"Синдикат" - читать интересную книгу автора (Коллинз Макс Аллан)Глава 17Административный центр графства Дейд в виде готической башни резко белел на фоне ночной темноты, освещенный так, что был виден на многие мили вокруг. Или на кварталы, а их от Бейфрант-парка до этого здания было около восьми, и я прошел их пешком, потому что движение все еще было остановлено. Копы и помощники шерифа толпились на двух пролетах лестницы, перед входом, где виднелся ряд двухэтажных колонн, как напоминание о более цивилизованных временах. Коп, державший руку на рукоятке револьвера, нервно расхаживал по бровке. Я подошел к нему и сказал: – Я из Бейфрант-парка. Телохранитель Сермэка, – и показал ему удостоверение. – Вам там туго пришлось, – ответил он. – И не говорите. Я так понял, что они еще не привезли стрелявшего. – Нет. Не знаю даже, какой черт их задерживает. От парка не так уж далеко. – В машине было еще несколько раненых... Возможно, они вначале завернули в больницу... – Очень может быть, – кивнул полицейский. Когда через несколько минут подкатил голубой «кабриолет», убийцу уже сняли с багажной полки и посадили на заднее сиденье между двумя копами. Впереди – шофер-полицейский и еще один коп. Они вывели темного, кучерявого человечка из автомобиля. Он был совершенно голый, даже клочки цвета хаки, висевшие на нем в парке, сейчас исчезли, но никого, казалось, это не озаботило. Его, кстати, это тоже не беспокоило: он казался притихшим, а на лице была слабоуловимая улыбка. Толпа копов разделилась, как Красное море, надвое и двигалась волнами по ступеням вверх. Прошмыгнул за ними и я. Тут я заметил рядом с собой парня в штатском; он определенно не был помощником шерифа. На нем были серая фетровая шляпа с узкими полями, черный костюм, темно-голубая рубашка и желтый галстук. Ему было лет тридцать пять, но в каштановых волосах уже виднелась проседь. В нем чувствовалась какая-то нервность. Мы находились в самой гуще копов, в середине высокого вестибюля здания, когда я повернулся к нему и сказал: – Можно попросить у вас автограф, мистер Уинчелл? Он улыбнулся одними губами, синие глаза-бусинки остались холодными, как мрамор вокруг нас. Он вдавил что-то мне в ладонь. Я глянул – пятидолларовая бумажка. – Попридержи язык за зубами, малыш, – сказал он, – и позволь мне тащиться за тобой. – Будьте моим гостем, – ответил я. – Молодец, мальчик, – сказал он с усмешкой. – Я тебе дам еще столько же, если сыграешь честно. Я припрятал купюру в карман, потому что через вестибюль, напротив нас, открылся лифт, и убийца с несколькими копами втиснулись, понятное дело, туда. Как только лифт начал подниматься, толпа полицейских немного уменьшилась, и они занялись своими делами. – Дело – дрянь, – сказал Уинчелл. – А как вы сюда, так быстро попали? Вы тут единственный репортер. – Остальные, возможно, в больницах или потащились за Рузвельтом. – Я не видел вас среди прессы в парке. – Я был в конторе «Вестерн Юнион» – отсылал колонку в «Миррор», когда услыхал, как два парня спорят, сколько выстрелов какой-то чокнутый сделал в Рузвельта. Это все, что мне нужно было услышать. – Думаю, остальные репортеры все-таки догонят вас, прежде чем вы получите какую-нибудь информацию. – Я знаю. Не можешь доставить меня наверх? Я слышал – тюрьма на двадцать восьмом этаже. – Могу попробовать. Мы подошли к лифту, где обосновались два копа – чтобы не пропускать таких, как Уинчелл, полагаю. Мы не продвинулись бы дальше ни на шаг, но один из копов