Колин ВладимирДжованна и ангел

ВЛАДИМИР КОЛИН

ДЖОВАННА И АНГЕЛ

Перевод с румынского ЕЛЕНЫ ЛОГИНОВСКОЙ

"Странное место для встречи", - подумала Джованна, останавливаясь под аркой Морских ворот.

Бриз, трепавший ее волосы, разносил в ночи тяжелые запахи моря, смешивающиеся с ароматами цветов и горьким привкусом трав. На минуту ей даже показалось, что она чувствует гарь Везувия. Но это был лишь обман чувств. Звезды сияли. Стрекотание кузнечиков, словно выделяемое камнями и пиниями, казалось звуковым эквивалентом непрерывных вспышек темносинего неба - ответ земли, подчеркивающий бесконечность небесного безмолвия.

"Я поторопилась", - подумала Джованна, взглянув на часы. В самом деле, до двенадцати оставалось еще несколько минут. Витторио никогда не опаздывал.. .

Она попробовала не думать о нем, чтобы отсрочить приход той неизбежной тревоги, которую вызывало у нее его присутствие, но поняла, что уже поздно. Впрочем, это даже лучше - пережить шок встречи до его прихода. Джованна глубоко вздохнула и закрыла глаза.

И, мысленно встретив странный взгляд серых глаз, идущий, казалось, издалека - даже тогда, когда Витторио находился рядом, - вдруг съежилась и опустилась на один из камней, которые не остывали даже за ночь. Ожидаемая, страшившая ее паника охватила все ее существо, до самых кончиков пальцев непреодолимая паника, в которой любовь сталкивалась с какимито темными инстинктами... В тщетной попытке овладеть собой и преодолеть дрожь тела, Джованна охватила руками плечи. Она пыталась убедить себя, что ее волнение смешно, но помнила, что его не смогли разогнать даже стихи, написанные после их первой встречи, хотя обычно они освобождали ее и позволяли вновь обрести себя; привычка тоже, казалось, не приглушила силы первоначального волнения - сопротивления мускулов, крови, всего ее существа тому очарованию, которое, каждый раз с новой и неизъяснимой силой, производил голос, взгляд, прикосновение руки Витторио.

- Почему я не могу быть спокойной, когда мы вместе? - спросила она однажды, но он лишь взглянул на нее своими серыми глазами, которые Джованна назвала в своих стихах нечеловеческими, и сказал с какой-то грустной нежностью: - Я тоже люблю тебя, Джованна.

Но она-то знала, что это неправда, то есть правда, что Витторио ее любит, но неправда, что любовь объясняет то странное чувство, с которым ей приходилось бороться. Все было запутано, как в какой-нибудь старинной повести ... Витторио не испытывал беспокойства, но смотрел на нее иногда со странным сочувствием, волновавшим ее больше, чем редкие взрывы его нетерпения, когда она жаловалась ему, что рядом с ним чувствует себя выбитой из колеи, словно ей приходится шагать по воздуху.

Она вздохнула и попробовала отогнать от себя мысли, которые вот уже месяц мучили ее своей неразгаданностью. Сейчас нужно было просто свыкнуться, подготовиться к моменту встречи. Она мельком взглянула на циферблат часов, и вдруг все запахи ночи разогнал так хорошо знакомый ей тонкий аромат. Джованна вскрикнула, вскочила на ноги и ее заключили в объятия.

Губы Витторио искали ее губ.

- Соскучилась? - спросил он, и Джованна молча кивнула, уткнувшись лбом в его грудь.

Он почувствовал, что она дрожит, как пойманный зверек, и с сочувствием подумал, что она и есть всего лишь несчастное животное, горячее и преследуемое инстинктами. Но тут же устыдился своей мысли и еще сильнее сжал ее в объятиях, стараясь успокоить.

- Посмотри, что я тебе принес, - сказал он.

Шаль взвилась легким облаком и опустилась на плечи женщины.

- О! - восхищенно произнесла Джованна.

- Мне дал ее один пилот. Он купил ее в Ксу-Ти у какой-то старухи ...

Шаль с Венеры была, казалось, соткана из крыльев бабочек.

- Если бы меня не тревожило так твое присутствие .. . - начала Джованна, но он легко отодвинул ее от себя и, положив ей на плечи ладони, просительно произнес: - Пожалуйста, Джованна, не надо ...

- Ведь я не видела тебя целую неделю, -пожаловалась она извиняющимся тоном.

- Я тебя тоже, - напомнил он, и снова прижал ее к груди. -У нас были неполадки на пусковой площадке ...

На этот раз Джованна отпрянула от него.

- Витторио ... почему ты не пришел прямо домой?

- Разве здесь плохо? - засмеялся он.

Но смех прозвучал как-то неестественно.

- Почему, Витторио?

- Потому что... разве ты когда-нибудь гуляла ночью по Помпее? ... Вот видишь, я так и думал! Мы поднимемся с тобой к храму Аполлона, потом пройдем к Форуму. Севодня полная луна...

- Нет, - словно смиряясь, прошептала Джованна.

- Все напрасно. Я никогда не пойму...

Прекрасно зная, о чем она думает, Витторио все же возразил: - Сейчас поймешь .. . Ведь ты со мной ... Я объясню тебе все, до мельчайших подробностей ...

И, обняв ее за плечи, слегка подтолкнул вперед. Они шагнули на каменные плиты старинной улицы, и в тот же миг, как механизм, включенный их шагами, где-то запел соловей. Вокруг было тихо. Легкая шаль согревала плечи женщины. Луна искажала огромные тени, неправдоподобно вытягивая их, и при каждом движении ног они еле уловимо скользили. Витторио молчал. Было непонятно, забыл ли он свое обещание или считал, что начинать разъяснения еще рано. Покорившись его решению, Джованна пыталась угадать смысл этой прогулки среди стен города, который Везувий погубил более двух тысяч лет тому назад, парадоксальным образом подарив ему тем самым бессмертие.

Пытаясь что-то понять, она вновь перенеслась в тот вечер, когда впервые увидела Витторио. Джованна читала свою поэму, написанную по случаю дня Космоса, и когда она спускалась по ступеням эстрады, в ее ушах вce еще раздавался гром аплодисментов. Шумная, возбужденная толпа молодежи окружила ее, требуя автографов, и она улыбалась, слегка ошеломленная. И вдруг чувство упоения исчезло. Подняв глаза от пластинки, которую ей протягивала девушка с высокой прической, она испытала шок встречи со странными серыми глазами. Прислонившись к стене, Витторио стоял возле одного из боковых выходов и смотрел на нее с мягкой иронией, как существо с другой планеты, забавляющееся, глядя на игры низших существ. Именно этот образ промелькнул у нее в голове ... Существо с другой планеты...

Она вздрогнула и посмотрела в лицо Витторио, освещенное луной. Мужчина повернулся к ней и улыбнулся, но улыбка была какой-то механической, и Джованна поняла, что его что-то волнует, какие-то мысли. "Он оказался там не по своей воле, - подумала она. - Почему все так сложно? Все люди радуются, полюбив, и только я..." Она подавила вздох и снова перенеслась на месяц назад. И вспомнила, как, отвернувшись, хотела продолжать раздавать автографы и как больше не могла подписываться, словно разучилась писать или забыла, как ее зовут. Минута, похожая на вечность пролетела за то время, пока она рассматривала свое магнитное перо; потом она перестала противиться и скользнула взглядом по лицу сероглазого мужчины. Он был на голову выше всех окружающих. Лицо его показалось ей загорелым и необычайно красивым, а глаза такими светлыми, словно это были две раковины, инкрустированные на глиняной маске с суровыми чертами, которые смягчала лишь не сходящая с губ улыбка. И тут она услышала крик.

