"Мистификация" - читать интересную книгу автора (Ирвинг Клиффорд)

Глава 8 Удача

В начале мая, когда Беверли гостила у нас на Ибице, я послал письмо Ральфу Грейвзу, в котором отчитался о проделанной работе, а в конце добавил: "Мне сказали, что у "Тайм-Лайф" есть хорошая подборка материалов по биографии Октавио. Они могут сильно мне помочь и избавить от нудной беготни. Если я не ошибаюсь и если мне позволят их увидеть, вы дадите мне знать?"

Ральф ответил письмом, датированным восемнадцатым мая: "Не вижу причин, по которым вы не можете изучить материалы, но сделать это надо здесь, в офисе. Я не могу позволить выносить их из здания". Затем он добавил: "Вы знаете что-нибудь о человеке по имени Дитрих? Как говорят, он долгое время был в ближайшем окружении Октавио, и, по слухам, этой осенью у него выходит книга, в которой будет рассказана вся правда об объекте. Собственно, это все, что мне известно, но я дам вам знать, если узнаю больше".

Существование книги Дитриха встревожило меня, но я написал в ответ, что Хьюз и Дитрих разделили компанию в 1956 или 1957 году, и поэтому последний не может "рассказать все"; только Ховард знает действительно все. Когда я приехал в Нью-Йорк, Ральф Грейвз сказал мне, что редакции "Лайф" предложили показать рукопись Дитриха, но они предложение отклонили. С чего бы им суетиться по этому поводу? Ведь у них был – ну, или предполагалось, что был, – куда более ценный источник.

В Нью-Йорке по телефону я объяснил, зачем мне нужны материалы "Тайм инкорпорейтед".

– Вся эта заваруха с "Транс уорлд эйрлайнз", – признался я Ральфу, – не понимаю, что же там произошло. Октавио продолжает беситься, когда я не владею ситуацией, о которой идет речь. Если мне удастся восполнить этот пробел, я не буду выглядеть полным придурком на следующей нашей встрече.

Проблем не было, и Грейвз согласился назначить мне встречу на следующее утро. К сожалению, известил меня Ральф, сам он не сможет присутствовать – мой визит приходился как раз на выходной, – поэтому меня встретит Дэйв Мэнесс, ассистент главного редактора. Грейвз сразу же извинился за то, что материалы находятся в полном хронологическом беспорядке.

– Вам, скорее всего, придется перерыть всю эту чертову кучу папок, прежде чем найдется хоть какая-то интересная информация.

– А их там много?

– Да, боюсь, что очень много.

– Ну, придется порыться. Вы не возражаете, если я подключу к работе Дика Саскинда? Этот человек помогает мне – так сказать, мой исследователь.

Ральф заколебался, а затем ответил:

– Не думаю, что это хорошая мысль. Проблема в том, что все документы засекречены. Предполагается, что они доступны только сотрудникам "Тайм инкорпорейтед". Да и вам, вообще-то, запрещено их видеть, но, думаю, в этом случае мы можем сделать исключение.

– Другими словами, вы не хотите, чтобы я говорил кому-нибудь о них.

– Верно, – с облегчением сказал он. – Мы не хотим упоминания о них и были бы благодарны вам за молчание. Фактически, хотя я и не люблю ультиматумов, это будет условием доступа к нашим материалам.

– Больше ни слова, Ральф. Я могу делать копии того, что покажется мне интересным?

– Не хотелось бы. У нас нет частного оборудования для ксерокопирования. Вам придется отдавать документы секретарям, могут пойти слухи.

– Ну что ж, тогда я принесу камеру. Буду завтра в десять утра.

На следующее утро в девять часов я зашел в "Уиллоуби-Пирлесс" на Западной 48-й улице, один из лучших магазинов в Нью-Йорке по продаже оборудования для фотосъемки. У меня был "Никон" в неуклюжем коричневом футляре с телескопической линзой и широкоугольным объективом. Я объяснил продавцу за прилавком условия работы: фотографирование документов и газетных вырезок, причем без источника дополнительного света. По его предложению купил по четыре катушки пленки "Три-икс", "Плюс-икс" и "Панатоник-икс", а также четыре увеличительные насадки на объектив для обыкновенного "Никона".

– У вас, естественно, должна быть тренога, – добавил продавец.

– Это обязательно?

Тот нахмурился:

– Если вы думаете, что сможете удержать камеру в руках, то забудьте об этом. Нормального изображения не получится.

– У меня твердая рука.

– Лучше использовать треногу.

– Я вернусь и куплю ее, – ответил я. – Позже.

Каков бы ни был риск, я четко понимал, что никогда не смогу войти в офис "Тайм-Лайф" с камерой в одной руке и треногой – в другой и небрежно попросить принести мне материалы по Ховарду Хьюзу. Есть пределы наглости, и я во всех подробностях познал их на ступенях библиотеки конгресса. Надо попытаться сфотографировать все, что покажется необходимым, но с треногой в офис журнала не попасть, слишком уж она вопиет о моих намерениях.

Теплым июньским утром я прошел с Западной 48-й улицы к зданию "Тайм-Лайф", рядом с Рокфеллеровским центром, и поднялся на лифте на двадцать девятый этаж.

Появился Дэйв Мэнесс, а его секретарь передал мне связку ключей.

– Мы отведем вам отдельную комнату, – объяснил мне Мэнесс с немалой торжественностью. – Вот единственные ключи от нее. Если надо, заприте дверь изнутри. Материалы на столе. Просто не выносите их из комнаты.

– Вы их просматривали?

– Времени не хватило, – извинился он. – Так, поверхностно осмотрел. Там есть одно замечательное письмо от летчика, парень написал его сразу после сенатских слушаний тысяча девятьсот сорок седьмого года и рассказал нам о своих полетах с Хьюзом. Может, он, конечно, и чокнутый, но все равно это чертовски забавное письмо. Кое-что нам пришлось убрать, конфиденциальную информацию – телефонный разговор Хьюза с работником "Тайм", так как это частная собственность этого человека, и он сказал, что не хотел бы подвергать огласке некоторые факты оттуда.

– О, если информация конфиденциальна, не нужно ее раскрывать.

– А что это там у вас?

– Фотоаппарат.

– "Минокс"?

– Нет, "Никон". – Я расстегнул молнию футляра и показал аппарат Дэйву и секретарю. – Жена подарила на Рождество.

– Вы можете снимать документы этой камерой?

– Попробую, но без треноги будет трудновато.

Дэйв открыл дверь и впустил меня в маленькую комнату. На столе было горой навалено с дюжину светлых желто-коричневых папок увесистых размеров.

– Наслаждайтесь, – сказал Мэнесс и оставил меня наедине с документами.

Маленькую комнату на двадцать девятом этаже заливал солнечный свет. Стоял один из тех ясных манхэттенских дней, когда жителям города кажется, будто воздух, овевающий мегаполис, годен для дыхания, а экологи все-таки одержали победу. Я сделал пару заметок об этом эффекте перед началом работы, а гораздо позже, в окончательном варианте "Автобиографии", заставил Ховарда сказать: "Нью-Йорк – это Каир Америки", что великолепно отражало мои собственные чувства.

Папки были куда в большем порядке, чем предсказывал Грейвз, хотя каталогизация действительно отсутствовала. Документы распределены по хронологии, начиная с первых дней Хьюза в Голливуде в конце 1920-х годов, затем переходя на его воздушные подвиги и деловые авантюры и завершая фиаско в Лас-Вегасе. Но здесь были не только вырезки статей из "Тайм", "Лайф", "Форчун" и "Нью-Йорк таймс". Я мельком просмотрел их, пока не наткнулся на пачку пожелтевших страниц: написанные от руки заметки корреспондента журнала "Тайм", интервьюировавшего Хьюза на поле Флойд Беннетт сразу же после его возвращения из кругосветного перелета 1938 года. Впечатления, пояснения, детали, цитаты как Ховарда, так и его команды из четырех человек. Я прикрутил четырехкратно увеличивающую линзу к камере, поднес окуляр к глазу, замер на минуту-другую у окна, повертел головой, пока не решил, что поймал четкий фокус страниц, и начал съемку.

