Влад Ключевский
Желтый цветок

Колдуны, волшебники и ведьмы появляются на улицах города исключительно от безделья. Миша Ежевика это понял давно, когда еще в шестом классе про Незнайку читал. Да, и какой смысл занятому волшебнику таскаться по пыльным улицам Кряжска, если он действительно занят? Ясно, от безделья. Или чтобы ему, Ежевике, такую заковыку устроить, отчего его тяжелая жизнь еще горше и обиднее станет. Он и так уже в шестом классе два года отсидел, а сколько в седьмом пробыть придется вообще неизвестно. Горькие мысли поневоле будут лезть в голову, если в котловане рядом со школой то бухает, то ни гу-гу.

Вот поэтому-то Миша и ждал со дня на день встречи. Даже речь на этот случай приготовил. Вот как встретится ему леший или злая кикимора, он сразу все заготовленное и скажет — «Да, как вы смеете калечить жизнь ребенку? Кто вам дал такое право? Я буду жаловаться! Лучше бухайте себе в котловане и не лезьте в процесс становления всесторонне развитой личности!»

А тут — ну, будто кто нарочно подстроил! — шел Миша рано по утру в школу к третьему уроку, а на встречу ему старушка. Маленькая, невзрачная. Если и Баба-Яга, то вполне прилично одетая. Правда, и на добрую волшебницу мало похожа. Только почему-то при виде этой старушки сердце у Миши тревожно заныло.

— Нет, не может быть! — подумал Миша и для убедительности рубанул воздух рукой, — Обычная пенсионерка. — А к пенсионеркам он всегда очень уважительно относился. Даже родители не помнили, когда это в его характере такая странная черта появилась. Проглядели, похоже, в раннем детстве.

Дернуть девчонку за косу или обозвать кого «жирным блюдом» Ежевика мог всегда. И удобного случая старался не упустить. А чтобы старушку — ни-ни! А эта пенсионерка как-то странно посмотрела на Ежевику и еле слышно говорит:

— Ежевика? Миша Ежевика? — и грустно так головой качает, — Можешь и не отвечать. Чай, и сама вижу.

— Так я и знал, — подумал Миша, но ничего вслух не сказал, — Щас она мне сунет гадость какую-нибудь, ну, ковер-самолет, дудку-самогудку, чтобы в школьную самодеятельность записался, или, бр-р-р, страшно подумать, сапоги-скороходы, чтобы вовремя в школу приходил!! А потом объясняй родителям, что все это старушка-волшебница дала. Так они и поверят!

— Нет, Мишенька, нет! Дам я тебе, касатик, вот что, — тут старушка повела рукой в воздухе и в ней вдруг оказался цветок с пожухлыми желтыми лепестками. — Вот, последняя конструкция. Год работали. Бери. А случай чего, так в карман спрячешь.

— Эх, — с горечью в голосе сказал Ежевика, — Знаю я и про такие штучки. Совсем недавно книжку «Цветочки-бараночки» читал. Как одной девчонке цветок всучили, а она потом с ним мучалась.

— Что читал-молодец, — похвалила старушка, — А заклинание из этой книжки помнишь? — в ответ Миша отрицательно замотал головой, — Вот мы так и думали. Трудно ведь простому двоечнику заклинание наизусть выучить. Так что теперь заклинания никакого нет! Сорвешь листок, прочтешь по памяти хоть пару рифмованных строк — и готово! Ну, например, хоть это «Сижу за решеткой в темнице сырой…» Э, нет-нет-нет! Этого не надо! Короче, сам какие стихи помнишь, касатик, те и давай. А все, что есть в стихах, тут же и исполнится! — старушка недовольно топнула ногой и растворилась в воздухе. Будто ее и не было вовсе. Только в руке у Ежевики остался цветок с желтыми поникшими лепесточками.

— Цветок — не ковер, — мудро рассудил Миша, — Его можно и домой принести, и друзьям показать.

— Вот он злодей! Товарищ милиционер, задержите его! Это он вчера разбил мне окно футбольным мячом! — здоровенный усатый дядька с милиционером направлялись прямо к Ежевике, с явным намерением задержать его. Увидев это, Миша быстро сунул цветок в карман, шмыгнул прямо в колючие кусты шиповника и задворками быстро прибежал в школу. Только-только четвертый урок начался.

— Ага! Вот к нам изволили лично пожаловать, кхм-кхм, глубокоуважаемый Михаил Ежевика. — учитель истории Сергей Иванович изобразил на лице безмерную радость, — Как почивали, батюшка? Как откушать изволили? Заходите-с, заходите-с! — Ежевика ничего не отвечал и старался не смотреть в сторону учителя, — Расскажите-с нам, как это вы так быстро шли в школу, что и на четвертый урок сумели-с опаздать?

Ежевика поскреб стену пальцем, несколько раз глянул искоса на учителя, но продолжал молчать. Да, что толку говорить, что во всем виноват будильник? Учитель ведь все равно не поверит!

— Ну, кхм-кхм, понятно-с. Важные обстоятельства-с помешали. Садитесь, батюшка, на место. — Сергей Иванович нахмурился и стал смотреть в журнал.

— Эх, — подумал Ежевика, медленно продвигаясь по проходу к своей парте, — Щас он меня к доске потянет. Будто в классе только и есть один Ежевика. Вон же сидит Ленка Мякина, спряталась за широкую колькину спину, так, небось до конца урока не вызовут!

— Подожди-ка, подожди-ка, — Сергей Иванович посмотрел на Ежевику,словно первый раз его видел, и даже постучал карандашом по столу, — Что-то давненько я тебя к доске не вызывал. Иди-ка, голубчик, отвечать! Иди, иди! — в классе раздались редкие смешки и вздохи облегчения.

— Опять я! — недовольно буркнул Ежевика, внимательно рассматривая что-то интересное у себя под ногами, — Вон же другие просятся отвечать. Вон Мякина хочет к доске!

— Я руки не поднимала! — испуганно пискнула из-за колькиной спины Мякина и снова замолчала.

— Иди, иди, голубчик, не тяни время. И расскажи-ка нам, что ты знаешь о Карле Великом? Кто он, чем в жизни занимался? — ехидно спросил Сергей Иванович и прищурил один глаз.

— О Карле? Великом? — Ежевика внимательно разглядывал пол под ногами и мучительно вспоминал кто же такой этот Карла и чем знаменит. От тяжелых раздумий у него вытянулись губы трубочкой, а брови удивленно поднялись кверху. Но в голове так ни одной почтенной мысли и не нашлось. Единственное, что он твердо помнил, что в Средние века чуть что сжигали на костре. И только хороших людей. Наконец, нарисовав на полу ногой очередной крендель, Ежевика решил рискнуть:

— Карл Великий был известным средневековым писателем, которого сожгли на костре. Вот. — Сергей Иванович покраснел и начал кашлять в кулак:

— Кхм, а что же такого он написал, за что его сожгли, а?

Ежевика стал усиленно грызть ногти в надежде, что так быстрее вспомнится. Но в голове только одна какая-то странная строчка и отыскалась. Впрочем, справедливо рассудил Миша, такую строчку мог бы вполне написать и простой Карла, а не то что Великий:

— Э… Самая-самая известная поэма Карлы начинается словами «Ах, ты, гой-еси, царь Иван Васильевич!» Все захохотали. Даже двоечники от смеха под парты залезли, хоть и не знали, над чем же все смеются.

— Вы что же, мне не верите? — Ежевика густо покраснел и надул обиженно губы, — Ладно, я вам всем докажу, что я прав! Я вам принесу листок, написанный самим автором с этими стихами! — он сунул руку в карман штанов и тихо прошептал «Ах, ты, гой-еси, царь Иван Васильевич!» и на глазах у всего класса медленно растворился в воздухе.

— Во дает! — ахнула Мякина, — Был Ежевика — и весь вышел. А куда вышел — неизвестно! — в этот момент распахнулась дверь и в класс заглянули два жирных фиолетовых кота. Оглядели всех горящими желтыми глазами, радостно мяукнули и скрылись.

Лена Мякина всегда возвращается домой одной и той же дорогой — сначала вдоль длиннющего забора, по которому ночами ходят фиолетовые коты, потом по краю котлована с экскаватором, а там уже и до дома рукой подать. Правда, нет у Лены такой руки, чтобы подать, да и дом находится в противоположном конце города. А что дома, кроме очередной нервотрепки из-за двоек? А тут — дорога! И какая! Вон дыра в земле — дна не видать. Какие-то голоса из этой дыры доносятся, крики, стоны, а никого не видать! Жуть как интересно!

Недалеко от дыры стоит огромная бетонная глыба. Как в сказке, но только без надписи «Пойдешь налево-голову потеряешь, пойдешь…» Вот была бы надпись — Лена бы точно пошла налево. Тут и думать нечего — тропинка-то здесь одна. А, может, там еще и голову новую дадут, набитую одними пятерками?

Каждый раз подходя к этой глыбе, Лена закрывала глаза, громко считала до десяти и все ждала, что появится хоть какая-нибудь надпись. Хоть «Пионеры! Сдавайте макулатуру!» Но никогда ничего не было. А сегодня едва успела сосчитать, как на камне загорелась надпись аршинными буквами:"Пойдешь направо-отличницей станешь. Пойдешь прямо — в ударники выбьешься. Пойдешь налево — ждут тебя удивительные приключения!»

— Вот это да! — ахнула от удивления Мякина. — Такая длинная надпись, а нет ни слова про коня, которого можно потерять. И с головой все будет в порядке. — Лена остановилась и стала напряженно размышлять о том, что ей делать и не поворотить ли назад? С минуту поколебавшись, Мякина упрямо тряхнула головой и смело зашагала налево. Тропинка быстро привела ее к яме, на краю которой на ящике из-под яблок сидела старушка в старом пальто. Лена сразу сообразила, что именно сейчас и начнется самое интересное. А старушка тут вместо Соловья-Разбойника или лешего.

— Бабушка, вы не меня случайно ждете?

— Тебя, внученька, а кого ж еще-то? Заждалась ужо. Даже испужаться успела — вдруг да как решишь вправо пойти?

— Что я, ненормальная что ли? Там же одни ямы и колючая трава!

— Вот и я так же думаю. И Шалфей говорит, что должна, мол, испужаться трудностей. По тропинке пойдет.

— Бабуля! — с укоризной ответила Мякина, — Я не трудностей испугалась, там просто тропинки нет. А отличницей я давно хочу быть. — и, помолчав, добавила, — А Шалфей-то, он кто?

— Ишь ты, любопытная какая! — старушка сморщила свой маленький нос и смущенно хихикнула, — Рази ж речь о нем? Это тебя ждут удивительные приключения! Вот тебе цветок, — старушка сунула Лене в руку смятую желтую незабудку, — Цветок этот не простой, а с фокусом: сорвешь листок, прочтешь стих по памяти — и поминай как звали. Ясно?

— Ясно. А кого как звали?

— Ох, уж эта бестолковая молодежь! — тихонько пробурчала старушка, — Надо будет Шалфею подсказать, чтобы бестолковость в отдельный сосуд сливал и не мешал с отшибкой памяти. А то ведь весь реактор засорим. — и уже громче добавила, — Ну, смотри. Рву я листок, читаю стих… Э, вроде «Передайте королю, что граф погиб, но победил в бою!» И все, ты уже в Пиринеях вместе с графом Роландом. Теперь ясно?

— Ясно. Вот теперь все абсолютно ясно. Только непонятно, зачем мне попадать в гастроном «Пиринеи» с помощью стихов, если туда и без них я каждый день за хлебом бегаю? Да еще со здоровенной соседской овчаркой Роландом?

— Ох, — тихо произнесла старушка и стала медленно таять в воздухе. — Нет, всю бестолковость — в отдельный сосуд.

— Во дает бабуля! — удивленно выдохнула Мякина, когда старушка совсем растаяла и затихли где-то вдали ее причитания, — Как Ежевика! Растворилась в воздухе и даже запаха никакого нет. — Лене никто не отвечал и только какой-то сумасшедший кот тоскливо мяукал в зарослях засохшей травы.

Лене вдруг почему-то ужасно захотелось попасть в «Детский мир» и поглазеть на новые игрушки. А уж заодно, конечно, и испытать новый вид транспорта. Она вспомнила подходящие стихи, сорвала листок и громко, с выражением прочитала:"Идет бычок качается, вздыхает на ходу. Ох, доска кончается, сейчас я упаду». И только она произнесла последние слова, как сильный ветер подхватил ее и унес в неизвестном направлении.

Поздно вечером Сергей Иванович возвращался из школы домой в прескверном настроении. Сегодня прямо на уроке куда-то пропал ученик Миша Ежевика. В класс заглядывали какие-то странные фиолетовые коты. Сергей Иванович уже звонил в милицию и в школе уже побывали два милиционера с собакой. Но собака почему-то дико выла, глядя на рисунок кошки на парте, дрожжала всем телом и никого не хотела искать.

Только когда все ученики разошлись по домам и уехали милиционеры с собакой, Сергей Иванович взял свой любимый портфель с классным журналом и пошел домой. На перекрестке улиц рядом с котлованом он увидел старушку в старом потертом пальто.

— Голубчик! — окликнула она его, — Помоги, пожалуйста, старой женщине. А то я слепая, глухая, немая, а собака-поводырь убежала и очень надо через котлован перейти!

— Да, — подумал Сергей Иванович, — Старушка, видать, еще и сумасшедшая, — И вслух добавил, — Хорошо, бабушка, только держись за мою руку покрепче. — вместо ответа старушка так крепко схватила его за руку, будто приклеилась.

Но не успели они пройти и двух шагов, как словно из-под земли выпрыгнули еще две слепые и глухие старухи, которые ругали темноту, сбежавших собак-поводырей и умоляли перевести их через стройку. Еще через десять шагов число старух выросло до десяти. Они крепко ухватились за Сергея Ивановича и силой тащили его в дальний темный угол котлована. Неожиданно на тропинке появился человек, как две капли воды похожий на Сергея Ивановича. Человек, похожий на Сергея Ивановича, вдруг ткнул его пальцем в грудь и закричал:

— Топчи его в землю! Гелла! Гелла! Топчи его!!

Руки Сергея Ивановича будто свинцом налились, шляпа упала на дорожку, а ноги по щиколотку ушли в землю. Старушки хором сказали «Э-эх!!» и Сергей Иванович почувствовал, как ноги по колено ушли в землю. Он попытался сопротивляться, но не тут-то было: старушки навалились еще сильнее и вдавили его по самую шею.

— Вы что, хулиганки, делаете? — возмущенно закричала голова Сергея Ивановича, — Милиция!! — но одна из старушек навалилась на голову и голова быстро исчезла под землей. — Я этот хулиганский поступок так не оставлю! — раздался из-под земли голос учителя и послышались удаляющиеся хлюпающие шаги.

«Приказ. Секретно. Всем экспериментаторам усилить поиск двоечников и троечников для наискорейшего их вовлечения в эксперимент с желтым цветком. Младшим экспериментаторам Гелле и Навзикае объявить благодарности за похищение учителя Сергея Ивановича, что создаст панику и приведет к перегрузкам в проведении уроков. Это должно вызвать повышение температуры кипения злобы около двоечников и троечников. Руководитель лаборатории Ш.Г.Янусов».

Шалфей Горюныч размашисто расписался на приказе и тут же кнопками приколол его к Доске объявлений. От укола Доска объявлений ойкнула и недовольно проворчала:

— Не можешь поосторожнее!? Тебя бы на мое место, а то все на меня да на меня вешают!

— Помолчи лучше! — огрызнулся Шалфей, — Следующий раз лучше работать будешь. Ну, ничего, потерпи, — уже благодушно продолжал Шалфей, — Скоро тебя другие бездельники заменят. Бездельников и тунеядцев в лаборатории не потерплю! Ясно?

Варежкин не очень удивился, когда на базаре какая-то сердобольная старушка в ветхом фиолетовом пальто сунула ему в руку помятый желтый цветок и что-то горячо зашептала про стихи. На базаре стихи любят. Особенно «руки мой перед едой». Да и Варежкину часто давали что-нибудь — кто соленого огурчика, кто капустки, а южане — сплошь приезжие — давали вволю нюхать урюк.

