"Ловцы ветра" - читать интересную книгу автора (Клименко Владимир)

1. Анита

Новые часы на ратуше пробили три раза, и толпа послушно повернула головы в сторону площади Трех Покойников, а потом вновь с любопытством уставилась на бродячих артистов, готовящихся к представлению.

– Спорим, девчонка подглядывает, – пузатый горожанин, судя по румянцу на щеках и испачканному в муке фартуку, пекарь, обратился к своему соседу. – Знаю я эти штучки! Повязка из прозрачной ткани, или узел слабый.

Анита раздраженно дернула плечом, такие упреки повторялись почти каждый день.

Ганс успокаивающе похлопал ее по плечу и затянул узел туже.

– Кто желает проверить? – обратился он к публике. – Никакого обмана. Черный китайский шелк с суконной подкладкой. Темнее бывает только в могиле.

Желающие проверить, конечно, как всегда, отыскались. Анита увидела, как из толпы вынырнул подросток, похоже, подмастерье все того же пекаря – такой же фартук, испачканный мукой – и больно дернул повязку сзади. Анита невольно ойкнула – под узел попали волосы.

– Но для того, чтобы все были окончательны уверены в отсутствии шарлатанства, поверх повязки мы наденем еще и вот это...

Ганс торжественно, словно тиару, водрузил Аните на голову приготовленный заранее металлический колпак, что-то вроде ведра. Дышать стало трудно.

– Расставляйте предметы, но лучше кладите монеты. Площадь девушка обойдет и любую монету найдет. Если хоть на одну наступит, представление все погубит. Не пройдет мимо них аккуратно, заберете деньги обратно!

– Да тут столько места, что и лошадь пройдет, не запнется, – сказала женщина с корзинкой и сжала губы на манер куриной гузки.

– Сыпьте монеты гуще, представление будет лучше. Чем окажетесь вы щедрее, тем циркачке придется труднее. Ошибется всего лишь раз, и монеты вернутся враз!

Незатейливые балаганные присказки Ганса Анита уже выучила наизусть. Сейчас скажет: «Раз, два, три – начали!»

– Раз... – сказал Ганс.

Сквозь повязку и колпак все вокруг виделось несколько размытым и окрашенным в зеленоватый цвет, но монеты на торцевой брусчатке хорошо выделялись теплыми желтоватыми кружками, ошибиться Анита не боялась.

С тех пор как она прибилась к Гансу, жизнь, можно сказать, наладилась. На еду и ночлег удавалось зарабатывать ежедневно, да к тому же Ганс умудрялся что-то откладывать на черный день. В прошлый месяц они обошли всю Тюрингию, а теперь перебрались севернее. В этом городке сегодняшнее представление – первое.

– Давай, дочка, – тихо сказал Ганс. – Вон там, слева, лежит шиллинг.

– Вижу, – почти не шевеля губами, ответила Анита.

– Старик ей подсказывает! – тут же крикнули из публики. – Жулье!

«Старику» Гансу вряд ли было больше сорока, но выглядел он на все шестьдесят. Анита заметила, как он испуганно отшатнулся от нее, любой упрек может обернуться провалом. Он нервно пригладил седые волосы и, словно проверяя, всели морщины на месте, потер лицо.

– Нет-нет! – попытался оправдаться он. – Никаких подсказок. Девушка сама увидит монеты сквозь колпак и повязку. – Так она – ведьма, – женщина с корзинкой еще крепче поджала губы.

Вот этого она лучше бы не говорила. Анита внутренне напряглась. Номер, который они показывают, действительно отдает колдовством, хотя обычно публика считает ее умение бродить с завязанными глазами между расставленными на земле предметами, не задевая их, простым везением. А циркачей сейчас не жалуют нигде. Это просто чудо, что их еще пока ни разу не побеспокоила инквизиция. В прошлом месяце они с Гансом как раз попали в городок, где был объявлен «срок милосердия». В это время еретики сами могли доносить на себя и на своих ближних, пользуясь у инквизиции кое-какими поблажками. Добровольное доносительство могло закончиться простым штрафом, а вот для тех, на кого укажут и тот не сознается, дознание могло окончиться и костром. Костром и окончилось. Анита вспомнила, как они пробивались сквозь толпу, чтобы покинуть город, а с центральной площади слышался одобрительный рев зевак и вопли женщины, обвиненной в колдовстве – там шло аутодафе.

Анита медленно подняла к голове руки, ощупала металлический колпак – зрителям нравится неуверенность, им тогда кажется, что она непременно ошибется – и сделала первый шаг. Шиллинг, на который ей указал Ганс, лежал прямо перед нею. Анита подняла ногу и почти опустила ступню на монету, но в последний момент перешагнула шиллинг. В толпе раздался вздох разочарования.

