая подвеска легла на лоб точно посредине.

– Замужние женщины не должны ходить простоволосыми. Они покрывают голову, чтобы чужой глаз не увидел их волос, - объяснила Марфа, отступая на шаг, чтобы полюбоваться делом своих рук. Она подала Эмме зеркальце с серебряной ручкой из туалетного прибора. - А вот девицы пристраивают кисею так, чтобы маковка оставалась открытой.

Эмма, прищурившись, старалась разглядеть свое отражение в помутневшем волнистом стекле.

– Я выгляжу странно, - сказала она, со смехом дотрагиваясь до рубина, покачивающегося надо лбом.

– Вам очень идет, - заметила Марфа. Мария кивнула:

– Вы выглядите совсем по-русски, ваша светлость.

– Давайте посмотрим, что еще здесь найдется. - Эмма сняла с себя золотой обруч и вуаль и снова полезла в сундук. Там лежали красивейшие вязаные шали и кружева, старинные гребни резной кости, выцветшие шелковые туфельки и кошельки, усыпанные сверкающими самоцветами. - Поглядите-ка на это, - проговорила она, вытаскивая на свет драгоценные кошелечки. На розовом шелке была вышита буква "Е". Марфа внимательно рассмотрела кошелек.

– Он мог принадлежать жене первого князя Николая. Ее звали Емелия.

– Неужели? Князь Николай как-то упоминал мне о ней. Кажется, она его прабабка?

Марфа кивнула:

– Да, Емелия была крестьянской девушкой из-под Москвы. Хотите послушать историю о Николае и Емелии?

– Конечно, хочу, - отозвалась Эмма, усаживаясь по-турецки.

Она уже успела заметить, что все русские слуги обожали при каждой удобной возможности рассказывать и слушать занимательные истории. Все они начинались одинаково: "Давным-давно…" или "В стародавние времена…" Эмма выжидательно посмотрела на Марфу и приготовилась слушать. Глаза служанки засияли от удовольствия.

– В стародавние времена жил-был могущественный и властный князь по имени Николай. Он был отважным витязем и так хорош собой, что солнце завидовало его светлому лику. Но любовь никогда не касалась его сердца. С годами ожесточилось оно и покрылось каменной коркой.

Когда же пришла пора ему жениться, приказал он, чтобы согнали к нему на смотрины девиц со всей Москвы и ее окрестностей, а он будет из них невесту выбирать. Явились пять сотен красавиц в надежде стать его нареченной. И стал он ходить между ними и отпускал прочь одну за другой, даря каждой золотую монету.

И уже совсем он отчаялся найти девицу себе по сердцу, когда упал его взгляд на Емелию, красавицу крестьянку. Солнце коснулось лучами ее волос, и засверкали они, словно волшебные красно-золотые перья сказочной жар-птицы. Чем больше смотрел князь Николай на это прекрасное сияние, тем больше согревалось его сердце, пока не почувствовал он, что каменная корка на нем расплавилась и исчезла.

"Вот моя невеста", - объявил князь Николай и, подхватив Емелию на руки, унес ее в свой дворец, а остальные девушки разочарованно отправились по домам. Князь Николай обвенчался с Емелией ко всеобщей радости. Велика была их любовь друг к другу, и зачали они сына… Но тут их история становится горькой.

– Почему? - не выдержала невольно заинтригованная Эмма. - Что произошло?

– Вскоре после свадьбы прогневал князь Николай царя, а завистливые бояре обратились против него.

Князя бросили в темницу, где он заболел и скончался. Княгиня Емелия тоже чуть не умерла от тоски и печали. Она скрылась от врагов своих в монастыре и там тайно родила сына. Мальчик вырос таким же красивым и благородным, как отец, и стал одним из самых могущественных людей в России. Он был одним из любимцев царицы Елизаветы.

– Неужели это было на самом деле? - недоверчиво поинтересовалась Эмма.

– О да, ваша светлость.

Эмма вглядывалась в крохотный вышитый кошелечек, лежавший у нее на коленях, поворачивая его к свету то одной стороной, то другой, отчего драгоценные бусинки на нем весело сверкали.

