"Морская война" - читать интересную книгу автора (Коломб Филип Хоуард)

Глава VI Попытки приобрести обладание морем с определенной дальнейшей целью

Так как нет более полного примера попыток приобрести обладание морем с этой конечной целью, чем тот, какой представляют англо-голландские войны, то я проследил возможно полно их историю и обратил специальное внимание на методы, каких держались в этих войнах обе стороны. Надо помнить, что в этих войнах не было дальнейшего объекта действий ни в целях Голландии, ни в целях Англии. Обе нации в широкой мере зависели в своем благосостоянии от морской торговли, и если бы одна нация успела в приобретении такого обладания над морем, которое обеспечило бы ей полный контроль над торговлей другой, то эта последняя была бы, вероятно, тем самым поставлена на колени. Голландия так хорошо сознавала это, что во второй и третьей войнах она почувствовала необходимость временно «задушить» свою торговлю с тем, чтобы более свободно состязаться за прямое обладание морем или, по крайней мере, помешать Англии приобрести такое обладание, которое могло бы дать последней постоянный контроль над голландской торговлей. Ее политика была так успешна, что она предотвратила совершенно завоевание моря Англией и укоротила войны сильным и настойчиво сопротивлявшимся фронтом, какой она всегда способна была показать.

Но мы видели, что обе нации желали перенести войну с моря на сушу, как только временное обладание им позволяло делать попытки к этому. В различное время обе нации сажали на суда войска, которые действительно высаживались Голландией на берег, когда ошибочная политика со стороны Англии давала ей обладание морем, достаточное для таких операций. Правда, что ни на том, ни на другом берегу Северного моря идея операций на суше не заходила далее усилий испуга и разорения страны в непосредственном соседстве с берегом. Но, предполагая, что обладание морем было абсолютно в руках одной стороны и что одного его не было достаточно для достижения требовавшихся условий, можно думать, что та сторона, которая была «в силе», могла иметь целью более постоянное занятие территории, опираясь на море, как на базу для продовольствия. Если население одной нации значительно превышает население другой и если пропорционально этому береговые силы ее могущественнее, то конечной целью этой нации могла бы быть военно-сухопутная экспедиция. Завоевание территории могло бы быть целью войны, и на обладание морем можно было бы смотреть не как на конечную цель, а как на средство для достижения цели. Можно думать, что если бы военная сила была неизмеримо больше с одной стороны, чем с другой, то более могущественная нация могла бы окончить войну тем родом внезапного завоевания, которое, если оно предпринято в широком масштабе, называется вторжением или нашествием, причем без заботы о постоянном обладании морем. Могла бы даже явиться идея, что громадность силы и внезапность ее высадки способны позволить сделать завоевание и закончить войну с быстротой, достаточной для того, чтобы устранить дальнейшую необходимость в морских путях сообщения, а поэтому устранить и вопрос об обладании морем даже на время, осуществив вторжение неожиданно или путем какой-либо уловки.

Нет недостатка в примерах такого рода операций или попыток их. Испанская Армада, экспедиция Гоша в Бантри, вторжение Наполеона в Египет и итальянская атака острова Лисса – все это операции этого характера по их целям, хотя не поощряющие своими результатами к принятию этого особенного метода ведения войны. Я буду трактовать об этих и других операциях подобного рода в следующих главах, но я обращаюсь к ним здесь только для того, чтобы выяснить различие, существующее между их сущностью и сущностью операций, о которых я должен говорить теперь. Это есть тот случай, когда морская и сухопутная операции отдельны и когда морская война, как бы коротка она ни была, ведется просто для того, чтобы очистить дорогу для военной операции, за которой должна следовать.

Потребует исследования еще такая операция, в которой держава, уже имея обладание морем и намереваясь предпринять военную экспедицию, для успеха которой это обладание необходимо, выставляет отдельно свою морскую силу для того, чтобы занять морскую силу неприятеля и тем сделать вероятность успеха вдвойне обеспеченной.

Нет более совершенных иллюстраций тех операций, которые я имею в виду, чем несколько больших усилий Франции обеспечить за собой обладание морем для того, чтобы провести через Канал военно-сухопутную силу, достаточную для совершения завоевания страны скорее, чем течение времени может изменить условия их морского превосходства.

