"День бумеранга" - читать интересную книгу автора (Бакли Кристофер Тейлор)

Глава 14

Нападение Касс на Гидеона Пейна вернуло ее на первые страницы ведущих газет, где она, впрочем, отсутствовала недолго. Кроме того, оно перевело Гидеоново прошлое, о котором мало кто, впрочем, совсем забыл, в разряд настоящего. Дело было довольно-таки щекотливое.

Прапрапрадедушка Гидеона действительно был тем снайпером-южанином, что всадил в 1864 году в прапрапрадедушку Ранди пулю Минье калибра 0,55. Генерал Седжвик считался одним из лучших военачальников северян и любимцем генерала Гранта, и потому предка Гидеона за отменную меткость наградили золотыми именными часами и сотней долларов.

После войны он на эти деньги купил в Алабаме сто акров леса и старую лесопилку (в 1865 году цены были низкие). Он работал в поте лица, преуспел, передал дело сыновьям, и за полвека достояние семьи возросло до десяти тысяч акров строевого леса в южных штатах, плюс лесопилки и бумажные фабрики. Был период, когда все фишки для игры в скребл, все палочки для осмотра горла, а также палочки для мороженого в США изготовлялись из пейновской сосны. Пейны, кроме того, делали недорогие гробы.

Отец Гидеона был добродушный толстяк, предпочитавший заботам о семейном бизнесе сидение на веранде со стаканом мятного джулепа. Гидеона, который родился полненьким и остался таковым, он любил, бесконечно качал на коленях и развлекал вымышленными историями о деяниях мифических предков, отличившихся, как подлинный предок, на поле боя. Его жену, мать Гидеона, звали Кассиопея Идалия Клопп, и в девичестве она с нетерпением ждала замужества, когда можно будет сменить фамилию. Она сильно отличалась от супруга: была высокая, статная, красивая и злая («Уродилась злючкой, – часто повторял отец, – и так, наверно, злючкой и помрет»).

Доходы ее семьи уменьшались, и, твердо намеренная избежать бедности, она, познакомившись с будущим супругом на скачках в Камдене, Южная Каролина, остановила на нем свой выбор. Соблазнить добродушного, толстенького, ленивого ценителя радостей жизни не так уж трудно. Всего-навсего надо взять его за руку и отвести сначала на поляну, поросшую лотосом, а потом, пока бедное животное еще не опомнилось, к алтарю. Она проделала это весьма эффективно и в должные сроки произвела на свет наследника по имени Гидеон и нескольких малозначащих дочек.

Она надеялась, что сын вырастет настоящим южанином, ненавидящим янки, мужественным, красивым, хорошим наездником и в меру трезвенником. Гидеон не обладал ни одним из этих качеств, кроме последнего. В детстве его любимой книжкой была «Бык Фердинанд» – история об испанском быке, который не хотел биться на арене и предпочитал сидеть в одиночестве на лугу и нюхать цветы. Большой радостью для него, что странно для мальчика его поколения (и к тому же из богатой семьи), было чтение Библии. Началось это в пятилетнем возрасте, когда отец, держа его на коленях, прочел ему из Книги судей – глава б, стих 11:

– «И пришел Ангел Господень, и сел в Офре под дубом, принадлежащим… – (отец так произносил слова, непонятно почему выделенные в версии короля Якова курсивом, что Гидеон хихикал), – …сын его, Гедеон, выколачивал тогда пшеницу в точиле, чтобы скрыться от Мадианитян».

Гидеона это подкупило. Ведь приятно же увидеть свое имя в книге, которая есть у всех.

Его отец умер, когда ему было двенадцать. Когда осиротевший ребенок спросил свою не слишком-то горюющую мать, что свело отца в могилу (он умер от сердечного приступа), она ответила: «То, что он без конца ел и пил и рассиживал на веранде». Словам сопутствовал ледяной взгляд, подразумевавший, что сын каким-то образом соучаствовал в гибели отца. И на этом окончился рай для юного Гидеона.

Несколько недель спустя она протянула ему ружье со словами: «Пришло время тебе подстрелить что-нибудь». Гидеон пришел в ужас. Хныча, он отправился на охоту в сопровождении работника с плантации, получив строгий наказ не возвращаться без добычи.

Старый цветной работник (в ту пору слово «цветной» еще было в ходу) пожалел несчастного мальчонку и убил опоссума. Потом он торжественно объявил недоверчивой Кассиопее, что ее сын верным выстрелом снял зверька с верхней ветки черничного дерева у ручья.

После этого не одну неделю Кассиопея за столом перед гостями называла сына не иначе как «наш маленький Ли Харви Освальд».[54] Вскоре она отправила Гидеона в штат Миссисипи, в военную академию, где телосложением и нравом он сильно отличался от учившихся там юных дикарей. Его мучения были огромны. Держа за ноги, его опускали за окно, его голову погружали в унитаз. Знание Библии сделало его посмешищем, и он получил прозвище «проповедничек». Однажды он сбежал. Героическим этот поступок не назовешь, ибо нашли Гидеона очень быстро – нашли в городе у киоска уплетающим громадную порцию мороженого с фруктами и орехами. Но он наотрез отказался возвращаться в эту, как он выразился, «мерзость запустения». Волей-неволей Кассиопее пришлось его забрать. Однако она не отступилась от намерения сделать из него мужчину.

