"Темная сторона луны" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)Глава 8Ранний вечерний свет с широкой красной сияющей полосой на западе ложился на остров Джеймс, когда Алан возвращался тем же путем, каким приехал. Снова доктор Фелл занимал заднее сиденье машины, больше с ними никого не было. Деревья Форт-Джонсон-роуд быстро проносились мимо, часы на панели управления показывали десять минут седьмого. И Алан все еще испытывал некоторое лихорадочное возбуждение: – Вам видно, который час, доктор Фелл? В сущности, не прошло еще и полных десяти минут, как старикан появился на пороге библиотеки, словно ангел мщения. Я ожидал, что разразится крупная ссора – прабабушка всех ссор мира! – Та же мысль пришла и мне в голову, – признался доктор Фелл. – Но молодой Хиллборо, кажется, не совсем такая неукротимая фигура, какой он хотел бы выглядеть. Столкнувшись лицом к лицу с прямым вызовом, как вы помните, он скрыл смущение под смехом и извинениями и напомнил о своем предисловии, в котором говорил, что все это была только шутка. – Что мистер Мэйнард принял, к всеобщему удивлению, не протестуя и с одним-единственным комментарием: «Трения намного уменьшатся, Рип, если вы и Янси будете теперь видеться реже, а я буду видеться с вами еще реже». Они оба ответили: «Да, сэр», как послушные школьники. Он вернулся обратно к себе наверх, говоря что-то о книге, которую он забыл. И это было все. Но все ли? Валери Хьюрет вилась, как Юнона, чтобы овладеть вниманием Боба Крэндалла; вы немедленно принесли извинения, и мы оба уехали оттуда… – Пообещав, – дополнил доктор Фелл, – что старый зануда будет на связи, если понадобится им. Откровенно, я был озабочен тем, чтобы избежать ссоры. Что вы написали на карточке, которую дали мисс Брюс? – Название ресторана, в который мы сейчас направляемся и куда я особенно хотел бы вас сводить. Я пригласил Камиллу поехать с нами, она не согласилась. Сейчас еще только шесть пятнадцать, но, когда мы доедем, будет уже около семи. Вы ничего не имеете против раннего ужина? – Сэр, я готов наслаждаться пищей в любое время, даже, как намекали мне недовольные, за завтраком. Что это за ресторан? – Местечко под названием «Дэвис», рядом с Театром Докс-трит на Черч-стрит. – Ни один англичанин, – сказал доктор Фелл, – не будет поражен, обнаружив Театр Док-стрит на Черч-стрит. В то же время… – Это все не так запутано, как кажется. Куин-стрит, прежде именовавшаяся Док-стрит, находится за углом. Между прочим, говоря о Камилле… – Вы все еще думаете, что она вас терпеть не может? Архонты афинские! «Кто-то спросил жену сержанта». – О чем спросил жену сержанта? Какое вообще сержант имеет к этому отношение? Вы опять принялись за свои загадочные замечания? – Ни одно мое замечание, должным образом рассмотренное, никогда не бывает загадочным, – сообщил ему доктор Фелл с известной долей величия. – Они могут быть неверно интерпретированы, но не являются загадочными. Есть ли что-нибудь определенное, что вам хотелось бы узнать? – Я хочу знать все. Но я удовлетворюсь теми намеками, которые вы сочтете возможным мне дать. Мы можем поговорить об этом деле в Мэйнард-Холле? Существует ли какая-нибудь причина, по которой мы не можем свободно эту тему обсуждать? – Напротив, все причины позволяют нам обсуждать проблему настолько свободно, насколько можно. Что подумают другие, можно только гадать, но, клянусь громом, меня это пугает! – Что вас пугает? – Эмоциональное напряжение, – пояснил доктор Фелл. – Некоторые замечания и отношения нескольких людей, и в первую очередь – самого Генри Мэйнарда. – Вы думаете, Рип Хиллборо прав? Что у старика вполне может быть какой-нибудь