Вероятно, кричала какая-то женщина, но более страшного звука Джованна не слышала даже в кошмарах.

Казалось, это было само страдание, к которому присоединилось потом все остальное - и скрежет, доносившийся из-под пола, и шум голосов, и тысячеликая толпа, и красные языки пламени, игравшие сразу и на сцене и в глубине зала. Занавес тоже загорелся, и пылающая масса обвалилась где-то рядом с Джованной.

Люди толпились, пытаясь пробраться к боковым выходам. Джованну подхватил поток тел, и она почувствовала, как что-то страшно сжало ее грудную клетку.

И, прежде чем потерять сознание, увидела невообразимо близко обожженное солнцем лицо, на котором сверкали почти белые раковины серых глаз.

Придя в себя, она увидела, что лежит на траве в парке.

В ее ноздри бил едва уловимый аромат какого-то незнакомого цветка, и серые глаза смотрели на нее без следа иронии. Она вздрогнула и, почувствовав у себя на голове мокрый платок, решила, что дрожит из-за холодного компресса. Джованна сорвала платок, и тут же об этом пожалела, словно бы это могло обидеть сидевшего рядом с ней человека. А ведь он и не подумал о своем спасении, хотя находился прямо против боковой двери и мог одним из первых выйти из охваченного пламенем зала. Он бросился в гущу людей, гонимых паникой, проложил дорогу среди плотной массы дико сгрудившихся тел и, несмотря на пламя, несмотря на панику, спас ее. Увидев, что его лоб измазан сажей, она без слов протянула руку и стала его вытирать.

- Ничего, - сказал мужчина. - Теперь все позади.

Но беспокойство Джованны не проходило. Слова благодарности замирали у нее на губах, ей хотелось броситься ему на грудь и в то же время - бежать от него, спрятаться от взгляда серых глаз, яркость которых болезненно учащала биение ее сердца. Ей не нравилось, что мужчина пользовался такими крепкими духами, но она не могла противиться обаянию этого горьковатого запаха. (Позднее она узнала, что Витторио не употреблял никаких духов; этот тонкий аромат был запахом его тела, даже его пот пах так же - как странный цветок, которого Джованна никогда не видела.) - Можешь встать? - спросил он.

Слова были такие обыкновенные, совсем не соответствовавшие ее взволнованному состоянию, и Джованна почувствовала легкое разочарование. Словно в трансе, она сделала несколько шагов ...

- А вот и храм Аполлона, - сказал Витторио.

Эти слова настигли ее неожиданно, отозвав из мира воспоминаний. И она поняла, что Витторио, сдерживая данное слово, превратился в гида.

- Видишь алтарь? ... Там, на колонне - солнечный циферблат. Храм очень старинный, еще со времен самнитов, но в эпоху Нерона его перестроили...

Джованна слушала его рассеянно, не оставляя своих мыслей.

Она давно знала, что волнение, которое вызывало у нее его присутствие, не было связано с бурными переживаниями того вечера. Какое-то время она думала, что его присутствие напоминало ей панику, испытанную в зале, охваченном пламенем, но ничто не оправдывало постоянное повторение старых страхов.

- Кто ты, Витторио? - спросила она вдруг, остановившись так неожиданно, что мужчина перегнал ее и замер, удивленный.

Но его ответ прозвучал спокойно, с той ровностью, которая так волновала ее сердце: - Тебя удивляет, что я говорю, как гид? Это не имеет ни малейшего отношения к моей специальности, согласен, но история Помпеи меня всегда увлекала.

- Я имела в виду не Помпею...

- Тогда я ничего не понимаю. Что ты хочешь сказать?

"Лжешь! Лжешь!", - должна была бы крикнуть Джованна, но сказала другое - и в ее голосе прозвучало опустошенное спокойствие великой усталости: - Ты ни на кого не похож, Витторио .. .

- Разве это так плохо?

Он пытался шутить, но шутка прозвучала так же неестественно, как звучал его смех, когда он не хотел сказать ей, почему не пришел прямо домой. Делать было нечего. Приходилось примириться с мыслью, что ее муж, человек, который ее так волнует, которого она сама себе избрала, скрывает какую-то тайну. Привыкшая думать образами, Джованна уподобила его странной раковине, которая - когда ее подносят к уху - не поет, как море... а издает какой-то необычный звук или попросту молчит. Смирившись, Джованна прошептала: - Ладно, ладно, Витторио .. .

Единственное, в чем она была уверена, это что его тайна не скрывала в себе ничего позорного. В этом она убедилась. Немногие люди пользовались таким уважением, как Витторио, и его коллеги, казалось, даже не замечали его странностей. Может быть, это просто игра ее воображения? Но вымыслы воображения живут, только если их что-нибудь поддерживает .. .

Только ее любовь, решила Джованна и, может быть, ее чуткость, благодаря которой она считалась одной из крупнейших поэтесс мира, только они создали те антенны, которыми она улавливала все странности Витторио.

- А теперь, - сказал он, - войдем в Форум.

Луна освещала большую квадратную площадь, окруженную остатками портика, и Джованна увидела слева, за храмом Юпитера, угрожающий контур Везувия.

- Витторио! - шепнула она, схватив его за руку.

Одна из колонн вдруг ожила.

- Как ты можешь так пугаться? - пожурил ее мужчина.

Теперь было видно, что по площади идет еще один посетитель. Идет медленно, держа руки за спиной. Оба проследили за ним взглядом, потом Витторио взял ее за руку и пошел вперед. Они встретились на середине Форума.

- Как, это ты? - воскликнул Витторио. - А я думал, что мне показалось ...

Но Джованна с волнующей остротой чувствовала, что он притворяется, что он ждал этой встречи с другим мужчиной, ради которой, может быть, и задумал эту странную прогулку по погибшему городу.

- Витторио! - откликнулся чужой, и ничто в его голосе не подтвердило его явного намерения изобразить неожиданность.

- Джованна, это Спирос Парпария, мой старый друг и знаменитый биолог. .. Моя жена, Джованна.

Женщина протянула руку и встретила взгляд биолога.

- Ах!

- Что с тобой? - спросил Витторио.

В его голосе звучало плохо скрываемое раздражение.

- Ничего, я оступилась, - пробормотала Джованна.

Глаза Парпарии были серыми, а аромат неизвестного цветка, который источал Витторио, усилился только потому, что вновь прибывший распространял тот же едва уловимый запах. Он был худ и почти так же высок, как Витторио, но казался старше.

- Вам нравится Помпея? - спросил он Джованну. Но не стал ждать ответа. - Я терпеть не могу восстановленных зданий и городов, - признался он. - И не только из-за неизбежной доли произвола. .. Нет, не только .. . Восстановленные города пытаются возродить давно умершую действительность. Вот здесь живой город был засыпан пеплом, окаменел, живая минута превратилась в вечность ...

- Вас интересует вечность? - спросила Джованна.

- Ты забываешь, что говоришь с одной из наших самых крупных поэтесс, вмешался Витторио. - Джованна знает, что значит вечность. "Я памятник воздвиг ..." - Несомненно, - ответил Парпария.

Хотя, казалось, он был не так уж уверен в своих словах. Теперь они втроем шли по Форуму.

- А тебя Помпея влечет тоже этим ощущением вечности? - спросила Джованна, поворачиваясь к Витторио.

Мужчина мельком взглянул на нее и быстро ответил: - Ведь это в нашей натуре - ценить постоянство.

