"Похищенный" - читать интересную книгу автора (Коллинз Макс Аллан)Глава 1Полногрудая блондинка с закутанным ребенком на руках и с озабоченным выражением на симпатичном рябом лице сошла с серебристых металлических ступенек вагона. Носильщик помог ей, поддержав за отделанный мехом рукав ее желтовато-коричневого пальто с меховым воротником и поставив скамеечку туда, где должна была бы находиться последняя ступенька. Она поблагодарила его легкой улыбкой и быстро пошла от Твентис Сентшери Лимитед, комфортабельного поезда обтекаемой формы, который примчал ее из Нью-Йорка, к выходу с платформы. Для любой матери вполне естественно беспокоиться о безопасности своего дитя, тем более сейчас, когда все газеты пестрели сообщениями о так называемом преступлении века – совершенном три дня назад похищении сына четы Линдберг из его укрытой от непогоды и посторонних взглядов детской в сельском доме в дебрях Нью-Джерси. То, что случай в Нью-Джерси встревожил мать, прибывшую из Нью-Йорка в Чикаго, штат Иллинойс, не поддавалось логическому объяснению, но вполне объяснялось человеческой природой, которая, как известно, ни черта общего с логикой не имеет. Какая мать не отождествит себя с несчастными Линдбергами? Какая мать, прочтя эти ужасные заголовки в газетах и послушав этих истеричных радиокомментаторов, не схватит свое любимое дитя и не прижмет его к груди, которая, кстати сказать, в данном конкретном случае была весьма впечатляюща. Загвоздка была в том, что я не считал ее матерью этого малыша. Более того, я готов был даже рискнуть и держать пари, что в руках ее был сам Линди-младший, а не ее плоть и кровь. И у меня были основания так думать: этот ребенок был довольно большим, чтобы носить его на руках, и ребенку Линдберга было уже двадцать месяцев; на этом малыше был ночной комбинезон «Доктор Дентон» – и точно такой же комбинезон был на маленьком Линди, когда его вытащили из кроватки; этот ребенок был закутан в одеяла, в то время как, судя по росту, вполне мог топать за мамой в зимнем комбинезоне и шапке. Правда, вместо знаменитых светлых локонов похищенного ребенка я заметил у этого малыша темные вьющиеся волосы, но, черт возьми, цвет волос ведь можно и изменить! Я сидел на одном из трех стульев, принадлежащих чистильщику обуви, у стены, выходящей на пути, ведущие в депо вокзала «Ла Сал Стрит Стэйшн». Когда я там дежурил, стул этот для меня был словно дом родной; чистильщик обуви по имени Клетус, парень лет семнадцати, не возражал, поскольку, когда вокзал наполнялся людьми, я вставал и отправлялся на прогулку, позволяя ему зарабатывать себе на жизнь. Как раз сейчас я все равно собирался подняться, побродить по вокзалу и посмотреть, не появились ли там карманники-одиночки, залетные проститутки или вооруженные бандиты. К тому же было холодно, и находиться внутри вокзала было гораздо приятнее, чем здесь, на ветреной, шумной платформе. Я был сыщиком в штатском из группы по борьбе с карманными кражами, возглавляемой лейтенантом Луисом Сэпперстейном, и моя работа заключалась как раз в том, чтобы торчать на железнодорожных вокзалах, автовокзалах и прочих подобных местах, где шныряют извращенцы в поисках удачи. Возможно, сегодня мне по-настоящему привалило счастье. Может быть, думал я, мне повезло, как Линдбергу, когда тот перелетел через весь Атлантический океан. Я уже был самым молодым сыщиком в нашем отделе и может быть теперь стану в нем самым молодым лейтенантом. В это утро мы получили циркуляр, разосланный шефом сыскного бюро Шумейкером по всем отделениям в городе, с фотографией женщины с привлекательным и строгим лицом по имени Бернис Роджерс, которая являлась «компаньоном» Джозефа