план убийства? – Да ладно! – прогудел громкий голос. – Посвистели и забыли! Разве эмоциональное напряжение приводит лишь к желанию убить кого-нибудь? Наверняка гораздо чаще его можно направить в более безопасное русло. По большей части, я признаю это, наша информация берется из атмосферы дома, предположений и намеков. Но атмосфера, предположения и намеки были в высшей степени откровенными. Например, Генри Мэйнард. Что-то преследует и угнетает его. Я сказал ему об этом в вашем присутствии. Я провел наедине с ним минут двадцать пять после того, как вы ушли вниз по лестнице, и до того, как я сам спустился вниз, чтобы посмотреть бейсбольную битву, я посвятил большую часть времени, чтобы бомбардировать его вопросами о том, что же может настолько преследовать и угнетать его. – И?.. – Это как-то связано с поведением его дочери, – ответил доктор Фелл. Она ведь очень порядочная девушка, не так ли? – Мэдж само воплощение хорошего поведения. Даже в Голиафе (а это не галерея шепотков, как городок с колледжем) худшие из самых злобных сплетниц не могли сказать о ней ни одного худого слова. Ей не очень-то нравилось, что ее держат в вате, как белокурую принцессу из сказки. Но здесь нет ничего странного, это естественно! – Тогда что у нее на уме? Почему это так беспокоит и пугает его? У вас нет никаких предположений? – Нет, никаких… – Возможно, будет полезно, – просипел доктор Фелл, – если я перескажу, что Мэйнард говорил в ответ на мои вопросы. Сегодня после полудня, как я, кажется, припоминаю, Янси Бил упомянул о случае, имевшем место в ночь воскресенья второго мая. Об этом мне и рассказывал Генри Мэйнард. Ночью второго мая, поведал Мэйнард, он был у себя в кабинете с выключенным кондиционером, одно из окон было открыто. Мэдж и какой-то молодой человек – ее отец предположил, что это был Янси Бил, поскольку Янси живет неподалеку в Чарлстоне, а Рип Хиллборо еще не приехал, – стояли под магнолиями перед домом. Он мог расслышать только отдаленные звуки разговора, и то не всегда. Ситуация выглядела слишком страстной, хотя далеко не опасной, когда неожиданно гость потерял голову и выкрикнул что-то о том, что будет ужасно, если отец Мэдж обнаружит их там. Это вывело Генри Мэйнарда из равновесия, по крайней мере, так он говорит. Если его дочь должна стать чьей-то женой, он предпочел бы, чтобы она стала женой Янси Била. Заявление, что мальчик считает себя нежеланным гостем, шокировало нашего слушателя на верхнем этаже. Он поспешно спустился вниз. Янси действительно был там. Но на вопрос, почему он сделал такое странное замечание, Янси – возможно, будучи слишком рыцарем, к чему у него явная склонность, – не стал отрицать, что использовал эти слова. Он просто сказал, что не помнит, что говорил их. – Но… – Генри Мэйнард далеко не дурак. Сначала он задумался, а потом почувствовал уверенность. Янси Бил, прекрасно воспитанный молодой человек, с удовольствием пользуется простонародным южным произношением; это единственная аффектация, которую я заметил в нем. Было что-то, как выразился наш друг Мэйнард, «что-то другое в голосе». Это не Янси был с его дочерью в тот день! Кто же тогда? – Он обвинил меня, пропади он пропадом! – взорвался Алан. – Он думал, что это был я, несмотря на то… – Фью! – запротестовал доктор Фелл. – На самом деле он так не думал. Ему пришло это в голову просто потому, что вы, когда-то поклонник Мэдж, были от нее на расстоянии всего в двести миль, а не в тысячу или больше. Это беспокойство – всего лишь много шуму из ничего. Девушку «обнимали» – его собственное слово; никто не предполагает, что дело зашло дальше. Он боится, что она выйдет замуж за неподходящего