Но следует заметить, что во всех случаях вторжения как этого рода, так и того рода, о котором было сказано выше, вторгающаяся сила надеялась на поддержку в стране, в которую вторгалась. В одном случае, а именно при вторжении принца Оранского, уверенность в поддержке со стороны населения атакуемой страны была так велика и сомнение в возможности морской оппозиции так хорошо обосновано, что мы почти можем исключить эту экспедицию из числа морских операций какого бы то ни было рода. Баланс политического мнения гораздо более, чем сила, морская или сухопутная, определял ведение плана. Упомянутая экспедиция рассматривается как крайний тип вторжения, отличающийся от других вторжений более в степени, чем в роде. В каждом из «покушений» Франции на Англию первая полагала, что высадка ее войск будет сигналом для возмущения всей страны в ее пользу и большого стечения под ее знамя недовольного населения. В воинственных попытках Франции против Ирландии было то же самое. Филиппу было известно конфиденциально, что обширная толпа угнетенных католиков в Испании поддержит его сейчас же, как его войска высадятся там, и он надеялся только на то, что к нему придет в большом масштабе такая же помощь, какая оказала поддержку в малом масштабе его войскам при высадке их в Кинсале. В Египте и на Востоке фанатизм французов привел их к предположению, что их войска будут приняты как друзья и освободители и найдут дом и базу для дальнейших операций против английских владений на Востоке, даже при весьма вероятной случайности быть отрезанными от Франции.

Конечно, надежда на то, что французские войска, если бы они успели в высадке на английские берега, будут поддержаны народом достаточно сильно для достижения преследовавшейся цели возвращения Джеймсу трона, всецело управляла операциями, которые привели к неудачному сражению при Бичи-Хэд.

Значительная французская армия высадилась в Ирландии, и экс-король Джеймс был принят там так сочувственно, что со стороны Англии были снаряжены для борьбы с ним большие силы. Вильям отправился в Ирландию 11 июня 1690 г. для того, чтобы принять там начальство над своей армией. Англия была предоставлена правлению Марии как регентши и сухопутной обороне, главную силу которой составляла наскоро созванная милиция. Организация морской обороны так замедлилась, что лорд Торрингтон – тот адмирал Герберт, который эскортировал короля Вильяма в Торбей, – предпочел скорее отказаться от своей должности в Адмиралтействе, чем быть участником в неподготовленности флота, – политика, которой тогда большей частью держались[28]. Ноттингем, государственный секретарь и враг Торрингтона, был способен отвергнуть благоразумные советы и, презирая французов как противников в море, действительно оставил страну открытой опасностям. Французы, без сомнения, были хорошо извещены через партизанов Джеймса о представлявшихся для них благоприятных обстоятельствах. Они имели полную веру в то, что за отбытием Вильяма и английской армии в Ирландию успешный переход через Канал с небольшой военной силой поднимет общее восстание и возвратит трон экс-королю. В самом деле, приготовления зашли так далеко, что 18 июня было назначено днем объявления восстания.

Намерение французов состояло в том, чтобы появиться в Канале с силами, значительно превосходящими те, какие Англия и Голландия могли, по их мнению, выставить. Часть флота должна была следовать к Темзе для того, чтобы поддержать якобитское восстание в столице, тогда как другая часть должна была соединиться с галерами и высадить 8000 человек в Торбее с оружием, рассчитанным на гораздо большее число. После выполнения такой миссии эта часть флота должна была отплыть в Ирландское море для воспрепятствования возвращению оттуда короля Вильяма и его войск.

Главные силы французов собрались в Бресте под командой вице-адмирала графа де Турвилля, и кораблям, стоявшим в Тулоне под начальством вице-адмирала Шаторено, было приказано присоединиться к нему.

Со стороны Англии снаряжение целесообразного флота было не только задержано, но и совсем отложено; однако смутное понимание опасности было высказано в распоряжениях, отданных вице-адмиралу Киллигрью ранней весной. Этот адмирал отплыл из Торбея с эскадрой и коммерческим флотом, шедшим в Средиземное море, направившись сперва на Кадис. У него было одно судно второго ранга, четыре – третьего ранга, семь – четвертого ранга, одно – пятого ранга и два брандера, кроме, по-видимому, четырех голландских судов, из которых два бедственно затонули на пути. Согласно расчетам тех дней, такая эскадра давала Киллигрью шестнадцать судов, «способных составить линию баталии». Данные ему распоряжения обязывали его проследовать в Кадис, снабдить оттуда конвоирами коммерческие суда для сопровождения их в различные порты Средиземного моря и затем, с остальной эскадрой, которой состав тогда определялся семью судами, кроме одного голландского, следить за движениями Тулонского флота и, в случае прохода последнего через Гибралтарский пролив на Запад, следовать за ним.

Киллигрью шел к выполнению своего назначения очень медленно; он употребил на плавание до Кадиса обычный месяц, который и столетие спустя все еще был обычным месяцем, но здесь был задержан препятствиями, которые ставили ему испанские власти. Он все еще был там с большей частью своих судов 9 мая, когда до него достигли с различных сторон вести, что Тулонский флот из десяти судов, из которых три были вооружены 80 орудиями каждое, был усмотрен последовательно у Аликанте, Малаги и Гибралтара. Киллигрью отплыл на следующее утро к Гибралтару, где не только собрал остальные свои суда, но и услышал, что они видели предшествовавшей ночью четырнадцать судов, надо полагать, французской эскадры, на якоре в Тетуанской бухте, близ Сеутты и как раз против Гибралтара. Он немедленно отправился туда, имея с собой десять английских судов, «способных составить линию баталии», кроме двух судов пятого ранга, двух брандеров и пяти голландских судов.

