Константинов ВладимирГород

Владимир Константинов

ГОРОД

роман

Ум всегда в дураках у сердца.

Ф.Ларошфуко

Тот, кто умеет, тот делает, кто

не умеет - тот учит.

Б.Шоу

Пролог.

Встреча эта случилась ровно два года назад. Была середина августа самая грибная пора в Сибири. А я, надо сказать, большой любитель этой бескровной охоты и, если выдавалось свободное время, не мог отказать себе в удовольствии побродить с лукошком по лесу. День тот выдался очень погожим теплым, тихим, солнечным. Ранним утром, прихватив корзину, я отправился в лес. Жил я в то время в Новосибирском академгородке более двадцати лет и за эти годы на пять километров в округе знал наперечет все грибные места. Поэтому к обеду моя двухведерная корзина была полна груздей, рыжиков, волнушек и маслят. Пора была возвращаться.

Я шел по лесной дороге и думал над сюжетом очередного романа. Здесь, среди природы, мне всегда легко думалось, появлялись свежие мысли, идеи. У развилки дороги стояла длинная г-образная скамейка. Мне всегда хотелось увидеть людей, построивших в лесу такие вот скамейки. Хорошие они должны быть люди, с красивыми и добрыми лицами. Я сел на скамейку, раскурил трубку. Курить трубку меня убедила жена, утверждая, что с ней я похож на Хемингуэйя. Я поддался её уговорам, хотя, честно признаться, никакого сходства со знаменитым писателем не обнаруживал. Минуты через три из леса вышел высокий, плечистый парень с точно такой же, как у меня, корзиной. У него было открытое, простодушное и довольно симпатичное лицо. Он подошел, поздоровался, сел на скамейку, достал пачку сигарет и тоже закурил. Его корзина также была полна грибов. Сверху я увидел насколько средней величины белых и откровенно позавидовал:

- Неужели белые пошли?! А я ни одного не нашел.

- Я знаю одну полянку, - ответил парень, улыбаясь. - Там они всегда появляются раньше, чем в других местах.

- Значит, через недельку надо снова наведаться.

- Обязательно. - Он долго ко мне присматривался, затем спросил: Скажите, вы - писатель?

- Да, - подтвердил я. - А мы разве встречались?

- Нет. Я видел вас по телевизору.

- Было такое дело.

- Вас ведь Владимиром Ивановичем зовут?

- Ну и память у вас! - удивился я.

- Да, память у меня исключительная. А меня зовут Григорием. Григорий Орлов.

- Тот самый? - шутливо спросил я.

- Какой? - недоуменно посмотрел он на меня. - Ах, вы имеете в виду графа? Нет, я - другой. А впрочем, в нашей жизни все возможно. Поэтому, не могу гарантировать, что я не тот самый.

Ответ меня несколько удивил и позабавил. Интересный молодой человек, с юмором.

- Хотите, Владимир Иванович, я расскажу вам совершенно потрясающую историю, случившуюся со мной совсем недавно? - неожиданно предложил Григорий.

- А может быть мы сначала перекусим, - проговорил я, снимая рюкзак и доставая из него термос с кофе и бутерброды с колбасой, о которых я, увлекшись грибной "охотой", совершенно забыл. - Ты как, не против?

- Он не против, - ответил тезка знаменитого графа и широко улыбнулся. Замечательная у него была улыбка. Так улыбаться может лишь человек с большим сердцем и широкой душой. Нравился мне новый знакомый. От него веяло жизненной энергией и уверенностью, так порой нехватающим людям, особенно в наше трудное время.

Мы перекусили и он рассказал мне, действительно, совершенно невероятную историю. Григорий оказался большим выдумщиком и фантазером. Я люблю фантастику. Но даже у известных фантастов не читал ничего подобного.

- Молодец! Красиво сочиняешь! - похвалил я его, когда он закончил свой рассказ.

- Я ничего не сочиняю, - неожиданно для меня обиделся он. - Я же вам сказал, что все это было со мной в действительности.

- Но согласись, Гриша, поверить во все это очень трудно? - сказал я примиренчески.

- И вместе с тем, это так, - упрямо проговорил он.

- Ну, хорошо, - сдался я. - Допустим, что вся эта история - не плод твоего воображения. Допустим. Но зачем ты мне её рассказал?

- Хочу, чтобы вы об этом написали.

- А почему бы тебе самому не написать? Ты очень красочно повествовал. Я от души посмеялся.

- В том то и дело, что уже пробовал, - горестно вздохнул Григорий. Рассказываю вроде интересно, а как сажусь за компьютер, получается коряво и неубедительно. Так напишите? - с надеждой спросил он.

- Надо все как следует обмозговать, - ответил я уклончиво.

На том мы и расстались.

После этой встречи, я долго размышлял над услышанной от Орлова историей. Что-то цепляло меня за живое, заставляло вновь и вновь к ней возвращаться. Интуитивно я чувствовал, что за всей этой фантасмагорией скрывается большая правда жизни, её философский смысл. Но так и не отважился её написать - уж слишком все казалось невероятным и несерьезным.

А полгода назад я встретил Григория Орлова у торгового центра академгородка. Под руку его держала девушка необыкновенной красоты.

Увидев меня, Орлов широко разулыбался, подошел, поздоровался, крепко пожав мне руку, представил девушку:

- А это - моя Таня. Помните, я вам о ней рассказывал?

- Очень приятно, - отвесил я девушке поклон, восхищенно её раглядывая. Спросил шутливо: - Это вы служили у Пантокрина суперагентом?

Таня бросила укоризненный взгляд на мужа, густо покраснела и смущенно ответила:

- Это было до встречи с Гришей. Глупая была.

Ее ответ поверг меня в смятение. В его искренности не приходилось сомневаться. Такая девушка не способна лгать и разыгрывать. Да и её поведение прямо говорило об этом. Но тогда значит, что Григорий?!... Нет-нет, этого просто не может быть!

Видя мое состояние, Орлов довольно рассмеялся. Сказал:

- Хотите познакомиться с Колей? Он здесь продавцом работает. А Толя сейчас в большие люди выбился - фирмой заведует. Вот такие вот дела!

Я, сославшись на занятость, откровенно сбежал.

Ночью я мучился бессоницей, думая над случившемся. Неужели же то, что рассказал мне Орлов, произошло с ним на самом деле? А что если в его истории и содержатся ответы на те главные вопросы, над которыми тысячелетия мучились лучшие умы человечества? Как сказал когда-то Шекспир устами своего героя: "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". Не знаю, не знаю. Все может быть.

А через пару дней в книжном магазине меня заинтересовала книга в красочной обложке. "Откровения святого Августина Силениума", - прочел название. Открыл. С портрета автора на меня взглянул печальными глазами благообразный старец с кроткой улыбкой. Когда же я стал читать, то сразу понял, кто является подлинным автором этой книги. Выпущена она была огромным по нанешним меркам тиражом в 500 тысяч экземпляров. Тогда-то я и решил написать об истории, рассказанной мне Григорием Орловым. Пусть читатели решают, где здесь "сказка, а где намек - добрым молодцам урок".

Книга первая: Люди и призраки.

Часть первая: Встреча с городом.

1. Автобус "Агдам" и его пассажиры.

День тот ничем от всех прочих не отличался. День, как день. Он с громким визгом и скрежетом выскочил из под колес затормозившей напротив окна квартиры Орлова машины такой же серый, унылый и однообразный, как и все предыдущие, уже почившие в бозе, его собратья. Григорий нехотя открыл глаза, потянулся. Будильник показывал ровно семь часов. Пора вставать. Но вставать не хотелось. Чертовски не хотелось. Вот так бы лежал и лежал в теплой уютной постели и... А что - "и", он и сам не знал. В последние годы что-то разладилось в его хорошо сбалансированном организме, навалились хандра и апатия. Жил, будто кому одолжение делал. Честно. Ничего не хотелось, даже думать. Он всегда додумывался до этого вот - "и", а дальше думать было лень. Григорий все больше убеждался в бессмысленности своего существования. Для чего и зачем он явился на белый свет? Почему должен вставать и идти на работу? Какой в этом смысл? Чтобы заработать деньги для поддержания жизненных циклов организма? Глупо. Чертовски глупо. Вот так бы лежал, лежал и... Вот опять! Что-то со всем этим надо делать. Положительно. Но только ничего делать не хотелось. Какой-то замкнутый порочный круг. Скоро тридцать лет стукнет, а у него нет ни семьи, ни друзей, ни привязанностей. Ничего. Бывшие университетские однокашники даже перестали узнавать его на улице. Честно. Слишком не похож был нынешний Григорий Орлов на прежнего.

А ведь каких-то семь-восемь лет назад все было совсем иначе. Острослов и весельчак, капитан КВНовской команды университета Орлов был всегда окружен толпами друзей и поклонниц. От его приколов дрожали стены университета, с трудом выдерживая взрывы смеха. Григорий весело и уверено топал по жизни, не без основания считая, что сделал миру большой подарок, появившись на свет. Он с детства мечтал стать ученым. И стал им. После окончания университета он был на год призван в армию, успел повоевать в Чечне, был ранен в бедро и награжден медалью "За отвагу". Но когда после армии он пришел на работу в Институт физики полупроводников Сибирского отделения Академии наук, вдруг понял, что его знания и его труд никому не нужны. Ученые, как и сама наука, влачили жалкое существование. Научные темы сокращались. Сотрудники по полгода не получали заработную плату и, чтобы хоть как-то продержаться в жизни, уходили в коммерцию, а молодые уезжали за рубеж. Пахать на дядюшку Сэма Орлов не хотел по принципиальным соображениям, поэтому через пару лет оказался в фирме, торгующей компьютерами, где и работал по настоящее время. Работу он терпеть не мог, считал никчемной и пустой, но она приносила необходимые деньги. Только и всего. Деньги не великие, но вполне достаточные, чтобы не бедствовать, как другие. Постепенно жизненный тонус Григория опустился до критической отметки. Вот такие вот невеселые дела. Дела, как сажа бела.

Орлов скосил глаза на будильник. Двадцать минут восьмого. Надо вставать. А то шеф вновь будет делать ему внушение за опаздание. Шефа, Данилова Егора Сергеевича, он тоже терпеть не мог. Примитивнейший тип с ломбразианской физиономией. Прост, как инфузория. А потому любил учить всех, как надо жить. К Григорию, как наиболее сложному виду больших приматов, шеф испытывал прямо-таки патологическую ненависть и давно бы от него избавился, если бы тот не был классным специалистом.

Будильник показывал половину восьмого, когда Орлов вспомнил, что сегодня день рождения у его единственного приятеля Сережи Чертанова и что тот пригласил его вечером в ресторан, где обещал познакомить с "потрясающей" девушкой. Григорий заранее знал, как будет выглядеть эта девица. Длинноногая, курносая, глазастая и глупая сверх всякой меры эталон Чертанова. Однако, хочешь, не хочешь, а идти придется. Иначе Сергей может здорово обидеться.

Не успел Орлов появиться на работе, как секретарь сказала, что его вызывает шеф.

- Собирайтесь в командировку, Григорий Александрович, безапелляционно проговорил Данилов и так посмотрел на Орлова, что у того ещё более испортилось и без того пасмурное настроение.

Ехать в командировку Григорию не хотелось, но и открутиться от нее, судя по тону шефа, нет никакой возможности. И все же он сделал попытку:

- А нельзя ли отложить её до завтра, шеф?

Данилов стал ещё строже и официальнее. Он не любил подобного панибратского к себе отношения и требовал от подчиненных, чтобы они обращались к нему по имени и отчеству. Орлов это знал и не упускал случая попортить начальнику нервы. Но сейчас был не тот случай. Он это слишком поздно понял, когда исправить ситуацию уже было невозможно.

- И что за причина? - спросил Данилов, сверля подчиненного ненавидящим взглядом.

- Личного плана, Егор Сергеевич, - ответил Григорий уклончиво.

Данилов даже прикрыл веки от призрения к Орлову, - до того тошно ему было на него смотреть.

- У человека на первом месте должна быть работа. А уж потом все остальное, - выдал он очередную пошлую сентенцию.

И Григорий окончательно понял, что открутиться от командировки не удастся.

- А куда командировка?

- В Горновск. Там фирма "Таисия" закупила у нас десять "Пентиумов". Но эти дебилы не могут ни один запустить. Разберетесь, что там к чему.

- Ясно. Когда ехать? - спросил обреченно.

- Немедленно. Приказ уже подписан. Получите деньги в бухгалтерии.

"Может быть там и работы-то на час, полтора. Есть возможность ещё успеть на день рождения к Сергею", - подумал Григорий и пошел оформлять командировку. После чего позвонил другу и объяснил ситуацию.

- Ты уж постарайся, Орел, - проговорил Чертанов.

- Постараюсь, - пообещал Орлов.

Прозвище Орел он получил ещё в первом классе и с тех пор таскал его вместе с собой по жизни и до поры до времени его оправдывал. Но в последние годы оно все больше не соответствовала как внутреннему, так и внешнему содержанию хозяина. А любое его упоминание вызывало угрызение совести и создавало душевную дисгармонию.

После разговора с другом Орлов помчался на автовокзал, купил билет на одиннадцать часов дня, стал ждать, когда объявят посадку. Наконец, услышал по динамику пискливый и неприятный голос дикторши:

- Пассажирам, отбывающим маршрутом шестьсот шестым до Горновска, просьба пройти на посадку в автобус.

Григорий вышел на перрон и тут же увидел видавшай виды автобус. "666", - прочел он номер. Как не обратил внимания на лишнюю шестерку, он не мог в последствии себе объяснить. Не иначе, бес попутал. За рулем сидел здоровенный огненно-рыжий детина в тельняшке и с черной повязкой на правом глазу. "Корсар", - тут же дал Орлов ему прозвище. Поскольку, кроме номера, других обозначений на автобусе не было, Григорий решил уточнить, встал на ступеньку и спросил у водителя:

- Это до Горновска?

- Ага. Все там будем, - ответил тот двусмысленно и разулыбался в тридцать два зуба. Причем, все зубы у него были металлические. Возможно поэтому улыбка получилась зловещей.

Но Орлов не придал особого значения довольно странному ответу водителя, хотя и, согласитесь, не обратить на это внимание, как, впрочем, и на все остальное, мог лишь ненормальный. Точно, бес попутал. Не иначе. Он поднялся в салон. На боковом сидении, возвышавшемся над всеми прочими, восседала, как на троне, дородная кондукторша. Григорий очень удивился этому обстоятельству. Спросил тихо у Корсара:

- А разве на междугородних автобусах есть кондукторы?

- А кто же билеты будет у пассажиров компостировать! - вдруг закричала кондукторша.

"Ну и слух!" - поразился Орлов, проходя в салон.

- Ваш билетик, гражданин! - повелительно сказала кондукторша.

- А без билета не возите?! - неудачно пошутил Григорий.

- Много вас тут, халявщиков. А ну давай билет! - закричала кондукторша.

- Бога ради! - он протянул ей билет. - Вы только не расстраивайтесь.

Но она никак не отреагировала на его слова. Взяла у него билет, раскрыла рот и сунув его туда, щелкнула зубами. Получилось очень профессионально. Она посмотрела билет на просвет и, оставшись очень довольной, протянула его Орлову.

- Вот, получите, гражданин.

Он взял билет и с удивлением обнаружил два ряда аккуратных, круглых отверстий по четыре в каждом ряду. Чертовщина какая-то! Огляделся. В салоне, кроме него, было ещё пять пассажиров. В конце автобуса на заднем длинном сидении спала какая-то женщина или девица. Была видна лишь её спина и стройные ноги. Кроме нее, на расстоянии друг от друга сидели: молоденькая парочка, седенький пенсионер с бородкой клинышком в старомодном военного покроя френче и в клуглых непроницаемо-черных очках, вероятно слепой, и безобразно толстый господин в вышитой косоворотке.

Стоило Григорию лишь сесть на сидение у окна, как мотор стал надсадно кашлять.

- Ты что вытворяешь! - сердито проговорил водитель. - Нашел время шутки шутить!

"Это он кому?!" - подумал Орлов. - Дурдом какой-то, а не автобус!"

"Прокашлявшись" мотор утробно заурчал и автобус тронулся. Поглощенный мыслями о командировке, Григорий не смотрел в окно. Он не любил командировки, особенно в маленькие города, где, как правило, убогие гостиницы с удобствами на улице, мерзкая вода, обязательно скрипучие кровати и сосед с громовым храпом. Брр.

Когда же посмотрел в окно, то обнаружил, что они выехали на Ордынскую трассу. Да, но Горновск, насколько ему известно, совсем в другой стороне? Решил выяснить это у водителя. Спросил:

- Шеф, а разве Горновск не в другой стороне?

- Так короче, - ответил Корсар.

И Орлов вновь с ним согласился. Хотя как же может быть короче, когда они ехали в совершенно противоположную сторону?! Но шофер был специалистом, а Григорий привык им доверять. Кроме того, из математики он знал, что прямая не всегда является кратчайшим расстоянием между двумя точками. Потому, очевидно, и воспринял так спокойно ответ Корсара. Достал из сумки томик братьев Стругацких и стал читать.

Меж тем стало заметно смеркаться. Григорий посмотрел на часы. Они показывали половину двенадцатого. Что за черт! Посмотрел на небо. Ни облачка. Он ничего не понимал. Решительно. Может быть сойти с этого ненормального автобуса, пока не поздно?

Словно подслушав мысли Орлова, автобус, вдруг, оторвался от земли и стал набирать высоту. Вот когда Григорию стало по-настоящему страшно. Кажется, ему повезло капитально вляпаться в историю! Но самым интересным было то, что это совсем его не огорчило, а, наоборот, даже обрадовало. Честно.

- Ну ты, "Агдам", даешь! - добродушно рассмеялся Корсар. - Ты ж ни ковер-самолет, а автобус.

- А он, наверное, ночью опять к этой шлюхе БМВ ходил, к этой Изабелле, - прокричала кондукторша и истерично рассмеялась. - Вот и выкаблучивается!

"Это они об автобусе что-ли?" - подумал Орлов. Почувствовал, что волосы на голове зашевелились, а под ложечкой засосало от ужаса. Становилось совсем интересно жить на белом свете.

Автобус "Агдам" видно решил побить рекорд высоты и взял такую "горку", что Григория буквально вдавило в кресло.

- А ну, прекрати хулиганить! - грозно сказал водитель. - А то сегодня же разберу на запчасти!

Угроза вызымела действие, автобус теперь вошел в пике. Орлов невольно зажмурился. А когда открыл глаза, то автобус уже катил по дороге, сердито фыркая. По-прежнему ярко сияло солнце. И Григорий с сожалением понял, что задремал и все это ему померещилось. Надо же, приснится же такое!

- Разрешите! - услышал он приятный грудной голос. Рядом пустилась на сидение яркая красивая блондинка. Тонкая её блузка рельефно топорщилась на груди.

"Это она спала на заднем сидении", - понял Орлов.

- Мы с вами раньше не встречались, мущина? - спросила она, кокетливо его рассматривая.

Он понял, что она, как принято говорить в таких случаях, его "клеет". Честно.

- Разве-что во сне, мадам, - ответил он, усмехнувшись.

- Мадмуазель, - поправила она его.

- Извините.

- А вы не декадент? - спросила она строго, слегка отодвигаясь.

- Н-нет, - пробормотал Орлов, сбитый с толку её вопросом и этим, пахнувшим нафталином, словечком.

- Слава богу! - заулыбалась девушка. - А то их последнее время столько развелось. Куда ни плюнь, все в декадента попадешь.

- Что донимают? - посочувствовал Григорий.

- Да не то чтобы. Просто, надоели. Жалкие они. И потом, разве я их всех прокормлю?

- Вы, очевидно, в какой-то благотворительной столовой работаете? сделал Орлов вывод из её слов.

- Ну вот еще! - презрительно фыркнула блондинка. - Больно надо! У меня как-никак муж в полиции.

"Странно, но ведь только-что она утверждала, что является девушкой", подумал Григорий. И чтобы окончательно прояснить этот вопрос, спросил:

- Так вы замужем?

- Да, - кивнула она. - Наверное, замужем.

Что значит - наверное? Ее ответ лишь ещё более все запутывал. Да и сам разговор приобретал какой-то странный оборот.

- Давайте знакомиться. Меня зовут Григорием.

- Венера. - Она протянула красивую холеную руку, на всех пальцах, кроме большого, красовались совершенно одинаковые золотые кольца с крупными изумрудами.

- Это имя очень вам идет! - он поцеловал её руку.

Она довольно рассмеялась. Комплемент ей понравился.

- Жарко что-то на вашей стороне, - сказала она и принялась расстегивать кофточку.

Орлову стало явно не по себе. Но это было только начало. Расстегнув пуговицы, она бесцеремонно сняла кофточку, обнажив огромные, упругие и грозные, как атомные бомбы, груди.

Григорий почувствовал легкое головокружение. Рубашка моментально пропиталась потом и прилипла к телу.

- Хотите пососать? - нежиданно предложила она просто и доверительно.

- К-как это? - Орлову показалось, что он сильно уменьшился в рамерах, стал убогим, ушибленным карликом и если срочно не принять мер, то эти громоздкие штуки размажут его по салону автобуса.

- Да вы не стесняйтесь. Молоко у меня хорошее, жирное.

- Н-нет, спасибо. Я п-предпочитаю кефир, - ответил он, заикаясь.

- Теперь я вижу, что вы точно не декадент, - сказала она убеждено. Декадент бы не отказался. Нет. Эти побирушки проходу мне не дают. Будто я молочная ферма какая. Нет, я конечно не отказываю. Но зачем же наглеть, верно?

- Верно, - пролепетал Григорий жалким и бесцветным голосом. Огляделся. Но пассажиры занимались своими делами и, казалось, не обращали на них ни малейшего внимания. И это тоже казалось странным.

Но вот, со своего сидения вскочил слепой старичок и мелкими шажками засеменил к ним.

- Здрасьте! - сказал он, останавливаясь и снимая очки.

Удивительно, но под ними оказались такие же черные и круглые, как стекла очков, глаза, не отражавшие ни только света, но и хоть какой-то, пусть самой завалящей мысли.

- Можно? - жалко и просительно промямлил старичок, грязным, корявым пальцем указывая на великолепную белую грудь.

- Во! Видали?! Декадент! - как торговка на базаре заговорила Венера, обрадовавшись доказательству своих слов. - Вот так всегда, не успеешь грудя выставить, как уже слетелись, голубчики, словно галчата, и рты свои халявные поразявили... На соси, жалко что ли, - великодушно разрешила Венера. - От такого сморча, поди, не убудет.

Старичок тут же, не говоря ни слова, присосался к груди. И закряхтел. И засопел. И запричмокивал от удовольствия.

Орлов уже перестал чему-то удивляться. Мечтал лишь об одном - скорее покинуть этот чокнутый автобус с его сумасшедшими пассажирами, где один абсурд громоздился на другой и, казалось, им не будет конца. Но где-то шестым чувством понимал, что даже если он и очень захочет отсюда выбраться, то ничего у него из этого не получиться. Ему предстояло ни только присутствовать при этой трагикомедии, но быть непосредственным её участником. И он приготовился к самому худшему, к любым неожиданностям.

Старичок тем временем, действительно, очень быстро насытился. Достал носовой платок, тщательно вытер им бороду, подхалимски осклабился.

- Ну и молочко у вас, Сильва! Прям, слаще крем-брюле. Честное слово!

- Ладно, канай отсюдова, декадент паршивый. Не мешай нашей светской беседе.

- Ага, ага, - с готовностью ответил тот и, надев очки, удалился.

- А почему он вас Сильвой называет?

- А! - махнула она рукой. - Для него все Сильвы. Он ведь жертва неудавшегося эксперимента.

- Как это? - не понял Григорий.

- Вы ничего про это не слышали?

- Нет.

- Он ведь задумывался как производитель.

- Как кто?! - в мозгу у Орлова уже что-то начинало поскрипывать и греться от перенапряжения.

- Так. Производитель! - удивилась она его удивлению.

- Странно, - пробормотал он.

- Ничего странного. Обыкновенно. Так вот, эксперимент был уже почти-что завершен, когда какой-то шпион привез из этой самой Бразильской сильвы...

- Сельвы, - поправил её Орлов.

- Ну да, - кивнула она. - Пока не привез тот самый вирус и не подлил его в раствор. И вместо производителя получился этот заморыш. Вирус тот в народе прозвали Сильвой. Вот он и шизанулся на этом вирусе, всех им называет.

- Эту историю вам, наверное, родители рассказали?

Она очень удивилась вопросу. С открытым ртом и вылупленными глазами, долго смотрела на него, не мигая, будто её заклинило.

- А, так вы это пошутили?! - наконец, "догадалась" она.

Он ничего не понимал в происходящем. Абсолютно. Что же её удивило в его вопросе?

- Ну, отчего же, - пробормотал Григорий, вконец сбитый с толку.

- Я ж сама была свидетелем этого эксперимента, - объяснила Венера, не обращая внимания на его бессвязное бормотание.

- Как так - свидетелем?! - не понял Григорий. - Ведь он же старик, а вы ещё женщина в самом соку.

- Но ведь он же задумывался как производитель.

- Ну и что?

- А производители живут ни более пятнадцати лет.

- Вы хотите сказать, что ему...

- Ну да, не больше тринадцати-четырнадцати лет.

Вдруг, в мозгу у Орлова что-то щелкнуло, будто открылся какой клапан и оттуда потекли свежие мысли, хоть как-то проливающие, пусть смутный, но все же свет на происходящее.

- Скажите, а сколько у вас этого... Ну, как его... - указал на её груди.

- Молока? - простодушно спросила Венера.

- Ну да. Его родимого?

- А шут его знает. Раньше, когда я жила в семье, то хозяйка постоянно два раза доила меня: утром и вечером. Тогда я давала по двенадцать литров. Но, однажды, застукала со своим муженьком в постели и выгнала на улицу. А сейчас сколько эти побирушки выдуют за день, понятия не имею. У меня ведь счетчиков нет.

- Понятно, - пробормотал он потеряно. Хотя, согласитесь, разобраться во всей этой галиматье, ахинее было просто невозможно. Одна надежда, что все это ему снится, или при переходе улицы его сильно шарахнуло автомобилем и сейчас он лежит в травматологии в коме, потому и лезет в голову черт те что.

Блондинка посмотрела на наручные изящные часики, спохватилась:

- Совсем я с вами заболталась! У меня ж кормление. Не желаете овсянной кашки?

- Нет, спасибо.

- Жаль. Некоторым нравится. Со мной как-то даже один статист кушал, с гордостью проговорила она. - Ну, я пойду. До свидания! Ежели пожелаете со мной встретиться, то сделайте по телефону заказ на пятьдесят второй номер.

- Хорошо. Обязательно сделаю, - пообещал Орлов, только чтобы поскорее избавиться от этой ненормальной Венеры с ядреным, пахнувшим парным молоком телом.

Когда она ушла, то Григорий обнаружил безобразно толстого господина, сидящим напротив через проход. Маленькие, заплывшие жиром глазки толстяка с интересом рассматривали Орлова. В них было сочувствие и понимание.

- Вы с ней поосторожнее, - пропыхтел он, словно паровоз. Слова давались ему с большим напряжением. Видно "кочегар" ещё как следует не растопил топку и его КПД был пока близок к нулевой отметке.

- Отчего же?

- Так как она, кроме своих прямых обязанностей, является ещё осведомителем тайной полиции. - От такой длинной фразы лоб толстого покрылся испариной. Он достал носовой платок, вытер его.

- А какие же её прямые обязанности?

Мужчина недоуменно взглянул на Орлова.

- Но это знает каждый. Давать молоко и удовлетворять желание мужчин. Вы, вероятно, статист?

- Почему вы так решили?

- Только оторванный от жизни статист, может задать подобный вопрос, объяснил вконец измачаленный разговором толстяк.

- А кто такой - статист?

Теперь лицо его выразило страх и смятение. Вероятно он уже пожалел, что позволил своему любопытству втянуть себя в этот неприятный разговор.

- Статист - это тот, кто фиксирует время и события, - хмуро проговорил толстый.

- Историк по-нашему?

- По-вашему? - Лицо толстяка теперь было растерянным и несчастным, а маленькие глазки ничего кроме ужаса не выражали. Теперь он клял себя почем зря за то, что завязал разговор с незнакомцем. - Послушайте, а вы не шпион? - жутко и таинственно прошептал он.

- Нет, я командировочный. А шпионом работаю по совместительству, пошутил Григорий. Но, как уже убедился, его шутки в этом чокнутом автобусе принимались за чистую монету. Вот и сейчас, этот упитанный господин с благополучным лицом сильно струсил от его слов, побелел лицом, а тучные складки побородка затряслись, будто свиной студень.

- И с к-ка-аким з-за-а-аданием п-п-при-и-были? - жутко заикаясь промямлил он.

Орлов решил идти до конца. Сказал с воодушевлением и жизнерадостной улыбкой:

- Взорвать ваш город к чертовой матери!

- О-ой! - протяжно, жалобно выдохнул толстячк и потерял сознание.

В это время за окном Григорий увидел город. Он появился внезапно, словно вырос из-под земли, как призрак. Автобус, как норовистый Орловский рысак, встал на дыбы и протяжно заржал, извещаяя пассажиров о скором окончании путешествия.

- Ну ты даешь, Агдам, - добродушно рассмеялся Корсар. - Зойка права, ты не иначе бегал сегодня ночью к Изабелле. Ох, достукаешься ты у меня, добегаешься. Разберу, к такой матери, на запчасти. Тогда побегаешь.

Пассажиры оживились, стали собираться.

- А вам куда, гражданин?! - завизжала вопросом кондукторша Зойка.

Орлов понял, что она обращается к нему. Ответил:

- Мне бы в гостиницу, если конечно можно.

- В гостиницу? - И без того глупые Зойкины глаза, стали совсем никакими, а наклеенные ресницы захлопали, как крылья бабочки. - Гостиница, гостиница. - нараспев повторяла она незнакомое слово, даже "попробовала" его на свой "компостер", но так и не смогла понять, что же оно означает. Спросила:

- А что такое - гостиница?

Григорий был в замешательстве и никак не мог сообразить, что ответить кондукторше. Труднее всего объяснять самые простые и очевидные вещи. Его выручил старичок-ренегат, несостоявшийся производитель.

- А это на Первом бесовском переулке, дом старика Агапкина. У него хлюндявые живут.

После его слов и Зойка, и все пассажиры посмотрели на Орлова с явным презрением.

2. Заседание Совета.

Главный колокол храма Святого Линитима Искусителя набатно прогремел: "Бум! Бум! Бум!", возвещая жителей города о восходе солнца. Вслед за главным, весело и возбужденно зазвенькали, запели колокола поменьше, выводя бодрящую и торжественную мелодию "Да здравствует наш несравненный и замечательный правитель Пантокрин Великий". Солнечный диск был окрашен в национальные цвета: красный и черный. Создавалось впечатление, что над городом восходит красно-черное знамя в облачении великолепной солнечной короны. Конечно же это была иллюзия, созданная с помощью оптических ухищрений и лазерных светофильтров умельцами города, но, согласитесь, иллюзия удалась на славу. Она тешила самолюбие правителей города. Казалось, что их черно-красный флаг восходит над всем миром. Главному изобретателю этого чуда Даниле-мастеру по указу Наисветлейшего выкололи глаза - чтобы не мог видеть своего детища, и отрезали язык - чтобы не смог о нем рассказать. Вообще-то флаг прежде был трехцветным. Но, однажды, умелец, отвечающий за сине-голубой светофильтр внезапно скончался от теплового удара, не оставив после себя учеников. Никто другой не знал, как сделать сине-голубой цвет. В воздухе запахло национальной катастрофой. Тогда-то и был созван Высший Совет города и с подачи Наисветлейшего принял закон: "О новом флаге города". Пантокрин Великий его утвердил. И на следующее утро взошло уже черно-красное "солнце".

День этот начался как обычно, и ничто не предвещало угрозы плавному и размереному течению жизни в городе. Прилежные горожане сходили в церковь к заутренней, где воздали хвалу Святому Линитиму за ниспосланные им радости и удовольствия жизни. Неприлежные же горожане, как им и подобает, никуда не пошли, сидели на заваленках, скамейках, зевали, лузгали семечки и показывали пальцами на прилежных, как на дураков.

Утром в Остальной мир отбыл специальный автобус - чудо инженерной мысли, с одними из лучших тайных агентов города для сбора развединформации.

Первое тревожное сообщение о том, что вместе с агентами едет какой-то подозрительный тип, поступило из возвращавшегося автобуса от агента 0066 с кодовой кличкой "Несостоявшийся эксперимент". Часом позже агент 0077 сообщил, что подозрительный прямо признался ему в том, что является шпионом Остального мира по кличке "Командировочный" и прибыл с заданием взорвать город.

Известие это вызвало у правителей города панику. По указанию Наисветлейшего Пантокрина Великого был срочно созван Высший Совет города, на который вызвали в полном составе и правительство города во главе с премьером Грязновым-Водкиным, бывшем когда-то главным нефтяником. За председательским столом восседал сам Великий Правитель. Крутившийся около него юркий молодой человек, выложил перед Правителем текст его выступления. Пантокрин величественно кивнул, надел огромные роговые очки и открыл Высший Совет.

- Дамы и господа! - зарокотал он мощным командирским голосом. - Я не буду перед вами тут, понимаете ли, говорить, что искусство пренадлежит народу, это уже сказано задолго до меня. - Правитель поднял голову, обвел собравшихся подозрительным взглядом, напомнил: - Здесь в скобках написано: "смех"?

Тут же раздалось жидкое подхалимское хихикание. Но странный это был смех. При совершенно каменных, вытянутых лицах он звучал несколько жутковато. Дело в том, что собравшиеся сразу поняли, что молодой помощник Правителя перепутал тексты выступлений. Тот, который он читал сейчас, был написан для его завтрашнего выступления в Драмтеатре. Все с замиранием ждали развития ситуации. Бедный помощник белый как полотно медленно сползал по стене на пол. Правитель вновь обратился к тексту.

- ...искусство принадлежит народу, это уже сказано задолго до меня. Он опять поднял голову. - Здесь опять написано: "смех".

Теперь смех налетел как десятибалльный шквал и все нарастал и нарастал. От его напора стала дрожать и позванивать хрустальная люстра под потолком. Но члены Высшего совета и правительства все никак не могли успокоиться. Наиболее молодые из них, ещё не прошедшие до конца испытание властью, попадали со стульев и дергались на полу в конвульсиях. Это была самая настоящая истерика, граничащая с помешательством.

Правитель остался очень доволен произведенным эффектом и вновь обратился к тескту.

- Но искусство, господа, должно отражать жизнь такою, какою она есть, со всеми взлетами и падениями. Но и не только. Пауза. В последнее время просматривается тенденция сплошного очернительства нашей действительности. Чеховский дядя Ваня показывается каким-то недотепой и придурком, а Тургеневские, я извиняюсь, барышни ведут себя на сцене хуже, понимаете ли, самых отпетых проституток. Этому надо положить решительный конец. Искусство должно возбуждать... Нет. Искусство должно возвышать, понимаете ли, вести к этим самым вершинам, а не наоборот. Вот такая концепция текущего момента на обозримое будущее.

Пантокрин Великий откинулся на спинку кресла и обвел зал торжествующим взглядом. Все захлопали в ладоши. Раздались возгласы: "Браво!", "Великолепно!", "Как это своевременно!". Юркий помощник уже оклемался и был рядом с Правителем. На его счастье тот никогда не вдумывался в то, что читал. Помощник ловко заменил тексты и прошептал на ухо Пантокрину:

- Великий, это вы тоже должны прочесть.

Тот величественно кивнул и, склонившись над новым текстом, прогремел:

- Мы созвали экстренное заседание расширенного Высшего совета в час, когда над городом нависла смертельная опасность. Скажу больше, перед нами со всей очевидностью встал гамлетовский вопрос: быть или не быть? Да-да, я нисколько ни утрирую. Ситуация действительно критическая. Всем вам прекрасно известно, что весь Остальной мир давно вынашивает коварные планы уничтожения либо порабощения нашего Великого города. И то, что эти планы ни миф, ни сказка, как пытались представить дело отдельные члены правительства и даже Высшего Совета, показали события сегодняшнего дня. Наши враги перешли от слов к делу. К нам заслан опытный агент Остального мира с заданием взорвать город. То, что он прибыл налегке, с одним дипломатом, доказывает, что здесь уже подготовлена разветвленная вражеская сеть для осуществления этой чудовищной акции. Перед лицом опасности весь наш народ, все мы и наша доблестная нечистая сила должны объедениться вокруг нашего горячо любимого, несравненного Наисветлейшего Правителя Пантокрина Великого и нанести упреждающий удар врагу. Да будет так! Клянемся!

Правитель откинулся на спинку кресла и злобно посмотрел в зал. Все повскакивали с мест, выдохнули громовое:

- Клянемся!

- Какие будут предложения? - спросил Пантокрин Великий.

- Предлагаю допросить наших агентов, ехавших вместе с вражеским лазутчиком, - сказал премьер Грязнов-Водкин.

- Дельное предложение, - согласился правитель.

Вызвали пассажиров автобуса, а вернее, агентов тайной полиции, дожидавшихся в приемной Высшего Совета, и был учинен их допрос. Вел его несравненный мастер перекрестного допроса Генеральный прокурор города Василий Хитрый. Начинал он свою карьеру с подьячего в церкови. Затем, благодаря хитрости и изворотливому уму, очень скоро возглавил духовную семинарию, где создал главный труд своей жизни: "Божественное предназначение Наисветлейшего Пантокрина Великого", где очень "убедительно" доказал, что род их Правителя произростает от могучего древа самого Линитима Искусителя. После чего Василия Хитрого назначили Генеральным прокурором. Воистину, он оправдывал свое прозвище.

Из перекрестного допроса водителя, кондукторши и агентов явствовало, что вражеский лазутчик проник в автобус прикинувшись самым непотребным хлюндявым. А поскольку в хлюндявых город нуждается, то его взяли в автобус. В пути вел он себя нагло и вызывающе, не скрывая, что является шпионом по кличке "Командировочный", как бы подчеркивал какая за ним стоит могучая сила. Лишь один агент по кличке "Венера молочная" пыталась убедить собравшихся, что вражеский шпион вовсе даже никакой не шпион, а просто очень симпатичный мужчина, случайно перепутавший автобусы. Ее показания лишний раз показали насколько опытен и коварен вражеский лазутчик, насколько он опасен, если даже опытные агенты тайной полиции поддаются его внушению.

Было решено направить в дом Агапкина, где остановился шпион, суперагента 0011, красу и гордость Тайной полиции, с заданием: завладеть сутью лазутчика, определить его био-магнитное поле, параметры, глубины и частоту его внушения с целью последующего стационарного управления им. Нечистой силе было предписано сделать все, чтобы отравить жизнь шпиона, сделать её невыносимой, непредсказуемой и несчастной с целью ослабления, а по-возможности, и полного отключения его имунной системы. В работе с клиентом можно, а в отдельных случаях и должно применять психотропные, галлюцинизирующие препараты и ингредиенты.

В виду особой важности и сложности предстоящей операции для её руководства был создан ГЧК (Городской чрезвычайный комитет) во главе с премьером Грязновым-Водкиным. В комитет также входили: генеральный прокурор Василий Хитрый, начальник полиции Кулинашенский, настоятель собора Линитима Искусителя преподобный отец Валаам, служивший когда-то демоном на задворках Вселенной, но разжалованный по причине беспробудного пьянства, представитель сексуальных меньшинств Моисеев-Касаткина и старший домовой тринадцатого микрорайона Сигизмунд Третий.

В приемной премьер-министра был тут же организован оперативный штаб ГЧК и операция, получившая кодовое название "Черемуха", началась.

3. Дом Агапкина.

Город Орлову откровенно не понравился. Грязный, убогий, мрачный. Было много старых приземистых бараков, на завалинках которых сидели здоровые мужики, грелись на солнце, курили, плевали в вечность, лениво почесывались. Поскольку рядом с Григорием никого не было, он пересел ближе к водителю, спросил, указывая рукой на мужчин:

- Скажите, пожалуйста, а кто это такие?

- Кто? - не понял тот.

- Да вон, - на завалинках?

- Обыватели, - равнодушно ответил водитель.

- Они что же, не работают что ли?

Корсар удивленно на него обернулся.

- Я же сказал, что они обыватели.

Из этого Орлов понял, что обыватели здесь те, кто бьет баклуши и ничего не делает. Но, судя по их благополучным лицам, питаются они исправно и очень даже неплохо.

Сразу за бараками начинались серые, однообразные, как дни необеспеченной старости, и унылые, как общественные обязанности, пятиэтажки, прозванные в народе "хрущевками". И лишь в центре города возвышалось несколько довольно приличных девятиэтажек. Здесь же стояло трехэтажное здание из силикатного кирпича с черно-красным флагом на остроконечной макушке.

"Это мэрия или как там у них", - решил Григорий.

Посреди площади стоял гранитный памятник - огромный человек с самодовольным лицом верхом то ли на коне, то ли на осле. Памятник был таким же нелепым, как и все в этом городе.

- Кто это такой, шеф? - спросил Орлов у водителя.

- Кто? - опять не понял тот.

- Ну этот, на ишаке?

Лицо водителя вдруг покрылось трупными пятнами и стало прямо на глазах разлагаться. Но Григорий не испытывал страха. Нет. Он понимал, что вся эта фантасмагория вовсе не случайна. Кто-то бросал ему вызов и он решил его принять.

- Ды ты что?! - прошипело то, что осталось от шофера. - Это же наш Мудрый, Лучезарный Правитель Наисветлейший Пантокрин Великий!

- Надо же, ну и имечко! Он что, из аптечных работников?

Но ответить водитель уже был ни в состоянии. Кожа и мышцы вместе с волосяным покровом медленно стекали к нему на колени, обнажая ослепительно-белый череп. Зрелище было не для слабонервных.

Автобус, видно, почувствовал неладное, заржал, остановился и открыл двери. Пассажиры и кондукторша, не обращая внимания на водителя, вышли из автобуса. Орлов был вынужден сделать то же самое, поняв, что придется добираться пешком. Обратился за помощью в молочной знакомой.

- Венера, как мне добраться до дома Агапкина?

Она отчего-то испуганно и сочувственно посмотрела на него, потеряно и виновато улыбнулась.

- Это просто. Вот этим проспектом Пантокрина Великого пройдете три квартала и свернете налево на Ведьминскую улицу, через квартал будет Первый бесовский переулок. Свернете налево. Третий дом справа и будет дом Агапкина.

- Спасибо.

Орлов медленно брел по центральной улице города, названной в честь местного правителя, пытаясь хоть как-то понять случившееся. То что это был не Горновск - очевидно. Но откуда взялся этот город, со странными, если не сказать больше, обитателями? И что все это значит? Родители воспитали его законченным атеистом. Он не верил ни в Бога, ни в черта и прочую чепуху. И вот впервые столкнулся с чем-то совершенно непонятным и необъяснимым. Если это была нечистая сила, во что воспитанный на безверии ум Орлова все ещё никак не мог поверить, но даже если это и нечистая сила, то зачем он ей понадобился? Весьма странно. А может быть, не он ей, а она ему необходима? Для чего? Пока трудно во всем этом разобраться. Но он обязательно попытается это сделать. Обязательно.

То, что Григорий видел до этого, было просто эталоном чистоты и порядка в сравнении с тем, что представлял собой Первый бесовский переулок. Грязь просто непролазная. Причем, похоже, что она здесь никогда не просыхала, так как распространяла вокруг ужасающую вонь. Пока он, как кузнечик, прыгал с кочки на кочку, чтобы не утонуть в этой зловонной луже, пошел снег. Натурально! Большими хлопьями. Холодный и колючий. Орлов был почти уверен, что снег идет только в этом чертовом переулке.

Дом Агапкина долго и подозрительно рассматривал его грязными подслеповатыми окнами, раздраженно хлопая, болтавшейся на одной петле дверью. Когда-то, в молодости, он был оштукатурен, но штукатурка уже давно "стекла" с него, как кожа с лица водителя автобуса, обнажив корявые красно-бурые кирпичи. При виде дома хотелось бежать куда подальше. Но поразмыслив, Орлов понял, что бежать ему некуда. Может быть завтра утром что-нибудь и придет в голову, а пока нужно как следует выспаться. И он решительно взялся за ручку двери.

В квадратном большом зале, куда он попал, стояли в несколько рядов столы, засланные линялыми замызганными клеенками. За столами сидело человек десять угрюмых преимущественно молодых людей в рабочих спецовках, методически черпающих алюминиевыми ложками из алюминиевых чашек какую-то серую массу и отправляющих её в рот. На Орлова никто из них не обратил ни малейшего внимания.

За стойкой с большим половником в руке стоял грузный человек лет пятидесяти. Одет он был в клетчатую, с засученными по локти рукавами рубаху и черный клеенчатый, как у палача, передник. Устремленный на вошедшего взгляд не предвещал ничего хорошего. В раскосых калмыцких глазах его неугасимо тлела тяжелая, будто похмелье, неутоленная ненависть. Как понял Григорий, это и был хозяин дома Агапкин. Но вот к нему подскочил долговязый, хилый и прыщеватый юноша (как выяснилось впоследствии, сын хозяина - Агапкин-младший) и, кося на Орлова глаз, стал что-то горячо нашептывать отцу на ухо. Григорий сразу понял, что речь идет о нем. По мере того, как Агапкин-старший слушал, менялось и выражение его лица. Из угрюмо-мрачного, оно стало испуганным, беззащитным, затем лживо умильным, даже радостным. Таким и осталось, когда он, широко улыбаясь, обратился к Орлову:

- Милости прошу, дорогой шпион! Добро пожаловать! Чего желаете?

"Они что, принимают меня за шпиона что ли?!" - удивился Орлов и понял, что его разговор с толстяком в автобусе, стал достоянием города.

"Завтра же надо бежать из этого города, не то угодишь в такое, что не выберешься", - решил он.

- Ты что, козел, - услышал Григорий горячий шепот Агапкина-младшего, это ж секретная информация!

- Да пошел ты! - зашипел в ответ отец. - Пусть знает, что он у нас на крючке.

- Извинете, что позволяю себе перебить ваш содержательный диалог, милейший, но не найдется ли у вас что-нибудь поужинать? - спросил Гроигорий.

- Как же не найдется? Конечно найдется! Дорогому гостю мы сообразим кое-что с хозяйского стола. Что предпочитаете: индейку с рисом, эскалоп с картошечкой фри или запеченного по-бесовски осетра?

От названия блюд у Григория потекли слюнки.

- А нельзя ли всего понемногу?

- Ну отчего же нельзя. Конечно можно. В кои веки мы видим у себя живого шпиона! Разве мы можем вам в чем-то отказать? Сынок, живо организуй все что пожелал дорогой гость.

Агапкин-младший ушел. Орлов не стал разубеждать хозяина в отношении своей персоны. К чему? Он все равно не поверит ни единому его слову. К тому же, посвящение его в шпионы сулило большие преимущества.

- Кто это такие? - спросил Орлов хозяина, кивнув в сторону зала.

- Хлюндявые, - ответил тот равнодушно.

- Чем же они занимаются?

Лицо Агапкина стало удивленным и осуждающим, будто Григорий сказал что-то очень неприличное.

- Хлюндявят конечно.

- А что они конкретно делают?

- По разному. Кто на стройке хлюндявит, кто на заводе.

- Работают что ли?

Агапкин-старший закатил глаза, немного подумал и, вспомнив вероятно полузабытое слово, кивнул в знак согласия головой.

- Ну да. Я и говорю - хлюндявят.

- И много их у вас живет?

- Прилично.

- Они что же, все холостые?

- Нет, холостые только самые хлюндявистые. Прилежным хлюндявым разрешено жить с куклявками.

- С кем, с кем? - не понял Орлов.

- С кук-ляв-ка-ми, - ласково, растягивая слоги, проговорил Агапкин. Похоже, что он уже давно решил, что имеет дело со слабоумным.

- А! Это тоже хлюндявые, но только женщины, - "догадался" Григорий.

Агапкин-старший видно стал уставать от бестолковости нового посетителя, сказал несколько раздраженно:

- Да нет, хлюндявыми могут быть только мужики, понял? Года три назад ещё было несколько хлюндявок, но наш Наисветлейший Правитель Пантокрин Великий, да пусть пребывает с ним всегда его прародитель Линитим Искуситель, приказал их вывести.

- Извести что ли?! - спросил Орлов, поряженный.

- Вроде того, - кивнул хозяин. - Из кого сделали куклявок, а кого отдали бесам для балдежа. Им же, бесам, тоже праздников хочется, правильно?

- Это конечно, - промямлил Григорий. Ему вновь показалось, что он лежит в реанимации в горячечном бреду.

В это время вернулся Агапкин-младший, склонился в лакейском поклоне и, указывая рукой куда-то за стойку, проговорил:

- Все готово! Прошу проследовать.

- А здесь нельзя?

- С хлюндявыми никак нельзя. Общение с ними запрещено.

- Ясно. - Орлов поплелся за хозяйским сынком.

Они пришли в светлую уютную комнатку, где стоял накрытый белоснежной скатерью стол, ломившийся от всевозможных явств. В центре стола красовалась бутылка пятизвездочного армянского коньяка. Григорий взял бутылку.

- Неужто натуральный армянский? - спросил он Агапкина-младшего.

Тот совершенно идиотски рассмеялся.

- Ага. Наши водяные из болотной жижи делают. Но отличить невозможно. Нечистая сила для того и существует, чтобы подделку невозможно было отличить от настоящего... Ну, не буду вам мешать, господин шпион. Приятного вам аппетита!

Агапкин-младший изчез, будто растаял в воздухе. Орлов налил полфужера коньяка. Выпил. Коньяк действительно невозможно было отличить от настоящего. И Григорий с воодушевлением принялся за еду. Возможно её тоже сварганили из какой-нибудь болотной дряни или того похлеще, но ему сейчас это было совершенно безразлично. Главное, она полностью удовлетворяла его гастрономические вкусы и пристрастия. И ещё как удовлетворяла! На индейку ему потребовалось ни больше минуты. Честное слово! Возможно это был неофициальный рекорд скорости поедания индейки. Очень даже может быть. После индейки он позволил себе немного расслабиться. Неспеша выкушал рюмочку коньяка, закурил. Куда спешить, верно? Еще неизвестно что его ждет за порогом этой комнаты. А здесь шикарный стол, тепло, светло, комфортно.

Ему вспомнился разговор с Агапкиным-старшим. Похоже, что он непонятным волшебным образом очутился в каком-то перевернутом мире, где все поставлено с ног на голову, где прекрасно себя чувствуют те, кто бьет баклуши, а тех, кто трудятся, презрительно называют хлюндявыми. И отчего они терпят такое положение вещей? А кто такие куклявые? На кукол они не похожи. Вопросы, вопросы.

Неожиданно из-под стола вылез огромный Сибирский котище, величественно продефилировал мимо Орлова, вскочил на стул напротив, потянулся и, широко разявив пасть, скучающим тоном философски произнес:

- Удивляюсь я людям! Их наивности и глупости. Сидят в своем четырехмерном дерме и думают, что застрахованы от неприятностей. Охо-хо! Чему вас только в школе учили?

Григорий поднес огонек сигареты к ладони и вскрикнул от боли. Нет, его не шарахнуло машиной и он не находился в коме, и, к своему несчастью, не спал. Все это происходило с ним на самом деле. Населяющая этот город нечисть дает бесплатный концерт, пытаясь сразить наповал. И Григорий вновь ощутил себя прежним крутым парнем, весельчаком и балагуром, большим охотником до розыгрышей. От хандры и скуки, одолевавших его последние годы, не осталось и следа. Ну уж дудки, господа нечистые! Он так просто не дастся. Подумаешь, не видел он говорящих котов?! Ну, не видел. И что? Вот, увидел. Впечатление так себе, - ниже среднего.

Кот между тем запрыгнул на стол, разлегся на краю, подперев голову лапой, плотоядно посматривая на явства и облизываясь, продолжал философствовать:

- Вот ты, к примеру, полагаешь, что огражден четырьмя стенами этой комнатушки, а потому чувствуешь себя в безопасности. А я смею утверждать, что никаких стен здесь нет. Попробуй меня убедить в обратном? Ну?

И Орлов вдруг почувствовал, что в спину ему стало сильно поддувать. Оглянулся. Никакой стены за спиной не было вовсе. Там была темень, хлопьями летел снег, сиротливо выл ветер. Жуть!

- Или, к примеру, - продолжал кот, - ты убежден, что здесь светло. А я говорю, - ничего подобного.

Свет стал быстро меркнуть и через несколько секунд стало совсем темно.

- А ну, прекрати безобразничать! - строго сказал Григорий.

В один миг все восстановилось в прежнем виде.

- Уж и пошутить нельзя, - обиженно проговорил кот.

Орлов почувствовал, что инициатива переходит к нему. Кот оказался трусоватым, как впрочем, и все коты. Это надо было использовать.

- Шутки со своей Муркой будешь шутить, приятель! - закричал Григорий и грохнул кулаком по столу. - Понял?!

Кот сильно струхнул, весь лоск с него разом сошел, скукужился, стал жалким и разнесчастным, пролепетал заикаясь:

- Н-ну что ты взъелся?! Уж чего я такого смертельного сделал?! - И вдруг натурально заревел, громко всхлипывая и размазывая по морде слезы.

И Орлов вновь ощутил легкое головокружение, будто от электрошока. Видеть плачущего кота - картина не для слабонервных. Честно. И до того Григорию стало жалко его, что захотелось тут же чем-то загладить свою вину. Придвинул ему тарелку с эскалопом.

- Кончай, приятель. Что ты, как худая девчонка, разревелся. Может быть присоединишься ко мне?

Кот сразу преобразился, перестал плакать, краем скатерти вытер лицо, высморкался в неё и стал потихоньку наглеть.

- А кусочек осетринки не одолжишь? - спросил. - Я страсть как люблю осетринку!

- Да ты гурман, приятель! - рассмеялся Орлов, отрезая приличный кусок осетрины и кладя в его тарелку.

Кот удовлетворенно крякнул, разулыбался.

- А мы, коты, все гурманы. Только об этом все почему-то забывают.

- Как тебя зовут?

- Тимкой.

- Хорошее кошачье имя. Я меня Григорием.

- Тоже ништяк, - кивнул кот Тимка. - У вас в России был антихрист такой, Гришка Распутин. Под святого косил.

Орлов невольно рассмеялся.

- А ты откуда о нем знаешь?

- Что мы книжки что ли не читаем, - хотел было обидеться Тимка, но раздумал, захваченный новой мыслью. - Так, Гриша, спрыснуть бы надо знакомство?

- А ты что, пьешь что ли?! - удивился Григорий.

- Скорее, лечусь, - часто и коротко замяукал он.

Орлов налил коньяка себе в рюмку, плеснул в бокал коту.

- Ну что ты налил - как украл! - возмутился Тимка. - Мужики мы с тобой или не мужики. Долей ещё чуток.

Григорий долил. Тимка сразу повеселел. Ухватил бокал двумя лапами и, разинув пасть, опрокинул в неё коньяк. Удовлетворенно крякнул.

- Хорош коньячок! Эти болотные черти до того навострились, что не отличишь от натурального.

Тимка бесцеремонно выдернул салфетку из под тарелки Орлова, повязал себе на шею и приступил к трапезе.

- Слушай, Тимка, как тебе все это удалось?

- Что именно?

- Ну, со стеной, со светом?

- Исключительно путем внушения. Исключительно. Это я в себе ещё котенком обнаружил. Ага. А однажды, дуралом, на сцену выскочил.

- Как это?

- Выступал у нас в микрорайоне один ханурик-иллюзионист - над публикой потешался. Ну. Говорит: "У кого есть часы?" А мне Роза только-только часы на день рождения подарила.

- Роза - она кто??

- Пассия моя. Между прочим, вот такая вот кошка... О чем это я?.. Ах, да. Говорит, значит, этот мошенник про часы. Я и решил схохмить. Выхожу. Я ж все его фокусы и прибабахи насквозь видел. Кончилось все большим конфузом. Факир свои швейцарские часы молотком - вдребезги. Потом горько плакал и клялся никогда больше не дурить честной народ. А я, естественно, попал под колпак тайной полиции.

- Тебя за это посадили?

- Да нет. Я в том смысле, что стал ишачить на них. Поначалу освидомителем - стучал на хлюндявых, а потом мне присвоили чин младшего агента.

- Так со мной ты по их заданию?

- А то по чьему?

Тимка, окончательно обнаглев, взял бутылку, налил чуть ли ни полфужера коньяка. Выпил. Смачно крякнул.

А кот-то оказался алкоголиком. Натуральным. Орлов решил это использовать.

- Гриша, сигаретку разреши? - Получив сигарету, как заправский курильщик небрежно сунул её в рот. - И керогаз раскочегарь. Никак не могу научиться зажигать зажигалку.

Прикурив, Тимка закинул ногу на ногу и, мечтательно глядя в потолок, глубоко затянулся и выпустил мощную струю дыма. Похоже, он здорово захмелел. Начал хвастать:

- И вооще, я такой непредсказуемый, такой хохмач. Ну. Вчера внушил Агапкину-старшему, что он президент Соединенных Штатов. Так он, не поверишь, весь день со всеми раскланивался, жал ручки, даже хлюндявым. "Здрасьте! Я президент Сроединенных Штатов. Очень приятно! Как поживаете?" Демократа из себя разыгрывал, идиот.

Григорий рассмеялся. Забавный кот! Действительно, - хохмач.

- Представляю, что было с ним, когда он пришел в себя.

- Потому-то я со вчерашнего дня и прятался под этим столом. Вот так, из-за своего веселого характера и страдаю. Внушишь какому-нибудь убогому, что он самый большой начальник и забудешь. А через какое-то время видишь его по телику. Он и правда в большие начальники выбился. И хотел бы исправить ошибку, да уже не в сотоянии. Около него такая кодла крутиться, внушают, что он гений. Куда мне до них.

- А как же ты получил задание относительно меня?

- А аппаратура, Гриша?! Считаешь, что мы провинция, совсем отсталые, да? Что у нас нет этих крутых сотовых телефонов что ли?

- Ты меня убедил, приятель. Меня правда здесь считают за шпиона?

- А ты хочешь сказать, что ты не шпион? Так?

- Разумеется. Просто я получил от своего шефа задание съездить в Горновск. А на автовокзале по ошибке сел в ваш автобус. Честное слово!

- Да верю я тебе, Гриша. Верю. Только начальство считает, что ты шпион и ты им будешь. Это определенно. Давай ещё по чуть-чуть, а?

Орлов разлил остатки коньяка. Выпили.

- А что за автобус такой? Летает, ржет и прочее?

- Ничего особенного, - снисходительно ответил Тимка. - Немного инженерной мысли, немного колдовства. Кондукторша Зойка - она же ведьма. Натуральная. Автобус сварганили по принципу работы её метлы.

- Как это?

- Ну ты, Гриша, даешь?! Что я тебе Леонардо да Винчи?! Еще и в технике должен разбираться?! - проговорил кот заплетающимся языком. Он основательно захмелел. Встал, неуверенной походкой прошелся по столу, сбив по пути фужер, спрыгнул на колени Орлову, встал на задние лапы, передними обхватил его за шею, прижался влажным и хлодным носом к его щеке. Сказал приникновенно:

- А хорошо сидим, Гриша! Да?! Классный ты, скажу, мужик! Ну. Вот такой! И что эти козлы к тебе привязались?

- Слушай, Тимка, как бы мне выбраться из этого города?

- И не мечтай. Выброси эту бредовую идею из головы. Это ещё никому не удавалось.

- Что же мне делать?

- Спроси что-нибудь полегче.

- Что меня ждет?

- То, что ничего хорошего, - это я тебе гарантирую. - Он приблизился почти вплотную к уху Орлова и торопливо зашептал: - Сегодня ночью к тебе в номер должен явиться суперагент, который попытается завладеть твоей сутью.

- Чем-чем? - не понял Григорий.

- Ну душой, разумом, то-есть превратить тебя в зомби. Понял?

- Понял. А кто он такой, этот суперагент?

- Я не знаю. И вообще, приготовься. Тебя ждет сегодня нелегкая ночь. Но только это сугубо между нами. Понял?

- Могила, - заверил Орлов. - Спасибо тебе, Тимка!

- Что-то меня совсем растащило с этого коньяка, - признался кот. Полезу под стол, отдохну чуток. И вот ещё что. О том, что меня видел Агапкину ни слова. А то выгонит на чердак. А там такие сквозники. Ни в моем возрасте и ни с моим радикулитом по чердакам лазить.

- Будь спокоен, Тимка. Можешь на меня расчитывать. Может быть ты...

- Нет, Гриша, - перебил его кот. - На мою помощь не расчитывай. Я трус по природе. Если что, сходу тебя продам. Так-что, тебе лучше со мной не связываться. Так спокойнее. Ну, бывай! Удачи тебе, Гриша!

- Спасибо, Тимка! - ещё раз поблагодарил его Григорий. Замечательный, оказался кот. Из всех, кого он встретил в этом городе, Тимка был самым порядочным.

А впереди Орлова ждала ночь. Проблема прожить её до утра была, по всему, весьма проблематична. И главное аппелировать не к кому. Сам угодил в эту историю по собственной глупости.

4. Первое Великое видение Максима.

Из-за дальней островерхой горной гряды, тающей в сиреневой дымке, показалось величественное ослепительно-оранжевое светило. Оно было огромным, раза в три больше солнца. Его первые лучи достигли великой долины, в мгновение преобразив все вокруг. Крохотными яркими звездочками вспыхнули росинки на высоких травах, крупные прекрасные цветы повернули к светилу головы, птицы встретили его приход многоголосым пением.

У Максима радостно и гулко забилось сердце от этой красоты и от предчувствия приблежения той минуты, ради которой он и был рожден. Он это знал. Знал наверняка. И это светило, и эту прекрасную долину он уже не раз видел в пророческих снах своих. И знал, что сделает в следующую секунду. Он пошел по Великой долине навстречу дальним горам. Холодная роса обжигала его босые ноги, молодой упругий ветер бил в лицо, развивал белые одежды, горячее светило обжигало кожу. Шел под неумолочный высокий звон сонмища цикад - этого гимна торжества жизни, а встречавшиеся на пути благородные львы и грациозные антилопы, мощные, страшные на вид носороги и ни менее мощные бизоны, волки и зайцы, медведи и лисицы, кони, коровы, олени и другое малое и большое зверье ели сочную духмяную траву и провожали его добрыми и кроткими взглядами.

Так шел он день и ночь, и ещё день и ночь. В кровь сбились его ноги, запылились и обветшали белые одежды. А он все шел, шел, шел. И не испытывал ни боли, ни усталости, ни голода и жажды. Приближение великой минуты наполняло все его естество могучей энергией, удесятеряло силы.

Лишь к полудню третьего дня достиг он подножия гор. И открылась перед ним широкая беломраморная лестница, тающая в белых курчавых облаках. С благоговейным трепетом ступил Максим окровавленной ногой на холодную её ступень. До самого вечера шел он вверх по ней, пока не достиг ослепительно-сияющей вершины её. И тогда прозвучал волшебный, чарующий голос:

- Здравствуй, сын мой! Я ждал твоего прихода.

Не смея поднять глаза, Максим опустился на колени, проговорил робко и радостно:

- Здравствуй, Создатель!

- Ты готов к подвигу?

- Да, Создатель!

- Укрепил ли волю свою?

- Да, Создатель!

- Закалил ли сердце свое?

- Да, Создатель!

- Встань с колен, подойди ближе.

Максим повиновался. Он уже ощущал теплые волны исходящей от Создателя энергии.

- А ты уверен, что способен это сделать?

- Да, Создатель!

- Что ж, ты сам выбрал свой путь. Знаешь ли ты насколько он будет тяжек?

- Да, Создатель!

- И это тебя не страшит?

- Нет, Создатель!

- Тогда благословляю тебя, сын мой, на подвиг! Подними голову, посмотри на меня.

Максим взглянул и, не удержавшись, невольно вскрикнул от нахлынувшего на него восторга и упоения. От ослепительно-белого животворящего света ему стало вдруг необыкновенно легко и радостно. И ещё более укрепился разум его решимостью, а сердце воспылало великим огнем жертвенности.

Он невольно закрыл глаза. А когда их открыл, то уже стоял на Земле перед страшным, смрадным городом, источавшем злобу и ненависть.

5. Жуткая ночь.

Агапкин-старший вручил Орлову огромный сейфовский ключ и, вжав голову в плечи и выкатывая глаза, испуганно сказал:

- Ваш номер тринадцатый на втором этаже.

- А вы не проводите меня?

Он ещё более испугался, пролепетал:

- Нет, вы уж сами, гражданин шпион. У меня столько дел, столько дел.

Предвидя, что ожидает его впереди, Григорий решил запастись "противоядием" от всяческой нечистой силы.

- У вас ещё бутылки коньяка не найдется? - спросил он Агапкина.

Тот замешкался, не знал, что же ему предпринять. Видно никаких указаний на этот счет ему не поступило.

- Одну минуту, - наконец пробурчал хозяин и полез под прилавок. Долго шелестел там бумагой. - Вот, пожалуйста, господин шпион, - проговорил он, протягивая Григорию бумажный пакет.

- А отчего такая таинственность?! - удивился Орлов.

- Это из-за хлюндявых, - кивнул он в сторону зала, который был уже битком набит рабочими. Они также молчаливо и хмуро поедали серую и липкую массу.

"Что же я не расспросил о них у Тимки?" - запаздало подумал Григорий.

Сунув пакет под мышку, он поднялся на второй этаж. Осложнения, о которых его предупреждал Тимка, начались прямо с коридора. Навстречу Орлову шла совершенно голая девица. Молочные железы у неё были фантастических размеров. Григорий немало повидал на своем веку, но таких отродясь не видывал. Прямо-таки арбузы, а не груди. Девица бесшумно подплыла к нему, ощерила в зловещей улыбке гнилые и сломанные зубы, надсадно просипела:

- Мущина, огонька не найдется?

Сип это походил скорее на электровозный гудок, чем на человеческий голос. На Орлова пахнуло смрадом могилы. Если бы ни Тимка, он бы уже наверняка умер от страха. Спасибо коту, дай Бог ему здоровья!

Между средним и указательным пальцами у девицы была зажата огромная сигара. Орлов достал зажигалку, высек из неё прометеевский огонь, протянул. Девица долго пыхала сигарой, прикуривая. Вновь натужено засвистела:

- Не желаете ли развлечься?! - От натуги её курносый нос провалился. Вместо него зияла безобразная дыра. Н-да. Зрелище не для слабонервных. Раздался "кокетливый", напоминающий уханье филина, смех. Она с интересом рассмартривала его своими огромными "коровьими" глазами и показывала здоровущий ярко-малинового цвета язык. Дурачась, ухватила рукой левый "арбуз", нажала. В лицо Григорию ударила мощная теплая струя парного молока.

- А ну, пошла вон, сифилитичка! - гневно закричал Орлов.

- Ой! - громко икнула девица. Она хотела напугать его, а сама до смерти напугалась его напора, стала грязно-зеленой, как болотная квакша, могучие груди "сдулись" и обвисли жалкими сморщенными мешочками. Затем она стала стремительно уменьшаться в размерах.

- Мяу! - раздался наконец душераздираяющий кошачий крик и черная кошка молнией полетела к выходу, подняв трубой хвост.

Орлову даже стало её жалко. Может быть это Тимкина Роза выполняла задание тайной полиции? Вполне возможно. Зря он так с ней обошелся. Ведь не по собственной же воли она все это делала.

В номере на столе горела настольная лампа, а за столом сидел черт. Всамделешный, натуральный, классический, описанный ещё Николаем Васильевичем Гоголем. В шерсти, при копытах, хвосте, с бородкой и крохотными тупыми, как у козленочка, рожками. Сидел и смотрел на вошедшего маленькими, круглыми веселыми глазками.

- Здравствуйте, господин черт! - бодро сказал Орлов, проходя в комнату и садясь с чертом за один стол. - Выпить не желаете?

Хитроватые, веселые глазки черта выразили недоумение.

- А ты почему меня не боишься?! - удивленно спросил он.

Сказать, что Григорий стал настолько крутым парнем, что вся эта чертовщина была ему безразлична, было бы неправдой. Он конечно же трусил. И здорово трусил. Внутри поселилаось что-то темное, мохнатое, тревожное. Но была ещё и какая-то веселая бесшабашность. Такое состояние, когда в огонь, так в огонь, в воду, так в воду. Главное, вдохнул побольше воздуха и была-ни была. По-о-ошел! Жутко! Страшно! Но весело! Сладко замирает сердце и стучит, и стучит, гулко и тревожно: тук-тук, тук-тук!

- А что мне вас бояться? Что я чертей не видел что ли. Порой домой в таком состоянии приходишь, что они тебя на пороге целой толпой встречают.

Черт был совсем сбит с толку поведением Орлова. От его слов у него разболелась голова. Это было видно невооруженным глазом. Козлинное лицо его сморщилось болезненной гримасой, глаза стали тусклыми и несчастными. Григорий вспомнил, что в кармане у него лежит пачка анальгина. Достал, протянул черту.

- Вот, возьмите, пожалуйста.

- Что это? - насторожился тот.

- Не бойтесь, не отрава. Это от головной боли.

- А откуда ты узнал, что у меня болит голова?

- Что ж, у меня глаз нет что ли?

Черт раскрыл пачку, высыпал на ладонь пять таблеток, отправил в рот. Сморщился.

- Фу, какая гадость!... Слушай, ты вроде бы говорил, что у тебя что-то есть?

- Конечно. - Орлов распаковал бутылку, открыл, придвинул, стоявшие на столе стаканы. - Налить?

На лице черта какое-то время отражалось борение чувств. Победило наиболее сильное - халявное.

- А-а! Наливай! - махнул он рукой. - Чувствую, влетит мне опять от Хозяина.

- Что, строгий? - сочувственно спросил Григорий.

- Не то слово. Зверь!

- За что же вам может влететь?

- За срыв задания.

- Какого?

- Я должен был тебя до смерти напугать.

- Зачем?

- А это уже не моего ума дело.

- Не расстраивайтесь. Будем считать, что вы меня напугали. - Орлов налил по полстакана. - Как вас звать?

- Хозяин придурком называет, - усмехнулся черт.

- Это не имя, о обидное прозвище.

- А вообще-то меня Мануилом зовут.

- А отчество?

- Нам, чертям, не положено отчество иметь.

- А меня Григорием. За знакомство, Мануил! - сказал Орлов, поднимая стакан.

Выпили. Коньяк черту понравился.

- Крутой ты парень, Григорий. Смелый. Уважаю таких, - одобрительно проговорил черт. Неожиданно в его руках оказалась колода карт. - Может быть перекинемся в преферанс?

Но Орлов категорически отказался.

- В карты я кроме как в "подкидного дурака", ни во что больше не умею.

- Давай в подкидного.

- На интерес?

- Конечно. Какая же игра без интереса?

- Но у меня ничего нет.

- А давай так договоримся: проиграю я, - освобождаю тебя из этого города, проиграешь ты, - отдаешь мне свою душу. Идет?

- На зачем вам моя душа? Насколько я знаю, черти душами не интересуются.

- Я её Хозяину на день рождения подарю. Прогнусь маленько. Может быть при себе оставит. Надоело мататься по командировкам. Факт.

- Сколько ему лет?

- Кто его знает. Он у нас все молодится. Говорит, что две тысячи. Но подозреваю - много больше. Ну так как, сыграем? У тебя это единственный шанс выбраться отсюда.

Предложение было заманчивым. Но Орлов прекрасно сознавал, что играть с чертом, что плевать против ветра. Это в сказках тертые мужички-хитрованы запросто, как бы шутя, объегоривают глупых чертей. В жизни же занятие это не только бесперспективное, но и опасное. И пусть Григорий не был уверен, что у него есть та самая вещь, которая требуется черту. Во всяком случае, он её до сегодняшнего дня как-то не ощущал. А вдруг все же есть и уже завтра может понадобиться? Что тогда он будет делать? То-то и оно. И он наотрез отказался. Мануил разом погрустнел, заскучал. И лицо стало жалким-жалким, не лицо а материализованная мировая скорбь. Орлов невольно посочувствовал. Наверное ему тоже несладко хлеб свой зарабатывать?

- Вот вы мне, Мануил, скажите, отчего ваш Хозяин такой лютый, почему до сих пор не устал подлости человечеству строить?

- Должность у него такая собачья, - тяжело вздохнул черт. - А так-то он мужик ничего, с понятием.

- Вам попадет за то, что не выполнили задание?

- Если дознаются, то конечно влетит. Могут отправить на задворки Вселенной, где собачий холод и никакой цивилизации. Как подумаешь об этом, тоска берет, жить не хочется.

- А могут дознаться?