Варежкина все на базаре знали — от уборщицы до директора, — и считали чуть ли не добрым духом. Если Варежкин пришел — значит будет хороший базарный день! Вот и в тот день, не успел он и войти-то как следует, едва успел с директором парой слов перекинуться и посудачить о том, что нынче крестьяне неохотно везут мясо на рынок, что скотина за зиму крепко исхудала, как тут эта самая старушка и подвернулась. Сунула цветок, буркнула и пропала. А тут еще сзади как рявкнет магнитофон хриплым голосом «Я поля влюбленным постелю! Пусть поют…», так Варежкин словно во время помутнения какого слово в слово все и повторил. И листок оторвал.

Вдруг все — мужики с цветами, рубщики с топорами, бородатые деды с флягами, полными душистого меда — все перевернулось с ног на голову и стало таять в воздухе. Варежкин закрыл глаза от страха и что есть силы закричал. Он кончил кричать, лишь получив хороший пинок и отлетев в сторону. Осторожно открыв глаза,он увидел прямо перед носом большой глиняный кувшин. И чей-то голос повелительно крикнул:

— Ты чего это, бездельник, разлегся? А ну, живо марш в подвал и принеси вина! Пошевеливайся! — не дожидаясь еще одного пинка, Варежкин схватил кувшин, вылетел из огромной залы и кубарем скатился по винтовой лестнице в подвал.

Весь следующий день вся школа была взбудоражена. Еще бы — ведь такое случается до обидного редко! — пропал журнал седьмого «А». Двоечники из соседних классов приходили с поздравлениями, понимающе улыбалсь и жали руки «именинникам». Остальные ходили огорченные, переживали и во всем винили пропавших двоечников Ежевику и Мякину. Впрочем, это могли сделать и двоечники из соседних классов, многие из которых тоже куда-то пропали и милиция уже приступила к их поиску. Только двое — Колька Огурцов и его друг Витька — ни с кем не разговаривали, тихо перешептывались друг с другом и время от времени поглядывали с тревогой на дверь.

В класс вошел Сергей Иванович. Все встали.

— Здравствуйте. Садитесь. — все сели. — Так-так. Как всегда нет Ежевики с Мякиной? Хорошо. — Сергей Иванович медленно прошелся вдоль доски. — Так-с. Как вы, наверное, уже знаете, пропал журнал нашего класса. Только что на педсовете было принято решение вызвать в школу родителей всех учеников, которые плохо учатся. Кто же, как не они, заинтересованы в пропаже журнала?-Сергей Иванович стал по фамилиям называть учеников и выдавать им узкие листки бумаги с надписью «Ув.тов.род.! Ваш реб.плохо учит. и вам необх. явиться в шк. сегодня.»

— Так-с! — радостно сказал Сергей Иванович, раздав все листки, — Все идет по плану.

— Сергей Иванович! Вопрос можно? — Огурцов как-то неуверенно тянул руку, будто сомневался, а надо ли спрашивать учителя. Тот в ответ недовольно поморщился. — Сергей Иванович, вы же вчера при нас, — тут Колька кивнул в сторону своего друга Витьки, — Положили журнал в свой портфель и пошли домой. Когда вы пошли провожать старушку через котлован, то портфель был при вас. А когда вышли оттуда, то портфеля у вас уже не было. Может, его старушка свистнула? Мы все это вчера случайно с Витей видали, — Витька согласно кивнул головой.

— Э…э— неодобрительно протянул Сергей Иванович, — Ну, уж если Огурцов с Рябовым такие глазастые, то тогда сходите вместе на стройку и поищите там журнал. Да, а заодно занесите записку родителям Рябова. И как вам такое могло только придти в голову? — Сергей Иванович укоризненно качал головой.

Через час двоечников и троечников в школе не осталось. Уроки шли полным ходом, но ни один из ушедших не возвращался. Милиция сбилась с ног. Следы пропавших обрывались в самых неожиданных местах и больше нигде не появлялись.

Когда Лена Мякина открыла глаза, то увидела молодого, красивого бычка, стоящего на небольшой крашеной доске. А вокруг

— куда ни посмотри — густой белый туман. И ничего больше.

— Видишь, доска кончается? — бычок первым прервал молчание, — Сейчас я упаду. — он тяжело вздохнул и даже пустил слюну от жалости к самому себе. — Му-у-у!!

— Вижу, — отозвалась Мякина, удивленно крутя головой в разные стороны, — Нет, это не «Детский мир»! Впрочем, подожди. Я пойду и поищу кого-нибудь, кто бы мог тебя поддержать. — она скрылась в белом тумане и откуда-то издалека донесся ее голос, — Товарищ продавец! Товарищ продавец! Тут бычок падает с прилавка!

Через несколько минут она вернулась и села на край доски.

— Ты знаешь, — бычок доверительно наклонился к Лене, — А мне совсем падать не хочется. А доска — видишь? — кончается! Му-у!

— Слушай,бычок, что ты одно и тоже заладил? Слазь с доски и шагай на все четыре стороны!

— Му-у-у!! — что есть силы заорал бычок, — Вечно эти двоечники все напутают! Куда же я слезу, если и слазить-то некуда? Видишь, я уже качаюсь? Сейчас я упаду.

— Ну, все, с меня хватит. — решительно сказала Лена и зажмурила глаза, чтобы быстрее сосредоточиться и вспомнить еще какие-нибудь стихи. И в это время бычок нагнулся к лениному цветку и оторвал лепесток. После радостного «му!!» бычок со свистом реактивного самолета исчез.

— Во дает! — Лена даже присвистнула от удивления, — Хорошо, что не весь цветок съел! Эх, сейчас бы на книжку хоть одним глазком взглянуть — кто ж сейчас там идет по доске и качается? — Лена хмыкнула, — Да, а отсюда надо побыстрее улепетывать! Что там Ежевика на уроке рассказывал? А… да! «Ах, ты гой-еси!?» — и, мгновение поколебавшись, оторвала лепесток.

Сергей Иванович неожиданно оказался в длинном сыром подвале, слабо освещенном редкими тусклыми фиолетовыми лампочками. Он покрепче прижал портфель к себе и, громко топая по лужам, отправился вперед на поиски какого-либо выхода из подвала, который более всего походил на кривую каменную трубу.

— Ну и старушки! Кхм! — Сергей Иванович усмехнулся. Все стало казаться ему веселым приключением, в котором пока обошлось без каких-либо потерь — ведь класный-то журнал остался у него!

— Интересное дельце! — Сергей Иванович оглянулся по сторонам, — И как только эти старушки смогли меня сюда затолкать? C детства мечтал о таком приключении!

Он шел все дальше и дальше, но никаких изменений не наступало. Одинаковые тусклые фиолетовые лампочки под потолком, лужи без конца и без края и легкое монотонное надоедливое жужжание, которое непонятно откуда доносилось. Ботинки у Сергея Ивановича в конце-концов основательно промокли и его настроение, такое благодушное еще час назад вконец испортилось. К сердцу стала подкрадываться непонятная злоба, появилось неодолимое желание разбить кому-нибудь окно мячом и залить чернилами парту.

— Странно,-подумал Сергей Иванович,-Откуда у меня, уже взрослого человека, такое детское желание? — Он усилием воли подавил это странное желание и постарался думать о более приятных вещах, о проверке домашних работ и последней контрольной. Ох, и наставит же он им всем двоек! Или нет, лучше колов! Вот будет потеха, аж дух захватывает! А как резко упадет успеваемость в классе! Сергей Иванович даже зажмурился от удовольствия. Педсоветы, родительские собрания по поводу исправления положения, а он будет всех ругать, ругать и ставить двойки! Ах, как это будет замечательно!

Неожиданно сзади раздался резкий, противный гул и Сергей Иванович быстро прижался к стене. Мимо него на большой скорости пролетел бледный светящийся шар, который оставлял за собой в воздухе длинный мокрый след. У Сергея Ивановича сразу же намокло пальто и с краев шляпы закапало. Не в силах совладать со своими желаниями, Сергей Иванович, как только шар улетел, сел на корточки, достал классный журнал, ручку и каждому ученику потавил по жирной единице. Но этого ему показалось мало. Он достал из портфеля тетрадь Коли Огурцова и на обложке нарисовал противную рожу черта.

— Кхм! Что-то не то! — сокрушенно покачал головой Сергей Иванович, — Никакого тебе, кхм, удовольствия! — Он положил тетрадку аккуратно в лужу. — А-а-а!!-радостно он закричал, взглянув на потолок и увидев фиолетовую лампочку, — Это как раз то, что мне так нужно сейчас! — Он хорошо разбежался и что есть силы ударил портфелем по лампочке. Хрустальный звон разбитого стекла доставил Сергею Ивановичу несколько секунд настоящего блаженства.

— Ура!! — закричал Сергей Иванович и со всех ног кинулся разбивать следующую лампочку. Удар портфеля как всегда был точен и вторая лампочка разлетелась вдребезги с первого удара.

— Уф, кхм!! Жаль, что рогатки нет. А то можно было бы в цель пострелять. Ну, ничего, в другой раз обязательно ее с собой захвачу. Отберу у двоечника Ежевики.

Услышав сзади шум приближающегося шара, Сергей Иванович прижался спиной к стене и оглянулся. Он увидел, как шар, долетев до разбитой лампочки, остановился как бы в нерешительности, немного повисел в воздухе и звонко лопнул.

— Ну, дела, кхм ! — сказал Сергей Иванович и покачал головой, — Жаль, что не долетел до меня, а то бы я его так треснул портфелем, что и мокрого места от него не осталось! Ишь, разлетался где попало! Люди же тут ходят!

Но в это самое время раздался скрип, в стене открылась дверь, которую Сергей Иванович не заметил раньше, и из нее вышел человек в белом халате и высоких болотных сапогах. Он удивленно посмотрел на Сергея Ивановича и торопливо сделал шаг в сторону.

Солнце ярко светило , легкий морозец пощипывал щеки и снег так отчаянно блестел, что на него было больно смотреть. Но больше всего Мишу Ежевику поразила толпа веселых людей, глядя на которых он долго не мог сообразить, куда же он попал. На резном стуле с высокой спинкой в дорогой собольей шубе сидел здоровый бородатый мужик, который, как быстро Миша сообразил, был здесь самым главным.

Еще один мужик, тоже нарядно одетый, стоял за стулом и незаметно притопывал ногами от холода. Он наклонился к сидящему на стуле и они стали о чем-то шептаться. Потом этот, второй, хмуро оглядел всю толпу и громко крикнул:

— Государь-батюшка начинать повелели!! — и махнул рукой. Два здоровых мужика, стоявших до этого неподвижно в середине круга, скинули с плеч шубы и начали медленно сходиться.

— Не иначе, как соревнования по боксу начинаются,-смекнул Ежевика и быстро подошел к толпе поближе, — А тот, что на резном стуле сидит, видать у них за главного, — но на всякий случай все же решил поподробнее узнать о соревновании у окружающих. Он осторожно толкнул стоявшего рядом низенького мужичонку в рваном зипуне и, чтобы не вызвать ненужных недоразумений, спросил:

— А, скажите, пожалуйста, сегодня кто судит соревнование? Судья международной или же только республиканской категории?

— Ты чей будешь, отрок? — мужичонка от удивления даже рот открыл и стал отчаянно моргать, — То ж царь-батюшка! Али не признал государя-надежу? На троне ж сам царь Иван Васильевич, а рядом с ним бояре да князья его верные, да опричники!

— Эх, уважаемый! Странные вы речи ведете! — Ежевика снисходительно посмотрел на мужика, — Этого же быть не может! Царя с князьями еще в семнадцатом турнули! — мужичонка после этих слов Миши стал бочком выбираться из толпы и как-то затравленно смотрел на Ежевику.

— Тебе, отрок, за такие слова голову срубят, да и с меня, грешного, с тобой за одно! Господи, спаси и помилуй мя, грешного, отведи напасть от раба твово!! — потом грозно глянул на Ежевику, когда отошел уже достаточно далеко, и процедил сквозь зубы, — Сгинь, сатана! — и кинулся бежать.

— И чего это он так перепугался? — Ежевика хмыкнул, пожал плечами и стал смотреть соревнование. В кои-то века бесплатно попал на соревнование и не посмотреть?

Первым ударил долговязый мужик в длинном черном балахоне и попал прямо в грудь своему сопернику — кучерявому мужику с длинными до плеч соломенными волосами. Кучерявый был почти на голову ниже своего соперника, но гораздо шире в плечах, так что они, как прикинул Ежевика, были одной весовой категории.

На груди у низенького был большой железный крест, в который и попал кулаком долговязый. Удар долговязого был так силен, что крест на груди его соперника погнулся и буквально впился в грудь. Даже издалека было видно, как рубашка обильно окрасилась кровью и кучерявый сильно побледнел. Толпа ахнула. Этого Миша стерпеть не мог и, набрав в легкие побольше воздуха, крикнул:

— Судью на мыла!! На мыла!!!

Люди, стоявшие рядом с Ежевикой, стали быстро отодвигаться в стороны и скоро вокруг него образовалось большое свободное пространство. Но Миша этого не замечал, поскольку все его внимание было сосредоточено на поединке. После удара долговязый резво отскочил назад и приготовился к отражению контратаки. Белобрысый долго примеривался и наконец, улучив удобный момент, нанес единственный удар прямо в висок. Долговязый покачнулся, неловко взмахнул руками и спиной повалился на снег. Толпа выдохнула испуганное «ох!!» и кто-то с сожалением сказал:

— Что же это Калашников-то делает?! Что ж это он, а? Ведь не помилует его царь-батюшка!! Эх…

Миша Ежевика, видя, что главный судья плохо относится к своим обязанностям, стал громко отсчитывать, загибая пальцы руки, чтобы со счета нечаянно не сбиться:

— Раз, два, три, … Победа!! — и уже собирался выйти в центр круга, чтобы поднять руку победителя, как в это самое время два дюжих мужика в зеленых кафтанах и с алебардами подхватили Ежевику под руки, стукнули по голове и куда-то потащили.

— Слушай, Витька, меня внимательно! — Колька Огурцов наклонился к уху и горячо зашептал, — Нам нельзя идти к тебе домой и нельзя возвращаться в школу! Надеюсь, тебе это понятно? Они нас могут выследить и… и что-нибудь сделать! Ну, что ты глазами-то хлопаешь? Ты понял меня или нет?

— Че-то смутно. — Витька неуверенно покрутил головой, — Ты че, толком объяснить не можешь, кто это «они»?

— Да, я и сам не знаю, кто они. — Огурцов пожал плечами, — Но знаю лишь одно: нас с тобой подстерегают опасности и надо обязательно куда-нибудь исчезнуть. Ты, Витька, кругом оглянись! Ты хоть одного двоечника или троечника на улице видишь?! Вот то-то же! Они все куда-то исчезли, как и Ежевика!

— А-а… вижу, — сказал Витька и удивленно качнул головой. — Че и говорить! Вижу, че не видать ни одного. Может, заболели, а?

— Все сразу? Ты думай лучше!-Колька рассердился и насупил брови, — Лучше давай подумаем, куда нам исчезнуть! Слушай, ты говорил, что у твоих родителей есть недостроенная дача?! Едем туда!

— А родители? — Витька с сомнением посмотрел на друга, — Че они скажут, когда не найдут нас?

— Ты не бойся, мы же не на месяц исчезнем, а только на день или два. Ну?! Надо ж только чуть-чуть переждать! — с минуту они молча смотрели друг на друга, потом Витька махнул рукой и они побежали на вокзал.

Но прежде, чем прийти на станцию, они долго блуждали по самым оживленным улицам, чтобы как можно сильнее запутать следы. Только после этого они сели в ближайшую электричку и уже через час были на даче, забрались на чердак и закрылись изнутри.

— Ты знаешь, Витька, — тихо сказал Колька, — По-моему дело это страшно сложное и запутанное. Во-первых, ты заметил, что Сергей Иванович — не Сергей Иванович?

— Ну?! — глаза у Витьки округлились от удивления, но еще больше от недоверия к словам друга, — Шутишь?!

— Вот тебе и ну! Он же ни разу «кхм» не сказал. Так? А где его портфель, а? Может, мне своим глазам не верить? Да Сергей Иванович без него в школу никогда не приходил! Вот так получается, что Сергей Иванович пропал, а вместо него пришел неизвестно кто! — Колька немного помолчал, внимательно поглядывая на Витьку и стараясь понять, понял ли тот его слова или нет, — Во-вторых, ты хорошо помнишь все последние события, которые были возле котлована?!

— Ну, помню, — отозвался Витька.

— Фиолетовых кошек видал?