Ни одно из французских судов не было застигнуто на якоре, но вскоре всех их увидели шедшими к северу, и Киллигрью немедленно последовал за ними в погоню. Французские историки сильно спорили о том, желали или нет враждебные эскадры встретиться. Надо думать, что Шаторено показал бы особенный недостаток здравого смысла, если бы он польстился на сражение, вероятно, помешавшее бы большой концентрации силы, которую он должен был довершить в Бресте. Во всяком случае, сражения не было. Французы прошли проливы, и Киллигрью, видимо, мало понимая их стратегию и возможность важных результатов своего промедления, проследовал в Кадис и занялся здесь обеспечением конвоя для коммерческих судов и другими подобными делами второстепенной важности.

Ему было приказано последовать за французами, если бы они прошли в проливы; он, конечно, исполнил это приказание, но так «свободно», что когда дошел до Плимутского Зунда, после 30 июня, то ему осталось только узнать, что Торрингтон был разбит, что французы приобрели обладание морем, хотя и не неоспоримое, в Канале и что ему надлежит отвести свои значительно слабейшие силы прямо в Гамоаце и безопасным путем, по возможности, без замедления.

Кроме главной силы англичан и голландцев, – медленно, чрезвычайно медленно, собиравшейся у о-ва св. Елены, – и той силы Киллигрью, которую я проследил в пути ее из Англии и обратно, единственная еще заслуживавшая внимания флотилия англичан собрана была под командой сэра Клоудесли Шовеля, которая, однако, к тому времени, как приготовления де Турвиля были закончены, состояла всего из шести кораблей[29].

Я говорил уже о медлительности главного флота; в факте этой последней не может быть ни малейшего сомнения. Что же касается причин его, то он, кажется, был следствием острого спора между морским министерством и дипломатами. Защита Торрингтона выясняет, что он настаивал в течение целой зимы на необходимости ускорения и усиления приготовлений к войне и встречал упорное противодействие со стороны графа Ноттингемского. «Я спрашиваю его, – говорил подсудимый на следствии, – не настаивал ли я по многим причинам на необходимости усиления нашего флота, на что он отвечал только мне: „Вы будете достаточно сильны для Франции“. Милорд, я знаю свое дело и поступаю наилучшим, по своему уменью, образом с тем, что имею; но, прошу вас, помните, что флот не сильнее не по моей ошибке. Я боюсь теперь, зимой, пока еще опасность может быть предотвращена, а вы будете бояться летом, когда время для этого предотвращения уже пройдет». Бэрнетт обвиняет Торрингтона в том, что он «человек удовольствий» и что он медлил собрать флот.

Невозможно, кажется, чтобы это была правда, потому что Торрингтон, в своей защите, убедительно нападает на некоторые несправедливости, относящиеся к факту, что он не собрал своего флота до 30 мая[30]. Так как военный суд почетно оправдал лорда Торрингтона и так как король обошелся очень сурово со всеми, которые защищали его, то кажется вполне ясно, что флот того времени думал о нем, а также и какую точку зрения приняли дипломаты.

Как бы то ни было, но результатом всего было то, что 23 июня 1690 г. Торрингтон находился у о-ва св. Елены, во главе флота, состоявшего не более как из 50 кораблей и 20 брандеров, лицом к лицу с внезапным известием, что французский флот из 120 кораблей лежит за островом Уайт.

Граф де Турвилль в Бресте, соединившись с тулонским флотом, за которым Киллигрыо упустил последовать, имел теперь под своей командой флот из 70 линейных кораблей, 5 фрегатов, 16 брандеров и 15 галер. За ним решительно никто не наблюдал; одной из «умных» вещей, которую сделало регентство и за которую порицают главнокомандующего, было абсолютное упущение попытки собирать о неприятеле сведения. Ни один крейсер не наблюдал за Брестом, ни один бот не стерег Канала.

«Все очень хорошо, – говорил Торрингтон, – надо меня порицать за это».

Шаторено, как мы видели, избежал столкновения с Киллигрью, который не последовал за ним, как должен бы был это сделать.

