Константинов ВладимирЗверь

Владимир Константинов

Зверь

роман

"Жене Екатерине посвящаю".

Автор.

Пролог

За четыре года до описываемых в этом романе событий молодой, но уже достаточно известный кинорежиссер Владимир Ильич Туманов только-что закончил работу над очередным фильмом и вместе с актрисой Вероникой Кругловой, исполнительницей главной роли, ехал в родной Новосибирск, где должна была состояться премьера фильма. Именно из этого города тринадцать лет назад после окончания школы семнадцатилетним юношей он уехал в Москву, лелея мечту поступить во ВГИК и стать знаменитым артистом. Однако на актерский факультет он недобрал одного бала и был зачислен на режиссерский, и в последствии ни разу об этом не пожалел, нет. Творческая судьба Владимира Ильича складывалась на редкость удачно. Его дипломный малолитражный художественный фильм о судьбе горного спасателя был по достоинству оценен выпускной комиссией и даже отмечен в журнале "Искусство кино" как новаторский и оригинальный. Третий фильм "Человек не ко времени", принесший Туманову известность, стал победителем Сочинского кинофестиваля, на Канском получил поощрительный приз зрительских симпатий, а Ирина Шахова была признана лучшей актрисой. Рано пришедшая известность конечно же мешала Владимиру Ильичу, в сознании подспудно гнездилась мыслишка: "А вдруг? Вдруг неудача?". В искусстве как взлет, так и падение могут быть одинаково стремительными. Но он гнал прочь эти мысли, веря в свою звезду. Деятельный, энергичный, с прекрасными организаторскими способностями, он снимал фильмы быстро и не только вкладывался в отведенную смету, как бы невелика она не была, но даже экономил. Поэтому бизнесмены охотно давали деньги на его фильмы, будучи уверенными, что вернут их сторицей. Словом, все в творческой жизни Туманова было замечательно. А вот в личной... Н-да. Здесь были проблемы и весьма значительные. Все дело в том, что Владимир Туманов был очень эмоциональным человеком, терпеть не мог уродства и на роль главных героинь своих фильмов подбирал исключительных красавиц. А поскольку он был очень влюбчив, то за время съемок настолько влюблялся в актрису, что уже не мыслил без неё жизни. Поэтому каждый его фильм заканчивался скандальным разводом и очередной пышной свадьбой. И Туманов искренне верил, что на этот-то раз его брак будет окончательным и на всю оставшуюся жизнь. К счастью браки были настолько быстротечны, что не успевали произвести детей. Свадьбу с Вероникой Владимир Ильич решил отметить в родном городе.

Поскольку невеста панически боялась летать самолетами, решили ехать поездом. Было самое время отпусков и мест в "СВ" не оказалось. Пришлось довольствоваться простым купе. От Москвы их попутчиками были двое мужчин примерно одного с Тумановым возраста Анатолий и Сергей. Оба с восхищением смотрели на Веронику и очень комплексовали. Анатолий сошел в Челябинске. Дальше ехали втроем. Проехали Тюмень. Подъезжали к Омску. Был поздний вечер. Туманов ощутил голод и предложил Веронике поужинать в ресторане. Но она, как всегда, отказалась, сказав:

- Ты же знаешь, что я не ем в подобных ресторанах. У меня от их пищи изжога. И потом, я и так за время этой поездки растолстела. Теперь придется устраивать разгрузочные дни.

- А я, пожалуй, схожу. Иначе, вряд ли засну на голодный желудок, несколько смущенно, будто извиняясь перед невестой, проговорил Туманов.

- Ступай. С твоей моторностью тебе полнота не грозит. А я пока почитаю.

В ресторане Владимир Ильич заказал салат, мясное ассорти, курицу с гречкой и сто пятьдесят водочки. Он любил на ночь плотно поесть. В это время поезд остановился в Омске. В ожидании заказа Туманов закурил и наблюдал, как по проходу идет высокая стройная и очень красивая блондинка. Она прошла несколько свободных столиков и остановилась перед столиком Владимира Ильича, спросила, указывая на свободное место напротив:

- Здесь не занято?

У неё был приятный и хорошо поставленный контральто. Ее лицо показалось Туманову знакомым. Где-то он её уже видел. Может быть в Доме кино? Или она пробовалась у него в фильме? Нет, не помнил. Ответил:

- Да-да, пожалуйста.

Она села, легким, небрежным движением поправила прическу, улыбнулась Туманову, обнажая великолепные белые зубы.

- Вы ведь Владимир Ильич Туманов. Верно?

- Да, - кивнул он. Ему было приятно когда его узнавали. - А откуда вы меня знаете?

- Видела вас по телевизору. Мечтала познакомиться. Я по нескольку раз смотрела ваши фильмы. Они замечательны!

- Их не так много.

- И вместе с тем они дают представление о вашем таланте. Мне кажется, что вы единственный, кто продолжает лучшие традиции нашего кино.

- Вы мне льстите... Простите, не знаю вашего имени, отчества.

- Вера Сергеевна.

- Вы мне льстите, Вера Сергеевна. А как же наши метры - Михалков, Рязанов, Меньшов и другие? Именно у них я учился снимать кино.

- На мой взгляд, их испортила коммерциализация кино. Разве можно сравнить Михалковский "Неоконченная пьеса для механического пианино" с его "Сибирским цирюльником"? Если первый исключительно русский фильм, насквозь пронизанный Чеховским духом, то второй типично американский, с плохо прописанным сюжетом, без достаточной мотивировки поступков героев, но зато поражающий зрителей великолепием и красочностью сцен. А сцена на балу лично у меня вызвала лишь чувство неловкости и стыда за режиссера. Вы со мной согласны?

"А ей не откажешь в наблюдательности", - подумал Туманов. Но опасаясь, что Вера Сергеевна может оказаться кинокритиком или журналисткой и так интерпретировать в прессе его слова, что разом поссорит с метрами, уклончиво ответил:

- Я как-то об этом не думал.

В это время официантка принесла заказ, выставила содержимое подноса на столик, вопросительно взглянула на Веру Сергеевну.

- Бокал мартини, пожалуйста, - сказала та.

Официантка окинула её подозрительным хмурым взлядом и, ничего не ответив, ушла. Чтобы сменить опасную для себя тему Туманов спросил:

- Вы очевидно актриса?

- Когда-то мечтала ею стать. Но увы, - Вера Сергеевна развела руками и с сожалением вздохнула, - Бог не дал таланта. Но очень люблю кино и театр.

- И кем же вы работаете если не секрет?

- Профессия у меня сугубо прозаическая. Я - экономист.

- Вот как?! - удивился Туманов. - С вашими внешними данными вы могли бы стать знаменитой фотомоделью или кем-то в этом роде.

- Вы считаете, что торговать своей внешностью более престижно, чем быть экономистом? - умехнулась она.

- Но это бы могло принести вам известность, славу, большие деньги наконец. По-моему, каждая женщина об этом мечтает. Разве не так?

- Я, Владимир Иьич, очень уважаю вас как режиссера, но, извините, вы совсем не знаете женской психологии. Настоящие женщины мечтают о большой любви, о хорошем муже, о семейном счастье. Если это есть, то все остальное неважно.

- Вы замужем?

- Увы, - печально улыбнулась Вера Сергеевна. - Мой первый опыт надолго отбил у меня охоту обзаводиться семьй. Но я не теряю надежды.

Официантка принесла ей мартини. Туманов наполнил свою рюмку. Сказал:

- В таком случае, предлагаю тост за семейное счастье!

- Охотно его поддерживаю! - рассмеялась Вера Сергеевна и сделала глоток из бокала.

Туманов выпил водку и налег на салат. Ему было интересно в компании с этой красивой неординарно мыслящей женщиной. Правда, её представления о жизни несколько старомодны, попахивают нафталином, как вещи из бабушкиного сундука. Но может быть именно поэтому с ней было так интересно разговаривать. Ему до чертиков надоели деловые, хваткие, эмансипированные дамы, которых в кинематографе было хоть пруд пруди. Хорошо, что его Вероника не такая. В чем-то она была похожа на новую знакомую.

Они ещё пили. Она расспрашивала его о новом фильме, о планах на будущее, делилась своими впечатлениями о новых фильмах, спектаклях. В разговорах с интересной собеседницей время летело незаметно. Они давно уже покинули Омск и теперь поезд шел по родной Новосибирской области.

Наконец, Вера Сергеевна посмотрела на ручные часы, смутилась:

- Извините, Владимир Ильич, я кажется отняла у вас уйму времени. Вас наверное уже заждалась ваша жена Вероника Павловна.

И он вновь удивился осведомленности новой знакомой.

- Она пока мне не жена, - ответил.

- Так скоро будет. Ведь все ваши фильмы заканчиваются новыми свадьбами, - улыбнулась она. Встала. - Еще раз прошу меня извинить. До свидания!

- Ну что вы, мне очень приятно было с вами познакомиться, поговорить. Желаю вам скорее найти достойного мужчину.

- Спасибо! - поблагодарила она и быстро пошла по проходу к дальней двери.

Туманов возвращался к себе в купе в приподнятом настроении. Все в его жизни складывалось удачно. Он едет в родной город, где отпразднует свадьбу и пригласит всех своих школьных друзей. Пусть позавидуют его счастью. Вероника!... Вероника! Она необыкновенная! Он верил, что на этот раз он нашел именно ту, какую искал все свои сознательные годы. Прежние жены не в счет. Теперь он влюблен присно и вовеки веков. Он и мысли не допускал, что может в его жизни появиться другая женщина. Нет-нет, ни за что на свете! Только она, она одна - его возлюбленная, ради которой он готов на все. Сейчас он её увидет. Какое счастье - смотреть на нее!

Он осторошно открыл дверь, вошел. В купе горел верхний свет. Вероника лежала на нижней полке лицом к стене, укрытая с головой одеялом. Не дождалась его, уснула. Он подошел, откинул одеяло, тронул её за плечо, тихо позвал:

- Вероника!

От его прикосновения её тело упало на спину и на Туманова глянули широко открытые, но безжизненные её глаза. На шее у Вероники зияла страшная рана.

- Нет!!! - закричал он. Но горло его перехватило и вместо крика раздался лишь хрип. Он упал на колени перед трупом любимой и заплакал. Простынь и матрац были пропитаны теплой ещё кровью. Он откинул одеяло. Платье Вероники было разовано в клочья, обнажая прекрасное тело. Кто?! Кто мог такое сделать? Сосед! Как же он про него забыл? Сергей лежал на месте Туманова - нижней полке справа. Владимир Ильич подскочил к нему и увидел не менее ужасающую картину. Их попутчик был мертв. Он лежал на спине, а его грудь и живот были все буквально исколоты ножом. От увиденного у кинорежессера все поплыло перед глазами, стало трудно дышать, тошнило. И он на какое-то мгновение потерял сознание. Очнулся сидяшим на полке рядом с телом своей невесты. Он погладил её прекрасное лицо, поцеловал, тихо, будто боялся быть кем-то услышанным, проговорил:

- Прости меня, моя любимая!

Он ничего, совершено ничего не понимал в происходящим. Голова раскалывалась от вопросов: кто? зачем? почему? Кому, какому извергу могла помешать эта замечательная девушка? Ведь она не была способна и кошки обидеть. Когда только-только начались съемки фильма и он закричал на помрежа и

крепко выразился, Вероника потеряла сознание. Оказалось, что она не переносила крика и, тем более, ругательств. Тогда-то он в неё и влюбился. И вдруг до сознания дошел страшный смысл слова "была". Это значит, что он никогда не увидит её прекрасного лица, этих аметистовых глаз, не услышит её чудного голоса, не будет ласкать этого стройного тела. Нет, это невозможно! Как, чем он будет жить дальше?!

- Господи. за что ты меня покарал, за какие прогрешения?! - в отчании проговорил он, рыдая. - Господи, ты всемогущ. Верни мне эту женщину, Господи! Прошу тебя! А я сделаю все, что прикажешь, но только не отнимай её у меня. Без неё нет для меня жизни... Нет-нет, это не может быть реальностью. Все это, весь этот кошмар мне просто сниться. Стоит только себя хорошенько ущипнуть и все будет по прежнему.

Мозг Туманова буквально пылал от пережитого, в затылке пульсировала резкая боль. Он не расслышал, как дверь купе открылась и в него кто-то вошел. Вруг услышал за своей спиной резкий неприятный смех и насмешливый голос:

- Ну и как тебе, Володя, мезансцена? Впечатляет?!

Владимир Ильич обернулся и в стоящем перед ним мужчине узнал...

- Ты?! - воскликнул он пораженный.

- Я, Вова, я, - подтвердил мужчина, продолжая смеяться. - Я давно ждал нашей встречи и, как видишь, неплохо к ней подготовился.

- Ты!!... Ты!!... Ты мезантроп! - воскликнул Туманов. И вдруг ощутил, как его сознание пронзила резкая нестерпимая боль. И он перестал вопринимать окружающий мир. Лицо его обмякло, глаза стали тусклыми и бессмыленными. Он по детски захныкал и, глядя на стоявшего перед ним мужчину, пожаловался: - У меня голова болит. Вот здесь. - Он указал на затылок. - Мама сказала, что пройдет, а она все болит и болит. - И понизив голос до шепота, заговорщицки проговорил: - А я дьявола видел! Он такой страшный!

Мужчина наклонился, поднял за подбородок голову Туманова, вгляделся в его глаза, удовлетворенно проговорил:

- О таком я даже мечтать не мог. - Он достал из внутреннего кармана большой складной нож, раскрыл, тщательно вытер носовым платком рукоятку, протянул Туманову.

- Держи, Володя.

- Спасибо! - поблагодарил тот, беря нож.

Мужчина открыл дверь и покинул купе.

Туманова обнаружила проводница Костюкова на станции Новосибирск-Главный, когда стала проверить купе после ухода пассажиров. Увидев страшную картину, она едва не лишилась чувств. Прибывший на место происшествия старший следователь транспортной прокуратуры Николай Сергеевич Ачимов попытался заговорить с Тумановым, но на все его вопросы тот лишь улыбался да твердил о каких-то кровавых мальчиках и о приходе самого сатыны в образе человека.

- Скоро всем будет, конец будет. Всему миру конец будет, - твердил он.

Владимир Ильич был помещен в специальную психиатрическую больницу МВД. Следователь Ачимов пришел к однозначному выводу, что убийство своей невесты актрисы Вероники Кругловой и Сергея Головко совершил Туманов, скорее всего, на почве ревности, после чего сам лишился рассудка.

Туманов до настоящего времени находится в психбольнице. Какого-либо заметного улучшения в его состоянии врачи не отмечают. Из всех посетителей он узнает лишь родителей, жалуется им, что его постоянно беспокоит дьявол. О том, что он когда-то был известным режиссером, он не помнит.

Часть первая: Кровавые сценарии.

Глава первая: Беркутов. Ложный след.

Было это лет восемь назад. Сбежал тогда из "строгача", убив охранника и прихватив пистолет, Семен Зеленский по кличке "Тугрик". На дыбы была поставлена вся милиция, но поиски ни к чему не привели. Тугрик будто сквозь землю провалился. Я очень даже хорошо знал повадки Семена - залег волчара в нору и ждет, пока поутихнут страсти. Дело в том, что мы вместе с Сережей Колесовым за год до этого брали Тугрика на Богданке у его зазнобы Клавки Поливановой по кличке "Мани-мани". Полгода Зеленский совершал дерзкие разбойные нападения, а мы, как борзые, бегали по его следам, пока не надыбали Клавкин адресок. Там его и взяли в постели ещё тепленького под бочком у этой рыжей красотки. Поэтому сразу после побега Зеленского мы с Колесовым ломанулись прямиком к Поливановой. Но там Тугрика не оказалось. Мани-мани клялась и божилась, что ничего о нем знать не знает и слышать не слышала. "Врет, зараза!" - решил тогда я, наблюдая за Поливановой, - уж слишком коза пряла ушами от страха. Стали её "пасти". После нашего визита она побежала к подельнику Тугрика по первой ходке Витьке Свистунову, с естественной для него кличкой "Свистун". Свистун отошел от воровских дел, но стал заядлым картежником и обувал богатеньких мужичков за милую душу. Имел деньги, девочек, фасонил в престижных иномарках. Словом, жил, как кум королю и сват министру. Мы поняли, что рыжая шалава Мани-мани не зря рысцой побежала к Свистунову - тот знает, где скрывается Тугрик. Не откладывая в долгий ящик, решили нанести ему визит вежливости и "поздравить" с процветанием его частного "предприятия".

Свистун открывал дверь долго и неохотно. На квартире мы застали кодлу из пятерых воровских авторитетов с мрачными намерениями на лицах и трех молоденьких, лет по шестнадцать-семнадцать, проституток. Все были крепко под шафе.

- А что ж ты, Свистун "ботал", что завязал с "малиной", когда у тебя вся воровская шобла кантуется? - насмешливо спросил я.

При слове "шобла" лица авторитетов стали совсем угрожающими. Очень оно их обидело, можно даже сказать, унизило.

- Да завязал я, начальник! - сильно занервничал и закосил правым глазом Свистунов. - Бля буду, завязал. Это так... Пришли кореша в буру пошмалять немного.

- Ты что ж, кобелина, лаешься при девушках?! Какой ты пример подаешь подрастающему поколению?

"Подрастающее поколение" встретило мои слова дружным хихаканием. А одна шалава подошла, прижалась титьками пятого размера и игриво проговорила:

- Пойдем, мент, потрахаемся.

- Некогда, детка. - Я решительно отстранил проститутку. - Сначала я "потрахаю" твоих "пастухов". А если останется время и силы, то и до тебя дойдет очередь. Жди.

Авторитеты даже позеленели от злости и сгруппировались в небольшую, но грозную стенку, способную подмять под себя целый наряд милиции. Стенка медленно двинулась вперед. Колесов сообразил, что его забубенный дружок опять дошутился до угрожающей ситуации, выхватил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, передернул затвор и взревел так, будто поднимал в атаку батальон омоновцев:

- Стоять, мать вашу! Каждый ваш шаг будет расценен, как нападение на сотрудника милиции. Стреляю без предупреждения!

Авторитеты остановились, переглянулись, и их дружный коллектив сразу же распался на отдельные индивидуумы, уже никакой угрозы не представляющие.

- Все, кроме хозяина, свободны! - скомандовал я.

Воровские авторитеты быстро и незаметно слиняли, прихватив юных путан.

После их ухода я повел носом, нарисовал на лице удивление.

- Да вы тут никак ширялись?! Как же так, Витек?! Ведь эта крупная статья напрочь перечеркнет лет на десять твою "непорочную" биографию. Да ещё этих вот, быстро повзрослевших девочек, вовлекаешь. Нехорошо, Свистун! Никак не ожидал от тебя такого паскудства. Огорчаешь ты родную ментовку. Очень огорчаешь! Что же нам теперь с тобой, голубь ты сизокрылый, шулер сраный, делать прикажешь?

После этого Свистунов струхнул до дрожи в коленках, порочное лицо его стало буро-красным, как у алкоголика со стажем.

- Ты чего, в натуре, офанарел, начальник! - закричал он. - Да мы, "марафета" и не нюхали. Что мы не знаем что ли че - по чем?!

- Опять врешь, скотина! - укоризненно покачал я головой. Повернулся к Колесову. - Сережа, ты веришь этому шулеру, этому бессовестному авантюристу?

- Ни единому слову, - ответил тот с улыбкой, любуясь, как я классно "кручу кино".

- Вот видишь, Свистун, чего ты добился своим отвратным поведением. Потерял ты наше доверие, а вместе с ним и уважение. Жаль! А ведь такие подавал надежды!

- Падлой буду! - взмолился Свистунов. - Нет у меня "марафета"! Нет! Хоть всю квартиру обшмонайте!

- А зачем мы будем шмонать. У нас, Витек, для этого в райуправлении есть барбоска, спаниель называется. Стоит её только вызвать по телефону, она у тебя чего хочешь найдет. Определенно. Даже вот этот вот пакетик с героином в твоем парадно-выходном лепене, висящим в шифоньере. - Я достал из кармана куртки полиэтиленовый пакетик с толченным мелом, имитирующим героин. Этим пакетиком я уже многих "расколол".

- Менты поганые! Суки пархатые! - в отчаянии проговорил Свистунов, опускаясь на диван. - Что вам, в натуре, от меня надо?!

Я ухватил его за ухо, поднял на ноги.

- Если ты, козел, сейчас же не извинишься, то я с тобой порву всякие дипломатические отношения. А разрыв дипломатических отношений может привести к непредсказуемым последствиям. Усек?

- Извини! - жалко промямлил он.

- Нет, так не пойдет! - "возмутился" я, продолжая крепко держать Свистунова за ухо. - Надо четко, громко и с выражением: "Извините, товарищ старший лейтенант! Я больше так делать не буду". Итак, начали.

- Извините, товарищ старший лейтенант! Я больше не буду! - чуть не плача пробормотал вконец униженный шулер.

Я понял, что клиент дозрел окончательно. Пора приступать к главному.

- А теперь, Витек, ответь, где скрывается Тугрик? И мы забудем все твои прегрешения перед родной ментовкой.

- Какой ещё Тугрик?! - завилял Свистунов глазками, будто собака хвостом.

Я неспеша прошелся по комнате, окинул её взглядом, заглянул в соседнюю, проговорил восхищенно:

- Хорошая квартирка! Сколько заплатил?

- Сколько заплатил - все мои, - хмуро отозвался Свистунов, понимая к чему я клоню.

- По-всему, немалые "бабки" ты за неё влупил. Жаль будет терять!

- А почему это я её должен терять?! - Голос у Свистунова вибрировал от перенапряжения.

- Ты что дурак, или только прикидываешься? - "удивился" я. - Статья же предусматривает конфискацию. Понял? Вернешься ты, Витек, через червонец, старый, больной, а здесь, как в пушкинской сказке - одно лишь разбитое корыто.

- Да меня ж за Тугрика "замочат"! - жалобно захныкал шулер.

- А кто узнает, Витек? Если ты сам не растрепишь, никто не узнает. Слово даю.

Свистун долго сидел в глубокой задумчивости. Затем проговорил обреченно:

- В Тогучине он, у своего дальнего родственника Павла Васильчикова.

- Адрес знаешь?

- Нет, адреса не знаю. Знаю только, что живет в центре в одной из пятиэтажек.

Тугрика по наводке Свистунова взяли в ту же ночь.

Вспомнил я эту давнюю историю потому, что в лежавшем на полу трупе узнал никого иного как Витю Свистуна. Допрыгался шулер, довыступался. "За что же Ванечку Морозова?" По всему, кому-то чем-то не угодил. Определенно. Впрочем, в их сволочном мире убить могут и просто так, ради развлекаловки. А то и в карты прошмалял свою жизнь. Всяко бывает. Убийца то ли из скупости (не хотел тратиться на боеприпасы), то ли любил прямой контакт с жертвой, но убил Свистуна что барана, перерезав горло ножом или бритвой. Это говорило о его хладнокровии и жестокости. Убит Свистунов в квартире Людмилы Сергуньковой по кличке Кукарача - красивой молодой шалавы, пробивавшейся в жизни древней как мир профессией. Странная кличка. Была раньше такая песня: "Я - Кукарача. Я - Кукарача..." Но когда это было. Я в то время под стол пешком ходил, а Людмилы даже в проекте не было. О том, для чего и с какой целью Свистун оказался в этой квартире, свидетельствовал его вид - был он голенький, будто Адам ещё до появления Евы и лежал рядом с разобранной шикарной кроватью, этаким альковом неги и сладострастия. Натешился козел напоследок, усладился роскошным телом опытной путаны.

Об убийстве сообщила в милицию сама хозяйка квартиры. Сегодня я дежурил по городу. Звонок прозвучал под утро, когда я уже надеялся, что ничего серьезного не произойдет. В шесть ноль ноль я в составе оперативной группы, куда входили: следователь прокуратуры Виталий Матвеевич Медунов, человек пожилой, серьезный и основательный, судмедэксперт Светлана Львовна Горлица и мой давний приятель технический эксперт капитан Толя Коретников, выехал на место происшествия. Огромный Новосибирск только-только протирал глаза после тяжелого сна. В наше смутное время города, как и люди, спали очень неспокойно. На улицах уже появились первые автомобили, отравлявшие утренный воздух шумом и выхлопными газами. По тротуарам медленно брели редкие прохожие. Квартира Сергуньковой находилась на Юго-Западном жилмассиве. В ней мы и нашли знакомого мне шулера с перерезанным горлом. Сама Людмила сидела на кухне, чашку за чашкой пила кофе и крупно тряслась красивым телом. Отчего убийца или убийцы оставили её в живых? Странно, если не сказать больше. Ведь она прямой свидетель случившегося. Одно из двух: или она соучастница убийства, или... Или фиг знает почему. Ничего, разберемся.

Я пригласил из соседних квартир понятых - двух женщин. Медунов достал из "дипломата" бланк протокола осмотра места происшествия и, сказав мне:

- Дмитрий Константинович, я думаю, вы знаете что делать. Не мне вас учить, - приступил к осмотру. Судмедэксперт села на диван и в ожидании своей очереди, принялась вязать дочке кофточку.

Я решил побеседовать с Сергуньковой и направился на кухню. На Людмиле кроме прозрачной комбинашки, которая лишь подчеркивала её прелести, ничего не была. Продолжая трястись, она урабатывала очередную чашку кофе. Здесь же я застал Толю Коретникова, отчего-то выявлявшего папиллярные узоры на многочисленных кастрюлях, банках, склянках, шкафах и прочем и время от времени бросавшего слишком заинтересованные взгляды на полуобнаженную "натуру". Толя был хорошим ментом, но слишком доверчивым и наивным, и из-за этих качеств часто попадал в дерьмовые ситуации. Вот уже десять лет его мама мечтает женить сына на хорошей девушке, но пока безуспешно. То ли хороших девушек слишком мало осталось, то ли их чем-то не устраивает Коретников, но факт остается фактом - Толя до сих пор пребывает в холостяках.

- Привет, Люда! - поздоровался я.

- Здравствуй, Дима! - обрадовалась она, увидев меня. - А ты что, опять в ментовке работаешь?

С Людмилой мы знакомы давно. Однажды, когда работал частным детективом, я даже пользовался её услугами, и сохранил об этом самые жгучие воспоминания. Определенно.

- Да вот попросили. Не смог отказать, - бросил небрежно. - Слушай, ты б оделась, а то неудобно как-то.

- А что, у меня что-то не в порядке? - с нагловатой улыбкой уверенной в себе путаны проговорила Людмила и облизнула полные губы.

Вот женщины! Ведь только-что сидела, тряслась, будто осина при артобстреле, но стоило лишь только заговорить о её прелестях, сразу все на фиг забыла.

- Да нет, даже слишком в порядке. Но ведь менты тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.

- Это я, Дима, очень даже хорошо помню, - подмигнула мне Сергунькова.

- А если помнишь, то заканчивай свой стриптиз, не испытывай наше терпение, оно не беспредельно. Наша служба и так "и опасна, и трудна", зачем нам ещё дополнительные стрессы. Оденься. У меня к тебе серьезный разговор.

- Как прикажите, гражданин начальник, - нехотя ответила Людмила вставая и, покачивая соблазнительной "кормой", поплыла к двери.

- Толя, а ты что тут делаешь? - спросил я Коретникова, после ухода хозяйки.

- Не видишь что ли? Работаю. - пробурчал он, сосредоточенно обрабатывая кисточкой очередной шкаф.

- Да что ты говоришь?! - "удивился" я. - А мне показалось, что ты полировал взглядом вымя этой блудницы. Или я в очередной раз ошибаюсь?

- Не говори глупостей! - рассердился Толя. - Больно она мне нужна.

- Толя, я начинаю терять к тебе всякое уважение. Как можно проходить мимо этаких прелестей. Неужто они тебя больше не волнуют? В таком случае, прими мое самое искреннее соболезнование.

- Ну, почему же, - вконец растерялся Коретников. - Что же я не такой, как все.

- А как твой "мавр"? По-прежнему селен и жаждет подвигов, готов сокрушить любую преграду?

- Ну, в общем-то, да, - не совсем уверено ответил Коретников.

- Я рад за тебя. Хочешь сосватую? - кивнул я на дверь.

- Ты что, офонарел?! - Глаза Толяна стали по рублю царской чеканки. У моей мамы точняком будет инфаркт. Она мечтает об учительнице.

- А Людмила и есть учительница младших классов.

- Свистишь?! - не поверил Толя.

- Честно. Даже целый год кантовалась в школе. Но поскольку учителя в наше время не в почете у власти, а кормить такое шикарное тело чем-то надо было, вот она и решила использовать свои природные данные в борьбе за существование. А что, баба она путевая. Говорят, что из таких получаются самые верные жены. Ну так как?

- Нет, спасибо. Ты меня уже однажды "сосватал". Больше не хочу.

Был такой случай. В прошлом году я очень красиво и удачно разыграл Толяна с одной шикарной стервой, соучастницей убийства своего муженька. Так удачно, что Коретников едва мне морбу не набил.

- Ты, Толя, не прав. Откуда мне было тогда знать, что она окажется преступницей, верно?

- А почему ты считаешь, что эта не окажется?

- Плохи твои дела, Толя. Если в каждой женщине видеть потенциальную преступницу, то век тебе оставаться бобылем. Не дождется твоя мама внучка. Жалко женщину.

На кухню вернулась Людмила, прервав тем самым нашу содержательную дискуссию. Теперь на ней было шелковое красивого бирюзового цвета платье. Но даже самый строгий деловой костюм не состоянии был скрыть её профессии. Было в её облике что-то такое, этакое... Словом, мужик, ищущий приключений, пошел бы за ней, нарядись она хоть в одежду монашки. Определенно.

- Я, пожалуй, пойду, - пробормотал Коретников и пулей вылетел из кухни.

- Что это с ним?! - удивилась Людмила, глядя вслед убежавшего мента.

- А то не знаешь? - вопросом ответил я. - Влюбился мужик без памяти.

- В кого?

- Ну не в меня же. Толя - человек традиционных сексуальных ориентиров. В тебя конечно.

- Скажешь тоже! - фыркнула Сергунькова. Похоже, она жила настоящим и уже не лелеяла надежд на будущее.

- Серьезно. Ты думаешь почему он здесь ошивался? Мечтал познакомиться с тобой. Очень ты ему понравилась.

- А чего ж не познакомился?

- Он у нас очень стеснительный.

- Правда что ли?!

- Нет, вру. Дмитрий Беркутов в своей праведной жизни ещё ни разу никому не соврал.

- Первый раз встречаю стеснительного мента. Он женатый?

- Никогда им не был.

- Надо же! - удивилась Людмила и в её глазах вспыхнул неподдельный интерес к происходящему. И глядя куда-то в будушее своими красивыми васильковыми глазами, в задумчивости проговорила: - А он ничего, симпатичный.

