Джеки Коллинз Месть

Глава 1

На вид девчонке было едва ли больше шестнадцати. Ее большие карие глаза казались черными из-за расширенных до предела зрачков, а сексуальный аппетит и изобретательность не знали пределов.

Бобби Скорч подцепил ее на бульваре Сансет около полудня — вскоре после того, как ему удалось выбраться из дома, в котором все утро толпились какие-то люди, шныряла полиция и царил невообразимый хаос. А все из-за убийства Салли Т. Тернер, суперзвезды и телевизионного секс-символа, его жены.

«О, Салли…» — в очередной раз подумал Бобби Скорч, с трудом ворочая отяжелевшими от наркотиков и виски мозгами. Она была такой непредсказуемой, такой импульсивной. Никто не мог знать, что она выкинет в следующую секунду, а тех, кто все же пытался, непременно ждал сюрприз.

Бобби выбрался из их владений в автомобиле горничной. Чтобы его не заметили корреспонденты, продолжавшие осаду дома, ему пришлось лечь на заднее сиденье и накрыться каким-то старым пледом. К счастью, эта нехитрая уловка сработала. Эппи довезла Бобби до самого отеля, в котором у него был постоянный люкс, снятый на имя его менеджера. Переодевшись, Бобби спустился на стоянку и, сев в черный «Феррари», также зарегистрированный на имя менеджера, поехал на бульвар Сансет.

Приглянувшаяся ему девчонка дежурила у дверей фешенебельного клуба и готова была ехать куда угодно. Бобби привез ее в отель, заставил раздеться, и теперь она исполняла настоящую джигитовку, сидя верхом на его могучем члене. Сам Бобби лежал на спине и терпеливо сносил эту бешеную скачку, поскольку никакого удовольствия он от нее не получал. Девчонке было далеко до Салли. С ней вообще никто не мог сравниться, и Бобби начинал это понимать, хотя был накачан амфетамином по самые брови. Его жена была неповторимой, единственной в своем роде. По сравнению с ней остальные женщины были просто шлюхами — неумелыми, неуклюжими и грубыми. Взять хотя бы эту маленькую тварь, которая корчилась на его длинном суку, как насаженная на острую щепку гусеница. Ее густо накрашенное лицо искажала гримаса поддельного блаженства, а громкие сладострастные стоны действовали Бобби на нервы своей фальшью. Он и подобрал-то ее в жалкой попытке забыться и теперь жалел об этом. Никто не мог заменить ему Салли — в особенности эта несовершеннолетняя шлюшка, даже имени которой он не знал.

Да что там имя! Бобби не потрудился даже спросить, не больна ли она СПИДом или гонореей, — ему это было все равно. И дело тут было вовсе не в какой-то его особенной смелости, хотя Бобби всегда был, что называется, рисковым парнем. Он рисковал, чтобы заработать себе на жизнь. Он рисковал, когда женился на Салли, которую многие считали пустышкой и презирали за ее силиконовые груди и крашеные платиновые волосы. Он рисковал, когда полюбил ее, но теперь Салли не стало, и Бобби было наплевать, что будет с ним самим.

Девица, продолжавшая подпрыгивать на нем, как расшалившийся ребенок на диване, раздвинула ноги еще шире, практически балансируя на его вздыбленном жезле. Из груди ее вырвался очередной хриплый стон — прелюдия приближающейся разрядки.

Но Бобби был не готов. Он не чувствовал ничего, в том числе и веса этой хрупкой, как мотылек, девушки. Тело его было напряжено, но не от страсти, а от безысходной ярости; пропитанный ядом мозг отказывался реагировать на что-либо, а в душе было черным-черно, как после пожара. Такой боли, как сейчас, Бобби не испытывал еще никогда в жизни.

Стоны проститутки превратились в короткие оргастические всхлипы, и Бобби, почувствовав, что она кончила по-настоящему, испустил такой громкий крик бешенства и боли, что две уборщицы, натиравшие пол в коридоре, побросали щетки и, раздираемые любопытством и страхом, бросились к дверям номера 206.

Встревоженная странной реакцией клиента, проститутка скатилась с кровати и стала поспешно одеваться. У дверей спальни она, однако, не выдержала и оглянулась. Бобби по-прежнему лежал, распластавшись на кровати, и символ его мужского достоинства продолжал торчать вверх, как забитая в землю свая.

Для Бобби больше не существовало понятия «кончить». Он был в аду, и это должно было продолжаться вечно.

И помочь ему не мог ни один человек.