"Свиток благоволения" - читать интересную книгу автора (Тренейл Джон)

Глава 3

Том Юнг вошел в маленькую комнату, все стены которой, от пола до потолка, занимали депозитные сейфы. Он прошел к дальней стене, вставил три ключа в замочные скважины разных боксов и повернул их по очереди. Край стены ушел вглубь, открыв за собой просто обставленный зал заседаний. Там находилось двадцать человек, и все они разом повернулись к председателю Совета директоров и управляющему «Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации». Том посмотрел на «мальчика» – так называли всех сотрудников службы безопасности Корпорации, вне зависимости от их возраста и должности, – оставшегося стоять в коридоре и подал знак, что тот может быть свободен. Мальчик закрыл дверь своим ключом и остался в коридоре, повернувшись к стене спиной. Он пошевелил рукой, чтобы убедиться, что его короткоствольная увесистая «беретта» калибра 9 мм уютно лежит в кобуре у него под мышкой, и принялся ждать.

Зал заседаний находился на самом нижнем этаже подземных хранилищ и подвалов Корпорации – подконтрольная территория Тома Юнга, что было сразу видно по тому, как пожилой человек по-хозяйски прошел к торцу стола и уселся на председательское место. Он на все сто процентов выглядел председателем. Высокий, прямой и загорелый, он всегда казался олицетворением здоровья, хотя ему уже перевалило за семьдесят; с возрастом он несколько усох, но слабее не стал. Стиль его поведения был резким и лишенным чувства юмора. Главу Корпорации отличало длинное, узкое лицо, сужавшееся к вздернутому подбородку, от которого по впалым щекам пролегли глубокие морщины. Было очевидно, что ему ничего не стоит утвердить свое главенство в этой комнате, полной людей, каждый из которых сам привык пользоваться неограниченной властью в своих владениях.

– Все надежно? – резко спросил Том.

Собравшиеся кивнули, кое-кто пробормотал слова подтверждения. За последние два года привычка к конфиденциальности стала второй натурой каждого. Они собирались в этой комнате не слишком регулярно, но не реже одного раза в месяц. Любого из них сопровождал «опекун», в чьи обязанности входило следить, чтобы за хозяином не увязался «хвост». Эти властные люди безропотно, даже охотно выполняли все нелепые правила предосторожности: ведь если бы сам факт их встреч выплыл наружу, не осталось бы ни малейших шансов на успех задуманного ими предприятия.

Именно по этой причине каждый из собравшихся здесь всегда готов был представить как минимум одного свидетеля, готового поклясться, что во время этой встречи подозреваемый находился где-то в другом месте. Каждый из них, поднимаясь к вершинам власти, обзаводился всецело преданными ему людьми (не говоря уже о долгах личного характера).

Они представляли самые богатые и влиятельные торговые дома Гонконга. Вдобавок сумма их личных состояний была равна примерно трети всех личных состояний Гонконга. Где-то в течение ближайших нескольких недель они собирались навсегда покинуть эти края. И в их общие намерения входило покинуть Гонконг со своими деньгами.

– Тогда я объявляю эту встречу Клуба двадцати открытой. Стенограмма ведется как обычно. – Таким было представление Тома Юнга о шутках.

Никто никогда не делал никаких заметок; риск был слишком велик. Двое рассмеялись: Рамзес Вонг, один из четырех китайцев, состоявших в Клубе, и Гарри Лонгмэн, гонконгский король недвижимости. Том бросил косой взгляд на человека, сидевшего сразу слева от него, – Саймон Юнг, его сын, один из тех, кто не смеялся. Он сидел, глядя прямо перед собой, рот его был слегка приоткрыт, а на лице застыло выражение непередаваемой грусти. Том опустил глаза.

– Мэт… включи экран, пожалуйста.

Из-за дальнего конца стола поднялся высокий молодой человек лет двадцати пяти. Он прошел к телеэкрану, подсоединенному к видеоаппаратуре, и включил его. Пока он настраивал контрастность, изображение вздрогнуло, и одна из цифр на экране изменилась.

