"Куда заводит страсть" - читать интересную книгу автора (Клейпас Лиза)

Глава 3

Мари Квине, разговорчивая жена хозяина гостиницы, была непреклонна в своем мнении, что самый лучший магазин модных товаров принадлежит знаменитой мадам Мирабе.

Рэнд привез туда Розали и, представившись ее покровителем, сказал:

– Можешь выбирать все, что пожелаешь.

При этих словах Розали ехидно улыбнулась.

"Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь счет", – подумала она.

Конечно, ей не слишком-то правилось играть роль его любовницы, но она понимала, что подобный негласный статус давал ей вполне определенные преимущества. Очевидно, любовницы богатых людей пользуются даже большим влиянием, чем их жены, по крайней мере с точки зрения "мадам".

Та лично занялась Розали, раскладывая перед ней бесконечный ряд узоров, эскизов, образцы тканей и кружев, и Розали, проходившая столько лет в скучной, строгой одежде самых умеренных расцветок, была ошеломлена таким богатым выбором. Восхитительные оттенки розовых и красных тонов, коралловый, нежно-зеленый, бледно-голубой, лиловый – все эти цвета были совершенно бесполезны для горничной, имевшей дело лишь с сажей да пылью… Ах, эти тонкие кружева, эти пышные оборки, фестоны и рюши…

Они, наверное, совершенно не подойдут ей!

"Смотри не нарядись как горничная", – насмешливо сказал ей Рэнд, и его слова так и звучали в ее ушах.

"Что же мне делать? – с отчаянием думала Розали, – Ведь я простая служанка. Выберу-ка я себе платье, которое еще долго будет служить мне, даже когда Рэнд Беркли исчезнет из моей жизни".

"Я хочу жить!"

Ее собственные слова эхом отозвались в памяти.

"Я хочу танцевать и влюбляться!"

"Смотри, не нарядись, как горничная…"

– Мадемуазель Беллью, – послышался вдруг почтительный голос мадам Мирабе. – Может быть, вам нужна моя помощь?

– О да, пожалуйста, помогите мне выбрать все самое-самое лучшее!

Почти весь день до самого вечера Розали провела в магазине мадам Мирабе, и наконец заказ был сделан. Он состоял из прелестного платья, скандально дорогого белья, множества пар чулок, туфель и перчаток, очаровательных шляпок, украшенных перьями, двух длинных мантилий, одна с рукавами, другая – без, и нескольких воздушных и облегающих фигуру ночных рубашек с обильной вышивкой по кромке и на корсаже, с плиссированными оборками и рюшами и глубоким декольте.

Розали была немало удивлена, найдя такую значительную разницу между французским и английским стилем в одежде.

– Мне кажется, у француженок все платья с такими огромными вырезами, что они совершенно не закрывают грудь! – наивно заметила она, и мадам Мирабе добродушно расхохоталась.

В конце концов Розали настолько осмелела, что решила расспросить об одежде для официальных приемов и тут же получила самые подробные сведения, – Это стиль "Валуа", – объяснила мадам. – Чистые классические линии. Но это больше для "женщин". Вы понимаете меня?

– Да-да, – ответила Розали, жадно глядя на образцы моделей.

Здесь было все: буфы и разрезы на рукавах, чуть удлиненная линия талии, широкие плечи и чрезвычайно пышные юбки. Широкие рукава по всей длине были собраны в несколько складок, причем каждый буф элегантно завершался лентой или бантом.

– А что, кажется, корсеты снова в моде?

– Ба! – воскликнула мадам. – Уже давно! И если бы не война, это случилось бы значительно раньше. Кстати, сейчас их носят без шнуровки, – добавила она.

"Но это же неудобно", – хотела вставить Розали, но сдержалась. Разве могла она отважиться критиковать что-либо, не будучи искушенной в вопросах моды.

– Я прошу отложить для меня это платье, – сказала она, показывая на модель с глубоким V-образным вырезом.

– Серебряно-голубое?

– Да, именно такое, – согласилась Розали, и они понимающе улыбнулись друг другу. – Но скажите, мадам, не слишком ли это дорогой заказ?

Мадам Мирабе задумчиво провела рукой по гладкой поверхности шелка и спросила:

– Месье, кажется, весьма щедрый господин?

Розали неуверенно кивнула. Да, вероятно, Рэнд не скуп.

Но она не будет возражать, даже если он решит вдвое сократить ее заказ, включавший несравненно больше одежды, чем ей требовалось.

Весь этот день Рэнд провел в переговорах с представителями таможни о том, чтобы пароход "Леди Кэт" мог причалить и разгрузиться.

Таможенники подозревали мошенничество и заранее отказывали ему. Эта чрезмерная требовательность явилась результатом сложных торговых отношений между Англией и Францией во время печально известного правления Наполеона. Пытаясь подчинить себе Британию, Наполеон так ужесточил таможенный контроль, что действие всех торговых соглашений было приостановлено.

Однако план не сработал и даже привел к неожиданным результатам, чуть не разорив почти всех торговцев Фракции. И если бы не вмешательство министра внутренних дел, значительно ослабившего запреты, ситуация сложилась бы критическая. Но и сейчас, когда злосчастный император давно уже находился в изгнании, торговые отношения Англии и Франции традиционно оставались напряженными.

Вилли Джаспер, капитан "Леди Кэт", служивший когда-то во флоте ее величества, считался опытным моряком. Это был надежный и уверенный в себе человек лет сорока пяти. Он отлично справлялся с работой, и в благодарность его не раз награждали многотонными партиями товаров.