А я, грешным делом подумал, что она в общем-то путевая баба, что ей до чертиков надоело подставляться разным там свистунам и прочей швали, и если бы не сволочная жизнь, то она могла быть сейчай хорошей женой и матерью. Чтобы там не лопотали с экранов телевизоров "ночные бабочки", описывая "прелести" своей жизни, все они одиноки и глубоко несчастны, и уверен каждая мечтает о теплоте и уюте семейного очага. Определенно. Ибо делить постель с нелюбимым человеком противоречит самой природе женщины. Ни фига, блин, заявочки! Вот это я выдал! Силен бродяга! Иногда меня заносит на крутых поворотах.

Однако, пора переходить к официальной части нашего разговора. Сделав суконное лицо, сказал:

- Садись, Людмила. Я тебя сейчас буду допрашивать,

- Это как? Если как три года назад, то я согласна, - игриво подмигнула она.

- Ты мне брось эти глупости. Я тут не просто так, а при исполнении, понимаешь.

Сергунькова села и, тяжко вздохнув, покорно сказала:

- Я вас слушаю, товарищ начальник.

Я достал бланк протокола допроса, записал биографичекие данные Людмилы, спросил:

- Каким образом Свистунов оказался в твоей квартире?

- Он был моим постоянным клиентом и часто пользовался моими услугами. Вот и на этот раз пришел.

- Он пришел один?

- Один.

- Трезвый?

- Почти. Чуть-чуть под шафе.

- В котором часу?

- Я точно не помню, но поздно, где-то около двенадцати.

- Что было потом?

- Поужинали и легли в постель.

- Выпивали?

- Конечно. Виктор принес бутылку коньяка. Но я его пить не стала, не было настроения. В холодильнике был недопитый "Мартини" и я выпила бокал вина. А он - рюмки две коньяка.

- О чем говорили?

- Да так, практически не о чем. Он сказал, что кого-то крепко обул, рассказал пару свежих анекдотов. Вот практически и все.

- И что же дальше?

- Дальше - легли. Пару раз покувыркались и уснули. Я проснулась от яркого света. Открыла глаза и увидела двух мужиков рядом с кроватью. У одного в руке был нож, а у другого - пистолет. Я закричала. А этот, с ножом, сказал: "Заткнись, сука! А то я сам заткну тебе хайло".

- Как они выглядели?

- Они были в масках.

- Что за маски?

- Обычные. Их сейчас носят и бандиты и менты. Черные шапочки с прорезями.

- А внешне как эти бандиты выглядели?

- В смысле?

- Большие, маленькие, полные, худые?

- Тот, что с ножом, очень высокий и массивный, а с пистолетом помельче.

- Очень высокий - это какой?

- Где-то под метр девяносто. Второй под метр восемьдесят.

- Ясно. Они что-то ещё говорили.

- Высокий рассмеялся и сказал Свистуну: "Ну что, сучара, считал, что ты самый хитрый, да? Думал всех объе..ть?"

- А что Свистунов?

- Он ничего не ответил. Мне кажется, что он сознание потерял от страха. Высокий скинул его на пол и перерезал горло, сказав: "Собаке, собачья смерть!" Второй, показал на меня пистолетом и спросил: "Что будем с ней делать?" Высокий ответил: "Красивая баба. Пусть живет". А затем сказал мне: "В милицию позвонишь через полчаса. Поняла?" Я кивнула. Он сказал: "Извини, хозяйка, что слегка наследили у тебя, но иначе было нельзя". И после этого они ушли.

- Какой голос у этого высокого?

- Грубый такой, хрипловатый, будто прокуренный.

Слушая её я подумал: "Уж ни Тугрик ли здесь побывал? Внешние данные один к одному. И голос такой же. Освободился волчара, прознал кто на него ментов навел и пришел вернуть долг. Очень даже может быть. Дали ему в прошлый раз двенадцать лет. Охранник сам оказался приличным козлом и спровоцировал Тугрика на убийство. Надо проверить."

- Свистун ни на кого тебе не жаловался?

- Нет. Мы с ним о его делах вообще не говорили.

- Кого-то из его друзей знала?

- Кроме Миши Пухнаря - никого.

- Кто этот Пухнарь?

- Нормальный мужик. Полный такой, добродушный. Виктор говорил, что тот его друг детства. Он как-то даже ко мне с ним приходил.

- Как его фамилия?

- Я считала, что Пухнарь - это и есть фамилия.

- Да нет, это скорее всего, кличка. А чем он занимается?

- Понятия не имею.

- Кстати, а чем занимался Свистунов?

- Так ведь он шулер.

- А больше ничем?

- Я не знаю.

- Скажи, Люда, а эти двое никак друг друга не называли?

- Тот, что поменьше, когда спрашивал, что со мной делать, как-то называл высокого, но я забыла. Как-то интересно.

- Уж не Тугрик ли? - спроосил я на удачу.

- Точно. Тугрик.

Я даже подскочил на стуле.

- Ты ничего не путаешь?!

- Нет-нет. Как сейчас помню, он спросил: "Тугрик, а что с ней будем делать?"

Если все обстоит действительно так, как говорит Людмила, то это убийство можно считать раскрытым. Однако, зная повадки Зеленского, насколько тот был хитер и осторожен, я никак не мог понять: как же после всего, тот оставил в живых такого свидетеля, как Сергунькова? Странно все это, если не сказать больше. Нет, здесь определенно что-то не то. Кто-то будто сознательно выводит нас на Тугрика. Может быть потому и Людмила осталась жива? Может быть. Ничего, разберемся. Из всего этого пока ясно одно - Семен Зеленский на свободе.

- Скажи, Люда, как выглядел нож?

- Обыкновенно. Большой такой.

- Нарисовать сможешь?

- Попробую.

Я дал ей лист бумаги и она нарисовала довольно большое и широкое лезвие. Скорее всего это был охотничий нож.

- А ручка?

- Ручки я не видела.

Я записал показания Сергуньковой. Она прочла их, расписалась. Спросила:

- Долго вы ещё будете?

- Это зависит от следователя. А что, ты куда-то спешишь?

- Нет. Куда мене спешить, - пожала она плечами и неожиданно предложила: - Может, потом покувыркаемся?

Уж на что я в жизни видел перевидел всякого, но и то не мог скрыть своего удивления.

- Ну, ты, блин, даешь! У тебя ещё труп в квартире не остыл, а ты такое предлагаешь!

- А что тут особенного. Подумаешь! Мы-то с тобой пока живые. Ты только, Дима, не думай ничего такого. Я от чистого сердца. Хороший ты мужик. Очень мне нравишься.

- Я и не думаю. Но только, Люда, увы, но у меня все в прошлом. Теперь я человек сугубо семейный и исключительно положительный, без памяти влюбленный в свою жену, как повар в картошку.

- Счастливая она должно быть женщина, - печально проговорила Людмила.

- Ты можешь это ей сказать по телефону?

- Как это? - не поняла Сергунькова.

- А так, сейчас позвоним ей и ты скажешь, что она счастливая женщина. А то мне она не верит.

- Ну ты и хохмач, - покачала она головой. - Кофе хочешь?

- Нет, у меня ещё много дел. А вот капитан Коретников явно хочет. Толя! - громко позвал я.

Через мгновение дверь кухни раскрылась и появился Толян. Такое впечатление, что он стоял под дверью и подслушивал.

Я встал, откашлялся и торжественным тоном произнес:

- Вот, Толя, познакомся с хозяйкой квартиры.

Коретников, опасливо оглядываясь на меня - не придумал ли я какой-нибудь очередной подлянки, подошел к Сергуньковой, протянул ей руку и смущенно пробормотал:

- Будем знакомы. Анатолий. Очень приятно.

Людмила встала, зарделась вся, будто девица на выданье, пожала протянутую руку, с мягкой улыбкой проговорила:

- Мне тоже. Людмила.

И с ней произошла метаморфоза. Сейчас перед нами стояла красивая, ласковая и любящая женщина, жена, мать, но никак не путана со стажем. Теперь её одень хоть в мини-бикини ни у кого даже в мыслях не возникнет ничего такого. Удивительные все же они, женщины! Сколько лет живу, столько им удивляюсь. Враки, что они сотворены из ребра мужчины. Они сделаны из совершенно иного материала, чем мы, гораздо более высокой пробы. А потому, ни постичь, ни понять их мы не в состоянии. Определенно.

- Хотите кофе? - спросила она его.

Коретников вновь оглянулся на меня, все ещё ожидая подвоха. Сказал:

- Да вообще-то можно.

- Вы садитесь, Толя. Я сейчас приготовлю! - чему-то очень обрадовалась Людмила.

И глядя на них, я невольно подумал: "А что, ништяк будет пара. Ведь в принципе совсем неважно какими мы были вчера, главное - какими нам быть завтра".

С этим я их и покинул. А мое сознание навсегда запечатлело их смущенные и красивые лица.

Глава вторая: Страшная находка.

Прогулочное судно с красивым названием "Витязь" погожим воскресным вечером возвращалось на лодочную базу "Наука". Судно принадлежало предпринимателю средней руки Валентинову Петру Эдуардовичу. "Витязь" он купил совсем недавно и по довольно сходной цене. Бывший её владелец срочно отбывал на "обитованную землю" и распродавал свое имущество, особенно не торгуясь. Валентинов радовался покупке как мальчишка, и вот впервые открывал навигацию. В пятницу, собрав всю свою семью: жену Евгению Ильиничну, сына Бориса с женой и двумя дочками, дочь Маргариту с мужем, он отправился вверх по Обскому морю. За Спирино нашли пологий песчаный берег, поставили палатку. За два дня отдохнули отменно. Загорали, рыбачили, купались, а вечером сидели у костра, ели уху из судака и пели задушевные песни. Хорошо! Петр Эдуардович любил вот так вот - с семьей на природе. Нет, не в шумных, грязных, перенаселенных людьми и машинами городах ощущаешь полноту жизни, а именно здесь, в тиши, среди величавых столетних сосен. Мерно потрескивает костер, унося к небу светлячки искр. А над головой мерцают задумчивые мохнатые звезды. И бежит, бежит куда-то лунная дорожка по водной глади. А воздух пахнет смолой, травой и ночною прохладою. Как замечательно! И спадает с сердца скопившаяся усталость. И на душе становится пронзительно легко и прозрачно. И начинаешь понимать, что не просто все это, эта красота и вообще, что во всем этом и сокрыт тайный смысл бытия, сермяжная правда жизни. Вот таким человеком был Петр Эдуардович. Много у нас, на Руси, интересных людей. О каждом из них можно написать роман. Но даже мимолетная встреча с таким человеком оставляет на душе тепло и надежду, что не все ещё у нас потеряно, что все только-только начинается. Но мы, кажется, отвлеклись.

Словом, поездка удалась. "Витязь" уже подходил к базе. У руля стоял Борис, а Валентинов сидел в кресле на палубе и с улыбкой наблюдал, как резвятся внучки Катя и Настя. Вдруг, Катюша, указывая в море, испуганно закричала:

- Ой, деда, там! Ой, там кто-то!

Светланов посмотрел в направлении, куда указывала внучка, и метрах в тридцати увидел на поверхности какого-то человека.

- Боря, - крикнул он сыну, - там человек! Сбрось обороты, подойди. Может быть нужна помощь.

Но Борис уже и сам увидел плавающего на поверхности воды человека, сбавил ход, подошел ближе. И отец с сыном поняли, что помощь здесь не нужна. Это был труп мальчика или юноши. Из-за раздувшегося газами тела было трудно определить возраст. Потерпевший был голым и на его груди были явственно видны множественные ранения, что говорило о его страшной, мученической смерти.

Петр Эдуардович прижал внучек к себе, чтобы они не видели этой жуткой картины, прокричал жене:

- Женя, забери девочек!

Из каюты вышла Евгения Ильинична, увидела за бортом плавающий труп, вскрикнула, перекрестилась, горестно проговорила:

- Господи! Горе-то какое! - Забрала девочек и увела в каюту.

Валентинов достал сотовый телефон, позвонил в милицию и сообщил о своей страшной находке.

Старший следователь Новосибирской транспортной прокуратуры Николай Сергеевич Ачимов недавно вернулся с дачи, принял душ, поужинал и смотрел телевизор, когда раздался телефонный звонок. Звонил прокурор Владимиров.

- Николай Сергеевич, вы сегодня дежурите по прокуратуре? - спросил он.

- Да.

- Собирайтесь. Через двадцать минут я за вами заеду.

- А что случилось, Алексей Алексеевич?

- Потом объясню.

Уже в машине Владимиров рассказал, что неделю назад из Клуба юных моряков пропали транадцатилетние Вадим Сунжиков и Наташа Субботина. На их поиски была поднята вся милиция Советского района, курсанты военного училища, но безрезультатно. А час назад, возвращайвшийся с воскресного отдыха на своем катере предприниматель Валентинов в районе морского пляжа в полукилометре от берега обнаружил труп мальчика с множеством ножевых ранений в области груди.

- Предполагаю, что это и есть Вадим Сунжиков, - сказал прокурор. Водной милицией уже вызваны его родители для опознания.

На морском пляже было безлюдно. Повсюду валялись пакеты, бумага, пластиковые бутылки, стаканчики, всевозможные объедки.

"Как же мы замусорили родную планету, - с неудовольствием подумал Ачимов, выходя из машины и осматривая пляж. - Ведем себя будто временщики. После нас хоть потом".

К ним подошел заместитель начальника водной милиции подполковник Строганов, отдал честь и, обращаясь к прокурору, проговорил:

- Все готово, Алексей Алексеевич. Я попросил свидетелей, обнаруживших труп, оставаться на месте, - он указал на красивое судно, стоявшее в полукилометре от берега. - Будете осматривать труп на месте, или его отбуксировать к берегу?

- Ну и выражения у тебя, - укоризненно покачал головой прокурор. Здесь решает Николай Сергеевич. Его спрашивай.

- Будем осматривать на месте, - сказал Ачимов. - Судмедэксперт прибыл?

- Ждет в машине, - указал Строганов на милицейский микроавтобус, стоявший поодаль.

- А родители юноши?

- Я послал за ними машину. Будут с минуты на минуту.

- В таком случае, приступим, - сказал Ачимов и направился к стоявшему у берега большому катеру, окрашенному в традиционные сине-белые милицейские цвета.

- Судмедэксперта будете брать? - спросил его Строганов.

- Нет. Сам труп мы будем осматривать на берегу.

После того как следователь осмотрел труп и "привязал" его к местности, он был погружен на катер и доставлен к берегу. Руки юноши были связаны за спиной капровой витой веревкой. Завязана веревка была простым узлом, что указывало на на то, что убийцы не были знакомы с морским делом. На груди потерпевшего судебно-медицинский эксперт насчитал восемнадцать ножевых ранений.

Приехали родители Вадима Сунжикова. Они были ещё довольно молоды и красивы. Увидев труп, женщина громко вскрикнула и потеряла сознание.

- Это наш сын, - глухо проговорил мужчина и отвернулся.

Ачимов подошел, тронул его за локоть.

- Вам не следует здесь находиться.

- Да-да, я понимаю, - закивал Сунжиков, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать. - Это конечно. Извините, но когда и где мы сможем получить тело Вадика?

- Это вам может сказать судмедэксперт. Андрей Васильевич, - обратился следователь к эксперту, приводившему в чувство Сунжикову, - когда вы закончите экспертизу?

- Завтра у меня выходной. Позвоните послезавтра после обеда, - ответил тот.

- Значит, послезавтра после обеда можно будет забрать тело? - спросил Сунжиков эксперта.

- Да, конечно.

- Спасибо! - отчего-то поблагодарил Сунжиков.

Пришла в себя Сунжикова и, увидев перед собой мужа, заплакала.

- Володя, за что нам такое горе?! Чем мы прогневили Бога?!

Он обнял жену за плечи и, увлекая к "Волге", проговорил:

- Надо крепиться, Ира. Что случилось, то случилось. Как говориться, слезами горю не поможешь. А Бог? Нет никакого Бога. Если бы он был, то не допустил бы такого!

- Володя, что ты такое говоришь?! - в страхе проговорила Сунжикова. Может быть он и наказывает нас за твое безверие.

- Лучше бы он наказал тех, что сделал такое! - несколько раздраженно ответил муж.

Сунжиковы сели в машину и уехали. Ачимов вынес постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы, передал один экземпляр эксперту. Окликнул стоявшего поодаль Строганова:

- Дмитрий Александрович!

Тот подошел.

- Слушаю, Николай Спергеевич.

- Завтра надо организовать аквалангистов. Пусть обследуют район обнаружения трупа Сунжикова. Полагаю, что и Наташа Субботина должна быть где-то поблизости. По всему, труп Вадима всплыл совсем недавно, отвязавшись от груза. Иначе бы его давно обнаружили.

- Хорошо. Завтра утром я все организую. Вы будете присутствовать?

- Да. Когда все организуете, позвоните мне.

Как и предполагал Ачимов, утром следующего дня примерно в пятидесяти метрах от места обнаружения трупа Сунжикова на четырехметровой глубине был найден труп Наташи. Он был привязан к якорю, которым пользуются суда с небольшой тоннажностью. Руки у девушки были связаны за спиной той же веревкой, а ноги привязаны к якорю. На обратной стороне якоря болтался свободный конец веревки. На груди у девочки был вырезан крест и перерезано горло.

Глава третья: Говоров. Новое дело.

Сво-бо-да-а-а! "Как много в этом звуке..." Я аки пчела впитывал сладостный, бесподобный, божественный, упоительный нектар этого восхитительного слова и все никак не мог им до конца насладиться. Наконец-то наш "самый справедливый и гуманный суд в мире" прекратил мои всяческие отношения с бывшей женой Мариной-Ксантипой. Де-факто они прекратились уже давным-давно. Теперь это произошло и де-юрэ. Марина категорически возражала и на суде закатила очередную истерику, обвиняя меня в себялюбии, бессердечности и тэдэ, и тэпэ. Ее яркое выступление лишний раз убедило судью в невозможности продолжать наши отношения, и я стал свободным. Но свобода - понятие весьма относительное. Еще Федор Михайлович Достоевский говорил: "Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой". И я вовсе не собирался уподобиться глупому жаворонку и, вознесясь в поднебесье, носиться над полями, над долами, захлебываясь восторженным пением. Нет, я, крепко-накрепко с головы до пят спеленутый любовью, собирался воспользоваться дарованной мне свободой лишь для того, чтобы тут же соединиться навеки вечные с моей несравненной Танюшей. После моей поездки в Москву, мы с ней практически не расставались. Я взял отпуск и мы целый месяц жили в моем родном Спирино. Таня буквально очаровала моих родителей. Особенно - маму. Та мне так и сказала: "Андрюша, ты не должен упускать эту девушку". Словом, все было замечательно. А наши астральные души, взявшись за руки, бродили меж звезд, забирались в самые потаенные уголки Космоса, находя и там подтверждение нашей любви. Мы добрались до двенадцатого уровня жизни (дальше нас пока не пустили), посетили многие жилища людей, побывали даже в доме Мастера и Маргариты, описанном гениальным Булгаковым. Но хозяева нас явно разочаровали. Их благостные, малоподвижные лица, напомнили мне лица восковых фигур, живущих воспоминаниями о том времени, когда они ещё были людьми. И вообще, в этом раю сплошная мертвечина. Факт. Надо очень постараться и заслужить уровень повыше. Все данные у нас с Таней для этого есть.

Вот такие дела были у меня на личном, так сказать, фронте. А на работе... Неожиданно для всех мой первый наставник и протеже Михаил Дмитриевич Краснов ушел на пенсию и меня назначили на его место. Меня очень опечалил его уход. Я любил этого малоразговорчивого, несколько медлительного и добрейшей души человека. Сколько Сергей Иванович его не убеждал, что сорок шесть - это не возраст для пенсии, ничего не помогло. А как-то, оставшись со мной наедине, Михаил Дмитриевич с тоской в голосе сказал:

- Устал я, Андрюша. Очень устал! Никак не могу понять, - что же происходит со страной, со всеми нами? Кто правый? Кто виноватый? Похоже, что нас здорово подставили. Не могу и не хочу во всем этом участвовать.

И трудно было с ним не согласиться. И все же я был уверен, что очень скоро все должно измениться. Иначе... Нет, иначе просто не может быть. Иначе я окажусь круглым идиотом. А прийти к подобному открытию будет, согласитесь, весьма и весьма печально.

Стоило появиться на работе, как был вызван Ивановым. Шеф осмотрел меня с ног до головы насмешливым взглядом, спросил озадаченно:

- Что это с вами, коллега?

- И что же со мной? Надеюсь, что у меня ещё на выросли рога?

- Это тебе лучше знать. Но я, в данном случае, не о том. Ты сияешь так, будто только-что получил известие о смерти сварливой тещи.

- Очень на то похоже. Вчера суд исправил допущенную мной три года назад непростительную ошибку. А как учили нас ещё в институте - "цессантэ кауза, цессат эффэктус" (с прекращением причины прекращается следствие). Вот потому я таков, каким вы меня изволите видеть.

- Это для меня слишком сложно. А попроще как-то нельзя?

- Меня развели и я стал свободным. А потому полон энтузиазма и горю желанием оправдать надежды родного начальства, связанные с моей скромной персоной.

- Поздравляю!

- Спасибо!

- И желание твое мне импонирует. Кстати, как у тебя с делом по "Вестфалике"?

- Расследую. Пока особенно похвастаться нечем.

- Передашь его Истомину. А тебе я хочу поручить вот это дело. - Сергей Иванович придвинул на край стола довольно внушительный том уголовного дела. - Вчера затребовал из Бердска.

- Хорошо, Сергей Иванович. - Я взял уголовное дело. На титульном листе значилось: "По факту убийства неустановленного несовершенолетнего". Спросил:

- Что, даже не удалось установить личность потерпевшего?

- Увы, - развел руками Иванов. - Месяц назад один рыбак на берегу Берди в лесу обнаружил труп мальчика лет двеннадцати с множественными ножевыми ранениями грудной клетки. Кто он такой и как туда попал, установить пока не удалось, хотя работы, сам видишь, проделано немало. Эксперт, производящий вскрытие, выявил, что перед смертью с потерпевшим был совершен акт мужеложства. Я затребовал это дело потому, что в воскресенье в водохранилище напротив морского пляжа были найдены трупы тринадцатилетних Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной. У юноши аналогичные ранения.

- Вы полагаете, что все эти убийства совершили одни и те же преступники?

- Очень на то похоже. Это дело находится в производстве старшего следователя Новосибирской транспортной прокуратуры Ачимова Николая Сергеевича.

- Вы хотите его забрать?

- Пока у нас нет к тому достаточных оснований. Ты должен связаться с Ачимовым и работать с ним во взаимодействии. Убежден, раскрыв это преступление, мы раскроем свое.

- Хорошо. Ну, тогда я пошел?

- Иди, Андрюша, иди, - ласково проговорил шеф. - И не просто иди. А иди ты... Искренне верю, что ты оправдаешь мои надежды.

Глава четвертая: Беркутов. Старые знакомые.

В спальне следователь заканчивал осмотр. Я подошел, протянул ему протокол допроса Сергуньковой.

- Я тут, Виталий Матвеевич, проявил инициативу и оформил показания хозяйки протоколом допроса.

- И правильно сделали, - ответил Медунов, беря протокол. - К чему лишние бумажки. Я оформлю поручение о её допросе. Она сказала что-нибудь интересное?

- И даже очень. - Кратко рассказал следователю показания Сергуньковой и свои соображения.

- Похоже, что вы правы, - согласился он со мной. - Кто-то пытается пустить нас по ложному следу. Что собираетесь делать?

- Если моя версия верна, то орудие убийства должно находиться где-то поблизости. Попытаюсь его найти.

- Вы полагаете, что на нем должны быть отпечатки пальцев Зеленского? спросил догадливый Медунов.

- Обязательно и всенепременно. А иначе - зачем весь этот сыр-бор.

- В таком случае, желаю удачи.

Выйдя из подъезда, я прошелся вокруг дома, тщательно осмотрев газоны, но ножа не обнаружил. И все же я был убежден, что он был где-то рядом. Нашел дворничиху и попросил открыть дверь мусоропровода. Когда она это сделала, то... Обана! В ящике сверху мусора лежал охотничий нож с точно таким лезвием, какое рисовала Сергунькова и с красивой наборной ручкой из цветной пластмассы. На лезвии свежие, но уже подсохшие потеки крови. Все как в лучших домах Лондона и Филадельфии. Преступники сами позаботились о доказательственной базе своей виновности. Да? Экие хитрованы! Нет, не уважают они нас, ментов. Очень не уважают, если считают, что мы клюнем на их тухлую наживку. Впрочем, сколько примеров, когда клюют и не на такое. Определенно. Уверен, что на ноже эксперт обязательно обнаружит отпечатки пальцев Тугрика. Скорее всего, это не тот нож, которым совершено убийство, а лишь его копия, - иначе трудно, если вообще возможно, сохранить отпечатки.

В присутствии понятых составил протокол обнаружения, осмотра и изъятия ножа, осторожно двумя пальцами взял его за усики ограничителя и положил в полиэтиленовый пакет. Вернувшись в квартиру Сергуньковой передал протокол и находку Медунову.

- Поздравляю! - сказал он. - Вы и на этот раз оказались правы. А это, - следователь кивнул на двух крепких, ладных парней, стоящих неподалеку и с интересом меня рассматривающих, - товарищи из райуправления. Присланы нам в помощь. Это ваши кадры. Вы ими и командуйте.

Парни вразвалочку, слегка поводя плечами, подошли, представились.

- Оперуполномоченный Кировского райуправления лейтенант Неупокоев Игорь.

- Лейтенант Карнаухов Максим.

Оба под метр девяносто, широкоплечие, коротко стиженные, с могучими шеями они походили друг на друга, как щенки одного помета. Экие гренадеры! Любо, дорого смотреть. В их несколько вальяжных, медлительных движениях чувствовался особый шик. "Спортсмены или десантники", - решил я.

- Подполковник Бекутов Дмитрий Константинович. - Я пожал парням руки. - Значит, прибыли помогать?

- Так точно! - одновременно ответили они.

- Что ж, это хорошо. От помощи отказываются лишь дураки. Верно?

- Так точно! - выдохнули они.

- Давно из армии?

- Три месяца всего. А аттестовали нас на должности лишь вчера, ответил более общительный Игорь. У него было широкоскулое простодушное лицо, а голубые глаза смотрели на мир восторженно и наивно. Из двоих он мне особенно нравился. Я ощущал в нем родство душ. Максим, жгучий брюнет, писанный красавец был сдержан и смотрел на окружающую действительность иронично и чуть свысока, будто сделал всем большое одолжение, появившись на свет. Тот ещё жук. Но это ничего, если парень не гнилой внутри, то годика через три-четыре работы в милиции вся его спесь слетит с него будто шелуха. Определенно.

- Поздравляю! - сказал я.

- Спасибо! - ответили оба.

- Где служили?

- В Воздушно-десантных войсках, - с гордостью ответил Игорь.

- Вы что, вместе служили?

- Ага, - кивнул он. - Мы закончили Техникум физической культуры, а потом попросились в десантные войска.

- Воевали?

- Пришлось. Максим даже награжден орденом "За мужество".

- А ты что молчишь? - спросил я Максима.

- А что говорить, - пожал тот плечами. - Игорь это делает с большей охотой - и за себя, и за меня.

- Ну-ну. А теперь давайте определимся, орлы. Мы с Игорем наведуемся по одному адресочку, очень мне хочется побалакать со старым знакомым, недавно вернувшемся из зоны "отдыха", а ты, Максим, обойди здесь все квартиры, поспрашивай - не видел ли кто случайно ночных "друзей" Сергуньковой. Понятно?

- Понятно, - ответил Карнаухов.

- Вот и лады. Встречаемся в два ноль ноль у меня в кабинете.

Подошел к телефону, снял трубку, набрал номер своего домашнего телефона и через мгновение услышал родной и до боли знакомый голос:

- Алло, слушаю.

- Козяйка, это ви заказывал ремонт крана на кухня?

- Нет, только собиралась, - рассмеялась Светлана.

- У тэбе муж есть, да?

- Есть.

- Он больной, да? Или у нэго как это... рука из задница растут, да?

- Похоже на то, - продолжала смеяться Светлана. - Здравствуй, Дима!

- Светочка, радость моя ненаглядная, здравствуй! Узнала своего забубенного мужинька?

- Еще бы мне тебя не узнать. Другого такого трудно найти. Ты где пропадаешь? У меня уже завтрак простыл, тебя ожидаючи. Ты ведь обещал после дежурства непременно зайти домой?

- Сколько раз я тебе говорил - никогда не верь обещаниям мента, - из всех многочисленных представителей сильного пола, он самый ненадежный.

- А что случилось?

- Ни за что не поверишь. Один чудик в экстазе задушил в объятиях свою любовницу. Просто кошмар какой-то! Титан страсти! Так что ты имей это в виду и не очень меня заводи.

- Учту. Тебя ждать сегодня?

- Обязательно. Постараюсь на обед вырваться. Как маленькая?

- Нормально. Спит.

- Но у неё вроде бы была температура?

- Нет, это у неё зуб резался.

- А как Анастасия?

- Сидит, читает. Прямо библиофилка какая-то! Не успеет ещё глаза протереть, как за книгу садится.

- Молодец! Вся в меня.

- А ты-то здесь при чем?

- Запомни, женщина, о светочь грез моих, и передай всем своим соплеменницам, - Дмитрий Беркутов из тех мужиков, кто всегда при чем.

- Хорошо, запомню. Ты будь там поосторожней.

- Буду, - твердо пообещал я и положил трубку.

Нет, кто бы что не говорил, а все же я чертовски счастливый человек. Определенно. Мне очень крупно повезло с женой. Умная, красивая, хозяйственная. Встречал кто-нибудь все эти качества в одной женщине? Дохлый номер. Она у меня одна такая. А после моего вынужденного визита в Москву стала ещё на редкость предупредительной. Взять хотя бы тот же кухонный кран. Он уже вторую неделю течет. И вы думаете она хоть раз сказала мне, что его нужно починить? Ни разу. Вот такая у меня жена, такая необыкновенная женщина!

- Вы на машине? - спросил я Игоря.

- Так точно, товарищ подполковник!

- Я её на время конфискую. Да вот ещё что. Кончай ты свои армейские так точно, никак нет. Это в милиции не очень поощряется.

Неупокоев густо покраснел, будто был уличен в каком-то противозаконном занятии. Извиняющимся тоном проговорил:

- Хорошо, товарищ подполковник.

Он мне все больше нравился. Хороший будет мент. Определенно.

