"Рыцари с Черешневой улицы, или Замок девушки в белом" - читать интересную книгу автора (Кирицэ Константин)ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯПоздняя ночь. Спал город, спали деревни, спала вся природа. В ночном мраке тонули блики и тени мраморного замка. Из трех искателей, проникших в замок, не спал лишь один — человек со шрамом. Дымя папиросой, он без устали ходил по замковым помещениям. Сны Лауры были полны ожиданием чирешаров. Тик и его новый приятель Траян между тем рассказывали друг другу разные увлекательные истории, борясь с наплывавшей тяжестью сна. Чирешары приехали в город к полуночи. Усталость взяла свое — они сразу же улеглись. Лучия скоро заснула, мысленно приказав себе хорошо выспаться, чтобы утром разобраться во всей этой путанице. Мария лежала, думая о брате, скитавшемся в дальнем краю, и вскоре увидела его во сне. Дан приехал поздно и потому не заглянул в парикмахерскую, а у отца в тот вечер, как назло, было много клиентов. Когда же парикмахер наконец явился домой с тремя срочными телеграммами от Тика, Дан уже спал. Спал неспокойно, прерывисто дышал, мучимый тревожными снами. Отец не решился будить его. В ту памятную для всех чирешаров и их друзей ночь бодрствовали только Виктор и Урсу. Приняв ледяной душ, ярко осветив комнату, они уселись друг против друга за стол, на котором лежали два ветхих, пожелтевших от времени листа. Наконец Виктор решился прервать молчание: — Скажи, Урсу, если бы мы не искали в документе какой-то особый смысл, если бы мы, к примеру. Решили, что предложения просто бессмысленны, какими конкретными данными мы располагали бы? — Ты хочешь сказать, что все, что написано… — Нет, я вовсе не утверждаю, что эти фразы лишены всякого смысла, но если бы они были написаны, скажем какой-нибудь нелепой тайнописью, где И равно 1, А — 7. С — 3, как бы мы поступили? — Понимаю, Виктор. Как бы мы поступили? Мы бы отыскали… — Самые конкретные факты, верно? Бумагу, количество строк, цвет и качество чернил, почерк, дату, верно? — Точно, — обрадовался Урсу. — Я думаю, с этого нам и надо начинать. — Итак, подведем некоторые итоги: у нас два листа, подлинные, древние. В этом нет никакого сомнения. Каждый исписан с одной стороны. На одном обоснование, вступление логофэта, на другом собственно документ. — Оба написаны одной и той же рукой, — напомнил Урсу. — Да. Это тоже не подлежит сомнению. Дальше — сроки. В документе 29 строк. Дата выведена не очень ясно, но тоже не вызывает сомнений. Второе княжение Мойсея Мовилэ в точности совпадает с датой смерти Зогряну: 1633. Я заглядывал в энциклопедию. Единственно необычное тут это фраза, написанная другой рукой, другими чернилами. — А что ж тут необычного? Мне она кажется вполне нормальной. — Нет, я так не думаю. — Ты что, не веришь в ее подлинность, Виктор? Ты же сам говорил, что это нечто вроде печати. — Нет, Урсу, я мнения своего не меняю. — Так в чем же дело? — Почему она растянулась на двух страницах? Она ведь вполне могла уместиться и на одной. — По-моему, тут нет ничего особенного. Просто так было удобно писцу. Ей-богу, Виктор, ты как-то все очень осложняешь. — Да нет, у меня нет никаких особых идей по этому поводу. Просто отметим этот факт, единственно необычный в документе. Повторяю: прежде всего я подумал о споре Марии с Лучией. Итак, если отвлечься от текста, то в документе нет ни одного конкретного факта. Имен, названий местностей… — Это естественно! — улыбнулся Урсу. — Если отвлечься от текста… — Тут ничего естественного нет! — Почему? — Да потому что и в самом тексте нет конкретных данных: имен, названий местностей и т. д. А ведь где-то они должны быть! — Виктор, ты не забывай, что текст зашифрован. — Это ясно. Но зашифрован не тем обычным наивным, избитым приемом, когда 1 равна 3, а = п, т = 8. Зашифрована сама сущность фраз и содержащихся в них указаний… Если были бы зашифрованы буквы, мы бы за полчаса безо всякого труда прочитали его. Зашифрованы слова или предложения… Понимаешь, Урсу? Так где же конкретные