– Американский доллар упал на три пункта по отношению к фунту стерлингов, – пробормотал Мэт, возвращаясь на место.

– А немецкая марка? – спросил Гранвиль Петерсон. Он был одним из банкиров, входящих в Клуб, и данные сведения много значили для этого человека, смысл жизни которого заключался в делании денег.

– Без изменений. – Мэт посмотрел через стол на Тома Юнга, приходившегося ему дедом, и подумал, сколько денег принесет этот скачок на три пункта управляющему самым крупным банком Гонконга.

– Итак, джентльмены. Простите за короткое замечание, но все вы знаете, в чем дело. Сегодня в полдень Рейтер сделало первое официальное сообщение, что лидер Китая при смерти. Рак легких и эмфизема. Председатель был единственным человеком, который держал страну. Когда он умрет, Гонконг рухнет. Кто-нибудь не согласен со мной? – Короткая пауза была лишь данью приличиям. – Очень хорошо. Благо в движении. Мы покидаем Гонконг в течение нескольких следующих дней. Я хочу…

– Простите, господин председатель. В порядке ведения…

Тому не надо было видеть сказавшего, чтобы определить, кто произнес эти слова. Только один человек здесь выступал по порядку ведения.

– Камнор?

Китайский джентльмен, сидевший в середине у стола по правую руку от Тома, подался вперед, нервно вертя карандаш. Александр Камнор был одним из немногих здесь, кто не снял пиджак. Как обычно, на его одежде неброских тонов не было никакого рисунка. Он был облачен в бледно-розовую простую рубашку, серый костюм и в галстук в тон. Никакая из деталей его одежды не имела ни полосок, ни крапинок. Камнор ничем не привлекал к себе внимания. Можно было даже вообще забыть о том, что он присутствует здесь. Только в одном отношении он выделялся: он был снедаем манией точного времени. Этот человек носил три пары часов на обеих руках и поверх пиджака.

– Разве мы не будем ждать Питера?

– Боюсь, что нет. Не хотелось бы огорчать вас таким известием, но мы больше не Клуб двадцати, а Клуб девятнадцати. Этим утром Питер Робсон обанкротился. Его партнеры сами пишут объявления о банкротстве. Он был достаточно любезен, чтобы дать мне знать об этом. Прирожденный банкир и так далее…

На мгновение наступила тишина. Потом все пришли в себя и озабоченно зашептались.

– Это очень грустное известие, – сказал Уоррен Хонимен, заместитель председателя Клуба, сидевший по правую руку от Тома. Его бостонское произношение с растянутыми гласными ничуть не казалось неуместным в аристократической атмосфере колониального Гонконга, которую создавали все остальные. Зато его свободного покроя рубашка от Армани и синие слаксы, которые он носил постоянно, напоминали собравшимся, что все потихоньку меняется.

– Том, мы ничего не можем для него сделать?

– Ничего.

– Я не хотел бы нажимать на тебя, но… – Уоррен подался вперед, поставил локти на стол и осторожно поправил двумя руками свои бифокальные очки в золотой оправе. – Когда одна из старейших адвокатских фирм Гонконга вынуждена заявить о банкротстве, я не могу не чувствовать…

– Дефицит слишком велик. И, кроме того, мы заключили соглашение, не так ли? Никто из нас не имеет права что-либо сделать из того, что могло бы возбудить подозрение о нашей совместной деятельности.

– Пострадают ли клиенты? – Вопрос задал Роберт Клэнси, глава «Международных финансовых услуг», и Том понял, что спросивший и сам являлся клиентом этой фирмы.

– Нет.

– Но каким образом?..

– Неудачное вложение денег, да еще при падении вдвое доходов от гонораров. Против них выступил Пекин. Не нужно напоминать, какой эффект это может произвести.

Многие осторожно покосились на Саймона Юнга, который, казалось, совсем позабыл об остальных собравшихся. Том продолжил, не сбившись, будто его сына здесь вообще не было.

– А теперь, с вашего позволения…

Но Александр Камнор вскочил и стал перед экраном, хищно вглядываясь в цифры. Внезапно он вынул записную книжку в кожаном переплете и принялся торопливо писать в ней иероглифы.