человека? Даже в этом случае о чем так сильно беспокоиться? Что в поведении этой девушки, Мэдж Мэйнард, такого ужасного? Ничего, судя по тому, что нам пока известно. И все же, если только этот человек не законченный лжец во всем, чему я отказываюсь верить, должно быть какое-то объяснение. Такова наша проблема или, во всяком случае, ее основная часть. – Что еще он рассказал вам, доктор Фелл? – Ничего имеющего отношение к цели. Стоп! Это покажется совершенно неуместным, – пробормотал доктор Фелл, выуживая из вместительного кармана потрепанную старую тетрадь в картонной обложке, – если я ненадолго отпрыгну назад на сотню лет, к коммодору Мэйнарду, забитому до смерти на берегу. Он поднес тетрадь к глазам. Ветер зашелестел пожелтевшими страницами, исписанными тонким витиеватым почерком чернилами, порыжевшими от старости. – У меня здесь – как обещал Мэйнард, помните? – дневник, который вела в 1867 году некая Индия Кит, в то время восемнадцати лет от роду. Часть апреля она провела в качестве гостьи в Мэйнард-Холле. Она была там и в ночь на шестнадцатое апреля, когда кто-то так загадочно убил жертву. Я просмотрел эти страницы, когда спускался вниз по лестнице из кабинета. Индия Кит записала несколько важных моментов, хотя сама не осознавала, что отмечает их. Тогда не поощрялось, чтобы хорошо воспитанные юные леди интересовались убийствами и грабежами. Самое важное, как мне кажется, это имена и поступки тех, кто находился в Холле шестнадцатого-семнадцатого апреля. Главой семьи был тогда прадедушка нашего собственного Мэйнарда – Генри. Прадедушка Генри, как рассказал мне сегодня наш хозяин, родился в 1810 году. У него было три сына и три дочери. Двое сыновей были убиты на войне; третий – дедушка нашего Мэйнарда – был тогда всего лишь четырнадцатилетним мальчиком. Две старшие дочери вышли замуж и покинули дом. Младшая сестра, Ариадна, была подругой Индии Кит, к которой и приехала погостить Индия в то время. Кроме самой мисс Кит, ночью шестнадцатого апреля в Холле находились прадедушка Генри, его жена, его сын, его дочь и его младший брат Люк, суровый и неуравновешенный, бывший командир боевого корабля Конфедерации «Пальметто». Наконец, там был Джек Мэйнард, кузен из Мобайла, штат Алабама. Джек Мэйнард, похоже, был из породы неудачников. Он плавал на море несколько менее официальным образом, чем коммодор, и бежал из блокады во время войны. Но похожая судьба не сделала его приятнее для кузена Люка; между ними были тяжелые отношения, на что, кажется, указывают мягчайшие замечания Индии Кит. Джек Мэйнард посмеивался над коммодором по поводу реальной или вымышленной слабости его правого глаза, говоря, что его удивляет, как такой отважный конфедератский капитан был в состоянии разглядеть врага, и еще более удивляет, как он мог сражаться с врагом. И однажды, после того как Люк отказался одолжить Джеку деньги, произошла ссора, которая чуть было не закончилась дракой. – Доктор Фелл, надув щеки, издал глухой звук, напоминающий ветер, свистящий в туннеле. – Теперь догадайтесь, что за этим последовало, напрягите мозги! Во второй половине дня шестнадцатого мая они все вместе рано поужинали – в половине шестого. Примерно во время прилива – скажем, между шестью тридцатью и семью часами – Люк Мэйнард отправился на свою обычную прогулку по берегу. Никто не забеспокоился, когда он не вернулся; его привычки были известны и принимались как должное. Итак, никто не беспокоился, пока на следующее утро работник не обнаружил его тело. Линия следов показывала, что он дошел почти до Форт-Джонсона и вернулся, идя довольно далеко от линии прибоя. В некоторой точке под террасой с раздробленными устричными раковинами он повернул к воде, как часто делают праздно гуляющие люди, очевидно не дойдя до места, где в это время должна была быть линия прибоя. Коммодор Мэйнард лежал на берегу с проломленной правой стороной головы – не как от повторяющихся ударов, но словно размозженной одним мощным ударом тупого орудия. – Да! – согласился Алан. – Все это было в газетном отчете! – Теперь послушайте, что говорит Индия Кит. Перед тем как коммодор Люк отправился на прогулку предыдущим вечером, Джек Мэйнард, под предлогом занятий физическими упражнениями, взял маленькую весельную лодку и отплыл от существовавшего в то время причала с намерением (как он сказал) погрести вокруг острова Джеймс. В критический момент, как мы замечаем, Люк Мэйнард был около воды, а Джек Мэйнард находился на воде в лодке. Обратите на это особое внимание: в лодке. Алан, в круговороте мыслей, чуть не съехал с дороги, но вовремя опомнился: – Доктор Фелл, так не годится! – Что не годится? – Ваша теория никуда не годится! Люк Мэйнард шел на запад, это верно. Гавань была у него с правой стороны, согласен. Но если вы предполагаете, что неудачник Джек, на маленькой лодке и по мелководью, подобрался к Люку со стороны его слепого глаза и ударил до того, как жертва ощутила опасность, об этом не может быть и речи. Я говорил вам сегодня утром, что тело лежало выше самой высокой линии прилива; ни одна лодка не смогла бы подойти настолько близко. Об этом не просто не может быть и речи, это – из области фантастики. – Разве я сказал, что убийца приблизился? – нахмурился доктор Фелл. – Я попросил вас только напрячь мозги и запомнить факты. – Но это ставит нас еще в худшее положение, чем прежде, – никакого выхода! – Когда вода рядом, не сводите с нее глаз, – хмыкнул доктор Фелл, закрывая тетрадь и убирая ее обратно в карман. – Но возможно, мне не стоит поднимать этот вопрос. Что общего у нас с теми старыми тенями? Забудем о них! Наши проблемы находятся в Мэйнард-Холле 1965 года. Думайте о людях, которых вы только что видели! – Я пытаюсь думать. – Есть несколько человек – и я именно это предполагаю, – которых можно было бы назвать загадочными. Но пока самым загадочным из всех является сам Генри Мэйнард. Генри Мэйнард, к которому ведут все дороги. Есть ли у вас какие-то соображения насчет него? – Я задумывался… – Да? – Доктор Фелл, две мои лекции в Кинге-колледже были посвящены викторианскому роману. Несмотря на возражение Камиллы, я все же считаю, что викторианцы писали романы лучше, чем кто бы то ни было до или после них. Одним из основных персонажей обычно являлся наследник состояния, который на самом деле оказывался вовсе не наследником. Если в романе какая-нибудь любопытная личность возвращается домой после долгого отсутствия, могу заложить последнюю рубашку за то, что это самозванец. Наш собственный Генри Мэйнард почти слишком хорош, чтобы быть настоящим. Что, если Генри Мэйнард вовсе не настоящий Генри Мэйнард? Или это, как сказала бы Камилла, слишком дикая идея даже для меня? – Собственно говоря, – голос доктора Фелла звучал виновато, – это была первая мысль, которая пришла мне в голову. И соображение это вовсе не дикое; оно просто ошибочное. Я перекинулся словечком в отеле с капитаном Эшкрофтом. Генри Мэйнард – это Генри Мэйнард, и никто иной. Согласитесь с этим, или мы не двинемся дальше! Но это, если вы следите за мной, прямо ведет к другой мысли. И, говоря об отеле, – продолжал доктор Фелл, взмахнув рукой вперед, когда они влились в быстрое движение на Фолли-роуд, – это наверняка является мостиком на подступах к Чарлстону? Мы возвращаемся через Кэлхаун-стрит мимо нашего отеля? – Нет. Чтобы