"Белая дорога" - читать интересную книгу автора (Коннолли Джон)

Глава 9

Сверху лежали папки синего цвета с материалами, собранными полицией сразу после гибели Марианны Ларуз, и показаниями свидетелей. В зеленой папке хранилась подборка исторических сведений, рядом лежала тонкая белая папка. Я открыл ее, внимательно рассмотрел фотографии и аккуратно закрыл. Я еще не был готов разбираться с отчетами о состоянии, в котором обнаружили тело девушки.

Однажды мне уже приходилось заниматься адвокатской работой, так что я довольно ясно представлял, что ждет меня впереди. Ключевым моментом здесь был, конечно, Атис Джонс, по крайней мере вначале. Обвиняемые часто рассказывают следователю то, что не всегда сообщают даже своему адвокату. Иногда это происходит из элементарной забывчивости, а иногда из-за того, что они больше доверяют следователю, чем адвокату, особенно если это модный спец, который перегружен делами и клиентами. А между тем основой основ является правило, что адвокату сообщается вся возможная информация — и благоприятная, и не очень. У Эллиота уже были показания тех, кто знал Джонса, в том числе школьных учителей и бывших работодателей. Они могли бы помочь сформировать положительный образ его клиента перед лицом присяжных заседателей, так что эта часть работы была сделана до меня. Мне придется проработать вместе с Джонсом отчеты полиции, ведь на их основе будет выстраиваться обвинение против него, но, кроме того, он сможет заметить возможные ошибки или вспомнить о свидетелях, с которыми следствие еще не контактировало. Полицейские отчеты также пригодятся, чтобы проверить показания: в них обычно есть телефоны и адреса всех, с кем беседовали полицейские. А после этого и начнется собственно работа: всех этих свидетелей придется опросить еще раз, потому что обычно в ходе предварительного дознания полицейские их допрашивают поверхностно, оставляя эту работу следователю или представителю прокуратуры. Придется получить показания, заверенные подписью, и если большинство свидетелей готовы что-то сообщить, то гораздо меньшее их количество будет готово поставить свою подпись под кратким изложением своих рассказов без дополнительных усилий с моей стороны. Вдобавок, скорее всего, представители прокуратуры уже с ними побеседовали, при этом у них всегда получается донести до свидетелей мысль о нежелательности предоставления информации следователю со стороны защиты, что создает дополнительные трудности. Принимая во внимание все это, у меня впереди будет немало работы, и вряд ли мне удастся сделать что-либо значительное до возвращения в Мэн.

Я придвинул к себе зеленую папку и пролистал ее. Часть материалов в ней относилась к восемнадцатому веку и ранней юности Чарлстона. Последние вырезки датировались 1981 годом.

— Где-то здесь может скрываться одна из причин, почему погибла Марианна Ларуз и почему Атиса Джонса будут судить за убийство, — сказал Эллиот. — На них лежало это бремя, и не важно, знали ли они об этом. Вот что разрушило их жизни.

Он что-то переставлял в кухонных шкафчиках, пока говорил, а к столу вернулся, сжимая что-то в кулаке.

— Но, по сути, — мягко произнес Эллиот, — вот из-за чего мы сегодня здесь.

И он разжал кулак — тонкая струйка желтого риса просыпалась на скатерть.

Эми Джонс

Возраст 98 лет, опрошена Генри Халдером в Ред Бэнк, Южная Каролина

Из сборника «Век рабства: интервью с бывшими рабами в штатах Северная и Южная Каролина», под ред. Джуди и Нэнси Букинхэм (Новая Эра, 1989 г.)

"Я родилась в округе Коллетон рабой. Папу звали Эндрю, маму — Виолеттой. Они принадлежали семье Ларузов. Господин Эдгар был хорошим хозяином своих рабов. У него было около шестидесяти семей, перед тем как появились янки и все порушили.

Старая хозяйка сказала всем черным, чтобы бежали. Она пришла к нам с мешком столового серебра, завернутого в покрывало, потому что янки отбирали все драгоценности. Она сказала, что больше не сможет защищать нас. Они взломали амбар, где хранился рис, и разделили его, но всем не хватало. Самые плохие ниггеры пошли за армией, но мы остались и смотрели, как умирали наши дети. Мы не были готовы к тому, что происходило. У нас не было ни скота, ни птицы, ни земли, ни образования. Янки пришли и забрали у нас все, что было, оставив взамен свободу. Они сказали, что мы теперь такие же свободные, каким был наш хозяин. Мы не умели писать, поэтому нам надо было просто сказать, какую фамилию мы хотим. Наш господин Эдгар давал нам одну треть того, что мы добывали своим трудом, теперь мы оказались свободны. Сначала папа умер, потом — мама. Они работали на плантации всю жизнь и умерли после того, как им дали свободу.