Боннели, «знаменитого главаря шайки, занимающейся похищением людей с целью выкупа в Нью-Джерси». Шумейкер считал Бонелли и его приятельницу возможными похитителями сына Линдбергов, и в этом не было ничего удивительного: почти все в стране были уверены, что это преступление совершили либо люди Капоне в Чикаго, либо детройтская «Пурпурная банда». Словно для того чтобы отвести это подозрение, Капоне, запертый в тюрьме округа Кук, посылал в газеты письма, полные негодования, беспокойства и предложений о вознаграждении за возвращение ребенка. Черт возьми, знаменитый Аль сам был родителем. В мою задачу не входило ожидать появления Бернис Роджерс, но обязанности сыщика, специализирующегося на карманных кражах, включают наблюдение за красивыми женщинами: ведь некоторые красивые женщины иногда занимаются сомнительными делами – в свое время я арестовал немало проституток с привлекательными мордашками. Как бы то ни было, я сидел, смотрел поверх программы скачек, как она приближается, сосредоточившись на ее грубовато-красивом лице, потом незаметно достал из кармана пальто циркуляр Шумейкера и сравнил брюнетку на бумаге с блондинкой во плоти. Однако не успел я достать листок из кармана, как она быстро прошла мимо меня – я даже чулок ее не смог как следует разглядеть. Очевидно, другого багажа, кроме драгоценного свертка в пеленках, у нее не было. Итак, я продолжал сидеть, а она проскочила мимо и влетела в двери вокзала, словно заправский гандболист с мячом. От ее резких движений ребенок проснулся и завыл – что ж, по крайней мере, он жив. Я поднялся, оставив программу скачек на стуле, и кивнул Клетусу, который кивнул мне в ответ, намазывая ваксой кожаные туфли настоящего клиента; нарочито небрежной походкой я подошел ко входу в вокзал и вошел в просторный квадратный зал ожидания. Ее нигде не было видно. Прямо передо мной была лестница, ведущая вниз, на улицу. Не воспользовалась ли она ею? Возможно, она уже садится в стоящее на обочине такси. Через лестничный колодец я посмотрел на длинный газетный киоск в центре зала, медленно обвел глазами полупустые скамьи слева и справа. Ее там не было. Зал был заполнен светом, проникающим через громадное круглое окно, расположенное так высоко, что, казалось, касается неба над надземной железной дорогой перед вокзалом; люди, словно призраки, суетились в прозрачной полуденной нереальности, торопливо проходили через испещренные пылинками полосы света, но блондинки среди них не было. И тогда я услышал отраженное эхом подвывание младенца и увидел ее: со своим свертком она направлялась к женскому туалету. Меняя направление, я прошел через поток прибывающих и отъезжающих пассажиров, подошел к деревянной скамейке напротив помещения, в которое она вошла, и сел. Я бросил взгляд на ряд кабин с телефонами. Может, мне следует позвонить в бюро? Все равно на помощь рассчитывать не стоит: даже Сэпперстейн, наш шеф, был сейчас занят на вокзале Диерборн. Я поднял глаза на серебристые футуристического стиля часы, нависшие над суетой зала ожидания, подобно забывчивому Богу. Четверть пятого. Скоро Сэпперстейн отправится в сыскное бюро. Впрочем, это не имело значения. Я хотел арестовать ее сам и без промедления. Мне ни с кем не хотелось делиться славой в случае успеха. Если же тревога была ложной, думал я, то лучше о ней никому не знать. Может, мне войти в женский туалет и схватить ее, пока она меняет ребенку пеленку? Но что, если это не она? Что, если я зазря до смерти напугаю ни в чем невинных женщин, когда они будут натягивать свои трусики? На скамейке, неподалеку от меня, кто-то оставил газету «Триб»; я взял ее и притворился, что читаю. Даже внутренние страницы