данные? — А может, прав был Дан со своей идеей о десяти заповедях? Он говорил, что третье предложение содержит указание на место — могилу человека, который завидовал богатству другого… — Это несерьезно, Урсу. Документ был составлен не для жителей деревни, которые могут помнить такие детали, и не на короткий срок. Он составлен на века. — Тут ты прав. Ну, а вот, например, в 19 строчке указание на эти ели — не может оно служить ориентиром в каком-нибудь конкретном месте? — Выдумка! Не верю! Нет, никаких конкретных указаний в документе нет, ни имен, ни названий местностей. Именно это и не дает мне покоя. Если все так, как мне думается, мы никогда не сможем расшифровать документ. — Почему же? — вскинулся Урсу. — А потому, что часть текста, очевидно, все-таки утеряна. Третья страница. — Но ты же сам говорил, что эта фраза приписана позднее. — Правильно, но я только что заглянул в летопись Мирона Костина. Вот, сам посмотри… Видишь? — Что именно? — Сперва указан год от сотворения мира, потом год рождества Христова. — Значит, ты все же считаешь… — Нет, не считаю… Это только гипотеза. Возможно, отсутствует именно страница, на которой продолжена последняя фраза: «а от рождения Христова, спасителя нашего, 1633 год». — В таком случае, — с какой-то неуверенностью продолжал Урсу, — все впустую, как утверждает и документ. — Да нет, это всего лишь гипотеза, я же говорил тебе. Но мы не имеем права ничего опускать. Даже когда находим вещи, от которых начинает нас трясти как в лихорадке. — А на этих страницах микробов больше чем достаточно. — Еще раз повторяю, Урсу: в документе нет конкретных названий. Это вторая неоспоримая истина. Первая та, что фраза, удостоверяющая его, странная, а вторая — отсутствие конкретных данных. Это такая же странность, как и первая. Одни странности. — Неужто в тексте Зогряну нет ничего тайного? — Увидим. По-моему, самое время перейти к тексту. — Господи! — жалобно протянул Урсу. — Мы и так знаем его наизусть. В нем 29 строк. — Неточно. 29 строк-предложений. Каждая строка — это отдельное предложение. И это кажется мне странным. — Почему? — У меня такое ощущение, Урсу, что они были нарочно написаны так, чтобы каждая строка содержала предложение. Отнесись к документу без всякой предвзятости. Просто взгляни на эту бумагу: длинные и короткие фразы. Кто мог обязать логофэта сделать из каждой фразы строку или из каждой строки фразу? Во всяком случае не размеры бумаги и не традиция. В его время книжники выводили порой фразы, которые не умещались не то что в строке, но и на целой странице. Тебе не кажется это странным? — Пожалуй… — признался силач. — Тогда и это «затем», которое так действовало мне на нервы… — Говори, говори, — настаивал Виктор. — …играет определенную роль между предложениями… будь оно неладно! — Верно! Оно усиливает разрыв между предложениями. Я бы даже осмелился утверждать, что словечко это нарочно отрывает одно предложение от другого, придает в каком-то смысле каждому из них самостоятельное значение. — Бррр! — Урсу воспользовался любимым восклицанием Тика. — До чего же все запутано! — Именно! Ведь в таком случае получается, что у каждой фразы свой смысл, даже если весь текст, вся совокупность текста не имеет общего смысла. — А слово «ничего» в конце? — Еще одна странность. Почему он повторяет трижды слово «ничего»? Давай посмотрим еще раз. Записывай: 29 строк-предложений. У каждой фразы свой смысл, не связанный с общим смыслом текста. Постой, ведь это значит, что вообще нельзя говорить об общем смысле текста. Что же тогда? Что же получается? Как бы не потерять нить рассуждений… И это повторяющееся «ничего» в конце. Опять никакого просвета! Что могут скрывать эти предложения? Слова? Буквы? Ну-ка давай попробуем. Назови мне номер фразы, Урсу. — Одиннадцать или восемнадцать, как хочешь… — Одиннадцать? «Затем с трудом доберешься до самой околицы села». Каков смысл этой фразы, что в ней скрывается? Доберешься — куда? Что за околица села? Тут даже нет цифрового указания… А