Рэнд и Джаспер лично проверяли тюки, ловко прощупывая душистые кипы хлопка. Как и ожидалось, они были полны постороннего груза, а именно – самых обыкновенных камней. Представители французской таможни молча наблюдали за их работой и вдруг заговорили все разом и так быстро, что Рэнд едва мог что-либо разобрать.

– Простите, мне очень жаль, что так случилось, – извиняющимся тоном сказал Джаспер. – Эти проклятые американцы клялись, что впредь будут честны. Они, верно, принимают нас за полных идиотов!

– Думаю, что так, – ответил Рэнд, стараясь быть беспристрастным.

– Отправить это назад?

– Нет, зачем же? Несмотря на лишний вес, здесь все-таки есть нужный нам товар. Пошлите-ка им лучше сообщение: груз затонул из-за чрезмерной тяжести.

Джаспер вдруг расхохотался.

– Слушаюсь, сэр.

– Я сомневаюсь, что сейчас удастся что-то изменить.

Наша задача теперь – обеспечить дальнейшие перевозки.

Рэнд повернулся к французам и стал терпеливо объяснять им ситуацию. Он не сомневался, что сможет убедить их, ведь послевоенной Франции было невыгодно нарушать только что восстановленные и еще такие слабые торговые связи с Англией. Французский рынок медленно приходил в себя после депрессии. Спросом пользовалось все: сырой и обработанный хлопок, шерсть, кожа, оружие, седла и особенно кофе и сахар.

С изобретением парового двигателя, пришедшимся как раз на период подъема британской промышленности, самые роскошные в мире товары в огромных количествах приходили из Англии. И Рэнд намеревался с наибольшей выгодой использовать ситуацию, когда Франция испытывала острый недостаток товаров, а Англия страдала от их переизбытка.

Когда солнце начало медленно опускаться на фоне темнеющего неба, Рэнд остановил свой двухместный кабриолет у магазина мадам Мирабе. Он быстро вошел в небольшое помещение, остановился в дверях и огляделся. Из-за шторы тотчас появилась мадам Мирабе.

– Один момент, месье! – поспешно проговорила она.

Сказав это, она быстро удалилась. Тотчас откуда-то послышались приглушенный смех, шепот и голос Розали:

– Ах, ему решительно все равно, какие туфли! Да, он заплатит, но вы не понимаете…

Через несколько минут опять появилась мадам и театральным жестом отдернула штору.

Перед ним стояла Розали. Улыбка слетела с губ Рэнда.

Он молчал. Розали тщетно ждала его оценки. "Мне все равно", – с отчаянием думала она, но продолжала стоять с царственным выражением на лице.

Ее платье нежнейшего розового оттенка, какой только можно было себе вообразить, блестело, как перламутровая внутренность раковины. Небольшие рукава с буфами обхватывали ее руки выше локтя. Изящное декольте открывало грудь, а шею украшала маленькая золотая брошка на изящной бархотке.

Под пристальным взглядом Рэнда Розали покраснела и опустила глаза, сиявшие чистым голубым светом. Он заметил, что она изменила прическу: теперь на лоб ей падала короткая модная челка, а длинные локоны были собраны на затылке и перевиты шелковой лентой.

– Я с трудом узнал вас, – вымолвил наконец Рэнд чуть хриплым голосом, с удивлением ощущая себя совершенно беззащитным перед ее очарованием. Чувства его боролись между желанием и негодованием.

"Какая смелость, как она могла надеть такое декольте!" – думал он, с трудом отводя восхищенный взгляд от ее груди, умом между тем понимая, что она одета так же, как другие женщины.

И снова его поразила мысль: хватит ли у него выдержки не прикасаться к ней, если на карту поставлены его гордость и его слово? Милосердный Боже, зачем он расставил ловушку самому себе? "Но разве мог я предположить, что буду желать ее так сильно!" – с отчаянием думал он.

– Вы прекрасно выглядите, – проговорил он наконец, поняв, что он него ждут слов одобрения.

Мадам Мирабе была явно разочарована такой сдержанной оценкой, а Розали, казалось, осталась вполне довольна и этим.

Она улыбнулась, и внезапно перед Рэндом предстала… другая женщина. Это длилось всего одно мгновение, но и его оказалось достаточно, чтобы Рэнд с пугающей ясностью понял, что где-то когда-то он уже видел ее.

– Откуда у вас это? – спросил он, задумчиво глядя на золотую безделушку с выгравированной в центре буквой "Б" в окружении венка из листьев. Это была мужская булавка для галстука.

– Она принадлежала моему отцу Джорджу Беллью, – ответила Розали. – Ее подарила мне мать в день восемнадцатилетия.

"Почему он спрашивает об этом? – с возмущением думала Розали. – Неужели я сама и мое платье ему не интересны?" И это после того, как я потратила на это целый день.

– Понравилось ли вам платье? – как-то слегка застенчиво спросила мадам Мирабе.

– Мадам, – медленно произнес Рэнд. – Ваш несравненный артистизм под стать великолепию этих чудных тканей.

Восхищение было выражено столь небрежно, что Розали предпочла бы, чтобы он не высказал его вовсе.

– Ax, мне кажется, вы имеете в виду совсем не ткань… притворно улыбнулась мадам Мирабе, уклонившись от дальнейших похвал с искусством настоящей француженки.

Рэнд, в свою очередь, тактично заговорил о счете"

– Подобное превращение достойно, безусловно, хорошего вознаграждения, дорогая мадам Мирабе.

– О да, – сразу же согласилась она. – Заметьте, месье, сколько здесь работы! Вы иностранец, но я не пользуюсь этим и не пытаюсь надуть вас. Такой товар и впрямь стоит немалых денег.

Почувствовав смущение и неудобство от того, что мужчина покупает ей одежду, туфли и даже белье, Розали молчала, пока они не покинули магазин чрезвычайно благодарной мадам Мирабе.