- Вот и ладушки. За мной, товарищ лейтенант! Родина-Мать ждет от нас подвигов. И мы с тобой должны оправдать её ожидания. Если не мы, то кто? Больше - некому! - с пафосом проговорил и стремительно направился к выходу.

У подъезда нас ждал ярко-желтый "жигуль" с мигалкой наверху и с четкой и суровой надписью на боках: "Милиция". Да, для предстоящей операции больше подошел бы мой "Мутант", но он после долгой разлуки со мной что-то совсем расклеился. Нервы должно быть. В его возрасте это бывает. Пришлось снова обращаться в своему соседу Толяну. Тот обещал его к пятнице подшаманить. Золотые руки у мужика. Полтора года назад он из моего "Мутанта" такого монстра сотворил, прямо автомобильного Казанову. От него даже красавицы "Вольво" балдели, а остальные "дамы" вообще были в лежку. Честно. Кстати, какой сегодня день недели? Среда или четверг? С этим дежурством все в голове перемешалось.

- Игорек, какой сегодня день недели?

- Пятница, товарищ подполковник.

Вот те раз! Как это я так быстро и, главное - незаметно умудрился добежать до пятницы?! Чудеса! "Что-то с памятью моей стало. Все что было не со мной - помню". Вот именно. Старею что ли? Вроде ещё рано. Тридцать пять - самый расцвет мужчины.

Мы с Игорем сели в "Жигули" на заднее сидение.

- Как тебя зовут, шеф? - спросил я шофера.

- Юрий.

- Рули, Юра, на Никитина.

- На Никитина, так на Никитина, - лениво проговорил сержант-шофер и машина резко взяла с места.

Игорь долго елозил на сидении - хотел о чем-то спросить, но никак не мог решиться.

- Что у тебя, Игорек? - не выдержал я.

- Товарищ подполковник, а вы тот самый Беркутов?

- Тот самый, юноша, тот самый, - небрежно ответил я. - В нашем департаменте других Беркутовых нет и быть не может. Такие менты делаются лишь в штучном исполнении. Будут ещё вопросы?

- А правду говорят ребята, что вы однажды один взяли банду вооруженных преступников?

- Ну, во-первых, не один, а вдвоем с моим лучшим корешем Сережей Колесовым, который сейчас является моим непосредственным начальником. А, во-вторых, ты, Игорек, не очень доверяй слухам. Для нашего брата нет ничего вреднее слухов. С первых шагов своей оперативной службы возьми за правило все подвергать сомнению, пока не докажешь это практикой. Понял?

- Ага, понял.

А я подумал: "Как же быстро летит безвозвратное время. Давно ли я сам, как Игорь, разинув рот внимал своему наставнику майору Твердохлебу. "Чого должон иметь хороший сыскарь? - спрашивал тот, и тут же сам отвечал, переосмыслив и дополнив знаменитое высказывание Дзержинского: - Правильно. Горячее сердце, хорошую сообразиловку, быстрые ноги и крепкие кулаки". И вот уже сам выступаю в роли наставника. Не успеешь оглянуться, как потянет на мемуары. Впрочем, до этого ещё надо дожить."

- В милицию пошел по призванию или как? - спросил.

- Я не знаю, - пожал плечами Игорь. - Максим предложил. Я согласился. А вообще-то мне здесь нравится. Нормально.

Тем временем по старому коммунальному мосту мы выехали на улицу Восход. Вот и Никитина.

- Юра, швартуйся вон к тому дому, - указал я шоферу на панельную пятиэтажку. - Остановишь у первого подъезда.

- Понял.

Мы с Игорем вышли из машины. Прошли к четвертому подъезду. Подобные меры предосторожности были оправданы. Хотя я и был уверен, что кто-то пытается пустить нас по ложному следу, но полностью исключить версию о том, что убийцей является Семен Зеленский, не имел права. В нашем деле всякое бывает. А если это так, то, увидев милицейскую машину, осторожный Тугрик сразу сообразит что к чему. После этого ищи ветра в поле.

Мы вошли в подъезд.

- У тебя оружие есть? - спросил я Игоря.

- Ага. Есть, - отчего-то шепотом ответил он.

- Приготовь. Может понадобиться.

- Ага. - Неупокоев достал из наплечной кобуры "макаров", снял с предохранителя, передернул затвор. Доложил: - Я готов, товарищ подполковник.

- В таком случае, вперед, гардемарины! - проговорил я торжественно и стал медленно подниматься на четвертый этаж. Игорь двинулся за мной.

Квартира, в которой я надеялся застать Тугрика, принадлежала его матери Марии Ильиничне. Несчастная судьба у этой женщины. Муж, горький пьяница, сгорел от водки, оставив её с двумя малолетними сыновьями. Тянула женщина жилы, ростила сыновей. А когда они выросли, принесли ей новые беды. Старший Борис был натуральным придурком и теперь не вылазил из дурдома, младший, Семен, - из тюряги. Да, ей не позавидуешь. Определенно.

Остановившись перед дверью квартиры, обитой черным, вышеркавшимся от времени дермантином, я достал из кобуры пистолет, осторожно постучал, прислушался. Услышал шаркающие старческие шаги, затем раздался голос хозяйки:

- Кто там?

- Вам телеграмма. Откройте, - сказал я.

- Какая еще, - проворчала недовольно Мария Ильинична, открывая дверь. Увидев меня и узнав, охнула, побледнела и, прижав старческие натруженные руки к груди, тихо проговорила: - Чего он опять сделал?!

- Здравствуй, тетя Маша! Ты не волнуйся. Думаю, что на этот раз все обойдется. Просто у меня к нему есть разговор. Он дома?

- Дома. - Она махнула рукой в сторону двери, ведущей в большую комнату. - С рыжей своей.

- С Клавкой?

- Ну а с кем же еще.

Я подошел к двери, приложил к ней ухо, прислушался. Тишина. Спят голубки. Натрахались, а теперь отсыхают. Что ж, тем лучше. Не скажу, что их пробуждение будет приятным, но то, что неожиданным - это точно. Я распахнул дверь и заорал благим матом:

- Подъем!

Спавший с краю дивана-кровати Тугрик вскочил, ошалело уставился на меня совершенно безумными глазами. Решив, что ему сниться кошмар в виде улыбающегося мента, энергично протер глаза кулаками. Но ведение не исчезло. Поняв, что все это ему не снится, он повел могучими плечами и взревел громче пожарной сирены и страшнее трубного крика бизона в брачный период:

- Какого х.. тебе тут надо, мент поганый!

А его "мавр"... Ё-маё! Картина не для слабонервных. Это же милицейская дубина, а не человеческий орган. Он у него что, постоянно "готов к труду и обороне"? Скорее всего он буйствует с "голодухи" после восьмилетнего воздержания.

- А ну прекрати лается, кобелина! - строго сказал я. - И прикрой свое безобразие. Ты же не на уроке анатомии.

- Да пошел ты! - огрызнулся Семен и направился к двери, но на его пути решительно и неприклонно встал мой младший товарищ. Тугрик остановился. Человеком он был ученым и понимал, что любое физическое насилие над ментом может быть разценено, как сопротивление. А за это ему корячился срок, и срок, с учетом его "безупречной" биографии, немалый. Он оглянулся на меня и нерешительно спросил:

- Чё, отлить нельзя что ли?

- Ну за кого ты нас, Сеня, принимаешь? Мы ж не инквизиторы какие-нибудь, а простые российские менты. Игорек пропусти человека по нужде.

- Здравствуйте, Дмитрий Константинович! - Из-под одеяла показалась круглая физиономия Мани-мани с всклокоченными химкой рыжими космами.

- Здравствуй, Клавдия! Дождалась своего ненаглядного?

- Ох, дождалась, Дмитрий Константинович! Прям даже не верится. А вы что, опять по наши души? Когда только от вас покой будет.

- Что-то ты Мани-мани больно говорливая стала. Не к добру это. Вставай, у нас к вам обоим разговор есть.

- А я чё? Я не чё, - забеспокоилась Поливанова. - Если Сенька опять что натворил, с него и спрашивайте. А я ничего не знаю.

- Ну-ну, знаем мы эти сказочки про белого бычка. Ты и прошлый раз ничего не знала.

- И прошлый раз не знала. За что вы меня обижаете, Дмитрий Константинович?! Чего я вам такого плохого сделала?! - запричитала Мани-мани.

- Кончай базар, Клава, - насмешливо проговорил я. - Ты ведь прекрасно знаешь, что меня этим не разжалобишь. Вставай.

- Отвернитесь, пожалуйста! - кокетливо проговорила она.

Я отвернулся, подошел к Игорю, прошептал ему на ухо:

- Возьмешь с этой шалавы объяснение. Главное - нас с тобой интересует прошедшая ночь.

- Понял, - кивнул он.

- Дмитрий Константинович, а мне можно в ванну? - спросила Поливанова. Теперь на ней было красивое цветастое платье с глубоким вырезом. За эти восемь лет она здорово сдала, постарела, располнела, но все ещё оставалась миловидной и аппетитной бабенкой.

- Можно, Клава, можно, - разрешил я. - Потом расскажешь этому молодому человеку все, что его будет интересовать.

- Хорошо, Дмитрий Константинович.

Мани-мани с Игорем ушли. Вернулся Зеленский. Теперь на тем было линялое, пузырившееся на коленях трико и клетчатая рубаха. Настроен он уже был миролюбиво. Покрутил головой, усмехнулся:

- Ну ты, в натуре, даешь! Так забазлал, что я от страха едва в окно не сиганул. У нас в армии старшина роты такие концерты откалывал. Ну.

- А ты в армии служил?

- Служил. С нее-то все и началось.

- В каком смысле?

- Врезал одному козлу капитану по морде и схлопотал два года дисбата. Ну и покатилось все в тартарары.

- Как это случилось?

- На танцах в солдатском клубе этот козел стал приставать к моей девушке. Я ему и так, и эдак - не понимает. Ну и не сдержался. А, что вспоминать! - махнул Семен рукой. - Ты-то зачем опять заявился?

- Разговор серьезный имеется.

- Да чистый я, начальник. Бля буду, чистый!

- Верю я тебе, Сеня. Но, похоже, кто-то на тебя имеет большой зуб.

- Не надо ля-ля, начальник, - зло рассмеялся Тугрик. - Туфта это. Фуфло. Знаю я ваши ментовские приемчики. Не на того напал. Понял?

- Дурак ты, Тугрик, и не лечишься. Я тебе когда-нибудь лапшу на уши вешал?

- Да вроде нет. Так с тех пор сколько воды утекло. Со временем люди меняются.

- Люди-то меняются - это верно, - согласился я. - Только ты не меняешься. Как был пеньком, так пеньком и остался.

- Почто оскорбляешь, начальник?! - обиделся Тугрик.

Теперь я был на все сто уверен, что Зеленский не совершал убийства. Есть у нас такое понятие, как улики поведения. Так вот, эти самые улики поведения Семена полностью подтверждали мою версию - кто-то пытается пустить нас по ложному следу. Определенно. И этот кто-то имеет веские основания подставить именно Тугрика. А это уже кое-что. И я решил играть в открытую. Спросил напрямую:

- А ты знаешь, что твоего бывшего подельника Свистуна убили?

- Ври больше! - вновь не поверил Тугрик. Однако глаза его обеспокоенно забегали.

- Нет, я так не могу работать! Сеня, откуда такое недоверие к родной ментовке?

- Я его вчера вечером видел живого и здорового. Этот хорек ещё нас переживет.

- Когда это было?

- Чего? - не понял Зеленский.

- Когда и где ты его видел, дубина?

- Где, где. Дома конечно.

- Он к тебе приходил?

- Да нет, у него дома. Я к нему вчера раза три заходил, но никак не мог застать. Уже часов в десять вечера застал.

- А зачем он тебе понадобился?

- Когда вы меня в прошлый раз взяли, то Свистун мне был должен десять "лимонов".

- В смысле - миллионов?

- Ну да, - кивнул Тугрик. - Тогда деньги другие были. Вернувшись с зоны, я ему напомнил о должке, сказал, чтобы вернул десять штук.

- В смысле - тысяч?

- Ну да. Он клятвенно обещал, что вернет. А потом, паскуда, стал от меня бегать. Ну вот я и пришел потолковать насчет картошки дров поджарить.

- Он был один?

- Один. Как уведел меня, козел, страшно напугался, затрясься весь и стал божиться, что завтра же отдаст все деньги с процентами.

- Где он расчитывал достать деньги?

- Я без понятия. Он только сказал, что появился классный "бычок", которого "доить не передоить".

- Первый раз слышу, что быков стали доить.

- Так сказал Свистун. Я за что купил, за то и продаю.

- И что было дальше?

- Я ему пообещал, что если он и сегодня не отдаст долг, то я ему башку откручу. Он вновь меня заверил, что отдаст все с процентами. Достал бутылку водки и мы выпили. А потом я ушел. Вот и все.

- Всю бутылку выпили.

Тугрик усмехнулся, самодовольно как профессионал проговорил:

- Да мне бутылка, что слону - дробина. Я бутылкой опохмеляюсь. Правда, сам Свистун пил мало, говорил, что у него свидание с какой-то бабой.

- Когда ты от него ушел?

- Я на часы не смотрел. Но примерно в одиннадцать или в половине двенадцатого. А что?

- А то, что твоего дружка сегодня ночью у той самой бабы зарезали.

- Правда что ли?! - Сквозь землистый лагерный "загар" Тугрика явственно проступила бледность. Он, наконец, понял, что я вовсе не шучу. Так вот ты почему ко мне, начальник. Считаешь, что это я - Свистуна.

- Нет, я так не считаю. Но кто-то очень хочет, чтобы я именно так считал.

- Не понял?

- У тебя был охотничий нож с наборной ручкой из цветной пластмассы?

- Ты что меня за вахлаха какого-нибудь держишь, начальник?! возмутился Зеленский. - Это ж для меня верная статья!

- Тогда где, когда и у кого ты видел такой нож?

- Да никогда я не... - начал было Тугрик, но тут же осекся. - Хотя потой. С наборной, говоришь, ручкой?

- Да.

- Три дня назад я видел такой нож у Шкилета на квартире.

- Кто он такой?

- Сосед мой Виталий Попов.

- Он живет в этом же доме?

- А то в каком же. В сорок восьмой квартире.

- Чем он занимается?

- А хрен его знает, - пожал плечами Зеленский. - Ворует, наверное. Чем он ещё может заниматься. Но так, по мелочи. Неавторитетный вор. Среди братвы ходят слухи, что он вам стучит. Поэтому с ним никто не связывается.

- Как же ты у него оказался?

- Три дня назад утром подкараулил он меня у подъезда, затащил к себе, сказав, что есть интересное предложение. Ну я и зашел. Неудобно было отказывать. А у него на столе бутылка. Шкилет принялся нарезать колбасу, огурчики там, помидорчики и все такое, а мне дал охотний нож с наборной ручкой и попросил открыть банку консервов. Я ему ещё сказал, - зачем, мол, такой нож портить? А он ответил, что ничего с ним не случится, что нож из рессорной стали. Ну я и открыл им банку. Неужто Шкилет Свистуна? Чтобы такой доходяга? Что-то мало в это верится.

- Поживем - увидим, - дипломатично ответил я. Мои предположения полностью подтвердились. Теперь и к гадалке ходить не надо - эксперты обнаружат на ноже отпечатки пальцев именно Зеленского. Грубо работаеют господа "мокрушники". Грубо и где-то по большому счету нагло. Но ничего, ещё не вечер, мы ещё сыграем вам "цыганочку с выходом", вытащим на белый свет ваши поганые рожи. Это я вам клятвенно обещаю.

Но как показали дальнейшие события, я был также далек от истины, как бином Ньютона - от палочки Коха. Определенно.

- Зачем же он тебя прозвал? Лишь затем, чтобы выпить?

- Нет конечно. Когда выпили, стал предлагать обчистить одну богатую квартиру. Убеждал, что дело верное. Но я отказался.

Я записал показания Зеленского. В комнату вошел Игорь и протянул мне лист, исписанный мелким, убористым почерком. Я мельком ознакомился с объяснением Поливановой. Она подтверждала, что Тугрик пришел вчера домой около двенадцати часов ночи и больше никуда не уходил.

Уже собираясь уходить, я спросил Зеленского:

- Слушай, Сеня, а ты знал, что прошлый раз тебя сдал Свистун?

Он набычился, покраснел, сжал пудовые кулаки, на широких скулах заходили желваки. Проговорил с присвистом:

- Вот козел! Так ему, суке, и надо! Собаке - собачья смерть!

Решил съездить на квартиру Свистунова. Там были сущие Содом и Гоморра. Кто-то здесь навел капитальный шмон. Все было перевернуто вверх-дном. Что-то искали. Что? Судя по тому, что перерыты все вещи, что-то небольшое и компактное. Возможно деньги. Ничего, разберемся.

Глава пятая: Ачимов. Клуб юных моряков.

Много чего видел я за свою долгую следственную практику, но жестокое убийство подростков Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной потрясло меня до глубины души. Правда. Даже стал плохо спать по ночам - мучили кошмары. У кого могла подняться рука на детей? Сейчас много говорят о милосердии, всепрощении, объявили даже мораторий на применение смертной казни. Но только как можно такое прощать? И разве тот, кто это сделал заслуживает жизни? Однако, преступника ещё надо было найти. Вот именно. А сделать это будет непросто. Совсем непросто.

Вадим и Наташа отдыхали в лагере "Клуб юных моряков". И я решил начать именно с него и на прокурорской "Волге" отправился в лагерь. "Клуб юных моряков" располагался в сосновом бору на берегу небольшой бухты, примыкающей к шлюзу, и представлял собой довольно печальное зрелище. На небольшом пятачке, огороженном тонкими жердями от каких-то двухэтажных строений, больших железных ангаров, стояла старая армейская палатка, длинный деревянный стол, а под навесом топилась железная печь, возле которой хлопотали две девочки лет по тринадцать. В двадцати метрах от палатка на обрывистом берегу располагалось корабельное стомиллиметровое орудие. Воспитанники клуба были одеты в синюю парусиновую робу, какую носят на подводных лодках.

У проходящего мимо подростка спросил:

- Мне нужен ваш директор. Как его найти?

- Командир, - поправил меня паренек .

Я разглядел на погонах мальчика две выцветшие от времени лычки.

- Так точно, товарищ младший сержант, командира.

- Я старшина второй статьи, - высокомерно ответил паренек. - Сейчас его позову. - И направился к палатке.

Минуты через три из палатки вышел пожилой сухощавый мужчина в точно такой же как у ребят форме, но на погонах у него было по две больших звезды. "Капитан второго ранга", - вспомнил я флотские вонские звания. Мужчина подошел, спросил:

- Вы хотели меня видеть?

- Да. Я из транспортной прокуратуры. - я достал из кармана служебное удостоверение, протянул мужчине. - Расследую дело по убийству ваших вопитанников Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной.

Командир клуба ознакомился с удостоверением, вернул, преставился:

- Толстов Олег Павлович. Вы хотите со мной поговорить?

- С вами и вашими воспитанниками. За этим, собственно, и приехал.

- В таком случае, пройдемте в палатку. Там будет удобнее.

В палатке был флотский порядок. Дощатый пол выкрашен в ярко-голубой цвет. В дальнем углу стоял большой макет парусника и корабельный штурвал, медные части которого парадно блестели. Толстов указал рукой на внушительных размеров двухтумбовый письменный стол, сказал:

- Располагайтесь, Николай Сергеевич, за моим столом. Командуйте.

Я сел за стол, раскрыл "дипломат", достал из него несколько бланков протокола допроса свидетеля, спросил:

- Давно существует ваш клуб. Олег Павлович?

- Четыре года. Ровно четыре года назад я вышел в отставку и поселился в академгородке, где после смерти моей мамы осталась квартира. Без дела сидеть не хотелось. К тому же видел, что многие подростки предоставлены сами себе, особенно летом. Вот я и предложил районному начальству организовать "Клуб юных моряков". Идею мою охотно поддержали, обещали всяческую поддержку вплоть до стационарных зданий. Однако, вы сами могли только-что убедиться - какова эта поддержка. Держимся на голом интузиазме. Хожу по миру с протянутой рукой.

- Как давно Вадим и Наташа были членами вашего клуба?

- Юнгами, - поправил Ачимова Толстов. - Второй год. Очень хорошие были ребята. Но примерно за неделю до их... до их исчезновения с ними происходило что-то странное.

- Странное?

- Ну не то, чтобы... Видите ли, они всегда были очень дисциплинированными, а тут вдруг ушли в самоволку.

- Каким образом это случилось?

- Когда они ушли, точно сказать не могу. Обнаружил я их отсутствие перед обедом. Никто из ребят ничего сказать не мог. Я серьезно обеспокоился, хотел даже звонить в милицию.

- Долго их не было?

- Вернулись они лишь к вечерней поверке.

- Когда вы её проводите?

- В одиннадцать перед отбоем.

- И как же они объяснили свое отсутствие?

- Сказали, что гуляли. У них возраст такой. Первая любовь и все такое. Бывает. Поэтому я решил их не наказывать, лишь строго предупредил. Но на слудующий день история повторилась. На вечерней поверке я объявил им по три наряда вне очереди и отправил работать на камбуз.

Не очень знакомый с морской терминологией, я решил уточнить:

- Куда, простите?

- На кухню. Но через пару дней они вновь исчезли и... - Толстов тяжело вздохнул. - И теперь уже навсегда. Одного не пойму: почему они так упорно скрывали - куда ходили и чем занимались? У меня с ребятами сложились довольно доверительные отношения. А тут - ни в какую. Странно все это.

- И никому из ребят они ничего не говорили?

- Лучшая подруга Наташи Светлана Борзунова говорила мне после их исчезновения, что Наташа под большим секретом сообщила, что вместе с Вадимом снимается в каком-то фильме. Но, откровенно говоря, я этому не поверил, посчитал просто девичьими фантазиями.

- Отчего?

- Ну во-первых, если бы такие съемки производились, то здесь, на побережье, об этом бы знали. Во-вторых, допустим, что Вадима и Наташу все же пригласили сниматься в кино. В таком случае, отчего режиссер не обратился ко мне и попросил освободить ребят на период съемок, зачем заставил ребят идти на нарушение дисциплины? И, наконец, в-третьих, для чего съемки нужно было окутывать такой тайной? Прямо какие-то тайны мадридского двора. Вот поэтому к сообщению Светланы я отнесся весьма скептически.

- Борзунова говорила ещё что-то об этих съемках?

- Я её об этом не расспрашивал. Вам лучше побеседовать с ней самой.

- Это конечно, - кивнул я. Записал показания Толстова. Тот прочел, расписался.

- А теперь, Олег Павлович, я хотел бы поговорить со Светланой.

- Я сейчас её приглашу. - Толстов встал и вышел из палатки.

Минут через пять раздался робкий девичий голос:

- Разрешите?

- Да-да, входите, - громко ответил я.

В палатке появилась маленькая, хрупкая девочка. На вид ей можно было дать не больше двенадцати лет. Ее большие темно-карие глаза смотрели на меня вопросительно и тревожно.

- Здравствуйте! Меня прислал Олег Павлович, - чуть слышно проговорила она, остановившись у порога.

- Здравствуйте, Света! Проходите пожалуйста, присаживайтесь, - Я указал на стул.

Борзунова прошла к столу, села на краешек стула, поблагодарила:

- Спасибо!

- Света, Олег Павлович говорил, что вы с Наташей были подругами. Это так?

- Да, - кивнула она. - Мы с ней учимся в одном классе... Ой, извините! Учились. - Глаза девочки наполнились слезами. - А потом вместе пришли в клуб.

- А какие были отношения у Наташи с Вадимом?

- Хорошие. Он ей нравился. Вадим был очень умным, начитанным. Ей с ним было интересно.

- Они были раньше знакомы?

- Нет-нет, - замотала головой Светлана. - Они здесь познакомились.

- Наташа тебе говорила, что вместе с Вадимом снимается в кино?

- Да.

- Расскажи об этом поподробнее.

- Когда Олег Павлович объявил им три наряда вне очереди, то я утром вызвалась помогать Наташе на кухне. Там я её снова спросила - где они были? До этого она мне говорила, что не может этого сказать, так как дала слово. На этот раз она огляделась по сторонам и шепотом спросила: "Поклянись, что никому не расскажешь?" Я ответила: "Клянусь!" И тогда она сказала, что вместе с Вадимом снимается в кино, но только об этом пока никто не должен знать. Я спросила: "Почему?" Она ответила, что так сказал режиссер.

- А кто режиссер, она говорила?

- Да. Это женщина, очень красивая блондинка.

- Может быть она называла её имя, фамилию?

- Да. Имя и отчество. Подождите, сейчас попытаюсь вспомнить... Ее звали Людмилой Борисовной. Точно. Наташа была от неё в восторге, говорила, что она очень умная и ласковая.

- О чем был фильм?

- О первой любви юноши и девушки. Наташа говорила, что они с Вадимом даже целовались.

- Что она ещё говорила?

- Это все.

- Говорила, где снимается фильм?

- Нет. Больше она ничего не говорила.

- А кто она такая - этот режиссер? Откуда приехала?

- Ой, извините! - смутилась девочка. - Наташа сказала, что режиссер и её помощники приехали из Москвы.

После ухода Борзуновой я попытался проанализировать услышанное и выдвинуть возможные версии случившегося. От этого многое зависело - смогу ли я раскрыть это зверское убийство. Главное, чтобы хоть одна из версий привела к преступнику. В то, что Наташа и Вадим были приглажены московским режиссером на съемки фильма, я, как и Толстов, мало верил, можно даже сказать - совсем не верил. Иначе незачем было окружать съемки такой тайной. Скорее всего, группа отдыхающих негодяев, имеющая видеокамеру, решила поразвлечься и заморочила подросткам голову. В процессе так называемых "съемок" кто-то из них изнасиловал девочку и мальчика и, чтобы скрыть преступление, убили, а трупы утопили в море. Да, но для чего нужно было наносить мальчику восемнадцать ножевых ранений, а девочке вырезать на груди крест? Это какой-то изощренный садизм. Только человек с больной психикой мог сделать такое. Скорее всего, убийство подростков совершено вечером в пятницу девятого июня, а затем ночью избавились от трупов. Здесь зона отдыха и в пятницу было много народа. Кто-нибудь обязательно видел, как катер или теплоход ночью выходили в море. Да и самих потерпевших тоже кто-то обязательно видел, возможно даже видел куда они ходили. Необходимо срочно размножить их фотографии и дать задание оперативникам попытаться найти свидетелей.

Глава шестая: Говоров. Существенный факт.

После детального изучения материалов дела у меня возникло множество вопросов. Причем, процесс шел по нарастающей - чем больше углублялся в дело, тем больше возникало вопросов. Кто, к примеру, мне ответит - отчего труп мальчика оказался так далеко от Новосибирска? То, что он не житель Бердска - это однозначно. Бердск - не такой большой город, и если бы он был его жителем, то давно был бы установлен. Впрочем, он вряд ли был и новосибирцем. Его рисованный портрет был неоднократно показан по местному телевидению, но никто из зрителей не позвонил ни на студию, ни в милицию. Среди пропавших без вести его в милицейской картотеке также не было. Откуда же он взялся? Можно было бы предположить, что мальчик отдыхал в одном из детских лагерей, которых здесь видимо-невидимо. Но труп обнаружен в мае, когда ни один лагерь ещё не работал. Да и там сразу же выявили бы исчезновение мальчика. Опросы работников Речкуновского санатория и дома отдыха "Сосновский" также не дали результатов. При вскрытии экспертом в прямой кишке убитого была обнаружена сперма первой группы крови. Однако никаких телесных повреждений, указывающих бы, что с мальчиком был совершен насильственный акт, не выявлено. О чем это может свидетельствовать? О том, что половой акт был добровольным? Выходит, что так. Впрочем, здесь могло иметь место психологическое насилие. Решил переговорить с экспертом. Как же его фамилия?... В акте значится: "Эксперт областного бюро судебных эеспертиз Крапоткин В.С." Позвонил в бюро,

- Алло. Слушаю вас, - раздался мелодичный голос секретарши.

- Добрый день! Вас беспокоит следователь облпрокуратуры Говоров Андрей Петрович. Я хотел бы переговорить с вашим экспертом Крапоткиным. Кстати, как его имя, отчество?

- Виктор Семенович. Хорошо, я сейчас приглашу его к телефону.

Минуты через три в трубке раздался зычный бас:

- Крапоткин слушает.

Я представился, уточнил:

- Виктор Семенович, это вы производили вскрытие трупа неустановленного мальчика лет двенадцати, обнаруженного на берегу Берди?

- Было такое дело, - подтвердил эксперт. - Вам, Андрей Петрович, что-нибудь непонятно?

- Потому и звоню. Следователь, расследовавший до меня дело, пришел к выводу, что имел место насильственный половой акт, но в вашем заключении, кроме множественных ножевых ранений, я не нашел других следов насилия.

- Все правильно. Их не было и не должно было быть.

- О чем это может свидетельствовать?

- О том, что все было по обоюдному согласию. Я более чем в этом уверен.

- Откуда подобная уверенность?

- Я не стал отражать это в акте, посчитал несущественным, но только у мальчика напрочь отсутствовала слизистая в конце прямой кишки.

- И что это может означать?

- То, что мужеложством он занимался часто и регулярно. Вполне возможно, что этим он зарабатывал себе на жизнь.

По голосу я представил эксперта этаким огромным, упитанным, розовощеким бодрячком, очень довольным жизнью и очень благополучным. В груди у меня закопошилось что-то темное и нехорошее. Едва сдержался, чтобы не сказать все, что я о нем думаю. Вряд ли он уже в состоянии что-либо понять. Лишь холодно проговорил:

- Странные у вас понятия о существенном, Виктор Семенович. И потом, кто дал вам право решать, что является существенным, а что - нет? - и положил трубку, решив, что после окончания расследования обязательно напишу представление заведующему бюро на этого самовлюбленного нарцисса. Обязательно. Ведь именно по его вине следствие проделало столько работы, а по существу топталось на месте. А следователь тоже хорош. Рэс ипса лёквитур (дело говорит само за себя). Вот именно.

Если эксперт окажется прав (а лично я в этом нисколько не сомневался), то это значительно сужает зону поиска.

Позвонил Сереже Колесову и узнал от него, что гомосексуалисты избрали одним из мест своих свиданий и знакомств Первомайский сквер.

- Куда же смотрит наша доблестная милиция? - спросил я. - Или её уже не волнует моральный облик своих соотечественников? Весьма печально, но очень на то похоже. Факт. Со своейственной мне откровенностью вынужден констатировать, что в последнее время все больше склоняюсь к тому, что её перестал волновать даже моральный облик своих сотрудников.

Но Колесов понимал все буквально и тут же завелся:

- А что мы можем?! Мы что ли убрали статью из кодекса? Формально они ничего не нарушают - сексуальная свобода. Только тронь попробуй. Вони на всю губернию будет.