«Иные полагают, что до некоторой степени я ответствен за это. Без сомнения, они не думают, чтобы до того времени, как я прибыл к флоту, – что было не ранее 30 мая! С тех же пор мы всегда имели суда в море – и не только фланкеров, но некоторых даже и у самых берегов Франции. Говорят, что у нас не было фланкеров, когда появились французы, и это совершенная правда; но это случилось не по моей вине: так как все шлюпки наших судов были заняты церемонией празднования полка графа Пемброка, то я хотел возложить сторожевую обязанность на голландское судно, бывшее свободным, но кажется, что те, которых вице-адмирал Каллемберг назначил для этой службы, задержали его для каких-то надобностей у острова Уайт. С другой стороны, верно то, что первые известия, какие я получил о французах, были сообщены мне появлением пяти их фланкеров.

Я думал и думаю до сих пор, что надлежащие средства для разведочной службы и уменье пользоваться ими составляют силу неприятеля. Имели ли мы какие-либо из таких средств, что это было скрыто от меня; но во всяком случае первое известие о соединении г. Шаторено с французским флотом дошло до меня через мои глаза, увидевшие флаг его близ острова Уайт, и поэтому мог соединиться с Турвиллем без всякой помехи[31]. Граф де Турвилль мог поэтому выйти из Бреста 13 июня во главе вышеупомянутой силы, и он сейчас же направился к острову Уайт.

Как ни ошеломляющим должно было быть для адмирала, находившегося у о-ва св. Елены, известие, без всяких предварительных о том сведений, что флот неприятеля из 120 судов, по крайней мере вдвое сильнейший его флота, спокойно расположился на якоре в бухте Пресной Воды. Лорд Торрингтон, кажется, ни на миг не потерял головы. Глубокий стратег, точно так же как и высшей степени испытанный моряк, он сейчас же сообразил настоящее положение дела и предположил сделать все, что было возможно, для того, чтобы выпутаться из очень дурных обстоятельств, к которым привели пренебрежение его предостережений и советов. Еще не далее, как 22 июня, до него дошло первое письменное известие о том, что французы вышли в море на восток; а теперь, в 8 часов утра 23-го, он получил поразительную вышеупомянутую весть. Он сейчас же снялся с якоря, но ветер был так слаб, что флот его следовал, главным образом, воле течения и, дойдя не далее Дюноза, он писал лорду Ноттингему:

Слабость ветра принудила адмирала стать на якорь близ Дюноза, а на следующий день эскадра его была усилена тремя голландскими и двумя английскими кораблями. С рассветом 25-го Торрингтон снялся с якоря с 55 судами, при легком норд-осте, с намерением принудить французов к сражению, если это окажется возможным, но спустился такой густой туман, что он опять стал на SW якорь. Однако, лишь только ветер переменился на SW, как прояснилось, и тогда он увидел французский флот к SW, в расстоянии около двенадцати миль, лежащим к линии, на правом галсе, т.е. на WNW. Торрингтон снялся с якоря и, составив из своих судов линию, лег на SSO правым галсом; французы оказались, таким образом, на ветре – в обстоятельствах, вполне благоприятных для сражения, завязать которое их, без сомнения, оправдывало, если не настоятельно побуждало, значительное превосходство в силе. Мне нет необходимости входить в подробности об относительных движениях флота, и я скажу только, что французы могли добиться сражения в этот день (25 июня) и не добились его[32]. Но в то же время лорд Торрингтон подошел достаточно близко к французскому флоту, чтобы видеть собственными глазами его силу и даже сосчитать с большой точностью число его кораблей. Не ободряющей открывалась перспектива перед адмиралом, который знал, что за ним не было резервов и что его отечество разделилось в раздорах само против себя. Оба флота стали на якорь, и утром 26-го лорд Торрингтон писал Ноттингему следующее:

Таким образом, английским силам в 50 кораблей была противопоставлена сила из 80 кораблей, и хотя бы даже вопрос шел о простом выигрыше или проигрыше сражения, то и то не следовало бы при таких условиях рисковать: нахождение всей армии с королем в Ирландии; обширное недовольное население, готовое приветствовать французов; значительные отряды морской силы, под начальством Киллигрью и Клоудесли Шевеля, предоставленные уничтожению их неприятелем, – все говорило о том, что риск быть разбитыми непропорционально велик.

С другой стороны, если бы Торрингтон мог совсем избежать сражения и только ожидать и быть на страже, то он сделал бы силу французов безвредной и всецело расстроил бы их планы. Они решительно ничего не могли бы сделать, если бы Торрингтон уклонился от сражения, потому что тот момент, когда они решились бы свозить войска на берег, дал бы адмиралу преимущество, необходимое для того, чтобы его атака была успешна. Он был готов вместо риска принять сражение при таких неизмеримо невыгодных обстоятельствах, даже ретироваться за Ганфлит. Там между мелями его флот был бы в безопасности, и пока он стоял бы там, самое большое, что могли бы сделать французы, – это расположиться у устьев Темзы и блокировать ее. Мало того, их неспособность пройти трудный фарватер входа в реку дала бы в то же время адмиралу шанс на присоединение к нему подкреплений «через мелководье». В его соображениях ганфлитские мели должны были оказать для него совершенно такую же услугу, на какую столетием позже правильно рассчитывал герцог Веллингтонский в границах Торрес-Ведрас.

