"Белая дорога" - читать интересную книгу автора (Коннолли Джон)

Глава 11

На следующее утро я набрал номер телефона в Аппер, Вест-Сайд. Трубку взял Луис.

— Ты все еще собираешься сюда подъехать?

— Буду через пару дней.

— Как Эйнджел?

— Потихоньку. Как у тебя дела?

— Скриплю помаленьку.

Я только что разговаривал с Рейчел. Мне было достаточно услышать звук ее голоса, чтобы проснулись чувство одиночества и все мое беспокойство за нее, когда она так далеко.

— Хотел тебя кое о чем попросить, — сказал я.

— Валяй, вопросы можно задавать бесплатно.

— Ты не знаешь никого, кто мог бы побыть с Рейчел немного, по крайней мере до моего возвращения?

— Вряд ли ей это понравится.

— Может быть, ты пришлешь человека, который не станет обращать внимание на это?

Повисла пауза, пока Луис обдумывал проблему. Когда он наконец заговорил, я понял, что он улыбается.

Все утро я провел за телефоном, затем поехал в Уотери и побеседовал с одним из полицейских, которые первыми оказались на месте преступления в ночь гибели Марианны Ларуз. Это был довольно короткий разговор. Он подтвердил содержание своего отчета, но было абсолютно понятно, что он считает Атиса Джонса преступником, а мою попытку поговорить с ним об этом деле — нарушением норм правосудия.

После этого я провел некоторое время со спецагентом Ричардом Брюэром в штаб-квартире ГОИЗ. Сотрудники этого отдела расследовали убийство, поскольку в Южной Каролине всеми делами такого рода занимались именно они. Исключение составляли дела, попадавшие под юрисдикцию Управления полиции Чарлстона.

— Им там нравится воображать себя независимыми, — обронил Брюэр. — Мы их так и называем: «Республика Чарлстон».

Он был приблизительно моего возраста, волосы соломенного цвета, основательная крестьянская комплекция. Ричард носил обычную форму, какую носили сотрудники отдела: зеленые брюки, черная футболка с зелеными буквами аббревиатуры на спине и «глок» сорокового калибра на ремне. Он был чуть поприветливей, чем полицейский, но немногое мог добавить к тому, что я уже знал. Брюэр рассказал, что Атис Джонс не имел близких, не считая нескольких весьма отдаленных родственников, оставшихся в живых. У парня была работенка в «Пиггли Уиггли» — сборщик полок. Он жил в маленькой квартирке в доме без лифта в Кингвилле, которую сейчас занимала семья украинских иммигрантов.

— До этого случая о парне мало кто беспокоился, ну а сейчас и подавно.

— Вы думаете, это он убил?

— Пусть решают присяжные. Но, если между нами, я просто не вижу другой подходящей кандидатуры поблизости.

— Это вы разговаривали с Ларузами?

Среди материалов, которые мне достались от Эллиота, были их показания.

— С отцом и сыном, с прислугой в доме. У них у всех алиби. Мы тут в общем профессионально работаем, мистер Паркер. Все основные моменты проработали. Не думаю, что найдется много брешей в отчетах.

Я поблагодарил его. На прощание Ричард дал мне свою визитку на случай, если возникнут еще какие-нибудь вопросы. Когда я поднялся уходить, он заметил на прощание:

— Ну и работенку вы себе нашли. Готов побиться об заклад, что после этого дела репутация ваша основательно протухнет.

— Это будет новое для меня ощущение.

Он скептически поднял бровь:

— С трудом верится, знаете ли.

Вернувшись в отель, я поговорил с людьми в Пайн Пойнт насчет Медведя. Они подтвердили, что он позавчера пришел вовремя и работал настолько старательно, насколько возможно. В голосе у них все же сквозила некая обеспокоенность, поэтому я попросил, чтобы они передали трубку ему.

— Как дела, Медведь?

— Нормально, — он подумал и добавил. — Хорошо, у меня здесь все хорошо. Я получу работу на лодках.

— Рад это слышать. Послушай, Медведь, я должен это сказать: если ты облажаешься или у людей из-за тебя возникнут проблемы, я лично тебя достану и отволоку в полицию, понятно?

— Понятно.

В его голосе не было грусти или обиды. Я так прикинул, что Медведь привык к угрозам и предупреждениям. Вопрос был в том, прислушается он или нет.

— Ну и ладно, — сказал я.

— Я не облажаюсь, — подтвердил Медведь. — Мне по душе эти люди.