- Экие вы лихие ребята. Привыкли, понимаете ли, все решать с кондачка, кавалерийским наскоком и исключительно силовыми методами. А как же метод убеждения, Сережа? Ведь тебя же в институте учили, что убеждением можно достичь гораздо больших результатов. Ты пробовал объяснить этим заблудшим овенам, что путь их сексуальной ориентации ведет в некуда, чреват моральными издержками до полной деградации личности. Ты хоть попытался рассказать им об учении нашего выдающегося философа Федорова о космизме человека?

- Какого еще?... Ты что, прикалываешься?

- Стыдно, господин подполковник! Я был о вас лучшего мнения. Об этом знает каждый школьник.

- Вот завыступал! - возмутился Колесов. - Ты почему ко мне с этим? Я занимаюсь убийствами, а никаким-нибудь. В гробу бы я их видел этих педерастов. Если бы была моя воля, то я бы построил резервацию где-нибудь за Полярным кругом и всех их туда согнал - пусть себе там милуются, не отравляют атмосферу.

- Дремучий человек ты, Сергей Петрович, и мысли у тебя дремучие. А ты думаешь, случайно Бог бодливой корове рог не дал? Отнюдь. Кстати, как поживает наш знаменитый сыщик Дмитрий Беркутов - гроза олигархов и молоденьких вдов? Все также весел, оптимистичен и словоохотлив?

- Вы друг друга стоите, - проворчал Колесов. - Прошлой ночью убили одного нашего старого знакомого Свистуна. Он работает по этому убийству.

- В каком смысле - свистуна?

- Кликуха у него такая.

- В таком случае, передавай Беркутову привет. Скажи - звонил, мол, Говоров, желал здоровья, жизни полной и осмысленной. А то последнее ему часто не удается.

- Обязательно передам. Пока, Андрюша, - положил трубку.

Экие они в милиции нетерпеливые и невоспитанные - никогда не выслушают до конца. А ведь я мог ещё много чего полезного ему рассказать.

Итак, Первомайский сквер. Что ж, тем лучше, ближе будет добираться до дома. Догадливый читатель вероятно уже понял, что я решил тряхнуть стариной и поближе познакомиться с зыбким, я бы даже сказал, иллюзорным миром гомосексуалистов, сменой половой ориентации пытающихся уйти от мрачной действительности. Наивные люди!

Глава седьмая: Беркутов. Встреча с агентом.

Из квартиры Свистуна мы с Игорем прямиком двинули в сорок восьмую квартиру к Виталию Попову с очень "симпатичной" кликухой Шкилет. Вот, блин, работа! Даже пожрать некогда. А ведь я обещал Светлане приехать домой обедать. Как только она все это терпит? Нет, что ни говори, а жены российских оперов - особая порода женщин. Их терпению, выдержке и самообладанию можно позавидовать. Они - наш надежный тыл, главный резерв командования. Определенно. Без них мы бы давно либо спились, либо шизанулись. Точняком. Когда-нибудь благодарное человечество отольет в бронзе величественный памятник наподобие Родине-Матери на Малаховом кургане жене российского опера. Я даже вижу, каким он будет - стройная женщина, очень похожая на мою Светлану, прекрасная как утренняя звезда, верная как овчарка Мухтар и надежная как автомат "калашникова". А у ног её на коленях стоит благодарный опер, как две капли воды похожий на Диму Беркутова, задолбанный начальством, униженный заработной платой, затюканный жизненными обстоятельствами, представленный пишущей братией этаким бодрячком без царя в голове, который если что хорошо и умеет делать, так это бить по мордам почтенную публику. Но не надо, господа, сочувствовать нашим женам и, тем более, их жалеть. Не надо. Им можно лишь позавидовать. Ведь они любят не каких-то особей мужского пола, удобных как встроенная мебель, а настоящих крутых мужиков. А в чем разница между первыми и вторыми знают только они. Так-то вот.

Попова дома не оказалось. Его жена долго не хотела нам открывать дверь, все требовала доказать, что мы действительно из милции. Понадобилось проявить все свою выдержку и терпение, чтобы не взорваться.

- Гражданка Попова, - очень вежливо говорил я, - как же я это вам докажу при закрытой двери? Вот мое служебное удостоверение. Если вы обладаете способностью видеть через дверь, то можете в нем прочесть, что я являюсь оперуполномеченным по особо важным делам управления уголовного розыска.

Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась. В образовавшейся щели появился подозрительный глаз.

- Покажите удостоверение, - потребовала Попова.

Я показал. Дверь распахнулась.

- Входите, - обреченно сказала Попова. Это была женщина неопределенного возраста с желтым болезненным лицом, маленькая и тощая, будто вяленная вобла. На ней был надет старый, замызганный халат. Да и квартира, честно говоря, мало напоминала человеческое жилье. Грязная, с пожелтевшими и облупившимися обоями, завалена пустыми бутылками, каким-то тряпьем и прочим хламом. Пещера неандертальца по сравнению с ней выглядела бы предпочтительней. Вот, блин, живут же люди! Вот и верь после этого классику, что "человек - это звучит гордо". Попова была явно встревожена нашим визитом.

- Что он ещё натворил? - спросила она.

- Кто? - сделал я вид, что не понял о ком она спрашивает.

- Муж мой забубенный? Кто ж еще.

- Почему вы считаете, что он что-то натворил?

- А зачем же вы тогда пришли?

- Ну мало ли... Кстати, как тебя хозяйка зовут?

- Зина.

- Ты почему, Зина, такая негостеприимная? Мы что, так и будем в коридоре торчать?

Попова окинула равнодушным взглядом комнату, разобранный диван с незаправленной постелью, сказала:

- Пойдемте. - И прошла на кухню.

Но и там было не лучше. Раковина сплошь завалена грязной посудой, от которой уже исходил кисловатый запах. На столе хлебные крошки подбирали многочисленные мухи. Я сел за стол, смахнул крошки на пол. Мухи поднялись в воздух и сердито зажужжали.

- Где твой муж, Зина? - напрямую спросил я.

- А я почем знаю, - пожала она плечами. - Я посчитала, что он у вас, коли пришли.

- Где он может быть?

- А я почем знаю. Недели три, как ушел, так я его больше не видела, забулдыгу.

Ее слова теперь уже обеспокоили меня, появилось нехорошее предчувствие. Шкилет был тем самым звеном, ухватившись за которое, я намеревался вытащить на божий свет и всю цепочку. Теперь мои намерения рушились прямо на глазах. А моя интуиция, эта весьма своенравная да, к тому же, беспардонная дама, прямо так и сказала: "Бери шинель, парень. Пошли домой". "Постой, постой! - вконец занервничал я. - Нельзя вот так, сразу, ничего не проверив, делать такие далекоидущие выводы". "Если тебе своего времения не жалко, то проверяй, а мне и так все ясно", - вяло согласилась она.

- Где его можно найти? - спросил я.

- А чё его искать-то. Сам объявится. А то первый раз, что ли. Забулдыга он и есть забулдыга. Добрые люди вон умирают, а этому ни черта не делается.

- Любишь ты его, Зина.

Эти мои слова её здорово развеселили. Она громко с повизгиванием рассмеялась, ощерив щербатый с желтыми прокуренными зубами рот.

- Либишь, говорит! Ха-ха-ха! Вот умора, так умора! Люблю как кошка собаку. Что б он сдох черт мосластый!

- И все же, где он может быть?

- А я почем знаю. Может, к отцу уехал, к такому же, прости Господи, алкашу, а может ещё куда.

- А где живет его отец?

- За Каменкой недалеко от тюрьмы. Улица Черноморская двенадцать.

- Он что-нибудь говорил, когда уходил?

- Нет ничего не говорил. Я его даже не видела. На работе была.

- А где ты работаешь?

- Здесь неподалеку, в магазине уборщицей.

- Слушай, Зина, у мужа был охотничий нож?

- Был, - кивнула она. - Отец подарил. Он по молодости охотником был.

- Как он выглядел?

- Большой такой, красивый.

- А ручка какая?

- Тоже красивая, цветная.

- Наборная?

- Как это? - не поняла Попова.

- Из цветных пластмассовых пластин. Такая?

- Вот-вот, такая и есть.

- Где этот нож сейчас?

- А я почем знаю. Пропил наверное забулдыга. Он ведь уже все, что мог, пропил. Вы не думайте, что мы всегда так вот жили. Было время и у нас все было как у людей. Он в ПАТПа шоферил, я клепальщицей на заводе Чкалова работала. Жили куда с добром. Даже "запорожец" купили. А потом, как он запил, так все и покатилось под гору. Жить не хочется. Если б не боялась греха, то давно бы руки на себя наложила.

- Дети-то у вас есть?

- Дети-то есть, да что толку. Лишили нас родительских прав. - Попова горько заплакала.

Но мне не было жаль эту алкоголичку. Нет. Жалько было их детей, оставшихся сиротами при живых родителях. Вот, блин, люди! Мало того, что себя уродуют, так ещё родных детей не жалеют, ханыги!

Разговор с Поповой меня не только обеспокоил. но и, откровенно говоря, расстроил. Интуиция подсказывала, что отсутствие Шкилета дома вовсе не случайно, что мы его теперь вряд ли когда найдем, во всяком случае, в живых. А это никак не укладывалось в мою версию. Зачем же нужно было убирать такого классного "свидетеля". По моей версии Попов должен был подтвердить, что Тугрик не только был у него дома, но и купил нож. Тогда задача Зеленского оправдаться намного бы осложнялась. Но вместо этого Попова устраняют. Правда, это ещё не факт, а лишь моя догадка. Но провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Почему? Испугались, что Попов может расколоться? Возможно. И все же, думаю, что причина в чем-то другом. Кто-то пытается меня крепко одурачить, сделать мне симпатичную фигуру из трех пальцев, а потом посмеяться над глупым "пингвином". Ничего, ещё не вечер, господа "мокрушники". Чтобы Дима Беркутов давал каким-то козлам повод для веселья?! Дохлый номер! Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я ещё сбацаю "цыганочку с выходом" на ваших поминках. Определенно.

Игоря я направил к отцу Шкилета.

- Если Попов там, то тащи его прямиком в управление. Если его там нет и не было, то возьмешь объяснение с отца в отношении ножа.

- Хорошо, товарищ подполковник. Разрешите выполнять?

- Разрешаю, лейтенант, - усмехнулся я. Горбатого могила исправит. Посмотрел на часы. Об обеде приходилось только мечтать. В управлении меня уже ждал Максим Карнаухов.

Максим ничего интересного не сообщил. Никто из соседей не видел ночных гостей Сергуньковой.

- Одна лишь старушка Видяева слышала ночью, как кричала женщина. Я взял с неё объяснение. - Лейтенант достал из папки объяснение свидетельницы, положил передо мной на стол.

- Хорошо. А теперь, коллега, дуй в свое управление и узнай, действительно ли Попов числился у вас осведомителем. Поговори с оперативником, который с ним работал. Словом, мне нужна полная информация о Попове. Действуй.

После ухода Карнаухова, я решил связаться со своим старым и проверенным "источником" Сережей Беленьким по кличке Чудик, в течении уже многих лет горбатившегося на родную ментовку. Лет семь назад мы с Сережей Колесовым прищучили Беленького на сбыте краденного, популярно объяснили ему что почем и какой срок ему за это корячится. Парнем он оказался понятливым и быстро согласился на сотрудничество. Был он веселого нрава, хохмачем, пользовался доверием среди воровской братии и выдавал довольно ценную информацию. Встречались мы с ним на нейтральной территории - в "Пельменной" на Коммунистической. Однако, когда меня четыре года назад выперли из милиции наши встречи естественно прекратились. Выпал он из моего поля зрения и после моего восстановления. Сейчас же я вспомнил о нем потому, что Чудик также жил на Никитина недалеко от Зеленского и Попова и не мог их не знать.

Нашел в ящике стола свою старую записную книжку, отыскал номер телефона Беленького, позвонил. После неоднократных гудков услышал наконец хриплый, заспанный голос Чудика:

- Алло, слушаю.

- Привет, Сережа! Никак ты с большого бодуна?

- А? Ну. А кто это?

- Дима Беркутов. Еще помнишь такого?

- Какой еще... - недоуменно начал Беленький, но тут же голос его окреп, обрел прежнюю веселость: - Неужто мой любимый мент?!

- Не знаю, как насчет любимый, мы с тобой вроде на брудершафт не пили, но то, что мент - это точно.

- А Клык ботал, будто тебя из ментовки турнули и ты ошиваешься в каком-то частном сыскном бюро.

- Врет твой Клык. Это ему в сладком сне приснилось. Он никак не может забыть, как я его брата на квартирной краже снял. Вот и плетет что попало.

- Может быть, - согласился Беленький. - Он известный трепло. А я думал, что мне вольную дали.

- "Оставь надежду всяк, сюда входящий".

- Но ведь столько уже лет прошло.

- Будем считать, что ты у нас был законсервирован, как особо ценный агент.

- Ну ты даешь! Что я тебе килька что ли? Стало быть, опять понадобился?

- Понадобился, Сережа. Очень понадобился.

- А что такое?

- Это не телефонный разговор. Надо встретиться.

- Надо так надо. В "Пельменной"?

- Да. Через час сможешь?

- Смогу. Только ты бутылек прихвати, иначе кончусь.

- Что, трубы горят?

- Спасу нет. Вчера кореш с зоны пришел. Ну мы и... Сам понимаешь.

- Это надо. Это святое дело. Хорошо, прихвачу.

Когда я через час пришел в "Пельменную", то увидел Беленького за столиком в дальнем углу. Он помахал мне рукой. Я взял две двойных порции пельменей, по овощному салату и стакану компота, составил все на поднос, подошел к столику.

- Привет, Серега!

- Здравствуй, Дима! А ты клево выглядишь.

Зато видок у моего агента был, прямо скажу, неважнецкий, краше в гроб кладут. Определенно, Лицо серое, одутловатое, руки трясутся, глаза красные, шальные, в них мировая скорбь и мечта всех алкашей на свете об опохмелке. Держался он из последних сил исключительно на присущем ему оптимизме.

Я поставил поднос на стол.

- Разгружай.

Чудик быстро составил тарелки и стаканы на стол, а поднос положил на подоконник. Спросил:

- Не женился?

- Есть такая глупость.

- То-то смотрю, что слишком гладкий, - проговорил он. - Где теперь монтулишь?

- В управлении.

- Поздравляю! Я знал, что ты далеко пойдешь. Принес?

Я не решился отказать себе в удовольствии немного приколоть Чудика.

- Ты о чем? - спросил недоуменно.

- Бутылек, говорю, принес? - прохрипел он. От волнения у него перехватило горло. Острый кадык несколько раз дернулся на жилистой шее. Глаза стали совсем нехорошими, непредсказуемыми. Продолжать эксперепент было чревато, мог и убить.

- Ах, ты об этом. О чем разговор, принес конечно. Но давай сначала по компоту.

- Ага. Это мы моментом! - обрадованно проговорил Беленький в предвкушении выпивки. Схватил стакан, но пока нес ко рту расплескал едва ли не половину компота. Смутился: - Вот зараза! Совсем плохой стал. Ты извини, Дима!

- Ничего, бывает. - Я выпил компот. Воровато огляделся - не наблюдает ли кто за нами, достал из внутреннего кармана бутылку водки, открутил пробку, налил по полстакана. - За встречу, Сережа!

Беленький пил водку мучительно долго, даже не пил и натурально цедил сквозь зубы. При этом лицо выражало такое отвращение, такие муки, словно пил не водку, а отраву. Наконец с водкой было покончено. Он медленно поставил стакан на стол, вытер тыльной стороной руки губы, замер, будто прислушивался - что у него творится там, внутри. По мере того, как алкоголь быстро впитывался в кровь, Чудик менялся буквально на глазах. Лицо налилось жизненной силой, глаза заблестели и смотрели теперь на мир ласково и влюбленно.

- Ты закусывай, - посоветовал я ему, за обе щеки уплетая салат.

- А-а, - вяло махнул он рукой на закуску. - Давай ещё по одной?

- Нет, ты извини, но у меня правило - сначала дело, а потом все остальное. Как по пословице: "Кончил дело, гуляй смело".

- Ну, дело, так дело, - неохотно согласился Беленький.

- Ты Свистуна знал?

- Шулера что ли?

- Да.

- Очень хорошо знал. Даже как-то корешили. Он ведь раньше в нашем районе на Ленинградской, жил. Тот ещё жук. А что он тебя заинтересовал?

- Убили его этой ночью.

- Да ну! Дела! - удивился Чудик. - Довыступался, козел.

- В каком смысле?

- В самом прямом. Свистун ведь шулер так себе. Но дурак возомнил из себя классного игрока. Я его как-то предупреждал, чтобы не связывался с залетными фраерами. Там такие профи есть, не успеешь глазом моргнуть, до нитки разденут. Но этот дурак не захотел слушать дельного совета. Вот и подзалетел. Нарвался на одного такого. Все продул и ещё остался должен приличные бабки. А ты ведь знаешь, что такое карточный долг. Свистун по парням бегал, просил денег занять. Деже ко мне подкатывал.

- Когда это было?

- Да с полгода уже.

- Думаешь, что его за это убили?

- А за что же еще?

Уработав салат, я принялся за пельмени. Беленький ни к чему не притронулся, продолжая с тоской смотреть на пустой стакан.

- А Виталия Попова знаешь? - спросил я.

- Шкилета что ли? Кто ж его не знает. Ханыга! Побирушка сраный! Вечно в кружку заглядывает, канючит: "Оставь чуток". Ненавижу! Я ему за это "оставь чуток" однажды морду набил.

- А где его можно найти?

- В пивбаре "У дяди Вани" на Восходе. Там вся блатата собирается. Шкилет там всеми вечерами ошивается. Ну. Счас мужиков при деньгах много. Кто ему кружку пива купит, кто водки плеснет. За вечер он так насобирается, что здесь же и свалится. А зачем он тебе?

- Ты у него охотничий нож видел?

- Красивый такой с наборной пластмассовой ручкой?

- Да.

- Видел. Недели три назад он в пивбаре пытался этот нож продать.

- Ну и что? Кто-то купил?

- Кому надо? Там ведь почти каждый под вашим надзором ходит. А такой нож - это ж верная тюряга. Правильно?

- Значит, никто не купил?

- Чего не знаю, гражданин начальник, того не знаю. Я скоро ушел. А при мне - никто. А на кой он тебе? Ты хочешь сказать, что Свистуна этим ножом?

- Я этого не говорил.

- Это и ежу ясно. Но только это не Шкилет. Точняк.

- Почему ты так считаешь?

- Этот ханыга муху побоится обидить, не то чтоб... Нет, не он это. Голову на отрез даю - не он. - Беленький хлопнул себя ладонью по лбу, воскликнул: - Вот мля! Совсем с похмелья память отшибло.

- А что такое?

- Я про нож. Неделю назад Тятя ботал, что видел точно такой тесак у Гундявого, - ответил Чудик, продолжая гипнотизировать пустой стакан. И столько в этом взгляде было всякого - от безысходной тоски, до вселенской печали, что я не выдержал, взял его стакан, наполнил наполовину водкой, придвинул к нему. - Пей, алкаш несчастный. Заслужил.

- Ага, - запотирал в возбуждении руками Беленький, а глаза его заблестели будто северное сияние в долгую полярную ночь. Взял стакан, махом опрокинул в себя содержимое, удовлетворенно крякнул, зажевал несколькими пельменями, проговорил повеселевшим голосом: - Вот это другой компот!

- А кто такой Тятя? - спросил я. - Что-то я о нем раньше не слышал.

- Он лет пять как у нас нарисовался. Его мать здесь купила домишко. Вот он и ломанулся после зоны к матери.

- Как он выглядит?

- Кто?

- Тятя этот?

- Здоровый такой бугай, а живот, что пивная бочка. Ну. А глаза черные, дурные.

- Странная кличка. Раньше в Сибири так отцов называли.

Беленький скорчил презрительную мину.

- Да какой он... Дешовка! Шнырь! Велика фигура, да дура.

- Где Гундявый этот нож взял?

- А я знаю? - вопросом ответил Беленький. - Может быть у Шкилета купил, а может ещё где. Об этот Тятя мне ничего не говорил.

- Я слышал, будто Тугрик освободился, - сказал я будто невзначай.

- Пришел волчара. Точно, - подтвердил Беленький. - Колода ему дело предлагал. Отказался. Ботал, будто завязал. Врет козел. Кстати, ты, Дима, знаешь кто его прошлый раз ментам сдал?

- Кто?

- Свистун.

- Да ну! - разыграл я удивление.

- Вот тебе и ну, загну, коралька будет. Точняк!

- Откуда тебе это известно?

- Об этом все блатные знают. Потому-то со Свистуном никто не хотел иметь дел. Вот он и на карты переквалифицировался. Понял?

- Сам Тугрик об этом знал?

- А то - нет. Он-то знал в первую очередь.

Это сообщение Чудика ещё больше все запутывало. Я вспомнил, как Зеленский разыграл удивление, узнав от меня о предательстве Свистуна. Классно разыграл. Странно если не сказать больше. Чего-то этот амбал от меня скрывает. Определенно. Пытается вести свою, пока непонятную мне игру. Ничего, разберемся. В моей голове уже начал созревать кое-какой план.

Глава восьмая: Ачимов. Экспертизы.

Перед обедом позвонил старший оперуполномоченный водного отдела милиции Валерий Костин.

- Николай Сергеевич, я установил свидетеля, который видел, как в ночь с девятого на десятое теплоход "Орел" возращался на базу РЭБ флота Сибирского отделения Академии наук. Это сторож водной базы завода Чкалова Виктор Толкунов. Что мне с ним делать?

- Вези ко мне.

- Хорошо. А что делать с командой этого "Орла"?

- У тебя много там людей?

- Двое. Толковые ребята.

- Пусть пока установят наружное наблюдение за теплоходом. Неплохо было бы побольше выяснить о членах команды, но их самих пока не трогать.

- Сделаем.

Я положил трубку, встал из-за стола, прошелся по кабинету. По всему, это убийство должно быть раскрыто, и очень скоро. Уж слишком в многолюдном месте все происходило.

Подошел к зеркалу. Хорош, нечего сказать! Лицо усталое, поношенное, под левым глазом синяк. Одень соответственно, и точно примут за какого-нибудь алкаша или бомжа. Это меня моя Мария отметила. Старая дура! Стала ревнивой и злой, будто фурия. По молодости ещё ничего терпимой была. Но чем старее, тем дурнее становится. Замучила своей ревностью. А кого тут ревновать-то? Чорт-те что и сбоку бантик. Как говорится: "Не Богу свечка, ни черту кочерга". Но попробуй объяснить это жене? Она ж никаких слов не понимает. В прошлом году пришла к нам на работу молоденькая секретарша Алена. Девица бойкая, из современных, которые напропалую всем глазки строят и со всеми кокетничают. И как-то зашла ко мне на работу жена. И надо же такому случиться, что в этот момент Алена принесла мне уголовное дело, сказала какую-то двусмысленность, что именно я уже не помню, и сделала глазки. С этого момента моя жизнь превратилась в кромешный ад. Эта дура вбила себе в голову, что у меня роман с секретаршей. А уж если она что вобъет в башку, потом палкой не выбьешь. Охо-хо! Что делать? Ума не приложу. Не разводиться же. Что людей и детей смешить, верно? А вчера я допоздна задержался на работе. Пришел где-то часов в десять и, естественно, прямо у порога был встречен грубой руганью моей мигеры. Так ладно бы ещё ругалась, а то ведь так звезданула меня по глазу мокрым полотенцем, что вот, - можете полюбоваться, итог у меня на лице прописан. Вот теперь всем объясняй, как этот синяк у меня появился. Выдумывай. Не скажешь же правды, верно? Засмеют.

В кабинет (легка на помине) зашла секретарша Алена.

- Николай Сергеевич, здесь вам почта.

- Спасибо! Положи на стол.

Она положила на стол конверт и тут заметила мой синяк. Звонко рассмеялась и, указывая на него пальцем, ехидно спросила:

- Ой, а что это у вас?!

Ее бестактность возмутила. Какая же она дура! И смех у неё неприятный, да и вся она. Та ли ещё вырастит стерва!

- Тебе это интересно знать? - проговорил раздраженно.

- Еще как интересно! Вы, как истинный рыцарь, наверное защищали честь дамы. Я угадала?

- Нет, это дама защищала мою честь столь своеобразным образом.

- Не переживайте, Николай Сергеевич. Раны лишь украшают мужчин.

- А с чего ты взяла, что я переживаю?

- Николай Сергеевич, а вот если бы на меня, к примеру, напали хулиганы, вы бы за меня заступились? - сделала она мне глазки.

Со стороны действительно может показаться, что она со мной флиртует. Но только она со всеми такая. Натура у неё такая. Шалава, одним словом!

- Слушай, Алена, шла бы ты, - сказал грубо. - У меня много работы.

- Ухожу, ухожу, - нисколько не обиделась она. А уже у порога "наступила" на мою "больную мозоль": - Передавайте привет жене! Она у вас симпатичная.

Нет, она уже сейчас законченная стерва. Точно!

После её ухода долго не мог успокоиться. Сел за стол, вскрыл конверт. Это были акты судебно-медицинских экспертиз по исследованию трупов Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной. Стал читать.

"... В прямой кишке потерпевшего обнаружена сперма, которая изъята на тампон, упакована в пакет и направлена в лабораторию судебно-медицинских экспертиз вещественных доказательств на исследование... В крови потерпевшего обнаружен этиловый алкоголь в объеми 1,2 промилле, что соответствует легкой степени опьянения... Смерть Сунжикова насильственная и наступила в результате множественных (восемнадцати) колото-резаных ран грудной клетки. Каждое из ранений является тяжким, представляющим угрозу для жизни... Смерть наступила почти мгновенно...."

Потерпевшая Субботина была девственницей. Обнаруженная у неё сперма также направлена на биологическую экспертизу. Но здесь многое озадачивало. Если девочка изнасилована, то почему у неё практически не нарушена девственная плева? Если же не было полового акта, то откуда же сперма?

Набрал номер телефона Областного бюро судебно-медицинских экспертиз.

- Алло! Слушаю, - раздался в трубке мелодичный голос секретарши.

Я назвался и попросил пригласить к телефону эксперта Веснина. Минуты через три услышал голос Веснина:

- Здравствуйте, Николай Сергеевич! По всему, вы получили мои акты?

- Здравствуйте, Андрей Васильевич! Да. Но мне не все здесь понятно.

- Вы имеете в виду Субботину?

- Вот именно. Была ли девочка изнасилована?

- Я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Судя по тому, что у неё нет телесных повреждений, характерных для изнасилования, не нарушена плева, - у меня нет оснований утверждать, что она была изнасилована.

- А как же тогда объяснить наличие спермы?

- Это-то как раз меня и смущает. Вполне возможно, что эрекция произошла в самом начале полового акта. Такое возможно. Но и у мальчика я не выявил следов, характерных для изнасилования. Нет синяков и ссадин на бедрах, не повреждена слизистая. Я и его изнасилование поставил бы под сомнение. Что-то здесь не то.

- Что вы имеете в виду?

- У меня создалось впечатление, что кто-то специально хочет представить все как изнасилование.

- Об этом стоит подумать. Спасибо, Андрей Васильевич, за разъяснение. До свидания!

- Всего вам хорошего, Николай Сергеевич!

Я сел за машинку и отпечатал постановления о назначении экспертиз вещественных доказательств. Позвонил хорошо мне знакомому эксперту Татьяничевой Алле Викторовне. Поздоровавшись и назвав себя, я сказал:

- Алла Викторовна, к вам из Облбюро должны поступить образцы спермы, обнаруженные у потерпевших Сунжикова и Субботиной.

- Вы имеете в виду это чудовищное убийство подростков?

- Да, именно оно.

- И что же вы хотите, Николай Сергеевич?

- Вы смогли бы провести эту экспертизу вне очереди. Постановления я сегодня подвезу. Пока меня интересует лишь группа крови насильников.

- Сегодня вы смогли бы их сделать?

- Нет, сегодня вряд ли. Возможно завтра. Позвоните мне утречком.

- И ещё просьба - оставьте образцы спермы. При появлении подозреваемых я хочу попытаться провести генетическую экспертизу в Сибирском отделении Академии наук.

- Хорошо, сделаю.

Отправив с курьером постановления, я стал ждать свидетеля Толкунова.

Глава девятая: Говоров. Сквер "Первомайский".

Да, совсем забыл сообщить, что мы с Таней подали заявление в ЗАГС. Красивая дама бальзаковского возраста, принимавшая у нас заявление, выяснив, что я лишь вчера разошелся, удивленно затрепетала наклеенными ресницами и с осуждением проговорила:

- Однако у вас и темпы, молодой человек!

На что я резонно возразил:

- К этой торжественной минуте я шел всю свою сознательную жизнь.

- Все так говорят, - тоном оскорбленной добродетели проговорила дама и поджала полные губы.

- А я никогда не скрывал, что мое жизненное кредо - быть ближе к народу, жить его бедами, нуждами, чаяниями. И потом, разве законом установлен какой-то срок подачи заявления в ЗАГС после развода?

- Нет. Но ведь существуют этические нормы. Неудобно, знаете ли.

- Неудобно надевать тельняшку, стоя на голове. У меня, мадам, складывается впечатление, что вы пытаетесь посеять семена сомнения в голове моей невесты. Так вот, вынужден предупредить, что ничего у вас не получится - слишком долго она этого ждала, чтобы реагировать на подобные инсинуации в мой адрес.

Дама внимательно посмотрела на Таню и улыбнулась. С сочувствием сказала:

- У вас будет веселый муж.

- Это-то меня больше всего вдохновляет, - ответила Таня. - Терпеть не могу постые физиономии да ещё нравоучения.

И я понял, что у меня будет достойная жена.

Потом мы заехали в общежитие, погрузили мои немногочисленные вещи в "Шевроле" и покатили на мое новое местожительво, а если быть более конкретным - на квартиру Таниных родителей. Этот мой шаг был заренее с ними оговорен. На что будущий тесть Александр Иванович Кулешов, своими неожиданными пассажами вводивший в смущение не только своих домочадцев, но и людей с более крепкой нервной системой, к каковым не без основания я отношу себя, со свойственной ему прямолинейностью сказал:

- Ну и правильно. Чего уж там, когда вы уже давно спите. Только не очень усердствуйте по ночам. А то моя Маша приходит в волнение и требует от меня не свойственных моему возрасту подвигов. - Александр Иванович громко рассмеялся, очень довольный своей шуткой.

- Папа, как тебе не стыдно! - возмутилась Таня.

Внутри моей будущей тещи Марии Викторовны что-то застучало, забренчало и вышло наружу лишь каким-то странным нечленораздельным звуком: "Йойк!" На большее она была не способна.

