"Смерть - дорогое удовольствие" - читать интересную книгу автора (Дейтон Лен)

Глава 2

«Маленький легионер» («cuisine faite parle patron»[2]) представлял собой отделанный пластиком амбар с зеркалами, бутылками и стандартными столиками. Обычно его посетителями во время обеда были местные бизнесмены, клерки из ближайшего отеля, две немецкие девушки, работающие в бюро переводов, парочка музыкантов, обычно спавших допоздна, двое художников и человек по имени Дэтт, которому я должен был предложить свои приобретения в области радиоактивных осадков. Еда была хорошей. Ее готовил мой хозяин, известный всей округе как la voix[3] – существовавший отдельно от тела голос, рев которого был слышен даже в шахте лифта без всякого громкоговорителя.

Как рассказывали, la voix некогда владел на бульваре Мишель собственным рестораном, который был местом встреч для членов Национального фронта,[4] и едва не получил сертификат, подписанный генералом Эйзенхауэром, но когда его политическое прошлое стало известно американцам, то ресторан быстренько закрыли, а его самого в течение года искала военная полиция.

La voix не любил, когда ему в качестве основного блюда заказывали steck bien cuit, charcuterie[5] или когда просили полпорции чего-нибудь. Постоянные посетители получали большие порции. Кроме того, постоянные посетители получали полотняные салфетки, но предполагалось, что ими следует пользоваться в течение недели.

Время обеда закончилось. Из глубины кафе раздавались голоса: визгливый – хозяйки и тихий – мсье Дэтта, говорившего:

– Должно быть, вы ошибаетесь. Если вы заплатите десять тысяч сто франков на авеню Генри Мартина, то никогда не получите их обратно.

– Все-таки я использую свой шанс, – загорячилась хозяйка. – Выпейте еще коньяку.

Мсье Дэтт заговорил снова. У него был низкий вкрадчивый голос, он тщательно взвешивал каждое слово.

– Успокойтесь, мой друг. Не ищите неожиданной прибыли, которая повредит вашей репутации у соседей. Довольствуйтесь меньшими суммами, но неизменно двигайтесь навстречу успеху.

Я перестал подслушивать и прошел мимо бара за свой столик, стоящий на открытом воздухе. Легкая дымка, предваряющая в Париже каждый жаркий день, рассеялась. Теперь стоял невыносимый зной. На небе, приобретшем цвет хорошо выстиранной bleu de travail,[6] застыли едва заметные штрихи перистых облаков. От жары весь город, казалось, прокалился, и красиво расположенные зеленщиком на деревянных лотках груды фруктов и овощей добавляли свой аромат к запахам летнего дня. Официант со сморщенными руками тайком потягивал холодное пиво, старик под навесом грел свои старые кости, собаки весело махали хвостами, а юные девушки, оставив на лицах только самые легкие следы макияжа, переоделись в свободные хлопчатобумажные платья и скрепляли волосы эластичными лентами.

Молодой человек аккуратно прислонил свой мотоцикл к стене общественных бань, расположенных напротив, через дорогу, достал из багажника аэрозольный баллончик с красной краской и, встряхнув его, под тихий свист выходящего воздуха написал на стене: «Lisez l'Humanite nouvelle».[7] Потом, оглянувшись через плечо, добавил серп и молот, после чего вернулся к мотоциклу и сел верхом, любуясь своей работой. Густая красная капля побежала вниз от заглавной буквы Я. Молодой человек подскочил к стене и, вытерев лишнюю краску тряпкой, огляделся, но так как никто на него не закричал, то, прежде чем завернуть баллончик в тряпку и убрать, он добавил акцент над е. Затем нажал на стартер, и мотоцикл, изрыгнув облачко легкого голубого дыма, с неожиданным ревом двухцилиндрового мотора двинулся в сторону бульвара.

Я сел и махнул старому Жану, заказывая свой обычный «Сузе».

Стол блестел, освещаемый светильниками в стиле поп-арт, которые позвякивали и жужжали, когда металлические сферы идеально правильной формы касались друг друга, вращаясь. Зеркала, отражающие интерьер, зрительно расширяли пространство кафе, а отраженный солнечный свет, проникая с улицы в глубину, оживлял темное помещение.

Я открыл портфель с документами, курил, читал, пил и наблюдал за жизнью квартала. К моменту наступления часа пик, когда движение транспорта усилилось, я прочел девяносто три страницы и почти понял написанное. Поднявшись к себе, я спрятал документы в комнате. Пора было навестить Бирда.

Я жил в семнадцатом округе. Волна модернизации, которая пронеслась по авеню Нуийи и изрядно расширила Париж к западу, не затронула грязный квартал Терн. Я дошел пешком до авеню Великой армии. Был чудесный парижский вечер, в воздухе чувствовался легкий запах чеснока и сигарет «Галуаз». Площадь Звезды оседлала арка, и транспорт отчаянно пытался сквозь нее пробиться. Тысячи красных огней мигали, как кровавые звезды, в дымке выхлопных газов. В движении машин и людей было что-то истеричное, нечто такое, что французы называют elan.[8] Я припомнил разговор с человеком из британского посольства. Сегодня он выглядел расстроенным, удовлетворенно подумал я. Я был не прочь его расстроить. Точнее, я был бы не прочь расстроить их всех. Нет оснований считать, что они не настоящие. Я фыркнул достаточно громко, чтобы привлечь внимание. Каким дураком меня должен считать Лондон. И вся эта чепуха насчет Бирда. Откуда они знают, что я сегодня вечером с ним ужинаю? Бирд – и книги по искусству от Скиры… что за чушь? Я едва знал Бирда, несмотря на то что он был англичанином и приходил обедать в «Маленький легионер». В прошлый понедельник я с ним ужинал, но никому не говорил, что собираюсь ужинать с ним и сегодня вечером. Я профессионал. Я бы и матери не сказал, где я храню запал.