"Шансы. Том 2" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джеки)

ЛАКИ. 1965

Лаки Сантанджело стояла у порога дома в Бель Эйр и наблюдала за тем, как шофер укладывал ее чемоданы в багажник длинного черного лимузина. Ей исполнилось почти пятнадцать, этой высокой жизнерадостной девочке с волнистыми волосами цвета воронова крыла и широко распахнутыми цыганскими глазами. Тоненькая и грациозная, покрытая ровным загаром, фигурка ее еще окончательно не сложилась, на лице — никаких признаков косметики.

Дарио Сантанджело с несчастным видом устроился на капоте автомобиля, ужасно раздражая шофера. Подобрав с дорожки горсть щебня, он один за другим швырял камешки в висящую у входной двери лампочку. Негромкий стук камней действовал на нервы.

Когда-то беленький, как ангелочек, Дарио загорел, и кожа его была теперь ничуть не светлее, чем у Лаки. В тринадцать с половиной лет он имел на редкость привлекательные черты лица, длинные светлые волосы и пронзительно голубые глаза.

Он сидел и смотрел на свою сестру, а когда это ему наскучило, скорчил рожу водителю, слишком занятому переноской чемоданов, для того чтобы обратить на проделки мальчишки хоть какое-то внимание.

Лаки хихикнула, подмигнула брату и одними губами, беззвучно, как немая, произнесла одно слово — «придурок!» Это было их любимое словечко, которым они награждали большинство окружающих.

Из дома вышла женщина. Высокая и грудастая, она бросила несколько слов шоферу, посмотрела на часы и скомандовала:

— Пора, Лаки! Садись в машину, если не хочешь, чтобы мы опоздали на самолет!

Лаки с независимым видом пожала плечами.

— Я была бы не против… — начала она.

— Шевелитесь, шевелитесь, мисс! — оборвала ее женщина. — Бросьте свои штучки!

За ее спиной Дарио выразительно артикулировал:

«Придурок, придурок, придурок!» Растопырив пальцы, он покачивал ладонями возле своих ушей.

Лаки издала негромкий смешок, хотя на самом деле ей хотелось не смеяться, а плакать.

Появился Марко. Ему предписывалось сопровождать Лаки повсюду, куда бы она ни отправлялась из Бель Эйр. Марко нравился Лаки. Он был та-а-акой симпатичный. К сожалению, к ней он относился всего лишь как к маленькой девочке. Ни разу даже искоса не посмотрел на нее с интересом. Сегодня на нем надеты легкая куртка, спортивная майка и узкие джинсы. Ему, должно быть, около тридцати, но выглядит подтянутым и мускулистым, а не расплывшимся толстяком, как многие мужчины в его возрасте.

Уже в который раз Лаки подумала о том, есть ли у Марко подружка? Чем он занимается тогда, когда не исполняет обязанностей телохранителя?

— Немедленно слезь с машины! — раздался резкий голос грудастой. — И попрощайся с сестрой!

Взмахом руки Дарио послал оставшиеся камни в лампочку, защитное стекло которой покрылось сетью трещин.

— Дарио! — завопила грудастая. — Ты дождешься, что я все расскажу твоему отцу!

«Долго же тебе придется его ждать», — подумала про себя Лаки. Приезды Джино в Бель Эйр становились все более редкими.

Загребая ногами, Дарио поплелся к дому, напустив на себя равнодушный вид, будто его вовсе не трогало то, что сестра отправляется в другой город, в школу, где и будет жить.

— Пока, сестричка, — буркнул он. — Захочешь написать — я не возражаю.

Сделав шаг вперед, Лаки обняла брата. В другое время он оттолкнул бы ее, по сегодня день особый, придется снести эти нежности.

— Не давай им ездить на тебе! — прошептала Лаки ему в ухо. — Я вернусь очень быстро, ты и не заметишь, как пройдет время.

Он смущенно поцеловал ее и влетел в дом прежде, чем кто-либо успел заметить слезы в его глазах.

