"Повесть о Воронихине" - читать интересную книгу автора (Коничев Константин Иванович)

МОДЕЛЬ ЦЕРКВИ

Иногда уставших учеников Гаврила Юшков выводил из мастерской на волю. В быстро растущих селах и слободах строгановской вотчины возводились новые бревенчатые церкви, избы и хоромы. Любитель и знаток зодчества, Юшков восхищался работой вологодских плотников, приходивших в ту пору на поселение в Новое Усолье и окрестные места, показывал ученикам наиболее интересные и удачные строения, объясняя, чем эти строения хороши, удобны, красивы и прочны.

– Русь северная, Приуралье и Сибирь, – говорил Юшков, – богаты лесами. Ни конца им ни края нет. Лесу у нас предостаточно. Умейте только строить, умейте владеть топоришком, стругом и рубанком. И никто из вас без жилья не останется. Давно прошли те «адамовы» времена, когда люди жили в пещерах и землянках, подобно косолапым медведям. Приглядитесь, дети мои, как плотники срубы рубят, как венцы бревенчатые ставят, какие выдумки применяют. Сначала сообразят, потом начинают строить, да так, чтобы и самим любо было и хозяевам приятно. Бывало, в ваши-то молоденькие годы мы вот так приглядывались, приглядывались к плотничным работам да сами малые модели делали. Кто церковушку смастерит, кто мельницу-ветрянку или толчею, а иной сделает такой теремок – сказка, да и только. Попробуйте-ко и вы так-то между делом. Никому я вам не закажу, что и как делать, а побольше своей мысли да рукоделия. И похвала тому, кто всех отличней смастерит… Понадобится краска, позолота, долото, скобелек – берите в мастерской, пользуйтесь.

Во время одной из таких прогулок Юшков спроси Акдрейку:

– Ну, а ты, дитятко, чего бы хотел смастерить?

– Пока не ведаю, – уклончиво ответил Андрейка, но тут же добавил: – Копию каменной Ильинской церкви из глины слепить и раскрасить. Да уж больно она хитро построена.

– И то дело, – одобрительно отозвался Гаврила. – Только если из одной глины делать, она при обжиге трещины даст, ты найди глину чистую, без камешков, да перемешай ее с коровьим назьмом для крепости. Тебе и поучиться есть у кого: Никифор-то Воронихин не только дворецкий человек, он и по строительному делу разумеет – и по каменному и по бревенчатому…

– Пригляжусь, а упрашивать о подмоге не стану. Да тяте Никифору и времени нет, он баронскими делами сильно занят. Ему не до моих затей. Я уж как-нибудь сам.

– Нет, дитятко, ничего не делай срыву да смаху; делай всякое дело с полным тщанием и старанием, и не торопко. Поспешишь – людей насмешишь. А вы что, ребятки, будете по зодчеству мастерить? – обратился Гаврила к другим своим питомцам.

И послышались ответные голоса:

– Я хочу часовенку, как в Дедюхине…

– Я мельницу смастерю водяную…

– Мне, дяденька Гаврило, дозволь сделать модель деревянной колокольни, как в Кудымкаре…

– А я толчею-ветрянку…

Гаврила улыбался, слушая ребят, и говорил по-отечески ласково:

– Хорошо сработаете, самому барону в Питер ваши модели отошлю. Трудитесь, только главного не забывайте: вы – иконники!

Андрейка очень сожалел, что пообещал Гавриле сделать модель церкви из глины. Легче и быстрее можно было сделать модель деревянную, и не церкви, столь премудро сложенной из кирпича, а деревянного храма, сооруженного по старинному образцу – шатрового с трапезой и папертью, с крыльцом на два схода, украшенным тонкой резьбой по карнизам.

Глиняная модель каменной Ильинской церкви долго не поддавалась Андрейке. Трудно было в зимнюю пору возиться с моченой глиной, она ломалась, распадалась на куски, не успев засохнуть. Все ребята, Андрейкины товарищи, сдали Гавриле свои изделия. На широкой полке в иконописной мастерской были выставлены в ряд избы и хоромы, мельницы и часовни, колокольни и пожарные вышки. В полуденный час, когда солнце заглядывало в окна мастерской, модели на полке светились золотистой, гладко струганой сосновой дранкой. И вся ученическая выставка казалась привлекательным, образцовым поселением в миниатюре. Посредине на полке было оставлено свободное местечко, на котором должна была стоять, к пасхе обязательно, модель Ильинской церкви.