После разговора с Медведем я час провел в спортивном зале гостиницы, а затем проплавал до изнеможения. Приняв душ, я принялся перечитывать фрагменты дел, которые обсудил с Эллиотом накануне. Пришлось вернуться к двум моментам: копии исторической заметки о смерти смотрителя ирригационной системы Генри Джонса и заметке двухнедельной давности об исчезновении матери и тети Атиса Джонса.

С фотографии в газете на меня смотрели две сестры, навсегда застывшие в облике молоденьких женщин. Они исчезли, мир практически сразу забыл о них и только сейчас снова вспомнил.

Когда наступил вечер, я вышел из отеля и отправился в кафе «Пинкни» выпить чашечку кофе с пончиком. Поджидая Эллиота, я просмотрел забытый кем-то номер «Пост энд Курьер». Мой взгляд привлекла одна заметка: выписан ордер на арест бывшего тюремного охранника Лэндрона Мобли после того, как он не явился на слушания в связи с обвинениями в «неподобающих действиях» по отношению к женщинам-заключенным. Единственной причиной, из-за которой заметка привлекла мое внимание, был тот факт, что Мобли пригласил Эллиота представлять его интересы и на слушаниях в исправительном комитете и в суде, который будет рассматривать дело об изнасиловании. Когда через пятнадцать минут подъехал Эллиот, я рассказал ему о публикации.

— Старина Лэндрон — тот еще тип, ну да он должен объявиться.

— Не очень-то похож на клиента экстракласса, — обронил я.

Эллиот взглянул на заметку, затем отшвырнул газету, хотя чувствовалось, ему кажется, что нужны дополнительные объяснения.

— Я знал его еще в юности, поэтому, наверно, он обратился ко мне. И потом, любой человек может рассчитывать на адвокатскую помощь, независимо от степени своей виновности.

Он поднял палец и жестом попросил официантку принести чек, но было в этом жесте что-то поспешное, что выдавало нежелание развивать эту тему.

— Поехали, — поторопил он. — По крайней мере, я знаю, где находится один мой клиент.

Исправительный центр округа Ричленд находится в конце Джон Дайл-роуд, где-то в ста милях на северо-запад от Чарлстона. О приближении к нему можно было судить по обилию адвокатских контор на обеих сторонах улицы. Это был комплекс низких построек из кирпича, окруженный двойным забором с колючей проволокой поверху. Длинные, узкие окна выходили на парковку и лес. Внутренний забор был под током высокого напряжения.

Мы практически никак не могли воспрепятствовать утечке информации об освобождении Джонса в местные СМИ, так что ничего удивительного в том, что парковка оказалась забита журналистами, фотографами, операторами с камерами приличных размеров. Они распивали кофе из пластиковых стаканчиков, курили. Я поехал вперед и был на месте уже минут пятнадцать, когда показалась машина Эллиота. За это время не произошло ничего необычного, за исключением краткой интермедии: несчастная жена, особа хрупкого телосложения на высоких каблуках и в синем платье, прибыла за своим супругом, который некоторое время прохлаждался в камере. Когда, мигая от яркого света, он появился в дверях — в рубашке, забрызганной кровью, и брюках с пятнами от пива, — жена немедленно влепила ему оплеуху, а потом предоставила возможность зевакам в полной мере оценить ее богатый запас нецензурной лексики. По виду незадачливого муженька можно было сразу понять, что он готов вернуться в камеру, особенно когда, заметив толпу журналистов и телекамеры, на мгновение решил, что все собрались из-за него.

Но собравшиеся деятели СМИ разом налетели на Эллиота, как только тот захлопнул дверцу машины, а через двадцать минут попытались перегородить ему дорогу, когда Нортон вышел из туннеля с колючей проволокой, который вел в приемную зону тюрьмы. Он придерживал за плечи смуглого молодого парня, голова которого была низко опущена, а бейсболка натянута чуть ли не до самого носа. Эллиот даже не удосужился обронить дежурное «без комментариев». Вместо этого он решительно затолкал парня в машину и сразу рванул с места. Самые прыткие представители «четвертой власти» помчались к своим машинам и бросились его догонять.

Я уже был на месте. Дождавшись, когда Эллиот проедет мимо меня, я пристроился к нему вплотную и держался так до поворота, а потом дал по тормозам и резко вывернул, перекрыв обе полосы движения. Грузовик телевизионщиков завизжал в нескольких метрах от моей двери, и оператор в камуфляжном комбинезоне, распахнув дверь, заорал на меня, чтобы я убирался с дороги.