- А почему мне должно быть стыдно?! - очень удивился Александр Иванович. - Ведь это же естественно. А то, что естественно, то не безобразно. Верно, Андрей? - обратился он ко мне за поддержкой.

- В общем и целом, - ответил я уклончиво, чтобы не испортить отношения с Марией Викторовой в самом начале нашего совместного пути. Сколько времени нам предстоит прожить вместе, любя и ненавидя друг друга, знает только Бог. Так стоит ли начинать с осложнений.

Это было вчера. А сегодня на ужин Мария Викторовна приготовила фаршированные блинчики, да такие, что я не фигурально, а совершенно натурально облизал пальцы. До этого, живя в общежитии, я частенько на ужин довольствовался лишь духовной пищей, но как только-что имел возможность убедиться - физическая может быть нисколько не хуже, а по некоторым компонентам даже превосходить. Словом, первый семейный ужин мне очень понравился.

После ужина я посвятил Таню в детали предстоящей операции.

- А это не опасно? - спросила она.

- Кроме некоторых моральных издержек, мне это ничем большим не грозит, - ответил и стал скрупулезно готовиться к рандеву со своими соотечественниками неоределенного пола и непонятного предназначения. Первое, что сделал, тщательно побрился. Затем надел свой парадно-выходной костюм, повязал на шею легкомысленный Танин платок, подвел под глазами тени, слегка подкрасил губы. Придирчиво осмотрел себя в зеркало, обратился к Тане:

- Ну как я тебе?

- Впечатляешь! - рассмеялась она. - У тебя не будет отбоя от поклонников.

- Как это? - не понял я её юмора.

- Но ведь они, насколько я знаю, деляться на активных и пассивных. Так вот ты сейчас типичный пассивный. И потом, ты уверен, что не встретишься на улице с кем-нибудь из знакомых. Что о тебе могут подумать?

Пожалуй, она права. И я пошел в ванную и умылся. Затем повязал на шею традиционный галстук и решительно направился к двери.

- Ни пуха, ни пера! - насмешливо напутствовала меня Таня.

- К черту! - с воодушевлением ответил.

Оставив машину на улице Горького рядом с бывшим кинотеатром "Пионер", я неспешной, вальяжной походкой направился к скверу. Поначалу мне сквер показался пустынным. Может быть я рано пришел? По центральной аллее я прошел к фонтану и здесь на длинной скамейке под раскидистыми кленами увидел группу подростков лет по тринадцать-четырнадцать. Они о чем-то оживленно разговаривали, смеялись, некоторые пили пиво. Мое появление было сразу ими замечено. Смолк смех, разговоры. Они внимательно и заинтересованно следили за мной. Я остановился, достал из кармана пачку сигарет, закурил. От группы отделился высокий хрупкий паренек в джинсовом костюме и направился ко мне.

- Привет, дядя! Возьмешь меня? - равнодушно спросил он, останавливаясь передо мной и переминаясь с ноги на ногу.

- Здравствуй! Как тебя зовут?

- Сашей. А тебя?

- Андреем. А что ты можешь, Саша?

- Я все могу, хоть онально, хоть орально.

- И сколько это будет стоить?

- Если только онально, то триста рублей. Если ещё и орально, то четыреста.

- А что так дешево себя ценишь?

- Нормально. Такса. - Парнишка криво ценично усмехнулся, цыркнул сквозь зубы. - Но если дашь больше - не откажусь.

Лицо Саши было довольно симпатичным, с правильными чертами, но его портила болезненная бледность да нагловатый взгляд прошедшего огни и воды человека.

- Пойдем в машину, Саша, - предложил я.

- Пойдем. - Он оглянулся и помахал своим приятелям рукой.

Кто-то из них что-то сказал, я не разобрал. Остальные громко рассмеялись.

- А почему я тебя раньше здесь ни разу не видел? - спросил Саша по дороге.

- Я приезжий.

- А ты случайно не садист?

- В каком смысле?

- Говорят, что объявился садист. Трахает парней, издевается, а потом убивает.

- Кто говорит?

- Да так... Все, - уклончиво ответил он.

- Нет, я не садист. Успокойся, - ответил я. Его слова меня очень заинтересовали. Парнишка положительно что-то знает. Надо попробовать его разговорить.

Когда сели в машину, Саша заявил:

- В машине я не буду.

- Почему?

- Не люблю. Тесно.

Я достал из кармана заранее приготовленную сотенную купюру, протянул Саше.

- Держи. Будем считать, что это аванс.

- А ты ничего мужик. - проговорил он, беря деньги и проникаясь ко мне доверием. - Другие трахнут и выгонят. А если станешь требовать деньги, ещё и изобьют.

- Да, опасная у тебя профессия.

- Профессия. - хмыкнул он. - Скажешь тоже. В гробу я её видел, такую профессию.

- А что же не бросишь?

- Если бы деньги за так давали, давно бы бросил.

- У тебя родители есть?

- Может быть и есть.

- Что значит - может быть?

- Если ещё от водки не загнулись, то должны быть. Сбежал я от них пять лет назад.

- Почему?

- По качану. Били потому-что. Отец ещё ничего, а мать-сука, как нажрется, давай за волосы таскать. Ну я и смотался. Сначала беспризорничал, а потом стал подставляться.

- Ты в школе учился?

- Не-а.

- Что, вообще не учился?! - поразился я.

- А зачем? Деньги считать я и так умею.

Я достал из кармана рисованный портрет своего потерпевшего.

- Посмотри повнимательней. Ты видел где-нибудь этого паренька?

Он взял портрет, взглянул, вздрогнул, лицо выразило удивление, глаза забегали. По его реакции я понял, что он не только видел потерпевшего, но и хорошо его знал. Неужели же вот так просто я установлю его личность?

- А ты кто такой? - подозрительно посмотрел на меня Саша. - Случайно, не мент?

- Нет, я журналист.

- А зачем он тебе нужен, - он кивнул на портрет.

- Дело в том, что около месяца назад он приходил к нам в редакцию и хотел рассказать какую-то интересную историю из своей жизни. Но я был очень занят - надо было срочно сдать статью. И мы с ним договорились встретиться на следующий день. Но он не пришел. Вот потому-то я и решил его разыскать.

Саша поверил моему рассказу, успокоился, вернул мне портрет, сказал:

- Это Сирена.

- В каком смысле - "сирена"?

- Звали его все так. Кличка такая. Понятно?

- Странная кличка. А имя у него было?

- Игорь. Он из Кемерово. У него даже семья была приличная. А потом отец погиб в автоаварии, а мать пошла по рукам. Вот он и дал деру.

- А ты откуда все это знаешь?

- Так ведь мы дружили. Ну. Он грамотный, книжки мне всякие прикольные читал.

- Ты что, и читать не умеешь?! - вновь удивился я.

- А кто бы меня учил? - вопросом ответил он.

- Когда и где вы познакомились?

- Ты говоришь, что журналист, а распрашиваешь как мент, - вновь заподозрил неладное Саша.

- Наши профессии схожи. Журналисты даже любопытнее ментов. Так где же вы познакомились?

- На вокзале.

- Новосибирск - Главном?

- Ну. Он тогда только начинал, а у меня уже был стаж. Ну я ему и помог. Он был красивым, гладким и быстро обзавелся постоянными клиентами. Постоянные хорошие бабки платят. Сняли ему однокомнатную квартиру. Все чин-чинарем. После этого мы с ним почти не виделись. К тому же, я стал работать в этом сквере.

- А кого-нибудь из его постоянных клеентов ты знаешь?

- Одного знаю. Он барменом в "Центральном" ресторане работает. Рыжий такой мордоворот, полный. - Спохватившись, что сказал лишнее, Саша занервничал. - Только ты, Андрей, не выдавай меня. Иначе мне хана. Гомики не любят, когда их засвечивают.

- Будь спокоен Саша, не выдам, - заверил я его. - А как зовут этого бармена?

- Павлом.

- А Игорь случайно не называл своей фамилии?

- Называл, но я её забыл.

- Постарайся вспомнить.

- Ага. Интересная такая... Ново... Ново... Вспомнил! - радостно воскликнул, - Новосельцев - его фамилия.

Это была удача! Из тех, что не часто выпадают на долю следователя. Факт. Я достал из кармана ещё одну сотенную.

- Держи. Заслужил. Спасибо тебе, Саша! А теперь можешь быть свободным. Удачи тебе!

- А как же это... - растерянно пробормотал он, беря деньги.

- Неужели же, Саша, я похож на одного из твоих клеентов.

- Откуда я знаю. У них же на лбу не написано, кто они такие. Ну, если так, то спасибо! - сказал он и покинул машину.

Мне же престояло ещё встретиться с барменом Павлом. Я был убежден, что и на этот раз мне повезет. Удача не ходит в одиночку. Как сказал бы Дима Беркутов - если уж покатило, то это надолго.

Глава десятая: Беркутов. Совсем маленький мордобой.

- Ты чего ищешь? - спросила Светлана. И её голос напоминал дальние раскаты грома, предвещающие приближение грозы. У меня даже мурашки по спине заходили. Страшно, аж жуть!

- А в чем дело, Светочка?! Ты спрашиваешь таким тоном, будто я тебе давно что-то должен и все забываю вернуть. В твоем голосе больше подозрения, чем веры. В чем дело, Светочка? Ведь ещё вчера ты уверяла, что любишь, что жить без меня не можешь. Так что же случилось сегодня? Чем бедный мент опять перед тобой провинился? И когда ты настоящая - была вчера или сейчас? Мне это очень важно знать, любимая. От этого, можно сказать, зависит вся моя дальнейшая жизнь. Ты ведь знаешь, что без тебя мне нет места среди живых.

- Ну, замолол! - вздохнула жена.

- Опять ты, Света, нарываешься и все обидеть норовишь. Если ты что ко мне имеешь, то скажи, не носи в себе. Врачи говорят, что это вредно для здоровья.

- Я спросила - что ты ищешь? - В голосе её вновь зазвучал булат, который носил на поясе блистательный абрек Руслан Татиев, похитивший Светлану в позапрошлом году.

- Свои вещи, вестимо. Или я уже лишен и этого права в собственном доме? Если это так, то ты, Светочка, не права. Нельзя лишать мужа элементарных прав. Это не гуманно и где-то по большому счету бесчеловечно.

- Что конкретно?

- Конкретно - старую джинсуху. Ты знаешь, Света, чем отличается сыщик от всех прочих сограждан? Не знаешь? Нет? Сыщик никогда не может найти своих вещей.

- Та-а-ак, опять цирк начинается. - Ее сегодняшнее настроение не был способен растопить и прометеевский огонь. Определенно.

- Ты это о чем, Светочка? Какой цирк? Ты что, в цирк собралась? А с кем мы девочек оставим?

- Я говорю о твоем цирке, артист. Горбатого могила исправит. Это точно. Что опять задумал?

- Да ничего особенного, честное слово! Просто мы с Ромой Шиловым решили сходить в пивбар, попить пива. Вот и все.

- А зачем тебе понадобился старый джинсовый костюм? На кого ты в нем будешь похож? Сейчас таких даже бомжи не носят.

- Бомжи не носят, а интеллигентные люди - за милую душу.

- Так то интеллигентные.

- Ну и заноза же ты, Светка! - "возмутился" я. - За что обижаешь? За то, что люблю тебя без памяти, готов жизнь отдать, за это?

Лицо Светланы неожиданно сморщилось, скуксилось.

- Боюсь я за тебя, Димочка! - жалобно проговорила она и расплакалась. - Ты на работу уходишь, а я места себе не нахожу. Знаешь, скольких седых волос мне стоило твое похищение прошлым летом. Если бы знал, то не спрашивал.

Нет, что там не говори, а счастливый я, елки, человек. Определенно. Кому ещё так здорово повезло с женой? Уверен - другого такого не найти на всем постсоветском пространстве, а то и дальше.

Я подошел к Светлане, обнял за плечи, прижал к груди, поцеловал в мокрую и соленую от слез щеку.

- Успокойся, родная! Ничего со мной не случится. Ты ведь знаешь, что я заговоренный. Если мы с тобой ушли от хитрого Татиева, то что со мной может произойти в родном городе, где каждый дом встанет на мою защиту.

- А ты забыл, как был ранен в плечо в родном подъезде? - напомнила она мне прошлогодний случай.

- Эка неведаль - в плечо. Я в раннем детстве ранен в голову и то ничего - живу.

- Дурачок! - рассмеялась она сквозь слезы. - С тобой совершенно невозможно говорить серьезно.

- И не надо. Я терпеть не могу серьезных, потому, как все мерзости на Земле придумывают именно они.

- И все же, колись - для чего тебе понадобился старый джинсовый костюм? - вернулась Светлана к прежней теме разговора, насухо вытерая подолом халата свои прекрасные глаза.

- Мне надо побывать с пивбаре "У дяди Вани", кое с кем встретиться и потолковать насчет картошки дров поджарить. А поскольку в этом баре могут находиться мои бывшие клиенты, то мне необходимо внести кое-какие коррективы в свою внешность. Для этого мне и понадобилась старая джинсуха. Теперь понятно?

- Теперь понятно. - Светлана полезла в кладовую и уже через мгновение извлекла из неё темный полиэтиленовый пакет. - Держи свою джинсуху. Дура, что не выбросила. Думала, что сгодится для какой-нибудь работы.

- А это что, не работа?

Из соседней комнаты вышла Настя и, серьезно глядя на меня, спросила:

- Папа, ты научишь меня стрелять из нагана?

- А в чем дело, доча?

- Антон хвастался, что умеет стрелять из нагана. А я не умею.

- Обязательно научу. Как только вырастишь, я буду брать тебя с собой в тир - будешь сдавать за папку зачет по стрельбе. А то я уже отчаялся его когда-нибудь сдать. Договорились?

- Договорились, - все так же серьезно ответила Настя и ушла к себе.

- А кто такой этот Антон? - спросил я Светлану.

- Мальчик из соседнего дома - очередной объект обожания нашей дочери.

- Слушай, в кого она такая влюбчивая? Мне кажется, что она уже перебрала всех соседских мальчиков.

- В отца своего алкоголика. Тот за каждой юбкой готов был бежать без оглядки.

- Вот дурак! - искренне удивился я. - Имея в родовом гнезде прекрасного лебедя, он ещё мог пялиться на общипанных куриц. Потому-то он и плохо кончил.

- Вот именно, - согласилась со мной Светлана.

- Однако, мне пора собираться. - Я вытряхнул из пакета джинсовый костюм, отыскал в шифоньере в жуткую красно-зеленую клетку рубаху, которой я пугал клиентов ещё в сыскном бюро, облачился во все это и сразу стал походить на вокзального бомжа со стажем. У меня даже взгляд изменился стал циничным и наглым. Но это ещё было не все. Вставил в ноздри по деревянному колесику от Светланиных бус, и мой длинный нос теперь напоминал огромный хищный клюв орлана белохвоста. В довершение наклеил пышные усы аля Д,Артаньян. Придирчиво оглядел себя в зеркало. Хорош! От одного вида этого типа можно прийти в священный трепет и отдать последние сбережения. Определенно.

- Ну и как я тебе?! - торжественно проговорил, поворачиваясь к Светлане.

Та, глядя на меня, едва со смеху не померла. По её реакции я убедился, что в пивбаре "У дяди Вани" я буду принят за своего.

- А может тебе синяк ещё сделать под глазом? - сказала Светлана. - У меня есть грим.

- Нет, это лишнее. - небрежно бросил я и, процеловав на прощание жену и дочек, вышел из квартиры.

На улице было жарко и душно. Утомленное солнце тихо с небом прощалось. С роковой неотвратимостью на город надвигалась пора флибустьеров и авантюристов, то-есть тех, кто "честно жить не хочет". Одного из этих персонажей мне было суждено сегодня сыграть.

На стоянке перед домом меня ждал испытанный друг "Мутант". Сосед Толян и на это раз не подвел, - "Мутант" вновь отмечал свою третью или четвертую молодость. Поэтому, стоило мне завести мотор и лишь дотронуться до педали газа, как он так рванул с места, что едва не выбросил меня из "седла".

- Но-но, приятель, поосторожней! - возмутился я. - Не в твои годы совершать подобные рывки. Помни о больном карбюраторе и расшатанной коробке передач.

Но он, подлец, и ухом не повел. Пер вперед так, будто это был для него "последний и решительный бой". И тут я понял причину его бессовестного и безответственного поведения - впереди плавно покачивала великолепными бедрами блондинка "Вольво". Эти прекрасные иномарки - давняя страсть моего друга. Он безошибочно находил их в любой толпе машин. И я смерился. Когда "Мутант" находится в состоянии любовного угара, бороться с ним бесполезно.

В пивбар я решил взять Рому Шилова. После Москвы этот сын тайги обрел несвойственную ему до этого уверенность и мог в одиночку разогнать стадо подгулявших, а потому ищущих подвигов "козлов". Правда, это не прибавило ему красноречия. Но туда, куда мы сегодня направлялись, красноречие было не нужно. Там ценили силу. А один только вид Ромы вызывал уважение и желание ему понравиться. Определенно.

У подъезда Шилова не было. Зная о его дисциплинированности, понял, что случилось непредвиденное. Решил провести глубокую разведку и разобраться в ситуации на месте.

Дверь мне открыла жена Романа Тамара, но, увидев мою образину, в страхе отпрянула назад.

- Да я это, я - Дима Беркутов, - поспешил её успокоить, входя в квартиру. - Здравствуй, Тома!

- Здравствуй! - Тамара скептически меня оглядела. В её взгляде все ещё сквозило сомнение - тот ли перед ней человек, кем он только-что назвался? Ну и видок у тебя.

- Главное, что б человек был хороший.

- Это конечно, - согласилась она. - А что это у тебя с носом?

- Вчера, дурак, решил поработать на ринге с шефом. И вот итог - меня перестала узнавать даже собственная жена. А где ты прячешь нашего героя, всеобщего любимца Рому Шилова?

- Там он, - махнула она рукой в сторону двери в большую комнату. Переживает. А усы-то у тебя! Неужто настоящие?! - продолжала она удивляться моей внешности.

- Здесь все настоящее. Другого не держим, - небрежно ответил я и направился к двери.

Шилова я нашел сидящим на диване. Вид у него был понурый и глубоко несчастный.

- В чем дело, Рома? Что случилось? Что заставило тебя нарушить данное слово?

- А-а! - махнул он рукой. - Я ей сказал, что вы... А она... Спросите лучше у нее.

- Тамара, что он пытался только-что сказать, но так и не сказал?

Она влюбленно смотрела на своего великана мужа и, казалось, не слышала моего вопроса. Наконец, проговорила:

- Да я ничего особенного и не сказала. Просто, когда он стал напяливать на себя старое трико и эту рваную куртку, заметила, что человек в любой ситуации должен выглядеть прилично. А он обиделся и закомплексовал.

- И была глубоко не права, - решил я поддержать Шилова. - К оперу нельзя подходить с обычными мерками. Порой он должен быть и дон Кихотом, и Санчо Пансо, и, если того потребуют обстоятельства, Росинантом одновременно.

- Сказала она! - завозникал Роман. - А как ты сказала?! Ты оскорбительно сказала!

- Тебе показалось, - возразила Тамара.

- Ничего не показалось. Ты даже губы презрительно... У меня ещё пока глаза на месте.

А я смотрел на них и умилялся. Славные ребята! Как они должно быть счастливы, что позволяют себе ссориться по таким пустякам.

- Дурачок! - ласково проговорила Тамара, подошла к мужу, обняла его голову, прижала к себе. - Какой ты ещё ребенок!

- Кончайте эти сантименты, ребята. Рома, нам пора на работу.

В пивбаре "У дяди Вани" я никогда прежде не был, но предполагал, что здесь увижу. Но реальность даже превзошла мои ожидания. Большой зал с низкими потолками буквально плавал в слостых облаках табачного дыма. Пол грязный и заплеванный. Стойко пахло перегаром и вяленой рыбой. В левой половине зала слышался дружный хохот довольно большой компании - травили анекдоты. Справа вероятно бывший шахтер с бывшей шахты сильно и красиво пел: "А молодого коногона несут с разбитой головой". Напротив какой-то хмырь предлагал другому хмырю выйти поговорить, но тот отказывался:

- А чё я там не видел? Если чё надо, здесь говори.

Вдохнув отравленного воздуха, Шилов надолго закашлялся.

- Побыстрее адаптируйся, Рома, к здешней атмосфере. Вполне возможно, что нам с тобой предстоит прожить в ней не один час.

Отдышавшись, он смущенно проговорил:

- Да я ничего. Это так что-то... Нормально.

Я внимательно оглядел зал. Того, кого искал, я нашел в компании поющего "шахтера". Оба сидели с хмурыми лицами, мусолили кружки, с тоской и сожалением глядя, как уменьшается пиво.

- Рома, за мной! - скомандовал я и направился к столику.

- Что такие квелые мужики? - спросил я, садясь за столик. - Как сказал классик - жизнь стала лучше, жить стало веселей. А классики всегда правы.

"Шахтер" прекратил пение, так и недорассказав о несчастной судьбе безвременно погибшего коногона, и оба уставились на меня. В их глазах бродила лютая, как синдром похмелья, злоба.

- А ты чё, такой веселый, да? - хмуро сказал Тятя и злобно сплюнул на пол.

- А ты чё, такой некультурный, да? - передразнил я. - Расхаркался, что верблюд. Смотреть противно! - Я скорчил презрительную мину.

Полное лицо Тяти пошло красными пятнами, а черные глаза стали непредсказуемыми. Он ничего не понимал в происходящем. Мало того, что какие-то незнакомые жлобы без спроса влезли в их компанию, так ещё и, блин, оскорбляют?!

- Ты это на кого, сучара?! - зашипел он, будто очковая змея, привстав. - Да я тебя щас по стенке размажу!

- Малыш, - обратился я к Шилову, - популярно объясни дяде, кто в этом доме хозяин.

Тот молча подошел к Тяте, положил свои ручки ему на плечи и так жиманул, так прижал к стулу, что тот разом присмерел, поняв, что его сто двадцать килограммов жира и требухи ничего в сравнении со ста килограммами стальных мускулов Малыша. И, обращаясь к Шилову, обиженно проговорил:

- А чё он тут, в натуре, права начал качать, кипеш поднял?!

- Ну, во-первых, кипеш поднял ни я, а ты. А я садился за ваш стол с открытым сердцем и добрыми намерениями. Вижу - грустят мужики. Не иначе им "финансы поют романсы". Дай, думаю. угощу их пивом. Во-вторых, из всех человеческих пороков я главным образом ненавижу два - хмаства и невежества. Словом, сильно ты меня, корешок, разочаровал и даже где-то по большому счету расстроил.

- А ты это... Правда, хотел нам поставить? - с великим сомнением, но проблесками надежды спросил Тятя.

- Опять обижаешь. Разве я похож на дешевого фраера, кто бессовестно врет?

- Похож, - откровенно признался Тятя. - В таком случае, неувязачка вышла. Извини!

- Принимается. Вот ведь можешь быть человеком, если захочешь. Малыш, обратился я к Шилову, - принеси нам четыре пива.

- Ага. Я сейчас, - ответил он и направился к стойке.

- Ни хрена себе, "малыш", - усмехнулся Тятя, с уважением глядя в спину удаляющегося Романа. - Он мне чуть руки к шутам не вырвал.

- Тебя как звать? - спросил я его.

- Тятя.

- Кликуха?

- Ну.

- А имя-то у тебя, Тятя, есть?

- Есть. Шурой меня зовут.

В милицейской картотеке он значится, как Конев Александр Семенович.

- А меня Димой. - Я повернулся к певцу. - А ты "шахтер" разговаривать умеешь? Или только поешь?

- Да пошел ты, - огрызнулся тот. - Что ты тут из себя?... Какой я тебе еще?

- Шахтерскую песню вон пел.

- Ну и что? Если ты, к примеру, про летунов будешь петь, то ты уже летчик. Так что ли?

- Да успокойся, Гундявый, - проговорил Тятя. - Чё ты раздергался? Кореш добра нам желает, а ты дергаешься.

Ё-маё! Южанин Валентин Владимирович по кличке Гундявый собственной персоной. "На ловца и зверь бежит". Кажется, нам сегодня здорово покатило. Определенно.

- А ты заткнись! - заорал Гундявый на своего приятеля. - Будет он мне тут ещё права качать. Козел!

По всему, в воровской иерархии Гундявый стоял гораздо выше Тяти. Но это пусть они разбираются между собой. Верно? А мой персонаж не мог пройти мимо подобного хамства, не высказав своего к нему отношения. Определенно.

Я грохнул по столу кулаком и заорал громче пожарной сирены:

- А ну закрой пасть, сученок, не отравляй атмосферу! Ты что, "в законе", что позволяешь базлать при "авторитетатах"? Не слышу бодрого ответа.

Гундявый оказался трусом и здорово струхнул. Поняв, что может нарваться на крупные неприятности, растерянно проговорил:

- Нет, но...

- Я тебе, сявка, могу устроить такой кардибалет при свечах, что будешь считать за счастье задницу мне целовать. Усек?

- Усек, - кивнул Гундявый, прядя от страха ушами. Униженно промямлил, пряча глаза: - Извини!

Вернулся Роман, выставил на стол кружки, спросил:

- Есть проблемы, босс?

- Мы уже, похоже, во всем разобрались, Малыш. - Я взял кружку, поднял. - Предлагаю выпить за знакомство! Кстати, как тебя зовут? - спросил я Гундявого.

- Валентином, - пробурчал тот, виляя глазками, будто собака - хвостом. А в блеклых глазах было что-то темное, нехорошее, противное. С этим типом нужно держать ухо востро. Определенно.

Стали пить пиво.

- Мужики, вы сегодня здесь Свистуна случайно не видели? - спросил я как бы между прочим.

Тятя и Гундявый переглянулись, насторожились.

- А зачем он тебе нужен? - поинтересовался более словоохотливый Тятя.

- Да он мне, козел, долг до сих пор не вернул.

- Какой долг?

- Карточный.

- А ты что, картежник что ли? - недоверчиво спросил Тятя, скептически глядя на мою джинсуху.

- Что, непохож?

- Непохож, - кивнул он. - Картежники - те ли ещё фраера.

- Это у меня имидж такой.

- Каво? - не понял Тятя.

- Имидж, Шура, имидж. Чтобы легче обувать крутых. Но как говорится "имидж - ничто, жажда - все", - проговорил я допив пиво. - А потому предлагаю повторить. Малыш, действуй.

- Ага, я сейчас. - Шилов забрал пустые кружки и ушел.

- Так как насчет Свистуна, мужики? - напомнил я.

- А ты ничего не знаешь? - вопросом ответил Тятя.

- Что я должен знать?

- Его на медни пришили.

- Гонишь?! - "не поверил" я.

- Да чтоб я сдох! - обиделся Тятя моему недоверию.

- Стало быть допрыгался козел, довыступался. Кто же мне теперь вернет бабки?

- Сгорели твои бабки синим пламенем, - рассмеялся Тятя. По всему, ему сейчас было очень хорошо от одной лишь мысли, что кому-то плохо. - И большие бабки?

- Тебе, Шурик, такие и не снились. И кто же его замочил?

- Никто ничего не знает, - развел руками Конев.

- Когда же это случилось?

- Говорят, что прошлой ночью в квартире одной шалавы, - ответил Тятя.

Однако, информация у них на уровне. Определенно.

- Так может из-за ревности кто? - высказал я "предположение".

- Может и из-за ревности, - пожал плечами Тятя.

Вовремя моего диалога с Тятей Гундявый неодобрительно сопел, кряхтел, делал этак глазками, будто намеревался что-то сказать, но все не решался. Словом, вел себя самым наипаскуднейшим образом.

- Что-то ты больно любопытный? - наконец разродился он вопросом, воровато оглядываясь - не притащил ли я сюда ещё кого?

Его поведение мне откровенно не нравилось. Он старался как мог оправдать свою неблагозвучную кличку. Его отвратное поведение говорило за то, что этот затюканный жизненными обстоятельствами, безденежьем и старыми долгами прохиндей многое знает об обстоятельствах смерти Свистунова. Определенно. В мою задачу входило - вытянуть из него эту информацию.

- Если бы ты, Гундявый, (я решил, что своим поведением он потерял право называться человеческим именем) лишился стольких тугриков, то ты бы сейчас волосы рвал на этой самой от отчаяния и возмущения.

- Ну-ну, - многозначительно ухмыльнулся он.

Вернулся Роман с пивом, поставил кружки на стол.

- Малыш, нашего клиента пришили.

Роман сделал глаза по чайному блюдцу, очень натурально растерялся:

- А что же теперь делать, босс?!

- Спроси что-нибудь полегче.

- А как же эти... деньги? Как?

- Плакали наши денежки, Малыш. Да ты не грусти, относись к жизни философски - "если звезды зажигаются - значит это кому-то нужно". Верно?

- Какие звезды? - лицо у Шилова было таким, будто его только-что ударили об забор. Молоток! Хорошо справляется с ролью мальчиша-плохиша сила есть, ума не надо.

- Это я, так сказать, фигурально выразился. А применительно к нашему случаю можно сказать - никогда не жалей о потерянном, тем более, о бабках. Мой старый кореш Женя Горбачев любил повторять: "Деньги - навоз, сегодня нет, а завтра - воз". И был где-то по большому счету прав.

- Так-то оно так, но жалко, - почесал затылок Роман.

- Жалко у пчелки, Малыш, - проговорил я назидательно. - Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. Заруби это себе на носу, "сынок", и тогда вырастишь настоящим крутым мужиком. - Вновь обратился к Тяте и Гундявому: - Мужики, где мне можно купить приличный тесак?

- Нож что ли? - решил уточнить Тятя.

- Ну да. Желательно охотничий. - Говоря это, я прекрасно осознавал, что рискую. Но риск - благородное дело, особенно в нашей работе. Решил играть в открытую, проверить своих новых "друзей" на вшивость.

Как я и предполагал, после моего вопроса Гуднявый засопел ещё более громко и мерзко, изираясь вокруг. Тятя же по-прежнему был доверчив как младенец и открыт всему свету.

- Гундявый, - обратился он к приятелю, - помнишь ты на медни показывал мне нож? Может, продашь мужикам?

- Какой еще... Дурак! - вспылил и очень заволновался тот. - Ботало! Язык бы тебе... Укоротить бы чуток.

- Да ты чё?! - очень удивился тот его реакции. - Чего я такого сказал? Ведь это же свои кореша.

- Ну-ну, - вновь многозначительно ухмыльнулся Гундявый, глядя по сторонам крапленым взглядом. Засуетился. - Пойду, отолью чуток. - Встал из-за стола и по-стариковски маленькими шажками засеменил куда-то за стойку бармена.