- Все зависит кому буду докладывать. Если Самому, то гиблое дело, сходу расколет. Он нас, чертей, насквозь видит. Если старшему черту, то может пронести. Он у нас дурак дураком.

- А давайте инсценируем мой испуг?

- Что это даст? - вяло махнул рукой черт.

- Ну не скажите. Будут свидетели. Можете, в крайнем случае, на них сослаться. Думаю, что может получиться вполне правдоподобно.

В глазах Мануила появились проблески надежды.

- Попробуй. Чем черт не шутит, - усмехнулся он.

И Григорий выдал такой концерт, что наверняка поставил на ноги всех постояльцев и хозяев этого дома. Он топал ногами, кричал, визжал, колотил в окна и стены, открывал дверь и орал благим матом:

- Караул!! Спасите!!

Под конец повеселевший Мануил не выдержал, захлопал в ладоши и закричал:"Браво!"

- Хороший ты мужик, Григорий, - сказал на прощание черт. - Даже жалко с тобой расставаться.

- Может выпьем, Мануил, на посошок? - предложил Орлов.

- Нет, - решительно отверг предложение черт. - Извини, но у меня норма.

- Ну, тогда будьте здоровы, Мануил! Всего вам наилучшего.

- Пока, Григорий!

И Мануил растворился в воздухе. Был черт и не стало черта. Орлов уже стал привыкать ко всей этой чертовщине. Да и черт был очень даже ничего. И среди чертей, оказывается, встречаются вполне приличные. Честно.

Орлов решительно направился к кровати. Надо было хоть немного поспать. Его уже буквально шатало от усталости. И в это время раздался деликатный стук в дверь.

"Кого ещё нечистая несет!" - раздраженно подумал он, подходя к двери. Невольно усмехнулся, так как это выражение в данном случае имело самый что ни на есть буквальный смысл.

Когда же Орлов открыл дверь, то буквально остолбенел. Мама миа! Перед ним стояла такая красавица, что рядом с ней сама Венера (ни та "молочная", а настоящая) почувствовала бы себя пастушкой. Честно! Даже трудно её описать. Вспомните, как выглядит самая яркая, самая замечательная мечта вашего детства. Вспомнили? Так вот, девушка - такая.

И Григорий понял, что по нему стала бить тяжелая артиллерия нечистой силы, причем, прямой наводкой. Так вот как выглядит их суперагент, пришедший завладеть его... Как там у них? Его сутью. И глядя на нее, он невольно подумал: "Да Бог с ней, с этой сутью!" Разве можно рядом с такой девушкой помышлять о какой-то там сути? Она полностью утонула, растворилась в её ярко-синих лучистых глазах. Да и как он мог отказаться от самой заветной, самой сладостной мечты своего босоногого детства, что стояла материализованная на пороге комнаты? Ну, никак он этого не мог. Если бы это случилось, он бы первым перестал себя уважать. А потому, Орлов обнял девушку за тонкую и гибкую талию, притянул к себе и поцеловал в губы.

- Но... Но... Что вы делаете?! - растерянно проговорила она, явно не ожидав подобного развития событий. - Я собственно...

- Не надо никаких версий, суперагент, - раскрыл Орлов перед ней все карты. - Мы ведь с вами взрослые люди. К чему нам эта игра в разведчиков, верно? Вы пришли завладевать моей сутью? Так завладевайте, я не против.

Он вновь обнял её и поцеловал. И до того ему это понравилось, что он уже стал подумывать о перспективах своего дальнейшего здесь пребывания. Да и город ему уже не казался таким неприглядным и удручающим. А нечистая сила так вообще была очень даже симпатична. А что, специалист он классный, будет чинить у них компьютеры, телевизоры. Можно зарабатывать неплохие деньги. И заживут они с суперагентом. Будь здоров как заживут! Как говорится, в любви и согласии. Кстати, как её зовут?

- Тебя как звать?

- Татьяной. - Она хлопала удивленно зарослями ресниц - никак не могла понять - что же в конце-концов происходит?

- А меня Григорием. Всю свою сознательную жизнь мечтал познакомиться с такой девушкой, как ты, Таня.

- Да, но почему вы себя так ведете?! Как... Как... - Она долго подбирала нужное слово. Наконец, нашла: - Как террорист?

- Но ведь ни я же к тебе вломился в номер с черными мыслями, а ты? Так-что, терпи. - И он вновь её поцеловал, окончательно поняв, что отныне его судьба полностью в руках этой восхитительной девушки.

- Да, но почему вы меня постоянно целуете?! - сказала она с предыханием. Красивая грудь её заметно взволновалась. И это было хорошим признаком, многообещающим началом.

А он уже не в состоянии был ответить. Его сердце задохнулось великой любовью к этой необыкновенной девушке. Оно уже ему не принадлежало. Оно всецело принадлежало ей. У него уже не было никаких других желаний, как только её целовать.

- Танюша! - нежно пррошептал Григорий, целуя её в очередной раз.

- Не надо, прошу вас! - умоляла она слабеющим голосом. Но её тело говорило ему о том, что с ней творится то же, что и с ним. А раскрытые горячие губы её уже сами искали его губы и с легким стоном прижимались к ним.

Но каким образом в этом перевернутом мире оказалась эта необыкновенная девушка с ликом мадонны и наивно распахнутыми глазами пятилетней девочки?! Загадка природы. Но, Боже, как же он был благодарен этому миру за такой щедрый подарок! Он уже был готов полюбить и этот мир. Видно, он не столь уж плох, если способен родить такое чудо.

- Ах, как кружится голова! - выдохнула она, все более слабея. - Как же это?!... Что же это?! Что это со мной?! - шептала она испуганно и удивленно.

Вконец ослабевшую, он подхватил её на руки, отнес и положил на кровать, а сам лег рядом. Она лежала такая бледная, такая прекрасная, такая хрупкая и такая беззащитная, что Григорий едва не залаял, как верный и влюбленный в свою хозяйку пес, от переполнявшего его восторга и нежности.

- Не надо!... Пожалуйста, не надо! - шептала она, а по щекам медленно катились две крупные и тяжелые, как сама судьба, слезинки.

Орлов наклонился и слизнул их языком. Но эти две слезы стоили целой бутылки коньяка. Их соленый хмель ударил в голову и он отключился, потерял всякое представление о времени и пространстве. Он уже себе не принадлежал. Вот и пришла Она ко нему, - её Величество Любовь! А он-то думал, что её вообще в природе не существует? Еще как, оказывается, существует! Влюбился "как простой мальчуган". Отныне и вовеки веков. Аминь!

- Гриша!... Гришенька!... Любимый! - горячо шептала она, прижимаясь к нему. И не было в мире слов прекраснее, чем эти.

- Ты не ведьма? - спросил Орлов, когда все кончилось.

- Нет.

- Не колдунья?

- Нет.

- Тогда каким образом при твоей профессии ты сумела себя сохранить?! удивился он.

- Не знаю, - отчего-то виновато ответила она. - Так получилось. Я не специально. Всякий раз как-то само-собой получалось, что я выполняла задание ещё до постели.

- И много душ ты загубила?

- Много.

- Что ж, тебя можно поздравить ещё с одной.

- Нет, - ответила она, нежно его целуя. - На этот раз я загубила свою. Это совершенно точно.

И Григорий вдруг ощутил, как внутри зашевелилось что-то очень нежное, очень щемящее, очень большое, радостное и теплое, будто плюшевый медвежонок - розовая мечта его детства. Душа! Она, голубушка! Есть она у него. Есть! А ведь он едва её в карты черту не проиграл. Вот был бы сейчас конфуз.

Уснули они только под утро.

6. Экстренное заседание ГЧК.

Телефонный звонок разбудил премьера Грызнова-Водкина среди ночи. Он не любил, когда нарушали его сон. Злой как черт, он нехотя взял трубку, рявкнул:

- Какого дьявола!

Но то, что сообщил Агапкин-старший заставило премьер-министра вскочить с постели. Ситуация требовала принятия безотлагательных мер. Он разбудил спящего с его третьей женой телохранителя и приказал срочно созвать всех членов Городского чрезвычайного комитета.

Когда Грязнов-Водкин прибыл к себе в кабинет, то все члены комитета уже сидели за длинным приставным столом и лупили на него удивленные глаза, не понимая причин столь экстренного сбора.

- Ну что уставились на меня, как баран на новые ворота! - с порога заорал премьер. - Бездельники! Соплижуи! Специалисты гребанные! А вашими, Кулинашенский, суперагентами только задницу подтирать! Только для этого они и годятся!

- Да что случилось-то, Петр Антонович?! - спросил главный полицейский города. Только он мог позволить себе столь панибратское обращение к премьеру.

- А то случилось, - проворчал, несколько остывая, Грязнов-Водкин. Пока мы дрыхнули, агент Остального мира успел споить и расколоть кота, испугать до смерти ведьму Наташку, подружиться с чертом и научить его как обмануть самого..., - премьер вжал голову в плечи, огляделся и загробным голосом прошептал: - Сатану!

Груди собравшихся одновременно изумленно выдохнули:

- Ох!

- А вашу суперагентшу, начальник полиции, он сейчас трахает почем зря!

- Не может быть! - воскликнул пораженный Кулинашенский, вскакивая.

- Я что, по твоему, вру что ли?! - вновь заорал премьер и разразился такой наипахабнейшей матрещиной, что даже у ломовых извозчиков уши бы посварачивались в трубочки. Но собравшиеся уже давно к этому привыкли.

- Да нет, я так как-то... Извините! - смутился начальник полиции.

- Дать мне объект! - заорал премьер.

Через несколько секунд засветился экран телевизора и все увидели широкую постель и два спящих обнаженных прекрасных тела.

- Значит, уже натрахались, - сказал Гразнов-Водкин.

- Между прочим, целкой была, - тяжело вздохнул Кулинашенский.

- Ни на того нацелилась твоя целка, - пошутил премьер.

Все рассмеялись. Шутка хоть как-то разрядила гнетущую атмосферу.

- Вот это парень! - восхищенно проговорил начальник полиции. - Мне бы его в команду. Классно работает. Если не принять мер, он нам всех агентов и нечистую силу перевербует.

- Вот именно, - согласился премьер. Обвел собравшихся тяжелым взглядом, спросил: - Какие будут предложения?

- Убить, и дело с концом! - очень эмоционально откликнулся Моисеев-Касаткина.

- Это не наш метод, - тут же забраковал это предложение премьер. - И откуда в вас, Касаткина, столько кровожадной жестокости?! - В общении с председателем Союза гомосексуалистов города Грязнов-Водкин всегда "забывал" первую часть его фамилии. Он терпеть не мог гомиков, но вынужден был с ними сотрудничать, так как они представляли реальную политическую силу и, надо сказать, силу весьма значительную.

- Зато самый эффективный, - огрызнулся главный гомосек. - И не надо, дядя, мне сразу шить криминал. Не надо. Лучше вспомните, как вы поступили со своей четвертой женой только из-за того, что бедная женщина пересолила суп?

Моисеев-Касаткина кажется вконец обнаглел. Сказать такое премьеру! Пусть он ему непосредственно не подчиняется. Ну и что? Это же премьер второе лицо в городе! Нет, с этими сексменьшинствами, положительно, что-то надо делать. Оборзели! Расплодились, крапивное семя! Если так дальше пойдет, бабы рожать разучаться. Сам же премьер от пяти жен имел десять детей и был горд этим. А история с четвертой женой премьера, о которой напоминал Моисеев-Касаткина, действительно была безобразной. С какого-то времени Грязнов-Водкин стал подозревать, что его четвертая жена, эта валоокая стерва, трахается с его вторым телохранителем ни в его присутствии или с его ведома, на что он закрывал глаза, а тайком. Первый телохранитель подтвердил, что так оно и есть на самом деле. Это была неслыханная наглость! Пересоленный суп был лишь поводом, последней, так сказать, каплей, переполнившей чашу терпения. Но ведь не скажешь же об истинных причинах поступка? Засмеют. Потому, внешне выглядело действительно так - он превратил жену в рабочую ослицу из-за пересоленного супа. Причем, превращение это было необратимо - такое страшное применил он заклинание. А телохранителя он отправил надзирателем к хлюндявым. История эта была незаживающей раной премьера. Поэтому главный гомосексуалист здорово рисковал, "наступая" на его больную мозоль. И при других обстоятельствах Грязнов-Водкин не спустил бы подобной наглости и телефонный аппарат, что был сейчас у него под рукой уже повстречался бы с мерзкой харей этого полумужика-полубабы. Точно. Но чрезвычайные обстоятельства заставили премьер-министра сдержаться, сделать вид, что не расслышал слов Моисеева-Касаткиной. Он обвел тяжелым взглядом присутствующих:

- Какие ещё будут предложения?

- Может быть мне его исповедовать? - сказал отец Валаам.

- А как же тайна исповеди? - ехидно спросил премьер.

- Нет ничего тайного, чтобы не стало явным, - вздохнул настоятель собора и воздел глаза к потолку.

- Нет, - забраковал это предложение Грязнов-Водкин. - Он наверняка атеист.

- А может быть посадить его в автобус да отправить обратно в Остальной мир? - робко предложил старший домовой тринадцатого микрорайона Сигизмунд Третий.

- Не пойдет. Тогда мы не узнаем о его сообщниках здесь, у нас, забраковал премьер и это предложение.

- Да, я как-то об этом не того... - смутился домовой. - Извините.

- Арестовывать его, сукиного сына, пора, - сказал генеральный прокурор Василий Хитрый. - Я уже и санкцию заготовил. Арестовывать и колоть, и колоть. Другого нам ничего не остается.

- Похоже, что прокурор прав. - Премьер обвел взглядом членов комитета. - Есть ещё какие предложения?... Та-ак! Молчание - знак согласия. Остановимся на этом варианте. Кулинашенский, за целость головы шпиона Остального мира отвечаешь лично. Понял?

- Это само-собой, Петр Антонович, Будьте спокойны. Брать его будут лучшие наши агенты.

7. Арест. Побег.

Григорий открыл глаза и, глядя на блеклые зеленованые обои с ржавыми разводами, долго не мог сообразить, где находится. Рядом кто-то лежал. Он скосил глаза и увидел прелестную девушку. Таня!!! И сердце его захлебнулось великой радостью и он почувствовал себя самым счасливым человеком на свете. Он вспомнил все, все до мелечайших подробностей. Но теперь Орлов был благодарен этому городу-призраку, городу-фантому и населявшей его нечисти только лишь за то, что здесь он встретил самую замечательную девушку в мире, ради которой он был готов на все, на любые испытания и муки.

Он долго любовался спящей девушкой, боясь пошевелься и нарушить её сон.

- Любимая! - едва слышно прошептал он. Слово было настолько ему незнакомым и необычным, насколько и замечательным, что Григорий повторил: Любимая!!

Таня, будто услышав его, улыбнулась во сне. Ах, какая это была улыбка! Какая это была восхитительная улыбка! От переполнявших его чувств, Орлову захотелось закричать во весь голос о своей великой любви, так, чтобы его услышали во всем мире. Услышали и здорово позавидовали. Он с трудом сдержал порыв и лишь одними губами вновь сказал:

- Любимая!!, - вложив в это слово все чувства.

Нельзя сказать, что у Григория не было прежде девушек. Было и довольно много. Но ни одна из них не тронула его сердца, не всколыхнула душу. Были и слезы и упреки в его бессердечии и жестокости. Все было. Со временем он уверовал, что не способен полюбить. И вот - случилось!

"А что если она таким образом и завладевает сутью человека?!" подумал вдруг Орлов, и от этой мысли ему стало страшно. В этом городе, населенном нечистой силой, нельзя было ничего знать заранее. Возможно, что все её поведение - одно притворство, направленное на завладение его душой? А для каждого нового клиента она вновь обретает девственность? В этом городе все возможно. Ведь он весь без остатка растворился в своей необыкновенной любви. Честно. Из него теперь хоть веревки вей, хоть режь его на ленты - он на все согласен. Может быть все это было так на самом деле. Но очень не хотелось этому верить. Нет-нет, только не это. Господи! отведи от меня эту беду!

Орлов услышал тяжелый топот множества ног в коридоре и понял, что пришли за ним. Сильным ударом вышибли дверь и в комнату ворвались пятеро в комуфляжной форме, внешним видом напоминающие омоновцев. Григорий не успел ещё ничего сообразить, как его сграбастали два добрых молодца с такими тупыми, свирепыми и страшными лицами, каких даже в детских комиксах не увидишь, и так стиснули, что он ни то, что сопротивляться, вздохнуть как следует не мог. Таню тоже схатили, нацепили на руки наручники. Она стояла обнаженная с гордо поднятой головой, а лицо её пылало гневом. И все, мучившие его только-что страхи, исчезли. Нет, она не притворялась! Она его действительно любит! Боже! Как же она прекрасна! Неужели совсем недавно вот эта вот прекрасная девушка говорила ему о своей любви?! И почему он такой везучий?! Но, оценив обстановку, понял, что рано записал себя в баловни судьбы. Таня не сопротивлялась, только смотрела на него своими огромными лучистыми, полными слез глазами и все повторяла:

- Гриша! Гришенька! Любимый мой! Я ни о чем не жалею! Слышишь?! Ни о чем! Я счастлива! Я очень счастлива!

- А ну, замолчи, сука!! - вдруг завизжал и затопал полицейский, стоявший с начальственным видом посреди комнаты. По всему, он и был здесь старшим.

- Эй ты, милейший, подойди, хочу сообщить что-то очень важное, сказал ему Орлов.

- Это ты мне, шипион? - Старший видно решил, что Григорий собрался во всем признаться, и быстро засеменил к нему.

Григорий смерил расстояние. Руки крепко держали боевики. но ноги-то были свободны. И оттолкнувшись от пола, он врезал правой ногой старшему точно в подбородок. И хорошо, надо сказать, врезал. Плохо, что кажется выбил большой палец. Тот упал на пол, словно подкошенный. Но тут же вскочил, завизжал, затопал ногами, заметерился. Трасущемися руками, торопясь, стал расстегивать, висевшую на боку, кобуру, приговаривая:

- Я тебя щас ухайдокаю, шпион! Ты у меня щас узнаешь что почем! Крутого из себя изображаешь?! Ничего, щас закрутишься!

"Неужели будет стрелять? - с тоской подумал Орлов. Умирать не хотелось. Особенно сейчас, когда он обрел Таню. - Нет, скорее, пугает. Я им нужен живым".

Наконец, начальнику удалось расстегнуть кобуру и он вытащил из неё большой непонятной марки пистолет, наставил его на Григория и сказал:

- Пук!

И в тот же миг Орлов почувствовал, как в плечо ему впилась игла.

- Гриша, это психотропное! Держись, Гриша! - прокричала Татьяна.

- Уберите эту сучку! - вновь завизжал и затопал ногами начальник-психопат.

Два боевика потащили Татьяну к выходу.

- Таня, я разыщу тебя. Обязательно разыщу. Все будет хорошо. Верь. Я люблю тебя!

- Я тебя тоже, Гри-и-иша! - донеслось уже из коридора.

Внезапно все предметы в комнате стали неясными, размытыми и куда-то поплыли, ноги Григория онемели и плохо держали, язык распух и с трудом помещался во рту. И ему стало все безразлично.

"Что они все здесь с ума посходили? - возникло в его вялом мозгу. Нашли шпиона, нечего сказать. Взрослые вроде все люди. Им что, делать здесь больше нечего, как только в шпионов играть? Сумасшедший дом! Не иначе".

Ему надели наручники и поволокли к выходу. Но ему уже было все равно. Поспать бы сейчас где минут шестьсот. На выходе из дома, где он провел самую прекрасную ночь в своей жизни, стоял Агапкин-старший и мстительно улыбался. Он был счастлив, что смог с помощью шпиона прогнуться перед начальством. Очень счастлив. Пребывал прямо-таки на седьмом небе от счастья. Этого ему было даже много для полноты жизни. Хорошо ему живется на белом свете. Легко. На двадцать лет вперед ни сомнений тебе, ни угрызений совести.

Счастливый стукач - последнее, что увидел Орлов и успел зафиксировать в своем сознании, засыпая.

Сколько времени проспал, он не знал, но когда открыл глаза, то обнаружил себя лежащим ничком на полу атозака. Из этого сделал вывод, что прошло минут пять-семь, ни больше. Его противники не могли знать, что снотворное на него не действует, а если и действует, то на весьма короткое время. Это было особенностью его организма. Однако, сейчас это мало что ему давало. С боков на скамейках сидели два матерых охранника с сумрачными лицами и что-то жевали, вероятно, жевательные резинки. Исподволь разглядывая их, Орлов пытался понять - кто они? Люди или куклявые? Опыт общения с куклявыми у него уже был и его можно было использовать. Времени на раздумывание у него не было и он решил действовать. Решительно сел на полу и жизнерадостно сказал:

- Привет, ребята! А вы знаете, что ваш придурок-правитель Пантокрин вот-вот даст дуба? - Он специально выбирал доходчивые слова для этих ребят с накаченных мышцами, но не очень обремененных интеллектом.

- Ой! - сказал один из них.

- Замолчи, сука! Шпион проклятый! - зарычал второй.

Но лица обоих уже начали покрываться трупными пятнами.

"Куклявые!" - радостно подумал Григорий и продолжал:

- Что б мне провалиться! Этого ублюдка Венера-молочная СПИДом заразила, и теперь он ждет не дождется смерти своей, паскудник.

Стражники уже не в состоянии были что-либо ответить, только энергично крутили головами, будто боялись, что непотребные слова шпиона могут быть кем-то услышаны, а кожа, мышцы и волосяной покров благополучно стекали с них на пол автозака. Через пару минут от них остались одни скелеты. В кармане кителя одного из них Орлов нашел ключи от двери автозака, открыл и выпрыгнул наружу. Он оказался на узкой и грязной улочке. "Грязнова-Водкина", - прочитал он табличку на одном их домов. Название это ему ровным счетом ничего не говорило. Григорий не знал, куда ему бежать, где он - путь к спасению. И спросить не у кого - улица была пустынна. В одном он не сомневался - его скоро схватяться и начнут искать. Будто в подтверждение этого где-то далеко завыла полицейская сирена. Вой этот стремительно приближался. Орлов закрутил головой, ища где бы спрятаться. И тут услышал вкрадчивый голос:

- Господин Орлов, сюда, пожалуйста.

Повернулся на звук голоса и увидел открытую дверь одного из домов. Не размышляя и не удивляясь - откуда его могут здесь знать, он юркнул в эту дверь. И как раз вовремя - мимо промчалась полицейская машина. В подъезде дома Григорий увидел сидящим на ступеньке лестницы маленького старичка с окладистой белой бородкой, носом-картошкой и удивительно молодыми и яркими голубыми глазами. Одет он был в малиновый камзол и малиновую же нелепую шапочку и большим желтым помпоном. Старичок напоминал ему персонаж какого-то мультфильма. Скрипучим и слабым голоском тот проговорил:

- Здравствуйте, Григорий... э-э-м-м...

- Александрович, - выручил Орлов старичка, все более удивляясь.

- Здравствуйте, Григорий Александрович! Рад вас видеть!

- Здравствуйте! Но откуда вы меня знаете?

- Знаю, - рассмеялся старичок. - Разрешите представиться: старший домовой тринадцатого микрорайона Сигизмунд Третий.

- Очень приятно, - поклонился домовому Орлов. - Я всегда думал, что вы лишь персонаж детских сказок.

- Ну отчего же, - обиделся домовой. - Нас лишь чуть меньше людей. Мы живем почти в каждом доме.

- И у меня есть домовой?

- Конечно. Очень приличный молодой домовой. Я хорошо знал его отца.

- Он что же, моего возраста?

- По нашим меркам, даже моложе. Ему всего четыреста лет.

- Сколько?! - Орлов от удивления поперхнулся воздухом и закашлялся. Отдышавшись, спросил: - А почему я его никогда не видел?

- Потому, что мы живем в другом измерении.

- Понятно, - кивнул Григорий. Гипотезы ученых о существовании других измерений он читал и считал это возможным. - Тогда отчего я вас сейчас вижу?

- Оттого, что здесь все поставлено с ног на голову. Вы, Григорий Александрович, видели где-нибудь город, где нечистая сила живет вместе с людьми?

- Честно признаться, нет. Но каким образом вы обо мне узнали?

- На заседаниии ГЧК.

- А что это такое?

- Городской чрезвычайный комитет, созданный специально для борьбы с вражеским шпионом, То-есть с вами, Григорий Александрович, - улыбнулся Сигизмунд Третий.

- И вы верите в эту чушь?

- Нет, конечно. Но этого хочет правитель Пантокрин. Поэтому все делают вид, что верят.

- Абсурд! Выходит, что вы служите этому негодяю? Но, насколько мне известно, домовые добрые... - Орлов запнулся. Никак не мог подобрать нужного слова. Сказать - "существа", Сигизмунд мог обидеться. Поэтому так и не докончил фразу.

Домовой сделал вид, что не заметил заминки Орлова.

- А вы полагаете, что спасая вас, я служу Пантокрину? - вопросом ответил он. - Дело в том, что в городе практически не осталось порядочных людей. Вот и приходится притворяться, чтобы выжить. Но мы, кажется, заболтались с вами. Неровен час сюда нагрянут люди Кулинашенского.

- Кто он такой?

- Начальник полиции. Вас надо срочно спрятать. Здесь у меня есть приличный подвал, о котором не знает даже нечистая сила. Пойдемте. Домовой вскочил и быстро засеменил вглубь подъезда. Григорий пошел следом. У дальней стены под лестницей находилась дверь. Рядом с ней стоял большой деревянный ящик. Домовой придвинул его к двери, ловко вскарабкался. достал из кармана комзола ключ, потряс им в воздухе, похвастался:

- Я его слямзил у слесарей-сантехников. Здесь находится их комната.

Из этого Орлов понял, что Сигизмунд уже не раз пользовался этим ключем. Будто в подтверждение, тот сказал:

- Здесь я не раз прятал рабочих от полиции.

- Хлюндявых? - решил уточнить Григорий.

- Стыдно, Григорий Александрович! - возмутился домовой. - Это обидное прозвище дали рабочим те, кто сам не привык работать и презирает любой труд.

- Извините!

Домовой вставил ключ в скважину замка и открыл дверь. По крутой лестнице они спустились в подвал и оказались в комнате по стенам которой проходило множество больших труб с вентилями, манометрами и градусниками. Затем они долго шли длинным узким проходом вдоль труб отопления, пока не уперлись в ещё одну дверь. Домовой достал ещё один ключ, открыл её, щелкнул выключателем. Вспыхнул яркий ровный свет люминесцентных ламп, осветивших небольшую, квадратов двенадцать, комнату. Здесь стоял старый обшарпанный диван, такой же допотопный шкаф и крашенная в голубой цвет тумбочка.

- Вот это ваше временное жилье, Григорий Александрович, - сказал домовой. - Располагайтесь.

- Вы сказали - временное? А что же будет потом?

- Оставаться здесь небезопасно. В поисках вас ищейки Кулинашенского перевернут вверх дном весь город. Поэтому, ночью я попытаюсь переправить вас к рабочим. Там вас искать не будут.

- Почему?

- Многие в городе считают, что они ненормальные. Только ненормальные могут работать. Верят, что мозг рабочих поражен страшным вирусом, заставляющим их это делать. Поэтому предпочитают с ними не общаться.

- А как же Агапкины?

- Куклявым это не грозит.

- Так они куклявые?! - удивился Орлов.

- Да, - кивнул головой Сигизмунд.

- Кстати, кто они такие - куклявые?

- Их создал выдающий ученый Березин. Я толком не знаю, как это ему удалось - это хранится в строгой тайне. Со временем Пантокрин мечтал заменить всех рабочих куклявыми. С ними меньше хлопот.

- У них один очень и очень существенный недостаток - если их сильно напугать, то они распадаются. Благодаря этому я и сбежал из автозака.

- Да, это так, - согласился домовой. - Но это лишь на короткое время. Затем они регенерируют.

- Вы хотите сказать - восстанавливаются?! - удивился Орлов.

- Вот именно.

- А что в таком случае станет с рабочими?

- Их превратят в рабочий скот. Березин, поняв замысел правителя, отошел от дел и стал обывателем.

- Да! Дела тут у вас! - покачал головой Григорий. - Послушайте, Сигизмунд, Может быть, вы лучше поможете мне выбраться из этого сумасшедшего города?

- Увы, но только это вряд ли возможно, - развел руками домовой, будто извиняясь за свои слова. - Правом беспрепятственного выхода из города обладает лишь нечистая сила, да агенты тайной полиции для сбора информации.

Орлов почувствовал, как внутри у него будто что оборвалось, стало холодно и страшно.

- Уж не хотите ли вы сказать, что я обречен всю оставшуююся жизнь здесь находиться?!

- Сожалею, но только это так, - печально вздохнул домовой.

- Ничего себе - обрадовали! Что же мне делать? Неужели ваш правитель так силен?

- Как человек - он ничего собой не представляет. Хитрый интриган - не более того. Мелкий. Злобный. Высокомерный. Завистливый. Сила его в том, что ему покровительствует нечистая сила. А с ней он могущественен.

- Но ведь есть же и добрая созидательная сила? Ну, я не знаю - ангелы там, архангелы?

- Есть, но они предпочитают сюда не заглядывать.

- Почему?

- Дело в том, что болото, где построен этот город, было зоной, вотчиной самого сатаны. Здесь накапливалась и распространялась по миру черная энергия зла. Мы домовые поначалу пытались как-то эту энергию нейтролизовать, но ничего не получилось. Теперь, чтобы выжить, мы вынуждены притворяться, что работаем на Пантокрина и его команду.

- Понятно, - кивнул Григорий. - Извините за нескромный вопрос - отчего у вас столь странное имя?

- Прежде и мои родители, и я жили на Востоке. Отсюда и имена такие. А когда возникли славянские племена, я и многие домовые по приказу Космоса перебрались сюда, а восточное имя так и осталось.

- Постойте, постойте! - взволновался Орлов. - Что означает - "когда возникли славянские племена"? Уж не хотите ли вы сказать, вы здесь с того самого момента?

- Именно это я и говорю, - рассмеялся Сигизмунд Третий.

- Фантастика! Сколько же вам лет?

- Две тысячи.

- Две тысячи?! Сколько же лет вы, домовые, живете?

- Видите ли, молодой человек, дело в том, что мы в некотором роде бессмертны.

- То, о чем вы говорите, похлеще этого ненормального города. Бессмертие! Это именно то, о чем мечтает человечество. Скажите, а в чем ваше основное, извините, предназначение?

- Создавать в человеческой семье атмосферу согласия, дружелюбия. Мы нейтрализуем черную энергию, которая неизбежно выделяется людьми в общении между собой. Поэтому, там где мы есть, семьи, как правило, не распадаются.

- А вы общаетесь между собой?

- Да, но только энергиями. Нам запрещено покидать дом.

- Как это - "энергиями"? - не понял Орлов. От услышанного у него голова шла кругом. Появилась даже мысль, что старичок просто-напросто его разыгрывает.

- По вашему - душами. Только в отличие от ваших душ, наши соеденены с разумом, поэтому мы можем общаться между собой.

- Невероятно! Значит вы можете общаться с любым домовым?

- Конечно. Но обычно мы общаемся с родственниками, друзьями. А их у нас много и разбросаны они по всему свету. Нас часто приглашают на торжества, на дни рождения, на похороны.

- Постойте, постойте, но вы ведь сами только-что...

- Сказал, что мы бессмертны? - перебил Григория Сигизмунд Третий.

- Да.

- Я сказал, что мы бессмертны физиологически. Это так. Но много домовых гибнет в борьбе с черной энергией.

- То-есть - с нечистой силой?

- Нет. Нечистая сила нам неопасна. Основную угрозу для нас представляют падшие души людей, живущих на пяти первых уровнях жизни.

- На первых пяти? А на каком уровне находимся мы?

- Здесь, Григорий Александрович, ничем не могу вас порадовать. К сожелению, вы находитесь пока-что на нулевом.

- Ничего себе, обрадовали. А сколько всего уровней?

- Восемнадцать.

- Значит, нам ещё шагать и шагать. Я правильно понимаю?

- Не совсем. То, на каком уровне жизни окажется человек, после его биологической жизни закладывается именно на нулевом уровне. Падшие души обречены находится на Земле. Остальные могут оказаться даже на семнадцатом уровне.

- А кто на восемнадцатом?

- Сам Создатель.

- По нашему - Бог?

- Нет. Бог возглавляет лишь с девятого по двенадцатый уровень.

- Так называемый, рай?

- Вот именно.

- А Создатель?

- Ему подчиняются все, но непосредственно он руководит с тринадцатого по семнадцатый уровнями.

- Значит, Сатана тоже ему подчиняется?

- Разумеется.

- Тогда, почему же он его терпит?

- Значит, так надо.

- Кому - надо?

- Космосу.

- Это трудно понять. Следовательно, и этот город нужен Космосу.

- И этот город, в том числе. Когда-нибудь, надеюсь, вы это поймете.

- А есть кто-нибудь выше Создателя?

Домовой опасливо, оглянулся и, понизив голос до шопота, проговорил:

- Об этом я не могу сказать. Я и так поведал вам слишком много.

- Чего же вы боитесь?! - удивился Орлов. - Ведь нас с вами никто не слышит.

- Вы, Григорий Александрович, слишком наивны и, прошу прощения, очень невежественны. Создатель знает не только о чем мы говорим, но даже о том, что мы думаем.

- Но это невероятно!

- Однако, смею утверждать, что это именно так. Нет ничего тайного, чтобы не стало явным. - Домовой посмотрел на наручные часы, забеспокоился: - Заговорился я с вами. Побегу, а то меня могут хватиться.

- Еще вопрос, - остановил его Григорий. - Вы сказали: "Когда возникли славянские племена". А когда они возникли?

- Около полутора тысяч лет назад.

- Я читал одну научную гипотезу, будто славянские племена вышли из Индии. Это так?

- Нет, это совсем не так.

- Тогда каким же образом они появились.

- Их создал Космос и расселил на ещё не обжитых человеком территориях. Русский народ - один из самых молодых народов на Земле.

- Фантастика! Но для чего Космосу понадобилось создавать новый народ, когда были другие народы?

- Чтобы противостоять козням дьявола.

- Шутите?!

- Нисколько. Ну, я побежал. Договорим после. Закрывайтесь.

И домовой исчез. А Григорий лег на диван и, глядя в грязный потолок с желтыми разводами, долго думал над услышанным. Его прагматичный ум отказывался поверить в услышанное только-что от домового. Но интуиция подсказывала, что все это правда. Каким же профаном и тупицей он был прежде, когда считал, что человек является чуть ли не центром Вселенной. Да что он, многие выдающиеся ученые утверждали, что Земля является единственной планетой, где существует разум. Хотя этот тезис Орлов всегда подтвергал сомнению. Если время и пространство бесконечны, то невероятно, что в бесконечно далеком времени где-то, как и на Земле, не возник разум. А оказывается люди лишь на нулевом уровне развития разума. Да, а где живут люди после свой жизни на Земле и что собой представляют? В следующий раз надо обязательно об этом спросить у домового. Теперь Григорий понимал, что он совсем не случайно попал в этот странный город-призрак, населенный нечистой силой. В жизни нет ничего случайного, все закономерно. Кому-то это было нужно. А может быть нужно в первую очередь ему самому. Вполне возможно. Но неужели же нет выхода из той ситуации, в которой он оказался? В шахматах такие ситуации называются патовыми. Нет, выход, если очень постараться, можно найти всегда. Честно.

И тут Орлов вспомнил о Тане. И забеспокоилось его сердце тревогой за любимую, застучало в груди, заболела душа. Как там Таня?! Что с ней?! И увидятся ли они когда?

8. Великая жертва Максима.

Зенит лета. Прокаленный терпкий воздух, духмяно пахнущий разнотравьем. Огромной ромашковый луг. А посреди него златокудрая девушка Оля. Его Оля. Его любимая, лучше и прекрасней которой не было на всем Божьем свете! На ней цветастый сарафан, а на голове венок из белых ромашек. Она звонко смеется. Просто так. От переизбытка сил. От полноты жизни. От того, что её стройное, гибкое тело живет в полной гармонии с её душой. Она наклоняется к нему, лежащему на траве. Ее голубые глаза становятся глубокими, почти бездонными. Тихо с придыханием говорит:

- Максим, поцелуй меня.

Ведь это было всего каких-то полтора года назад. А кажется, что прошла целая вечность. Даже не верится, что у него была обычная жизнь, как у всех прочих. Прошлое стало таким далеким, зыбким, нереальным. Да и было ли оно вообще?

Родился Максим в семье военного. Его отец - офицер спецназа, высокий, подтянутый, был веселым и мужественным человеком. Он погиб в Афганистане, когда Максиму исполнилось десять лет. А через год его красивая мама вышла замуж за товарища отца, тоже военного, и укатила с ним в Молдавию, оставив сына на попечение бабушек, которые во внуке души не чаяли. Первые два года мать приезжала в отпуск. Но потом родила двойню и поездки прекратились. Больше он никогда её не видел. В письмах она называла его "солнышком", "лапонькой", "заинькой", писала, что очень по нему скучает. Максим всегда испытывал чувство неловкости, даже стыда, когда их читал. Затем, письма стали приходить все реже и реже,

Его бабушка по отцу Вера Дмитриевна была заслуженной учительницей России, а бабушка по матери Варвара Сергеевна - ведущей актрисой драмтеатра. Обе они рано схоронили мужей, жили одиноко и всю свою нерастраченную любовь обернули на внука. Именно они привили ему высокие моральные принципы и жизненные ориентиры. "Человеку дана короткая жизнь, но память об отданной за благое дело жизни вечна", - говорила ему баба Варя. "Только человек, насыщенный верой в себя, осуществляет свою волю, прямо внедряя её в жизнь", - вторила ей баба Вера.

Максим был очень умным и толковым мальчиком, привык быть везде первым: сначала - в школе, а потом - в институте. Бабушки очень им гордились и прочили внуку великое будущее. В конце-концов они и его убедили, что так будет.

Олю он впервые увидел в зале ДК Железнодорожников во время КВНовской встречи между их Техническим университетом и Педагогическим. Оля болела за Педагогический. Она держала плакат, на котором было написано: "Браво!!!", и всякий раз после выступления своей команды, вскакивала, размахивала плакатом и кричала: "Браво!" Максим так и назвал её - "девушка "Браво". Оля ему очень понравилась, но он постеснялся к ней подойти и познакомиться.

Вскоре его приятель Сеня Бочкарев пригласил его на рыбалку с ночевкой, пообещав, что будет отличная компания. Максим согласился. Там, к великой своей радости, он вновь увидел Олю. Они познакомились и стали встречаться. До неё у Максима был кое-какой опыт общения с девушками. Но встречи эти ничего, кроме разочарования, ему не принесли. А Оля... О, Оля! Это было совсем другое. Где-то он услышал фразу, очень ему запомнившуюся: "Любовь это не тогда, когда он и она глядят друг на друга, а тогда, когда они глядят в одну сторону". Так вот, Максим с Олей глядели в одну сторону. А потом... Потом был и ромашковый луг, где он впервые её поцеловал, и признание в любви, и многое, многое другое. Максим понял, что он встретил ту, единственную девушку, замечательней которой он уже никогда и никого не встретит. Он был настолько счастлив и поглощен своей любовью, что на зимней сессии впервые получил две четверки - случай для него невиданный. щОни решили пожениться после окончании учебы.

Так бы, наверное, и случилось если бы не посетившие его Великие видения, предопределившие его дальнейшую судьбу. И он понял, что "не рожден для жизни праздной". У него иная, Великая миссия - донести слово Создателя до каждого человека на Земле. После долгих и тяжких размышлений, Максим понял, что должен пожертвовать своей любовью и сказал Оле, что им надо расстаться. Ее лицо до сих пор стоит у него перед глазами. Сколько в нем было боли, отчаяния, непонимания. Но он должен, обязан был это сделать.

9. Внеочередное заседание ГЧК.

Премьер Грязнов-Водкин слишком поспешил сообщить правителю о пленении супершпиона остального мира, а потому известие о его побеге было для него как гром среди ясного неба. Он рвал и метал. В любую минуту Пантокрин Великий мог пожелать лично побеседовать со шпионом. На его поиски были брошены все силы полиции, её штатние и внештатные агенты, стукачи обыватели и даже часть тюремных надзирателей. Перевернули буквально каждый дом, каждую квартиру, но шпион как сквозь землю провалился.

На следующий день рано утром премьер собрал членов ГЧК на внеочередное экстренное совещание, обвел всех тяжелым взглядом, спросил:

- Ну и кто из вас меня чем порадует?

Вопрос этот был встречен гнетущей тишиной. Он завис над головами собравшихся, будто дамоклов меч. Поникли головы, попрятались взгляды.

- Бездельники! Дармоеды! Соплижуи! - вне себя заорал Грязнов-Водкин, выкатывая глаза и брызжа слюной. - Только и знаете, что куклявок трахать, охламоны! - И разразился наипахабнейшей матерщиной. Члены ГЧК покорно ждали, когда премьер выдохнется. Наконец, спустив клокотавшую в нем злость, Грязнов-Водкин откинулся на спинку кресла, достал носовой платок, вытер взопревший лоб и уже устало, почти равнодушно сказал:

- А тебя, Кулинашенский, в бога, в душу, в мать, я, пожалуй, разжалую до рядовых охранников и пошлю сторожить хлюндявых. Больше будет толку. Совсем работать разучился.

- Обижаете, Петр Антонович! - обиженно воскликнул главный полицейский, благородно тряся двойным подбородком. - Я, можно сказать, верой и правдой...

- Молчать, мать твою! Разгильдяй! Курощуп хренов! - вновь заорал премьер и так грохнул по столу кулаком, что большая пепельница высоко подпрыгнула и, совершив сальто-мортале, высыпала содержимое на несчастного Кулинашенского. - Какой я тебе Петр Антонович?! Я для тебя господин премьер! Понял ты, хрен моржовый?!

- Понял, Пе..., господин премьер, - промямлил несчастный шеф тайной полиции, отряхивая с себя пепел и окурки.

- Понял, - смешно передразнил его премьер. - Это только надо было додуматься - доверить сопровождать шпиона двум куклявым!

- Ну кто же знал, что шпион окажется таким шустрым?

- На то ты и шеф полиции, чтобы все предвидеть. Самому надо было его сопровождать, а не доверяться этим куклам. А ты свою жирную задницу от кресла оторвать не можешь!

На этот раз Кулинашенский счел за лучшее промолчать.

Грязнов-Водкин вновь обвел лица собравшихся тяжелым взглядом.

- У кого есть какие предложения? Меня в любую минуту может вызвать Наисветлейший. Что я ему скажу? Что мы прошляпили шпиона? Вряд ли он этому обрадуется.

Не дождавшись ответа, премьер обратился к Сигизмунду Третьему:

- Что нам посоветует домовой?

Тот заелозил на стуле, откашлялся, смущенно сказал:

- Возможно, шпиона Весь остальной мир вывез вертолетом? - И было трудно понять - то ли это был ответ, то ли вопрос.

Грязнов-Водкин пренебрежительно махнул на него рукой.

- Дурак ты, Зигизмунд, и не лечишься. За все время общения с тобой я не разу не слышал от тебя здравой мысли. Каким вертолетом? О чем ты говоришь, дурья башка?! Воздушное пространство над городом охраняют демоны. А они, в отличие от вас, бездельников, на службе не спят. Спят они после работы с вашими женами. - Премьер громко рассмеялся, посчитав шутку удачной.

Рассмеялись и другие члены ГЧК. чтобы хоть как-то разрядить гнетущую атмосферу.

- А что скажет нам Касаткина? - обратился Грязнов-Водкин к председателю общества гомосексуалистов, по обыкновению "забыв" первую половину его фамилии.

Моисеев-Касаткина сделал вид, что не заметил подобного к себе обращения премьера, Ссориться с ним не входило в его планы. Не тот был момент. Поэтому сдержанно ответил:

- Я давал своим парням задание организовать помощь полиции, но, увы, мы также ничем не можем похвастаться.

- Парням?! - деланно удивился Грязнов-Водкин. Мстительный премьер не мог забыть и простить выходки главного гомосексуалиста на прошлом заседании ГЧК, поэтому сейчас не упустил возможности над ним поиздеваться. Он обвел присутствующих недоуменным взглядом, спросил озадаченно:

- Он сказал - парней?! Я не ослышался?

- Да-да, именно так он сказал, - подтвердил прокурор Василий Хитрый, подхалимски осклабившись.

- Нет, вы только посмотрите, что делается?! - принялся сокрушаться премьер-министр. - Какие-то педерасты уже именуют себя парнями?! Расплодились, крапивное семя! Управы на них никакой не стало!

- А кто же мы, по вашему? - обиженно и одновременно вызывающе спросил Моисеев-Касаткина.

- Черт-те что и сбоку бантик. Ошибка природы. Сукины вы дети! Вот кто вы такие. Вы также похожи на парней, как болотная квакша на царя зверей.

После издевательских слов премьера лицо председателя гомосексуалистов покрылось красными пятнами, глаза гневно засверкали и, уже не сдерживаясь, он саркастически проговорил:

- Не надо грязи, дядя! Что толку, что вы имеете четырех жен. Ведь трахают-то их все равно ваши телохранители.

В ответ раздался душераздирающий рев Грязнова-Водкина. Он схватил со стола пепельницу и запустил ею в Моисеева-Касаткину. Тот не успел уклониться и пепельница ударила его точно в лоб. Он вместе со стулом грохнулся на пол и визгливо завопил:

- Караул!! Убивают!!! - и совсем стал походить на худую бабу. Премьер был прав - у этих гомиков от мужиков осталось лишь одно обличие - не больше.

Отец Валаам истово крестился и повторял: "Свят! Свят!". Остальные члены ГЧК посмеивалсь, сожалея, что пепельница была пластмассовой, а не, к примеру, хрустальной.

В кабинет ворвались два дюжих куклявых охранника и, выпучив глаза, смотрели на премьер-министра - ждали указаний.

- Уберите это дерьмо, - приказал Грязнов-Водкин, указывая на председателя общества сексуальных меньшинств.

- Куда прикажите? - рявкнул старший из охранников.

- В карцер его, сукиного сына! На хлеб и воду. Чтобы научился уважать старших.

- Это вопиющие беззаконие! - вновь завизжал Моисеев-Касаткина. - Я буду жаловаться Наисветлейшему!

Охранники подхватили его под руки и выволокли из кабинета.

- Уф, даже атмосфера стала легче! - проговорил премьер-министр, откидываясь на спинку кресла. - Скоро никакого житья от этих гомиков не будет. Не понимаю, куда только церковь смотрит.

Отец Валаам заелозил на стуле, поправил очки, огладил козлиную бородку, откашлялся, в замешательстве проговорил:

- Но у отца нашего небесного Линитима Искусителя нет прямого запрета гомосексуализма. Кроме того, святые Озалий и Кентукий были в связи, так сказать.

- Вот это и плохо, - вздохнул Грязнов-Водкин. - Потому-то они и расплодились. Давно надо организовать крестовый поход против педерастов.

- Мы, господин премьер, думаем над законопроектом, - откликнулся прокурор.

- Вот это правильно, - одобрил тот. - Только долго думаете. Однако, перейдем к делу. Так что вы предложите мне доложить Наисветлейшему Пантокрину Великому?

- Да, совсем забыл, - хлопнул себя по лбу Кулинашенский. - Нюхач в десятом микрорайоне обнаружил подвал, где скрывался шпион.

Нюхачем в городе звали старого беса, бывшего когда-то в услужении у самого Сатаны, но списанного по случаю утраты зрения. Теперь он проживал в Остальном мире и, как мог, творил людям мелкие пакости. Он обладал исключительным нюхом, которому позавидовала бы любая овчарка.

- Ну и? - встрепенулся премьер.

- Мы обнаружили в этом подвале специально оборудованную комнату.

- Дальше, дальше что?

- К сожалению, дальше ноздри Нюхача были забиты нюхательным табаком и он потерял след.

- Это лишний раз говорит о мудрости и прозорливости нашего Несравненного правителя, - Грязнов-Водкин со значением воздел палец вверх. - У шпиона остального мира в городе оказались сообщники. Пока мы не раскроем заговор, мы не можем спать спокойно. Город в любую минуту может взлететь на воздух.

- Свят-свят! - в страхе прошептал отец Валаам, перекрестившись.

В это время в кабинет влетел первый телохранитель премьер-министра и заорал:

- Господин премьер, вас строчно вызывает правитель!

- Дождался! - тяжело вздохнул Грязнов-Водкин, вставая из-за стола. Ну, ежели что, то я с вас, сукины дети, с живых шкуру спущу и голыми в Африку пущу! - И премьер-министр потряс в воздухе увесистым кулаком, направляясь к двери.

10. Пантокрин сердится.

Правитель сидел за своим огромным письменным столом насупившись, будто сыч, и недобрым взглядом смотрел на вошедшего Грязнова-Водкина.

"Знает! - захолонуло у того в груди. - Какой-то козел исполнил свой патриотический долг - заложил".

- Ну и чего скажешь? - нарочито ласково, растягивая слова, спросил его Пантокрин.

- Неувязочка вышла, Наисветлейший! - упавшим голосом проговорил премьер, стараясь не встречаться взглядом с правителем. - Сбежал шпион по дороге. - И, помятуя, что повинную голову меч не сечет, низко склонил её.

- Это как жа тебя, Петечка, понимать?! - продолжал фарисействовать Пантокрин. - Шутишь ты, али как?!

Грязнов-Водкин прекрасно изучил своего правителя, знал, что последует за этим приторно-елейным тоном Наисветлейшего, и приготовился к самому худшему.

- Какие уж тут шутки! - тяжко вздохнул он.

- Та-а-ак! - протянул Пантокрин, грозно приподнимаясь из-за стола. Но тона не изменил: - А кто это давеча мне докладал, что шпион пойман и все такое?

- Поторопился малость, Наисветлейший. Извини!

Покорность премьер-министра действовала на правителя, как красная тряпка - на быка, - лишь все более возбуждала. И уже не в силах сдерживать клокотавшую в нем ярость, Пантокрин подбежал к премьеру и так звезданул его кулаком в лицо, что, уж на что тот был крепок, но и то не удержался на ногах - упал.

- Я тебе покажу извинения, сучий ты потрох! - заорал правитель города благим матом, топая ногами. В такие вот минуты он чувствовал себя особенно хорошо, ощущал прилив энергии, бодрости, будто молодел разом на добрый десяток лет, а то и на два. - Засунь эти извинения себе в задницу, охламон. Совсем работать, понимаете ли, разучился. На пенсию что ли собрался?

- Обижаете, Ваша Гениальность! - слезно проговорил Грязнов-Водкин, поднимаясь и вытирая носовым платком текшую из разбитой губы кровь. - Не заслужил я подобных слов.

- Молчать, негодяй! - пуще прежнего закричал правитель, брызжа слюной и выкатывая глаза. Вены на его старческой шее настолько вздулись от натуги, что, казалось, вот-вот лопнут. - Ты почему себе позволяешь, когда правитель?!... Пошто перебиваешь?! Я тебя в люди, можно сказать!... Приблизил, понимаете ли, и все такое. А ты - перебивать, засранец! - И правитель попытался вновь ударить премьера. Но тот был на чеку и вовремя уклонился от удара. Это привело Пантокрина в ещё большее бешенство.

- Это ты почему так?! - завопил он, схватил премьера за грудки и принялся трясти, будто грушу. - Если в течении двенадцати часов ты мне шпиона не найдешь, негодяй, разжалую. Будешь старшему бесу гальюн чистить. Понял ты, жирный боров?!

- А может шпиона кто того? - чуть слышно проговорил несчастный премьер-министр.

- Чего - того? - не понял Пантокрин.

- Может прирезал кто? Не мог он сквозь землю провалиться?

- В таком случае, где его труп?

- Ищем, Наисветлейший.

- Это был бы наихудший вариант, - проговорил Пантокрин, немного остывая и возвращаясь на место. - В этом случае мы не выявим его сообщников. А без этого не сможем спокойно спать. Будем все время чувствовать себя, как на вулкане или того хуже - на пороховой бочке.

- А может быть обратиться в к Всевидящему демону? - робко спросил Грязнов-Водкин.

- Хорошая идея, - одобрил правитель. - Только этот подлец уж слишком много берет. Боюсь, что у нас казны не хватит.

- Но ведь речь идет о национальной безопасности, Наисветлейший, раболепно проговорил премьер.

- Н-да, - почесал затылок правитель. - Ты, пожалуй, прав. Здесь никаких денег, ни того. - Он долго в задумчивости смотрел в пространство. Недовольно поморщился, будто у него болел зуб. Пожаловался: - Не люблю я с этими демонами общаться. Гнут из себя, понимаете ли, невесть что. Может, ты с ним поговоришь, а? Я скажу, как с ним связаться.

- Ну что вы, Наисветлейший, - возразил Грязнов-Водкин. - Какой же демон станет со мной разговаривать.

- Тоже верно, - согласился Пантокрин, тяжело вздохнув. - Придется самому... Ты вот что. Ты выйди пока. А то как бы не осерчал. Они, демоны, капризны до невозможности.

- Хорошо, Ваша Генеальность, - сказал премьер-министр. Встал и вышел из кабинета.

Пантокрин покосился по сторонам и стал быстро шептать заклинание вызова демона. Не успел он его ещё произнести, как увидел в кресле за столом, где только-что сидел сам, демона, а сам Пантокрин уже сидел на стуле за приставным столиком. Не нравились ему эти демонические штучки, но ничего не поделаешь, приходится мириться. Потому и сейчас он сделал вид, будто ничего особенного не произошло. Демон Фарух, который сейчас с недовольным видом восседал в кресле правителя, был так себе демоном, без портфеля, слонялся по задвокам Вселенной - контролировал нечистую силу, но обладал уникальными способностями ясновидения. От него невозможно было спрятаться. Он с высоты полета орла мог разглядеть иголку в стогу сена. Серьезно. Поэтому Пантокрин уже не раз обращался к нему за помощью.

- Ты, старый греховодник, мне всю обедню испортил, - недовольно проворчал демон. - Я едва у ведьмы Пантомимы всю её епархию не выиграл в картишки.

- Здравствуйте, Фарух! - почтительно поздоровался Пантокрин. - Но епархия вроде как у церковников?

- У них своя епархия, у нас - своя. Говори - зачем я тебе понадобился?

- Так найти кое-кого надо.

- "Шпиона" своего что ли потерял? - язвительно спросил демон.

- А вы откуда про шпиона знаете?! - очень удивился Пантокрин.

- Бархан рассказал какой ты здесь опять спектакль с этим "шпионом" организовал. Дрянной ты человечишко, Пантокрин. Все тебе надо с кем-то воевать. Неужто за свою жизнь ещё не навоевался?

- Бархан не любит меня, потому освещает события в невыгодном для меня свете, - пожаловался правитель.

- А кого он любит? - тут же согласился с ним демон. - Может лишь себя, да и то по великим праздникам. Как получил должность статс-секретаря, на нас, рядовых демонов, даже не смотрит, мы для него пустое место... Ну, да ладно. Что у тебя стряслось? "Шпион" пропал? Угадал?

- Угадали, - вздохнул правитель.

- Но это тебе будет стоить... - демон подвел глаза к потолку и после некоторого раздумья, выдал: - Сто тысяч.

- Наших бесотинок? - в надежде спросил Пантокрин.

- Кому они нужны ваши деревянные бесотинки?! - возмутился Фарух. - У вас ведь никакой стабильности, каждый месяц - то "черный вторник", то "черный четверг". Долларов конечно.

- Но у нас столько и в казне нет, - беспомощно развел руками Пантокрин.

- А чего ж тогда вызывал?! - рассердился демон. - Епархия Пантомимы больше стоит. Ладно, вот моя окончательная цена - пятьдесят тысяч и ни цента меньше.

- Я согласен, - покорно проговорил правитель.

- Деньги вперед.

- Но ведь вы пока ни того... Пока ещё ничего, - вконец растерялся Пантокрин. Он понимал, что с демонами надо всегда держать ухо востро. Такова уж их природа - творить людям всевозможные гнусности. Может деньги взять, а дело не сделать.

- Таково мое условие, - безапелляционно проговорил Фарух. - Результат гарантирую.

Правителю ничего не оставалось, как согласится. Он позвонил министру финансов и вызвал казначея с необходимой суммой.

Получив деньги, демон заметно повеселел.

- Ну что, старый маразматик! - весело проговорил он. - Может быть для начала отметим нашу сделку?

- Нет, вы бы мне сначала шпиона.

- "Шпиона"! - передразнил правителя Фарух. - Сам ты, Пантокрин, шпион и не лечишься. Да ладно, будет тебе шпион. - Бледное лицо демона напряглось, стало красным, потом - свекольным, глаза вылезли из орбит и налились кровью, вены на шее вздулись.

От этой жуткой картины Пантокрин невольно закрыл глаза. А когда их открыл, Фарух был уже совсем прежним и, развалясь в кресле, курил сигару.

- У хлюндявых твой шпион, в пятом бараке, - лениво проговорил он.

11. "Хлюндявые"

Григорий Орлов ворочался на жестком диване, пытаясь уснуть, но сна не было, хоть убей. В голову лезли невеселые, бесприютные мысли о том, что ждет его и его любимую впереди. Перспектива рисовалась безрадостной. "Что необходимо сделать, чтобы изменить ситуацию?" - мучился он вопросом. Но как на зло, ничего путнего на ум не приходило. Вспомнилась Чечня. Вот где был ад кромешный. Сколько раз он там прощался с жизнью. И ничего, пронесло. Даст Бог и здесь пронесет. А скольких товарищей он потерял на той жестокой, бессмысленной, никому не нужной, постыдной войне? Не счесть. Необстрелянных восенадцатилетних ребят, будто стадо молодняка, гнали на убой. А потом ещё унизили постыдным миром с боевиками, наплевали в душу. Ответят ли за это те, кто развязал ту страшную кровавую бойню? И есть ли им прощение? Нет, такое невозможно простить. Они должны, обязаны за все ответить.

После окончания университета Орлова вызвали в райвоенкомат и сказали, что надо год послужить. Он не возражал. Надо, так надо. В Омске он прошел ускоренные курсы младших командиров и через два месяца в звании младшего сержанта в составе роты солдат новобранцев был направлен прямиком в Чечню. И в первом же бою под Бамутом рота не досчиталась половины своих бойцов. Тогда-то и пришло впервые к Григорию осознание того, что их предали правители. Разве же можно это когда забыть? Нет, есть вещи, которые ни забыть, не простить нельзя. Честно. А разве можно забыть умирающего у него на руках замечательного парня Алешу Игнатова? Какой был голос у парня! Как он пел: "Я помню вас и все былое..." Эх! Да он один стоит всей этой преступной своры правителей во главе со "всенародноизбранным". Неужели же они так и не ответят за смерть Алеши и тысяч таких же, как он, парней?! Это было бы предательством их светлой памяти. И даже не в этом дело. Это прежде всего нужно оставшимся в живых. Безнаказанность приводит к утрате чувства справедливости, которое заканчивается в конце концов опустошенностью, как моральной, так и физической. На войне Орлов повзрослел на добрый десяток лет, а вернулся с неё пустой, как гнилой грецкий орех - с виду вроде крепкий, а внутри - одна труха. Он уже не был тем беспечным малым, уверенно шагающим по жизни. Нет. От былой уверенности не осталось и следа. Постепенно пришло осознание бессмысленности и никчемности своего существования, что он всего-навсего пешка, разменная монета в руках грязных политиков. День ото дня жить становилось все скучнее, все невыносимей. В груди зародилось что-то тяжелое, темное, злобное, даже, сверепое. Все могло кончится тем, что он либо, как говорится, по черному запил и кончил свою беспутевую жизнь где-нибудь в пьяной драке, либо и того хуже - пустился во все тяжкие. И только здесь, в этом жутком городе-призраке, как не странно, он вновь обрел себя, почувствовал и вкус, и цвет жизни. Может быть именно поэтому он и встретил здесь свою большую и единственную любовь. Сейчас он считал это вполне естественным и закономерным. Да, но как же отсюда выбраться?

Прежде он был законченным атеистом. Не верил ни в Бога, ни в Дьявола, ни в нечистую силу. Был убежден, что здесь, на Земле, все начинается, здесь же и заканчивается. Но оказавшись в этом городе, понял, что разговоры о чертях, ведьмах и прочей нечисти - не досужий вымысел, они существуют на самом деле. А если есть они, то должны быть и более могущественные силы добра и зла. Значит, жизнь продолжается и после смерти бренного тела? Выходит, что все, что рассказал ему домовой, правда? Выходит, что так.

Орлов услышал тихий условный стук в дверь. Сигизмунд! Это был действительно домовой. Теперь он показался Григорию ещё меньше и несолиднее, чем раньше. Под мышкой он держал какой-то бумажный пакет.

- Вот, Григорий Александрович, подкрепитесь, пожалуйста, - сказал Сигизмунд, протягивая Орлову пакет.

В пакете оказались бутерброды с ветчиной. Один их вид вызвал у Григория обильную слюну и болезненные спазмы желудка - настолько он был голоден. Забыв поблагодарить домового, он с жадностью набросился на бутерброды. И лишь когда с ними было покончено, спохватился:

- Извините, Зигизмунд, я даже не поблагодарил вас. Большое спасибо! Вы спасли меня от голодной смерти.

- Не за что, - довольно рассмеялся тот. - Чтобы выжить в этом городе, представители светлой энергии обязаны помогать друг другу. Однако нам пора. Неровен час, ищейки Кулинашенского нападут на ваш след. Правительство для вашего поиска выписало из Остального мира старого беса Нюхача. Он когда-то был в администрации Пантокрина, но потерял зрение и был списан за профнепригодностью. С минуты на минуту ждут его прибытия. А мы для него, домовой коротко хохотнул, - сюрприз приготовили, - достал из кармана камзола пачку нюхательного табака и принялся посыпать им в комнате. - Очень он его не уважает. Пусть маленько почихает нечистая сила.

Они погасили в комнате свет и прежней дорогой вышли из подвала. На улице была ночь. На черном небе висели крупные и мохнатые, будто морские ежи, звезды. Нарастающая луна выглядела большим вопросом в дальней судьбе Орлова. Что ждет его впереди? В этом городе-абсурде, городе-призраке опасность могла поджидать его за каждым углом. А может быть и этот маленький скоморошный домовой тоже ведет с ним какую-то непонятную игру? Здесь все может статься. Однако выбора у Григория не было - как довериться Сигизмунду.

Узкими, кривыми улочками он долго шел следом за домовым, копя в сердце тревогу. Уже давно закончились многоэтажки, теперь они пробирались мимо длинных деревянных бараков. Легкий ветерок приносил запах тины, тления и ещё чего-то столь же неприятного. Но вот кончились и бараки, они уперлись в высокий забор из колючей проволоки.

- Пришли, - едва слышно прошептал домовой. - Здесь у меня есть лаз. Он с сомнением окинул взглядом крупную фигуру Орлова. - Однако, он явно не рассчитан на этакого Микулу Силяниновича. Но ничего, что-нибудь придумаем. Пойдемте, Григорий Александрович.

Около ста метров они шли вдоль забора.

- Это здесь, - прошептал домовой и указал на низкий кустарник, росший у забора. Он ухватился за один куст, поднатужился и оторвал его вместе с приличным комом земли. То же он проделал с другим кустом. Внизу образовался довольно приличный лаз. Домовой юркнул в него и уже через мгновение был на другой стороне.

- А теперь вы, Григорий Александрович.

- Не знаю, получится ли, - с сомнением проговорил Орлов, ложась на землю и пытаясь пролезть в узкую щель между проволокой и землей. Но все его попытки оказались тщетными - куртка цеплялась за острые шипы.

- Может быть вам попробовать раздеться, - робко предложил Сигизмунд.

Григорий снял джинсовую куртку, рубаху, брюки, передал все домовому и предпринял новую попытку. На этот раз, оставив добрые шмотки кожи на шипах, ему таки удалось прорваться в резервацию хлюндявых. Домовой водрузил кусты на место, разгладил рукой траву, удовлетворенно проговорил:

- Порядок!

Орлов оделся и пошел следом за Сигизмундом. Тот, по всему, был здесь частым гостем, так как хорошо ориентировался в кромешной тьме. Минут через пять перед ними вырос силуэт одного из бараков. Они прошли вдоль него. Все было тихо. Миновали второй барак. У третьего барака домовой подкрался к одному из окон и тихо постучал: тук-тук, тук-тук-тук. Минуты через две створки окна открылись, показалось бледное лицо - в сумраке ночи оно походило на гипсовую маску.

- Кто здесь? - послышался сонный мужской голос.

- Это я - Сигизмунд, - ответил домовой, подходя вплотную к окну.

- А это ты, маленький, - ласково проговорил мужчина. Его сильные руки подхватили под мышки домового и перенесли в комнату. - Рад тебя видеть!

- Но я не один, Родион Иванович, - сказал Сигизмунд.

- То-есть, как это - не один? - вмиг изменил тональность рабочий. Теперь голос его был подозрительным и недовольным. - А кто с тобой?

- Орлов Григорий Александрович.

- Кто он такой?

- Ты, наверное, слышал про шпиона остального мира?

- Ах, этот... Слышал. Глупость все это несусветная.

- Это мы с тобой так думаем. Но ты ведь знаешь Пантокрина. Ему нужен лишь повод, чтобы начать новую кампанию против воображаемого врага.

- Это точно, - согласился Родион Иванович.

- Короче, Григорию Александровичу надо помочь, надежно спрятать. Он сбежал из тюрьмы и его ищут ищейки Кулинашенского, даже заказали Нюхача из остального мира.

- А отчего ты уверен, что он не придет по следу сюда? - спросил Родион Иванович.

- Уверен. - Домовой коротко хохотнул. - Я ему нюхательного табачка посыпал. Пусть нюхает на здоровье.

Хозяин квартиры высунулся в окно, окликнул Григория:

- Где вы, товарищ Орлов?

- Здесь я, - ответил тот, выступая из темноты.

- Влезайте в окно.

Орлов последовал совету и запрыгнул в окно. Хозяин закрыл створки, задернул шторы и включил свет. И Григорий увидел довольно большую и скромно обставленную комнату, треть которой занимала голландская печь, стояла железная двухспальняя кровать, деревянный грубосколоченный кухонный стол и три табурета - вот и вся обстановка.

Хозяин протянул Григорию руку, представился:

- Астахов Родион Иванович. Приятно познакомится. В городе о вас только и говорят. Как же вам удалось вырваться из лап Кулинашенского?

- Это было не так сложно, - ответил Орлов, пожимая Астахову руку.

- И все же?

Григорий рассказал об обстоятельствах своего побега из автозака. Астахов от души посмеялся. Сказал:

- Да, с этим куклявыми они частенько попадают в глупые ситуации. Что бы там не говорили, а кукла есть - кукла, ей никогда не стать человеком.

Орлов исподволь с интересом рассматривал своего нового знакомого. Как не похож он на тех хмурых безликих хлюндявых, с которым он впервые столкнулся в доме Агапкина. У Астахова было сухощавое интеллигентное лицо, умные внимательные глаза, хорошая улыбка. Лишь сильные мозолистые руки свидетельствовали, что ему приходится заниматься большей частью физическим трудом. На вид ему можно было дать лет пятьдесят.

- Как же вы здесь оказались, Родион Иванович? - спросил Григорий.

- Как и все тут, - печально улыбнулся Астахов. - Не хотел бить баклуши, как обыватели. А поскольку труд в городе не уважаем, оказался в резервации. Да вы присаживайтесь. - Он указал на табуреты.

Орлов сел. Астахов, подхватив Сигизмунда под мышки, усадил на высокий табурет. Сел сам.

- Как же вы миритесь с таким положением вещей? - поинтересовался Григорий.

- К сожалению, нам ничего другого пока не остается, - развел руками Астахов. - Сила пока не на нашей стороне. Мы ещё не научились бороться с нечистой силой.

- Я видел хлюндя..., простите, рабочих в доме Агапкина. Они на меня произвели гнетущее впечатление. Похоже, что им, кроме миски каши, уже ничего больше не нужно.

- Да, вы правы, - тяжело вздохнул Астахов. - С молодежью дела обстоят очень скверно. Им в пищу добавляют галлюциногены, а потом всю ночь крутят эту попсу с отупляющими текстами. И они к этому настолько пристрастились, что не могут без этого жить.

- И где же выход?

- Ищем.

- И как долго вы будете это делать?

Вопрос Астахову явно не понравился. На сухих скулах заиграли желваки.

- Столько, сколько потребуется, - хмуро ответил он. - Вы, Григорий Александрович, прибыли из совершенно другого мира, но уже считаете, что имеете право нас судить.

- Извините, Родион Иванович, но я вовсе не хотел вас обидеть. Просто, я хочу непременно выбраться из этого города и хотел бы знать - могу ли рассчитывать на вашу помощь?

- А разве вы её сейчас не получаете? - вопросом ответил Астахов.

- Да-да. Еще раз прошу меня извинить за невольную бестактность... Да, но я слышал, что здесь живут женатые рабочие. Где же ваша жена, Родион Иванович?

- Я её лишился, когда Пантокрин окончательно скорешился с нечистой силой, а производство куклявок было поставлено на поток. Со мной прошивает куклявка, но я вовсе не считаю её своей женой и предоставляю полную свободу действий. По ночам она ходит к куклявым стражникам. В караульном помещении они организовали что-то вроде борделя. Все ночи она проводит там, а днями отсыпается.

- А где вы работаете?

- Я со своей бригадой обслуживаю газораспределительную станцию.

- А кем были прежде?

- Буровым мастером.

- Однако, мне пора, - проговорил Сигизмунд, с беспокойством косясь на окно. - А то уже начало светать. Как бы меня здесь не застукали.

- И то верно, - спохватился Астахов. - Иди, маленький. Ты единственная наша надежда в борьбе с нечистой силой. - Он ласково обнял домового, отнес к окну, раскрыл створки и высадил его наружу.

- До свидания, Григорий Александрович! - попрощался домовой с Орловым. - Счастливо вам!

- Большое вам спасибо, Сигизмунд! - поблагодарил тот.

После ухода домового, Астахов сказал:

- Неровен час вернется моя куклявка. Вам надо спрятаться. - Он откинул домотканный коврик, под которым оказалась крышка люка, закрывающая лаз в подпол, потянув за кольцо, откинул её. - Вот, Григорий Александрович, ваше временное жилье. В следующую ночь подумаем о более надежном для вас убежище. А пока отдыхайте здесь и, по возможности, старайтесь не шуметь.

- Спасибо, Родион Иванович! - Орлов по лестнице стал спускаться в подпол.

- Да, совсем забыл, - спохватился хозяин. - Постойте. - Он подскочил в печи, достал из чугуна несколько картофелин в мундире, протянул Григорию. К сожалению, ничего другого предложить не могу.

- Спасибо! - Орлов взял картофелины в пригоршню и спустился в подпол. Здесь горела тусклая лампочка, освещавшая деревянный топчан с лежащим на нем матрацем и подушкой, и небольшую тумбочку. Он положил картофелина на тумбочку, лег на матрац и сразу же уснул.

Но и на этот раз ему не довелось выспаться. Через пару часов он услышал наверху страшный грохот, топот множества ног. Затем люк открылся, двое стражников выволокли Григория из подпола и принялись избивать. Вскоре он потерял сознание.

Часть вторая: Новые испытания.

1. Допрос.

Очнулся Орлов в мягком удобном кресле перед огромным столом с множеством телефонов. По другую сторону стола на "председательском" месте сидел полный человек лет пятидесяти с сытым ухоженным лицом. От него за версту несло дорогим одеколоном и благополучием. Лишь покрасневшие глаза говорили, что он накануне провел далеко не лучшую ночь в своей жизни. Похоже, приезд Григория всех здесь заставил здорово понервничать. И это было приятно сознавать. Честное слово! На стене прямо над головой начальника висел большой портрет какого-то идиота с выпученными глупыми глазами и зловещей улыбкой на грубом примитивном лице.

"Правитель", - решил Орлов, рассматривая портрет. - Очень непрятный тип".

В правом углу внушительных размеров кабинета стояло черно-красное знамя. По всему, благополучный господин был очень большим начальником. Так и оказалось.

- Очнулись?! - мужчина радостно заулыбался. - Вот и замечательно! Вот и чудесно! Разрешите представиться, премьер-министр правительства города Петр Антонович Грязнов-Водкин. С кем имею дело?

Ну надо же! Поназначали они себе должностей. Какой-то заштатный городишко, а уже и правительство, и премьер-министр. Он вспомнил улицу, на которой он оказался после своего побега. Она была названа в честь этого вот субъекта. Чудеса! Орлов решил разыграть из себя Иванушку дурачка. Похлопал по внутреннему карману пиджака, где у него лежали документы. Ни паспорта, ни бумажника не было.

- Ой, а чего это вы документы мои забрали? Как же я без документов? Без документов мне никак нельзя. Дядя, отдай документы. По-хорошему отдай, а то плохо будет.