Я рассматривал свои ногти. Они очень красивые и коротко острижены. Я стараюсь держать их в порядке, слежу за ними. Нет, все-таки аккуратность — недооцененная добродетель.

— Ты меня слышишь?! Убирайся с дороги к чертовой матери! — вопил Вояка в камуфляже, все больше наливаясь кровью. За его спиной я разглядел еще несколько борзописцев. Они собрались в кучу, пытаясь разобраться в том, что случилось. Небольшая группа молодых чернокожих парней в штанах, болтающихся на бедрах, и модных футболках появилась из адвокатского офиса и подошла поглазеть на шоу.

Вояка-оператор, выдохшись от безрезультатного ора, бросился ко мне. Ему было далеко за сорок, он давно заплыл жиром и в своем камуфляже выглядел абсолютно нелепо, так что молодежь немедленно стала дразнить его:

— Эй, рядовой Джо, на какую войну собрался?

— Во Вьетнаме все кончилось, придурок. Расслабься. Ты же не можешь жить прошлым.

Вояка бросил на них взгляд, полный ненависти, остановился на расстоянии фута от меня и наклонился ко мне так, что наши носы почти соприкасались.

— Ты какого черта тут вытворяешь?

— Блокирую дорогу.

— Я вижу. Зачем?

— Чтобы ты не проехал.

— Ты со мной не умничай! Давай убирай колымагу, или я разнесу ее своим грузовиком.

Через его плечо мне были видны несколько тюремных охранников, показавшихся из здания: наверно, вышли узнать, из-за чего сыр-бор. Ну, что ж, можно отправляться. К тому времени, когда репортеры попадут на главную магистраль, будет уже слишком поздно искать машину Эллиота. А если они и обнаружат машину, добычи там не окажется.

— Ладно, — сказал я, — твоя взяла, ты выиграл.

От удивления Вояка отпрянул.

— Что, так просто?

— Ну да.

Он сокрушенно покачал головой, а я продолжал безразличным тоном:

— Между прочим...

Он взглянул на меня.

— ...там мальчишки уже что-то вытаскивают из грузовика.

Я пропустил колонну раздосадованных представителей СМИ, затем миновал объединенную церковь миллгрикских баптистов и методистов, проехал по Блафф-роуд до клуба «Кэмпбелл'с Кантри Корнер» на пересечении Блафф и Пайнвью. У бара была рифленая крыша, на окнах виднелись решетки, и в общем он не сильно отличался по внешнему виду от местной кутузки, за исключением того, что здесь можно было промочить горло и убраться восвояси в любой момент. Рекламный плакат обещал холодное пиво по низким ценам, по пятницам и субботам здесь устраивали турниры с индейками, и вообще это было популярное заведение для тех, кто начинал свой загульный вечер. Написанное от руки объявление предупреждало посетителей о том, что приносить пиво с собой запрещается.

Я свернул на Пайнвью, объехал бар, желтый кубик гаража и увидел здание, похожее на сарай, посередине заросшего двора. Позади сарая стоял белый джип «GMC», в который пересели Эллиот и Атис; за рулем машины Эллиота сидел другой водитель. Когда я подъезжал, джип как раз выруливал на дорогу. Я держался за ним, пропустив вперед пару автомобилей. Мы направлялись по Блафф-роуд к 26-му шоссе. По плану мы должны были отвезти Джонса сразу в Чарлстон, в надежное место. Для меня было неожиданностью, когда Эллиот свернул налево к заведению «Обеды у Бетти», даже не доехав до шоссе, остановился, вышел из машины и открыл дверь со стороны пассажира. Он пропустил Джонса перед собой, и они вошли в ресторанчик. Я тоже припарковался и последовал за ними, стараясь выглядеть спокойно и беззаботно.

Заведение представляло собой небольшую комнату, слева от двери был прилавок, за которым две чернокожие женщины принимали заказы, а двое мужчин готовили еду. Кругом стояли пластиковые столы и стулья, окна прикрывали жалюзи и решетки. Одновременно работали два телевизора, воздух был наполнен запахами жарившейся еды и масла. Эллиот и Атис сели за стол в глубине зала.

— Ты не хочешь мне объяснить свои действия? — поинтересовался я, подойдя к ним.

Эллиот выглядел смущенным.