- Что это с ним? - спросил я Тятю озадаченно, глядя вслед хилой удаляющейся фигуре.

- Не бери в голову, - пренебрежительно махнул тот рукой. - Гундявый он и есть - Гундявый.

Но я не разделял его беспечности. Нет. Интуиция мне подсказывала, что Гундявый не просто так смылся, а с очень серьезными намерениями. Своей интуиции я привык доверять. Она, как верная жена, ещё не разу мне не изменяла. Потому стал готовиться к любым неожиданностям. Они не заставили себя долго ждать. Минут через пять Гундявый появился в сопровождении двух амбалов не менее полутора центнеров каждый. На их не обезображенных интеллектом лицах по мере приближения к нам все более вызревало что-то темное, нехорошее. И я понял - мордобоя не избежать.

Один из амбалов, более массивный и свирепый, по хозяйски подошел к нам, допил пиво Гундявого, скорчив при этом мину, будто проглотил хину, и, зависнув над столом, будто стервятник над падалью, злобно прорычал:

- И хто здеся, значица, любопытный?!

Я сделал вид, что не только не слышал вопроса, но и в упор не видел самого амбала. Сидел и медленно тянул пиво.

- Вот он, - услужливо проговорил Гундявый и ткнул в мою сторону пальцем.

- Ты хто такой, земеля? - теперь уже нарочито ласково проговорил "стервятник", обращаясь конкретно ко мне и ослепляя золотой фиксой. - Чего тебе от наших мужиков надо? Почему мешаешь им культурно отдыхать?

- Так это же мент, Свист! - радосто и возбужденно проговорил второй амбал. - Бля буду, мент! Усы, паскуда, нацепил и думал, что мы его не узнаем. - Его огромный нос-ладья задергался, будто почувствовал приближение навигации.

Его внешность мне и впрямь показалась знакомой. Когда-то давно наши линии жизни на короткое время пересекались. Определенно. Попытался вспомнить - где и когда? Но вспомнить не смог. Посмотрел на Романа. Лицо его было по-дауновски спокойным и безмятежным. И это вселило уверенность.

- Ходют тут разные, - проворчал я. И, подняв глаза на фиксатого, спросил: - Чего тебе надобно, сирый? С такой харей вкалывать надо или воровать, а не побираться да пиво по столам сшибать.

От подобного нахальства фиксатого явно заклинило. Жирное его лицо вызрело до ярко-малиновой спелости. Он лупил на меня зенки, силился понять - что же происходит? Но ничего не получалось. По его твердому убеждению, я от одного только его вида должен был натрухать в штаны и молить о прощении. А вместо этого я имею наглость над ним издеваться. Его огромная лапища нашарила на столе кружку и та вмиг из предмета дружеского застолья превратилась в грозное оружие.

- Ты это кому, сука?! - наконец выдохнул он. - На кого?! Да ты меня... Да я тебе! - И стал медленно поднимать кружку.

Но воспользоваться ею до конца не смог. Рома стремительно вскочил, перехватил его руку и с силой дернул на себя, подставив бедро. И огромная туша мастодонта, совершив красивейшее и изящнейшее по исполнению сальто-мортале всей своей массой обрушилась на стол. Тот не выдержал тяжести, ножки его разогнулись, он распластался на полу и стал походить на здоровущую черепаху. Только вместо черепашьей головы была ревущая, будто изюбр во время гона, голова фиксатого. Малыш наклонился и локтем ударил бугая в позвоничник чуть ниже шеи. Рев сразу перешел в бессвязное бормотание, означавшее, что фиксатый потерял всякий интерес к происходящему.

Приятель Свиста, мой давний клиент, которого я так и не вспомнил, следил за происходящим с открытым ртом и никак не мог врубиться - что же, в натуре, произошло, почему кореш лежит на полу, как последний фраер и все такое?

Малыш повернулся к нему и спросил:

- Ты тоже хочешь?

- Не, не хочу, - откровенно признался тот, трусливо прядя ушами и отступая.

- Тогда пошел вон.

- Ага. Понял, - подхалимски осклабился тот и, повернувшись, позорно бежал с поля боя.

А Гундявый мучился переживаниями, будто согрешившая монашка угрызением совести, смотрел на Малыша, как кролик - на удава, понимая, что ничего хорошего ему от того ждать не приходится. Он хотел было последовать примеру моего бывшего клиента, но его подвели ноги, напрочь отказав слушаться. И теперь он стоял жалкий, гнусный, противный, как живой памятник-назидание всем стукачам на свете, и обреченно ждал своей участи.

- А что с этим делать, босс? - спросил Роман, кивнув на Гундявого.

- Бери с собой, Малыш. Он нам ещё понадобится, - ответил я, вставая. Повернулся к Тяте. - Извини, Шурик, за порушенный вечер. Но, видит Бог, ни мы в этом виноваты.

- Да кто ж знал, в натуре, - ответил тот ошарашенно, будто извиняясь за случившееся.

- Впредь будешь более разборчив в выборе знакомств.

- Это конечно, - согласился Тятя.

- Ну, будь здоров и не кашляй!

- Покедова.

Шилов сграбастал Гундявого, сунул его под мышку и направлися к выходу. Тот, не оказывал ни малейшего сопротивления. Я направился вслед за ними, сопровождаемый хмурыми, злобными, одобрительными, снисходительными и прочими взглядами завсегдатаев бара.

Роман бросил Гундявого, будто баласт, на заднее сидение "Мутанта", сел рядом. Я завел мотор и мы медленно покатили в сторону Оби. Выехав на Большевистскую, направил своего "динозавра" прочь из города. Минуты через три раздался жалкий, обеспокоенный голос Гундявого:

- Что вы хотите со мной сделать?

- Как что?! - очень я "удивился" самой постановки подобного вопроса. Башку открутим и в Обь. По-моему - это будет справедливо. Как ты считаешь, Малыш?

- Очень даже справедливо, босс.

- Нет-нет, вы этого не можете! - жалобно захныкал Гундявый.

- Еще как можем. Такова участь всех стукачей и предателей. А ты считаешь, что за свое паскудство заслуживаешь иной участи? Если это так, то спешу заверить - ты глубоко ошибаешься и Малыш очень скоро тебе это докажет.

- Не надо, прошу вас! - захлюпал носом наш "герой", давясь соплями. У меня мама... Она этого не переживет!

- Мама! - передразнил я его. - Ты никак нас разжалобить хочешь? Не выйдет. Что же ты, негодник, о маме не вспомнил, когда закладывал нас этим плохишам? Нет, за все отвечать надо. Иначе в мире будет такой бардак, что ни приведи Господи. Я правильно говорю, Малыш?

- Точняк, босс! - радостно подтвердил Шилов. - Да я ему, гаду, сейчас башку откручу. Тут и делов-то. - Он потянулся ручищами к шее Гундявого.

- Не надо! - благим матом заорал тот и забился в истерике. - Простите меня! Я больше не буду!

После небольшой паузы, во время которой Роман уже обхватил голову несчастного Гундявого пальцами, будто стальным обручем и был готов "исполнить" справделивый приговор, я его остановил.

- Погоди чуток, Малыш. Не отнимай у него права на последнее слово. И что же ты нам скажешь, Гуднявый, прежде чем покинуть этот бренный мир? Стыдно ли тебе за свое паскудство?

- Стыдно! - обливаясь горючими слезами, совсем упавшим голосом проговорил он, отчаявшись разжалобить наши каменные сердца.

- И тебя жжет позор?

- Жжет, - кивнул он. И сделал последнюю попытку: - Простите меня, кореша, а?!

- Это хорошо, что жжет. Значит и в тебе осталось ещё что-то человеческое. Поэтому не могу отказать тебе в последнем шансе надежды.

- Спасибо! - униженно поблагодарил Гундявый и верноподданнически добавил: - Я все, что могу. Все, что прикажите. Падлой буду! Верьте мне, кореша!

- Поживем - увидим, - философски изрек я. - Ты должен честно и прямодушно рассказать нам все, что нас интересует. Иначе... Ох, Валя, я даже боюсь подумать, что может быть иначе.

- Я готов, - тут же заявил Гундявый и даже перестал плакать.

Я понял, что клиент дозрел окончательно и пора приниматься за дело, ради которого собственно и был сооружен весь этот минитеатр. Остановил "Мутанта", нажал на кнопку встроенного в приборную доску диктофона.

- Итак, первый вопрос: о каком ноже говорил Тятя?

- Ну, был у меня. Я ему показывал.

- Что за нож? Как он выглядел?

- Здоровый такой тесак. Охотничий. Красивый.

- С наборной ручкой из цветной пластмассы?

- Ну.

Я достал фотографию ножа, показал её Гундявому.

- Такой?

- Точно! - удивился он. - Тот самый.

- Где ты его взял?

- У Шкилета за бутылку купил.

- Виталия Попова?

- Ну.

- Когда?

- Да с месяц тому назад. А может и больше. Он, сволота, в запое был. Вот нож и того, за бутылку.

- Что ты с этим ножом сделал?

Лицо Гундявого напряглось, стало землистым, нехорошим.

- Потерял я его, в натуре, - глухо проговорил он, отводя взгляд.

Он беспадонно врал. Это было видно невооруженным взглядом. Да он и не пытался этого скрыть.

- Ты что же, скотина, нам лапшу на уши вешаешь?! - "возмутился" я. За кого нас держишь? За дешевых фраеров? Не возбуждай Мылыша. Он этого не любит. Верно, Малыш?

- Да я ему, суке, пасть порву! - взревел Шилов громче пожарной сирены и угрожающи оскалил зубы.

Гундявый вновь крупно затрясся тщедушным телом, заплакал, заскулил виновато, будто щенок наделавший лужу в коридоре, и, давась слезами и соплями, жалобно проговорил:

- Пожалейте, корешки! Меня ж за это пришьют, в натуре!

Моя интуиция сделала стойку, словно спаниель, почуявшая знакомый запах. И я понял, что сейчас услышу ответ на главный вопрос.

- Этот нож ты отдал Тугрику? - неожиданно для себя спросил я.

- А откуда ты... - вновь удивился Гундявый и даже на какое-то время перестал плакать. Но потом заревел пуще прежнего. Смотреть на него было неприятно, даже противно.

- А ну отвечать, козел! - пуще прежнего заревел Роман.

А я уже и без того знал, каким будет ответ Гундявого. Кто-то умненький пытался соорудить мне фигуру из трех пальцев. И это ему почти удалось. А ещё понял, что это не Тугрик. Он бы до этого не допер. Определенно. За ним стоял кто-то более крутой и сообразительный.

- Да. Тугрику, - чуть слышно пролепетал вконец несчастный Гундявый. Не жить мне теперь. Он меня предупредил - если кому сквозану, он меня замочит.

- Успокойся, Гундявый. Тугрик не успеет этого сдалать, - заверил я его.

- А что вы с ним? - с надеждой спросил он. - Вы его того?

- Нет, нянчится будем. По его милости я лишился таких бабок.

После этих слов Гунтявый заметно приободрился, даже перестал плакать. С уважением взглянул на нас с Шиловым. Подхалимски осклабился.

- Крутые вы кореша!

- Свистуна пришил Тугрик? - спросил я.

- Я точно этого не знаю, - пожал плечами Гундявый. - Но скорее всего.

- За что?

- Тугрик в последний раз чалился на нарах по милости Свистуна. Тот сдал его ментам.

- Откуда ты это знаешь?

- Об этом вся братва говорит.

- Когда ты видел Свистуна в последний раз?

- С неделю назад в пивбаре. Он мне предлагал дело.

- Что за дело?

- Грабануть квартиру какого-то крутого. Свистун утверждал, что дело верное.

- Ты согласился?

- Отказался. Какой же авторитетный вор с ним пойдет на дело. Это надо себя не уважать. Верно?

- Свистун говорил, кто этот крутой?

- Нет, не говорил.

- Он совершил эту кражу?

- Я не знаю.

- Где мне найти Шкилета?

- Понятия не имею. Раньше он постоянно пасься "У дяди Вани", но вот уже около месяца я его не видел.

Похоже, я вытряхнул из Гундявого все, что он знал. Пора с ним заканчивать.

- Малыш, выпусти этого убогого. Да, Гундявый, запомни - если кому сквозанешь о нашем разговоре, мы тебя из-под земли достанем.

- Это конечно. Это я понимаю, - охотно согласился он со мной.

Роман открыл дверцу. Гундявый пулей выскочил из машины и скрылся в ночи.

- Выходит, что Тугрик врал, - после довольно продолжительной паузы задумчиво проговорил Шилов.

Молодец! Он ухватил главное.

- Да. Теперь нам предстоит выяснить - почему он это делал и кто затеял с нами рискованную и непонятную пока игру?

Глава одиннадцатая: Ачимов. Осмотр "Орла".

Сторож водной базы завода Чкалова Виктор Ильич Толкунов оказался довольно шустрым и словоохотливым стариком, все лето жившем на базе в строительном вагончике. Он рассказал, что несколько дней перед исчезновением Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной он постоянно видел как судно Ремонтно-эксплуатационной базы Сибирского отделения Академии наук "Орел" сразу после обеда выходило в море и возвращалось где-то около девяти часов вечера. На судне неизменно играла громкая музыка. А девятого июня он не видел, как судно возвращалось. Он увидел "Орел" глубокой ночью десятого. Шло оно медленно на малых оборотах при потушенных огнях, словно не хотело быть кем-то замеченным. Нет, музыки также не было слышно. Толкунов ещё подумал: "Уж не произошло ли чего на судне?"

- Виктор Ильич, вы знакомы с кем-то из команды "Орла"? - спросил я.

- Нет, Бог миловал.

- Почему же - "Бог миловал"?

- А потому, я так полагаю, на "Орле" и убили несчастных детей. Изверги! Креста на них нет! - в сердцах проговорил Толкунов.

- Отчего вы так решили?

- А потому, как видел их два раза на палубе. Один раз, когда "Орел" выходил в море, а другой - когда возвращался.

- Вы уверены, что это были именно они?

- А как же не уверен. Очень даже уверен.

- Вы их знали прежде?

- Нет. Но мне ваш сотрудник их фотографии показывал. Они это. Точно.

- А какое расстояние было до "Орла"?

- Метров сорок или пятьдесят.

- Каким же образом вы с такого расстояния могли рассмотреть их лица?

- А бинокль на что? В бинокль я их и рассмотрел.

- С ними кто-нибудь ещё был?

- Да. Очень красивая дама. Блондинка в белом костюме и белой шляпе. Она их обнимала за плечи и что-то говорила.

- Вы хорошо её запомнили?

- Конечно. Очень хорошо. Такие запоминаются.

И я понял, что словоохотливый да к тому же любознательный Толкунов является очень ценным свидетелем. Мне его сам Бог послал. Не иначе. Записав показания сторожа, я передал его Костину для составления фоторобота, а сам вновь отправился в академгородок на РЭБ флота Сибирского отделения Академии наук. Теперь у меня были веские основания к задержанию членов команды теплохода "Орел" по подозрению в убийстве подростков Сунжикова и Субботиной или в соучастии убийства.

Начальник базы, мужчина лет пятидесяти с лицом отставного боцмана, грубым, до черноты загорелым и обветренным, был заметно встревожен моим появлением, долго и скрупулезно изучал мое служебное удостоверение. Наконец, вернул. И, заюлив взглядом и фальшиво улыбаясь, спросил:

- Чего же мы такого совершили, что стали объектом внимания прокуратуры?

- Простите, ваше имя, отчество?

- Ах, да! - Начальник вскочил, одернул полы пиджака, представился: Ломбард Юрий Семенович.

Увидев удивление на моем лице, заискивающе рассмеялся, развел руками.

- Н-да, вот такой интересной фамилией наградили меня родители. Присаживайтесь, Николай Сергеевич. - Ломбард указал на стул напротив. - И все же, что вас интересует?

- Меня интересует ваш теплоход "Орел" и его команда, Юрий Семенович.

- Я так и знал, что эти негодники что-то натворили! - воскликнул Ломбард и по-бабьи всплеснул руками.

- А в чем дело?

- Утром десятого июня они оставили заявления об отпуске в приемной, а сами исчезли, даже не получив отпускные. Я сразу понял - здесь что-то нечисто. И что же они совершили?

- Вы слышали, что из "Клуба юных моряков" исчезли юноша и девочка?

- Да-да, была такая информация. Но их будто бы нашли. Это ужасно! Такое горе родителям. - И только тут Ломбард понял причину моего появления в его кабинете. - Так вы, Николай Сергеевич, считаете, что это мои?! удивленно спросил. - Нет-нет, это исключено.

- Отчего вы так считаете?

- Потому, что они на это не способны. Они неплохие мужики. Семейные. У Барсукова самого две дочки, которых он безумно любит. Сидоров недавно женился. Жена красавица. Нет, не они это, ручаюсь.

Но я не разделял уверенности начальника базы. Нет. За богатую и долгую следственную практику мне не раз приходилось встречеться с добропорядочными мужьями или сынками из дружных, благополучных семей, совершившими чудовищные преступления. Впрочем, такие семьи, будто гнилой орех, лишь внешне выглядели крепкими и здоровыми, а внутри была одна труха.

- Команда "Орла" состояла всего из двух человек? - спросил я.

- Да. К сожалению, это так. В наше время, чтобы выжить, приходится на всем экономить. Прежде, когда финансирование науки было на должном уровне, команда состояла из пяти человек. А сейчас... - Ломбард сокрушенно махнул рукой. - А-а, что об этом. Как говорится - "не до жиру, быть бы живым".

- Чем занимались Барсуков и Сидоров перед отпуском?

Взгляд начальника базы вновь заюлил, лицо напряглось, руки обеспокоинно зашарили по столу. Будто в чем оправдываясь, он проговорил:

- Видите ли, судно было зафрахтованно одной фирмой. Но все на законном основании. У нас и договор имеется. Одну минутку... - Ломбард стал выдвигать ящики письменного стола, наконец извлек договор, протянул мне. Вот, можете сами убедиться.

Я взял договор, стал читать. По нем значилось, что фирма "Элита", в лице её коммерческого директора Северного Н.Я. заключает с РЭБ флота Сибирского отделения Академии наук, в лице его начальника Ломбарда Ю.С. договор фрахта, по которому РЭБ флота предоставляет фирме "Элита" судно "Орел" для проведения с 6 по 10 июня 2000 года спецрейсов по Обскому водохранилищу. За что фирма "Элита" обязуется выплатить РЭБ флота сумму в размере трех тысяч долларов.

- А что это за "спецрейсы"? - спросил я.

- Понятия не имею, - пожал плечами Ломбард.

- Вы что же, даже не интересовались?

- Нет, не интересовался. Главное - появилась возможность заработать. Зачем же её упускать, верно?

- Фирма полностью выполнила условия договора?

Ломбард вновь сильно занервничал.

- Да, конечно. После подписания договора представитель фирмы тут же внес деньги в нашу бухгалтерию. Можете сами в этом убедиться.

- Он внес наличными?

- Конечно.

- Но ведь это нарушение закона?

- А чем вы говорите, Николай Сергеевич! - фальшиво разулыбался Ломбард. - О каком законе в наше время кто помнит. Главное - выгода.

И мне стали понятны причины нервозности начальника базы. Очень даже понятны. На этом договоре тот погрел руки, имел, так сказать, личную выгоду. И, судя по всему, выгоду весьма и весьма неплохую. Теперь я был более чем уверен, что фирмы "Элита" в природе не существует, а значит сделка от начала до конца - липа.

- А где сейчас находится "Орел"?

- Вон, у второго причала, - указал Ломбард в окно. - Желаете взглянуть?

- Если не возражаете?

- Бога ради! Пойдемте, я вас провожу.

"Орел" представлял собой довольно солидное судно с большой открытой площадкой в носовой части. Площадка заканчивалась высокой стальной мачтой, на которой на толстых капроновых тросах висели крюки, лебедки и прочий такелаж. Далее шла рулевая рубка. Все надстройки располагались в кормовой части судна.

- "Орел" - экспедиционное судно, - пояснил Ломбард. - Прежде оно трудилось всю навигацию - развозило научные экспедиции и грузы. Сейчас в основном стоит на приколе - нет денег на мазут.

- А где здесь общая каюта?

- Это там, - указал начальник базы в направлении кормы. - Пойдемте.

Мы прошли в корму, вошли в одну из надстроек, по трапу спустились вниз и оказались в большом кубрике. Здесь в дальнем углу справа на тумбочке стоял небольшой черно-белый телевизор. Слева находился старенький обшарпанный диван и два точно таких же кресла. Справа стояли два больших обеденных стола с перевернутыми вверх ножками стульями на них. Все это говорило за то, что прежде чем покинуть судно, его команда сделала уборку.

Я принялся тщательно осматривать помещение кубрика. И вскоре под лестницей на стене, или как говорят моряки, на переборке обнаружил красно-бурые брызги. Под тумбочкой нашел пуговицу от платья Наташи. Все сомнения отпали - именно здесь произошло убийство подростков.

- Юрий Семенович, пригласите, пожалуйста, понятых, - сказал я Ломбарду.

- Можно кого-то из наших работников?

- Конечно. Да, где здесь храняться канаты?

- В такелажном ящике на корме.

- Проводите меня к нему.

В ящике я нашел бобину с точно таким же тонким капроновым канатом, каким были связаны потерпевшие.

После чего в присутствии понятых составил протокол осмотра и изъял пуговицу, бобину и на ватный тампон сделал смыв крови с перебоки. Записав домашние адреса Барсукова и Сидорова, я покинул базу.

Как я и предполагал, фирмы под названием "Элита" в городе не существовало. Оперативные работники, поехавшие за Барсуковыи и Сидоровым, дома их не нашли. Их жены пояснили, что 10 июня, вернувшись утром с работы, мужья быстро собрали рюкзаки и уехали на рыбалку. Куда именно? Мужья не сказали.

Глава двенадцатая: Говоров. Бармен из "Центрального".

Сегодня был поистине мой день. Удача не отставала от меня ни на шаг. За стойкой бара стоял именно тот, кто мне был нужен. Не скажу, что мне доставило удовольствия лицерзреть этого рыжего раскормленного на ресторановских деликатесах павиана. Но в нашей профессии клиентов не выбирают. Вот именно. Нацепив на лицо маску утомленного буднями гения, я расхлябанной вальяжной походкой продефилировал к стойке, взобрался на высокий табурет, раскрыл меню, но не найдя там ничего подходящего, отодвинул и наипротивнейшем капризным голосом сказал бармену:

- Дружочек, будь добр, сооруди мне пару унций Шотландского виски и пинту Пльзенского. Я буквально умираю от жажды. Эта провинция... Ужас какой-то! Всюду так нестерильно!

От моих слов поросячьи глазки бармена выразили крайнюю степень удивления, часто-часто заморгали, челюсть отвисла и он стал совсем походить на павиана одетого в желтый клубный пиджак.

- К сожалению, у нас ничего этого, - извиняющимся тоном проговорил он, разводя руками.

- Господи! - вздохнул я. - Когда кончится это издевательство! Вокруг сплошные свиные рыла! А что же у вас есть, милейший?

Бармен вытянул руки по швам и почтительно склонился.

- Смею предложить американское виски. Очень хорошее. И кружку "Сибирской короны".

- О-хо-хо! Хок прэциум об стультициам фэро!

После этих слов глазки бармена стали совсем умильными. Он попытался даже выскочить из своего клубного пиджака, но попытка оказалась неудачной.

- Простите, что вы изволили сказать? - с придыханием спросил он.

- Это сказал не я, а римский комедиограф Публий Теренций: "Это возмездие я несу за глупость"!

- Хи-хи-хи! - подобострастно захихикал бармен, а его наиглупейший вид свидетельствовал, что он из сказанного мной не понял ни слова.

Почуяв во мне денежного клиента, сидевшая в пяти метрах от меня молодая, но, судя по всему, уже достаточно опытная жрица любви заметно взволновалась. Ее табурет, казалось, сам по себе пришел в движение и стал стремительно приближаться ко мне. Достигнув расстояния необходимого контакта, она обольстительно улыбнулась.

- Молодой человек, не разрешите сигаретку? - Голос у неё был низким, но приятным.

Я был в "панике". Смотрел на неё как на отвратительную Медузу и даже выставил вперед руки, будто пытался отгородиться от мощных потоков исходившей от неё энергии.

- Нет-нет, мадмуазель, умоляю - не приближайтесь ко мне. Я не выношу женских запахов! У меня от них инфлюэнца.

Все это я, разумеется, говорил не для этой юной пассии со стройным и гибким, как у пантеры, телом, которая хоть и сотворена с большими отклонениями от классических канонов, но была очень и очень ничего. Факт. Говорил я это для стоящего за прилавком рыжего павиана, у которого моментально выросли ушки на макушке.

Девица сразу стала серьезной и злой. Спросила:

- Ты что, гомик что ли?

- Фу, как грубо! - "обиделся" я. Вновь закапризничал: - Все ужасно, пошло, невоспитанно! Нет, моя тонкая, впечатлительная натура этого не вынесет! Фамулюс (слуга), - обратился я к бармену, - почему вы позволяете этой юной гетере меня оскорблять?!

Тот, будто овчарка, услышавшая команду хозяина - "Фас!", сделал стойку, ринулся вперед и угрожающе зарычал:

- Пошла вон, сучевка!

- Развелось тут всяких козлов! Скоро никакой работы не будет, презрительно фыркнула она, отодвигаясь.

- Айн момент! - проговорил бармен масляным голосом. Быстро наполнил рюмку виски, налил кружку пива, пододвинул их мне и горячо прошептал: - Вот пожалуйте! Это за счет заведения! Исключительно!

- Мерси боку! - небрежно бросил я. - Взял рюмку, выпил виски, почмокал губами. - А вы правы. Это можно пить.

- Я очень рад, что вам понравилось! Вы, как я понял, у нас в гостях?

- Да. Превратности судьбы занесли меня в этот, Богом забытый уголок. "Есть от чего в отчаянье прийти"!

- И где остановились?

- В вашем гранд-отеле на улице имени пролетарского вождя.

- В "Сибири"? Да, это наша лучшая гостиница. И все же лично я не люблю гостиниц. Там все слишком казенно.

- Да-да, я с вами совершенно согласен, - вздохнул я сокрушенно. - И потом эти Армиды пристают со своими услугами. От них так пахнет мускусом и греховной плотью. Это ужасно!

Бармен воровато огляделся по сторонам и, приблизившись почти вплотную к моему уху, прошептал:

- Смею предложить свою квартиру. Очень хорошая квартира и недалеко. Был бы очень рад если вы согласитесь.

Я оглядел его оценивающим взглядом, игриво проговорил:

- А вы шалун, дружочек! Ах, какой вы шалун! - Я потрепал его жирный подбородок. - Но вы мне нравитесь! Положительно нравитесь! Я люблю вот таких вот - смелых, решительных.

- Вы согласны?! - радостно проговорил бармен, ещё не веря своему счастью.

- Вы не оставляете мне выбора, проказник вы этакий!

Только-что пристававшая ко мне гетера что-то сказала своей подруге и обе громко и вызывающе рассмеялись, презрительно глядя на нас. Но они нас уже не интересовали.

- Я освобожусь ровно через час, - сказал бармен.

Я посмотрел на часы.

- Хорошо. Я заеду за вами в двенадцать. - Я отхлебнул пива, скорчил брезгливую мину. - А вот пиво у вас эрзац. Как вы только это пьете. До встречи, дружочек! - Помахав бармену на прощание рукой, легкой походкой направился к выходу.

Я был очень собой доволен. Дело сделано. Теперь этот рыжий павиан, представитель сексуальных меньшинств, большой любитель мальчиков, вот где у меня сидит. Теперь он мне раскажет не только то, что знает о своих гнусностях, но и то, о чем лишь смутно догадывается. Факт.

Двухкомнатная квартира бармена действительно находилась в центре города на улице Крылова рядом с Домом офицеров в доме ещё довоенной постройки. Обставлена она была безвкусно, но помпезно. Дорогая итальянская мягкая мебель яркой и аляповатой расцветки. По стенам развешены картины в громоздких золоченых рамах. Ковры, хрусталь и все прочее, что долженствовало свидетельствовать о приличных доходах хозяина. У этого субъекта наверняка есть какой-то побочный заработок. Но он меня сейчас мало интересовал. Пора было приступать к делу.

- Анри, посмотри пока телевизор, а я что-нибудь приготовлю, проговорил бармен, намереваясь удрать на кухню.

Мы познакомились в машине и он отчего-то сразу стал называть меня на французский манер.

- Успеется, Паша, - насмешливо сказал я своим обычным голосом. Садись. - Я указал на кресло напротив.

Он застыл с таким выражением лица, будто за моей спиной увидел приближающийся конец света или судный день. Глазки округлились, полные щеки затряслись.

- Анри, я чего-то не понимаю, - жалко пролепетал он, часто-часто махая рыжими ресницами, будто намеревался взлететь. Но сила тяжести была столь непомерна, что у него дрожали ноги, с трудом удерживая огромное, рыхлое тело. - А как же...

- Сидеть! - заорал я.

Он поспешно плюхнулся в кресло, трусливо вжав голову в плечи, ожидая неминуемой расправы.

- Слушаюсь! А как же, Анри...

- Молчать! - закричал я пуще прежнего и грохнул кулаком по журнальному столику, отчего круглая хрустальная пепельница подскочила, встала на ребро и скаталась к ногам хозяина. - Какой я тебе ещё Анри?! Для тебя я Андрей Петрович! Понял ты, таракан безмозглый!

- Понял, - тут же охотно согласился он. Скуксился, плаксиво спросил: Вы меня убьете?!

- Там будет видно по обстоятельствам. - Я достал из кармана диктофон, включил. - Каждое твое слово будет зафиксировано на пленку и проверено. И если ты мне соврешь, то... Словом, советую тебе этого не делать.

- Да-да, я понимаю, - закивал он. - Не извольте беспокоиться. Я все как есть, правду и ничего кроме правды.

- Что ж, начало нашего диалога мне положительно нравится. У тебя есть шанс сохранить свою никчемную жизнь. Так держать! Как твоя фамилия?

- Коржавин. Павел Павлович Коржавин.

- Ты, Коржавин, ответь мне - куда ты дел Игоря?

- Какого Игоря?

Его вид свидетельствовал, что он уже вообще ничего не понимал в происходящем. Ничегошеньки. Кто я такой? И зачем мне понадобился Игорь? Из этого я сделал вывод, что к смерти мальчика этот хомо вульгарис не причастен.

- Ты что, кабан, издеваешься?! - зарычал я. - За такие шутки я быстро сделаю из тебя парнокопытного. Все оставшуюся жизнь будешь хрюкать на людей.