Лаки уселась в машину. Охваченная какими-то неприятными предчувствиями, отчасти испуганная, она тем не менее испытывала в душе странное облегчение. Наконец-то перед ней раскрывался мир. Закончились десять долгих лет в обществе нянек и домашних учителей. Десять лет жизни в семье, полных одиночества и вызывающего озлобления отсутствия малейшей возможности что-либо сделать самой. Ей жаль расставаться с Дарио, но еще больше она нуждалась в подруге. Сверстнице. А потом, скоро Дарио тоже отправляться в школу.

На том, чтобы отослать Лаки подальше от дома, настояла тетя Дженнифер.

— Не можешь же ты все время держать детей взаперти под своим крылом, Джино, — услышала Лаки фразу, брошенную отцу в один из его приездов. — Я знаю одну прекрасную школу для девочек в Швейцарии. Лаки это пойдет на пользу.

В самолете она помимо поли задремала, а ведь ей так хотелось не упустить ничего вокруг! Сидевшая рядом грудастая дуэнья бдительным оком следила за тем, чтобы с ее подопечной ничего не случилось.

Лаки казалось смешным путешествовать в обществе столь почтенной компаньонки, но пришлось подчиниться отцу.

— Она отправится вместе с тобой. Доставит тебя в целости и сохранности в школу и вернется. Все. Никаких споров.

Отец. Джино. Вечно у него «никаких споров»! Она безумно любила его. И все же временами приходила в голову мысль: а насколько в самом деле она и Дарио дороги ему? Он проводил со своими детьми так мало времени. Лаки жили вместе с Дарио в Бель Эйр, а отец — где ему в данный момент заблагорассудится. В Нью-Йорке, в Лас-Вегасе — квартиры у Джино были везде. Она знала номера телефонов, по никогда не видела самих его жилищ. Иногда, поздней ночью лежа без сна в постели. Лаки вспоминала уже совсем далекую пору детства. Тогда отец постоянно находился рядом. Прижимал ее к себе. Целовал. Баловал. Тогда она чувствовала на себе его любовь и заботу.

Помнила Лаки и свою мать — светловолосую, похожую на богиню, с добрым голосом и нежной, бархатистой кожей…

Поток неясных воспоминаний внезапно оборвался. Продолжение несло с собою боль. Подобно вспышке молнии перед глазами предстало яркое видение. Бассейн. Надувной матрац. Обнаженное тело. Кровь.

Забывшись во сне, она, видимо, сказала что-то вслух. Сторожившая ее пышнотелая дама заботливо переспросила:

— Да, милочка, что такое?

— Ничего. — Лаки потянулась в кресле, просыпаясь. — Можно мне бутылку кока-колы?

Воздух в Швейцарии такой чистый, что Лаки почувствовала: нужно пить его долгими глотками, чтобы поскорее очистить свои легкие от засевшего в них лос-анджелесского смога.

В аэропорту их ждал автомобиль, за полтора часа доставивший Лаки и ее строгую спутницу в пышущую зеленью сельскую местность. «Л'Эвьер», школа, где она будет учиться, располагалась у подножья невысоких холмов, неподалеку начинался густой лес. Красота вокруг стояла сказочная, совсем не похожая на причесанную и подстриженную зелень Бель Эйр и Беверли-Хиллз.

Ее надсмотрщица приказала шоферу ждать, провела Лаки внутрь школы, представила директрисе и после этого отбыла, ограничившись на прощание кратким «до свидания, дорогая, постарайся вести себя здесь прилично».

Эта женщина в течение вот уже трех лет отвечала за воспитание Дарио и Лаки. Любви и заботы они от нее получали столько же, сколько от сухой деревяшки. Расставание ничуть не огорчило Лаки.

— Мисс Сант, — обратилась к ней директриса, — добро пожаловать в «Л'Эвьер». Я уверена, что вам, как и всем остальным моим девочкам, понравится у нас. От вас здесь будут ожидать уважения и послушания. Запомните эти два слова, руководствуйтесь ими, и время, проведенное в этих стенах, окажется полезным и самым счастливым в вашей жизни.