— А кто их не видал в городе?

— А я не только видал их, но видел как они пропадают. Вот так! Остановится кошка, замрет и начнет медленно растворятся в воздухе. Совсем как сегодня в классе Ежевика проделал. Поскольку такое явление, как растворение кошек и людей в воздухе, крайне редкое и ранее в Кряжске не отмечалось, то отсюда легко сделать вывод, что все это — звенья одной преступной цепи. А мы с тобой должны эту цепь вытянуть и разорвать!

— Ну и ну! — Витька нервно дергал головой и поминутно оглядывался на темный угол чердака, будто боялся увидеть там нечто страшное, отчего они так долго убегали. — А Ежевика был сегодня в классе настоящий или уже нет?

— Ежевика? Не знаю. — Колька нахмурился и покачал головой, — Кстати, разве мы с тобой сами не видели, как Сергея Ивановича повела через стройку какая-то старушка в фиолетовом пальто? Видали! Кто такие эти старушки мы не знаем, как и не знаем куда же все-таки делся настоящий Сергей Иванович.

— Че не знаем, то не знаем, — как эхо отозвался Витька.

— Но мы с тобой обязаны найти ответы на все эти вопросы! — Колька даже в воздухе потряс кулаком для убедительности, а Витька на четвереньках пополз к чердачной двери, чтобы сквозь щели оглядеть окрестности.

— Противника на горизонте не видно! — громким шепотом доложил он Кольке, — Как не видно и самого горизонта, поскольку очень темно.

— Продолжаем наш военный совет, — Колька сделал небольшую паузу, — Теперь надо разобраться в том, что же действительно нам известно об этих таинственных людях или все же не людях. Что нам известно о противнике? Основное поле его деятельности — стройка, а, точнее, котлован, где и происходили последнии таинственные события и пропал Сергей Иванович. Основная ударная сила — рота или даже батальон старушек, которые и увели нашего учителя истории. Да, есть еще фиолетовые кошки, которые периодически пугают жителей нашего города. Как взаимодействуют между собой кошки и старушки мы не знаем. Вот такие данные на сегодняшний вечер. Короче, мы почти ничего о противнике не знаем! — Колька глубоко вздохнул от огорчения. — Завтра с утра пойдем на стройку. Надо провести разведку. А теперь надо спать.

Витька открыл какой-то старый сундук, вытащил из него два старых ватных одеяла, одно из них постелили на пол, а вторым укрылись. Под головы положили старые мягкие валенки и, немного покрутившись с боку на бок, уснули.

В каменном подвале было темно и сыро. Факел, где-то вдалеке воткнутый в стену, едва освещал первый ряд здоровенных бочек с вином. Крысы, разбежавшиеся в разные стороны при падении Варежкина, снова осмелели и норовили уже схватить его хоть за что-нибудь. От страха Варежкин вскочил и с криком «А-а-а!!» кинулся к ближайшей бочке, лихорадочно открыл ее и, пока вино медленным ручейком стекало в кувшин, ногами отбивался от наседавших крыс. Но тут отдаленный шум в глубине подвала показал Варежкину, что он не одинок в этом мрачном и сыром подземелье. Кто-то приближался к нему, звонко цокая копытами по каменному полу.

— Кто здесь?! Кто?! — испуганно заорал Варежкин, отчего крысы снова бросились врассыпную. Во рту сильно пересохло, а сердце бешено стучало в груди. И тут он увидел, как из-за ближайшей бочки сначала показались маленькие рога:

— Черт, — подумал Варежкин и ему стало совсем худо. Но потом показалась вытянутая морда с большими круглыми глазами и под мрачными сводами подвала раздалось безумно-радостное «Му-у-у-у!»

— Ну, надо ж тебе! — в сердцах сказал Варежкин. Он увидал молодого симпатичного бычка и с укоризной спросил, — Ты-то что в подвале делаешь? Кто тебя сюда мог за вином послать?

От этой неожиданной встречи с бычком Варежкин даже про вино забыл и глубоко задумался. Он ясно понимал, что сейчас в городе с мясом туго и надо каждого бычка возвращать на место. Но вот как сделать это в подвальных условиях? Он уж было совсем отчаялся, но тут как-то неожиданно даже для себя самого он вспомнил недавно слышанную песенку. Он радостно хмыкнул, оторвал лепесток, сунул его в пасть теленку и, схватив его за один рог, пропел кусочек песенки, стараясь попасть хоть в одну ноту: «А поля зовут, но бежать не стоило! Все равно найдут — за рога и в стойло!»

Бычок пропал с таким оглушительным свистом, будто реактивный истребитель прямо в подвале преодалевал звуковой барьер. Крысы попадали в обморок, а Варежкин и подумать ничего не успел, как уже подавал вино обладателю грозного голоса и низко ему кланялся.

— Послушай, Фрон де Беф, — рыцарь с красным крестом на груди поднялся из-за стола и направился прямо к Варежкину. — Что-то мне твой отрок не нравится. Уж не лазутчик ли он? И не хочет ли он освободить этого старого Седрика Саксонского с его дочкой, с которых мы должны получить выкуп? — рыцарь подошел к Варежкину и пребольно взял его за ухо.

— Уй-юй-юй!! — заголосил Варежкин, а сам со злобой подумал, — Еще в Красном Кресте работает! А уши дерет как сторож в саду!!

— Не узнаю храброго рыцаря Буагильбера! — Фрон де Беф хрипло расхохотался. Буагильбер отпустил ухо Варежкина, но продолжал смотреть на него в упор, хищно сощурив глаза.

— Этого отрока я привез из Палестины, — продолжал Фрон де Беф, — Дорогой Буагильбер! Но если он тебе почему-то не нравится, — Фрон де Беф развел руками и криво усмехнулся, — То я могу сделать тебе маленький подарок. Возьми этого отрока себе и отправь его к праотцам!

— Нельзя! — громко крикнул Варежкин, — Меня нельзя отправить к праотцам! Они в ваше время еще не родились!! — и начал потихоньку,чтобы незаметил Буагильбер, пятиться к двери.

— А-а-а!! — Буагильбер с силой сжал свои ладони так, что хрустнули пальцы, — Я так и думал! У нас, рыцарей Храма, особый нюх на ведьм и колдунов! Ты мне скажи, Фрон де Беф, как может жить человек, если его праотцы еще не родились? Такое могут только колдуны! А всех колдунов надо сжигать на костре.

— А, — махнул рукой Фрон де Беф, — Это дело богоугодное — сжечь колдуна. Сжигай его, но только побыстрее! А то, как я вижу, эта толпа перед замком явно готовится к штурму. Ага! А вон и их предводитель — Черный Рыцарь!

Варежкин не стал дожидаться конца речи Фрон де Бефа, повернулся и по винтовой лестнице опрометью кинулся бежать в подвал, в котором только что набирал вино из бочки. Сзади послышались тяжелые шаги Буагильбера.

— Стой, колдун!! Стража! Стража! Взять его!!

Варежкин бежал не разбирая дороги. Дух захватило, сердце бешено колотилось, ноги стали совсем легкими, воздушными и мелькали перед глазами испуганных крыс с фантастической быстротой. Вот впереди мелькнул свет — это какой-то выход из подвала. Сзади Буагильбер оступился и растянулся на полу прямо в луже вина во весь свой рост.

— А!! Колдун проклятый!! — Буагильбер зарычал от злобы. Но поток его проклятий уже не долетели до ушей Варежкина. Едва он выскочил из подвала, то прямо перед собой увидел новую винтовую лестницу и стал быстро по ней карабкаться. Лестница закончилась на вершине крепостной стены. Варежкин растерянно покрутил головой в разные стороны и решил бежать к ближайшей угловой башне, надеясь оттуда снова вернуться в темный подвал и спрятаться где-нибудь между бочек. Сзади снова послышались шаги Буагильбера, его частое и глубокое дыхание:

— Держи колдуна! Стража!!

Неожиданно прямо перед Варежкиным появился здоровенный парень в доспехах и раскинул руки в разные стороны. Варежкин остановился и заорал во все горло:

— Мама!!! — здоровенный парень, только что пытавшийся поймать Варежкина, отпрянул в сторону и на всякий случай закрылся щитом. Во дворе замка испуганно заржали лошади.

Варежкин торопливо оглянулся и совсем рядом увидел Буагильбера, который тяжело дышал, но упорно продолжал преследование. В руке Буагильбер держал здоровенный меч, словно собирался сразу же убить колдуна, как поймает. Бледное лицо его было перекошено злобой, тонкие струйки пота стекали по лицу.

Длинная черная стрела легко пробила доспехи и солдат, только что пытавшийся схватить Варежкина, рухнул как подкошенный. Еще одна стрела просвистела совсем рядом и с тупой непонятной злобой впилась в каменную стену.

— Это для меня! — слабо вскрикнул Варежкин, но не дожидаясь следующей стрелы, он быстро плюхнулся на каменный пол и по-пластунски пополз вперед.

— В укрытие, болваны!! — откуда-то сверху раздался голос Фрон де Бефа, — Эти разбойники перещелкают вас всех как куропаток!

— Черт!! — выругался Буагильбер и едва успел отскочить в сторону, как две черные стрелы чуть было не попали ему в голову. — Я бы взял этих разбойников в свой отряд, — буркнул рыцарь, — Они не уступают лучшим королевским стрелкам!

Варежкин так быстро полз вперед, что забыл оглядываться назад, на Буагильбера, и на каждый свист стрелы только ниже пригибал голову и на секунду замирал. У него в голове нервно пульсировала только одна мысль:

— Только бы гранатами не забросали!!

Стена кончилась и Варежкин вполз в угловую башню. И тут два здоровых мужика в доспехах подхватили Варежкина, легко приподняли, а третий так здорово хватил его по голове чем-то тяжелым, что все в глазах помутилось.

— Ташшы, ташшы его сюды! — здоровенный рыжий детина махнул рукой стрельцам, державшим Ежевику, — Сюды, сюды!

Молодой мужчина в малиновой одежде, отделанной по краям мехом куницы, наклонился к рыжему и вполголоса спросил:

— Григорий Лукьяныч, пошто отрока в Разбойный приказ тащишь? Али спытать дохляка решил?

— Что ты, Борис Федорович, господь с тобой! — ласково отвечал ему Григорий Лукьянович, — Что ты! Этот и двадцати плетей не выдюжит. Помрет. Просто государь его издали приметил — а у государя орлиный взор!

— Орлиный взор! — громко подтвердил Борис Федорович, так что это было слышно не только в Кремле, но и на Красной площади. Стрельцы, медленно прохаживавшиеся по крепостной стене, сразу же встрепенулись и рявкнули, что было сил:

— Орлиный взор! Орлиный взор!!

— Так государь издали заметил этого странноодетого отрока и велел вызнать — не соглядатай ли от папы римского?

— Государь как всегда мудр! — ответствовал Борис Федорович.

— Мудр! Мудр!! — эхом раздалось с кремлевских стен.

— Малюта! Малюта! Где ты, рыжий пес? А-а-а…— из-за угла появился царь в сопровождении опричников, одетых в длинные черные балахоны, — Где соглядатай римский? Это почему же он у тебя до сих пор с головой? Или ты своей башки хочешь лишиться?

Малюта в ответ только низко склонил голову, но не проронил ни слова. Опричники на всякий случай подтянули веревки, которыми и так крепко был связан Миша Ежевика.

— Государь! Дозволь слово молвить. — Борис Федорович отвесил низкий поклон царю.

— Ну, говори, Годунов, только покороче.

— Дозволь мне, государь, по важным делам отлучиться в Посольский приказ. Важные известия из Англии. А такоже пираты морские прибыли и хотят на царскую службу поступить. — царь махнул рукой.

— А-а, опять Бориска — процедил сквозь зубы Малюта Скуратов, — Чистеньким останется. А еще зятек! — и начал медленно вытаскивать из ножен саблю.

— Так нельзя! Суд должен быть! — Миша пытался вытащить хоть одну руку, чтобы сорвать листок, но веревки только глубже впивались в тело. — Отпустите меня! Я больше не буду двойки получать!!

Малюта вытащил саблю и наклонился к Ежевике:

— А хулу кто на бога и государя возводил? Забыл, отрок? — Малюта перекрестился и искоса глянул на царя, — Не прикажешь ли начинать, государь? — тот вяло махнул рукой, повернулся и пошел во дворец. И никто не заметил, как за спиной у Малюты неожиданно возникла Лена Мякина.

— Ох, я ему сейчас! — Сергей Иванович разбежался и что есть силы толкнул незнакомца в грудь. Тот явно не ожидал нападения и, нелепо взмахнув руками, упал в лужу. Пока он поднимался, Сергей Иванович быстро выскочил за дверь, увидел перед собой какой-то стол со множеством кнопочек и рычажков и, ни секунды не раздумывая, ударил по нему портфелем. Дверь со звоном захлопнулась. Сергей Иванович тяжело опустился на стул. Мысли в голове путались. Странные детские желания куда-то пропали и Сергею Ивановичу стало за себя немного стыдно.

— Странно, — подумал он, — Всего минуту назад я мог черкаться в тетрадках и бить лампочки. Вести себя совершенно по-детски! Хорошо еще, что не забрали в детскую комнату милиции!

Сергей Иванович огляделся по сторонам. Прямо над пультом, по которому он так ловко ударил портфелем, мигала ярко красная надпись «Авария в ускорителе!!» и нудно и тихо выла сирена.

Вся комната была в зеркалах, в которых отражался свет единственной молочно-фиолетовой лампочки. На противоположной от пульта стене Сергей Иванович увидел большую Доску объявлений с фотографиями и приказами. Он подошел поближе, чтобы повнимательнее все рассмотреть. Первое, что бросилось ему в глаза, была аккуратная надпись золотистыми буквами «Наши двоечники-передовики», под которой были фотографии Лены Мякиной и Миши Ежевики. Прямо под фотографиями была приколота маленькая бумажка с одной фразой «С них и начнем».

Сергей Иванович долго удивленно качал головой и говорил только одно «кхм». Он исключительно из любопытства постучал по Доске объявлений, стараясь определить, из чего она сделана.

— Хе! — раздался совсем близко дребезжащий старушечий голос, — Рабочий день давно кончился. Могу я спокойно поспать?

— Простите, пожалуйста, — Сергей Иванович смутился, — Я не знал, уважаемая, что ваш день кончился. — и в это самое время ему в спину уперлось холодное дуло пистолета. Сергей Иванович любил смотреть детективные фильмы и знал, что в таких случаях надо поднимать руки вверх.

— Руки! И без шуток у меня! — краем глаза Сергей Иванович осторожно посмотрел на зеркала, стараясь увидеть напавшего на него сзади человека. Но во всех зеркалах он увидел только свое собственное отражение.

— Этого мне еще не хватало! — подумал Сергей Иванович, — Неужто я сам себя в плен взял? — но тут ему в лицо плеснули какой-то жидкостью и он потерял сознание.

«Приказ номер два. Лаборанту Цеппелину объявить благодарность за исполнение роли учителя Сергея Ивановича и выговор за потерю троечника Рябова.

Довожу до сведения всей лаборатории, что совместная разработка, известная под именем «желтый цветок», не позволяет получать в достаточном количестве детской злобы. В большом количестве поступает второсортная брезгливость, трусость, безотчетный и отчетный страх и тупое безразличие. Все это только засоряет ускоритель.

Считаю целесообразным направить весь личный состав лаборатории в город с тюками для получения дополнительных ручейков злости от других жителей города Кряжска — от продавцов и покупателей, водителей и пассажиров и всех-всех других. Руководитель лаборатории, Ш.Г.Янусов».

Шалфей Горюныч закончил писать приказ, сладко потянулся и, лениво поднявшись из кресла, направился к доске объявлений. Двумя здоровенными кнопками он прикрепил приказ к доске и отошел на два шага назад, чтобы посмотреть — ровно ли висит?

— Сколько раз я тебя просила кнопки поменьше выбирать!

— Молчи, бездельница! Надо было раньше хорошо работать, так не пришлось бы из тебя доску объявлений делать! Я вообще из всех бездельников лаборатории досок для объявлений наделаю!

— Это я уже слыхала много раз! — огрызнулась Доска объявлений, — Ведь обещал же из Геллы доску сделать? Обещал! Что ж такое получается — дал слово и не держишь?