- Извините! Вы очевидно имеете в виду Игоря Новосельцева? - Волна страха, парализовавшая волю Коржавина, прошла и у него стали проявлятся иные человеческие чувства. Глаза наполнились слезами. Он развел руками, печально проговорил: - Увы! Я о нем ничего не знаю. Вот уже больше месяца, как он исчез. Я было предпринял попытки его найти, но они оказались безуспешными. А вам что-нибудь о нем известно?

Я достал из кармана рисованный портрет Игоря, показал его Коржавину.

- Это он?

Едва взглянув на портрет мальчика, с ним приключилась истерика.

- Да, это он! - воскликнул. Заплакал, запричитал: - Что вы с ним сделали?! Игорек! Милый мой мальчик! Что они с тобой сделали?!

- Молчать! - вновь грохнул я кулаком. - Всякие тут Иуды Искариоты будут мне истерики, понимаете ли, учинять, вопросы глупые задавать. Не позволю! Придется выписать надежного "лекаря". Он быстро отправит тебя к праотцам в параллельные миры. Вот там ты и расскажешь о всех своих мерзостях.

В доказательство своих слов я достал из наплечной кобуры "макарова" и выложил его на стол, как последний аргумент в споре интеллектов. Коржавин, как кролик на удава, смотрел на его вороненную сталь, не в силах оторвать взгляда. Захныкал, униженно проговорил:

- Извините! Но я так его любил! Я до сих пор весь в расстроенных чувствах.

- Дурак! Любить надо женщин.

- Но вы ведь сами давеча, - робко напомнил мне он.

- "Давеча", - передразнил я его, рассмеявшись. - Давеча я гнал картину, лапшу тебе на уши вешал. Нет, милейший, я ярый поборник естественных сексуальных отношений. Я именно таков, каким меня создал Космос. И можешь мне поверить на слово - тебя, негодника, тоже когда-то родила женщина. Если бы она тогда знала, что именно на тебе прервется связь времен, то, уверен, она бы сделала аборт.

- Как это? - не понял Коржавин.

- А так это. Вместо того, чтобы заниматься глупостями и совращать невинных мальчиков, нужно было больше читать книг хороших и разных. Оставить после себя наследника - главная миссия человека на Земле. Лишь через наследника осуществляется связь человека и всего его рода с Землей. Ты же своей сексуальной ориентацией прерываешь эту связь. Там, - я воздел палец, - тебе этого не простят. Понял ты, дубина? А, да что с тобой говорить! Ты индюк. И философия у тебя индюшачья - вон он Я, а все остальное по фигу.

- Ну зачем же вы так! - обиделся Коржавин, все ещё не в силах оторвать взгляд от пистолета. - Я его не совращал, а совсе даже наоборот. Что хорошего его ждало на панели? А я снял для него квартиру, заботился о нем. Но он оказался неблагодарным и часто мне изменял. - Он вновь захлюпал носом. - Извините!

- Конченный ты человек, Коржавин! - вздохнул я. - Тебе про Фому, а ты все про Ерему. О чем ты говорил с Игорем перед его исчезновением?

- О чем говорил? Мы о многом говорили. Разве все упомнишь.

- И все же постарайся вспомнить. Это очень важно.

- Да, он говорил, что его пригласили сниматься в фильме.

- Кто пригласил?

- Какой-то московский режиссер, женщина. Да-да, он сказал, что она очень красивая женщина. Я было вызвался посмотреть на съемки, но Игорь не разрешил.

- А о чем был фильм?

- Не знаю, Игорь мне не говорил.

- Когда был этот разговор?

- Дня за два до его исчезновения, где-то в конце мая. Да, именно в конце мая.

- Ты знал кого-нибудь из его любовников?

- Нет, никого.

- В таком случае отчего ты решил, что он тебе изменяет?

- Очень просто. У него появлялись свободные деньги, и немалые.

- Понятно. Каких либо странностей в поведении Игоря перед его изчезновением ты не заметил? Может быть он на кого-то жаловался?

- Нет, ничего этого не было.

Я выключил диктофон. Решил не оформлять показания этого рыжего павиана протоколом. Успеется. Потом вызову в прокуратуру и оформлю.

Эту ночь мне так и не удалось уснуть. Не спалось. Сон бежал от меня, как черт - от ладана. Увиденное и услышанное сегодня не давало покоя. В голову лезли неприятные мысли. Кажется мы дошли до последней черты. Как такое могло случиться, что подросток в четырнадцать лет даже не умеет читать? А дети, чтобы не помереть с голоду, вынуждены торговать своим телом? Бред сумасшедшего! А проблема беспризорности, наркомании? Политики говорят о чем угодно, но только не об этом. На это все наложили молчаливое табу. А ведь именно об этом надо не только говорить, кричать на всех углах, но и принимать срочные меры. Это будущее нации. Если все также продолжиться, то у страны не будет будущего. Можно по разному относиться к советской власти, прежним вождям, ругать их до потери пульса, обвинять во всех смертных грехах. Но лишь одно то, что разоренная гражданской войной, нищенская страна все отдала борьбе с беспрезорностью, накормила, одела детей, дала им кров и образование заслуживает глубочайшего уважения. Многие из бывших беспризорников стали видными учеными, выдающимися инженерами, писателями, музыкантами. А сейчас, когда улицы наших городов буквально запружены блестящими иномарками, когда строятся шикарные, похожие на дворцы, особняки, беломраморные офисы, когда на презинтации и юбилеи тратятся миллионы и миллиарды, когда на экранах телевизоров не смолкает вакханалия веселия, огромное число детей вынуждены ночевать по чердакам и подвалам, пухнуть с голоду и торговать своим телом. Куда мы все катимся, господа хорошие? Что это? Амнезия совести? Не иначе. "Человек - это звучит гордо!" Ха-ха-ха! Как же был неправ классик, как наивен. Человек - это звучит пошло, гнусно и страшно. Только лишь змея пожирает свое потомство. Остальные звери, животные, насекомые его защищают, о нем заботятся. И лишь хомо сапиенс, наделенный разумом, венец творения Космоса, бросает своих детей на произвол судьбы. Абсурд! Нонсенс. И как все это терпит Создатель, Космический рузум? А может быть и нет никого? Все это я напридумывал? Нулевой цикл, последующие уровни жизни - все лишь плод моего воображения? Жизнь - есть способ существования мыслящей энергии. Глупость несусветная! Все здесь зачинается, здесь и заканчивается. Да, но отчего так болит в груди, отчего так ноет? Плоть не может так болеть. Так болит лишь душа. Но во всем есть предел. Человечество его достигло. Ему самому уже не выбраться из тупиковой ситуации. И что же дальше? Дальше - мракобесие и неминуемая гибель. Если все это было задумано Космосом, то я не понимаю такой логики. А может быть человеку и не дано это понять? Не знаю. не знаю. Я уже ничего не знаю, ни в чем не уверен. Но как же больно в груди. Как невыносимо больно! И лишь лежащая на груди голова любимой частично гасила эту боль и вселяла надежду, что не все потеряно, что наступят ещё и светлые времена. Если есть в жизни такие девушки, значит и существует смысл земного бытия. Так хочется верить, что разум в конце-концов возобладает.

Утром я отправился в Новосибирскую транспортную прокуратуру. Старший следователь Ачимов оказался пожилым, невысокого роста, с усталым невыразительным лицом и довольно красноречивым синяком под глазом. И говорил он невыразительно, монотонно, но зато обстоятельно, не упуская малейших подробностей. После его рассказа, я понял, что оба преступления совершены одной и той же группой преступников. Дела необходимо было объеденять. И я отправился к шефу.

Сергей Иванович пытливо взглянул на меня и насмешливо проговорил:

- Что это у тебя, Андрей Петрович, с глазами?

- И что у меня с ними?

- Горят, как пасть дракона. По ночам, коллега, нужно спать, а не заниматься проблемами мироздания. Об этом пусть болит голова у "жирафа", а у нас и своих дел по горло. Верно?

Я всегда поражался способности шефа находить порой ту самую болевую точку, которая главная на текущий момент. Удивительно!

- Да что-то не видно особой активности у "жирафа", - ответил.

- А ты, значит, решил его заметить?

- По мере своих скромных способностей, Сергей Иванович.

Иванов ухмыльнулся, многозначительно покачал головой, как бы говоря "с вами, ребята, не соскучишься". Вслух же сказал:

- Ну-ну. Дерзай. У меня нет принципиальных возражений. Ты за этим и пришел?

- Не только. - И я рассказал все, что мне стало известно.

- Выходит, что интуиция меня не подвела, - в задумчивости проговорил Сергей Иванович. - Дела надо объединять - это ясно. Но это надо решать на уровне двух прокуроров: нашего и Западно-Сибирского траспортного. Пойду согласую этот вопрос с шефом. Но чует мое сердце, что этим делом придется заниматься нам.

Глава тринадцатая: Беркутов. Беседа с "Пухнарем".

Итак значит, Тугрик решил посмеяться над бедными ментами? Построить нам козу? Ба-альшой шутник! Определенно. Однако надо отдать им должное, это они здорово придумали - специально подставиться, чтобы сбить нас со следа. Оргинально, если не сказать больше. Кто же у них там такой головастый? Но ничего, ещё не вечер господа "мокрушники". Хорошо шутит тот, кто шутит последним. Моя шутка выйдет этому громиле Тугрику боком. Определят его в казенный дом теперь уже с постоянной пропиской. Это я обещаю и где-то даже гарантирую. А с ножом-то они здорово лопухнулись. Не такие уж видно они крутые и башковитые. Это и есть начало их конца.

А Шкилет бесследно исчез. У отца его не оказалось. Где теперь его искать? Ума не приложу. Скорее всего Тугрик его убрал, как нежелательного свидетеля. Но его труп пока не найден. Во всяком случае среди зарегистрированных убийств его нет. Может быть посмотреть среди неопознанных трупов? Это мысль. Чем черт не шутит. Надо дать задание ребятам.

А пока мне предстояла встреча со старым корешем Свистуна Мишей Кокаревым по кличке "Пухнарь". Я у него уже был, но застал лишь его жену Нину, усталую и рано увядшую женщину лет тридцати с хвостиком. Узнав кто я такой, она стала сердитой, даже агрессивной, прекрасные ореховые глаза гневно засверкали. На её лице они выглядели, будто пятерка в дневнике двоечника.

- Это ещё зачем он вам понадобился? - зашипела она, как кошка при виде собаки.

- Да так, надо потолковать, - ответил уклончиво.

- Нечего с ним толковать. Он у меня теперь никаких делов с вами не имеет. Он у меня - "дальнобойщик"!

И это - "дальнобойщик" было сказано ею с такой гордостью, словно Миша Пухнарь первым высадился на Марсе.

- А что это такое? Он что, теперь тебя колотит издалека что ли? неудачно пошутил я.

Но она шутки не приняла, стала ещё более сердитой.

- Шофер он на дальние рейсы. Понятно?

- С чем я тебя и поздравляю! Я искренне рад, что твой муж покончил с позорным прошлым. И не будь, Нина, букой, не смотри на меня как Чин Кай Ши на Мао Цзедуна. Я твой союзник и где-то даже друг. А с Мишей я хотел поговорить насчет его старого кореша Свистунова.

- А чё этому козлу от него надо?

- Это козлу, Нина, уже ничего не надо. Прошлой ночью его свели на живодерню, - печально вздохнул я.

- Как это? - не поняла она.

- А так это. Убили его прошлой ночью.

- Туда ему и дорога, - без тени сочувствия проговорила она.

- Ну что ж ты так. О покойниках грешно такое говорить.

- А мне плевать. Там за все отвечу. Этот козел кругами вокруг моего ходил, все уговаривал взяться за старое. Это не грешно?

- И все же, где твой муж?

- В рейсе он. Обещал завтра быть.

Я действительно застал Кокарева дома. Он сидел за кухонным столом и наяривал жирный украинский борщ. Был он небольшого роста, но кряжистый с большими руками-лопатами и простоватым обветренным лицом. Жена уже ввела его в курс случившегося с его корешем. При моем появлении он встал и так жиманул мою руку, что я едва не заорал благим матом от боли.

- Значит, довыступался Свистун, - ни то вопросительно, ни то утвердительно печально проговорил Кокарев.

- Значит, довыступался, - подтвердил я.

- Вот сучий потрох! Ведь говорил же я ему - бросай ты карты и всю эту канитель, давай к нам в автоколонну. Так, видите ли, ему не престижно было вкалывать. А теперь престижно лежать в деревянном костюмчике, да?

Но я решил не ввязываться в дискуссию о том, что в наше смутное время престижно, а что - нет. Это могло занять слишком много времени, а у меня с ним и так напряженка. Поэтому спросил:

- Когда ты видел Свистуна в последний раз?

- За день до поездки.

- Когда это было?

- Десять дней назад.

- Зачем он приходил?

- Уговаривал ломануть квартиру одного крутого. Заверял, что дело верное.

- Кто этот крутой?

- А хрен его знает. Какой-то торгаш. Свистун уверял, что у того в квартире денег не меряно.

- Где эта квартира?

- Где-то в районе Площади Калинмина. А более точно Свистун не говорил. Да мне и без разницы.

- И что ты ему ответил?

- Послал к такой матери. Чуть морду не набил.

- Как считаешь - почему Свистун взялся за старое?

- На нем висел карточный долг. Он слил какому-то заезжему фраеру большие бабки. Вот потому и надыбал эту квартиру - расчитывал сорвать большой куш, расплатиться с долгом и чтоб себе ещё кое-что осталось.

- Он мог один пойти на кражу?

- Конечно. У него не было иного выхода.

- Понятно. Ты Шкилета знаешь?

- А кто ж не знает этого побирушку.

- Когда его видел?

- Давно уже, где-то в начале июня в баре "У дяди Вани". Я вернулся из очередного рейса, ну и пошел вечером в бар жажду утолить. Там ко мне Шкилет и подсел, стал пива клянчить. Прилип побирушка, как банный лист к заднице. Пришлось купить. А потом он такое выдал, что я едва со смеху не помер. Шкилет тогда действительно сказал что-то очень смешное, так как при воспоминаниии об этом Кокарев громко рассмеялся, покрутил головой. - Это надо же такое придумать!

- А что такое?

- Да несерьезно это. Врал, сучара.

- И все же?

- Говорил, что скоро богатым станет. Будто его пригласили сниматься в кино, обещали за это тысячу баксов. Представляешь?!

- Что за кино?

- Говорил, что парнуха какая-то.

- Кто ему предложил сниматься?

- Да ты что, веришь всей этой бредятине?! - искренне удивился Кокарев.

- Миша, не буди во мне зверя. Кто здесь кого спрашивает? Повторяю вопрос: кто ему предложил сниматься?

- Говорил, что баба какая-то. Вернее, поначалу к нему в бане якобы пристал какой-то хлюст. Увидел его и говорит: "Хочешь хорошо заработать?" Ну, Шкилет само собой - кто, мол, не хочет. После бани этот хлюст повез его будто бы к этой самой бабе. Ну вот та и предложила сниматься в кино и обещала заплатить тысячу баксов.

- Он говорил кто она такая, как зовут?

- Нет. Сказал только, что очень красивая стерва. Как эта фото... Ну ещё на обложки фотографируется?

- Фотомодель?

- Во-во, она самая. Будто она у них там главная, всем заправляет.

- Они ездили к ней домой?

- Вот чего не знаю, гражданин начальник, того не знаю, - развел руками Кокарев. - Да я и слушал-то эту ахинею вроде анекдота... Хотя постой, Шкилет что-то такое говорил. Точно. Вроде они ездили на море на какой-то корабль.

- Он говорил название корабля?

- Нет, не говорил.

Записав показания Кокарева, я отправился в прокуратуру к Медунову, но его там не застал. Поехал в управление и доложил о результатах Рокотову. Он слушал молча, не перебивая, но когда я дошел до рассказа Кокарева о Шкилета, заметно взволновался, сказал:

- Опять эта кино-дива!

- А что такое?

И шеф рассказал об убийствах подростков и всем прочем. У меня аж скулы свело от злости к этим козлам. Определенно.

- Похоже, что Шкилет тоже участвовал в том кровавом спектакле, сказал я после его рассказа.

- Скорее всего, - кивнул Рокотов. - Завтра в десять Иванов проводит совещание по этому делу. Тебе быть обязательно.

- Хорошо.

Выйдя от шефа, нос к носу столкнулся со Светланой Козициной, то бишь Ивановой.

- Привет, Света! Ты что тут делаешь?

- Здравствуй, Дима! Странный вопрос. Я здесь работаю.

- Значит, вернулась в родные пенаты?

- Вернулась.

- С чем я искренне, от всей души поздравляю шефа и все наше управление.

А она так улыбалась, что можно было натурально ослепнуть и от её красоты, и от этой вот улыбки.

- Свет, ты хоть понимаешь - какая ты обалденная женщина?

- Если и не понимаю, то догадываюсь. А что?

- Догадываться - мало, надо твердо знать, что красота - страшная сила, косит нас, мужиков, хлеще "калашникова". А потому требут весьма осторожного обращения.

- Спасибо, Дима, за совет. Я обязательно это учту в будущем. А что это у тебя такой вид?

- Какой?

- Ошарашенный. Будто за тобой кто гнался.

- Да это все шеф, - вяло ответил. - Прямо не знаю, что делать.

- А что такое?

- Уговаривает на свое место. Три дня просто проходу не дает - переходи да переходи. Представляешь?!

- Ну-ну, - рассмеялась Светлана. - Ты, Дима, иди морочь голову своими байками Сереже Колесову. А мне не надо.

- Вредная ты, капитан, женщина. Откуда столько недоверия к товарищам по службе?

- Майор, подполковник. Майор.

- Поздравляю! Как растут люди! Ты, наверное, и в кадры уходила, чтобы организовать себе звание вне очереди.

Светлана сразу посмурнела, лицо окаменело, а взгляд стал, как у раненой птицы.

- Да, за этим и уходила. Ты, Дима, как всегда прав, - холодно ответила.

А я клял себя последними словами за бестактность. Язык мой - враг мой. Определенно. Ну что я за охламон такой! Почему сначала говорю, а уж потом думаю?! Козел! Она только-только стала забывать о своей неудачной беременности, а я вот он - вылез со своим языком, напомнил. Дураков не сеют, не пашут - сами родятся. Это определенно обо мне.

- Света, а ты знаешь, что твое имя произошло от слова "светлая".

- Ну и что?

- А то, что очень правильное тебе имя дали родители. Ты с моей Светланой, как два светлых пятна в нашей жуткой и мрачной действительности, как две путеводные звезды. Если бы не вы, мы бы давно сбились с пути, растеряли жизненные ориентиры. Определенно.

- Ну ты, Дима, даешь! - рассмеялась Светлана. - Совсем, как мой Сережа.

- Куда мне до твоего генерала.

- Не скажи. Вы очень похожи. Даже фразы одинаковые говорите.

- Это какие же?

- "Ни фига, блин, заявочки", "где-то по большому счету".

- Надо же! - удивился. - А я не замечал. Если так, то я польщен. Походить на твоего генерала не только приятно, но и во всех отношениях почетно.

- Это точно, - серьезно проговорила она. - Я это ему передам.

- И скажи еще, что Дима Беркутов пойдет за ним и в огонь, и в воду, и, если Родина прикажет, пройдет медные трубы.

- Обязательно скажу. До свидания, Дима!

И, дробно стуча каблуками, она гордо понесла свою ослепительную красоту остальному миру.

Каково сказано?! Могу я иногда этакое отчебучить! Еще как могу. Да, а как там поживает мой закадычный друг Сережа Колесов. Спасибо Светлане, что напомнила о нем. Давно я его не разыгрывал. Он, поди, уже истомился по моим приколам, заскучал. Нет, это явное упущение с моей стороны.

В кабинете я застал Рому Шилова, что-то усердно пишущего. Оторвавшись от бумаги, он сказал:

- Тут вас Колесов разыскивал.

Сколько я его не уговаривал обращаться ко мне на ты, но так и не убедил.

- А что ему надо?

- Не знаю. Говорит, что потерял вас.

- Ничего, сейчас он меня найдет. Он на всю жизнь запомнит, что разыскивать меня не только нежелательно, но и во всех отношениях опасно для здоровья.

Я подошел к висевшему на стене зеркалу, скорчил рожу своему отражению и наипротивнейшим писклявым голосом проговорил:

- Сергей Петрович. - Получилось очень похоже. Есть у нас в бухгалтерии такая пискля. Правда, фамилии её я не знаю. Но её и Колесов наверняка не знает.

- Чего это вы? - спросил Шилов с интересом за мной наблюдая.

- Это всего-навсего репетиция, Рома. Каждый актер перед выходом на сцену репетирует перед зеркалом отрывок из своего монолога. Понял?

- А при чем тут это? - не понял он.

- А сейчас начнется сам спектакль. Приготовься. - Я снял трубку, набрал номер и услышал знакомый и до боли родной голос:

- Колесов слушает.

- Сергей Петрович, вас беспокоит Астахова из бухгалтерии. Тут на вас пришел исполнительный лист, - пропищал я.

- Какой ещё исполнительный лист?! - в голосе моего друга слышалось не только недоумение, но и паника. Дело в том, что он патологически боится судебных органов.

- О взыскании с вас алиментов, - пропищал я. - Оказывается, у вас задолжность за три года.

- Да вы что?! - вне себя заорал Колесов. - Какие еще?... Вы там в своем уме?!

- Вы почему на меня кричите, Сергей Петрович?! - обиделся мой персонаж. - Я-то тут при чем. Вот исполнительный лист. Подпись, печать судебного пристава. Я просто хотела узнать - вы сразу погасите задолжность, или её высчитывать из заработной платы?

- Я сейчас, - сказал Колесов и положил трубку. Вскоре хлопнула дверь и послышались торопливые удаляющиеся шаги моего друга.

- Рома, приготовся ко второму акту. Сейчас будет самая кульминация. Да не оставайся сторонним наблюдателем, если Колесов начнет меня "убивать".

Шилов никакк не отреагировал на мои слова, сидел нахохлившийся, красный, сердитый. Похоже, что он сам не раз попадал в подобные ситуации. Они с Колесовым товарищи по несчастью. Потому-то он так за него переживает.

- Что с тобой, Рома? Язык проглотил?

- Зачем вы так?! - неодобрительно проговорил он. - Ведь Сергей Петрович обидется?

- Даже наверняка обидется, - согласился я. - Но не надолго. Он отходчивый.

- Вы, как Говоров. Но тот молодой. У него ещё ветер... А вы? Не понимаю я этого.

- Ничего, Рома, это не страшно. Подрастешь - поймешь.

В это время в коридоре послышался топот. Он стремительно приближался. И вот дверь нашего кабинета распахнулась и в него ворвался красный, как рак, и злой, как черт, Колесов. Увидев меня, с порога зарычал:

- Я так и знал! - подбежал к столу и принялся размахивать перед моим носом крепкими кулаками. - До каких пор ты меня будешь позорить перед всеми?!

- А что случилось, Сережа? - спросил я невинно. - С Людмилой что, или с шефом поссорился? Не бери в голову, все образуется.

- Ты что издеваешься?! Дурак! Ты мне звонил?

- Я пытался, но у тебя был занят телефон. А в чем дело?!

- Роман, - обратился Сергей за помощью к Шилову, - этот тип мне только-что звонил?

- Звонил, Сергей Петрович, - кивнул тот.

- В Спарте стукачей сбрасывали со скалы, - сказал я.

- Нет, ты чего добиваешься, а?! Чего добиваешься?! Хочешь, чтобы я тебе морду, да?! Я могу. Трепло!

- Ну что ты, Сережа, раскипятился, как самовар. Это же шутка. Пора бы уже привыкнуть к моим приколам.

- Вот они где, - Колесов похлопал по своей крутой шее, - твои приколы сидят.

- Э-э, ты это зря. На то и щука, чтоб карась не дремал. Без них ты давно заплесневел бы.

- Это надо же, как все перевернул! - удивился Сергей. - Оказывается, я ещё должен ему спасибо говорить.

- Ну, не обязательно. Я на этом не настаиваю.

- Нет, я все же скажу. Спасибо, благодетель, что выставил меня шутом гороховым! Теперь на меня долго ещё будут показывать пальцем, как на идиота, и рассказывать, как я искал в бухгалтерии испольнительный лист по алиментам. За все тебе искреннее спасибо и нижайший поклон. - Колесов демонстративно поклонился. Затем обратился к Шилову. - Роман Владимирович, ты видел ещё у кого такого друга?

- Видел, - понуро кивнул тот. - У меня точно такой же.

Я встал из-за стола, подошел к Колесову, обнял его за плечи. Он было пытался в раздражении сбросить мои руки, но я этого не позволил.

- Ты, Сережа, все слишком преувеличиваешь. Ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю. Наша дружба проверена не только временем, но и совместной бескомпромиссной борьбой за светлые идеалы человечества. Так стоит ли после всего этого так обижаться и так фонтанировать из-за очередной шутки твоего несерьезного друга?

- Трепач! - уже добродушно проговорил мой друг. - Я, наверное, никогда не дождусь когда ты повзрослеешь.

- И не надо, Сережа. Взрослые - они все бяки. Будущее принадлежит молодым.

- Ты хоть представляешь, как я выглядел в бухгалтерии, когда стал требовать у этой Астаховой... Кстати, она вовсе не Астахова, а Казанкина. Когда я стал требовать у неё показать мне исполнительный лист?

Неожиданно рассмеялся Шилов, громко, заливисто, как ребенок, чего с ним прежде никогда не бывало. Мы с Колесовым удивленно уставились на него.

- Я вдруг представил, - сказал Рома, смутившись.

- Никак не пойму, - недоуменно пожал плечами Колесов, - как тебе удаются твои приколы. Я ведь знаю тебя, как облупленного, но постоянно попадаю впросак.

- Это трудно объяснить, с этим надо родиться. Затем долголетние, упорные и систематические тренировки. И, как видишь, - результат на лицо. Теперь работники бухгалтерии неделю будут стоять на ушах и заниматься поисками исполнительного листа на подполковника Колесова.

- Дурак ты, Дима, и не лечишься.

- Это точно, - охотно согласился я. Мир был восстановлен.

Глава четырнадцатая: Иванов. Совещание.

Мне приснился странный сон. Будто стою я у родной прокуратуры жалкий, оборванный. А в ногах у меня перевернутая генеральская фуражка. И я, обращаясь к прохожим, несчастным голосом говорю:

- Подайте, граждане, бывшему государственному советнику юстиции на пропитание кто сколько может!

Мне до того стыдно, что готов провалиться сквозь землю, но понимаю, что иначе нельзя, я должен это делать. И, вдруг, вижу приближающегося Полякова. Хочу отвернуться, чтобы он меня не заметил, и не могу. А он ещё издали заметил меня. Довольный. Улыбается. Подходит.

- Здравствуйте, Сергей Иванович! - говорит. - Рад вас видеть и именно в таком виде. - И бросает в фуражку пачку стодолларовых купюр.

Завороженно смотрю на "зелененькие" и униженно говорю:

- Ну зачем вы, Антон Сергеевич, не нужно. - А сам рад-радешенек какое счастье привалило!

- От меня не убудет, - пренебрежительно махнул рукой Поляков. - А вы, если бы меня послушались, имели бы в тысячу, десятки тысяч раз больше.

- Это конечно, - киваю.

- Ну кто из нас оказался в конечном итоге прав? - спрашивает Поляков и весело смеется. Обводит вокруг руками, будто приглашает оглядеться. - Где же он - тот, кто все это создал? Наивный вы человек, Сергей Иванович! Удивляюсь я вам. Дожили до седин, а все ещё верите этим байкам. Все это создали мы! Это наш мир. Нам им и управлять.

- Это конечно. Извините! Глупым был, - отвечаю.

Полякову очень понравился мой ответ. Он дружески похлопал меня по плечу.

- Ну-ну. У вас ещё не все потеряно. Хотите у меня работать?

- А в качестве кого, простите?

- Какая вам разница. Хотя бы в качестве секретаря. Согласны?

- А что у вас за фирма?

- Преисподняя называетеся, - смеется Поляков. - Слышали о такой?

- Так ведь это же ад? - говорю, а у самого мурашки по спине забегали.

- А вы где сейчас живете?! В раю что ли?! - удивляется Поляков. - Люди уже давно живут в аду, не замечая этого.

И вдруг я отчетливо услышал цокот копыт по асфальту. Причем, рядом. Посмотрел вниз. И вместо дорогих импортных ботинок Полякова увидел копыта с серебряными шпорами. Жуть! Мистика! И мне стало по настоящему страшно.

Проснулся в холодном поту, и ещё долго лежал с закрытыми глазами, приходя в себя. Уф! Присниться же такое. Значит, прочно сидит в моем сознании Поляков, если даже ночью не дает покоя. А он прав - именно поляковы, умные, циничные, расчетливые пришли сейчас к власти. Но отчего я вел себя во сне так бездарно, та не по-мужски?! Странно. Возможно - устал. И эта подспудно копившаяся во мне усталость выскочила этаким слюнтяйством во сне? Возможно. Может быть прав Миша Краснов - уйти на пенсию, и гори все синим пламенем!

Слышу как к кровати подходит Светлана, наклоняется, целует меня в щеку, говорит:

- Просыпайся, соня, а то завтрак простынет.

И улетучиваются мои ночные страхи. И исчезает усталость. Нет, этому придурку Иванову положительно надо лечиться. Ага. Его любит такая замечательная женщина, а он на пенсию собрался.

"Сам дурак! - слышу рядом голос моего постоянного оппонента. - Привык все сваливать с больной головы на здоровую. Хорошо, блин, устроился. Это тебе надо лечиться, долго и основательно."

Но мне не хочется вступать с ним в дискуссию, - она может надолго затянуться. Потому, чтобы отвязаться, говорю неизменное в таких случаях: "Да пошел ты! Еще будут тут всякие меня учить", и делаю вид, что только-что проснулся, открываю глаза, потягиваюсь, говорю:

- Слава Богу, дома!

- Странно, а где же ты ещё можешь быть? - спрашивает Светлана.

- Ну мало ли. Пути Господни неисповедимы. Меня, к примеру, только-что приглашали работать секретарем в преисподнюю.

Светлана смеется.

- И что же ты? Согласился?

- Нет. Но обещал подумать.

- Выбрось это из головы. У нас и здесь дел хватает.

Я отмечаю в ней перемены к лучшему и радуюсь за нее. Три дня назад она мне сказала:

- Не могу я больше эти бумажки перебирать. Осточертело! - У неё был такой вид, что я сразу понял - возражать бесполезно. Лишь спросил:

- И что же ты надумала?

- Перехожу на оперативную работу. Я уже с Рокотовым переговорила.

- Могла бы и меня поставить в известность, - обиделся я.

- Вот, - поставила. Не могу я, Сережа, сидеть в кадрах, когда такое творится. Не могу. Ты должен меня понять.