— Парень сказал, что ему нужно поесть, — пробурчал он, — у него судороги. Сказал, что рухнет, если не поест. Даже угрожал выпрыгнуть из машины.

— Послушай, если ты выйдешь на улицу, то услышишь эхо закрываемой за ним двери камеры. Еще чуть-чуть, и парень снова отправится хлебать баланду.

Атис Джонс впервые подал голос. Он оказался более высоким по тембру, чем я предполагал, как будто перестал ломаться совсем недавно, а не лет пять назад.

— Да пошел ты, парень... Мне пожрать надо.

У него были нервные, бегающие глаза, а тонкое лицо настолько светлым для негра, что парня вполне можно было принять за испанца. Его лицо по-прежнему было низко опущено, и он взглянул на меня из-под кепки. Несмотря на внешнюю грубость, его дух был сломлен. На самом деле это была показная бравада: прижми его посильнее, и он обделается. Но все равно терпеть его выходки от этого не легче.

— Ты был прав, — сказал я, обращаясь к Эллиоту, — он просто само обаяние. Ты не мог выбрать для спасения кого-нибудь посимпатичнее?

— Я пытался, но дело сиротки Энни уже взяли.

— Черт...

Джонс был готов разразиться вполне предсказуемой тирадой. Я предупреждающе поднял палец:

— Остановись прямо сейчас. Еще раз начнешь ругаться, и эта солонка со всем содержимым будет твоим главным блюдом.

Он стушевался.

— Я ничего не жрал в тюрьме. Боялся.

Я почувствовал укол совести. Передо мной сидел перепуганный мальчишка, у него за плечами — погибшая подружка, он еще помнит ее кровь на своих руках. Его судьба сейчас в руках двух белых мужчин и присяжных, которых мягче всего можно описать как «враждебно настроенных». Принимая все это во внимание, можно сказать, что он неплохо держался уже потому, что сидел перед нами и не рыдал.

— Пожалуйста, мужик, просто дай мне поесть нормально.

Я вздохнул. Из соседнего окна мне была видна дорога, джип и каждый, кто пришел бы пешком. К тому же, если кому и пришло бы в голову поквитаться с Джонсом, вряд ли он стал бы это делать в ресторанчике. Мы с Эллиотом были единственными белыми во всем заведении, а многочисленные посетители, очевидно, игнорировали наше присутствие. А покажутся журналисты — я смогу увести эту парочку через заднюю дверь, если допустить, что здесь есть черный ход. Возможно, я зря так кипячусь.

— Как хочешь, — согласился я, только давай по-быстрому.

Было очевидно, что Джонс не очень-то много ел в тюрьме. Щеки и глаза у него ввалились, на лице и шее выступили пятна и фурункулы. Он опустошил тарелку с отбивными и белым рисом с зеленой фасолью, потом съел макароны с сыром, затем уничтожил кусок торта с клубничным кремом.

Эллиот ковырялся в порции жареной картошки, пока я цедил растворимый кофе. Когда с едой было покончено, я остался с Джонсом, а Эллиот пошел расплачиваться.

Левая рука Джонса лежала поверх стола, ее украшали дешевые часы. Правой рукой он вертел крестик на цепочке вокруг шеи. У креста Т-образной формы горизонтальная и вертикальная перекладины казались объемными. Я потянулся, чтобы потрогать их, но Атис отпрянул, и в его глазах мелькнуло что-то такое, что мне сильно не понравилось.

— Че делаешь?

— Просто хотел посмотреть крестик.

— Он мой. Я не хочу, что бы еще кто-то его трогал.

— Атис, — мягко-настойчиво попросил я, — дай мне посмотреть крест.

Он еще мгновение помедлил, затем выдохнул долгое «ч-ч-черт», снял цепочку и дал ей скользнуть мне на ладонь. Я подержал ее на пальце, затем попробовал повернуть перекладинки креста. Они разделились и упали — заостренные отрезки длиной около двух дюймов. Я сложил их на ладони в виде буквы Т, сжал кулак и направил торчащий между средним и указательным пальцами конец в сторону парня.

— Где ты это взял?

Солнечный луч заиграл на лезвии, солнечным зайчиком заплясал в глазах и на лице Джонса. Он затруднялся с ответом.

— Атис, — я старался говорить спокойно, — я тебя не знаю, но ты меня уже начал доставать. Отвечай на вопрос.

Он как-то театрально запрокинул голову и произнес:

— Священник дал это мне.

— Тюремный священник?