– Простите, – пробормотал он. – Мне надо сделать срочный звонок.

Он ненадолго покинул комнату. Пока его не было, Том Юнг, используя гудение приглушенных голосов как прикрытие, обратился к сыну:

– Есть что-нибудь новое?

– М-м? – Саймон попытался собраться. – Нет. Ничего. Все то же самое.

– Прости. – Том помедлил. – Послушай, я знаю, что у тебя сейчас не самое легкое время, но… что с компьютерной дискетой? Со «Свитком благоволения»?

– Почти готово.

– Ты понимаешь, что она мне скоро понадобится? Без этого мы не сможем убраться отсюда.

– Я знаю.

Камнор вернулся и сел на место, но он уже не мог сосредоточиться на предмете разговора. Экран словно притягивал к себе его взгляд снова и снова.

– Еще несколько плохих новостей, Саймон?

Саймон медленно потер рукой лоб и сел прямее, пытаясь на время отвлечься от своего личного горя. Он знал, что все присутствующие сочувствуют ему, но он знал также и то, что приближающаяся смерть Джинни не причина, чтобы опускать руки и забывать о деловых проблемах.

– Как вы знаете, в свое время «Дьюкэнон Юнг» удалось привлечь к финансированию своих операций три крупнейших гонконгских банка. К несчастью, вчера ситуация изменилась. Один тип – подставное лицо китайцев в Гонконге – завладел контрольным пакетом акций Азиатского промышленного банка. Сами знаете, в Китае я считаюсь врагом народа номер один. В итоге мы не получим больше ни цента, и график возврата уже полученных кредитов будет пересмотрен. – Он снова вытер рукой пот с лица, напомнив этим жестом беспредельно уставшего человека. – В нынешней обстановке я не могу набрать нужную сумму.

Молчание, последовавшее в ответ на его слова, длилось очень долго. «Дьюкэнон Юнг» была основана во времена доктора Уильяма Жардена и Джеймса Мэттесона. Ни один из крупных торговых домов не мог похвастать более долгой и славной историей. На слушавших Саймона его слова произвели такое же действие, как если бы он объявил, что пик Виктория рухнул.

Камнор оперся руками о стол и встал.

– Саймон, я хочу сказать, что очень сочувствую тебе. Это трагедия. Для тебя. И для Гонконга.

Раздался одобрительный гул голосов. Мэт опустил голову и скорчил гримасу, которую никто не мог видеть. Он находил, что Камнор выражается напыщенно и необдуманно. В этой комнате не было места трагедиям. Клуб двадцати знал правила игры и играл по ним. Мэт заметил также, что ни один из представителей четырех других крупнейших хунов – торговых и финансовых домов Гонконга – не торопится высказывать соболезнования его отцу. Адриан де Лайль, Джон Блейк, Питер Карригэн и Мартин Пенмюир-Смит сидели молча, мрачно глядя прямо перед собой, словно члены военного трибунала.

– Ни для кого из нас не осталось надежды. – Камнор обращался теперь ко всем собравшимся: – Если «Д. Ю.» рухнет, это означает конец нам всем.

– Я не согласен с этим. – Хотя Мэт был одним из директоров «Дьюкэнон Юнг» и отвечал за операции на Тайване, обычно он присутствовал в Клубе лишь в качестве помощника отца и не имел права голоса. Но прозвучавшее показалось ему уж слишком мрачным. – Мы можем просто бросить все и перебраться на Тайвань. Банк может наложить арест на имущество, если ему так уж необходимы несколько пишущих машинок. Все остальное будет вывезено и переведено. Прости, Алекс, но ты понимаешь это не хуже остальных: ты уже несколько месяцев держишь для себя готовое место в Сингапуре.

Том постучал по столу карандашом.

– Да, Алекс, не надо больше разговоров о трагедиях. Может быть, в Мельбурне у тебя все и было по-другому… – Он сделал паузу, дав понять, что почти никто ничего не знает о ранних годах жизни Камнора и о средствах, с помощью которых он сколотил свое состояние. – Но это Гонконг.