Через час страницы были разложены по всему столу, а мое сердце глухо колотилось. Передо мной лежал клад. Папки были забиты так и не увидевшими свет интервью, цитатами политиков и приближенных Хьюза; большинство из бумаг были отмечены штампом "Не для печати". Вот Роберт Макнамара, впоследствии министр обороны, обсуждает с корреспондентом "Тайм" проблемы с "Хьюз эйркрафт" и называет Ховарда исключительно "этот идиот". Текс Торнтон, глава "Литтон индастриз", докладывает Макнамаре, что Хьюз считает недовольство его управлением авиастроительной компанией коммунистическим заговором. Репортер заметил, что это действительно "убило Макнамару". Вот Ной Дитрих рассказывает шефу бюро "Тайм" в лос-анджелесском офисе байку об Аве Гарднер, отлупившей Хьюза по голове медной пепельницей. И опять: генерал Хэрольд Джордж, глава администрации "Хьюз эйркрафт", в подробностях описывает, как Хьюз стрелял у него десятицентовики, чтобы позвонить. "Он – самый дешевый сукин сын, которого я знал", – подытоживает Джордж. Флойд Одлам, человек, у которого Хьюз купил кинокомпанию "РКО Пикчерз", травит истории, как тот назначал тайные свидания женщинам и бизнесменам. И всегда "Не для печати". Эти истории так и не попали на страницы газет. Я прикончил первую катушку пленки "Панатоник-икс" и вставил вторую. Колени уже дрожали от постоянной позы на полусогнутых ногах, идеальный фокус был недостижимой мечтой, а голова разболелась от долгого всматривания в объектив.

Я проработал с девяти часов утра до пяти часов вечера. Никакого перерыва на обед. Только шоколадный батончик да два похода к питьевому фонтанчику на углу. Дэйв Мэнесс пришел после обеда. Я слишком устал, чтобы прятать камеру. Она стояла на углу стола, рядом с шестью или семью пустыми упаковками из-под пленки.

– Как дела? Секретарь сказала мне, что вы не обедали.

– Да хорошо бы сегодня закончить. Не хочу беспокоить вас и завтра.

– Нашли что-нибудь полезное?

Я пожал плечами:

– Да, по большому счету, все то же старое переливание из пустого в порожнее.

– Прочитайте письмо от летчика. Посмеетесь.

Мэнесс ушел, и я продолжил оттуда, где остановился, с аналитической статьи сотрудников "Тайм" и "Форчун", раскопавших информацию о займе в двести пятьдесят тысяч долларов Дональду Никсону, брату вице-президента, а также детализирующих возможные манипуляции Хьюза с "Транс уорлд эйркрафт". В одной записке перечислялись льготы, данные правительством компаниям "Хьюз эйрлайнз", "Хьюз тул" и "Транс уорлд эйрлайнз" после ссуды Никсона. Я нашел десятистраничное письмо от пилота, человека по имени Фрэнк Уильямс, невыносимо подробно рассказывавшего историю о полете с Хьюзом из Лос-Анджелеса в Амарильо и называвшего Ховарда одним из худших летчиков в мире. Я сфотографировал все десять страниц, потом нашел списки подружек Хьюза с подробным анализом и разбором романтических возможностей и слухов. Колени дрожали, стоять было трудно; казалось, фокус все больше расплывается с каждым новым кадром. Когда силы подошли к концу, я уже наснимал двенадцать пленок, более четырехсот фотографий примерно трехсот документов. Аккуратно все собрал, ковыляя, вышел из офиса и передал ключи секретарю. Снова появился Дэйв Мэнесс, чтобы попрощаться.

– Прочитал письмо летчика, – сказал я. – Чертовски забавное. – А потом мрачно добавил: – Кроме этого, там нет практически ничего полезного для меня.

– Сожалею, – ответил он.

Бедняга действительно был разочарован.

Я поехал на такси обратно на Вест-Энд-авеню. Дик сидел за столом на кухне перед шеренгой свежекупленных органических витаминов, попивал какой-то низкокалорийный напиток и читал детектив. Я выложил коробки с отснятыми пленками прямо на стол.

– Ну?

– Мы сорвали джек-пот. Послушай вот это – и посмотри сюда! – Я рассказал ему все в деталях, и на лице моего друга расцвела широкая неподдельная улыбка. Я чувствовал себя счастливым и гордым, как будто подарил лучшему другу подарок, о котором тот мечтал всю жизнь.

– Вот здорово! – обрадовался Дик. – Просто фантастика...

– Вот только есть один нюанс, – в конце концов сказал я, чтобы сбавить как свою эйфорию, так и его. – Парень в "Уиллоуби" посоветовал мне использовать треногу, а я все снимал так, руками. Не знаю, сможем ли мы прочитать этот потрясающий материал.

Еще два дня в Нью-Йорке: у меня почернели руки от перекапывания куч подержанных журналов по кино и авиации, а Дик ксерокопировал старые газетные вырезки в Публичной библиотеке. Потом Хьюстон. По пути из аэропорта в отель "Тауэрз" мы заметили, что в отличие от нью-йоркских такси в машине не было защитной заслонки из пуленепробиваемого пластика, разделяющей водителя и клиентов.

– Ховард должен прокомментировать этот факт, – решил я.

На следующее утро я отправился в "Хьюстон пост", представился писателем на вольных хлебах из Ричмонда, штат Виргиния, и получил незамедлительный доступ к их архиву материалов на Хьюза. Дик пошел в техасский зал местной библиотеки, прочесывал там городские справочники и микрофильмы старых газет, искал все, что мы упустили на первом этапе. Я присоединился к нему позже и сфотографировал страницы богато иллюстрированного тома, изданного в честь приезда Хьюза в Хьюстон после кругосветного перелета. Потом я отобрал несколько фотографий и сказал людям из "Макгро-Хилл" и "Лайф", что мне их дал Ховард.

Мы потеряли несколько часов в Техасском центральном медицинском центре Хьюстона, так как прочитали в старой статье "Кроникл", что Хьюз пожертвовал сто двадцать пять миллионов долларов на исследовательский комплекс. Директор быстро вывел нас из этого заблуждения.

– Ни гроша, – заявил он. – Этот человек не имеет ничего общего с филантропией.

После краткого визита в архив округа, где пришлось поискать детали первого брака Хьюза с Эллой Райс, мы быстро собрали вещи и на дневном самолете полетели в Лос-Анджелес.

Выбрали "Континентал эйрлайнз": приятный полет, любезные стюардессы, есть куда вытянуть ноги, замечательная еда.

– Чертовски хорошая авиалиния, – решил я. – Давай прикупим их акций для нашего портфолио.

– Посмотри их курс в "Трендлайн", – предложил Дик.

В "Трендлайн" публиковались списки лидирующих компаний. К сожалению, "Континентал" последние два года испытывала серьезные финансовые затруднения, а курс ее акций не подавал признаков роста, по крайней мере, в обозримом будущем.

– Видишь, – заявил Дик важно, умудренный двумя месяцами пребывания на рынке ценных бумаг. – В бизнесе старания ничего не значат. Все это обслуживание, пространство для ног под креслами стоили компании небольшое состояние. Посмотри на авиалинии с паршивой едой, узкими сиденьями и лозунгом "Надуй клиента!". Вот именно они делают деньги. Так что давай вложим наши капиталы в них.

Еще из Хьюстона мы позвонили и заказали номера в гостинице "Холидэй" на бульваре Уилшир в Бевер-ли-Хиллз. Для Ховарда это был бы очевидный выбор, решили мы, как из-за удобства, так и из-за анонимности. К тому же отель располагался неподалеку от гостиницы "Беверли-Хиллз", где Хьюз снимал отдельный особняк то ли десять, то ли пятнадцать лет назад, так что наш герой чувствовал бы себя здесь на знакомой территории. С комнатами нам повезло. Обе на четвертом этаже, одна в конце коридора.

– Хорошо, – сказал я. – Все сходится. Именно это и велел мне сделать Ховард. Ты на одной стороне, там никто не подслушает. А на другой стороне только улица. Запиши, Дик. Я включу этот пункт в предисловие к книге.

