"День бумеранга" - читать интересную книгу автора (Бакли Кристофер Тейлор)Глава 16Речь Ранди в сенате имела предсказуемый эффект: он попал на первые полосы крупнейших газет и в вечерние новости. «Таймс» обругала его в необычно резких личных выражениях («создается впечатление, что младший сенатор от Массачусетса лишился в слякотных полях Боснии не только ноги»). С другой стороны, его пригласили в поздние вечерние телепрограммы, откуда, по опросам, более 80 % молодых людей Америки черпали все 100 % имеющихся у них сведений о политике. В том, чтобы стареющие, потакающие своим прихотям бэби-бумеры лишали себя жизни, вместо того чтобы тяжко обременять долгами собственных детей и страну, эти молодые телезрители не видели ничего крамольного. Наоборот, идея казалась им «убойной». Особенно нравилось им то, что правительство должно отменить все налоги на наследство, так что папины с мамой денежки достанутся им целиком. Касс ездила с Ранди в Нью-Йорк в программы Леттермана, Джона Стюарта и Колберта, в Лос-Анджелес в программу Джея Лино. От немолодых, более серьезных телеведущих Ранди мог ожидать нападок, но для этих он был подарком на миллион долларов, доказательством существования улыбчивого Бога, Бога-выдумщика. Они были от Ранди в восторге. Леттерман спросил: – Не вы ли тут главный самоубийца? – Все может быть, – ответил Ранди. – Но если мне удастся уговорить большинство сенаторов покончить самоубийством со мной за компанию, стране станет намного легче жить. Им нравилось в Ранди буквально все: забавный выговор, богатство, то, что другие сенаторы его ненавидели, его сумасшедшая идея, даже его искусственная нога, которую он послушно отстегнул в программе Джона Стюарта. «Здесь я прячу контрабандную текилу», – сказал он. Касс, глядя на него из боковых помещений, всякий раз радовалась точности и расторопности, с какими он произносил реплики, сочиненные для него ею. Настоящий шедевр «приучения к СМИ». Да, она уже очень далеко ушла от натаскивания по имиджевой части провинившихся владельцев больниц. Ее блог КАССАНДРА получал такой колоссальный трафик, что ей пришлось нанять пять человек, просто чтобы поддерживать его в рабочем состоянии. Позвонила женщина из IBM – начальница отдела корпоративных коммуникаций собственной персоной – и предложила вместе пообедать у «Майкла» на Манхэттене, чтобы обсудить «возможные стратегические синергии». Не прошло и недели после телепрорыва Ранди, как СМИ начали относиться к идее добровольного восхождения если не с уважением, то уже не с таким рефлекторным сарказмом. Характеристики типа «возмутительная», «немыслимая», «достойная презрения» уступили место таким определениям, как «смелая», «революционная» или «крайне радикальная, но заслуживающая обсуждения». Редакционная статья в «Вашингтон пост» придала смене парадигмы официальный характер: «Какие бы заявления ни делал сенатор Джепперсон, мы начинаем подозревать, что его подлинным намерением все это время было остро поставить вопрос о соцобеспечении перед конгрессом, который постоянно, даже в самый разгар кризиса, проводит страусиную политику. Этой цели сенатор Джепперсон безусловно добился». Однажды вечером в Нью-Йорке во время их медиатурне Ранди позвал Касс в свой номер отеля – якобы для обсуждения плана на завтра. Было довольно поздно, и она вполне могла отказаться, но не стала. Когда вошла, свет в его номере был притушен, Патси Клайн пела через айпод Ранди «Три сигареты», из ведерка со льдом выглядывало – и довольно, гм, многозначительно – бутылочное горлышко с этикеткой «Дом Периньон». Ранди сидел на краю кровати в дорогом шелковом кимоно. – Надеюсь, вы не заставите одноногого инвалида гоняться за вами по комнате? – улыбнулся он. Касс предвидела нечто подобное. Были кое-какие признаки. Несколько ужинов с глазу на глаз. Как бы случайные прикосновения ногой – не деревянной, конечно, – к ее ноге под столом. Ее отношение к этому необычному человеку было сложным. Но он умел ее рассмешить. Занудой уж точно не был. И отнюдь не урод. И богат. И холост. И, судя по всему, метит в президенты. Несколькими