Грустная история растрогала ее, но не желая показать этого, она прикрылась легкой насмешкой:

– Только предок Ангеловских мог быть таким надменным, что заставил пятьсот девушек стоять перед ним, пока он будет выбирать себе жену… Да я бы плюнула ему в лицо!

– Возможно, - ответила Марфа с лукавым блеском в глазах. - Но говорят, что князь Николай был очень красивым мужчиной. Иногда ради этого стоит простить некоторую надменность. Как вы считаете?

– Мне все равно, каким бы красавцем он ни был. Все это сплошное дикарство!

– Такова была их семейная традиция. Теперь, конечно, так не делается, русские переняли западные обычаи…

– Слава Богу, хоть пришел прогресс, - фыркнула Эмма.

Она перегнулась и достала из сундука завернутую в материю раму. С помощью девушек она развернула ее и обнаружила живописное полотно: старинный осыпающийся пейзаж. Краска потрескалась и покрылась слоем многолетней грязи. На Эмму картина особого впечатления не произвела: какая-то любительская вещица. Почему ее решили сохранить? Она сморщила нос и покачала головой.

– По-моему, она никакой ценности не представляет. Разве что была дорога кому-то как память.

Марфа и Мария стали у нее за спиной, чтобы получше разглядеть изображение. Это была сцена русской охоты: по темным полям борзые гнались за волком. В отдалении на фоне бледно-сиреневого неба виднелся загородный дворец.

– Посмотрите, - сказала Мария, указывая на уголок картины, где краска немного облупилась, - под слоем что-то виднеется.

Эмма склонилась пониже к холсту и поцарапала растрескавшуюся краску ногтем. Большая чешуйка краски отскочила, обнажив пятно, в котором проглядывало что-то медно-красное и телесное.

– По-моему, ты права, - заметила она. - Кто-то изобразил охоту поверх другой картины. Интересно, что там может быть?

Она отложила картину в кучку вещей, которые собиралась забрать вниз, и принялась сортировать дальше. Так прошло еще два часа. Эмма вспотела и перепачкалась пылью. Улыбнувшись сестрам, которые явно устали не меньше, она объявила:

– Давайте на сегодня закончим.

Служанки немедленно согласились и, взяв в охапку отобранные сокровища, понесли их в ее комнаты.

Эмма как раз прислонила картину к бархатной спинке кушетки в своей гостиной, когда раздался легкий стук в дверь и прозвучал голос Николая:

– Я пришел узнать, готова ли ты к обеду. Сегодня приедут несколько заводчиков-американцев, и ты… - Николай оборвал себя на полуслове при виде ее мятого платья, пропыленных лица и рук. На лице его мелькнуло раздражение, но он тут же нехотя рассмеялся. - Ты что, перевернула вверх дном весь чердак?

– Это настоящая сокровищница!

– Тебе надо немедленно умыться и одеться к ужину, - сказал он, с сомнением поглядывая на кучу найденных ею сокровищ. - Американцы…

– Подойди взгляни на эту картину, - настаивала Эмма, подзывая его к кушетке. - Она тебе знакома? Что-нибудь для тебя значит?

– Ничего.

– Посмотри в тот уголок, где осыпалась краска. По-моему, под верхней картиной скрыта другая.

– Возможно, - равнодушно произнес он. - Так вот, насчет ужина…

– Не можем ли мы узнать, имеет ли смысл ее реставрировать? Что, если под ней находится какое-нибудь чудесное творение, которое ждет не дождется, чтобы его явили на свет Божий?

– Если тебе так хочется, мы найдем кого-нибудь, кто этим займется. Хотя сомневаюсь, что там скрывается что-либо стоящее. Эмма, тебе следует поскорее привести себя в порядок и сойти вниз.

– Что, ради всего святого, могу сказать я группе заводчиков?

– Просто сиди мирно и улыбайся. - Николай бросил на нее многозначительный взгляд. - И чтоб никаких замечаний о несчастных птичьих трупиках, когда подадут фазана.