Другой причиной, по которой Хьюз выбрал Лос-Анджелес для следующей серии интервью, было его желание показать мне своего "Елового Гуся"[16], гигантскую деревянную летающую лодку, укрытую под надежной охраной в двадцатиэтажном ангаре в Сан-Педро.

– Он пообещал мне провести экскурсию, – рассказывал я Беверли и Альберту в Нью-Йорке, а в беседе с Ральфом Грейвзом добавил: – Может, у меня даже получится достать фотографию. Он рядом с лодкой.

– Вот именно это нам и нужно, – сказал Грейвз. – Но если не получится сделать кадр с летающей лодкой, достаньте какой-нибудь свежий снимок, что-нибудь годящееся для обложки. Для нас это очень важно.

– Сделаю все от меня зависящее, – пообещал я... и наш план стал обретать форму. Как и все лучшие замыслы, этот был блестящей комбинацией простоты и безыскусности.

– Я так никогда и не посмотрю на "Елового Гуся", – объявил я Дику. – Ховард будет постоянно откладывать и откладывать, до тех пор пока не заболеет и не исчезнет.

– Точно, – отреагировал мой друг, – замечательно. Слишком легко будет проверить, видел ты самолет или нет. К тому же это может помочь позднее, если Ховард решит вонзить тебе кинжал в спину и начнет отрицать аутентичность книги. Ты всегда сможешь заявить, что он был очень болен, когда уезжал из Калифорнии, и заставить его дать показания в суде. А на это Хьюз никогда не пойдет. – Неожиданно на лицо Дика набежала тень сомнения, но потом он решительно тряхнул головой и заявил: – Никогда!

Два дня мы провели, прочесывая книжные магазины на Голливудском бульваре и покупая старые киножурналы, глянцевые издания со звездами 1930-х и 1940-х годов, с которыми у Хьюза могли быть романы, и различные книги по периоду. Я также взял интервью у адвоката по имени Артур Кроули, который подал иск на Ховарда, обвиняя его в том, что тот прослушивал его телефоны и подсадил "жучка" в офис в Тафт-билдинг на Голливудском бульваре. Потом побеседовал с юристом по имени Мосс, представлявшим интересы Пола Джаррико, сценариста, которого Хьюз уволил из своей компании "РКО Пикчерз" во время эпохи "охоты на ведьм" в киноиндустрии. В Голливуде, как и в Хьюстоне, Ховард был не слишком-то популярен. Согласно моему решению все это в книге подвергнется изменению. Хьюз, жуткий антикоммунист в начале пятидесятых годов, сейчас задумается о прошлом; поймет, что его засосало в воронку истерии эры Маккарти. Он станет более зрелым, спокойным. Он будет каяться.

– Мы сделаем из него более великого человека, чем он есть на самом деле, – сказал я Дику. – Помни о розовых соплях.

На второе утро я прошелся по бульвару Уилшир до фотомастерской Беверли-Хиллз, отдал им в печать пленки, снятые мной в здании "Тайм-Лайф" и в Хьюстоне, а также катушку "Кодака" с фотографиями Нины на пляже Фигерал, попросив перевести все негативы на один обзорный лист. Возвратившись в отель, я обнаружил, что Дик развалился в мягком кресле и храпит. Послание было яснее ясного: пора отдохнуть. Ритм, заданный нами в Хьюстоне и Нью-Йорке, был чрезмерно бурным, мы устали и выдохлись.

– Поехали на юг в Двадцать Девять Пальм, – предложил я. – Там живет этот парень, Уильяме.

– Кто такой Уильяме?

– Пилот, который написал пространное письмо в "Лайф", где заявил, что Хьюз был никудышным пилотом.

– Ховарду бы это не понравилось, – заметил Дик, зевая. – Но перерыв нам не помешает.

По дороге на юг от Лос-Анджелеса с Диком случился приступ экологического пессимизма. Он сгорбился на сиденье и принялся жаловаться на смог, причитать о миллионах акрах пахотной земли, загубленной автотрассами, мотелями на одну ночь, свалками подержанных автомобилей, торговыми центрами и ресторанами, еда в которых так же безвкусна, как и их дизайн.

– А с шестьдесят второго года все стало только хуже, – заявил он. – Тогда, по крайней мере, людям время от времени на глаза попадались апельсиновые рощи.

Я вспомнил былые времена, и на какое-то время мы погрузились в воспоминания о весне и лете 1962 года, когда оба жили в Южной Калифорнии. Мы с моей второй женой Фэй приехали сюда из восьмимесячной поездки вокруг света, во время которой какое-то время жили в кашмирском плавучем доме, где я закончил роман, а потом переплыли на грузовом корабле весь Тихий океан. Высадившись в Калифорнии, мы сняли дом в городке Венеция у старого и бесконечно проповедующего самозваного гуру битников Лоуренса Липтона. Он провозглашал обеты "святой нищеты" для всех, кроме себя, разумеется. Дик и Джинетт жили чуть дальше на юг, на манхэттенском пляже. Саскинд по знакомству устроился на должность редактора в большой аэрокосмической компании в Эль-Сегундо. Несмотря на то что все технические таланты моего друга исчерпываются заменой перегоревшей лампочки, он работал над исследованием о возможности прямого полета на Луну с апломбом доктора философии. Спустя четыре месяца Дик улетел на Ибицу, вооруженный контрактом на создание книги, посвященной Первой мировой войне. "Целый год уйдет на сбор материала и написание, – вспомнил я его стенания, – каждое предложение придется выверять, как и во время моей двухмесячной каторги на технической редактуре, но..." – и он беспомощно пожал плечами, жертва неугомонной страсти стать "настоящим" писателем.

Я продержался чуть дольше, безуспешно пытаясь продать сценарии кинофильмов, телевизионные пьесы, начать новый роман; сводить концы с концами помогало преподавание художественного сочинительства в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса и периодические партии в покер в Гардене. Из тех дней в память врезались бесконечные ссоры с Фэй и кошмарное время, когда мой сын Джошуа, родившийся на три месяца раньше срока и весивший при рождении меньше двух фунтов, боролся за жизнь в барокамере. Я все еще думал о Джоше – ему уже исполнилось десять, он жил с Фэй и ее новым мужем в Англии, – когда Дик увидел знак на дороге и спросил:

– Чего ты там говорил о Двадцати Девяти Пальмах? У нас есть копия письма Уильямса. А в реальности нам этого парня видеть не стоит. Слишком много знаний – штука опасная.

– Да ты просто ленивый ублюдок.

– А ты?

– Еще ленивее, – признал я. – Как насчет Палм-Спрингс? Там живет моя тетя Биб. Было бы хорошо повидать ее. К тому же это ближе.

– Энергичная исследовательская команда Саскинда и Ирвинга только что приняла еще одно жизненно важное, сберегающее массу времени решение! – И Дик разразился утробным хохотом.

Двенадцатое июня, суббота, сезон уже давно прошел, но нам пришлось немало поколесить по окрестностям, проехать Палм-Спрингс вдоль и поперек дважды, прежде чем мы наконец отыскали мотель без таблички "МЕСТ НЕТ". Заведение носило имя "Черный Ангус" и выглядело не лучше и не хуже, чем лепные дворцы, дружным строем промаршировавшие перед нами: засыпанная гравием парковка, где заняты все места в тени, да бассейн размером с ванную, в котором спасались от жары утомленные зноем тела.

– Похоже на одно из тех неописуемых местечек, которые так любит выбирать Ховард для встречи с тобой, – заметил Дик, когда мы зарегистрировались и шли по коридору в свои комнаты. Затем он широко зевнул. – Все, сейчас у нас сиеста. Я тебя растолкаю, когда солнце опустится за нок-рею.

После ужина и кофе мы в очередной раз принялись выстраивать план будущих действий. Палм-Спрингс, как мне казалось, вполне подходил для встречи Ховарда и Дика.

– Это будет чистая случайность, – расписывал я. – Он войдет в мою комнату несколько раньше срока и обнаружит там тебя.

– А зачем мне с ним встречаться? – спросил Дик.

– А ты не хочешь?

– Судя по тому, что мы уже о нем узнали, абсолютно не хочу.

– То есть ты хочешь сказать, что тебе абсолютно неинтересно, кто же он такой на самом деле? Подумай, какую шикарную историю ты сможешь рассказать своим внукам.

– Мне кажется, ты перетрудился, – решил Дик.

– Хорошо, забудь о внуках. Сконцентрируйся на "Макгро-Хилл". Проблема в том, что я единственный, кто видел Хьюза. Может настать день, когда мне понадобится свидетель.

– Мне хватит и фотографии.

Какое-то время Дик мрачно смотрел на меня, но после коньяка воспрял духом, и план стал обрастать подробностями. Ховард застанет нас обоих в комнате. Разумеется, Дик слишком широк в плечах, чтобы прятаться под кроватью, и слишком приметен, чтобы сойти за коридорного. После неловкой паузы я представлю их друг другу. Хьюз удостоверит свою личность.

– И предложит мне чернослив, – с воодушевлением сообщил Дик.

– Чернослив? Почему чернослив?

– А я откуда знаю? Может, он в это время мучился от запора. В кармане у него была упаковка экологически чистого чернослива, а подходящих слов он придумать не смог, поэтому вынул пакетик и сказал: "Возьмите сливку". Старался показаться дружелюбным.

– А какой чернослив ты имеешь в виду?

– Свежий, из долины Санта-Клара. Там растут лучшие сливы. Ховард ест только лучшее. Разве ты не рассказывал мне, что он летает в Пуэрто-Рико за бананами? А потом мы слегка поговорили об экологически здоровой пище и витаминах, пока ты стоял рядом и дулся, так как ни черта не смыслишь в таких жизненно важных вещах, а потом я ушел.

– Творчески мыслишь. Как он выглядит?

– Очень высокий, очень худой, походит на свои фотографии двадцатилетней давности, только на двадцать лет старше, естественно, – засмеялся Дик. – Усы, морщинистое лицо, печеночные пятна на руках. Кстати, а рукопожатием мы обменялись?

– Ты рехнулся? Ты протянул руку, но потом быстренько убрал ее за спину. Вспомнил, что Ховард панически боится микробов. Он никому не пожимает рук.

– Даже тебе.

– Я – другое дело. К тому же Хьюз проверил меня и присвоил категорию в с плюсом за чистоту.

После этого мы разработали систему Ховарда для классификации антисептических качеств его друзей и знакомых. Его люди собирали материалы на всех, и каждому делу были присвоены буквы "А", "Б", "В" и "Д", что означало в обратном порядке: "омерзительно", "грязно", "умеренно грязно", "умеренно чисто". Система нашла свое окончательное завершение в "Автобиографии", когда наш герой излагал свои взгляды на микробов и загрязнение.

Мы легли спать рано, и на следующее утро, предварительно повалявшись около бассейна, пока жара не стала просто невыносимой, я позвонил тете, Биб Хэмилбург, и принял приглашение на ланч в загородном клубе вместе с ее приятелем. Я предупредил, что я с другом, и она сказала:

– Приводи и его.

После ланча мы поехали в дом приятеля моей тети, особняк стоимостью в четверть миллиона долларов, безупречный как снаружи, так и изнутри. Он был призван отражать статус владельца: богато украшен декоратором со склонностью к эклектике и стерилен, как десерт с глянцевой открытки. Нас провели по дому, показали каждую комнату. Все вокруг пронизывала неопределенная атмосфера скуки и печали, а тетя с гордостью демонстрировала нам признаки благополучия: управляемые ногами полки в ванной, чтобы не нагибаться за дезодорантом; спальня хозяев дома, устланная одеялами с электрическим подогревом; магнитофон с реверсом, проигрывавший обе стороны кассеты автоматически; вид на поле для игры в гольф. Я подумал об Эдит, о нашем разваливающемся старом finca, окруженном кактусами и миндальными деревьями, и на меня накатил острый приступ тоски по дому. Я стал практически иностранцем в той стране, где вырос, скучал по Ибице, жене, детям, возящимся в песочнице, обезьяне, а еще по своей лодке, пришвартованной у пристани клуба "Нотико".

– Мило, – сказал я, стараясь подбавить в голос хоть каплю энтузиазма. – Красиво... – И посмотрел на часы: – Боюсь, нам уже надо уходить.

– О, Клифф! – воскликнула Биб. – Совсем вылетело из головы. Стэнли Мейер сейчас в городе, навещает родственников. Он всегда спрашивает о тебе. Может, заедешь к нему?

И снова на меня накатило прошлое: Калифорния, начало 1960-х. Я был беден, но все, что я приносил на телестудию, было или слишком хорошо, или слишком банально для общего потребления. Стэнли Мейеру нравилась моя проза, он постоянно желал мне только хорошего, так что мы подружились. Он выпустил фильм под названием "Невод" и женился на дочери владельца студии "Юниверсал". Привозил нам в Венецию пакеты с едой: бурбон, стейки из мяса его собственных бычков, пасущихся в долине Сан-Фернандо, и дрова гикори, которые, как он говорил, были просто необходимы для идеальной прожарки мяса в камине. Биб и еще несколько моих друзей предупреждали, что у Стэнли есть, если можно так сказать, тенденция использовать людей, но я ответил:

– Не верю. Со мной он никогда так не поступит.

В конце концов, когда я был совсем на мели, Стэнли попросил меня написать сценарий для низкобюджетного вестерна "Кавалерист". Я работал над этим проектом около месяца. По поводу оплаты Стэнли выражался крайне осторожно, говоря в общих терминах о "сумме, превышающей минимальный гонорар гильдии сценаристов", и вечно ссылаясь на "своего партнера, который заведует всеми финансовыми вопросами". Развязка наступила, когда однажды Мейер позвонил мне и попросил срочно подписать бумаги на передачу всех авторских прав, рассказав какую-то запутанную историю о регистрации главной идеи. Я ответил, что не получил за работу ни цента, но Стэнли меня успокоил: "Парень, чек уже выслали тебе по почте". Обрадованный, я все подписал. Три дня спустя пришел чек на сто долларов, к нему была прикреплена форма, согласно которой получатель обязывался заплатить с вознаграждения подоходный налог.

Я рассказал эту историю Биб и Дику, а тетя ответила:

– А я тебе говорила об этом в свое время. Говорила, что это за человек.

– Тогда зачем мне видеться с ним здесь, в Палм-Спрингс?

– Ты ему нравишься, и он постоянно спрашивает о тебе.

– Разумеется, я ему нравлюсь: он обвел меня вокруг пальца, а я даже не пожаловался.

Но Биб настаивала на своем, и в конце концов пришлось уступить; все это было так давно, что уже не имело значения, к тому же мне всегда нравилась жена Стэнли, Додо. Определенную роль в моем решении сыграло тщеславие. В последнюю нашу встречу со Стэнли я был в совершенно беспомощном состоянии, пытался свести концы с концами в Голливуде, где к писателям относятся как к статистам, пока они не напишут бестселлер или не изобретут формулу, с помощью которой пережеванное пюре обретает лоск оригинальности. Как мальчишка, я хотел показать ему, что сумел выбраться из мира, где платят сто долларов за сценарий.

На машине Биб мы добрались до дома тещи Стэнли уже часам к пяти, позвонили в звонок, но нам никто не ответил.

– Вот и все, – резюмировал я. – Поехали отсюда.

– Пойду проверю заднюю дверь. – Биб исчезла за углом, а спустя несколько секунд мы услышали голоса.

Стэнли только что закончил разминку на одном из своих теннисных кортов и приветствовал нас, лежа в солярии на заднем дворе. Постаревший и какой-то встревоженный, но как всегда любезный, он прожурчал слова приветствия мне и Дику, одной рукой утирая пот со лба полотенцем, другой подтягивая к себе пару теннисных шорт.

– Рад тебя видеть, – не замедлил рассыпаться он в любезностях, и мы в паре предложений обменялись краткими историями успехов за последние семь лет.

Я показал ему, как и любому другому знакомому, фотографии Эдит и детей. Выпили пива, а затем я начал искать подходящий повод для отъезда.