Примитивная речь Орлова вконец развеселила премьера. Тонко по-бабьи захихикал. Запричмокивал губами, будто сосал сладкую конфетку монпасье.

- Не надо, молодой человек, считать нас глупее, чем мы есть на самом деле. Не надо. Это не ваш уровень. Так как же вас звать-величать?

"Значит рейтинг мой здесь достаточно высок, - подумал Григорий. - Что ж, "шпион" я видно неплохой. Вот только как мне выкрутиться из этой ситуации?"

Она казалась Орлову безвыходной. Хотя, в принципе, безвыходных ситуаций на свете не бывает. Есть лишь непроходимые тупицы, не умеющие использовать шансы.

Будто впервые увидев свой паспорт, лежавший на столе перед премьером, он указал на него пальцем и, продолжая импровизировать на заданную тему, удивленно воскликнул:

- Так вон же мой паспорт! Чего ж тогда спрашиваешь? В паспорте же все написано.

Благополучный господин разом как-то поскучнел лицом. Опечалился. Нехотя взял паспорт Орлова, раскрыл, бесцветным голосом прочитал:

- Орлов Григорий Александрович.

- Точно! - подтвердил Григорий, "радостно" улыбаясь. - Он самый!

Лицо премьера стало совсем серым, а красные глаза загорелись злобой.

- Я же вас не спрашиваю, что здесь написано? Меня интересует ваши подлинные данные, ваша кличка, номер?

- Ну ты, мужик, даешь! Я что, автобус, под номерами ходить?! По-моему вы ни за того меня здесь держите.

- А Командировочный - разве ни есть ваша кличка?!

Похоже, у премьер-министра предки были немцами или что-то в этом роде, так как он до сих пор не научился до конца по-русски строить фразы. Или это от возбуждения?

- Ну да, командировочный. Но только никакая это не кличка. Я действительно ехал в командировку в Горновск. Но на автобусной станции случайно сел в ваш автобус. Неужели же непонятно?

Лицо премьера стало наливаться красной спелостью, века правого глаза вдруг задергалась-задергалась и закрылась. Левый глаз так смотрел на Орлова, что, казалось, вот-вот выскочит из глазницы. Премьер вскочил, грохнул кулаком по столу и, грозно насупив кустистые брови, закричал:

- Козел! Ублюдок! А ну говори с каким заданием прибыл в наш город?!

Григорий вскочил, тоже трахнул кулаком по столу и тоже заорал не менее внушительно:

- А ну прекрати орать! А не то врежу пробеж глаз, быстро вежливости научишься.

Премьер, будто куль с картошкой, плюхнулся обратно в кресло. Вид у него был удивленный, даже напуганный. Он не понимал, что же происходит: кто здесь премьер и кто - шпион? Вконец сбитый с толку, он уже более вежливо сделал ещё одну попытку убедить Орлова, что шпионом здесь является все же Григорий:

- А нашего младшего агента Кота вы тоже случайно напоили?

- Исключительно по личной его просьбе.

- А вы знаете, что согласно Указа нашего Наисветлейшего и Наимудрейшего Правителя Пантокрина Великого N 1928 запрещается спаивать котов? За это предусмотрена уголовная ответственность,

- Не надо было самим их спаивать, тогда не пришлось бы издавать Указы, - возразил Орлов.

Вероятно он сказал совершенно кощунственную вещь, так как премьер едва не рассплакался от обиды за своего правителя. Он сделал эдак обескураживающе ручками, сказал печально:

- Ну я уж и не знаю как с вами разговаривать. Вы никак не можете или не хотите меня понять. Что ж, тогда поговорите с моими ребятами. Может быть они объяснят более доходчиво. Ребятки!

И два великана, присутствие которых Григорий постоянно ощущал за своей спиной, схватили его под белы руки, выволокли из кабинета и потащили вниз по лестнице в какой-то подвал.

"Бить будут!" - с тоской подумал Орлов. Но его предположения не оправдались. Оказалось куда хуже - его стали пытать. Разницу он очень скоро почувствовал на собственной шкуре, когда стали жечь каленым железом, вгонять под ногти иголки и надувать, как резиновую бабу. Поэтому очень скоро Григорий согласился рассказать "всю правду".

После чего полуживым он был доставлен в кабинет премьера и вновь посажен в кресло. Но теперь оно уже не казалось ему таким удобным, как прежде. От прикосновения даже к мягкому все тело пронизала острая боль. Лицо, помимо его воли, выразило состояние Григория. И это не прошло незамеченным от премьер-министра.

Грязнов-Водкин тоненько захихикал, сочувствпенно запричмокивал губами, да так усердно, что маленькая сладенькая конфетка монпасье "попала", вероятно, не в то горло. Он закашлялся. Даже посинел от натуги. Отдышавшись, сказал ласково, растягивая слова:

- А теперь расскажите, кто вам дал задание взорвать наш город и кто ваши сообщники?

"Автобусный попутчик толстяк доложил", - понял Орлов. Если перефразировать крылатое выражение молочной Венеры, то здесь куда не плюнь, все в агента тайной полиции попадешь. Что же ему ответить? Сказать, что пошутил? Премьер все равно не поверит. Все шутки Григория здесь воспринимаются не иначе как покушение на независимость города. Так что же делать?

- Нет, папаша, дело обстоит не совсем так, - ответил Орлов, снисходительно, как и подобает крутому шпиону, улыбаясь. - Ту информацию в автобусе я сознательно подкинул, чтобы сбить вас со следа.

- Так-так! - понимающе прошептал Грязнов-Водкин, приподнимаясь из-за стола.

- Пока бы вы искали моих сообщников, я бы успел отравить ваш водоем.

- Замечательно! Гениально! - радостно воскликнул премьер и даже захлопал в ладоши. В радужных мечтах он уже видел на своей груди самый главный орден, дарованный правителем за спасение города. - И как же вы это должны были сделать?!

- Очень просто, - беспечно ответил Григорий. - Побольше в него наплевать. Честно. Если вы возьмете на анализ мою слюну, то обнаружите в ней целый набор всевозможных ядов - от никатиновой кислоты, до сивушных масел.

Как Орлов и предполагал, шуток здесь вообще не понимали. Два дюжих "неандертальца" набросились на него здесь же, в кабинете, и принялись избивать на глазах премьера с благополучным лицом. Избиение продолжалось не менее двадцати минут.

- Хватит с него, - остановил Грязнов-Водкин своих уже порядком взопревших помощников.

Избить-то Орлова избили, но слюну на анализ все же взяли. Комедия да и только! Нет, скорее, это походило на пошлый фарс. Честно.

Затем Григория отвезли в тюрьму и бросили в камеру. Где-то здесь должна быть и его Таня. Одна мысль об этом согревала Орлову душу.

2. Правитель принимает решение.

Правитель города Пантокрин Великий вставал рано. Еще не было и шести, а он уже на ногах. Он говорил, что утром хорошо думается, но сам-то прекрасно понимал, что это просто-напросто старческая бессонница. Никакие ухищрения нечистой силы не помогали - годы брали свое. В целом он был доволен жизнью. Все чего он в ней достиг, обязан только себе, себе одному. Н-да. Родился он в семье бурового мастера Пантокрина Кузькина. Родители отца, биологи, всю жизнь занимались маралами и изучением влияния чудодейственного пантокрина на внутреннюю и внешнюю секреции человека. Отсюда и столь необычное имя сына. Буровой же мастер дал сыну имя Казимир. Казя Кузькин - ничего ужаснее будущему правителю слышать не приходилось. С такими именем и фамилией нечего было и думать чего-то добиться в жизни. Ему нравилось звучное и необычное имя отца и при получении паспорта он стал Пантокрином Надовольским. Уже с этого времени в его голове забродили честолюбивые мысли о своем великом предназначении. В девятнадцать лет он с головой ушел в политику, так как ничего другого просто не умел делать. Он терпеть не мог вольнодумства и ереси, а потому всячески с ними боролся, чем обратил на себя внимание правителей областного центра и заслужил их расположение. Он никогда не имел своего мнения и убеждений, считал это ненужной и вредной привычкой, потому никогда и ни в чем не ошибался, даже в мелочах. Да. В тридцать пять его назначили руководителем одного из самых крупных и престижных районов города. До заветной цели оставалось сделать какой-то шаг. А затем ему предложили возглавить этот город. Он согласился. Когда же вольнодумство было разрешено официально, он не преминул им воспользоваться и объявил суверенитет. В истории города он навсегда останется Пантокрином Великим, правителем, впервые обуздавшим нечистую силу и заставившим её на себя вкалывать.

И все было бы хорошо, да стали дряхлеть тело его и ум. Пришлось завести целую армию советников. А что делать, если он даже имя жены своей стал забывать? С утра вроде помнил, а к вечеру забывал. Вот и развелось этих бездельников как нерезанных собак. Был даже советник по чиреям. Правда. Однажды у жены... Ну как ее? Тфу ты! Опять забыл. У ведь ещё только утро. Что делается, что делается! Правитель в сердцах нажал на кнопку переговорного утройства.

- Слушаю, Ваша Гениальность! - тут же услышал голос референта.

- Как зовут мою жену?! - рявкнул Пантокрин Великий.

- Фаина Сазоновна, Ваша Гениальность!

Фаина. Точно. Так вот, как-то у Фаины соскочило сразу два чирея на самом интересном месте. Ни лежать как положено, ни сидеть. Это сейчас смешно все это вспоминать. А тогда было не до смеха. Знахари и колдуньи заговорить их не смогли. Пришлось обратиться к специалисту по чиреям хирургу Кислинину. Так он, хитрец, пока правитель Указ о назначении его своим советником по чиреям не подписал, все канючил мерзавец, все "сомневался" как их лечить. А назначил советником, вмиг вылечил. Сейчас ходит, бьет баклуши, а получает больше любого министра.

Правитель закрыл глаза, вспоминая былые времена. Раньше он мог сам и любой чирей заговорить и по два часа произносить речь без всякой бумажки. Сейчас такое даже представить невозможно. Но ведь было. Было! Дал задание нечистой силе создать элексир молодости. Но видно это даже ей не под силу. О-хо-хо! А тут ещё этот шпион. Он давно подозревал, что Остальной мир что-то против него затевает. И что только этим мерзавцам надо? Ведь полмира пользуется его дешевым болотным газом. Нет, все им мало! Вот, шпиона, негодяи, заслали. Никак не могут жить по-человечески. Хорошо, что у него создана отличная агентурная сеть, а так бы могли и взорвать город, к такой матери. Об этом даже подумать страшно. Но ничего, дай срок, они ещё его запомнят. Еще как запомнят!

Сегодня на восемь правитель пригласил к себе премьер-министра с докладом по шпиону.

Грязнов-Водкин выглядел хмурым и озабоченным. По всему, шпион оказался крепким орешком. По левую сторону от правителя сидел его старший советник по экономическим вопросам Рыжих Сергей Апполонович, по правую недавно назначенный старший советник по политическим вопросам Киндеровский Сюрприз Борисович. Премьер терпеть не мог Рыжих, давно метившего на его место. Просто не переваривал. И об этом правитель прекрасно знал. Рыжих был той самой козырной картой в его руках. Периодически отстраняя и вновь приближая его, он создавал напряжение в руководстве городом, необходимое ему для укрепления личной власти. Из троих явным любимчиком правителя все считали молодого Киндеровского. Но так не считал сам Пантокрин Великий. Всегда предупредительный, угодливый Киндеровский слишком напоминал правителю его самого в молодости, а потому из троих был самым опасным. В глубине его маслянных глаз всегда таилась хитринка. Был слишком умен, чтобы ему доверять.

После доклада Грязнова-Водкина наступила многозначительная пауза. Все ждали, что скажет правитель. А тот, честно признаться, растерялся. Шпион оказался настолько серьезным противником, что обычными методами выйти на его сообщников не удастся. Здесь нужен был какой-то неожиданный ход. Но ничего путнего в голову не приходило. Хоть ты тресни!

- Какие будут предложения? - правитель обвел хмурым взглядом собравшихся.

- Шпион при переходе границы уплатил таможенные пошлины? - отчего-то спросил советник Рыжих, буравя премьера взглядом. Глаза у него ещё в детстве были либо отморожены, либо очень сильно простужены, потому взгляд всегда оставался до неприличия наглым.

- А при чем тут это? - раздраженно ответил Грязнов-Водкин.

- Мы можем его привлечь за нарушение таможенного законодательства.

- Ему и сейчас можно вменить все статьи Уголовного кодекса, но это не поможет выйти на его сообщников.

- Н-да. Действительно. Я как-то ни того... - стушевался Рыжих, но тут же воспрянул духом и обратился уже к правителю: - А что если его интегрировать в наше, так сказать, сообщество?

Правитель укоризненно покачал головой.

- Будьте проще советник и к вам потянутся люди. Расшифруйте, что хотели сказать?

- Дать ему приличную должность, женить на этой бабе-суперменше...

- Женщине, советник, женщине, - поправил его правитель.

- Я и говорю, Великий, - кивнул Рыжих, - женить на этой сучке.

- Словом, вы предлагаете его купить? - спросил правитель.

- Вроде того.

Пантокрин Великий повернулся к премьеру, сказал заинтересованно:

- А что, мысль, по-моему, очень интересная?

- Сергей Апполонович судит о других людях, исходя из собственного опыта, - ехидно улыбнулся Грязнов-Водкин. - Но только шпион не покупается и не продается. Он фанатик, псих.

Правитель был крайне озадачен.

- Что же делать?

Премьер развел руками.

- Пока не знаю. Надо думать. Мы должны что-нибудь придумать. И мы придумаем.

- Ну да. Если долго мучиться, что-нибудь получится, - нехорошо рассмеялся Рыжих.

- А что если устроить ему побег? - подал голос Киндеровский.

Все недоуменно на него уставились.

- Вы вероятно пошутили, советник? - сочувственно проговорил правитель. Так разговаривают с неизлечимо больными, либо приговоренными к смерти.

От тона правителя Киндеровский несколько смутился, но лишь на мгновение. Затем, стал уверенно развивать свою мысль.

- Нисколько, Ваша Гениальность. Во-первых, все мы знаем, что он от нас все равно никуда не денется. Во-вторых, побег надо организовать таким образом, чтобы он бежал не один, а с нашим агентом.

- Так-так! - оживился премьер. - В этом положительно что-то есть. Вы хотите сказать, что он сам приведет агента, а следовательно и нас, к своим сообщникам?

- Вот именно, - кивнул Киндеровский.

- Что ж, предложение дельное, - вынужден был признать правитель. - То только все нужно сделать так, чтобы комар носа не подточил.

- Все будет в лучшем виде, - заверил его Грязнов-Водкин. - Это дело я поручу лично Кулинашенскому. Он специалист по таким делам. В молодости сам не раз бывал "подсадной уткой".

- Тогда за дело, - правитель прихлопнул по столу ладонью. - О ходе операции меня информировать.

- Безусловно, Великий, - заверил его премьер-министр.

3. В тюрьме.

Тюрьма в городе, как и все тюрьмы, была грязная, сырая, ужасная. То ли их строят на таких гиблых, сырых местах, то ли такова их природа? Непонятно.

Когда дюжие куклявые охранники, эти добровольные помощники смерти, притащили Орлова в камеру и бросили на нары, он тут же уснул сном праведника. Последние события окончательно его доконали. Даже "супершпионы" имеют право на отдых. Верно?

Сколько он проспал, Григорий не имел ни малейшего представления. Но проснулся от страшного зловонья. Открыл глаза. От увиденного ему стало не по себе. Буквально рядом лежал полуразложившейся труп и вонял так, что даже чертям бы стало тошно. Откуда он взялся? Очередные заморочки этого "милого" городка и населявшей его нечистой силы? Не иначе. Страшно захотелось курить. Орлов пошарил по карманам и обнаружил, что сигареты кончились. И тут услышал сиплый голос:

- Что ты ищешь, земеля? Сигареты?

Огляделся. Никого, кроме полуразложившегося рядом трупа. Орлов похолодел. Неужели голос принадлежал этому вот? Будто в подтверждение, труп зашевелился, сел на краю нар, свесив тонкие полусъеденные гниением ноги, кое-где виднелись даже кости. Он повернул к Григорию черное все в страшных язвах лицо. По-существу это было уже не лицо, но ещё не череп. Правая щека свисала большим лоскутом, обнажая зубы. На одном из коренных зубов золотая коронка. Но самое удивительное было то, что в темных, изъеденных гнилью глазницах этого полутрупа - полускелета неукротимой жизнью горели глаза. Картина была настолько ужасной и отвратительной, что Орлов невольно закрыл глаза. Ничего омерзительнее ему ещё не приходилось видеть! Сколько же можно испытывать его терпение? Нечисть поганая! Ощутил, как внутри поднимается волна злобы. И это было хорошим признаком. Голова сразу прояснилась, в ней появились свежие мысли. Главное - взять себя в руки и не поддаваться панике.

- Послушай, приятель, ты бы не мог немного отодвинуться? Невозможно дышать от твоей вони.

- Да?! - удивился он. - А я совершенно ничего не чувствую. Представляешь?!

- Ничего удивительного. Когда постоянно живешь в дерьме, то свыкаешься с запахом настолько, что перестаешь его замечать.

- Да, да, ты совершенно прав, - охотно согласился "труп".

- Откуда ты появился?

- Я был здесь всегда.

- Как так?

- Возможно у меня была другая жизнь, но только я её уже не помню. Да нет, жить вполне можно. Крыша над головой, кормят регулярно. Чего ещё надо? Только вот паразиты эти досаждают, спасу нет.

- Какие ещё паразиты?

- А вот, видел? - он распахнул прикрывавшие грудь лохматья.

И Орлов увидел белых, жирных, безобразных копошившихся червей. Это было уж слишком. Приступ тошноти сорвал Григория с нар и бросил к стоявшему в углу унитазу. Рвало его минут десять.

- Странно, - удивлялся меж тем труп, - отчего-то на этих паразитов все одинаково реагируют? Очень странно! А ты наверное шибко крутой, да?

- Почему ты так решил?

- А ко мне всегда садят самых крутых. После меня они сразу становятся мягкими, как валенок.

А ведь верно. Орлов мог терпеть и пытки, и побои, но одна мысль провести остаток дней в этой вот вони была невыносимой. Нет, надо обязательно вырваться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Григорий конечно же понимал, что все это ничто иное, как очередные штучки нечисти, но перебороть колом вставшее в горле отвращение не мог. И принялся тарабанить в дверь. Через минуту откидное окошко на двери открылось и в нем показалась заспанная физиономия стражника. Он добродушно рассмеялся.

- А вы, господин шпион, молодец! Целых восемь часов молчали. Нашего мертвяка до вас никто больше двадцати минут не выдерживал. Я и сам, грешным делом, никак не могу к нему привыкнуть. Стараюсь не смотреть. Такая погань! Тьфу!

- Отведи меня к своему начальству, приятель.

- Ну это само-собой, - кивнул он, открывая засов.

Сырой и затхлый воздух коридора показался Орлову самым вкусным, самым замечательным воздухом в мире. Все познается в сравнении. Это точно.

4. Статс-секретарь Бархан.

Старшему демону Бархану, имеющему ещё и высокий пост статс-секретаря и отвечающему за пятый уровень жизни, где отбывали повинность разного рода казнокрады, взяточники, муже - и женоубийцы и прочие мелкие и ничтожные личности, в такие вот дни, когда Земля входила в созвездие Водолея, было особенно худо. Худо ему было многие тысячи лет пребывания на первом уровне, но в такие вот дни - особенно. Голова буквально пылала, будто в ней чертенята костер свой развели, а в груди... Ох! В груди было больно до зубовного скрежета и такая клокотала звериная злоба и ненависть, что так бы всех порвал к шутам. Когда все это кончится?! Бессчетное количество раз задавал он этот вопрос, хотя заранее знал ответ - это не кончится никогда. Он обречен на вечные муки и страдания. Хоть волком вой, хоть землю жри от бессилия и безысходности - ничем не поможешь. Пятьдесят лет мнимого величия, непомерного самодовольства и великой гордыни на нулевом уровне, и бессрочные страдания здесь. Пропади все пропадом! Если бы он тогда знал, чем все закончится. Если б знал! Эти ничтожества пятого уровня своим примерным поведением могут заслужить перехода на последующие уровни жизни или, в крайнем случае, права умереть. Большие же злодеи лишены и этой малой малости, как смерть. Они не подлежат амнистии ни при каком раскладе.

Бархан когда-то имел человеческое имя. А эта кличка, ставшая его именем, возникла уже здесь. В день его рождения было знамение. Как говорила ему потом повивальная бабка Гурам, служившая ключницей у одного из вельмож фараоновых, небо тогда прочертила большая падучая звезда с хвостом в полнеба. А в год тот была большая беда. Громкие трубы кричали: "У-у-у, у-у-у!", - возвещая о постигшем людей несчастье. И воздух оглашался стенаниями и воплями умирающих. А темные египетские ночи освещались страшными кострами из сложенных штабелями человеческих трупов. Чума косила людей. Страшно было. Многие умерли. Он выжил. Повивальная бабка Гурам говорила, что у изголовья его колыбели стоял сам Господь. Это он спас его. Так и было. Только, что это за "Господь", он узнал много позже.

А потом Бархан вырос. Возмужал. Стал сильным и красивым с волосами до плеч и бородой. Тогда он пас овец на Горючей горе. Нет, Горючей - она стала потом. А тогда она звалась Лысой. Он пас овец на Лысой горе. Лежал под терновым кустом. Вдруг, куст загорелся пламенем ярким, но не сгорел. И затряслась гора. И возникло над ней густое облако. И повалил черный дым. И раскалились камни от жара великого. А в воздухе запахло серой. И возник большой огонь. И в огне явился Он. И сказал:

- Я есть твой Бог. И Бог отца твоего. И Бог отца отца твоего. И Бог всего народа твоего. А вы есть мои любимые чада. Если будете слушаться меня, я помогу вам стать первыми на Земле. А тем, кто будет противиться этому, пошлю великие беды. А ты будешь первым среди царей и уподобишься Богу. О тебе будут сложены легенды. И ты будешь почитаем во всех народах Земли. Иди и скажи народу своему - Я пришел!

И наполнилось сердце Бархана великой радостью и великой гордостью, что пал на него выбор Господа. И сошел он с горы и рассказал народу своему о встрече с Богом. Сказал, что отныне могучая длань Господа простирается над ними. Она и защитит их, и укажет верный путь к славе, богатству и могуществу.

Но не поверили многие, даже родной его брат не поверил. И тогда явился народу сам Господь в грозном обличье своем и сказал:

- Он сказал правду. Я Бог ваш. А он - мой помазанник. Слушайтесь его.

И тогда поверил народ и пошел за Барханом. И тот повел его в конец пустыни, а Бог был впереди и указывал путь. Там стали жить. Много раз встречался Бархан с Богом, внимая заповеди его. А потом учил свой народ жить по заповедям Бога. И смутил разум людей. Поверили они, что являются избранниками Бога и сильно возгордились. И стали жить по заповедям этим. После много было чего: и мор, и войны, и расселение по другим народам. Но свято чтили они заповеди Господа своего, верили, что будут управлять миром.

Лишь на суде Создателя Бархан понял, что господь, смутивший его, есть сам сатана. И понял еще, что гордыня - есть самый великий грех перед Космосом. Но уже ничего нельзя было исправить. За деяния его назначили Антихристом, обрекли на вечные муки и страдания. Но больше всего терзало его душу раскаяние перед народом своим, что смутил их разум гордыней непомерной. Как хотел бы он искупить свою вину и открыть народу своему правду. Но он не мог этого сделать. Таковы законы Космоса. Каждое благое намерение лишь увеличивало его душевные и физические страдания. Он хотел делать добро, а вынужден был творить зло. И он возненавидел свой народ, слепо идущий за сатаной. И возненавидел другие народы, поклоняющиеся ему. Лучшим местом на Земле для него стали пустыни. Он вызывал суховеи, гнал пески и радовался, видя как пустыни поглощают все новые, некогда цветущие пространства. Он мечтал со временем превратить Землю в сплошную пустыню. Тогда он и был прозван Барханом. Он люто ненавидел своего хозяина, но обязан был ему служить. Со временем новые, более страшные злодеи сменяли его на постах и он дошел до простого демона, чему был только рад, так как с понижением в должности, ослабевали и муки его. Но новый дьявол, сменивший прежнего, приблизил его к себе, назначив на должность статс-секретаря и поручив возглавить пятый уровень жизни.

От мрачных воспоминаний и размышлений Бархана оторвал секретарь Самого, сообщивший, что его вызвает Хозяин.

Нового хозяина пяти первых уровней жизни здесь, как и при его биологической жизни, называли "бесноватым фюрером" (за глаза, конечно). Он не избавился от своих дурных земных привычек. Наоборот, они здесь лишь увеличились. Он постоянно бегал, совал везде свой несимпатичный нос, размахивал руками, кричал, топал ногами, стучал по столу кулаком. Бархан очень его не уважал, даже презирал. И, глядя на кривляния дьявола, невольно думал: "Как мог этот неумный и ничтожный человечишка завладеть умами миллионов, внушить им мысль о превосходстве арийской расы, всучить в руки оружие и направить завоевывать мир? Уму непостижимо! Да, мельчают нынче вожди и деградируют народы. Похоже, скоро мир придет к общему знаменателю, за которым - мрак, холод и пустота. Скорее бы." Когда Фюрер бывает на Земле, то либо принимает облик прежнего дьявола, либо романтический образ главного злодея, созданный литераторами, понимая всю тщетность попыток завладеть душами людей в своем настоящем облике. Слишком свежа ещё была у людей память о нем.

Дьявол сидел за своим огромным столом и смотрел на вошедшего враждебно и настороженно. Его одутловатое бледное лицо подергивалось в нервном тике, выпуклые глаза были все сплошь в красных прожилках. Бархан понимал, какие адские муки тот постоянно испытывает. По существу, он - самый несчастный человек в Солнечной системе. Но сочувствия в Фюреру не испытывал. Нет. Лишь злорадство. Думал:

"Мало тебе еще, сукин сын, за все твои мерзости, за непомерную гордыню твою. Мало."

- Ты где это пропадаешь, нахал?! - заорал хозяин, выкатывая глаза и брызжа слюной. - Почему тебя трижды приходится вызывать?

Фюрер любил подобные провокации, любил когда перед ним оправдывались.

Бархан выдержал его взгляд, умехнулся, дерзко ответил:

- Ты что-то путаешь, Фюрер. Я прибыл по первому твоему, так сказать, зову. - У демона не было настроения прогибаться перед этой сволочью. Было желание хоть чем-то ему досадить.

- Что?! - вылетел из-за стола бесноватый хозяин. - Какой я тебе, козел, фюрер?! Совсем обнаглел, мать твою. - Он забегал по кабинету, заразмахивал руками, затопал ногами. Подбежал к столу и трижды ударил по нему кулаком. - Мудак, так перетак!

Исчерпав таким образом весь свой арсенал методов "убеждения", дьявол сразу успокоился и, озадаченно глядя на Бархана, спросил:

- Ты что, такой крутой, да? Такой продвинутый?

Он любил испытовать в разговоре с подчиненными новые жаргонные словечки, придуманные демоном, отвечающим за литературно-художественную часть ада, ещё до того, как тот внедрит их в новую современную литературу на Земле или в общение между людьми.

Бархан пожал плечами, равнодушно ответил:

- Есть малость.

- Ты, Бархан, никак хочешь, чтобы я тебя назначил своим заместителем. Меня уже давно просит антихрист подсмотреть ему замену.

У Бархана похолодело все внутри. Худшего наказания, как продвижение по службе, здесь трудно было придумать. И хотя он знал, что решение принимается ни этой сволочью, а Высшим советом при Создателе, но сатана был членом Совета и к его голосу прислушивались. А потому, усмирив свой гнев, изобразил на лице покорность и смирение, склонил голову и виновато сказал:

- Простите, сир! Я погорячился.

- Тот-то же, мать твою! - усмехнулся дьявол. И после довольно продолжительной паузы сказал: - И все же, Бархан, ты своим поведением заслуживашь должности главного черта. По моему, основоположник марксизма слишком на ней засиделся. Надо дать человеку некоторое послабление. Ты как считаешь?

Бархан промолчал, так как понимал, что любое, сказанное им слово в данной ситуации может сыграть против него.

- Собирайся в командировку, - распорядился дьявол.

- Куда? - поинтересовался Бархан.

- В город. Посмотришь там что к чему. Потом доложишь.

- Хорошо, сир.

"Дался ему этот вшивый город!" - с раздражением подумал Бархан, покидая кабинет хозяина. Он не любил бывать в городе. Терпеть не мог идиота Пантокрина и всю камарилью. Этот мерзкий правитель напоминал Бархану самого Фюрера, только, разумеется, в гораздо меньших масштабах. Этакий уездный маленький фюрер. Однако, приказ есть приказ. Приказ начальства - закон для подчиненного. Вот именно.

Через десять минут он уже был в городе и обнаружил, что Пантокрин начал новую кампанию борьбы со "шпионом Остального мира". Ну, не придурок ли?! Роль шпиона была отведена парню Григорию Орлову, тезке некогда знаменитого на Руси графа. Парень оказался настолько щустрым и удачливым, что здорово пощипал нервы не только Пантокрину с приспешниками, но и нечистой силе. Симпатии Бархана были полностью на его стороне, но он представлял силы зла и не имел права ни словом, ни делом помочь Орлову. Наоборот, вынужден был помогать негодяю Пантокрину. Бархан долго мучился над дилеммой - как ему поступить, пока его голову не посетила счастливая мысль: "А что если предложить Самому заменить Пантокрина этим вот парнем?" Мысль показалась ему настолько интересной, что он тут же принялся досконально изучать ситуацию в городе, чтобы потом использовать её в разговоре с Орловым.

Утром следующего дня он уже был на докладе у Сатаны.

5. У начальника тюрьмы.

В кабинете начальника тюрьмы, первое, что обращало на себя внимание, так это ноги, торчавшие из-под стола как раз в том месте, где должен был сидеть начальник. Обуты ноги в великолепные, сияющие глянцем, сапоги. Врывавшиеся в окно солнечные лучи, отражаясь в голенищах, светлыми бликами играли на унылых, выкрашенных в серо-болотный цвет стенах.

- Кто там? - раздался натуженный голос из-под стола.

Стражник вытянулся, отдал ногам начальника честь, проорал:

- Я, вашбродь, шпиона привел!

Ноги изчесли. Вместо них показалась полная, круглая, красная от прилива крови, улыбающаяся, видно очень чем-то довольная, физиономия.

- А, господин шпион! Рад вас видеть! Давно жду. А я тут это... Я, видите ли, рак.

- Вот как?! - "удивился" Григорий. - Тогда я, с вашего позволения, буду лебедем.

- Ой, да вы шутник! - воскликнул начальник тюрьмы и принялся смеяться. Смеялся до слез, до икоты.

Веселым человеком был этот начальник тюрьмы. И шутки понимал. Надо же!

- Вы меня неверно поняли, - сказал он, отдышавшись. - Рак я по гороскопу. А советник нашего Наисветлейшего Правителя по гороскопам сказал, что раки сегодня должны как можно больше стоять на голове. Только в таком положении у нас, раков, появится возможность додуматься до чего-нибудь гениального.

- Ну и как, додумались?

- Пока нет, но время у меня ещё есть.

- Желаю успеха!

- Спасибо! Вы хотели меня видеть?

- Да. Прошу перевести меня в другую камеру и обеспечить участие в моем деле адвоката.

Начальник тюрьмы сокрушенно вздохнул и развел руками.

- К сожалению, не могу выполнить ни одну из ваших просьб. Перевод ваш в другую камеру возможен лишь при условии полного признания. Адвоката же не могу вам предоставить в виду их отсутствия. Они уже давно разбрелись кто куда. Кто ушел в прокуроры, кто в палачи, а кто стал просто обывателем. И то верно, кому охота защищать преступников?

- А вы не допускаете, что человек может быть арестован по ошибке, что он не совершал преступления?

- Не совершал этого, совершил другое, - философски изрек начальник тюрьмы, продолжая цвести и пахнуть сытостью и благополучием. - Я не встречал ещё человека, который бы ни разу в своей жизни не совершил какого-нибудь преступления.

- Впервые встречаю такого умного начальника тюрьмы, - улыбнулся Орлов.

Слова Григория очень понравилось начальнику тюрьмы. Он даже сощурился от удовольствия и совсем стал походить на разжиревшего и ленивого, гревшегося на солнце, котищу, Того и гляди вот-вот замурлыкает. Начальник тюрьмы долго аппетитно пережевывал слова, пока, наконец, не выпленул:

- Место здесь такое - располагает к философствованию.

- Тогда почему бы вам не пойти в добровольные напарники в мертвяку? Не подкрепить, так сказать, теорию практикой? Он, по всему, тоже большой философ.

Настроение начальника тюрьмы резко изменилось.

- И это все, что вы хотели мне сообщить? - проговорил он холодно. Повернулся к стражнику. - Увести!

Перспектива вернуться к зловонному трупу Орлова явно не прельщала. Нет. Хватит ереси и вольнодумства. Хватит. Пора становиться взрослым и законопослушным. Однако, как он себя не уговаривал, все же не упустил случая съязвить:

- По-моему, вы, господин начальник тюрьмы, сегодня недостаточно стояли на голове, потому и допускаете подобные решения.

Лицо шефа тюрьмы вновь стало багрово-красным, словно он послушался совета Орлова и тут же перевернулся, как песочные часы. Затем кожа лица сморщилась и стала благополучно стекать, как когда-то у шофера автобуса, к нему на колени. Начальник этого мрачного заведения тоже оказался куклявым.

- Вы его очень расстроили, господин шпион, - сказал стражник, равнодушно следя за происходящим.

- Что же делать?

- Скажите ему что-нибудь приятное.

Орлов решил воспользоваться советом стражника и, обращаясь к уже обнажавшемуся черепу, сказал:

- Вы меня не так поняли, господин начальник тюрьмы. Я хотел сказать, что готов дать признательные показания.

И действительно, начальник в одно мгновение стал прежним - реальным, благополучным и улыбающемся.

- Вы это серьезно? - с сомнением и надеждой спросил.

- Абсолютно!

- Чудесно! Великолепно! - воскликнул он, подскакивая в кресле от возбуждения. - Я вас слушаю, господин шпион.

- Я хотел бы изложить их письменно.

- Какие могут быть разговоры! Ноу проблем, господин шпион!

Начальник тюрьмы был сейчас сама любезность. Ему уже, как до него премьеру, рисовались радужные перспективы будущего. Орлов был для него тем единственным шансом в жизни, тем счастливым случаем, который выпадает только раз.

- Только мне нужны соответствующие условия.

- Создадим, - тут же заверил он.

- К тому же у меня кончились сигареты.

- Обеспечим.

- И еще. Когда я пишу, то обычно пью кофе.

- Какой предпочитаете? - угодливо по-лакейски спросил он. - В зернах? Растворимый?

- В принципе, все равно, лишь бы хороший.

- Банку "Фолджерса" господину шпиону из моих запасов! - приказал начальник тюрьмы стражнику.

- Слушаюсь, вашбродь! - заорал тот, вытянувшись.

- Да, и распорядитесь, чтобы мне в течении суток не мешали.

- Не извольте беспокоиться, господин шпион. - Начальник тюрьмы повернулся к стражнику, распорядился: - В камеру 13-бис господина шпиона.

- Слушаюсь, вашбродь!

- Это наша лучшая камера, - пояснил Григорию начальник тюрьмы, масляно улыбаясь. - Желаю плодотворно поработать!

Он сам проводил Орлова до двери и долго тискал ему на прощание руку своей пухлой и потной ладонью. Григорий невольно усмехънулся. Куклявый начальник тюрьмы был таким же непроходимим тупицей, как и его куклявые подчиненные и также, как они, наивен.

"Дай только срок, я тебе такое сочиню, что навек меня запонишь, философ ты втюрьмерощенный. Ничего другого, к сожалению, обещать не могу, но это я тебе устрою. Это точно!" - решил Орлов и бодро зашагал к выходу.

Камера 13-бис (Григорий про себя отметил, что ему здесь везет на тринадцатый номер) представляла собой обычную однокомнатную квартиру с ванной, туалетом и прочими удобствами. Еле слышно работал кондиционер, потому воздух был нежен и сладок, как Танин поцелуй. Как же узнать где она содержится? Милая, славная суперменша. Как же он, Орлов, по ней соскучился! Увидятся ли? В этом сумасшедшем городе ничего нельзя сказать определенно. Здесь все построено на абсурде и абсурдом погоняется. Здесь летают автобусы, а люди разлагаются прямо на глазах. Да и люди ли они? И вообще, откуда он взялся - этот город, набитый, как бочка селедкой, нечистью? Может быть он послан ему в наказание за прожитые, скажем прямо, не совсем праведно тридцать лет? За его безверье? Орлов не знал. Но только эти два дня заставили его о многом задуматься. Честно.

На письменном столе стоял термос с кипятком, банка кофе, чашка и ваза с печеньем, лежали пять пачек "Мальборо", аккуратная стопка писчей бумаги и две авторучки с черной и красной пастой.

Орлов с великим наслаждением выкушал чашку кофе, закурил, лег на диван, расслабился.

6. Второе Великое видение Максима.

И была площадь. И была толпа. Огромная. Притихшая. Благоговейно внимающая его слову. А слабый и немощный голос Максима каким-то волшебным образом был услышан каждым благодарным слушателем.

- Братья и сестры! - говорил он, - доколе будете вы пребывать в тенетах сатаны, веселить, радовать и ублажать его?! Очнитесь, сбросьте с себя сатанинские путы и обратите помыслы свои к Создателю, откройте ему свои заблудшие души. Ибо только в служении ему вы познаете истинную радость земного бытия, счастье приобщения в великому. Я послан Создателем, чтобы спасти ваши души, очистить их от скверны, наполнить любовью и смыслом и вывести вас на дорогу добра, справедливости и благочестия. Верите ли вы мне, братья и сестры?

- Да! - выдохнула толпа.

И забилось громовое эхо по улицам и закоулкам этого древнего южного города, вселяя в души обывателей тревогу и смятение. И взмыла в небо несметная стая встревоженных голубей.

Максим продолжал:

- Сатана, презрительно и высокомерно взирающий на вас, уже вершит тризну по вашим душам. Он пьет вашу кровь, братья и сестры, из страшного кубка, самодовольно хохочет и вопиет: "Конец пришел бессмертной душе! Алчная плоть сожрала её, сожрала без остатка!" Но только слишком рано князь тьмы празднует победу. Слишком рано! Поклянемся же, братья и сестры мои, защитить наши бессмертные настродавшиеся души, не отдать их на поругание поганым! Ответим же сатане нашим троекратным: клянемся!

- Клянемся! Клянемся! Клянемся! - прозвучало тысячеголосо.

И заметались по небу черные тучи и сгинули прочь. И закричало в страхе в рощах и дубравах воронье. А люди стали спешно распахивать окна своих жилищ, радуясь приходу солнца. И снизошла на их сердца великая радость. И посетила их заблудшие души благодать.

Но в это время выросли рядом с Максимом два дюжих полицейских, надели на него наручники и повели в полицейский участок, а затем поместили в тюрьму. Много издевательств и унижений довелось ему вынести. Но он не роптал. Он уже давно свыкся с этим.

А потом Максима повели на суд. Пожилой судья в черной мантии и черной же шутовской шапочке бесцветным голосом монотонно и нудно читал обвинение Максиму. Затем, обратя к нему усталое, похожее на моченую грушу лицо, спросил равнодушно:

- Вам ясно в чем вы обвиняетесь?

Максим встал и, поклонившись ему, сказал:

- Да, брат.

- Какой я вам брат! - с глухим раздражением проговорил судья. Обращайтесь ко мне как положено - Ваша честь.

- Извините, но я вовсе не хотел вас обидеть. Все люди братья, так как являются сынами единого Творца.

Но судья был опытным человеком и не стал вступать в дискуссию с подсудимым.

- Признаете ли себя виновным?

- Нет, брат.

Лицо судьи побагровело, но он промолчал, сделав вид, что не заметил непочтительного к себе обращения.

- Почему?

- Все это досужие вымыслы слуг дьявола. Именно сатана владел умами и сердцами людей, вершивших это черное дело.

- Но разве не вы на площади призывали людей к неповиновению властям?

- Если призыв к служению Создателю, вы называете - неповеновением властям, то да, признаю.

Битком набитый зал встретил слова Максима громом аплодисментов. Напрасно судья истово стучал молотком по столу, грозил удалить всех из зала. Его никто не слышал. Поняв тщетность попыток навести порядок, судья устало откинулся в кресле и с лютой злобой и ненавистью смотрел на людей, рукоплескавших подсудимому. Это был взгляд сатаны, вдруг почувствовавшего, что теряет власть над людьми. Эти уже повернулись к нему спиной, их лица обращены к Создателю. И всему виной этот жалкий проповедник с ликом страдальца.

Когда в зале воцарилась тишина, судья был не в состоянии продолжать допрос и предоставил это сделать прокурору - молодому и самоуверенному двухметровому гиганту. Прокурор все допытывался у Максима, каким образом тот без визы и заграничного паспорта оказался в их городе.

- Вы считаете, брат, чтобы нести слово Создателя людям мне непременно нужна была чья-то виза или заграничный паспорт? - ответил Максим вопросом.

В зале раздался смех, аплодисменты. Поддержка людей была особенно приятна Максиму, трогательна, ещё более укрепляла веру в правильности избранного им пути. Ради этого, можно терпеть не только унижения и издевательства слуг сатаны, но, если понадобиться, взойти на плаху.

И растерялся самоуверенный гигант, стал жалок и смешон, затравлено смотрел то в зал, то на Максима.

- У нас есть свидетели, что вы говорили на площади, будто вера в нашего Иисуса Христа - есть деяние сатаны?! - истерично закричал прокурор. Его ноги не выдержали громадной тяжести тела, подогнулись, и он плюхнулся на стул, в страхе ждал, что скажет на этот раз подсудимый.

- Я и сейчас этого не отрицаю, - спокойно ответил Максим. - Лишь изощренный ум сатаны мог придумать такое - сделать из людей богов и заставить народы пойти за ними. Будда, Алах, Иешуа - хитрый и коварный замысел сатаны, чтобы разъединить народы, посеять между ними вражду и ненависть. Вспомните, сколько погибло людей в братоубийственных войнах за истинность веры. И разве мы не видим сейчас свидетельств тому же? Вы когда-нибудь наблюдали религиозный фанатизм в действии? Нет ничего ужаснее. Религиозный фанатик за веру ни перед чем не остановится, он способен распять младенца. Несть числа различным религиозным кланам, сектам и группам, этим ловцам душ человеческих. И все они утверждают, что именно они последняя инстанция в споре за истинность веры. Никакого инакомыслия они не терпят, любое возражение тут же объявляется крамолой, а человек, вставший на их пути, подлежит уничтожению либо жестокой расправе. И вы говорите это есть бог? Если это так, то этот бог - есть сатана и человечество уже давно и прележно ему служит. Этот путь ведет в некуда к всеобщей гибели рода человеческого. И лишь вера в Создателя, Отца всего сущего на Земле и в Космосе может нас спасти. Вера эта наполнит наши души добром, благодатью, великой радостью и великим смыслом. Создатель един, у него нет и не может быть посредников. Открыв ему свои сердца и возлюбив Отца своего, мы возлюбим и друг друга, ибо все мы дети его и нам нечего делить. И тогда будет посрамлен и побежден сатана. А каждому человеку откроется великое таинство бытия.

Вскочили люди в зале после этих слов и выдохнули как один громовое:

- Свободу!! Свободу Максиму! Свободу Учителю!

И вскочили со своих мест присяжные заседатели и противу правил вскричали:

- Невиновен!

А на площади у суда его уже поджидала многотысячная толпа, скандировавшая:

- Слава!! Слава нашему Учителю!

И заплакал Максим светлыми слезами радости и счастья от переполнявших его душу чувств.

К исходу дня он вышел на окраину города. Впереди его ждали новые города, новые страны и народы. А это значит - новые трудности, невзгоды и испытания. Но он ни разу не усомнился в правильности выбранного им пути, ни единожды не дрогнуло его сердце. Путь правды и истины никогда не бывает легок.

К Максиму подошли двенадцать юношей. Сильны и прекрасны были их молодые тела, а устремленные на него взоры, светились решимостью и отвагой. Вперед вышел старший из них и, поклонившись Максиму, сказал:

- Меня зовут Джоном, Учитель. Мы решили посвятить жизнь твоему делу. Можно ли нам пойти вместе с тобой?

- Но осознаете ли вы как труден будет этот путь?

- Да, учитель.

- Что ж, я не вправе вам этого запретить. Вы сами выбрали свою судьбу.

И он зашагал вперед. Они двинулись следом. Максим был горд и счастлив. Теперь у него есть ученики. И даже если он погибнет, они продолжат его дело.

7. Заманчивое предложение.

Орлов не спешил с "признательными" показаниями. Появилась возможность немного отдохнуть от всей этой чертовщины, пыток, избиений, и он решил её использовать. Он лежал на диване и предавался сладким мечтам о своей любимой, о том, как они непременно вырвутся из этого города-призрака и обвенчаются в церкви. Как это будет замечательно и торжественно! Будет много солнца, улыбок, цветов. Вот они с Таней стоят у пылающего червонным золотом иконостаса и представительный батюшка с окладистой бородой, в красивой, праздничной ризе, строго глядя на Орлова, спрашивает его: "Раб Божий Григорий, согласен ли ты взять в жены рабу Божью Татьяну?" "Да-а-а!" - кричит Григорий что есть мочи. И от этого крика в парадное васильковое небо поднимается несметная стая белых голубей, а церковный хор, будто очнувшись от летаргического сна, громко поет: "Алилуйя!", возвещая миру о рождении на Земле новой счастливой семьи.

Вдруг, дверь открылась и стражник грубо втолкнул в камеру ...Таню. Орлов глазам своим не верил. Это была она, его любимая, ради которой он был готов стерпеть все муки адовы. Но, Боже, что с ней сделали эти сатрапы?! Под правым глазом огромный синяк, из разбитой губы по подбородку текла кровь. Платье порвано в клочья. Все тело в садинах и кровоподтеках. Как же они подняли руку на этакую красоту?! Нелюди! И сердце его задохнулось жалостью и нежностью к ней.

- Таня! Танечка! Любимая! - Он бросился к девушке, обнял, прижал к себе, осыпая её лицо поцелуями. - Что они, изверги, с тобой сделали!

- Гришенька! Родной мой! Живой! Как я рада! - говорила девушка слабым дрожащим голосом, отвечая на его поцелуи. - А я так волновалась, так волновалась! Как ты, Гришенька?! Они тебя пытали?

- Все нормально, Танюша! Все хорошо! Как я рад, что снова вижу тебя!

Она плакала и смеялась от переполнявших её чувств и сквозь слезы говорила:

- А я как рада! Ты даже представить себе не можешь, - как рада! Я боялась, что мы больше никогда не увидемся!

И тут Орлову в облике девушке показалось что-то очень странным. Что? Глаза! Она говорила нежные, прочувствованные слова, она плакала, а её прекрасные ярко-синие глаза оставались холодными, безжизненными, даже злыми. Он похолодел. Сердце его упало. Значит, все это притворство?! Притворство и ничего более. Она здесь по заданию того же Пантокрина. И прежде она притворялась, и сейчас разыгрывает спектакль, рассчитанный на наивного простофилю. Она нашла верный объект для своих актерских опытов. Очень правильный. Как же он раньше этого не заметил? Нет, у него как-то появлялась такая мысль, но он тут же её прогнал. А зря. Мысль эта нашла сейчас свое полное подтверждение. Что же ей от него надо? С какой целью она явилась к нему сейчас?

Орлов отстранил девушку, холодно спросил:

- Таня, скажите, с каким заданием вас ко мне прислали?

- Ну, это сразу в двух словах не расскажешь, Григорий Александрович, ответила "Таня" густым баритоном, превращаясь в довольно странного субьекта, высокого, слегка сутулого, с худым длинным и подвижным лицом. Умные серые глаза господина смотрели на Орлова насмешливо и безмятежно. Одет он был в черный фрак и целиндр. В руках у него была изящная трость из орехового дерева с золотым набалдашником. И Григорий понял, что видит перед собой одного из высших представителей сатанизма.

- Что, не ожидали?! - весело сказал господин и рассмеялся сухим и желчным смехом. Смех этот производил странное впечатление. От него у Григория мороз пошел по коже. Господин сел в кресло, закинул ногу на ногу. Обнаружив какой-то недостаток, достал носовой платок, вытер им, казалось, безукоризненный глянец лаковых туфель, громко высморкался в него и вновь спрятал платок в карман. Откинулся на спинку кресла, достал из внутреннего кармана фрака огромную сигару, раскурил и принялся с интересом рассматривать Орлова.

А Григорий был рад уже от того, что это была всего-навсего очередная проделка нечистый силы. И мучился тем, что смог так дурно подумать о своей любимой. Как же он посмел до такого додуматься?! Идиот!! Нет и не может быть ему после этого прощения!

- А вы, Григорий Александрович, молодцом! - похвалил Орлова господин и выпустил густую струю дыма к потолку. - Быстро вы меня раскололи.

- Кто вы такой? - неприязненно спросил Григорий.

- Ах, да! Я ведь забыл представиться. Прошу покорнейше меня извинить. Все эти перелеты пагубно действуют на мою нервную систему. - Он встал, по кавалерийски прищелкнул каблуками, отвесил короткий поклон. - Старший демон, статс-секретарь Бархан, к вашим услугам. Очень приятно с вами познакомиться, Григорий Александрович!

- Вы извините меня, господин Бархан, что не могу вам ответить тем же. Если бы я сказал, что рад нашему знакомству, то вы первый бы усомнились в моей искренности. Верно?

- Будем считать ваши слова прелюдией к откровенному разговору. Согласны?

- Согласен, - кивнул Орлов. - А что у вас за должность такая статс-секретарь?

- Это одна из самых высоких чиновничьих должностей, - с гордостью ответил Бархан. - Я состою при Хозяине как бы демоном по особым поручениям.

- Насколько я успел понять, ваш хозяин - сатана?

- У него множество всяких имен: Люцифер, Воланд, Мефистофель, дьявол, сатана, князь тьмы. Да, это он.

- Следовательно, если есть он, значит, есть и Бог?

- Ну, конечно же есть. Ничтожнейшая, скажу вам, личность! Носится со своим милосердием, как с писаной торбой. Будто кому-то оно нужно - его милосердие. Хозяин бы давно с ним покончил, если бы его не защищал сам Создатель.

- И с каким же заданием вы прибыли ко мне, господин Бархан? - спросил Григорий, внутренне концентрируясь на борьбу, так как понимал, что столь важная особа мира зла не мог явиться лишь для того, чтобы с ним познакомиться.

- А вы парень не промах, Григорий Александрович, - одобрительно проговорил демон, стряхивая пепел сигары прямо на пол. - Как говорят у вас весьма остроумные люди - "на ходу подметки рвете".

- И все же вы не ответили на вопрос, господин Бархан.

Демон огляделся, ища куда бы ему положить окурок сигары и, не найдя ничего подходящего, просто-напросто её проглотил. Все эти "фокусы" представителя тьмы начали уже раздражать Орлова. Он чувствовал, как в груди забродила злая сила, готовая в любой момент вырваться наружу какой-нибудь непредсказуемой выходкой.

- Да уж конечно не только ради ваших прекрасных глаз, милейший, наконец ответил Бархан.

- А для чего вам понадобился весь этот пошлый спектакль?

- Какой спектакль? - не понял демон.

- С превращением в Таню?

- Ах, это? - Демон заливисто рассмеялся. - Исключительно из вредности своего характера, Григорий Алескандрович. Исключительно. Не могу отказать себе в удовольствии над кем-нибудь подшутить. Мне уж не раз и от Хозяина влетало за подобные, с позволения сказать, шутки. Но все что об стенку горох. Видно, таким горбатым уродился. - И, вдруг, без всякого перехода громко зарыдал. По лицу его катились натуральные и весьма обильные слезы. У демона было разнесчастное лицо. Громко всхлипывая и заламывая руки, он, будто играл пошлую трагикомедию, заголосил, как профессиональная плакальщица над усопшим:

- Простите меня, голубчик! Умоляю! Бес попутал! Не губите, родимый, беспутнего демона в расцвете лет! Пощадите! Я больше не бу-у-уду-у! Чеслово не бу-у-уд-у!

- Прекратите ерничать! - вспылил Орлов.

- Нет-нет, и не уговаривайте! - продолжал юродствовать демон. - Дайте слово, что вы не расскажите о моем недостойном поступке Хозяину?

- Прекратите! - прокричал Григорий, уже готовый броситься на Бархана с кулаками.

- Нет, вы дайте слово, - настаивал демон, продолжая громко плакать.

- Где же я его увижу?

- Нет, вы мне пообещайте, что ничего ему не скажите.

- Хорошо. Обещаю, - сдался наконец Орлов.

Бархан сразу успокоился, радостно заулыбался, бросился на колени перед Григорием, стал униженно целовать его руки, восклицая:

- Спасибо, благодетель! Есть же ещё благородные люди в своем Отечестве! Ваш поступок делает вам честь, господин Орлов! Бархан век этого не забудит!

- Вы с ума сошли! - вскричал Григорий, вскакивая и отдергивая руки.

- Да, сошел. Только-что сошел. - Демон указал рукой на кресло, где только-что сидел. В нем лежала голова Бархана и истошно вопила:

- Карул!!! Держите его! Держите моего хозяина мерзавца! Он опять от меня сбежал!

Григорий перевел взгляд на Баркахана. Голова у того отсутсовала. Тело беспомощно размахивало руками, а на страшной с неровными рваными краями шее пузырилась кровавая пена. Орлов обессиленно опустился на диван. Голова у него кружилась. Подташнивало. Умом он понимал, что демон пытается его запугать, вероятно это входит в его план, но побороть чувство страха и омерзения, не смог и невольно закрыл глаза. А когда их вновь открыл, то увидел Бархана развалившемяся в кресле и курящим новую сигару. Он смотрел на Орлова насмешливо и одновременно сочувственно. Неожиданно доверительно-ласково спросил:

- Скажите, Гришуня, вы любите Таню?

- Да. - ответил Орлов, сбитый с толку вопросом демона. - А в чем дело? Почему вы об этом спрашиваете?

- Да нет, ничего. Просто спросил, - ответил Бархан уклончиво, стараясь не встречаться взглядом с Григорием.

Орлов ощутил, как все его тело содрогается мелкой неприятной дрожью, на лбу выступил липкий холодный пот. С каждой секундой тревога за судьбу любимой нарастала.

- Вы от меня что-то скрываете? - спросил он и почувствовал, что язык плохо его слушается.

- Ну, отчего же... - Бархан был в явном замешательстве и не знал, как ему выйти из щекотливой ситуации. - Красивая, говорю, была девушка. Замечательная!

Страшный смысл слова "была" моментально дошел до сознания Орлова. Забыв все на свете, он вскочил на ноги и, издав какой-то зверинный рык, ринулся вперед на Бархана, схватил его за грудки и принялся трясти, приговаривая:

- Ах ты, гад ползучий! Говори, сволочь, что ты с ней сделал?!

Бархан сделал вид, что здорово напугался. Лицо его сморщилось до того, что стало напоминать печеную грушу, глазки заслезились.

- Ой, не надо, дяденька! - вновь завыступал этот мерзкий фарисей. Больно ведь! Пошто, дяденька, деретесь-то?! Чего я такого сказал-то? То, что Таня красивая девушка? Так это вам, дяденька, каженный куклявый скажет. Ой, не надо, дяденька! Я буду Самому жалиться?

- Ты сказал: "Была", гнусный шут?! - вскричал Григорий, продолжая трясти демона.

- Ну да, сказал, - холодно проговорил Бархан, восстанавливая статус-кво блистательного вельможи, обремененного высокой должностью и положением в сатанинском обществе. Он легко оторвал руки Орлова и толкнул его на диван. Демон стряхнул пепел на пол, поправил фрак, полюбовался глянцем лаковых туфель и, оставшись довольным, продолжал: - Красота категория вечная. Она была, есть и будет. Если, конечно, вы будете вести себя соответственно.

- Так значит Таня жива?! - с надеждой спросил Григорий.

- Странные вопросы вы задаете, Григорий Александрович, - недовольно пробурчал Бархан. - И вообще, вы меня разочаровали, милостивый государь. Я считал вас вполне воспитанным интеллигентным молодым человеком. А вы ведете себя, простите великодушно, как какой-нибудь разбойник с большой дороги или вокзальный бомж. Никакой выдержки и самообладания. Стыдно!

- Скажите - она жива?! - взмолился Орлов.

- Кто?

- Таня?!

- А при чем тут Таня?! - удивился демон. Ему, по всему, доставляло удовольствие издеваться над Григорием. - Я веду речь, в данном случае, о вас, Григорий Александрович. Нда-с, о вас. Лично вы меня беспокоите, ваше физическое и нравственное состояние. Я даже стал сомневаться, что с вами вообще можно иметь какое-либо дело.

А Григорий чувствовал от всего этого идиотского разговора смертельную усталость и чудовищную пустоту внутри. Голова была тяжелой и плохо соображала. Ему сейчас хотелось лишь одного - чтобы все поскорее кончилось.

- Но вы ведь сами только-что сказали, что Таня была? - проговорил он равнодушно. - Это слово предполагает прошедшее время.

- А кто может провести четкую грань между прошлым и настоящим? Вы? Очень в этом сомневаюсь. А Таня... Таня, в отличие от вас, Григорий Александрович, очень воспитанная и благоразумная девушка. А уж какая красавица, ни мне вам говорить. Удивительная красавица! На мой взгляд - вы её недостойны. Просила меня вам кланяться.

- Спасибо! - униженно поблагодарил Орлов демона и, вдруг, заплакал. "Господи, когда все это кончится!" - подумал он с тоскою. Сейчас даже известие о том, что Таня жива-здорова и передает ему привет, его не радовало. Потому как не было веры этим властителям тьмы и их нечистой силе. Он ощущал себя маленьким, жалким комочком живой плоти, невесть каким образом заброшенном в этот сумасшедший мир, где все поставлено с ног на голову и один абсурд громоздится на другой. И вообще, есть ли он, этот мир? Может быть он - плод его больного воображения? А Таня - всего-навсего, красивая мечта, такая же далекая и яркая, как звезда в созвездии Кассиопея?

Бархан зорко следивший за Орловым, потушил сигару о ладонь, выбросил её на пол, встал, одернул фрак, склонил голову и торжественно произнес:

- Сир! Клиент подготовлен!

В тот же миг дверь бесшумно открылась и в камеру вошел среднего роста мужчина лет сорока - сорока пяти. Одет он был в "тройку" из добротной шерстяной серой в белую полоску ткани, безукоризненно белую сорочку с ярким галстуком. В лице его ничего примечательного не было: - крупный с горбинкой нос, тонкие губы, на подбородке небольшая ямочка. И если бы ни его необычная матовая бледность и умный пронзительный взгляд темно-карих навыкате глаз, мужчину можно было бы принять за биржевого маклера или средней руки буржуа. Он слегка прихрамывал на левую ногу.

Орлов ощутил мощные волны энергии, исходящие от нового гостя, и понял, что перед ним никто иной, как сам князь тьмы. Стало тревожно и страшно. Что-то сейчас будет?!

Сатана остановился посреди комнаты, огляделся и вялым бесцветным голосом проговорил:

- Недурственно у вас тут. Весьма недурственно.

Бархан услужливо придвинул к нему кресло, почтительно сказал:

- Прошу вас, сир!

Сатана сел, закинул ногу на ногу и принялся внимательно рассматривать Орлова.

- Так вот вы каков, Григорий Орлов, - все так же, без тени эмоций, проговорил он. - Честно признаться, я ожидал встретить этакого Геракла, воюющего с Богами. Даже не верится, что вы могли так долго и довольно успешно противостоять команде Пантокрина и нечистой силе. Ну а я, как вы уже догадались, сатана. Но я предпочитаю, чтобы меня называли Воландом. Как вы себя чувствуете, Григорий Александрович?

- Спасибо! Хорошо! - прохрипел Орлов, с трудом узнавая собственный голос. В гортани пересохло, а язык, казалось, настолько распух, что с трудом там помещался и плохо повиновался.

- Хорошо?! - нарисовал господин Волоанд на лице удивление. - Однако, вы оптимист, батенька. Я люблю оптимистов. Сам в молодости когда-то им был. Это совсем неплохо. Плохо, когда оптимизм граничит, простите, с глупостью. Это никуда не годится. Этого я не люблю. Вы согласны со мной, Григорий Александрович?

Орлов лишь пожал плечами, ничего не ответив. Он никак не мог понять для чего весь этот сыр-бор? Бархан здесь разыгрывал спектакль одного актера. А теперь вот сам сатана прибыл. Что им от него нужно? Что за всем этим стоит?

Не дождавшись ответа, сатана продолжал:

- Вы мучаетесь вопросом - для чего я к вам пришел? Угадал?

Григорий невольно вздрогнул, будто пойманный за руку карманный воришка. Это не прошло незамеченным от Воланда. Он рассмеялся. Смех этот был неприятным, сухим, резким, будто очередь автомата Калашникова. По всему, смеялся сатана не часто. Орлов почувствовал, как в груди вновь закипает злость, вызывая желание к активному сопротивлению. Нет, господа властители тьмы, он просто так не дастся, он ещё повоюет. Видно, не все они могут, если прибыли к нему в таком почтенном составе?

- Допустим, - с вызовом сказал Григорий.

- Исключительно из желания вам помочь. Вы нам нравитесь. Молодой, сильный, смелый, напористый, толковый. Но вы должны осознавать, что даже при ваших достоинствах, шансов уцелеть у вас, практически нет никаких. Один к девяносто девяти.

- И все же я попытаюсь использовать этот один процент, - упрямо проговорил Орлов.

- Я был о вас несколько более высокого мнения, господин Орлов, - с сожалением вздохнул Воланд. - В ваш просвященный век глупо геройствовать. Архи глупо. Это выглядит мальчишеством, если не сказать больше. Но если бы дело касалось одних вас, то ваше поведение ещё можно было бы как-то понять, тогда геройствуйте себе, тешьте свое самолюбие. Но когда речь идет о любимой девушке, то это уже просто не по-мужски. Это уже никакое не геройство, а самое что ни есть, извините, паскудство.

Удар сатаны был предельно выверенным и точно дозированным. Он достиг сердца Орлова, и они больно заныло. Прав князь тьмы. Тысячу раз прав! Как же он забыл про Таню?! Кретин! Нет и не может быть ему прощения за это. Он, Григорий, должен сделать все, чтобы помочь любимой, вырвать её из лап этого кровожадного сатрапа Пантокрина. Только так он заслужит её прощения.

- Что вы предлагаете? - глухо спросил он.

- Вот это уже голос не мальчика, но мужа, - одобрительно улыбнулся Воланд. Обратился к Бархану: - Приготовь-ка нам с Григорием Александровичем, дружок, кофе. Да покрепче.

- Слушась! - почтительно поклонился демон и удалился на кухню.

Господин дьявол достал из кармана трубку и коробку с трубочным табаком с интригующим названием "Костер истины". Надпись была выполнена на русском языке. Это заинтересовало Орлова.

- А почему у вас на коробке по русски написано? - спросил он.

- Потому, что там, - Воланд махнул рукой в сторону двери, - все разговаривают на русском. - Он неспеша набил трубку, раскурил. Продолжил: Так вот, Григорий Александрович, мы предлагаем вам занять место Пантокрина.

- А чем же он вас не устраивает?

- Слишком дряхл, перестал думать.

- И куда же вы его?

- А это не ваша забота. Мы найдем ему применение, не волнуйтесь, усмехнулся Воланд. - Мы видим на этом почетном посту вас, Григорий Александрович. Будете безраздельным правителем города. Женитесь на своей прекрасной Танюше и заживете на зависть людям. Так как?

Предоложение сатаны было заманчивым. Но Орлов уже знал, что потребует сатана взамен. Потому-то он сюда и прибыл лично. И чтобы укрепиться в своей догадке, спросил:

- Я что-то должен дать взамен?

В это время Бархан принес две чашки с дымящимся кофе. Одну протянул своему хозяину и, угодливо улыбаясь, проговорил:

- Какой вы предпочитаете, сир. По турецки.

Тот взял чашку, отхлебнул кофе, прищелкнул от удовольствия языком.

- Превосходный кофе! Замечательный! Экий ты, Бархан, молодец! Умеешь угодить Хозяину.

- Рад стараться, Ваше Величество! - довольно разулыбался демон. Протянул чашку Орлову. - Прошу вас, Григорий Александрович.

Орлов принял чашку, сделал глоток. Кофе был необычным - очень крепким и соленоватым. Он откровенно Григорию не понравился. Но, чтобы не обидеть демона, стоически выпил кофе, похвалил:

- Очень вкусный кофе! Спасибо, господин Бархан!

Сатана неспеша допил кофе, докурил трубку, выбил её о подлокотник кресла прямо на пол, сунул в карман и обратился к Орлову:

- Так о чем это мы с вами, Григорий Александрович?

- Должен ли у буду чем вам заплатить за свою свободу и все прочее? напомнил Орлов.

- Да так, ничего особенного, - пренебрежительно махнул рукой сатана, можно даже сказать, - сущий пустяк. Всего-навсего свою душу. Да и к чему она вам. Только лишние хлопоты от нее, свербит внутри, ноет, сеет сомнения. Настоящему мужчине неведомы сомнения. Он должен твердо стоять на ногах и уверено шагать по жизни. Вы со мною согласны?

- Допустим, - задумчиво проговорил Орлов. И, вдруг, его осенило. Пока у него есть душа, он недоступен ни нечистой силе, ни самому князю тьмы. Они могут напугать его до смерти, строить всевозможные козни, но ему самому они ничего сделать не могут. Пока она у него есть, он волен поступать так, как считает нужным. Но стоит отдать её этому вот господину и он уже не будет себе принадлежать. Они будут из него веревки вить и заставят поступать так, как им нужно. И он станет противен не только самому себе, но и Тане. Нет уж дудки, господа нечистые! Умереть за свою любимую он всегда готов, но стать ей ненавистным - ни за что на свете.

Воланд, видно подслушав мысли Орлова, становился все сумрачнее. Лицо его заострилось, стало желтым и желчным.

- Боюсь, что наша сделка не состоится, Ваше Сатанинство! - весело и бодро проговорил Григорий.

Бархан от столь непочтительного обращения к своему могущественному хозяину даже испуганно икнул.

- Это ваше последнее слово? - сухо спросил сатана.

- Более чем, - ответил с улыбкой Орлов.

- Что ж, вы об этом ещё здорово пожалеете, господин Орлов, мстительно и зловеще усмехнулся князь тьмы и изчез.

Бархан встал с кресла, покрутил указательным пальцем у виска, сказал осуждающе:

- Дурак вы, Григорий Александрович, и не лечитесь. Выгоды своей не видите. - И тоже растворился в воздухе.

Орлов в возбуждении прошелся по комнате. Только-что ему угрожал сам сатана. А этот господин слов на ветер не бросает. Это точно.

"Что же теперь будет?!" - с тоской подумал он и сел за стол писать "признательные показания".

8. "Явка с повинной".

Вид у куклявого начальника тюрьмы, читавшего "явку с повинной" Орлова, был жалким и разнесчастным. Полные щеки тряслись, из побелевших губ вылетало бессвязное бормотание. А потом он стал благополучно стекать к себе на колени. Григорий не знал каким образом сотворены куклявые, но они были очень похожи на людей, сразу трудно было разобрать - кто есть кто.

- А ну прекрати придуриваться! - неожиданно для себя закричал Орлов. Жену свою пугай подобными штучками, понял?!

Это возымело действие. Передо Орловым вновь сидел несчастный начальник и помертвевшими губами изрек:

- Что же вы тут понаписали, господин шпион?!

- Правду. И ничего кроме правды. А что, по моему, очень неплохо получилось! Или у вас другое мнение? Впрочем, прочтите, пожалуйста, вслух. Может быть мы с вами немного подредактируем текст.

Начальник тюрьмы был настолько выбит из привычной колеи "признаниями" шпиона, что бесприкословно повиновался, что-то забормотал себе под нос.

- Будьте столь любезны, погромче и более внятно! - попросил Орлов.

Голос куклявого начальника несколько окреп и Григорий уже способен был различать слова и даже целые предложения.

- "Самому великому идиоту из всех идиотов, как ныне живущих, так и давно усопших, сукиному сыну Пантокрину"... Нет, не могу! - жалко пролепетал начальник тюрьмы и хотел было вновь начать распадаться.

Но Орлов уже знал, как надо с ними себя вести.

- Не хнычь, будь мужчиной, не испытывай моего терпения, приятель. Читай.

Но начальник тюрьмы не смог продолжить по той причине, что плакал. Громко так плакал, с всхлипами и причитаниями. Смотреть на все это было неприятно.

Проплакавшись, он достал из кармана огромный ярко-малиновый носовой платок, вытер лицо, а затем продолжил читать:

- "... от агента 007 Джеймса Бонда, самого крутого из всех крутых агентов. Ваша наигнуснейшая Гнусность, Пантокрин ты гребанный"... Нет, я не могу, - вновь захныкал начальник тюрьмы. Не могу такое при стражнике, - он кивнул на куклявого стражника за спиной Орлова. - Он ведь на меня донесет, будто я это все сам.

- У вас что, все друг друга закладывают?

- Все. Наш патриотический долг - доносить друг на друга.

- Ну и порядки тут у вас. Ладно, давай я сам. - Орлов привстал и бесцеремонно вырвал лист из рук начальника тюрьмы. Бодро и жизнерадостно, с выражением стал читать:

- "Пантокрин ты гребанный, если ты, козел, через двадцать четыре часа не доставишь меня и суперагента Татьяну в мой родной Новосибирск, то ты и вся твоя банда здорово об этом пожалеете, и никакая нечистая сила вам не поможет. Я сделаю из вас безотходное производство. Я не буду взрывать ваш вшивый городишко. Вы это сделаете сами по собственному почину. Потому, вам лучше со мной не связываться. Итак, время пошло господин Придурок."

Григорий посмотрел на начальника тюрьмы, как бы в ожидании одобрения своего творчества. Но тот сидел, навалясь грудью на стол, в полуобморочном состоянии, в страхе бормотал какие-то заклинания.

- По-моему ничего получилось, а? - спросил Орлов у него. - Несколько лаконично, но по-существу верно.

- Уведите его! - вмолился начальник тюрьмы, обращаясь к стражнику. Уведите! А то от общения с ним я уже начинаю просвечивать!

И действительно, куклявый начальник тюрьмы стал просвечивать. Честно. Сквозь него Григорий уже различал спинку кресла. Да, здесь не заскучаешь!

Стражник, подхватив Орлова сзади под мышки, поставил на ноги и повел его из кабинета начальника, подталкивая в спину.

9. Новое предложение.

Прежде чем отвезти Орлова в камеру, трое куклявых стражника долго и упорно его избивали, сопя от усердия. Избивали молча, не задавая никаких вопросов, просто так, ради профилактики. Он несколько раз терял сознание. Его отливали водой, а когда он приходил в себя, избиение продолжалось. Скоро Орлов перестал ощущать свое тело, а потом - и самого себя. Было такое состояние, будто все это проделывали с кем-то другим, а он при этом был лишь сторонним наблюдателем. А сознание уносило его далеко-далеко, к истокам его жизни. Какое же это было замечательное, беззаботное время, как верилось, что мир сотворен исключительно для него. "Зачеркнуть бы всю жизнь, да по новой начать. Улететь к ненаглядной певунье своей..." "Таня! Где ты, родная?! Что с тобой?!" - заволновалось сердце Григория тревогой за любимую. После встречи с самим сатаной Орлов понимал, что их ждут трудные времена - сатана слов на ветер не бросает. Тревога за жизнь девушки уже не раз поселяла в душе Григория сомнения в правильности принятого решения. Имел ли он право подвергать опасности жизнь любимой? Но после долгих размышлений, приходил к выводу, что у него не было выбора. Согласиться с предложением сатаны, означало - окончательно потерять и себя, и её. Честно.

Наконец стражники окончательно притомились и прекратили избиение. Один из них поставил Орлова на ноги и повел в камеру. По дороге Григорий было пытался выяснить у него хоть что-нибудь о судьбе Тани. Но на все его вопросы тот отвечал упорным молчанием. Наконец, куклявый стражник открыл дверь камеры и грубо втолкнул в неё Орлова. По всему, это был карцер или что-то в этом роде, так как кроме небольшого стола и двух табуретов здесь ничего больше не было. Даже прилечь негде. Очень хотелось есть. Орлов затарабанил в дверь. Через какое-то время окошко на двери открылось и в нем показалась свирепая физиономия надзирателя:

- Чего надо, шпион? - грубо спросил он.