Разве мы не стремимся создать как можно более стойкие материалы? Все, в чем обнаруживается практическая непреходящесть, приобретает в наших глазах ценность, от брильянта до твоих стихов ...

- Мои стихи ... - повторила Джованна. - Я пишу не для тех, кто будет жить через тысячу лет. О их мыслях и реакциях мы можем только догадываться... Конечно, мне было бы жаль, если бы они остались ко мне совсем равнодушны, но разве сегодня кто-нибудь по-настоящему наслаждается стихами Горация? Я хочу сказать, предпочитает ли его хоть один наш современник всем остальным поэтам?... Памятник, который он себе создал, живет, как достойный всяческого уважения музейный экспонат. И мне становится жутко каждый раз, когда я вижу тысячеметровые фрески, покрывающие стены музеев. Тогда я завидую жизнестойкости песни, которую все напевают целый год, чтобы потом забыть навсегда!

- Вы сказали жизнестойкости? - удивился Парпария. - Тогда у эфемерид больше жизнестойкости, чем у слона?

- Эфемерид можно видеть каждый вечер, где угодно, - тихо ответила Джованна. - А слонов - только в зоопарках и в заповедниках .. .

С минуту стояла тишина.

- Но мы говорили о творчестве, - напомнил Витторио. - И, хочешь ты того или нет, но твои стихи будут жить вечно!

Он казался раздраженным и сопроводил свои слова решительным жестом. Джованна попробовала пошутить: - Если ты мне обещаешь ...

- Обещаю, - ответил Витторио.

И снова все замолчали. И Джованна снова содрогнулась, каждым сантиметром своей кожи ощутив прежнее беспокойство, хотя слова Витторио заключали в себе лишь нежное подтверждение его любви. Эта ночная прогулка и фразы, которыми они обменялись посреди города, охраняемого вулканом, засыпавшим его пеплом, не были случайными, она чувствовала, что все это таит в себе какой-то особый смысл, но не могла понять, какой именно. Ей хотелось остаться одной и писать, чтобы попытаться обойти стороной непонятную правду и пробиться к сущности своей странной тревоги, которую только усиливала атмосфера мертвого города.

Время от времени дыхание ветерка доносило до нее горьковатый аромат мужчин, и Джованна с резким биением сердца вспоминала об их одинаковых серых глазах. Но почему это понимала она одна?

Наконец, ее мысли снова вернулись на старый Форум, и она услышала, что Парпария говорит о своих исследованиях: - ... в таких случаях делать нечего, - говорил биолог. - Это ведь только Библия утверждала, будто смертные женщины понесли от ангелов, но мы-то можем быть уверены, что это ловкие парни из соседнего поселения выдали себя за ангелов, чтобы смутить местных конкурентов и занять их место .. .

- Не шути, - прервал его Витторио, и Джованну поразили ноты безнадежности в его голосе. - Ведь еще ничто не доказано. Или ты и в самом деле можешь утверждать?. . .

- Да, - сказал Парпария. - Анализы не оставляют никаких сомнений.

Витторио замолчал, и Джованна ощутила его молчание, как физическую боль. Словно его вдруг окутал огромный черный занавес. Поэтому она была признательна ему, когда почувствовала, что он покровительственно обнимает ее за плечи. Но объятие было таким сильным, что у нее перехватило дыхание, и она вдруг поняла, что Витторио цепляется за нее с диким отчаянием. Что случилось? О чем они говорили? Она кинула взгляд на Парпарию, чувствуя, что он произнес приговор, прозвучавший для Витторио как что-то ужасное.

- Мне очень жаль, - сказал биолог.

- И все-таки нет, я не верю! - воскликнул Витторио.

- Даже ты можешь ошибиться!

Парпария вздохнул и заговорил с неожиданной кротостью: - Уже поздно. А мне нужно сегодня же ночью вернуться в Афины . . .

И он поспешно распрощался. Молодые люди молча проводили его взглядом, и Джованна снова поразилась его сходством с вдруг ожившей колонной. Безмолвие руин тревожило ее, и как только Парпария исчез за каменной стеной, она спросила дрожащим голосом: - О чем вы говорили?

- Он просто каркает, - отмахнулся Витторио.

Но Джованна чувствовала, что он выбит из колеи.

Нахмурившись и опустив голову, он смотрел прямо перед собой. И вдруг женщина поняла, как странно выглядит их волнение здесь, среди полуразрушенных колонн.. .

- Почему ты ни о чем не рассказываешь мне, Витторио?

Она чувствовала усталость и ей хотелось заснуть, забыть. .. Она знала, что спрашивает напрасно. Витторио, никогда не скажет ей ничего, и у нее больше нет силы понапрасну биться о стену молчания, которой он окружил себя.

- Я люблю тебя, Джованна, - сказал он вдруг, и в его голосе прозвучала такая глубокая боль, что сердце женщины дрогнуло, и в нем снова возникли казалось бы забытые страхи.

Упрямое волнение и глубокие муки мужчины, открывшиеся ей только этой ночью, рождались его любовью к ней. Но разве ее мучила не та же любовь - с той самой минуты, как они встретились?

- Почему наша любовь так печальна, Витторио? - спросила она, прижавшись к нему.

- Она не печальна, - прошептал он с каким-то глухим упрямством. И настойчиво повторил: - Нет, она не печальна...

И Джованна почувствовала, что он не столько говорит для нее, сколько пытается убедить какого-то невидимого собеседника.

- Кто такой Парпария? - спросила она. - Вы родственники?

- Родственники? - удивился Витторио. Но тут же с непонятной поспешностью добавил: - Да, в какомто смысле...

- Как все это тяжело! -вздохнула Джованна, и ее рука, обнимавшая его, бессильно упала.

И снова мост, переброшенный между ними, оказался слишком коротким, и их порыв как всегда, повис в бездне. Огорченная, она отстранилась от Витторио.

- Все было бы иначе, если бы у нас был ребенок! - сказал он вдруг. Все стало бы гораздо проще .. . Джованна!

Он говорил со страстностью, которой она в нем не знала, и его слова, горячие и нетерпеливые, охватывали ее, разрастаясь с неведомой силой и не теряя своего волнующего смысла. Ребенок от Витторио! Крохотное существо, которое она будет кормить своей грудью и в котором, понятном и близком, она найдет его, навсегда слитым с ее существом... У нее закружилась голова, и она закрыла глаза, но поняла, что пошатнулась, только когда почувствовала, как ее обхватили руки Витторио.

Луна зашла. Они были вдвоем во мраке.

- Я не вижу никакой причины для того, чтобы у вас не было детей, произнес доктор.

Это был пожилой человек; скрестив на груди руки, он говорил с безмятежным спокойствием. "Так, вероятно, выглядели когда-то священники", -подумала Джованна, глядя на его пальцы. Она знала, что поставленные им диагнозы были непогрешимы, как показания робота.

- Вы абсолютно уверены? - все же спросила она; он, казалось, не обиделся, но ограничился тем, что, склонив лысину, повторил тем же тоном: Абсолютно уверен.

Он не понимал волнения пациентки, но его и не интересовали причины этого волнения. На ее месте всякая женщина обрадовалась бы.. И, так как молчание затягивалось, он решил, что его обязанность напомнить ей о пациентках, которые ждут его там, в зале.

- У вас есть еще вопросы?

Женщина взглянула на него, словно только что пробудившись ото сна, и поспешно ответила: - Нет, доктор, спасибо ...