"Лорд Беркли – мой должник, – снова и снова мысленно повторяла она. – Он лишил меня невинности, из-за него я потеряла дом и работу. И несколькими тряпками этого все равно не возместишь".

После того как он оплатил все покупки, Розали не покидало неприятное чувство, будто теперь она стала чем-то вроде собственности Рэнда.

Он первым начал разговор;

– Итак, сегодня у тебя был удачный день.

Розали кивнула.

– Я вижу, ты отрезала волосы, – заметил он с явным неудовольствием в голосе.

Наконец-то он соизволил обратить внимание на ее внешность!

– Только спереди, – небрежно ответила Розали – Больше не предпринимай ничего, не посоветовавшись со мной!

– Я вам не горничная, лорд Беркли, и не ваша собственность, и мне не нужны ваши приказы.

– Не нужны мои приказы, нужны только мои деньги, так?

– Но вы же сами предложили купить мне одежду!

– Да, одежду, черт возьми, но я не предлагал тебе стричь твои проклятые волосы!

– В конце концов это мое дело. А их все равно теперь не вернешь. И почему это так вас беспокоит…

– Мне наплевать, – резко перебил он, пытаясь взять себя в руки.

Они замолчали, слушая стук копыт и громыхание колес по неровной дороге. Неожиданно Рэнд сказал:

– Мы не сможем так жить, это ясно. Мы кончим тем, что убьем друг друга.

– Да, я вижу, наши разногласия совершенно непримиримы, – сказала Розали, с удивлением думая, как они будут жить бок о бок все это время.

Вдруг мрачная задумчивость Рэнда сменилась неожиданным весельем.

– Если уж Англия с Францией смогли помириться, то мы с вами – и подавно!

– Что вы предлагаете? – осторожно спросила Розали.

– Для начала перемирие.

Розали в волнении поглаживала блестящую ткань нового платья.

Значит, перемирие, то есть прекращение вражды. Но как она может согласиться на это, если все еще чувствует враждебность по отношению к нему? Нельзя изменить это так быстро. Временами ей достаточно было лишь взглянуть на него, чтобы чувство беспомощности и отвращения охватило ее, как в то злосчастное утро. Мысль о том, что, сколько бы еще мужчин ни появилось в ее жизни, он навсегда останется первым, приводила ее в отчаяние. Она никогда не забудет этот день, ярко освещенную комнату на Беркли-сквер и все, что случилось там. Уже одного этого было достаточно, чтобы презирать и ненавидеть его.

Может быть, теперь он и разглядел в ней личность, но еще совсем недавно она была лишь неким предметом, который он использовал для своего наслаждения.

– Бесполезно даже пытаться, – тихо сказала Розали, глядя на мелькающий мимо ряд домов. – Я бы и хотела простить, но не могу, – как бы извиняясь добавила она.

Рэнд молча кивнул. Лицо его было непроницаемым, губы крепко сжаты. Эта девица, вероятно, не понимала одной простой вещи – подобный поворот событий стал возможен только благодаря его природной совестливости, ведь он может бросить ее на первом же углу и больше не вспоминать об этом.

Вновь наступило молчание. Рэнд недоумевал: как она могла отказаться от его предложения? Он был обижен, как если бы он протянул руку, чтобы погладить пушистого котенка, а тот вместо благодарности бросился и оцарапал его.

Хотя подсознательно он все-таки уважал Розали за то, что та не стала разыгрывать из себя ни святую, ни мученицу, неискренне произнося слова прощения.

В тот день им так и не удалось помириться.

Незаметно пролетела неделя. Несмотря на краткие ссоры, долгое молчание после них и осторожные разговоры, Розали знала, что эти дни останутся в ее памяти как идиллически счастливые.

Она чувствовала себя во Франции как рыба в воде. Ей нравилась живая французская речь, чистое звучание которой напоминало ей об Эмилии.

Рэнд с головой ушел в дела. Целыми днями он пропадал на пристани, но, кроме проблем с пароходной компанией, много еще было вопросов с другой недвижимостью Беркли. И Розали, к ее радости, была предоставлена самой себе в уютном тихом пристанище маленькой гостиницы.

Никогда прежде она не имела столько свободного времени и возможности делать все, что хочется.

Она занималась музыкой, читала романы Джейн Остин, сидя в уютном кресле, бродила по саду, срывая теплые душистые листья мяты, или в общей гостиной болтала с другими гостями, среди которых были две молодые американки, путешествовавшие с родителями по Европе.

С Рэндом Розали виделась только за завтраком и ободом, когда все постояльцы гостиницы собирались вместе.

Обеды проходили в особом зале и были весьма обильными. После горячего блюда скатерть непременно меняли, и на столе появлялись графины с красным вином, портвейном и хересом и фрукты на десерт.

Розали не осмеливалась спросить Рэнда, почему он почти не пьет вина, хотя подобная сдержанность казалась ей довольно странной.

Дни проходили за днями, и постепенно отменная пища, свежий воздух, солнце, лень и свобода сделали свое дело – бледная кожа Розали приобрела здоровый цвет, а на щеках появился румянец.

Рэнд ничего не говорил о происшедшей в ней перемене, но временами смотрел в ее сторону со смешанным чувством желания и досады.

И хотя Розали продолжала твердить, что ненавидит его, он все-таки возбуждал в ней постоянное любопытство. Ругался ли он, принимал ли участие в азартной игре, или собирался уйти с головой в очередную авантюру, Розали легко могла определить настроение Рэнда по выражению его глаз, начинавших светиться каким-то внутренним огнем.

Казалось, ему нравится поступать безрассудно, совершая что-нибудь такое, чего никто из Беркли никогда бы не одобрил.