Но они мне рассказывали. Рассказывали о Старом Хозяине, о батюшке господина Эдгара. Они рассказывали мне, что он сделал..."

Понять итог — значит, понять историю, историю Золотой Каролины.

Рис здесь стали выращивать в шестидесятые годы девятнадцатого века, когда завезли его семена с Мадагаскара. Из-за отменного качества и цвета зерен его называли Золотая Каролина. Он принес богатство поколениям семей, которые выращивали его. Они были англичанами — Хэйворды, Дрэйтоны, Мидлтоны, Ла-Рузы.

Ларузы были потомками влиятельного семейства из Чарлстона, одного из немногих могущественных кланов, которые контролировали все стороны городской жизни, от вопросов членства в Обществе святой Сесилии до организации в городе светской жизни, которая начиналась в ноябре и продолжалась по май. Превыше всего эти люди дорожили своим именем и репутацией, что всячески поддерживалось и деньгами, и приобретенным влиянием. Они не могли и подозревать, что их огромное богатство и неоспоримая безопасность будут потеряны из-за действий одного раба.

Рабы трудились от первого до последнего луча солнца шесть дней в неделю, кроме воскресенья. Чтобы созывать работников, использовался металлический гонг. Его звуки растекались по освещенным предзакатным солнцем рисовым полям; черные силуэты на этом фоне напоминали охваченных пожаром чучел. Тогда они распрямляли спины, поднимали головы и медленно шли к амбарам и хижинам. Они питались патокой, грушами, кукурузным хлебом, иногда мясом. В конце длинного дня они сидели в своих самодельных одеждах из золотистой соломы и белой ткани и разговаривали за едой. Когда прибывала новая партия обуви на деревянной подошве, женщины размачивали недубленую кожу в теплой воде и смазывали ее жиром или салом, чтобы обувь мягко облегала ступни; и запах прочно приставал к их пальцам, так что, когда они обнимали своих мужей на семейном ложе, вонь мертвых животных смешивалась с любовным потом.

Мужчины не учились ни читать ни писать: Старый Хозяин был очень строг по этой части. Их били кнутом равно за воровство, вранье и заглядывание в книги. Возле болота стоял глиняный домик, куда забирали больных оспой. Как правило, оттуда не возвращались. Еще в амбаре стоял «пони». Когда приходило время более серьезных наказаний, раба распластывали на нем, привязывали ремнями и избивали кнутом. Когда янки сожгли амбар, там, где стоял «пони» были видны следы крови, как будто сама земля покрылась ржавчиной.

Некоторые рабы из Восточной Африки принесли с собой знания, как правильно выращивать рис, что позволило плантаторам преодолеть проблемы, с которыми столкнулись английские колонисты. В связи с этим на многих плантациях была введена система, подразумевающая нормы выполнения труда, которая позволила опытным рабам трудиться отчасти независимо; они могли освободить время для других занятий: охоты, садоводства, по мере возможности улучшения быта своей семьи. Выращенные продукты или изделия могли быть потом обменены у хозяина на что-то необходимое, а также частично избавляли его от необходимости обеспечивать своих рабов.

Эта система стала причиной возникновения иерархии среди рабов. Начальником, занимающим самое высокое положение, был надсмотрщик, который являлся связующим звеном между плантатором и работниками. Ниже него стояли ремесленники: кузнецы, плотники и каменщики. Именно эти обученные работники были исконными лидерами рабского сообщества, и, следовательно, за ними нужно было следить, чтобы они не подстрекали других на беспорядки и не убежали.

Но самая важная должность была у ответственного за орошение: он держал в своих руках судьбу рисового зерна. Когда это было необходимо, рисовые поля затапливались пресной водой, хранящейся в резервуарах. Соленая вода с приливом проникала в глубь материка и заставляла пресную подниматься на поверхность прибрежных рек. Только тогда невысокие широкие воротца открывали, и вода устремлялась на поля. Именно эту дренажную технологию и привезли рабы из Восточной Африки. Малейшая поломка ворот или неисправность каналов привела бы к тому, что соленая вода могла устремиться на поля и рис бы погиб, так что ответственный за орошение, помимо открытия главных ворот, должен был следить за всей ирригационной системой и отвечать за ее нормальное функционирование.

Генри, муж Энни, был ответственным за орошение на плантации Ларузов. Его дед был захвачен в январе 1764 года и отправлен на фабрику «Барра Кунда» в Гвинее. Оттуда в октябре 1764 его перевезли в Джеймс Форт, что на реке Гамбии, главный пункт отправки рабов в Новый Свет. Он прибыл в Чарлстаун, ныне Чарлстон, в 1765 году, где его купила семья Ларузов. К тому времени как он умер, у него было шестеро детей и шестнадцать внуков, самым старшим из которых был Генри. Генри женился на молодой Энни за шесть лет до смерти деда, и к моменту его кончины уже имел троих детей. Из них только Эндрю дожил до совершеннолетия, имел собственных детей — эта линия так и продолжалась до конца двадцатого века, завершившись Атисом Джонсом.

Как-то в 1833 году они привязали ремнями к «пони» Энни, жену Генри, и пороли ее, пока не переломился кнут. Но к тому моменту кожа на ее спине была сорвана, так что они перевернули женщину и продолжили уже новым кнутом. В их намерения входило наказывать, но не убивать: Энни была слишком ценной вещью, чтобы ее убивать. Ее выследила команда человека по имени Уильям Радж, чей потомок сжег Эррола Рича перед толпой зевак на северо-востоке Джорджии и чьей жизни пришел конец на одре из подожженного виски и опилок от рук чернокожего. Радж был «охотником», он вылавливал сбежавших рабов. Энни сбежала, когда человек по имени Кулидж прижал ее к дереву и попытался изнасиловать, увидев, что она одна шла по размытой дороге, потому что должна была принести мясо коровы, убитой вчера по приказу Старого Хозяина. Когда Кулидж истязал ее, Энни схватила с земли ветку и воткнула ему в глаз. А потом она убежала, потому что никто бы не поверил, что она сделала это из самообороны, даже если бы, Кулидж не потрудился придумать что-нибудь вроде того, что нашел ниггершу, пьющую украденное спиртное на дороге, и она напала на него. «Охотник» и его люди догнали Энни и вернули ее Старому Хозяину, а затем ее привязали к «пони» и забили до смерти на глазах у мужа и детей.

Через три дня Генри, муж Энни и опытный ответственный за орошение, затопил поля Ларузов соленой водой, уничтожив весь урожай. Пять дней его преследовала группа хорошо вооруженных людей, потому что он захватил с собой ружье «марстон», а тот, кто окажется на линии огня этого оружия, имеет неплохие шансы встретиться с Создателем. Поэтому всадники держались позади, а вперед послали цепь рабов, пообещав нашедшему золотую монету. Они зажали его в угол у топей Конгари. Неподалеку от того места сейчас находится бар «Болотная крыса», где Марианну Ларуз видели в день смерти — в голосах настоящего слышно эхо прошлого. Раб, который нашел Генри, лежал мертвым: в его груди зияли раны, оставленные «марстоном».

Они взяли три мотыги, полые Т-образные устройства с острым наконечником для рыхления земли, и распяли Генри на кипарисе, засунув его гениталии ему в рот. Но прежде, чем он умер, Старый Хозяин подъехал к нему на телеге, в которой сидели дети Генри. Последним, что он увидел в своей жизни, было то, как Хозяин уводит его младшего сына Эндрю в заросли, и оттуда стали раздаваться детские крики.

Вот как началась вражда между Ларузами и Джонсами, между хозяевами и рабами. Урожай был богатством. Урожай был историей. Его нужно было беречь. Поступок Генри некоторое время сохранялся в памяти семьи Ларузов, но потом был забыт, но грехи Ларузов передавались от Джонса к Джонсу. Прошлое все время возвращалось и становилось настоящим, распространяясь по цепи поколений, словно ген вражды.

* * *

Свет начал тускнеть. Люди из Джорджии ушли. С большого дуба, стоящего у окна, в поисках комаров слетела летучая мышь. Некоторые из них проникли в дом и звенели у меня над ухом, выбирая момент чтобы укусить. Я отмахивался от них рукой. Эллиот выдал мне репеллент, и я распылил его на незащищенные участки тела.