посмотрим девятую: «затем шаги твои измерят восемь без одного и девять и один». Здесь несколько цифровых обозначений: девять и один… Что это означает? Или десять? Буквы? Нет, ведь на свете нет алфавита, который состоял бы из десяти букв. Слова? Какие слова? — А что, если некоторые фразы лишены смысла? — прервал его размышления Урсу. — Например, «ничего» в конце грамоты. — Тут не может быть ни одной бессмысленной фразы, Урсу. — Почему? — Потому что ее не включили бы в текст. Каждая фраза самостоятельная. Была бы не нужна, ее бы не вписали. — Но ведь последние строки только и содержат, что слово «ничего». Может ли быть у него смысл? — Думаю, может. Именно оно и должно высечь искру. — Тогда я ничего не понимаю. Если даже слово «ничего» может означать что-то, какой же это документ? — Вот над этим и я ломаю голову, Урсу, — ответил Виктор, и глаза его странно блеснули. — Документ перед нами или нет? — Как? — воскликнул Урсу. — Я ведь просто так сболтнул… — А я говорю серьезно. И уверен, что это документ! Но все же радный логофэт допустил своего рода ошибку… А может, и нарочно так сделал… — Что за ошибку? — спросил Урсу и весь напрягся от возбуждения. — Предложения слишком резко отделены друг от друга — они самостоятельны, не связаны между собой. Это означает, что текст лишен общего смысла. А раз нет общего смысла, выходит, что и документа как такового нет. Оба они одновременно поднялись со своих стульев. Урсу выглядел совсем растерянным. — Так что же это такое, эта страница, от вида которой меня всего трясет? — Думаю, что это ключ! Перед нами, дружище, не документ, а ключ, с помощью которого можно прочесть документ. — Так где же в таком случае документ? — Либо утерян… либо здесь… — Где здесь? — Урсу сжал виски ладонями. — Или ты тоже спятил? — Нет, это я раньше был не в себе. Все мы с ума посходили, все ошалели. Дали маху… Потрясающе! Неужели он утерян? Виктор, прижав лоб к оконному стеклу, долго стоял, уйдя в себя. — Неужели документ утерян, Урсу? — опомнился он наконец. — Неужели утерян? Мне даже страшно приступать к чтению. — Если ты думаешь, что документ всего лишь ключ, значит, утеряна какая-то страница. Виктор пропустил мимо ушей слова Урсу. Отойдя от окна, он прошелся по комнате. — Мне просто страшно начать. Никогда я не испытывал такого волнения. Я даже взглянуть боюсь. Сделай ты это… — Что сделать-то? — Подсчитай строки введения. — Введения! — вскричал Урсу. — Нет-нет! Помолчи, пожалуйста. Подсчитай строки… Все. Как хочешь — вслух, про себя… — 29, — шепнул Урсу, пораженный открытием. — 29, значит… Виктор обессилено опустился на постель. — В чем дело? — спросил силач. Виктор ответил тихим дрожащим голосом: — Я нашел истинный документ! — Что ты сказал? Так вот оно что… — От голоса Урсу, казалось, стены задрожали. — Введение! Но ведь… совпадает только количество строк… — Нет, Урсу! Все совпадает. И эти «затем», и «ничего», и главное, приписанная фраза. Не хватало одной детали. Количества строк. Теперь у меня нет никаких сомнений. — А мне видится только совпадение количества строк… — …которое подкреплено фразами-строками. То есть в конечно счете незначительным «затем». — А «ничего»? — Это еще более важно! А ну-ка прочитай последние строки, написанные логофэтом. Урсу начал читать: «А писал я…» — Погоди! — прервал его Виктор. — Заметь, что только в этом месте логофэт начинает новый абзац… Это очень важно. Читай! «А писал я, радный третилогофэт Кристаке Зогряну, сию тайную грамоту во второе княжение светлого господаря Мавилэ (тут начинается третья строка)… на сорок первом году моей жизни, коий божьим изволением последним не будет». Читать и приписку? — Нет! А теперь тебе все ясно? Ведь этим предложениям соответствует это самое «ничего». — Но ведь тут и много конкретных фактов! — Но факты, которые не имеют отношения к документу. Для него все они просто «ничего». — Стало быть, остальные предложения введения… — Стало быть, остальные фразы и составляют документ. — А приписанная фраза? — Это гениальная