Приятно дурачить остолопов, думала Анита, направляясь к следующей монете. Сейчас снова ахнут. Зрители ахнули.

До того как Ганс подобрал ее, Анита жила при трактире в Остергенде. Сколько ей лет, не знала и сама. Родители умерли от чумы, когда она еще не умела считать, а научившись, пользовалась этим умением только для того, чтобы считать деньги. Три шиллинга за ночь с мужчиной. Один – за улыбку и быстрый поцелуй в губы от тех, которым некогда. А иногда и просто зуботычина. Кроме того прислуживание за столом, мытье посуды, уборка. Впрочем, за особой чистотой хозяин не гнался, но если ночь выдавалась свободной, приходил в ее постель сам. Хозяйка делала вид, что ничего не замечает. Зато кормили, и было где переночевать.

То, что она не такая, как все, Анита знала всегда. Она видела в темноте, как кошка, но ведь даже кошки не умеют смотреть сквозь стены. А она из трактира прекрасно различала, что творится на кухне, и через одежду могла сосчитать шрамы мужчин и жировые складки женщин. Довольно противное, надо признаться, умение – видеть то, о чем другие даже не подозревают.

Говорить с кем-нибудь о своем даре никогда не пыталась – засмеют или, хуже того, назовут ведьмой. А с ведьмами сейчас разговор короткий. Непонятно почему, но вдруг поделилась своими бедами с Гансом, когда тот остановился в трактире после представления, а на следующий день ушла с ним.

Этот номер Ганс придумал сам. До этого он жонглировал горящими факелами и ходил по канату, но с каждым годом работать становилось все труднее. Да и неудивительно – четыре сломанных ребра, перебитая левая рука – пытали, чтобы сознался в своем сговоре с дьяволом. Но обошлось, отпустили – кому нужен калека.

Волосы под колпаком выбились из-под повязки, щекотали кожу, очень хотелось их поправить, но нельзя – надо терпеть.

Анита передернула худенькими лопатками и ловко обогнула кружку с молоком, выставленную кем-то вместо денег. Ладно, ничего, молоко тоже не дают даром.

В передние ряды протиснулся мальчишка в красном шелковом камзольчике – экий франт! – и воровато, на цыпочках, гримасничая и заговорщически подмигивая публике, подложил прямо Аните под ноги острый кованый гвоздь, воткнув его шляпкой в щель между камнями брусчатки. Такие пакостники тоже встречаются во время каждого представления. Возникло едва сдерживаемое желание наладить ему пинка по худосочной заднице, но Анита просто резко изменила направление и пошла через площадь наискосок к трем долговязым мужчинам, спокойно стоящим чуть впереди плотного ряда публики. Она переступила еще через несколько монет, а когда оторвала глаза от земли, то вскрикнула от неожиданности и испуганно подалась назад – мужчины, оказывается, были одеты не в плащи, как ей увиделось вначале, а в рясы и явно принадлежали к доминиканскому ордену, известному своей нетерпимостью к светским забавам.

Костлявое, словно составленное из неплотно пригнанных друг к другу пластин лицо одного из монахов показалось Аните смутно знакомым. И тут же она вспомнила, что точно видела этого человека несколько дней назад на своем представлении совсем в другом городе, но тогда он был одет в партикулярное платье.

Делать вид, что ничего не произошло, уже не имело смысла, но Анита все же попыталась обыграть ситуацию и намеренно сбилась с шага, словно подвернула ступню. В это время монах вытянул мосластую руку и ловко ухватил ее за локоть.

– А ведь видит, чертовка! – довольно сказал он и дернул Аниту к себе. – Я за ней вторую неделю наблюдаю, а до этого мне донесли, что у нас в округе завелась хорошенькая ведьмочка.

– Нет! – отчаянно крикнула Анита и попыталась вырваться.

– Да, – спокойно продолжил спутник мосластого и пальцем поманил к себе Ганса. – Сейчас мы с вами немного потолкуем.

В толпе заулюлюкали, засмеялись. Самые находчивые уже выскочили вперед и стали собирать с земли деньги, свои и чужие. Тут же возникла свара, через минуту уже дрались и пекарь с подмастерьем, и даже женщина с корзинкой, размахивая ею, как пращой. Из корзинки вылетел капустный кочан и, как отрубленная голова, подкатился к самым ногам Аниты, она его отпихнула носком башмака.