- Принеси-ка, дружочек, что-нибудь поесть, - попросил Григорий.

- Не положено. - Дверца захлопнулась.

- Цепной пес ты, а не дружочек, - вяло и беззлобно проговорил Орлов. У него не было сил даже рассердиться.

С трудом доплелся он до стола и сел на табурет. Его тело представляло собой одну сплошную боль. Но с этой болью он уже как-то свыкся. Гораздо серьезнее была боль душевная. Что с Таней?! Жива ли она?! От одной этой мысли можно было сойти с ума. Он лег грудью на стол и заплакал. Как же он измучился! Сил больше никаких нет - так измучился. Господи! Как же ты допускаешь подобную несправедливость?! Почему порядочные люди должны страдать, когда пантокрины жируют и веселяться? Вдруг, он услышал тихий сочувственный голос:

- Крепитесь, Григорий Александрович! За все ваши муки вам будет воздано сторицей.

"Начинается", - устало подумал Орлов, отрывая голову от столешницы. Напротив сидел молодой мужчина с ликом страдальца. Одет он был в длинную полотнянную рубаху с косым воротом. Темные, жесткие, слега вьющиеся волосы обрамляли бледное, худое лицо с небольшой редкой бородкой. Из огромных глаз незнакомца на Григория смотрела, казалось, сама мировая скорбь. Где-то он уже однажды видел этого мужчину. Однако, сколько не напрягал память - где и когда? Вспомнить не смог.

- Кто вы? - спросил он.

- Бог, - просто ответил мужчина, смущенно улыбнувшись. - Здравствуйте, Григорий Александрович!

"Точно! Иисус! - в изумлении подумал Орлов. - Я его видел на иконах. Похож! Очень похож! Интересно, это его подлинный облик, либо созданный представлением о нем?"

- Здравствуйте, Господи! Но как вы оказались в этом виварии нечистой силы?

- Исключительно из-за вас. Мне стало известно о вашем разговоре с князем тьмы и о вашем отказе от его предложения. В подобном положении это смогли бы немногие, очень немногие.

- Да чего там, - вяло махнул рукой Григорий. - Скажите, вы существовали на самом деле?

- Конечно. А иначе, кто бы сейчас с вами разговаривал?

- И вас действительно казнили в день Пасхи?

- Да, - кивнул Иисус.

Будучи незнаком с Библией и прочими церковными книгами, Орлов поинтересовался:

- И за что же вас?

- За то, что я сказал своим соплеменникам, что все люди равны перед Создателем. Они же считали себя "богоизбранными", а потому не могли простить мне подобной "ериси", - печально улыбнулся Иисус.

- А ваше воскрешение и все прочие чудеса? Это тоже правда?

- Нет. Моя мученическая смерть в последствии обросла множеством легенд. Мое воскрешение - одна из них. А Библия исказила мой образ до неузнаваемости7

- Но ведь вы же Бог?

- Бог, - подтвердил Иисус. - Но Богом меня назначил Создатель.

- Как так - "назначил"?! - очень удивился Григорий. - Разве Боги назначаются?

- Обязательно назначаются. До меня, к примеру, Богом был Сократ.

- Философ?

- Да, он. Создатель освободил его по его личной просьбе. После чего на эту должность был избран я.

- Избран? Но вы ведь только-что сказали, что были назначены?

- Поначалу кандидатура обсуждается на Высшем совете при Создателе. Решение принимается большинством голосов. А затем решение Совета утверждается Создателем.

Орлову страшно хотелось курить. Но закуривать при столь высоком госте он не решался. Наконец, не выдержал:

- Вы позволите закурить?

- Конечно-конечно. Курите.

Все карманы куртки у Григория были забиты сигаретами - положительное сальдо его пребывания в образцовой камере 13-бис. Он достал пачку, закурил. С появлением Бога в камере заметно посветлело. Уже не пахло сыростью и квашенной капустой. Наоборот, ощущался запах свежести, летнего, прокаленного солнцем луга, хвои. Удивительно!

- И чем же вы там занимаетесь, господин Иисус?

- Какой же я вам господин?! - укоризненно проговорил Бог.

- А кто же вы? Ведь, наколько я знаю, мы все ваши рабы. А если мы рабы, то вы - наш господин.

- Не повторяйте библейские глупости. Я вам брат. Все мы братья, так как созданы единым творцом и в каждом из нас частица его энергии.

- И во мне?

- И в вас, разумеется. Именно эта энергия зовется душой и продолжает жить после умирания бренного тела.

- Как же в таком случае Создатель позволяет дьяволу завладевать душой человека?

- Но ведь вашей не завладел?

- Моей - да. Но сколько людей стали его верными слугами.

- Так надо, - уклончиво ответил Иисус.

- Кому нужно?! - удивился Орлов.

- Создателю, Космическому разуму.

- А это не одно и то же?

- Нет. Создатель отвечает лишь за свою часть Вселенной. Космический же разум - за всю Вселенную.

- Но ведь космос бесконечен?

- Да. Но в каждой Вселенной свой Космический разум.

- Поразительно! Но вы не ответили на мой вопрос - каковы ваши функции?

- Я отвечаю за жизнь людей нашей Солнечной системы на уровнях с девятого по двенадцатый.

- А что, есть и другие Системы?

- Конечно. Их семь. Наша часть самая большая во Вселенной.

- И везде существует такая планета, как наша Земля?

- Да. В каждой Системе есть биологическая жизнь. Но лишь на Земле человек размножается путем спаривания.

- Значит, женщина - уникальное явление для Вселенной?

- В определенном смысле - да.

- Нашим собратьям по разуму не позавидуешь. Как, должно быть, скучно им живется.

- Я с вами полностью согласен, - рассмеялся Иисус.

- И все же, я никак не могу понять - отчего Создатель терпит дьявола? - вернулся Григорий к интересующему его вопросу. - Это ведь не логично во всех отношениях.

- Наоборот, это очень логично, - убеждено сказал Бог. - Однако, я не уполномочен отвечать на подобные вопросы.

- А кто уполномочен?

- Сам Создатель.

- Спасибо! Утешили, - вздохнул Орлов. - А с какой целью вы пришли ко мне, брат?

- Чтобы облегчить ваши страдания. Мне известно об угрозе дьявола. Он ни перед чем не остановится, чтобы её осуществить. По-моему, вы это уже чувствуете на себе.

- И как же вы это сделаете?

- Что? - не понял Ииисус.

- Каким образом облегчите мои страдания?

- Я хочу предложить вам отправиться вместе со мной.

- В Рай?

- Да.

- Не знаю, достоин ли я такой чести, Господи.

- Если я здесь, то можете считать, что этот вопрос уже окончательно решен.

- Следовательно, - я должен умереть?

- У вас, Григорий Александрович, довольно поверхностное представление о жизни. Это все от того, что вы воспитаны на марксистко-лениниской теории материального строения Вселенной, где жизнь определяется, как способ существования живой материи. Ничего глупее человечеством ещё не придумано. Дело в том, что смерть телесной оболочки и дает начало жизни человека. А жизнь так же бесконечна, как Космос, пространство и время.

- А как же Таня? Без неё мне не нужен ни рай и ничто другое.

- Мы это предусмотрели. Она будет с вами.

- Всегда?

- Всегда. Как говорится, в любви и согласии. Но там любовь, сами понимаете, несколько отличается от земной.

- А как бы это посмотреть?

- Вы хотели бы побывать в раю?

- Да. Если это конечно возможно?

- У нас нет ничего невозможного.

В тот же миг в крохотное окно под потолком пробился сильный луч солнца. Он ударился о пол камеры и разбился на тысячи мелких светящихся осколков. Сразу стало светло и празднично. Стены камеры раздвинулись, а потом совсем исчезли. Григорий вскочил на ноги, едва не задохнувшись от радостного возбуждения в ожидании чуда.

- Дайте мне руку, - сказал Иисус, также вставая.

Рука у него была тонкая, сухая, но на удивление сильная. Тело Орлова сотрясли мощные потоки энергии, а затем он вырвался из своей бренной оболочки и стремительно унесься ввысь. Полет продолжался считанные мгновения.

И вот они уже стояли на берегу мерно журчащего по каменистому руслу ручья. Было раннее утро. Над дальней темной грядой величественных гор показалось ослепительное оранжевое светило. Его свет стремительно расползался по темному ультрамарину неба, гася последние звезды. Григорий был буквально оглушен первозданной тишиной, нарушаемой лишь журчанием ручья да удивительным пением какой-то птицы, полной грудью вдыхал кристально-чистый воздух, отчего-то пухнуший его любимыми ландышами. Как хорошо!

Не размыкая рук, они перешли ручей по каменному арочному мостику, поросшему мхом и лишайником, и по песчаной дороге направились к небольшой роще вечнозеленых деревьев. За ней Орлов увидел прекрасный дом, сложенный из белого известняка. В ажурных венецианских окнах его плавилось восходящее солнце. Южная сторона дома до самой его крыши была затянута вьющемся виноградом. Его тяжелые спелые гроздья, будто агаты, мерцали на солнце танственно и маняще. В небольшом водоеме перед домом, покрытом бело-розовыми кувшинками, плавали величественные птицы, внешне напоминающие лебедей, только мельче и ещё прекраснее. Где-то далеко одинокая скрипка пела волшебную мелодию Шуберта. Ничего подобного Григорию ещё не приходилось видеть.

- Чей это дом? - спросил он.

- При вашем согласии, он будет вашим, - ответил Иисус. И немного подумав, добавил: - Будет вашим вечным домом.

- И что мы будем здесь делать?

- Жить. Рядом с вами всегда будет вечно любимая вами женщина. Вы будете слушать красивую музыку, читать умные книги. И уже никто и никогда не встревожит ваш покой, не оскорбит вашу любовь. Ваш ум обогатится новыми знаниями, а душе откроются сокровенные таинства бытия. Сможете путешествовать в пространстве и времени. А по вечерам вы будете принимать тех, кого вам приятно видеть в своем доме, дорогих вам по духу и образу мыслей гостей. Вы будете пить с ними душистое виноградное вино, вести долгие беседы, веселиться, танцевать при канделябрах. Разве это не замечательно?

- Это замечательно. Подобную жизнь уже себе наладили обыватели в городе, - пошутил Григорий. - Только там условия похуже и дома поплоше, а остальное - один к одному.

- Перестаньте кощунствовать, брат! - строго сказал Бог.

- Извините, я не хотел вас обидеть, - смиренно склонил голову Григорий.

- Вы можете здесь заниматься своей любимой наукой.

- А кому это нужно? Мои знания слишком ничтожны, чтобы я смог придумать что-то новое, обогатить, так сказать, человечество. Любой наш академик для Космоса - ученик начальных классов, не больше, к тому же непроходимый тупица и двоечник.

- Это нужно прежде всего вам.

- Все это, конечно, замечательно, Господи. Но только я вряд ли смогу принять ваше предложение.

- Почему?! - удивился Иисус.

- Ну, посудите сами, как я могу оставить в беде рабочего Астахова, оказавшегося в тюремных застенках лишь потому, что пытался мне помочь? Это было бы непорядочно с моей стороны. Верно?

- Значит, у него такая судьба, - сухо ответил Иисус.

- Не знаю, не знаю. Но только я вряд ли буду чувствовать себя здесь комфортно, - Олов показал на дом, - когда есть этот ужасный город, где рабочие живут в резервации, а хорошие люди томятся в сумасшедшем доме. Вы меня простите, Господи, но только я так не могу и вынужден отказаться от вашего предложения.

- Вы слишком горды и самонадеяны, брат, - совсем опечалился Бог. Неужели вам не надоело терпеть надругательств и издевательств нечистой силы? Усмерите свою гордыню. Все давным-давно предопределено Космосом. Что можете вы - слабый и ничтожный?

- Возможно это и так. С вами трудно спорить. И все же я попытаяюсь. Извините! - упрямо проговорил Орлов.

- В вас сейчас возобладала жажда мести, злоба и ненависть. Эти чувства от сатаны, брат.

- А вы предлагаете, чтобы я равнодушно смотрел, как Пантокрин издевается над людьми? Так что ли?

- А вы уверены, что вправе его судить?

- Уверен.

- Это великое заблуждение, Григорий Александрович. Вы забыли одну из самых главных заповедей: "Не судите, да не судимы будете". Усмирите свою гордыню. Она может далеко вас завести.

- При данных обстоятельствах мне глубоко безразлично - буду я судим или нет. Пантокрин - мой враг. И я не остановлюсь ни перед чем, чтобы с ним покончить. Или я его. Или он меня. Другого не дано.

- Значит, вы хотите освободить людей от страданий. Так?

- Во всяком случае, я попытаюсь это сделать.

- А вы никогда не задавали себе вопрос: возможно, что страдания им посланы свыше?

- Как это? - озадачился Орлов.

- Что возможно сам Создатель послал им эти испытания?

- Но для чего?

- Ваши вопросы свидетельствуют, что вы никогда над этим не задумывались. А между тем, ваш великий поэт Лермонтов очень точно ответил на них в одном из своих стихотворений, сказав: "Хочу тоски, хочу печали, любви и счастию назло. Они мой ум избаловали и слишком сгладили чело". Страдания формируют душу человека. Человек никогда в жизни не страдавший никогда не поймет страдания другого.

- И что же вы предлагаете, Господи, - смирится?

- Смирение - не худшее качество человека, брат.

- Извините, но только я этого не понимаю и никогда не смогу понять. Слушать вместе с любимой красивую музыку, читать умные книги, пить с друзьями шипучее вино и печалиться о судьбе несчастной канарейки - это конечно замечательно...

- Какой канарейки? - не понял Иисус.

- Это я для образности. Вспомнил поэта Есенина. Был у нас такой поэт.

- Я знаю.

- Так вот. Это все замечательно. Но при этом знать, что в городе Пантокрин издевается над порядочными людьми, губит и калечит души - это, по меньшей мере, непорядочно. Он мой враг, а с врагом по законам военного времени поступают однозначно - его уничтожают. И я не успокоюсь, пока этого не добьюсь. Зло должно быть наказано уже там, на Земле. Иначе теряется всякий смысл жизни.

- Жаль, что я ошибся в вас, брат! Очень жаль! Я искренне хотел вам помочь.

- Я понимаю. Спасибо вам за заботу и за хлопоты.

- Не за что. Кстати, меня предупреждали, что вы можете не согласиться на мое предложение. Но я, после того, что с вами случилось, этому не поверил.

- Вот видите, оказывается, у меня и там есть единомышленники, улыбнулся Григорий.

- В таком случае, желаю вам всего хорошего, брат! Прощайте!

- До сидания, Господи!

Не успел Орлов ещё закончить последней фразы, как вновь оказался в камере, где совершенно невозможно было дышать от запаха сырости и квашенной капусты. Истерзанное побоями и пытками тело его вновь заныло от сильной боли. В голове закопошились сомнения: "А может быть я зря не принял предложение Бога?" Но тут же прогнал эту мысль. Нет-нет, он поступил совершенно правильно. Только вот он забыл задать ему вопрос: что с ними будет? Впрочем, Бог вряд ли на него ответил бы. Если бы он знал будущее, то не прибыл бы сюда со своим предложением.

В это время дверь камеры открылась.

- Шпион, на выход, - раздался зычный голос надзирателя.

10. Неожиданная встреча.

Это уже была другая камера, самая обыкновенная, похожая на все тюремные камеры Матушки-России - грязная, сырая и холодная. У стен стояли две железные, привинченные к полу кровати. На одной из них лежал мужчина лет под сорок. При появлении Григория он вскочил. И столько участия выразило его благостное лицо к скромной персоне Орлова, и столько сочувствия было в его взгляде, что Григорий сразу понял, - тот попал сюда совсем неслучайно, а с определенной, вполне конкретной целью. Работали здесь топорно, примитивно, рассчитывая, очевидно, на таких же, как сами.

- Очень приятно познакомиться, господин шпион! - проговорил сосед Орлова елейным голосом. И заулыбалось, залучилось его благостное лицо сетью мелких морщин. - Разрешите представиться. Пешеход Анисим.

- Это что, прозвище?

- Нет, такая у меня смешная фамилия. - И глядя на побои на лице Григория Анисим Пешеход, с наигранным страхом спросил: - Вас били, да?

- Обучали правилам хорошего тона. Заметно?

- Да уж... Это и меня могут так же?! Нет, я этого не вынесу. Нет!

- Вполне возможно. За что же вы сюда попали?

- Исключительно по собственной глупости.

- И все же?

- Завел себе вторую жену, а по должности мне это не положено.

- А что за должность?

- Статист я.

- Историк значит?

- Историк? - Он долго и старательно копался в своем мозгу, пока, наконец, не выудил оттуда полузабытое слово. Кивнул. - Да, в определенном смысле, можно сказать, что историк. Я пишу истории про нашего Правителя.

- Как так - пишите?

- Так. Я пишу про его подвиги.

- Которых, разумеется, не было. Так?

- Ну отчего же, - ответил он уклончиво. - В определенных условиях они могли бы быть.

- Ловко! А другие статисты что пишут?

- У каждого своя тема. Кто пишет об его уме, другой о его благородстве, третий о его трудолюбии, четвертый о его сердечности. И так далее.

- Значит, вы сознательно искажаете историю?

- Ну отчего же. В какой-то мере это ему присуще.

- А о недостатках, его вредных привычках у вас кто-нибудь пишет?

- У нашего Правителя не может быть недостатков.

- А я, например, слышал, что он у вас алкоголик?

- Вы имеете в виду - он много употребляет спиртного?

- Да.

- Задача статиста в том и состоит, чтобы любой недостаток Правителя превратить в его достоинство.

- Как это?!

- К примеру, Правитель, как отец нации, истинный патриот города, чтобы не отрываться от народа позволяет себе иногда выпить рюмочку национального напитка.

- Ловко! За это ваш правитель должен разрешить вам иметь столько жен, сколько пожелаете.

- Ну что вы. Мы обыкновенные служащие. А им полагается только одна жена. Вот я и говорю - попал сюда исключительно по своей глупости. Что делать, что делать?! Я совершенно не выношу побоев.

- Это ваши проблемы, уважаемый. Я со своими не знаю, что делать.

- А знаете что, господин шпион, давайте мы отсюда убежим? - неожиданно предложил "статист".

"Так вот для чего его ко мне подсадили? - понял Орлов. - Чтобы мы вместе бежали и я прямиком привел его к своим "сообщникам". Все это было бы смешно, если бы не было так грустно".

- Ну да, убежишь отсюда, как же?! - с хорошо разыгранным сомнением проговорил Орлов.

- Я бы мог это организовать, - скромно улыбнулся Пешеход. - Видите ли, я обладаю способностью протекать в любую, даже незначительную, щель.

"Что же тогда тебя, дорогой, здесь удерживало с такими-то способностями?" - хотел спросить Григорий, но сдержался. Любопытно было до конца проследить за развитием этого почти детективного сюжета.

- К сожалению, я могу входить и выходить только через дверь, в крайнем случае, через окно, - вздохнул Орлов.

- Не беда, - заверил Пешеход. - Вам ничего не нужно будет делать. Я проберусь в караульное помещение и насыплю снотворного в чайник надзирателей, а когда они уснут, завладею их ключами и открою камеру. Все просто.

"У тебя, симпатяга, и снотворное оказалось под рукой совершенно случайно, - усмехнулся про себя Григорий. - Они что, всех считают за дураков что ли? Не иначе. Иначе бы сей сюжет не был сшит так грубо белыми нитками. Но ничего, мы ещё поглядим кто из нас кого дурнее."

- Тогда действуйте! - сказал он с воодушевлением, чем очень обрадовал своего нового знакомого.

- Только, господин шпион, мне совершенно негде спрятаться, - вдруг очень опечалился "статист". - У вас случайно нет людей, у которых можно схорониться хоть на несколько первых дней? - При этом, он так посмотрел на Орлова, будто от ответа зависела его жизнь.

Так, наверное, и было на самом деле.

- У меня таких людей полгорода, - успокоил его Григорий. - Так-что об этом не волнуйтесь.

- Спасибо! - поблагодарил Пешеход. Он был счастлив. В мечтах, наверняка уже видел на своей груди красивый орден, а в кармане не менее красивую премию.

Пешеход прямо на глазах Орлова стал превращаться во что-то бесформенное, амебное, студинистое, растекшееся большой лужею на полу. Затем желе стало просачиваться в узкую щель под дверью. От этих страшилок здешнего мира можно рехнуться. Честно. Короче, скучать здесь не приходилось.

Ждать пришлось с полчаса. Наконец, заскрежетал засов и дверь камеры распахнулась. На пороге стоял улыбающийся "спаситель". Вид у него был как у Александра Македонского, выигравшего очередное сражение.

- Пойдемте, господин шпион. Все надзиратели и стражники спят. - Он потряс над головой огромной связкой ключей. - Путь на свободу открыт!

Многочисленными коридорами они направились к выходу. "Статист" одну за другой отпирал попадавшиеся на пути двери. Вся стража, действительно, спала, или делала вид, что спит.

Воздух свободы был сладок и пьянящ, он даже пощиповал во рту, как пузырьки шампанского. В предрассветных сумерках город выглядел притихшим и зловещим.

- Куда же нам теперь? - спросил "статист", боязливо осматривась по сторонам.

- А теперь, уважаемый, наши с тобой дороги сильно расходяться, сказал Орлов и врезал провокатора в челюсть.

Тот свалился, как сноп, не издав ни звука. Григорий оттащил его в ближайшие кусты, снял с него штаны и, разорвав, одной брючиной связал ему руки, другой - ноги. Порядок. А теперь надо выбираться из этого чокнутого городишки пока окончательно не рассвело. Но он обязательно сюда вернется. Соберет всех своих приятелей, поставит на ноги всю милицию, но обязательно вернется и освободит свою возлюбленную. Обязательно! А что здесь к чему, пусть разбирается милиция. Правильно?

И Орлов что есть мочи заработал руками и ногами. Через несколько улиц услышал за собой прерывистое дыхание. Оглянулся. Его догонял пес - огромная лохматая дворняга.

- Ну ты, земеля, и чешешь! - прерывисто проговорил пес, поравнявшись. - На силу догнал. Спортсмен что ли?

- Ага, спортсмен. А ты что за людьми по ночам гоняешься, пугаешь? Делать что ли нечего? - спросил Григорий, приостанавливаясь.

- Так я это... У тебя закурить не найдется? Курить страсть как хочется. Сутки не курил. Уже уши начинают пухнуть.

Орлов уже перестал чему бы то ни было удивляться. Достал пачку, сунул сигарету ему в пасть, зажег зажигалку. Пес прикурил и, глубоко затянувшись, проговорил блаженно:

- Уф! Даже крыша поехала. Спасибо тебе, земеля! Век не забуду.

И они мелкой трусцой побежали параллельными курсами.

- Ты кто такой? Колдун? Домовой?

- Да какой я домовой, ты что, земеля? Если бы я был домовым, то с какой стати по ночам бы по городу шлындал? Я б щас с какой-нибудь грудастой куклявкой очень интересными делами занимался. Обыватель я.

- А что ж ты псом бегаешь?

- Это супружница моя устроила. Стала посещать курсы колдуний. Ну я поначалу-то не врубился что к чему. А тут как-то прихожу домой на взводе. Ну, матерю её само-собой. А она мне и заявляет, что если, мол, будешь ещё меня бить, то я тебя в собаку превращу. Я ей и решил, не сходя с места, показать кто в доме хозяин. И вот уже полгода по улицам шастаю.

- Так что же она тебя не расколдует?

- А где её сейчас найдешь? Она с лешим спуталась и смоталась в Остальной мир. Он у неё болотным газом торгует.

- Насовсем что ли уехала?

- Да нет, - махнул лапой пес, досадуя на мою непонятливость. - Я ж говорю, что он газом торгует от фирмы. Они туда газ качают, а оттуда привозят жратву, шмотки, презервативы там всякие.

- Так съездил бы в ней.

- А кто меня из города выпустит? Его вправе покинуть лишь нечистая сила. И потом, для этого деньги нужны, а я их уже несколько лет в глаза не видел, забыл даже как они выглядят.

- На что же ты жил?

- Так у нас же, обывателей, натурпаек! - удивился вопросу пес,

- А пил на что?

- Ну ты, земеля, даешь! - ещё больше он удивился. - Так пайком же предусмотрено по двести грамм косорыловки на брата.

- Каждый день?!

- Ну.

- Ничего себе! Так и спиться недолго.

- А все уже и так давным-давно спились.

- Но ведь нужно же что-то делать?! Ни век же тебе собакой бегать?

- А что здесь сделаешь?! - тяжело вздохнул пес.

- Ну, не знаю. У вас должен, наверное, быть орган, который занимается такими, как ты.

- Да есть конечно отдел реабилитации при правительстве. Обращался у туда. Но там очередь таких как я на три года вперед. Понял? Сплошной мрак. Даже жить не хочется.

- Неужто вас таких так много?! - удивился Орлов.

- А то мало. Бабы сейчас все стали эмансипированными. Как чуть, так начинают права качать - во что-нибудь превращать. Ну ладно, если ты превратила меня в кобеля так и держи при себе, корми, заботся, верно? А они непременно на улицу выгоняют, живи, мол, как хочешь. Заразы! - он в сердцах швырнул на землю окурок.

- Да, тебе не позавидуешь, - посочувствовал Григорий. - И что же ты собираешься делать дальше?

- Хочу наняться к кому-нибудь квартиру сторожить или ещё что.

- Есть шансы?

- Призрачные, - тяжело вздохнул пес. - Все предпочитают настоящих собак. Они и добросовестнее, и злее. Мы ж, обыватели, вконец разучились "мышей ловить", разленились.

Пес вдруг сел и принялся с ожесточением чесать задней лапой за ухом. Пожаловался:

- Блохи вконец зажрали, такие "собаки" кусачие.

- Да, я давно хотел спросить - почему вы, обыватели, бездельничаете?

- А зачем нам работать? Мы самая массовая группа поддержки нашего Наисветлейшего Правителя, - гордо сказал пес. - На кого же ему ещё рассчитывать? На хлюндявых что ли?

- Вы что же, так никогда и не работали?

- Ну отчего же. Работали кто где. Но когда наступила эпоха крутых перемен и нечистые стали продавать болотный газ Остальному миру, большинство наших предприятий позакрывалось. Те, кто никогда не любил работать, ушли в обыватели, а те, кто без этого жить не мог, - в хлюндявые... Послушай, земеля, я вижу, что мужик ты добрый, не одолжишь ещё сигаретку?

Орлов достал пачку, в ней оставалось ещё пять сигарет. Протянул её псу.

- Вот возьми.

Тот очень обрадовался. Даже заскулил по-щенячьи от восторга.

- Ты, земеля, ещё лучше чем я о тебе думал. Будь добр, сунь под ошейник.

Орлов выполнил его просьбу.

- А откуда у тебя ошейник?

- Попросил жену, чтобы купила. Пусть думают, что я был у хозяев или служил на правительственной службе. Ну будь здоров, земеля! Счастливо тебе побегать. А я что-то уже притомился. Извини.

- Прощай, приятель! Не унывай, все будет нормально.

И Григорий интенсивно заработал руками и ногами. Прошло ещё полчаса, но этот небольшой с виду городишко не кончался. Орлов ничего не понимал и уже стал подозревать, что здесь что-то ни то, как раздался знакомый голос:

- Все бегаешь, господин шпион!

Григорий буквально остолбенел. Передо ним сидел старый знакомый "Шарик" и наяривал задней лапой у себя за ухом, пытаясь выскрести оттуда вредных насекомых. И Орлов понял, что каким-то совершенно непонятным образом возвратился назад, к тюрьме. В этом, населенном нечестью, городе нельзя ходить прямыми дорогами, ибо все они в конечном итоге возвращались к исходной точке. Здесь отсутствуют логика и здравый смысл, здесь все построено на абсурде. Узнай про подобное поведение прямой Энштейн, то точно бы слетел с катушек.

- Откуда ты, приятель, знаешь кто я?

- Я это уже давно понял по твоим вопросам. Кто же будет спрашивать почему не работают обыватели, когда об этом даже каждый куклявый знает. А правду говорят обыватели, будто полиция арестовала уже тысячу твоих сообщников?

- Сплетни. Если бы у меня было столько сообщников, "Шарик", я бы не бегал по городу, как неприкаянный.

- Какой я тебе Шарик, - обиделся пес. - Борисом меня зовут. Понял?

В это время раздался вой сирены и из-за домов вынырнула полицейская машина. Пес Борис вскочил, прижал от страха уши.

- Пора смываться, - сказал он и юркнул в подворотню.

Орлов последовал его примеру. Здесь, чтобы уцелеть, надо почаще совершать прыжки в сторону. Борис оказался шустрым малым и Григорий настиг его лишь через несколько пятиэтажек. Вконец прокуренные легкие и систематическое недоедание сказались, пес едва держался на ногах от слабости, впалые его бока ходили ходуном, из широко открытой пасти стекала слюна.

- Ты что, шпик, гоняешься за мной? - недобро проговорил он. Шерсть на его загривке воинственно приподнялась.

- А ну кончай! - строго сказал Орлов. - В гробу я видел этот твой звериный оскал и демонстрацию мускулов, понял? Шавка ты безродная, а не обыватель Борис. Сейчас так налажу под зад, что сразу человеком сделаю. Вот и делай добро, угощай сигаретами!

Пес сходу сник, трусливо поджал хвост, заскулил:

- Ну что ты раскипятился-то? За связь с тобой мне знаешь что светит? Превратят в какую-нибудь блоху, и прыгай потом. И нечего меня сигаретами поприкать. Сам же предложил, а теперь поприкаешь!

- Ладно, извини, приятель! - Григорий дружески похлопал его по холке. - Может подскажешь где мне схорониться на первое время? Я щедро отблагодарю!

Борис долго молчал, размышляя над словами Орлова. Затем спросил:

- Есть ещё сигареты?

- Есть. - Григорий достал из кармана ещё одну пачку.

- Сунь за ошейник, - распорядился пес.

Орлов беспрекословно выполнил это требование. Пес опять долго молчал. Ни так-то просто стать предателем собственной страны. Патриотический долг, угрызение совести и все такое прочее. Но пачка сигарет под ошейником и обещанный щедрый гонорар в перспективе - все же пересилили. Он решительно сказал:

- Значица так. Вот по этой улице, - он лапой указал направление, пройдешь два квартала до пересечения с проспектом Сатаны. Повернешь налево. И по нему шпарь до упора. В конце увидишь пятиэтажку из красного кирпича. Постучишь в пятьдесят шестую квартиру. Понял?

- Понял. А кто там живет?

- Березин Роман Маркович. Думаю, что он тебе поможет.

"Неужто тот самый ученый, о котором говорил мне домовой? - подумал Орлов, но на всякий случай спросил:

- Кто он такой?

- Когда-то был виднейшим ученым города. Но, когда нечистые прибрали науку к своим рукам, перешел в обыватели. Но только, подозреваю, что он лишь прикидывается обывателем.

- Почему ты так думаешь?

- С нами, обывателями, компанию не водит, на завалинках не сидит, семечки не лузгает, схоронился в квартире, как крот в норе. Что он там делает? То-то и оно! Я как-то даже хотел донос на него написать.

- Как же тебе не стыдно!

- Это наш патриотический долг. Но потом испугался - вдруг, окажусь не прав, тогда самого полиция затаскает. Словом, дуй прямо к нему, поможет.

- Спасибо тебе, Борис!

- Не за что, шпион, - весело ответил он и медленно побежал в обратную сторону.

Орлов споро зашагал по указанному адресу, так как совсем рассвело и на завалинках и скамейках уже появились первые обыватели. Бегущий человек вызвал бы у них подозрение и желание немедленно выполнить свой "патриотический" долг. Зачем же их искушать, правильно?

11. Первое испытание.

На следующий же день после трудного объяснения с Олей, Максим отправился в свой Великий путь. Он решил обойти все города и веси огромной Земли и донести слово Создателя до каждого человека. Максим прекрасно осознавал, какие трудности поджидают его впереди, каким испытаниям будет подвергнут и какие козни будет чинить ему дьявол, но был тверд в своем решении. Никто и ничто не помешает ему свершить дело, ради которого он и был рожден.

В два часа пополудни, когда баба Вера и баба Варя совершали свой ежедневный моцион - прогулки в близлежащем сквере, Максим написал им записку о том, что направлен для продолжения учебы с Соединенные Штаты и что подробно напишет обо все в письме, собрал свой походный рюкзак, положив в него пару сменного белья, свитер, булку хлеба, несколько банок тушенки, немного крупы, котелок и несколько таблеток сухого топлива, надел спортивный костюм, куртку и вышел из дома.

Свою Великую миссию он решил начать со своей области, с самых дальних её районов и отправился на автовокзал. Там он обратил внимание на старенький обшарпанный автобус, который мог прибыть лишь из самой что ни есть глубинки. Подошел. За рулем сидел могучего телосложения рыжий мужчина с черной повязкой на правом глазу. Несмотря на довольно прохладную весеннюю погоду водитель был в одной тельняшке.

- Скажите, пожалуйста, куда следует автобус? - спросил его Максим.

- В город, - лаконично ответил водитель, не удостоив его даже взглядом.

Ответ несколько удивил и озадачил Максима. Он перебрал в памяти все города области, откуда мог заявится в областной центр подобный "динозаврик", но ни один из них недходил.

- А что за город? - - решил уточнить.

- Обнаковенный, - лениво ответил водитель, глядя в окно.

"А какая мне, в принципе, разница, - подумал Максим. - Ясно, что этот автобус прибыл из какой-нибудь тмутаракани".

- А далеко ваш город находиться?

Водитель впервые обратил внимание на настойчивого пассажира. Взгляд его бледно-голубых, будто выцветших глаз ничего, кроме равнодушия, не выражал.

- Отсюда не видать.

Это вполне устраивало Максима и соответствовало его планам.

- Вы скоро отправляетесь? - поинтересовался он.

- Скоро.

- А какой номер вашего рейса?

- Это ещё зачем? - взгляд водителя в один момент наполнился подозрительностью.

- Чтобы купить билет, - ответил Максим.

- Вам билет, пассажир? - вдруг раздался зычный женский голос из глубины автобуса. - Проходите. Я сама вас обилечу.

Несколько озадаченный, Максим поднялся в салон автобуса. На сидении кондуктора он увидел дородную даму неопределенного возраста в кроличьем полушубке и кроличьей же шляпе с большими загнутыми вверх полями. Полушубок и шляпа были настолько стары, что на многих местах мех отсутствовал вовсе, а вместо него красовались залоснившиеся от грязи проплешины. На ногах надеты большие боты. Прежде они кажется назывались "Прощай молодость". На груди у неё висела большая кожаная сумка с металлическими скобами, соединенными замком-защелакой, и катушкой с билетами. Довольно экстравагантная особа.

Максим подошел, спросил:

- Сколько стоит билет?

- А сколько не жалко, - ответила она игриво и громко рассмеялась, обнажив черные, съеденные гнилью зубы.

Максим невольно отвел глаза от столь неприятного зрелища. Достал полста рублей, протянул кондукторше.

- Этого хватит?

- Еще и останется. - Она ловко выхватила из рук Максима купюру, щелкнула замком, сунула её в сумку, оторвала длинную ленту билетов. - Вот, держите, гражданин!

Максим взял билеты и в поисках места огляделся. В салоне было всего три пассажира. На заднем сидении обедала молодая красивая блондинка. Белой пластмассовой ложкой она черпала какую-то кашу из такой же пластмассовой чашки и отправляла её в рот. Она была настолько поглощена этим занятием, что не замечала ничего вокруг. Около неё вертелся маленький сухонький старичок в темных круглых проволочных очках. В середине автобуса сидел священнослужитель в черной рясе из грубой шерстяной ткани с массивным позолоченным крестом на груди. Только странный это был крест. Таких Максим никогда прежде не видел - крест обрамлял круг. Священнослужитель был огромен, тучен, красен лицом, бородат.

"Очевидно, настоятель местной церкви", - подумал Максим.

Он подсел к священнику.

- Здравствуйте, брат!

Тот медленно повернулся к нему, долго и равнодушно рассматривал. Затем, лениво, как бы нехотя, кивнул.

- Здравия желаю, отрок! А почему ты называешь меня своим братом?

- Мне странно слышать от вас подобный вопрос. Ведь все мы дети одного Небесного Отца нашего.

- Вот именно - вашего, - усмехнулся священник. - Ваш Иисус слишком горд, слишком далек от детей своих и слишком им недоступен. Он только и делает, что стращает людей. "Не мир я вам принес, но меч". Нет, наш Линитим Искуситель гораздо ближе к народу. Он не обещает им заоблачный рай, который ещё будет или нет, а дарует им земное блаженство и все удовольствия жизни.

Слышать подобные речи от священника было странным и необычным. Да и о таком Боге Максим никогда прежде ничего не слышал. Его поразило и словосоченание Линитим Искуситель. Как может быть Бог искусителем. Это исключительная прерогатива дьявола.

"Очевидно, священник представляет какую-то старообрядческую секту, или одну из новых, народившихся в последнее время, как грибы после благодатного дождя", - решил он.

- Но я вовсе не имел в виду Иисуса. Он, как и все остальные боги-люди - есть порождение дьявола. Это князь тьмы для того, чтобы разъединить народы, посеять в них вражду и ненависть к инакомыслящим, придумал и внедрил в сознание людей веру в себеподобных, ставших, вдруг, богами. Я же имел в виду Создателя нашего.

Теперь во взгляде священнослужителя, обращенном на Максима, появилась заинтересованность. Он опасливо оглянулся по сторонам и, понизив голос до шепота, сказал:

- Крамольные речи говоришь, отрок. Хорошо, что тебя не слышит старший бес, а то ты бы очень пожалел о сказанном.

- Не слышит кто?! - Максим уже начинал понимать, что и этот странный автобус, и все то, что сейчас происходит - не просто так. Что все это дано свыше. Это его первое испытание. И возликовала его душа - Свершилось! А сердце наполнилось отвагой.

- Старший бес. Это мы его ждем. Он ушел чинить козни Остальному миру. Он у нам большой мастак по этой части. - Священник громко рассмеялся, очевидно, вспомнив что-то смешное. Смеялся долго, пока не устал. Отдышавшись, продолжил: - Однажды, он исписал весь ваш храм непотребными набписями, а местного попа познакомил с нашими куклявками и до того упоил "косорыловкой", что тот, вместо того, чтобы читать воскресную проповедь, открыл в храме бордель. Вот был скандал! - Он вновь громко захохотал.

- Но как вы, священник, можете смеяться над подобным богохульством?! укоризненно проговорил Максим. - Создатель учит нас терпимо и с уважением относиться к чужой вере, даже если она зиждется на заблуждениях.

- Да брось ты со своим Создателем! - пренебрежительно махнул рукой священник. - Наш Линитим сам не прочь пошутить, и любит шутки других. Вдруг, лицо его налилось подозрительностьюя, а глаза недобро засверкали. А ты кто такой, чтобы тут допросы мне учинять?!

- Извините, если я вас ненароком обидел, брат. Я вовсе этого не желал. Просто, хотел сказать, что каждый человек заслуживает сочувствия и взаимопонимания. А меня можете звать Максимом. А вы, вероятно, настоятель городской церкви?

- Храма, - пробурчал священник, остывая. - Я - настоятель храма Линитима Искусителя отец Валаам.

- И большая у вас паства?

- Почитай - весь город. На праздничные богослужения, к примеру, в день Сластены и лежебоки святого Козьмы или Великой грешницы Праскевьи Пятницкой, приходят даже нечистые, - с гордостью проговорил отец Валаам.

- Кто?! - удивленно спросил Максим, посчитав, что либо ослышался, либо не понял священника.

- Нечистые, - повторил отец Валаам. - Ведьмы, черти, бесы, болотные лешие. Правда, демоны нас не посещают, считают это для себя недостойным. А все, кто рангом поменьше, бывают, как же.

И Максим понял, что перед ним никакой не священник, а один из представителей мира тьмы, посланный ему, как испытание, в самом начале его Великого пути.

- А как называется ваш город? - спросил он спокойно.

- Город Великого Пантокрина.

- Никогда о таком не слышал.

- Ничего, ещё услышишь. Все услышат и узнают, - убежденно проговорил отец Валаам, и в голосе его прозвучала явная угроза, Вдруг, он заискивающи заулыбался и торжественно объявил: - А вот и наш старший бес города прибыл!

Максим оглянулся. В салоне у входа стоял высокий худой субъект с некрасивым, узким желтым лицом и подозрительно его рассматривал. Взгляд темно-карих глаз беса был мрачен, даже зловещ. Это продолжалось, по меньшей мере, с минуту. У Максима возникло даже неприятное ощущение, будто тот читает его мысли. Затем, старший бес упал на колени и, гримасничая, благим матом закричал:

- Отец Максим! Какое счастье! Неужто я сподобился увидеть сына самого Создателя?!

И Максим понял, что то было не ощущение, бес действительно читал его мысли. Но это открытие не устрашило его, а лишь наполнило сердце ещё большей отвагой и мужеством. Нет, никакие могущественные силы тьмы не заставят его свернуть с избранного пути.

Между тем старший бес, вихляясь худым телом и страшно выкатывая глаза, кричал остальным:

- На колени, негодяи! На колени, нечестивые, перед сыном Создателя! Молите у него, грешники, прощения!

Все, кто был в автобусе, включая водителя с кондукторшей, бухнулись на колени и заголосили:

- Простите нас, отец Максим!

Отец Валаам также хотел упасть на колени, но застрял между кресел, и теперь тужился высвободиться. Старший бес вскочил, щелкнул каблуками, раздался мелодичный звон. Максим с удивлением посмотрел ему на ноги. Вместо обычных туфель, они сейчас были обуты в красные сафьяновые сапоги с серебряными шпорами.

- Разрешите представиться, - торжественно проговорил старший бес. Почетный гражданин города, кавалер ордена Красного дракона с пальмовой ветвью и мечами, профессор оккультных наук, магистр права сильного и бесправия слабых Корреандр Викторович Печерин-Онежский бен Ладен Бичен-оглы ибн Карамахи. А для вас, отец Максим, - бес Кеша. Можно просто Кеша.

- Чего вы добиваетесь, Корреандр Викторович? - как можно спокойнее спросил Максим, но почувствовал, что спокойствие это далось ему с большим трудом.

- Лелею мечту быть представленным Самому. Не откажите, Божественный, в такой малости, представьте Отцу небесному нашему. А то наш Хозяин слишком строг, за малейшую провинность грозится сослать на первый уровень, в это, я извинясь, пекло. А у вас там, я слышал, большое послабление таким, как я. Райские кущи и все такое. Это как раз по мне. С детства мечтал об этом.

Максим понимал, что бес пытается вывести его из себя, унизить, высмеять. Поэтому спокойно, но строго сказал:

- Прекратите ёрничать!

- Ни-ни, Боже упаси! Как вы ко мне несправедливы, святой отец! Как несправедливы! - бес принялся заламывать руки, кривляться и гримасничать пуще прежнего, разыгрывая отчаяние. - Как же я мог! У меня и в мыслях ничего такого. Мы что ж без понятия, что ли? Весь мир сейчас живет по понятиям. И мы - по понятиям. А как же! Я ведь и сам здесь, в Остальном мире, возглавляю секту Адвентистов гроба брата вашего и его мощей. Да-с. Ждем-с его второго пришествия. Мы даже дату назначали, но маленько ошиблись в расчетах и двадцать наших сектантов заживо сгорели. Сейчас все они на пятом уровне трудятся под началом старшего демона Бархана, грехи замаливают. А мы новую дату определяем. Может быть, вы, святой отец, подскажите - когда батяня ваш вновь отпустит Иисуса на Землю?

Это было уж слишком. Максим вскочил, сжал в гневе кулаки.

- Не сметь! Не сметь порочными устами упоминать светлое имя Создателя нашего!

Старший бес сделал вид, что здорово испугался. Стал жалким и разнесчастным. Весь скукожился, даже уменьшился в росте. Затем, вновь упал на колени, зарыдал с подвываниями и всхлипами. Причем, слезы из его глаз буквально фонтанировали, как у клоуна в цирке. Принялся целовать руки Максиму.

- Прости-и-и, Максим Петрович! Прости, родной, мя, недостойного! Две тысячи лет без малого живу, а ума так и не нажил, старый дурак! Все, как дитя малое, - не ведаю, что молвлю. О, горе мне, горе! Пусть пепел заживо сгоревших сектантов моих падет на мою дурную головушку-у-у! Пусть отсохнет грешный мой язык и навек закроются бесстыжие глазыньки-и-и! - И он принялся биться головой об пол, да так, что автобус заходил ходуном.

Максим растерялся совершенно и не знал, как ему поступить.

- Прекратите! Сейчас же прекратите! Кому говорят. Ну зачем же вы эдак?! Сейчас же встаньте, - беспомощно бормотал он.

- Не-не, и не уговаривайте, святой отец! - продолжал фарисействовать старший бес. - "И вырвал грешный свой язык!" - торжественно провозгласил он, высунул язык, ухватился за него рукой и потянул. Раздался отвратительный хруст и язык оказался у него в руке. Картина была ужасной. Язык извивался, с него струйкой стекала кровь. Бес протянул его Масиму.

- Вот, передайте Отцу вашему, как свидетельство моего глубочайшего расскаяния!

- Прекратите! - вскричал Максим, прижимаясь к застрявшему между кресел отцу Валааму. И это прозвучало, как - "спасите!".

Язык тотчас исчез, а сам бес уже в прежнем своем облике стоял на ногах и с нескрываемым презрением смотрел на Максима. Бледное худое лицо его подергивалось в нервном тике.

- Это кого ты, поповская твоя душа, с собой привел?! - грозно проговорил бес, обращаясь к отцу Валааму. - Ведь этот сукин сын, - бес длинным костлявым пальцем ткнул в грудь Максима, - имеет намерение порушить нашу веру в Линитима Искусителя.

- Извиняйте, господин старший бес, - в страхе проговорил священник. Это не я его. Это он сам. Честное слово, сам! Клянусь прародителем Наисветлейшего Пантокрина Великого!

- Это ты почему - врать?! - рассвирипел бес. Схватил Валаама за бороду и принялся таскать, приговаривая: - Я те покажу - врать, непотребная твоя харя! Я тя научу свободу любить, каналья! Ты у меня, хряк, не только куклявок, но и попадью, эту дуру безразмерную, забудешь!

Валаам взвыл от боли и выскочил из кресел. Слезно громко завопил:

- Пошто обижаете, господин старший бес! Я - чистую правду. Можете у его самого спросить.

Бес отпустил несчастного Валаама, выхватил из внутреннего кармана наручники, ловко защелкнул один на запястье правой руки Максима, а второй зацепил за металическую дужку кресла, весело и злорадно проговорил:

- А-а, попался, сукин сын! Зачем на базаре кусался?! Кто тебе дал задание разрушить веру наших отцов? Кто?... Отвечать, когда тебя, молокосос, спрашивают старшие! Кто? Ватикан? - Бес схватил Максима за грудки, легко оторвал от кресла, поднял под потолок. Браслет наручника больно впился в кожу. Максим едва не потерял сознание от боли. Но боль привела его в чувство, отрезвила. Теперь ему было нестерпимо стыдно за то, что не сдержался, выказал слабость перед каким-то бесом.

- Отвечать мне, кулибяка! Отвечать! - бесновался подручный сатаны. Но так и не дождавшись от Максима ответа, бросил его на сидение, сам сел на переднее и уже спокойно, даже ласково спросил: - Ответь мне, сосунок, почему Ватикану не нравится наш Линитим? Чем он хуже вашего, в бога, в душу, Христа?... Почему молчишь, несчастный? Заповеди его вам не нравятся, да? Заповеди, как заповеди. В них нашло свое отражение неуемное стремление человечества к красивой жизни. "Красиво жить не запретишь", "Кто не рискует, тот не пьет шампанского", "Пей тут, на том свете не дадут", "Сытый голодного не разумеет", "Работа дураков любит", "Работа не волк, в лес не убежит", "Не подмажешь - не поедешь", "Пей, гуляй! Однова живем!", "Хочешь жить, умей вертеться", "Деньги не пахнут". Разве они не прекрасны? Они дают человеку полную свободу действий, пробуждают его истинные инстинкты и устремления. Разве может устоять перед ним ваш хилый Иисус со своей рахитичной добродетелью? В гробу мы видели и его самого, и его батяню! Будущее за нашим Линитимом Искусителем. Он - именно тот Бог, который нужен людям. Понял ты, червь навозный?... Молчишь? Но ничего, в полиции тебе язык быстро развяжут.

Максим едва сознание не потерял от подобного богохульства. Неимоверных усилий стоило ему молчание, он даже губу прокусил, чтобы ни словом, ни делом не дать повода этому для очередных насмешек.

Старший бес встал и, повернувшись к дверям, громко позвал:

- Девочки!

В автобус поднялись две молодые проститутки - крашеная блондинка и брюнетка. На них были высокие сапоги, короткие сверх всякого приличия юбки и кожаные куртки. Обе сильно накрашены и крепко навеселе.

- Хэлло, мальчики! - сказала брюнетка и сделала всем ручкой. Девицы, переглянувшись, громко рассмеялись.

- Мои сектантки! - с гордостью проговорил старший бес. - Блондинка Вера, а брюнетка - Варя.

Максим вздрогнул от неожиданности. Девиц звали точно так же, как его бабушек. Бес, указывая на него, сказал:

- Узнаете, девочки? Это ваш внук Максим, дурак, каких свет не видывал.

Блондинка подошла к Максиму, наклонилась и, дыша в лицо перегаром, голосом бабы Веры проговорила:

- Здравствуй, Максимушка! Это ты куда, солнышко, без нас хотел удрать?

От всей этой дьявольщины Максима прошиб холодный пот и он невольно зажмурился. И услышал голос беса:

- А ты думал, что они каждый день в сквер гулять ходят, да? Дурак ты дурак! Они ко мне в секту бегают. Я им возвращаю молодость. А за это они готовы самого черта в задницу поцеловать. Я верно говорю, девочки?

- Верно, Корреандр Викторович, - подтвердила брюнетка голосом бабы Вари. - Еще как верно!

"Нет - нет, этого просто не может быть! - в смятении подумал Максим. Мои бабушки не могли так поступить. Ведь именно они привили мне высокие моральные принципы".

- А кому они нужны - твои принципы?! - злорадно рассмеялся бес, подслушав мысли Максима. - Лишь таким дуракам, как ты, да немощным пенсионерам, которым ничего другого не остается, как ругать молодежь и упрекать их в утрате морали.

- Врете вы все, - сказал Максим убежденно. - Вы и ваш хозяин хотели бы видеть людей такими. К счастью, они не таковы. Ничего у вас не получится. И мои бабушки никогда не купяться на ваши дьявольские посулы. Никогда! Слышите вы - приспешник сатаны!

- Как?! - захлебнулся возмущением бес и обратился за помощью к присутствующим: - Вы слышали, граждане-товарищи, этот сукин сын святоша обвинил вашего почетного гражданина города во вранье?! О, времена! О, нравы! Неслыханно! Возмутительно! И этот, с позволения сказать, пачкун-с смеет обвинять нас в отсутствии морали?! Теперь вы видите, господа, до какого морального разложения дошел весь Остальной мир? Его уже ничто не спасет. Скоро мы поднимем над всей планетой наше гордое черно-красное полотнище. - И неожиданно, хорошо поставленным голосом оперного дива торжественно пропел: - "Мы наш, мы новый мир построим!"

- "Кто был никем, тот станет всем!" - с энтузиазмом подхватили пассажиры автобуса.

Жестом руки бес установил тишину, спросил:

- Кто из вас готов лжесвидетельствовать в суде на этого вот святошу?

- Я! - раздалось дружное.

- Вот она - ваша хваленная добродетель, святой отец, - добродушно рассмеялся старший бес города. - Они будут делать то, что мы им прикажем, ибо хотят выжить. Страх перед нами здесь гораздо больше страха перед загробной жизнью. Так было и так будет.

- Вы, Корреандр Викторович, выдаете желаемое за действительное, возразил Максим. - Хотя сами прекрасно знаете, что это не так. Есть люди, которых вы и вся ваша камарилья очень боитесь.

- Уж не вас ли, отец Максим?! - насмешливо спросил бес.

- В том числе и меня.

Лицо старшего беса стало хмурым и озлобленным. Он раздраженно проговорил:

- Как я ненавижу это ваше чистоплюйство! Вы наивны и невежественны, молодой человек. Наоборот, такие, как вы, нам лишь помогают управлять миром. Когда-нибудь вы это сами поймете. - И, посчитав разговор оконченным, сказал шоферу: - Шеф, трогай свою колымагу.

Мотор несколько раз "чихнул", затем утробно заурчал и автобус тронулся.

- Постой! - крикнул бес водителю. Автобус остановился. - А что здесь делают эти две побирушки?

И вместо девиц Максим увидел двух старых, убогих нищенок. Они жались к друг другу, испуганно озираясь округ.

- Что вам, сирые? - спросил их бес.

- Подайте Христа ради! - смущенно проговорила одна из них, более рослая и более крепкая, протягивая изможденную физическим трудом, трясущуюся руку. - Мы два дня ничего не кушали. - И обе заплакали.

- Бог подаст, - ответил бес. - Давайте, давайте, старые, выметайтесь! Не задерживайте движения.

Максим ногой подвинул старушкам свой рюкзак, который ему теперь вряд ли когда понадобится.

- Вот, возьмите, пожалуйста.

- Храни тебя Господь, добрый человек! - сказала рослая старушка. Обе подхватили лямки рюкзака и поспешно покинули автобус.

И Максим понял, что все эти невероятные превращения, вся фантасмагория ничто иное, как сеансы гипноза, которыми старший бес в совершенстве владел. Это несколько подбодрило и успокоило.

К удивлению Максима, город оказался довольно большим. Много было пятиэтажек и даже девятиэтажек. На центральной площади с каким-то нелепым памятником автобус уже поджидал наряд полиции, который препроводил Масима в местную тюрьму, где он был помещен в одиночную камеру. И потекли долгие томительные дни ожидания. Максим был спокоен. Он знал, что Создатель помнит о нем и поможет, обязательно поможет. Нужно только верить и ждать. Ждать и верить. И это случится.

Конец первой книги.

Книга вторая: Конец или только начало?

Часть первая: Заговор.

1. Воскресная проповедь.

Колокола Кафедрального собора Линитима Искусителя многоголосо известили граждан города о начале воскресного богослужения. В храме в первом ряду на почетном месте вместе со своей супругой Фаиной Сазоновной сидел сам правитель Пантокрин Великий. В последние годы он старался не пропустить ни одного воскресного богослужения. Пусть сограждане видят какой набожный и благочестивый их правитель. Пусть видят. Справедливости ради следует отметить, что не всегда он был таким набожным. Были времена, когда он был совсем не набожным, а самым отъявленным и ярым атеистом. По его личному указанию была стерта с лица Земли маленькая церковь и молельный дом, где провел последние дни старожил этих мест Микола Красавин, почитавшийся в народе за святого. Но об этих временах правитель не любил вспоминать. Предали их забвению и статисты. Для всех он всегда был и есть человек набожный и благочестивый. Сегодня к тому же читал проповедь молодой отец Максим, человек несомненно умный, начитанный и талантливый. Пантокрин Великий любил его слушать. Слушая пламенные и страстные проповеди этого одаренного праповедника, правитель вырастал в собственных глазах.

"Что с того, что ты умнее и талантливее меня, - думал правитель, глядя на Максима и самодовольно усмехаясь. - Но ты наивен в вере своей. Что стоит твой ум без моей хитрости? Ровно столько, сколько я за него заплачу. Здесь я хозяин положения, ибо я хитрее и опытнее, я знаю жизнь. Разрешил тебе читать проповеди в последнее воскресенье месяца и ты уж тем доволен. А того не ведаешь, что читаешь ты их не людям, а куклявым. А им все равно кого слушать, тебя или ведьму Зойку - кондукторшу автобуса. Им все твои проповеди до лампочки. Они слушаются только меня и моих людей."

Прибыл отец Максим в город полтора года назад на автобусе, каждый день выезжавшим в Остальной мир для сбора информации. Поначалу Пантокрин хотел сделал из молодого проповедника очередного врага, но его отговорил старший бес, посоветовавший присмотреться к парню на предмет его использования в дальнейшем. Полугодичное нахождение в одиночной камере не сломили дух Максима и не поколебали его веры. В чем смог убедиться сам правитель при их личной беседе. Несмотря на завиральные идеи о Создателе и всем прочем, молодой человек Пантокрину понравился. Умный, вежливый, образованный. Все время называл его братом. Смешной! И хотя конкретных планов у правителя при их беседы по использованию отца Максима не возникло, он дал указание провести молодому человеку психиатрическую экспертизу и поместить в барак 13-бис. В этом бараке были собраны все те, кто мог быть использован Пантокрином в дальнейшем. Бывали случаи, когда пациенты этого барака прямиком попадали в министры правительства или в советники правителя. Да что далеко ходить за примером. Сейчас один из них является советником Пантокрина по проблемам превращения Остального мира в одно сплошное болото. Правитель был уверен, что со временем и талантам Максима найдется достойное применение, Обязательно найдется. В дальнейшем он разрешил молодому священнику читать проповеди каждое последнее воскресение месяца. Правда, во избежание недоразумений, посещать в эти дни храм разрешалось лишь куклявым. Но об этом отец Максим не имел ни малейшего понятия.

Оторвавшись от воспоминаний, правитель оглянулся. Зал был битком набит куклявыми, внимательно, прилежно, но равнодушно взирающими на иконостас. Пантокрин усмехнулся. Хитер он. Ох, хитер! Правильно говорят: "Хитрость города берет". Спасайте, господин проповедник, этих чучел. Спасайте. Очень оно им нужно, ваше спасение. Ха-ха-ха!

Но вот на амвон вышел худой и высокий молодой человек с бледным и красивым лицом и, обратясь к "прихожанам", сказал:

- После нашей последней встречи прошел ровно месяц. Думали ли вы над тем, что я вам говорил?

- Да, отче, - дружно ответили собравшиеся.

- Согласны ли вы со мной?

- Согласны.

- Готовы ли вы к жертвам во имя Создателя нашего?

- Готовы, отче.

И озарила лицо Максима радостная улыбка, и запылали его прекрасные глаза неукротимым огнем веры, веры в великое предназначение свое. Он смотрел на равнодушные лица куклявых и они казались ему одухотворенными словом истины и готовностью служения Создателю, а в оловянных их глазах видел неземную благодать, ниспосланную им Всевышним. И окреп его голос, зазвучал торжественно и возвышенно:

- Братья и сестры! от имени Создателя нашего я благодарю вас за принятое вами решение! Знаю, непросто оно вам далось. Очень непросто. Велики соблазны сатаны-искусителя, они легки и доступны каждому из вас, они даруют вам забвение от тягот земного бытия, они ублажают тело ваше весельем и сладострастием, они манят вас миражными огнями "красивой и роскошной жизни". Соблазны эти сатана уже давно поселил в ваши бренные тела, смутил ими ваш разум. Потому-то трудно было вам от всего этого в одночасье отказаться. Но встав на путь беззаветного служения небесному Отцу нашему, вы приобретаете несравненно больше. Бессмертная душа ваша, пребывавшая доселе в летаргическом сне, начинает неустанно трудиться и как благодатная губка капля за каплей впитывает знания, дарованные нам Всевышним, любовь, мир и согласие поселяются в ней, а жизнь ваша будет наполнена высочайшим смыслом, радостью и благодатью.

Пантокрин слушал молодого проповедника и мысленно усмехался. Красиво говорил тот, очень убедительно. Несомненно, он очень таланливый и умный. Однако, выступать перед куклявыми, все равно что переносить мешками воздух с места на место - занятие не только бесполезное, никчемное, но и абсурдное. А ведь этот Максим чувствует себя неким мессией, спасителем человечества? Что ж, пусть "спустит пар" на куклявых, пусть их спасает. Очень это им нужно, да?! Ха-ха! И вновь правитель подивился себе. Хитер! Ох, хитер!

Он смотрел на молодого проповедника, расточавшего понапрасну свой ораторский дар перед куклявими, а в голове его уже зрел новый коварный план.

После проповеди правитель подошел к Максиму, похвалил:

- Вы сегодня были бесподобны, святой отец!

- Спасибо! - ответил тот, зардевшись.

- Но согласитесь, в храме Святого Линитима Искусителя говорить об искусителе сатане несколько того... Я думаю, что эта параллель случайна?

- Нет, вовсе не случайна. Ваш Линитим никто иной, как подручный дьявола! - сказал Максим запальчиво. - Вспомните, что он говорит: "Живи сам и дай жить другим", "Обретя блага на Земле, ты обретешь их и на небе", "Не упускай случая устроить себе Эдем на Земле". Разве это ни есть слова Сатаны?

- Так я и думал, - тяжело вздохнул Пантокрин, - что все это вы сознательно. Охо-хо! Прямо не знаю, что с вами делать? Ведь вы пытаетесь разрушить веру наших отцов, все чем жили многие поколения наших предков? Хорошо ли это?! Разве можно на обломках старой веры создать что-нибудь стоящее? Этому ли учит ваш Бог?

- Наш, брат, - поправил его Максим.

- Ну да, наш, - согласился правитель, усмехнувшись.

- Не нужно, брат, лукавить, - укоризненно покачал головой Максим. Ничего я не разрушаю, ибо разрушать нечего. Вы все разрушили задолго до меня.

- Не понял? - встрепенулся правитель. Монгольские глаза его превратились в узкие щелочки. Лицо вмиг посмурнело. - Кто вам сказал такое?

- У нас в сумасшедшем доме это знает каждый. Именно вы тридцать лет назад разрушили веру отцов, силою, угрозами и подкупом внедрили веру в Линитима Искусителя, а проще - Дьявола.

- Да вы опасный человек, святой отец. - Пантокрин добродушно рассмеялся. - Но только, уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь. Святой Линитим именно тот бог, который нужен народу.

- Кто же это решил?

- Я, - ответил Пантокрин, не скрывая самодовольства. - Здесь все решаю я.

- Значит вы ставите себя выше вашего бога?

- Он помогает мне управлять моим народом, - без тени смущения ответил правитель.

- Это бесовская гордыня, брат. Одумайтесь, вашей рукой управляет сатана.

- Да что вы говорите! - с наигранным удивлением воскликнул правитель. Он откровенно потешался над молодым проповедником. - А я, дурак, думал, что ею управляет моя Фаина. - Он обнял жену за плечи.

- Пока не поздно, брат, обратите свой взор к Создателю, отрекитесь от гордыни, снедающей вашу душу.

Правитель посмотрел на наручные часы, заторопился.

- Хорошо-хорошо, святой отец, я об этом подумаю. До свидания! До встречи!

- До свидания, брат! Храни вас Всевышний!

2. Пантокрин влюбился.

У церкви правителя поджидал роскошный "Мерседес" - подарок нечистой силы на день его рождения. Он сел в машину и сказал куклявому шоферу ехать в свою резиденцию. С некоторых пор он все больше полагался на куклявых и нечистую силу и все меньше доверял людям. Работа в воскресные дни также входила в стратегические планы Пантокрина. Народ должен знать, что их правитель трудится не покладая сил им во благо, даже в воскресные дни. Когда же ему очень не хотелось ехать на работу, он отправлял к резиденции "Мерседес", оборудованный тонированными стеклами и тот весь день торчал у парадного входа. А проходящие мимо обыватели с почтением говорили: "Наш Великий Правитель опять работает!" И тяжко вздыхали, так как работа ими вспоминалась как нечто совершенно ужасное, страшнее даже мифического дракона о трех головах.

Но сегодня правителя ждала серьезная работа. Он пожелал лично допросить суперагента 0011. Ему донесли, что при допросе она не только непочтительно отзывалась о нем, Пантокрине, но и всячески оскорбляла и грозила страшными карами. Опасность шпиона Остального мира была очевидной. За столь короткий срок он умудрился ни только соблазнить суперагента, но и полностью её перевербовать. И Пантокрин пожалел, что отказался от встречи с Орловым. Возможно его можно было бы купить. Такой человек ему просто необходим.

В резиденции его поджидали сразу две новости: неприятная и приятная. Неприятная - шпион расколол подсадного агента и, едва покинув тюрьму, оглоушил его, связал и бросил в кусты. Приятная - в настоящее время шпион скрывается в квартире бывшего великого ученого Романа Березина. Но и приятная новость была с гнильцой. Дело в том, что когда-то, давным-давно, Пантокрин с Романом Березиным учились в одном институте и даже дружили. Это он, Пантокрин, став правителем города, пригласил к себе Романа возглавить науку в городе, предоставил ему все возможности для этого. Куклявые - итог многолетней работы Березина. Но когда он вдруг взбунтовался и попробовал уничтожить свое детище, правитель отправил его в обыватели. Честно признаться, смалодушничал, пожалел старого друга. И вот он, результат его малодушия - Березин спутался со шпионом и работает на Остальной мир. А ведь это можно было предвидеть? Березин никогда не внушал доверия. Никогда.

Все это сообщил ему премьер-министр Грязнов-Водкин. После доклада, выждав приличествующую паузу, он спросил:

- Что будем делать, Наисветлейший?

От этого вопроса правитель пришел почему-то в ярость. Задергался как припадочный, заорал истошно:

- Это ты меня спрашиваешь, кретин?! Премьер недоношенный! Вот она твоя система безопасности! С одним шпионом справиться не можете. Уволю к такой матери! Всех! Всех до одного! Бездарности! Недоучки! Линитим! ты видишь с кем приходится работать?! - и Пантокрин вылил на уши бедного премьера огромный ушат отборнейшей матершины. После чего немного успокоился. Сказал:

- Немедля арестовать сукиных детей и пытать, пытать, пытать. Жечь каленым железом, рвать на части, чтобы они мечтали о смерти, как о манне небесной.

- Слушаюсь! - Грязнов-Водкин по-военному щелкнул каблуками.

- Да подключите к аресту нечистую силу. А то я на этого дурака, шефа полиции, не расчитываю. Его агенты от безделья совсем, понимаете ли, разучились работать.

- Слушаюсь! - вновь щелкнул каблуками премьер.

- А ты что выкаблучиваешь? Ты жа не адъютант какой-нибудь, а премьер, человек солидный?

- Армию вдруг вспомнил, Наимудрейший, - смущенно ответил Грязнов-Водкин.

- Армию? - Пантокрин внимательно, оценивающе посмотрел на премьер-министра. - А что, Петя, может мне тебя действительно направить укреплять армию, а? Будешь командовать моей гвардией? Ты как на это смотришь?

Лицо премьера в одно мгновение стало землистым, а породистые щеки обвисли словно у собаки-боксера.

- З-за что, В-ваша Г-гениальность?! - жалобно пролепетал он.

- Да пошутил я, пошутил. Успокойся. Правитель что, не человек что ли, не может пошутить?

- От такой шутки можно и инфаркт получить.

- Как жа, получите вы. У вас кожа толстая как у слона. Скорее вы меня в гроб загоните такой работой. Шпиона завтра в девять ко мне на допрос.

- Хорошо, Наисветлейший, - поклонился премьер. - Нам его к вашей встрече "подготовить".

- Конечно-конечно. И не церемонтесь. Суперагентша доставлена?

- Ждет в соседней комнате.

- Действуйте, Петр Антонович. До свидания! А её пусть введут.

- До свидания, Великий!

Когда Пантокрин её увидел, то его большое, измученное национальным напитком "Косорыловкой" сердце бурно забилось, как в молодые годы, а изуродованные артериосклерозом вены едва справлялись с хлынувшими по ним потоками крови. Ах, Кулинашенский! Ах, лис! Как же ему удавалось скрывать этакое чудо?! Глядя на суперагента Татьяну, он впервые пожалел, что дал когда-то клятвенное обещание не иметь более одной жены. Ляпнул он это во время предвыборной кампании, а потом, идиот, постоянно ставил себе это в заслугу. И вот сейчас очень об этом пожалел. Правда, у него был целый гарем куклявок. Но они ни в счет. Они и созданы для услады мужчин. Женщину в гарем не возмешь, ей нужно большее. Да и закон, который он сам же утверждал, запрещает это делать. Закон можно конечно и отметить, но как быть с этой синеокой красавицей? Она вряд ли согласиться стать наложницей. И дернуло же его за язык ляпнуть тогда этакое! Ведь при его должности он мог иметь десять жен. А может быть отравить к шутам эту старую клячу Фаину? Больно возомнила о себе в последнее время, стала слишком сварливой. Эта мысль показалась правителю очень удачной и он заметно повеселел. Да, такой красавице, как Татьяна, не нужны конкурентки. Нет. Она одна должна восседать на троне рядом с ним, оттенять красотой его исключительность и гениальность. И он совсем повеселел, считая уже вопрос своей женитьбы на Татьяне решенным окончательно. Отравить жену и все что с этим связано, похороны там, поминальные торжества было делом двух-трех дней, не больше. Пантокрин даже не мог предположить, что Татьяна может не согласиться выйти за него замуж. Такого в его городе просто не могло быть.

Татьяна в сопровождении полицейского прошла к столу правителя и спокойно села в кресло за стол для заседаний. Села в то время когда правитель продолжал стоять, с изумлением её рассматривая! Уже один этот факт вопиющего непочтения мог стоить ей жизни. У полицейского отвалилась челюсть. Он попытался поднять девушку, но правитель величественным жестом остановил его, сказал:

- Оставьте нас.

Полицейский пулей вылетел из кабинета. Девушка выглядела внешне спокойной, собранной. Но Пантокрин прекрасно понимал, что скрывается за её этим спокойствием, как натянуты у неё сейчас нервы, как ненавидит она его в эту минуту. По-всему, она была действительно классным агентом. Как же она попалась на удочку шпиону? Того можно поздравить с прекрасным уловом. Редко кому удается поймать такую вот "золотую рыбку". Девушку необходимо было расположить к себе.

- А вы смелая девушка, - сказал Пантокрин, отечески улыбаясь. Он сел в кресло, придвинул к себе коробку с сигарами, открыл, достал одну из них, прикурил.

- Настоящие джентльмены прежде чем закурить спрашивают разрешения у дамы, - сказала она.

Это была неслыханная дерзость. Татьяна будто сознательно нарывалась на неприятность, испытывала судьбу. Такое могла себе позволить лишь Фаина, да и то в лучшие для неё годы. Но своей дерзостью девушка ещё более понравилась правителю, распалила его воображение. Он уже видел её однажды обнаженной по манитору. Но тогда изображение было слишком нечетким и по-существу ничего не разглядел. Как бы он хотел восполнить этот пробел. Он нахлынувшего на него желания у него даже закружилась голова. Он удивлялся себе. Такого с ним прежде никогда не было. Даже с Фаиной, хотя ему когда-то казалось, что он её любил. Нет, то была не любовь. Любовь вот она, пришла к нему на склоне дней. И он был не в силах ей сопротивляться. Он все сделает, чтобы эта девушка стала его женой. Ничего для этого не пожалеет.

- Ах, простите меня пожалуйста за подобную бестактность! - вокликнул он, торопливо гася сигару в пепельнице. - Виной всему события последних дней. Они совсем выбили меня из колеи. Я стал таким рассеянным. Еще раз прошу прощения!

Она ничего не ответила, а лишь многозначительно умехнулась. А Пантокрин к её допросу уже потерял всякий интерес. Для него теперь уже ничего не имело значения. Если бы даже она сама была шпионкой Остального мира, он все равно просил бы у неё руки.

Заметив на её правом предплечье синяк, он озабоченно спросил:

- Вас что, били?!

- Будто это является для вас новостью?! - насмешливо ответила она вопросом.

- Ну конечно же, уверяю вас! Я ведь даже издал указ, запрещающий пытки.

- Но вы ведь сами прекрасно знаете, что ваши многочисленные указы никем не выполняются. Они даже не читаются. Мне кажется они пишутся лишь для статистов, чтобы создать вам имидж справедливого отца нации.

- Как вы ко мне несправедливы! Как несправедливы! Вы очевидно наслушались сплетен нехороших людей обо мне. Но уверяю, вы глубоко заблуждаетесь. И я сейчас попробую вам это доказать. Кто вас пытал? По чьему приказу? Я тут же отдам этих мерзавцев, этих негодяев под суд.

Пантокрину очень хотелось понравиться девушке. Голос его был нежным и искренним. Но она все ещё ему не верила. Он видел это по её глазам.

- Перестаньте ломать здесь передо мной комедию! - с вызовом сказала она. Очень обидно сказала.

Пантокрин встал, вышел из-за стола и сел напротив девушки, отечески накрыл её сцеленные руки своей ладонью.

- Вы ошибаетесь, Таня. Поверьте, я искренне хочу стать вам другом.

- Ах, оставьте! - с раздражением проговорила Татьяна, выдергивая руки из-под ладони правителя.