штука, Урсу! Просто гениальная. Как, впрочем, и весь документ. Тот, кто приписал это предложение, знал тайну грамоты. Растянув ее на двух страницах, исписанных логофэтом Зогряну, он дал самое важное указание. А именно: что существует нерасторжимое единство между двумя страницами, что их нельзя отделить одну от другой, что только вместе они составляют документ. Вот где собака зарыта! — А мы и не обратили внимание на введение! — Премудр был старый книжник! Не настигни его смерть, он бы дослужился до чина великого логофэта. Кто знает, сколько потеряла наша культура и история с его гибелью… — Но я все же не понимаю, где документ. И каково его содержание? — Я тоже пока этого не знаю. Приступим к расшифровке. Ключ у нас в руках: каждому предложению введения соответствует фраза из текста-ключа. Вот и все, что мы знаем. Но это колоссально. Попотеем мы здорово, но игра стоит свеч. Начнем? Урсу кивнул. Виктор расположил перед собой обе страницы. — Тайна каждой фразы во введении тесно связана с содержанием второй части, то есть соответствующей фразы в ключе. Начнем с их сопоставления. Первая фраза ключа: «Сперва с какого конца начнешь, все к одному придешь». Что это может означать? Я тут искал цифровое указание, которое помогло бы нам найти в первой фразе введения нужные слова. Хотя погоди! Ведь оно есть! В каком случае можно прийти к одному месту, с какого бы конца не начать? — Когда точка эта в центре, где-то в середине… — Сколько слов в первом предложении введения? — Девять. Значит, середина — пять. Идет… — Прекрасно! Подчеркни слово. Я тоже выделю его. Дальше: «затем путь ведет в крепость, именуемую Орлиной, а в ней вряд ли что найдешь». Будем пока что считать, что в соответствующем предложении введения нет нужного нам слова. Далее: «затем из десяти заповедей отбери пятую и десятую». — Я подчеркнул пятое и десятое слово в третьей фразе, — сообщил Урсу. — Ловко: от теории Дана не осталось и следа… — «Затем прошагай вспять несколько саженей, вернее пять» — продолжал Виктор. — Вспять… Значит, надо отсчитать пятое слово с конца в четвертом ряду. «Затем споро шагни вперед, после чего опять дважды остановись». Выходит, печь идет о первом и двух последних словах пятой фразы. Ты подчеркнул, Урсу? — Подчеркнул. Только у меня не хватает решимости связать воедино уже подчеркнутые слова. — Я тоже хочу отложить это на самый конец. Давай пообещаем друг другу, Урсу: пока не кончим, не будем пытаться это делать. Отлично! А теперь продолжим: «Затем отдохни, понеже вдоволь натрудился да и путь небезопасный». Здесь тоже ничего особого нет. «Да и под низом ничего кроме пустоты». И в этой строчке ничего нет. Да, светлая голова этот логофэт. Ловко владел пером. «Затем дерзни в путь со всеми евангелиями и не худо придумать еще одну заповедь». — Все евангелии… Что это значит? 4? Или 1, 2, 3, 4? — Я думаю — 4. А как понять эти слова: «Придумать еще одну заповедь»? Что-то неясно… — Почему? А мне кажется, все ясно: 1, то есть первое слово. — Нет. В таком случае было бы естественнее сначала указать на первое, а уж потом на четвертое слово. Правда? Ведь в этом отношении логофэт выражается очень точно. До сих пор все цифры шли в их естественном порядке. — Так какая же это заповедь? — Та, что следует за десятью известными, — догадался Виктор. — То есть 11-я. Здорово! Изобретательность этого человека просто поражает. Подчеркнул? Пошли дальше: «Затем шаги твои измерят восемь без одного и девять и один…» То есть 7 и 10, мудрейший логофэт. «Затем поможет тебе первое путешествие и не совсем последнее». Первое! — То есть первое предложение или первое слово, — стал гадать Урсу. — А вдруг первое число? Кажется, это было 5? Подчеркни. «И не совсем последнее», то есть то, что предшествует последнему — предпоследнее. Кажется, 7, а? Ты уже подчеркнул? «Затем с трудом поднимешься до околицы села». — Околица — значит, конец села. Значит, последнее слово строки. Я уже подчеркнул его. Другого не может быть. — «Затем оставишь околицу и в последних дворах