Близорукие люди в 1690 и в 1810 гг. думали согласно между собой. Для них удаление флота за Ганфлит было равносильно оставлению страны союзникам экс-короля, и удаление к Лиссабону было равносильно преданию Португалии в руки Франции.

Но Торрингтон не имел намерения идти к Ганфлиту иначе как в крайнем случае. Если бы ему удалось пройти мимо французского флота к западу, то он мог бы соединить под своей командой эскадры Киллигрью и Шовеля, и тогда, возвращаясь с увеличенной силой, он был бы способен удовлетворительно состязаться с Турвиллем. План Торрингтона был такой: 1) во всяком случае избегать сражения при столь явно невыгодном для него неравенстве сил; 2) стараться пройти мимо французского флота к западу и 3) если это не может быть исполнено и если французы заставят его идти к востоку, то стараться обезопасить себя за ганфлитскими мелями, где было бы трудно атаковать его в выгодных для противника условиях, но откуда он мог уйти в каждый момент, что дало бы ему возможность держать французов все время в напряженном состоянии. Там также он мог бы получить подкрепления, достаточные для того, чтобы перейти к наступательному образу действий.

Согласно приказанию, которое было продиктовано советником королевы Ноттингемом, все же решено было дать сражение[34]. Торрингтон с рассветом следующего утра начал строить свой флот в линию. Ветер, очень слабый, задувал с востока, и линия была построена на правом галсе, по курсу к северу. Голландцы составили авангард; Торрингтон, согласно обычаю, командовал центром, а Делаваль – арьергардом. Около восьми часов утра 30 июня был дан сигнал начать сражение, и союзный флот устремился на французский флот, который лежал под ветром и ждал нападения, обстенив фоковые паруса.

Здесь я не буду разбирать тактику последовавшего сражения. Достаточно упомянуть, что голландцы в авангарде вступили в горячий бой с задней линией французского авангарда и были раздвоены девятью главными кораблями последнего. Британский арьергард также завязал сражение, но не на таком близком расстоянии, с французским арьергардом. Корабли французского центра были слишком под ветром относительно авангарда и арьергарда, и Торрингтон в британском центре атаковал их только на большом расстоянии и на некоторое время оставил пропуск между собой и голландцами. Авангард последних был очень поврежден, но спасся или был спасен распоряжениями Торрингтона вследствие того, что суда его (авангарда) бросили якоря, когда начался отлив, которым французы, не заметив его, были отнесены к западу, вне досягаемости пушечного выстрела[35]. Одно из голландских судов, не успев стать на якорь, было унесено с французским флотом и взято в плен.

Вечером Торрингтон снялся с якоря и, взяв на буксир поврежденные суда, начал подниматься к востоку, лавируя против слабого противного ветра и приняв предосторожности, чтобы якоря опять были брошены, как только отлив начнет действовать против них. Французы последовали за ним, но не в общей погоне, а в линии баталии; современное мнение того времени было за то, что желание противника сохранить боевой строй спасло наш флот от разрушения. По крайней мере, военный совет, собранный 1 июля, решил, что положение дела так плохо, что если бы наш флот был тесним французским, то необходимо было бы потопить выведенные из строя суда и ретироваться скорее, чем решиться на возобновление сражения. Французы преследовали союзный флот в течение четырех дней, за каковое время он достиг Дувра и оставил неприятеля так далеко позади, что преследование было отставлено, и последний удалился к востоку. Союзники потерпели потери во время преследования их; четыре голландских и одно английское судно были или сожжены, или выбросились на берег в неспособном к продолжению службы состоянии.

Естественно, что распространившиеся известия об этом поражении вызвали сильный испуг в Англии. Но оказалось, что Торрингтон был всецело прав в своем стратегическом рассуждении. Французы отплыли к своему первоначальному назначению в Торбей, где они бросили якорь и высадили на берег отряд для сожжения поселения Тинемоутс; отряд был без труда разогнан поспешно собравшейся милицией. Они также разрушили одно или два малозначившие судна и затем удалились в Брест… Несколько разрушенных домов в Тинемоутсе, несколько маленьких суденышек и один плененный корабль – вот незначительные трофеи большой экспедиции.

Защита Торрингтоном своего поведения была основана на стратегических условиях, которыми он руководствовался. Он был значительно слабее французов, но они были беспомощны нанести Англии вред, пока его флот существовал. Принужденный приказанием королевы дать неприятелю сражение, которого он не надеялся выиграть против кораблей не только более многочисленных, но и большой индивидуальной силы, он должен был позаботиться, чтобы не подвергнуться риску бытъ разбитым.