– Ну пожалуйста, останьтесь, – заныл Стэнли. – Вы еще не осмотрели дом.

В Южной Калифорнии пройтись по дому со словоохотливым хозяином – непременное условие визита, но я отбрыкался:

– Уже осмотрел. Замечательный дом, Стэнли...

– Да уж, – его голос звенел от гордости, – от Фрэнка Синатры нас отделяет всего лишь один проезд. Вот как раз сегодня утром Фрэнки забросил мяч на нашу территорию, прямо вот сюда. Он играл раунд со Спиро Агнью...

– Ну и как нынче поживает старина Спиро? – спросил я.

– О, замечательно! Я перекинулся с ним парой слов. – Стэнли поднялся, держа в одной руке шорты, затем спросил, над чем я работаю в данный момент.

– Пишу книгу о четырех самых богатых людях Америки. Дик помогает мне с розысками.

– Это о ком?

– Ханте, Меллоне, Гетти и Хьюзе, – ответил я. Это была наша легенда, состряпанная с помощью "Макгро-Хилл", чтобы предотвратить возможные подозрения со стороны компании "Хьюз тул", которая, по словам Ховарда, ничего не знала о проекте "Октавио".

По лицу Стэнли пробежала ошеломленная улыбка.

– Нет, это не может быть просто совпадением! Это просто что-то! Чтобы ты работал именно... – Искры радости неожиданно заблистали в его стеклянно-голубых глазах. – Мы вас оставим на минутку, – сказал он жене и теще, а затем поманил меня и Дика за собой и привел нас в маленький кабинет, сев за стол и показав на стулья перед собой.

– Стэнли, что за таинственность? – Я посмотрел на часы.

Наклонившись вперед, он благодушно уставился на меня. Такой взгляд был мне знаком по прежним временам. Затем Стэнли улыбнулся:

– Вы слышали о человеке по имени Ной Дитрих?

– Разумеется. Он был правой рукой Ховарда Хьюза на протяжении тридцати двух лет.

– Чего вы точно не знаете, так это того, что Дитрих написал книгу о своей жизни с Хьюзом.

Я-то об этом знал из разговоров с Ральфом Грейвзом, но предпочел промолчать.

– Ной – мой друг, – преувеличенно жестикулируя, заявил Стэнли. – Сейчас ему уже за восемьдесят, здоровье пошаливает. Он хочет опубликовать книгу до того, как умрет. Ее написал "литературный негр", писатель по имени Джим Фелан, и, надо сказать, парень откровенно схалтурил. В таком виде рукопись никуда не пойдет. – Он поставил локти на стол и озарил меня своим настойчивым, решительным взглядом, выжав самую откровенную улыбку. – Думаю, именно ты сможешь привести книгу в достойный вид. Ной попросил меня найти писателя, и я думаю, что ты тот, кто нам нужен. Ты знаешь, как я в тебя верю. Ну как, не против написать автобиографию Ноя Дитриха?

Краем глаза я заметил, как Дик схватился за ручки кресла так, что у него побелели костяшки, но постарался не обращать на это внимания.

– Ну... – протянул я, стараясь тщательно подбирать слова и в то же время удержаться от смеха. – Не знаю, Стэнли. Предложение крайне заманчивое, но...

– Заманчивое? Да это же шанс, золотые горы! Хьюз сейчас – это большие деньги. Все хотят знать о нем. Я не могу тебе сказать ничего конкретного, но книга Ноя – настоящий динамит. Там, например, есть такие рассказы о Никсоне... – Он в благоговении покачал головой. – Да он может просто вылететь из Белого дома! И не забывай, впереди выборы!

– Э-э-э... – замялся я, отчаянно пытаясь придумать способ взглянуть на рукопись.

Стэнли поднял руку:

– Не надо ничего решать сейчас, Клифф. Я понимаю, это ответственное решение. Вот что я вам скажу: почему бы вам не прочитать рукопись, вам обоим, прежде чем ответить "да" или "нет"? Как вам такое предложение?

Дик согнулся, закашлявшись и хлопая себя по ребрам.

– Все в порядке? – спросил его Стэнли. Он уже начал вставать из-за стола, но Дик жестом его остановил.

– Все в порядке, – прохрипел он. – Сейчас отдышусь. Должно быть, проглотил что-то.

– Чернослив, – пробормотал я.

Стэнли посмотрел на меня:

– Ты что-то сказал?

Я обдумал ситуацию.

– Хорошо. Мы посмотрим рукопись и дадим тебе знать. Где она?

– Вам придется забрать ее из "Четырех дубов", помнишь, мой дом в Энсино. – Он взял телефонную трубку и набрал номер – Раймонда? Это мистер Мейер. Слушай меня внимательно. К тебе приедут двое мужчин... – Он прикрыл трубку ладонью и спросил: – Сегодня вечером? – Я непринужденно кивнул. – Сегодня вечером, – продолжил Стэнли. – Я хочу, чтобы ты пошла в мой кабинет и дала им большую голубую папку, которая лежит на картотечном ящике. Не могу дать вам ее надолго, – продолжил Стэнли, положив трубку. – Ной просто сам не свой, ужасно торопится найти писателя. Так что вам придется вернуть рукопись как можно скорее.

– Самое позднее завтра ночью.

– Организовать встречу с Дитрихом?

– Нет, – решил я. – Давай сыграем все по-честному. Сначала надо прочитать рукопись.

Мы вернулись в гостиную, постарались завязать ни к чему не обязывающий разговор с четой Мейеров, но, заметив, что Дик разрывается от нетерпения, я поспешил откланяться.

– Боже мой! – возопил мой друг, когда мы на полной скорости гнали по шоссе. – Просто "Алиса в Стране чудес" какая-то! Нет, ты можешь себе представить подобное совпадение в романе? Да редактор тебя поднял бы на смех прямо в офисе!

Мы направлялись в долину Сан-Фернандо. Это не "Алиса в Стране чудес". Это Ирвинг и Саскинд в цирке.

– Если бы я не решил, что мы устали, и не послал к черту того парня Уильямса из Двадцати Девяти Пальм...

– Если бы я не позвонил тете Биб...

– Если бы Стэнли не приехал к теще на выходные...

– Если бы мы ушли, когда никто не ответил на звонок в дверь, а тетя Биб не решила проверить заднюю дверь...

Мы трещали, как идиоты, просто не могли найти рационального объяснения случившегося. Я крепко ухватился за рулевое колесо, надеясь, что не проснусь сейчас в своей постели, а Дик все разорялся по поводу абсолютно невероятного и полностью фантастического совпадения.

– Кроме того, – сказал он, – это твой шанс отплатить Стэнли – шикарно отплатить.

Во мне зашевелилась совесть.

– Да ничего с ним не случится, – ответил я. Никому не хочу мстить. Вообще ничего не хочу.

Дик растянулся на кровати лицом вниз, хихикая и кудахтая, как взбесившийся цыпленок. Последняя часть рукописи Дитриха лежала на полу прямо перед ним.

– Послушай вот это! – И он зачитал мне отрывок, в котором Гленн Дэвис, муж Терри Мур, дал Ховарду пинка. – Мы можем использовать такое, или подобные факты уже отдают пасквилем?

– Да ладно, это еще ничего, – сказал я, восседая на стуле и читая другую половину. – Похоже, Хьюз подхватил триппер от какой-то актрисы и отдал Дитриху всю свою одежду, чтобы тот сжег ее. Но Ной решил поступить мудрее и все отдал в Армию спасения.

– Подожди, пока не расскажешь об этом Ховарду. Он будет просто вне себя.

Мы продолжили чтение, время от времени срываясь в бурные восторги по мере того, как перед нами открывались все новые сокровища.

– Эта вещь очень сильно нам поможет, – сказал Дик. – Парень, мы свободны, можем отправляться домой. Вставляем весь этот материал в книгу, выворачиваем наизнанку и выставляем Ховарда классным парнем, а Дитриха – полным уродом. Мамочке Макгро крупно повезло заиметь такую бомбу всего за каких-то полмиллиона. Это не просто дешево, это... – Он вдруг замолк и уставился на меня с хитрой улыбочкой. – Подумай...