С этой целью она заставила его работать в ночную смену на бумажной фабрике Пейнов на реке Кусумахатчи. В те доэнвиронменталистские дни на бумажных фабриках отвратительно пахло тухлыми яйцами, серой и рвотой. Гидеона ужасала сама мысль о пребывании в этом зловонном аду. Он умолял об отсрочке, но Кассиопея и слышать ничего не хотела.

В довершение Гидеоновых несчастий она распорядилась, чтобы он ездил вечером на работу на машине с шофером. При виде нашего толстенького Фаунтлероя, вылезающего из черного «линкольна», рабочие хихикали и порой даже выкрикивали что-то издевательское. Гидеон был унижен, но твердо намеревался показать, что внутри, под слоем жирка, у него есть сталь.

Прежде чем уехать из дому в «линкольне», он всякий раз смачивал носовой платок одеколоном (Eau de Joie). Когда вонь становилась невыносима, он прикладывал платок к измученным ноздрям. Это вызывало еще более громкие насмешки, и Гидеона прозвали на фабрике Розой Кусумахатчи.

Гидеон держался стойко, как персонаж с тяжелой судьбой из стихотворения Эдвина Арлингтона Робинсона.[55] Схватывал он быстро, и вскоре его повысили до помощника мастера ночной смены. Прошло несколько лет – и случилось то, что потом так и называли: «инцидент».

Кассиопея, истая южная дама своего поколения, любила, чтобы в воскресенье во второй половине дня ее возили на автомобильную прогулку. Обязанность шофера она возлагала на Гидеона, которому было теперь семнадцать. После воскресного обеда (по-северному – ланча) они отправлялись вдвоем на ее «кадиллаке-эльдорадо» выпуска 1955 года с открывающимся верхом и красной кожаной отделкой салона. Она сидела сзади в белых перчатках, держа над собой парасольку и на матриархальный манер помахивая фермерам и рабочим поместья. Кульминацией этих прогулок традиционно был выезд на высокое место над рекой Кусумахатчи, откуда открывался красивый вид на лесные угодья Пейнов.

Рассказ рыдающего Гидеона шерифу округа Пейн сводился к следующему. Остановив «кадиллак», как всегда, над песчаным обрывом, он поставил его на парковочный тормоз и вышел по срочной нужде. Справляя нужду, он, по его словам, услышал «ужасающий звук». Повернулся и увидел, что «кадиллак» катится к обрыву. На заднем сиденье Кассиопея, вылупив глаза, орала благим матом. Он побежал (сказал – «бросился со всех ног»), чтобы остановить машину, но не успел. Она рухнула с высоты триста футов. То, как Гидеон имитировал грохот падения, все слышавшие называли шедевром звукоподражания.

Оставался один-единственный вопрос: правду ли он говорит?

Дознание ни к какому выводу не пришло, хотя в заключении осторожно допускалась возможность «злого умысла». Явных улик не было. Окружной прокурор обвинения не выдвигал. Скандала не хотел никто. Неубедительное объяснение Гидеона было – с коллективным закатыванием глаз – принято, и вопрос вроде бы сочли исчерпанным.

Но на самом деле он отнюдь не был исчерпан. Да, Кассиопея не пользовалась в округе Пейн особой любовью, и о ее жестокости к Гидеону все хорошо знали. Тем не менее убивать матерей в приличных южных семьях было как-то не принято. На Севере – может быть, но не здесь.

Год спустя на правах совершеннолетнего Гидеон покинул родовое гнездо – говорили, и взгляда назад не бросил. Свою долю в «Пейн энтерпрайзез» он продал, что сделало его довольно-таки состоятельным. Поступил в богословскую семинарию, где добился особых успехов в церковном красноречии. Проповедовал главным образом людям пожилым (чувство вины, поговаривали на родине). Однажды он познакомился с владельцем дома престарелых близ Мемфиса. Финансовые дела там были плохи. Гидеон вошел в долю, потом выкупил дом и, проявляя наследственную деловую хватку, сделал предприятие прибыльным. Потом купил еще несколько таких домов, их тоже заставил приносить доход. Годам к тридцати пяти он уже стал обладателем большей части акций корпорации «Тихая гавань», которая владела или управляла почти сотней домов престарелых по всей стране. Ее девиз гласил: «Не рай, но…» В округе Пейн качали головами, но должны были признать, что раскаяние получилось масштабное – и притом не без выгоды.

