"Из-за пустяков" - читать интересную книгу автора (Станюкович Константин Михайлович)VIIНо мысль о «подлой» газете, которая лежала там, в гостиной, скоро подняла на ноги полковницу и возвратила к ней обычную энергию. Она еще раз перечла ненавистный параграф и сожалела, что не она, а адмирал будет объясняться с директором правления. Вот какую гадость напечатали!.. Решить самой написать опровержение, чтобы послать в газету, было делом недолгого раздумья… Однако и беседа дочери и эта газета несколько смутили ее. «А что, если в самом деле, Митя?..» – подумала она с ужасом. Когда Митя вернулся домой, она пошла к нему в комнату и сделала ему следующий краткий допрос: – Послушай, Митя, ты правду мне сказал: ничего такого не говорил там? – Я вам объяснил. Сами видите, что ничего такого. – Хорошо. А с какими-нибудь подозрительными лицами ты не знаком? – Что вы, маменька! У меня и вообще-то мало знакомых, вы знаете их. Что в них подозрительного? – А каких-нибудь там запрещенных книг не держишь? – Да что вы! – Читаешь, может быть? Ты от матери, Митя, не скрывай. – Ей-богу, ни разу не читал. Где их достать! – Ну, ладно, Митя. Так посмотри-ка, какую пасквиль про тебя напечатали. Сегодня твоя сестрица привезла. Ты к ним не ходи, Митя, слышишь… Она боится… карьеру, видишь ли, ты им испортишь. Молодой человек улыбнулся, пожав плечами, взял газету и стал читать. – Все вздор. Никакие товарищи не возмущались, напротив все, большинство меня же поддерживало в споре… Вся статья – вранье, – проговорил он. – Теперь много, маменька, пакостей печатают! И из-за чего только историю раздули!.. – прибавил Дмитрий Алексеевич, на которого однако слова статьи «дальнейший ход» произвели не особенно приятное впечатление. – Еще слава богу, что всю фамилию не напечатали. – А вот я сама их пропечатаю!.. – вдруг заявила полковница. – Что вы, маменька? – испугался Дмитрий Алексеевич. – Я покажу – какая я маменька, если ты такой рохля! – проговорила мать, выходя из комнаты сына. Целый вечер она сидела взаперти у себя в комнате, сочиняя ответ. Много листов она перепортила и наконец остановилась на следующем литературном произведении, которое перечла не без некоторого авторского удовольствия: «Господин редактор! Я удивляюсь, как в такой серьезной газете, как Ваша, Вы решились поместить подлую и нелепую ложь, касающуюся моего сына, выдуманную каким-нибудь негодяем, благоразумно скрывшим свою фамилию. Тень, кидаемая на моего сына, ложится и на меня, а потому, милостивый государь, как мать и вдова подполковника, кровью доказавшего преданность престолу и отечеству, я уведомляю Вас, что все Вами лживо напечатанное есть гнусная и презренная выдумка. Никаких возмутительных разговоров сын мой, обозначенный в статье буквою К., не вел и вести не станет, и никогда товарищи его не просили сына оставлять службу. Уволил его, без всякой причины, директор правления, получивший презренные сведения по доносу наушника. Предоставляю судить о благородстве такого поступка Вам, г. редактор, а я с своей стороны могу присовокупить, что вышеизложенное могут подтвердить все служащие в правлении, конечно, кроме наушника, лишившего неповинного сына места. Прошу письмо мое напечатать, дабы исправить вред незапятнанной репутации как моего невинного сына, так и моей, а равно успокоить прах моего мужа, прослужившего тридцать пять лет беспорочно и умершего от ран на поле чести. Печатать такие пасквили довольно подло, многоуважаемый редактор. Остаюсь вдова-подполковница, Мария Кропотова». – Что ты скажешь, Митя, насчет этого письма, а? – спрашивала полковница сына, прочитав ему свое произведение. Сын испугался. – Вы хотите его послать? – А ты думал как? Не для себя же я его писала. – Что вы, маменька… Бросьте лучше его в печку. – Это почему? Разве худо написано? – Право, бросьте… Написано оно недурно, но не поднимайте вы этой глупой истории. – Ах, ты, трус, трус!.. Какая тут история? Разве можно так оставить это дело… Или, может быть, ты в самом деле говорил возмутительные речи? – Ничего я не говорил, уверяю вас, а все-таки прошу вас, не посылайте письма. И наконец я сам могу написать… я не малолетний, чтоб