был в парке и видел, как я помогал грузить преступника на задок автомобиля. Так что, когда он узнал, что я являюсь личным телохранителем Сермэка и хочу задать убийце несколько вопросов, то позволил мне подняться. – А это кто? – спросил коп, по-видимому, не узнав Уинчелла. Журналист, явно задетый, все же промолчал. – Он со мной, – ответил я. Коп поднялся. – О'кей. Это на девятнадцатом этаже. Там одиночные камеры. Мы вошли в лифт. Уинчелл закачался на пятках, поглядывая на указатель этажей. – Наверное, вы неприятно удивлены, – сказал я. – Всякое бывает, – ответил он. – Но, как правило, проблем не возникает, для чего я периодически и делаю слюнявые репортажи для любителей «мыльных опер». Например, как девушка из хора получила бриллиантовый браслет, затащив в постель какого-то миллионера, ну, или вот что-нибудь подобное. На девятнадцатом этаже дверь открылась, и перед нами предстал шериф – огромный, мускулистый человек в темном пиджаке и белых брюках, ярком галстуке и бесформенной шляпе, разговаривающий с копом, на ладони которого лежал никелированный длинноствольный револьвер тридцать второго калибра, и тот как будто предлагал его шерифу, как какую-то вещь. Увидев нас, шериф мрачно нахмурил брови, но прежде, чем он успел что-либо сказать, вперед с самоуверенной улыбкой вышел Уинчелл. – Я – Уолтер Уинчелл, – сказал он, протягивая руку, которую шериф пожал, разинув рот. – Позвольте мне провести с этим ненормальным пять минут, и я прославлю ваше имя во всех газетах мира. Выражение лица шерифа изменилось с неприязни до благоговения, и теперь, когда знаменитость пожимала его руку, он раболепно ухмылялся: – Рад видеть вас в моей тюрьме, мистер Уинчелл. – Надеюсь, как временного гостя, – добавил Уинчелл, выплевывая слова, будто семечки. – Что вы можете рассказать мне о том человеке, которого только что упрятали в камеру? – Он говорит, что его зовут Зангара, Джузеппе Зангара. Пока что это все, что мы узнали. Плохо говорит по-английски. Но я сам немного говорю по-итальянски. Могу переводить, если вы не сможете его понять. – Вы очень любезны, шериф. Показывайте дорогу. – Минутку, – сказал шериф, поворачиваясь ко мне. Я стоял сразу за Уинчеллом, стараясь быть как можно незаметнее. – А вы кто? Я объяснил. Коп, стоявший рядом, был одним из тех, кому я помогал грузить преступника на багажную полку машины, он подтвердил то, что я сказал. – Этого еще не хватало, – шериф взмахнул руками. – Мы не хотим здесь видеть никого из чикагских копов. Сами разберемся. Уинчелл заметил: – Он со мной. Поразмыслив немного, шериф разрешил. – Ладно, о'кей, раз так. Пойдемте. Я поблагодарил Уинчелла. – Мы квиты, – ответил он. – Вернее, будем, если вы вернете мне ту «пятерку», что я вам дал. Я вернул ему пять баксов. Шериф и коп с засунутым за пояс револьвером убийцы провели нас к отделению одиночек, освещенному только светом из коридора. Камеры-одиночки по большей части пустовали. Мы прошли мимо одной, в которой сидел на откидной койке негр и что-то бормотал. На этаже он был единственным заключенным. В конце коридора была одиночка, в которую поместили Джузеппе Зангара. Он стоял посреди камеры совершенно голый, не стыдясь наготы, но вызова в его позе не было. Наконец-то я хорошенько его разглядел: ростом около пяти футов шести дюймов; весил, наверное, фунтов сто пятнадцать, верхнюю часть живота пересекал широкий шрам; лицо длинное, узкое, с квадратной челюстью; волосы чёрные, как смоль; глаза темные, внимательные. Слабая