— Обещал!-рявкнул Шалфей Горюныч и повернулся к доске спиной, — А теперь ей благодарность объявляю. И…— Но тут на пульте управления ускорителем загорелась красная надпись «Авария в ускорителе». Шалфей Горюныч досадливо махнул рукой — с доской можно препираться до бесконечности, а тут еще неприятности с ускорителем. Он подошел к пульту и выключил ускоритель. Он еще с минуту постоял в нерешительности, но потом нажал на большую фиолетовую кнопку, плавно отворилась дверь в тоннель, и Шалфей Горюныч вошел во внутрь.

Неожиданно для себя он увидел Сергея Ивановича, похищенного его подчиненными еще два дня назад. Он даже сделал шаг назад.

— Да, — удивленно подумал Шалфей Горюныч, — Ускоритель очень сильно замедляет время! — Но тут Сергей Иванович так сильно толкнул его кулаками в грудь, что он не смог удержаться на ногах и, отлетев на несколько шагов, упал. Пока он поднимался, учитель успел забежать за дверь и закрыть ее.

— Пропал!! — закричал Шалфей Горюныч и принялся стучать кулаками в дверь, — Этот сумасшедший сейчас включит ускоритель и мне конец! — от бессильной злобы он зарычал, как тигр, и несколько раз пнул ногой дверь.

Через несколько минут дверь неожиданно открылась и в проеме двери показалось испуганное и удивленное лицо Цеппелина. Сзади него на полу лежало тело Сергея Ивановича.

C первой электричкой мальчишки вернулись с дачи в город и устроили себе наблюдательный пункт на самой высокой точке вблизи котлована — на чердаке пятиэтажного дома. Витька на даче прихватил старый театральный бинокль и теперь метр за метром внимательно рассматривал котлован. Неожиданно посреди котлована появилась старушка — будто из-под земли выпрыгнула!

— Слушай, Витька, — Огурцов старался говорить шепотом, — А как же эта старушка оказалась в котловане? Не с неба же свалилась!

— Че и говорить! — Витька почесал затылок, — А она и из-под земли не могла выпрыгнуть, — он протянул бинокль Кольке, — Рядом с тем местом, где старуха появилась, даже маленькой ямки не видно! Че-то мне это не нравится!

— Угу, — Колька водил биноклем из стороны в сторону, — Только что же старухе делать в малюсенькой ямке, да еще с таким огромным тюком, который она на себе тащит?

Мальчишки замолчали и только наблюдали, как старушки с завидным постоянством появляются в котловане и поспешно убегают куда-то. При этом каждая старушка тащила на себе один, а то и два огромных тюка.

— Есть! — вдруг радостно закричал Витька и даже голову высунул из чердачного окошка, забыв о предосторожности, — Рядом с тем местом, где появляются старухи, в старой траве какой-то колодец с приоткрытой крышкой! Да, там отродясь никакого колодца не было!

— Где?!-Колька аж подпрыгнул на месте, — Ага, вижу! — он внимательно посмотрел на своего друга и вздохнул, — Пора идти. Помощи нам ждать неоткуда! — и уже через минуту они лежали в высоченной прошлогодней траве рядом с глыбой бетона. До колодца было рукой подать, но они решили еще немного выждать.

Колька уже было поднялся, чтобы короткими перебежками двигаться к колодцу, как буквально в двух шагах от него из воздуха появилась новая старуха. Она стряхнула пыль с пальто, громко чихнула и хриплым голосом закричала:

— Гелла, Геллочка! Где же ты? — и тут же из воздуха появилась еще одна старуха точно в таком же драном фиолетовом пальто, — Ах, я уже вся заждалась, вся изнервничалась.

— Фи! — пропищала тоненьким голоском Гелла, — Я только зашла за нашими тюками. На, держи свои! — и она протянула два огромных тюка своей спутнице. — Хорошо бы, Навзикаечка, затолкать хоть один тюк в тестомешалку на хлебозаводе! Ах, сколько бы незамутненной, первосортной злобы протекло бы в ускоритель!

— Да? А я всегда думала, что там и без наших тюков хватает всякой дряни!

— Что ты! С тюками будет гораздо лучше!

— Ах, — в тон ей ответила Навзикая, — А еще надо бы затолкать тюки в люки, где вода течет.

— Ах, какая же ты умница, Навзикая! — порадовалась за подругу Гелла, — А достаточно ли глубокая злоба при этом выходит и хороша ли она?

— У-у-у!! — Навзикая, кончив завывать по поводу глубокой досады, причмокнула губами и томно закатила глаза, — Душистая, пенистая, нежно розового оттенка!

— Ой, что это мы с тобой все стоим и стоим? — спохватилась Гелла, — Время-то идет, — и, подхватив подругу под руку, ловко засеменила по тропинке. — Да, ты знаешь, — уже издалека донеслось до мальчишек, — Сейчас все ловят двух пропавших мальчишек. Вот ведь какая незадача вышла — двое только и пропали!!

— Ну и ну! — Колька удивленно посмотрел на своего друга и удивленно покачал головой. В ответ Витька тоже покачал головой — мол, не больше твоего понял. Они несколько минут еще выждали, потом по-пластунски добрались до колодца и юркнули в него.

Сергей Иванович пришел в себя оттого, что на него плеснули ледяной водой. Вода сильно обжигала, но одновременно у него в душе начала закипать глухая беспричинная злоба. Голова сильно гудела и трудно было открыть глаза. Плеснули в лицо еще раз и учитель немного приоткрыл один глаз. Яркий фиолетовый свет ослепил его и он болезненно сморщился.

— Ах, дорогой мой Сергей Иванович! — будто издалека донесся до него мягкий, вкрадчивый голос, — Как вы себя чувствуете? Лучше? Ай-яй-яй! Рассказать эдакое на педсовете — ведь стыда потом не оберешься! — Сергей Иванович наконец открыл глаза и увидел говорящего. Им оказался тот самый человек в болотных сапогах и белом халате, которого он толкнул кулаками в каком-то там ускорителе. Рядом с ним стоял человек, похожий на самого Сергея Ивановича как две капли воды. Рядом стояло ведро с какой-то жидкостью с очень неприятным запахом, которой и поливали Сергея Ивановича.

Лже-Сергей Иванович посмотрел на человека в белом халате и спросил, указывая на учителя:

— Шеф, а не плеснуть ли на него еще немного Липкой Злобы?

— Что ты, голубчик! Ему, чего доброго, опять захочется повоевать с нами! А нам с ним не воевать, а поговорить надобно!

— Где я? — с трудом спросил Сергей Иванович. Он видел двух говорящих людей как сквозь мутное стекло, но не мог понять о чем они говорят.

— У меня в лаборатории, дорогой Сергей Иванович! Позвольте представиться, Шалфей Горюныч! А это мой любимый ученик — Цеппелин. Да, вы уже с ним встречались, не правда ли?

— Цеппелин? Лаборатория? У нас в Кряжске отродясь никаких лабораторий не было…

— Вы действительно хотите узнать, что у нас за лаборатория и откуда взялась? — в ответ Сергей Иванович утвердительно кивнул головой, — Что ж, извольте. Я могу вам все рассказать. Тем более, это уже не секрет. Да, и сам эксперимент подходит к концу. К счастливому концу! Вы же сами принимаете посильное участие в нашем эксперименте, не правда ли? — Шалфей Горюныч удовлетворенно хмыкнул. — А как учитель, как классный руководитель, вы могли нам сильно помешать. Даже сорвать эксперимент! К счастью, этого не произошло, поскольку мы вас устранили. Вот так-с!

— Я не понимаю о чем вы здесь говорите. Я не знаю, что вы здесь делаете, но от вас несет злобой. Мне почему-то кажется, — пробормотал Сергей Иванович тихо, — Будто я попал в топкое гнилое болото и никак не могу из него выбраться.

— У, дорогой Сергей Иванович! Поверьте, во всей нашей деятельности нет ничего предосудительного. Мы, как и вы, много думаем, ищем, работаем. Мы — ученые. А разве поиск нового, открытие неизвестного может быть предосудительным?

— Да…Может. — Сергей Иванович все еще говорил с большим трудом. — Если это направлено против людей. Если это людям во вред. Может, кхм, вы здесь бомбу новую делаете?

— Что вы, Сергей Иванович! Что вы! Шалфей Горюныч укоризненно покачал головой. — Область наших интересов совсем иная. Нельзя же так, Сергей Иванович, не разобравшись бомбой нас попрекать. Нас не бомбы интересуют, а психологический мир людей. Нас интересуют истоки злобы, обиды, ненависти и всего прочего такого же, да-с. Особо волнуют вопросы появления среди людей звериной злобы и лютой ненависти. Мы собираем, где можем, исходное сырье

— в школах, магазинах, автобусах, в очередях. А потом из всего собранного выделяем наиболее стойкие элементы. Для этого помещаем сырье в ускоритель, разгоняем до нужных скоростей, а потом ставим на пути экраны. Вот эти экраны могут пробить только самые сильные частицы. Да-с! Да, что же это я вам все подробно объясняю, ведь вы же сами были в ускорителе и все сами видели! Не правда ли? Фиолетовый шар видели ведь?

— Видел, кхм, — Сергей Иванович слабо потряс головой, — А что это был за шар?

— О! — Шалфей Горюныч сложил губы трубочкой и грустно покачал головой. — Это была концентрированная детская злоба. Самая лучшая была-с. И вы ее испортили. А ведь этот шар уже пробил все экраны, слабые частицы осели на пол в виде …Как бы это сказать? В виде луж. Впрочем, то что осело уже нельзя считать детской злобой. Это так себе. Плохо очищенная детская шалость со спичками, ножиками, чернилами. Вы что-нибудь почувствовали на себе, Сергей Иванович, когда были в ускорителе? — в ответ Сергей Иванович что-то невразумительное пробурчал и густо покраснел. — Это уже отходы, так сказать. Да-с. И эксперимент с детской злобой уже подходил к концу, а тут вы-с!

— А мне непонятно, я-то вам здесь зачем нужен?

— Как же, как же, Сергей Иванович?! Неужели действительно непонятно? — Шалфей Горюныч сделал притворно-удивленное лицо, — Я думал, вы гораздо понятливее. Что ж, объясню и это. Все дело в том, что все наши неприятности с доставкой сырья для эксперимента начались именно с вашим приходом в школу. Да-с! Как только вы стали классным руководителем бывшего шестого «В», уровень злобы в классе практически упал до нуля! Почти полностью прекратились драки! Где ж это видано такое? А ведь в этом классе учатся наши двоечники-передовики! Это был когда-то наш лучший класс! — Шалфей Горюныч пальцем показал на доску объявлений. — Дальше хуже. Резко упал уровень злобы и в соседних классах. Что нам оставалось делать? Нам срочно пришлось разработать операцию по вашему удалению из школы и раздаче желтых цветков двоечникам для стимуляции потока злобы в ускоритель. И вот вы здесь.

— Совсем забыл. — Шалфей Горюныч повернулся к Цеппелину. — Сходи, голубчик, в ускоритель и посмотри, что там напортил нам Сергей Иванович. Если все в порядке, будем запускать новый шар. — тот молча повернулся, открыл дверь в ускоритель и скрылся за нею.

Когда Лена Мякина увидала связанного по рукам и ногам Ежевику, она сильно перепугалась. Особенно ее напугал огромный рыжий мужик, который медленно вытаскивал из ножен саблю. Как в сильно замедленном кино Лена увидала сверкнувший на солнце клинок, Малюта уже поднял его над головой…

— Стой!!! — что есть силы крикнула Лена, то есть примерно так, как это обычно она делает на уроках литературы или переменах. Малюта вздрогнул и побледнел. Потом пригнулся, резко отпрыгнул в сторону и принял боевую стойку.

— А-а-а!!! — еще громче закричала Лена и запустила в Малюту портфелем. Тот ловко увернулся и рубанул саблей по портфелю. В воздухе закружились листы тетрадок и учебников.

— Вот теперь сам пойдешь сдавать в библиотеку книги!!

— Ах, ты, дрянь! — зарычал в ответ Малюта, увидав, что перед ним всего-навсего девчонка, хоть и весьма странно одетая. — Взять ее! — два опричника вложили сабли в ножны и двинулись прямо на Мякину.

— Ничего, ничего! — подумала про себя Лена, — Я вам сейчас устрою танец с саблями. Вы еще за мной побегаете! Меня даже Ежевика догнать не может! — но на всякий случай сунула руку в карман и оторвала один лепесток, — Эх, улететь бы куда-нибудь сейчас с Мишей! Какие же стихи для этого больше всего подходят? Ну, совершенно ничего не помню!

— Беги, Лена! — неожиданно крикнул Ежевика, — Беги! Сзади!!

Лена быстро оглянулась и увидала рослого опричника, который держал в руках рыбачью сеть и собирался кинуть эту сеть на нее. Опричник размахнулся и сеть взвилась в воздух. Но Лена увернулась и кинулась бежать вниз к реке. Она выскочила за ворота и быстро оглянулась кругом:

— Так, вон стоит храм Василия Блаженного. Значит, ГУМ где-то тут, а там легко в толпе затеряться и позвать кого-нибудь на помощь!

Опричники толпой кинулись за Леной по крутому склону вниз. Впереди на тропинке неожиданно появилась еще одна группа опричников, которые несли на руках своего товарища, лицо которого было сильно залито кровью. Бежать стало некуда — слева и справа были глубокие сугробы снега.

— Держи ее!! — кричали бежавшие сзади опричники. Лена подождала, когда толпа опричников приблизхится к ней как можно ближе и с ходу прыгнула резко в сторону. Преследователи не смогли так быстро остановиться и кубарем покатились вниз по скользкой дорожке. Только один опричник, бежавший последним, все-таки успел увернуться и схватил Лену за край пальто. Та так сильно стукнула опричника в лоб кулаком, что у сапог отлетели подошвы, но края пальто опричник так и не выпустил.

— Так ты еще драться, дрянь! — опричник пытался встать на ноги, но не мог. Голые пятки, торчащие из сапог, сильно скользили.В конце-концов он поднялся и с усмешкой поглядел на Лену:

— Ну, я ужо я тебе сейчас задам — в Разбойный Приказ тащить не нать будет!

— Нет на тебе креста, детина здоровая!! — с укоризной сказала Лена и спокойно посмотрела опричнику в глаза.

— Есть! — уверенно ответил тот и на всякий случай похлопал себя по груди. — Есть крест божий!

— Нет нету! — также спокойно ответила Лена, — И сейчас я это закричу на весь белый свет! — Опричник широко перкрестился и стал поспешно расстегивать на себе кафтан. Но поскольку делать это одной рукой было крайне неудобно, он отпустил край пальто, видимо, полагая, что пойманная девчонка и так никуда не денется. А Лена только это и ждала. Она вылезла из сугроба на дорожку и дала такую подножку опричнику, какую она обычно ставит первоклашкам на переменах, когда те пробегают мимо. От такой подножки и Миша Ежевика отлетел бы далеко в сторону, а не то что опричник какой-то!

Опричник с криком «а-а-а!!» полетел вниз по тропинке, сбивая с ног и увлекая за собой тех, кто уже поднимался вверх. Они кубарем скатились к реке, но быстро отряхнулись и стали снова упорно карабкаться наверх.

— Креста на вас всех нету! — крикнула им Мякина и погрозила кулаком. — Все бы вам маленьких обижать!!

— Есть! Есть! — хором ответили опричники.

— Нету! А религия — опиум для народа!

— Господи! Помилуй и спаси нас грешных! — опричники повалились на колени и стали истово креститься и бить поклоны, — Очисти нас от скверны! Не дай погибнуть во мраке неверия!

— Ну, вот так-то лучше, — пробурчала Мякина и побежала назад к связанному Ежевике. Еще издали она увидала Малюту Скуратова, который ходил кругами возле лежащего на снегу Ежевики и притоптывал от нетерпения и холода ногами. Лена тихо подкралась к нему сзади и сильно толкнула его головой в сугроб. И пока Малюта вылазил из него, Лена развязала Мишу Ежевику и они побежали вперед не развирая дороги:

— Миша, ты какие стихи знаешь, чтобы нам отсюда подальше улететь? — на бегу прокричала Лена, — Вдвоем? Я уже листок оторвала! — сзади их уже догонял Малюта с толпой опричников. Конечно, если бы Миша так сильно не замерз, лежа на снегу, они бы легко убежали от преследователей. А так — нечего и мечтать убежать от них! Миша вдруг остановился, покрутил головой и, подхватив Лену на руки, громко прокричал:

— Тили-тили тесто, жених и невеста! — и показал язык подбегающим опричникам.