добраться до ресторана, мы проскочим через весь центр и развернемся. Здесь вся хитрость в том, чтобы запомнить улицы с односторонним движением, где можно повернуть, а где нельзя. Примерно через двадцать минут… Сумерки сгущались над старыми крышами и фасадами домов пастельных цветов, когда Алан, припарковав машину неподалеку, повел доктора Фелла на Черч-стрит. В это время здесь всегда было тихо. На западной стороне Черч-стрит, которая тянется на семь кварталов от Сент-Филипс до Батареи, тонкие колонны из коричневатого песчаника поддерживали кованый железный балкон поперек фасада Театра Док-стрит. Света сегодня здесь не было, за исключением неярких уличных фонарей, вся магистраль казалась темной. Алан показал рукой: – Первый Театр Док-стрит, доктор Фелл, был открыт в 1736 году. Он сгорел; то же самое произошло со следующим. На этой площадке в 1809 году построили когда-то прославленный «Плантерс-отель», роскошное место, где заключались многие пари, зачинались любовные романы и происходили дуэли старого Юга. Тридцать лет спустя его коробка была реставрирована, превратившись в очередное место развлечений, с георгианским залом и большим количеством старинных аксессуаров из отеля «Плантерс», включая эти колонны и балкон над ними. Это здание слева с розовым фронтоном и есть «Дэвис». – Дэви – кто? – Это фамилия: Парсифаль Дэви, владелец ресторана в начале девятнадцатого столетия. Если сегодня вечером дежурит метрдотель, с которым я знаком… Метрдотель был на месте. С некоторыми церемониями их провели из фойе в просторный ресторан, хорошо кондиционированный, со стенами, обшитыми панелями из местного черного кипариса, и довоенный декор не выглядел здесь чересчур навязчивым. Электрические настольные лампы, напоминающие масляные, с серыми шелковыми абажурами и позолоченной бахромой, бросали мягкий свет на салфетки и серебро. За столиком у правой стены, где окно смотрело во двор Театра Док-стрит, Алан заказал ужин и напитки, в которых мог быть уверен любой хозяин. За крабовым супом, коронным блюдом Чарлстона, последовал сочный омар а-ля Дэви и клубничный пирог на десерт. Вино, среднее анжуйское, грело душу и сердце. За кофе, сквозь поднимающийся легкий табачный дымок, доктор Фелл ткнул большим пальцем по направлению окна рядом с ними. – Эти соседние помещения, – сказал он. – Стало быть, у них романтичная история? – Романтичная и сенсационная вдобавок. В 1838 году, когда здесь был отель, Юниус Брутус Бут, актер, как обычно, напился до чертиков и попытался убить своего менеджера, стукнув его по голове железной кочергой. Он… – Алан внезапно замолчал. – Понимаю. Вы не предполагаете, – спросил доктор Фелл, – что бить кого-нибудь по голове в здешней округе считается обычным явлением? В то же время, когда мы вспоминаем о Мэйнард-Холле… – Когда мы вспоминаем о Мэйнард-Холле, – настойчиво проговорил Алан, – мы в основном вспоминаем эту проклятую нервную атмосферу. Доктор Марк Шелдон я встретил его, когда он шел передать сообщение, которое в конце концов решил не передавать, – сказал, что там всем нужно прописать успокоительное. Лучше бы Камилла поехала с нами! Покинула бы это место, вырвалась из этой атмосферы. Вы и я, по крайней мере, теперь вне ее. Но это было не так. Не кто иной, как Марк Шелдон собственной персоной, без черного чемоданчика, но с омраченным челом, поспешно вошел в ресторан и протиснулся к ним между столиков. – Добрый вечер, мистер Грэнтам. А вы, сэр, можете быть только доктором Феллом. – Он представился. – Когда вы закончите ужин, доктор Фелл, не могли бы вы как можно скорее вернуться в Холл? Ужас поразил Алана, как стрелка – доску дартса. – Только