Джонс отрицательно покачал головой:

— Он приходил в тюрьму. Сказал, что тоже когда-то сидел, пока Господь не освободил его.

— Он объяснил, почему дает тебе это?

— Ну, типа, он узнал, что я попал в беду, слышал, что меня хотят убить. Еще сказал, что это меня защитит.

— Ты знаешь, как его зовут?

— Терезий.

— Как он выглядел?

Джонс впервые взглянул мне в глаза с той минуты, как я взял крест в руки.

— Он выглядел как я, — просто ответил он. — Как человек, который попадал в беду.

Я собрал крест, спрятал лезвия, затем после минутного замешательства вернул крест Атису. У того был удивленный вид, но он кивнул мне головой в знак благодарности.

— Если мы все сделаем правильно, он тебе не понадобится.

Вернулся Эллиот, и мы поднялись. Ни парень ни я не стали рассказывать Эллиоту о ноже. Потом мы ехали без остановок до самого Чарлстона и его пригорода Ист-Сайда. Нас никто не преследовал.

Ист-Сайд был одним из поселений, которые возникли поблизости от старого огороженного стенами центра. В нем всегда проживало смешанное население. Белые и черные соседствовали на участке, ограниченном с запада и востока улицами Митинг и Ист-Бэй, а с севера и юга — Кросстаун Экспресс— и Мэри-стрит. Даже в девятнадцатом веке здесь преобладало черное население. Рабочий люд с разным цветом кожи продолжал селиться в этих местах до Второй мировой войны, когда белые стали перебираться к западу от Эшли. С тех пор Ист-Сайд стал таким районом, где вам не хотелось бы задерживаться, если у вас светлая кожа. Нищета пустила здесь глубокие корни, а вслед за ней пришли наркотики, жестокость, насилие.

Но затем Ист-Сайд снова изменился. Территории к югу от улиц Калхун и Джудит, которые раньше полностью были заселены чернокожими, стали кварталами почти исключительно для белых и состоятельных жителей. Волна городского обновления и облагораживания добралась и до южных границ Ист-Сайда. Шесть лет назад средняя цена дома в этом районе не превышала 18 000 долларов. Сейчас на Мэри-стрит можно было встретить дома и по 250 000. Даже здания на Коламбус— и Амхерст-стрит, неподалеку от парка, где собирались торговцы наркотиками и откуда открывался вид на коричневые блоки и желто-оранжевые кварталы муниципальной застройки, продавались по цене в два-три раза больше той, что была еще лет пять назад. Но пока это по-прежнему был квартал с негритянским населением. Преобладали дома, выкрашенные светлыми красками, — наследство тех времен, когда еще не было кондиционеров. На углу Коламбус— и Митинг-стрит работал бакалейный магазинчик «Пиггли Уиггли», напротив него располагался ломбард, неподалеку — магазин, где торговали спиртным по сниженным ценам, — все говорило о том, что в этих местах еще не появились зажиточные белые, которые возвращаются на старые места.

Пока мы продвигались к нужному дому, нас настороженно ощупывали взгляды пожилых обитателей квартала, устроившихся на крылечках своих домов, и молодежи, стайками толпившейся на перекрестках: в первой машине сидели белый и черный мужчины, за ней следовал второй автомобиль с белым водителем за рулем. Было что-то зловещее в нашей процессии. На углу Американ— и Рэйд-стрит, на стене двухэтажного дома, высившегося рядом с неким художественным строением, кто-то написал: «Афроамериканец был наследником мифов о том, что лучше быть бедным, чем богатым, принадлежать к низам, чем к верхам общества, быть праздным, а не работящим. А также скорее расточительным, чем экономным, и лучше здоровым, чем умным».

Я не знал автора слов, как и Эллиот. Атис явно ограничился тем, что скользнул взглядом по надписи. Я так понимаю, все это он знал из своего опыта. В промежутке между разрушенным зданием на углу Дрейк-стрит и Армхерст-стрит и начальной школой на углу Коламбус-стрит перед нами предстала цветущая гортензия, а рядом с плотными посадками бамбука виднелось крыльцо аккуратного двухэтажного домика на Дрейк-стрит. Он был выкрашен в бело-желтую полоску. Окна на верхнем и нижнем этажах прикрывали ставни, и только ставни верхних окон были приоткрыты, пропуская в помещение свежий воздух. Эркер под верандой выходил на улицу, справа располагался вход, украшенный незатейливой деревянной резьбой. К нему вели пять ступеней.