И он понял, что любовь его будет трудной. Но он верил в успех. Просто нужно будет приложить чуть больше усилий. Только и всего. То, чего хотел, он всегда добивался. Так будет и на этот раз.

3. У Березина.

По убогой, грязной, обшарпанной лестнице Орлов поднялся на пятый этаж и постучал в пятьдесят шестую квартиру.

- Входите. Не заперто, - послышался из-за двери сухой старческий голос.

Григорий толкнул дверь. Она открылась. Войдя в коридор, увидел прямо перед собой белого как лунь небольшого росточка старика с махровым полотенцем в руках. Вероятно он вышел из ванны. умные карие глаза его глядели на Орлова с любопытством.

- Здравствуйте, Роман Маркович!

- Здравствуйте. Но, простите, не имею чести...

- Мне посоветовали к вам обратиться, - перебил его Григорий.

- Вот оно что! - удивился Березин. - Я вас слушаю.

- Видите ли, дело в том, что я "шпион".

- Кто, кто?! - его глаза стали совсем веселыми.

- "Шпион". Во всяком случае, так считают в вашем городе.

- Так-так, очень интересно! Неужто тот самый, наделавший столько шума в городе?! Невероятно! Среди обывателей о вас ходят просто фантастические слухи.

Широким жестом он пригласил Орлова в небольшую, скромно обставленную комнату. Они сели на видавший виды диван.

- Все это глупость несусветная, Роман Маркович.

- Не понял?

И Григорий поведал Березину свою одиссею. Тот молча выслушал и после небольшой паузы сказал:

- Я вам верю. Но все это ничего не значит. Пантокрину лукавому нужно, чтобы вы били шпионом и вы им будете.

- Нечто подобное я уже слышал.

- Вот как?! И от кого же, позвольте полюбопытствовать?

- От кота Тимки, философа и горького пьяницы, младшего агента тайной полиции.

- А я его знаю, - отчего-то обрадовался Березин. - Весьма любопытный кот. Весьма. Умнее многих, если не большинства идиотов, населяющих этот Пантокринов гадюшник.

- Похоже, что вы не очень-то жалуете правителя.

- А как я должен относиться к мерзавцу и негодяю? Как он того заслуживает. Верно?

- Верно, - согласился Орлов. - Роман Маркович, а отчего вы считаете, что правителю нужно, чтобы я был шпионом?

- Все дело в том, что он из породы революционеров, ему чужда стабильность, необходимо постоянно с кем-то бороться. Тогда он чувствует себя как рыба в воде. А когда врагов нет, их надо выдумать. Вот он и выдумывает. Однажды объявил, что город собираются захватить пришельцы из космоса. Он тогда перетряс все войска ПВО, сменил командование, показывая пример, сам обучился стрельбе из зенитной установки. Полгода все население жило в страхе перед вторжением пришельцев. Сейчас ему вы подвернулись. Разве он упустит такой счастливый случай. Уже по всем правилам закручена кампанию по отражению угрозы Остального мира. Кстати, за вашу поимку было обещано большое вознаграждение: людям - крупная сумма денег, куклявого же обещал сделать человеком.

- А это возможно?

- Нет, исключено. В принципе, из человека ещё можно сделать куклявого, а из куклывого человека - никогда.

- Тогда почему же он обещает?

- Он у нас мастер на обещания, раздает их направо и налево. Действует по принципу: он дал обещание, он же и взял его назад. Но самое удивительное, большинство продолжает верить этим обещаниям.

- А кто такие куклявые?

Настроение Березина разом испортилось. Лицо стало замкнутым и сердитым. Вскочил с дивана, несколько раз прошелся взад-вперед по комнате и, пряча от меня взгляд, сказал глухо:

- Куклявые - моя незаживающая рана. Дело в том, что их создал я. Они итог моей многолетней работы.

- Вот как! - умело разыграл удиление Григорий. - Да, но кто же они такие?

- Не торопите события, молодой человек. Кстати, как вас зовут, "господин шпион"?

- Григорием.

- Очень приятно. Видите ли, Гриша, мы с Пантокрином старые знакомые, вместе учились в институте, даже дружили. По профессии мы геологи. Но Пантокрин, как любой бездарь и недоучка, занялся политикой. А я с некоторых пор заинтересовался аномальными явлениями. Мы редко, но переписывались. Из его писем я узнал, что сейсморазведка показала, что под великим сибирским болотом находятся буквально несметные запасы нефти. Не пробурив ни одной скважины, стали строить большой город нефтянников. Были приглашены специалисты со всех концов страны. Когда город построили пробурили скажины, то нефти не оказалось.

- Значит сейсмологи ошиблись?

- Не знаю. Не думаю.

- Но ведь нефть-то не обнаружили?

- Не обнаружили, но вовсе не потому, что её там нет.

- Как же так? Ничего не понимаю.

- У нас уж так повелось, что начиная что-либо грандиозное, мы напрочь игнорируем опыт предыдущих поколений. Если бы он учитывался, то те, кто задумывал и решал строить этот город, не могли бы не обратить внимания на тот факт, что в радиусе двадцати километров от болота нет ни одного поселения человека. И это при том, что земли здесь благодатные, голимый чернозем.

- Действительно странно. Вы установили, почему это происходило?

- В народе говорят, что в болоте обитала нечистая сила. Я же считаю, что это был один из мощных центров её проживания. Вот почему ни одна из скажин не дала нефть.

- Да, но как вы здесь оказались?

- Когда построили город и Пантокрин стал его правителем, в городе стало твориться что-то странное: по улицам расхаживали призраки, стали изчезать бесследно люди, по ночному небу летали ведьмы на помеле, нечистая сила настолько обнаглела, что стала диктовать людям свои условия, грозя в противном случае оставить их без жилья, и прочие мерзости. Зная, что я занимаюсь подобными явлениями, Пантокрин мне позвонил и пригласил на работу. Я, естествено, этим заинтересовался. Через какое-то время установил, что возглавляет нечистой силой в гоороде помощник дьявола старший черт. Установил с ним контакт и устроил встречу с Пантокрином. Встреча проходила при закрытых дверях, поэтому о чем они говорили, не знаю. Но только этот лис уговорил черта и все проделки нечистой силы прекратились. И лишь призраки продолжали расхаживать по городу. То ли они были сами по себе, то ли вышли из подчинения нечистой силы. Они были настолько четкими, осязаемыми, что я, вдруг, подумал: "А нельзя ли их материализовать?" Это стало моей идей фикс, полностью захватившей меня. Пантокрин, узнав об идее, очень ею заинтересовался и не жалел денег на финансирование. Наконец мне удалось создать такое энергетическое поле при котором призрак становился куклявым. Внешне он ничем не отличался от человека, но мог только выполнять простейшие приказы: встать, сесть, подойти и так далее. Потом для каждого куклявого или группы разработали специальные программы и они стали действовать по этим программам. В основном это были: швейцары, дворники, официанты, жрицы любви, продавцы, то-есть те, чья работа не требует глубоких познаний. Пантокрин подал идею создания энергетического поля во всем городе. Я ею увлекся. В Остальном мире было закуплено дорогостоящее оборувдование, созданы четыре мощных генератора и установлены в разных концах города. Куклявые получили возможность действовать во всем городе.

- Следовательно, они не могут его покинуть, так?

- Разумеется, Они тут же превратяться в призраков.

- Но я недавно сам был свидетелем иного. Я въехал в город на атобусе и там...

- Ах, вот вы о чем, - перебил меня Березин, рассмеявшись.

- Дело в том, что на нем установлен наш лабораторный генератор, который и поддерживает жизнедеятельность куклывых, в нем находящихся.

- А что с ними происходит, когда они буквально на глазах ничинают распадаться?

- Когда куклявый испытывает сильное перенапряжение, то происходит сбой в его программе, как бы короткое замыкание. Но система саморегулирующая и быстро все восстанавливает.

- Ясно. А кто такие декаденты?

Березин рассмеялся.

- Неудавшиеся куклявые. Программа дала сбой и получилось ни то, что планировалось. Эти совсем никчемные. Занимаются в основном тем, что пишут никчемные статейки о местных знаменитостях в бульварных газетенках да клянчат молоко у "молочниц". Почему-то все они страсть как любят молоко.

- "Молочницы" - это тоже куклявые?

- Да. Специально выведены для производства молока.

- Но почему декаденты?

- Да так, юморист какой-то дал им прозвище, а оно прижилось.

- А хлюндявые... Как вы к ним относитесь?

- Нормально отношусь.

- Но почему они так называются? Куклявые - ясно, от слова кукла. А хлюндявые?

- Скорее всего от презрения к ним. Самым непристижным занятием в городе является производительный труд. Отсюда и такое отношение к людям, им занимающимся.

- Но тогда отчего Пантокрин не заменит их куклявыми?

- Если бы он мог, то давно бы это сделал. Он не доверяет лиюдям. Дело в том, что любой производительный труд процесс творческий, а куклявые не способны творить. Без рабочих же город обречен. Вот потому Пантокрин и вынужден, скрипя сердце, их терпеть.

- А по телевизору поют?

- Куклявые, - рассмеялся Березин.

- Как?! Но вы ведь только-что сказали, что они не способны творить?

- А вы послушайте музыку, тексты, которые они поют. Разве можно это назвать творчеством? Этот примитив создают куклявые второго и третьего поколений. А за период мой работы было уже пять поколений. Куклявый шофер моя гордость. Он уже способен оценивать дорожную ситуацию и самостоятельно принмать решение. Я был близок к тому, чтобы создать универсального куклявого, способного заменить человека на всех видах работ. Но, к счастью, понял коварный замысел Пантокрина полностью исключить людей из жизни города. Тогда-то я и решил вывести из строя генераторы. Одному это выполнить было не под силу. Вот я и доверился двум своим ближайшим помошникам. И оба в тот же день на меня донесли. Оказалось, что они давно завербованы тайной полицией.

- У вас здесь сплошные стукачи.

- Да, - кивнул Березин. - Общественный климат этому способствует.

- Значит, если генераторы отключить, то куклявые изчезнут?

Проняв ход мысли Григория, старый ученый печально покачал головой.

- И не пытайтесь, Гриша. Бесполезно. Их охраняет нечистая сила. И потом это ничего не даст. Принципиальная схема генераторов осталась у моих помощников. Они починят генераторы и наштампуют новых куклявых. Хорошо еще, что я их не познакомил с новыми своими разработками суперкуклявого. Но даже если исчезнут все куклявые, это не решит проблемы. Главная проблема города - это Пантокрин и его окружение и их связь с нечистыми. Все остальное производное.

- Неужели же ничего нельзя сделать? Отчего люди миряться с таким унизительным положением? По-моему, даже рабы Рима были более свободными чем они.

- Пантокрин и его команда решили прежде всего сломать волю сограждан, поставить их на колени. Поначалу по радио, телевидению им стали каждодневно, ежечасно внушать, что все что происходит в городе: призраки, ведьмы в небе и прочее - знамение свыше, кара за их прегрешения и прегрешения их предков. Вся история народа рисовалась исключительно черными красками как сплошная цепь кровавых драм и нелепых ошибок. И постепенно многие люди действительно стали испытывать чувство вины за происходящее, в их сознании развился комплекс неполноценности. Они стали ощущать себя людьми второго сорта по отношению к другим народам. Те же, кто пытался протестовать, быстро выявлялись и направлялись в сумасшедший дом.

- Куда-куда?

- В сумасшедший дом. Вот чем город может гордиться, так это им. У нас самый большой сумасшедший дом в мире.

- У вас и город самый сумасшедший в мире.

- Город - согласен. Но только не сумасшедший дом. Нигде вы больше не найдете столько умных, здравых и порядочных людей. Там собран весь цвет городской интеллигенции.

- Ну и дела у вас! - удивился Орлов. - Но мы отклонились от темы. Каким же образом рабочие стали хлюндявыми?

- Параллельно людям стали внушать неуважение к производительному труду. Какой-нибудь губашлеп, спекулянтишка паршивый с одной извилиной в голове, да и той как прямая кишка, ломаясь перед телекамерой, говорил: "А че мне мантулить на этом заводе за гроши, когда я в день больше бабок зашибаю". Все чаще стало мелькать презрительное - "хлюндявые". А затем прочно закрепилось в городском лексиконе. Рабочим перестали платить заработную плату, заменив её чашкой каши на завтрак, обед и ужин. Причем в пищу добавлялись психотропные препараты. И рабочие все больше стали представлять из себя серую, однообразную, ко всему равнодушную массу.

- Я это уже успел заметить.

- Семейных переселили в специальные кварталы, своего рода резервацию, где на каждого рабочего по полицейскому, а холостые проживают в доме Агапкина, который охраняется нечистой силой

- И там я имел "удовольствие" побывать и познакомиться с тамошними нечистыми. По-моему, они неплохие ребята. Во всяком случае, сотрудничать с ними можно.

- Вы, Гриша, просто очень удачливый человек. Но ни всем везет так как вам. Для большинства общение с нечистыми заканчивается очень печально.

- Может быть. Но отчего вы, Роман Маркович, так долго терпели всю эту мерзость?

- Я же вам говорил, что слишком был увлечен своей идеей и ничего вокруг как бы не замечал. Это уже став обывателем, я кое в чем разобрался. На многое мне открыл глаза мой друг Григорьев.

- Кто он такой?

- Бывший главный проектировщик и строитель города, также отправленный Пантокрином в обыватели. Вот кто мог бы вам помочь выбраться из города.

- А как его найти?

- К сожалению, это невозможно. Он с полгода назад допустил где-то неосторожное высказывание и был помещен в сумасшедший дом. Да, все забываю спросить, кто же вас все-таки направил ко мне?

- Один очень симпатичный бездомный пес, бывший обыватель.

Лицо Березина стало озабоченным.

- А вы давно знаете этого пса?

- Да нет, только-что познакомились на улице? А что?

- Что он о себе рассказал?

- Только то, что был обывателем и что его жена превратила его в собаку.

- Вот оно что. Если это именно тот, о ком я думаю, то я бы ему не доверил даже своей кошки.

В этот момент дверь квартиры с шумом распахнулась и в комнату ворвалась целая дюжина вооруженных до зубов полицейских. Среди них был толстый господин с лоснящимся от сытости и благополучия лицом в кургузом клетчатом пиджаке. Он подкатил к Орлову на коротких ножках и, масляно улыбаясь, сказал:

- Извини, земеля, но это был мой патриотический долг. И потом, блохи натурально заели.

Передо Орловым стоял бывший пес, обретший за свое предательство прежний облик. Но лучше бы он оставался псом. Псом он выглядел более симпатично. Такому бы Григорий точно не доверился. И пока на него не надели наручники, он очень хорошо врезал по лоснящийся физиономии. И от этого получил истинное удовольствие. Никогда прежде он не испытывал такого удовольствия и вряд ли когда ещё испытает. Бывший пес, а ныне - стукач шмякнулся на пол и завизжал словно поросенок, ошпаренный кипятком.

- Ты чё, земеля, дерешься! - орал он благим матом. - И потом, знаешь, что согласно Указа Правителя N 2120 за избиение доносчика предусмотрена уголовная ответственность вплоть до смертной казни?!

- Плевал я на ваши указы с верхней полки! Понял ты, ублюдок?! Шкуру сбросил и решил, что стал человеком, да? Ничего подобного, приятель. В псовой шкуре ты был более человеком, чем сейчас. И прекрати визжать, а то ещё врежу.

Визг тотчас перешел в мелкий скулеж и хныканье.

- Правильно, Гриша! Молодец! - одобрил действия Григория Березин.

На него уже надели наручники. Но внешне он выглядел спокойным.

- Извините меня, Роман Маркович! Честное слово, я никак не предполагал, что так все обернется.

- Все нормально, Гриша. Честно признаюсь, эта обывательская жизнь мне вконец обрыдла. Уж лучше сидеть в тюрьме или в сумасшедшем доме. Там хоть понимаешь, что опасен Пантокрину. Сознание этого хоть как-то оправдывает смысл существования.

На запястьях Григория щелкнули замки наручников. Кажется это называется - приехали! Теперь они со ним нянчиться не будут. Это конец. Выбраться из этого города да ещё уцелеть, кажется, нет никакой возможности. Как там Таня, первая и единственная его любовь? Как же тебя, красавица, угораздило родиться в этом чокнутом мире? И вообще, что это за город такой? Почему о нем никто ничего не слышал? Совсем забыл спросить об этом у Березина. И все же надо думать, как отсюда выбраться. Безвыходных ситуаций не бывает. В природе обязательно существуют варианты спасения. Нужно только их найти. Березин назвал его удачливым. А это, если разобраться, не так уж мало. Верно?

4. Допрос "шпиона".

Когда шпиона ввели в кабинет Пантокрина, тот едва держался на ногах. Куклявые волкодавы Кулинашенского знали свое дело. Правитель с интересом рассматривал стоящего перед ним противника. Ничего в том особенного не было. Рослый, плечистый с симпатичным, но довольно заурядным лицом. Неужели же вот этот парень мог совершить все те подвиги, которые ему приписывают? И главное - Татьяна? При воспоминии о девушке сердце его гулко забилось, забродило внутри, как хмельная брага, возмущение и ненависть к этому молодому красавцу, зависть к его молодости и силе.

- Как вы себя чувствуете, Григорий Александрович, или как там вас? проговорил Пантокрин сдержано. Но бушевавшая в его старческом теле ненависть прорвалась нарушу каким-то странным шипением.

- Так же как вас - можете смело называть идиотом, - беспечно ответил шпион. В его голосе правитель даже уловил насмешку. Из разбитой нижней губы Орлова продолжала ещё сочиться кровь. - Только идиот мог перепутать автобус и приехать в ваш грязный и убогий городишко. И только идиот мог принять меня за шпиона. Так что, если разобраться, то мы с вами ближайшие родственники, где-то во втором или третьем поколении от обезьяны. С чем себя и вас поздравляю.

И правитель растерялся. Он не знал как себя вести со шпионом. Пантокрин плохо понимал юмор, тем более когда шутит человек до полусмерти избитый. К тому же он, кажется, назвал его идиотом? Это неслыханно! Как на это реагировать? Возмутиться? Не обратить внимания? Лучше пока остановиться на втором. Нет, противник серьезный. Очень серьзный. Теперь правитель в этом окончательно убедился.

Тем временем шпион сел в кресло, невольно поморщившись от боли, достал из кармана пачку сигарет, зажигалку, закурил и стал спокойно ждать, что ответит на его дерзость правитель.

- Вас кажется били? - спросил тот осторожно.

- Да ни то чтобы, - ответил шпион насмешливо. - Скорее мило поговорили. Твои куклявые, миссье Пантокрин, честно сказать, ничего делать не умеют. Точно. Суетятся, стараются, машут "кувалдами", а толку никакого. Возможно это из-за отсутствия должной практики. Не знаю. Ты бы их командировал в наш город. Там они узнают, что такое настоящий мордобой.

Переход шпиона на панибратское "ты" ещё более возмутил и покоробил правителя. Но и на этот раз он взял себя в руки, сдержался. Решил сразу перейти к делу. Спросил:

- С какой целью, Григорий Александрович, вы проникли в наш город?

Орлов, глубоко затянувшись напоследок, раздавил в пепельнице окурок, сказал возмущенно:

- Ну ты, блин, даешь! Не надо работать под придурка. Это ни к лицу правителю хоть и вшивенького, но все же города. Я был о тебе лучшего мнения. Ты ведь сам не веришь в то, что плетешь. Не надо из меня делать героя. Я этого не заслуживаю. И потом, зачем тебе нужна вся эта шпиономания, все эти заморочки? Ты уже в том возрасте, когда нужно думать о покое, о больной печени, о встрече с Богом. Вот, к примеру, завтра ты с ним встретишься. Да ты не пучь на меня глаза. Я ж говорю, - к примеру. Вот встретишься ты с ним. И что ему скажешь? Расскажешь о своем паскудстве? Ты думаешь он тебя за это по головке погладит? То-то и оно. Нет, Пантокрин, тебе надо в корне пересмотреть свое поведение, а то будет полный конфуз.

А Пантокрин сидел совершенно сбитый с толку, ничего не понимая в происходящем. Кто здесь кого допрашивает? Мысли его путались. От слов шпиона он даже почувствовал легкую панику. Состояние это было непривычным. Проскользнула в сознинии даже трусливая мыслишка: "А может быть он прав? Может бросить все и уйти на покой?"

Очнувшись наконец от сковавшего тело его и разум оцепенения, он понял насколько опасен шпион. Пытаясь взять ситуацию в свои руки, грохнул о стол кулаком, да так, что стоявшие на столе телефоны подпрыгнули и встали на дыбки, как норовистые лошади, пытающиеся сбросить седока.

- Ты что это себе позволяешь?! - зорал он. Голос его обрел былую уверенность и мощь. Он вскочил и, наклонившись вперед, завис над столом будто коршун, вперив горящий взгляд в шпиона. - Встать, скотина, когда разговариваешь с Правителем!

- Слушай, кончай этот балаган, - вяло отмахнулся Орлов, продолжая сидеть, развалясь в кресле. - Параноик ты, а не правитель. У тебя ярко выраженная мания величия, понял? Ну надо же - правитель?! Ты едва-едва на городничего-то тянешь. Как ты был городничим заштатного города, так им и остался. Это твой предел, приятель. Если ты это не поймешь, то плохо кончишь. Это я тебе гарантирую. - И уже строго сказал: - Да сядь ты, не ори как базарная баба! Слушать тошно.

- Да ты!... Да я!... Я тебя сгною, мерзавец! Я тебя живьем... Я тебя четвертую! Ты у меня, гаденыш, попляшешь! - продолжал орать Пантокрин скорее по инерции, так как внутри творилось что-то такое, такое, что в пору было плакать. Твердая почва уходила, уходила из-под ног... Ушла. И он тяжело плюхнулся в кресло, ощутив усталось и разбитость во всем теле. Впервые почувствовал до какой же степени он стар и немощен.

- Ну вот видишь, приятель, к чему приводят излишества, укоризненно проговорил Орлов, сочувственно глядя на правителя. - И что, спрашиваешься, разорался. Считаешь, что спутался с нечистой силой, так от всего застрахован? Нет, дорогой, здоровье беречь надо. Здесь тебе никакая нечистая сила не поможет. Здоровье можно поправить лишь благими делами. Точно тебе говорю. Сам от врачей слышал. Это называется психотерапией. Отпусти нас с Татьяной из города и сразу почувствуешь облегчение.

- Что?! С Татьяной?! - в ужасе проговорил Пантокрин. Лицо его стало совсем насчастным. И, обращаясь к стоявшим за спиной шпиона куклявым, он совсем по-детски захныкал: - Уведите его, прошу! Уведите!

Орлов бодро встал с кресла, широко раскинув руки, смачно потянулся. Сказал с сожалением:

- Жаль что нам с тобой, папаша, не удалось как следует потолковать. Очень жаль. И все же ты хорошенько подумай над моим предложением. Правда. Дельное, скажу тебе, предложение. Для тебя, кроме пользы, ничего другого не будет. Для чего тебе эти заморочки, отпустил нас с Татьяной и дело с концом. Верно? Для твоей же пользы стараюсь. Ладно, поправляйся, не буду мешать. Да, ты вроде что-то хотел у меня спросить?

Пантокрин вконец обессилил от издевательств шпиона, вытянул вперед дрожащую старческую руку, будто хотел отгородиться от него, тяжело и хрипло выдавил из себя:

- Изыди , сатана! - и к своему стыду и ужасу перекрестил Орлова крестным знамением. В этот момент он совсем забыл придуманного им бога Линитима Искусителя, а обращал свой взор надежды, как делали это когда-то его предки, к Христу Спасителю. Реален ли он был или тоже кем-то для чего-то выдуман, он не знал, но хотелось верить, что реальный и в состоянии ему помочь.

Подобного позора он никогда в жизни ещё не испытывал.

- Ну ты, папаша, даешь! - добродушно рассмеялся шпион. - С тобой не соскучишься. Я ж тебе говорил, что нельзя так легкомысленно относиться к своему здоровью. Ну ладно, будь здоров! Поправляйся. - И повернувшись к охранникам, весело сказал: - Ну что, куклявые, чурбаны вы безмозглые! Вижу совсем застоялись, рысаки вы мои орловские! Пойдем, научу вас как следует драться. А то умру ненароком, так и не узнаете вы, бедолаги, как настоящие мужики хлещутся. Кто, кроме меня, вас ещё научит в этом зачухонном городишке. Верно?

После ухода шпиона у Пантокрина страшно разболелась голова. Никакие таблетки и микстуры не помогали. Правитель маялся, не находил себе места от этой адской боли, слонялся из угла в угол, стонал и грязно материл всех и вся. Теперь он воочию убедился насколько был опасен шпион. Какая к хренам взрывчатка! Он одним своим присутствием, своими приколами взорвет город. Нет, от него нужно срочно избавляться. Срочно! И никаких судов. Ни в коем случае! Он и судей уболтает, как только-что уболтал его. Это надо же, до чего дошло! Он, Пантокрин, обратился за поомщью к Иисусу! Конец света! В сумашедший дом этого шпиона, этого сукиного сына! Там таких шизиков пруд пруди. Пусть их смущает своими приколами. Татьяну ему, видите ли, подавай! Ни больше ни меньше. Раскатал губу, подлец! Ну ничего, я тебе такую Татьяну покажу, что не возрадуешься.

К вечеру у правителя участилось сердцебиение и пошла горлом кровь. Местные врачи были в панике, сбились с ног, но принятые ими меры плохо помогали. Пантокрин час от часу все более слабел. Нечистые со всех концов Остального мира понатащили медицинских светил, кого надо и кого не надо. Те долго осматривали правителя, советовались друг с другом, пока не пришли к окончательному выводу, что ничего страшного у Пантокрина нет, просто нервный криз ни более того. Ему с недельку надо отдохнуть, попить прописанные лекарства и все восстановиться, придет в норму.

Утром следующего дня прессекретарь правителя уже поспешил заверить журналистов, что с правителем все в порядке. Через пару дней тот собирается приступить к работе.

Постепенно жизнь города вошла в привычное русло. Каждое утро над городом всходило черно-красное солнце. Нечистые шлындали в Остальной мир и обратно, торгуя болотным газом. Обыватели целыми днями сидели на завалинках и скамейках, сплетничали, лузгали семечки и плевали в вечность.

5. Комиссия психиатров.

Внутри Григория бродила, как молодое игристое вино, любовь. Она ворочилась в груди огромная и ласковая. Но вот ей стали тесны его рамки и она широким потоком стала выливаться через край его и растекаться по земле, наполняя все вокруг теплом, светом и смыслом. С высоты собственного роста Орлов уже не мог её всю охватить. И стал подниматься все выше и выше. И уже с высоты орлинного полета увидел - какая она прекрасная - его Любовь. Он не понимал, что с ним происходит. Но положительно происходило что-то необычное и непривычное. Он никогда не был поэтом и вообще не любил стихи. Но сейчас чувствовал, как в его голове рождались, строились в парадные расчеты и шагали стройными рядами все эти слова?! Нет, любовь все же опасная штука. Честно.

Прежде он был орлом стервятником, зорко высматривающим добычу. Теперь же стал орлом влюбленным и уже не помышлял ни о какой добыче. А раненное любовью сердце его исходило тоскою и тревогою за любимую. Таня! Танечка! Танюша! Где ты, любимая?! Что с тобой! Жива ли?!

Поместили Орлова вновь в камеру вместе с разлагающимся трупом. Но Григорий распотрашил матрац, надергал из него ваты, заткнул ею ноздри, а рот завязал носовым платком и труп ему стал до лампочки. Орлов был всецело занят своею любовью. Труп попытался было вновь продемонстрировать своих откормленных на его внутренностях червей, но Григорий так на него цыкнул, пригрозил, что размажет по стенам камеры, а все его дерьмо смоет в унитаз, что труп совсем притих, даже вонять стал меньше.

Григорий вспомнил какой спектакль он только-что разыграл перед этим некудышним, дряхлеющим правителем Пантокрином. Воспоминание доставило ему истинное удовольствие. Пригодились актерские навыки, приобретенные им в КВНовских баталиях, склонность к спонтанным импровизациям. Теперь он вновь почувствовал себя прежним никогда неунывающим капитаном, лидером и вожаком молодежи. Жизнь наполнилась новым смыслом. Может быть и этот город, населенный нечистью возник совсем не случайно? Очень даже может быть. Возможно в жизни каждого мужчины должен быть свой город, свое испытание на прочность. Как бы там ни было, а он сегодня здорово достал Пантокрина. Знай наших! Это тебе не какой-нибудь безмозглый куклявый, а Григорий Орлов! Одно имя чего значит. Кстати, о куклявых. Он тех стражников все-таки научил как следует махаться. Правда. Даже подружился с ними. Они принесли ему две пачки сигарет из своих запасов. В общем-то, и среди куклявых есть нормальные мужики. Будем считать, что они - его небольшая группа поддержки. А то кругом одни враги и стукачи. Трудно же так жить постоянно, а может быть где-то даже невозможно. А если совсем честно, то для оптимизма у него никаких оснований не было. Все тело ныло от пыток и побоев, а ближайшая перспектива так вообще не просматривалась. Полный мрак, сплошная чернота. Охо-хо! Что делать? Ситуация казалась Григорию безвыходной.

Кажется угроза Орлова - размазать труп по стенкам камеры, подействовала на того слишком угнетающе. Он долго лежал, не подавая никаких признаков жизни, потом, вдруг, свалился на пол. И Григорий увидел ужасную картину. Это была уже бесформенная куча дерьма с копошивщимися белыми, жирными червями, торопливо дожиравшими остатки своего хозяина. Даже для нервной системы Орлова это было уж слишком. И он грудью, будто на амбразуру дота, бросился на унитаз, корчась от приступов рвоты, как от прямых пулевых попаданий в грудь. Очистив как следует и без того чистый желудок, Орлов позвал своих приятелей куклявых Колю и Толю и они, преодолевая отвращение, отнесли все это дерьмо и выбросили в мусорный ящик. Затем принесли национального напитка "Косорыловки", чем-то напоминающего самогон, и они помянули старожила тюрьмы, гнившего в ней с незапамятных времен. Толя сбегал ещё за одной бутылкой. И они, надо признаться, очень хорошо посидели, стали вот такими вот корешами. Больше всех захмелевший Коля даже предложил Григорию выпустить его из тюрьмы. Но Орлов отказался. Во-первых, не хотелось его подводить, а во-вторых, что толку выйти из тюрьмы, когда не знаешь как выбраться из города. А Толя предложил куклявку. Предложение было заманчиво. Где Орлов ещё получит возможность переспать с призраком? Вспомнил вдруг грудастую Венеру.

- Ты Венеру знаешь? - спросил он у Толи.

- Ну. А что?

Все-таки куклявые соображали туго.

- Да нет, ничего, - окончательно решил Григорий закрыть для себя этот вопрос. Это прежде он бы ни за что не прошел мимо такого предложения. Но сейчас он был безнадежно болен любовью и ни о ком другом, кроме своей Тани-Танечки не думал. Больной он и есть больной. Он же ненормальный, что с него взять, верно?

- Так ты хочешь Венеру? - наконец сообразил Толя. - Нет проблем, Гриша! Щас я тебе её доставлю в лучшем виде!

Куклявые рассмеялись. Мировые все-таки они ребята. Нет, правда. А говорят программа, программа. Какая тут к черту программа! Главное, если ты к ним по-человечески, то и они к тебе как люди. Верно?

- Сиди, Толь, не дергайся, - остановил его Орлов. - Ну их к шутам, этих женщин. Что мы без них плохо сидим?

- Тоже верно, - согласились оба стражника.

- Вот если бы..., - начал было Орлов, но тут же сообразил, что взваливать это на них было бы непорядочно с его стороны.

- Что, Гриша? - спросил Толя.

- Да нет, ничего.

- Ты говори, не стесняйся. Друзья мы или не друзья?

- Что вам известно о суперагенте Татьяне? - спросил дипломатично Григорий.

- Так ты с ней?! - удивился Толя. - Силен! Только нету её в тюряге, Гриша.

- Как так - нет? А где же она?

- Не знаю. Но ходят упорные слухи, что её вызвали позавчера на допрос к самому, - Толян понизил голос до шепота, - Правителю Пантокрину Великому.

- Что же, он её до сих пор допрашивает что ли?

Оба стражника захихикали. И это Орлову очень не понравилось.

- Может допрашивает, а может ещё чего, - высказал предположение вконец захмелевший Коля.

И это предположение Орлову тоже очень не понравилось. Так вот почему правитель вытаращил на него так глаза, когда он сказал о Тане?!

"Старый козел! Но ничего, дай срок, я тебе устрою кордебалет при свечах. Ты у меня ещё попляшешь, облезлый мерин! Это я тебе обещаю", - зло подумал он.

Видя, что Григория расстроило это сообщение, Толя и Коля сами расстроились, погрустнели. Толя обнял Орлова за плечи, утешая, сказал:

- Да ты, Гриша не печалься. Что-нибудь придумаем. Говорят, что её содержат в здании резиденции Правителя.

- А можно её увидеть? - с надеждой спросил Орлов, отбросив к шутам всякую щепетильность.

- Кто сегодня там за старшего? - спросил Толя Колю. - Не Саня?

- Нет, Руслан, - печально ответил тот.

- С Русланом ничего не получиться, он все четко по программе. Но ты, Гриша, не печалься, будет дежурить Саня мы тебе обязательно устроим свидание. Понял?

- Понял. Спасибо вам, ребята. Кто сказал, что вы куклявые, вы самые настоящие крутые парни.

Стражники даже покраснели от удовольствия. Для них это было высшей похвалой.

А утром Орлову надели наручники, вывели из тюрьмы, посадили в микроавтобус и куда-то повезли. Он терялся в догадках. Минут через десять они подъехали к серому и унылому двухэтажному зданию. Что-то у друга Березина Григорьева слишком скудное воображение и все здания в городе этому воображению под стать. Не мог придумать какой-нибудь более веселый колер.

В большой и официальной комнате за длинным столом, покрытым темно-бордовой скатертью сидели трое в белых халатах: один мужчина - в центре, и две женщины - по бокам. И Орлов сразу сообразил, что это такое и для чего его сюда привезли. Сейчас эти трое будут делать из него психа. Точно.

- Здравствуйте! - сказал Орлов, жизнерадостно улыбаясь. Но его приветствие психиатрами проигнорировалось. Они взирали на Орлова внимательно, холодно и сумрачно. Тот уже прекрасно знал, чем сей водевиль закончится, а потому сразу решил перехватить инициативу и сыграть в нем заглавную роль.

- Присаживайтесь, пожалуйста, молодой человек, - вежливо проговорил мужчина и указал на привинченный к полу табурет. Круглое, все в жировых складках лицо его походило на морду бульдога, а многочисленные красные склеротические жилки на нем свидетельствовали, что "бульдог" очень злоупотреблял.

- Спасибо, но я не привык сидеть в присутствии женщин, - ответил Григорий, обольстительно улыбнувшись поочередно двум старым мымрам, от одного вида которых и вполне нормальный человек мог спятить.

- И все же вы бы лучше присели, - настаивал "бульдог". - Разговор нам предстоит долгий, обстоятельный.

- А чё долго разговаривать-то?! - "удивился" Орлов. - Вы ж от военкомата? Так я недавно проходил комиссию. Ну. Признали годным без ограничений. Да здоров я, как бык. Чё сразу не видно что ли? Вы мои бицепсы видали? Нет? Щас покажу.

И засучив рукав и согнув правую руку в локте, Григорий продемонстрировал комиссии свой великолепный бицепс.

- Ну как?

- Впечатляет! - захихикал "бульдог". Словно по команде засмеялись и обе врачихи. Натешившись и навеселившись над странным пациентом, они вновь стали строгими, скучными и официальными.

Председатель, уже несколько раздражаясь, сказал:

- Садитесь, Григорий Александрович.

- О! А откуда вы знаете как меня зовут?! - страшно "удивился" Орлов. Стал пристально присматриваться к доктору, как бы "узнавая". Всплеснул руками, закричал радостно: - Так вы же дядя Сима, батин корефан! Как же я вас сразу не узнал?! Вот встреча, так встреча! Здравствуйте, дядя Сима! А вы что, теперь, значит, во врачи перешли? Вы же раньше в ПАТПа шоферили?

- Сидеть! - неожиданно рявкнул "бульдог", прихлопнув по столу пухлой рукой. Толстое его лицо обиженно затряслось. - Какая я тебе ещё Сима?!

- Ну если вы настаиваете, - сказал Орлов, несколько "смутившись". Сел. - Так вы значит ни батин корефан дядя Сима?

- Нет!

- А так похож, прям один к одному, честное слово. А может быть вы все же обманываете, а? Не могут так люди друг на дружку походить. Может вы все же дядя Сима?

- Вы что издеваетесь! - пуще прежнего заорал председатель комиссии, вскакивая, да так грохнул по столу кулаком, что у одной свалились с носа очки.

Григорий поднял глаза на "бульдога", продолжавшего стоять и смотреть на него горящими глазами. Прямо Змей Горыныч какой-то, а не врач. От одного взгляда умереть можно.

- Значица обознался, - виновато улыбнулся Орлов. - Не мудрено обознаться. Вы с дядей Симой как две капли. - Потом, будто что-то вспомнив, нехорошо посмотрел на председателя комиссии, воинственно приосанился. - А ты чё, мужик, на меня орешь, чё дергаешься?! Ну ошибся маленько, чё ж орать-то?! Больно нервный, да? Тогда тебе нервы лечить надо, понял? К психиатру на прием записаться. А то разорался тут! Псих ненормальный!

Мымры быстро переглянулись меж собой, усмехнулись.

- Нет, я так не могу работать! - жалобно простонал председатель и медленно сполз в кресло. Вид у него был совсем неважнецкий. Того и гляди придется вызывать неотложку.

В воздухе зависла долгая и тяжелая пауза. Наконец, председатель комиссии понемногу оклемался, пришел в себя и изрек многозначительно:

- Тяжелый случай!

- Да-да, - подхалимски пропищала одна из женщин.

- Ну-с, голубчик, - уже совсем уверенно проговорил "бульдог", скажите-ка нам как имя, отчество дрожайшей супруги нашего Наисветлейшего Правителя Пантокрина Великого?

- А шут её знает, - беспечно улыбнулся Григорий. - Он мне её не представлял.

- Гм... Да... Ох... Ага..., заговорил председатель исключительно междометиями. Разыгрывал из себя ученого светилу. Затем, когда запас междометий у него кончился, многозначительно спросил:

- А кто такой Пий Весемнадцатый?

- А вы сами-то знаете?

- Я?! Нет. Но ведь не вы меня справшиваете, а я вас?

- Ну, а чё ж ты, пенек, спрашиваешь, когда сам не знаешь?! "возмутился" Орлов.

- А что такое синхрофазотрон, можете объяснить?

- Это что-то вроде велосипеда. Нет?

"Бульдог" переглянулся с женщинами и вынес окончательный вердикт:

- Идиот! Полный идиот!

Те согласно закивали головами.

- Чего-чего? - Как и подобает идиоту, Орлов сделал вид, что ничего не соображает в происходящем.

- И-ди-от! - раздельно произнес председатель комиссии повеселевшим голосом.

- Надо же! - "посучувствовал" Григорий. - А ведь глядя на вас, трудно поверить, честное слово! - И обращаясь поочередно к дамам, совсем упавшим голосом проговорил: - Такой представительный мужчина, и такое несчастье!

- Вон! - вновь заорал "бульдог", вскакивая и топая ногами. Кто-нибудь уберет отсюда этого идиота?! Или я за себя не ручаюсь!

Орлова взяли под белы руки два куклявых стражника и повели из кабинета. И все же напоследок Григорий успел посоветовать председателю комиссии:

- И все-таки, мужик, я тебе советую взять очередь к невропатологу. Ты ведь ни только идиот, но ещё и психопат. Факт!

И вдогонку Орлову понесся отборнейший мат. О, времена! О, нравы! Никакого воспитания и уважения к дамам.

Григория посадили в микроавтобус и куда-то повезли. Впрочем, конец маршрута он уже знал наверняка. Куда же ещё могли везти такого бравого и красивого парня с отроческой улыбкой на непорочных губах? В сумасшедший дом, конечно.

Наметившаяся было перспектива увидеться с любимой теперь вновь отодвигалась на неопределенный срок.

6. Третье Великое видение Максима.

Максим с трудом добрался до берега и опустил усталые, в кровь сбитые ноги в теплый и ласковый Тихий океан. Подставил солнцу темное, сухое, изглоданное годами лицо. Много прошло времени с тех пор как он начал свой Великий путь. Очень много. Сколько стоптано подошв ног на этом пути, сколько пролито пота и крови, сколько испито страданий и унижений, сколько сношено одежд? Несть всему числа. Как старые одежды обветшало и тело его, стало немощным и слабым. Истончились и побелели некогда золотистые кудри, а старое сердце стучало в груди глухо, с перебоями, как бы напоминая, что земная жизнь Максима приближается к неизбежному концу. И лишь прекрасные глаза его сияли по-прежнему молодо и неукратимо. Великий свет истины озарял их.

Только к концу пути Максим понял, какую непосильную ношу пытался взвалить он на свои плечи. И если бы не его верные помощники, по-братски разделившие с ним во имя великой цели все тяготы и невзгоды, он бы не справился с этой ношей. Но сейчас, слава Создателю! все позади. Осталось сделать один шаг к заветной цели. Всего один шаг.

Они обошли все города и веси огромного мира, угодившего в липкие, страшные тенеты сатаны, лежавшего во тьме ереси, мракобесия и невежества, погрязшего в блуде, пьянстве, разврате и сладострастии, где правил культ денег, насилия и жестокости, где даже боги становились доходным бизнесом, где отупляла сознание дикая бесноватая музыка, а женщина бесстыдно выстовляла себя напоказ, где омерзительная ложь, двуличие, лесть, ханжество, предательство и донос ходили в добродетелях, а добро,наоборот,было осмеяно и унижено. И везде, где бы они не прошли, воссиял свет Великой истины над людьми, и спала с глаз их сатанинская пелена, а алчущие и страждущие бессмертные души их наполнились великим смыслом новой веры служения Создателю, единственному Владыке всего сущего на Земле и в Космосе. Все новые и новые неофиты вступали в их братство и уже недалек тот день, когда вера в Создателя станет главной и единственной на Земле. Она объединит братскими узами всех людей и подвинет их на новые подвиги во имя торжества добра и справедливости. И воцариться в мире радость и любовь. И посрамлен будет сатана, и побежден. Теперь Максим был уверен - так будет.

Он договорился с помощниками встретиться сегодня в полдень на этом самом месте в двух милях от этого огромного, смердящего, источающего агрессию и лютую ненависть города - последнего оплота сатаны. Максим понимал, что без боя сатана не отдаст им город. Нет. Схватка предстоит яростная и жестокая. И возможно в ней суждено будет ему погибнуть. Он был к этому готов. Ибо смерть его уже ничего не решала. Его миссия на Земле завершена. И как бы ни злобствовал, как бы ни лютовал князь тьмы, ему уже не затмить света истины, заженного Максимом на миром, не вытравить из душ людей слова Создателя, уже давшие благодатные всходы. Сатана проиграл и будет вынужден с этим согласиться.

В назначенный час пришли все его двенадцать помощников, постаревшие, усталые, но счастливые сознанием исполненного долга. Они обнялись с Учителем и друг с другом и прослезились от радости. Остудив свои усталые ноги в Тихом океане, съели по ржаной лепешке, запили её ключевой водой и направились к городу.

Как и предполагал Максим, сатана основательно подготовился к их встрече. В полумиле от города их встретил целый кортеж полицейских машин. На Максима и его друзей надели наручники и бросили во тьму полицейских фургонов. Потому они не могли видеть у города огромные толпы людей, вышедших их встречать хлебом и солью.

Максим был доставлен к мэру города, а его друзья - в полицейский участок. Мэр, большой, тучный, страдающий одышкой человек, долго с ненавистью рассматривал проповедника слова Создателя, жевал потухшую сигару. И Максим прекрасно видел, что во взгляде его проступает сам сатана.

- Вы должны отречься от всей той ахинеи,что плели до этого и выступить с подобным заявлением на национальному телевидению, - безапелляционно заявил мэр.

- Но это невозможно, брат, - спокойно ответил Максим.

Подобное его обращение привело мэра в бешенство. Он схватил со стола калькулятор и с яростью швырнул в Максима, заорал:

- Я те покажу брата, сученок! Ты у меня попляшешь, побирушка сраный! Вконец обнаглели! Вот к чему приводит вся эта демократия! Каждая задница начинает считать себя пупом Земли, центром мироздания!

Калькулятор угодил в лицо Максима. Из разбитой губы засочилась кровь. Он достал носовой платок, приложил к губе и все так же спокойно, не меняя тона, сказал:

- Тебя обуял бес, брат. Это он говорит твоими устами.

- Ах, ты опять за свое, гаденыш! - Мэр схватил сотовый телефон, подбежал и, оттолкнув стоявшего за спиной Максима полицейского, ударил проповедника трубкой по голове.

На какое-то время тот потерял сознание. Придя в себя, он поднял свои мудрые и скорбные глаза на мэра, посмотрел на его багровое от натуги лицо, в его горящие лютой злобой глаза. Несомненно, то был лик сатаны. И отвернулся Максим с отвращением от мэра, ибо бесполезно было вразумлять и направлять на путь истинны сатану.

- Так вот, ублюдок, ты сегодня же сделаешь заявление по телевизору! Понял? В противном случае тебе для начала выколют глаза, потом вырвут твой лживый язык и каждый день будут отрубать по одной конечности. Это я тебе обещаю. Такая перспектива тебя устраивает?! Или ты все же сделаешь заявление? В этом случае я тебе гарантирую не только жизнь, но роскошную жизнь.

Максим невольно презрительно усмехнулся. Как они нищи духом, одинаковы и однообразны сильные мира сего. Считают, что каждого человека можно либо запугать, либо купить. Ему было их жаль. Если бы им были ведомы сила духа человеческого и сила его веры, то они не стали бы говорить подобную глупость. Неведомо им и то, что муки духовные, много страшнее страданий физических.

После довольно продолжительной паузы, мэр вновь закричал:

- Ты почему молчишь?! А ну отвечать, когда с тобой мэр разговаривает!

Максим вновь усмехнулся и спокойно сказал:

- Ты, брат, обуян гордыней и вершишь черное дело сатаны. Ты рискуешь навлечь немилость Создателя ни только на себя. но и на весь свой род.

После этих слов багрово-красное лицо мэра вдруг побелело, он схватился руками за грудь, задергался, захрипел и бесчувственный свалился в кресло. Забегали, захлопотали около него референты и помощники, перенесли и положили его грузное тело на диван. Пришел врач, достал стетоскоп, внимательно прослушал мэра со всех сторон, смерил ему давление, поставил укол. Сказал:

- Мэра необходимо срочно отправить в клинику. Пойду, вызову машину.

Максим скорбно и сочувственно наблюдал за этой картиной. Как немощен, как жалок и слаб человек. Еще минуту назад он считал себя здесь главным, вершителем человеческих судеб, а теперь лежит и, аки младенец, сам нуждается в помощи и заботе.

Тем временем мэр пришел в себя и, протягивая дрожащую руку в направлении Масима, приказал:

- Повесить! Сегодня же!

- Не беспокойтесь, шеф! - заверил его помощник. - Будет исполнено в лучшем виде.

В шесть часов вечера на колокольне главного собора города ударили в большой колокол. Вторя ему, на сотнях костелов, церквей, мечетей, синагог, молельных домов зазвонили колокола, запели трубы и закричали глашатаи, возвещая о публичной казне великого "богоотступника и грешника". На центральной площади города был специально сколочен эшафот со зловещей виселицей посредине. Правители города по подсказке сатаны недаром придумали такой средневековый способ казни. Она должна надолго запомниться, посеять в людях страх, отвернуть их от новой веры, заставить уважать власть.

Но иначе думал Максим. Он понимал, что, взойдя на эшафот, он только укрепит в душах людей веру в Создателя, навсегда отвернет их от сатаны. Потому он спокойно, взашел на деревянный помост. К нему подскочил молодой попик, но Максим отстранил его слабой рукой и с грустной улыбкой сказал:

- Не беспокойся, брат. Я сам.

Он взобрался на высокий табурет, встал под страшной петлей, обратив полный веры взор свой ввысь, к Создателю.

- Я иду к тебе, Небесный отец! - еле слышно прошептали спекшиеся от крови уста Максима.

В кроваво-красном плаще и с черной маской на лице на эшафоте появился палач. И сжались в страхе и ужасе сердца тысяч людей, собравшихся на площади. И потупили стыдливо они взоры свои. Начищенные до блеска медные трубы звонко и многоголосо известили город о начале казни. Но стоило палачу лишь дотронуться рукой до петли, как она ярко вспыхнула и сгорела до тла, как бикфордов шнур.

- Ах!! - удивленно выдохнула многотысячная толпа,

- Чудо! Чудо! - закричали многие.

И люди попадали на колени. И протянули дрожащие руки свои к Учителю. И закричали как один:

- Свободу Учителю! Свободу святому Максиму!

Обратил Максим светлый взор свой на людей. Хотел сказать им слова истины. Но не смог. Вконец изношенное тело его отказывалось ему повиноваться, а затем уже бездыханным упало, гулко ударившись о деревянный помост. Но освобожденная душа Максима будто яркая комета, оставляя за собой светящийся след, стала подниматься все выше и выше. И остановившись в далекой высоте своей засияла ровно и ласково. И свет её озарил удивленные лица собравщихся на площади людей. Чудный свет тот видели люди и в жаркой Африке, и в знойной Аравийской пустыне, и в высоких Гималаях, и на островах Туманного альбиона, и в холодной и прекрасной России - родине Максима. Везде виден был свет его бессмертной души. И пали ниц люди. Кто-то в бессильной ярости и злобе кусал собственные руки. Но большинство омывали площадь радостными и светлыми слезами, и благодарно целовали булыжники по которым ступала нога Учителя. И все поняли, что над миром воссияла яркая звезда новой веры, любовно соединяющей все человеческие души в один животворящий, созидательный разум.

7. Пантокрин делает предложение.

В четверг, аккурат в праздник лежебоки и сластены Святого Козьмы, город поразила печальная весть - скоропостижно скончалась любимая жена Наисветлейшего Правителя Пантокрина Великого Несравненная Фаина Сазоновна. Еще вчера она была жизнерадостна, пышна и цветуща, аки весенняя роза под благодатным солнцем. А сегодня во время завтрака, принесенного ей в постель, "подавилась сливовой косточкой" и вот уже лежит холодная и безмолвная в парадном зале Дворца приемов и торжеств - серой и унылой, как все в городе, пятиэтажке. И если бы на фасаде не были нарисованы голубой эмалью колонны, указывающие на принадлежность здания к дворцам, его вполне можно было принять за малосемейное общежитие.

Газеты, радио и телевидение захлебывались потоками слез и выражениями саболезнования Великому Правителю. Пришли телеграммы и из Остального мира.

Похоронив жену, Пантокрин провел на главной площади военный парад. Он никогда не упускал случая продемонстрировать Остальному миру "стальные мускулы".

Вечером в торжественном зале резиденции правителя был дан поминальный ужин. Пантокрин на радостях настолько упился, что стал дирежировать оркестром. Под его управлением тот исполнил лихую и искрометную мазурку. Дело в том, что родители правителя дали в свое время своему чаду приличное музыкальное образование. Он даже закончил музыкальное училище по классу дирежеров. А в армии служил капельмейстером небольшого полкового оркестра.

Утром все средства массовой информации трогательно объяснили согражданам мотивы столь странного поведения правителя. Оказывается, оркестр под управлением Великого исполнил любимое музыкальное произведение усопшей, якобы попросившей об этом мужа перед кончиной. Осталось, правда, загадкой - каким образом она, подавившись косточкой, могла это сделать? Однако не исключено, что супруги уже давно разговаривали друг с другом азбукой жестов. Возможно. Но это обстоятельство средства информации обошли молчанием. Они лишь на все лады умилялись поступком своего правителя. Особенно усердствовала ведущая телепередачи "Колесо фортуны" Клара Иосифовна Тятькина, уже давно снедаемая страстным желанием занять кресло директора телестудии.

- Ах, как это мило, как романтично! - восклицала она и в её "коровьих" глазах сверкали натуральные слезы. - Я не перестаю удивляться и восхищаться нашим Несравненным гением, нашим Великим Правителем! Он - Герой! Он Романтик! Он - настоящий джентльмен! Ах, простите меня за слезы. Но это слезы гордости и счастья оттого, что мне посчастливилось родиться в такую замечательную эпоху - эпоху Пантокрина Великого!

Словом, все получилось как нельзя лучше и Пантокрин был очень доволен. Задуманный им план практически осуществлен. Оставалось за малым.

Через пару дней после похорон жены во фраке и с огромным букетом алых роз Пантокрин вежливо постучался в комнату отдыха, примыкавшую к его служебному кабинету, где содержалась Татьяна. Двери ему открыл начальник его личной охраны генерал Павел Поперечный, здоровый детина с заурядным мужиковатым лицом.

- Как она? - шепотом спросил правитель.

- Успокаивается помаленьку, - так же шепотом ответил генерал. Смотрит телевизор.

- Очень хорошо! - Правитель стал на цыпочках пробираться в гостиный зал, где стоял огромный цветной телевизор "Сони". По телевизору как раз показывали какой-то, вероятно страшный вне всякой меры фильм ужасов для детей. На что уж суперагент Татьяна насмотрелась на своей работе всяких ужасов, но даже её нервы были напряжены до предела. Поэтому, когда к ней незаметно подкрался Пантокрин и тронул за плечо, она вскрикнула от неожиданности и совершенно машинально молниеносно наладила правителю такой апперкот, что он отлетел в угол и долго не подавал оттуда признаков жизни. Татьяна даже забеспокоилась - не убила ли ненароком?

Очнувшись, Пантокрин с тихой радостью подумал: "Вот это женщина! Как она меня! Огонь девка!" И ещё больше заволновалось старое сердце правителя от великой любви.

Он встал, отряхнулся, подобрал с пола букет, несколько конфузливо улыбнулся.

- Ну и приемчики у вас, Таня! Здравствуйте! Как поживаете?

И только тут она заметила, что он во фраке и поняла что к чему. Правитель пришел свататься! Ой, мамочки, держите меня! Да и весь его парадно-торжественный и несколько сконфуженный вид говорил именно за это. Перед ней был жених. Умора! Она всю жизнь о таком мечтала. Но что же делать? Этот мерзкий старикашка не любит проигрывать. А гнев его и месть могут быть ужасны. Уж ей-то это доподлинно известно. Прикинуться наивной дурочкой? Может это охладит его пыл? Гриша, Гришенька, любимый мой! Подскажи, что мне делать? Татьяна сделала вид, что смутилась.

- Здравствуйте, Наисветлейший! Извините, я не хотела. Но вы так незаметно подошли, так меня напугали.

- Ничего-ничего, бывает. А это вот вам, - он протянул ей букет.

- Спасибо. - Она взяла розы, поставила их в большую хрустальную вазу на столе. - Какие красивые!

Пантокрину доставляло истинное удовольствие наблюдать за девушкой, как ходит, как говорит, как поворачивает голову. Боже! Какая девушка! Как все же он гениально придумал, что отравил эту старую клячу... Ну как ее?... Он опять забыл имя своей убиенной супруги. Ну и шут с ней и с её именем. Главное - все очень удачно получилось. Имя этой вот девушки он никогда не забудет. Нет. В мечтах он уже видел ту минуту, когда заключит это божественное тело в объятия, когда насладится её белой упругой кожей, утолит терзавшую его любовную жажду её поцелуем. И хоть старый опытный разум его советовал не торопить события, колотившееся в груди сердце ждать не желало.

- Что цветы, Таня. Все цветы мира не смогут затмить твою красоту! проговорил Патнокрин с предыханием, приближаясь к девушке.

- Вы мне льстите, Правитель! - воскликнула Татьяна и глупо захихикала. Она решила разыграть из себя глупышку, полагая, что это отпугнет Пантокрина.

Но получилось все совсем наоборот. Он решил, что она с ним кокетничает. Значит, испытывает тоже, что и он сам. Он обхватил её талию цепкими руками, прижал к себе.

- Что вы делаете?! Как вам не стыдно! Отпустите меня сейчас же!

Она попыталась высвободиться из его объятий. Но это было сделать совсем не просто. Вспыхнувшая в правителе страсть, удесятеряла его силы.

- Танечка, будьте моей женой! Прошу вас! - горячо говорил правитель, целуя её в шею.

- Как вам не стыдно! - возмутилась она. - Ведь вы лишь позавчера похоронили свою жену.

- Я это сделал исключительно для того, чтобы быть с тобой, любовь моя!

- Что вы такое говорите?!

- Чтобы она нам не мешала, я её отравил! - радостно объявил Пантокрин, полагая. что девушка по достоинству оценит его поступок. Он нетерпеливо подталкивал её к дивану.

Но вопреки его ожиданиям, лицо девушки выразило брезгливость и гнев.

- Вы маньяк! - закричала она. - Вы не правитель! Вы сумасшедший! А ну отпусти меня, дурак!

И она влепила ему пощечину. Та была настолько сильной, что буквально потрясла Пантокрина. Оглоушенный, он выпустил девушку и упал на колени, трудно соображая что же произошло. Чтобы его, Пантокрина Великого, унизили пощечиной?! Нет, он отказывался в это верить! Как она могла?! Девчонка! Но ничего, он заставит себя уважать. Она ещё будет валяться у него в ногах и просить о пощаде. Пантокрин своих слов на ветер не бросает. Нет.

Правитель встал и вышел из комнаты. В холле его ждал Поперечный, делая вид, что ничего не видел и ничего не слышал.

- В тюрягу её на хлеб и воду! - в бешенстве сказал Пантокрин. - И не миндальничать!

- Слушаюсь.

- Да, срочно вызови ко мне этого... Ну как его?... Нашего главного ученого?

- Хворостинского?

- Вот именно. Срочно.

Через полчаса в кабинете правителя появился запыхавшийся Адам Хворостинский, бывший ассистент Березина, а ныне главный ученый города.

- Слушаю, Наисветлейший! - раболепно поклонившись, проговорил чуть слышно Хворостинский помертвевшими губами. Он всегда очень робел перед правителем.

- Ты что сипишь там у порога?! - закричал правитель. - Голос что ли со своими куклявками совсем пропил? Бардаки там, понимаете ли, устраиваете, совсем работать не хотите. Проходи, садись вот, - он указал рукой на кресло за приставным столом.

Шатаясь от страха, Хворостинский доплелся до стола, сел, сказал, чуть не плача:

- Пошто обижаете, Ваша Гениальность! Я вам можно сказать не щадя живота... Я вам верой и правдой... Я госзаказ по куклявым на сто двадцать процентов...

Но правитель не стал выслушивать до конца его оправдательную речь, перебил:

- Ты мне лучше скажи - можешь из человека сделать куклявого?

- Увы, это нам недоступно, - развел руками главный ученый.

- А на кой тогда вы мне нужны, когда такую малость сделать не можете?! - вновь заорал правитель.

- Вы ведь знаете, Наисветлейший, если бы мы это могли, то уже давно бы этим воспользовались.

- А кто может?

- Если кто и может это сделать, то только Березин. Только он. Мы ведь только используем его труды. Сами-то мы ни на что не способны, в смысле творчества.

- Значит, он может?

- Если постарается, то сможет. Он все сможет.

- Хорошо. Иди.

Но Хворостинский продолжал сидеть, вжав голову в плечи и, предано по собачьи заглядывая правителю в глаза.

- Что у тебя еще? - спросил Пантокрин.

- Министр финансов грозит сократить нам финансирование.

- Это ещё почему?

- У нас была проверка, выявили нарушения.

- Ну и что жа они там выявили?

- Что взятки ни по должности берем, машины слишком шикарные да дорогие покупаем, дачи слишком большие строим.

- А зачем жа, нарушаете? Ты жа знаешь, что у нас нынче борьба с этой самой... Ну как ее?

- С коррупцией, - подсказал Хворостинский.

- Вот именно.

- Но ведь сами же несут, Ваша Гениальность. У нас же куклявые на потоке. А им, видите ли, надо непременно по индивидуальному заказу. Особенно нечистым. Тех грудь не утраивает, этих бедра. У них же денег куры не клюют, вот и навяливают. Как же не брать, если навяливают?

- Это конечно, - согласился правитель. - Когда навяливают, грех не брать.

- Ну вот, а министр финансов грозится финансирование сократить. Это никак нельзя. Мы ж основное производство. Мы ж ваше задание выполняем.

- Хорошо-хорошо, что-нибудь сделаем, - успокоил его Пантокрин. - Я лично переговорю с министром. Все будет в порядке. Есть ещё какие просьбы?

- Нет-нет, спасибо, Наисветлейший! - Хворостинский вскочил и пятясь вышел из кабинета.

Правитель тотчас вызвал референта.

- Найдете Кулинашенского, пусть срочно доставят ко мне этого... Ну как его?... Ученый у нас был, который сейчас в психушке?

- Березин? - догадалась референт, кого имеет в виду шеф.

- Вот именно. Так вот, этого сукиного сына срочно ко мне. Ясно?

- Будет исполнено, Ваша Гениальность.

Когда референт вышла, правитель вскочил из-за стола, стал в возбуждении бегать по кабинету. Мысль о девушке не давала ему покоя, жгла изнутри, будто там находились горячие угли. Она ему отказала! Она?! Ему?! Немыслимо! До сих пор в это с трудом верилось. Ну ладно отказать, так она ещё и по мордам хлестать! Нет, так это ей не сойдет. Она все равно будет его. Он ещё никогда не отступал от задуманного, всегда добивался своего. Она будет его пусть даже в качестве куклявки. Так даже лучше. А то что она куклявка никто и не узнает. Березина, как сделает свое дело, надо спокойно убрать. И все будет шито-крыто.

И он вновь удивился своему хитрому и изворотливому уму. И остался этим очень доволен. Очень.

8. Смена лидера.

Григорий ожидал увидеть в сумасшедшем доме исключительно нормальных и исключительно порядочных людей, но его поджидало разочарование. Когда стражники, проведя не менее чем через дюжину стальных дверей с автоматическими запорами, втолкнули его в дверь низкого и мрачного барака, то Орлов увидел множество совершенно глупых, заросших бородами и грязных физиономий, злобно и подозрительно его рассматривающих. Из толпы вышел низкорослый крепыш и, подойдя к нему, выпучив глаза и хищно оскалившись, заорал:

- Свободу Луису Карвалану!

"Так вон где тебя еще, товарищ, носит?" - подумал Григорий, с сочувствием глядя на него. Сжав кулак и выставив его вперед, он также закричал:

- Но пасаран, комрад!

И тут же был принят за своего. Крепыш подошел к нему вплотную, дружески улыбнулся, протянул руку, дыхнул в лицо гнилью своего рта:

- Ветров Семен.

Поборов отвращение, Григорий также улыбнулся в ответ, пожал руку.

- Орлов Григорий. - Рука у Ветрова была сухая и сильная.

- Как там на свободе, Орлов Григорий?

По этому вопросу Орлов, грешным делом, подумал, что Ветров до этого лишь работал под психа. Ответил шутливо:

- Как у негра в этой самой. Сплошной мрак!

- Ты негров не трожь, товарищ! - строго сказал Семен.

И Григорий понял, что шутить здесь очень даже опасно.

- Хорошо, товарищ, не буду! - серьезно заверил Орлов.

- Все управляет сатрап, предатель мировой революции?

Теперь, Григорий так понял, что Ветрова занесло уже в начало тридцатых годов, когда вожди пролетариата вели непримиримую борьбу за власть и влияние в партии, а у простых холопов чубы трещали, да и не только чубы.

- Нет, сатрапа мы давно разоблачили, товарищ! Но пока вы тут сидели, Орлов обвел строгим взглядом собравшихся. Теперь все слушали его с неподдельным вниманием. И он увеличил накал своего голоса, придав ему больше "революционной" страсти и пыла: - Пока вы здесь протирали штаны и нажирали животы, свора ренегатов захватила власть и реставрировала старые порядки! Вы, товарищи, не революционеры! Нет! Вы черт знает что такое, товарищи! Вы черное пятно на непорочном теле мировой революции. Вот кто вы такие. Революция, можно сказать, в опасности, а вы тут бока пролеживаете. Это как надо понимать, я вас спрашиваю? Иначе, как предательство интересов мирового пролетариата, я это понять не могу. Да-с!

- Но ты ведь видел, товарищ Орлов, какая здесь охрана, - попытался оправдаться Ветров.

Но Григорий закричал пуще прежнего и затопал ногами.

- Для настоящего революционера нет и не может быть никаких преград!

Ветров трусливо вжал голову в плечи и юркнул в толпу. Орлова окружили бородатые психи - "соратники по партии", сразу и безоговорочно признав его за старшего. В местной "партячейке" произошла смена лидера.

- А как обстоит дело в соседних бараках? - деловито поинтересовался Григорий.

Его новые бородатые товарищи хмуро, стыдливо потупились.

- Так в чем же дело? Я спросил, как обстоит дело в соседних бараках? Кому не ясен вопрос?

- Нас туда не пускают, - раздался из толпы глухой баритон.

- Как это надо понимать? Кто не пускает? Стражники?

- Да нет, сами психи, - ответил тот же голос.

- Психи находятся там, товарищ, - Орлов указал рукой на дверь. - За этим высоким забором. А здесь томятся совершенно нормальные люди. Просто это лишний раз доказывает, что я прав - вы совершенно разучились работать с массами. Но ни буду я Григорием Орловым, если не научу вас этому. И первое что сделаю, лично преподам вам урок такой работы и тут же отправлюсь в соседние бараки. Мое отсутствие прошу воспринимать без паники, с должным хладнокровием и партийной выдержкой. С сегодняшнего дня переходим на нелегальное положение. Если стражники и санитары будут мной интересоваться, то ни в коем случае не говорите правду. Скажите, что ушел в такой-то почтовый ящик. Можете называть любой номер. Все равно, пока они его расшифруют, я уже вернусь обратно. Все ясно?

- Так точно, товарищ Орлов, - ответили они дружным хором.

"Кажется я последние мозги им заплел своим выступлением", - мысленно усмехнулся Орлов.

Под одобрительный гул, он покинул барак.

Вот так впервые Григорий приобщился к "револючионной борьбе" за права трудящихся.

Пантокрин и его гопкомпания рассчитывали как следует проучить его, поместив в барак к психам. А вышло совсем даже наоборот, - Орлов стал их вождем и очень запросто может направить их отрицательную энергию на свержение режима. Что в конечно счете может привести к положительному результату. Но это, так сказать, крайний вариант, когда, уж если помирать, так с музыкой. Наверное прав Березин - он действительно везучий парень.

9. Среди своих.

Орлов подошел к двери барака, такого же убогого, как и прежний, и осторожно постучал. Услышав в ответ:

- Кого ещё черт несет! - открыл дверь и увидел (наконец-то!) простые человеческие лица, глядящие на него без всяких предубеждений, с нескрываемым любопытством.

- Супершпион Остального мира Григорий Орлов, - бодро представился он.

В ответ послышался смех. Возникло оживление, шум. О нем здесь знали и это грело душу. Разбуженные шумом "психи" спрашивали:

- В чем дело?

- Да Орлов к нам прибыл, - отвечали им.

- Какой ещё Орлов?

- Ну, шпион.

- Тот самый?!

- Тот самый.

- Да ты что?! Правда что ли?!

Григория обступили со всех сторон.

- А говорили, что ты двухметрового роста и запросто гнешь подковы, сказал белобрысый паренек лет восемнадцати, не больше.

- Это Пантокрину и его нечести со страху показалось, - ответил Орлов.

Его слова были встречены дружным смехом. Шутки здесь понимали и это также грело душу. Давно Григорий не бывал в компании нормальных людей с нормальной реакцией.

- А что же ты без стражи пришел? - поинтересовался стоявший рядом с Орловым кудрявый словно барашек блондин примерно лет тридцати.

- Они меня в первый барак посадили.

- Так ты оттуда что ли?! - Глаза у блондина стали круглыми и по-детски наивными.

- Ну. А что тебя удивило?

- И сколько ты там пробыл?

- Время не засекал, но минут примерно тридцать. А что?

Раздался гул голосов, недоверчивые выкрики: "Заливает", "Не может этого быть!", "Может это и не Орлов вовсе".

Орлов ничего не понял. Обратился за разъяснением к блондину:

- В чем дело? Откуда такое массовое недоверие к товарищу по несчастью?

- Дело в том, что из первого барака ещё никому не удалось так легко вырваться. В каждом новеньком они видят либо шпика, либо провокатора и устраивают ему проверку. Редко кто эту проверку проходит благополучно. Обычно она кончается "революционным трибуналом" и ликвидацией "провокатора". Вот почему мы все сомневаемся, что тебе так легко удалось оттуда вырваться.

- Ничего себе - легко! Для этого мне пришлось стать их партийным лидером.

Вновь послышались возгласы изумления.

- Ты шутишь что ли? - спросил недоверчивый блондин.

- Нисколько.

И Григорий поведал им о своем пребывании в бараке психов, кое-что, конечно, для юмора приврав. В конце его рассказа все буквально катались по полу от смеха.

Из глубины барака выступил пожилой поджарый и высокий мужчина с умным интеллигентным лицом, цепким и внимательным взглядом серых глаз. Улыбаясь, он подошел ко Орлову, протянул для приветствия руку:

- Здравствуйте, Григорий Александрович! Разрешите представиться Григорьев Антон Антонович.

- Здравствуйте, Антон Антонович! - Орлов ответил крепким рукопожатием. - Откуда вы знаете как меня зовут?

- От Березина. Он рассказал о вашей встрече. Сказал, что вы очень везучий человек. Теперь вижу, что он прав. Но, как говорится, одного везения мало, нужно ещё и голову на плечах иметь. Верно?

- С вами трудно не согласиться, - скромно ответил Орлов. - А где же Роман Маркович?

- Он там лежит, - махнул Григорьев рукой в глубину барака. - Эти подонки его здорово избили. Вот - отлеживается. Пойдемте.

Орлов пошел вслед за Григорьевым и метров через пятнадцать увидел лежащего на нарах Березина. После их встречи он здорово сдал. Осунулся, глаза ввалились, губы стали черными от запекшийся на них крови. Видно ему действительно здорово досталось. Встретил он Григория радостной улыбкой.

- А ты, Гриша, как всегда молодцом. Слышал твой рассказ, едва со смеху не помер. Антон прав - здесь одного везения мало. Точно. Да, но как же тебя угораздило сюда попасть?

И Орлов рассказал о своей встрече с Пантокрином, опять же для приврав, но так самую малость. Около них вновь собралось все население барака. И опять в финале все были в лежку от хохота.

- Он что, так и сказал: "Изыди, сатана"?! - спросил Березин, переведя дух.

- Да провалиться мне на этом месте.

- И перекрестил тебя?!

- Ну.

- Ой, не могу! - Березин схватился руками за живот. - Ха-ха-ха! Вот это дал ты ему жизни! Вот отчего он тебя направил сюда. Это надежней любой тюрьмы. А главное - не надо никаких судов.

- Отсюда что же, невозможно выбраться?

- Только на тот свет, - ответил печально Березин.

- А если бросить в прорыв первый барак? Эти фанатики согласятся на что угодно.

- Во-первых, Гриша, это не совсем гуманно, и совсем не этично. Они все же люди, да к тому же больные. А во-вторых, это ничего не даст. Преодолеть три забора, два из которых под напряжением в 380 вольт, невозможно.

- А подкоп? - спросил Орлов Григорьева. - Подкоп пробовали?

Тот покачал головой.

- Бесполезно. Вся территория находится как бы в бетонном коробе. Чтобы сделать подкоп, нужен, как минимум отбойный молоток.

- Да, утешили вы меня, нечего сказать, - окончательно скис Григорий. Шутить сразу расхотелось.

- Ложись, Гриша, отдохни, - предложил Березин. Повернулся к собравшимся. - Расходитесь, друзья мои. Кина больше не будет. Дайте человеку отдохнуть.

А Орлов вдруг действительно ощутил страшную усталось. Ни слова ни говоря, забрался на нары, уткнулся головой в твердую и влажную подушку и сразу отключился.

10. Главврач Сиюминутов.

Бывший пожарник Илья Ильич Сиюминутов был назначен на должность главного врача сумасшедшего дома полгода назад. Поначалу он откровенно оробел от свалившейся на него ответственности. Но немного поразмыслив, успокоился. Ну и что, что в этом деле он, как говорится, ни уха, ни рыла. Ничего страшного. Ведь и пожары тушить он раньше не умел. Научился же. И здесь научится. А уже через пару месяцев лишний раз убедился в своей правоте. Более того, новая должность во всех отношениях была предпочтительней прежней. Там нет-нет, а пожары случались. А тут никаких тебе пожаров. Куклявые охранники и санитары дело свое знали. Побег из сумасшедшего дома был исключен ещё при его строительстве. А лечение психов? Пара таблеток психотропного на ночь - для этого особых знаний не нужно. Так что Илья Ильич был очень доволен своей новой должностью.