не говорите, что там произошла очередная чертовщина! – Нет-нет, все они в порядке. Только… – Не хотите что-нибудь съесть? Или присоединиться к нам за кофе? – Спасибо, не могу. Я еду домой, и мне надо спешить. В настоящий момент я что-то вроде мальчишки-посыльного. Сообщение от Мэдж – мисс Мэйнард, знаете ли… – Да? – Я с ними не очень близко знаком, с Мэдж и ее отцом. Так что не знаю, что там творится, и нет никаких оснований, чтобы они мне рассказывали. Но… «Позовите доктора Фелла!» – сказала Мэдж. «Позовите доктора Фелла! – сказала Камилла Брюс. – Он и Алан Грэнтам сейчас в ресторане „Дэвис“, название написано на этой карточке». – «Позвоните ему! – сказал я. – Хоть „Дэвис“ и похож на музей старого Юга, но они идут в ногу со временем; у них есть переносные телефоны, так что даже не надо выходить из-за столика». Но вы знаете этих женщин! Если они что-нибудь вобьют себе в голову, делать нечего, бросай все и делай это самолично. – Сэр, – величественно произнес доктор Фелл, – я, разумеется, к их услугам. И все же – что же беспокоит леди на этот раз? – Кажется, их дергает полиция. – Полиция? Несмотря на нехватку времени, доктор Шелдон все же выдвинул стул и сел. Из кармана он достал одну из этих маленьких плоских головоломок типа «покачай коробочку»: крохотные ртутные шарики должны попасть в дырочки подвиг, который даже для самой верной руки непрост. Марк Шелдон наклонил коробочку в одну сторону, потом в другую, потом положил ее на стол и пробежал рукой по кучерявым темнорыжим волосам. – Малый по имени капитан Эшкрофт, – продолжал он, – совсем неплохой человек, но упрям как пес, когда начинает что-нибудь раскапывать. Он приехал туда вскоре после того, как уехали вы. Кажется, кто-то украл томагавк, хотя каким образом он об этом узнал, сказать не могу, никто из Холла не говорил ему. Но он относится к этому серьезно, он… – Сэр, – прогремел доктор Фелл, – что они хотят от меня? – «Позовите доктора Фелла! – сказала Камилла. – Он единственный, кто может повлиять на Иегосафата Эшкрофта». На самом деле его зовут не Иегосафат, он не то Иисус, не то Иерусалим, в общем, что-то библейское, и все постоянно изощряются, придумывая всевозможные вариации. – Повлиять на капитана Эшкрофта, сэр? Это попросту нелепо! – Ну, они так думают. Камилла Брюс, по крайней мере. «Доктор Фелл, сказала она, – может приструнить его, если он заявит, что среди нас убийца. Что совершенно абсурдно… или не абсурдно? И позовите Алана тоже», – сказала она. Она в особенности настаивала на вашем присутствии, мистер Грэнтам. – Камилла, – требовательно переспросил Алан, – настаивала на моем присутствии? Вы совершенно серьезны и совершенно трезвы? – К сожалению, трезв. – Марк Шелдон взял коробочку, беспомощно покрутил ее и снова поставил на стол. – Ситуация там такова, – продолжал он, – что и меня вывела бы из равновесия, не будь я столь озабочен другими вещами. Они все избегают друг друга, как будто каждый считает, что у всех остальных какая-то заразная болезнь. Лишь Валери Хьюрет ходит по пятам Боба Крэндалла, куда бы тот ни пошел и что бы ни делал. Отец семейства держится в стороне, как он всегда делает. Он сидит один на этой террасе или, по крайней мере, сидел там, когда я уезжал прямо перед наступлением темноты, и даже у старины Эшкрофта не хватает духу к нему приблизиться. «Он там сидел один, как облако, плывущее…» Я перепутал цитату, правда? – Архонты афинские! – сказал доктор Фелл. Весь ресторан наполнился говором, доносившимся от столиков, за которыми сидело довольно много людей, что можно было считать удачным. Доктор Фелл поднялся на ноги, не заботясь о том, чтобы понизить голос. – Архонты