днями раньше она спросила его: – Почему вы хотите стать президентом? Он рассказал ей о своем кислотном откровении. – И вот из-за этого-то трипа вы нацелились на президентскую должность? – А чем не причина? Вы когда-нибудь пробовали ЛСД? – Нет, – ответила Касс. – Моя жизнь и без того похожа на кислотный трип. Когда дойдет до заявления на всю страну, об откровении под кайфом лучше промолчим, хорошо? – Почему? – Вряд ли страна готова проголосовать за кандидата, который говорит, что идея стать президентом возникла у него благодаря взгляду под тройной дозой ЛСД на фото Кеннеди. Может, конечно, я и ошибаюсь. – Я думаю, страна придет в восторг. – Это можно будет проверить. Если ваш расчет неверен, все кончится очень быстро. Примерно к полудню первых суток. Ранди задумался. – Наверно, вы правы. И очень жаль. Мне кажется, люди изголодались по правде. Вот почему мы зашли так далеко с этой вашей безумной идеей. Потому что это – У вас интересный выбор местоимений. Бессознательный, скорее всего. Если это «смелая идея» – то наша. Если «безумная» – то «ваша». – Нацистка от грамматики. Но послушайте. Не достаточно ли будет заявить: я хочу быть президентом, чтобы… – Я вся внимание. – Я собирался продолжить: «чтобы принести пользу стране», но это слишком патетически звучит. Вот главное, к чему все сводится: власть мне нужна только на пять минут. Навести порядок с расходами-доходами. Вытащить нас из долговой ямы. С друзьями вести себя по-дружески, врагам сказать, чтоб отвалили. Очистить воздух и воду. Отправить корпоративное жулье за решетку. Вернуть правительству достоинство. Наладить все мало-мальски. Что еще?.. Нельзя, конечно, позволять арабам взрывать наши здания, но теперь мне ясно, что посылать войска направо и налево тоже нельзя. Помимо прочего, это – Прошу прощения, вы долго говорили? Я заснула после «расходов-доходов». – Да бросьте, это было не настолько занудно. Что я должен был сказать? «Перевяжем раны страны с мягкосердечием ко всем, без враждебности к кому бы то ни было»? – Я думаю, нам надо будет поработать над текстом. – – Пожалуйста, без французского. – Хорошо. Теперь она была с ним наедине в номере отеля, декорированном для секса. Причин, чтобы отказаться лечь с ним в постель, она уже не находила. Поглядев на него, сидящего на кровати, сказала: – Я подустала за день. Не думаю, что у меня есть силы бегать от тебя. – Очень рад слышать. Будь добра, передай мне эту бутылку «Дом Периньон». С доставкой в номер штуковина стоит здесь триста пятнадцать долларов. Самое время ее распить. Касс принесла бутылку и подсела к нему на кровать. – Было ли еще такое в истории, чтобы бутылку «Дом Периньон» назвали «штуковиной» – Я же простой бостонский парень, – сказал Ранди, выдергивая пробку с ловкостью винного официанта из дорогого ресторана. – Помнишь пиво, которое мы пили в Боснии перед тем, как я устроил нам один взрыв на двоих? – Которое пил – Оно было не такое уж плохое. Но этот напиток должен быть лучше. Наверняка – за такую-то цену. – Что, богатые тоже вечно жалуются на цены? – Еще бы. Потому-то они и богатые. Он налил шампанское в бокалы. От крохотных пузырьков чуть покалывало нёбо. Он положил подбородок ей на плечо. – Хочешь посмотреть порнофильм? – Хочу, конечно, но боюсь, что послезавтра на шестой странице «Пост» появится заметка о том, как в гостиничный счет одного сенатора была включена плата за «Латексных дамочек – три». – Предусмотрительно мыслишь, Девайн. Ты классная помощница. – Он подался вперед и поцеловал ее в губы. – Хочешь в мой – Не знаю. – Касс поцеловала его в ответ. – Что мне с этого обломится? – Дорогим французским шампанским не соблазнишься? Для начала можно взять тебя в секретарши. Печатаешь быстро? Деловые, многого добившиеся мужчины по натуре нетерпеливы, и хотя Фрэнку Коуэну приятно было слушать, как Бакки Трамбл распространяется насчет высокой президентской оценки его усилий по привлечению новых крупных жертвователей – Филинов, он думал: – Фрэнк, мне надо с вами кое о чем поговорить. По секрету. – Слушаю вас. – Это касается Кассандры Девайн. У Фрэнка