– Видит, – спокойно подтвердил третий монах и стащил с головы Аниты колпак, а потом содрал повязку.

Анита знала – сопротивляться не имеет смысла. Убежать не дадут те же горожане. Да и куда бежать, до первой стражи? А знакомых в этом городе ни у нее, ни у Ганса не было.

Они пошли с монахами, опустив головы, как провинившиеся дети, сзади добровольцы из бывших зрителей несли ее металлический колпак и сумку с нехитрыми цирковыми пожитками.

Тело Аниты била дрожь. Ганс, для которого подобная переделка была не первой, вдруг заплакал.

– Чего ревешь, как обманутая шлюха, – сказал мосластый и рассмеялся. – Еще ничего не случилось.

Но на самом деле – случилось. Этого Аните объяснять не надо. В лучшем случае последует простое дознание, в худшем...

Даже думать об этом страшно.

Чем дознание доминиканцев отличалось от допросов других монашеских орденов, так это дисциплиной и отсутствием волокиты. Идти было совсем недалеко – дом святого суда оказался на соседней улице.

– Отпустите нас, – тихо попросила Анита, остановившись на пороге двухэтажного здания с высоким крыльцом. – Мы сегодня же уйдем из города.

– Чтобы нести обман и ересь дальше? – мосластый в нарочитом возмущении поднял брови.

– Мы не еретики.

– Знаю, знаю, вы просто бедные артисты.

– Да.

– А по моему мнению, вы пользуетесь услугами дьявола, чтобы дурачить добропорядочных граждан и сеять в их душах зерна сомнения. Если вы невиновны, то отец Николас отпустит вас сегодня же. Но перед этим он должен побеседовать с вами.

Лишь только за ними захлопнулась массивная, окованная полосами железа дверь, Ганса и Аниту развели в разные стороны. У Аниты от страха подкашивались ноги, она повисла на руке мосластого, как перебравшая в трактире вина девка.

– Не надо бояться, – монах уже суетливо шарил рукой по груди Аниты. – Ни в чем отцу Николасу не перечь, глядишь, обойдется. Я тебе помогу, – ладонь мосластого нырнула в вырез платья. – Ты будешь меня слушаться?

– Буду, – эхом откликнулась Анита. – Только помоги.

Она почему-то думала, что ее немедленно отведут в застенок, куда-нибудь в подвал, о жутких казематах святой церкви ходило немало слухов, один страшнее другого, но ее ввели в светлую просторную комнату с окнами, выходящими на противоположные стороны улицы. Никакой таинственности. Это Аниту немного успокоило.

Монах помог ей сесть на скамью, поддерживая за талию, словно тяжелобольную, потом торопливо отошел к столу, стоящему напротив.

У Аниты было время оглядеться, но она тупо уставилась прямо перед собой.

Это неправда, подумала она. Это – сон. Дурной тяжелый сон. Надо скорее проснуться. Она выпрямилась и со всего размаха ударилась затылком о каменную стенку – от боли перед глазами поплыли черные круги.

– Не надо так бесноваться, детка, – услышала вдруг она вкрадчивый и липкий голос.

Отец Николас вкатился в комнату румяным колобком, как-то по-женски поддернул подол рясы и, подойдя совсем близко, так что Анита почувствовала запах медового воска и легкого рейнского вина, наклонился к ней, чтобы заглянуть в глаза.

– Не надо, – повторил он, отойдя к столу. – Мы проверяем всех приезжих. Что в этом страшного?

Анита немного успокоилась. Может, отпустят, подумала она. Спросят что-нибудь для формальности и отпустят. Действительно, зачем бояться? Разве она не верит в Христа? Разве она колдунья?

– Ты умеешь видеть сквозь повязку? – спросил отец Николас и сделал мосластому знак, чтобы тот записывал вопросы и ответы. – Только говори правду, святым отцам врать нельзя.

– Умею, – тихо сказала Анита, хотя еще минуту назад решила ни в чем не сознаваться.

Она рассеянно повела глазами по стенке, возле которой стоял стол, и вдруг увидела соседнюю комнату. Комнатка была маленькой, темной, и там сидел, устало свесив между колен руки, какой-то почти квадратный человек с всклокоченными волосами и тупо смотрел на жаровню с углями, поверх которой лежали жутко изогнутые металлические крючья, непонятного предназначения пруты и клещи.

Горло мгновенно стало сухим. Анита судорожно попыталась сглотнуть слюну, но язык стал шершавым, как терка.

– О-о, – многозначительно протянул отец Николас и взглянул на мосластого. – Ты увидела, что тебя ожидает, если ты будешь меня обманывать?