— Щас! Щас! — сразу же откликнулся Малюта, — Ты погодь малость. Как есть, так и оженим! — вновь вытаскивая саблю их ножен. Но тут же остановился и выпучил от удивления глаза — прямо у него на глазах в воздухе медленно растворялись двое людей.

— Господи! Наваждение бесовское и токмо! — Малюта начал чесать свой затылок в поисках выхода из весьма неприятного положения, — Однако, государь может крепко осерчать на раба свово, Малюту!

— Ага! — сзади подошел царь с плетью в руке, — Упустил богохульников, Малюта? — плеть свистнула в воздухе и со звонким щелчком впилась в спину. Малюта крякнул, но не от боли и обиды, а от желания показать царю-батюшке, что его урок даром не проходит. Досталось от царя и всем опричникам, которые не отворачивались от царской плетки — а то еще больше перепадет! Да, от царя и незазорно вовсе плеть принять!

— Ну, все, Малюта! — царь тяжело дышал, — Кончилось мое царское терпение! Пора тебе в поход собираться и крепость Пайду в Ливонии брать! С собой возьмешь всех этих остолопов! — царь плетью ткнул в сторону стоявших рядом опричников, — Возмешь стрельцов и в Ливонию!! — Малюта молча склонил голову. Царь в сердцах бросил плеть на снег, резко повернулся и ушел.

Через полчаса из Фроловских ворот Кремля выехал большой отряд опричников. Впереди молча ехал Малюта, равнодушно и с презрением поглядывая на людей, поспешно отходящих в сторону при его появлении. Некоторые крестились, завидев его, не то от страха, не то от глубокого почтения, не то от жалости. Когда отряд отъехал уже достаточно далеко, Малюта последний раз оглянулся на видневшиеся издалека причудливые купола храма Покрова Богородицы что на Пожаре и, привстав в стременах, зычно крикнул:

— Гойда! Гойда! — и хлестанул что было сил ни в чем неповинного коня.

— Послушай, Гелла! Ну, что же ты! — старушка в старом коричневом пальто нетерпеливо дернула свою подружку за рукав, — Да ты сильнее толкай сюда тюк! Мы так и холодную воду в этом доме перекроем и еще от одного тюка избавимся. Ты хорошо помнишь, что говорил нам дорогой Шалфей Горюныч? То-то же! «Вернетесь с тюками, — сказал нам милейший Шалфей Горюныч, — Доски объявлений из вас наделаю. Каждую на год!» Вот ведь что нам с тобой грозит!

— Да, помню я, помню. — огрызнулась в ответ Гелла, старательно заталкивая здоровенный тюк в колодец, — Ну, вроде бы и все! — Гелла вытерла пот со лба, увидав как тюк соскользеул вниз и вода в колодце стала стремительно прибывать. Она разулыбалась, — Теперь минут пять можно и подождать результатов нашего смелого эксперимента, — и обе старушки поудобнее устроились на скамеечке.

Еще раньше Гелла и Навзикая подбросили один тюк в детские ясли, прямо в игровую комнату. Из этого тюка с непонятной для малышей закономерностью каждые тридцать секунд выбегала серая мышь и начинала испуганно метаться по комнате. Девочки залезли с ногами на скамеечки, прижались друг к дружке и громко плакали. Воспитательница стояла рядом с ними тоже на скамеечке и громко объясняла, что совсем не стоит бояться мышей. Что нянечка вовсе не потеряла сознание от страха, а лежит глубоко задумавшись. Пожарникам, милиции и врачам уже позвонили, но они сказали, что не приедут, так как мыши — не пожар, не разбойники и, по —всему видать, здоровые.

Правда, Гелла и Навзикая всего этого не видали. А ведь как хочется иногда хоть одним глазком увидать дело своих рук! Поэтому затолкав тюк в колодец, они решили хоть немного подождать. Уже через пять минут в ближайшем подъезде хлопнула дверь и из-за нее выскочил известный на весь город Петрович с густо намыленной головой:

— Кипяток! Кипяток!! — заорал он, что было сил, и стремительно помчался вдоль улицы.

— Эх, — с досадой в голосе сказала Гелла, — А вот Архимед, помню, кричал «Эврика!» И стал великим человеком. А этот Петрович ничего выдающегося крикнуть не сумел. А какой замечательный у него был шанс!

— Гелла, — Навзикая удивленно посмотрела на свою подругу, — А что, Архимеду тоже в колодец тюк подсунули?

Гелла презрительно фыркнула в ответ и стала подниматься. Навзикая, тяжело кряхтя, тоже поднялась, взвалила на себя тюк и уж было собралась идти дальше, как вдруг из-за угла дома показалась бодрая и веселая Аграфена и, радостно всплеснув руками, заголосила на всю улицу:

— Вот вы где! Новенькие! Как я рада! Новый человек — свежие новости — долгая беседа — потрясающие слухи!! Как я р-р-рада!! — и, протянув руку Гелле и Навзикае, представилась, — Аграфена! Представитель широкой общественности!

Гелла и Навзикая по очереди пожали протянутую им руку, представились путешественницами и родственницами Колумба и почтительно шаркнули ножками. Аграфена тоже расшаркалась и тут же поведала своим новым подружкам страшную тайну про злых волшебников, которые утащили неизвестно куда здоровенную толпу двоечников и троечников. Гелла и Навзикая от этого сильно перепугались, думая, что Аграфена их сейчас арестует и отведет в милицию. Гелла до того перепугалась, что тут же созналась в том, что знает, где все они находятся, как туда добраться и даже показала желтый цветок.

— Ну? — усомнилась в ее словах Аграфена.

— Факт! — уверенно ответила Гелла и протянула цветок Аграфене, — Сорвешь лепесток, стих, какой знаешь, в слух произнесешь и готово! То есть будешь там, где все двоечники-троечники!

Аграфена взяла в руки цветок, оторвала лепесток и задумалась:

— А вдруг и в правду удастся родной милиции пропавших отыскать? — она выжидательно посмотрела на своих новых подруг, лихо щелкнула пальцами, — Как там в кино-то поют? — и затянула фальшивым голосом, — Пуркуа па? Пуркуа па? Почему бы и нет?

Аграфена пропадала медленно. Наверно оттого, что ни в какую чертовщину никогда не верила. Но сначала пропала она сама, потом ее одежда и только пимы с галошами все никак не могли исчезнуть. И если бы не крик Аграфены, раздавшийся неизвестно откуда:

— Где же мои новые пимы с галошами?! — то пимы, наверняка, так и остались бы в Кряжске.

Как только Аграфена пропала, Гелла и Навзикая лихо подхватили свои тюки и бросились наутек.

— Колька, ты видишь хоть че-нибудь? — шепотом спросил Витька, стараясь нащупать в темноте хоть ногу своего друга.

— Ничегошеньки! — тотчас же отозвался Колька. — Подожди немного, фонарик включу. Наконец, Колька достал свой фонарик и стал светить им по сторонам.

— Да-а-а! — протянул Витька, оглядываясь кругом, — Более подозрительного места я ни в одном колодце не видал. Коль, а ты уверен, что, если мы поползем по этой решетке, — Витька показал рукой на ржавую решетку, уходившкю в непроглядную даль, — То попадем куда надо?

— Не дрейфь давай! Ползти надо! — но сам Колька еще не двигался и только задумчиво чесал затылок, — Разве ты не слышишь всякие стоны и крики спереди? Ведь странно, правда? А людей не видать…Нет, по-всему видать, что где-то здесь и надо искать разгадку старушек, фиолетовых котов и пропавших двоечников!

— Правильно говоришь, — со вздохом согласился Витька.

Встав на четвереньки, ребята потихоньку поползли вперед. Фонарик помогал мало. Было ужасно темно, но они продолжали двигаться вперед и вскоре потолок стал таким низким, что дальше пришлось ползти на животе. Стало рудно дышать, воздух стал тягучий и горячий. Они еще немного проползли вперед и вдруг стали проваливаться руками сквозь решетку — под ними было какое-то пустое пространство.

— Витька, под нами какое-то помещение, — тихо прошептал Колька, — Я не могу достать рукой пола.

— Я тоже не могу, — отозвался Витька, продолжая упорно лезть вперед. Вскоре проход круто свернул влево и за поворотом ребята увидели длинный сырой подвал, слабо освещенный редкими фиолетовыми лампочками.

— Ну, мы с тобой и забрались! — Колька даже присвистнул от удивления. Я же говорил тебе, что попадем куда надо! Чуешь, как воняет тухлыми яйцами, гнилыми помидорами и ржавыми трубами, а?

— Чую! — отозвался Витька, — Ты ползи быстрее!

Вместо ответа Колька быстрее заработал руками и ногами и уполз вперед. Решетка почему-то стала мокрая, но не грязная. И эта мокрота, попадая на руки, почему-то быстро испарялась, словно в кожу впитывалась.

— Слушай, Колька! — Витька громко откашлялся, — Как только отсюда выберемся, я тебе по зубам надаю! Чтобы знал!

— Ты?! Дашь?! — Колька остановился и обернулся назад. — Ты шевелись побыстрее, тараканчик! А не то тапком пришибу!!

— Че? Че ты там сказал? — Витька уже собирался укусить Кольку за ногу, чтобы привести свои угрозы в исполнение, как вдруг открылась со скрипом дверь в стене, которую ребята не увидели, и в подвал вошел какой-то человек. При тусклом освещении нельзя было рассмотреть, кто это был.

Вошедший внимательно посмотрел по сторонам, подошел к стене и нажал на слабо мерцающую розовую кнопку. Большой кусок стены отъехал в сторону и ребята увидели длинный ряд красных кнопок.

— Аварийный пульт, — выдохнул Витька, за что Колька тут же лягнул его ногой. Незнакомец резко обернулся, но никого не увидел.

— М-да! Чего только в этом ускорителе не услышишь!… Так, все ясно. Этот злодей-учитель вывел из строя пятый и шестой блоки. Эх! — и незнакомец, громко топая по лужам, ушел.

Как только шаги незнакомца затихли вдали, Колька нырнул сквозь прутья решетки вниз, несколько секунд повисел на руках и спрыгнул. Подошел к пульту и, водя пальцем по строчкам, стал негромко вслух читать:

— Аварийный слив обиды.

— Че?! — зашипел сверху Витька.

— Тихо!! Ты слушай лучше! — Колька повел пальцем дальше, — «Аварийный слив шалости», «Аварийный слив жестокости», «Общий слив». — Кольке очень хотелось сделать хоть что-нибудь плохое — подраться с кем-нибудь, лампочку в подъезде разбить или, что еще лучше, газету поджечь в почтовом ящике. А рядом — ну, как нарочно кто подстроил! — ни одного почтового ящика, ни одного окошка, которое можно разбить мячом! Хоть плачь!! Даже в Витьку нечем запустить!

Колька еще про себя отметил, что там, наверху, у него тоже были такие желания, но гораздо слабее. А здесь, внизу, уже терпения никакого нет! Колька от натуги даже покраснел. А потом

— ни с того, ни с сего — начал кулаками что есть силы лупить по красным кнопкам. Пол моментально высох. Погас свет. Но Колька не сдавался и лупил кулаками по кнопкам. Еще последняя лужа не успела высохнуть, а он уже открутил все до единой кнопки и сунул их в карман. Но тут издалека послышался топот — кто-то бежал в их сторону. Колька метнулся к противоположной стене и затих.

— Ого! — здоровенный поп с широкой окладистой бородой и огромным крестом в правой руке удивленно посмотрел на появившихся Ежевику и Мякину. — Ну, и работы же сегодня! То годами не появляются, а то несколько десятков пар на день! И чего только им не терпится жениться? Молодые ведь еще, могли бы и потерпеть! — поп погладил бороду и строго посмотрел на новую пару.

Ежевика скосил глаза и увидел несколько пар мальчишек и девчонок, которые толпились тут же в церкви. Поп громко крякнул:

— Согласна ли ты, раба божья, Елена, выйти замуж за раба божьего Михаила? — поп в упор посмотрел на Мякину.

— Во-первых, ба-тюш-ка, — сурово ответила ему Лена, — Я не раба божья, а пионерка. А, во-вторых, вы такой большой и не знаете, что бога нет, а религия — опиум?

— Верно, — поддакнул Ежевика, — Наркотик для умственно отсталых и пережитков прошлого!

— Да, ну? И в правду? — притворно-удивленно спросил поп.

— Да, — Ежевика решил быть твердым до конца.

— А сам-то ты, Ежевика, чем отличаешься от умственно-отсталых? Ведь ты же двоечник! — поп злорадно хихикнул, — Так что давай, я тебя обвенчаю с двоечницей Мякиной и делу конец! А там пирком, да за свадебку, а? — поп заговорщически подмигнул Мише, — Соглашайся, соглашайся! А то очень уж хочется погулять на пионерской свадьбе!

Миша почувствовал, как обида захлестнула ему сердце. Даже заплакать захотелось. Ну, какой же он умственно отсталый? Ведь он же книжки читает. И уже много их прочитал. Совсем недавно кончил одну, очень интересную. В мягкой зеленой корочке. Да, что и говорить — ведь стоит ему захотеть он уже в следующей четверти отличником будет! А, может, и лучшим учеником школы! И что поп понимает в сложнейшем процессе обучения и формирования личности в современной школе? Но можно ли хоть что-нибудь доказать этому большому и невежественному человеку? Ежевика посмотрел на попа с нескрываемой обидой и сказал:

— Вы неправы…— повернулся и медленно пошел к выходу из церкви. Лена неприязненно глянула на попа:

— Как вы можете так говорить, совершенно не зная человека?! Он, — Лена на секунду замешкалась и, покраснев, добавила, — Он действительно очень хороший и многое может. А вы… Эх, вы! — она повернулась и побежала догонять Ежевику. Они вышли на крыльцо и увидали во дворе большой костер, вокруг которого бегали и прыгали несколько мальчишек и девчонок.

— Миша, — Лена осторожно прикоснулась к локтю, — Ты не слушай его! Он же ничего не понимает!

Миша внимательно посмотрел на нее и опустил глаза. На душе у него было так горько, что совсем не хотелось говорить. Он уселся на ступеньку крыльца рядом с Тимкой Невиным, известным на всю школу двоечником и драчуном.

— Кто это там веселится? Женихи с невестами?

— Ты думаешь, они веселяться? — вопросом на вопрос ответил Тимка, — Я думаю, они просто греются у костра, — он немного помолчал, — Так кругом холодно и неуютно! — Тимка повел плечами и даже зажмурился, — Каким же дураком я был раньше?! Ведь совсем не ценил спокойных уроков в школе!

— Ты этого чего? — не понял Ежевика. Вместо ответа Тимка грустно-грустно улыбнулся, так что все остальные вопросы застряли у Ежевики в горле.

— Как чего? Думаю. Думать научился. Вот и все. — спокойно и миролюбиво ответил Тимка, — Ты-то как сюда? Сразу попал или еще где побывать успел?

— Да, был кое-где. — Ежевика неопределенно махнул рукой, — Вот Лена меня от Малюты Скуратова спасла.

— Угу. И я успел. — Тимка замолчал и, прищурившись, посмотрел на огонь, — А ты помнишь, как уютно, как тепло бывало в классе? Как хорошо было дома? — он скрипнул зубами, чтобы не заплакать, — А я совсем этого не ценил! Радовался случаю помахать кулаками, подраться или урок испортить.

— Да, — Ежевика тяжело вздохнул, — Как все плохо и так хочется домой! Лена, ты не знаешь каких-либо подходящих стихов? — в ответ Мякина отрицательно мотнула головой, а Невин ехидно хохотнул:

— Ты, что думаешь, про твой родной Кряжск стихи есть? Нету! А если бы были, — Тимка кивнул в сторону пляшущих у костра ребят, — Давно бы уже след простыл у них. Цветочки-то с лепесточками у всех есть!

— Ты знаешь, Миша, — тихо проговорила Лена, — Мне стыдно возвращаться домой с помощью этой странной незабудки. Мне очень холодно и очень хочется домой. Но я лучше замерзну здесь, чем потащу этот цветок дальше, — Лена поднялась со ступенек, отряхнулась и, медленно подойдя к костру, бросила в него цветок.

Яркий сноп света больно ударил всех по глазам. Все зажмурились, а когда все кончилось, то с удивлением увидели, что Мякина пропала.