Чем дольше длилось их знакомство, тем чаще Розали спрашивала себя: почему он спас ее тогда, во время пожара в "Ковент-Гардене"? Ведь, несмотря на то что иногда Рэнд был очень добр, в целом он не походил на альтруиста, а временами впадал в такое раздражение и злобу, что это не могло не пугать Розали.

Однажды Рэнд вернулся очень поздно. Весь день он вел переговоры с партнерами, решив принять участие во французской торговле шерстью, а также вложить деньги в многообещающее производство шелка. Сейчас, когда Наполеон доживал свои дни на острове Святой Елены, промышленность, безусловно, расцветала. Ставки делались в основном на потребности и прихоти высшей знати, Рэнд устало вошел в комнату и увидел Розали, сидящую в ванне, до краев наполненной водой. Свечи в высоких канделябрах освещали ее лицо, нежные тени лежали на скулах и мочках ушей. Душистый пар поднимался вокруг.

При виде Рэнда Розали удивленно подняла брови. В такие часы он обычно не выходил из своей спальни.

– Я полагала, это горничная, – растерянно проговорила она.

"Какая же я глупая, – думала Розали. – Не все ли равно, ведь он уже видел меня обнаженной".

В комнате воцарилось неловкое молчание. Рэнд стоял не шевелясь и не спуская с нее глаз, горло его мгновенно пересохло. Наконец, сделав над собой усилие, он отвел взгляд и сказал:

– Я думал, что освобожусь сегодня гораздо раньше, но…

– Много успели сделать? – Розали старалась, чтобы голос ее звучал обыденно.

– Я.., да.

– Ну, хорошо, я скоро закончу, – сказала она, и Рэнд отступил назад, к массивной двери.

Сердце его бешено колотилось, и каждой клеткой он чувствовал, что она здесь, рядом, и достаточно ему сделать всего два шага…

– Не стоит торопиться, – хрипло сказал он, с удивлением обнаружив, что смог спокойно произнести эту фразу. – Я ухожу. Есть еще кое-какие дела.

– А как же ужин? – разочарованно спросила Розали.

Он торопливо покачал головой.

– Я не голоден. Хорошенько запри дверь, я вернусь не скоро. – И поспешно вышел из комнаты.

В этот вечер Розали поужинала в одиночестве и рано легла спать. Однако заснуть ей не удалось. Она постоянно прислушивалась, не откроется ли входная дверь. Так прошла вся ночь – в полусне-полуяви, в непрестанном тревожном ожидании.

Рэнд появился только на рассвете. Услышав звук его шагов, Розали быстро вскочила с постели, накинула пеньюар и открыла дверь своей спальни.

Рэнд стоял посреди комнаты. Розали посмотрела на него сначала с удивлением, потом с тревогой и наконец с отвращением. По гостиной распространялся резкий запах дешевых духов. Одежда Рэнда была измята, лицо осунулось, глаза покраснели. Весь его вид говорил о том, что он провел бурную бессонную ночь, Розали возмущенно поморщилась.

Бессовестный развратник!

– Мы сейчас с тобой представляем чудесную парочку, – сказал Рэнд, отчетливо произнося слова.

– Ты отвратителен! – ответила Розали срывающимся голосом.

Рэнд пристально посмотрел на нее своими зеленоватыми глазами.

– Но почему? Скажи, прошу тебя!

– Ты выглядишь так, словно переспал со всеми шлю… со всеми проститутками западного побережья!

– Весьма вероятно, – согласился Рэнд, снимая сюртук и роняя его на пол. – Но как ты, вероятно, помнишь, это было частью нашего маленького соглашения. Ведь я, если пожелаю, могу обратить свое внимание на любую женщину. Или, может быть, ты сама этого хочешь?

Лицо Розали исказила гримаса отвращения.

– Ты омерзителен. Ты поступаешь…

– Я, между прочим, не женат, и у меня нет никаких обязательств ни перед одной женщиной. Что же здесь особенного и такого уж мерзкого, черт побери?

– Все, и твоя отвратительная похоть в том числе. Ты липнешь к любой потаскушке, задирающей перед тобой юбку!

В ярости Рэнд хотел было встряхнуть ее и даже протянул руки к ее прекрасным тонким плечам, но она стояла не шелохнувшись, и Рэнд отступил.

Что с ним случилось? Откуда это странное неутолимое желание, которое не способна удовлетворить никакая другая женщина? И как можно выдержать это все?

– К чему подобный тон? – мягко спросил Рэнд, слегка касаясь ее руки. – И зачем ты дразнишь меня? Помнишь ли ты, как быстро я перехожу от слов к делу?

Розали отдернула руку.

– Ты ошибаешься, – неуверенно сказала она. – Я сказала тебе все это потому лишь, что, живя рядом, трудно скрыть чувство отвращения.

– Советую тебе спрятать его подальше, – проговорил Рэнд и с силой потянул ее к себе, так что теперь их тела почти соприкасались.

Розали была такой маленькой, что едва доставала ему до подбородка.

– Ты искушаешь меня, невольно подталкивая к тому, чтобы я не искал удовольствий на стороне и обратил внимание на самую доступную и прелестную молодую особу – на тебя.

Розали хотела ударить его по лицу, но удержалась, вспомнив, чем однажды закончилась подобная попытка.

– Ну, давай, действуй! Ты же привык все брать силой!

Внезапно он обнял ее за плечи.

– Скажи мне, чего ты хочешь? – спросил он. – Твоя нежность подобна полярному льду – соблазнительная и надменная, отвергающая любую ласку, словно каждое прикосновение причиняет тебе невыносимое страдание. Ты довольна своим одиночеством, а вот я недоволен Я много лет был заключен в эту холодную тюрьму, пока наконец не устал и не начал искать простого человеческого тепла. Ты первая, кому я сделал больно в этих своих поисках.