– Забудь об этом, – тут же отреагировал я. – Что бы мы ни делали, не надо жадничать. Жадность – наша погибель. Заботься о книге, а деньги сами о себе позаботятся. Пока же нам надо дочитать рукопись, а завтра с утра первым делом сделать парочку ксерокопий.

Дик взметнулся с кровати и схватил "Желтые страницы" из ящика.

– Здесь где-то рядом должен быть копировальный центр.

Так и оказалось – в четырех кварталах от нас, вниз по Уилширу, ближе к центру города, – и на следующее утро мы приехали туда уже в девять часов. Одну стену магазина, к моему счастью, полностью занимала последняя модель многофункционального ксерокса. Я вытащил рукопись из голубой папки и положил ее на прилавок:

– Сколько времени потребуется для производства двух копий?

Оператор вытер руки хлопчатобумажной тряпкой:

– Количество страниц?

– Около четырехсот.

– Это что, роман?

– Именно, – встрял Дик. – Великий Американский Роман.

Мы слонялись около прилавка, аккуратно избегая любых намеков на бившуюся в наших разумах тему, пока машина делала свое дело, а уже спустя час положили две наши копии в старый потертый портфель Дика, рукопись Стэнли – обратно в папку и вернулись в отель. Я позвонил Мейеру и назначил встречу на четыре часа вечера в "Четырех дубах".

– Ну, это же настоящая бомба, так ведь? – спросил Стэнли, как только мы с крепко зажатыми в руках кружками пива расселись в его просторной гостиной, отделанной в раннеамериканском стиле, в окружении портретов бабушки Моисея.

– Выскажусь прямо, Стэнли, – начал я. – Мне не понравился мистер Дитрих. Думаю, что он просто склочный старик. Вонзает нож в спину Хьюза при любой удобной возможности, а сам вечно весь в белом. Это мелочная, злобная книга, а парню, который это написал, нельзя доверить даже сочинение рекламы на пакете молока.

– Но факты-то тут. Это бестселлер, я тебе говорю. Абсолютный динамит! Не знаю, сколько "Макгро-Хилл" платит тебе за нынешнюю книгу, но уверен, что на этом ты сделаешь намного больше. Значит, так: я позвоню Дитриху завтра утром. Тебе назначить встречу?

– Извини, Стэнли. Я сказал именно то, что имел в виду. Мне не понравился Дитрих, и я не хочу на него работать. Давай забудем об этом. Но спасибо за предоставленную возможность. Я серьезно.

После десяти минут ожесточенных уговоров Стэнли понял, что дело с места не сдвинется. Он смотрел на меня с неподдельным сожалением, как на слабоумного. Парню предложили самое выгодное предложение в его жизни, а он от него отказался. Потом, слегка зардевшись, Мейер положил руку мне на плечо:

– Хорошо. Но сделай мне, пожалуйста, два одолжения, ради нашего старого знакомства. Во-первых, мне бы хотелось, чтобы ты еще немного подумал об этом деле. В смысле, если все-таки ты переменишь мнение, то предложение еще в силе.

– С радостью, Стэн, – сказал я, подумав, что задержка публикации труда Дитриха будет нам только на руку.

– И во-вторых... – Стэнли закусил губу. На какое-то мгновение он заволновался, но потом быстро вернул привычный оптимизм. – Это деликатный момент. Я не должен был показывать тебе эту рукопись без разрешения Ноя.

– Во мне – как в могиле.

– Дело не только в этом. – Стэнли откашлялся. – Самое главное, у меня вообще не должно было быть этой копии. Дитрих дал мне рукопись на время, и я ксерокопировал ее, но об этом никто не знает. Я действительно не должен был этого делать... и попаду в несколько щекотливое положение, если этот факт выйдет наружу.

– Стэнли... – торжественно покачал головой я. – Я ничего не скажу ни единой живой душе. Можешь мне верить.

Пять минут спустя мы с Диком уже ехали обратно.

– О боже! – возопил мой коллега. – Парень украл рукопись, а мы украли ее у него! И он еще попросил нас никому об этом не рассказывать!

– Правильно, – промурлыкал я. – И Стэнли не сможет никому рассказать, что дал нам текст Дитриха.

– Знаешь что? Не иначе в отеле "Холидэй" нас ждет Ховард Хьюз и желает поведать тебе каждую деталь своей бурной биографии.

– Сейчас я поверю во все, – задумчиво откликнулся я. – Во все.

Рукопись Дитриха оказала нам огромную психологическую поддержку. Она развеяла мои последние страхи, что мы не сможем сделать нечто большее и лучшее, чем просто какое-то подобие стенограммы никому не интересных разговоров. На самом деле там содержалось не так уж и много новой информации: большинство деталей мы уже знали по материалам "Тайм-Лайф" и вырезкам из газет. Важным же был характерный тон голоса Ховарда, проскальзывающий в его неформальных разговорах с Дитрихом. Именно со слов Ноя я узнал, что у Хьюза было два любимых способа решения деловых проблем: "Увольте этого сукиного сына" и "Возьмите чужие деньги".

К рукописи был прикреплен потрясающий документ. Как Ной Дитрих или Джеймс Фелан нашли его, осталось тайной за семью печатями, хотя мы и сгенерировали несколько теорий. Это была напечатанная через один интервал десятистраничная записка Фрэнка Маккалоха, бывшего главы лос-анджелесского бюро "Тайм", Джеймсу Шипли, президенту "Тайм инкорпорейтед", датированная тридцатым октября 1958 года. Наверху первой страницы стояла надпись: "КОНФИДЕНЦИАЛЬНО, НЕ ДЛЯ КОПИРОВАНИЯ". Сама записка представляла собой дословную расшифровку записанного на магнитофон телефонного разговора между Фрэнком Маккалохом и Ховардом Хьюзом. Реплики журналиста были опущены, так что в результате получился один пространный монолог Хьюза. Кроме непосредственной информации – наш герой умолял Маккалоха использовать свое влияние и убрать из грядущего номера "Форчун" статью о проблемах "Транс уорлд эйрлайнз", предлагая взамен стать бесплатным корреспондентом "Тайм инкорпорейтед" в том случае, если Генри Люс[17] зарубит статью, – в наши руки попала самая длинная неформальная речь Ховарда Хьюза. Там были разговорные особенности, характерные словечки, манера отвечать, любовь к речевым клише и искаженным метафорам. Однажды вечером, пока мы еще не уехали из Калифорнии, я сел за машинку и напечатал трехстраничный список повторяющихся фраз и любимых восклицаний Хьюза.

Дик взял себе экземпляр, напечатанный под копирку.

– Изучи это, – приказал я, – и намертво отпечатай в памяти. Когда придет время, надо не только все знать о Ховарде, не только думать, как Ховард, но и говорить, как Ховард. А эта записка – наша путеводная звезда.

Мы пришли в восторг не только от нашей баснословной удачи, но и от встречи Дика с Ховардом и экологически чистого чернослива. Как секретные материалы "Тайм инкорпорейтед", казалось, каким-то мистическим и неумолимым путем привели нас к открытию рукописи Дитриха, так и незапланированная встреча Дика с Хьюзом дала мне почву для фантазий о том, что случилось в Палм-Спрингс. Идея осенила меня в тот момент, когда Стэнли Мейер упомянул о вице-президенте Спиро Агнью, госте в доме Фрэнка Синатры. Тот враждовал с нашим героем с 1967 года, когда деятель культуры сцепился с менеджером только что купленного Хьюзом отеля "Сэндз" и получил удар в нос, от которого опрокинулся на спину. Байку я изобрел совершенно безумную. Интервью в моем номере шло всю ночь. В пять утра Ховард попросил меня посмотреть в окно.

– Там есть машина?

Разумеется, на стоянке в хрупком предрассветном свете красовался потрепанный "шевроле".

– Пойдемте со мной, – приказал Хьюз.

Я подчинился.

Он сел в машину и подозвал меня.

– Это Клиффорд Ирвинг, – представил меня Хьюз человеку на заднем сиденье. – Он мой друг, и если ему понадобится помощь, то ты ему поможешь.