Вчера утром ему позвонил сам премьер-министр и сказал, что к ним доставят шпиона Остального мира.

- Того самого? - решил уточнить Сиюминутов, но очень скоро об этом пожалел. Премьер Грязнов-Водкин был не в духе.

- Ты что, кретин, издеваешься, так-перетак! - взревел он. - Какой ещё тот самый? У нас что, шпионы табунами по городу ходят?!

- Извините, Ваше Высокопревосходительство! - пролепетал Илья Ильич. Я как-то, действительно, ни того. Извините!

- Поместишь его к политическим. К коммунякам этим сраным. Понял?

- Но ведь они его того... этого, - робко сказал Сиюминутов.

- Вот именно. Но это уже не наша забота. Правильно?

- Как прикажите, Ваше Высокопревосходительство! Исполним в лучшем виде. Не сомневайтесь.

Шпиона привезли после обеда. Сиюминутов, сгораемый любопытством, сам вышел его встречать. Но внешний вид шпиона явно разочаровал главврача. Даже не верилось, что вот этот высокий блондин с простоватым симпатичным лицом совершил все те подвиги, о которых ходили легенды в городе.

"Выдумки все это", - лениво подумал Сиюминутов, отворачиваясь и теряя всякий интерес к шпиону.

- Будьте любезны, в первый барак его, - дал он указание начальнику конвоя.

Глаза у того округлились от удивления. Однако, его программой не были предусмотрены сомнения в правильности приказов начальства. Поэтому, он прищелкнул каблуками и прокричал:

- Слушаюсь!

Сиюминутов стал ждать дальнейшего развития событий. Участь шпиона была практически предопределена. Пациенты первого барака каким-то непостижимым образом, почти что звериным чутьем выявляли чужака. Илья Ильич знал, каких трудов прежнему главврачу стоило внедрить в их среду агента. Первые два были казнены по приговору "ревтрибунала" психов. Пришлось выписывать из психолечебницы Остального мира старого агента по кличке Зять. Тот начинал свою деятельность ещё при Иосифе Виссарионовиче - активно выявлял врагов народа. За что был награжден золотой медалью ВДНХ и почетной грамотой за подписью самого "отца народов". Во времена "хрущевской оттепели" успешно стучал на диссидентов. А в период "застоя" разоблачал внутрипартийных функционеров, пачками отправляя их в сумасшедший дом. Но здесь его поджидала крупная неприятность. Он написал жалобу на ещё более заслуженного стукача и сам угодил в психиатрическую больницу, где из него по всем правилам науки сделали законченного психа. После этого он оттуда практически не вылазил. Зятя в первом бараке приняли за своего и он регулярно снабжал главрача информацией. Но наряду с правдивой информацией, он, по старой привычке, писал многочисленные доносы на своих товарищей по несчастью.

Через час после водворения шпиона в первый барак от Зятя поступило сообщение, что вновь прибывший Григорий Орлов после непродолжительного митинга, отстранил прежнего лидера Семена Ветрова и сам возглавил парторганизацию. Очень нелестно отзывался о правителях города и всего Остального мира. Ушел в другие бараки агитировать за создание в сумасшедшем доме широкой коммунистической оппозиции.

Сиюминутов был настолько ошеломлен этой информацией, что не смог в неё поверить. Послал стражника в первый барак проверить её достоверность. Тот вернулся обескураженным и долго не мог сообразить, с чего начать свой доклад.

- Ну что ж вы, голубчик, застыли как мадригал. (Илья Ильич любил употреблять слова, значение коих сам не знал) Шпион в бараке? - не выдержал главврач.

- Нет, его там нет, - активно замотал головой стражник.

- А где он?

- Дак психи говорят, что ушел в какой-то почтовый ящик.

- В какой еще, я извиняюсь, почтовый ящик?! - вскричал вне себя Илья Ильич.

- Дак не знаю. Кажный псих называет разный номер.

- Конспираторы, мать вашу! - в сердцах выругался Сиюминутов, чего прежде никогда себе не позволял. Ему было столь необычно услышать от себя подобное, что он очень сконфузился. Теперь он воочию убедился, - насколько может быть обманчив внешний вид человека и насколько опасен и коварен шпион.

Илья Ильич долго не решался позвонить премьер-министру, заранее предвидя его реакцию. Этого неотесанного мужлана, ругающегося, как ломовой извозчик, добившегося высокого положения в городе исключительно своим хамством, беспардонностью и лишь отчасти природным умом, Сиюминутов, как потомственный интеллигент, терпеть не мог и откровенно боялся. Прадедушка Ильи Ильича ещё при царе Николае служил в Ростове при почтовом ведомстве и сочинял шарады для Санкт-Питербургских "Почтовых ведомостей", а прабабушка танцевала в ресторации золотопромышленника Петяева. Памятуя о своей родословной, Сиюминутов даже к куклявым охранникам обращался на "вы" и говорил - "голубчик".

В конце-концов он решил, что чем дольше откладваешь неприятный разговор, тем будет труднее на него решиться, и снял телефонную трубку.

Грязнов-Водкин сообщение главврача воспринял, на удивление, спокойно. Правда ругнулся пару раз, но больше не от возмущения, а по привычке, спросил:

- Он мог сбежать из вашего дурдома?

- Нет-нет, это исключено Ваше Высокопревосходительство, - заверил Сиюминутов.

- Ну тогда хрен с ним, пусть болтается. - И уже с восхищением сказал: - Нет, но каков гусь!

- Да, личность исключительная! - согласился главврач.

Рано утром премьер-министр позвонил Сиюминутову домой, когда тот ещё нежился со своей второй молодой женой в постеле. С назначением на должность главврача он получил возможность обзавестись второй женой. Но с появлением куклявок в городе стал ощущаться дефицит на настоящих женщин. Поэтому Илья Ильич благодаря своим многочисленным связям выписал себе вторую жену из Остального мира.

Илья Ильич взял телефонную трубку и слегка хриплым спросонья голосом сказал:

- Алло! Сиюминутов слушает.

- Привет, хрен моржовый! Все ещё дрыхнешь со своей новой телкой?

Хамство премьера буквально покоробило эстетические чувства главврача, вызвало в его тонкой натуре волну возмущения.

- Здравствуйте, Ваше Высокопревосходительство! - подчеркнуто сухо поздоровался он. - Нет, уже проснулся. Слушаю вас внимательно.

- Ты должен сегодня отравить этого козла, этого шпиона. Как понял?

От подобного задания Илью Ильича даже пот прошиб.

- Н-но я н-не м-могу. Я же в-врач, - проговорил он растеряно, жутко заикаясь.

- Какой ты врач, - презрительно сказал Грязнов-Водкин. - Ты такой же врач, как я - Линитим Искуситель. Отравишь. Это приказ самого Наисветлейшего Пантокрина.

- Ну, хорошо, - пролепетал в полуобморочном состоянии Сиюминутов. - Я дам задание своему помощнику.

- Никаких помощников, - жестко и безапелляционно проговорил премьер. Ты это сделаешь сам.

- Но у меня не получится! - захныкал главврач.

- Получится. Еще как получится. А если не получится... - Премьер выдержал многозначительную паузу. - Тогда будешь вместе с куклявыми охронять хлюндявых. Такая перспектива тебя устраивает?

От подобной угрозы Сиюминутов едва не лишился чувств. "Хам! Мужлан! Грубиян! Какой невоспитанный!" - кричало в нем возмущение. Ну, отчего к власти приходят такие грубые, неотесанные люди? И почему интеллигентные и утонченные натуры должны им подчиняться? Где она - справедливость?! И главное - этот нехороший человек, если что, выполнит свою угрозу. Обязательно выполнит. Нет-нет, только не это. Лишиться такого теплого, такого замечательного во всех отношениях места он не мог. Вместе с местом он потеряет и свою божественную Людочку, такую прелесть, такую озорницу. И он обреченно, но верноподданнически сказал:

- Я все сделаю, Ваше Высокопревосходительство! Не сомневайтесь.

- А я и не сомневаюсь. Ты, ежели прикажу, и свинью в задницу поцелуешь. - Грязнов-Водкин громко рассмеялся, очень довольный своей грубой шуткой.

- Зачем вы меня обижаете, Ваше Высокопревосходительство! Чем я заслужил подобного к себе...

- Хватит блеять, что козел, - перебил его премьер. - Тебе посыльный принесет от Наисветлейшего порошок. Подсыпишь его шпиону. Понял?

- Но как я это сделаю?! - в отчаянии спросил Сиюминутов.

- А это уж твоя забота. Пригласи его к себе на чашку кофе. Ну и того... Словом, действуй. Все! - Премьер-министр положил трубку.

А Илья Ильич ещё долго лежал с трубкой в руке, лелея в сердце обиду и теша оскорбленное достоинство. Как трудно стало жить истинно интеллигентному человеку среди этого варварства, невежества и хамства. "А судьи кто?!" Ха-ха! Боже, Боже, куда всё катится? К закату. К своему неминуемому закату! Бедное, бедное человечество! Спасти тебя уже нет никакой возможности!

Затем, благополучно проглотив и обиду, и оскорбление, главврач встал, оделся, позавтракал и оправился на работу. В приемной его уже ждал посыльный от Наисветлейшего. Сиюминутов пригласил его в кабинет. Посыльный передал ему небольшой бумажный пакет и, достав из кармана тетрадь, раскрыл её, выложил на стол перед главврачом и деловито сказал:

- Распишитесь в получении.

- Это ещё зачем?! - откровенно струсил Илья Ильич.

- Не знаю, - пожал плечами посыльный. - Мне так велено.

- Кем велено?

- Сам Наимудрейший, Наисветлейший, Лучезарный правитель наш Пантокрин Великий сказал: "Возьми расписку, а то мало ли чего. Путь так и напишет отраву получил, и распишется".

"Экие они там все, право слово, интриганы! - в глубине души возмутился Сиюминутов. - Какие канальи! Этак они меня этой распиской до конца дней будут на крючке держать".

С тяжелым сердцем он написал все, что от него требовалось, расписался и передал тетрадь посыльному. После его ухода главврач вызвал к себе заместителя и дал указание разыскать шпиона и доставить его к нему в кабинет. А сам стал готовиться к встрече, высыпав порошок на дно чашки, предназначавшейся Орлову.

11. Отравление.

Проснулся Григорий глубокой ночью. Свет в бараке был погашен и лишь у входа подслеповато мигала синяя лампочка. Спали здесь неспокойно. Кто-то что-то бессвязно бормотал, кто-то кричал, кто-то молил о помощи. Похоже, что и во сне людей мучили дневные проблемы. Вот влип так влип! По самую, что называется, маковку. Неужели же нет никакого выхода? Неужели всю оставшуюся жизнь гнить в этом сумасшедшем доме? Перспектива, да?! А как там Таня? Он представил, как нелегко ей сейчас. И от бессилия помочь ей ему совсем стало нехорошо. Так паршиво, что дальше некуда. И он заплакал. Натурально разревелся, как какой-нибудь маменькин сынок. И вновь очень и очень пожалел, что не принял предложение Бога. Жил бы сейчас себе со своей Свет-Танюшей в прекрасном белокаменном доме и уже забыл бы и об этом городе, и о Пантокрине, и о его банде, и о нечистой силе. В конце-концов всему есть предел, Как сказал сатана: "Плохо, когда оптимизм граничит с глупостью". Князь тьмы прав, тысячу раз прав. Он, Орлов, переоценил свои возможности. Явно переоценил. Однако, что это он ревет, как худая девчонка. Это совсем никуда не годится. Но сколько он не призывал взять себя в руки, ничего не помогало. Прежде, даже в последние годы и даже в самых патовых ситуациях (уж на что скверно было), он себе этого не позволял, считал ниже своего достоинства до такой степени раскисать. А сейчас ревел, и даже не чувствовал ни стыда, ни угрызений совести. Словом, совсем Орел дошел до ручки, стал постепенно деградировать и превращаться в мокрую курицу. Посмотрели бы на него в эту минуту его КВНовские ребята. Они бы его просто не узнали и прошли мимо. Точно. Все-таки этот мерзавец Пантокрин его переиграл. Впрочем, будь у него такие возможности, как у этого дряхлого правителя, тот бы имя свое забыл и до конца дней своих жалел бы, что родился на свет Божий. Честно.

Но неужели все же нет никакой возможности отсюда вырваться? Если бы была, то такие умные люди, как Березин и Григорьев, обязательно бы до неё додумались. Следовательно, такой возможности действительно нет. Тоска зеленая, да и только! И все же паниковать ещё рано. Нужно думать, как выбраться из этого гадюшника, в смысле, сумасшедшего города.

Он вновь закрыл глаза и попытался уснуть. После нескольких попыток это ему удалось.

Утром Орлов проснулся от дикого завывания сирены. Ничего не понимая спросонок, он вскочил, поспешно оделся, выбежал в проход, где его новые товарищи строились в колону по четыре. Увидев Березина, Григорий подбежал к нему, спросил:

- Что случилось, Роман Маркович?

- Ничего не случилось, - ответил тот. - Начальство известило, что нам пора завтракать.

- А почему сирена?

- У нас по любому поводу сирена, - усмехнулся Березин. - Главврач прежде работал начальником пожарки. Оттуда и принес сюда любовь к пожарным сиренам. Мы к ним уже привыкли.

В это время в барак вбежал куклявый надзиратель и истошно закричал:

- Шпион! Вы не видели шпиона?!

- Что же вы шумите, милейший? - выступил вперед Орлов.

Надзиратель удивленно его рассматривал, будто не верил своим глазам. Затем, почтительно спросил:

- А вы почему здесь, господин шпион?

- А где же мне быть?

- В первом бараке сказали, что вы ушли в какой-то почтовый ящик.

- В почтовый что?

- Ящик.

- И как вы это себе представляете? Я что, - заказное письмо или ценная бандероль?

- Я не знаю, - вконец стушевался надзиратель. - Там так сказали.

- А если бы вам сказали, что я в составе международной экспедиции отправлися, к примеру, на Марс. Чтобы вы тогда стали делать?

- Дык я того, этого... - Лицо куклявого раскалилось, глаза стали совсем никакими. А затем, кожа и мышцы стали стекать на пол. Из горла теперь вырывалось лишь какое-то жалкое бульканье.

- Ну-ну, дружок, успокойся, - пожалел свое детище Березин. - Господин шпион пошутил. Он у нас большой шутник.

Стражник быстро восстановил свой прежний облик и, глядя на ученого, сказал смущенно:

- Извините, отец, меня замкнуло маленько.

- Ничего, бывает, - добродушно похлопал его по плечу Роман Маркович. Так что тебе нужно от господина Орлова?

- Его вызывает главврач.

В кабинете главврача совсем недавно был произведен ремонт. Еще не выветрился запах краски, мастики, клея. Стены были затянуты в светло-коричневую кожу, паркетный пол ослеплял своим великолепием. Слева у ближней стены стоял г-образный диван и журнальный столик, на котором красовалась хрустальная ваза с букетом ярко-желтых лилий, распространяющих резкий пряный запах. По стенам развешены портреты известных людей города. С некоторыми из них Орлову уже приходилось встречаться. Все это впечатляло. Хозяин кабинета, по всему, любил роскошь, знал в ней толк и мог её себе позволить. Но главным достоинством кабинета являлся несомненно большой орехового дерева стол. Внешняя его сторона, обращенная к двери, представляла собой что-то вроде балюстрады. Фигурные столбики были исполнены с такой любовью и таким мастерством, что стол мог быть украшением любой выставки прикладного искусства.

За столом сидел мужчина лет сорока пяти с несколько полноватым, но довольно привлекательным лицом, на котором было столько приязни, даже сочувствия, что Григорий, грешным делом, подумал: "А туда ли я попал?"

Стражний вытянулся во фрунт и отрапортовал:

- Шпион Остального мира Григорий Орлов по вашему приказанию доставлен!

- Хорошо, хорошо. Спасибо, голубчик! А теперь, ступайте, ступайте. Главврач замахал рукой в сторону двери.

После того, как куклявый стражник вышел, он обратил свой взгляд на Орлова, долго с удовольствием его рассматривал.

- Вот вы каков, Григорий Александрович! - пророкотал он приятным баритоном, на московский манер растягивая "а". - Рад познакомиться! Главврач встал из-за стола, вальяжной походкой подошел к Орлову, протянул руку. - Разрешите представиться. Сиюминутов Илья Ильич - главный, так сказать, врач этого заведения.

Григорий не имел ни малейшего понятия для чего он вызван главврачем, но решил не ударить в грязь лицом и доказать этому приятному во всех отношениях господину, что пациентом руководимого им сумасшедшего дома он стал на законных основаниях. Его рукопожатие вызвало на лице Сиюминутова гримасу боли, недоумения, непонимания и даже растерянности.

- Здравствуй, товарищ! - Орлов подозрительно огляделся. - Надеюсь нас здесь не подслушивают?

- В каком смысле? - совсем стушевался главный врач.

Но Григорий не обратил внимания на его слова. Продолжал импровизировать.

- Товарищи по партии мне сказали, что вам можно доверять. С сегодняшнего дня переходим на нелегальное положение. Все прежние пароли, имена, явки сжечь и забыть. Отныне ваша новая партийная кличка - Зорро. С двумя "р". Понятно?

Сиюминутов уже оправился от первого легкого шока, вызванного странным поведением Орлова, натянуто улыбнулся, укоризненно покачал головой.

- Ну зачем же вы так, Григорий Александрович! Не надо! Мы же с вами интеллигентные люди и понимаем что к чему. Верно?

Лучше бы он этого не говорил. Слово "интеллигент" действовало на Орлова, как красная тряпка на быка. В детстве он часто проводил летние каникулы в деревне у своего дедушки - школьного учителя, и на всю жизнь запомнил его слова. "Русский интеллигент, - говорил дедушка, - это не образованность и не положение в обществе. Интеллигент - это состояние души - желание служить людям, делать добро, не ожидая ничего взамен". Позже он часто вспоминал эти слова, глядя как, так называемые, интеллигенты сжигают на телеэкране свои партбилеты, ратуют за избрание такого же Пантокрина, клянутся властям в преданности и любви. А все почему? А потому, что быть поближе к власти, быть ею обласканным сулит каждому большие выгоды. Глядишь, одному дадудт деньги на ремонт , а то и строительство театра, другому власть ссудит немыслимые миллионы на съемку нового фильма, третьему - повесит на грудь красивый орден. И по человечески их понять можно - они действуют по принципу: "Хочешь жить, умей вертеться". Но только какое отношение эти господа имеют к интеллигентам? Никакого. Абсолютно никакого. Вот и этот, верноподданнический слуга Пантокрина, тоже хочет именоваться интеллигентом. И Григорию сразу расхотелось актерствовать, разыгрывать тут перед ним шута горохового. Честно.

- Это вы о ком, милейший? - спросил он, неодоуменно оглядываясь, будто за его спиной могли находится те люди, о которых говорил главврач. - Кто здесь интеллигентные люди?

- Мы с вами, Григорий Александрович, - уверено ответил Сиюминутов.

- Я - ладно. С большой натяжкой, но можно согласится. Но вы-то, Илья Ильич, с какой стати?! - очень удивился Орлов. - Вы всего-навсего слуга "достойного" представителя местной флоры и фауны Пантокрина. А слуги, уверяю вас, не могут быть интеллигентами ни в первом, ни в последующих поколениях. Эта странная болезнь по названием: "Чего изволите?!" передается генным путем.

- Ах, как вы меня, - фальшиво заулыбался Сиюминутов. Он хотел было обидеться, но тут же раздумал. Это для него было непозволительной роскошью. - Я как никак окончил химический факультет университета.

- Даже если бы вы закончили три университета - это ровным счетом ничего бы не значило. Просто, вы бы были слугой с тремя университетскими дипломами. Только и всего... Но я, кажется, вас отвлек своими рассуждениями. Вы ведь при исполнении. Итак, я вас слушаю.

- В каком смысле? - не понял, или сделал вид, что не понял Орлова главврач.

- Но ведь для чего-то же вы меня вызывали?

- Ах, вы об этом. Нет, ничего особенного. Хотел познакомиться и немного поболтать со знаменитым пациентом. Вы в каком бараке устроились?

- В третьем.

- Очень хорошо. Только в следующий раз, Григорий Александрович, убедительно вас прошу предупреждать нас о смене барака. Таков, извините, порядок. Ни я его установил, ни мне его отменять. Верно?

- Согласен, - кивнул Орлов.

- Вот и хорошо! Вот и замечательно! - радостно заулыбался Сиюминутов. Спохватился: - Только чего это мы стоим?! Присаживайтесь, пожалуйста! - Он указал рукой на угловой диван. - Побеседуем в неформальной, так сказать, обстановке.

Орлов сел на диван. Главрач переставил вазу с цветами на письменный стол и, по-лакейски заглядывая в глаза Григорию и потирая ручки, предложил:

- Я не выпить ли нам, Григорий Александрович, коньячка в честь знакомства? У меня есть марочный армянский. Превосходный, смею вас заверить!

Излишняя суетливость и откровенное заискивание господина главврача показались Орлову странными, но он не придал этому особого значения.

- Сожалею, но я пью лишь "Наполеон" или, на худой конец, "Камю". Так что, извините, Илья Ильич, но вынужден отказаться.

- Жаль! Очень жаль! - огорчился Сиюминутов. - Тогда, может быть, кофе? - Он так смотрел на Орлова, будто от ответа пациента зависела его жизнь.

- Что ж, от кофе я, пожалуй, не откажусь, - сжалился над ним Григорий.

- Айн момент! - радостно подскочил главврач и пулей вылетел из кабинета.

И вновь поведение Сиюминутова очень не понравилось Орлову. "Дурак какой-то!" - сердито подумал он, провожая взглядом главврача,

Тот вернулся минуты через три, неся поднос с двумя чашками черного кофе м коробкой фигурного шоколада.

- Вот извольте, - Сиюминутов поставил перед Григорием чашку с кофе, придвинул коробку с шоколадом. - Угощайтесь, Григорий Алексанлрович!

- Спасибо! - поблагодарил Орлов, отхлебнув кофе. Он был отличным, - в меру крепким, запашистым.

- Вы с кем-то из пациентов уже успели подружиться, Григорий Александрович? - спросил Сиюминутов. Голос его заметно дрожал. По всему, главврач нервничал.

"Уж не хочет ли он меня завербовать? - подумал Григорий. - Глупо, если не сказать больше".

- Да так, лишь кое с кем успел познакомиться, - ответил он.

- У нас в бараке 13-бис проживает отец Максим. Очень, знаете ли, интересный молодой человек. Такой умница! Настоятельно рекомендую познакомиться. Не пожалеете.

- Спасибо, я непременно воспользуюсь вашим советом. - Орлов допил кофе, вопросительно взглянул на главврача. - Я могу идти?

- А может все же коньячка?

- Нет, спасибо.

- Тогда не смею вас больше задерживать.

Сиюминутов проводил Григория до двери, долго жал на прощание руку и, заглядывая в глаза, сказал:

- Заходите, Григорий Александрович, в любое время и без всякого стеснения. Сочту за честь побеседовать с вами.

Об истинных причинах своего странного визита к главврачу Орлов уже стал догадываться, когда вышел из административного здания и, вдруг, почувствовал слабость в ногах. Метров через тридцать он ощутил сухость и горечь во рту, тошноту и головокружение.

"Этот "ителлигент" меня отравил", - понял он и потерял сознание.

12. Чистилище.

Орлов стремительно летел в черном и бездонном пространстве. Время от времени мимо проносились какие-то странные желто-зеленые облака, да вспыхивала впереди ярко-голубая звездочка. Сознание, как никогда, было четким и ясным. Он понимал, что только-что на Земле он оставил свою бренную симпатичную оболочку, отравленную приятным во всех отношениях господином главврачом сумасшедшего дома, и теперь летит для определения своей дальнейшей судьбы. Не было ни сожаления, ни удивления, а лишь огромное чувство ответственности перед тем, что ждало его впереди. Даже мысли о Тане не причиняли ему теперь боли. Нет. Он был твердо уверен, что они обязательно встретятся. Если не в том прекрасном доме, который предлагаел ему Бог, то в каком-нибудь другом. Но встретяться. И будут жить долго и счастливо. В принципе, им будет хорошо вместе и в шалаше. Честно.

Но вот звездочка стала ярче, постепенно преврааясь в ослепительно-белый пучок света. Свет все расширялся и расширялся. Он обволакивал Орлова. вливался в него, наполняя душу великой радостью бытия. Движение замедлилось. Григорий оказался в каком-то прекрасном саду с вечнозелеными деревьями и необыкновенно яркими и крупными цветами. Они тянулись головками к Орлову, а лепестки дрожали, издавая едва уловимый шелест. Григорий поднял голову, ища солнца. Но солнца не было. Он увидел черно-феолетовое небо с мириадами звезд, и понял, что на планете нет атмосферы. Да, но где же источник этого необыкновенного света? Такое впечатление, будто его излучает сама планета.

Центральная аллея сада подходила к огромному, величественному зданию, выполненному в виде амфитеатра с выходящей вперед колоннадой из бело-розового мрамора. К зданию вела широкая гранитная лестница. У её подножия стоял высокий молодой блондин, заинтересованно смотрел на Орлова и улыбался. Свободная белая туника, широкими складками ниспадающая до земли и длинные, аккуратно подстриженные волосы делали его похожим на сенатора Свободного Рима.

- Здравствуйте, Григорий Алексадрович! - проговорил мужчина, продолжая улыбаться. - Мы давно вас ждем.

Орлов нисколько не удивился осведомленности мужчины. События последнего времени научили его ничему не удивляться.

- Здравствуйте! Простите, что заставил вас ждать. Но, можете мне поверить на слово, никакого злого умысла у меня не было... Извините, но с кем имею честь разговаривать?

- Я секретарь-распорядитель чистилища Лукреций Кар.

- Тот самый - римский поэт-философ? - Орлов когда-то увлекался древне-греческой и древне-римской философией и был знаком с трудами многих философов.

- Вы знакомы с моей поэмой "О природе вещей"?! - спросил удивленно Лукреций. Ему было приятно узнать, что на Земле все ещё его помнят.

- Читал. Но, как я понял, вы - материалист. А здесь материалистов не очень жалуют. Ведь так?

- Мне простили мои заблуждения. Они были искренними и, как вы правильно заметили, никакого злого умысла у меня не было. А это не считается тяжким грехом.

- Следовательно, и я могу расчитывать на снисхождение?

Лицо бывшего поэта-философа сразу стало замкнутым и официальным.

- Это мне неведомо. Мое дело - все подготовить надлежащим образом.

- Значит, меня будут чистить?

- Да, - кивнул Лукреций. - Процедура не очень приятная, но необходимая. Без неё невозможно продолжение жизни.

- Скажите, Лукреций, а откуда этот свет? Я, как не пытался, не смог найти светила.

- Это не свет, в вашем понимании. Это энергия - первооснова жизни. Однако, нам пора. Нас ждут. - Он повернулся и пошел вверх по лестнице. Орлов последовал за ним.

Пройдя через парадную дверь, они оказались в большом длинном зале, у стен которого на простых деревянных скамейках сидели многочисленные люди. Их лица были хмуры и озабочены.

- Кто они такие? - спросил Орлов Лукреция, кивнув на людей.

- Ждущие своей участи, - ответил тот.

- И сколько же им ждать?

- Как и положено - девять дней?

- А мы что же - без очереди?

- Так повелел Сам. - Лукреций воздел глаза к потолку. Но в его голосе, взгляде, жестах не было раболепия, а лишь уважение к Всевышнему.

В конце зала была ещё одна дверь, у которой стояли двое молодых мужчин в белых облегающих одеждах и коротких расшитых золотом накидках. Один из них распахнул перед Орловым и Лукрецием дверь и почтительно сказал:

- Прошу! Вас уже ждут.

И Григорий оказался в большом овальном зале, освещавшемся приглушенным матовым светом. Источника этого света также нигде не было видно. Слева Орлов увидел Дьявола, развалившимся в глубоком кресле и курящим трубку. Возле него хлопотала его свита, среди которой был и Бархан. Справа на низкой деревянной скамье сидел Бог с двумя архангелами. И Бог и дьявол сделали вид, что незнакомы с Григорием. Он не стал их в этом разубеждать. В центре зала стоял большой п-образный стол, за которым сидели какие-то люди. Их лиц, скрытых полумраком, Орлов не разглядел. "Это, вероятно, и есть тот самый Совет, о котором говорил Иисус, он и будет принимать решение", решил он. Огляделся, пытаясь увидеть самого Создателя. Но его нигде не было.

- Проходите, Григорий Александрович, - тронул Григория за локоть Лукреций. Он подвел Орлова к небольшому помосту напротив стола, огражденному резными деревянными перилами. - Сюда, пожалуйста.

Когда Григорий взошел на помост, Лукреций торжественно провозгласил:

- Гражданин Земли Григорий Александрович Орлов предстает перед Высшим Советом с надеждой на вашу справедливость, объективность и великодушие!

- Имеете ли вы, Григорий Александрович, что сказать Совету? - спросил человек, сидящий во главе стола.

Орлов несколько раз бывал в судебных разбирательства на Земле и вспомнил, как говорят в таких случаях.

- Заявлений и ходатайств не имею, - ответил.

За столом возникло легкое оживление, смех.

- Очень хорошо, - сказал председательствующий. - В таком случае, приступим.

Противоположная стена засветилась и на ней возникло изображение. И Григорий увидел себя, крошечного, жалкого только-что родившегося. Этот маленький жалкий комочек плоти заявлял о своем приходе громким и требовательным криком. Затем картины стали быстро менять одна другую. Но удивительное дело, Орлов востановил в памяти все, все до мельчайших подробностей. Даже помнит, как сказал однажды в детском саду воспитательнице, когда они шли на прогулку: "Людмила Павловна, не дышите мне в затылок. Я этого не люблю", чем здорово позабавил тогда взрослых. Да и здесь эта фраза четырехлетнего Орлова вызвала оживление, несколько разрядила официальную атмосферу. "Оригинально!" - воскликнул один из членов Совета. Все остальные рассмеялись. Детский сад, школа, драки с пацанами. Григорий рос бойким парнишкой и умел постоять за себя. На приеме его в комсомол изображение несколько приостановилось. На традиционный вопрос одного из членов Комитета комсомола школы: "Почему ты решил вступить в комсомол?", Орлов ответил: "Не хочу быть сам по себе. Хочу быть в общем стаде". После этого его прием был отложен на неопределенное время. Он стал комсомольцем лишь перед выпускными экзаменами.

- Он противопоставил себя коллективу, - встрепенулся было дьявол.

- Глупости! - несколько раздраженно возразил председательствующий. Парень сказал правду. Только и всего. Дальше.

И история жизни человека и гражданина Григория Орлова продолжилась. Олимпиады школьников, где он неизменно был либо победителем, либо призером, физико-математическая школа, университет, КВНовские баталии. Но вот изображение вновь замедлилось и Григорий увидел хорошенькое личико Нины Кузнецовой, и понял, что сейчас ему предстоит пережить несколько не очень приятных минут. Нина, глядя на него своими большими красивыми глазами, тихо проговорила:

- Гриша, я, кажется, беременная.

- Так кажется, или точно? - спросил он.

И Орлов был неприятно поражен, каким при этом пустым и беспечным было у него лицо.

- Точно, - кивнула Нина. - Я была у специалиста.

- И что же ты предлагаешь?

- Ты, как порядочный человек, обязан на мне жениться, - несколько театрально сказала Кузнецова.

- А ты уверена, что я порядочный? - насмешливо спросил он.

- А какой же? - несколько озадачилась девушка.

- Слишком сложный вопрос. Я много над ним думал, но так и не пришел к однозначному выводу. Допустим, что я - порядочный. Допустим. Но я тебя не люблю, лапонька. В таком случае, как порядочный человек, я не смогу жить с нелюбимым человеком и буду вынужден тут же подать на развод. Тебе это надо?

- Нет.

- Вот видишь? Таким образом, наш союз не только нежелателен, но и аморален. И вообще, Ниночка, смотри на мир проще. Многие девочки уже давно прошли через это и не по одному разу. Свои проблемы надо решать самой. а не перекладывать их на окружающих. Это несимпатично. Я был о тебе лучшего мнения. Честно.

- Но ведь ты говорил, что любишь меня?

- Надо верить ни словам, а поступкам. Вчера я назвал Боба Гуськова аборигеном Экваториальной Африки. Ты думаешь кто-нибудь этому поверил? Увы. Даже сам Гуськов не поверил. Так что, к словам надо относиться исключительно индифферентно. Порой они преследуют далеко не лучшие цели.

- Ну и сволочь же ты, Орлов! - бросила ему в лицо Нина, и, резко повернувшись, ушла.

Сейчас Григорий был полностью с ней согласен.

Вскоре после этого объяснения, Нина бросила университет. О её дальнейшей судьбе ему не было ничего известно. Теперь ему дали возможность не только это узнать, но и самому все увидеть.

Нина спуталась с компанией наркоманов и стала законченной наркоманкой. На наркотики нужны были большие деньги и она стала торговать собой. Через несколько лет, когда наркотики сделали свое дело и она перестала пользоваться спросом мужчин, она повесилась.

- Он мой! - вскричал дьявол, вскакивая. - Прошу, Высокий совет, обратить внимание с какой легкостью, издевательской самонадеянностью, с каким цинизмом этот, с позволения сказать, человек отказывает бедной девушке в её желании стать матерью, обрести семью. Он ведь откровенно над ней насмехался! Разве могла её неокрепшая душа снести подобный удар? Григорий Орлов повинен в её смерти и заслуживает, как минимум, пятого уровня жизни. - Дьявол сел в кресло, раскурил потухшую трубку.

- Григорий Александрович, что вы скажате на обвинение дьявола? спросил Орлова председательствующий.

- Мне нечего сказать, - глухо ответил Григорий, потрясенный страшной судьбой Нины Кузнецовой.

- А что скажет нам Бог? - обратился председательствующий к Иисусу.

Тот медленно встал, откашлялся, смущенно проговорил:

- Я не согласен с дьяволом и не вижу причинной связи между поступком Григория Александровича и смертью этой девушки. Согласен, что поступок этот его не украшает. Но... Я думаю, что он заслуживает прощения.

- Ну конечно же, - саркастически рассмеялся дьявол. - Ты лучше скажи, сердобольный ты наш, кого ты когда-нибудь не простил? Ты даже меня простил.

- Слаб человек перед кознями сатаны и заслуживает сочувствия и прощения, - смиренно сказал Иисус.

- А ещё говорят, что я самый страшный человек в Солнечной системе?! театрально воздев руки, проговорил сатана. - Самый страшный человек - этот вот Сладенький.

- Господин дьявол, извольте вести себя прилично! - строго одернул его председательствующий.

- Извините. Я больше не буду, - будто нашкодивший школьник ответил сатана.

- В таком случае, продолжим,

И на экране вновь замелькали кадры жизни Орлова. Окончание университета. Военкомат. Школа сержантов. Чечня. Кровопролитный бой под Шатоем. Но вот изображение замедлилось и он увидел знакомое ущелье. Орлову стало откровенно страшно. Сколько раз это ущелье снилось ему в жутких кошмарах, и ему приходилось раз за разом переживать случившееся здесь. И вот теперь ему предстояло ещё раз пережить этот позор. Поступил приказ их роте передислоцироваться в район Ведено для помощи десантникам. Ранним утром на двух БТРах и БМП они отправились в путь. Через час они вошли в ущелье и напоролись на засаду боевиков. Орлов с ребятами из своего взвода ехал на первом БТРе, который и был подбит первым из гранатомета. Григорий вместе с другими бойцами выскочил из бронетранспартера. Они попали под кинжальных огонь "Калашниковых", бивших с трех ближних сопок. Орлов никогда не считал себя трусом и не раз это доказывал. А здесь испытал прямо-таки паничаский ужас, прижавший его к земле. Ни о каком сопротивлении бандитам даже мысли не было. Совсем близко разорвалась граната. Послышался вскрик, стон и все стихло. По голосу Григорий понял, что это командир взвода лейтенант Володя Грицук. Володя поступил в военное училище из деревни, был на три года младше Орлова и откровенно пасовал перед ученостью своего замкомвзвода и его едкими шутками.

"Убило!" - в страхе подумал Григорий, ещё плотнее прижимаясь к земле. Но Грицук лишь потерял сознание от болевого шока. Через какое-то время вновь послышался стон и его голос:

- Ребята, помогите! Мне ногу оторвало.

Орлов находился ближе всех к командиру, но от страха даже не смог оторвать головы и притворился раненным.

- Ребята, помогите! - плакал и умолял Володя.

Григорий тоже плакал и жрал землю от бессилия преодолеть свой страх. А потом его действительно ранило в бедро. Помощь подоспела через двадцать минут. Это спасло многих, в том числе и его, Орлова. Володя Грицук умер от кровопотери. И Григорий понимал - окажи он тогда ему помощь, наложи жгут, Володя был бы жив. Как не крути, а он, именно он повинен в смерти этого замечательного парня. Как стыдно! Как нестерпимо стыдно и больно это осознавать!

Изображение остановилось.

- Что скажите, Григорий Александрович? - спросил председательствующий.

С трудом проглотив застрявший в горле твердый ком Орлов ответил:

- Я очень виноват.

- И вам нечего к этому добавить?

- Нет. Я заслуживаю самого серьезного наказания за этот поступок.

- Ясно. А что скажет дьявол?

- А что тут говорить, - презрительно фыркнул дьявол, вставая. Высокий Совет собственными глазами видел все это безобразие. Этот фанфарон лишь с беззащитными девушками "герой", а как доходит до настоящего мужского дела, вмиг превращаетеся в слизняка и последнее ничтожество. Он заслуживает пятого уровня жизни. Кажется, он сам это сознает.

Председательствующий повервнулся к Иисусу.

- Бог?

Иисус встал и довольно уверено сказал:

- Я вообще не вижу здесь никакой вины Григория Александровича. Кто мне скажет, что никогда в жизни не испытывал минутную слабость, страх от которого стынут черсла? Смею утверждать, что таких людей нет. То, что Григорий Александрович смелый человек - он доказал всей своей жизнью. Но минутная слабость бывает и у смелых людей. Тем более, что он уже себя за неё не единожды казнил. У меня все. - Иисус сел. Наступила долгая пауза.

- Может быть кто из членов Совета желает высказаться? - спросил председатель.

- Все ясно, - ответил кто-то.

Экран ожил и история жизни Орлова продолжилась. Госпиталь. Возвращение домой. Безработица. Хандра. Работа в фирме. И, наконец, город. Мелькание кадров вновь замедлилось и все получили возможность внимательно следить за злоключениями Григория в этом странном городе - вотчине сатаны. После сцены разговора Орлова с Пантокрином неожиданно вскочил один из членов Высшего Совета и воскликнул:

- Ай да, Гриша! Ай да, сукин сын! Как он его?! Молодец!

- Саша, не эмоционируй. - добродушно пророкотал председательствующий.

"Саша? - встрепенулся Орлов. - Неужели?!" Он внимательно присмотрелся к члену Совета. Сомнений быть не могло. Григорий узнал знакомый с детства каждому русскому образ. Господи! Александр Сергеевич!! Как хорошо! Как замечательно!

- А ты, Федя, как был прозаиком, так им и остался, - ответил Пушкин.

И только тут Григорий понял, кого ему напоминал председательствующий. Федор Михайлович Достоевский - его любимый писатель, давший основу многим философским возрениям, как в России, так и на Западе. И спала с души тяжесть. И улетучились сомнения. И наполнилось сердце великой гордостью и радостью, как если бы он долго сидел в осаде, оруженный неприятелем, и, вдруг, пришла помощь - "наши пришли!". Было только стыдно за свою такую мелочную, такую незначительную жизнь, за свои поступки.

А на экране тем временем шла сцена встречи Орлова с дьяволом. Когда она закончилась, Достоевский насмешливо сказал:

- А я недоумевал - отчего это сегодня дьявол явился не в своем облике? Теперь понятно - почему?

- Что, господин сатана, не обломилось завладеть душой Орлова?! весело спросил Пушкин. - Это называется - не на того нарвался.

- Великий поэт, а разговаривает, как пантокриновский куклявый, огрызнулся дьявол.

После сцены разговора с Богом Пушкин вновь не выдержал, вскочил, закричал восторженно:

- Ну, Гришуня! Ну, титан! Удивил так удивил! Дай-ка я тебя, дружочек, обниму. - Александр Сергеевич подбежал к Орлову, обнял и троекратно расцеловал. - Молодец!

Сердце Орлова задохнулось от переизбытка чувств. Неужели же сам Пушкин его поцеловал?! В происходящее верилось с трудом.

Пушкин повернулся к дьяволу и, показывая кукиш, запальчиво проговорил:

- А вот этого не видел, ваше сатанинство?! Этого парня мы тебе не отдадим ни за какие коврижки!

- Фу, как пошло, - откликнулся тот, сердито попыхивая трубкой.

- И тебе, Иисус, - обратился Пушкин к Богу, - мы его тоже не отдадим. Извини. Этот парень нам самим нужен.

Тот лишь тяжко вздохнул и развел руками.

И в это время откуда-то сверху упали слова:

- Проведите его ко мне.

У Орлова захолонуло внутри. Создатель! К нему подошел Лукреций и, указывая на боковую дверь, ведущую из зала, сказал торжественно:

- Пойдемьте, Григорий Александрович.

Пушкин вновь обнял Орлова, напутствовал:

- Все будет хорошо, Гриша! Ты только не трусь. Счастливо тебе!

- Спасибо, Александр Сергеевич! - пробормотал Григорий внезапно осипшим голосом.

13. Беседа с Создателем.

Это была комната, ни комната, сад, ни сад. Это было нечто необычное и непривычное для человеческого понимания - пространство, заполненное удивительным голубоватым сиянием, которому не было границ. Орлов не видел под ногами пола, но ощущал твердь. И в то же время он будто парил в воздухе - до того легко было его телу и радостно душе. Радость эта вливалась в него вместе с этим необыкновенным светом. Она переполняла все его естество, готовая выплеснуться через край его и заполнить собой все пространство. Захотелось широко раскинуть руки и прокричать на весь Свет об этой великой радости, поделиться ею с другими людьми и сказать - как велико их заблуждение, если они считают, что там, на Земле, со смертью бренной оболочки все кончается. Нет, нет и нет! Все только-только начинается. И то, что ждет их здесь много значительнее и прекраснее того, что довелось им испытать там.

Подобного состояния Григорий никогда прежде не испытывал. Может быть лишь отчасти, когда в детстве летал во сне. Тогда тоже было ощущение невесомости и полета, но не было этой необыкновенной радости.

Напротив Орлова на расстоянии примерно тридцати метров находился источни этого необыкновенного света - ослепительный пульсирующий голубоватый шар. При взгляде на него Григорий невольно прикрыл глаза. "Создатель!" - понял он.

- Здравствуйте, Григорий Александрович! - прозвучал ровный красивый баритон.

- Здравствуйте, Создатель! - робко и почтительно ответил Орлов.

- Вам нравится здесь?

- Очень. Скажите, Создатель, неужели человек здесь постоянно испытывает то, что сейчас испытываю я?

- Нет конечно. Это ваши первые впечатления. Постепенно человек привыкает к этому и живет нормальной жизнью. Скажу больше - и здесь бывают огорчения и неудачи.

- Скажите, то что сейчас проходил я... - Григорий стушевался, не зная, как назвать то, что только-что с ним происходило.

- На Земле это называется чистилищем, - выручил его Создатель.

- Да. Это проходит каждый человек?

- Отчасти.

- Но это невозможно! - воскликнул Орлов, пораженный.

- От чего же?

- На Земле пять миллиардов человек. И каждую минуту умирает масса людей.

Раздался ровный смех.

- У вас весьма смутное представление о времени, Григорий Александрович. У нас время - понятие весьма относительное. Впрочем, как и все остальное. Если нужно, чтобы по каждому человеку заседал Высший Совет он будет заседать.

- Но как же это возможно?!

- Как? Примерно вот так.

И Григорий увидел, как слева от него возникло сразу десять Орловых. Вид у них был озадаченный и обескураженный одновременно.

- Кто они? - спросил он и указал на свои копии. То же сделал каждый из двойников, указывая на него.

- Это вы, Григорий Александрович, - вновь рассмеялся Создатель. - Если вам, к примеру, потребуется заседать одновременно в десяти Советах, то вы сможете это беспрепятственно сделать.

- Невероятно! - воскликнули одновременно все Орловы. От этого Григорию стало явно не по себе, будто он вновь оказался в том сумасшедшем автобусе, привезшим его в не менее сумасшедший город.

Создатель догадался о состоянии Орлова и двойники тут же исчезли.

- Но как же они могут находится в разных местах, когда копируют мои слова и жесты? - засомневался Григорий, посчитав свое "тиражирование" шуткой Создателя, чем-то вроде гипноза.

- Это с непривычки. Вы ещё пока не отвыкли жить и мыслить земными категориями. Но это быстро пройдет. И вы научитесь одновременно делать массу дел.

- Значит, вопрос о моем переселении сюда уже окончательно решен? спросил Григорий.

- Вас что-то здесь не устраивает?

- Ну, что вы, Создатель! У вас здесь все замечаетельно! Но у меня там остались кое-какие долги. А я не привык оставаться в должниках. Боюсь, что меня неправильно поймут.

- Вопрос этот пока ещё не решен окончательно.

- А когда он будет решен?

- Экий вы, право, нетерпеливый. Скоро. Очень скоро. А пока у вас есть редкая возможность получить ответы на все интересующие вас вопросы. Так используйте её.

- Вам об этом, очевидно, рассказал Бог?

- Нет. Просто я обязан быть в курсе всего.

- Вы, наверное, обиделись на меня за Иисуса?

- Нет, совсем наоборот. Вы поступили совершенно правильно, отказав как дьяволу, так и богу. Потому я пригласил вас на беседу. Я это делаю лишь в исключительных случаях.

- Спасибо, Создатель! Но только я чего-то не понимаю. Дьявол - это понятно. Но Бог?! Он же у вас служит?

- У меня служат оба. И оба одинакова полезны человеку, как и вредны.

- Как же так, - растерялся Орлов. - Ведь в Библии...

- Не упоминайте мне о Библии, - перебил его Создатель. - Это недостойная книга. В ней нет ни слова правды.

- Хорошо. Но все же, дьявол... Ведь у него совершенно другие задачи?

- А вы знаете задачи Космоса? - насмешливо спросил Создатель.

- Нет, но... Но не думаю, чтобы они были направлены во вред человечеству. А дьявол, этот ловец душ, только и думает как бы больше ему навредить.

- Он выполняет наши указания.

- Как?! - изумился Орлов. Он ничего не понимал в происходящем. - Вы это серьезно?!

- Очень серьезно, - рассмеялся Создатель, явно потешаясь над Григорием.

- Но ведь люди на протяжении всей свой истории боролись со злом.

- И много они в этом преуспели? - насмешливо спросил Создатель.

- Если бы дьявол не чинил нам свои козни, то, я думаю, мы смогли бы искоренить зло.

- И тут же погибли бы.

- Как так?! - вконец растерялся Орлов.

- Очень просто, Григорий Александрович. Ведь инстинкт е размножению, или, так называемая, эротическая любовь от дьявола. Черная энергия - зло, также необходима человеку, как и светлая - добро. Обе нужны для формирования и воспитания души человека для последующих уровней жизни, обе ведут за неё непримиримую борьбу. Но только от человека зависит, кому из этих энергий отдать предпочтение.

- И кому же?

- Никому. Иначе, это может привести к печальным последствиям. Человек во всех случаях должен быть хозяином положения и задействовать их в борьбе с внешними силами зла и добра. Естественно, что больших усилий человеку требуется в борьбе со злом, как наиболее сильной и энергичной мыслящей энергии.

- Вы хотите сказать, что со злом нужно бороться злом же?

- А какой вид энергии вы, Григорий Александрович, задействуете в борьбе с правителем города Пантокрином? Если вы обратитесь за помощью к светлой энергии с предложением уничтожить Пантокрина, то она придет от этого в священный трепет, так как ей чуждо само понятие насилия. Ведь теория непротивления злу, которой умело пользуется Дьявол в борьбе с человечеством, из её арсенала. Поэтому в этой борьбе вам может помочь лишь черная энергия.

- Значит, вы не отрицаете, что Дьявол бореться с человечеством.

- Это его основное предназначение?

- Но для чего? Какой в этом смысл?

- Видите ли, Григорий Александрович, Космосу совсем небезразлично, каким будет человек на последующих уровнях жизни. Именно в борьбе с жестокостью дьявола и слюнтяйством бога закаляются души.

- Но неужели вы, Создатель, не видите, что на Земле уже давно правит балом сатана и ведет человечество к гибели?

- Вы слишком сгущаете краски, Григорий Александрович. Во-первых, жизнь невозможно убить, она бессмертна. Во-вторых, вы ведь отвергли предложение дьявола и не прельстились раем бога, а предпочли борьбу. Именно это импонирует Космосу. Или вы считаете, что вы один такой на Земле?

- Ну отчего же, - смутился Григорий. - В аду, ясно, падшие души. А в раю?

- Усталые, уже не способные к плодотворному труду.

- На Земле существует теория, что раньше жизнь была на Марсе. Это так?

- Жизнь существует почти на всех планетах солнечной системы. Но вы, очевидно, имеете в виду биологическую жизнь?

- Да.

- Она существовала на всех планетах, расположенных дальше Земли. Солнечная система и создавалась Космосом для биологической жизни. Но по мере угасания энергии планет, жизнь все ближе перемещалась к солнцу.

- Вы хотите сказать, что прежде и на Юпитере, и на Сатуре жили люди?! Но ведь там же космический холод.

- Многие миллиарды лет назад солнечная система была иной. Здесь существовало два светила, причем второе было гораздо больше солнца. Поэтому света и тепла хватало. Правда, люди, с учетом масс и условий планет, были иными, чем на Земле.

- Вы сказали об угасании энергии планет. Что это такое?

- Каждая из планет сама формировала биологическую жизнь и условия её обитания. Она же питала и энергию людей. Когда же энергия планеты затухала, биологическая жизнь возникала на другой планете, а прежняя заселялась энергетической жизнью.

- Фантастика! - воскликнул Орлов. - А наши ученые говорят об отсутствии разума в Космосе. Значит, и энергия Земли когда-нибудь иссякнет?

- С Землей дело обстоит несколько иначе. Ей, можно сказать, повезло. Она получит дополнительную энергию. Сейчас Космос уже готов к эксперименту создания бессмертия человека уже при его биологической жизни. Для этого я вас, собственно, и пригласил.

- Да, но что я могу?

- Я предлагаю вам участие в этом великом деле - стать первым бессмертным человеком на Земле. Более того, вы получите возможность путешествовать в Космосе - в пространстве и времени.

Предложение Создателя было столь ошеломляющим, что Григорий растерялся до того, что долго не мог сообразить, что ответить.

- Так как, Григорий Александрович? - напомнил ему Создатель.

- Спасибо конечно за столь лестное предложение! Но почему - я? На Земле много гораздо достойнее меня. Столько выдающихся ученых, писателей.

- Вы никак собираетесь нас учить?! - насмешливо спросил Создатель.

- Нет, но... Я никак не предполагал, что заслуживаю такого. Честно.

- Будем считать, что мы делаем вам это предложение авансом, в надежде, что вы нас не подвидете. Так как?

- А Таня?

- При чем тут Таня?! - несколько раздражено проговорил Создатель. Она всю свою сознательную жизнь служила нечистой силе. О ней не может быть и речи. Вот она-то этого действительно не заслужила.

- Но я её люблю.

- Любовь - чувство проходящее. Вам же предлагается бессмертие. Вы будете первым на Земле человеком. У ваших ног будут все красавицы планеты.

- Нет, я люблю Таню. Или с ней, или... Извините, но я не могу.

- Подумайте, от чего вы отказываетесь?

- Это конечно... Большое спасибо за доверие, но я вынужден. Извините!

- Хорошо. Ступайте, - холодно проговорил Создатель.

Орлов повернулся к выходу и увидел стремительно летящую на него черную бездну.

14. Заговорщики.

Первое, что Григорий увидел, открыв глаза, было тревожное лицо Березина. Но вот оно озарилось радостной улыбкой. Раздался вздох облегчения.

- Слава Богу, вернулся! - сказал Роман Маркович, обнимая Орлова. - Как ты нас, Гриша, напугал. Мы боялись, что уже потеряли тебя. На твое счастье, среди нас оказался тот самый фармацевт, который делал по заданию Пантокрина яд. Он знал и противоядие. Это тебя главврач отравил?

- Да, он, - подтвердил Григорий. - Подсыпал в кофе.

- Вот негодяй! - возмутился Григорьев. - Ничего, когда-нибудь он за это ответит.

- Это точно, - согласился Орлов. - Когда-нибудь мы все ответим Там за все, что сделали здесь, на Земле. Я только-что краснел и бледнел на Высшем суде.

- Ну и шутки у тебя, Гриша, - рассмеялся Березин. - Несколько жутковатые.

- Может быть. Но только никакая это не шутка. Они там знают о нас все. Даже знают о чем мы думаем.

- Ты это серьезно? - Роман Маркович был удивлен и озадачен словами Орлова.

- Очень серьезно. Я видел Высший Совет при Создателе. В него входят наши Пушкин и Достоевский. Александр Сергеевич даже обнял меня на прощание и трижды расцеловал. Честно.

- Ну, ты, Гриша, и даешь! - удивился Григорьев. - Ты уже и там успел обзавестись нужными знакомствами.

- Так это они тебя отпустили? - спросил Березин.

- Нет. Скорее всего - сам Создатель. Я ведь с ним беседовал.

- Ври больше, - сказал кто-то недоверчиво.

- Никогда не врал в своей праведной жизни и вам не советую, парировал Григорий.

- Раскажи, Гриша, поподробней, как все было? - попросил Григорьев.

После рассказа Орлова несколько минут стояла многозначительная тишина.

- Что же теперь с тобой будет? - озадаченно спросил Роман Маркович.

- Не знаю.

- Нет, Гриша, ты все-таки малохольный, - раздумчиво проговорил Григорьев. - Отказать Самому! Для этого надобно иметь слишком большую голову, либо совсем её не иметь.

- Прекрати, Антон, - одернул его Березин. - Не знаю, принято ли отказывать Создателю, то только Гриша поступил правильно. Я бы на его месте поступил так же.

- Друзья, - раздался зычный голос Павла Викторовича Сердюкова, того самого фармацевта, который спас Орлова, - расходитесь, пожалуйста. Григорию Александровичу необходим отдых. - Он протянул Григорию стакан с какой-то темно-коричневой жидкостью. - Вот, выпейте.

- Что это?

- Не бойтесь, не отрава, - рассмеялся Сердюков. - Это всего-навсего настой трав. Он поможет вывести из организма токсикацию и восстановит ваши силы. Травы, как люди, - одни убивают, другие воскрешают. Это также поможет вам поскорее заснуть.

Орлов выпил настой и через несколько минут действительно уснул.

Днем от Григорьева Орлов узнал, что когда геологи открыли под Великим болотом огромные запасы нефти, Григорьеву поручили прямо на болоте построить город нефтянников. Отсыпка грунта ничего не давала, - он уходил как в бездонную бочку. Тогда он предложил смелый проект - построить город на десяти огромных понтонах. По тем временам проект был уникальным и дерзким, но был принят на удивление быстро. И строительство города началось. Понтоны изготовлялись на десяти заводах металлоконструкций тогдашнего Союза и сцепкой мощных тягачей доставлялись к болоту. К понтонам приваривалась огромная металлическая площадка - основание будущего города. Однако, из-за сложности работ сроки строительства срывались. Потому, вместо предусмотренных проехтом красивых высотных домов из Казахстанского извесняка, было решено построить для нефтянников временное жилье. Потому появились вагончики, балки, бараки да неказистые "хрущевки". Когда же скважины не дали нефть, власти потеряли к городу всякий интерес. И о самом городе и о людях, в нем проживающих, просто-напросто забыли. Этим не приминула воспользоваться нечистая сила и предложила Пантокрину свои услуги. Скоро он с её помощью навел в городе свои порядки.

- Значит, город до сих пор плавает на понтонах? - спросил Орлов Гргорьева, когда тот закончил свой рассказ.

- Да, - кивнул он.

- А если их заполнить, к примеру, водой, то что случиться с городом?

- Он уйдет в болото, - ответил Григорьев, усмехнувшись. Он сразу догадался к чему клонит Орлов.

- А это возможно?

- Что именно?

- Заполнить их водой?

- В принципе, конечно возможно. На дне кажого имеется по несколько люков. Если их отдраить, то понтоны довольно быстро заполняться водой. Но только это бессмысленная затея.

- Почему?

- Во-первых, чтобы её осуществить нам, как минимум, необходимо отсюда выбраться. А это, сам знаешь, невозможно.

- Невозможно сейчас, а завтра будет очень даже возможно.

- Вы, Орлов, неисправимый оптимист.

- И горжусь этим. И вас призываю последовать моему примеру.

- Любой оптимизм должен быть на чем-то основан. Иначе он превращается в простую глупость.

Эти слова больно задели Григория, сильно обидели.

"Философы доморощенные! Умники! Что толку в вашем умничании?! Построил вам, умным, хитрован Пантокрин козу из трех пальцев, запер в психушку, вы и умылись. Только и умеете, что красивые слова говорить", - мстительно подумал он.

- Это мы ещё посмотрим кто здесь дурак, а кто не очень!

- Извини, Гриша, я не хотел тебя обидеть, честное слово.

- А что во-вторых? - спросил Орлов, пропустив извинение Григорьева мимо ушей.

- Во-вторых, существуют два входа к понтонам и оба охраняются усиленным нарядом куклявых и нечистой силы. О них знают лишь я, Пантокрин, премьер Грязнов-Водкин, ну и, естественно, нечистые. Даже куклявые, их охраняющие, считают, что охраняют пусковую шахту сверх секретной ракеты.

- А почему всего два входа? Понтонов-то десять? Значит должно быть, как минимум, десять люков.

- Нет. Они соединены друг с другом коридорами и дверьми. Потому всего два входа: северный и южный. И в-третьих, входы закрыты бронированными дверьми с цифровыми замками. Код к ним знает лишь один Пантокрин... Вот такие вот дела, дорогой Григорий Александрович. - Григорьев невесело усмехнулся.

- Дела, действительно, неважнецкие, - вынужден был согласится Орлов. К тому же, если сидеть сложа руки и вздыхать по своей горькой участи, то нам их ни в жизнь не сделать.

- Молодец, Гриша! - похвалил Березин Орлова. - Так нам и надо.

Вечером куклявые стражники принесли праздничный ужин - по миске рисовой каши и по две карамельки "Дунькина радость" и сказали, чтобы они поминали "безвременно ушедшую" девять дней назад жену Пантокрина Фаину Сазоновну.

Известие это было воспринято с воодушевлением, даже с восторгом. Они радовались, как дети горю своего заклятого врага. Первую карамельку съели под всеобщее ликование за то, чтобы Пантокрин тут же отправился вслед за своей супругой. Вторую - чтобы и он и вся его команда провалились прямиком в преисподнюю. Настроение было приподнятое. Поэты сочиняли стихи, предвещавшие скорую и бесславную кончину сатрапа. Композиторы тут же придумывали к ним мелодию. А потом все горланили песни под свист, хохот и улюлюканье. "Геройствовали" они таким образом до полуночи.

Лишь позже узнали, что в этот вечер они разделяли общую радость с Пантокрином. Узнали и прослезились.

А через два дня под вечер в бараке появился сам начальник полиции Кулинашенский. Событие это было неординарным, потому любопытное население барака обступило его плотным кольцом, ждало развития событий. Начальник полиции "погарцевал" перед ними, демонстрирую новехонький парадный китель с золотыми погонами и аксельбандами, затем рявкнул:

- Березин, на выход!

- А куда его вызывают и по какому вопросу? - спросил кто-то из толпы.

Вопрос этот очень не понравился Кулинашенскому. Наливаясь красным и выпучивая глаза, он затопал ногами, заорал пуще прежнего:

- Разговорчики! Совсем обнаглели! Распоясались! В карцер, негодяи, захотели! Я вам его устрою.

По толпе прошел гул неодобрения, она вздрогнула и кольцо вокруг начальника полиции стало медленно сжиматься. Почувствовав реальную опасность быть затянутым в эту, гудящую от напряжения, людскую воронку и бесследно в ней исчезнуть, Кулинашенский струхнул. И сильно струхнул. До дрожи в коленях. До икоты. До головокружения. Багрово-красное начальственное лицо его стало вдруг молочно-белым, болезненным. От страха он перешел на полублатной жаргон.

- Ну что вы, мужики, в натуре, - заискивающе проговорил. - Ну пошутил я. Пошутил. Что вы шуток совсем не понимаете что ли? А вашего Березина сам правитель на консультацию приглашает. Чесслово!

С толпы спало напряжение. Она вполне удовлетворилась и ответом, и покаянием начальника полиции. Толпа была доброй. Из неё выступил Березин, спросил:

- Что ещё за консультация?

- О куклявых. А что-почем конкретно, не знаю. Чесслово!

- Хорошо. Пойдемте, - хмуро проговорил Роман Маркович и направился к выходу.

Вернулся он уже в десятом часу вечера хмурым и неразговорчивым. Ни на кого не глядя, молча съел оставленный ему ужин и полез на нары. Сжигаемый любопытством, Григорий подсел к нему, спросил:

- Зачем он вас вызывал?

- Подонок! - мрачно процедил Березин сквозь зубы.

- Да что случилось-то?! - встревожился Орлов, поняв, что произошло что-то действительно серьезное.

- Мерзавец!

Его упорное нежелание отвечать на вопросы, уже стало надоедать Григорию.

- Похоже, вы, Роман Маркович, хотите поразить меня характеристикой Пантокрина. Не надо. Кто он такой, я нехуже вас знаю. Меня интересует зачем вы ему понадобились?

Березин повернулся, и с ненавистью глядя на Орлова, будто перед ним был не его соратник и преданный друг, а заклятый враг Пантокрин, проговорил:

- Он, негодяй, приказал мне сделать из девушки куклявку! Представляешь!

У Григория защемило сердце, появилось нехорошее предчувствие. Неужели речь шла о Тане?!

- Он называл имя этой девушки? Говорил кто она такая?

- Не помню. Кажется, называл. Не помню.

- Ее не Татьяной зовут?

- Возможно. Не помню... Впрочем, кажется он называл именно это имя. Да-да, определенно это так. Ты её знаешь?

- Молодец! - выдохнул Григорий и почувствовал, как в нем растет гордость за любимую. Уж если Пантокрин прибег к такому способу, значит у него ничего не вышло. - Вы её видели?

- Нет. Но кто она такая? Откуда ты её знаешь?

- Она моя любимая, Роман Маркович. Дороже её у меня никого нет. Если с ней что-то случится, мне не жить.

- Так она - та самая девушка, о которой ты говорил с Создателем?

- Да.

- Наш пострел и здесь поспел! - удивился Березин, заметно повеселев.

- Вы конечно же ответили отказом?

- Разумеется.

- И что вам за это пообещал Пантокрин?

- Он дал мне двадцать четыре часа сроку. Если за это время не передумаю, пообещал вырвать ноздри, выколоть глаза, отрезать язык, отрубить конечности. Если же после всего этого буду продолжать упорствовать, посадить на кол. Вот такие невеселые у меня дела, Гриша. - Березин печально улыбнулся.

- А где её содержат?

- Пантокрин сказал, что в тюрьме.

- В тюрьме. Очень хорошо.

В голове Орлова моментально созрел план. Впереди появился первый проблеск надежды.

- Что в этом хорошего, не понимаю, - пробормотал, сбитый с толку поведением Григория Березин.

- Вы примите предложение Пантокрина, Роман Маркович.

- Ни за что на свете! - безапелляционно заявил Березин и возмущенно посмотрел на Орлова.

Давно следивший за разговором Григорьев подсел поближе, сказал укоризненно:

- Ты что-то действительно того, Гриша.

- И все же, Роман Маркович, вы примите предложение Пантокрина. Это не подлежит обсуждению. Скажите, что сделаете то, что он просит, в обмен на освобождение не только из психушки, но и вообще из города, и вас, и Антона Антоновича.

- Но это невозможно. Ты прекрасно знаешь сам, что Пантокрин никогда на это не согласится.

- Нет, я больше чем уверен, что этот мерзкий правитель обязательно примет ваши условия, но после окончания работы их не выполнит.

- Ну да, я это и имел в виду, - кивнул Березин.

- Тогда ответьте мне: на каких других условиях профессор Березин согласился бы с предложением Пантокрина сделать из прекрасной девушки куклявку?

- Слушай, Рома, а он, пожалуй, прав, - сказал Григорьев, обращаясь к другу. - Пантокрин старый лис, потому нужны очень веские условия твоего согласия. А то, что говорит Григорий Александрович, как раз то, что надо.

- Ну, хорошо, можно считать, что вы меня уговорили, - сдался Березин. - А теперь, Гриша, рассказывай, что задумал?

И Орлов поведал им о своем плане. Когда дошел до куклявых стражников Коле и Толе, Роман Маркович изумленно воскликнул:

- Этого не может быть!

- Чего не может быть? - недоуменно спросил Григорий.

- Чтобы ты подружился с куклявыми. Это исключено!

- По-вашему, я вру?!

- Ты уверен, что это были куклявые?

- На сто процентов.

- Но если то, что ты говоришь, правда, то они вышли за пределы своих программ и действовали, как люди. Невероятно!

- Коля даже предлагал освободить меня из тюрьмы, но я не согласился.

- Ты посмотри, Антон, что он вытворяет! - восторженно проговорил Березин, любовно глядя на Орлова. - У него уже куклявые ходят в друзьях и поступают, как люди. Фантастика!

- Роман Маркович, а что будет с куклявыми, когда город изчезнет?

- Они вновь превратяться в призраки. Я тебе, кажется, об этом уже говорил.

- И они об этом знают?

- Конечно. Без города они существовать не могут.

Это было скверно. Теперь все зависело от того, согласятся ли им помочь новые друзья Орлова - куклявые стражники. Но надо было рисковать. Ничего другого не оставалось.

До утра они продумывали каждую деталь предложенного Григорием плана.

Часть вторая: Свобода!

1. Коварный план Пантокрина.

Лишь взглянув на своего бывшего друга, Пантокрин сразу понял несгибаемый Березин сломался. Еще более осунулся, ссутулился, глаза ввалились, взгляд потух.

"Каким бы ты ни был честным да принципиальным, а подыхать все равно не хочется. Ой, как не хочется! По глазам вижу", - злорадно подумал правитель, разглядывая ученого.

- Ну что, Рома, надумал? - спросил он насмешливо.

- А что за девушка?

- Да дерьмо девка, - уверенно проговорил Пантокрин. Он уже давно решил не раскрывать перед Березиным карты. Мало ли с кем тот может поделиться новостью. А ему не нужна огласка. Нет. - Работала в тайной полиции суперагентом, но предала, передав врагу секретные сведения.

- А что же ты ей лично занимаешься? - с "недоверием" спросил Березин.

- Понимаешь, Рома, с некоторых пор я перестал доверять Кулинашескому. Тот ли ещё жук.

- А я могу встретиться с этой девушкой, поговорить?

- Конечно. Сразу же, как только согласишься мне помочь.

Роман Маркович долго молчал, словно что-то окончательно решал для себя. Затем кивнул.

- Хорошо, я это сделаю, но при одном условии.

- Я тебя слушаю, Рома.

- После выполнения эксперимента ты должен будешь отпустить меня и Григорьева из города.

- Хорошо, Рома, - неожиданно легко согласился правитель. - Нет никаких проблем.

Он то, очень даже хорошо знал, что будет после окончания эксперимента. Очень хорошо.

- В таком случае, я согласен, - хмуро проговорил Березин. - Я могу увидеть девушку?

- Конечно. - Пантокрин вызвал референта. - Кулинашенский ещё здесь?

- Да, Ваша Гениальность. Сидит в приемной, ждет дальнейших указаний.

- Скажите, чтобы лично проводил Романа Марковича в тюрьму. Он в курсе.

- Хорошо, Ваша Гениальность!

Референт с Березиным вышли из кабинета.

Пантокрин откинулся в кресле, закурил любимую гаванскую сигару. Он был доволен. Все получается именно так, как он и задумывал. Иначе и не могло быть. Еще никому не удавалось его перехитрить.

Он сходил в туалет, а когда вернулся в кабинет, то увидел в кресле за приставным столом Татьяну. Она смотрела на него своими огромными синими глазами и улыбалась. Как?! Неужели?! Неужели она согласилась?! Он дал указание начальнику тюрьмы, что если Татьяна пожелает его увидеть, немедленно доставить её к нему. И вот она здесь. Это могло означать лишь одно - она согласилась выйти за него замуж. Старое сердце Пантокрина бешено заколотилось. Склеротические кровеносные сосуды грозили лопнуть от потока крови. Вот так-то, голубушка, с Пантокрином не нужно ссорится. С ним надо жить дружно. Он призывал себя к выдержке. Надо показать ей кто здесь хозяин. Но ноги непроизвольно засеменили к ней, руки задрожали от возбуждения, рот растягивала глупая счастливая улыбка. Он уже готов был упасть перед ней на колени и целовать, целовать, целовать её руки.

- Таня! Какое счастье!

- Здорово, Пантокрин! - неожиданно проговорила "Таня" густым басом и рассмеялась.

Сердце Пантокрина упало. Он едва не расплакался от разочарования. Хорош, нечего сказать! Кто же без его ведома доставит девушку к нему в кабинет? Нет, воистину, где присутствует любовь, там отсутствует логика. Точно. Он вновь попался на очередной розыгрыш демона статс-секретаря, властилина всех больших и малых пустнынь Бархана, мечтавшего сделать когда-нибудь из Земли одну сплошную пустыню. Он страсть как любил подобные розыгрыши.

- Здравствуй, Бархан, - мрачно сказал Пантокрин. - Все шутишь?

- А что делать, Пантокрин, при моей долгой жизни мне без шутки никак нельзя, шизануться можно. Из-за этого качества меня Хозяин и взял к себе на работу. Две с половиной тысячи лет я так удачно пошутил, что текли буквально реки крови от моей шутки. Так весело было. Мы с хозяином так смеялись, так смеялись. Да.

- Так это было ещё до нашей эры, что ли?! - удивился правитель.

- До вашей, Пантокрин. До вашей. У нас другое летоисчисление.

Бархан принял свой обычный вид. Теперь перед Пантокрином сидел жгучий брюнет средних лет с бледным лицом отъявленного злодея. Тонкие губи его кривила презрительная усмешка. Взор больших, темных бездонных глаз был холоден и ужасен. Правая щека время от времени начинала вдруг страшно и мерзко дергаться, отчего создавалось впечателние, что он издевается над собеседником. Правитель предпочитал не смотреть на него во время разговора.

- А ты, старый кобель, все плоть свою натешить не можешь? - мрачно, с сарказмом спросил демон.

- Ну зачем же ты меня так, - обиженно проговорил правитель. - Что же, прикажешь, мне век бобылем доживать что ли?

- Нет, я тащусь от твоего наива. Ты кому, блин, мозги запудрить хочешь? Кто ж тебя бобылем-то сделал, паскудник ты этакий? Может тебе, гаденыш, напомнить, кто супругу твою "замочил"?

- Не надо! - Пантокрин чувствовал себя очень маленьким и очень несчастным.

- Не надо! - передразнил его Бархан. И вдруг разревелся. Натурально. Со всхлипами, обильными слезами, соплями и прочим. Он очень любил подобные концерты.

Пантокрин с ненавистью смотрел на кривляющегося демона. Артист выискался! Спектакли здесь разыгрывает. Он не любил Бархана. Тот ему платил тем же. Потому не упускал случая поиздеваться над правителем, оскорблял его унизительными кличками. В выражениях демон не стеснялся. Отношения у них не заладились с первой же встречи. Пантокрин, скрипя зубами, терпел паскудство демона, так как прекрасно понимал - какие могучие силы стоят за ним. Стоит демону пошевелить лишь мизинцем, как от него, Пантокрина, мокрого места не останется.

- Фаина! Святая женщина! - причитал Бархан, кривляясь. Правая щека теперь дергалась не переставая. - За что этот сатрап, этот старый пердун, этот развратник лишил тебя невинной жизни?! Мало его, мерзавца, мужики с балконов сбрасывали, в прудах купали, все ему неймется. Увидел крутую задницу и слюнки сладкие у мерзавца потекли, трахаться захотелось. Вот и пострадала ты, Фаина, из-за ненасытного желания этого срамца, этого кобеля! Слышишь ли ты меня, святая женщина?!

- Слышу-у! Слышу, демон! - гулко прозвучал будто из загробной дали голос Фаины.