Убедившись, что на улице все спокойно, Эллиот загнал джип во двор справа от двери. Я услышал, как открылась дверь, раздались шаги Эллиота и Атиса, которые вошли в дом с черного хода. На улице по-прежнему никого не было, за исключением детворы, которая играла в мяч за школьной изгородью. Они продолжали резвиться, пока не пошел дождь и капли не засверкали в свете только что загоревшихся фонарей, потом побежали под крышу. Я подождал минут десять, дождь резко барабанил по машине. Я не стал заходить в дом, пока не удостоверился, что за нами нет слежки.

Атис неловко присел у дешевого кухонного стола, сделанного из сосны, Эллиот разместился рядом с ним. У раковины пожилая седоволосая негритянка разливала лимонад по пяти стаканам. Ее муж, намного выше ростом, подносил стаканы, затем передавал их один за другим гостям. Его плечи согнулись под грузом лет, но в мышцах груди и рук еще осталась сила, о чем можно было судить по их выступающим под белой рубашкой контурам. Старику было далеко за шестьдесят, но, я так понимаю, он легко поборол бы Атиса в поединке. А возможно, и меня тоже.

— Дьявол с шшеной шшорятся, — сказал он, когда я стал отряхивать пиджак. Я, наверно, выглядел озадаченным, потому что он повторил фразу еще раз, а потом указал на грозу за окном, где сквозь пелену облаков еще мелькали солнечные лучи.

— Погожа, — проговорил он. — Ты прошоды, шадысь.

Эллиот улыбнулся, заметив полное непонимание, написанное у меня на лбу.

— Гулла, — объяснил он. Этим словом называли население прибрежных островов и диалект, на котором они говорили. Многие из них были потомками рабов, заселивших пустынные острова и заброшенные рисовые поля больше ста лет назад, после окончания Гражданской войны.

— Джинни и Альберт раньше жили на острове Йонджес, но потом Джинни заболела, и один из их сыновей, Сэмюэль, тот, который занимается моей машиной, настоял, чтобы они переехали в Чарлстон. Они здесь уже десять лет, но и я порой понимаю не все из того, что они говорят. Но они хорошие люди, знают толк в том, чем занимаются. Он приглашает тебя войти и сесть.

Я взял стакан с лимонадом, поблагодарил, потом дотронулся до плеча Атиса и провел его в гостиную. Эллиот, казалось, тоже хотел последовать за нами, но я дал ему понять, что хочу побыть пару минут наедине с его клиентом. Очевидно, Эллиот был не очень доволен, но остался на месте.

Атис присел на самый краешек дивана, как будто готов был в любое мгновение рвануть к двери. Он избегал смотреть мне в глаза. Я сел в заваленное каким-то барахлом кресло напротив.

— Тебе известно, почему я здесь?

— Типа, тебе за это заплатили, — он пожал плечами.

Я улыбнулся:

— Именно. Но главное, я здесь потому, что Эллиот не верит, что ты убил Марианну Ларуз. Но многие верят, так что это мне придется искать доказательства того, что они ошибаются. Я могу это сделать, только если ты мне поможешь.

Он облизал губы. На его лбу выступили капельки пота.

— Они убьют меня, — произнес он.

— Кто?

— Ларузы. Какая разница, сделают ли они это сами или заставят государство, — они все равно убьют меня.

— Вряд ли, если мы сможем доказать, что ты невиновен.

— Ну, и как мы сможем это сделать?

Пока еще у меня не было четкого плана, но этот разговор стал первым шагом к его разработке.

— Как ты познакомился с Марианной? — спросил я.

Он откинулся на диван, видимо, решившись наконец рассказать, что произошло.

— Она училась в Колумбийском университете.

— Что-то ты не похож на студента.

— В точку! Я продавал травку этим ублюдкам. Им нравилось приторчать.

— Она знала, кто ты такой?

— Да ни черта она обо мне не знала.

— А тебе было известно про нее хоть что-то?

— Ну да.

— Ты знал о вашем прошлом, о проблемах между вашей семьей и Ларузами?

— Да это все старое дерьмо!

— Но ты знал эту историю?

— Конечно.

— Ты с ней начал заигрывать или она с тобой?

Его лицо залилось румянцем, и на нем появилась глумливая ухмылка:

— Да ну тебя! Ну, знаешь, она там курила-торчала, я курил, ну и потом... все такое.

— Когда это началось?