— Но все равно некоторые Джонсы продолжали работать на Ларузов, несмотря на то, что случилось? — спросил я.

— Угу, — кивнул Эллиот. — Рабы умирали. Такое случалось и раньше. Люди вокруг них теряли родителей, детей, но не принимали это на свой счет. В семье Джонсов были и такие, кто считал, что сделанного не воротишь и пора обо всем забыть. Но были и те, кто так не считал.

Гражданская война разрушила жизнь чарлстонской аристократии, как и весь уклад жизни в городе. В какой-то мере Ларузов спасла их предусмотрительность (или же измена, потому что они хранили большую часть сбережений в золоте, а не в валюте Конфедерации и ее ценных бумагах). Но, тем не менее, им, как и другим побежденным южанам, пришлось созерцать, как уцелевшие солдаты 54-го Массачусетского полка, которых еще называли «шоу ниггеров», маршировали по улицам Чарлстона. Среди них был и Мартин Джонс, прапрадедушка Атиса Джонса.

И снова этим двум семьям было суждено столкнуться.

Той ночью всадники скакали в темноте, черные на фоне дороги, освещенной луной. Пройдет много лет, прежде чем человек с оливковым цветом кожи и отметинами раба на ногах открыто скажет, что видел их, а сейчас они кажутся силуэтами на негативе, черными на белом. Они пока не знают о том, что ждет их в будущем, их и их потомков. Верша историю, маленький отряд едет по своим делам на лошадях, драпированных тканями, с оружием и кнутами, глухо стучащими о седла.

Это Южная Каролина времен 1870-х, а не на пороге нового тысячелетия, и ночные всадники нагоняют ужас на эти места. Они едут по стране и, как им кажется, вершат правосудие над бедными неграми и республиканцами, поддерживающими их, не желая соглашаться с Четырнадцатой и Пятнадцатой поправками Конституции. Они являются символом страха белых перед черными, и многие белые поддерживают их. Своды Законов о черных, запрещающие неграм носить оружие, занимать положение выше слуги или фермера и даже покидать свои владения и принимать гостей без предварительного разрешения, уже представлены как альтернатива реформам.

Со временем Конгресс отстоит свои позиции с помощью Поправки о Реконструкции Юга, Принудительного Закона 1870 года и Закона о Ку-Клукс-Клане 1871 года. Губернатор Скотт создаст черное ополчение для защиты голосующих на выборах 1870 года, вызывая еще большее недовольство среди белого населения. Со временем будут вынесены предписания об арестах в девяти округах, что приведет к заключению под стражу сотен членов Клана, но пока закон разъезжал на драпированной лошади и нес с собой мщение, и действия Федерального правительства не спасут тридцать восемь жизней, не отменят ни акты насилия и избиения, ни поджоги ферм и полей.

Не помогут они и Мисси Джонс.

В 1870 ее муж Мартин, несмотря на угрозу насилия, ратовал за то, чтобы предоставить избирательные права черным. Он не отрекся от Республиканской партии и за это имел дело с кнутом. Потом он посвятил себя организации черного ополчения и промаршировал по городу вместе со своими людьми одним солнечным воскресным днем. И, хотя едва ли каждый десятый из них был вооружен, это был акт высокомерия по отношению к противникам равноправия.

Это Мисси услышала, что приближаются всадники; Мисси сказала мужу, чтобы тот бежал, потому что на этот раз, если они его найдут, то убьют. Они еще не тронули ни одной женщины в округе Нью-Йорк, и у Мисси, пусть она их и боялась, не возникло мысли, что они начнут с нее.

Но для нее сделали исключение.

Четверо мужчин изнасиловали Мисси Джонс, посчитав, что если не могут напрямую достать Мартина, то сделают это через его женщину. Они не совершили с ней ничего кроме этого, ей даже показалось, что они получили удовольствие. Но на самом деле это было так же прагматично, как если бы они заклеймили корову или зарезали курицу. Последний даже помог ей привести себя в порядок и усадил на стул в кухне.

— Скажешь ему, чтоб вел себя прилично, поняла? — сказал он. Он был молод и красив, и она распознала в нем черты его отца и деда. У него был типичный подбородок Ларузов и светлые волосы, как у всех них. Его звали Уильям Ларуз. — Нам бы не хотелось сюда возвращаться, — предупредил он.