Мисс Сант. Ну и имечко. Лаки Святая. За долгие годы она научилась находить смысл во всем, что делал ее отец. Телохранители, звонки, решетки на окнах первого этажа, собаки — все это говорило о том, что ее отцу приходилось быть человеком осторожным. Но менять фамилию ради того, чтобы учиться в какой-то дурацкой школе?

Какая разница, как ее будут звать: Святой ангел или просто Святая ? Кому до этого может быть дело?

Джино находился в своем особняке, выстроенном на крыше отеля «Мираж» в Лас-Вегасе, когда по телефону сообщили о том, что Лаки благополучно добралась до места назначения. Закурив длинную и тонкую гаванскую сигару, он выпустил к потолку струю дыма.

Последние десять лет оказались довольно тяжелыми. Но он сумел защитить детей, уберечь их от опасности, хотя и виделся с ними гораздо реже, чем того хотелось бы. Но так спокойнее.

Сколько еще последовало смертей после убийства Марии… Он лично позаботился о Розовом Банане… Своими руками… До сих пор в ушах стоит его крик, его трусливая мольба о жалости. А к Марии эта падаль испытала хоть каплю жалости?

Резким движением он поднялся из кресла, подошел к окну, глянул вниз. Почти вся прибрежная полоса была теперь застроена отелями, чьи пылающие неоном названия гнали прочь, в пустыню, ночную тьму. Насчет Вегаса Парнишка оказался прав.

Раздался негромкий стук в дверь. Ред ввел человека, пришедшего просить Джино об одолжении. Гость являлся совладельцем конкурирующего отеля, так сказать, не проходимцем каким-то. Держал себя в присутствии Джино несколько заискивающе. Просьбу свою изложил едва слышно — из осторожности. Джино обещал проследить, чтобы она была удовлетворена.

Заламывая от волнения или в знак благодарности руки, человек пятясь вышел из комнаты.

Джино знал, что за оказанную услугу ему воздается сторицей. Ему приятно выполнять подобные просьбы — это давало ощущение безграничной власти. И дело вовсе не в том, что ему недостает этого ощущения, у него была сама власть. Много власти. Ее хватало на то, чтобы держать в узде нужных политиков, судей, полицию. Многие из занимавших видное положение людей на самом деле оказывались марионетками, готовыми пуститься в пляс в нужное ему время. И в нужном месте.

Пыхнув раза три дымком, Джино затушил дорогую сигару в пепельнице. Сигары подобны женщинам: заплатишь — получишь новую. Не важно, сколько она стоит, всегда найдется другая, не хуже.

Хотя таких, как Мария, больше нет. Нет на свете больше таких, как его бывшая жена, его любовь… его жизнь.

— Лаки Сант, — с недоверием произнесла ее имя белокурая девушка. — Какого черта, что это еще за имя?

Это была первая встреча Лаки с Олимпией Станислопулос — невысокой, пышущей энергией, с маленькими глазками на круглом лице, обрамленном волосами бесподобного золотисто-медового цвета. Кожа у Олимпии выглядела прямо-таки неестественно белой, а высокие круглые груди, казалось, вот-вот прорвут спортивную блузку.

Лаки несколько раз моргнула.

— Я что-то не слышала, чтобы люди смеялись над именами Ринго Старра, Рипа Торна или Рока Хадсона, — обороняясь, сказала она.

— О! — издевательски воскликнула Олимпия. — Прос-с-стите великодушно! До меня как-то не дошло, что я разговариваю с известной кинозвездой, с которой придется делить комнату!

Несмотря на столь прохладно начавшееся знакомство, через неделю они уже стали лучшими подругами.

Олимпии было шестнадцать с половиной, она оказалась весьма непокорной дочерью греческого судовладельца и его американской жены, дамы из общества. После того как родители развелись, девочка некоторое время металась между отцом и матерью, причем каждый из родителей обвинял другого в том, что именно он портит дочь. Из двух американских школ Олимпию уже выгоняли, поэтому мать в отчаянии пристроила се в конце концов в «Л'Эвьер».