– О чем вы говорите? – с ужасом прошептала Розали, но Рэнд продолжал говорить, не обращая внимания на ее слова:

– Мое желание смешно для тебя. Это желание сумасшедшего, но я хочу растопить этот лед своими руками.

Нет, не бойся, я, кажется, передумал. Скорее всего там, подо льдом, ничего нет, и, растаяв, ты просто исчезнешь.

– Ты ненормальный! – выдохнула Розали, чувствуя, что вся дрожит в его объятиях. Увидев ее расширившиеся от страха глаза, Рэнд с глухим стоном разжал руки.

– Прочь от меня. Если бы только Бог сделал так, чтобы я перестал желать тебя!

Он резко встал, вошел в свою комнату и с силой захлопнул дверь.

Потрясенная, Розали не двигалась с места. Неужели можно жить рядом с ним и быть спокойной за себя? Можно ли рассчитывать на его обещание?

Они встретились вновь в этот же день перед ужином в их маленькой гостиной. Рэнд подошел к Розали, сидящей в кресле с книгой в руках. Она взглянула на него, готовая, кажется, в любую минуту продолжить их бесконечную схватку. Но внезапно ощущение какого-то холодка возникло у нее под ложечкой, словно она летела вниз с горы.

Рэнд молча стоял перед ней. Он был одет в синий сюртук и такие же брюки, в белоснежную рубашку и высокие черные ботфорты, красивый шелковый галстук завершал его наряд. Темно-золотой загар, к которому Розали уже 1 привыкла, оттененный белизной воротничка, больше не казался ей плебейским и грубым.

Теперь она понимала, почему женщины так любили его. В нем было что-то бесконечно притягательное, какая-то грубость, терпкость, суровая мужественность, позволявшая женщинам острее чувствовать собственную слабость. Его непредсказуемость заинтриговывала, а быстрота, с которой холод и равнодушие в его глазах уступали место жизнерадостному веселью, не позволяла угадать его мысли.

Розали догадывалась, что многие женщины хотели бы приручить его, лаской и лестью заманить в свои сети, но она знала также, что ни одной из них это пока не удалось.

– Ты сидишь здесь, как маленькая птица в клетке, – неожиданно сказал Рэнд.

Розали отложила книгу. , – В твои обязанности не входит развлекать меня, – спокойно произнесла она.

Глаза Рэнда скользнули по ее фигуре. На ней было воздушное платье пастельного тона с замысловатым узором из цветов и листьев. "

– Эта гостиница – единственное, что ты до сих пор видела здесь, во Франции. – В его голосе слышалось невольное сожаление. – Я хочу показать тебе кое-что более интересное.

"Почему он беспокоится обо мне? Какое ему дело до моих чувств?" – думала Розали.

– У тебя есть какой-то план? – Она оглядела его роскошный наряд.

– Это зависит от тебя. Хочешь, поужинаем сегодня где-нибудь?

– Можно я сперва спрошу тебя? – Розали внимательно смотрела на Рэнда, Дело в том, что она уже не чувствовала себя настолько сильной, чтобы оставаться его вечным врагом, и решила предложить ему свою дружбу.

– Скажи, твое предложение о перемирии все еще в силе? – Она неуверенно протянула ему руку.

Чуть поколебавшись, Рэнд взял ее, но не пожал, а только подержал в своей несколько долгих минут.

Розали радостно удивилась теплу и покою, исходившим от его рук, ей вдруг захотелось продлить это чудное наваждение… Но вот пальцы их разъединились, и лишь тонкое тепло осталось в ее ладони.

– У меня будет свободное время, – сказал Рэнд, помогая ей надеть мантилью. – Я думаю, мы могли бы нанести кое-кому визиты. – Он взял ее локоны и осторожным движением высвободил из-под воротника. – У меня здесь есть друзья.

– Да? – Розали почти не слушала Рэнда, растроганная его вниманием.

"Каким милым он может быть, когда захочет", – с удивлением думала она.

– Кого же ты собираешься навестить?

– Некоторые зовут его "королем города Кале".

– Кто это?

– Бо Браммель, разумеется.

Поначалу Розали сомневалась, действительно ли Рэнд говорит правду, и по дороге в Кале с восторгом и недоверием слушала его невероятные рассказы, казавшиеся только плодом его богатого воображения. И хотя Рэнд был абсолютно серьезен, Розали уверяла себя снова и снова, что все сказанное им – чистейшая выдумка. Впрочем, некоторые факты она не могла опровергнуть, поскольку они были всем хорошо известны. Например, то, что Браммель со скандалом покинул Лондон и что у него был огромный долг, и его чудный севрский фарфор, огромная библиотека, мебель, коллекция вин и произведений искусства – все было продано с молотка при огромном стечении публики.

Дружба Браммеля с принцем-регентом Георгом II также была широко известна, ибо последний в компании самых высокопоставленных особ часто навещал его в доме номер четыре по Честерфилд-стрит в надежде услышать его отзыв о своих нарядах и безупречности своего стиля – Браммель славился своей утонченной изысканностью.

– Говорят, – заметил Рэнд, – что одни только перчатки для него делали целых три человека: один – большой палец, второй – еще четыре, а третий – все остальное!

– Не может быть! – с удивлением воскликнула Розали, придвигаясь к Рэнду. – И много раз ты видел его? – Губы ее были так близко, что поцелуй казался неизбежным.

Рэнд расхохотался. Он словно не замечал, что она рядом.

– Всего несколько раз. Он никогда не удостаивал меня особым вниманием, считая, что я хожу слишком быстро и могу нечаянно забрызгать его ботинки.