были полны информацией, связанной с похищением сына Линдбергов. Болваны наподобие меня были уверены, что заметили похищенного ребенка. Такие сообщения поступали отовсюду: от Дулуста до Тимбукту. Меньше чем через две минуты она вышла из туалета таким же быстрым шагом, каким вошла. Я свернул газету, бросил ее на скамью, зевнул и неторопливо зашагал за ней. Но мне пришлось поторопиться, так как, несмотря на груз, она бросилась вниз по лестнице, ведущей на улицу, словно ее преследовали; хотя так оно и было, я надеялся, что она об этом не знает. Я быстро шел за ней, застегивая на ходу пальто и поправляя шляпу. Она начала спускаться по лестнице справа, я – слева. Мне хотелось успокоиться и твердой рукой надеть на нее наручники. Когда я дошел до площадки, где две лестницы встречались, ее там уже не было. Оставшуюся часть лестницы я преодолел в несколько прыжков, держась рукой за изгибающиеся перила из нержавейки, и увидел ее далеко впереди. Я протиснулся сквозь толпу людей, окруживших газетный киоск у входа в вокзал, и вышел на улицу, серую, как и весь город. Ледяной снег сразу залепил мне лицо – знаменитый чикагский ветер никогда не подрывал свой авторитет. Пар клубами вырывался у меня изо рта. Передо мной возвышались здание вокзала и надземная железная дорога, делавшие мир еще более темным и мрачным. Где же она? Садится в такси слева и дальше от меня. Я свернул направо и подошел к другому такси. Когда я садился в него, мимо нас пронеслось такси, уносящее красотку с малышом. – Следуй за этой машиной, – сказал я. Водитель, венгр в потертой зеленой кепке с помятым лицом и широкими промежутками между передними зубами, посмотрел на меня и осклабился. – Всю жизнь мечтал о таком клиенте. – Чудненько, – сказал я. – Вот тебе аванс. Я показал ему свой жетон, и он сразу погрустнел. – Если не потеряешь их из виду и сможешь догнать, получишь пятерку, – пообещал я. – Не беспокойтесь, – проговорил он с облегчением, сообразив, что еще сможет заработать, и вырулил такси на улицу Ван-Бюрена. Бернис Роджерс было около тридцати. В ее досье фигурировали приводы за проституцию и мелкую кражу. Несколько месяцев назад она усыновила мальчика из приюта «Крейдл» в Эванстоне. Особую требовательность она проявила в отношении возраста: ей непременно нужно было, чтобы мальчику было меньше двух и больше одного года. Начальник сыскного бюро Шумейкер, известный также как «Олд Шуз», старый опытный полицейский, решил, что усыновление ребенка было всего лишь прикрытием для неблаговидной цели. В этом случае события могли развиваться следующим образом. За усыновленным мальчиком в течение нескольких месяцев присматривает женщина, член банды Бонелли (предположительно, Бернис Роджерс). Люди видят Роджерс с малышом и думают, что это ее приемный сын. Тем временем банда Бонелли совершает похищение некоего ребенка (предположительно, Чарльза Линдберга-младшего); женщина меняет усыновленного мальчика на похищенного, а первого бросает где-нибудь или избавляется от него каким-то другим образом. И когда Бернис Роджерс видят с похищенным малышом, это ни у кого не вызывает подозрений, поскольку все думают, что это тот же ребенок, что был у нее раньше. Маленькие дети очень похожи друг на друга. Но если план действительно был таким, почему Бернис Роджерс вдруг появилась в Чикаго? Шумейкер полагал, что она до сих пор спокойно и открыто живет на Востоке как мать Чарли Линдберга. Неужели ей показалось опасным там оставаться? Неужели кто-то из банды раскололся, когда на него нажали? Или их кто-то выдал? Я откинулся на сиденье, улыбнулся и начал тешить себя мыслью, что отвечу на эти вопросы, когда арестую Бернис Роджерс. Мне