Две недели спустя неподалеку от Дельфии Уильям Ларуз и двое его товарищей попали в засаду, устроенную вооруженными дубинками людьми. Его спутники сбежали, а он остался, свернувшись клубком, когда удары посыпались на него. В результате побоев его парализовало, и до конца своих дней он был способен двигать лишь правой рукой и употреблять только мелко перетертую пищу.

После того, что произошло с ней, Мисси Джонс почти не разговаривала с мужем, редко роняя одно-два слова. Она так и не вернулась в супружескую постель, а вместо этого спала в сарае вместе со скотиной — так она оценивала себя благодаря усилиям людей, изнасиловавших ее, чтобы причинить боль ее мужу; медленно, но неизбежно впадала в безумие.

* * *

Эллиот поднялся и вылил остатки кофе в раковину.

— Как я уже сказал, были те, кто хотел забыть прошлое, и те, кто о нем помнил.

Последние его слова повисли в воздухе.

— Думаешь, Атис Джонс принадлежит к последним?

Он пожал плечами.

— Думаю, какой-то части его души был мстительно приятен факт, что он спит с дочкой Эрла Ларуза, то есть в каком-то смысле имеет самого Эрла. Я даже не знаю, была ли Марианна в курсе истории двух семей. По-моему, Джонсы придавали ей большее значение, чем Ларузы.

— Но эта история известна всем.

— Ну да. В местных газетах были публикации на эту тему; писали их те, кому охота копаться в чужом грязном белье, вот и все. Но я буду удивлен, если кто-то из присяжных не знает об этом, и все эти факты могут всплыть на суде. Репутация для них все. Что бы они ни делали в прошлом, теперь они жертвуют на социальные нужды. Поддерживают благотворительные фонды для черных. Поддерживали совместное обучение. Не украшают свои дома флагом Конфедерации. Они искупили грехи предыдущих поколений, но, может быть, обвинение будет использовать вражду и заявит, что Атис Джонс гнет линию своей семьи и решил наказать их, забрав у них Марианну.

Он встал и потянулся.

— Если, конечно, мы не найдем того, кто действительно ее убил. Тогда начнется совершенно другая игра.

Я отложил копию фотографии Мисси Джонс, не дожившей до пятидесяти и лежащей в дешевом гробу, затем снова просмотрел материалы на столе, пока не нашел последнюю вырезку. Это был репортаж от 12 июля 1981 года, раскрывающий подробности исчезновения двух молодых чернокожих женщин, которые жили неподалеку от Конгари. Их звали Эдди и Мелия Джонс, и после того, как их видели вместе в местном баре, обе пропали без вести.

Эдди Джонс была матерью Атиса.

Я показал вырезку Эллиоту.

— Что это?

Он протянул руку и взял статью.

— Это последняя загадка для тебя. Мать и тетя нашего клиента исчезли восемнадцать лет назад, и никто их больше не видел.

В ту ночь я ехал обратно в Чарлстон с радио, настроенным на ток-шоу из Колумбии, но сигнал начал теряться, и появились помехи. Проигравший кандидат в губернаторы Морис Бэйсинджер, владелец сети ресторанов «Пигги Парк», докатился до того, что вывесил флаги Конфедерации у своих зданий. Он утверждал, что это символ южного наследия, и, возможно, так оно и было, только вот что именно считать этим наследием? В прошлом Бэйсинджер дважды участвовал в избирательной кампании кандидата в президенты Джорджа Уоллеса, был лидером "Национальной ассоциации защиты белых людей " и привлекался к суду из-за того, что нарушил Закон о гражданских правах 1964-го года, отказавшись обслуживать чернокожих в своих ресторанах. Он даже выиграл дело, но это только привело его в суд высшей инстанции. После этого он вернулся в Демократическую партию, но старые привычки нелегко бросить.

Глядя на темное шоссе, я думал о флаге, о семьях Джонсов и Ларузов и о значимости истории, которая, словно альпинистская связка, соединяя их, тянула вниз, в пропасть. Где-то в этой истории крылась разгадка смерти Марианны Ларуз.

Но здесь, в месте, кажущемся мне чужим, прошлое принимало странные формы. Оно было стариком, закутанным в красно-синий флаг и открыто выказывающим свое неповиновение под эмблемой с изображением свиньи. Прошлое было рукой мертвеца на лике жизни, призраком, обвитым гирляндой векового разочарования.

Прошлое, как мне предстояло выяснить, было женщиной, одетой в белое, со шрамами на коже.