афинские! – повторил он. – Был ли я столь невыразимо глуп, когда покинул дом, подозревая то, что я на самом деле подозреваю? – Хорошо, – оживился доктор Шелдон, – а что вы подозреваете? Его, казалось, не расслышали. – Насколько мы можем судить заранее? Насколько мы можем посметь судить заранее? Разве я читаю мысли брата своего, опираясь лишь на такую малость, как впечатления? И все же, возможно, это так. Предположим, он решит не делать этого! И тогда (предположим это) кто-то другой обнаруживает доказательства, обнаруживает то, что было упрятано так тщательно, и разворачивает все пушки в противоположную сторону. Он не собирался это делать и твердо так решил. А он собирался это сделать и он тоже твердо решил! – Послушайте! – запротестовал Алан. – Мне надо идти! – сказал Марк Шелдон. – Меня жена ждет. Я и так опоздал. Извините. Он взял головоломку, сунул ее в карман и ушел. – Доктор Фелл, послушайте! – повторил Алан. – Ваше использование одних только местоимений само по себе очень запутанно. О чем вы вообще, к черту, толкуете? Кто бы он ни был, что он намерен сделать? – Все, что должно быть сделано. – Доктор Фелл с некоторым стоном вернулся к жизни. – Но не спрашивайте меня, что это, умоляю вас, потому что я не имею ни малейшего понятия. Слышу ли я вой большого дьявола, худший из тех, что я слышал за последние сорок лет? Или я, как обычно, всего лишь заблудился в своих мыслях? В конце концов, мы не можем сказать, что это случилось; до сих пор вообще ничего не случилось! Абсолютно ничего не… – Доктор Гидеон Фелл? – спросил метрдотель, внезапно появляясь у их столика. – Вас просят к телефону, сэр. – Ага? Где ваш телефон? – Здесь, сэр. – И метрдотель, словно фокусник, вытащил телефон из-за спины. – Я только поставлю его на стол и включу в розетку, хорошо? Боюсь, что… ничего страшного. Он испарился. Доктор Фелл, все еще стоя, взял телефон, поговорил и немедленно отодвинул от себя трубку на три или четыре дюйма от уха. Оттуда Алану был слышен каждый слог – доносился грубый голос, звучащий чуть громче, чем было необходимо. – Это Джо Эшкрофт, – сказал он. – С девушкой все в порядке, – добавил он несколько противоречиво, – по крайней мере, с ней будет все в порядке через день-два. Это был сильный шок, и зрелище жуткое, хотя без крови и грязи. Может быть, Марку Шелдону не следовало уезжать отсюда. Но он не их домашний доктор, их доктор приехал из города так быстро, как только смог. Ей дали сильное успокаивающее, и она пока так и полежит. Что касается его, несчастный тип все еще на террасе, где он и получил свое. Теперь уже доктор Фелл запротестовал против местоимений. – Да? – требовательно спросил доктор Фелл с выражением лица, близким к коллапсу. – Кому дали успокаивающее? Кто все еще на террасе? – Его дочери дали успокаивающее, разве я вам не сказал? А Генри Мэйнард получил свое. Кто-то подкрался к нему сзади и… Ему практически снесли правую сторону головы; хотя, как я уже упоминал, нет ни грязи, ни крови, только на носу. Может быть, удар нанесен бейсбольной битой; а может быть, нет. Он на террасе, – продолжал капитан Эшкрофт, – но его там уже не будет, когда вы доберетесь сюда. Пришлют фургон, чтобы увезти его, как только они закончат фотографировать и снимать гипсовые слепки. Но это черт знает что такое! Надеюсь… – Что вы сказали? – Это черт знает что такое! Надеюсь, история не повторяется. Эта штука из устричных раковин все еще влажная после сегодняшнего дождя. Там есть его собственные следы, четкие, ясные и аккуратные. Но больше ничьих следов нет. Ни на террасе, ни на берегу внизу, ни в каком-либо месте. Вообще, как скоро вы можете сюда приехать? |
||
|