— В январе, а может, в феврале.

— И вы все это время встречались?

— Нет, она уехала в июне. Я не видел ее с конца мая и снова повстречал, наверно, только за неделю или две до...

Его голос сорвался, парень судорожно сглотнул и умолк.

— Ларузы знали, что она встречается с тобой?

— Возможно. Она им ничего не говорила, но ведь шила в мешке не утаишь.

— Почему ты с ней встречался?

Атис не ответил.

— Из-за того, что она просто симпатичная девчонка? Или из-за того, что она белая? Потому что она из Ларузов?

В ответ только пожатие плеч.

— Может, из-за всего сразу?

— Пожалуй.

— Она тебе нравилась?

У него задергалась щека.

— Ага, очень...

Я не стал развивать эту тему.

— Что произошло в ту ночь?

Лицо Атиса преобразилось, в нем не осталось ни уверенности, ни гонора. Словно маска упала, и обнаружилось истинное чувство. Теперь я точно знал: он не убивал ее, потому что эта мука на лице была подлинной. И мне показалось, что отношения, которые начинались как полуосознанное желание поквитаться с давнишним врагом, переросли, по крайней мере с его стороны, в привязанность, а возможно, и во что-то большее.

— Мы покрутились в «Болотной крысе», неподалеку от Конгари, а потом трахались в моей машине. Там народу на все наплевать, если у тебя есть деньжата и ты не полицейский.

— Итак, вы занимались сексом?

— Ну да.

— Предохранялись?

— Она принимала пилюли, но ей все равно надо было, чтобы мы использовали резину.

— Тебя это задевало?

— Да ты че, парень, ваще тупой? Ты когда-нибудь в презервативе трахался? Это же совсем не то. Это все равно, что...

Атис пытался подобрать сравнение.

— ...лежать в ванне в туфлях, — поделился я своими ощущениями.

Он впервые улыбнулся, оценив удачный образ, и лед в наших отношениях чуть треснул.

— Ну да, типа того. Правда, у меня никогда не было нормальной ванны.

— Дальше.

— Мы начали ссориться.

— Почему?

— Потому что... короче, она меня стеснялась, не хотела, чтобы нас видели вместе. Знаешь, мы всегда трахались у меня в машине или на хате, если она напивалась до такой степени, что ей было наплевать. В остальное время она проходила мимо меня, словно меня и не существовало вообще.

— Эта ссора закончилась потасовкой?

— Нет, я никогда пальцем ее не трогал! Вообще. Но она начала орать, визжать, а потом убежала. Я хотел просто дать ей успокоиться и все такое. Потом пошел за ней, стал кричать, звать по имени. Потом я ее нашел...

Он с усилием сглотнул и заложил руки за голову. Губы его сжались. Еще немного, и он заплакал бы.

— Что ты увидел?

— Ее лицо, парень, оно было все размозжено. Нос... Это была одна кровь. Я попробовал ее поднять, убрать волосы с лица, но она уже не дышала. Я абсолютно ничего не мог для нее сделать! Она погибла...

И вот теперь он заплакал, его правое колено поднималось и опускалось, как поршень, словно все сдерживаемое до того горе и ярость толкали его.

— Мы почти закончили, — сказал я.

Он кивнул и резкими, неловкими движениями руки отряхнул слезы.

— Ты видел кого-нибудь, кого-то, кто мог сделать это с ней?

— Нет, парень, никого.

Впервые за все время он солгал. Я смотрел ему в глаза и видел, как он отвел взгляд в сторону на секунду, прежде чем ответить.

— Ты уверен?

— Да, точно.

— Я тебе не верю.

Он уже хотел было изобразить возмущение, но я наклонился к нему и предупреждающе поднял палец:

— Что ты видел?

Его рот дважды беззвучно открылся и закрылся, потом он произнес:

— Мне показалось, я что-то видел, но не уверен.

— Расскажи мне.

Он кивнул больше себе самому.

— Мне показалось, что я видел женщину. Она была вся в белом, передвигалась между деревьями. Но, когда я посмотрел повнимательнее, ничего не было. Наверно, это от реки, отсвет что ли какой-то.

— Ты сказал полиции? В отчетах не было упоминания ни о какой женщине?

— Они сказали, что я вру.

И он действительно врал. Даже сейчас он что-то скрывал, но я понимал, что сейчас от него большего не добиться. Я откинулся в кресле, передал ему папки с полицейскими отчетами. Некоторое время мы вместе просматривали их, но он не нашел ничего, что может вызвать вопросы у обвинения. Разве что принять во внимание негласную убежденность в его виновности.