Она быстро пересекла зал ожидания и бесцельно пошла по улице. После тишины кабинета шум улицы показался ей оглушительным, но ей хотелось, чтобы он был еще более резким, чтобы мог заглушить голоса Витторио и Парпарии, гремевшие у нее в ушах, словно усиленные какими-то странными громкоговорителями: "Ведь еще ничто не доказано ..." "Анализы не оставляют никаких сомнений ..." Она не знала, о чем они говорили посреди развалин Помпеи, но вспомнила, что ими упоминались библейские ангелы, и не понимала, как наивная легенда первобытных людей могла так взволновать Витторио. По правде сказать, его беспокойство несколько оправдывали слова доктора со странным обликом священника. То, что с ними случилось, было совершенно не естественно... Почему у них нет детей? Ведь Джованна знала, как горячо хотелось ей подарить жизнь ребенку, который будет мостиком к Витторио, а он ждал малыша с болезненной надеждой, словно бы под вопрос ставилась сама его жизнь. Она чувствовала это с такой силой, что начала мечтать о том, чтобы у нее обнаружился какой-нибудь физический порок, который позволил бы ей взять на себя всю вину и тем успокоить волнение мужчины. Но доктор разрушил и эту наивную иллюзию ...

Движущийся тротуар нес ее вперед очень быстро, но, словно недовольная его темпами, Джованна побежала. Ей казалось, что если она узнает, что волнует Витторио, все станет на свое место, ибо ничто - ни известие о какой-либо ошибке, совершенной им некогда, ни возможная наследственная болезнь - не могло быть более мучительным, чем эта вечная таинственность и вечный страх. Но тут она вспомнила, что тайна Витторио - не обычная тайна, и почувствовала, что ее охватывают неясные предчувствия. Зная его вот уже два года, она понимала, что Витторио не остановился бы перед тем, чтобы поделиться с ней всем, чем можно было поделиться. Если он молчал, это значило, что тайна принадлежала не ему одному или несла в себе какое-то откровение (Джованна колебалась, не решаясь признать то, что, может быть, открыла ее интуиция, когда она определила взгляд серых глаз Витторио в стихах, написанных после их первой встречи), да, нечеловеческое откровение! Парпария говорил об ангелах.

Она смутно вспомнила о мифах прошлых времен, прославлявших сверхчеловека - зверя с утонченным инстинктом подлости, который считал себя стоявшим по ту сторону добра и зла и прибегал к идее совершенства, чтобы оправдать величайшие низости.. Но разве Витторио не был само совершенство? Мужская красота сочеталась в нем с необычайными достоинствами, которые снискали ему уважение всех столь требовательных сотрудников Института по исследованию Космоса. Парпария говорил об ангелах ...

Она резко остановилась, ее щеки пылали от стыда.

Никогда еще мысли не завлекали ее на такой скользкий путь, никогда не думала она, что сможет оклеветать - хотя бы про себя - человека, в котором слилась вся ее любовь и надежда. Если она была в чем-нибудь уверена, если у нее была какая-нибудь точка опоры в той бездне, в которой она блуждала, то это было как раз сознание того, что Витторио не скрывает от нее чего-либо, что могло бы заставить его опустить глаза.

Парпария говорил об ангелах. Как она сможет теперь смотреть в серые глаза, озабоченные мыслью о ребенке, о котором он так мечтал? Ребенке, которого у них никогда не будет ...

И вдруг она обрадовалась - впервые со времени их знакомства обрадовалась тому, что Витторио снова уехал на несколько дней, чтобы провести испытания на базе в Сицилии. Теперь она знала, что ей следует сделать. Она с удивлением оглянулась и, увидев окружающую суету, наконец поняла, куда занес ее движущийся тротуар. Перед ней вздымались грандиозные развалины Колизея. Стоявшие в одной из арок, два молодых человека улыбнулись ей, и один из них бросил что-то к ее ногам. Джованна нагнулась и подняла белую розу.

В тот же вечер, спокойная и сосредоточенная, она звонила у дверей незнакомого здания. Напряженное беспокойство, в котором она жила все последнее время, уступило место решимости, которая изменила даже ее походку и жесты. На груди, возле сердца, была приколота роза, подаренная ей молодыми людьми.

- Это вы? - спросил ее Парпария, и Джованна почувствовала, что его удивление притворно.

Она могла бы поклясться, что биолог ждал ее посещения. Он пригласил ее в комнату, похожую на музей.

Вдоль стен на многочисленных полках стояли сосуды с разноцветными жидкостями, в которых хранились эмбрионы, странные препараты, похожие на цветы и срезы каких-то незнакомых ей органов. В комнате стоял полумрак, Джованне казалось, что при каждом ее движении странные предметы в стеклянных сосудах оживают. Некоторые из них, казалось, светились. Другие хранились за увеличительными стеклами и, проходя мимо них, она видела рисунки и детали, напоминающие образы галлюцинаций - удивительные лабиринты, словно вымышленные каким-то странным Миносом природы, ярко окрашенные серпентины и пещеры, в которые убегала неизвестность, впадая в агонию.

Некоторые препараты казались вырезанными из просвечивающих гемм, другие - из невиданных, непроницаемых для лучей материалов. Но ничто не было уродливым, все поражало какой-то странной, немного нереальной красотой. Из единственного окна комнаты был виден белый прозрачный Акрополь.

- Еще частица вечности, - сказала Джованна, вспомнив разговор, начатый некогда в Помпее.

Но, хотя это Парпария заговорил тогда о вечности, сейчас он не казался расположенным продолжать давно прерванный разговор. Джованна чувствовала, что он насторожен и сосредоточен, словно ему предстоит иметь дело с тончайшими субстанциями или взрывчатыми веществами. Они сели, и он вежливо спросил: - Ну как Витторио?

- Мы не можем иметь детей, - сказала Джованна, пренебрегая вступительными фразами и приступая сразу к делу. Она смотрела на биолога в упор, но тот выжидал. - И не по моей вине ...

- Я предупредил Витторио, - как-то неохотно произнес Парпария.

- Но как вы узнали? Как вы могли это знать?

Мужчина устремил взгляд на ряд стеклянных сосудов (Джованна лишь теперь поняла, что это они источают слабый свет, и ни один другой источник не нарушает полумрака комнаты) и проговорил, как бы не замечая вопроса Джованны: - Я знаю много счастливых пар, у которых нет детей.. .

- Нельзя ли внести свет? - спросила, может быть, немного слишком громко, Джованна.

И тут же поняла, что ее слова таили двойной смысл, Но Парпария, казалось, этого не заметил.

- Конечно, - ответил он и, встав, повернул выключатель.

Экспонаты побледнели под своими стеклянными колпаками. Из-под потолка падал яркий, равнодушный свет, напоминавший вечный день операционной.

- Я хочу знать все, - сказала Джованна.

- Так-таки все? - засмеялся мужчина. И, хотя было ясно, что он недоволен, добавил так же благодушно:-Боюсь, что вы переоцениваете мои познания...

Джованна наклонилась к нему всем телом: - Я пришла не для того, чтобы обмениваться с вами остротами. Поймите, Парпария, так больше невозможно. Я прошу, я умоляю вас: помогите мне ... Помогите нам! Если бы я поняла, я могла бы чтонибудь сделать, могла бы попробовать... Я люблю его, Парпария! И готова на что угодно ...

Ее голос сорвался. Она смотрела на его лицо - маску из жженной глины, столь похожую на лицо Витторио, искала его почти белые, как у Витторио глаза.

- Не обижайтесь, - заговорил он вдруг с невероятной кротостью, как тогда, когда встретился с ними в Помпее, - но единственный совет, который я могу зам дать - единственный, Джованна, поверьте! Это ...

- Говорите!

- Расстаться с Витторио.

Женщина откинулась назад, прильнув к спинке кресла.

Вся кровь отпрянула от ее щек, ставших вдруг белыми, как мел, в ярком свете лампы.

- Простите меня, - сказал Парпария с той же кротостью. - Но вы просили совета...

- С ним вы тоже говорили об этом?

- Я пробовал, - признался мужчина, все сильнее смущаясь под горячечным напором Джованны. Он попытался отвести глаза от ее удивленного взгляда, потом недовольно заметил: - Нет... он оказался недостаточно мудрым...

Торжествующая, словно исходящая из самой глубины ее души улыбка вернула щекам Джованны краски жизни. Напряжение рассеялось. Теперь она была уверена, что самая тяжелая минута позади, и снова чувствовала себя готовой к борьбе за счастье, секрет которого хранили сжатые губы сидевшего против нее человека.

- Никто не сможет разлучить нас, Парпария. Но если кто-нибудь по-настоящему захочет нам помочь . ..

Она остановилась, так как биолог резко поднялся.

Молча он начал мерять комнату, шагами, и у Джованны перехватило дыхание, потому что она поняла, что он в последний раз взвешивает все возможности.

Она увидела, как он застыл перед сосудами, содержавшими блестящую розоватую материю, мясистый цветок, погруженный в бесцветную жидкость.

- Когда мы встретились тогда ночью, - заговорил он, не глядя на Джованну, - я предупредил его ... Но было уже поздно ...

- Да, - прошептала она. - Мы уже были вместе целый месяц.

Парпария повернулся спиной к полкам, уставленным банками, и, сделав три шага, остановился перед креслом женщины.

- Я не против любви, и не считаю, что Витторио мог бы найти лучшую подругу жизни. К тому же, не мне судить . ..

- И все-таки вы хотели бы, чтобы мы расстались, - напомнила она.

Напрягшись всем своим существом, она ждала. Парпария вдруг опустил ладони на ее плечи.

- Ради вас же самих. Но если это невозможно...

- Нет, невозможно, - сказала она спокойно.

Она поняла, что до победы остался один-единственный шаг и боялась произнести необдуманное слово.

Но биолог уселся снова и, когда он заговорил, в его лице что-то изменилось - может быть, это была лишь тень принятого решения. Джованна почувствовала, что он вдруг перенесся куда-то вне времени, и в то же время был удивительно близко. В его голосе зазвучали новые оттенки - суровость, не исключавшая тепла, скорее наоборот, а серые глаза смотрели на нее и словно сквозь нее, куда-то далее, туда, где начиналась какая-то иная, неожиданная для нее действительность.

- Очень немногие понимают ... понимаем... - заговорил Парпария, -все это еще кажется таким необычным ... И, хотя когда-нибудь люди об этом узнают, хотя они должны узнать, я чувствую, что обязан просить вас сохранить все в тайне, по крайней мере до тех пор, пока вам будет позволено открыть ее. Подумайте, Джованна. Даете вы слово, что никто, никто на свете не узнает то, что я вам сейчас скажу?

Джованна взглянула прямо в серые глаза и, глубоко вздохнув, ответила: - Даю!

И, потрясенная, обхватила ладонями ручки кресла.

Парпария поднялся, погасил падавший с потолка яркий свет, и комната снова наполнилась таинственным мерцанием стеклянных сосудов. Джованна взглянула на него с благодарностью. На этот раз темнота была для нее благотворной.

- Я вам верю, - сказал Парпария. - Когда я догадался, к чему идет дело, я попросил Витторио привести вас на наше ночное свидание. Я хотел познакомиться с вами, так как должен был сообщить. . .

- Что анализы не оставляют никаких сомнений!

- Значит, вы знаете? - удивился он.

- Нет, я ничего не знаю. Извините меня ...

Парпария на минуту замолчал, и Джованна вдруг ясно ощутила присутствие странных форм в стеклянных сосудах, словно бы его слова прогнали их в небытие, а молчание, напротив, вернуло назад.

- Вы знаете, где родился Витторио? - спросил биолог.

- Разумеется. В Риме.

- Нет, Джованна. Витторио родился на космическом корабле "Титан", первом корабле, исследовавшем Ближайшую Центавру.

Женщина поднесла ладонь к губам. Ее сердце учащенно забилось.

- Но ведь это .. .

- Это было в 1992 году.

- Это абсурд! -вскричала Джованна, сама не замечая того, как хрипло и неверно звучит ее голос.

- Не хотите же вы сказать, что ...

- Нет, хочу - спокойно ответил Парпария.

Они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз.

- Молчите! - взорвалась вдруг Джованна. Она вскочила с кресла, ломая себе руки. - Ведь это значило бы ... Нет, это какая-то глупая шутка! Это значило бы, что ему 218 лет... Как вы можете? А я-то пришла к вам как к другу, единственному, который может...

После целых месяцев нечеловеческого напряжения, предшествовавших решению обратиться к биологу в надежде узнать наконец причину своего беспокойства и странностей Витторио, шутка Парпарии показалась Джованне просто бесчеловечной. Но она упрямо цеплялась за слово шутка, видя в нем единственную возможность отвергнуть ужасные слова ученого, смотревшего на нее все с той же суровой отрешенностью, но с каждой секундой чувствовала все сильнее, что в его словах таилась действительная опасность, прялшя и неизбежная угроза.

- Да, - сказал Парпария. - Вы хотели знать правду. Постарайтесь теперь взглянуть ей прямо в глаза. Путешествие корабля "Титан" продолжалось более восьми земных лет, и за это время на нем родилось шестеро детей, проведших свои первые годы в Космосе. Двое умерли еще до возвращения на землю, а остальные четверо...

- Погодите, - попросила Джованна.

Ей нужно было время для того, чтобы освоиться с этой поразительной новостью, и особенно - чтобы выслушать то, что за нею последует. Парпария не шутил. Страх, в котором она не решалась себе признаться, с самого начала подсказывал ей, что он говорит правду; и она старалась не вдумываться в его слова, чтобы не открыть прячущиеся за ними осложнения, которые, как она подозревала, принесут ей только боль...

- Погодите, - повторила она. - Погодите ...

- Я тоже один из четверых, - тихо произнес биолог.

Он подошел к ее креслу, но женщина, сама того не желая, отпрянула от него. "Серые глаза, неизвестный запах... Наверное, вы родственники?... В каком-то смысле, да..." - Чего вы испугались? - спросил Парпария, и Джованна собрала все свои силы, чтобы ответить: - Не знаю ... Все это было так ... Простите меня. Я готова слушать дальше.

Но ужас не покидал ее. Она чувствовала, что он пробрался под кожу и трепещет там, как затаившееся животное.

- Я предполагаю, что Homo Sapiens, мыслящее существо, появившееся на Земле, является самым блестящим экземпляром, созданным природой в и для земных условий, -продолжал Парпария. -Вероятно, вы знаете что в XX веке результаты атомных излучений оказались чрезвычайно вредоносными, произведя множество уродов и вызвав обратные мутации. Но в новых условиях космического полета результат атомного излучения, которое им пришлось пережить - одного из излучений и, признаюсь, я еще не могу сказать наверное, какого именно - привел к мутациям, порядка. Речь идет о молекулярной мутации типа той, которая превратила HOMO Primigenius в Homo Sapiens, мутации, которая привела к появлению нового вида, свойства которого могут передаваться потомкам. Во время полета на "Титане" появились первые экземпляры "вечного человека" - Homo Eternus ...