И хоть Пантокрин давно привык к подобным штучкам Бархана, все же по спине его прошел озноб, жутко стало. Он понимал, что статс-секретарь прибыл конечно не затем, чтобы поиздеваться над ним. Предстоит что-то серьезное. Скрипя сердце, правитель угодливо улыбнулся.

- Ты, Бархан, в таком почтенном возрасте, а употребляешь такие современные словечки, прямо как последний куклявый.

- Дурак ты, Пантокрин. Эти словечки придумывает у нас демон-шут, а уж потом внедрят их среди вашей молодежи. Он у нас такой выдумщик. Считает, что со временем все человечество будет разговаривать исключительно на его языке. И. похоже, все к тому идет. Ты мне лучше вот что скажи, Ромео, ты кроме своей любви способен о чем-нибудь ещё думать?

- Ну а как же. Я вот на медни шпиона разоблачил.

- Шпиона?! - Бархан расхохотался. - Шпиона, блин, нашел! Перепутал парень автобусы, а ты и рад стараться - есть повод поставить всех на уши в поиске врагов. Я тебя спрашиваю о Максиме?

Только тут Пантокрин вспомнил, что несколько дней назад он передал старшему черту письмо к Самому, где подробно рассказал о своем плане. Как же у него вылетело это из головы? Демон прав - виной всему так неожиданно свалившаяся на его голову любовь.

- Ну да, конечно, - пробормотал он. - Я даже провел с проповедником предварительную беседу.

- Опять, негодяй, врешь. Ты и думать-то об этом забыл со своей Татьяной. Оставь девку в покое. Ничего у тебя с ней не получится.

- Это мы ещё посмотрим, - набычился Пантокрин.

- Ну-ну, ищущий да обрясщет. Это твое дело, подонок. Ты ведь не можешь без того, чтобы не делать людям пакость. За это ты нам и нравишься. Потому и пал на тебя выбор. Так вот, Хозяину твой план приглянулся. Сегодня же приступай к его выполнению. Я присутствовал на проповеди Максима. Человек он несомненно умный и одаренный, а главное - способен зажечь своей идеей массы. А уж куда им идти будем решать мы. Верно?

- Верно, - разулыбался правитель. Ему были приятны слова демона. Но он понимал, что с нечистой силой надо держать ухо востро. Потому спросил:

- А не украдет мою идею, кто-нибудь из ваших бесов?

Бархан рассмеялся, укоризненно покачал головой.

- Как говорил мой приятель Гоби: "Не надо искать черную кошку в темной комнате", Пантокрин.

- Но как мне пониться, это сказал какой-то китаец?

- Ну да, - кивнул демон и загадочно усмехнулся. - Все мы отчасти китайцы. Ты должен уяснить себе очень простую истину, что если твой план одобрил сам Мефисто, то это значит - ты застрахован от неприятностей. Понял?

- Спасибо! Передай искренную признательность Самому.

- Передам. Что ж, действуй, негодяй. Действуй. Скоро ты из Пантокрина-мерзавца, станешь Пантокрином Святым. Хотя мерзкая суть твоя от этого, вряд ли, изменится. Соответствующую биографию великомученика и правдолюбца мы тебе обеспечим. Наши черти-писарчуки уже принялись за дело. Ну ладно, бывай, волчара, твори свои пакости! Я через недельку наведаюсь.

И демон исчез, растворился в воздухе.

А Пантокрина обуяла жажда деятельности. Но было уже слишком поздно и пора было подумать о покое.

Ранним утром следующего дня к нему в кабинет доставили Максима. Он спокойно поздоровался и сел в предложенное правителем кресло, внимательно взглянул на него большими скорбными глазами.

- Как поживаете, святой отец? - вкрадчиво спросил Пантокрин.

- Спасибо, брат, хорошо.

- Здесь столько пришло писем от ваших благодарных прихожан с просьбой разрешить вам читать проповеди каждое воскресенье. Все восторгаются вашим умением донести слово Создателя до их душ. Я решил удовлетворить их просьбы. Вы не против?

- Спасибо! Буду только рад, - все также спокойно ответил Максим, хотя по проступившему на лице румянцу, было видно, что ему приятны отзывы "прихожан".

- Вы знаете, отец Максим, я долго думал о нашем с вами последнем разговоре, долго мучался. Вы были правы - меня обуяла гордыня. Обуреваемый ею, я, грешный и жалкий, аки червь земной, возомнил себя сверхчеловеком, способным встать вровень с Богом. Я даже придумал потешного бога Линитима Искусителя и заставил людей поклоняться ему. Грех мой велик, а искупление будет тяжким. Но я готов к нему. Особенно я понял это после смерти моей жены. Ее смерть послана мне в наказание! - Пантокрин выдавил из глаз две слезы и они очень впечатляюще покатились по его дряблым щекам. - Что я могу для вас сделать, святой отец, чтобы искупить хоть частично свою вину перед Создателем?

- Я радуюсь вашему покаянию, брат. Отпустите меня и моих товарищей из города, чтобы мы смогли продолжить, начатое здесь. Этим вы положите начало икуплению грехов своих.

- Я согласен, святой отец. Но позвольте спросить - что вы намереваетесь делать, покинув наш город?

- Я с друзьями обойдем все города и веси великой и необъятной Земли, чтобы донести слово Создателя до каждого человека.

- Но это невозможно! - воскликнул правитель.

- Так будет. Мне было видение.

"Он шизофреник, - подумал Пантокрин, с ненавистью глядя на молодого проповедника. - От таких вот чокнутых фанатиков с горящими глазами все смуты на Земле. От них. Точно".

- И все равно это невозможно, святой отец. И потом, зачем при современной технике вам понадобился столь древний способ? К тому же, существует же и языковый барьер?

- А что вы, брат, можете предложить иного?

- Я предлагаю вам немедленно сесть за стол и изложть все свои великие мысли на бумаге. Мы их переведем на все языки мира, издадим милионными тиражами, чтобы каждый житель планеты, смог бы с ними познакомиться. Ну как?!

- Заманчиво. Очень заманчиво, брат, - задумчиво проговорил Максим. Но нет ничего важнее живого слова.

- Э, не скажите. Печатному слову люди верят гораздо больше. Можете уж поверить моему опыту. А после издания вашей книги, мы обеспечим вам ряд выступлений по всемирному телевидению. Вот вам и живое слово, прямое ваше обращение к пастве. По-моему, игра стоит свеч, а?!

- Игра?! - недоуменно спросил Максим. - О какой игре вы говорите, брат?

- Извините, святой отец! Неправильно выразился. Я в том смысле, что вы быстро и без особых хлопот сможете донести слово Создателя до каждого землянина. А моя ничтожная помощь в этом великом деле - будет моим искуплением грехов.

- Вы меня уговорили, брат. Я согласен.

- Вот и замечательно! - обрадовался правитель, что так легко удалось уговорить Максима. - Мы вам предоставим все условия для творчества.

- Спасибо, брат, за заботу и хлопоты. Небесный отец наш этого не забудет.

- У меня к вам, святой отец, будет небольшая просьба.

- Да, слушаю.

- Во втором бараке находится очень опасный и очень греховный человек, некто Григорий Орлов. Он мой дальний родственник по линии жены. Жаль парня, обуял его бес. Вы бы с ним поговорили, вернули бы в лоно веры.

- Хорошо, брат. Я попытаюсь, - пообещал Максим.

После его ухода Пантокрин сорвался с места, забегал по кабинету, запотирал от возбуждения ручками, заприхлопывал, запритопывал. У-ха-ха! А-ха-ха! И-ха-ха! Замышляется такая великая подлость! Можно ли здесь быть спокойным?! Ох, хитер-бобер! Ох, хитер! Скоро, очень скоро этим умным идиотом, этим наивным попиком будет написана книга и в милионных экземплярах заполонит мир, завладеет умами и душами людей. А на обложке золотыми тисненными буквами будет выведено: "Пантокрин Великомученник" и его портрет, олицетворяющий кротость и смирение. Эти маляры-художники придадут его лику соответствующий вид. В этом можно не сомневаться. Он станет... Он станет... На него ещё при его жизни будут молиться! Его будут почитать за великого святого, не понимая того, что поклоняются подлецу. Вот будет хохма, так хохма! Такой грандиозной хохмы он ещё никогда не придумывал! Эти глупые, никчемные людишки, ведомые им, с младенческой улыбкой на устах прямой дорогой пойдут в объятия сатаны, наивно полагая, что идут к своему Богу Создателю. Ха-ха! Хи-хи! Хо-хо! Нет, такую великолепную вселенскую мерзость может придумать только очень незаурядный человек! Очень назаурядный!

Пантокрин ещё долго радовался и гордился собой.

2. Березин начинает действовать.

Когда Березин в сопровождении Кулинашенского прибыл в тюрьму, перовое, что решил сделать - освободиться от опеки начальника полиции. Поэтому сказал:

- Спасибо, Василий Петрович! Теперь я сам. Правитель предоставил мне полную свободу действий.

Кулинашенский стушевался, не знал как ему поступить. Он уважал ученого. Уважение это было настолько стойким и глубоким, что на него не повлияли ни отстранение Березина от дел, ни даже помещение в сумасшедший дом. Он доподлинно был знаком с интригами "царского двора" и понимал, что ученый ни в чем не виноват.

Потоптавшись в нерешительности, он сказал:

- А не боитесь, Роман Маркович, что вас здесь могут принять за заключенного?

- Нет, не боюсь. Здесь же служат все мои "дети".

- Тоже верно, - кивнул начальник полиции. Прокашлялся и все ещё неуверенно произнес: - Ну тогда счастливо, стало быть, оставаться.

- Спрасибо, голубчик! Спасибо!

После ухода Кулинашенского Роман Маркович обрел уверенность. План Орлова стал понемногу обретать очертания. Теперь предстояло найти куклявых стражников Толю и Колю. Он разыскал караульное помещение, вошел. Четверо стражников сидели за столом, пили чай и играли в домино. Двое в углу играли в карты, как понял ученый, в "21" на интерес. Но Толи и Коли среди них не было. На Березина никто не обратил внимания.

- Здравствуйте, ребята! - поздоровался он.

Лица куклявых одновременно повернулись к Березину, вытянулись от удивления. Они никак не ожидали увидеть своего создателя здесь, в тюрьме. Нестройно поздоровались:

- Здравствуйте, отец!

"Отцом" называли его все куклявые, и те, кого он создавал лично, и те, кто был создан уже после него, так как все прекрасно понимали - кому они обязаны возвращением из мира теней в реальный мир.

- Я хотел бы увидеть Толю и Колю, ребята?

- Они во втором блоке, отец, - ответил старший караула, рыжеватый крепкий малый с разбойничьим лицом.

Березин помнил этого парня. Именно с него стражники были поставлены на поток.

- А где содержится суперагент Татьяна?

- Там же, во втором блоке, - ответил старший.

- А как мне туда пройти?

Старший оглядел своих подчиненных и, остановив свой выбор на одном из них, сказал:

- Миша, проводи, папу.

По длинным мрачным коридорам, через множество металлических решетчатых дверей они прошли во второй блок и вошли в точно такое же, как первое, караульное помещение. Здесь Березин и увидел Толю и Колю. Кроме них в помещении никого не было. И это тоже была удача. Он повернулся к своему провожатому:

- Спасибо, Миша. Можешь быть свободен.

Тот ушел. Березин с любопытством стал рассматривать друзей Орлова.

- Ой, батя пришел! - радостно проговорил Толя. Он подошел, протянул ученому для приветствия руку. - Здорово, батя!

- Зравствуй, - машинально проговорил Березин, пожимая руку стражнику.

Об был поражен. Во-первых, необычному для куклявых обращению "батя". Во-вторых, куклявый никогда не осмелился бы поздороваться с человеком за руку. Они четко соблюдали субординацию. Кроме того, встретившись взглядом с людьми, куклявые тут же опускали глаза. А этот спокойно выдерживает его взгляд, а в глазах вообще черт знает что такое! В них достоинство, независимость и даже, можете себе представить, насмешка! Да-да, именно насмешка. Каково?! Невероятно! По-существу, перед ним стоял если ещё не человек, то уже не куклявый. Это точно. Ай, да Орлов! Ай, да сукин сын! Что же он с ними сделал? Как это ему удалось?! Фантастика!

К Березину подошел и поздоровался с ним также по руке Коля. У этого человеческие качества были выражены пока не столь ярко, как у Толи.

- Ребята, вам привет от Григория Орлова.

Оба встрепенулись, глаза загорились, на лицах расцвели радостные улыбки.

- Значит, он жив-здоров? Где он? Что с ним? Вы его видели? - спросил Толя.

- Еще бы мне его не видеть, когда мы вместе сидим в сумасшедшем доме.

- Вот значит куда его упрятал Пантокрин, - задумчиво проговорил Толя.

- Вот козел! - более эмоционально отреагировал его приятель.

Назвать правителя просто по имени, здесь, в городе, не рискнул бы и человек, но сказать, что он козел?! Ну, знаете ли!! Это уж слишком!

- Он просил вас помочь нам выбраться оттуда.

Их лица мгновенно стали серьезными, озабоченными.

- Это очень непросто, - сказал Толя.

- Если бы было просто, мы бы к вам не обращались.

- Это ясно. - Толя встал, в задумчивости прошелся по комнате.

- Об чем разговор! Это же Гриша и батя. Надо помочь, Толян, проговорил более эмоциональный Коля.

- А я не знаю, да?! - вспылил его друг. - Надо-то надо, но вот как?

- Там же у нас Ваня работает?

- Ну и что? Что он сможет один сделать? Ты ведь знаешь какая там система охраны и сигнализации?

- Слышал, - понуро кивнул Коля. - Но может быть Ваня знает ещё кого из надежных ребят?

- Может быть. - Толя повернулся к Березину. - Вот что, батя, давай так договоримся, мы сегодня как следует все обмозгуем, а завтра скажем каким образом сможем вам помочь. Лады?

- Хорошо, - согласился ученый. - А теперь, ребята, проводите меня к суперагенту Татьяне.

- Это ещё зачем? - вдруг насторожился Коля. Лица друзей разом стали замкнутыми, недоверчивыми.

- Мне нужно с ней поговорить.

- Зачем? - упорствовал Коля.

- У меня задание Пантокрина.

Ребята переглянулись. И Березин понял, что они уже пожалели, что были так откровенны с ним до этого.

- Нету её, - хмуро сказал Толя.

- Как так - нет? А где же она?

- Она это... Она в бане. У них сегодня банный день. Вот.

Роман Маркович понимал, что ребята хитрят, пытаются выиграть время и все больше удивлялся их поведению.

- Ребята, вы что же, недоверяете мне что ли?

Оба как по команде отвели взгляды, понурились.

- Ну отчего же, - пробурчал Коля в зарешетчатое окно.

Березин начинал догадываться почему ребята так себя ведут. Сказал:

- Но главное, меня просил об этом Орлов. Гриша любит эту девушку.

Их лица мгновенно из хмурых стали улыбчивыми.

- Так бы сразу и сказали, - проворчал Толя. - А то - Пантокрин, Пантокрин.

Он смешно скопировал Романа Марковича. Тот рассмеялся.

- Нет, с вами, ребята, не соскучишься. Это точно. Ведь я же вас совсем не такими делал. Как же вам удалось из программы выйти?

Куклявым очень понравились слова Березина. Их лица так и залучились, расцвели радостными улыбками.

- Сами не знаем, батя, - пожал плечами Толя. - Как-то так получилось. Гриша помог. Ему спасибо. Пойдемте, батя. Она в пятнадцатой камере.

- Постойте, ребята, - остановил их ученый. - Садитесь. Видите ли, есть одно очень важное обстоятельство.

Это был самый трудный и самый ответственный этап плана Орлова. Обдумывая его, они решили все рассказать этим ребятам. Они должны сами все решить. Иначе было бы непорядочно.

Толя и Коля сели на табуреты, напряглись, понимая, что Березин собирается сообщить им что-то очень важное.

- Весь этот город, ребята, плавает в Великом болоте на десяти огромных понтонах. Мы собираемся проникнуть в них и отрыть люки.

- И город уйдет в болото, так? - спросил Толя.

- Да.

- И все куклявые, в том числе и мы...

- Да, вновь станете призраками.

- А иначе отсюда выбраться никак нельзя?

- Пока существует город - нет. Все люди здесь взяты нечистой силой и Пантокрином в заложники.

Ребята погруснели, долго молчали. Молчание нарушил Толя. Он был за старшего.

- А зачем вы это нам сказали, батя? Ведь вы же могли и не говорить, верно?

- Верно. Но это было бы непорядочно.

- Спасибо за доверие, батя. К нам впервые отнеслись как к людям. А это стоит очень дорого. Во всяком случае дороже наших никчемных и никому не нужных жизней.

- Точно! - тут же поддержал друга импульсивный Коля. - Лучше подохнуть, чем служить этим шакалам. Ты, батя, не сомневайся, мы в доску разобьемся, а сделаем все как надо. Да я за Гришу... В общем, можете на нас положиться.

Березин слушал их и не верил своим ушам. Эти симпатичные парни уже давно перестали быть куклявыми. Они стали людьми. И со всей очевидностью сейчас это доказали. Причем они сто очков вперед дадут Пантокрину и всей его своре. Это было трогательно и до того волнительно, что у ученого навернулись на глаза слезы.

- Спасибо, ребята! Вы... Вы... У меня нет слов. Короче, вы замечательные парни!

Коля обнял Березина, прижал к себе.

- Ну что ты, батя, честное слово! Все нормально. Все путем!

Около пятнадцатой камеры, Толя сказал смущенно:

- Ты, батя, только ничему не удивляйся, ладно?

- А в чем дело?

- Ну мы это... Мы с Колей решили как-то скрасить заключение Татьяне.

- Вы с ума сошли! Вы знаете что вам будет если узнает начальство?

- Да не узнает оно. У нас все схвачено. Мы ж недаром её поместили во второй блок. Если что, нас ребята из первого блока предупредят. Мы её сразу же переведем в двенадцатую камеру. А там у нас полный порядок. Пусть начальник тюрьмы вместе с Пантокрином сами "кирзухой" давятся.

"Да у них здесь круговая порука!" - подумал ошеломленный Березин. Он ничего не понимал. Куклявые в массовом порядке выскакивали из программы, шло их поголовное очеловечивание. Может быть они так устроены, что стоит одному-двум отклониться от программы, как начинается массовая неуправляемая реакция? Как бы это проверить? В нем проснулся азарт исследователя.

- И потом, вы видели эту девушку? - спросил Толя.

- Нет. А что?

- Увидите, не будите задавать глупых вопросов.

"Ах, как он меня, сукин сын!" - восхитился Березин. Он был прямо-таки влюблен в этого Толю. Ведь когда-то именно он его создал, вот этими вот руками.

В камере, довольно просторной и светлой комнате, в углу на табурете стоял небольшой цветной телевизор, посредине стол, накрытый белой простынью. На нем с десяток яблок и две бутылки "Фанты". По бокам стояли две обычных тюремных кровати. На одной из них, справа, сидела девушка удивительной красоты. Нимфа! Богиня! Березину даже почудился нимб вокруг её головы. Рождает же природа этакое! Пышные каштановые волосы обрамляли тонкое бледное лицо, на котором особенно поражали прекрасные глаза, огромные ярко-синие, будто светящиеся изнутри.

И Роман Маркович понял, что все что плел ему Пантокрин об этой девушке, беспардонное вранье. Этот старый пакостник просто не мог пройти мимо подобной красоты. Но получив, вероятно, достойный отпор, решил добиться своего, превратив эту славную красавицу в куклявку. Ну что за гнустность такая?! А Гриша-то, Гриша каков! Ай, да Орлов! Ай, да орел!

Слева на кровати сидела Венера-молочная. Когда-то Березин был в восторге от своего изделия, от красоты куклявки и именно он дал ей имя Венера. Но сейчас, в сравнении с Татьяной, она выглядела простушкой.

Татьяна смотрела на незнакомого Березина с серьезным любопытством, как бы говоря: "А это что ещё за явление Христа народу?" Березину под этим взглядом сразу стало неловко за свой неопрятный вид, многодневную щетину, помятые сверх всякой меры брюки, стоптанные старые туфли. Он смущенно сказал:

- Здравствуйте, Таня!

- Здравствуйте, - недоуменно поздоровалась девушка. - Но, простите, я вас не знаю.

И тут Роман Маркович вспомнил, что забыл поздороваться с Венерой и от подобной бестактности смутился ещё более.

- Здравствуй, Венера!

Голая по пояс, та соскочила с кровати, вытянула руки по швам, выкатив вперед огромные и тяжелые груди, звонко ответила:

- Здравствуйте, отец!

- Ты бы, голубушка, прикрыла чем-нибудь эти штуки. А то неудобно как-то.

- Ах, простите, отец! - спохватилась Венера, схватила с кровати блузку, накинула на себя.

- А она здесь почему? - спросил Березин у Толи.

- Это Коля её притащил, чтобы, стало быть, Тане не скучно было.

- Но вы, ребята, даете! Насколько мне известно, она же служит в тайной полиции?

- Неа, её оттуда выперли, - объяснил Коля. - Она за Гришу заступилась, её и выперли. Да вы не сомневайтесь, батя, она своя в доску!

- Ага, я своя, папа, - простодушно подтвердила Венера. - Я вот и Тане говорю, что за Гришу я все что угодно могу. Шибко он мне пондравился.

- Понравился, - поправил её Березин.

- Я и говорю - пондравился.

- Отец?! - удивилось Татьяна. - Вы что же, им всем... В каком смысле "отец"?

- Видите ли, Таня, - рассмеялся Роман Маркович недоумению девушки. - Я действительно для всех них в какой-то степени больше мама, чем папа - я их создал. Вот потому они все меня так зовут.

- Значит вы бывший главный ученый города Березин Роман Маркович?

- Он самый. Ребята, оставьте нас одних.

- Нет базара, батя! - сказал Коля. - Венера, пошли.

После их ухода, Березин подошел к кровати Татьяны, сел рядом с ней, сказал, улыбаясь:

- Вам очень огромный и очень пламенный привет от небезызвестного вам Григория Александровича Орлова.

Прекрасное лицо её озарилось великой радостью. Она вскочила с кровати, схватила Березина за плечи и, заглядывая в глаза, прокричала:

- Боже мой! Вы видели Гришу?! Он живой?! Как он?! Что с ним?!

- Жив-здоров. Говорит, что безумно вас любит. Может и врет. не знаю. От него все можно ожидать, - рассмеялся Березин.

- Живой! Господи, как это замечательно! Живой и здоровый! А я так волновалась, так волновалась! И Толя с Колей ничего о нем не смогли узнать. Где он?

- В сумасшедшем доме.

- В сумасшедшем доме?! Господи, там он ещё не бывал! Там его и место! - она счастливо рассмеялась, а затем без всякого перехода расплакалась.

Смеялась и плакала, плакала и смеялась. И это было прекрасно. У Березина защемило сердце. Как он завидовал в эту минуту Орлову. Как бы хотел, чтобы хоть одна женщина в мире так же вот смеялась и плакала о нем. Но увы, любовь обошла его стороной. Не повезло. Видно придется доживать век бобылем.

Когда Татьяна немного успокоилась, он спросил:

- А как вы с ним познакомились?

- С кем?

- С Орловым.

- А разве Гриша вам не говорил?

- Нет. Он только сказал, что если с вами что случится, то ему не жить.

- Правда?! - и глаза её буквально залучились счастьем. - А вы знаете, и я так же. Правда! Я про себя уже давно решила, что если с Гришей что случится, то я зубами перегрызу горло этому гнусному старикашке Пантокрину, а там пусть будет то, что будет.

- И все же, как вы с ним познакомились?

- Я получила задание завладеть его сутью.

- Ну и?

- А вместо это влюбилась в него без памяти.

- Вас за это и арестовали?

- Нет... Впрочем, да, сначала за это арестовали и стали допытываться не являюсь ли я, как и он, агентом Остального мира. А затем меня вызвали на допрос к самому Пантокрину.

- И что же он?

- Похоже, его мой допрос мало интересовал. Наговорил мне комплементов и оставил под охраной генерала Поперечного в своей комнате отдыха. А через два дня после смерти жены сделал мне предложение.

- Я так и знал! - вырвалось у Березина.

- Что знали?

- Да так, ничего особенного. Судя по тому, что вы оказались снова здесь, вы ему отказали, так?

- Отказала и довольно звучно, - рассмеялась она.

- Как это?

- Влепила ему пощечину.

- Молодец! У Орлова будет достойная жена.

- Роман Маркович, а вы знаете, Пантокрин мне сам признался, что это он убил жену, отравил. Вот негодяй, правда?

- Еще какой негодяй, пробы ставить негде. А знаете, что он велел мне с вами сделать?

- Что? - насторожилась девушка.

- Сделать из вас куклявку.

- Подонок! Вы конечно отказались? Так?

- Поначалу да, категорически отказался.

- Что значит - поначалу? - Глаза Тани сделались настороженными и недобрыми.

- Танюша, не смотрите на меня, как на врага народа, пожалуйста. Выслушайте до конца. Когда я отказался, то Пантокрин определил мне двадцать четыре часа. Либо я соглашаюсь с его предложением, либо принимаю мученическую смерть.

- И вы испугались?!

- А ещё говорите, что работали суперагентом? У вас же совершенно нет никакой выдержки. Я поделился этим с Орловым и он мне посоветовал принять предложение Пантокрина.

- Вы лжете! - гневно вскричала девушка. - Не мог Гриша такого сказать!

И глядя на её пылающее от возмущения, и оттого ещё более прекрасное лицо, Березин вновь позавидовал Орлову красной завистью. Какую девушку, шелмец. отхватил! Визучий он человек, Гриша. Очень везучий.

Роман Маркович подробно рассказал Татьяне о плане Орлова. К конце его рассказа она счастливо смеялась.

- Неужели же это возможно?! Я знала, я верила, что Гришенька обязательно что-нибудь придумает. Я это чувствовала! Боже! Как же я его люблю!

Березин посмотрел на часы, заторопился.

- До свидания, голубушка! Мне нужно поспешить в дом Агапкина, чтобы составить разговор с котом Тимкой.

- Тем самым?! - рассмеялась Татьяна.

- Да. Но Гриша предупредил, что кот трусоват и доверяться ему опасно, может продать.

И Березин заспешил из тюрьмы. Все складывалось пока очень удачно.

3. Встреча с Максимом.

Напряжение последних дней сказалось. После ухода Березина Григорий лег на нары и сходу отключился - уснул сном праведника. Сколько проспал, не знает. Но должно быть долго. Так как разбудил его Роман Маркович.

- Ну ты, Гриша, и горазд спать! Так храпишь, что того и гляди барак развалится.

- Давно вернулись, Роман Маркович?

- Да уже часа три как. Ждал пока ты сам проснешься. Но ничуть не бывало. Решил разбудить.

- И правильно сделали. После такой напряженки я способен и сутки проспать. Вам что удалось? Рассказывайте.

- Все в полном порядке, Гриша. Я даже не ожидал. Честное слово!

- Как Таня? Вы её видели?

- Конечно. Жива-здорова, говорит, что без памяти любит тебя. Только не понимаю, за что она любит такого оболтуса?! Совершенно не понимаю! Такая девушка, такая девушка! Ты, Гриша, её не заслуживаешь.

А Григория буквально распирала гордость за любимую. Было такое ощущение, что становится огромным и полым, как воздушный шар, внутри одна только гордость, которая все пребывала и пребывала. Того и гляди лопнет или вознесется под потолок. И чтобы снизить давление, открыл "клапан":

- А я о чем говорил?! Да такой девушки нет ни только на Земле, но и в космосе! Она одна! Я как её увидел, сразу понял: все, амба Григорию Орлову с легендарной кличкой Орел, кончилась его вольница, отбуянил, отколобродил он холостяцкие пирушки, пора и остепениться. А полюбила Таня никакого не оболтуса (стыдно вам, пожилому человеку, такие слова говорить), а человека любящего и положительного, с робким, нежным и веселым сердцем, готового её, голубушку мою, на руках отнести на самый край света и вернуть обратно.

- Нет, Гриша, с тобой не соскучишься, это точно! - рассмеялся Березин.

- Что она ещё говорила? Зачем её вызывал Пантокрин? Почему её не было в тюрьме? Рассказывайте.

- В нее, как ты и предполагал, влюбился Пантокрин и сделал ей предложение.

- Вот старый негодник! А она?

- А она влепила ему пощечину. Так что, Гриша, у тебя будет достойная жена.

- Молодец! Но теперь ей, наверное, несладко приходится в тюрьме?

- Да нет, все в порядке. Над ней взяли шефство Толя и Коля.

- А они как? Согласились?

- Как это не парадоксально, но да, согласились.

- А я что говорил?! Они вот такие вот парни! А как Тимка? Вы с ним встречались?

Березин рассмеялся.

- Выдающийся, скажу тебе, кот! Все рассказывал, как ты его коньяком угощал - пытался раскрутить на бутылку.

- А вы?

- А что я? Он мне, мерзавец, внушил, будто я ему обязан. Пришлось ставить.

- Согласился нам помочь?

- Согласился, но, похоже, что-то заподозрил. Попытался было на меня гипнозом воздействовать, выпытать. Но я, как ты и советовал, прикрикнул на него. Он быстро оставил эти штучки.

- Значит все идет пока по плану?

- Да. Все складывается как нельзя лучше.

- Вы когда встречаетесь с Пантокрином?

- Завтра в десять. А теперь я, с твоего разрешению, отдохну. Притомился что-то. - Березин полез на нары.

А у Орлова сна не было ни в одном глазу. Выспался. Что делать ночь? Посмотрел на часы. Всего-то десять часов. Придется до утра маяться. Хоть бы было что почитать. Н-да. А все-таки он не зря оказался в этом городе. Очень даже не зря. Одна Танюша стоит того, чтобы пройти через десяток таких городов. Честно. И вообще, у каждого мужчины должен быть на пути такой вот город. Им проверяется, кто ты есть на самом деле. Так-что все нормально.

И в это время рядом с кроватью Григория отановился высокий, худой парень, лет двадцати трех - двадцати пяти. Красивое, несколько удлиненное лицо его, обрамляла светлая, жидкая бородка. Большие умные глаза были печальны и задумчивы. Черная длинная рубаха навыпуск делала его похожим на попа. Однако креста у него на груди не было. "Христосик", - сходу придумал Орлов ему кличку.

- Вы Григорий Алексадрович Орлов? - спросил парень. Голос у него был приятным и ровным.

- Он самый, - кивнул Григорий.

- Вы позволите? - Христосик сел рядом с Орловым на нары. - Разрешите представиться. Я Максим. Вы вероятно слышали обо мне? Меня здесь зовут отцом Максимом.

Да, Орлов слышал о нем. Как-то на днях обратил внимание на стоящий в стороне от бараков небольшой, светлый и нарядный двухэтажный дом, спросил о нем у Григорьева. Тот ответил, что в доме живет отец Максим со своими помощниками неофитами. Что молодой поп проповедует новую веру в Бога Создателя, ниспровергающую все существующие божественные учения. Человек он несомненно умный, образованный и одаренный. Раз в месяц в воскресенье читает проповеди в церкови. С Максимом ему также советовал познакомиться и отравитель Орлова главврач.

- Что ж, приятно познакомиться. А вы уверены, что именно я вам нужен?

- Да, брат.

- Странно, чем это я заслужил ваше внимание? Раньше я предпочитал не иметь дело с попами. И потом, как вы меня нашли?

- Мне сказал о вас правитель города.

- Пантокрин?! - удивился Орлов.

- Да, он, - кивнул Максим. - Он мне сказал, что вы его дальний родственник.

- Боже упаси! Мы с ним никак не можем быть родственниками, святой отец. Меня родила женщина, а его - обезьяна.

Максим улыбнулся,

- Веселый вы человек, Григорий Александрович!

Григорию не понравился покровительственный тон Максима. Разговаривает так, будто снисхождение делает. Сам пришел, а такое впечатления, что он, Орлов, должен прямо-таки кричать от счастья, разговаривая с ним.

Почувствовал, что начал заводиться. Попы в добрые-то времена не прибавляли ему положительных эмоций, а тем более сейчас, в этом богом забытом городе, кишащем нечистью. К тому же, этот пришел к нему явно по поручению Пантокрина. Он что, хочет в свою веру обратить что ли?! И не в силах скрыть своего раздражения, Орлов зло проговорил:

- Весел и счастлив, как может быть только счастлив человек, сидящий в сумасшедшем доме. Вот, к примеру, как вы, ваше преподобие.

Максим опять улыбнулся. Красивое его лицо было спокойным и безмятежным.

- Вас, действительно, обуял бес, брат. Это его словами вы говорите.

- Об этом вам тоже Пантокрин сказал?

- Я это и сам вижу.

- Ох, обуял, отец! Ох, обуял! Так обуял, что спасу никакого нет. Честное слово! - сокрушенно вздохнул Орлов. - А вы, я так понял, пришли меня спасать, верно?

- Никто не спасет человека, если он сам того не захочет. Свою скромную роль я вижу в том, чтобы помочь людям на этом тяжком пути нравственного обновления добрым словом Создателя нашего.

И Орлов почувствовал, как в груди у него закипает глухое раздражение против этого молодого и невозмутимого попика. Еще один спаситель человечества объявился! Сколько их уже было, этих спасителей. Несть им числа. И Григорию захотелось вывести нового мессию из себя. Показать ему кто есть кто. Очень захотелось. И, отбросив миндальничание, сознательно грубо проговорил:

- Ага. Ну это-то и дураку ясно. Как говорил Козьма Прутков: "Если хочешь быть счастливым, будь им". Чего ж тут не понять, верно? Вот ты напридумывал себе всякого, и тем счастлив.

Но этого Максима не так-то просто было вывести из себя. Лишь на скулах проступил легкий румянец, но лицо по-прежнему было спокойным и сосредоточенным, а взгляд кротким, сочувствующим. А Орлову непременно хотелось, чтобы попик растерял все свое хладнокровие и спокойствие, вспылил, наорал на него. Зачем это было ему нужно? А шут знает! Григорий и сам не понимал. И дело было вовсе ни в Пантокрине, по просьбе которого Максим, вероятно, и затеял с ним разговор. Нет. Дело было в самом Максиме. Может быть потому, что Орлов терпеть не мог, когда ему лезли в душу? Нет, не это. К тому же, тот пока и не очень пытается это делать. Но Григорий интуитивно чувствовал, что между ними стоит что-то такое огромное и такое серьезное, по сравнению с которым их бренные жизни ничего не значут.

А что же Максим? С ним было все в порядке. Он по-прежнему был невозмутим, как английский лорд. Пока Григорий до всего этого додумывался, Максим стоял и с сочувствием на него смотрел. Красивое его лицо выражало жалость и искреннее сожаление. Он проговорил все тем же ровным, но твердым голосом:

- Скажите, брат, вы верите в Бога?

- А как же. Мы как все интеллигентные люди. Ну. Особливо, когда живешь среди чертей, ведьм и прочей нечисти, начинаешь понимать, что все они служат своему хозяину. А если есть он, значит должен быть и Бог. Это же элементарно.

- А кому служите вы, брат?

- Я?!

- Да. Именно вы?

- Так я это... Демобилизовался я. Ну. Несколько лет уже, как демобилизовался. А раньше служил. Было дело. Даже в Чечне успел повоевать. Ты знаешь, поп, что такое Чечня?

- Не ерничайте, брат. Вы сознательно пытаетесь уйти от ответа. Но рано и или поздно, а вам все равно придется ответить на этот вопрос.

- И откуда ты все знаешь? Ты что, самый умный что ли?

- Я знаю, - убежденно сказал Максим.

- Счастливый ты человек, если все наперед знаешь. А я вот даже не знаю, что будет через пять минут - пошлю я тебя куда подальше, или все же не пошлю, выслушаю до конца.

И опять Христосик лишь сочувственно улыбнулся.

- Вы на опасной стезе, брат. Если не смерите гордыню, не откроете души своей Всевышнему, то попадете в объятия сатаны.

Нет, этот попик уже окончательно достал Григория. Может быть он такой же, как "товарищи" из первого барака? Мания величия и все такое прочее. Нет, не похоже. Внешне вполне нормальный парень. Что стоит за этой его убежденностью в своей правоте? Ее, эту убежденность, палкой не перешибешь. Обидные слова Орлова отскакивали от него словно семечки.

- Вот так, да? Но это мы ещё посмотрим кто из нас двоих окажется в этих объятиях первым. Еще поглядим. И потом, что ты меня братом называешь? Я в Чечне с корешами братался. Ну там ясно почему, да? Там за каждым углом, каждой сопкой эта паскуда страшная с косой нас караулила. А тебе-то я какой брат?

Легкий румянец набежал на скулы Максима.

- Все люди - есть дети Небесного Отца нашего, Создателя всего сущего на Земле и в Космосе.

- Ты вон о чем. Ну-ну. Только откуда тебе известно чего хочет Создатель?

- Я знаю, - твердо сказал Максим. - Мне было видение.

- А мне было видение, будто я с английской принцессой переспал, рассмеялся Григорий.

- Ты!.. Ты!... Ты есть сам сатана! - вскричал Максим. Лицо его пошло красными пятнами, взгляд сделался злобным, нехорошим.

Орлов удовлетворенно усмехнулся.

Вывел таки он этого попика из себя! Ишь как раскалился? Еще немного и придется огнетушитель со стены срывать, спасать человека. Так-то вот, знай наших. И стал он Григорию сразу как-то ближе, роднее. А что, нормальный в общем-то парень. Даже симпатичный. Рехнулся немного на Боге? Ну и что? Ни он первый, ни он последний. Многим хочется прыгнуть выше головы.

Сказал примиренчески:

- Извини, Макс, если я задел твои религиозные чувства. Слушай, а за что тебя сюда посадили?

Максиму было стыдно за свою вспышку гнева. Он взял себя в руки. Сказал, не глядя на Орлова:

- Все что я говорил было ново и необычно, опровергало старые каноны веры. А это всегда принимается в штыки, называется ересью, сумасшедствием и прочее. Поэтому была назначена комиссия и она пришла к выводу, что я сумасшедший. Но слава Создателю - истина в конце-концов восторжествовала.

- Как так - восторжествовала? Почему же ты тогда все ещё здесь?

- Это недавно признал сам правитель. Слова Создателя дошли наконец и до него.

Григорий невольно рассмеялся. Он что, серьезно все это говорит что ли? Искренне верит Пантокрину? Цирк да и только! "Блажен кто верует. Тепло ему не свете". Воистину так.

- А что же он тебя здесь по-прежнему держит?

- Он вовсе не держит меня. Я могу уйти хоть сейчас. Он мне искренне хочет помочь, чтобы искупить вину свою перед людьми и Создателем.

- Интересно. И как же он это сделает?

- Он обещал помочь издать мне книгу и перевести её на все языки мира.

- Не верь ему, Максим. Он отъявленный негодяй и обязательно тебя обманет.

- Нехорошо, брат, не верить людям.

- Людям верить можно, негодяям - нельзя.

- Плохих людей нет, брат. Есть лишь несчастные, запутавшиеся в тенётах сатаны. Ибо селен князь тьмы - этот ловец душ слабых и неокрепших, и велики его соблазны. Таким людям можно лишь посочувствовать и помочь освободиться от заблуждений.

- И каким же образом?

- Животворящим словом Небесного Отца нашего.

- А мне думается, что освободиться от заблуждений необходимо прежде всего тебе. Пантокрину не сочувствовать надо, а бороться всеми возможными способами. Он испоганит любое доброе дело и повернет себе на службу.

- Ты заблуждаешься, брат.

- А ты его проверь.

- Каким же образом?

- Скажи, чтобы отпустил тебя из города. Посмотришь, что из этого выйдет.

- Но я ещё не закончил рукопись?

- Неважно. Скажешь ему, что закончишь её в другом месте. Уверен, что он тебя ни за что не отпустит. Он с тобой задумал какую-то великую гнусность. Точно!

- Нет, покаяние его было искренним. Я видел. Он даже плакал.

- Кто?! Пантокрин?! Нет, ты, честное слово, малахольный. Людям кажется, что крокодил тоже плачет. Ты все же его проверь. Тогда и увидишь кто из нас прав.

- Хорошо. Но только ведь это будет обманом. Не нравится мне все это.

Орлов все более удивлялся. Нет, с этим наивным попиком скучать не приходится. Честно. Такое впечатление, что он рос в совершенно "стерильных" условиях. Неужели ему никогда не доводилось давать по физиономии негодяю? Или он настолько уверовал в свою высокую миссию на Земле, что считает себя выше этого? И смешно, и грустно. И жаль этого бедолагу. Он плохо кончит. У него слишком мало перспективы выжить в этом жестоком мире, особенно, - в этом городе-призраке, населенном нечестью.

- Макс. а ты сам не собираешься дать деру отсюда?

- Как это? - не понял Максим.

- Ну, слинять, свинтить, удрать?

- Нет. Правитель обещал меня отпустить.

- Ага, разбежался! Держи карман шире.

- Как это?

- А так это. Не будь, говорю, слишком наивным. В твои годы пора уже научиться разбираться в людях.

Лицо Максима опять пошло красными пятнами. Он долго молчал. Затем холодно проговорил:

- Мне жаль вас, брат. Вы нищи духом, потому не верите в величие и могущество слов Создателя. Поэтому, говорить нам не о чем.

- Ну куда уж нам - со свинным рылом, да в калашный ряд. Там все места пантокрины расхватали. Послушай, Макс. ты вроде парень неплохой, добра хочешь людям. Так?

- Ну, - тот был несколько озадачен словами Григория.

- А если так, то оставь ты их в покое, не надо их спасать. "Спасение утопающих - дело рук самих утопающих".

- Спасибо за совет, - холодно проговорил Максим, вставая. - Весьма сожалею, что не смог убедить вас, брат, в ошибочности вашего пути.

И он ушел, прямой и торжественный, как восклицательный знак.

4. Работа над рукописью.

Встреча и разговор с Григорием Орловым оставили в душе Максима неприятный осадок. Ему было очень жаль, что не смог того убедить. Чем-то Орлов ему нравился. Большой, сильный и красивый человек. Но сколько же в нем отрицательной энергии, сколько недоверия к людям? А эти его постоянные насмешки? Отчего это? От безверия. Оно - питательная среда дьявола. Как ржавчина незаметно разъедает железо, так и безверие - душу человека. Отсюда произрастают и нигилизм Орлова, его ерничание по каждому поводу и его непомерная гордыня. Неужели он этого не понимает? Ведь он же довольно неглупый человек. Жаль если это так. Очень жаль! Ибо человек без веры беззащитен перед кознями нечистой силы. За полтора года, которые провел здесь Максим, он очень хорошо это понял. Сколько пришлось ему вытерпеть унижений, оскорблений и откровенных издевательств. Лишь его великая вера в Создателя помогла все вынести, не впасть в отчаяние. Только она. Если Создатель подверг его этим испытаниям в самом начале его великого пути значит, так надо, значит, душа его ещё не созрела к подвигу. Но он верил, что настанет время и Создатель обязательно ему поможет. Нужно только верить и ждать, ждать и верить. Все в руках Небесного Отца.

И все же разговор с Орловым никак не шел из головы Максима. А эта его глупая фраза: "Спасение утопающих - дело рук самих утопающих". Ведь он сказал это вполне серьезно. Как же велико его заблуждение. Человек слишком мал и ничтожен, чтобы противостоять сатане. Подобный воинствующий атеизм уже привел человечество к краю пропасти. А фраза эта подсказана Орлову самим князем тьмы, не иначе. И отчего он так ненавидит Пантокрина и его людей? Почему считает, что тот непременно его, Максима, обманет? Ненависть возбуждает в человеке низменные инстинкты, жестокость и нетерпимость. Она разрушает душу и толкает человека в объятия сатаны. Плохих людей нет. Ибо все - есть дети единого Отца. Есть лишь слабые, неокрепшие души, запутавшиеся в тенетах дьявола. Им нужно помочь освободиться от этих страшных пут, помочь обрести веру. А это без любви к людям, без доброты и великодушия сделать невозможно. А Пантокрин... За эти полтора года, особенно в последнее время, в нем произошли разительные перемены. Это Максим видел собственными глазами. Кто, как не правитель, разрешил ему воскресные проповеди, создал все условия для написания книги? И делал он это совершенно искренне. Почему Максим должен непременно подозревать его в дурных намерениях? Непонятно.

Однако, Максим решил воспользоваться советом Орлова и на следующее же утро напросился на встречу с правителем.

Тот принял его в своем кабинете. Был очень внимателен и предупредителен. Выбежала из-за стола, долго жал руку Максиму, заглядывая в глаза, спросил предупредительно:

- Как ваше драгоценное здоровье? Что-то вы очень бледны, святой отец? Уж не заболели ли?

- Нет-нет, спасибо. Я здоров. Совершенно здоров.

- Как продвигается работа над рукописью?

- Все хорошо, брат. Не беспокойтесь.

- Я рад, что все хорошо. И все же, вижу, у вас есть какие-то проблемы. Я прав?

- Да не то, чтобы проблемы, и так... Я хотел, чтобы вы меня отпустили из города.

Лицо Пантокрина сразу стало потерянным, опечаленным, даже несчастным.

- Да-да, это конечно, это пожалуйста, - пробормотал он в замешательстве. - Не смею задерживать. Это конечно, если вас здесь чего не устраивает. Но я старался создать вам все условия для плодотворной работы. Уж, извините, ежели чем не угодил.

- Да нет, вы меня не верно поняли, - смутился Максим, кляня себя за то, что согласился с предложением Орлова. - Меня здесь все устраивает. И условия чудесные. Спасибо за все. Но мне нужно какое-то время поработать в научных архивах, а здесь, как вы знаете, я лишен такой возможности.

- Ах, вот в чем дело, - обрадовался правитель. - А я, грешным делом, думал, что обидел вас чем. Все это легко устранимо. Вы, святой отец, составьте список необходимой вам для работы литературы. А мои люди привезут вам книги из любой части света, из-под земли притащат. Нам, поверьте, доставит удовольствие внести этот посильный вклад в такое, не побоюсь этого слова, великое дело.

- Спасибо, брат, - поблагодарил Максим, густо покраснев. Далее просить отпустить его из города, он счел просто бестактным. Это бы означало оскорбить правителя недоверием, "отблагодарить" за все его старания. Нет, чтобы там не говорил Орлов, но он, Максим, до этого не опустится.

Пантокрин обнял его за плечи, отечески прижал к груди, сказал ласково, прочувствовано:

- Вы, святой отец, ещё прославите нас и наш город своим бессмертным произведением. Люди, погрязшие в грехе и беспутстве, уже давно ждут вашего прихода.

В это время из комнаты отдыха вышла Татьяна. Максим был поражен её неземной красотой. Что могла делать подобная красавица в кабинете правителя? Может быть, это его дочь? Да, но он никогда не слышал, что у Пантокрина есть дочь? В таком случае, кто же она?

- Здравствуйте! - девушка протянула Максиму руку. - Меня звать Таней.

- Здравствуйте! - смущенно пробормотал тот, пожимая ей руку. - Максим. Очень приятно!

Правитель не смог сдержать самодовольного смеха, видя какой эффект произвела его любимая на этого святошу.

- Это, святой отец, моя невеста, - не утерпел он, чтобы не похвастаться.

Максим был поражен. Видеть столь прелестную девушку рядом с некрасивым и немощным старцем, было столь же противоестественным, как если бы сатана, вдруг, принял помазание. Он не мог поверить, что бы она могла добровольно стать невестной Пантокрина. И впервые в сердце Максима закрались сомнения в искренности правителя.

Таня ни словом, ни жестом не опровергла слов Пантокрина, а лишь, обращаясь к нему, спросила:

- Наисветлейшей, можно мне погулять в "зимнем саду"?

- Конечно, Танюша, конечно! Что за вопрос. - Лицо Пантокрина засветилось сотнями больших и малых морщин.

"Зимним садом" называлось большое полуподвальное помещение в резиденции правителя, освещаемое мощными лампами дневного света и густо заставленное кадками с пальмами, кипарисами и лимонами. В кадках поменьше пышно цвели азалии и другие кустарники из семейства рододендронов, распространяя округ терпкий аромат. Посреди комнаты был сооружен небольшой водоем и поддувом воздуха, где плавали хвостастые золотые рыбки. Со временем, когда бюджет города позволит, Пантокрин мечтал построить настоящий зимний сад, чтобы в нем было все, как у людей. Зимний сад был розовой мечтой его далекого босоного детства, с годами переросшей в идею фикс.

- Генерал! - позвал правитель.

В дверях тотчас показался тучный человек в генеральском мундире начальник личной охраны Пантокрина. Он по-военному щелкнул каблуками:

- Слушаю, Ваше Высокопревосходительство!

- Проводи Танюшу в "зимний сад".

- Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство! - рявкнул генерал и трижды щелкунул каблуками. Получилось очень впечатляюще.

- Спасибо! - поблагодарила девушка правителя. Кивнула Максиму и вновь протянула ему руку. - До свидания!

- До свидания! - ответил тот, пожимая её хрупкую и нежную руку. И через эту руку в него вошло что-то очень большое, светлое и пьянящее. У него даже закружилась голова. Это было что-то необыкновенное, никогда им прежде не испытанное. Ему очень не хотелось, чтобы она уходила.

Но вот начальник охраны и девушка вышли. И сразу все стало серым и однообразным. И Максиму уже был откровенно неприятен этот немощный правитель с дряблой кожей и склеротическим румянцем на лице. Неужели девушка согласилась выйти за него замуж по собственной воле? Чем он мог её прельстить? Этого Максим никак не мог понять.

- Что же это мы стоим? - возбужденно проговорил Пантокрин, потирая руками. - А не отметить ли нам, святой отец, все это?

- Что это? - не понял Максим.

- Наше соглашение и все прочее. За это стоит, понимаете ли. Очень стоит.

- Спасибо! Но я не пью.

- Но по такому поводу, святой отец. Уважте.

- Извините, брат, но я не пью в принципе.

- Жаль! Очень жаль! - вздохнул Пантокрин и развел руками. - В таком случае, не смею вас больше задерживать. Приятно было вас увидеть. Желаю плодотворной работы!

- Спасибо!

Со сложными чувствами покидал Максим резиденцию правителя. Образ его невесты все ещё стоял перед его глазами. Отчего за эти полтора года он не разу её здесь не видел? Может быть она прибыла в город недавно? Ее заманили сюда, как и его и сотни таких же, как он, обманным путем? В таком случае, отчего она так спокойна и беспечна? Почему восприняла слова Пантокрина о том, что является его невестой, как само-собой разумеющееся? Нет, здесь что-то не то. Не могла такая девушка добровольно согласиться стать женой этого отвратительного старца! Максим лишь на миг представил их вместе в одной постели и ему стало нехорошо. Нет, здесь без нечистой силы не обошлось. И сомнения Максима в искренности правителя лишь увеличились. А что если прав Орлов? Что если все слова Пантокрина, все его поступки притворство? Да, но если это действительно так, то тогда какую цель преследует правитель, что у него на уме?

Окончательно расстроенный, терзаемый сомнениями Максим вернулся к себе домой. В бараке 13-бис, куда его поселили после психиатрической комиссии содержались бывшие политики города, известные журналисты, телевизионщики и прочие известные в прошлом люди. Это был даже не барак, а добротный двухэтажный дом, напоминающий гостиницу города областного значения. В комнатах жили по два-три человека. Говорили, что некоторые из пациентов дома в настоящее время трудились в правительстве и в администрации Пантокрина. Поняв, что здесь содержатся вполне нормальные люди, Максим попытался разъяснить им суть своего учения. Многие отнеслись к нему весьма индифферентно, даже настороженно. Максим был разочарован, расстроен и обижен на товарищей по несчастью за подобное непонимание и прекратил свои беседы. Но вот однажды, когда он вышел из дома, то у его порога увидел двенадцать молодых людей. По их одухотворенным, полным решимости лицам Максим понял, что они пришли к нему. Сердце его радостно забилось. Свершилось! Создатель послал ему верных помощников.

- Здравствуйте! Вы ко мне? - спросил он.

Они недружно поздоровались. Вперед выступил светловолосый и атлетически сложенный Роман Званцев, как старший из всех. Ему было двадцать пять лет.

- Да, учитель, - сказал он. - Мы решили посятить себя твоему великому делу.

- Но осознаете ли вы, насколько труден будет ваш путь?

- Да, учитель.

- Что ж, я не вправе вам этого запретить и буду только рад помощи.

После чего Максим обратился к правителю с просьбой разрешить новым его друзьям проживать в доме. Тот милостиво разрешил. И они стали жить единой дружной семьей.

Вернувшись, Максим сразу же засел за рукопись книги. Но не работалось. Перед глазами стояла она, Таня, - эта необыкновенная девушка. Томительно ныло сердце, а в сознание возникали какие-то нереальные видения. Прокаленный солнцем ромашковый луг. Он лежит на спине и смотрит в праздничное ярко-синее небо в курчавых белых облаках. Таня низко наклоняется к нему, улыбается и спрашивает: "Максим, ты любишь меня?" Он обнимает её, привлекает к себе и целует в теплые, трепетные губы... Нет-нет, так нельзя. Он не может. Неужели Создатель посылает ему новое испытание? Он должен забыть её, выбросить из головы все эти глупости. Он не пренадлежит сам себе. Чтобы добиться великой цели, нужно всем жертвовать. Иначе нельзя. Надо работать. Только работа поможет ему.

И, чтобы войти в рабочий ритм, Максим стал читать предыдущую главу рукописи.

"Братья и сестры! Я призываю вас вместе со мной внимательно и вдумчиво прочитать Библию. Я беру первый том "Книги Ветхого завета", открываю наугад, читаю: "В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египтской, от первенца фараона сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное из скота".

Даже трудно представить эту жуткую картину. За что же египтян постигла столь страшная кара, за какие такие великие прегрешения? Да только лишь за то, что фараон не пожелал отпустить израильтян из Египта. Да, но по логике, если виновен фараон, то и накажи его. Почему за действия правителя должны страдать все остальные люди? И после этого кто-то сможет меня убедить, что Господь справедлив и милосерден? А я говорю - не верь словам, верь поступкам его. Поступки же свидетельствуют об обратном. Либо Господь кравожаден, жесток и несправедлив, либо это не Господь.

Читаем дальше:

"Господь же дал милость народу Своему в глазах Египтян, и они давали ему, и оборал он Египтян".

Позвольте, какая же это милость?! На Руси в таких случаях это называется - "грабежом среди белого дня". Мало того, что этот, так называемый "Господь" принес страшное горе в каждую египетскую семью, но он ещё и ограбил этот ни в чем неповинный народ.

А вот наставления Господа Моисею:

"Когда пойдет перед тобою Ангел Мой, и поведет к Аморреям, Хеттеям, Ферезеям, Хананеям, Евеям и Иевусеям, и истреблю их... Ужас Мой пошлю перед тобою, и в смущение приведу всякий народ, к которому ты придешь, и буду обращать к тебе тыл всех врагов твоих".

Читаю эти строки и меня не покидает мысль, что передо мной не святое писание, а какой-нибудь "Майн Камф" Гитлера, мечтавшего завоевать народы мира, одних полностью истребить, а иных превратить в своих рабов.

А вот явление Господа перед народом. Читаем:

"Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на неё в огне, и восходил от неё дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась".

И это явление Господа?! Для полноты картины не хватает лишь, так любимого литераторами, серного запаха. И тогда не осталось бы и тени сомнения - кто явился перед израильским народом в столь грозном обличии. Если он тот самый Господь, кто сотворил все сущее на Земле, а на шестой день сотворил человека, значит, все люди его чада, а он есть Небесный Отец всем. А теперь представим хоть на мгновение, что отец строит счастье одного сына за счет несчастья остальных детей. Возможно ли такое? И заслуживает ли такой отец прощения?

А теперь посмотрим, какими методами библейский господь укрепляет у евреев веру в него. Обратимся вновь к тексту:

"Если же не послушаете Меня, и не будете исполнять всех заповедей сих,... то Я поступлю с вами так: пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, от которых истомятся глаза и измучится душа, и будете сеять семена ваши напрасно, и враги ваши съедят их...

...Если же и после сего не послушаете Меня и пойдете против Меня, то Я в ярости пойду против вас, и накажу вас всемерно за грехи ваши. И будете есть плоть сынов ваших, и плоть дочерей ваших будете есть. Разорю высоты ваши, и разрушу столбы ваши, и повергну трупы ваши на обломки идолов ваших, и возгнушается душа Моя вами. Города ваши сделаю пустынею, и опустошу святилища ваши, и не буду обонять благоухания жертв ваших. Опустошу землю вашу, так что изумятся о ней враги ваши, поселившиеся на ней..."

Неужели же и после этого кто-то осмелиться сказать, что этот "господь" добр и милосерден? Как можно поддерживать веру в людях с помощью подобных устрашений? Но далее мы видим, что библейский господь не ограничивается только угрозами, а претворяет их в жизнь. "И как в начале жительства своего там они не чтили Господа, то Господь посылал на них львов, которые умерщвляли их". И таким примерам несть числа.

А вот как защищает библейский господь своих избранников:

"И пошел он (Елисей) оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города, и насмехались над ним, и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их, и проклял их именем Господнем. И вышли две медведицы из леса, и растерзали из них сорок два ребенка".

Помилуйте, за что были преданы столь страшной смерти эти дети?! Лишь за невинную детскую шалость, за то, что позволили назвать избранника библейского господа плешивым?! И это есть вера?! Нет, братья и сестры, это есть самое настоящее мракобесие, на которое способен лишь сатана. И эта дьявольская книга писана им и его послушниками. Это сам князь тьмы под личиною Господа, воспламенил сердца израильтян непомерною гордынею, внушил им, что они являются божьими избранниками, а потому должны управлять другими народами, владеть их землями, и на их несчастьях построить свое счастье.

"Он возвестил слово Свое Иакову, уставы Свои и суды Свои Израилю. Не сделал Он того никакому другому народу, и судов Его они не знают. Аллилуия."

"Он возвысил рог народа Своего, славу всех святых Своих, сынов Израилевых, народа близкого к Нему. Аллилуия".

"Ибо благоволит Господь к народу Своему, прославляет смиренных спасением... Да будут славословия Богу в устах их, и меч обоюдоострый в руке их. Для того, чтобы совершать мщение над народами, наказание над племенами, заключить царей их в узы, и вельмож их в оковы железные. Производить над ними суд писанный. Честь сия - всем святым Его. Аллилуия."

В связи с этим, я обращаясь к сынам и дочерям талантливого и многострадального народа израилиева, тем из них, кто не прошел испытание гордынею, продолжает верить обещаниям сатаны, выполнять его дьявольские заветы и идти по пути им предначертанном. Опомнитесь, - говорю я им. Остановитесь в ослеплении своем. Отверните свои лица от сатаны. Ибо все люди - есть дети Отца Небесного и одиноково дороги Ему и любимы Им. У Него нет и не может быть избранных народов. Вера - это не страх и унижение. Вера - есть радость и благодать в служении справедливым законам Создателя. А справедливое дело на крови невинных не делается, дорогу в рай несчастьями других не вымостишь.

А теперь обратимся к книгам Нового завета. Только изощренный ум сатаны мог сделать из человека Бога и повести народы за ним. Но чем же отличается библейский Иисус от своего присно живущего Отца? По прочтении книг мы убеждаемся - мало чем. Кроме многочисленных чудес "сына божьего", так красочно описаных в евагелиях, кротости и страдальческого вида "помазанника божьего", заповедей, повторяемых им вслед за отцом, которые родились задолго до Ветхого завета из общения людей, чем он ещё запонимнается? Ничем. Он плоть от плоти, кровь от крови сын отца своего. Все те же угрозы страшной расправы при отступничестве от веры.

"Ибо Царствие Божие не в слове, а в силе."

Вот те раз! А нас убеждали, что "Бог - есть любовь".

"Чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?"

Как мы видим, выбор крайне ограничен: или вы мне подчинитесь, - и тогда я буду с вами кроток и ласков, или - пеняйте на себя.

"... И детей её поражу смертью, и уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности, и воздам каждому из вас по делам вашим...

... Кто побеждает и соблдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным, как сосуды глиняные, они сокрушаться, как и Я получил власть от Отца Моего".

Вот она - кротость и милосердие "сына божьего" - пасти железными батогами людей, как стадо баранов, и разбивать, как глиняные горшки, лишь за то, что они придерживаются другой веры. Вот она - его вселенская любовь к людям. Но почему люди, живущие по совести и справедливости, в мире и согласии с собой и людьми, должны подвергаться такой страшной каре? По какой такой логике? Лишь по логике сатыны - кто не с нами, тот против нас.

В Новом завете мы сталкиваемся с многочисленными случаями откровенного фарисейства "сына божьего", против которого он сам якобы восставал.

В Послании к римлянам апостола Павла мы читаесм:

"Здесь нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его. Ибо "всякий, кто призовет имя Господне, спасется".

В Послании же к евреям того же апостола говорится:

"Итак, братия святые, участники в небесном звании, уразумейте Посланника и Первосвященника исповедания нашего, Иисуса Христа, который верен Поставившему Его, как Моисей во всем доме Его. Ибо Он достоин тем большей славы пред Моисеем, чем большую честь имеет в сравнении с домом тот, кто устроил его, ибо всякий дом устрояется кем-либо, а устроивший все есть Бог. И Моисей верен во всем доме Его, как служитель, для засвидетельствования того, что надлежало возвестить. А Христос - как Сын во всем доме Его, дом же Его - мы, если только дерзновение и упование, которыми хвалимся, твердо сохраним до конца".

Вот так-то вот. А ещё кто-то говорил о равенстве. Иисус всего-навсего сын в доме евреев.

Читаем далее это весьма любопытное послание:

"Вот завет, который завещаю дому Израелеву после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их и напишу их на сердцах их, и буду их Богом, а они будут Моим народом. И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа, потому что все, от малого до большого, будут знать Меня. Потому что Я буду милостив к неправдам их и грехов их и беззаконий их не воспомяну более".

"Ибо, если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи".

Читаю и диву даюсь. Какая-то двойная мораль получается. "Что положено Юпитеру, не положено - быку". Здесь Новый завет пошел даже дальше Ветхого. Грешите, мол, сыны дома Израилева, хозяин дома все вам спишет. Не предавайте лишь веры своей. За это - смерть. "Каков поп, таков и приход".

А теперь поговорим о библейской доброте, о которой много и охотно славословят все авторы Нового завета. Все эти призывы: "Возлюби ближнего своего", "Будьте братолюбивы друг к другу", "Утешайтесь надеждою, в скорби будьте терпеливы", "Благословляйте гонителей ваших", "Никому не воздавайте злом за зло" и так далее, все они направлены лишь на то, чтобы лишить человека воли и самостоятельности, заставить поверить, что от него ничего ровным счетом не зависит, что все в руках "божьих", принизить его, сделать инфантильным и покорным рабом своим.

"Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо писано: "Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь". Итак, если враг твой голоден, накорми его, если жаждет, напой его: ибо делая сие, ты собираешь ему на голову горящие уголья."

Вот вам - библейская доброта. Одной рукой давать подаяние, а другую держать фигой в кармане. На словах прощать, а в уме просить на голову человека кары небесной. Нет, братья и сестры, это не доброта, это есть лицемерие, ханжество и самое настоящее злодейство. Впрочем, ничего другого от сатаны ждать не приходится.

А книгу "Откровение святого Иоанна Богослова" невозможно читать без омерзения и содрогания. Сколько здесь злобы и ненависти ко всему роду человеческому. С каким упоением описывает автор гибель мира. Вот он - бал сатаны. И все тот же, как и в Ветхом завете, прием - метить своих. Но если там, во время убийства первенцев египетских, иудеи метили косяки своих дверей кровью агнца, то здесь подручный дьявола метил их гладкие лбы печатью хозяина. Догадываюсь, что было изображено на той печати - любимое им число "666".

Удивляюсь - как позволили миллионы и миллионы людей дьяволу себя одурачить, поддаться его коварным планам и послушно и безропотно два тысячелетия брести по указанной им дороге? Уму непостижимо!

Я обращаюсь к милионам буддистов, мусульман и людям других верований и учений. Все вы, братья и сестры, - говорю я им, - также обмануты дьяволом. Все ваши учения произрастают из одного дома, где хозяин - сатана. Разделяй и властвуй - вот лейтмотив его политики. Чем более разобщены народы, тем легче ему ими управлять, тем более крепнет его власть над миром.

Я говорю миллионам атеистов - вы также являетесь покорными послушниками сатаны, ибо ваше безверие - есть дьявольская вера в величие человека, сделавшая его винцом мироздания.

Я обращаю свой взор надежды ко всем людям доброй воли: белым, черным и цветным, верующим и атеистам, и говорю им - опомнитесь, братья и сестры, доколе будете вы пребывать в тенетах сатаны, сбросьте с себя его страшные путы, возлюбите друг друга, ибо все мы дети одного Небесного Отца, Создателя всего сущего на Земле и в Космосе, и нам нечего делить. Только объединив усилия мы сможем остановить мракобесие дьявола и его свиты, предотвратить уготованный им страшный конец человечеству. Лишь беззаветным служением Создателю нашему мы обретем истинную веру, познаем добро и справедливость, счастье бытия и радость созидания.

Прочитав написанное, Максим глубоко задумался. Он прекрасно осознавал, сколько камней будет брошено в его сторону после напечатанья книги, сколько проклятий упадет на его голову, сколько угроз и обвинений придется ему выслушать, но иначе поступить не мог. Он и призван в этот мир лишь для того, чтобы открыть людям глаза, рассказать им правду, донести до каждого человека Земли великое слово Создателя.

5. Пантокрин сомневается.

Пантокрин маялся, места себе не находил от предчувствия надвигающейся катастрофы. Он интуитивно, как говорят, нюхом чуял неладное с того самого момента, когда в городе появился этот парень из Остального мира. Он, даже не видя его, почувствовал для себя опасность. Потому-то и развернул всю эту кампанию со "шпионом". Но в последнее время тревога стала прямо-таки осязаемой, ходила за ним по пятам, как собака на поводке, не давала покоя. И главное - он никак не мог понять в чем дело? Может быть, ничего страшного - просто старческая мнительность? Возможно, возможно. Ведь все складывается именно так, как им задумывалось.

Три дня назад утром к нему в кабинет влетел возмущенный Березин.

- Данька, ты негодяй! - гневно закричал он с порога, называя правителя студенческим именем.

Пытавшаяся было задержать ученого референт, от этих слов упала в обморок. Роман Маркович растерялся, бегал вокруг нее, не зная, что предпринять, подхватил её под мышки, - хотел подтащить к дивану, но дородная референт оказалась для него неподъмной. Схватил стоявший в приемной графин с водой и почти всю её вылил на голову женщины.

- А?!... Что?!, - открыла она удивленные глаза, но увидев перед собой ученого, вновь потеряла сознание.

Пантокрин с презрительной усмешкой наблюдал за действиями своего бывшего студенческого друга. Маленький жалкий человечек. Что он может без него, Пантокрина? А ничего не может. Такие березины и рождены для того, чтобы ими управляли. Иначе в обществе, в городе, в мире будет полная неразбериха.

Отчаявшись привести референта в чувство, Березин беспомощно посмотрел на правителя.

- Что же с ней делать? Может быть вызвать врача?

- Оставь её в покое, - раздраженно проговорил Пантокрин. - Ничего страшного. Заходи. Что случилось?

Роман Маркович прошел в кабинет, сел в кресло, устало проговорил:

- Ответь мне, Данька, - какую очередную гнусность ты затеваешь?

- Ты кажется, Рома, забываешь с кем говоришь? Я ведь могу и обидеться.

- А мне это совершенно безразлично. Зачем ты эту славную девушку хочешь сделать куклявкой?

- Я же тебе говорил.

- Не ври. Просто девушка ответила отказом на твое предложение выйти замуж, вот ты и решил добиться своего, как говорят в народе, - "не мытьем, так катаньем".

- Это кто ж тебе подобную глупость сказал?! - деланно возмутился Пантокрин. Он понимал, что сейчас его так тщательно подготовленный план подвергся серьезному испытанию. Этот принципиальный дурак может все сломать.

- Мне это сказала она сама.

- Значит, ты не веришь своему старому другу, твоему правителю, и веришь какой-то девчонке?! Хорош, нечего сказать!

- Не верю я тебе по одной простой причине - ты негодяй, а негодяю нельзя верить, иначе это может плохо кончиться. Итак, или ты говоришь мне все начистоту, или я отказываюсь во всем этом участвовать!

Пантокрин вскочил из-за стола и, наливаясь красным и выкатив глаза, заорал своим громовым басом:

- Это ты с кем это, козел?! Обнаглел, мать твою! Или забыл, старый мерин, что я с тобой могу сделать!

Но Березин прекрасно изучил своего давнего приятеля, видел, что тот актерствует, давит на психику. Нет, не тот Пантокрин человек, чтобы отказаться от задуманного. Поэтому сказал спокойно:

- А ты меня, голубчик, не пугай. Я уже пуганный и твоих угроз не боюсь. Делай, что хочешь, но только превращать девушку в куклявку я не буду. Прощай!

Он встал и направился к двери. Подобного развития событий правитель явно не ожидал и на какое-то мгновение растерялся. Затем шустро выскочил из-за стола, догнал ученого у самой двери, преградил дорогу.

- Ну что жа ты, Рома, как маленький, честное слово! ласково-укоризненно сказал, обнимая Березина за плечи и увлекая к столу. Ну, погорячился, извини! Правители ведь тожа, понимаете ли, люди и ничто человеческое им не того.

Он с силой усадил ученого обратно в кресло. Тот для видимости немного посопротивлялся, запальчиво сказал:

- Все равно я из неё куклявку делать не буду. Такая красавица! Такая умница! Это же форменное свинство! Как ты только мог до такого додуматься?! И ещё нагло врешь?! Деспот! Мерзавец! Негодяй!

- Ну хорошо, Рома, хорошо, признаюсь, что хотел таким образом добиться своего, - миролюбиво проговорил Пантокрин, не обращая внимание на сыпавшиеся на его голову оскорбления. - Ну, влюбился на старости лет без памяти и ничего с собой поделать не могу. А отступаться от своего, ты жа знаешь, я не привык.

- Так ты из-за этого и жену угробил?

- А то из-за чего. Все из-за любви этой треклятой. Но Фаина и так, слава богу, пожила на этом свете, как сыр в масле каталась. Пора и честь знать. Правда, Рома?

- Ты Бога то не марай всуе мерзкими своими устами, богохульник! Ведь если бы ты со мной по-хорощему с самого начала поговорил, то может быть я бы тебе и помог в твоем деле. А то ведь все норовишь либо обмануть, либо запугать.

- Извини, Рома! Помоги, а?! Век тебе буду обязан. Никакой жизни мне от этой любви нету. Веришь?!

На лице правителя было написано покаяние, по щекам катились крупные слезы. Но глаза, которые он пытался спрятать от ученого, были нехорошими. Злыми были глаза, мстительными.

"Ничего, дай только срок, сделай дело, ты за все мне ответишь, козел! - бродили в его голове мстительные мысли. - За все поквитаемся. Права мне здесь вздумал качать, старый идиот. Я тут должен перед тобой выплясывать, заискивать. Ничего, за все за это ты ещё умоешься собственной кровушкой. Ох, умоешься! Это я тебе обещаю".

И от этих мыслей стало сразу как-то спокойнее Пантокрину, привычнее. Он был опытным политиком. Сколько ему приходилось обнимать и целовать своих врагов, заискивать перед ними, раздавать им обещание. А где они сейчас все? Тютю их. За все они ему заплатили. За все. Сполна. И этот заплатит. Обязательно заплатит. Но пока он ему нужен. Поэтому пусть пока пофорсит. Очень скоро он об этом пожалеет.

Березин прекрасно видел притворство Пантокрина, но сделал вид, что поверил в его искренность. Сказал нерешительно:

- Прямо не знаю, что с тобой делать?

- Помоги, Рома! Я в долгу не останусь.

- Хорошо. Уговорил. Так и быть, помогу. Но для этого вовсе не обязательно делать из девушки куклявку.

- А как жа иначе заставить её быть мне послушной?

- Но ты, наверное, хочешь, чтобы она была не только послушной, но и полюбила тебя, верно?

- Об этом приходится только мечтать, - вздохнул правитель.

- Именно это я и хочу сделать.

- А это возможно?! - Вспыхнувшая было на лице Пантокрина радость, сменилась тут же недоверием. - Ты что-то, Рома, темнишь, а? Никак надуть хочешь? Ох, смотри, Рома, с огнем играешь! Неужто ты искренне хочешь мне помочь?

- Конечно. - уверенно проговорил ученый. - И потом, от всего этого я имею свой интерес - ты ведь обещал отпустить нас с Григорьевым из города.