Проказливая ухмылка сверкнула и исчезла.

– А то что будет? - Подойдя к туалетному столику, она пристроила на волосы старинную русскую вуаль и обруч. В точности, как ей показала Марфа. Оглянувшись через плечо стой же лукавой улыбкой, она продолжала:

– Если я оскорблю чувства твоих американских гостей, ты меня побьешь? Каким именно образом наказывают русские князья своих жен?

Она замолчала, увидев, как он изменился в лице. Николай побелел как полотно и смотрел на нее потемневшими, полными ужаса глазами. Эмма медленно сняла с головы легкий старинный убор.

– Что-то не так? - спросила она.

Николай не ответил. Не было слов, чтобы передать его ощущение. Он перенесся в другое место. На миг его перебросило из одного времени в другое. Он увидел плачущую Эмму. Лицо ее опухло и покраснело от слез, волосы растрепались и спутались…

– Пожалуйста, накажите меня, - умоляла она.

– Дурочка ты, дурочка, - хрипло прошептал он и притянул ее к себе, стараясь успокоить и гладя по спине. Она дрожала не переставая. - Как, ради всего святого, могу я тебя наказать? Оставить на тебе след кнута? Как, по-твоему, могу я причинить тебе боль собственными руками? О, не думай, что мне этого не хочется, умница ты моя горемычная! Но даже очень постаравшись, я не смогу и пальцем тебя тронуть!

– Потому, что я ваша жена? - дрожащим голосом спросила она.

– Потому, что ты моя. Ты - единственная, кого я когда-либо желал, пусть в тебе и таится, наверное, моя погибель…

Яростно тряхнув головой, Николай прогнал странное видение. Он не мог понять удивительно мощное, сладкое и мучительно-пронзительное чувство, которое стиснуло ему горло. Сознавая, что Эмма ждет от него каких-то слов, он ответил ей взглядом, полным растерянности и внезапного гнева.

– Ник, - начала было она, но он уже отвернулся и направился к двери.

Его охватила паника, он задыхался. В мозгу билась одна мысль: бежать подальше… подальше от изумленных глаз жены.

Эмма приветствовала американских гостей жизнерадостной улыбкой, хотя ей было не до веселья. Она надела одно из самых своих любимых платьев из золотистого и кремового шелка, с глубоким квадратным вырезом, открывающим грудь почти целиком. Пышная оборка украшала двойную юбку и окаймляла доходящие до локтя рукава. Волосы ее были собраны в высокий узел, с которого ниспадали на шею два длинных локона. Она выглядела модно и очаровательно, сознавала это и потому чувствовала себя уверенно. Ей так необходима была эта уверенность в себе!

После сцены в спальне Николай впал в одно из своих непредсказуемых настроений. С ней он держался равнодушно, с легким оттенком презрительности, которая ее раздражала и обижала. Эмма знала, что не совершила ничего плохого, однако это не мешало его беспричинным, по крайней мере по ее мнению, приступам. Возможно, такое происходило из-за того, что он слишком много пил, а может быть, и слишком много работал. Наверное, ей следовало поскорее навестить Тасю и посоветоваться с ней насчет того, что гложет Николая. Тася всегда повторяла, что в русском характере много мистики, суеверий, тайн. Она смогла бы пролить свет на то, что происходит с Николаем. Если бы он сам захотел помочь Эмме понять, что с ним делается! Но она уже поняла, что его об этом лучше не спрашивать.

За длинным обеденным столом, покрытым льняной скатертью, разместились десять гостей. Эмма и Николай сидели у противоположных концов стола. Как обычно, еду подавали по-русски: лакеи принимали с кухни горячие блюда и разносили их вдоль стола, предлагая каждому гостю. Повернув голову налево, Эмма улыбнулась сидевшему рядом тридцатилетнему джентльмену по имени Оливер Брикстон. Он был далеко не красив, с лицом круглым и неинтересным, редеющими волосами, но с дружелюбной и доверчивой манерой, придававшей ему какое-то детское обаяние.

– Это ваш первый приезд в Англию, мистер Брикстон? - поинтересовалась она.

– Да, первый, - признался он, произнося слова с глухим нью-йоркским выговором. - До сих пор я никогда в жизни не выезжал за границу. Моя поездка началась с Франции, затем я побывал в Италии, и вот теперь - Англия. Вопреки моим ожиданиям она оказалась вовсе не такой чопорной.

Эмма была покорена его искренностью.

– Англия более чопорная, чем Америка, или менее?

– К моему удивлению, менее. Думаю, это происходит потому, что мы, американцы, все время стараемся доказать, будто мы не хуже. Видимо, из-за того, что живем в такой молодой стране. Нью-йоркское общество ведет себя напыщенно, надеясь тем самым не выдать нашу неотесанность.

Не донеся ложку до рта, Эмма лукаво посмотрела на него.

– Я не могу заметить вокруг никакой неотесанности.

Брикстон улыбнулся, продолжая с удовольствием поглощать ароматный суп с трюфелями.

– Рад слышать это, ваша светлость, потому что собираюсь в будущем неоднократно бывать в Англии.

– По делам, мистер Брикстон?

– Да, но, кроме того, мне хочется навещать мою сестру Шарлотту. Она, знаете ли, помолвлена с англичанином. Очаровательный человек, которого нам посчастливилось встретить несколько месяцев назад во Франции.

Не сводя с него глаз, Эмма опустила ложку. Голова ее пошла кругом от ужасной догадки. Брикстон, Брикстон… Где она раньше слышала эту фамилию? Нет, не может быть! Сидевший напротив, в дальнем конце стола, Николай, видимо, заметил странное выражение ее лица. Внимание его отвлеклось от соседки справа и сосредоточилось на побледневшем лице Эммы.

Ошибочно приписав ее реакцию любопытству, Брикстон продолжал свои объяснения:

– Через неделю моя сестра выходит замуж за лорда Адама Милбэнка. Возможно, ваша светлость, он вам знаком?

Не в силах вымолвить ни слова, Эмма молча кивнула. Николай громко ответил за нее, прервав легкую застольную беседу:

– Совершенно верно, княгиня с ним знакома. До нашей свадьбы княгиня была твердо намерена выйти за него, но он оказался слишком неуловим, и ей поэтому пришлось довольствоваться мной.

Взгляд Эммы обратился к нему. В его янтарных глазах сверкал огонек, выдававший злорадное наслаждение. Неужели он все это спланировал? Неужели помнил, что фамилия женщины, помолвленной с Адамом, тоже Брикстон? Смятение, возмущение кипели в ее душе, туманя мысли. Она попыталась скрыть свои чувства, вновь взявшись дрожащими пальцами за серебряную ложку.

Ослепительная красавица, сидевшая по правую руку Николая, вмешалась в разговор. Кокетливо сверкая черными глазами, она обратилась к нему медоточивым голоском:

– Но, ваша светлость, я едва ли назвала бы это словом "довольствоваться"! Любая здравомыслящая женщина предпочтет остальным такого красивого и состоятельного человека, как вы. Вы наверняка первоочередной выбор.

– Мой единственный выбор, - ядовито-сладким голосом подтвердила Эмма.

Колкость ее понял только Николай и с насмешливой улыбкой поднял в молчаливом тосте бокал, приветствуя достигший цели удар.

– Скажем лучше, что повезло нам обоим: лорду Милбэнку - потому, что он добился руки мисс Брикстон, а мне - потому, что я выиграл мою прекрасную Эмму.

Последующие несколько минут Эмма механически что-то глотала под непрекращающуюся болтовню Брикстона. К счастью, ему для поощрения не нужно было ничего, кроме сдержанного кивка или улыбки.