очень приятно было думать о себе как о копе, который в одиночку «одной левой» раскрыл дело Линдберга на другом конце континента. Это было бы неплохо для парня двадцати шести лет от роду, каковым я являлся и каковой вел довольно легкомысленную жизнь в довольно трудное время. Мне очень хотелось задержать ее самому, и я был совершенно спокоен. Я знал, что такие дамы, как Бернис, могут быть опасны, но работая в группе по борьбе с карманными кражами, я почти ежедневно сталкивался с проходимцами. Не было недели, чтобы я не отнимал оружие у какого-нибудь подонка. Кроме того, под мышкой у меня был собственный пистолет – девятимиллиметровый браунинг, и я не колебался бы, если бы пришлось воспользоваться им. Не то чтобы я так уж любил пострелять по живым мишеням. Надо сказать, что этот пистолет – а не обычный револьвер, как большинство полицейских – я носил отчасти потому, что предпочитал автоматическое оружие, а отчасти потому, что именно из него застрелился мой отец. Мой отец, чья книжная лавка на Вест-Сайде была забита радикальной литературой, был старым членом профсоюза и очень не хотел, чтобы я стал полицейским. Неприязнь его к этой профессии особенно усилилась, когда он узнал или догадался, что деньги, которые я ему дал для возобновления аренды магазина, я заработал, дав показания в суде по делу об убийстве Джейка Лингла. Копы и Капоне нашли «подсадную утку» – человека, готового взять на себя вину за убийство, и я давал против него показания. Дело было пустяковым: тот человек пошел на это по своей воле, и ему хорошо заплатили за то, что он сядет в тюрьму. Благодаря участию в том процессе я стал сыщиком, работающим в штатском, и получил конверт с тысячей долларов. Однако мой отец никак не мог понять, что я всего лишь хотел добиться успеха, хотел получить лучшую работу и поэтому вынужден был соблюдать правила предложенной мне игры. Впрочем, он понимал это. Понимать понимал, но простить мне не смог. Он приставил этот самый пистолет к своей голове и вышиб из нее мозги. Это случилось в прошлом году. Я носил пистолет с собой и знал, что никогда не забуду об этом. И готов был воспользоваться им без колебаний, но не легкомысленно. В чем-чем, а в этом можно не сомневаться. Я по-прежнему готов был принять честную взятку – на этой грязной и опасной работе не работают ради одной ничтожной зарплаты. Однако по отношению к покойному отцу я имел моральный долг, состоящий в том, чтобы не злоупотреблять властью полицейского. Он не переносил этого; ему, старому коммунисту, мы, копы, всегда представлялись не иначе как размахивающими дубинками и палящими из пистолетов во все стороны ублюдками. Возможно, папа сейчас наверху смотрит, думал я, как я делаю нечто стоящее, то, чем и положено заниматься копу. Исправляю зло, как Ник Картер или Шерлок Холмс из книг, которые я читал в детстве. Возвращаю пропавшего ребенка отчаявшимся родителям. Папе, который на небесах, это понравится. Единственная загвоздка в том, что отец не верил в существование царства небесного, и я тоже не верю в это. – Не так близко, – предупредил я водителя. – Держись от них через две-три машины. Он кивнул и отстал от такси, в котором ехала женщина с ребенком. Мы ехали по Лейк Шор Драйв в районе Гоулд Коуст, где аристократические особняки и многоэтажные жилые дома выходили на покрытое рябью серое озеро Мичиган. Я как раз собирался подыскать себе квартиру в этом районе; отпугивала только цена – минимум 350 долларов в месяц. Такси впереди свернуло к парку Ирвинга, мы сделали то же самое и оказались в районе, который прежде, до того как капитал устремился на север, был весьма престижным; теперь он был раем для уголовников: в