— Лена!! — Ежевика подпрыгнул как ошпаренный и бросился к костру, на бегу вынимая цветок из кармана.

У-у-у-у… Чпок! На пыльной дороге прямо из воздуха появилась Аграфена и испуганно завертела головой.

— Ой, батюшки-светы! Где ж мои пимы с галошами?! — но, увидев, что все в полном порядке — пимы на ногах, а галоши на пимах, — успокоилась. — А-а! Ну, и ладушки!

Лошади, запряженные в богато изукрашенную карету, шарахнулись в сторону, будто прямо под ногами увидали волка, и тревожно заржали. Кучер, прикорнувший было на козлах, спросонья дернулся и крепко ругнул лошадей по-французски.

— Эх, — подумала Аграфена, — Здорово ругается! — и хоть с детства никакого другого языка, кроме кряжского диалекта русского языка, не знала, не слыхала и даже не подозревала, что люди могут между собой разговаривать как-то иначе, но тут не только поняла, но и резко одернула кучера, да так, будто сама всю жизнь прожила в Париже. — Попридержи язык, бездельник!

— Извиняюсь, миледи! — кучер стал усиленно протирать заспанные глаза. Аграфена не стала ждать, когда ее внимательно рассмотрят, и резво юркнула в карету.

— Гони! Гони! — крикнула она кучеру, только чуть-чуть высунувшись из окошка кареты, — В Париж! — и кучер от души огрел лошадей кнутом. Карета помчалась вперед и Аграфена, удобно устроившись на мягких подушках, стала слегка дремать. И она не слыхала, как из придорожной харчевни выскочила на дорогу молодая красивая женщина и, заламывая руки, запричитала:

— Что за несчастный день?! За что вы, боги, сегодня столь безжалостны ко мне? Опять пионеры украли карету! Как же я теперь попаду на встречу с графом Рошфором? Как мне теперь отомстить всем этим пионерам и д'Артаньяну?

Через пять минут Аграфена уже крепко спала и снился ей дивный сон. Будто стоит она в очереди за колбасой самая первая. И все ей завидуют. А тут подходит к ней старый знакомый князь Игорь и говорит:

— Душенька, Аграфенушка! Я тут в поход на половцев собрался. Мне бы колбаски для моей верной дружинушки купить. — пустила его вперед Аграфена. Да, и как старого знакомого-то не пустить? Колбаски много, всем хватит. Купил Игорь полтонны, ушел. Потом Юлий Цезарь без очереди пролез. Мужик здоровый и крикливый. Народ в очереди не очень шумел. А тут заходит сам Хеопс — Аграфена и его помнила, но очень смутно.

— Аграфенушка, внученька моя,-говорит Хеопс, — Замыслил я тут одно предприятие — пирамиду буду себе строить. А колбасы красноряжской нет у меня. А рабы, сама ведь знаешь, не будут работать без колбасы. — пустила его вперед Аграфена. А тут пальба из пистолетов, крики, карета резко дернулась и остановилась. Аграфена проснулась и раздраженно пробурчала:

— Что за люди?! Колбасы купить не дают! Разбойники!!

— Не бойтесь, миледи, не разбойники! Это я, граф Рошфор!

— Ах, граф, вы стали совсем несносны!

— Простите, графиня, но я уж совсем заждался вас и решил выехать вам настречу.

— Ах, оставьте, Рошфор! Я вам не верю! — кокетливо отозвалась из кареты Аграфена, — Я просто немного задержалась в Кряжске. Что ж делать? Дела, граф!

— О! — Рошфор был немного удивлен. Он знал наперечет названия всех близлежащих городов, замков и харчевен, но о Кряжске слыхал впервые. — Скорее всего, — решил он, — Это название нового трактира, где я еще не обедал, а трактирщик еще не является тайным осведомителем кардинала Ришелье, — и вы слух добавил, — Теперь о деле, графиня. Одно известное вам лицо велело мне поблагодарить вас за алмазные подвески и передать двести пистолей. — Рошфор просунул руку в карету и положил на сиденье мешочек с деньгами.

— Что я должна еще сделать? Чего ждет от меня его преосвященство?!

— Вот вам пистолеты, миледи…

— Можете меня звать просто Аграфена, Рошфор! Я вам это разрешаю!

— Вот вам, миледи Аграфена, пистолеты, — с заметным удивлением в голосе произнес Рошфор, — Вы убьете д'Артаньяна именно из этих пистолетов и оставите их рядом с убитым. А мы потом арестуем хозяина этих пистолетов. Д'Артаньян сейчас сидит с друзьями вот в том лесочке. Вы проедете мимо, пальнете из пистолетов и его преосвященство будет вам безгранично признателен. — Рошфор подал Аграфене пистолеты.

— Да, — негромко пробурчала Аграфена, — Много чего я делала на своем веку — и коров доила, и науку двигала, — а вот таким грязным делом заниматься еще не приходилось. — И, что-то решив про себя, громко ответила Рошфору, — Ах, граф, только ради вас! — и крикнула кучеру, — Пшел! Пшел!!

Кучер снова хлестанул лошадей и те неохотно потащили карету дальше. Рошфор поехал рядом.

— Миледи, — Рошфор долго и неуверенно мычал, не решаясь спросить, — Миледи, а Аграфеной давно ли вас зовут?

— Ах, оставьте, Рошфор! Как мне надоели ваши ухаживания! Аграфеной меня зовут с самого детства!

— Вот бы никогда не подумал, — тихо проговорил Рошфор и удивленно пожал плечами, — Неужто и тут двоечники? Хуже лесных разбойников! Неужели и миледи подменили? Посмотрим…— и, пришпорив коня, Рошфор ускакал вперед.

Когда за Цеппелином закрылась дверь, Шалфей Горюныч радостно улыбнулся и нежно проворковал:

— Талантливейший мой ученик! Это ведь именно он придумал переодеть всех наших лаборанток в добреньких старушек. Да, вы же их сами видали! У котлована, не так ли? Хотя они в сущности совсем не то, что вы видели! — Шалфей Горюныч внимательно следил за выражением лица учителя, стараясь понять, пришел ли он в себя окончательно или же нет, — Так вот, переодеть в старушек, дать им в руки цветочки, чтобы они их раздали двоечникам-троечникам. А цветочки-то с секретом. Сорвешь листок, прочитаешь стих — и фьюить! Попал в ситуацию, связанную с этими стихами. Или где-нибудь в Мрачных Средних веках, или Угрюмом Древнем мире. А там — вы ведь как историк должны знать, Сергей Иванович — моря чистейшей глупости, океаны звериной злобы. А мракобесия сколько?! Гималаи мракобесия! Ни в чем не повинных людей сжигают на кострах, рубят мечами и топорами, бр-р-р-р-р какая прелесть! Бескрайние поля жестокости, которые не перейти и не переехать. Ах, какие времена! Двоечники поездят по этим временам и души их наполнятся тем, что так нам необходимо для экспериментов.

— Это чем же? — не понял его Сергей Иванович.

— Как это чем? — в свою очередь переспросил его Шалфей Горюныч, — Ах, простите, простите… Конечно же, злобой, недоверием, жестокостью и прочим. Душа двоечника и пространство вокруг него будто нарочно для этого приспособлены. И наполняются быстро и хранят долго. Чудесно! Нет, дорогой Сергей Иванович! Не надо думать, что если двоечник, так обязательно злее отличника! Совсем нет. Просто вокруг всех двоечников гораздо больше злобы, чем вокруг отличников. Двоечников и троечников ругают и в школе и дома. И ремня-то им, труженикам нашим, достается изрядно, и относятся-то к ним совсем не так, как к нормальным детям. Вот и получается, что хороший двоечник — это хороший источник злобы! Направь источник в накопитель реактора и проводи эксперименты на здоровье! Но чтобы источник не иссяк, двоечникам-трудягам и троечникам, этим потенциальным двоечникам, нужны новые, свежие впечатления. Как художникам. Помните, Сергей Иванович, раньше художников в Италию посылали за впечатлениями? А чем же наши двоечники хуже?

— А что вы дальше собираетесь делать с этой злобой? — Сергей Иванович тяжело дышал.

— А дальше, — Шалфей Горюныч мечтательно улыбнулся, — А дальше будет то, что называется цепной реакцией. Ведь злоба порождает только злобу, жестокость — жестокость, и всего этого становится все больше и больше. Часть мы забираем себе для опытов, чтобы отсеять все слабое и ненужное, выделить злобу самого высокого качества и приступить к ее изготовлению уже без двоечников и троечников. — Шалфей Горюныч замолчал и с минуту только хмыкал и качал головой. — Вам, Сергей Иванович, конечно же неизвестно, что результатов нашей работы уже давно ждут там, — Шалфей Горюныч показал пальцем вниз и многозначительно кивнул головой, — Спроектирован даже целый завод под Кряжском для производства злобы высшего качества. Потом мы затопим всю эту кряжскую котловину злобой, она начнет здесь пухнуть, расти, выливаться в окрестные леса и реки и все снова утонет во мраке злобы и страха! Как это было когда-то давно, когда пылали костры, когда свист пули обрывал стон, когда…у-у-у!!

— Зачем все это? — Сергей Иванович не столько осознал, сколько всем своим нутром почувствовал сильнейшую опасность. Не смотря на незатихающую боль в голове, он весь внутренне собрался. В голове нервно пульсировала только одна мысль:

— Надо что-то делать! Что-то делать!

— Зачем? — Шалфей Горюныч задумался, — Зачем? Мы просто хотим, чтобы снова на земле появился океан злобы, чтобы каждый желающий мог зачерпнуть в этом океане злобы полное ведро и нести его, не боясь пролить или расплескать. Чтобы теплый летний дождичек вызывал раздражение, чтобы веселый смех всегда обрывался злобным окриком, короче, чтобы все стало как раньше. Как при злых и свирепых царях. Чтобы стреляли в безоружных людей, чтобы по городам и селам бродили толпы нищих и голодных людей и сотнями, нет, тысячами умирали от голода и холода! Чтобы люди боялись животным страхом протянуть умирающим руку с куском хлеба! Нет, вы только представьте себе, — Шалфей Горюныч отчаянно замахал руками, — Злоба в чистом виде напоминает самую обычную воду с голубоватым отливом. Вышел человек из дома в прекраснейшем настроении, ты незаметно плеснул на него этой водичкой — и готово! Настроение у него испортилось, злоба душит, кулаки чешутся! Улыбка встречного человека вызывает у него чувство отвращения, бешеной ненависти! И как маленький горный ручей, который, сбегая с гор, превращается в могучий водопад, так и злоба от нескольких капель становится бурным мутным потоком, который все смывает на своем пути, — Шалфей Горюныч уже не замечал сидевшего перед ним учителя. Глаза его горели, руки тряслись, щеки покрылись яркими пунцовыми пятнами. Он вытянул дрожжащие руки вперед:

— Вы, вы, вы… видели океан?! Сергей Иванович, океан? Настоящий океан с его безбрежной ширью, с его волнами-горами, багровыми закатами и жуткой черной глубиной? Нет? Жаль…Но все это не идет ни в какое сравнение с океаном злобы, когда тот катит свои волны из края в край, от человека к человеку и так по всему свету! По всему свету!!

Сергей Иванович устало мотал головой. Все ему стало казаться каким-то кошмарным бредом, наваждением, которое должно вот-вот кончиться, но неизвестно почему все не кончается. Потом это стало казаться ему палатой в сумасшедшем доме, хотя Сергей Иванович твердо знал, что в таких домах только врачи ходят в белых халатах, а не больные. А тут — все наоборот.

— Да, — продолжал Шалфей Горюныч, — Вот, я вижу, поднялась крутая океанская волна и католики темной Варфоломеевской ночью режут гугенотов. Мелкая рябь на воде — это сжигают на кострах ведьм и обезумевшая толпа ревет и беснуется при виде яркого пламени! А вот и черные глубины океана — это лагеря смерти. — Шалфей Горюныч замолчал. Глаза его расширились и остекленели, нижняя губа тряслась и с нее на пол стекала желтая тягучая слюна.

Он несколько секунд стоял неподвижно, будто оцепенел от ужаса черных глубин. Но потом тряхнул головой и весело глянул на Сергея Ивановича:

— Не утомил ли я вас? Нет? — он хотел еще что-то добавить, но тут резко, истошно завыла сирена и над пультом замигала огненно-желтая надпись «Авария с цветком!» Шалфей Горюныч подбежал к пульту, стал лихорадочно нажимать на все кнопки подряд, стараясь ликвидировать аварию, но все усилия были тщетны. Надпись над пультом становилась все ярче и ярче, а сирена завыла так, что у Сергея Ивановича все внутри похолодело.

— Горит! Горит цветок!! У-у-у!! — Шалфей Горюныч заскрипел от злобы зубами и несколько раз стукнул кулаком по пульту, — Это же катастрофа!! Пожар можно потушить лишь имея полный ускоритель злобы, а он совершенно пуст!!! — он так взглянул на Сергея Ивановича, что, казалось, этим взглядом он хочет испепелить учителя. Резко, неожиданно распахнулась дверь и на пороге ускорителя показался бледный и трясущийся Цеппелин:

— Шеф! Злоумышленники повредили внутренний аварийный пульт. Накопитель пуст. А все, что в него попадает, моментально испаряется!

— Знаю! — сквозь зубы процедил Шалфей Горюныч, — Сейчас будет взрыв! Горит цветок. Мы сможем еще некоторое время продержаться, если прокачаем ускоритель! Вытолкай быстро этого учителя — недотепу в ускоритель!

Цеппелин схватил учителя в охапку и быстро вытолкал его в тот самый подвал, из которого Сергей Иванович совсем недавно выбрался. Дверь за ним моментально захлопнулась.

— Прокачать ускоритель! — Цеппелин повернул аварийный рубильник и в комнате сразу же поднялся легкий ветерок. Он быстро усиливался, а в самом ускорителе быстро превратился в самый настоящий ураган.

— Хорошо! — Шалфей Горюныч криво усмехнулся, — Продержимся! Время есть! Еще не все цветки горят! Вызывай всех сюда, пока не поздно!! Все должны вернуться до взрыва!

Варежкин пришел в себя и долго не мог сообразить, где же это он находится. В голове все гудело, в желудке все урчало от голода и почему-то сильно болели кисти рук. Он осторожно приоткрыл глаза и увидел, что стоит на большой поленице дров и привязан к столбу. На шее у него висела табличка с надписью «колдун». Варежкина аж передернуло.

— Если ты, Джон, прибил этого колдуна до смерти, я и тебя сожгу с ним вместе! — Буагильбер был необычайно зол и искал на ком бы эту свою злобу сорвать.

— Сэр Бриан! — раздался со стены голос Фрон де Бефа, — Побыстрее запали костер со своим колдуном и поднимайся на стену. Черный Рыцарь повел своих разбойников на приступ!

— Сейчас, Фрон де Беф! — отозвался Буагильбер, — Это не первый колдун, который будет сожжен во славу матиери-церкви и не последний! А-а-а! — удовлетворенно протянул Буагильбер, заметив, что Варежкин очнулся, — Ну, считай, Джон, что ты заново родился! Бегом за факелом!

Буагильбер подошел вплотную к поленице дров, которая должна была в самое ближайшее время превратиться в пылающий костер, и, с усмешкой глядя на Варежкина, сказал:

— Ну, что, колдун, думал избежать законного возмездия? Думал обмануть меня, Бриана де Буагильбера? Ха-ха!!

Варежкин немного помолчал, облизал свои сильно пересохшие губы и только потом каким-то не своим, а чужим, хриплым и срывающимся голосом, спросил:

— У вас что, гражданин Буагильбер, телевизора нет? Вы бы лучше смотрели «Клуб кинопутешественников», может быть, тогда и не были бы таким живодером!

— Ты, что, колдун, вздумал еще на костре издеваться надо мной? Джон, факел!! — прибежал Джон с факелом и встал по стойке «смирно» перед Буагильбером, — Зажигай!!

— Стой!! — закричал Варежкин, почувствовав, что очень скоро здесь может запахнуть жареным, — А последнее желание? Оно всем полагается!

— Ах, да! — поморщился Буагильбер, — Давай сюда свое последнее желание, но только побыстрее! Небось хочешь свои колдовские корешки и снадобья жене и детям оставить?! А?

— Нету у меня жены и детей, — отозвался Варежкин.