улыбка все еще оставалась на его лице. Когда он увидел и узнал меня, улыбка моментально исчезла. Сквозь решетку шериф поглядел на спокойного, молчаливого узника и заметил: – Собираюсь тебя, друг, усадить на электрический стул. Зангара поежился. – О'кей. Сажай кресло. Я не бояться. Шериф повернулся к Уинчеллу и сказал: – Это он, мистер Уинчелл. Уинчелл приблизился к решетке насколько мог. – Вы знаете, кто я такой? – Нет, – ответил Зангара. – Меня зовут Уолтер Уинчелл. Слыхали обо мне? Зангара подумал. – Может быть. – quot;Добрый вечер, мистер и миссис Америка, и все корабли в море...quot; Зангара ухмыльнулся: – Радио. Конечно. Я вас знаю. Знаменитый человек. – Хотите стать знаменитым, Джузеппе? – Джо. Зовите меня «Джо». Я американский гражданин. – Хотите прославиться, Джо? – Я хочу убить президента. – Чтобы прославиться? Молчание. – Расскажите мне все, – продолжал Уинчелл, – и вы станете знаменитостью. Рассказывайте. Зангара глядел на меня и, как я понял, ожидал подвоха. Я молчал. Наконец он заговорил: – Я пытаться убивать президента. Я пытаться убить его потому, что я не любить правительство. Капиталисты все вороны. Все только для денег. Взять всех – президентов, королей, капиталистов – убивать. Взять все деньги – сжечь. Это моя идея. Вот почему я хотеть убить президента. – Но вы убили не президента, Джо. Казалось, Зангара это не слишком смутило. – Я ошибся, – пожал он плечами. – Вы ранили много других людей. Они могут умереть. – Плохо. – Теперь вы сожалеете? – Ну да, конечно. Жаль, что могла умирать птица, лошадь, корова. Не моя вина. Скамейка качалась. – Что вы имеете в виду? – Скамейка, на которой я стоял, она качаться. – Вы хотите сказать – она шаталась. Поэтому вы промахнулись? – Конечно. – Он снова посмотрел на меня, на этот раз озадаченно. Ему хотелось знать, почему я не спрашиваю о том, что видел его в саду сермэковского зятя. Мне хотелось знать, сможет ли он выйти из положения с этим его бесконечным «убить президента». «Пусть потерзается», – решил я. Уинчелл достал, наконец, блокнот, сказав: – Давайте начнем с самого начала, Джо. – Отлично. – Сколько вам лет? – Тридцать три. – Где вы родились? – Италия. – Сколько времени вы в Америке? – Был здесь, сентябрь 1923 года. – Были женаты, Джо? – Нет. – Родители живы? – Жив отец. Мать умереть, когда мне было два года. Я мать не помню. У меня мачеха. Шесть сестер. – Где сейчас ваша семья? – Калабрия. – В Италии? – Ну да. – Чем вы занимались, с тех пор как живете в Америке, Джо? – Работа. Каменщик. – Он нервно взглянул на меня, коротко улыбнулся, почесал щетинистый подбородок и щеку острыми пальцами и добавил: – Иногда садовник. Уинчелл выстреливал вопросы с умопомрачительной скоростью и записывал ответы: – Где вы жили в Америке? – Долго в Нью-Йорке. Иногда Майами, иногда Нью-Йорк. Страдаю желудком, – он указал на шрам в шесть дюймов поперек живота. – Когда холодно, я жить Майами. – А чем вы занимались, когда приехали сюда? – Ничем. У меня есть немного денег. Шериф тронул Уинчелла за плечо и сказал: – При нем было пятьдесят долларов, которые он потерял вместе с брюками. Уинчелл небрежно кивнул и продолжил: – Прежде у вас бывали неприятности, Джо? – Нет, нет, неприятностей, нет, нет. Ни в какой тюрьме не сидеть. Эта первый. – Пытались раньше кого-нибудь убить? – Нет, нет, нет... – Сколько времени планировали покушение? Когда это впервые пришло вам в голову? – В голове, у меня все время желудок... – Он сжал руками, как клещами, живот