шестикомнатных номерах расположенной здесь гостиницы запросто могла поселиться целая шайка скрывающихся от полиции уголовников и преспокойно жить здесь, развлекаясь в увеселительных заведениях на окраине города. Если бы денег у меня было столько же, сколько у жуликов, то я сам охотно бы переселился в этот район. Такси свернуло направо на Шеридан Роуд и остановилось напротив большого, отделанного терракотой шестиквартирного дома – одного из многих таких же, стоящих бок о бок на этой улице. Блондинка с ребенком вышла из машины. Наша машина проехала мимо, я оглянулся, и когда увидел, что блондинка вошла в дом, сказал: – Останови здесь. Водитель остановил машину у обочины, повернулся и снова наградил меня своей редкозубой улыбкой. – Ну, как я сработал? – Отлично, – ответил я, достал десятидолларовую купюру, разорвал ее на две половины и отдал ему одну. Глаза его расширились: он не знал, злиться ему или радоваться. – Что это? Я уже выходил из машины. – Вторую половину получишь, если подождешь меня. Заезжай за угол и жди. Но сперва найди телефон и позвони лейтенанту Сэпперстейну в сыскное бюро. Скажи ему, что я выследил Бернис Роджерс на Шеридан Роуд 4072 и мне нужна помощь. – О'кей. Кто передает это сообщение? – Геллер. – О'кей, полицейский Геллер. – Повтори все имена. – Э-э-э. Лейтенант Сэпперстейн в сыскном бюро. Роджерс. Геллер. – А адрес? – Шеридан 4072. Теперь я ему улыбнулся. – Умница. Снег прекратился, однако сильный ветер поднимал его с улицы и разносил во все стороны. Я с удовольствием ощущал на щеках его приятную прохладу. Сердце мое забилось быстрее, когда я пошел к дому. Стараясь успокоить себя, я замедлил дыхание. Напротив шестиквартирного дома, в который вошла блондинка, стоял один из пышно украшенных кинотеатров, которых так много в Чикаго. В нем в тот момент шел «Эрроусмит» с Рональдом Колменом в главной роли. Я еще не успел посмотреть этот фильм. Но сначала мне нужно было добраться до блондинки. В пугающе тесном вестибюле висело полдюжины почтовых ящиков и было столько же звонков. Под каждым звонком, кроме одного, были указаны имена, однако «Бернис» или «Роджерс» среди них не было. Я нажал на все звонки, кроме безымянного, что стоял под номером 4-В, и стал ждать, надеясь, что кто-то отопрет входную дверь. Замок в двери щелкнул. Сработало. Центральная лестница на каждом этаже переходила в небольшую площадку с парой квартирных дверей и затем продолжала свой извилистый путь до следующей площадки. Уборщик занимал квартиру в цокольном этаже, но я не стал спускаться к нему – он мог предупредить владельца дома, что появился коп. Поэтому я поднялся на площадку первого этажа, постучался в дверь квартиры 1-А и стал ждать. Красотка лет двадцати с локонами, как у знаменитой Клары Бау, выглянула из-за двери, увидела мой жетон и нахмурилась. – Еще один, – сказала она недовольно, и глядя, как она держит сигарету, я почему-то вспомнил небезызвестную Бетти Буп. – Простите? – Я уже платила за квартиру в этом месяце. Вы что, хотите, чтобы я заплатила еще раз? – Мисс, я пришел, чтобы получить от вас кое-какую информацию. Мне не нужны ваши деньги. – О, – сказала она уже более приветливо и приоткрыла дверь пошире. Ее стройная маленькая фигура была завернута в цветастое сине-розовое кимоно. Она явно кокетничала, но время выбрала для этого, к сожалению, неудачное. – Как я могу помочь тебе, ковбой? – Скажите, не въезжали ли в этот дом в последнее время новые жильцы? – Нет. А что? – Ну, тогда, может, вы знаете, есть ли в вашем доме пустующие квартиры? – Нет. Не думаю. – Она выпустила изо рта кольцо дыма. – А ты не разговаривал с уборщиком? Я изобразил на лице свою коронную вежливую