— Отцу наплевать на мое образование, — со смехом заметила Олимпия. — Он уже решил, что я выйду замуж за какого-нибудь богатенького жирного кота, которого он присмотрит для меня на своей родине. Мать считает, я должна делать собственную карьеру. Оба они ошибаются. Я собираюсь хорошенько проводить время, только и всего. Мальчики, выпивка, травка, ну и прочее! Составишь мне компанию в охоте за настоящей жизнью?

Идея понравилась Лаки.

— Непременно. — Впервые на поверхность выплеснулась долго томившаяся в тайниках ее души жажда приключений. — Только вот как нам удастся жить настоящей жизнью, будучи запертыми в этих стенах?

Олимпия подмигнула ей.

— Способы найдутся, — несколько загадочно ответила она. — Ты только смотри и учись!

Все оказалось вовсе не таким уж и трудным. Свет выключали в половине десятого вечера, а уже через пять минут Лаки и Олимпия выбирались на свободу.

Окно их спальни очень удобно располагалось напротив большого раскидистого дерева, так что только увечный не смог бы пробраться по ветвям к стволу и соскользнуть в густую траву. Затем — рывок к навесу, к стоянке велосипедов, из которых отбирались чьи-нибудь два полегче. После десяти минут вращения педалей девушки оказывались в ближайшей деревушке.

В свою первую вылазку искательницы приключений уселись за столиком уличного кафе, заказав себе обжигающе-горячий кофе, а к нему еще более бодрящего местного красного вина.

Очень быстро Олимпия освоилась и принялась рассматривать сидевших неподалеку подростков, почти совсем мальчишек. Завязалась перестрелка взглядами. Две компании соединились в одну.

Возглавила застолье Олимпия. Она царственным поворотом головы отбросила за спину тяжелую массу своих роскошных волос и выставила вперед налитые, упругие груди.

Мальчишки в восхищении галдели вокруг нее.

— Я просто обязана выучить язык, — простонала Олимпия. — Такая тоска — сидеть и ни слова не понимать, о чем это они спорят!

Лаки понимала. Она бегло говорила на немецком, итальянском и французском — кое-чему домашние учителя ее все-таки научили. Она подумала только, стоит ли перевести Олимпии то, что говорили друг другу парни, не очень-то даже понижая голос.

— Фантастические сиськи!

— Надеюсь, она умеет трахаться!

— Или сосать!

— Или и то и другое вместе…

Почти опьянев, Лаки все же отдавала себе отчет в том, что они должны встать, найти свои велосипеды и убраться отсюда, пока не стало поздно. Парням хотелось одной-единственной вещи. Все ее няньки, каждая по-своему, много раз втолковывали девочке, что это за вещь. Похоже, няньки не ошибались.

— Пошли, — предложила она подруге.

— Почему? — воспротивилась Олимпия. — Здесь так хорошо. Тебе не нравится?

Любой, не столь погруженный в собственные переживания, как Олимпия, человек мог бы с уверенностью сказать: «Нет, Лаки здесь не нравилось, никакого удовольствия она не получала». В полном одиночестве сидела она у стола, и никто не обращал на нее внимания — мальчишки сгрудились возле Олимпии, вожделенно пожирая глазами ее задиристо торчащие груди.

— Я хочу уйти, — прошипела Лаки. — И тебе тоже пора.

— Ну и иди, — беззаботно отозвалась Олимпия. — Тебя никто не держит.

Лаки действительно никто не держал.

Она поднялась из-за столика, оседлала велосипед и укатила. Где-то на половине пути ей пришлось остановиться. На обочине ее вырвало. Честно ли было оставить подругу там?

«Вполне», — ответила она самой себе. Когда речь шла о том, чтобы позаботиться о себе, Олимпия вовсе не оказывалась такой уж нескладехой.