напряглись мышцы живота. – Да-да? Бакки еще раз кашлянул. – Насколько я знаю, вы с ней… – В родстве. Да. Она моя дочь. – Точно. – Неловкая пауза. – Вот и у нас такие сведения. – Мы не общаемся уже много лет. – Наверно, поэтому вы ничего нам не говорили. – О чем мне было говорить? Я же сказал, мы не общаемся, последняя встреча у нас была… черт, в прошлом тысячелетии. Новая пауза. – То, что я хочу вам сообщить, носит очень щекотливый характер. – Мы тут умеем хранить секреты, Бакки. – Вы, конечно, знаете, что она была под арестом по очень серьезному обвинению. – Это было на обложке «Тайм», и она все-таки моя дочь, так что – да, разумеется. – Правительство… я хотел сказать, генеральный прокурор решил не доводить дело до суда на тех абсолютно законных основаниях, что доказать ее вину, по всей вероятности, было бы очень трудно. – Понимаю. – – Так что она вышла на свободу. И только – Повторяю еще и еще раз, Бак: мы не виделись уже… – Не в этом дело. – Многозначительное молчание. – Хотя для вас это, может быть, существенно. – Для меня – да. – Дайте я вам скажу, как мы на это смотрим. Можно? – Говорите. – Со всей ясностью и определенностью хочу вам заявить, что Белый дом на решение генерального прокурора никак не влиял. Но генпрокурор входит в состав кабинета. Поэтому СМИ могут интерпретировать ситуацию так, что… правительство решило не привлекать к ответственности дочь крупного спонсора партии. – Я не просил вас ни о каких поблажках для нее. – Да, это так. Не просили. Президент и я высоко ценим вашу сдержанность. Очень высоко. Тем не менее, Фрэнк, было бы лучше, если бы вы тогда сигнал нам, что ли, какой-нибудь дали, что эта радиоактивная молодая особа – ваша дочь. Чтобы кто-либо критиковал Фрэнка даже в мягкой форме – такого не случалось очень давно (исключение – жена, на всю катушку осуществлявшая свое супружеское право на критику). Его подмывало сказать Бакки Трамблу, что если он так думает, то может вернуть пожертвованные Фрэнком полмиллиона. Но люди, даже многого добившиеся, обычно не разговаривают так с теми, кто сидит одесную[64] президента Соединенных Штатов: эта позиция, при всех ее минусах, несет в себе нокаутирующий заряд. Тем более когда ты уже сообщил жене, что тебя вот-вот представят к Сент-Джеймсскому двору и скоро ты будешь вручать верительные грамоты английской королеве. И может быть, получишь приглашение на ужин в Букингемский дворец. – Я… – Фрэнк искал слово. Что говорят в таких случаях, черт побери? – Бакки дал ему еще немножко побухтеть, потом сказал: – Я понимаю. Но рано или поздно журналисты докопаются. Вопрос поэтому вот в чем: как нам теперь быть? Вопрос повис между собеседниками, точно зловредное колибри. Фрэнк почувствовал, как «важная» посольская должность, насчет которой он даже не был уверен, что хочет ее занять, превращается в пшик. Человеческая природа, конечно, тут же заставила его страстно захотеть стать послом. Он представил себе, как объясняет Лизе, что ужин с королевой и принцем Филипом отменяется. Потом Бакки сказал: – У меня есть кое-какие соображения. Хочу поделиться. – Я вас слушаю. – Мы тут подумали, что если бы В третий раз за разговор воцарилось долгое молчание. – Иначе говоря, вы предлагаете мне публично осудить мою дочь? – Осудить – слишком сильное слово. Скажем так: дистанцироваться. Если вы заявите, что отрицательно относитесь к ее действиям и не общались с ней много лет, – этого, думаю, будет достаточно. В открытое окно Фрэнка и в его громкоговорящий телефон вдруг ворвался рев морских львов. – Боже мой, что это такое было? – спросил Бакки. – Морские львы. Наверно, увидели большую белую акулу. – О чем мы сейчас говорили? – Вы хотите, чтобы я дистанцировался от дочери. – Лучше, конечно, вы от нее, чем мы от вас. Президент вас ценит. Подчеркиваю: ценит. Он все время про вас вспоминает. Ну, мне пора идти. Подумайте и свяжитесь со мной, хорошо? И еще, Фрэнк. – Да? – Не пишите ничего об этом по электронной почте. – Само собой. – Да, и кое-что другое вы могли бы для нас сделать. Это имело бы огромное значение для президента… |
||
|