улыбку: – Мне гораздо приятнее разговаривать с вами. Конечно, я не Рональд Колмен, но она, как ни странно, попалась на эту удочку, и на лице ее появилась сладострастная улыбка, отчего сигарета в ее губах чуть приподнялась. – Я живу здесь уже больше года, ковбой, и за это время никто не въезжал в этот дом. Я немного подумал над ее словами, потом достал циркуляр и свернул его так, чтобы она видела фотографию Бернис Роджерс. – Знаете ее? – Конечно, – ответила она. – Это Бернис Смит. Она живет наверху, в квартире 4-В. Под звонком как раз в эту квартиру не было имени. – У нее есть ребенок? – Да. – Он совсем малыш? Вначале она подумала, что это ее я назвал «малышкой», потом поняла, что мне нужно, и сказала: – А, да. Ему примерно полтора года. – Какого цвета у него волосы? – Кажется, светлые. – А у Бернис? – Ну, как на этой фотографии. Она брюнетка. Интересно. – Если ты ее ищешь, – сказала она, выпустив дым, – то я не уверена, что она сейчас здесь. – Да? – Она в отпуске. Уже больше месяца. В квартире сейчас проживает ее брат. – Спасибо, мисс, – сказал я, положив циркуляр в карман. – Меня зовут Мари. – Спасибо, Мари. – У тебя есть имя, ковбой? – Нейт, – сказал я. Ее чувственные губы сложились в улыбку. – Будь осторожен, Нейт. Я явно понравился ей. С другой стороны, у меня было чувство, что все, что от меня требуется, – это энергичность. И пять долларов. Я кивнул ей и стал подниматься по лестнице. Одолев половину пути, я услышал, что она закрыла дверь, и расстегнул пальто. Потом расстегнул пуговицы пиджака и достал из наплечной кобуры пистолет. Я специально заказал свое пальто и костюм в мастерской на Максвелл-стрит, чтобы они хорошо скрывали мой браунинг. Правую руку с пистолетом я спрятал в карман пальто. И вот я на площадке четвертого этажа перед квартирой 4-В. Я внимательно посмотрел на дверь, на медные буквы и цифру. Я был один и слегка дрожал; тело наполнилось адреналиновым коктейлем. Может быть, мне подождать, пока подойдет помощь? Или выбить дверь сейчас же? Или постучаться? Я постучался. Дверь со скрипом приоткрылась, и на меня с подозрением уставилось грубое, рябое и в то же время красивое лицо женщины. – Что вам нужно? Я показал ей свой жетон, но ничего не сказал. Она захлопнула дверь перед моим носом. Послышался ее испуганный крик: – Полиция! Не вынимая руку с пистолетом из пальто, я поднял ногу и ударил эту чертову дверь. Она распахнулась с первой попытки. Я ворвался в квартиру и увидел, что из-за круглого стола с разложенными на нем картами поспешно поднимаются двое небритых парней с наплечными кобурами, в белых рубашках, с подтяжками и расслабленными на шее галстуками. Оба курили, и комната была наполнена синеватым дымком. Один из парней был страшно худ, с тоненькими усиками и прилизанными, как у Рудольфа Валентине, волосами на затылке. В кобуре у него лежал револьвер. Второй был большим, толстым и неряшливым на вид; перед ним на столе лежал наполовину съеденный бутерброд и стояло несколько бутылок пива. У него тоже был револьвер. Он потянулся за ним, и в этот момент я выстрелил в него дважды. Одна пуля попала в грудь, другая – в голову. Я стрелял прямо через свое чертово пальто. Проклятье! Женщина завопила. Она стояла в дверях комнаты, которая, как мне показалось, была кухней. Ребенка нигде не было видно. Тощий перевернул стол и начал палить в меня из-за него. Я нырнул обратно в прихожую и спрятался за стену, а пули его тем временем дырявили деревянную дверь. – Сдавайся! – крикнул я, прижавшись спиной к стене и чувствуя запах сгоревшего пороха. – Дом окружен. Если хочешь выйти отсюда живым, подними руки, черт возьми! Стрельба прекратилась. – Положи свой