Кое-как забравшись в свое окно, Лаки, не раздеваясь, рухнула в постель и через пять минут уже видела сны.

Она не слышала, как тремя часами позже в спальню прокралась Олимпия.

Слишком увлекательным был сон, в котором Лаки видела Марко.

— Привет! — У Марабеллы Блю был грудной мягкий голос. — Я умираю от желания познакомиться с вами. Тини так часто говорит о вас.

Марабелла Блю.

Последняя претендентка на корону великой Мэрилин.

Джино устремил на нее свой взгляд. Всего на одно мгновение. Да, это было нечто.

Тини Мартино рассмеялся.

— Мне давно уже не терпелось свести вас, но Марабелла постоянно занята работой. Кочует на фильма в фильм. Как всякой звезде, ей не дает покоя ореол мученичества. — Он вновь позволил себе легкий смешок. — А уж что это такое — можешь спросить меня.

Смех у нее тоже оказался очень приятным, низким, горловым. На Марабелле было платье из серого шифона с блестками, облегавшее тело, подобно перчатке, едва прикрывая соблазнительно высокую грудь.

Джино почувствовал нечто уже давно им не испытанное. После Марии… ни одной постоянной… не было ни одной женщины, интерес к которой продержался бы у него неделю-две, ни одной, с кем рядом было бы приятно проснуться утром. Десять лет, проведенных в одиночестве, — срок немалый.

— Вам когда-нибудь приходится бывать в кино, мистер Сантанджело? — От нее волнами шел аромат духов. Легкий… экзотический… Удивительно женский аромат.

Он пожал плечами.

— В общем-то нет, но я обязательно схожу. Скажите мне, как называется ваша последняя картина.

— «Проказница», — промурлыкала Марабелла. Глаза у нее голубые. К голубым глазам Джино всегда испытывал слабость.

— «Проказница», вот как?

— Да. — Она с восхитительной скромностью опустила глаза. — Глупое название, правда? — Сейчас уже она смотрела на Джино в упор.

Марабелла до странности смущала его своим поведением.

Вот перед ним дама со всеми прелестями нараспашку, любое ее движение, даже самое незаметное, говорит об одном и единственном желании — и все-таки есть в ней нечто по-девически трогательное.

Джино кашлянул, прочищая горло.

— Да, пожалуй, вы нравы.

Он подумал о том, каким предстал в се глазах. Ему пятьдесят девять, но на вид столько не дашь. Загорелый, подтянутый. Волосы и зубы у него до сих пор собственные, слава Богу. В прекрасном состоянии. Ему можно дать лет сорок, в крайнем случае — сорок два. Не то чтобы ему так хотелось. Стареют все, и плохого в этом ничего нет. Но почему-то никто не торопится выглядеть стариком.

— А следующий мой фильм будет называться «Женские уловки». Еще глупее, да? — Засмеявшись, она подняла ладонь, чтобы прикрыть ею рот.

Джино обратил внимание на ее руки, привыкшие к работе, с коротко остриженными ногтями. Они как-то не соответствовали всему ее облику — роскошному телу, тонким чертам привлекательного лица, массе свободно падавших на плечи пепельно-светлых волос.

— Где проходят съемки? — равнодушно спросил он.

— В Лос-Анджелесе. — Кончиком языка Марабелла провела по своим полным, чувственным губам. — Может, вы как-нибудь подъедете к нам па съемочную площадку?

Утром Лаки с трудом заставила себя проснуться, растолкала Олимпию, и обе они в полной тишине принялись торопливо одеваться. До обязательного построения перед завтраком оставались какие-то секунды.

Возможность поговорить предоставилась подругам только во время перерыва на обед. Захватив с собой по тарелке с салатом, девушки опустились на траву.

— Чего это ты убежала? — лениво спросила Олимпия. — Самое интересное-то и пропустила.

— А что было интересного?

— Весело, девочка, было весело. Ну, сама понимаешь — обниматься, ласкаться, гладить друг дружку и чувствовать прикосновения чужих рук. М-м… — Олимпия улыбалась, прикрыв глаза. — Восхитительно!