посиди в тени стрехи…» — Значит, последнее и предпоследнее слово, — поспешил Урсу. — Нет, нет! — остановил его Виктор. — Не забудь, что каждая фраза самостоятельна. Речь не о том, чтобы выделить конец предыдущего предложения. Нет! Фраза начинается точно, как и положено. Давай поглядим на соответствующую фразу во введении. Фраза эта звучала следующим образом: «А также княжьих отпрысков, у ног коих прекло…» — Что же считать концом фразы — «преклоняем» или «коих»? Логофэт слишком точен, чтобы считать концом недописанное слово. Следовательно, конец — слово «коих». А последнее и предпоследнее слово перед ним «ног» и «у ног». Вот их и надо подчеркнуть. Урсу подчеркнул, продолжая слушать Виктора. — «Затем стой на месте все три пасхальных дня». Во всяком случае, это не 1, 2, 3… ибо тогда они обозначали бы первые дни недели. Слово «пасха» тут имеет особый смысл. На какой день падает первый день пасхи? — На воскресенье, — сразу отозвался Урсу. — Значит, на седьмой день. Правильно! В этом суть. Седьмой. Восьмой, девятый. Воскресенье, понедельник, вторник. До чего же умно! Потрясающе! Если бы он написал воскресенье, понедельник, вторник — это бы означало цифры 7, 1, 2. Но добавив слово «пасхальных», он придал цифрам другое значение. Подчеркни — 7, 8, 9! Какой же подарок готовит нам логофэт? Посмотрим дальше: «Затем после прыжка упрись ногой в землю и еще одно движение». — Это просто, — сказал Урсу. — Перепрыгнуть можно первое слово. Остаются, следовательно, второе и третье. «Затем с бережением считай ступеньки, однако не на последней остановись». — Вот они, ступеньки Дана и Лучии!.. Итак, подчеркиваю предпоследнее слово. — Думаю, ты прав, — сказал Виктор. — «Затем пробьешься, коли приступишь в неведомый день». Здесь нет ничего интересного. — А как вывела из себя эта фраза наших девушек! — «Затем вольготно бреди по лесу, заросшему бузиной». Бузиной? А! Конечно, если будешь брести по лесу, заросшему бузиной, да еще вольготно, то ничегошеньки не найдешь. Дальше! «Затем остановись у источника и в святой четверг займись сложением». Святой четверг — это 4. Подчеркнул? — Подчеркнул. Четвертое слово. — «Затем стучи во вторые, шестые, седьмые и восьмые ворота». — Я их уже распахнул! — рассмеялся силач. — Поздновато, но ничего. — «Затем отвори седьмой замок и увидишь саженцы в глубине двора». — 7 — это ясно. А вот саженцы… — Оставим их. «Затем подойди с опаской к четвертой и еще к одной ступени…» — Готово. Подчеркнул! — «Затем сложить положено первую, пятую и шестую», — проговорил Виктор голосом, осевшим от волнения. — 1, 5, 6. Я их подчеркнул. — «Затем достигнешь трех концов и конца всех концов»… Здесь могут быть лишь три последних слова. «Ибо ничего уже нет; ничего; ничего; ничего». Они посмотрели на страницу, на которой карандашом были подчеркнуты отдельные слова. — Урсу, ты мог бы выписать подчеркнутые слова в том порядке, в каком они расположены, не вникая в смысл полученного текста? Я не смогу. Может быть, ты… — Я смогу! — решительно ответил Урсу и тут же стал переписывать слово за словом, изо всех сил стараясь отвлечься от смысла целого. Он писал и считал в уме, отнимая от цифры 134 по 7 в обратном порядке: 127, 120, 113, 106… Затем стал отнимать по 8, потом по 3… пока не записал на бумаге последнее слово. — А теперь давай договоримся, Урсу. Как только ты прочтешь текст, независимо от того, каков будет смысл выписанных предложений, мы ляжем и не произнесем ни слов. Все равно — узнаем ли мы тайну небывалую или услышим бог весть какую бессмыслицу, глупость. Согласен? До восхода солнца оставалось уже немного. Но Урсу понимал, что друг старается, по возможности, смягчить воздействие предстоящего открытия. — Согласен, — ответил Урсу. — Читай! Урсу еще не начал читать, а Виктора уже бросило в жар. Чтобы не упасть, он оперся о стол. Голос у силача дрожал: Оба чирешара рухнули на постели, зарывшись лицом в подушку. Они не произнесли ни слова, но глаза у них увлажнились… Стало совсем тихо, и ребята вскоре уснули. |
|
|