Розали улыбнулась.

– Он не любит ходить в испачканных ботинках?

– Еще бы! Даже подошву он начищает до блеска, не говоря уж об остальном.

– О, такой человек наверняка знает себе цену!

– Восемнадцать лет он был принцем Англии, а это значительно дольше, чем правит нынешний Георг IV. А когда он впал в немилость, то принял это с завидным терпением. Хотя отнесись он к этому иначе – в любом случае никто бы не осудил его.

– Ты уверен, что он принимает гостей?

– Конечно. Он потому и переехал в Кале, чтобы не пропустить ни одного англичанина, прибывающего во Францию. Все, кто едет в Париж и обратно, фактически проезжают мимо дверей его дома!

Бо жил в центре города, недалеко от отеля "Де Билль", в доме французского печатника по фамилии Лелу.

В соответствии с этикетом Рэнд послал Браммелю вначале краткую записку, в которой просил разрешения нанести визит. В конце ее он поставил буквы "Е. Р.", что было знаком огромного уважения и внимания.

До самой последней минуты Розали не задумывалась о том, что у нее нет никакого приличного объяснения их отношениям с Рэндом. Браммель решит, что Розали его любовница, ведь она не была ни женой его, ни сестрой. А то, что она путешествует с ним вот так, запросто, вдвоем, будет свидетельствовать о ее дурном вое питании. Люди осудят ее, полагая, что у нее нет никаких моральных принципов. И не важно, что большинство из них имеют на совести еще худшие пороки, прикрываемые высокими титулами. Главное – соблюсти приличия! Ее будут забрасывать камнями, а ей останется только стоять под равнодушными взглядами лицемеров!

Но Розали втайне надеялась, что Браммель не будет к ней слишком строг, поскольку вряд ли можно было встретить человека с такими же, как у него, безупречными манерами.

Как только они подъехали, он немедленно провел их в свои апартаменты, словно боясь доставить им хотя бы минутное неудобство. Его квартира состояла из трех комнат: гостиной, столовой и спальни, обставленных с великолепием, которое никак не вязалось с представлением Розали о жилище несостоятельного должника.

Как позже объяснил Рэнд, Бо достиг совершенства в искусстве перезанимать деньги. Он обеспечил себе неограниченный кредит благодаря своему бесконечному обаянию.

У него был только один слуга по имени Сележ, маленький, тихий человечек, хлопотавший по хозяйству, когда они вошли.

– Как я рад тебе! – воскликнул Браммель, глядя на Рэнда. – Мое нынешнее жилище слишком скромно, я привык жить иначе. Но в такой грубоватой оправе начинаешь сиять еще ярче, не так ли?

Розали в восхищении смотрела на него. Никогда еще не видела она мужчину, одетого столь прихотливо и изысканно. Легко можно было представить себе, что он тратит каждый день по два часа на завязывание галстука, ведь каждая ослепительно белая складка и волна заранее продумывались самым тщательным образом.

Браммель носил голубой сюртук с бархатным воротником, жилет, черные брюки и черные же ботинки, начищенные так, что в них можно было смотреться.

Ему было тридцать восемь лет, то есть ровно на десять лет больше, чем Рэнду, хотя выглядел он гораздо старше и как-то совсем иначе, так что сравнивать их просто не имело смысла.

– Непостижимо, – воскликнул Браммель, обращаясь к Рэнду. – До чего ж ты смугл! Должно быть, вовсе не заботишься о своем лице. Оно у тебя темное, как у крестьянина. И благодаря твоему брату ты никак не можешь оправдаться наследственностью!

Розали улыбнулась. Она-то хорошо знала, что Рэнд не прятался от солнечных лучей по гостиным. Затем она перевела восхищенный взгляд на Бо Браммеля. Кожа его была матовой, нежной и очень гладкой, словно он каждый день полировал ее особым способом, смачивая свежим молоком и чистой родниковой водой.

Его круглое приятное лицо с ярко-голубыми глазами выражало одновременно тщеславие и невинность, обаяние и беспомощность. Он любил все красивое, но ценил простоту и верил в то, что и сам обладает этими добродетелями, и при этом всячески поощрял их в окружающих.

– Я нашел прелестное бюро китайской работы для моего кабинета, – сказал Браммель, посмотрев на Розали, и его голубые глаза встретились с точно таким же ярко-голубым взглядом. Бо взирал на нее в некотором оцепенении. Несколько минут длилось странное неловкое молчание.

Но тут Розали поспешно улыбнулась.

– По-моему, ваша мебель просто великолепна, – сказала она.

– Джордж Браммель, позвольте представить вам мисс Розали…

– Беллью, – закончила она.

– Мисс Беллью… – странно взволнованным голосом проговорил Браммель и низко поклонился. – Я абсолютно искренне хочу сказать вам, что почти не встречал в своей жизни красоты, подобной вашей. Ангелы небесные должны были бы пасть ниц пред вами…

– Вы очень добры, сэр, – ответила Розали, смущенная напыщенностью его слога. – Но ваши бесценные похвалы обращены на слишком недостойный предмет.

Она стояла, чуть-чуть наклонив голову, слегка кокетничая с ним, а Браммель в удивлении хмурил брови.

– Джереми! – позвал он нетерпеливым взволнованным голосом, и слуга тотчас возник на пороге комнаты.

Увидев Розали, он застыл как громом пораженный.

Чувствуя себя объектом удивленных взглядов сразу двух пар глаз, Розали придвинулась ближе к Рэнду, а он, как бы защищая, обнял ее за тонкую талию, – Что-то не так, Браммель? – спросил Рэнд.