Лаки поразилась, хотя и старалась не показать этого.

— Со всеми сразу? — ахнула она. Олимпия рассмеялась.

— Конечно нет, глупенькая. Я выбрала одного, кто мне больше пришелся по вкусу. — Она приняла озабоченный вид. — А тебе что, никто из них не поправился?

Лаки прикусила нижнюю губу. В общем-то там был один… так, ничего, но он даже не посмотрел в ее сторону. Глаза парней были прикованы к Олимпии.

Да и потом, что она, Лаки, знает о мальчиках, о сексе и прочих таких вещах? Ровным счетом ничего. О, конечно, какие-то технические моменты ей известны: что идет куда и чем это может кончиться. Но в плане практическом — ноль. Полный ноль. Она и не целовалась-то еще ни разу.

— Ну? — не отступала от нее Олимпия.

— О! — Лаки вскочила на ноги. — Я… я не знаю…

— Ты когда-нибудь этим занималась? — задала неожиданный вопрос Олимпия.

— Близким к этому, — нашла в себе силы кое-как ответить Лаки.

— Ты трахалась с парнем? — невозмутимо уточнила Олимпия.

— А ты? — попыталась отвести от себя удар Лаки.

— Почти, — загадочно ответила ее подруга. — Когда «почти» — это намного веселее. — Она сунула в рот несколько ломтиков картофеля. — Если захочешь, я могу научить тебя, как делать это почти.

Лаки быстро кивнула. Она не совсем понимала, что значит «почти», но звучало это весьма интригующе.

«Уроки» свои Олимпия проводила, когда ей взбредет в голову. Идеи и всякие соображения посещали ее в самое неподходящее время, и в такие моменты она никак не могла не поделиться ими. На уроке кулинарии Лаки слышала ее отчетливый шепот:

— Всегда начинай с поцелуев. Целуйся долго, «тогда научишься наслаждаться ими. Если парень умеет это делать, он высосет и оближет тебя всю, и в этом-то самое оно!

На лекции:

— Если он начинает тянуть руки к твоим грудям — разрешай! Это самый большой кайф. А кстати, где твои груди?

День мысль ее билась в поиске, а потом:

— Лучший способ развить грудь — это дать парню поработать над ней. Откуда, ты думаешь, у меня такое богатство?

По прошествии недели инструкции стали более предметными.

— Если парень заявляет, что хочет просто полежать с тобой рядом и больше ничего не будет делать — выброси это из головы! Он врет. Если он захочет поцеловать тебя внизу, вот здесь — пусть целует.

И — под конец:

— Пососать у парня тоже может быть очень приятно. Только не позволяй ему кончать тебе в рот. Это будет похуже лука — вкус продержится целую неделю!

Прочитав полностью весь курс, Олимпия решила, что пора теперь перейти к внешности Лаки.

— А знаешь, ты и вправду можешь валить мужиков с ног! — воскликнула однажды она, умело наложив Лаки на лицо косметику и взбив расческой волосы.

Та бросила на себя взгляд в зеркало. Сердце учащенно забилось. Она и в самом деле выглядела сногсшибательно — по меньшей мере на восемнадцать, а то и на девятнадцать лет. Что, интересно, сказал бы Марко, увидев ее такой?

— Думаю, что настало время для наших молодых попок еще раз попрыгать на велосипедном седле. Нужно прокатиться в деревню! — заявила как-то Олимпия с коварной усмешкой. — Давай-ка посмотрим, как будет работать то, чему я тебя учила!

Джино не потребовалось много времени, чтобы стать своим человеком на площадке, где шли съемки нового фильма с участием Марабеллы Блю. Его привозил туда изящный черный «кадиллак». Ходили слухи, что автомобиль бронирован, а темного цвета стекла пуленепробиваемы. Выбравшись из машины, Джино в сопровождении двух телохранителей следовал к выставленному для него специальному креслу, откуда неподвижно наблюдал за работой мисс Блю.