револьвер на пол и толкни его ко мне в коридор, – сказал я, достав, наконец, свой пистолет из кармана пальто. – Не бросай, а толкни по полу! После недолгого раздумья парень выполнил мое требование: револьвер довольно сильно стукнулся о плинтус слева от меня, но, к счастью, не выстрелил; из ствола его все еще выходил дым. – Наконец-то ты образумился, – сказал я, возвращаясь обратно в комнату, но увидел, что выдаю желаемое за действительное. В одной руке он держал маленького черноволосого ребенка с ангельским личиком, который спал, вероятно, одурманенный наркотиками. Блондинка стояла у стены слева от меня: глаза ее были влажными и округленными, грубое лицо исказилось от страха, одна ее костлявая рука была прижата к щеке. На ней было простое голубое платье, обтягивающее ее фигуру. За ней на стене криво висела мирная гравюра Мэксфилда Парриша. У тощего были маленькие глаза, но они расширились, обнажив белки, и от этого казались большими. Вид у него был безумный, и казалось, он вполне способен нажать на курок маленького автоматического пистолета, дуло которого упиралось в голову спящего ребенка. – Дай мне пройти, – сказал он голосом таким же тонким, как его усики. – Нет, – сказал я. – Положи ребенка. – Ты смеешься? Он мне еще пригодится. Черт. – Как тебя зовут? – Какая тебе разница, коп? – Как тебя зовут? – Эдди, – произнесла блондинка, судорожно вздохнув. Я не знал, ответила ли она на мой вопрос или обратилась к нему. Меня это и не интересовало. – Положи ребенка, Эдди, и я никому не скажу, что ты брал заложника. Я даже не вспомню, что ты оказывал сопротивление при аресте, свалю все на твоего покойного приятеля. Так что подумай. – Не смеши меня, – сказал он и рассмеялся. Потом сделал шаг вперед, крепко прижимая к себе крошечного заложника и продолжая держать дуло пистолета у его виска. Я выстрелил и попал тонкоусому Эдди между глаз. Это было не так сложно, как может показаться, учитывая, как близко от меня он находился, а вот прыжок, который я сделал, когда он уронил ребенка, был действительно впечатляющим: я поймал спящего ребенка на лету, как первоклассный вратарь. Я сидел на полу и качал на руках сонного ребенка, все еще держа дымящийся пистолет в одной руке; труп тощего лежал у моих ног, второй труп находился между мной и блондинкой, которая прилипла к стене, словно муха. Я только что убил двух человек и знал, что позднее буду мучиться, но в тот момент чувствовал себя прекрасно. – Вы... вы убили Эдди, – сказала блондинка. Она качала головой, как бы не желая смириться с реальностью. – Я не шутил, – сказал я и поднялся на ноги, продолжая качать ребенка. – Как вы решились так рисковать? Палец его был на курке и... – Выстрел в голову исключает всякую рефлекторную деятельность, мадам. – Я... я арестована? – Вы арестованы. – По какому обвинению? – Похищение человека с целью выкупа. Она вздохнула. Потом кивнула. – Это ребенок Линдбергов, не так ли? Она вздернула голову, словно не поняла меня. Не поняла своего господина. – Ну, не шути со мной, – сказал я. – Разве это не так? – Мистер, – сказал она. – Это ребенок Хайми Голдберга. – Хайми Голдберга? – Это бутлегер из Пеории. У него денег куры не клюют. Мы собирались получить пять тысяч за этого маленького ублюдка. В этот момент в открытые двери ворвался мой шеф, Лу Сэпперстейн, дюжий лысеющий коп лет сорока. Он снял шляпу и посмотрел на нас из-за очков в проволочной оправе расширенными глазами; снег, словно перхоть, покрывал его пальто. В руке он держал пистолет тридцать восьмого калибра. – Что, черт возьми, здесь произошло, Нейт? – Я только что раскрыл дело о похищении сына Хайми Голдберга, – ответил я и подал ему ребенка. |
||
|