в том месте, где был шрам, и нахмурился. Казалось, что он на самом деле говорит правду. – Расскажите, что с желудком, Джо. – Когда я работать на кирпичном заводе, я сжег желудок. Тогда я становился каменщик. – Желудок все еще вас беспокоит? – Иногда сильная боль. Сильно болею. В желудке огонь. Делается жар в голове, я превращаюсь как в пьяный, и я чувствую, как хочу стрелять себя, и я думаю – почему я стрелять себя? Лучше стрелять в президента. Если бы я был хорошо, то никого не беспокоил. – Не хотите жить, Джо? Жизнь вас не радует? – Нет, потому что я болен весь время. – Неужели вам не хочется жить? – Мне все равно, я жив или умер. Мне это все равно. – Джо, я еще кое-что хотел бы спросить. – Вы знаменитый человек. Спрашивайте, что хочется. – В вашей семье, Джо, не было никого больных? – Нет. – Сумасшедших нет? – Никого в сумасшедшем доме. – Вы пьющий, Джо? – Я не могу пить. Если я пить, то умирать, потому что желудок горит. Ничего не могу пить. – А есть можете? – Совсем мало, мне больно. Горит. Я иду в Майами к врачу, но никто помочь не может. – Вы сказали, что вы гражданин Америки, Джо? – Ну да. Я член Союза каменщиков. – Кто-нибудь в этой стране когда-нибудь причинил вам неприятности? – Нет, никто. – Вы в Майами поселились, верно? Может, здесь у вас были неприятности? Зангара скривился, в первый раз выказав раздражение. Он ткнул пальцем в шрам. – Здесь плохо. Для чего жить? Лучше умереть, все время страдаю, страдаю все время. Это смутило Уинчелла. Изумившись, что что-то могло его смутить (но это было так), я вступил в разговор, спросив: – Вы умираете, Джо? Сюда, в Майами, приехали умирать? Его зубы сверкнули немыслимой белизной. – Свою работу закончить, – ответил он. Уинчелл взглянул на меня раздраженно, возможно, из-за того, что я влез без его разрешения, и продолжил: – Почему вы ждали, пока мистер Рузвельт закончит выступление? Он был лучшей мишенью, пока сидел в машине. Это немного сбило Зангара, и он, почти заикаясь, сказал: – Не было шанса, потому что люди впереди поднялись. – Они поднялись, когда вы в него выстрелили. Вам пришлось для этого встать на скамейку, верно? – Я старался, как мог. Не моя вина. Скамейка качается. – Откуда начал, туда и пришел, – сказал сам себе Уинчелл, просматривая записи. – Знаете мэра Сермэка? – спросил я. Рука снова нервно почесала заросший подбородок и щеку; темные глаза на меня не смотрели. – Нет, я его не знаю. Я просто хотел убить президента. – Вы не знали, какой из себя мэр Сермэк? – Нет, нет, нет. Я хотел только президента. Знаю только президента, потому что видел портрет в газете. В газете дважды был напечатан портрет Сермэка. Уинчелл снова вмешался, но уже развивая мою тему: – А вас не волнует, что Сермэк может умереть? – Никогда не слышать о нем. – Джо, а что такое мафия? – Никогда не слышать. Уинчелл посмотрел на меня; я мягко улыбался. Он спросил: – А вы не в мэра Сермэка стреляли? Вас, случайно, не мафия наняла, чтобы застрелить Сермэка? Почти смеясь, Зангара ответил: – Ерунда какая! – Почему вы не попытались улизнуть из парка, Джо? – Оттуда нельзя уйти. Слишком много народу. – Ведь это самоубийство, Джо. Зангара поморгал, не понимая. – Рискованно, Джо, – объяснил Уинчелл. – Разве это не рискованно? Голый маленький человечек снова поежился. – Нельзя увидеть президента одного. Всегда люди. – Вы анархист, Джо? Коммунист? – Республиканец, – ответил он. Такое заявление остановило Уинчелла еще раз. Потом он спросил: – Но вы ведь не