– Нет-нет, мой друг, – поспешно ответил тот. – Дорогая мисс Беллью, простите мне мою грубость, но я надеюсь, что смогу объяснить вам. Я просто никогда не видел такого поразительного сходства!

– Сходства? – Розали была чрезвычайно заинтригована.

Чувствуя, что рука Рэнда касается ее талии, она старалась не двигаться, с удивлением обнаружив, что это прикосновение ей весьма приятно.

– До этой минуты она была для меня самой красивой женщиной. – Его лицо вдруг помрачнело. – Сердце мое принадлежало ей, так распорядились звезды… Но свет их поблек в день, когда мы расстались. – Он вздохнул. – Да, это самая печальная история любви, но о ней почти никто не знает.

При этих словах Рэнд улыбнулся, увидев, как жалость и интерес вспыхнули в глазах Розали, и не подозревавшей, что у Браммеля имелось великое множество таких рассказов о любви, похождениях, скандалах и трагедиях, которые он всегда держал наготове, чтобы развлечь своих гостей. Это было его коньком, его страстью и его даром.

– Разрешите мне продолжить свой рассказ за чаем, – проговорил он и, галантно предложив Розали руку, повел ее к столу, покрытому шелковой скатертью. На нем стоял серебряный чайный сервиз. Не переставая болтать, Браммель подвел Розали к небольшому резному креслу и помог ей сесть.

На столе стояло блюдо смородинных biscuits de Rheims, имбирных пряников, фруктовый пирог с изюмом и дорогое миндальное печенье.

– Ее звали Люси Донкастер, – продолжил свой рассказ Браммель. – Внешность ее поразительно напоминает вашу, кроме разве что глаз, имевших у нее оттенок синего лондонского тумана. Ее волосы были точно такого же цвета, что и ваши и… – при этом он многозначительно откашлялся, – я знаю точно, что они доходили ей до талии.

Это был деликатный способ отметить, насколько близкие отношения были у него с Люси.

– Что это была за девушка, какой прелестный у нее был характер! Никогда я не слышал от нее упреков, жалоб, недовольства.

При этих словах Рэнд с насмешливой улыбкой посмотрел на Розали. Глаза их встретились.

– Наши сердца не могли противиться чувству. Мне было шестнадцать лет, когда я познакомился с принцем-регентом и получил предписание отправиться в полк в звании корнета. С этого момента начинается наша печально известная дружба с ним, которая длится уже больше двух десятилетий. Как вы, вероятно, знаете, недавно я приподнял завесу над тайной наших с ним отношений. Недостатки Принни были совершенно несносны, особенно для меня, с моей нетерпимостью… Но вернемся к нашей истории. Я познакомился с ней в Брайтоне, она была там с родителями и однажды посетила один из многочисленных чудных балов.

– О, это была любовь с первого взгляда, – с уверенностью проговорила Розали. Ее юное сердце трепетало от волнения. Ей казалось невероятным, что она вот так, почти запросто сидит сейчас здесь в обществе члена королевской фамилии и слушает его удивительные рассказы.

Браммель говорил в необычной манере, неторопливо произнося слова, неоднократно делая паузы в своем повествовании так, словно время остановилось и мир замер, слушая его романтическую историю.

– Любовь! Какое невыразительное слово! Оно не может передать того, что я чувствовал тогда. Я просто заново родился в минуту, когда наши глаза встретились! Она была олицетворением невинности, сошедшей на землю в человеческом облике!

Бо взял миндальное печенье и осторожно отломил от него маленький кусочек. Казалось, он был совершенно поглощен своими воспоминаниями. Розали молча смотрела на него, не смея произнести ни слова. Но Рэнд, имевший опыт бесед с ним, прекрасно знал, что он ждет какого-нибудь вопроса от своих слушателей.

– Ваши отношения были взаимны? – бесстрастно произнес Рэнд, и подсказка была мгновенно принята Браммелем.

– О да, я знал это от нее. Но, увы, между нами были преграды, которые никто в мире не в состоянии преодолеть.

– Ага, я чувствую, что на сцену уже выходит строгий отец! – сказал Рэнд, и Розали с упреком взглянула на него.

Рэнд знал, что Розали не нравится его насмешливая непочтительность, но сейчас он не в силах был сдержать себя.

– Как вы любезны, – проговорил Бо, принимая из рук Розали чашку с чаем. – Я надеюсь, вы позаботились о сахаре… Благодарю вас, дорогая моя! Вы так же добры, как сама герцогиня Девонширская, мой большой друг. О чем это я?.. Ах да, отец. Сэр Реджинальд Донкастер, милейший человек, впрочем, немного своенравный.

Он воспитывал любимую дочь в неизменной строгости всю свою жизнь. И ни один претендент на руку Люси не казался ему достойной партией, в том числе и я. Мое предложение отвергли, а Люси была помолвлена с графом Ротерхэмом. Между тем полк, в котором я служил, отослали назад в Лондон, и во время нашей вынужденной разлуки случилось несчастье.

– Она покончила с собой, – предположил Рэнд.

– Нет, как можно! – воскликнула Розали. – Ведь у нее было все, чтобы жить: молодость, любовь. Я бы, например, собрала вещи и уехала…

– Что она и сделала, – продолжал Бо. Его взгляд стал вдруг грустным и озадаченным. – За исключением того, что она не приехала ко мне. Она просто исчезла вместе со своей гувернанткой. Никто не знал, где она. Ходили слухи, что Люси отправилась во Францию. Проходили дни, недели, месяцы. Я был в полном отчаянии. Я понимал, что никогда больше не увижу ее. История эта закончилась через год. Ее действительно нашли во Франции. – Он покачал головой и взял еще одно миндальное печенье.

– Что же случилось? – в нетерпении спросила Розали.