Встреча с Брикстоном подействовала на нее как пощечина. За суетой и заботами новой жизни Эмме удавалось почти не вспоминать Адама. Однако Брикстон вынудил ее осознать реальность женщины, которую Адам сделает своей женой через неделю. Всего через неделю! Из последних сил она сдержала слезы, заставляя себя не думать об этом. "Господи, как же я хочу, чтобы на ее месте была я…" Каждый раз, поднимая глаза на Николая, она видела, что он наблюдает за ней, холодно отмечая лихорадочный румянец, трепет ресниц, быструю смену выражений лица. Чего он от нее хочет? Что надеется прочесть в ее глазах?

– Вы самая обаятельная английская леди, с которой мне довелось встретиться, - произнес Брикстон. - Такая открытая и дружелюбная. Вы выгодно отличаетесь от других.

Усилием воли Эмма сосредоточилась на ответе:

– Признаюсь, мы, англичане, не зря заслужили репутацию людей сдержанных.

– Почему же вы не такая?

– Не знаю, - улыбнулась она. - Полагаю, я просто странная.

Брикстон ответил откровенно восхищенным взглядом.

– Может быть, и так, ваша светлость. Но в самом лучшем смысле.

Эмма покраснела и бросила взгляд на противоположный конец стола. Николай безучастно смотрел на нее. Губы его кривила чуть заметная усмешка, словно он видел перед собой глупое дитя, которое только что поймал на лжи.

Хотя манеру общения Эммы и Николая друг с другом никто не мог бы назвать любовной или нежной, но перед посторонними им всегда удавалось держаться дружески шутливо. На этот раз такое оказалось невозможным. Эмма тоскливо отмечала про себя каждую минуту напряженного молчания. Николай был отвратителен, как никогда, то меряя ее холодными взглядами, то отпуская язвительные замечания. Эмме безумно хотелось воскликнуть, что она этого не заслужила. Николай явно догадался, что ее расстроило сегодняшнее присутствие Брикстона. Возможно, его раздосадовало, что она все еще неравнодушна к Адаму. Неужели он ее приревновал? Нет, Николай никогда не проявлял подобных чувств по отношению к ней. Не было никаких признаков того, что он испытывал к ней нечто большее, чем дружба… Видимо, была уязвлена его гордость.

Эмма дострадала остаток вечера и со вздохом облегчения распрощалась после полуночи с гостями. Не промолвив ни слова Николаю, она поспешила к себе и захлопнула дверь. Усилия, потребовавшиеся, чтобы есть, пить, улыбаться и разговаривать, совершенно вымотали ее. Пытаясь успокоить расходившиеся нервы, она вызвала звонком Марфу, чтобы та помогла ей раздеться, и, дожидаясь служанку, заходила по комнате. Словно почуяв безмолвную ярость, обуревающую хозяйку, девушка молчаливо и ловко расстегнула на Эмме платье и распустила корсет.

– Остальное я сделаю сама, - коротко проговорила Эмма, жестом отсылая горничную прочь. - Спасибо, Марфа. Спокойной ночи, - добавила она по-русски.

– Спокойной ночи, ваша светлость, - ответила служанка тоже по-русски и выскользнула из спальни.

Эмма натянула батистовую ночную рубашку с вышивкой и легла в постель, задержавшись лишь для того, чтобы вытащить из волос шпильки. Лежа в темноте, укрытая по грудь простыней, она пыталась вызвать в памяти лицо Оливера Брикстона во всех подробностях. Интересно, похожа ли Шарлотта Брикстон на брата? Такие же у нее круглые щеки, редкие русые волосы? "Надеюсь, Адам, что ее мешок с деньгами достаточно толст, чтобы тебя удовлетворить… если тебе хотелось именно этого", - мрачно подумала Эмма.

Она вспомнила последнее свидание с Адамом на балу у Ангеловского, теплый взгляд карих глаз, мальчишескую улыбку, прикосновение губ к ее губам, его голос, повторявший: "Я тебя обожаю…" Слеза выползла у нее из-под ресниц, и она уткнулась лицом в подушку, чтобы сдержать подступавшие к горлу рыдания. Свернувшись в клубочек, она почти задремала, когда в темноте послышался шорох. Эмма перекатилась на спину и сонно буркнула что-то вопросительное. И в этот миг на нее навалилось тяжелое тело с напряженными, как струны, мышцами. Одурманенная сном, она решила, что это ей чудится, что в сновидении на нее набросился тигр Маньчжур. Но жаркое мужское дыхание обожгло ей ухо, и она потрясенно поняла, что это ее муж.