за меня вы писали. Больших трудов стоило сыну уговорить полковницу хоть посоветоваться с дядей Андреем. – На это я согласна. Но, во всяком случае, так оставить нельзя… Эх, ты… тюлень, тюлень… Даже на пасквиль не умеешь ответить, а тоже фанаберия!.. «История» с Дмитрием Алексеевичем стала известна среди родных и знакомых. Они приходили, под видом участия, узнать, в чем дело, и Марья Ивановна несколько раз повторяла, какую подлость сделали с Митей. Однако многие родственники были убеждены, что Дмитрий Алексеевич, в самом деле, подозрительный человек, и Дмитрий Алексеевич очутился в глазах некоторых в положении зачумленного. Полковница негодовала, узнав как-то стороной о таких сплетнях. К довершению всего, через неделю после происшествия, полковница получила от старшего сына, Феди, письмо, начало которого было следующее: «Дорогая маменька! С прискорбием узнал я из вашего письма, что брат Дмитрий опять лишился места, и хоть вы пишете, что по проискам других, но стороной я узнал, что тут не одни происки, а также и вина брата. Как мне ни жаль его, маменька, я принужден откровенно сказать, что с его стороны наконец просто недобросовестно до сих пор вести неопределенное существование и, таким образом, быть вам в тягость. Нельзя же в самом деле оставаться век свой младенцем! Хоть брата бог не наградил большим умом, но не настолько обидел его, чтобы он не мог сообразить нелепости всех своих поступков. Я слышал, что он лишился места, позволив себе высказывать мнения, едва ли уместные и своевременные. Это похоже на него, и я, как любящий брат, решаюсь просить вас, маменька, внушить брату, – он вас слушает и уважает, – что его поведение компрометирует всех его близких и может окончиться печально для него самого. Все мы понимаем, не хуже, если не лучше его, что жизнь представляет многие несовершенства; но несовершенства эти, во-первых, условны, а во-вторых, вовсе и не таковы, какими их желают представить люди, знакомые с жизнью по книгам и пустым односторонним статьям или вовсе ни с чем не знакомые, а воображающие себя умнее других. Едва ли глупый идеализм брата, его неумение обойти подводные камни практической жизни и примириться с необходимым злом жизненной карьеры, не способен увлечь его на путь очень опасный. К прискорбию, мы видим, к чему он приводит. Да сохранит нас всех господь бог от этого несчастия, но я боюсь, что бедный брат уже стоит на этом пути. Если мои предположения справедливы, то пусть он не считает меня братом, как ни больно мне лишиться брата. Еще другая нерадостная весть, маменька: бедная сестра Наденька очень огорчена вашим к ней отношением…» Дальше полковница уже не читала… С нее было вполне довольно прочитанного, чтобы из груди ее вырвался отчаянный крик: «Подлец!» Она с этих пор еще более привязалась к Мите, словно в отместку, что ее хотят непременно отдалить от него. Митя сделался ее кумиром. Она перессорилась со всеми родными, которые только осмеливались отзываться о нем двусмысленно. Своей двоюродной сестре она даже так энергично показала дверь, что в Коломне долго еще ходил рассказ об этом происшествии. Но замечательнее всего в этой трагикомической истории было то, что виновник этой бури, о котором, благодаря сплетням, в Коломне слагались целые легенды, ни малейшим образом не был причастен ко всем этим обвинениям и предостережениям родных и знакомых. Это был самый скромный и непритязательный господин, меланхолик по натуре, скорее робкий, чем смелый, не предъявлявший к жизни никаких особенных претензий. Никогда и ни в каких «предосудительных» поступках он не был замешан, с «подозрительными» людьми знакомств не водил, в своих мечтах летал невысоко, словом – этот Дмитрий Алексеевич Кропотов, выброшенный в один день на улицу, был один из тех многих, самых обыкновенных смертных, простых, слабых, ничем особенно не выдающихся, у которых только еще не заглохли инстинкты правды, совесть не подвела итогов, и сердце не потеряло способности биться и трепетать при виде бесчеловечия и несправедливости и наконец, переполненное, порой давало о себе знать робким словом негодования, участия, сожаления… Вот вся вина этих людей. |
|
|