– В машине сидел Спиро Агнью? – спросил Дик.

– Правильно.

– Но почему?

– А почему нет? У них были дела. Спиро у Ховарда в кармане. Они повязаны планами по строительству аэропортов в Лас-Вегасе и на Багамах. Вот почему Хьюз и живет на острове Парадиз. Разве я тебе этого не говорил?

– А что если они спросят Агнью об этом?

Я засмеялся:

– Он все будет отрицать, даже если бы моя байка оказалась чистой правдой. Вице-президенты обычно не встречаются с миллиардерами в пять часов утра в припаркованной машине, чтобы поговорить о погоде.

Дик так и не смог разубедить меня, и прямо из "Холидэй" в Беверли-Хиллз я позвонил Беверли Лу и рассказал ей о нашей встрече. Не знаю, поверила она мне или нет, так что пришлось написать ей письмо и подтвердить свою версию событий.

– Теряешь хватку, – мрачно проронил Дик.

– Прекрати. Чем безумнее история, тем скорее они в нее поверят. Вот увидишь, – пообещал я.

Даже два фантастических везения – архивы "Тайм-Лайф" и рукопись Дитриха – не исчерпали наш лимит удачи, которая подкинула нам еще несколько приятных сюрпризов поменьше. Как только мы вернулись из Энсино в Лос-Анджелес, я позвонил Бобу Киршу, книжному обозревателю "Лос-Анджелес таймс" и моему старому другу по тяжелым временам начала шестидесятых. Мы забрали Киршей из их дома, отвезли в ресторан, потом все вместе пошли на дискотеку и проговорили всю ночь. По ходу беседы я рассказал Бобу, над чем сейчас работаю – о книге про четырех миллиардеров, – добавив, что у меня проблемы с Хьюзом, и пожаловался, что я не могу получить доступ к архивам "Лос-Анджелес таймс".

– Нет проблем, – ответил Боб. – Я напишу письмо библиотекарю.

В ожидании письма мой кузен Майк Хэмильбург, сын Биб, помог мне достать копию "Ангелов ада", первого и главного фильма Хьюза, и мы организовали просмотр в проекционном зале на Голливудском бульваре. Сам фильм, стоимость доставки пленки из Нью-Джерси по воздуху и аренда зала обошлись нам в сумму около трехсот долларов.

– Надеюсь, ты не планируешь посмотреть все его фильмы, – пробормотал Дик.

– Не смог бы, даже если захотел. Они недоступны. Ховард, по-видимому, скупил все копии. Просто удача, что хоть одна избежала участи остальных.

Но фильм стоил того, так как в будущих интервью Ховард собирался поведать нам о технических эффектах и рассказать пару анекдотов о Джин Харлоу, Бене Лайоне и нескольких бывших пилотах Первой мировой войны, снимавшихся в боевых сценах. Мы записали саундтрек на кассету, и позже, слушая пламенную антивоенную речь главного героя, я сказал:

– Это Ховард написал. Ты ведь этого не знал, так?

– Не знал, пока ты мне не сказал.

– Тут есть одна проблема. Как он объяснит весь этот военный мусор, связанный с "Хьюз эйркрафт"?

– А он и не будет ничего объяснять. Просто отбросит в сторону. Это – бизнес, а там – личное. Шизофреническая личность крупного американского бизнесмена. Он действительно не видит связи между ракетами "воздух – воздух", всякими смертоносными машинками, выпускаемыми его компаниями, и своим личным осуждением войны.

– Но старается, – заметил я. – Помни, он же герой.

Наша третья удача подкралась к нам в библиотеке Академии киноискусств. Мы с Диком отправились туда, чтобы составить список старых картин Хьюза, имен их режиссеров и всего остального, что сможем найти. Как бы там ни было, архивы Академии, касающиеся Ховарда, содержали сотни статей, посвященных его руководству "РКО Пикчерз", а также личной и деловой жизни нашего героя. С первого взгляда стало ясно, что за один раз нам всего не разгрести, поэтому пришлось вернуться на следующий день. Когда мы пришли, девушка за столом сказала:

– О, кстати, тут только что пришло кое-что, могущее вас заинтересовать. Личные бумаги Линкольна Кворберга.

– А кто такой Линкольн Кворберг? – не преминули спросить два признанных специалиста по биографии Хьюза.

– Я не уверена, но он совершенно точно имел какие-то отношения с Хьюзом, так как в документах полно упоминаний о нем. Не думаю, что кто-то еще их просматривал. Бумаги даже не описаны.

– Давай-ка взглянем, – незамедлительно отреагировал Дик.

Как мы скоро выяснили, Линкольн Кворберг был директором отдела по связям с общественностью "Каддо продакшенз", компании, выпустившей все ранние фильмы Ховарда. Также он страдал маниакальным собирательством, так как в его архиве содержались личные письма, приказы, записки, телеграммы Билли Доуву и ответы от него, Роберту И. Шервуду и другим известным фигурам того времени. Я побежал в ближайший фотомагазин, купил четыре пленки "Панатоник-икс" и остаток дня провел, сгорбившись за столом и непрерывно снимая.

На следующее утро, в среду, я позвонил в "Лос-Анджелес таймс", и мне сказали, что письмо Кирша пришло и я могу посмотреть их архивы. Тем временем Дик переговорил с писателем, специализирующимся по самолетам, Доном Двиггинсом, который написал несколько статей в журнал "Кавалье", когда мой друг был там младшим редактором. Двиггинс отказался делиться с нами какой-либо информацией о Хьюзе, мотивировав это тем, что сам пишет о нем книгу, но дал нам телефон Чарли Лэджотта, летного инструктора Ховарда в Кловер-Филд, Санта-Моника, в начале 1930-х годов. Я позвонил ему, и мы договорились встретиться в Институте аэронавтики Нортропа в одиннадцать часов утра.

– Если я опоздаю, – сообщил Лэджотт сухим старческим голосом, – то найдите Дэйва Хэтфилда. Он может вам сильно помочь.

Как Хэтфилд, так и Лэджотт были совсем не прочь почесать языками о молодом Хьюзе. Мы привели их пообедать в ресторан "Гордая птица", расположенный рядом с лос-анджелесским международным аэропортом достаточно близко к взлетной полосе, отчего стекла в помещении тряслись от каждого взлета и приземления самолетов. Лэджотт и Дик быстро нашли общий язык, когда пилот ввернул в разговоре французскую фразу, а Дик быстро ответил ему тем же. Чарли когда-то жил в Париже. Ему уже было за семьдесят, но он сохранил живость и проворство благодаря своему богатому опыту летного инструктора, перевозчика, летчика во время Первой мировой войны и пилота для богатых молоденьких дамочек, желающих совершить экскурсию над Африкой по воздуху.

В нашем багаже уже набралось несколько подобных интервью, включая одно с моей тетей Биб, которая со своим мужем сопровождала Ховарда и Митци Гейнор на уик-энде в Лас-Вегасе еще в 1950-х годах. Все они ставили передо мной и Диком достаточно сложную проблему. Мы не могли притвориться, что никогда не видели Лэджотта, пересказывая его слова устами Хьюза, так как Чарли определенно прочитает книгу, когда та выйдет в свет. Существовало только одно решение. В расшифровке аудиозаписей бесед с нашим героем обычно получалось так.

КЛИФФОРД: Кстати, я тут недавно повстречал твоего старого друга, Чарли Лэджотта.

ХОВАРД: Чарли, бог ты мой! Он еще жив?

А дальше в нашей беседе я пересказывал ему байки, поведанные мне этим самым Лэджоттом, а Хьюз любезно подтверждал их и добавлял несколько деталей от себя. Когда пришло время трансформировать диалоги записанных интервью в готовую "Автобиографию", я просто убирал мой пересказ замечаний Лэджотта – с разрешения Ховарда и благословения "Макгро-Хилл", – и проблема, если бы, конечно, она когда-нибудь всплыла, получала законное и логическое объяснение.