Когда я собирал отчеты в папку, Атис поднялся:

— Мы закончили?

— Пока да.

Он сделал несколько шагов и замер, не доходя до двери.

— Они провезли меня мимо смертного дома, — тихо сказал он.

— Что?

— Когда меня везли в тюрьму, они повезли меня к Броад Ривер и показали здание, где приводят в исполнение смертные приговоры.

Главное помещение штата, где приводили в исполнение смертные приговоры, находилось в Исправительном учреждении Колумбии, неподалеку от центра приема и расследований. Заключенным, приговоренным к смерти за особо тяжкие преступления, с 1995 года позволялось выбирать между казнью на электрическом стуле и смертельной инъекцией — особо извращенный прием, сочетающий в себе психологическую пытку с демократическим подходом. Всех остальных казнили с помощью уколов, это же грозило и Атису. Если правосудию штата удастся убедить суд в том, что парень убил Марианну.

— Они сказали, что меня привяжут к стулу и вкатят мне яд и что я внутри сдохну, но ни кричать не смогу, ни пошевелиться. Они сказали, я просто медленно задохнусь.

Я промолчал.

— Я не убивал Марианну, — сказал он.

— Знаю.

— Но они все равно убьют меня.

От его отчаяния у меня все похолодело внутри.

— Мы можем это предотвратить, если ты поможешь нам.

Но он только покачал головой и побрел на кухню.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Эллиот шепотом.

— Он что-то скрывает, — ответил я. — Но со временем расскажет нам все.

— У нас нет столько времени, — отрывисто бросил Эллиот.

Следуя за ним на кухню, я обратил внимание, как ходят у него под рубашкой мускулы на спине, сгибаются и разгибаются руки. Он обратился к Альберту.

— Вам что-нибудь нужно?

— У наш вше ест.

— Я имею в виду не только продукты. Нужны деньги? Пистолет?

Женщина с грохотом поставила стаканы на стол и погрозила Эллиоту пальцем.

— Не довожи нам беда, — резко сказала она.

— Они думают, что пистолет в доме накличет на них беду, — заметил Эллиот.

— Возможно, они правы. А что они будут делать, если возникнут проблемы?

— С ними живет Сэмюэль, и, я так понимаю, у него нет предубеждения по части оружия. Я оставлю им номера всех телефонов. Если что-нибудь случится, они позвонят кому-нибудь из нас. Просто носи всегда с собой мобильник.

Я поблагодарил их за лимонад, затем проводил Эллиота до дверей.

— Вы меня здесь оставляете?! — закричал Атис. — С этими двумя?!

— Тот мал шик ест не воспитан, — заругалась женщина и погрозила Атису пальцем. — Тот малшик быть наказат за его грехы, за распутство. Если бы та детка жил...

— Да отвяжись ты от меня, — буркнул в отчаяньи Джонс.

— Веди себя хорошо, Атис, — сказал Эллиот. Посмотри телевизор, отоспись. Мистер Паркер завтра займется твоим делом.

Атис взглянул на меня с невероятной мольбой в глазах.

— Черт, — сказал он, — к завтрашнему дню эти двое уже, возможно, сожрут меня.

Выйдя, мы столкнулись с их сыном Сэмюэлем, который как раз возвращался домой. Он был высоким и стройным мужчиной примерно моего возраста или немного моложе, с большими карими глазами. Эллиот представил нас друг другу, и мы обменялись рукопожатием.

— Какие-то проблемы? — спросил Эллиот.

— Никаких. Я припарковался с наружной стороны вашего офиса. Ключи на верху правого заднего колеса. Эллиот поблагодарил его, и он направился к дому.

— Уверен, что он будет в порядке с ними? — спросил я Эллиота.

— Они умны, как и их сын, а народ здесь постоянно стережет их. Как только какие-то незнакомцы попытаются появиться в этом месте, чтобы что-то выведать, им тут же сядут на хвост. Пока парень здесь, если никто об этом не прознает, он будет в безопасности.

Те же самые люди следили за тем, как мы уходили прочь с их улиц, и я подумал, что, возможно, Эллиот был прав. Вероятно, они действительно следят за всеми посторонними лицами, появляющимися на их улицах.

Я просто не был уверен в том, что этого хватит, чтобы уберечь Атиса Джонса от беды.