пытались убить президента Гувера? – Почему. Если бы увидеть его первым, первым убить его. Все одно, нет разницы поэтому. Вмешался шериф. – Зангара, если бы в эту тюрьму пришел мистер Рузвельт, а у тебя снова был бы в руке пистолет, сейчас бы ты убил его? – Конечно. – А меня хочешь убить? Или полицейских, которые тебя схватили? – Нет смысла убивать полицейских. Они работать для жизни. Я за рабочего человека, против богатого и власти. Как человек мне нравится мистер Рузвельт. Я хочу его убить как президента. Опять вмешался Уинчелл: – Джо, вы в Бога верите? Церковь посещаете? – Нет! Нет! Я принадлежу только себе и... я страдаю. – Вы не верите, что есть Бог, небеса или ад, или что-нибудь подобное? – На этой земле все, как сорняк. Все на этой земле. Там нет Бога. Все ниже. Уинчелл перестал задавать вопросы. Зангара повернулся и подошел к окну – поглядеть на Бискейн-Бей. Оттуда дул слабый ветерок: я его чувствовал на том месте, где стоял. Шериф заметил: – Зангара, завтра мы пришлем вам адвоката. Повернувшись к нам голым задом, тот ответил: – Никакого адвоката. Не хочу никого, чтобы мне помогать. Шериф спросил Уинчелла, закончил ли тот. Уинчелл кивнул, и мы пошли назад через отделение одиночек; от шагов раздавалось эхо. Черный мужчина все так же сидел на корточках на своей койке: сейчас он смеялся сам с собой и подпрыгивал. У лифта шериф пожал Уинчеллу руку, произнес свою фамилию по буквам три раза, и мы спустились. Уинчелл в лифте молчал, но, выйдя наружу, под ночное небо Майами, положил мне на плечо руку и спросил: – А как твоя фамилия, малыш? – Геллер. Он улыбнулся, показав на этот раз зубы. – Не хочешь сказать мне ее по буквам? – Не хочу попадать в вашу историю. – Хорошо, не попадешь. Из Чикаго, верно? – Там и родился... – И что ты из этого сделаешь, когда туда вернешься? – Вот вы из Нью-Йорка. Вы что из этого сделаете? – Помои. – В Нью-Йорке это так называется? – Это одно из выражений, которым я называю нашу печать. Дерьмо, каким его именем ни назови, не будет пахнуть благовониями. – Шрам на его животе настоящий, не подделка? – Да, как будто подлинный. Слышал когда-нибудь об Оуни Мэддене? – Конечно. Это гангстер – друг Рэфта, – ответил я. – Мы с ним приятели, – сказал Уинчелл. – Он спас мне жизнь, когда на меня разозлился Голландец Шульц. Я немного освежил свою колонку – это касалось Шульца и Винса Кола. Предсказал убийство Кола за день до того, как оно произошло. – И Шульцу это не понравилось. – Да, очень не понравилось. Я стал меченым. Многие месяцы прожил под угрозой расправы. С тех пор у меня нервы ни к черту, и я не стесняюсь признаться в этом, малыш. – И это все еще продолжается? – Я – фигура общественная. Они не смогут ликвидировать меня без шума и возни. Я объяснил это Оуни. И знаешь, что он ответил? – Что? – Они могут найти способ, – сказал он. – Они найдут такой способ, что никто даже никогда не узнает, что это именно они меня устранили. Мы остановились посредине лестницы, ароматный бриз обвевал нас, как ленивый евнух. – Думаю, что этот маленький ублюдок целился в Сермэка, – сказал Уинчелл. – Думаю, он знает, что все равно умрет из-за желудка, а они, скорее всего, обещали ему поддержать семью там, в Италии, взамен на то, что он подстрелит Тони и будет помалкивать. А ты что думаешь? – Я думаю, что вы правы, – ответил я. – Но если это напечатают, никто не поверит. – Что же мне делать? – спросил Уинчелл. – Впрочем, я знаю – они поверят чепухе. И он пошел искать такси. |
||
|