Посмотреть было на что. Дубль шел за дублем, но когда роль ей действительно удавалась, это походило на волшебство.

Марабелла Блю. При крещении ее нарекли Мэри Белмонт. В Голливуд она приехала шестнадцатилетней, победив на каком-то смотре юных дарований. В течение года вела полуголодное существование. Поумнела и научилась извлекать пользу из всего, чем одарил ее Создатель. Познакомилась и вышла замуж за одного из ветеранов Голливуда — каскадера, помогавшего ей и направлявшего ее, не дав скатиться на положение статистки, занятой на съемках незначительных эпизодов.

Затем неожиданный взлет к славе. Муж оказался отброшенным куда-то на задворки. Он не вписывался в ее имидж. Это Марабелла понимала. Она была сообразительной девушкой. Ей только что исполнилось двадцать лет.

Джино уложил мисс Блю в свою постель после их второго свидания. Она полностью оправдала все его ожидания.

Чувствовал Джино себя великолепно. Вот он лежит и трахает самку, за которую половина мужского населения Земли не пожалела бы отдать свое левое яйцо. А кое-кто — вместе с правым.

Марабелла Блю.

Он ее не любил. Зато она стала постоянной любовницей.

В одежде Олимпии Лаки чувствовала себя как-то странно. Блузка чересчур коротка, белые туфли жмут, свитер слишком уж болтается.

Выбравшись уже отработанным маршрутом из школы, подруги катили на велосипедах в деревню.

На этот раз Лаки пользовалась куда большим вниманием. О удивительная власть одежды и косметики!

Парня, который ей понравился, звали Урси. Ему было восемнадцать, он немного говорил по-английски. Прождав приличествующее его представлениям о порядочности время после чашки кофе и вежливой беседы, Урси пригласил ее, очень вежливо, прогуляться вдвоем.

Олимпия подмигнула Лаки и ободряюще кивнула головой. Вот он, момент! Посмотрим, справится ли она с «почти»!

Урси довел ее до леса. Сняв куртку, расстелил ее на траве, и, не обронив ни слова, оба уселись. Чуть дрожащие от нетерпения его руки немедленно устремились на завоевание ее тела.

Лаки едва не запаниковала от страха, но тут же вспомнила советы Олимпии. Оттолкнула парня локтем и спокойно проговорила:

— Что за спешка? Успокойся.

Прозвучавшее в ее словах обещание и вправду успокоило Урси, и он принялся целовать ее губы долгими, влажными поцелуями, вызывавшими — и тут Лаки ничего не могла с собой поделать — легкое отвращение. Смежив веки, она изо всех сил надеялась, что дальше все будет лучше. Надежды эти, надо сказать, оправдались. Когда пальцы Урси коснулись ее набухших, отвердевших сосков, дела тут же пошли на лад. Здесь Олимпия оказалась права — это был кайф.

Урси все выше задирал на ней свитер, он был явно разочарован тем, что одежда на Лаки оказалась столь незамысловатой, и через пару минут пальцы его сами собой легли на молнию ее юбочки.

— Нет'. — внезапно остановила его руку Лаки. — Я хочу видеть твой.

Недолго провозившись с брюками, Урси с гордостью извлек из них свой.

Лаки осторожно и тщательно обследовала его своими пальцами. Урси оказался на редкость хорошо развитым в физическом отношении парнем.

— О Боже, — с трепетом в голосе сказала Лаки. — Ну и ну!

Эти слова привели Урси в такое возбуждение, что не успела Лаки понять, в чем, собственно, дело, как он принялся исступленно раскачиваться взад-вперед и очень быстро, с далеким, энергичным выбросом кончил. Она резво отпрыгнула в сторону.

— Эй! — Голос ее сделался жалобным. — Поосторожнее с моей юбкой.

— Милая моя, — выдохнул он, тщательно выговаривая английские слова. — Ты есть самая, самая прекрасная девушка.

Лаки улыбнулась. Она познала вкус власти.

Ей хотелось большего.

-->