— Хе! — хмыкнул довольный Буагильбер, — Родителей нет, жены нет, детей нет — ну, точно колдун! — в этот момент раздались тяжелые удары топора в ворота замка, — Давай быстрее, колдун! Враг уже подошел к воротам!

— Буагильбер! — раздался со стены крик Фрон де Бефа, — Черный Рыцарь начал рубить ворота замка! — под мощными ударами топора Черного Рыцаря ворота замка жалобно стонали и были готовы вот-вот рухнуть.

— Однажды в Палестине я такую картину уже видел, — пробурчал про себя Буагильбер, — На такой отчаянный шаг мог решиться только один рыцарь на все крестоносное войско — король Ричард Львиное Сердце! — и, повернувшись к Варежкину, рявкнул, — Ты скоро, колдун?

— Мне бы попрощаться с моей пионерской дружиной! — дрожжащим голосом попросил Варежкин, в душе надеясь, что те люди, которые напали на замок, наконец-то сломают ворота и спасут его. В ответ Буагильбер с Джоном удивленно переглянулись.

— Нет, — хмуро отозвался Буагильбер после некоторого раздумья, — С дружиной нельзя. В замке Торкилстон может находиться только моя дружина и Фрон де Бефа. А пионерской здесь быть не положено. Так что проси чего-нибудь другого.

— Ладно, — Варежкин решил пуститься на хитрость, — В нашем роду прежде, чем сгореть на костре, цветы нюхают. А тут как раз у меня в кармане цветок имеется.

Джон вопросительно взглянул на Буагильбера. Тот утвердительно кивнул головой.

Джон вопросительно взглянул на Буагильбера. Тот утвердительно кивнул головой. Джон залез в карман, вытащил оттуда смятый желтый цветок и поднес его к носу Варежкина. Варежкин втянул носом воздух, сказал «ах!» и сделал блаженное лицо.

— Да, — сказал Буагильбер, — Вот бы все колдуны и ведьмы с такими счастливыми лицами горели на костре! А то кричат, ругают всех и даже самого папу римского! — вместо ответа Варежкин еще раз втянул воздух носом и уже собирался оторвать зубами лепесток, как Буагильбер сказал:

— Джон, дай-ка и мне понюхать колдовского цветка! — Варежкин только и успел щелкнуть зубами, как голодный волк, — И зажигай!

— Все пропало! — подумал Варежкин и затравленно посмотрел в сторону Буагильбера. Но Джон не успел донести цветок до Буагильбера. Цветок вдруг ярко вспыхнул в руках Джона, всех ослепив на какой-то миг, и пропал.

— Наваждение! — охнул Буагильбер и потянулся к мечу.

Тяжелый пыльный ветер загудел, завыл и медленно стал поднимать вверх Варежкина вместе со столбом, к которому тот был привязан, и дровами. Потом вдруг все исчезло, ветер стал стихать и уже неизвестно откуда донесся крик:

— Прощайте, дорогой сэр рыцарь! Рад был с вами познакомиться! Передайте пламенный пионерский привет королю Ричарду и почаще читайте книги!

— Хм! — Буагильбер с досады, что упустил колдуна, плюнул и пробурчал, — Этот колдун похоже прав. Черный Рыцарь удивительно похож на короля Ричарда! Только такая дубина, как Фрон де Беф, этого не видит.

Хрум-чавк…Хрум-чавк… Карета медленно тащилась по грязной и унылой дороге, переваливаясь с боку на бок и ежеминутно грозя развалиться.

— Ну, Франция! Ну, и тоска! — думала Аграфена, с кислой улыбкой поглядывая в окошко кареты, — Хоть бы кто догадался цветник на обочине разбить али надпись какую выложить из белых камушков. Скажем, «Счастливого пути!» или, что еще лучше, «Слава труду!» Прочитает проезжающий маркиз надпись и на душе у него сразу же станет теплее. И кучер — ведь наш же человек, из трудового сословия! — не будет так громко и монотонно храпеть, а будет обращать внимание пассажиров на такие интересные места с надписями. «Обратите, господа, внимание на плакат слева от дороги. Колхоз имени графа де Рошфора обязуется в этом году сдать яиц и шерсти в три раза больше, чем до взятия Ларошели! Для тех, кто не успел прочитать плакат полностью, объезжаю его кругом еще раз!»

Аграфена, которой в конце концов крепко наскучило сидеть одной и предаваться мыслям о благоустройстве дорог во Франции, высунулась в окошко, с явным намерением завязать беседу с кучером:

— Послушай, любезный, — начала она издалека, — А кто нынче правит Францией?! Людовик десятый или же с каким другим номером?!

Кучер, мирно дремавший на козлах, вдруг резко выпрямился, будто его кто в спину чем-то острым ткнул, крикнул что-то нечленораздельное не то с перепугу, не то спросонья, и что было сил хлестанул ни в чем не повинных лошадей. Лошади, до того лениво перебиравшие копытами по дороге, так сиганули вперед, как не отваживались даже в дни своей далекой молодости, и карета понеслась. Но уже через минуту раздались выстрелы, карета резко остановилась и несколько мужских голосов одновременно закричали:

— Карета!! Карета миледи!!

— А-а-а!!! — завизжал тоненьким голосом кучер, — Мушкетеры короля! — и, резво спрыгнув с козел, кинулся бежать в лес.

Дверца кареты распахнулась и чей-то властный, чуть гнусавый голос приказал:

— Выходите, миледи! Мы давно вас здесь ждем, — Аграфена оперлась на протянутую ей руку и вышла из кареты.

— Атос, вы кому дали руку? Это же не миледи! — удивленно вскричал молодой человек с жиденькими усиками и длинными черными волосами. Атос медленно повернул голову, внимательно посмотрел на Аграфену и криво усмехнулся:

— Милый д'Артаньян! Я вам все время говорил и повторяю еще раз, что эта женщина крайне коварна. И способна на все! Ведь вы же не станете утверждать, что карета не ее. И карета ее, и кучер ее, и лошади ее. Значит, и это, — Атос снова внимательно посмотрел на Аграфену, — Это — она!

— Д'Артаньян?! — встрепенулась Аграфена, — Мне как раз нужно его убить!

— Вот видите?! Что я вам говорил, д'Артаньян? Она хочет убить вас, как уже убила бедную госпожу Бонасье! Надо срочно ехать за палачом! — Атос лихо вскочил на коня и ускакал.

Аграфена поняла, что над ее жизнью нависла опасность и надо что-то срочно придумывать. Портос и Арамис крепко привязали Аграфену к дереву и недалеко развели небольшой костер.

— Как голову ей срубим, надо будет плотно пообедать. — сказал Портос, подбрасывая дрова в огонь. Но не успел он поставить кипятиься воду, как вернулся Атос. Рядом с ним шагал человек в красном одеянии с огромным топором на плече.

— Знакомьтесь, друзья, — Атос кивнул в сторону человека в красном, — Палач из Лилля. У него свои счеты с миледи. — Палач молча склонил голову. — Приступайте к делу, мастер.

Палач снял с плеча топор и стал медленно его точить. Арамис подошел к Аграфене и мягко проговорил:

— Миледи! Сейчас вам отрубят голову и в таком виде вы предстанете перед Творцом. Я за вас буду молиться. Какая молитва у вас самая любимая? — Аграфена в ответ только промычала что-то невнятное. В это время палач перестал точить топор и кивнул Атосу — мол, все в порядке, и можно приступать к делу.

— Рубите, мастер! — Атос махнул рукой. Аграфена, которая еще надеялась на како-то чудо, вдруг окончательно поняла, что дела ее плохи. И если она сию же минуту не придумает ничего путнего, то ей несдобровать. Она с тоской посмотрела на д'Артаньяна и тут ее осенило:

— Д'Артаньян! Дорогой! Я вас всегда так любила! Неужели же вы позволите совершиться этой несправедливости? Неужели же вы меня покинете? — д'Артаньян, которого на всякий случай крепко держали за руки Арамис с Портосом, глянул на Аграфену, охнул, не то от удивления, не то от боли, его мучавшей, и снова опустил голову, — Д'Артаньян, будьте так любезны! Подойдите ко мне, возьмите из кармана цветок и погадайте мне на прощание на «люблю — не люблю»! — д'Артаньян подошел к ней, вытащил цветок и снова охнул:

— О-о!! Желтый цветок разлуки! — но не успел он оторвать и один лепесток, как цветок у него в руках загорелся, а Аграфена вместе с дубом, к которому была привязана, растаяла.

— Что же вы наделали, д'Артаньян! Она снова ускользнула от нас! — в отчаянии закричал Атос, — Где нам теперь ее искать? В Англии? У кардинала? Где?

И только на опушке леса Рошфор, внимательно наблюдавший за всем происходящим, недовольно поморщился и процедил сквозь зубы:

— Я так и знал. Опять пионеры! Надо непременно сообщить кардиналу! — и вонзил шпоры в бока лошади.

Когда Сергея Ивановича выталкивали за дверь, он все же успел схватить свой портфель с тетрадками и классным журналом. Цеппелин так сильно толкнул его, что учитель не устоял на ногах и упал. Дверь сзади закрылась и стало абсолютно темно. Поднялся легкий ветерок.

— Сергей Иванович, вы не ушиблись? — откуда-то сбоку раздался знакомый голос, — Это я, Огурцов. — вспыхнул свет карманного фонарика и учитель не без удивления увидел Кольку Огурцова, перепачканного с ног до головы. — А там еще Витька лежит!

Сергей Иванович быстро поднялся.

— Ну, и дела! Уж кого-кого, но вас тут никоим образом встретить не ожидал, кхм! — он начал было рассказывать ребятам о лаборатории и о старушках, обо всем том, что ему рассказал Шалфей Горюныч, но ветер все усиливался и усиливался, не давая вести беседу. Наконец, он стал таким сильным, что подхватил всех троих и понес в неизвестном направлении. Они еще продолжали что-то кричать друг другу, но разобрать ничего было нельзя. Потом совсем близко, буквально за ухом, что-то крякнуло, и Колька вдруг увидел, что все они, втроем, спокойно сидят на маленькой скамеечке на школьном дворе. Первым пришел в себя Сергей Иванович:

— Ребята, бежим! В школу!!

Ловко прошмыгнув мимо тети Дуси-вахтерши, которая как всегда дремала у входа в раздевалку, они забежали на третий этаж, в самый конец коридора. Там, за большим раскидистым фикусом, было решено устроить штаб. Сергея Ивановича единогласно избрали главнокомандующим. Витьку было решено назначить офицером связи и оставить служить при штабе. Колька получил должность ответственного за связь с милицией. У входа в штаб на контрольно-пропускном пункте решили никого не ставить — там дремала тетя Дуся.

Колька ловко прошмыгнул мимо тети Дуси и отправился выполнять боевое задание — сообщить оперативные сводки добровольной народной дружине. Внимательно оглядываясь по сторонам, прячась за фонарные столбы и деревья, Колька быстро прибежал к небольшому дому с вывеской «Опорный пункт охраны правопорядка».

— Ага! — громко сказал Колька, ни к кому конкретно не обращаясь, — Вот сюда мне и надо! — и только он собрался войти в дом, как сзади неожиданно и резко прозвучало:

— Стой! Попался, голубчик?! Повернись и отвечай! Предупреждаю, говорить только правду! — Колька поднял руки кверху:

— Выследили враги! — подумал он, — Но старушки не дождутся от меня ни одного звука, — он повернулся и от изумления даже открыл рот — такого в Кряжске он еще не видел!

На каменном постаменте, где раньше стояла скульптура хрупкой, тоненькой девушки с огромным веслом и отбойным молотком, олицетворяя собой единство спорта и труда, теперь возвышался сам Главный Дружинник города, известный всем под именем Лоб. Лоб стоял на постаменте, выставив вперед правую ногу, а правую руку заложив за лацканы пиджака дореволюционного покроя. Неподалеку, на свежей молодой травке, расположился с мольбертом Коала-Лумпур

— крупнейший кряжский художник.

Коала-Лумпут был не просто крупнейший художник — он был просто единственный, а потому многие жители Кряжска знать не знали и ведать не ведали кто такие Суриков и Репин, зато с Коала-Лумпуром всегда крайне вежливо раскланивались, надеясь хоть так запечатлеть свой лик для Всемирной Истории.

— Во!! — вырвалось у Кольки, — Ну, натуральный Наполеон! Только вот шляпы-треуголки не хватает! — Лоб смущенно кашлянул в кулак:

— Ты лучше брысь отсюда, мелюзга! И не мешай пустой болтовней маэстре Коале работать. Ты кто такой? — Но Колька не стал ему отвечать, а подошел к картине поближе. Она была уже почти готова и внизу уже была подпись «Великий отец-дружинник играет в шахматы с ходоками». Только лицо все никак не получалось. То взгляд не тот — слишком много несвойственной задумчивости, — то улыбка больно брезгливая — короче, то одно не так, то другое не эдак! Коала уже заметно нервничал, отчего работа шла еще медленнее.

— Маэстра, как там моя голова?

— Минуточку! — отвечал Коала-Лумпур, — Я сейчас проницательности во взор добавлю, чтобы каждый зритель чувствовал себя перед картиной непойманным преступником. Чтобы ему хотелось сразу же во всем сознаться. — Лоб снова замер на постаменте.

Колька с видом знатока покачал головой:

— Да, маэстро, ваше полотно несомненно сделает честь и Третьяковке, и Лувру! — и, с минуту помолчав, добавил, — Если это творение вместо половичка бросят у входа. Все будут с удовольствоем вытирать об него ноги. Что интересно, качество картины при этом не изменится!

— Бр-р-рысь, мелюзга!! — злобно зашипел Коала-Лумпур и топнул ногой. Колька хмыкнул и ленивой походкой подошел к пьедесталу:

— У меня вот какое дело, гражданин Керенский! Ах, простите, Наполеон Бонапарт! В нашем городе появилось множество старух-ведьм. Их надо срочно всех арестовать, пока они злобой не затопили весь город!

— Все старухи — ведьмы, — философски заметил Лоб, — Так-так-так! Надо что, всех старух попереловить и попересажать, так? А в городе у нас их несколько тысяч…

— Да, нет…— поморщился Колька, — Надо поймать не всех, а только ведьм, которые живут в котловане. Я их знаю и покажу дружинникам.

— Ага, так-так-так, ясно! Тут надо думать! — Лоб подпер щеку кулаком, — Тут надо крепко думать!

Колька краем глаза видел, как вдруг преобразился Коала-Лумпур. Видимо, у него открылось второе дыхание, а может и еще что. Но глаза у Коалы загорелись, он стал весело посматривать на пьедестал и мурлыкать какую-то песенку. Через десять минут, которые Лоб заполнял однообразным «так-так-так», словно работал напольными часами, Коала-Лумпур блаженно закрыл глаза, горделиво вскинул голову и произнес:

— Готово! — и, отойдя на несколько шагов назад, стал любоваться своей картиной. Вторым подошел к полотну Колька и начал громко хохотать, показывая на картину пальцем.

— Ну, точно Репин! «Турецкий султан после прочтения письма от запорожцев»!

— Ты что это нарисовал, так-так-так?! — Лоб старался быть сдержанным, понимая, что имеет дело с художественной ценностью, еще не понятой и неоцененной современниками. — Это еще почему, так-так-так, я стою вверх ногами и почему у меня нет лица?!

— Надо понимать живопись! — Коала закрыл спиной свое творение от наступающего Лба, — Художник видит не самого человека, а его отношение к жизни!! На лице всегда видны мысли человека, а если лица нет, то и мысли такие!

— Сейчас же порви эту гадость, так-так-так!! — Лоб продолжал решительно наступать на художника.

— Нет! — взвизгнул Коала, — Ни за что! Я честный художник!! — и раскинул руки в разные стороны. Наконец, не выдержав натиска Лба, а, может быть, просто здорово трухнув, Коала схватил свою картину и, высоко задирая ноги, кинулся бежать прочь. Водители, издали завидев бегущего Коалу с картиной, резко сбавляли скорость и прижимались к обочине дороги. Редкие прохожие испуганно прижимались к заборам.

— Держи вора!! Вора!! — Колька от натуги чуть не сорвал голос, — Ой, умру со смеху!… Держи, держи Рембрандта!!

— Держи вора!! — также истошно завопил Лоб и бросился догонять Коалу-Лумпура. На голос своего командира из дома на крыльцо высыпала большая толпа дружинников, но уже никого не увидала, кроме отчаянно хохочущего Кольки.