– Николай?!

Он пригвоздил ее к постели своим весом, и хотя оставался одетым, но настойчиво тычущаяся в ее бедра твердость его возбужденной плоти не оставляла никаких сомнений. Ахнув от удивления, Эмма забилась, пытаясь освободиться. Полное винных паров дыхание било ей в ноздри.

– Ты принадлежишь мне, поняла? - прозвучал над ней насмешливый голос Николая. - Я владею тобой, каждый чертов дюйм твоего тела - моя собственность. Думаешь, я не понял сегодня, чего тебе хотелось? Я наблюдал, как ты улыбалась Брикстону, как флиртовала с ним, когда он заглядывал за корсаж твоего платья! Ты хотела, чтобы я приревновал тебя, моя хитренькая женушка, но ничего у тебя не вышло. Я никогда не стану тебя ревновать.

Оправившись от потрясения, Эмма ткнула его острым локтем в ребра, воскликнув сдавленным голосом:

– Слезь с меня, пьяный осел!

Николай перевернул ее совсем навзничь и вжался в нее, раздвигая телом ее бедра. Он тяжело дышал от страсти, от ярости, от какой-то взрывчатой смеси обоих этих чувств.

– Ты хочешь меня узлом завязать, душу мою забрать, - бормотал он. - Но тебе не удастся вынудить меня чувствовать то, что я чувствовать не желаю. Я никогда тебя не полюблю.

– Да кто тебя просит об этом? - возмущенно откликнулась Эмма и замолчала, замерла, каким-то мгновенным наитием осознав, чего Николай боится.

Она поняла, что он отчаянно борется с собственными чувствами к ней. Полная робкого недоверия, она потянулась к призрачной фигуре и коснулась всклокоченных волос, его виска…

– Ник… - прошептала она.

Он резко отпрянул, яростно крикнув:

– Не зови меня так!

– Трус, - промолвила она, и в голосе ее ясно послышался упрек. - Почему ты так боишься моей близости?

Эмма ощутила, как содрогнулось от гнева его тело. Он сидел верхом на ее бедрах, и от ярости мышцы его судорожно сжались. Прошло мгновение молчания, и Николай, издав жалобный стон поражения, склонился над ней. Его губы, жадные, страстные, нашли ее рот, а руки сорвали ночную рубашку, добираясь до податливого, манящего тела. Она задвигалась, помогая ему, освобождаясь от своей и его одежды, разрывая тонкую ткань рубашки, с таким пылом дергая брюки, что пуговицы полетели с них в разные стороны.

Когда сорванная одежда легла на пол беспорядочной кучкой, Николай прижался к ней обнаженным телом, кожей к коже. Прильнув губами к сладостной нежности ее шеи, он медленно, покусывая, посасывая, полизывая упругое податливое тело, повел их вниз к груди и далее. Эмма, постанывая от блаженства, раскрыла бедра ему навстречу и протянула руку, чтобы направить его в себя. Его напрягшаяся плоть заполнила ее лоно, и она затрепетала в экстазе, вздымаясь вверх, чтобы вобрать его в себя еще глубже, еще больше. Внезапным движением он перекатился на спину, и Эмма, ахнув, взметнулась над ним, оседлала и ритмично задвигалась, наслаждаясь его возбужденным телом.

Николай, притянув ее к груди и сжав в объятиях, направлял свои вонзающиеся удары в самую ее сердцевину. Эмма скользнула ртом к его уху и прикусила нежную мочку, вызвав страстное рычание. Тесно сомкнувшись с его долгим, изборожденным рубцами телом, она ощущала, как накатываются на нее одна за другой волны жгучего, все возрастающего волнения, пока не растворилась, не расплавилась в огненной лаве оргазма. Корчась в невыразимо сладкой муке, она с рыданием уткнулась лицом в его шею. Почти одновременно содрогнулся судорогой такого же наслаждения Николай. Его дыхание со свистом втягивалось сквозь сжатые зубы. Беспомощно всхлипнув, он толкнулся в нее еще раз и задержался внутри, в жаркой влажной глубине.