Хэтфилд тоже многое мог нам рассказать. Лично он Хьюза не знал, но на полках и в шкафах музея Нортропа, где Дэйв служил куратором, пылилось множество интересных экспонатов, и Хэтфилд в своей бессвязной манере рассказал нам немало забавных и пикантных подробностей о Ховарде-пилоте и Ховарде-авиастроителе, которые позднее нашли отражение в наших интервью. Дэйв убедил Дика и меня подписаться на ежемесячный информационный бюллетень, выпускаемый институтом.

– Ну, вы знаете, Хьюз – наш подписчик, – сказал он. – Я как-то даже получил гневную записку от одного из его работников, человека по имени Френсис Фокс, когда ему не прислали один выпуск.

Дик засмеялся:

– Если он достаточно хорош для мистера Хьюза, значит, он достаточно хорош и для нас.

Было уже часов шесть вечера, когда мы вернулись в Лос-Анджелес: слишком поздно для изысканий в библиотеке "Таймс" и слишком рано для отдыха. Дик решил эту проблему.

– Послушай, – заявил он, – почему бы нам не сфотографировать Хьюза? Думаю, это подбавит нам очков.

– Ты о чем таком говоришь?

– Ну, мы знаем, что он одевается, как попрошайка, вечно ходит небритый. В общем, вылитый бомж. Поэтому мы должны...

– ...пойти и сфотографировать бомжей, – закончил я.

– Точно. А где у нас самая представительная коллекция бомжей к востоку от Миссисипи? Правильно, здесь, в Лос-Анджелесе, на Першинг-сквер.

Двадцать минут спустя мы припарковались на южном Бродвее и пошли сквозь душный смог к Першинг-сквер. У меня на шее висел "Никон", только что заряженный пленкой "Плюс-икс" на тридцать шесть кадров.

– Помни, – предупредил Дик, – нам нужен не просто старый нищий. Он должен почти походить на труп, а снять его надо слегка не в фокусе, чтобы края были размыты.

Я поставил телескопическую линзу, скорость затвора двести пятьдесят, сфокусировал его на бесконечность и приготовился к действию.

Первый субъект лежал под пальмовым деревом, на губах черная корка, пустая бутылка "Сандерберд" валяется рядом с отброшенной в сторону рукой.

– Подожди, – сказал Дик. – Я сейчас заставлю его открыть глаза.

Он слегка подтолкнул спящего носком ботинка, тот открыл красный от лопнувших капилляров глаз и уставился на нас. Другой глаз оставался закрытым, склеенный желтоватой липкой полоской гноя. Я пристально посмотрел на него сквозь объектив, но на кнопку не нажал.

Дик толкнул меня:

– Давай.

– Нет. Надо его сначала отмыть, а у нас на это нет времени. – Красный глаз закрылся, и мы ушли.

На скамейке играли в шашки два старика. Один из них полностью соответствовал нашему списку особенностей, за исключением того, что был полностью лысым.

– У вас есть шляпа, мистер? – спросил его Дик.

Тот быстро взглянул на него из-под насупленных бровей, а затем сделал жест рукой, как будто отгоняя назойливую муху.

– Послушайте, – настаивал Дик. – Если у вас есть шляпа, то вы сможете заработать пять баксов.

На эти слова будущий Хьюз открыто взглянул Саскинду в лицо:

– Правда? А кто из вас?

Дик в изумлении повернулся ко мне.

– Забудь об этом, – ответил я. – Он думает, что мы его снимаем на ночь.

– Я вообще-то предпочитаю чистых пожилых людей.

Мы еще полчаса послонялись по парку, получили предложение от двух голубых, подозрительный взгляд от полицейского и еще два от людей в штатском, после чего решили убраться восвояси, пока не нарвались на неприятности.

Подойдя к автостоянке, мы выяснили, что на дежурство заступил другой охранник. Копия Хьюза, в зеленом комбинезоне, с усами и в потертой фетровой шляпе, сидела в будке у выезда. За десять долларов и обещание выслать копию "Ежегодного бюллетеня автостоянок" с его фотографией внутри он снял верхнюю часть комбинезона, сдвинул шляпу на затылок и позволил мне сделать десять снимков, все слегка не в фокусе, на всех лицо старика было наполовину скрыто тенью нависающего козырька будки.

На следующий день мы забрали все фотографии, сделанные в Академии киноискусств, офисе "Тайм-Лайф", Хьюстоне и на Ибице, а также купили лупу "Агфа" – специальное увеличительное стекло для обзорных листов с негативами. К нашему облегчению, документы, сфотографированные мною в "Лайф", получились хорошо, хотя некоторые снимки вышли слегка размытыми. Какое-то время мы в задумчивости постояли над десятью портретами парковщика, посмеялись над собственной глупостью, разорвали их на мелкие клочки и выбросили в мусорную корзину.

В тот вечер Дик валялся на моей кровати, а я сидел за столом, перебирая записи и фотографии.

– Все, хватит, – слабо сказал он. – Больше не надо ничего искать. Нечего испытывать удачу, а то она кончится.

– По дому скучаешь?

– Именно.

Я засмеялся:

– Ну, не надо так скорбно. Я тоже соскучился. Хорошо, ты улетишь на следующем самолете. А мне еще надо проверить архивы "Таймс". К тому же надо увеличить фотографии, чтобы их можно было прочитать.

Мы подискутировали на эту тему, а потом решили, что самым мудрым решением будет увеличить снимки где-нибудь в Европе, предпочтительно в фотолаборатории, где не говорят по-английски, или в Лондоне, где интерес к Хьюзу минимален. В тот же вечер я отвез Дика в аэропорт и посадил на рейс до Лондона, предварительно распив с другом по стаканчику в баре.

– В следующую нашу встречу, – пообещал я, – мы приступим к настоящей работе. Езжай домой, отдохни и соберись с силами.

Он поднял бокал в нашем любимом тосте:

– Смятение нашим врагам.

– Да будет так, – ответил я, ткнул его в плечо и добавил: – Береги себя, хорошего тебе полета, и оплати счет в баре.

На следующее утро я поехал в "Таймс" и провел всю первую половину дня в их архиве. Думал, что наша удача выдохлась, но ошибся. Папки просто пучились от фактов, большинство из которых были мне незнакомы. Я скопировал все, показавшееся мне полезным, а когда поставил на место последнюю в секцию под буквой "X", то нечаянно заметил еще один документ, помеченный жирным штампом "КОНФИДЕНЦИАЛЬНО". Я повернулся спросить библиотекаря, можно ли мне просмотреть эти материалы, но женщина куда-то отлучилась. Один из клерков сказал, что она вернется через десять минут. За это время я спокойно скопировал отчет репортера с места автокатастрофы 1936 года, в которой Хьюз насмерть задавил шестидесятилетнего прохожего по имени Эйб Мейер. Версия журналиста так и не вышла в свет и сильно отличалась от того, что было напечатано впоследствии по этому поводу. Когда придет время, решил я, Ховард расскажет мне, что же там произошло на самом деле.

В ту же ночь я взошел на борт самолета и через полюс долетел до Копенгагена. Там купил парочку датских свитеров ручной работы для Эдит и детей, а потом позвонил в Лондон. Горничная Нины Мэри сказала мне, что ее хозяйка на Ибице.

– Но она оставила вам сообщение. Если вы приедете в Лондон, то можете остановиться у нее.

С красными затуманенными глазами, похожий на лунатика, я бегал по всему Лондону по разным фотомастерским, пока наконец все пятьсот обзорных листов не были увеличены до глянцевых снимков размером 8x10. На следующий день я первым же утренним самолетом улетел на Ибицу. Эдит, загорелая и радостная, ждала меня вместе с детьми в аэропорту. Я обнял их всех и сказал:

– Боже, как я рад вас видеть. Какая выматывающая поездка.

– Все прошло хорошо, дорогой?

– Да, прошло... – Я слишком устал, чтобы вдаваться в подробности. – Расскажу все позднее, ты мне просто не поверишь. – Я скользнул за руль "мерседеса", отодвинул кресло назад, давая простор ногам, потом наклонился поцеловать жену. – У нас будет книга, – заверил я. – Великая книга. Все, что нам осталось, – это сесть и написать ее, – и утомленно улыбнулся.