Камнор медленно опустился на стул.

– Насколько я понимаю, неминуемая смерть Председателя в сочетании с положением «Д. Ю.» означает, что у нас уже нет времени. Уоррен, какова нынешняя ситуация с транспортом?

– Я все еще пытаюсь добиться у правительства разрешения использовать аэропорт Кай Так так, как мы того хотим, но я уже вышел на нужного человека.

– Тогда реши этот вопрос с ним быстро. Но будь осторожен. Если хоть слово о том, что мы планируем, просочится наружу…

– Народно-освободительная армия в течение двадцати четырех часов вторгнется в Гонконг.

– Это может произойти в любом случае. Мы все знаем об инциденте со спутником.

– Наш управляющий московским филиалом запросил разрешение отослать семьи персонала домой, – раздался громкий голос. – Он считает, что посол покинет страну в течение сорока восьми часов и не хочет, чтобы сотрудники оставались в России.

Это заговорил Макс Вебер, вице-президент крупнейшей германской торговой фирмы, все еще остававшейся на гонконгском рынке. Его компания была известна тщательностью своих интернациональных исследований, сочетавшейся с редкой аналитической проницательностью: «оценка» его концерна носила на себе печать настоящего пророчества.

– Боже мой, вы только взгляните… – Вебер встал и подошел поближе к экрану, на котором вспыхнули заголовки новостей часа. – «Сообщения о дальнейших беспорядках в студенческом городке Пекинского университета. Был применен слезоточивый газ. Считается, что за недавними беспорядками…» Минуточку, я не могу… «…беспорядками стоят консервативные круги, верные памяти Мао Цзэдуна».

Наступившее тяжелое молчание было прервано телефонным звонком. Мэт, сидевший ближе всех к телефону, снял трубку. Присутствующие увидели, как он судорожно сглотнул и с лица его сошли все краски.

– Мы едем, – пробормотал он наконец и повесил трубку. Мгновение он молчал. Потом тихо сказал: – Па.

Саймон бросил лишь один взгляд на лицо сына и кивнул. Оба встали и направились к двери. Встреча еще не закончилась, но никто и не подумал спросить, куда они пошли и зачем.

Когда отец и сын выбрались в лабиринт туннелей, что вел из подземных хранилищ Корпорации наружу, личный помощник Александра Камнора, который стоял, прислонившись к стене вместе с еще несколькими «опекунами», улыбнулся им. Его звали Леон. Он иногда играл в теннис с Мэтом. Сейчас он сделал мысленную пометку, что Юнги ушли рано, и запомнил время их ухода. Его хозяин часто напоминал ему, что КГБ всегда требует сообщать максимально точно время, в которое произошло то или иное событие.

Доктор приехал очень быстро, как это и бывает, когда конец уже близок.

– Как она?

Доктор Стивенс протер место укола ваткой и только тогда ответил.

– Она спит, проснется через час или два. Где Саймон?

– Внизу, – ответил Мэт. – У телефона.

– Ясно. Мне надо с ним переговорить.

Диана стояла на балконе, наблюдая, как последние лучи гаснут в фиолетовых, розовых и желтых облаках, пробиваясь сквозь сетку бесконечного дождя, – не очень-то приятный выдался вечер. Она дождалась, пока Стивенс уйдет, и только после этого вновь вошла в спальню матери.

Поскольку она слишком долго не сводила глаз с картины предзакатных красок, помещение, где лежала больная, представилось ей в черно-белых тонах, словно негатив.

Мэт сидел, склонившись к руке матери. При звуке шагов Дианы он поднялся.

– Не вставай!

Она подтащила стул поближе к другому краю кровати. Дети долго сидели вдвоем, уставившись на спящее лицо, покоившееся на подушке, пока за окном угасал день.

Доктор Стивенс спустился по лестнице и обнаружил Саймона, беседовавшего по телефону со своим финансовым директором.

– Ну так сделайте это! Черт бы вас побрал, Джордж, разве вы мало вели эту игру, чтобы… – Он заметил доктора и, похоже, смутился: – Слушай, мне неудобно говорить. Перезвоню тебе попозже. – И он со стуком бросил трубку на рычаги аппарата.