Зная, что он не любит, чтобы его долго касались, Эмма начала было откатываться. Но Николай удержал ее, резко сжав бедра и продолжая прижимать к себе. Так пролежали они несколько минут, медленно расслабляясь, выравнивая дыхание, а прохладный воздух спальни постепенно осушал испарину на спине Эммы. Новое, незнаемое прежде ощущение овладело ею - ощущение покоя и мира. Под ее ухом мерно стучало сердце Николая, его ладони бережно ласкали ее бедра и ягодицы. Кудри на виске шевелило его жаркое дыхание, твердые мужские губы прошлись по щеке. Это была самая нежная и добрая ласка с начала их знакомства. Она погружалась в сон, слишком усталая, чтобы воспротивиться, когда позже ночью он выскользнул из постели и покинул ее.

Первое, что заметила Эмма, проснувшись поутру, это примятую соседнюю подушку. Лежа среди сбившихся простыней, она испытывала странную легкость, почти головокружение. Прошлая ночь с Николаем отличалась от всех предыдущих. Он вел себя пылко, можно сказать, свирепо. А мгновение последовавшей за близостью нежности было… Словом, они будто пересекли какую-то границу, которую Николай ранее не собирался нарушать.

Вспоминая происшедшее, Эмма вспыхнула алым румянцем, не в силах объяснить охватившее ее волнение даже себе самой. Что сегодня скажет ей Николай? Как себя поведет?

Она долго нежилась в ванне, а потом надушила запястья и шею пряными духами, перевязала волосы на затылке жесткой лентой персикового цвета. Марфа помогла ей нарядиться в белую блузку с множеством оборок и персикового цвета юбку. В юбке на боку был глубокий карман, украшенный поверху шелковой розеткой. Поглядевшись в зеркало, Эмма порадовалась своему ухоженному виду и отправилась вниз к завтраку, как раз когда часы пробили девять. Ей доставило удовольствие обнаружить за столом Николая, хоть и скрывшегося от ее глаз за газетой, которую он держал перед собой как щит. Он не удосужился подняться или даже глянуть в ее сторону, лишь старательно и неторопливо перелистывал страницы.

– Доброе утро, - жизнерадостно произнесла Эмма.

Газета опустилась на несколько дюймов, открыв непроницаемое лицо мужа. Волосы его были еще влажными от утреннего умывания, золотистая, тщательно выбритая кожа поблескивала. Эмма подумала: не постарался ли и он выглядеть сегодня получше?

– Не часто мы завтракаем вместе, - заметила она, усаживаясь рядом. - Обычно в этот час я уже занимаюсь животными.

– Почему же сегодня иначе?

– Ну… сегодня нет ничего такого, о чем не могли бы позаботиться слуги. Обычная рутина.

Впервые с незапамятных времен ей захотелось потратить утренние часы не на уход за животными, а совсем на другие занятия. Сердце ее забилось чаще при мысли, что, возможно, Николай предложит ей провести день вместе с ним. Они могли бы покататься верхом, или погулять вдвоем, или пройтись по лавкам…

– Что ты собираешься сегодня делать, Ник?

– У меня дело в Лондоне.

– Я могла бы поехать с тобой, - как бы мимоходом заметила она.

– Зачем?

– Чтобы побыть с тобой.

Николай опустил газету на стол. Брови его иронически взметнулись.

– За каким чертом нам может это понадобиться?

– Я просто подумала… - начала было Эмма и, сбившись, замолчала.

Прочтя на ее лице разочарование, Николай едко продолжал:

– Надеюсь, ты не станешь притворяться, что нас связывает нечто большее, чем дружба. Давай не будем играть в эту игру, Эмма. Не стоит драматизировать ситуацию. Наверняка ты не настолько наивна, чтобы питать на мой счет какие-нибудь романтические иллюзии.