Таким образом, хотя разбитый союзный флот стал на якорь в Хоупе, сильно расстроенный и в ожидании, что французы смогут атаковать его, – сняв все баканы и приняв другие необходимые меры предосторожности, тем не менее стратегия условий была такова, чтобы сделать французский флот беспомощным. Если бы в самом деле неприятель последовал за нашим флотом и разбил его безусловно при Хоупе, то «все было бы предоставлено его милосердию». Но «существующий флот», даже хотя бы он был дискредитирован, слабее неприятельского и, запертый за неогражденными банками, представлял своей обсервацией силу, достаточную для того, чтобы парализовать действия, по-видимому, победоносного флота «как на море, так и против береговых владений».

Главный интерес представляет часть сражения при Бичи-Хэд, а она-то именно едва затронута историками, излагавшими событие. Первая попытка французов приобрести обладание морем с определенной дальнейшей целью не удалась, потому что они не были достаточно предприимчивы или настойчивы для обеспечения предварительных условий. Они разбили, правда, наш флот, но не уничтожили его, что было необходимо для приобретения обладания морем. Оправдание лорда Торрингтона судилищем, которое допрашивало его, при наличии весьма сильных влияний с враждебной ему стороны, является знаменательным свидетельством морских взглядов того времени[36].

Обе стороны проходили теперь школу опыта. Но если французы не сумели понять, какого рода обладание морем должно быть обеспечено, прежде чем думать о вторжении в неприятельскую страну, то англичане начали осторожнее и сознательнее относиться к опасности медлительности и излишней бережливости в приготовлениях к морской обороне.

План французов 1692 г. состоял в следующем: при содействии недовольной части Англии должна быть сделана попытка высадить армию в 20 000 человек на Сассекском берегу, прибытие которой должно быть сигналом для общего восстания в стране за защиту прав Джеймса. Эта армия, собравшаяся с необходимыми морскими транспортами при Ла Хоге, Шербурге и Гавре, состояла из 14 батальонов англичан, шотландцев и ирландцев и 9000 человек, присоединенных экс-королем[37]. Без сомнения, первоначально предполагалось, что французский флот 1692 г. будет настолько же превосходить силами союзные флоты Англии и Голландии, как это было в 1690 г., и что, равным образом, он и положит начало враждебным действиям. Властям в Бресте приказано было приготовить все стоявшие там суда для выхода в море, и в то же время были сделаны распоряжения, чтобы эскадра из 13 линейных кораблей присоединилась к ним из Тулона. Опираясь на прецедент 1690 г., надеялись, что де Турвилль – опять главный начальник действовавшего флота – будет в состоянии напасть на британскую эскадру в ее водах, прежде чем она соединится с голландским флотом, и что тогда собранная для вторжения в страну военная сила будет в состоянии перейти в Канал и ободрить успешное восстание якобитов.

Но случилось два или, скорее, три обстоятельства, которые повредили довольно основательным планам французов и сделали их неудачными. Тулонская эскадра, приближаясь к Гибралтарскому проливу, 18 мая была застигнута штормовым ветром, который вынес на мель у Сеутты два корабля и так рассеял и повредил другие, что они не могли дойти до Бреста ранее конца июля, в течение же этого времени произошло много повлиявших на ход дела событий.

Вторым несчастьем для французов явились постоянные вести от английских якобитов, что многие завербованные было ими капитаны британского флота опять переходят в лагерь, враждебный Джеймсу, и дезертируют к неприятелю при первом удобном случае.

Третьей неудачей, постигшей французов, был факт, что голландцы оказались на этот раз менее медлительными и более ретивыми в стараниях соединить свой флот с английским и что известия, полученные сначала по этому вопросу Людовиком, обманули его.

Джеймс настаивал перед Людовиком на верности известий о недовольстве английских капитанов правительством и об относительной слабости одного английского флота. И в недобрый для французов час Людовик послал де Турвиллю приказание выйти в море с 45 линейными кораблями и с 7 брандерами, которые стояли в готовности в Бресте, и сделать нападение на английский флот до соединения его с голландским, независимо от того, окажется ли он слабым или сильным. Де Турвилль отплыл, но слабый северо-восточный ветер затруднил плавание его вверх по Каналу, и облегчил прохождение английскому флоту вниз по Каналу, чем и ускорилось соединение этого флота с голландским. За Турвиллем из Барфлера и других мест были посланы крейсера с отменой данных ему приказаний, но они не догнали его, и он проследовал к месту, где собралась армия для вторжения.