Анита отчаянно замотала головой и, наверное, опять ударилась бы затылком о стену, если бы отец Николас стремительно не подскочил к ней и не придержал за плечи.

– Не надо так отчаиваться, – быстро сказал он, склонившись к самому уху. – Та комната предназначена только для упрямых. А ты ведь не из таких. Скажи только, когда ты заключила союз с дьяволом, покайся, и я отпущу тебе грехи. Мы изгоним из тебя дьявола, и ты будешь опять ходить в церковь.

– Я хожу в церковь, – безразличным голосом сказала Анита.

– Да? – удивился отец Николас. – И принимаешь причастие?

– Конечно. – Анита стала припоминать, когда она в последний раз была в церкви, и по всему получалось, что весь последний год ей было не до этого.

– Веруешь ли ты в Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии, страдавшего, воскресшего и взошедшего на небеса?

– Верую.

– Веруешь ли ты, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?

– Да.

Анита решила послушно отвечать на любые вопросы, которые ей задают. Вот только бы не сбиться.

– Тогда почему ты предаешься бесовским забавам и морочишь прихожан дьявольским умением своим?

– Это неправда. Просто я умею видеть сквозь стены и одежды.

– Ты видишь меня голым? – ужаснулся отец Николас. – Это страшный грех!

Еще бы, подумала Анита. Такой урод.

– Так ты сознаешься в своем сговоре с дьяволом?

– Нет! – крикнула Анита и попыталась встать, но мосластый тут же выскочил из-за стола, бросив перо, и навалился на нее всем телом, словно любое ее движение грозило опасностью.

– И тебе нечего нам рассказать? – Отец Николас отбежал от нее на середину комнаты.

– Я говорю вам правду. – Анита извивалась и дергалась в руках мосластого, но тот был сильнее.

– Она упорствует, – отец Николас пришел в возбуждение. И без того румяные щеки запылали жаром, он торопливо вытер со лба пот и залпом отхлебнул из кубка добрый глоток то ли воды, то ли вина. – Она упорна в своих заблуждениях. Дело зашло слишком далеко. Девчонка не хочет сознаваться.

– Я ни в чем не виновата!

Анита вырывалась из цепких рук монаха и билась, словно в падучей. Со стороны действительно могло показаться, что она невменяема.

– Врача! – крикнул отец Николас. – Врача и подмогу!

С треском отворилась еще одна, не замеченная раньше Анитой дверь, и в комнату почти вбежал низенький человечек с врачебной сумкой, его голубые глазки сияли каким-то отрешенным детским восторгом, словно он спешил на праздник. За ним, топая, как солдаты, вошли два монаха. Замешкавшись вначале в дверном проеме, протиснуться сквозь который одновременно им помешали объемистые животы, они остановились около стола и вопросительно уставились на отца Николаса.

– Помогите бедняжке, – скорее попросил, чем приказал отец Николас и махнул рукой в сторону пыточной камеры.

Анита почувствовала, как ее легко подняли со скамьи, впрочем, не причиняя боли, и понесли из комнаты.

– Нет! – вновь закричала она и попыталась укусить держащую ее руку.

Туг же огромная ладонь залепила ей рот, частично прихватив и нос, так что она стала задыхаться.

После светлой комнаты пыточная казалась мрачной пещерой. По ее стенами коверкались тени, пахло дымом и окалиной.

– Так ты признаешься в сговоре с потусторонней силой? – мягко спросил Аниту отец Николас.

Все время, пока ее тащили сюда, он неторопливо шел следом.

Глаза Аниты готовы были выскочить из орбит, словно у рыбы, внезапно поднятой с большой глубины. Все, о чем шепотом рассказывали на базарах и в трактирах, оказалось правдой. Вот эта мрачная келья для вразумления еретиков. Вот эта коварная дыба, на которой выворачивают суставы и ломают кости. Вот «кобыла» для тех, кто слишком резв и неукротим. Вот висящие на стене кнут и плети. Вот адская жаровня с разложенными поверх углей пыточными инструментами!

– Я ни в чем не виновата! – Голос Аниты перешел почти в визг, потом она закашлялась, чувствуя, как зажгло в гортани сорванные связки.

– Ну что ж, детка, – с явным сожалением сказал отец Николас. – Твоему дьяволу недостаточно простых молитв, придется изгонять его огнем...

Кто-то большой и квадратный, очевидно тот самый человек, которого Анита увидела в первый раз сквозь стену, выдвинулся из темного угла и протянул руку к жаровне.

– Нет! – еще раз крикнула Анита и потеряла сознание.