"Блестящий капитан" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)VНа флагманском корабле поднят был сигнал: «Убрать паруса». Матросы «Витязя» превзошли ожидания даже Ракитина. Они уже кончали крепить марселя и брамселя, когда французские матросы еще только расходились по реям. – Экие бабы! – произнес с веселой улыбкой капитан и стал смотреть на реи «Витязя». Марсовые точно волшебством забирали мякоть подобранных парусов марселей и связывали их сезнями (бечевами), упираясь ногами на перты – веревки, протянутые вдоль рей. Обещавшие не «осрамить» капитана, марсовые с возбужденными, вспотевшими и раскрасневшимися лицами торопились, словно обезумевшие, для которых мгновение – сокровище. Казалось, в эти секунды они не знали чувства самосохранения и забыли, что тонкие веревочные перты, качавшиеся от движения сильных и цепких ног, были опасной опорой, требующей осторожности и владения нервами. А восхищенный капитан, предчувствовавший торжество победы, только любовался, как бешено рвутся и «идеально» крепят марселя «молодцы», покачивающиеся на высоте рей. Старший офицер, напротив, взволнованный, с тревогой смотрел наверх. Бешеная торопливость марсовых возбуждала опасения, и совесть его была неспокойна. И он взволнованно крикнул: – Марсовые! Осторожнее! Крепче держись, братцы! Ракитин метнул на старшего офицера злой взгляд и насмешливо кинул ему: – Марсовые не бабы, Василий Леонтьич! – Люди, Владимир Николаич! – значительно и возбужденно ответил он. – Знаю-с, что люди! – надменно сказал капитан, краснея от негодования, что его учат. И только что он это сказал, как перед его глазами с грот-марса-реи сорвался человек. Что-то белое ударилось о ванты, отбросилось вбок и звучно шлепнулось о палубу. Ни крика, ни стона. Работавшие на шканцах матросы ахнули и отвернулись от недвижного человека, вокруг которого палуба окрасилась кровью. Голова была размозжена, но красивое молодое лицо марсового Никеева уцелело. Большие черные глаза выкатились, померкнувшие в застывшем взгляде ужаса. Многие торопливо перекрестились. Грот-марсовые невольно взглянули вниз и снова стали вязать сезни. Безумный пыл исчез. Явилось вдруг чувство самосохранения. – В лазарет человека! – скомандовал старший офицер. Голос его дрогнул. Василий Леонтьевич не смотрел на убитого. Боцман Никитич уже прикрыл размозженную голову, и двое шканечных отнесли Никеева вниз. Матросы отводили глаза от убитого, крестились и снова трекали снасти. Офицеры поторапливали. Прибежал бледный и испуганный судовой врач. Какой-то старый баковый матрос, забулдыга и пьяница Кобчиков, крепивший кливер, промолвил вполголоса: – Тоже спешка. Вот и спешка! – Молчать! – окрикнул первый лейтенант, распоряжавшийся на баке. Работы горели. – Марсовые с марсов и салингов долой! – скомандовал Василий Леонтьевич. В его команде не было прежнего возбуждения. Убитый не выходил из его головы. «Витязь» был победителем. Еще на французской эскадре не были убраны паруса, а «Витязь» красовался с оголенными мачтами. Снасти были убраны. Несмотря на торжество русского корвета, на палубе стояла зловещая тишина только что бывшего несчастья. Потрясенные матросы притихли и угрюмо молчали, стоя у своих снастей. Только забулдыга Кобчиков тихо говорил с иронической ноткой в сиплом пропитом голосе двум товарищам: – А вы рвись, такие-сякие… Подыхай из-за секунда!.. Зато молодцы! А ему начхать, что Егорка расшибся… Ты погляди, что ему… Это не Волчок… У того душа! Действительно, блестящий капитан был под впечатлением торжества. Напрасно он старался принять озабоченный вид. В его еще торжествующем лице было лишь выражение досады, когда он произнес, обращаясь к старшему офицеру: – Экий неосторожный матрос… И, не получив ответа, спросил: – Кто сорвался, Василий Леонтьич? – Егор Никеев… Уже второе несчастье в течение месяца! – взволнованно-сердито проговорил старший офицер… И скомандовал: – Подвахтенные вниз! Капитан, раздраженный и еще выше поднявший голову, ушел в каюту. Разговаривая между собой, офицеры спускались в кают-компанию. Мичман Лазунский вскочил на мостик, вступая на вахту. Расстроенный и грустный, словно бы желая поделиться с кем-нибудь тяжелым настроением, он сказал старшему офицеру: – И если бы вы знали, Василий Леонтьич, какой был славный Никеев! – Знаю. Всякого было бы жаль. Человек! – раздумчиво и серьезно промолвил Василий Леонтьевич. – Еще бы… Конечно, всякого, Василий Леонтьич… И, мгновенно вспыхивая, чуть не со слезами в голосе, точно боялся, что Василий Леонтьевич может дурно подумать о мичмане, Лазунский торопливо и застенчиво прибавил: – Вы не подумайте обо мне, Василий Леонтьич, будто я… – Что вы, что вы, Борис Алексеич?.. Я думаю… я уверен, что вы славный юный мичман… Таким и останьтесь, когда будете капитаном! – ласково сказал Василий Леонтьевич… И уходя, прибавил: – Панихида будет в одиннадцать… Дайте знать капитану в одиннадцать… И половину вахтенных отпустите вниз… – Есть, Василий Леонтьич! – ответил мичман. А глаза его говорили: «И какой добрый этот Василий Леонтьевич». |
|
|