- Вы в этом уверены? - спросила Джованна, сама удивляясь ненужности произносимых ею слов.

Но она все еще не решалась думать и, сама того не подозревая, просто-напросто просила отсрочки.

- Перемены произошли на уровне хромосом, - терпеливо объяснил Парпария. - Homo Sapiens и Homo Eternus-два разных вида, которые не могут размножаться скрещиванием.

- Анализы не оставляют никаких сомнений, - шепотом произнесла Джованна.

- Теперь вы понимаете, - подтвердил биолог. - С "Титана" сошло четверо детей - два мальчика и две девочки. Еще несколько детей родилось во время следующих полетов, но не так уже много, потому что на какое-то время человечество отказалось от слишком длительных полетов, решив сначала изучить нашу солнечную систему. Не все дети, родившиеся на борту космических кораблей, принадлежали или принадлежат к новому виду. Кажется, новые типы рождаются лишь в некоторых областях Космоса, под влиянием определенных излучений. Может быть, они становятся такими лишь после того, как проводят свои первые годы на борту корабля. Но от брака таких людей рождается Homo Eternus, даже в земных условиях ...

Парпария говорил о вещах, с которыми давно сжился, с известной долей торжественности, но Джованна больше не могла его слушать. Его откровения придавали переживаемой ею драме поистине фантастические масштабы и, вписанное в безграничность координат, которые он упоминал так спокойно, ее собственное волнение, казалось, бледнело. С тем же неосознанным стремлением к самозащите она отгоняла от себя мысли, которые могли напомнить ей о неизбежных последствиях. В ту область, в которую ее увлекали слова Парпарии, не заносилась ни одна вымышленная ею гипотеза, и ей казалось, что это просто какой-то странный кошмар, который рассеется, как только она проснется.

- Более двух веков -это огромный срок для человека, - заговорила она, пытаясь вернуть нить логических рассуждений в эту залитую полумраком комнату, из которой она была изгнана. - И все же два века - это еще не вечность. Что заставляет вас предположить, что вы бессмертны?

- Представителей Homo Eternus, более старых, чем мы, не существует, сразу же согласился с ней Парпария. - Мы были первыми... Значит, бессмертие - это пока еще только слова. Но гипотеза основывается на анализе нашей структуры (и он указал на странные реторты, стоявшие на идущих вдоль стен полках), на удивительной способности нашего организма к возрождению. Вот, посмотрите ...

Выдвинув ящик рабочего стола, он извлек из него скальпель. Потом, засучив рукав, положил левую руку на фарфоровую ступку и одним ударом перерезал себе вены. Джованна не успела даже вскрикнуть и отвести взгляд. Кровь стекала в белый сосуд.

- Так как реальной опасности нет, самый сигнал боли не так уж силен, сказал Парпария.

Черты его загорелого лица напряглись, но он говорил без видимого усилия, что ужаснуло женщину почти так же, как невероятная сцена, разыгранная на ее глазах. Из стеклянных реторт, в которых заключались теперь она это знала - образцы вечной материи, на нее, казалось, глядело бесчисленное количество глаз, и она почувствовала себя отброшенной за границы понимания, в какой-то странный, находящийся вне человечества мир, в котором все становилось возможным.

Кровь больше не текла по бессмертной руке, и биолог вытер рассеченную кожу куском марли. Края раны срастались на глазах. И через минуту лишь узкий беловатый шрам отмечал то место, где только что была рана.

- Никто из нас еще не умер, хотя некоторые попадали в аварии, от которых не спасся бы ни один смертный, - сказал Парпария. - Практически мы бессмертны... по крайней мере, по сравнению с длительностью жизни нормального человека...

Ни ноты торжества, ни оттенка законной гордости не прозвучало в равномерно звучавшем голосе. И Джованна вдруг ясно представила себе толпу людей, спокойно созерцающих возведение и гибель целых городов. Вокруг нее рождались и умирали все менее многочисленные поколения. Бесконечно умноженный образ Сфинкса, почти бессмертная толпа присутствовала при агонии человечества. Социальная справедливость, свобода, равенство - все, что люди завоевали в борьбе, длившейся тысячелетиями, оборачивалось теперь против них: если высшие посты, требующие знаний, мудрости и опыта, должны занимать самые лучшие, то кто из людей сможет соперничать с этими сфинксами, располагающими почти неограниченными возможностями для накопления этих знаний, мудрости и опыта? Постепенно руководящие посты должны будут перейти к ним во всех областях. И по праву. Она понижала трагическую иронию этого процесса, знала, что бессмертным не нужно будет прибегать к обману, устраивать заговоры. Каждый из них сможет претендовать на ключевые посты, уверенный, что получит их благодаря своим необычайным знаниям и высшей организации, которая делала смешной конкуренцию любого другого кандидата. Отстраненные мирным путем - так, что и сами того не заметят, - люди принуждены будут прозябать на второстепенных постах и вырождаться, в то время как бессмертные переймут у них цивилизацию и понесут ее к вершинам, лежащим далеко за гранью понимания самого одаренного смертного. "Но ведь это мы расписали стены пещер и Сикстинскую капеллу, - захотелось ей крикнуть. -Это мы построили пирамиды и антенны для космовидения, написали "Илиаду", "Гамлета" и "Идиота", открыли закон разложения урана и взлетели в Космос!" Она вспомнила о цветах и игрушках. А нож? Даже тот, которым Парпария вскрыл свои бессмертные вены... Каждое орудие таило в себе мысли, которые уносили человека все дальше - от допотопных времен того, кто обточил первый речной булыжник, до несчастного дня открытия, переживаемого ею сейчас.

Никогда еще не любила она с такой силой и болью все, созданное человечеством. И вдруг она с удивлением обнаружила, что включает сюда все завоевания - от Питекантропа до великих открытий человечества космической эры. Но разве Homo Primigenius не отстранил Питекантропа? A Homo Sapiens Homo Primigenius? Все смешалось в ее голове. Страхи, которые ей было удалось усыпить, охватили ее с прежней силой, и она поняла, почему Парпария вырвал у нее обещание хранить тайну. Как это ни смешно, но бессмерным нужно время. Их неудержимый взлет происходит лишь по мере того, как они размножаются, и малое число экземпляров нового рода - единственное препятствие на пути их овладения руководящими органами больших земных предприятий.

Уже сейчас Парпария руководил всеми исследованиями в области биологии, Витторио возглавлял изучение Космоса...

Острая, пронзительная боль напомнила ей о человеке, о котором она, казалось, забыла. Но нет, она знала, что Витторио все время был тут, что это он направлял ее страхи и что лишь сила страдания заслонила в ее представлении его образ, как анестезия, снимающая боль во время операции. В бессознательном порыве самозащиты ее любовь попыталась спрятать его, исключить из круга ее размышлений, так же как ужас отогнал от нее в первые минуты мысли, овладевшие ею после признания биолога. Но, какое-то время сдерживаемые, эти мысли теперь терзали ее с новой силой. И тем более мучительно было думать о человеке, которого она любила.

Парпария, не нарушавший молчания Джованны, перевел на нее взгляд своих серых глаз. Потом, словно угадав, что ее тревожит, произнес раздельно и сурово: - Ведь Витторио вас любит.

- Но скольких любил он до меня?

Вопрос вырвался раньше, чем Джованна подумала о том, что скажет.

- Не знаю, - тихо ответил Парпария.

- Это ужасно! Ужасно !... Он не должен был встречаться со мной, он должен был исчезнуть!