Весь великий пост, в свободные от живописи часы, провозился Андрейка над моделью. Сделал он ее вполне удачно, схоже с натурой. Выбеленная, раскрашенная от креста до фундамента, она воспроизвела церковь в точности, с соблюдением всех пропорций и деталей. Даже рамы были сделаны со стеклами и железными решетками, витыми из проволоки. Мало того, у проезжего купца на постоялом дворе Андрейка ночью тайком отвязал от уздечки медный колокольчик, который очень оказался кстати.

Недолго Андрейкина модель, одобренная Гаврилой, стояла на полке, украшая выставку ученических работ.

В ту весну пожаловал из Петербурга в Новое Усолье от Строгановых ревизор по всем хозяйственным, промысловым и арендным делам. Было ему велено опричь иного проведать подросших ребятишек Андрейку Воронихина и Пашку Карташева, учившихся у Юшкова. Ребятам в ту пору исполнилось по тринадцати лет. Оба грамоту разумели, живописи учились не плохо, подавали надежды стать иконниками.

Из Нового Усолья в Ильинское явился к Гавриле нарочный с приказанием, исходившим через ревизора от самого барона Строганова, проживавшего тогда за границей. Гаврила Юшков знал себе цену, да и дела в иконописной мастерской были в полном порядке, придраться не к чему, все шло своим чередом и правильным ходом. Поэтому нимало он не струхнул, когда нарочный от ревизора ввалился в мастерскую. Напротив, Гаврила был с ним не очень приветлив, попросил нарочного выйти вон, вытереть о рогожу сапоги и ополоснуть ноги в бочке, стоявшей у входа в мастерскую, ибо место, где пишутся иконы, есть свято. Нарочный послушно исполнил все это, вернулся в мастерскую и, подав Гавриле грамотку, хотел было понюхать ид табакерки, или же ради бахвальства и престижа своего достал он табакерку, дабы показать Гавриле позолоченный барельеф Екатерины на эмалевой крышке. Гаврила ткнул рукой на множество готовых к освящению икон, дав понять, что тут не место употреблять табачное зелье.

Прочтя записку от ревизора, Юшков приподнял с переносицы очки на лоб, улыбнулся, с минуту подумал и сказал:

– Андрейка, и ты, Карташев, сейчас же собирайтесь. Поедете с нарочным в Новое Усолье. – И добавил: – Фартуки долой, умойтесь щелоком, рубахи одеть новые, что на пасху сшиты. А ты, Андрейка, модель свою повезешь на показ. Да смотри, не разбей в дороге. А ежели баронскому представителю слепок полюбится, не горюй, пусть увезет в Санкт-Петербург. Не забывает тебя барон. Напомни и ты ему о себе.

И пока ребята умывались да одевались, прибежала в мастерскую мать Андрейки, Марфа Федоровна Чероева, и, со всей материнской страстью заступаясь за сына, набросилась на Гаврилу.

– Да ты не с ума ли спятил, так распоряжаешься моим парнем? Не пущу одного!.. Давайте еще подводу, поеду и я в Усолье. Вишь, какие хорошие, хотят у меня парнишку отобрать. Не отдам! Вцеплюсь и не отдам!.. Я его вскормила, я его вспоила, я его родила… Не отдам! Не отпущу одного, нипочем!..

Напрасно горячилась Марфа, никто у нее пока не собирался отбирать сына, да и Гаврила ни словом не перечил ей, сказал лишь только:

– Будет и тебе подвода. Поезжай! Пакет отвезешь и за Андрейкой материнский присмотр будет. Парня беречь надо. Ему еще учиться и учиться. Будет толк…

Ехала Марфа Чероева по трудной, разбитой дороге в Усолье, с ней ехали нарочный и двое ребят. Везла Марфа прижатый к груди пакет и письмо от Гаврилы Юшкова строгановскому смотрителю и ревизору, а в том письме было писано: