"Похищенный" - читать интересную книгу автора (Коллинз Макс Аллан)Глава 10В письме, полученном Брекинриджем, имелась короткая запись, рекомендующая адвокату «передать вложенное письмо полковнику Линдбергу». Само письмо имело следующее содержание: Внизу опять стояло слово «Подбись» и еще ниже были два отчетливых синих круга и красный с тремя небольшими отверстиями. На обратной стороне листа письмо продолжалось: Фрэнк Уилсон прищурил глаза за круглыми в темной оправе очками, читая это письмо, потом прочитал его еще раз. Мы сидели в кабинете Линдберга. Сам Линди, Брекинридж, Шварцкопф, Уилсон и я. Линдберг отверг мое предложение известить копов в Нью-Йорке и ребят Эдгара Гувера о новом послании похитителей. Однако он согласился позвонить агенту министерства финансов Уилсону. – Мне кажется, письмо вселяет надежду, – сказал Линдберг Уилсону. – А вы как думаете? – Вселяет надежду? – спросил Уилсон. Он сидел напротив Линдберга. Я сидел рядом с Уилсоном; Брекинридж и Шварцкопф, словно часовые, стояли по обе стороны от Линди. – Мой сын хорошо себя чувствует, – бодро проговорил Линдберг, – и они намерены сохранить его здоровье. Они соблюдают диету... – Вы верите тому, что они вам пишут? – У меня нет причин им не верить, – сказал Линдберг. – Мне совсем не хочется, чтобы вы участвовали в этом, агент Уилсон. Они прямо пишут, что если бы я с самого начала не обратился в полицию, то Чарли уже сейчас мог бы вернуться к своей матери. Уилсон не стал спорить с этим. Он понимал, что спорить нет смысла. – Очевидно, они думают, что полиция перехватила предыдущее письмо, – заметил Шварцкопф, хотя это и так было всем ясно. Брекинридж кивнул: – Может, мы излишне категоричны по отношению к прессе. Если бы мы предали гласности, что получено второе письмо... – Вы пытаетесь задним числом предсказать действия безумцев, – сказал я. – Они предупреждают вас ничего не сообщать прессе, а потом удивляются, что вы не известили их о получении второго письма? Уилсон по-прежнему разглядывал письмо. – Как и в тех письмах, легкие слова написаны с ошибками, а более трудные – правильно. – Очевидно, это подлинное послание похитителей, – сказал Линдберг. – Оригинальный знак-подпись на месте, – согласился Уилсон. – К тому же в нем ссылаются на письмо, оставленное в детской. Брекинридж вышел из-за стола, подошел к Уилсону, который рассматривал письмо, и указал пальцем на одну строчку. – Вот это предложение беспокоит меня, – сказал Брекинридж. – «Мы не согласимся на участие посредник с вашей сторона». – Довольно откровенное заявление, – заметил я. – Оно говорит о неприятии ими Роснера и его дружков, Спитале и Битза. – Возможно, нам следует опубликовать послание в прессе, – сказал Брекинридж, – о том, что мы готовы принять любые условия, которые предложат похитители. Все что угодно, лишь бы ребенок благополучно вернулся домой. – Мне кажется это разумным, – сказал Линдберг. Уилсон, казалось, не слышал их. Он аккуратно положил письмо на стол и достал из кармана небольшую записную книжку и похожий на обрубок карандаш. Он сказал: – Эта женщина-медиум, которая предсказала, что полковник Брекинридж получит сегодня письмо... ее имя Сивелла? – Сестра Сара Сивелла, – сказал я. – Ее мужа зовут Мартин Маринелли. Он записал; из своей записной книжки я дал ему адрес церкви в Гарлеме, и он записал его тоже. – Они ведь знали о записке, оставленной на подоконнике, – сказал Уилсон. – Да, – сказал я. – С другой стороны, – продолжал Уилсон, – они целыми днями торчали с репортерами и могли добыть кое-какую информацию. – Насколько мне известно, – сказал Линдберг, – никто из репортеров не знал о письме, оставленном на подоконнике. – Есть еще одна деталь, – сказал я. – Чертовски незначительная на первый взгляд. Все посмотрели на меня. – Сара Сивелла на спиритическом сеансе вчера ночью все время называла полковника Брекинриджа «мистером Брекинбриджем». И точно так же его называют в этом письме. Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Наступившую напряженную тишину нарушил Уилсон: – Что она еще говорила? – Большей частью бессмыслицу, – сказал я, пожимая плечами. Мы не рассказали Линдбергу о предсказании, что найдут тело ребенка. Потом неожиданно Линдберг поднялся. – Спасибо, что вы приехали, агент Уилсон. Уилсон, обескураженный тем, что ему так быстро предлагают уйти, встал и сказал: – Спасибо, что поделились со мной новой информацией, полковник. – Я хочу, чтобы вы не беспокоили этих спиритов, – сказал ему Линдберг, и слова его прозвучали как приказ. – Простите? – глухо спросил Уилсон. – Эти спириты. Если они законопослушные граждане, что вполне вероятно: ведь вы знаете, экстрасенсорное восприятие реально существует, – то я не хочу, чтобы их беспокоили. Если же на самом деле они являются членами банды похитителей, то я не хочу, чтобы действия полиции поставили под угрозу благополучие моего сына. В этих письмах ясно написано, что если я хочу вернуть своего сына живым и здоровым, то должен исключить участие полиции в этом деле. И я намерен придерживаться этого, агент Уилсон. Линдберг холодно кивнул, и Уилсон понял, что встреча закончена. Я проводил его к машине. Брекинридж и Шварцкопф остались с Линдбергом, что меня вполне устраивало. Я хотел переговорить с Уилсоном с глазу на глаз. Мы немножко постояли и поговорили вполголоса. Я рассказал ему о бандитском притоне, который мне показал Диксон, и он проявил к моему рассказу большой интерес. – Вы знаете Пэта О'Рурке из Чикаго, Геллер? – спросил Уилсон. – Конечно, – ответил я. – Он замечательный парень. – Он сейчас работает со мной в Нью-Йорке, – сказал Уилсон. – Я собираюсь поручить ему проникнуть в спиритическую церковь в Гарлеме. Мы узнаем, откуда у этих «спиритов» столько сведений о похищении. – О Турке прекрасно справится с этой задачей, – сказал я. О'Рурке в течение трех месяцев работал в организации Капоне в качестве секретного агента, когда Элиот, Айри и Уилсон сколачивали дело против Капоне. Он будет самым подходящим человеком, чтобы обнаружить связь между Капоне, Маринелли и его прихожанами. – Как идут поиски Боба Конроя? – спросил я. – Этот сукин сын исчез с поверхности земли, – хмуро сказал Уилсон. – Тогда поищите его в озерах, – посоветовал я. Он кивнул, вздохнул и сказал: – Геллер, какие бы разногласия между нами ни возникали, я хочу сказать вот что: я очень признателен вам за то, что вы делаете. Я имею в виду, что вы держите меня в курсе событий, потому что в противном случае я не имел бы никакой информации и был бы фактически выключен из игры. – Чудненько. Может, в этом году скостите мне немного налогов? – Пошел ты, – добродушно сказал Уилсон, сел в свой черный «форд» и укатил в Нью-Йорк. Я провожал его взглядом, когда ко мне подошел Шварцкопф. Он сказал: – Вам нужно присутствовать на допросе, который сейчас происходит здесь. – Честное слово, – сказал я, – мне начинает нравиться эта новая тенденция в нашем сотрудничестве. В комнате для слуг стояли несколько элегантных полицейских и помятый пузатый инспектор Уэлч. В середине комнаты на стуле, поставленном на плетеный ковер, сидела смазливая пухлая девица лет двадцати в черном костюме горничной с кружевным фартуком. У нее были короткие русые волосы, бегающие карие глаза, круглое лицо и слегка выступающие вперед передние зубы, делающие ее немного похожей на прелестного бурундучка. В руках, которые у нее лежали на коленях, она сжимала белый носовой платок. Позади нее, положив пальцы на клавиатуру машинки, сидел полицейский-стенограф в штатском. – Мисс Шарп, – сказал Шварцкопф, – мы должны взять у вас показания. – Я уже дала вам показания, – сказала она властным тоном, хотя, возможно, это впечатление производил ее английский акцент. – Нам хотелось бы уточнить некоторые детали. Она поджала губы, подняла подбородок и проговорила надменно, будто строптивая ученица: – Почему вас так интересует моя личная жизнь? Занимайтесь своим делом и разыскивайте этих похитителей. Она держалась холодно и вызывающе, но видно было, что это большей частью маска; ее глаза и руки непрерывно двигались. Она нервничала, как женщина, у которой муж нашел под кроватью любовника. Вмешался инспектор Уэлч: – Послушай, сестренка. Мы только выполняем работу. Не делай хуже себе. Разумеется, такой красотке, как ты, нечего скрывать. Уэлч пытался говорить ласково, но у него получалась угроза. Не надо меня пугать, – сказала она. Уэлч вытаращился на Шварцкопфа, который сказал: – Все остальные слуги из дома Морроу охотно ответили на наши вопросы. Почему вы такая упрямая, мисс Шарп? – Хотя меня возмущает этот допрос, я тоже ответила на ваши вопросы, потому что у меня не было другого выхода! Ее вызывающее поведение удивляло, но меня не проведешь. Я видел, что за показной дерзостью скрываются слабость и страх. Шварцкопф сказал почти умоляющим тоном: – Разве вы не хотите помочь мистеру и миссис Линдберг вернуть их ребенка домой? Она опустила голову и кивнула. Потом вздохнула. – Ладно. Задавайте ваши вопросы. Уэлч кивнул стенографу, чтобы тот начинал печатать, и сказал: – Пожалуйста, назовите ваше имя, возраст и место рождения. – Меня зовут Вайолет Шарп. Я родилась в 1904 году в Англии, в Беркшире. Около двух с половиной лет назад я переехала из Англии в Канаду. Я пробыла там примерно девять месяцев и приехала в Нью-Йорк. – И начали работать на семью Морроу? – Вначале я зарегистрировалась в бюро по трудоустройству Хатчинсона на Медисон-авеню, где у меня взяли интервью для миссис Морроу, а потом я получила должность кухарки, которую занимаю по сей день. – Вы обзавелись друзьями мужского или женского пола в Нью-Йорке или Нью-Джерси? – Нет, друзей у меня не было. Она была слишком хорошенькая, чтобы это была правда. В голосе инспектора послышалось раздражение. – С тех пор как вы приехали в Нью-Йорк из Канады, вы ни разу не выходили погулять в обществе друга или подруги? – Нет. У меня здесь никого нет, кроме сестры Эмили. – Где она проживает? – В Энглвуде. Она работает на одного из друзей семьи Морроу. Уэлч подошел к ней с другой стороны и сделал еще одну попытку: – С момента вашего приезда в эту страну вы хоть раз бывали на приемах, на вечеринках, в театре, в кино или в ресторане с любым мужчиной или любой женщиной? Она подумала, потом сказала: – Да. Уэлч проговорил с напускным сарказмом: – Ну и расскажите нам об этом, мисс Шарп. – В воскресенье пополудни мы с сестрой шли по Энглвуду... – В какое воскресенье? – Двадцать восьмого февраля. – Этого года? – Этого года. Мы шли с ней по Дайдекер-стрит, и из машины нам помахал какой-то мужчина. Я приняла его за одного из работников Морроу и помахала в ответ. Он остановил машину, я подошла к нему, поняла свою ошибку и объяснила, что приняла его за другого. – Что он сказал? – Он сказал: «Все в порядке. Куда вы идете?» И я ответила: «Мы идем в город». Он пригласил меня и сестру поехать туда в его машине, что мы и сделали. Во время поездки мы любезно беседовали, и тот джентльмен сказал, что хотел бы однажды вечером пойти со мной в кино, если я не против. – Что вы сказали? – Я сказала, что согласна. Согласилась слишком быстро для девушки, которая в течение нескольких лет обходилась без дружка или подружки. – И что он сказал? – Он попросил у меня телефонный номер, и я дала его ему. – Вы имеете в виду номер телефона в доме Морроу? – Да. Он поинтересовался, кого ему спросить, когда он позвонит, и я сказала, чтобы он попросил Вайолет. – Он позвонил? Она кивнула: – Примерно без десяти восемь вечером первого марта. То есть в день похищения. – Что он сказал? – Он спросил, не хочу ли я с ним прогуляться. Я сказала, что хочу, но освобожусь не скоро, потому что еще не приготовила обед. Вскоре после этого он подошел к черному входу в кладовой в доме Морроу. – Что вы сделали? – Я надела шляпу, пальто и вышла. С ним было еще двое мужчин, которых я никогда раньше не видела. Вчетвером мы поехали в кинотеатр в Энглвуд, и после окончания фильма он привез меня обратно к дому Морроу. Было, кажется, одиннадцать часов ночи. – Вы встречались с ним после этого? – Нет. Я назначила ему второе свидание на шестое марта, но в тот день была очень занята. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним по телефону. Вмешался Шварцкопф, который сказал с вежливой улыбкой: – Все идет хорошо, мисс Шарп. Просто замечательно. А сейчас, пожалуйста, заполните несколько бланков... Лицо ее вновь приняло презрительное выражение. – Какие бланки? – Для начала запишите имена. – Я уже вам говорила! Я не помню никаких имен. – Вы не помните имени своего приятеля? Вы ездили с ним на прогулку в то воскресенье, провели с ним целый вечер... – Я не помню. – Послушайте, – сказал Уэлч, – мы понимаем, что вы нервничаете. Просто расслабьтесь, и имена вспомнятся сами по себе. – Я не волнуюсь. Я не смогу вспомнить его чертово имя! – А как насчет двух других парней? – спросил Шварцкопф. – Вы помните их? Она подняла голову, и на лице ее заиграла саркастическая улыбка. – Нет. Их имена я тоже не помню. – Вы встречались с этими людьми меньше недели назад, – сказал Уэлч, – и вы не можете вспомнить их имена? Стенограф прекратил работать, не зная, стоит ли ему печатать одно и то же. Вайолет скрестила руки на груди и высоко приподняла подбородок, однако она дрожала. И она не удостоила ответом приставанье Уэлча. – Какой фильм вы смотрели, Вайолет? – спросил я. Уэлч и Шварцкопф удивленно посмотрели на меня. – Кто вы? – спросила она. – Меня зовут Геллер. Я полицейский, как и все остальные присутствующие здесь мужчины. – В не имеете права совать нос в мою личную жизнь. Не имеете никакого права! – Успокойтесь, – сказал я. – Просто скажите, о чем был этот фильм? Вспомните хоть что-нибудь – события, актеров, которые в нем играли. Ред Джонсон тоже прошел через этот тест и успешно. Однако Вайолет Шарп ничего не ответила. – Как назывался кинотеатр, в который вы ходили? – спросил я. – Он находился в Энглвуде. Это все, что я знаю. Уэлч и Шварцкопф посмотрели на меня, я пожал плечами. У меня допрос получался не лучше, чем у них. – Благодарю вас, мисс Шарп, – сказал Шварцкопф и обратился к Уэлчу. – Отвезите ее обратно в Энглвуд. Шварцкопф вышел, я вышел вслед за ним, и мы направились на командный пункт, где по-прежнему царили толкотня и суматоха. – Мне очень хотелось напустить на нее Уэлча, – сказал Шварцкопф, – чтобы он испытал на ней свое обаяние. – Если бы вы поступили так, то это было бы большой глупостью, – сказал я. – А что вы предлагаете? – Никаких резиновых шлангов – лишь настойчивый, скрупулезный допрос. Согласен, ее нелегко было допрашивать, но почему вы отпустили ее, едва мы начали? Шварцкопф резко остановился и вздохнул. – Она одна из любимых служанок миссис Морроу. Если бы мы надавили на нее слишком сильно, то у нас возникли бы неприятности с семейством Морроу. – Ну и что, черт возьми? Шварцкопф сделал гримасу. – Если у нас возникнут неприятности с семьей Морроу, то у нас возникнут неприятности и с полковником Линдбергом. – Ну, тогда подключите ее к детектору лжи. Черт, подключите к детектору лжи всех слуг Линдбергов и слуг Морроу тоже! – Вы полагаете, я не думал об этом? Полковник Линдберг не позволит сделать это. Он говорит, что использование детектора лжи – вторжение в личную жизнь, которое оскорбит его работников. Спустя полчаса появился ухмыляющийся констебль Уиллис Диксон из полицейского управления Хоупуэлла и начал докладывать Шварцкопфу. – Я нашел кое-что интересное в комнате этой горничной, – сообщил он, улыбаясь своей редкозубой улыбкой. Значит, Шварцкопф послал Диксона, а не своих людей сделать обыск в комнате Ваойлет в Энглвуде, пока ее здесь допрашивали. Шварцкопф был по-прежнему умен и изворотлив: к чему причинять неприятности своим людям, ведь семья Морроу может возмутиться тем, что беспокоят ее любимую горничную. – Во-первых, – сказал Диксон, – слуги там говорят, что у Вайолет был роман с мужчиной, который гораздо старше ее, – с дворецким. Я полагаю, это Септимус Бэнкс. – Кто это? – спросил я. – Старший дворецкий семьи Морроу, – пояснил Шварцкопф. – Горький пьяница. – Как бы там ни было, я обнаружил в ее комнате нечто интересное, джентльмены, – сказал Диксон. – Книжку с написанными от руки непристойными рассказами. Адресную книгу с двадцатью шестью именами. И сберегательную книжку на банк в Нью-Йорке. – Вы ничего не взяли с собой? – с беспокойством спросил Шварцкопф. – Нет! Но я внимательно все просмотрел. Вы знаете, Ваойлет зарабатывает сто баксов в месяц и работает меньше двух лет. И еще мне сказали, что значительную часть своего заработка она отсылает родителям в Великобританию. – Ну и что? – спросил я. – Откуда тогда у нее почти две тысячи долларов на сберегательном счете? – ответил Диксон вопросом на вопрос. |
||
|