И она почувствовала себя униженной, ощутив укол ревности. Ее щеки вспыхнули.

- Ведь и вас я просил исчезнуть, - напомнил ей собеседник.

- Но он знал!..- Она заметила, что кричит, и сделала отчаянное усилие, чтобы успокоиться. - Извините, я...

- Я вас понимаю ...

В словах биолога звучала искренняя грусть, глубина которой не ускользнула от Джованны. Это была не простая жалость, и интонация, с которой было произнесено это "понимаю" помогла ей больше, чем это сделали бы ненужные слова сочувствия.

- А теперь? - спросила она, все еще не в силах прийти в себя.

- Теперь вы все знаете. Я решил, что так будет лучше ...

- Я уж и не знаю... - сказала Джованна.

Ей необходимо было остаться одной и успокоиться.

Но как только эта мысль мелькнула у нее в голове, она почувствовала, что должна увидеться с Витторио, услышать его голос, ощутить его прикосновение ...

Она задрожала и резко поднялась. Бессчисленные глаза стеклянных сосудов смотрели на нее. Стекло может окислиться и разрушится, но глаза будут жить вечно.

Стоящий перед ней мужчина вступил уже в третий век своей жизни. А Акрополь, который она видела в окно, простоял двадцать семь веков. Что нужно здесь ей, эфемерному созданию, чего ищет она в мире бесконечности, даже если эта бесконечность относительна, если она становится вечностью всего лишь в сравнении с человеческой жизнью? И вдруг у нее в голове молнией мелькнула новая мысль - мысль о том, что, в отличие от всех людей, вручавших свои мысли мертвой материи и бросавших их в океан времени - как некогда потерпевшие крушение мореходы бросали в море свои записки, вручая их простой бутылке - ей дано узнать читателей будущего. Вот почему Витторио обещал ей, что ее стихи будут жить вечно. Он знал, что будет читать их и тогда, когда трава вырастет на ее могиле, когда дожди омоют ее кости. Но кому будет он их читать?

- До свидания, Парпария! -сказала она. И он не стал ее удерживать и не напомнил об ее обещании сохранить в тайне все, что она узнала.

Вернувшись домой, она застала Витторио слушающим последнюю запись ее стихов.

- Я жду тебя уже целый час! -воскликнул он, останавливая ленту.

Он был, казалось в хорошем настроении и бодро сообщил ей, что на космодроме все уладилось. Джованна знала, что в последнее время его тревожил "Проект Дж.", о котором все много говорили, хотя никто не знал, в чем его суть. Витторио руководил работами, но не рассказывал ей ничего, так как операции пока что были секретными. Вот и сейчас он ограничился сообщением, что проект окончен за два дня до срока, что и позволило ему вернуться раньше, чем он предполагал.

И в то время, как он говорил, Джованна вдруг поняла, что прежние страхи ее оставили. В комнате стоял горьковатый запах его тела, и его серые глаза были устремлены прямо на нее, но она испытывала лишь что-то вроде глухой, застывшей боли. Мир Витторио, столь отличный от ее мира, перестал ее волновать. Теперь она знала: человек, говоривший с ней, живший вместе с ней в этой комнате, полной предметов, которые они собрали вместе с такой любовью, был ее врагом. Он представлял собой самую страшную опасность, которая когда-либо грозила человечеству, опасность скрытую, замаскированную. Она несла безоговорочный приговор каждому предмету, сделанному человеческой рукой. Стоя у двери и глядя на него, она вдруг вспомнила старинную легенду о девушке, отдавшейся генералу враждебной армии, Олоферну, и убившей его, когда он отдыхал у нее на груди. Некоторые утверждают, что она его любила... Но этого Олоферна убить невозможно, да его смерть и не решила, бы ничего ...

- Джованна, что с тобой? - спросил Витторио.

Она вдруг вскрикнула, кинулась к нему и со страстью, испугавшей ее самое, обвила его шею руками.

Неужели она его еще любит? И даже сильнее, чем раньше? Она вдруг поняла всю обреченность этого чувства, увидела свою ревность, отчаяние ...

- Я не хочу плакать, - быстро проговорила она словно боясь, что не успеет сказать ему об этом. - Я говорила с Парпарией, Витторио .. .

Тень промелькнула на лице мужчины. Но серые глаза смотрели прямо на нее.

- И что же? ...

- Я узнала, что могу иметь детей, хотя у нас. . . Теперь я знаю все.

С улицы донесся смех девушки. "Словно из другого мира", - подумала Джованна.

- Разве это не странно, что в какие-то несколько слов можно вложить... все? - спросил Витторио.

Как и Парпария, он встал и начал расхаживать по комнате. - Я все время думал, как скажу тебе об этом, когда... Но какое это имеет значение, Джованна? Для нас, для нашей любви?

Он стоял перед ней, стараясь казаться спокойным и уверенным. Но она чувствовала, как он колеблется, хрупкий, словно мраморная колонна, которую подточила вода...

- Для нашей любви, - подхватилаДжованна. Потом остановилась и глубоко вздохнула. - Для нашей любви, - повторила она со странным усилием. - Это ужасно.

- Джованна!

- Но я не могу думать только о ней, - быстро добавила она и, глядя ему прямо в глаза, воскликнула: - Ведь я человек, Витторио!

Ее крик еще вибрировал среди стен, полных воспоминаний.

- А я, что я такое, как ты думаешь?

- Ты?... Ты Олоферн, - шепнула она. И зарыдала.

Она все еще стояла на ногах, и слезы текли по ее лицу. - Уходи, Витторио, я не хочу стать Юдифью ...

Но Витторио не ушел. Бросившись к ней, он покрыл ее лицо поцелуями. Соленый вкус слез вызвал у него пароксизм любви и страдания, который гасил все мысли. Он мог лишь сжимать на груди любимое существо в страстном стремлении передать ему свою силу, надежду ... Не говоря больше ни слова, все так же обнявшись и больше, чем трепещущими руками, связанные общей скорбью, они казались повторением человеческой пары тех далеких времен, когда страх, а не любовь привязывал женщину к мужчине.

Постепенно Джованна совладала со своими слезами.

- До сих пор я плакала только от восхищения, - сказала она, и он почувствовал в ее словах упрек.

- Я не знаю, поняла ли ты слова Парпарии и в самом ли деле он сказал тебе все, - произнес он наконец. - Я... Мы не Олоферны. Мы ценим каждый камень, обработанный человеком, каждую его мысль. Мы хотим нести дальше его свершения и его идеи. Ни один из нас не хочет разрушать ...

- Но это случится, Витторио, хотите вы того или нет!

- Не случится, Джованна. Ты видела, как мы любим Помпею ... Поняв, какая пропасть готова разверзнуться между нами и всем, что мы любим, мы придумали выход.

Она слушала его с болезненным напряжением, всей душой стремясь поверить.

- Какой может быть выход из безвыходного положения?

Улыбка осветила лицо мужчины, когда он произнес, казалось бы, без всякой связи: - Ты даже не понимаешь, как я люблю тебя, Джованна ...

Они сидели на диване, видевшем их первые объятия.

Услышав слова, говорящие лишь о ней, сводящие все к размерам ее собственной любви, Джованна почувствовала, как ее собственная боль отрывается от великой боли, мучившей ее до сих пор.

- Ты говоришь о любви? Но что значит для тебя это слово? ... Ведь ты уже столько раз любил до меня. Ты любил, когда я была девочкой, игравшей на аллеях парка, и будешь любить, когда я буду бессильной старухой, когда меня больше не будет!

- Тебе трудно это понять, Джованна ...