– Она все-таки покончила с собой, – попытался снова угадать Рэнд.

– Нет! – вскрикнула Розали.

– Да, – грустно подтвердил Бо, взяв из рук слуги небольшую шкатулку слоновой кости. – Она бросилась в Сену.

– Но это бессмысленно – оставить все надежды и… – проговорила Розали, чувствуя острую жалость к этой неизвестной ей Люси Донкастер, испытавшей такую трагическую любовь.

– Бессмысленно для вас, но не для нее, – ответил Браммель, вынимая из изящной шкатулки небольшую миниатюру. – Чтобы лучше понять, взгляните-ка на ее портрет, Она была слишком хрупкой, слишком беззащитной для того, чтобы бороться.

– Боюсь, Розали не сможет понять такой поступок, – сказал Рэнд, вставая из-за стола и подходя к ней, чтобы взглянуть на миниатюру.

Люси Донкастер, очень юная, почти дитя, смотрела на них с портрета. Красивые волосы ее были уложены в высокую прическу. Кожа казалась нежной, чуть прозрачной.

Тонко очерченный овал лица, слегка вздернутый нос, глаза глубокие и чистые, как сапфиры.

Рэнд пробормотал что-то в удивлении, дыхание его коснулось волос Розали. Она вздрогнула, не понимая, чем вызвано ее волнение: созерцанием портрета или близостью Рэнда.

– Да ведь это Розали, – сказал он, и Браммель с восторгом кивнул.

– Я же говорю: сходство невероятное.

– Да, действительно, – согласился Рэнд, глядя на Розали. Если бы на свете не существовало ее отца, Джорджа Беллью, он мог бы поклясться, что она была леди Донкастер каждой чертой своего лица.

Словно угадав мысли Рэнда, Розали вызывающе посмотрела на него. "Попробуй только намекнуть, что я незаконнорожденная дочь какого-нибудь пусть даже благородного господина, и ты очень пожалеешь об этом!" – думала она.

– Какой странный поворот судьбы, какая неожиданность, что вы решили посетить Кале! – сказал Браммель, нарушая неловкое молчание.

– Это вы так добры, что согласились принять нас, – с готовностью ответила Розали.

– А я знал, что, кого бы Рэнд Беркли ни пригласил с собой, это будет весьма любопытно, – сказал Браммель. – И я, как всегда, не ошибся.

– Спасибо, – проговорила Розали. – Рэп.., он.., лорд Беркли… – Не зная, как обратиться к Рэнду в присутствии Бо, она в смущении замолчала.

И Рэнд, и Браммель тоже молчали, один довольно невежливо, а другой – не зная, как помочь ей выйти из этой неловкой ситуации.

– Он говорил, – продолжила Розали, – что вы были прежде знакомы.

– Да, – сказал Браммель, иронически улыбаясь. – И в первую же нашу встречу я обязан был поблагодарить его.

– Поблагодарить? За что? – Розали удивленно посмотрела на Рэнда.

– Однажды на Беркли-стрит я нашел счастливую монетку. Я поднял ее из водосточной канавы, пользуясь носовым платком, разумеется, – добавил он. – Посредине у нее было отверстие. Этакий сплющенный старый грош, однако ценный, как лампа Аладдина. С тех пор неслыханная удача сопровождала меня повсюду.

– Едва ли это было его заслугой, – сказала Розали, кивнув в сторону Рэнда.

– Мне давали множество кредитов… Но я потерял ее, когда однажды нечаянно отдал ее кебмену. Подумайте, кебмену! С тех пор удача отвернулась от меня, жизнь моя пошла под уклон. И вот в результате я оказался здесь. Перед отъездом во Францию я раза два посетил замок Беркли.

Как поживает старый граф?

– Он очень болен, – ответил Рэнд с горечью в голосе. – Перед отъездом я говорил с его врачом. Едва ли граф проживет еще хотят бы год.

– Жаль, – проговорил Браммель без всякого, однако, сожаления. За исключением Рэнда, он никогда не любил семейство Беркли за их претенциозность, надменность и неумение видеть что-либо вокруг, кроме своих денег и своей собственности. Скупые, холодные и, главное, необщительные, что было совершенно неприемлемо для Бо. – , Стало быть, ты скоро вступишь в права наследства?

– Не слишком-то радостная перспектива, – сказал Рэнд, помешивая остывающий чай.

– Да, – Браммель с сочувствием посмотрел на него, – ответственность – неприятная штука.

– Дело не в ответственности. Я не имею ничего против этого, но обладание титулом сопряжено с определенными трудностями.

– Уверен, ты сможешь преодолеть их.

Рэнд улыбнулся, глядя на чуть растерянное лицо Розали. Все, что у нее оставалось, – это коготки сердитого и одинокого котенка, бесполезные даже для самозащиты, и он был единственным человеком, способным защитить ее в этом беспощадном, жестоком мире.

– К несчастью, – медленно произнес он, – я склонен следовать по проторенной дороге моих предков. Пороки Беркли иногда очень сложно исправить.

Странное чувство начало беспокоить Розали. Взяв чашку, она с трудом отпила глоток чаю и молча предалась своим мыслям.

Ясно было, что Рэнд Беркли привык поступать сообразно своим желаниям, не задумываясь о последствиях, что было вполне естественно для представителя знати. Но из того, как он порой смотрел на нее, она заключила, что за его насмешками и сарказмом скрываются достаточно тонкие чувства. И когда красивое холодное лицо его отражало угрюмость и веселость одновременно, как, например, сейчас, Розали хотелось снять с него эту маску и проникнуть в глубину его души, которая все еще оставалась ранимой и юной.

"Что меня ждет?" – думала она, отпивая еще один глоток.