– «Красные» уже охотятся за нами. Хотите выпить?!

– Благодарю, нет. Саймон, я…

– Да, конечно же! – Его настроение мгновенно изменилось. – Как она себя чувствует?

– Я иду по лезвию бритвы. Конечно, я должен регулировать эту боль, но если я дам ей слишком большую дозу…

– Понятно.

– Я больше ничего не могу сделать для Джинни. Но и вы тоже мой пациент. Вам необходимо поужинать, к тому же вам можно выпить виски, совсем немного, но вы можете приблизиться к спальне только после еды.

– Как вы могли ожидать…

– Потому что она спит, а вы ничем не можете ей помочь. – В голосе Стивенса прозвучало недовольство. – Не усложняйте эту проблему для нас обоих, прошу вас. Вы с Джинни были моими пациентами, друзьями с давних пор. Поверьте, все это для меня не так-то легко.

Уходя, он вскользь коснулся плеча Саймона и слегка сжал его.

Вскоре после этого спустились Мэт и Диана. Ужин прошел в полном молчании. Саймон едва прикоснулся к еде. Наконец он отложил нож и вилку с таким негромким вздохом, что вряд ли Диана слышала.

– Иногда мне хочется… чтоб это ожидание поскорее закончилось. – Он повернулся вместе с креслом к обоим детям. – Вам кажется, что я говорю что-то ужасное?

Мэт уставился в свою тарелку.

– Я думаю… – Диана почувствовала, как слезы подступают к горлу. – Ах, я не знаю, что я думаю! Что-то во мне говорит, что ты прав, потому что от этого страдает моя мать. А другая часть моего существа…

Ей хотелось сказать: «Ты прав, что считаешь так, и неправ, заявляя об этом вслух. Неправ!»

Ее словно вынудили осудить поведение отца недопустимым способом. К тому же она не доверяла своим ощущениям. Она знала, что он жил и трудился под невыносимым давлением. Она хорошо помнила, каким он был когда-то: очень высокого роста человеком, с горящими, глубоко посаженными глазами, излучавшими невероятную энергию, курчавым брюнетом с квадратной челюстью и двумя резкими носогубными складками, придававшими ироничность выражению его лица. Но сейчас осталось так немного от облика того капитана индустрии, безжалостного предпринимателя, управлявшего всей колонией как своей собственностью, воплотившейся в компании «Гонконгская и Шанхайская банковская корпорация».

Едва они пригубили кофе, медсестра позвала их наверх.

Они вошли в спальню и обнаружили, что Джинни проснулась. Женщина двигала только головой, но, похоже, боль временно отступила, а улыбка ее говорила о том, что больная осознает, кто находится перед ней.

Саймон первым наклонился, чтобы поцеловать жену; остальные последовали его примеру.

В атмосфере комнаты наметились небольшие изменения: члены семьи не могли припомнить, когда в последний раз было столь же тихо и спокойно. Мэт распахнул французские окна, чтобы впустить побольше влажного вечернего воздуха, остывшего благодаря плескавшемуся внизу морю.

Джинни молчала. Она с видимым усилием попыталась протянуть руку. Саймон мягко взял ее за кисть, хорошо представляя, какое напряжение она испытывает, чтобы преодолеть сопротивление почти парализованных нервов.

– Это я, дорогая. Извини, что опоздал.

– Добрый… день?

– Да. – Он улыбнулся прямо ей в глаза, стремясь, чтобы она поверила обману. – Очень хороший день.

– Мэт?

– Он здесь.

Джинни приподняла правую руку над простыней и сделала еле уловимое движение в направлении своего японского туалетного столика. Болезнь не повлияла на присущие обоим способности к телепатии, существовавшей между мужем и женой. Саймон знал, что она хотела.

– Драгоценности?

Джинни кивнула в ответ. Саймон достал искусно сработанную корейскую шкатулку XV века и поставил ее на постель рядом с женой.

– Саймон… – Джинни долго рассматривала свое обручальное кольцо.