- Потому что в моем распоряжении нет вечности? Да, моя любовь не боится жертвы.

- Жертвы?!-повторил Витторио. И, качая головой, заговорил тихо, почти шепотом. В один прекрасный день, - в любой день, когда угодно - я могу остаться один. Через год, через двадцать лет, через минуту. Один... Вот этими пальцами я закрою глаза любимого существа, закрою навеки. И буду жить дальше, и буду вечно видеть свои пальцы...

Джованне захотелось спросить его, сколько раз ему уже приходилось закрывать глаза любимого существа, но она почувствовала, что совсем не рвется услышать ответ. Она представила себе обратную ситуацию, и с быстротой молнии перед ней промелькнула картина того, как она присутствует при смерти Витторио. Она пережила невозможность помочь ему, удержать его на краю пропасти, в которую он соскальзывал медленно и непреклонно, навсегда уходя от нее, от ее ненужно сильных, тщетно протягиваемых к нему рук. Она пережила вдвое более страшную агонию человека, который остается в живых, который обречен пережить любимое существо, пережила смерть и любовь, раненную смертью, но обреченную на бессмертие и вечные воспоминания. Она увидела свои пальцы, по-прежнему готовые хватать, щупать, чувствовать, пальцы, которыми она закрыла глаза Витторио. И уверенность в том, что умрет она, даровала ей эгоистическое успокоение, граничащее с радостью. В этот момент Витторио взял ее за руку и, чувствуя, как ее охватывает сострадание и стыд, она поднялась до понимания того, что было ей недоступно.

- Вот моя жертва, - сказал Витторио, читая у нее в сердце.

- Вот почему я сказал о том, как люблю тебя... У некоторых из нас есть время... мужчины и женщины, для которых будущее - это огромная река, по которой они путешествуют вместе. Но я не мог допустить, чтобы время утекало у меня между пальцев ...

- Говори, Витторио, - попросила она.

И опустила голову на его колени. Рука Витторио гладила ее волосы.

- Я бился дни и ночи, но выхода не было. По правде сказать, я и прежде задумывался о том, что мы должны сделать, чтобы не слишком отойти от цивилизации, рожденной на Земле. Я работал в Африке, в Южной Америке... Мы время от времени переселяемся, ты понимаешь: трудно работать в одном и том же городе, среди людей, которые стареют, умирают и только ты один... Я уж не говорю о трагедии расставания с друзьями...

- С возлюбленными, - добавила Джованна.

Она еще не могла забыть. Не могла простить. Но теперь она понимала, и все, что раньше было болью, улеглось, как чуткий осадок, по которому лишь время от времени пробегала тревожная волна...

- И тогда, чтобы не порождать всевозможных домыслов, ты просто меняешься, получаешь новое социальное положение. Так я попал в Рим ... и встретил тебя.

Рука Витторио перестала гладить ее волосы и сжалась, передав ей всю его любовь, все волнение, которое он испытал, обнаружив, что женщина, вьшесенная им из охваченного пламенем зала, становится средоточием всех его мыслей, ограничивая их коротким периодом одной земной жизни.

- Теперь речь шла уже не только о человечестве, от которого мы отошли бы еще через какой-то неопределенный промежуток времени, но и о нашей любви.

Для нее последний срок уже не был таким неопределенным ...

Полная доверия, Джованна ждала. Каждое слово Витторио было доказательством его любви и, еще не до конца понимая себя, она чувствовала, как ее охватывает новое для нее чувство гордости. Не благодаря ли ей человечество будет жить, понесет дальше свои мечты и надежды? Ради Джованны Олоферн спасет обреченных. По сути, Парпария был прав, когда на площади древней Помпеи говорил об ангелах. Ей показалось странным, что она может так спокойно слушать рассуждения, отправной точкой которых является ее собственная смерть.

- И вдруг все стало просто, - говорил Витторио. - Человечество стремится познать Космос. И если временно оно от этого отказалось, если оно отложило исследования Галактики, то сделало это только из-за ограниченности человеческой жизни. Но корабль, руководимый бессмертными, способен блуждать в пространстве бесконечно, открывая все, что скрыто от смертных. Так родился "Проект "Дж."... Сейчас, когда нас еще мало, один корабль сможет вместить нас всех. Конечно, никто не узнает, что экипаж будет состоять из бессмертных. Мы будем поддерживать связь с Землей, передавать полученную информацию и... и стихи, которые ты напишешь, - быстро добавил он.

Джованна подняла голову.

- Уехать навсегда? - воскликнула она, не веря своим ушам.

- Почему навсегда? Мы вернемся, когда ты... станешь практически бессмертной, как и мы.

- Сокращение временя, - бледнея, шепнула Джованна.

- И да и нет. Объявленная нами цель опыта заключается в проверке теории относительности. Никто не удивится, что мы останемся молодыми... Но на самом деле мы будем изучать влияние излучений. Космические зоны, пересеченные кораблями, на бортах которых появился Homo Eternus, нам известны... И кто знает, не окажет ли длительное воздействие излучения на взрослый организм такое же влияние, какое оно оказало на детей, рожденных под его влиянием?

Парпария считает это возможным.. И тогда вместо предполагаемой опасности мы станем носителями организованной мутации рода. Понимаешь? Через нас, через тебя человечество добьется вечной молодости, мы будем новыми Прометеями, которые принесут на Землю искру бессмертия!

Джованна еще никогда не видела его таким красивым.

- И вдруг все стало просто... - повторила она его слова. Ее охватила безграничная радость, и она вновь почувствовала потребность оттянуть, задержать на минуту осознание того факта, что все, мучившее ее в последнее время, устранено. Еще полная удивления, она пробормотала: - И ты хочешь сказать, что все, все люди? ...

- Да, Джованна. После тебя - все.

"Если опыт окажется удачным..." Но в ее сердце больше не было сомнений. "Парпария считает это возможным". Она вдруг почувствовала себя легкой и полной жизни, которая навсегда, член за членом, завоевывала ее тело. Ей показалось, что на ее языке появился какойто необычайный вкус, и она удивленно произнесла: "Вкус счастья..." Долго сдерживаемое, чтобы не сразу же, на месте проявить всю свою силу, счастье ее ошеломило. Сильная волна ударила в грудь и прервала дыхание. Она представила себе множество кораблей, которые несут людей в зоны излучения, чтобы подвергнуть странной благотворной операции - так же, как сейчас поезда везут их на пляжи Земли. Новое человечество, которое ничему не угрожало и несло все вперед.

- Поэтому ты обещал, что мои стихи будут жить вечно? Оказывается, Витторио имел в виду не то, что он будет слушать их и тогда, когда она уже давно превратится в прах. И не только то, что она, быть может, не умрет. Уже тогда, в ту ночь, когда они встретились с биологом, он ясно видел "Проект Дж.". Но почему?

Почему именно она оказалась достойной того, чтобы поднять человечество на высшую ступень - ступень бессмертия? Чем заслужила она возможность преодолеть жребий всех поэтов, не знающих своих будущих читателей, а нередко - и судьбы своих произведений?

Сколько писателей воображало, что они воздвигли себе памятник! Гораций, Шекспир или Пушкин упоминаются в связи с этим лишь потому, что их памятники выстояли. Статуи других опрокинуты, погребены под землей. Но всех их вдохновляла та же вера.

- Почему? - спросила она вслух.

- Ты имеешь в виду название проекта? - спросил Витторио, не понимая. "Дж." - от Джованны. Джованна, почему ты плачешь?

- Я не плачу, - сказала Джованна.