- Раз обещал - сделаю. О чем разговор. А как жа ты с Таней, Рома? Что-то я раньше не слышал, что ты вот так вот можешь? Это для меня, понимаешь ли, что-то новенькое. Как это ты, чтобы не куклявкой, а так просто? Смотри, ежели что, ты меня знаешь.

- Для этого девушке каждый день необходимо будет вливать сто грамм стимулирующего раствора куклявки и сто грамм твоей крови. Дней через десять она будет послушной и ласковой, а через месяц всем сердцем тебя полюбит.

- Спасибо, Рома! Век не забуду! - вновь "прослезился" правитель, обнимая ученого. - Да, но десять дней - это жа литр крови?! А не многовато, Рома? У меня ведь лишней крови нет. Нельзя ли того, понизить немного, а? Грамм по пятьдесят я, пожалуй, выдержу. А по сто многовато. Многовато, Рома. А?

- Любовь требует жертв, старый ты греховодник, - рассмеялся Березин. И потом, потерю твоей крови мы частично компенсируем кровью девушки. Все будет нормально.

Но все получилось не совсем так, как обещал ученый. Уже после второго забора у него крови, Пантокрин почувствовал легкое недомогание и слабость. Ничего не хотелось делать, а только спать, спать и спать. Его великая любовь, его ненаглядная Танечка теперь вновь жила в его комнате отдыха. И уже не была ни пантерой разъяренной, ни букой какой. Стала более приветливой, даже ласковой, уже улыбалась ему улыбкой нежной, такой лапонькой становилось, что загляденье просто. Ему бы только радоваться, глядя на нее. Но не было радости. Нет. Было сомнение. И было беспокойство. Шкурой чувствовал, что здесь что-то не то. Интуиция подсказывала - впереди опасность. А она его ещё никогда не подводила. А позавчера пришел этот попик наивный. Стал проситься отпустить из города. Сколько трудов стоило его уговорить остаться и продолжить свой "великий" труд. Потребовалось все его умение, вся хитрость. Насилу уговорил. Понял - с чего это он вдруг стал проситься. Опять этот парень, этот шпион. Шлепнуть бы его сразу и дело с концом, теперь бы спалось спокойнее. Так нет, решил воспользоваться случаем. Старый дурак! Под семьдесят уже, а все не терпится с кем-нибудь бороться. Ни наборолся ещё за свою жизнь, старый негодяй! Этого парня даже проверенный на Фаине яд не взял. Что же делать? Может быть, к стенке его? Но премьер, втайне мечтающий занять его место, и вся эта свора законченных интриганов и тупиц сочтут это его, Пантокрина, поражением, станут говорить о его слабости. Нет, он не имеет права давать им повода для этого. Надо поообещать кому, как этому мерину Березину, отпустить из города. За это много найдется охотников прикончить шпиона.

Идея правителю понравилась и он решил немедля приступить к её осуществлению. Но даже это не успокоило его. Нет. Глодали изнутри сомнения, спасу нет. А тут ещё кот этот. Кот сразу Пантокрину не понравился. Слишком умные да хитрющие глаза были у этого кота, чтобы понравиться. Приволок его с улицы вчера Березин. Якобы Танечка его попросила об этом, заскучала девочка. Да шут с котом, он, Пантокрин, не против. Но кот коту рознь, верно? Этот больше на дворцового интригана похож, чем на кота. А может быть это ему все кажется? Слишком мнительным стал в последнее время? Возможно, возможно. Но беспокойство, вот оно, куда ж его деть. И вялость эта, и слабость. Но несмотря на то, что постоянно хотелось спать, не шел сон к нему. Нет. Наоборот, бежал от него, как черт от ладана. Устал он, измучился совсем. Угораздило же его на старости лет влюбиться, старого осла. Вот теперь и терпи муки, не хнычь. Устал. Смертельно устал он. Может быть от жизни устал? Нет-нет, это пройдет, все будет нормально. Он ещё себя покажет. Он ещё заживет со своею Танечкой, будь здоров как заживет. Только нужно маленько оклематься. Старое тело его ныло, скрипело от усталости, молило об отдыхе. Надо было срочно отдохнуть. Хотя бы вот здесь, на диване в кабинте. А может быть в комнате отдыха? Нет, там Танечка. Мало ли что может подумать. Лучше здесь, в кабинете.

Пантокрин попросил референта принести ему снотворное. Как же её зовут? Роза? Нет, не Роза. Но тоже что-то с цветами связано. Василиса? Нет. Может быть Анюта? Может и Анюта. Ну её к шутами! Какая, в принципе, разница как её зовут.

Выпив две таблетки снотворного, Пантокрин лег на диван и вскоре уснул. Снились ему его сомнения в виде нескончаемой вереницы немощных старцев, бредущих, держась друг за друга, по бескрайней знойной пустыне. А над их головами с диким жутким хохотом и завываниями черной пантерой летала тревога. От этих завываний он и проснулся.

Была ночь. Кто-то предупредительно включил зеленую настольную лампу. Вероятно референт. Она никогда не позволяла уйти домой без его ведома. А по кабинету с диким улюлюканием и хохотом летала на метле... Татьяна. Опять явился не запылился демон. Не может его нечистая сила без этих штучек. Никак не может. Как его только Хозяин терпит да ещё на таком ответственном посту. Хохмач, выискался. Несерьезный он, этот статс-секретарь. Пантокрин бы ему должность лакея не доверил. Нет, не доверил бы.

Пантокрин поспал, отдохнул и теперь чувствовал себя вполне сносно. Он захлопал в ладоши. прокричал:

- Браво, господин статс-секретарь! Браво! Роль ведьмы вам удалась на славу!

- Ой, как замечательно! - воскликнул демон Таниным голосом и звонко рассмеялся её смехом.

- Ну, хватит, господин демон! - уже раздраженно проговорил Пантокрин. - Заканчивайте свой балаган! Это становится уже неинтересно, честное слово.

Но демон не обращал на него никакого внимания. Продолжая смеятся, кругами носился по кабинету, то почти касаясь ногами пола, то взмывая к самому потолку.

- Евгений Константинович, а можно мне на улицу? - сказал демон Таниным голосом.

И тут из темного угла кабинета раздался настоящий голос демона:

- Не сейчас, Танюша, не сейчас. Видите, как ваш хозяин нервничает, букой смотрит.

И правитель увидел развалившегося в кресле Бархана в натуральную величину. Тот покатывался со смеху, потешаясь над ним. Пантокрин покраснел от досады. Опять он оканфузился. Ну ладно этот юморист демон, но как согласилась его божественная Танечка летать на этой... на этом помеле?! Он ничего не понимал. Абсолютно!

Метла тем временем плавно спикировала и остановилась прямо напротив дивана, где лежал правитель. Татьяна одернула юбку, обольстительно улыбнулась статс-секретарю.

- Это было чудесно! А почему, Евгений Константинович, правитель называет вас демоном и статс-секретарем? - спросила она, наивно глядя на демона.

- Ах, какая девочка, какая девочка! - стал восторгаться Бархан, вскакивая с кресла и бегая по кабинету. - У тебя, Пантокрин, губа не дура. Но что ты собираешься с нею делать с твоим-то ревматизмом, гипертонией, падагрой, язвой двенадцатиперстной кишки, гемороем и прочими болячками?

Он во всю потешался над правителем. Ох, как тот ненавидел демона в эту минуту. Так ненавидел, так... Трудо даже сказать, как он ненавидел.

- У меня нет никакой язвы! - вскричал он возмущенно.

- Как так - нет?! - очень "удивился" демон. - Позвольте, у меня все записано.

Он достал из внутреннего кармана добротного клетчатого пиджака большую записную книжку, стал её перелистывавать.

- Па.. Па... Вот. Пантокрин. Ну что же ты темнишь, старый! Вот же записано: "язва двенадцатиперстной кишки, внематочная беременность"... Гм. Кажется это действительно не ты. Ну, да! Это Пантомима. Это дъяволица на Сатурне. Согласен, нет у тебя язвы, Пантокрин, но все остальное-то есть. А это тоже немало. Ох, немало, чтобы совладать с такой славной, такой чудной, такой темпераментной девочкой.

- Евгений Константинович, но вы не ответили мне на вопрос - почему он называет вас демоном и статс-секретарем? - напомнила демону Татьяна.

- Ах, вон вы о чем. Что вы, девочка, слушаете этого старого маразматика, этого склеротика. Лопочет что попало, а вы слушаете. Ах, какая девочка, какая девочка! Вы просто прелесть! Вы чудо! Разве может этот старый дуралей оценить вас по достоинству?! Ну почему я не поэт! Я бы сочинил для вас прекрасные стихи.

А больное сердце Пантокрина буквально раскалила такая лютая ненависть к статс-секретарю, какой он ещё не ведовал. И он страдал от того, что не может дать ей выхода. С трудом разлепив онемевшие от напряжения губы, он мрачно произнес:

- Танечка, оставьте нас с этим господином.

Фраза эта далась правителю нелегко. Он даже взмок, произнося её.

- Хорошо, - покорно ответила девушка и ушла в комнату отдыха, плотно затворив за собою дверь.

Долго и очень красноречиво смотрел Пантокрин ненавидящим взглядом на демона. Он ненавидел и боялся его.

- Зачем, зачем ты унижаешь меня перед ней?! - слезно проговорил он. Ты ведь знаешь, как я к ней отношусь.

Статс-секретарь поудобнее уселся в кресле, закинул ногу на ногу на американский манер, достал из кармана трубку, раскурил её и, щурясь словно кот, проговорил:

- Я думаю, что это не было для неё открытием.

- Но зачем ты. Я ведь правитель и все такое.

- Дурак ты, а не правитель.

- Ты, Бархан, этого не смеешь! Я буду жаловаться Самому. Он, понимаете ли, найдет на тебя управу.

Статс-секретарь сделал вид, что очень испугался этой угрозы. Сразу стал маленьким, жалким, захныхал жалобно, негодяй, запричитал:

- А чё я такого, дяденька, сказал-то? Я ничего такого. Честное слово! Сказал, что ты дурак? Так это каженный куклявый знает. Я, дяденька, дажеть не сообчил ей, что ты жену свою Фаину ухойдакал. А уж о прежних твоих мерзостях, дяденька, я и не говорю. От них вообще спятить можно. А ты сразу жалиться Хозяину. Нехорошо это, не по-товарищески.

- Прекрати эту комедию! - раздраженно проговорил Пантокрин. - С тобой совершенно нельзя говорить серьезно.

Бархан сразу же переменился, стал строгим, серьезным, официальным. Выпустил к потолку мощную струю дыма, сказал:

- Ах, ты хочешь серьезно, стервятник?! Что ж, изволь... Видишь ли, прохвост, я с самого начала говорил Хозяину, что на тебя ставить опасно. У любого, даже самого отъявленного мерзавца, должно быть в душе хоть что-то, хоть какие-то моральные устои. Иначе он опасен. У тебя же нет ничего. Мало что ты горький пьяница, сукин сын, каких свет не видывал, кретин из кретинов, но ты ещё никогда не держишь своего слова. Можно ли тебе доверять? К сожалению, он тогда меня не послушал.

И Пантокрин сразу почувствовал неладное, грозящую опасность. Интуиция его не подвела.

- Что ты такое говоришь, Бархан? Как тебя понимать?

- А так и нужно понимать, что возясь с тобой, мы только потеряли время. Двадцать лет псу под хвост. Впрочем, что такое двадцать лет по сравнению с вечностью.

Правитель вдруг понял, что сейчас может произойти непоправивимое, крушение всех его надежд. Запаниковал.

- Постойте, господин демон, постойте! Как же так?! Ведь у нас же договор.

- Подотри им задницу, чернокнижник! Хозяин его аннулировал в одностороннем порядке.

- Но как же так! - захныкал вконец растерявшийся правитель, - За что вы так со мной?! Чем я вам не угодил?! Я так старался. Ни один нечистый не может на меня пожаловаться.

- Одного старания мало. Ты мелкий пакостник, Пантокрин. А для того, чтобы творить великие мерзости нужна личность. А ты лишь карикатура на личность. Жертва неудавшегося аборта - вот кто ты такой. Ты проиграл, Пантокрин, по всем статьям проиграл.

- Нет-нет, вы так не можете! - взмолился несчастный правитель. Он прекрасно понимал, что без поддержки нечистой силы он обречен. А ещё он понял, что демону известно что-то такое, такое... Они всегда все наперед знают. - Вы не можете так меня бросить. Вы должны мне помочь!

- Ничего мы никому не должны, кретин. Мы боремся лишь за разум и души людей. И только. Мы не вправе вмешиваться в их дела. Свою судьбу люди делают сами. Прощай, старый хрен! Я рад, что избавился от общения с тобой. Надоел ты мне хуже горькой редьки.

И демон изчез, оставив несчастного правителя одного со своими бедами и сомнениями.

"Нужно что-то делать! Что-то предпринять!" - в панике подумал он и заметался по кабинету.

Но если бы он знал то, что знал демон, то не стал бы дергаться, понял, что он безнадежно проиграл.

6. Тимка действует.

В это время дверь в комнату отдыха с ужасным скрипом открылась и в кабинете появился этот гнусный здоровенный котище. Важно прошелся до стола, запрыгнул на него, разявил в зевке мерзкую пасть, потянулся и вперил в правителя взгляд круглых, зеленых немигающих глаз. И от этого взгляда сознание правителя разом стало вялым, инертным, его будто заволокло вязким и плотным туманом.

- Ну что уставился? - очень непочтительно спросил кот. - Первый раз видишь что ли? Садись.

И Пантокрин нисколько не удивился разговаривающему коту. Покорно сел за стол. Лишь поинтересовался из любопытства:

- А почему вы разговариваете?

- Что за глупые вопросы! - осерчал кот. - Охота, вот и разговариваю. Ты мне лучше скажи где ты прячешь ключи от входа к понтонам?

- К каким понтонам? - не понял правитель.

- Не будь идиотом! На которых город, как на китах, держится?

- Так у шкапчике, - ответил Пантокрин бесцветным голосом.

- У шкапчике! - смешно передразнил его кот. - Правитель, а выражаешься, как босяк. А, поди, ещё институты кончал? У шкапчике! Ну, надо же! В сейфе, что ли?

- Ну да, в сейфе, - кивнул правитель.

- А от сейфа где?

- Здесь, в столе. - Пантокрин выдвинул ящик стола, достал из него связку ключей, отыскал ключ от сейфа. - Вот этот вот.

- Хорошо. А теперь иди на диван, ложись и спи. Понятно?

- Понятно. - Правитель покорно встал, доплелся до дивана, лег и тут же уснул.

Из комнаты отдыха вышла Татьяна и, увидев спящего Пантокрина, спросила:

- Ну как, Тимка, получилось?!

- Обижаете, мадмуазель! - заважничал кот и указал ей на лежавшие на столе ключи. - Вот этот от сейфа. А в нем те, что вас интересуют.

- Ой, какой ты молодец! - обрадовалась девушка и захлопала в ладоши. Но тут же опомнилась, испугалась. - Ой, а я его не разбужу?

- Нет. Я его запрограммировал до утра.

Татьяна схватила ключи, подбежала к сейфу, открыла его. На верхней полке нашла два отдельно лежавших ключа. К каждому было привязано по небольшой картонке с какими-то цифрами.

- А здесь цмфры написаны.

- Вероятно двери закрываются на два замка - обычный сейфовский и наборный, - догадался Тимка.

- Наверное, - согласилась девушка. - Но только нам нельзя рисковать. Как бы это проверить?

- Нет ничего проще. - Кот соскочил со стола, подбежал к дивану. Сказал: - Проснись, придурок.

Правитель тотчас открыл глаза, закрутил головой.

- А? Что?

- Мадмуазель, покажите ему картонки.

Татьяна выполнила указание Тимки.

- Что это за цифры? - спросил тот Пантокрина.

- Это коды замков, - покорно ответил правитель.

- Что и требовалось доказать! - удовлетворенно крякнул Тимка. - А теперь спи.

Пантокрин плюхнулся на подушку и вновь уснул.

- Тань, я так понимаю - вы хотите утопить в болоте этот несимпатичный городишко? - спросил кот.

- А как ты догадался?

- Что же я совсем дурак что ли, - обиделся Тимка. - Я это давно понял. Скажи, ты любишь Гришу?

- Да, Тимка, очень.

- И вы собираетесь пожениться?

- Конечно.

- Возьмите меня к себе, а?

- А ты там тоже будешь разговаривать?

- Нет. Там я утрачу эту способность. Да мне это и не к чему. Так как?

- Мы с Гришей будем только счастливы, Тимка?

- Значит, можно расчитывать?

- Обязательно!

Кот разом повеселел, засуетился.

- Так это дело надо бы обмыть, Таня?!

- Потом, Тимка, потом. Сейчас некогда.

- А потом, когда этот мерзкий городишько пойдет ко дну, совсем будет некогда, - резонно возразил кот. - Вон там, как выражается Пантокрин, у шкапчике много чего. Открой.

Пришлось Татьяне налить Тимке сто грамм коньяку. Иначе от него не отделаться.

7. Операция развивается успешно.

Все так закрутилось, так закрутилось, что у Орлова голова шла кругом! В этом убогом городе-призраке ему уже вряд ли удастся выспаться. Но кажется все идет по плану, Нет, все же прав Березин - он действительно удачливый человек. Тьфу! Тьфу! Нашел время хвастаться, да? Григорий сплюнул через плечо и для большей верности постучал по нарам. Нет, все же странно устроен человек. Если бы ещё месяц назад кто-нибудь сказал, что ему придется пережить все это, Орлов посчитал бы это глупой шуткой. А сейчас воюет с нечистыми и чувствует себя распрекрасно. И главное - именно здесь ему довелось повстречать Таню - свою великую и единственную любовь. Удивительно!

Березин страшно нервничал и кругами бегал по бараку. Григорьев же, наоборот, был невозмутим, лежал на нарах, курил и подшучивал на другом.

Орлов посмотрел на часы. Половина второго ночи. Толя и Коля вот-вот должны привести Кулинашенского. Григорий написал тому записку, что должен сделать ему лично важное государственное сообщение, от которого зависит жизнь всего города. Прибежит как миленький. Ведь в перспективе это орден на грудь, премия в карман и, чем черт не шутит, может быть и кресло премьер-министра. Какой же чиновник не мечтает стать премьером и добровольно от всего этого откажется, верно? В принципе, Орлов написал ему правду, все так и есть на самом деле - главного полицейского города ожидает здесь чистая правда и ничего, кроме правды. Но она обернется для Кулинашенского и всей команды Пантокрина откровениями Иоана Богослова. Наверняка.

- Ой, Тимка! - услышал Григорий удивленный и радостный голос Березина. - Ты откуда?!

- Из леса вестимо, - ответил кот. - Здравствуйте, Роман Маркович! А где Гриша?

- Здравствуй, Тимка! Так вон же он сидит, - Березин показал рукой Орлова.

Тимка подошел к Григорию, заорал благим матом:

- Гришуня! Сколько лет, сколько зим! - Запрыгнул к нему на колени и полез обниматься. От него пахнуло дорогим коньяком.

- Привет, Тимка! Ты, я смотрю, уже успел где-то отметится?! Горбатого могила исправит. Это точно.

- Так ведь чуть-чуть, Гриша, самую малость. Ну и нюх у тебя?! Ну сам посуди, как было не отметить удачу?!

- Значит, все получилось?!

- Все хоккей, как говорят французы! - Кот коротко и часто замяукал. Пантокрин спит и видит розовые сны, а интересующие тебя ключи у Тани.

- Как она?! Где она?! Что с ней?!

- Столько вопросов и все сразу. Отвечаю по мере их поступления. Она в полном порядке. Ждет у выхода из этого сколь почтенного, столь и почетного заведения своего жениха, чтобы сочетаться с ним законным браком. С ней ничего сверхестественного не произошло, если не считать, что с некоторых пор помешана на одном очень несерьезном типе Григории Орлове. Но это помешательство только ей на пользу. Еще более цветет и пахнет.

- Ну ты и трепач! - удивился Орлов Тимкиному монологу.

- Есть малость, - согласился тот.

В это время дверь с шумом открылась и в барак буквально влетел Кулинашенский. За спиной у него стояли улыбающиеся Толя и Коля и двое куклявых, Григорию незнакомых, но, вероятно, их друзей. Увидев свет и бодрствующих пациентов начальник полиции закричал по привычке:

- Это что такое?! Это почему свет?!

Но тут же вспомнил, чем закончилось его предыдущее посещение барака, тут же осекся, опасливо огляделся и сказал уже совсем миролюбиво:

- Отдыхайте, отдыхайте, господа психи. - Покрутил головой и, увидев Орлова, подошел, протянул для приветствия руку. - Здравствуйте, Григорий Алпександович!

Он улыбался так, будто только-что выиграл главный приз в своей жизни. "Блажен кто верует! Тепло ему на свете". Воистину так. Но ничего, сейчас ему будет не до улыбок. Это Орлов мог с большой долей вероятности гарантировать Кулинашескому. Честно.

- Здравствуйте, господин министр! - Григорий от души пожал его пухлую руку. Главный полицейский поморщился от боли, но продолжал улыбаться. В мечтах он уже видел на груди главный орден города на красивой красно-черной шелковой ленте.

- Я получил вашу записку.

- Какую ещё записку?! - "удивился" Орлов.

Улыбка моментом приказала долго жить. Лицо главного полицейского стало озадаченным, заметно посерело.

- То-есть как это - какую? Вы мне писали?

- Я?! Вам?! - Глаза Григория выражали столь неподдельное удивление, что у Кулинашенского стал дергаться в нервном тике правый глаз.

- Ну да? Вы - мне?! - прорычал начальник полиции, все более свирепея.

- Видите ли, господин Куливашенский...

- Кулинашенский, - поправил он меня.

- Я и говорю - Куливашенский.

- Какого черта! - рявкнул он.

Лицо побагровело, щеки тряслись от негодования, а глаза так вообще были черт знает что такое, сплошное безобразие, а не глаза. У палача глаза и то, наверное, предпочтительней. На такой ответственной службе, а никакой тебе выдержки.

- А почему вы на меня кричите, господин Кулинашевашенский? - предложил Орлов ему компромисс.

Но и это тому не понравилось. Начальник полиции решил показать свою бескомпромиссность.

- Вы что, издеваетесь?! - прорычал он. Голос уже дрожал и вибрировал, в нем явственно звучали истерические нотки. - Фамилия моя Кулинашенский! Прошу запомнить. Это во-первых. А во-вторых, вы мне писали или не писали?!

Орлов легкомысленно и игриво рассмеялся.

- Ах, Василий Петрович, скажу откровенно - я в весьма затруднительном положении и не знаю, как поступить. Вы такой настойчивый! Мы ведь с вами и виделись-то пару раз. Нет, вы мне конечно симпатичны и все такое прочее. Но я не могу вот так сразу. Нужно привыкнуть к друг другу, верно? - И приблизившись к нему вплотную, Григорий горячо зашептал ему на ухо: - Ах, проказник! Вы дерзкий! Я в восторге от вас! Вы меня умиляете! Может, куда уединимся?

Начальник полиции был готов. Руки-ноги его заходили ходуном, он обессилено опустился на нары и заплакал.

- Я не понимаю, что происходит, - хныкал он. - А ещё говорили, что здесь сидят нормальные люди?! Какие же они нормальные, когда такие ненормальные!

Он стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выудил из одного записку, протянул Орлову.

- Это ваша?

Тот взял записку, стал внимательно её рассматривать, даже посмотрел на просвет.

- Ах, эта? Чего же вы сразу не сказали? А то все намеками, намекаким. Трудный вы человек, Василий Петрович.

- Так это ваша записка?! - взмолился Кулинашенский.

- А что вы так нервничаете, господин министр?! Если так вот по каждому пустяку, то никаких ведь нервов не хватит, верно?

- Умоляю! Скажите! Ваша?! - Взгляд теперь у него был затравленный, обреченный, как у приговоренного к казни.

- Ну, моя. А я что, отказываюсь что ли? У меня и мыслях ничего такого. Зря вы, Василий Петрович, как говорят в вашем департаменте - шьете мне криминал. Зря.

- Слава Богу! - выдохнул вконец обессиливший начальник полиции. - Так что же вы хотели сообщить?

- А вы хорошо сидите, Василий Петрович? Я в том смыле, удобно, прочно?

- Ка... Ка-ка-кажется, - жутко зяикаясь, промямлил начальник полиции. Он не был готов к новому испытанию. Вид у него был жалким, вгляд умоляющим.

- Так кажется, или хорошо?

- Хо-хо-хо, - пытался выговорить Кулинашенский такое знакомое и, в общем-то, простое слово, но все никак не получалось.

- Что хо-хо? Хорошо?

- Да, - кивнул он.

- Что ж, тогда я вынужден вам сообщить, что вы, милостивый государь, арестованы. Да-с. Весьма сожалею, но такова ирония судьбы, Василий Петрович. А она - особа, смею вас заверить, очень даже серьезная.

- Вы шутите? - Главный полицейский стал медленно бледнеть. Его довольно внушительный нос заострился как у покойника.

- Обижаете, господин министр! - сделал Григорий обиженное лицо. Разве ж такими вещами шутят? На этот раз я говорю совершенно серьезно.

Кулинашенский схватился было за кобуру, но его руки были перехвачены стоявшими рядом Толей и Колей. На запястьях щелкнули замки наручников. Он ошалело смотрел на куклявых и не верил своих глазам.

- Ку - кук... Куклявые! Не может этого быть!

- Как видите - может, Василий Петрович. В определенных обстоятельствах даже куклявые становятся людьми. У вас семья есть?

- Да.

- Дети?

- Д-двое. М-мальчик и д-девочка.

- Возраст?

- П-пять и семь, - промямлил совершенно несчастный начальник полиции. Он прекрасно понимал, когда задаются подобные вопросы.

- Да, маленькие ещё совсем, - "печально" вздохнул Григорий. - Жалко!

- Чего? - подобострастно спросил Кулинашенский.

- Детей, говорю, жалко. Они-то тут при чем, верно?

Глаза у начальника стали совсем круглыми, как у кота, и таким разнесчастными, что Орлов невольно ему посочувствовал. Хоть он и порядочный негодяй, но все же человек, живое как-никак существо.

- Н-не п-понимаю! - прошептал в ужасе Кулинашенский. От переживаний главный полицейский, кажется, напрочь потерял голос. - Что это вы т-такое?... И п-потом, п-почему?... Н-на-а что это вы н-намекаете?

- Дети, они же - дети! - рассуждал Орлов, не обращая внимания на Кулинашенского. - Они же невинны. Разве они виноваты, что их отец последний негодяй и мерзавец. Отца же не выбирают, верно? Здесь уж кому как повезет.

- Вы меня убъете?! - жалобно прошептал несчастный начальник полиции.

- Конечно, - бодро ответил Григорий. - Повесим. Впрочем, за все ваши мерзости, вы не заслуживаете быть повешенным. Роман Маркович, - повернулся Орлов к ученому.

- Да, - откликнулся Березин, с добродушной и одобрительной улыбкой следивший за выступлением своего молодого друга.

- Чего там вам обещал этот недостойный и ничтожнеший Пантокрин?

- Выколоть глаза, отрезать язык и отрубить конечности, - с готовностью ответил ученый.

- Замечательно! - "восхитился" Орлов. - Вот какую смерть вы, Василий Петрович, заслуживаете. - Григорий окинул взглядом своих единомышленников, спросил: - Есть желающие привести приговор в исполнение немедленно?

Вверх взметнулся лес рук.

Кулинашенский издал страшный, как бы сказал молодой литератор, "леденящий душу" звук и потерял сознание.

Дремавший на коленях Орлова Тимка, равнодушно произнес:

- Хиляк. А ещё начальник полиции?! Теперь понятно почему у нас преступники разгуливают на свободе, а нормальные, порядочные люди сидят в сумасшедшем доме.

- Ты Тимка, как всегда, прав. Ребята, - обратился Григорий к Толе и Коле, - приведите человека в чувство.

Коля принес кружку воды и вылил её на голову своего главного шефа. Тот пришел в себя и, жалостливо глядя на Орлова, спросил:

- Я могу надеяться сохранить жизнь?

Григорий долго молчал, тянул и тянул паузу, как бы обдумывая его вопрос. Сказал "нерешительно":

- Возможно, но при одном условии.

- Я согласен на любые условия! - с воодушевлением проговорил начальник полиции.

"Похоже, теперь он стал совсем Кулинашенским", - усмехнулся про себя Орлов.

- Вы должны нам помочь, Василий Петрович.

- Рад стараться! Так точно! Все чем могу! - радостно замолотил главный полицеский, вскакивая и щелкая каблуками.

Вероятно, службу в полиции он начинал с младших чинов и ещё не утратил эту способность - щелкать каблуками.

- Значит, на вас можно надеяться?

- Так точно! Не сумлевайтесь, не подведу.

- Боже! Ну и лексикон! - проворчал Тимка. - Что правитель, что этот вот. Где их только набрали? И эти чмо вершат судьбами людей?! Нет, я отказываюсь что-либо понимать в этой жизни.

- Замолкни, философ! - прикрикнул на него Григорий. - Ты мне всю обедню испортишь.

- Молчу, Гриша, молчу.

Кулинашенский неприязненно покосился на кота, сказал очень искренне и очень доверительно:

- Мне, Григорий Александрович, самому не нравились здешние порядки. Честное слово! Но, что я мог, маленький человек, поделать. Потому, я сам, по зову, можно сказать, души. Да. От чистого сердца готов вам помочь в благородном деле и все такое прочее. Верьте мне, не подведу. Что я должен делать?

"А может быть он и правда искренне все это говорит? Все может быть. В жизни и не то бывает", - подумал Орлов.

- Во-первых, вы должны вывести нас отсюда.

- Готов. - Начальник сразу стал деловым, подтянутым, сосредоточенным.

- Ребята, заберите у него пистолет и снимите наручники, - сказал Григорий Толе и Коле. - И, на всякий случай, держите его на мушке.

- Хорошо, Гриша, - ответил Толя.

Парни быстро выполнили указание Орлова. Теперь предстояло подумать о составе ударной группы захвата. Григорий внимательно оглядел своих единомышленников, ждущих указаний своего предводителя. Настроение у всех было приподнятым. Кого же включить в группу? Кукляйвых, Григорьева... Кого же еще? Может быть "Лошать Прживальского"? Точно. С его-то дурной силушкой он может очень даже пригодится. Этот тридцатипятилетний великан работал раньше силачем в цирке, потешал почтенную публику тем, что гнул на крутой шее ломы, жонглировал двухпудовыми гирями, поднимал грузовик за передок, таскал на загривке по арене к всеобщему восторгу тяжеленных куклявых красавиц. Словом, пользовался успехом. Но по пьянке сболтнул что-то лишнее о правителе и моментально оказался здесь. Какой-то юморист дал ему кличку "Лошать Пржевальского". В шутку конечно дал. Но кличка эта на удивление прижилась. Все его теперь иначе и не называли. Разумеется за глаза. В глаза кто ж рискнет, верно? А вообще то его зовут Васей Теркиным. Кроме шуток. Он полный тезка популярнейшего литературного героя. Орлов включил его в группу. Березина брать не хотел. Но тот так разнервничался, так раскипятился, что пришлось взять.

В сопровождении Кулинашенского они без всяких хлопот покинули сумасшедший дом. Орлов очень надеялся, что навсегда. Хотя, всякое бывает. Жизнь непредсказуема. В народе говорят: "От тюрьмы да от сумы не зарекайся". Тем более от этого, столь "почтенного" заведения. Верно?

8. Последнее препятствие.

Не успели они отойти и пятидесяти метров от ворот сумасшедшего дома, как из кустов выскочила Танюша и бросилась Орлову на шею. И в голос запричитала, да так громко, что в городе залаяли собаки.

- Гришенька! Любимый! Родной! Живой! Господи, как я рада! Как счастлива! А похудел-то! Глаза вон ввалились. Ты меня любишь, Гришенька?! Она осыпала его лицо поцелуями.

- Да. Танюша!

- Скучал ли обо мне?

- Да, Татюша!

- А как я скучала по тебе трудно даже высказать. Правда. Думала - умру от тоски. Ты меня любишь, Гришенька?

- Да, Танюша!

- А я тебя как люблю, Гришенька! Просто умереть можно! Вот - как люблю!

Григорий обнимал и целовал эту удивительную неземной красоты девушку и чувствовал себя счастливым до неприличия и глупым до самоунижения. А все смотрели на них и улыбались. По-хорошему так улыбались. А если и завидовали, то по-доброму, светлой завистью.

- Господа! А вам не кажется, что они пошли на второй круг? - сказал ехидный Тимка.

- Тсс. Замолчи, негодник! - сказал ему Березин.

Но Тимка был, как всегда, прав, напомнив, что впереди их ждут великие дела. Поэтому личное счастье придется на время отложить. Орлов забрал у Тани ключи и сказал, чтобы дожидалась у памятника несимпатичного правителя Пантокрина. Но она наотрез отказалась, заявив. что теперь она с ним ни за что не расстанеться, даже на минуту. Как Григорий уже успел понять, спорить с ней было бесполезно. Пришлось брать её с собой.

Открыть двери входа, ведущего внутрь понтонов, оказалось делом техники. Куклявые стражники при виде Кулинашенского превратились в восковые фигуры. Но внизу группу захвата ждал неприятный сюрприз.

В небольшой квадратной комнате за грубо сколоченным столом сидели трое леших и играли в карты, как Орлов понял, в "очко". Были они зеленые, замшелые и до того страшные и противные, до того мерзкие и гнусные, что ни только разговаривать, но и смотреть на них было жутко и до тошноты неприятно. Оторвавшись от игры, они недобро глянули на вошедших. Вид Кулинашенского им ничего не говорил. По-всему, они его даже не знали и подчинялись, вероятно, лишь Пантокрину. И это было скверно. Обойти их не было никакой возможности, а иначе не попадешь в понтоны. Эти три "чучела" были страшнее и опаснее станкового пулемета. Захотят они, чтобы Орлов с товарищами, к примеру, плясали. И никуда не денешься - будешь плясать хоть до конца дней своих. Захотят, чтобы на загривках друг друга возили. И будешь возить. Короче, дело было совсем дрянь. Ситуация безрадостная во всех отношениях. О такой говорят - нарочно не придумаешь.

- Вы кто такие? - грозно проговорил самый большой из леших и самый неприятный. Он у них был старшим.

Орлов мысленно перекрестился и выступил вперед.

- Комиссия Госпожнадзора, - проговорил он строго официально. - Хотим посмотреть, в каком состоянии у вас оборудование и средства пожаротушения.

- Каво? - тупо уставился на него старший. Интеллект в его взгляде не просматривался, а лишь угадывался. - А разрешение Правителя у вас есть?

- Нет. Но у нас есть представитель его администрации - начальник полиции города Кулинашенский. - Григорий указал на главного полицейского.

Но это не произвело на леших никакого впечатления.

- А нам без разницы. Должна быть гумага от Самого, с подписью и печатью. А без гумаги мы вас не могем пропустить. Это нарушение инструкции. Вот.

Орлов решил зайти с другого конца.

- А в карты во время дежурства вы, мать вашу, по инструкции играете?! - закричал он, что было мочи.

От его крика лешие немного подрастерялись.

- Дык, чё ж ещё делать-то здеся? - проговорил старший несколько подрастерявшись.

- Охранять важный государственный объект - вот что делать! Совсем, понимаете ли, разленились!

- Дык, мы и охраням.

- А мозет быть ви нам и кусать во влемя дезульства заплетите?! ехидно спросил самый маленький и от того, наверное, самый симпатичный леший. Из тридцати трех букв словаря он, похоже, не выговаривал половину.

- Разговорчики, туды вашу растуды! Оборзели! Не положено по инструкции играть в карты - значит, не положено! Ясно?

- Ну чё ты расшумелся, начальник, - сказал старший, оправдываясь. И это было хорошим признаком. Инициатива постепенно переходила к Орлову. Здесь же от скуки офонареть можно.

Производство в "начальники" очень понравилось Григорию. Необходимо было развить успех и немного сбавить обороты. Он важно продефилировал к столу, взял карты и тут же обнаружил, что они крапленые. Это можно было использовать. Поинтересовался:

- Во что играете, ребята?

- В двасать одно, - пропищал маленький леший.

- На интерес?

- Какой там интилес, сто ви. Ми денег с плослого года в глаза не видили. На силбани.

- А почему вам денег не платят? Нечистая сила ведь в фаворе у правителя.

- Это там - наверху. А пло нас, похозе, совсем забили. - Маленький печально рассмеялся.

- А кто у вас в карты выигрывает?

- Вот этот вот, - маленький указал пальцем на среднего лешего. - Узе лоб от его силбанов ласкаливается.

У среднего лешего были такие огромные, затянутые то ли болотной ряской, то ли мхом, уши, что ими можно было спокойно отмахиваться от гнуса. Хозяином крапленой колоды был несомненно он.

- А хотите, рябята, я вам фокус покажу? - предложил Орлов.

- Хотим! - в один голос воскликнули старший и маленький лешие. В кои веки в их скучной и однообразной жизни появилось настоящее развлечение. Ушастый же леший насторожился.

Григорий собрал карты в колоду, тщательно перетасовал.

- Сейчас я каждому из вас раздам по три карты и отгадаю какие у вас карты и сколько вы набрали очков.

- Не может быть! - не поверил старший.

- Ви пламо факил какой-то, - возбужденно захихикал маленький, потирая ручками.

Ушастик лишь кисло улыбнулся. Похоже он понял, что Орлов его раскрыл.

Григорий раздал карты. Долго "гипнтизировал" взглядом старшего лешего и его карты, затем "ушел в себя" и после некоторого раздумья выдал:

- У тебя, приятель, валет, король и десятка. Шестнадцать очков. Так?

- Точно! - восхищенно заорал старший. - Ну надо же! Как же это ты делаешь?!

Настала очередь маленького.

- Дама, шестерка, восьмерка. У тебя, маленький, семнадцать очков. Поздравляю!

- Ви, насальник, плям, сисе фсякого факила! - едва не захлебнулся от восторга собственными слюнями леший.

- А тебе, приятель, повезло, - сказал Орлов ушастику. - У тебя два туза.

- Ему, падлюке, всегда везет, - мрачно сказал старший.

Члены группы захвата уже обступили их со всех сторон и с интересом следили за развитем событий. Тимка неожиданно вскочил на стол, распушил свой роскошный хвост и сказал важно старшему:

- Но это же естественно. Так и должно быть.

- О, коты уже заговорили! - удивился леший. Но тут же вспомнил о полученной только-что информации, спросил с обидой в голосе: - Это почему же - естественно? Он чё, умнее здеся всех чё ли?

- Он не умнее. Он хитрее. - Тимка потянулся, вздохнул. - Охо-хо! Учит их жизнь, учит, а им все что об стенку горох.

- Это как это - хитрее?

Кот повернулся к Орлову.

- Гриша, сам скажешь, или мне разрешишь?

- Говори.

- Карты-то крапленые, господа лешие. - Тимка коротко и часто замяукал. - Не зря трещали ваши крутые лбы!

- Не может быть! - воскликнул старший.

Он схватил карты и стал их щупать и просматривать на просвет. Маленький последовал его примеру. Очень скоро оба обнаружили аферу.

- Ах ты, сука! - взревел старший.

Оба лешего набросились на ушастика и принялись его волтузить. Но очень скоро уморились. Безделье сказалось на их физической подготовке. Ушастик забился в угол и жалобно скулил, не помышляя о сопротивлении.

- Ну ты, молоток, начальник! - восхищенно проговорил старший леший, любовно глядя Орлова. - Как ты его! Здорово! Как это тебе удалось?!

Григорий снисходительно усмехнулся.

- Все было не так сложно. Это среди леших он, может быть, один такой. А среди нас, людей, таких много.

- Засланис! - пропищал маленький, злобно оглядываясь на ушастика. - А я визу ему плям все везет и везет, он нас селкает и селкает. Но дазе и не подумал нисего такого. А ты, насальник, его сходу ласкалол. Молодес! Ухаль! Люблю таких.

После разоблачения их приятеля Орлов для старшего и маленького леших стал прямо, как отец родной. По глазам видел, что они готовы последнюю рубашку с себя отдать.

- Отчего же вам денег не платят? - спросил Григорий.

- А кто их, знает, - недовольно ответил старший. - Говорят, что в банке какой-то нет. Можа и врут. Дают маненько жратвой. А денег, говорят, нет. А без них кака же жисть, правильно? Раньше, бывало, пошлешь куклявых. Они водяры наберут, куклявок приволокут. Жисть была! А щас никакой тебе жисти! Эх, чё спрашивать-то!

- Вы давно интересовались насчет денег?

- Давно. Были бы, так соопчили.

- Ну да - сообщили?! Забыли про вас, ребята. Я вчера сам видел, как кассир деньги получил. Точно. Говорят, что и всю задолженность вам вернут.

- Правда что ли?! - встрепенулся старший.

- Обижаешь, приятель! Кассир сейчас уж, наверное, их выдает.

Старший и маленький заволновались, засуетились.

- Слушай, начальник, - не выдержал старший, - ты не поторчишь здесь покудова мы деньги получим, а?!

- Конечно, что за вопрос, - "великодушно" ответил Орлов. - А мы пока ваш инвентарь проверим.

- Каво? А! Ну да, конечно! - обрадовался старший. Он и думать забыл о какой-то там инструкции.

Леших в одно мгновение будто ветром сдуло. Ушастик же продолжал жаться в углу, опасливо на них посматривая.

- А ты что не бежишь вслед за ними?

- А можно? - с надеждой в голосе спросил он.

- Конечно. Беги, пока не передумали, - разрешил Орлов.

Леший бросился следом за приятелями, только пятки засверкали.

Порядок! Путь в понтоны был открыт.

9. Вселенский переполох.

Премьер-министру Грязнову-Водкину снился чудный сон, будто он со своей первой женой Настенькой отдыхал на Черном море. Небо было голубым-голубым, а море - синими-синим, а солнце - ярким, ласковым. И чайки над волной. Благодать!

Кстати, к слову сказать, когда по молодости лет Петр Антонович работал в Остальном мире буровым мастером, они с Настей каждое лето отдыхали на юге. Его имя уже тогда знала вся Россия, поэтому проблем с деньгами у них не было. Могли они себе тогда позволить. Очень даже могли. И люкс в гостинице могли. И ресторан могли. А уж фруктов и все такое - ешь, не хочу. Было дело. А, что говорить, только душу растраивать! А потом он получил задание отправляться в город, осваивать новое месторождение. Сейсмологи утверждали, что под великим болотом скрываются несметные запасы нефти. Настолько они в это уверовали, что смогли убедить тогдашнее правительство в стопроцентном успехе. Вот почему и начали тогда со строительства города. Был даже образован новый трест "Болотнефть", а Грязнова-Водкина назначили его руководителем. Словом, как все началось через эту самую, так и продолжилось через неё же. Когда он прибыл на место, то город уже стоял, а вернее, плавал на понтонах, как огромный безобразный кит. Ну. Приступили к работам. Пробурили одну скажину - пусто. Пробурили вторую - дубль-пусто. Пробурили третью - тот же результат. А ведь каждое бурение, это вам, извините-подвиньтесь, не просто так, вроде как чихнул - и все тут, в копеечку влетало. Этак и "прочихаться" можно, верно? Словом, хотели как лучше, а получилось - как всегда. Когда пятая скважина не дала нефти, на месторождении поставили жирный крест, а трест расформировали. И остался Петр Антонович ни у дел. Куда бедному крестьянину податься? К тому времени в России уже набрала силу перестройка, так её перетак, в бога, в душу, в мать! Все везде разваливалось, трещало, рушилось. Нет, Грязнова-Водкина с его-то квалификацией взяли бы с руками и ногами буровым мастером на любое из уже разведанных месторождений. Но тут Пантокрин, воспользовавшись моментом, объявил суверенитет города, назначил себя верховным правителем, а ему предложил возглавить правительство. Он, дурак, и польстился на высокую должность. Он думает, что без нечистой силы тут никак не обошлось. Точно. Бес попутал. А потом скважины вдруг стали давать болотный газ. Обзавелся он тремя женами, огромной квартирой, "мерседессом", охраной, прислугой из куклявых. Словом, все, как у людей. А что толку? По ночам все равно Настенька снится. Эта шалава, так-перетак, спуталась с каким-то капитаном дальнего плавания ещё до приезда Петра Антоновича в город и бросила его. Вот такие вот дела, в бога, в душу, в мать!

Так о чем это мы говорили? Ах, да...

Снился, значит, премьеру сон, будто они с Настенькой, бл...ю этой, отдыхали на Черном море. И будто бы оба ещё молодые, сильные, красивые. Опять же погода и все такое. Хорошо! Катались на лодке. Он, значит, на веслах, а она на корме - такая симпампулька, - заглядение просто! И, вдруг, лодку стало раскачивать. Что за черт! На небе ни облачка, на море штиль, а её швыряет, как при девятибалльном шторме. Не иначе водяной какой колобродит. А потом так тряхонуло, что она бортом зачерпнула воду, а они с Настей оказались в воде.

Тут-то премьер и проснулся. И сразу почувствовал неладное. Город трясет так, что посуда в шкафу позванивает. Землетрясение? Какое ещё к шутам на болоте землетрясение. И тут Петр Антонович едва не закричал от страшной догадки. Понтоны, так-перетак! Кто-то добрался до понтонов и открыл люки. Не иначе опять "шпион" этот чертов! Затеяли комедию с парнем себе на беду. Все Пантокрин, сучара этот старый, жить спокойно не хочет, все катаклизмы ему подавай, не навоевался ещё пень трухлявый!

Грязнов-Водкин вскочил с постели, накинул халат и шасть к окну. А там все куда-то бегут, кричат, скарб свой на загривках тащат. Словом, конец света, - спасайся кто может! Оделся премьер по-быстрому, жен разбудил. Они, самки ненасытные, как всегда, с телохранителями его спали.

- Одевайтесь, так-перетак! Барахло собирайте. Готовьтесь к эвакуации.

- Ах, ах! В чем дело, Петр Антонович! - затрендели шалавы.

- Тонем, в бога, в душу, в мать! - заорал премьер-министр, а сам прямиком побежал к Пантокрину. Пусть связывается там с кем надо. Одна надежда на нечистую силу, только она сейчас может помочь.

Правителя он нашел беспробудно спящим на диване в своем кабинете. Все суперагентшу, стерву эту красивую, сторожит старый дуралей. Угораздило его так втюриться на старости лет. Тронул он его за плечо. Прокричал:

- Пантокрин, проснись. Беда!

Ноль внимания, фунт презрения. Спит так, что щеки его дряблые раздуваются. И такая злость зверинная на этого козла, виновного во всех злоключениях, в груди Грязнова-Водкина заклокотала, что потерял он к правителю последнее почтение, схватил за грудки, приподнял да так тряхнул, что сон с того, будто ветром сдуло. Открыл свои осоловелые зенки, лупит ими - ничего понять не может.

- А?!... Что?!... Ты почему это?! Почему позволяешь?! - наконец окончательно проснулся Пантокрин, впомнив, что он не просто, с кем можно вот так, а Наисветлейший.

- Да пошел ты! - премьер с сожалением отпустил правителя. - Тонем мы. Понял, старый дурак?!

- Как это?! - Маленькие черные глазки Пантокрина округлились от страха. - Ты чего этого?... Чего мелешь-то что попало?! Шутишь, что ли? спросил с надеждой.

- Какие могут быть шутки! - возмутился Грязнов-Водкин. - Выгляни в окно - убедишься.

В это время в кабинет ворвался отец Валаам в рассупониной рясе, волосы всклокочены, глаза щальные. Заорал своим мощным басом, да так, что от его мощи едва стекла на окнах не полопались:

- Спаси, Великий! Вся надежда на тебя. Гибнем! На корню гибнем! Свят! Свят! Свят! - Валаам принялся истово креститься.

И Пантокрин окончательно понял, что никто с ним шутить не собирается, но никак не мог взять в толк - что же случилось? Панический страх парализовал не только тело, но и разум.

- Как же это?!... Что же это?!... Почему?! - лепетал он помертвевшими губами. В сознании возникали картины одна страшнее другой. "Танечка!" вспомнил вдруг. Вскочил и меленькими шажками побежал к комнате отдыха. Открыл дверь, но кроме начальника охраны, дрыхнувшего в кресле, никого там не увидел.

"А где же девочка?! Куда ж это она?! Делась куда?!" - подумал правитель и едва не рассплакался от своей беспомощности что-либо исправить. И ему стало совершенно безразлично, что станет с ним, городом и всем прочем. Главное - его покинула Танечка. А без неё жизнь для Пантокрина потеряла всякий смысл. Он подскочил к генералу и так звезданул того кулаком в лоб, что тот вскочил и, ничего не соображая спросонок, дурнинушкой заревел:

- Стража! Ко мне! Наших бьют!

Но никто не откликнулся на его призыв. Стражники уже давно покинули резиденцию правителя.

- Ты почему орать, дурак?! Где девочка, дурак?! Ты почему спать, дурак?! Я тебя расстреляю, сукин сын! - затопал правитель ногами и, не сдержавшись, вновь наладил начальника охраны кулаком, теперь в живот. - Где Танечка, дурак?!

Генерал охнул, побелел лицом, понимая, что его карьере пришел конец, и, вытягиваясь во фрунт, растеряно проговорил:

- Так ушла.

- Куда ушла?! А ты для чего тут, дурак?! Почему позволил?!

- Так на танцы, Ваша Гениальность. Кот сказал, что вы разрешили.

- Какой кот сказал?! Ты чего мелешь, сукин сын?! Белены что ли объелся? - Правитель ударил начальника охраны коленом в пах.

Тот взвыл от боли, согнулся в три погибели, захныкал:

- Пошто деретесь, Наисветлейший! Я как на духу, чистую правду. Кот сказал, что вы девушку на танцы отпустили. А мне приказал спать.

- Какие ещё танцы среди ночи, дурак?!

- А я почем знаю. Так кот сказал.

И тут в вялом мозгу правителя возникла смутная, полустершаяся гипнозом картина - здоровущий сибирский котина, которого Березин принес Танечке, смотрит на него разбойничьми глазами и требует какие-то ключи. Ключи? Какие ещё ключи?! Бог ты мой! Он добровольно отдал этому мезавцу коту ключи от входа в понтоны. Березин, кот, Танечка. Это заговор! Заговор!! Его, Пантокрина, провели, как какого-нибудь мальчишку. Вот что эта самая треклятая любовь с людьми делает. Теперь все, все погибло!

Страх отнял у правителя последние силы, парализовал волю. Он ссутулился и старческой шаркающей походкой вернулся в кабинет, увидел там премьера и отца Валаама, вяло подумал:

"А эти зачем тут?... Ах, да. Они ж за помощью ко мне, дураки. Сами ничего, ни того... Сволочи."

Он доплелся до дивана, сел и заплакал. Сидел этакий жалкий, вконец изношенный старикашка и захлебывался собственными слезами и соплями. Грязнов-Водкин смотрел на правителя с нескрываемым презрением. Злорадно подумал:

"Отпрыгался, старый козел, в бога, в душу, в мать! Эка тебя, обмылок, скрутило! Поделом тебе. Поделом! Сколько же ты, паучина, кровушки людской выпил. А теперь, тьфу на тебя, слизняк, смотреть противно!"

Однако, понимая, что именно от этого хлюпающего ничтожества сейчас зависит и его судьба, премьер подошел к стоящему в углу столику, налил из граненого графина полный стакан "Косорыловки", протянул его Пантокрину.

- На, выпей вот,

- А? Это зачем еще? Не-не, не буду, - запротестовал тот, отводя руку премьера.

- Пей, в бога, в душу, в мать! - заорал Грязнов-Водкин.

- Ты что это, Петя?! - растерянно и удивленно проговорил правитель, но стакан взял. - Пошто кричишь? Я тебя, можно сказать, из грязи, а ты... Нехорошо!

- Пей! - прорычал премьер-министр и так нехорошо посмотрел на правителя, что тот тут же сделал несколько глотков из стакана. Но сегодня все было наперекосяк. Даже привычный напиток не шел, попал не в то горло. Пантокрин закашлялся. Но самогон привел его в чувство и он понял, что надо спасать положение.

В это время в кабинет ворвались председатель общества сексуальных меньшинств Моисеев-Касаткина, генеральный прокурор Василий Хитрый, председатель Верховного суда Баглай Вяткин и недавно назначенная директором телестудии Клара Иосифовна Тятькина. Моисеев-Касаткина бухнулся на колени, отвесил правителю низкий поклон и, как худая баба, с надрывом и завываниями заголосил:

- Спаси, Наисветлейший! Одна надежда на вас, Ваша Гениальность! Не выпускает он нас! Никак не выпускает.

- Кто не выпускает? - не понял Пантокрин.

- Город-сука, я извиняюсь, не выпускает! Он.

- Как это?

- Сковывает тело и все тут. Обратно - пожалуйста, а туда, на волю, ни в какую!

- На какую ещё волю?! - насупился Пантокрин, вспомнив, что он все ещё здесь правитель.

- Ох, извините, Ваша Генмальность! - испугался главный гомосек. Оговорился малость. Спасите! Попросите нечистую силу, чтобы не хулиганила.

- И правильно делает, - вмешался в разговор Грязнов-Водкин. - Пусти козла в огород. Ты, каналья, всех нормальных пацанов совратишь. Нечего тебе там делать.

- Но он и нас не пускает! Ах, ах, ах! - захлебнулась избытком чувств эмоциональная Тятькина, а её безразмерная грудь заколыхалась будто свиной студень.

- А тебе что там делать со своим "Пятым колесом". Ты кроме как искажать факты и пудрить людям мозги ничего другого не умеешь, саркастически рассмеялся премьер.

- Ах, ах, ах! Как вы ко мне несправедливы, Петр Антонович! Это все потому, что я однажды ответила отказом на ваши притязания. Вы мне мстите!

- Да кому ты нужна, каракатица! - презрительно фыркнул Грязнов-Водкин.

- Ах! - выдохнула Тятькина и лишилась чувств.

- Ты, понимаете ли, Петя, того... Прекрати это, - сказал Пантокрин укоризненно.

- Понимаете ли, не понимаете ли, - проворчал премьер. - Ты лучше сделай то, что они говорят.

- Он что, всех не выпускает? - обратился правитель к Василию Хитрому, как наиболее здравомыслящему.

- Нет, только членов правительства и администрации, Наисветлейший, ответил прокурор.

- Что же делать? - беспомощно спросил Пантокрин.

- Вызывай старшего беса, - ответил Грязнов-Водкин. - Его обязали тебе помогать. Вот пусть и помогает.

- Ты думаешь? - с надеждой спросил правитель.

- Уверен, - кивнул премьер. - Вызывай.

- Хорошо, - согласился Пантокрин и робко позвал: - Кеша!

- Чего тебе надобно, старче? - отозвался бес. Он уже давно сидел в кресле в дальнем углу кабинета и равнодушно наблюдал за происходящим.

- Так не выпускает город людей, Кеша.

- Не людей, а только вас, козлов. И правильно делает. Вы нам и там сгодитесь. Скоро все вы станете мелкими бесами и снова начнете пакостить людям, но уже тайно, исподтишка.

- Ну зачем же ты так, - укоризненно проговорил Пантокрин. - Мы ведь с тобой друзья, Кеша. Пособи. Останови затопление города.

- В гробу бы я видел таких друзей, - проворчал старший бес. - Меня на это никто не уполномачивал.

- Как же так?! - беспомощно развел руками правитель. - Ведь тебя ж обязали мне помогать.

- Прежние указания отменены. Теперь я тебе, старый хрен, ничем не обязан.

- Кем?! Кем отменены?! - Дряблые щеки правителя затряслись от страха.

- Барханом.

И Пантокрин интуитивно почувствовал, что это конец, конец всему. Старший демон всегда его недолюбливал, а теперь лишь позларадствует. Что же делать, что делать?!

- Ну, Кеша, родной! - стал униженно просить он беса. - Не в службу, а в дружбу - помоги! Я отблагодарю. Честное слово, отблагодарю!

- Ну, надо же! - издевательски рассмеялся старший бес. - О чести, старый дурак, заговорил. О ней надо с молодости помнить, а не тогда, когда тебя прищучило.

- Помоги, Кеша! - Пантокрин упал перед бесом на колени. - Я знаю, - ты можешь.

- Не было мне на этот счет никаких указаний. А без указаний я не могу. У нас с этим строго.

- А кто может, Кеша?

Старший бес подумал, почесал затылок, ответил:

- Пожалуй, лишь Бархан. Только он.

- Неужто больше никто? - растеряно проговорил правитель. Очень не хотелось ему обращаться к этому насмешнику демону, так как заранее знал, что кроме издевательств ничего доброго от него не услышит.

Но беса уже и след простыл. Того тоже не очень-то грело встречаться здесь с высокомерным демоном. Лучше держаться от начальства подальше - так спокойнее.

Пантокрин, кряхтя, с трудом поднялся с колен. Стыдоба какая! Как это он так оплошал? На колени как? Жить совсем расхотелось. Спину ломило. Суставы хрустели и щелкали. Ноги едва держали, дрожа мелко и противно. Вот так бы лег на диван, закрыл глаза и поминай как звали. Без Танечки теперь ничего неохота. Пропади все пропадом!

- Вызывай Бархана, - потребовал Грязнов-Водкин, подступая к правителю.

- Не, не хочу, - захныкал тот. Лег на диван. - Я уж лучше здесь... Я помирать буду. Идите все, не мешайте.

- Я те помру, каналья, в бога, в душу, в мать! - взревел премьер, вновь сграбастал Пантокрина за грудки, поднял с дивана. - Ты сначала прекрати это безобразие, а уж потом подыхай, хрен с тобой.

- Ах, ах, ах! - пришла в себя и закудахтала Тятькина. - Вы, Ваша Гениальность, самый умный, самый необыкновенный! Вы герой! Только вы один в состоянии нам помочь. Умоляю - спасите нас!

Удивительное дело, не грубость премьер-министра, а именно слова директора телестудии привели Пантокрина в чувство, приободрили. Он так привык к таким словам и так сейчас в них нуждался.

- В таком случае, всем выйти, - приосанившись, правитель величественным жестом указал на дверь. - Я буду вызывать старшего демона Бархана.

Когда все вышли, он стал быстро-быстро шептать заклинание вызова Бархана. Ждать пришлось довольно долго. Вдруг, с улицы раздался пронзительный свист, будто летел артиллерийский снаряд либо мина. Окно разлетелось вдребезги и в кабинет ворвался статс-секретарь. Приземлившись точно в центр кабинета, он завопил, как оглашенный:

- Беда! Беда! Караул! Спасайся, кто может! Достукался, старый маразматик! Довоевался, мать твою! Доигрался в шпионов, плесень ты болотная! А знаешь ли ты, сморчок, что город твой тонет? Я пока по улицам бежал туфли замочил. - Демон указал на свои лаковые туфли, из которых били мощные фонтаны болотной жижи, заливая роскошный персидский ковер.

- Здравствуйте, Бархан! Вечно вы со своими шутками, - подхалимски осклабился Пантокрин.

- Не сметь со мной разговаривать таким тоном! - ещё более рассвирипел Бархан. - Перед тобой, гаденыш, чрезвычайный полномочный представитель ада, а не какой-нибудь шишли-мышли на фиг вышли. Понятно, змей ты подколодный?!

- Но я ничего такого. Извините! - вконец растерялся правитель, не зная, как ему себя вести с демоном.

- Молчать, огрызок!! - затопал ногами демон. Ему доставляло огромное удовольствие издеваться над Пантокрином. - Ишь разговорился, "Цицерон", слова не дает сказать. Зачем вызывал, негодяй? Опять Таньку свою потерял? Забудь её, душегуб. Не для тебя девка. Она Грише Орлову предназначена.

- Помоги, Бархан! Спаси город, - униженно попросил Пантокрин.

Статс-секретарь с ответом не спешил. Сел в кресло, достал сигару, раскурил и, с удовольствием затянувшись, сказал:

- Если бы я даже мог, то не стал бы этого делать, Иуда ты Искариот. Потому, как надоел ты мне и твой гнусный городишко хуже горькой редьки. Но, к счастью, я этого не могу, не в моей это компетенции.

- Но почему?! - чуть не плача, проговорил правитель. - Вы ведь старший демон, вы все можете.

- Дурак ты, Пантокрин, и не лечишься. У Орлова слишком прочная связь с Космосом, порушить которую даже сам сатана не в состоянии.

- У этого парня? Шутите?! - усомнился правитель.

- Поверь мне на слово, огрызок. За ним стоят такие силы, что одного их желания достаточно, чтобы от нас с тобой лишь мокрое место осталось.

- Но почему?! Чем это он заслужил подобного покровительства?

- А тем, параноик, что парень знает о жизни такое, чего нам с тобой никогда не узнать. Потому, ему покровительствует сам Создатель, а нам с тобой - всего навсего сатана. И вообще, притомил ты меня, Пантокрин. Век бы тебя не видеть. Я очень рад, что все так случилось. До встречи, злодей! Лелею надежду, что ты попадешь ко мне на пятый уровень. Вот там я тебе и покажу, где раки зимуют. Впрочем, за все свои мерзости, ты достоен большего - минимум, третьего уровня.

И демон исчез. А Пантокрин окончательно понял, что это конец. Больше ему уже никто не в состоянии помочь.

10. Конец города-призрака.

Свобода! Нет, что ни говорите, а в этом слове есть какая-то особая прелесть, можно даже сказать - магическая, завораживающая сила. И что с того, что свободы, в прямом смысле этого слова, никогда не было и быть не должно, что слово это чаще использовалось подлецами в борьбе за место под солнец, нежели - романтиками. Что с того. Уж больно красивое слово! Оно поднимало людей на баррикады. Оно заставляло их идти прямиком в пасть дракона. Вот такое это слово, такая могучая сила заключена в нем.

Григорий с Таней ступили наконец-то на твердую землю, которая если и плавала, то вместе с этой симпатичной и такой родной планетой в нескончаемом и мудром Космосе. Но к такому положению вещей, к такому путешествию люди уже давно привыкли. Орлов оглянулся. Город постепенно погружался в болото. С него с радостными улыбками на лицах бежали люди. Много людей. Сотни, а может и тысячи, таща за собой нехитрый скарб. А хлюндявые... Простите великодушно. Рабочие так вообще шли налегке. Как некогда говорил классик марксизма - им нечего было терять. Среди них Орлов увидел рослого Астахова. Тот издали помахал ему рукой, что-то прокричал. Но Григорий не расслышал и, сцепив руки, поднял над головой, приветствуя Астахова.

Березин опустился на колени и поцеловал землю.

- Здравствуй, Матушка! Кормилица ты наша! Заждалась, голубушка, сынов своих! - говорил он ей ласково. По лицу его струились обильные счастливые слезы. Но он не замечал их.

На востоке медленно карабкалось на небосклон вялое ото сна, ещё дремотное солнце. Зачинался новый день. Это будет самый замечательный день в жизни Григория с Таней и их многочисленных друзей.

И здесь Орлов увидел стоящего неподалеку вихрастого подростка лет двенадцати. Он с удивлением смотрел на невесть откуда взявшиеся толпы людей. Он, вероятно, и о городе-то слыхом не слыхивал. Григорий с Таней подошли.

- Привет, приятель! - поздоровался Орлов.

- Здравствуйте! А откуда их столько? - спросил он, кивая на беженцев. На симпатичном широкоскулом лице его было написано любопытство.

- Долго, парень, рассказывать. А ты куда это такую рань собрался?

- На рыбалку.

- На рыбалку? А где же удочка?

- Здесь, - он потряс большой матерчатой сумкой. - А удилище я на берегу срежу.

- Ясно. Тебя как звать-то?

- Григорием, - солидно ответил парнишка.

- Правда что ли?! - удивился Орлов.

- Ну.

- И меня Григорием. Первый раз тезку встречаю. А фамилия твоя случайно не Орлов?

- Не-а. Соколов.

- Тоже неплохо. А как нам, Гриша, добраться до маршрутного автобуса?

- Здесь автобусы не ходят. Только электрички.

- Постой-постой, а ты ничего не путаешь? Не должно здесь быть никаких электричек.

- Ну как же нет, когда есть! - возмутился парнишка недоверию Григория. - Вот по этой дороге, - он указал рукой, - через полкилометра будет станция. Сколько сейчас времени?

Орлов посмотрел на часы.

- Половина седьмого.

- Ровно через час будет электричка.

- Спасибо тебе. Ну, будь здоров, Григорий Соколов! Удачи тебе на рыбалке!

- Спасибо. До свидания!

Парнишка повернулся и споро зашагал своей дорогой.

Григорий недоуменно пожал плечами. Электричка? Гм. Похоже, город этот, как блуждающий форвард, появляется то в одном , то в другом месте. Может быть они сейчас вообще где-нибудь в Подмосковье? Ничего, Орлов очень надеялся, за время его пребывание в городе-призраке Россия ещё не распалась окончательно. А если так, то они с Таней доберутся и до дома.

В толпе Григорий заметил Кулинашенского. Он обнимал стройную смуглую и красивую женщину за плечи. Рядом стояли их дети - девочка и мальчик. Вероятно почувствовав на себе взгляд Орлова, бывший шеф полиции повернул голову, разулыбался, подошел.

- Со свободой вас, Григорий Александрович!

- Спасибо. А вас вроде поздравлять не с чем. Вы больше потеряли, чем приобрели.

- Зря вы так, Григорий Александрович! - обиделся Кулинашенский - Мы с женой очень даже рады, что все так кончилось. Очень! Я всю жизнь мечтал кроликов разводить. Вот и предоставилась такая возможнеость.

- А где же Пантокрин и вся его команда?

- Их город не отпустил.

- Как так - не отпустил?

- Очень просто. Они побежали было, а он не отпустил, сковал их тела и баста.

- Так, вероятно, и должно было случиться. Нечистой силе нужны лакеи. Все справедливо.

- Да, - согласился Кулинашенский. - Меня бы ждала та же участь, если бы я не помог вам. Это меня и спасло.

- Григорий Александрович!!! - услышал, вдруг, Орлов за спиной могучий рев.

Обернулся. На него на всех порах как два тяжелогрузных локомотива летели Толя и Коля. Их лица ещё можно попробовать "вырубить топором", описать же их невозможно. Столько в них было щенячей радости и восторга.

- Григорий Александрович, вы видите?! - воскликнул Толя, отанавливаясь перед нами, как вкопанный.

- Гришуня! Друг! - заорал более эмоциональный Коля и бросился к Орлову обниматься. - Ты видишь?! Видишь?!!

- Ну, вы. ребята, даете! - Григорий был поражен ни менее их. - Это значит...

- Мы снова стали людьми! - рассмеялся счастливый Коля.

- Положим, чтобы ими стать нам с тобой ещё предстоит потрудиться, возразил умный Толя. - Кстати, мы не одни, Григорий Александрович. Все кто нам помогал тоже здесь.

- Я очень рад за вас, ребята! Поздравляю!

- Спасибо! - ответили они одновременно.

- Невероятно! - воскликнул Кулинашенский. - Чтобы куклявые?!... Нет, в это невозможно поверить.

- Все правильно, Василий Петрович, - возразил Орлов. - Эти славные ребята уже давно стали людьми. А вот Пантокрин и вся его свора - самые настоящие куклявые. Потому-то город их и не отпустил.

- Гриша, а можно мне поцеловать руку Тане? - смущаясь проговорил Коля. - Я давно об этом мечтал. Но когда был куклявым, не решился об этом попросить.

- А что ты меня спрашиваешь? У неё самой и спроси.

- Можно, можно, Коля, - ответила Танюша, улыбаясь. Она подошла к Коле, а затем и к Толе и троекратно рацеловала каждого в щеки. - Спасибо вам за все! Вы замечательные ребята!

Коля был на седьмом небе от счастья.

- Теперь я неделю умываться не буду, - сказал он.

И тут Орлов увидел метрах в двадцати Максима в сопровождении своих помощников. Строгие, целеустремленные, сосредоточенные, они молча пробирались сквозь толпу.

- Я сейчас вернусь, - сказал Григорий Тане и направился навстречу Максиму. Орлов не мог сказать - почему, но ему чем-то нравился этот молодой проповедник. Может быть своей убежденностью и желанием сделать добро людям? Может быть.

- Здравствуй, Макс!

Максим остановился, внимательно и серьезно посмотрел на Григория. Сильный встречный ветер развивал его длинные шелковистые кудри.

- Здравствуйте, брат Григорий! Все это, - он махнул рукой в сторону уже почти утонувшего в болоте города, - ваших рук дело?

- Частично и моих. А ты что, не одобряешь?

- Ну, отчего же, - в замешательстве пробормотал Максим. - Люди рады. Жаль только, что не успел дописать книгу.

"Похоже, этот умный, но наивный парень так ничего и не понял. Похоже. Жаль. Очень жаль!" - с грустью подумал Орлов.

- Еще допишешь, какие твои годы.

- Это конечно, - кивнул Максим.

К ним подошла Татьяна и, обняв Орлова за талия, сказала:

- Здравствуйте, Максим!

Он удивленно посмотрел на нее, перевел взгляд на Григория, вновь на девушку. Спросил недоуменно:

- А где же правитель?

- При чем тут правитель? - ответила та вопросом.

- Ну, как же, - смутился Максим. - Ведь вы же его невеста?

- Глупости! - рассмеялась девушка. - Как вы такое могли только вообразить?!

- Но вы тогда... Извините!

- Я только Гришина, - сказала Татьяна, прижимаясь к плечу Орлова.

- В таком случае, поздравляю и желаю вам счастья! - искренне проговорил Максим.

- Спасибо! - ответила девушка.

- Но нам пора. Прощайте!

- А то может быть пойдешь с нами? - сделал Орлов ещё одну попытку. - У нас в городе дефицит на умных людей.

- Нет, у нас свой путь.

- Послушай, Макс, неужели ты действительно думаешь, что способен спасти человечество?

- Не будем возвращаться к этой теме, брат, - уклонился от ответа Максим.

- Как же ты собираешься его спасать, когда не смог и даже не попытался спасти себя от банды Пантокрина? - спросил Орлов насмешливо.

Максим густо покраснел. Холодно ответил:

- Все в руках Создателя.

- Вот именно, - согласился Григорий. - Но ты-то тут при чем? История показывает, что подобные спасители человечества, ничего хорошего ему не дали.

- Извините, но я не намерен обсуждать с вами эту тему, - проговорил Максим с некоторым разражением. - Нам пора. Пойдемте, братья.

И тринадцать человек неспешной походкой зашагали навстречу солнцу. Упругий сильный ветер развивал их длинные одежды, будто полотнища черных стягов. Орлов ещё долго смотрел на тринадцать темных силуэтов на фоне воходящего солнца. Они казались ему тенями то ли прошлого, то ли будущего. В одном он был уверен, что на их пути очень скоро встретится новый город-призрак, город абсурдов, выросший из человеческого тщеславия и глупости.

Орлов обернулся. На месте, где ещё совсем недавно возвышался город, теперь простиралось великое болото. И лишь редкие, всходившие со дня пузыри напоминали о нем.

Его тронула за локоть Таня.

- Гриша, ты не видел Тимку? - спросила она озабоченно.

- За него не беспокойся, - ответил Григорий. - Этот краснобай и баламут опять, наверное, учит кого-то жить.

- Увы! - печально вздохнула Таня. - С исчезновением города он потерял способность говорить.

- Жаль! - искренне огорчился Орлов. - Забавный был кот. Я любил его слушать.

В это время они услышали душераздирающий кошачий крик и заливистое собачье тявканье. К ним огромными прыжками приближался Тимка, а за ним гналась косматая и грязная сверх всякой меры болонка. Обленившийся от безделья, разжиревший Тимка явно уступал в скорости. Болонка его догоняла. Поняв, что убежать не удастся, кот остановился, повернулся к болонке и мощно ударил её лапой по морде. Он был раза в полтора больше её и не менее чем в два раза тяжелее. Собака с громким визгом кубарем откатилась в сторону. А Тимка продолжил свой тяжелый бег.

- Тима! Тимочка! Где ж ты пропадал? - ласково проговорила Таня, беря на руки кота и гладя его плотную шерсть.

Тот хотел было что-то ответить, раскрыл пасть, но из неё вылетело лишь традиционное кошачье:

- Мяу! - Тимка даже смутился, развел лапами, как бы говоря: "Извините, друзья! Но ничего большего я теперь не умею".

- Не грусти, Тимка, - решил подбодрить кота Орлов. - На свете много ещё таких городов. Мы обязательно отыщим для тебя один.

Тимка испуганно вздрогнул, сконцентрировал все свою волю, проревел:

- Ме-е-ет! - и, прижавшись к теплой груди девушки, сладко замурлыкал.

- Нет, он не был героем! - рассмеялся Григорий. Он обнял за плечи любимую.

- Пойдем, Танюша, а то опоздаем на электричку.

И крепко обнявшись, они зашагали по дороге к станции, навстречу своему будущему.

Как все-таки это замечательно - жить!