То было, по мнению Дианы, самое удивительное произведение ювелирного искусства в мире: прямоугольной формы сапфир на платиновой подставке, окруженный множеством мелких бриллиантов. С того самого дня, как Саймон приобрел кольцо, любовь Джинни к нему все возрастала с каждым днем, с каждым часом, и патина времени содержала в себе преданность, которую воплощал этот подарок.

– Саймон? – На этот раз единственное слово Джинни означало вопрос.

Саймон взглянул на жену в поисках подтверждения тому, что уже знал, и кивнул:

– Да. Конечно же.

Джинни с трудом повернула голову вправо так, чтобы можно было еще раз взглянуть на дочь. Диана понимала, что сейчас произойдет, и сказала:

– Нет.

– Диана…

– Прошу тебя, ма! Пожалуйста…

Но Джинни уже взяла руку Дианы и надела кольцо ей на палец.

– Это откуп, – прошептала она.

Диана, полагая, что ослышалась, наклонилась к губам Джинни. Но та вновь прошептала:

– Откуп. Тебе придется… заплатить.

– Все, что угодно…

– Там в моем завещании – в дополнении к нему. Все… там. О похоронах. Я не хочу, чтобы меня… хоронили на кладбище. Не так. По-другому. Все там. Обещай мне.

– Конечно же обещаю, – всхлипнула она.

Кольцо упало на одеяло, но никто не обратил на это внимания. Слезы беззвучно текли по щекам Дианы, но Джинни, казалось, не замечала этого. Боль вернулась, обрушившись на нее с беспощадной силой. Секунды спустя по постели потек желто-зеленый поток рвоты с дьявольски жутким запахом, и блеск драгоценностей померк, как безжалостное напоминание о суетности всего и бренности жизни.

Они постарались сделать все, что могли, ради облегчения ее мук. Когда Джинни снова успокоилась, Диана подняла кольцо, вытерла его и положила рядом на прикроватный столик, надеясь, что оно полежит там и все о нем забудут.

В течение нескольких минут Джинни боролась с болью: словно ей предстояло передать какие-то незавершенные дела, что не терпело промедления.

– Шкатулка, – наконец произнесла она. Ее голос прозвучал чуть громче, чем усталый шепот. – Внутри…

Саймон вынул из шкатулки конверт. Когда Джинни кивнула, он раскрыл его и обнаружил три сложенных экземпляра текста на плотной бумаге.

– Читай!

Он надел очки.

Бумага упала из рук Саймона на постель. Мэт бросился к отцу, перехватил завещание и стал медленно читать вслух:

Мэт положил документ в конверт, аккуратно свернув его по прежним складкам, и оставил его на столике рядом с кроватью матери.

Диана потянулась через постель, чтобы взять руки Джинни в свои.

– Пожалуйста…

– Да. – Она ничего больше не сумела произнести в ответ, лишь кивнула и прижала руки матери к своим глазам так, чтобы та смогла ощутить слезы ее согласия и успокоиться.

Слабый бриз напомнил о своем существовании, чуть всколыхнув штору; воздух в комнате оставался почти недвижим. Однако все присутствовавшие ощутили некую перемену, словно что-то пролетело. Но шторы были неподвижны. Когда все трое взглянули на Джинни, она уже покинула их.

Долгое время они не могли в это поверить. Но вот Саймон поднялся и поцеловал лицо отошедшей, уже смягченное вечным покоем. Затем он отвернулся, слепо ткнувшись в невидимую воздушную преграду. Мэт быстро ушел в свою спальню, почти взбежал по последним ступенькам лестницы и хлопнул дверью. Саймон дождался, пока Диана направится к двери и поравняется с ним. В этот момент она протянула отцу кольцо, безмолвно моля забрать его, но он с улыбкой покачал головой.

– Я прошу тебя, – словно эхо, повторила она последние слова матери.

Он сложил пальцы ее руки в кулак и запер кольцо в ее ладони.

– Нет!

Она решила, что отец последует за ней из комнаты, но вместо этого он бесшумно прикрыл за ней дверь. И в этот момент Диана позавидовала ему, потому что он умел оплакивать потерю.