Англичане, как я заметил уже, воспользовались опытом. Правда, они, кажется, не имели точных сведений о полном плане французов до последнего момента, предполагая десант в Сен-Мало и созвав уже необходимые для этой цели войска в Портсмуте, но теперь они хорошо знали, что раз во Франции идут приготовления к выполнению плана вторжения в страну, то, каков бы ни был этот план, вызывается двойная необходимость иметь в море большую силу возможно раньше.

Уже 3 декабря 1691 г. адмирал Руссель был назначен командующим отечественным флотом, и была обнаружена большая деятельность по снаряжению к плаванию судов.

Разведочные суда были посланы для наблюдения за движениями французов, и, как только оказалось возможным, две сильные эскадры вышли в Канал, получив распоряжения настолько непоследовательные, что ими одними уже доказывалось совершенное непонимание плана французов.

Сэр Ральф Делаваль прибыл со своей эскадрой в Даунс в начале марта, после исполнения конвойной службы относительно коммерческих судов из Средиземного моря, и получил распоряжение произвести рекогносцировку французского берега до мыса Ла-Хог, пустив вперед боты, которые могли бы предупредить своевременно о приближении неприятеля. Далее ему надо было пройти мимо острова Уайт, откуда, если бы до него не дошли новые распоряжения, он должен был возвратиться вдоль французского берега к Дувру и потом, если не получит новых приказаний, идти к мелководью близ Северного Форланда.

Адмирал Картер со значительной эскадрой из 11 линейных кораблей получил приказание 14 апреля отплыть к островам Канала и крейсировать близ Сен-Мало в течение сорока восьми часов, если только «случай исполнить службу» не будет требовать оставаться в крейсерстве долее. Затем он должен был исследовать положение дел в Гавре, и если ничего не предстояло сделать там, то возвратиться в Спитхед.

Не очень легко понять, что было в умах властей, диктовавших такие приказания. Одна только рекогносцировка части французского берега, где нельзя ожидать встретить ни сильных кораблей, ни, тем более, всей морской силы Франции, могла бы быть гораздо лучше исполнена немногими очень легкими и незначительными судами; равным образом не кажется, чтобы одно только собирание новостей было предметом предписанных эскадрам действий… Но если не это, то что же было предметом последних? Было небезопасно отделить такие значительные отряды от главного флота и подвергнуть их возможности быть застигнутыми неприятелем при невыгодных для них обстоятельствах. Я не замечаю такой цели, которой значение уравновешивало бы риск. И, в действительности, к тому же заключению скоро пришли, кажется, и власти, ибо от них, почти немедленно по отплытии эскадр, последовали контрприказания, разосланные к Русселю, Делавалю и Картеру, которым предписывалось собраться вместе к югу от острова Уайт[38].

Адмирал Руссель с главной эскадрой английского флота прибыл 8 мая в Райд, где уже стояло на якоре несколько голландских судов. Соединенные силы должны были стать на якорь поблизости, и 10-го числа военный совет на основании приказаний, полученных, как было известно, сэром Ральфом Делавалем, решил, что было бы благоразумнее остаться здесь дольше для соединения с ним. Подождав однако до 11-го числа, флот отплыл к острову св. Елены, где 13-го уже были Делаваль и Картер… И британский адмирал оказался теперь во главе огромного флота. Красная эскадра под командой Русселя, с сэром Ральфом Делавалем и сэром Клоудесли Шевелем в должности вице-адмиралов, состояла из 5 кораблей первого ранга, 3 – второго, 16 – третьего и 7 – четвертого. Голубая эскадра, под командой адмирала сэра Джона Эшби, вице-адмирала Георга Рооке и контр-адмирала Ричарда Картера, состояла из 1 корабля первого ранга, 7 – второго, 18 – третьего и 6 – четвертого ранга. Английская часть флота состояла из 63 линейных кораблей, носивших, в общей сложности, 27 725 человек экипажа и 4500 орудий. Кроме того, при ней были 23 фрегата и брандеры.

Голландцы образовали Белую эскадру под начальством адмирала Аллеманда и двух вице-адмиралов; она состояла из 35 линейных кораблей, именно: 9 – первого ранга, 10 – второго, 9 – третьего и 8 – четвертого ранга. В этой дивизии было 12 950 человек и 2494 орудия. При ней же состояли 14 фрегатов и брандеры. Вся линейная сила состояла из 99 кораблей, при 40 675 человеках команды и 6994 орудиях. Я полагаю, что никогда ни до, ни после этого не собиралась под командой одного адмирала такая грандиозная морская сила!… А в то же время, за неимением правильных сведений, французский адмирал во главе менее чем половинной силы[39] спокойно шел вверх по Каналу для того, чтобы быть разбитым неприятелем.

Руссель, кажется, не имел никаких сведений о приближении французов. Союзники были поглощены намерением высадить десант в Сен-Мало, и предположение Руссе ля состояло в том, чтобы под охраной всего флота с запада десант был высажен из войск, собранных в Портсмуте. Но для предварительных разведок была послана к Гавру и к той части французского берега эскадра из б легких фрегатов, а 18 мая и весь флот снялся с якоря и направился прямо к мысу Барлеф.