Уязвленная гордость Эммы быстро привела к тому, что она закипела гневом.

– Может быть, я и стану питать иллюзии, да только не на твой счет!

– Какое облегчение! Не становись кроткой и слезливой, Эмма. Ничто так не наводит скуку на мужчину.

– Что ж, мне вовсе не хочется заставлять тебя скучать, - сказала она, изо всех сил стараясь отвечать с той же холодной насмешкой.

В тот момент, когда обмен мнениями готов был перейти в обмен колкостями, на пороге утренней столовой возник Станислав. Хотя дворецкий держался как обычно, но напряженность его лица и голоса, легкая складка между бровями со всей очевидностью подсказали и Эмме, и Николаю, что происходит неладное.

– Ваша светлость, - ровным тоном произнес Станислав, - там, у парадной двери, посетители. Крестьянская женщина с маленьким мальчиком. Женщина спрашивает вас.

– Вели ей обратиться со всеми жалобами к управляющему поместьем, - последовал резкий ответ Николая.

– Ваша светлость, возможно… - Дворецкий деликатно смолк. - Возможно, вы захотите сами выслушать то, что она хочет сказать.

Это предложение из уст дворецкого ошеломило обоих. Его могли вызвать только в высшей степени необычные обстоятельства. Мужчины обменялись долгим взглядом. Не говоря ни слова, Николай поднялся из-за стола и вышел из комнаты. Эмма следовала за ним по пятам, слишком полная любопытства, чтобы остаться в столовой. От парадной двери они спустились по широким ступеням вниз, туда, где их ожидали две поникшие фигурки.

Женщина была в простой поношенной одежде. Голову ее покрывала шаль, некогда голубая, но давно выцветшая до уныло-серого цвета. Миловидное лицо ее казалось озабоченным и усталым. Худенький ребенок, мальчик лет пяти или шести, был одет в потертые, но чистенькие штанишки и плисовую курточку со слишком короткими рукавами. Угрюмое загорелое лицо выглядело еще мрачнее из-за густых черных, как и волосы, бровей.

Молодая женщина заговорила первой, обнажив желтые неровные зубы:

– Это Джейкоб. Мамаша его померла неделю назад от лихорадки. Последние слова ее были, чтобы кто-нибудь отвел его к вам. Все равно в деревне он никому не нужен. Только я и взялась присмотреть за ним… пока… - Она выжидательно протянула руку, явно рассчитывая получить вознаграждение за труды.

Николай с непроницаемым лицом махнул дворецкому, который дал ей несколько монет. Она спрятала их в карман и, не сказав мальчику ни слова, повернулась и пошла прочь не оглядываясь.

– Что происходит, Николай? - удивленно спросила Эмма. - Кто он такой?

– Тебя это не касается. Иди в дом. - Николай повернулся к Станиславу и пробормотал:

– Найди кого-нибудь, чтобы о нем позаботиться. Всего на несколько дней, пока я его не пристрою.

Эмма уставилась на мальчика, который не по возрасту терпеливо ожидал, что будет дальше. Взгляд его был устремлен в землю. Приблизившись к нему осторожно, как к пугливому зверьку, она присела рядом на корточки, чтобы глаза ее оказались на одном уровне с ним, и мягко сказала:

– Привет, Джейкоб. - Мальчик поднял на нее глаза, но ничего не ответил. - Тебя так зовут? - продолжала она. - Или ты предпочитаешь, чтобы тебя звали Джейк?

Личико ребенка напоминало лики русских икон: темные волосы, старое золото кожи, грустные янтарные глаза, опушенные густыми темными ресницами. Она никогда раньше не видела таких глаз, за исключением… за исключением…

Сама не зная как, Эмма выпрямилась и потрясенно посмотрела на Николая. Ноги под ней подгибались, колени дрожали. Облизнув внезапно пересохшие губы, она хрипло промолвила:

– Это твой сын.