— Эй, парень, что командир приказал делать? Где воры? — Колька посмотрел на толпу дружинников, которые грозно крутили головами в разные стороны, и скомандовал:

— За мной! — и побежал вслед за Коалой и Лбом.

Но как ни бежали быстро дружинники с Колькой во главе, догнать им Лба, а тем более Коалу-Лумпура так и не удалось. Зато как только Колька встречал хоть одну старушку, он отрывисто командовал:

— Ар-р-рестовать!! — и двое очередных дружинников отделялись от толпы, вежливо арестовывали всех подозрительных старух и отводили в опорный пункт. В каких-то полчаса было арестовано и доставлено в опорный пункт несколько десятков старушек. Когда Колька с последними дружинниками вернулся назад, следствие по делу о нечистой силе уже шло полным ходом. Помошник Главного Дружинника Петр Кузьмич Околоточный лично вел допрос задержанных:

— А скажи-ка мне, гражданка-старушка, куда это ты направлялась с двумя ведрами соленой капусты?

— На базар, касатик, на базар! — отвечала очередная старушка, ласково поглядывая на Околоточного и стараясь его разжалобить. Все-таки власть и немалая!

— А я тебе не верю! — отвечал старушке Околоточный и грозно хмурил брови, — Небось, капустой водопровод хотела засорить?! Или двигатель автомобильный, а?! — но вместо ответа старушки, окончательно сбитые с толку мудреной логикой Околоточного, всплескивали руками и начинали плакать:

— Голубчик! За что ж ты меня в преступницы-то записал? Ох, горе-то какое!…

Когда Колька вошел в помещение опорного пункта, еще ни одной старушки не выпустили. Помещение не было расчитано на массовое задержание преступников и мест всем не хватило: сидели кто на чем смог устроиться. И почти у всех были огорченные и испуганные лица. У Кольки аж в глазах защипало и он как-то сразу в глубине своей души осознал всю свою вину.

Колька быстро оценил обстановку и нашел выход из этой неприятной обстановки. Он выпросил у одного дружинника книгу и, подойдя к Околоточному, положил ее на стол перед ним:

— Вот, достал!

— Что это? — грозно спросил Околоточный, — Улика?

— Нет, — шепотом ответил Колька, — Здесь подробно излагается новый метод раскрытия опасных преступлений. Дедуктивный метод называется. Автор книги, некий Конан-Дойль, убедительно доказывает преимущества нового метода перед всеми старыми на многочисленных примерах. Все взято из жизни известного сыщика Холмса. Лоб приказал срочно освоить новый метод!

— Понял! — также шепотом ответил Кольке Околоточный и сразу же открыл книгу на первой странице.

Увидев, что начальник стал читать книгу и даже подсел поближе к окну, дружинники радостно заулыбались, а старушки заметно приободрились. Трое дружинников на цыпочках, чтобы никоим образом не отвлечь Околоточного от чтения книги, подошли к Кольке и шепотом спросили, что же им делать дальше.

— Надо, — также тихо ответил им Колька, — Задержать вон тех двух бабок, которые сидят на своих тюках и радостно улыбаются, когда все другие плачут. Сдается мне, что я их уже где-то видел. — Колька скосил глаза и показал на двух старушек, которые не смотря на многочисленные строгие предупреждения со стороны Околоточного, лузгали семечки, сплевывая скорлупу на пол. — Вот тех, на которых коричневые пальто.

Дружинники утвердительно кивнули головами — мол, поняли, — подошли к этим двум старушкам и вежливо им сказали:

— Бабульки, вы бы прошли к столу. Там вам лузгать удобнее будет! — те между собой переглянулись, вот тут-то дружинники их за руки и схватили.

— Гелла, бежим!! — вдруг заорала во все горло одна из старух и на глазах у опешивших дружинников обе старушки превратились в больших фиолетовых кошек.

— Держи их крепче!! — закричал Колька, но было поздно. Дружинники от неожиданности выпустили кошек, которые стремительно бросились к выходу. Оба оставленных старушками тюка вдруг окутались густым белым дымом и рассыпались на сотню маленьких серых мышей. Старушки заголосили, а Петр Кузьмич, на секунду оторвавшись от книги, тихо охнул и потерял сознание.

Колька с дружинниками побежал за фиолетовыми кошками. Несколько раз на бегу он бросал в них камни и каждый раз удачно.

— Что? Получила? — кричал он кошкам, — Город в злобе утопить собиралась? Вот еще получай!

На бегу Кольку догнал почтальон и вручил телеграмму. Колька развернул ее и с большим удивлением прочитал «Подбегая славному городу Москве прошу выслать главпочтамт три рубля кушать хочется Коала Лумпур». Он сунул телеграмму в карман, надеясь после повнимательнее ее прочитать, и еще быстрее припустил за кошками.

Некоторые старушки, завидев толпу дружинников, преследующих кошек, бросали на землю свою поклажу и также начинали убегать от преследователей, на ходу превращаясь в фиолетовых кошек. Так что очень скоро Колька с дружинниками гнал перед собой несколько десятков кошек. Прохожие крестились, плевали через левое плечо или просто в изумлении останавливались.

— Кошки бегут к котловану! — закричал на бегу Колька, — Надо отрезать им путь к отступлению! — но догнать кошек уже не удалось. Они все вдруг, разом юркнули под землю, словно туда вела широкая дорога. Колька напоследок запустил в них камень, но тот звонко ударился о землю, запрыгал по тропинке и улетел в котлован. Колька внимательно проследил за камнем и, когда поднял глаза, сердце у него замерло… Огонь буквально на глазах разгорался все сильнее и сильнее. Ветер, усиливающийся с каждой минутой, помогал огню…

Петрович долго не мог придти в себя после того, как в ванной он сначала ошпарился кипятком, а потом он сам еще искупался в ледяной воде пруда, что в самом центре города. Вернувшись домой после купания, Петрович долго отлеживался под теплым ватным одеялом. Отлежавшись под одеялом, Петрович робко высунул голову и глянул в окно.

— Ого, — подумал он, — Что-то ветер усиливается. Никак, к дождю. А с этого бедного дерева ветер обязательно сорвет все листочки. Стоп! — сказал сам себе Петрович и даже подпрыгнул на кровати, — Это какие еще листочки в Сибири, да еще очень ранней весной?! — все внутри у него сжалось в предчувствии чего-то непонятного.

Петрович был с детства очень любопытен. Он быстро оделся и вышел на улицу. Прямо перед подъездом рос высоченный дуб с сочными, зелеными листьями и крупными желудями. А к дубу была привязана… У Петровича даже руки затряслись, когда он увидал свою соседку Аграфену. Он быстро подбежал к ней и стал развязыват веревки, испуганно-торопливо повторяя:

— Я-то думал, что дубы в Сибири не растут… А тут ты с желудями… Кто ж это тебя так, а?

Когда веревки были развязаны, Аграфена потерла затекшие руки и как-то необыкновенно внимательно посмотрела на Петровича, будто впервые его видела:

— Граф! Вы спасли меня от верной гибели. Я сейчас же доложу о вашем подвиге кардиналу. — Аграфена повернулась и медленно пошла, не разбирая дороги.

— Да, не граф я, Аграфенушка, не граф, — забормотал испуганный Петрович. Он случайно взглянул на небо и увидел как высоко под облаками пролетал самый обычный бык, смешно шевеля ногами.

— Да, — подумал Петрович, которому стало совсем не до смеха, — Ветер действительно усиливается, уж коли быки стали так высоко летать. А вот с Аграфеной, видать, не все в порядке и надо бы «Скорую» ей вызвать…— и Петрович пошел вслед за Аграфеной, стараясь не отставать.

Вдруг Петровича слева и справа крепко взяли под руки. Петрович весь внутренне сжался, думая, что это разбойники. И действительно, если уж быки летать начали, то почему бы не попасть в руки разбойников среди бела дня? Да, и мало ли кто может напасть на честного человека в городе, в котором много фиолетовых кошек, а дубы ранней весной покрыты сочной листвой? Он покосился налево, потом направо и увидел своих старых знакомых — Мишу Ежевику и Лену Мякину.

— А-а! — облегченно вздохнул Петрович, — Это вы! А я уж думал, что разбойники на меня напали!

— Надо идти, — вместо ответа сказала Лена каким-то не своим голосом и при этом ни один мускул лица у нее не дрогнул. От этого «надо идти» Петровичу стало не по себе, а в ногах появилась слабость. — Надо всем идти. Чтобы уничтожить зло.

— Надо, — как эхо отозвался Ежевика.

— Надо! — глухо сказал сзади Тимка Невин.

— Надо, так надо, — согласился Петрович. Все равно другого выхода у него не было и он стал веселее шагать со всеми к котловану.

Толпа, которая окружала Петровича, постоянно увеличивалась. Слышалось отчетливо только одно слово «надо!!». Петровичу вдруг стало казаться, что вокруг него собрались все двоечники и троечники города, что где-нибудь возле котлована сейчас будет торжественное собрание и его обязательно выберут президентом общества «три плюс два».

— Надо уничтожить все места, где может затаиться эта злобная сила! Надо уничтожить сердце этого зла! — а ветер все крепчал и крепчал, подгоняя Петровича и его спутников. Под конец они уже бежали и говорить стало совершенно невозможно.

Неожиданно из школьного двора выбежали Витька с Сергеем Ивановичем, которые гнали перед собой огромного фиолетового кота. При их появлении Ежевика что есть силы заорал:

— Держи нечистую силу!! — началась погоня. Ежевика даже залаял на кота, думая, что тот от страха залезет на дерево. Но кот еще быстрее побежал и перед самым котлованом будто провалился сквозь землю.

— Там, на костре, Варежкин! — перекрывая шум ветра закричал Колька. — За мной!! — но не успел он взмахнуть рукой, как раздался оглушительный гром, который бывает только летом во время очень сильной грозы. Но весто дождя вдруг сильная теплая волна ударила в грудь и в душе у каждого что-то защипало. Комок подкатил к горлу, будто то, к чему ты давно, за много лет привык, именно сейчас теряешь навсегда. Колька почувствовал, что вот так, сразу, рывком, он стал совсем другим человеком. Чище что ли — Колька так и не понял. Он закрыл глаза и ладонями провел по лицу.

Ветер стих, будто его и не было вовсе. Многие удивленно оглядывались, не понимая, что же произошло, растерянно — удивленно улыбались и терли руками лица. Колька заметил, что Лена Мякина плачет и подошел к ней:

— Ты чего это? Что случилось?

Сзади к ней подошел Варежкин, которого с последними раскатами грома выбросило из котлована, и тоже спросил:

— Лена, ты чего плачешь?

— Там только что был Варежкин, — сквозь слезы проговорила Мякина и показала пальцем на котлован, — И его убило!

— Видать и впрямь убило, — как эхо повторил за ней Варежкин и тоже тихо заплакал.

История эта кончилась также внезапно, как и началась. В ближайший воскресный день, когда все нормальные люди отдыхали и обсуждали последние городские новости, когда милиция безуспешно пыталась найти вход в таинственное подземелье, совсем неожиданно приехали каток и бульдозер, появились машины с асфальтом и гравием и за пол дня так все заровняли, что хоть танцплощадку открывай. И таблички вокруг появились «Торговля на площади запрещена. Штраф 10 ефимков». Правда, откуда появились машины и трактора, кто на них работал в воскресный день, — так и осталось загадкой для жителей города и по сей день.

Варежкин после всей этой истории будто заново родился. Седьмой и восьмой классы закончил на одни пятерки и поступил в торговое училище. Блестяще его окончил и вот уже два года работает простым продавцом. Со всеми людьми ласков и обходителен, а со старушками в особенности.

Считает Варежкин только в уме, но как лучший отечественный калькулятор — до сотых долей копейки. На вопросы журналистов и следователей «С чего это у вас началось?» Варежкин отрицательно мотает головой и бессвязно мычит:

— Бык! Буагильбер! Костер! Худо!!

Аграфена обошла всех жителей Кряжска и всем без исключения задала один и тот же вопрос:

— А скажи-ка мне любезный (или любезная), как звали миледи? Ну, ту самую, что так сильно пострадала от королевских мушкетеров?

Кто отвечал ей, что так и звали — «миледи». Кто говорил, что «леди Винтер», а большинство пожимало плечами. Тогда Аграфена, счастливо улыбаясь и укоризненно качая головой, говорила:

— Эх, вы, грамотеи! А еще книжки читаете! Ее звали, — тут она делала глубокую паузу, чтобы подчеркнуть всю значимость сообщаемых ею сведений, — Ее звали Аграфена. Вот так-то!

Петрович серьезно увлекся бегом и бегает трусцой круглый год. Вот с тех пор, как ошпарился, так с тех пор и бегает, будто остыть не может. А у нас в Сибири бывают морозы и под шестьдесят, но даже это Петровича не останавливает.

Через две недели после всех описанных событий Миша Ежевика получил телеграмму: «Малюта Скуратов зпт рыжий пес зпт погиб взятии Пайды тчк ждем вторичной присылки пионера Ежевики продолжения Ливонской войны тчк пожалую шубу моего плеча тчк Иван Васильевич». Вот тут-то и напал на Ежевику страх. Целую неделю Миша ходил как в воду опущенный и все ждал, что его снова туда отправят. Даже учебники решил с собой взять, чтобы не отстать от товарищей. И заявление в милицию написал:"Я, Михаил Ежевика, не хочу идти на Ливонскую войну, которую развязали темные круги нашего далекого прошлого».

На длительное время за ним была установлена тайная слежка и всех старушек, которые приближались к Ежевике на десять шагов, подробно расспрашивали о том, почему они отрицают свое знакомство с Ежевикой, почему им кажется, что в Ливонской войне только кряжских пионеров и не хватает, а также на каком основании они преследуют ныне исправившегося двоечника? Распросы ничего не дали и потихоньку все успокоились.

Милицию в это время крайне беспокоило совсем другое дело — о пропаже известного художника Коала-Лумпура и Главного Дружинника Лба. Сразу же на следующий день после взрыва в котловане в милицию пришла телеграмма:"Пробегая город Брест шлю пламенный привет участникам борьбы нечистой силы убедительно прошу выслать три тугрика Каир кушать хочется Коала». Утром следующего дня газеты всего мира сообщили, что израильская военщина открыла ураганный огонь по неизвестному бегающему объекту, израсходовав при этом весь годовой запас боеприпасов.

Бульварная американская пресса поспешила объявить это новым российским секретным оружием, но Белый дом отказался как-либо прокомментировать эти сообщения, хотя и направил пару эсминцев в связи с этим к берегам Норвегии.

К вечеру того же дня тема НБО — неопознанного бегающего объекта — стала самой популярной в мире, особенно после крупных волнений на юге Африки. Тогда же в милицию пришла очередная странная телеграмма:"Заплыв мыс Доброй Надежды тире Южный полюс посвящаем празднику окончания борьбы нечистой силой тчк Коала тире Лумпур».

Уже на следующее утро начались крупные беспорядки в Южной Америке. Кокаиновые бароны — все как один! — отказались производить наркотики и сдались властям. Дотошные журналисты быстро выяснили, что все это связано с НБО. В Англииначали спешную подготовку эскадры для посылки к Фолклендским островам.

Когда в Соединенных Штатах и Канаде еще не успела схлынуть волна популярности нового вида спорта — бег с картиной, поднятой над головой — через две недели солнечным воскресным днем Кряжск встречал своих героев искусственными цветами. Первым пришел к финишу Коала, держа в руках выбеленный солнцем и океанической водой холст. На нем не было и следа краски. Вторым пришел, как и ожидалось, Главный Дружинник Лоб. Увидев, что холст совершенно чист, простил художника и крепко его расцеловал.

Так бы и закончилась эта история — улыбками, цветами, торжественными речами и прочим, если бы не Колька Огурцов. Его, да еще Лены Мякиной, на площади не было. Но больше всего виноват, конечно, Колька. Когда Ежевика посмотрел на картину, он сразу все понял. А когда в небе еще что-то громыхнуло и люди, подбросив в воздух своих героев, не стали их ловить, а кинулись по домам, Ежевика понял, что пора бежать и спасать Кольку с Леной. Кратчайшим путем Ежевика добежал до колькиного дома и сквозь щель в заборе стал внимательно осматривать двор… Ни Кольки, ни Лены нигде не было, но зато у входа в дровяной сарай сидел Илья Муромец и меланхолически точил огромный двуручный меч…