Кажется, что никто из противников не знал о непосредственной близости врага. Погода была туманная при легком западном ветре, и союзный флот лежал на правом галсе до 3 часов утра 19 мая. В это время послышались выстрелы с разведочных судов, посланных к западу, и скоро два из них вырисовались из тумана с сигнальными флагами, возвещавшими появление неприятеля. Руссель сразу дал сигнал о повороте на другой галс, чтобы встретить французов на левом галсе. Но с восходом солнца погода прояснилась, и французский флот показался вблизи строящимся в линию на правом галсе, Руссель опустился под ветром, и когда его линия образовалась в направлении от SSW к NNO, остался там ожидать атаку французов; голландская Белая эскадра составила авангард; Красная эскадра – центр, а Голубая – арьергард. Теперь, когда мы проследили ход дела до столкновения французского флота с союзным флотом двойной в сравнении с ним силы, нас менее касается поражение французов, которое неминуемо последовало, чем общие размышления, которые естественно возникают по поводу такого полного пренебрежения стратегией. Напомним, прежде всего, что мы сталкиваемся с серией условий, совершенно противоположных тем, которые определили исход сражения при Бичи-Хэд. Теперь перевес был на стороне обороняющегося флота; атакующий флот был на ветре, лишенный всех шансов удалиться с арены сражения, потому что движущая сила, от которой это удаление зависело, была против того. Де Турвилль попался в ужасную ловушку, но не по собственному выбору, а по недостатку правильных известий о неприятеле. Надеясь, что неприятель, о присутствии которого он, весьма возможно, впервые узнал по пушечному выстрелу с разведочного судна, был, самое большее, в составе всего английского или всего голландского флота, де Турвилль по рассеянии тумана увидел себя лицом к лицу с такой комбинацией сил, которая во всяком случае удержала бы его в Бресте, если бы он знал о ней. Близко от него была армия, предназначенная для вторжения в Англию, и ее транспорты. Крейсировавшие английские эскадры сделали до сих пор невозможной для сил при Ла-Хоге всякую мысль о движении. Теперь было совершенно достоверно, что, что бы ни случилось, план вторжения должен быть отброшен. Вопрос шел не о том, потерпит или нет Турвилль поражение, а о том, как отклонить ему полное уничтожение своего флота, если такое отклонение возможно.

Мы не нашли указаний о том, был ли прилив или отлив в то время, когда враждебные флоты увидели один другого. Если был прилив, то де Турвилль мог бы воспользоваться примером Торрингтона и, бросив якоря, дождаться, пока приливные волны не отнесут от него неприятеля. Если был отлив, то я не знаю, как я мог бы поступить иначе, чем поступил де Турвилль, который со всей возможно смелой решительностью начал атаку. Но, конечно, она была невозможна. В тумане, опять спустившемся, трудно было сказать точно, что происходило, но во всяком случае несчастные французы были везде разбиты и рассеяны. К полудню ветер изменился к NW через W, что облегчало французам бегство к югу или юго-западу, чем они и воспользовались. Позднее ветер переменился на восточный и засвежел. На следующее утро (20 мая) Руссель писал, что всю ночь продолжался шторм. В течение дня, также при шторме, происходило сражение к западу, по его предположению, с Голубой эскадрой. «Я не могу сообщить, – говорит он, – никаких подробностей о ходе дела, но французы были разбиты, и я направляюсь теперь к Конкветским рейдам, имея свежий восточный ветер, но при сильном тумане. Я предполагаю, что сюда назначен и сбор неприятеля[40]. Если Богу будет угодно послать нам сколько-нибудь ясную погоду, то я не сомневаюсь, что мы уничтожим весь враждебный флот. Я видел, что ночью были взорваны три судна, но какие именно, – этого я не знаю».

Английскому флоту ничего более не оставалось, как преследовать и уничтожать неприятеля. Некоторые из судов разбитого французского флота прошли в Сен-Мало и укрылись там, но те, которые прошли в Шербур и в Ла-Хог, были захвачены и сожжены Делавалем и самим Русселем. Всего было уничтожено не менее 15 кораблей от 60 до 104-пушечных (3 – в Шербуре и 12 – в Ла-Хоге). Попытка французов приобрести обладание морем не удалась, таким образом, и второй раз, но теперь уже с исходом, совсем для них бедственным.

В дополнение к этой главе может быть полезно дать точные сведения о силе линейных кораблей Турвилля:

Эта таблица показывает, что французы, хотя и приближались к необходимой дифференциации силы, все-таки были еще далеки от понимания того, чем в действительности должен был быть «линейный корабль».