Проповедническая деятельность Гидеона расширялась вместе с его бизнесом. Он стал агитатором за жизнь не только для престарелых, но и для нерожденных. Приглашенный выступить на митинге против абортов в центре Вашингтона, он, стуча кулаком по кафедре, произнес впечатляющую речь, напомнив многим молодого Билли Грэма. Одна газета назвала его «белым Элом Шарптоном».[56] Последовали новые приглашения, и очень скоро он стал лидером всех протестантов, ратующих за запрещение абортов. Он основал Общество защиты всех рибонуклеиновых молекул (Society for the Protection of Every Ribonucleic Molecule, сокращенно – SPERM). Вскоре Общество превратилось в признанный авангард «защитников жизни». Открылась где-нибудь клиника абортов – SPERM тут как тут с протестами. Гидеон выступал и против исследований стволовых клеток. Если родственники какого-нибудь коматозного «овоща», перенесшего смерть мозга, выражали желание отключить аппаратуру – SPERM опять-таки был тут как тут с судебным предписанием ничего не отключать и толпой завывающих, настырных конгрессменов. Если конгресс какого-нибудь штата принимал к рассмотрению законопроект о возможности самоубийства с помощью врачей, Гидеон приезжал лично, чтобы осудить инициативу со ступеней законодательного собрания. Вскоре Гидеона прозвали «мистером Жизнь».

Из-за этого, как и из-за «Тихой гавани», он вдобавок стал «мистером Бобло». Он был одной из важных персон национального капитала, человеком, с которым заигрывали президенты и потенциальные президенты. Время от времени какой-нибудь неосторожный всезнайка-журналист позволял себе намекнуть на «инцидент», но хуже от этого становилось только самому всезнайке. Расплата была верной и быстрой. Всезнайку громили в пух и прах с кафедр по всей стране. Но чувствительней всего было то, что обнаглевшую газету, радиостанцию или веб-сайт начинали обходить стороной рекламодатели. Из-за всего этого высказывание Касс во «Встрече с прессой» следовало считать не просто колкостью, но официальным объявлением войны.

– Ты бы еще нож вытащила да по горлу ему чикнула, – качал головой Терри. – Где, интересно, ты научилась этому стилю полемики? Из телеуроков припечатывания к ковру под эгидой Всемирной борцовской федерации?

– На чьей, собственно, ты стороне? – спросила Касс. – Он обвинил меня в демонизме.

– Он всех в этом обвиняет.

– Кто как, а я не намерена ничего такого терпеть со стороны этого зажаренного по южному рецепту денежного мешка, который грохнул с обрыва собственную мать. Чего ради я буду тушеваться перед этим дерьмом?

– Касс, Касс… Перед «этим дерьмом» тушуются кандидаты в члены Верховного суда. Перед ним тушуются мощные корпорации. Такие, между прочим, с которыми наше агентство очень не прочь было бы работать. Перед «этим дерьмом» тушуются президенты…

– Я не собираюсь идти в президенты. В Верховный суд тоже. В общем, мне по барабану. Главное – мы обратили на себя его внимание.

– Ну, в этом, – фыркнул Терри, – ты права. Его внимание мы точно на себя обратили. Ты теперь, наверно, номер первый в черном списке Гидеона Пейна.

– Вот и замечательно.

– Пожалуйста, не говори так. Это очень плохая карма. Бог может услышать.

– Если Гидеон Пейн – орудие Бога на нашей планете, я лечу на Марс.

Зазвонил телефон. Это был младший сенатор от славного штата Массачусетс Рандольф К. Джепперсон.

– Звоню, чтобы поблагодарить вас.

– За что?

– Я просил вас дать хорошенько этому надутому гелием ханже по яйцам. А вы совсем их оттяпали. Браво!

– Я не для вас это сделала, – сказала Касс несколько запальчиво. – Он обвинил меня в демонизме.

– О, господи, да кого он в этом не обвиняет. Так или иначе, с вашей стороны это был блеск. Блеск. Люблю вас. Идите за меня замуж. Между прочим, у меня для вас тоже есть новость. Пока вы отвешивали оплеухи его преподобию Пейну, я работал в поте лица, чтобы превратить наше «скромное предложение» в закон. Я подал идею совместно выдвинуть законопроект о добровольном восхождении достославному младшему сенатору от Орегона Рону Фандерманку. В первый момент он сделался бледный как мел. Я испугался было, что он лишится чувств. Но я ему растолковал, что это метаполитический прием. Затравка, так сказать. Философский способ дать начало горячим дискуссиям на эту тему, которые со временем непременно приведут к реформе не столь, скажем так, драконовского типа. После чего его лицо опять зарумянилось. Он просек! Люблю орегонцев, честно вам скажу. Передовые ребята! Он парень образованный, изучал в колледже философию. Его избиратели поймут все правильно. Он ведь представляет штат, который смерть как хочет совершить самоубийство. Он сразу соображает, что к чему, когда видит перед собой дивный новый мир. Итак, Маленькая мисс Счастье,[57] сообщаю вам, что он обещал поддержать меня при выдвижении нашего законопроекта.

При слове «нашего» Касс на секунду призадумалась, но в целом должна была признать, что новость внушает оптимизм.