Я её понимал и где-то по большому счету даже был рад её решению. После прошлогодней не удавшейся беременности что-то в ней угасло. Что тогда произошло? Даже врачи не могли сказать ничего вразумительного. Все развивалось нормально. Но когда пришло время рожать, ребенок родился мертвым. Для Светланы это был такой удар, что она долго не могла после него оправиться. Как она ждала своего первого ребенка, как к нему готовилась накупила ползунков и всего прочего. После этого она ещё больше привязалась к Верочке. Мне кажется, что её даже Катя так не любила. Во всяком случае, так не баловала, как Светлана. На все мои возражения и протесты отвечала: "На то они и дети, чтобы их баловать". Возможно, она права. Возможно, но... Но когда я вижу в палаточных городках беженцев из Чечни многочисленных детей с голодными глазами, вижу маленьких нищенок в проходах метро, беспризорников на вокзалах, в детских приемниках-распределителях, я невольно задаю вопрос: что с ними будет, когда они вырастут? То, что ничего хорошего - это определенно. Равнодушие и жестокость, с которыми они столкнулись в детстве, обязательно прорастут в их душах озлобленностью и неверием. И они непременно отомстят людям за все унижения и обиды, за обворованное детство. Обязательно. Как-то пару лет назад я шел по набережной. Мороз был за тридцать с ветром. И увидел, как прямо на земле, подстелив картонку, сидел цыганенок лет пяти-шести в рваном пальтишке. Сунув голые руки в рукава, он медленно покачивался взад-вперед, что-то слабо мычал, уже ни на что не реагируя. Из ноздрей свисали две зеленые сосульки. Перед ним лежала картонная коробка с несколькими мелкими монетами. Я подошел, тронул его за плечо: "Эй, малыш, ты чего тут сидишь? Ведь замерзнешь". Но он даже не вздрогнул, продолжая раскачиваться и тихо, но жутко подвывать. Он замерзал. Я растерялся и, не зная, что предпринять, огляделся по сторонам. И метрах в двадцати увидел молодую цыганку с грудным ребенком, завернутым в какое-то тряпье, сидящей также на земле. Я подошел к ней, спросил: "Это твой сын там сидит?" Она посмотрела на меня, потом в направлении сына, закивала: "Да-да". "Он же у тебя замерзает". "А-а", равнодушно махнула она рукой. Я достал все имеющиеся у меня деньги, что-то около трехсот рублей, протянул ей: "Вот возьми. Забирай сына и иди в метро. Поняла?" Она выхватила у меня деньги, вскочила, подбежала к сыну, схватила его под мышку, так как тот уже был не в состоянии самостоятельно идти, и поспешила к станции метро. И сейчас всякий раз, когда разговор заходит о детях, у меня перед глазами встает этот замерзающий на холодном ветру цыганенок. А мимо длинной вереницей идут и идут равнодушные люди. И твердый ком подкатывает под горло. А это дело об убийствах подростков? До какой дикости надо дойти, чтобы делать бизнес на крови детей? Это называется туши фонари. Ага.

Однако пора вставать. Сегодня назначил совещание по делу. Надо хоть немного подготовиться и причесать мысли.

В десять ноль ноль почти все были в сборе. Не было, как всегда, Беркутова. Хороший опер. Виртуоз! А вот дисциплина у него явно хромает, причем, на обе ноги. Демонстративно смотрю на часы, затем многозначительно - на Рокотова. Тот пожимает плечами и разводит руками, как бы говоря - тут я бессилен. В это время в дверь постучали. Она открылась и на пороге появился улыбающийся Беркутов.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте, Дмитрий Константинович! - отвечаю я на его приветствие. - Вас что, опять "Мутант" подвел?

- "Мутант"? - недоуменно переспрашивает он. - А при чем тут "Мутант"? Он у меня как раз молодец. "Прискакал" одним из первых.

- Тогда отчего же вы "прискакали" последним?

- Требуется объяснить? - с нагловатой улыбкой спрашивает он. Отвечаю. Вчера мне Владимир Дмитриевич сказал про совещание, но не сказал где оно проводится. С половины десятого я, будто бедный роственник, торчал у двери кабинета Говорова и все удивлялся - почему никого нет? Пока не догадался заглянуть к вам, товарищ генерал.

Все рассмеялись. А этот супчик хоть бы хны. Стоит серьезный, сосредоточенный и предано смотрит на меня невинными глазками.

- Вот что они у тебя, Володя, хорошо научились, так это отрабатывать, - говорю я Рокотову.

- Учил бы его кто, - ворчит тот. - Этот тип с этим родился.

- Как же так, метр, - выступил на арену Говоров. - Я пять минут, как из кабинета. Почему же я вас не видел?

- И ты, Брут! - тяжко вздохнул Беркутов. Но тут же нашелся: - Я сам не понимаю, юноша, каким образом вы смогли меня не заметить. Впрочем, с того самого момента, как вас назначили "важняком", вы в упор никого, кроме начальства, не видите.

- Каков нахал! - возмутился Рокотов. - От всех отбрешится. Это надо уметь. Садись и слушай других - больше пользы будет.

- Слушаюсь, товарищ полковник, - ответил Беркутов, прошел и сел рядом с Колесовым. Что-то шепнул ему на ухо. Тот покраснел, насупился, но ничего не ответил.

Я обвел взглядом присутствующих. Все свои. Сколько я с ними попортил нервов мафии. Нет, все-таки мы молодцы, есть что вспомнить. Да с такими парнями можно горы свернуть. Да и не только горы. Мы бы давно поставили все с головы на ноги, если бы нам не мешали шестерки из Генеральной прокуратуры и МВД во главе с их руководителями. Точно. Правильно говорит пословица: "Рыба гниет с головы". Оттяпать бы, фигуррально выражаясь, эти тухлые головы, глядишь и сохранили бы мы все остальное. А так все весьма и весьма проблематично. Именно эти козлы, верноподданнически выполняя заказ мафии, внедряют в сознание людей (и не безуспешно) махровую психологию частного собственника: "Своя рубашка ближе к телу", "Не подмажешь, не поедешь", "Красиво жить не запретишь", "Кто не рискует, тот не пьет шампанского", "Деньги не пахнут" и тэдэ и тэпэ. Но не на тех напали господа. Сколько раз вы удовлетворенно потирали ручки, считая, что дело сделано, и оказывались в дураках. Так будет и на этот раз. Ваш временный успех ещё ничего не значит, "цыплят по осени считают". Вот именно. Что-то меня потянуло на народный фольклор, будто беременную женщину - на солененькое. И вообще, давно пора переходить к делу.

- Итак, все в сборе, - констатировал. - Начнем пожалуй. Разрешите вам представить старшего следователя Новосибирской транспортной прокуратуры Ачимова Николая Сергеевича. Он будет работать в группе.

Ачимов встал, откашлялся и, смущаясь, проговорил:

- Очень приятно познакомиться! - И снова сел.

За то время, что мы не виделись, Ачимов крепко сдал, стал как бы меньше ростом, ссутулился, посерел лицом, стал каким-то жалким. А это уже плохой признак. Ага. А ведь прошло чуть больше трех лет. И этот синяк под глазом. Что-то в его жизни явно разладилось.

- А вы представтесь, пожалуйста, сами, - обратился я к молодцеватому парню в форме капитана.

Тот вскочил, отчеканил.

- Старший оперуполномоченный водной милиции Костин Валерий Сергеевич.

- Спасибо! Помощники нам очень нужны. Садитесь, Валерий Сергеевич. Старшим оперативно-следственной группы назначается следователь по особо важным делам Говоров Андрей Петрович. Я полагаю, что все вы с ним хорошо знакомы. Все вопросы решать с ним. Вам понятно - какой резонанс вызвало это дело в области и в стране? Оно на особом контроле в Генеральной прокуратуре. О нем каким-то образом прослышали и журналисты. Ко мне уже двое подкатывали с распросами. Предупреждаю - никаких контактов с прессой. А то эти борзописцы такого насочиняют, что мы потом замучимся отписываться. К тому же это будут лишние травмы родителям и близким потерпевших. Андрей Петрович, доложите, что установлено по делу.

Говоров толково и кратко рассказал фабулы обоих убийств, добытые по делу доказательства. В заключении сказал:

- Из сказанного напрашивается вывод: в том и другом случае действует одна и та же банда, руководителем которой является молодая красивая женщина. Поэтому принято решение об объединении обоих дел. Фоторобот женщины составлен по показаниям свидетеля Толкунова. - Андрей открыл папку дела, достал пачку фотографий и пустил её по кругу.

- Каковы, на твой взгляд, версии убийства? - спросил я.

- Главная и, на мой взгляд, наиболее вероятная - убийцы действительно снимали эти кровавые фильмы с целью их дальнейшей продажи. Говорят, что и у нас, и на Западе такие фильмы пользуются особым спросом и стоят очень дорого.

- Николай Сергеевич, - обратился я к Ачимову, - о команде "Орла" есть какие-то известия?

- Пока никаких, Сергей Иванович. Как в воду канули, - сокрушенно ответил он. - Похоже, что они настолько запуганы преступниками, что не скоро теперь объявятся.

- На их поиски брошены все силы, как нашей, так и транспортной милиции, - сказал Рокотов. - Размножены их фотографии и разоланы во все райотделы области. Полагаю, что их поимка - дело ближайшего времени.

- Хорошо бы. Они многое смогли бы прояснить по делу. - Я обвел взглядом присутствующих. - А может быть кто ответит мне на волнующий меня вопрос: отчего преступники действовали так дерзко, открыто и вызывающе? Даже не побоялись зафрактовать судно?

Мой вопрос повис в гробовом молчании. Я продолжил:

- У меня создается впечатление, что преступники не очень высокого мнения о нас с вами и бросают нам вызов. Или я не прав?

- Прав, Сережа, прав, - согласился со мной Рокотов. - Я тоже над этом думал, но пока не нашел вразумительного ответа. Скорее всего, мы имеем дело с гастролерами, которых уже давно след простыл в городе.

- Возможно, возможно, - задумчиво проговорил я. - Но зачем же так светиться? Ведь у каждого преступника есть чувство самосохранения. А у этих, похоже, оно напрочь отсутствует. Что-то во всем этом есть, а вот что именно - никак не соображу.

- Может быть они прибыли к нам из ближнего зарубежья? - высказал предположение Сергей Колесов.

- Не исключено, - согласился я. - А что нам скажет на это наш ас сыска подполковник Беркутов?

- Извините, Сергей Иванович, но подполковник Беркутов лишен слова, ответил он. - Как дисциплинированный офицер он не имеет права нарушить приказа начальства.

- Как старший по званию, я отменяю его приказ, - сказал я.

- Нет, вы из другого ведомства и не имеете такого права, - решительно возразил Беркутов. - Приказ может отменить лишь сам полковник.

- Ты чего тут комедию, понимаешь, ломаешь?! - вспылил Рокотов.

- Ничего я, товарищ полковник, не ломаю, - смиренно ответил Беркутов. - Недавно в присутствии многочисленных свидетелей вы сказали: садись и слушай других. Издал ли я после этого хоть звук? А вы знаете, чего это мне стоило. Но приказ есть приказ. Я не привык его обсуждать.

- Послушайте, подполковник, прекратите этот балаган! - рявкнул Рокотов.

Мой всегда сдержанный друг был сейчас вне себя. Я давно его таким не видел. Да, ему не позавидуешь - этот юморист кого хочешь выведет из терпения. Надо было срочно спасать ситуацию. Сказал:

- И все же, Володя, надо отменить приказ.

Он уставился на меня, будто баран - на новые ворота.

- Какой приказ?! Вы что, издеваетесь?!

- Формально он прав.

- Хорошо, говори, - сдался наконец Рокотов.

- Так вы, товарищ полковник, отменяете свой приказ или как? - все так же смиренно спросил Беркутов.

Нет, этот весельчак и балагур, всеобщий любимец Дима Беркутов вконец зарвался, совсем оборзел. Точно. Но любая ситуация, доведенная до абсурда, вдруг становиться нелепой и смешной. И уже сердится, а, тем более, обижаться становиться просто глупо. И Рокотов весело рассмеялся и сказал даже с нотками восхищения в голосе:

- Ну ты, Дмитрий Константинович, и гусь! Отменяю я свой приказ. Отменяю.

- Спасибо! - скромно поблагодарил подполковник, без тени улыбки, - В таком случае, я воспользуюсь предоставленным мне словом. Последние дни я занимался убийством бывшего квартирного вора Свистунова Виктора Сергеевича по кличке Свистун. По делу одним из главных свидетелей проходит Виталий Попов по кличке Шкилет. Все попытки найти его закончилсь безрезультатно. Он бесследно исчез примерно три недели назад, то-есть прямо перед убийством подростков Сунжикова и Субботиной. Вчера я встречался с другом Свистуна Михаилом Кокаревым и он рассказал мне довольно забавную историю. Примерно в то же время он встретил Шкилета в пивбаре "У дяди Вани", угостил его пивом. Тот ему похвастался, что скоро у него будет куча денег. В бане к Шкилету пристал какой-то хлюст, сказав, что есть возможность хорошо заработать и повез в Академгородок на Обское море. Там на корабле красивая блондинка предложила Шкилету сниматься в порнографическом фильме, пообещав за это тысячу долларов. Вскоре после этого Шкилет исчез. Вот такая вот грустная, но поучительная история.

- И чем же она поучительна? - спросил я.

- Ну как же. Еще Иисус наш Христос, этот помазанник Божий, нам завещал: "Довольствуйся тем. что имеешь. Не будь жаден". Вот жадность фраера и сгубила.

- Что-то я не слышал подобного высказывания Иисуса, - с сомнением проговорил я. - Так ты считаешь, что Попова убили?

- Более чем уверен. Зачем им тратиться на какого-то алкаша, да ещё оставлять в живых такого свидетеля. А нет человека - нет проблем.

- Скорее всего, ты прав. Более определенно я могу сказать, когда будет найдем труп Попова.

- Сделать это будет крайне трудно, если вообще возможно, - ответил Беркутов.

- Почему?

- Сейчас столько заброшенных карьеров, земляных выработок, недостроенных фундаментов, что спрятать труп да так, чтобы никогда не нашли, проще паренной репы. Одна надежда на преступников - лишь они знают место захоронения.

- У тебя ещё что есть? - спросил я.

- Да, - кивнул Беркутов. - Не думаю, что банда во главе с блистательной мисс Икс главная в этом деле. Им кто-то заказал эти кровавые сценарии. И этот волчара сидит в нашем городе. И еще. Убежден, что убийство Свистунова и Попова чем-то связаны.

- Отчего подобная уверенность? - спросил Рокотов.

- Интуиция подсказывает. А она у меня, как овчарка Мухтар, - за версту чует неладное.

- Болтун! - уже добродушно проговорил мой друг. - Как у тебя все просто.

- Зачем вы меня опять обижаете, товарищ полковник, - тяжко вздохнул Беркутов. - Видит Бог, я этого не заслужил, а моя интуиция - тем более. Она, в отличии от некоторых физических лиц, - он ехидно улыбнулся, - всегда опирается на проверенные методы дедукции и индукции. Так вот, проанализировав все имеющиеся по делу факты, она пришла к выводу, что убийство Свистуна заказал тот же тип, что заказал изнасилование и убийство подростков, так как при убийстве Свистунова использовался нож, ранее принадлежавший Попову.

- Ну и что? - не понял я.

- А то, что на этом ноже обнаружены отпечатки пальцев Тугрика.

- Какого ещё Тугрика? - спросил Говоров. - Ты, метр, совсем нам мозги заплел.

- Ах да, вы ведь не в курсе. Тогда придется начать с самого начала. Свидетельница убийства Сергунькова пояснила, что убийц было двое, в масках, и что один из них, обращаясь к непосредственному исполнителю, назвал его Тугриком. В последствии я нашел в мусоропроводе и сам нож с отпечатками пальцев Тугрика. Зная повадки Семена Зеленского по кличке Тугрик, насколько тот был осторожен, я решил, что кто-то пытается пустить меня по ложному следу. Тот, кто организовывал убийство Свистунова, как раз на это и рассчитывал. При допросе Зеленский объяснил каким образом его отпечатки оказались на ноже. Якобы за несколько дней до убийства он приходил на квартиру к Попову, видел там этот нож и даже открывал им консервную банку. Заказчик убийства был уверен, что мы на это клюнем и бросим все силы на поиски Шкилета, посчитав его соучастником убийства. Но он также знал, что эти поиски ни к чему не приведут. Поначалу я действительно клюнул, а возможно и заглотил бы крючок, не допусти он двух существенных ошибок. Во-первых, он посчитал, что меня полностью удовлетворят показания Тугрика относительно ножа. И, во-вторых, он никак не предполагал, что Шкилет, наверняка заранее предупрежденный о сохранении сделки, по пьянке кому-то о ней проболтается. Теперь понятно, отчего моя интуиция считает, что эти убийства взаимосвязаны?

- Нет, ты меня не убедил, - сказал я.

- А по-моему все предельно ясно, - пожал плечами Беркутов.

- Ясно будет тогда, когда ты установишь мотивы убийства Свистунова. Но, как говорится, тебе и карты в руки. Есть ещё у кого вопросы? Тогда будем заканчивать. Итак, мы имеем дело с дерзкой и жестокой бандой преступников, делающих бизнес на страшных вещах. Нисколько не удивлюсь, если завтра или послезавтра мы обнаружим ещё труп или даже трупы подростков. Поэтому необходимо взять под контроль и детально изучить все имеющиеся дела и материалы об исчезновении детей. Андрей Петрович, подумай, кому это поручить.

- Хорошо, Сергей Иванович, - кивнул Говоров.

- Далее. Необходимо раздать фоторобот женщины всем участковым, оперуполномоченным, постовым милиционерам, патрульным и дежурным железнодорожных, речных и автовокзала, аэропортов. Возможно кто-то из них видел её и запомнил.

- Сделаем, - сказал Рокотов.

- Необходимо проверить все гостиницы города. Если преступники приезжие, то вероятнее всего проживали именно в гостинице. Но главное необходимо как можно скорее найти команду "Орла". Именно с членами команды я связываю определенные надежды на раскрытие убийств.

- Ну это и ежу понятно, - вновь не утерпел Беркутов. - Ежу может быть и понятно, но только не подполковнику Беркутову. Продолжим. При всей кажущейся на первый взгляд неопытности преступников, я все же думаю, что мы имеем дело с умным и хитрым противником. Да, но отчего тогда эта дама, будто сознательно выставляет себя на показ? Кто ответит на этот вопрос с первой попытки, получит премию. Есть желающие рискнуть? - Я обвел взглядом оперативников. Вели они себя, как нерадивые ученики, не подготовившиеся к уроку - никак не желали встретиться взглядом с "учителем". Лишь один Беркутов нахально смотрел прямо в глаза да ещё и ухмылялся при этом, как бы говоря: "А ты сам, генерал, попробуй. Или слабо?!"

- Та-ак, - проговорил я разочарованно. - Судя по вашим каменным лицам, нас кажется здесь не поняли. Может быть повторить вопрос?

- Не надо, Сергей Иванович, - за всех ответил Говоров. - Результат будет точно таким же, потому как действия этой молодой особы не поддаются логическому осмыслению.

- И все же я попытаюсь. Вы позволите, молодой человек? - спросил я Андрея.

- Лябор инэптиарум (бессмысленный труд), - вяло махнул он рукой.

- Вы что же, лишаете меня слова?

- Ну, почему же. Валяйте, - "разрешил" Говоров.

- Спасибо! Только вот как же быть с премией? Не пойду же я за ней к прокурору, верно? Он меня может неверно понять.

- Не переживай, Сережа, - сказал Рокотов. - Если твоя версия окажется удачной и будет заслуживать премии, то мы сбросимся.

- Согласен. Так вот, неприкрытая, я бы даже сказал, вызывающая демонстрация прелестей дамы может быть продиктована двумя причинами, причем, причинами взаимоисключающими друг друга. Дама могла выполнять роль подсадной утки на время операции. После же окончания съемок её, как и Попова, свели на бойню. Или... - я сделал многосзначительную паузу.

- Что - "или"? - не выдержал Рокотов.

- Или она вообще не женщина.

Часть вторая: Задача с двумя неизвестными.

Глава первая. Барков. Воспоминания.

"Скрип, скрип", - скрипят уключины. "Плюх, плюх", - шлепают по водной глади весла, черпая искрящиеся солнечные блики. Я, дурачась, раскачиваю лодку. "Дима, прекрати! Утонем!" - кричит она, разыгрывая испуг. Она, Ирина Шахова, первая красавица нашего курса сидит на корме в светло-зеленом легком платье, гармонирующим с цветом её прекрасных глаз.

"Я тебя люблю-у-у!" - кричу я что есть мочи, не в силах сдерживать клокочущую в груди радость.

"Я тебя то-оже-е!" - кричит она в ответ и смеется.

И звуки наших голосов, ударившись о прибрежные скалы, возвращаются тихим и ласковым эхо: "У-у-у... Ие-е-е!" Как хорошо! Как замечательно жить на белом свете, каждой клеткой своего молодого тела ощущать сопричастность к чему-то большому, великому, любить и быть любимым! Хмельная любовь, соеденив наши сердца, уносила нас в прекрасное будущее, наполненное счастьем и смыслом. Там к нашим услугам были лучшие роли в театре и кино, там мы были известны и почитаемы. Но как говорил Александр Сергеевич: "Мечтам и годам нет возврата". Вот именно. Все когда-нибудь заканчивается.

Перед окончанием училища Ирина сказала:

- Дима, меня утвердили на главную роль в кино! - Глаза у неё были испуганными и восторженными одновременно.

- Шутишь?! - не поверил я.

- Нет, правда. Мне Светка Молчанова сказала, что режиссер Туманов ищет актрису на главную роль. Вот я и решила попробовать. И... Представляешь?! Я такая обалдевшая! Все ещё никак не могу в это поверить.

- А что за фильм?

- "Человек не ко времени". Очень интересный сценарий.

- Почему же ты мне ничего не сказала? - спросил ревниво.

- Я даже маме ничего не сказала - боялась сглазит. Кстати, Туманов ещё не нашел актера на главную роль. Может быть попробуешь?

Тогда я ещё не знал, что это было началом конца. Конца всему.

Я решил воспользоваться советом Ирины и попробоваться на роль. Самого Туманова я не нашел - он уехал в заграничную командировку. Второй режиссер будущего фильма Хмельницкая Клара Иосифовна, занимавшаяся подбором актеров, полная, дебелая дама лет сорока долго заинтересованно меня рассматривала. Распросила - кто я таков и откуда? И лишь после этого сказала:

- Что ж, попробуйте, молодой человек. Чем черт не шутит. - И протянула мне тощую картонную папку. - Это сценарий. Просмотр будет через неделю в десять часов. Не опаздывайте. Владимир Ильич этого не любит.

Сценарий мне откровенно не понравился. Главный герой Игорь Храмцов, этакий современный князь Мышкин, то и дело попадал в абсурдные, а то и парадоксальные ситуации, над ним откровенно смеялись, издевались, но он будто ничего этого не замечал, не видел вопиющих коллизий современного мира, знай, долдонил свое: "Каждый человек добр по сути своей. Злых людей не бывает". В конце-концов даже самые отъявленные мерзавцы и злодеи к финалу поняли правоту Храмцова и решили жить по правде и по совести. Дремучая чушь! Я и Мышкина Достоевского с его слюнтяйством, смирением и христианской добродетелью никогда не воспринимал серьезно, считал неубедительным и самым неудачным образом гениального писателя. Но я не жил в том времени, мало что о нем знал, а потому допускал появление такого героя. Но когда он появляется в современном мире, то это уже даже не смешно, а глупо и пошло.

Но я добросовестно выучил монолог Храмцова, где он после очередного унижения размышляет о людях и природе добра, и в назначенное время был на киностудии. Кроме меня на пробу пришли ещё три актера. Среди них был и Денис Буянов, уже снявшийся в нескольких фильмах и ставший кумиром молоденьких и глупых барышень, считающих образцом мужских достоинств - гору мышц, ослепительную улыбку и полное отсутствие интеллекта. Буянов и был вызван первым. Он появился через двадцать минут, невозмутимый, улыбающейся и беспечно сказал:

- Полный облом. Да и хрен с ними! Меня Ленфильм пригласил сниматься в крутом фильме. Не то, что эта тягомотина.

Вторым вызвали меня. В среде актеров бытует мнение, что было два совершенно гениальных исполнения князя Мышкина. Это Яковлев - в кино, и Смоктуновский - на сцене БДТ. Яковлев играл открытого, доброго и порядочного человека, глубоко чувствующего боль других людей и скорбящего за их судьбы. Мышкин Смоктуновского вроде бы говорил те же самые слова, но у него всегда ощущалась какая-то недосказанность, создавалось впечатление, что он говорит одно, а думает нечто совсем другое. И это сближало его с окружающими персонажами, делало более жизненным и убедительным. Исполнение Смоктуновского мне более импонировало и я решил взять его на вооружение при прочтении монолога Храмцова.

Я вышел на небольшую ярко освещенную студийную площадку. Зал был затемнен и потому не было видно кто в нем находится.

- Мы вас слушаем, молодой человек, - раздался из угла красивый баритон.

И я начал читать:

- "Странные люди! Как же они не понимают, что оскорбляя и унижая меня, они прежде всего оскорбляют и унижают самих себя, свое человеческое достоинство..."

Мне казалось, что я совсем неплохо читал. Но не дослушав меня до конца, Туманов (а это был именно он) меня перебил:

- Спасибо! Вы свободны.

И я понял, что это, как сказал только-что Буянов, полный облом. Я сошел со сцены и у открытой двери несколько задержался и услышал, как Туманов раздражено спросил:

- Ты кого мне пригласила?!

- Вы неправы, Владимир Ильич. По-моему, он очень даже ничего.

- А, бездарь! Если в нем что и есть, так это смазливая физиономия.

Это был один из самых черных дней моей жизни, а Владимир Туманов стал самым злейшим врагом на всю оставшуюся жизнь. Но это были еще, что говориться, цветочки, ягодки ждали меня впереди.

Вскоре после этого мы с Ириной сдали экзамены и выпускной спектакль и были распределены в театр Ермоловой. А ещё через неделю она уехала в Саратов на съемки фильма. Иногда она приезжала в Москву и мы встречались. В её поведении что-то изменилось. Она, как Смоктуновский в роли Мышкина, лишь играла прежнюю Ирину, но я, можно сказать, шкурой чувствовал, что она все более от меня отдаляется. Я откровенно запаниковал и, когда она окончательно приехала из Саратова, стал настаивать, чтобы мы подали заявление в ЗАГС.

- Нет, - холодно и отстраненно проговорила она.

- Как - нет?! - Мне показалась, что земная твердь стремительно уходит у меня из-под ног и я медленно погружаюсь во что-то горячее, липкое, неприятное. - Что ты такое... Ведь мы обо всем договорились прежде?!

- Я уже дала слово.

- Кому?!

- Не важно, - попыталась она уклониться от прямого ответа.

Но я и без того все понял.

- Этому современному Казанове?! А ты знаешь, что он женится на исполнительнице главной роли после каждого фильма?

- На этот раз будет все иначе. Он обещал.

- Ха-ха-ха! - саркастически рассмеялся я, чтобы не заплакать. - Грошь - цена его обещаниям. Ты будешь его женой лишь до следующего фильма.

- Пусть даже так. Это ничего не изменит.

- Ты о чем?

- Я тебя больше не люблю. Я люблю его. Извини! - Она повернулась и пошла прочь.

А я смотрел ей вслед, уже не в силах сдержать слез. Как же я любил эту девушку! И как её ненавидел! Но более всего я ненавидел Владимира Туманова. И я поклялся отомстить им обоим. Нельзя было со мной так. Нельзя. Они ещё здорово об этом пожалеют.

В тот день я напился и пошел разыскивать Туманова. На студии мне сказали, что он в Доме кино. Я его действительно нашел там и со словами: "Подонок! Негодяй!", бросился на него и принялся избивать. Этот трус даже не пробовал защищаться. Но меня быстро скрутили и вызвали милицию, откуда я вернулся лишь через десять суток. В театре меня ознакомили с приказом о моем отчислении. Многие актеры подходили ко мне и выражали сочувствие, так как догадывались о причинах моего поступка - столичные газеты уже объявили о предстоящей свадьбе Туманова и Ирины.

Благодаря моим многочисленным знакомым, работающим в сфере бизнеса, я смог довольно неплохо устроиться, а со временем даже открыл свое дело. Но мысль об отмщении не давала покоя, сжигала душу. Подобного унижения ни Ирине, а уж тем более Туманову я простить не мог. "Бездарь!" Мы ещё посмотрим - кто есть кто? Время все расставит на свои места.

Фильм Туманова на Сочинском кинофестевале неожиданно получил главный приз, на Канском - приз зрительских сипатий, а Ирина была признана лучшей актрисой. Это явилось для меня полнейшей неожиданностью. Самолюбие было ещё более уязвлено.

А затем я сам смог убедиться в достоинствах фильма и долго пребывал в недоумении, никак не мог понять - за что же этому жалкому, беспомощному фильму с неоправдано затянутым сюжетом, скроенному как бы из отдельных кусков, дали премии? Если этот фильм признан лучшим, то каковы остальные?! Настоящие мастера ушли, а их место заняли воинствующие бездари. Это ли не закат искусства? Справедливости ради, надо сказать, что Ирина действительно была хороша в роли современной Анастасии Филипповны, дорогой проститутки, взбаломошной и непредсказуемой в своих поступках, с претензиями на что-то большее, чем она была в действительности. Но это было единственное светлое пятно в этом фильме. Остальное - полный мрак!

Я оказался провидцем - при съемках очередного фильма Туманов бросил Ирину. Однажды я дождался её около театра. Она была сильно подурневшей и несчастной. Увидев меня, она удивилась:

- Как ты здесь оказался?!

- Ждал тебя. Здравствуй, Ирина!

- Здравствуй! Как поживаешь, Дима?

- Нормально. Как ты?

- А, не спрашивай! - махнула она рукой, а на глазах навернулись слезы. - Ты оказался прав - Туманов подонок. Но... Но я его до сих пор люблю.

Лучше бы она этого не говорила. Возможно тогда бы я не решился осуществить то, что давно задумал. Но она произнесла эти слова и тем самым вынесла себе приговор. Душная волна ненависти к этой женщине, поломавшей мою судьбу, отнявшей любимое дело, поднималась во мне все выше и выше, ударила в голову. И мне стоило больших сил, чтобы взять себя в руки и не выказать своего к ней отношения. Я уговорил её съездить за город, развеяться. Она неожиданно легко согласилась. Поздним вечером в сорока километрах от Москвы на пустынном берегу Москва-реки я её изнасиловал, а затем убил. Труп закопал под крутым берегом. Там, вероятно, он находится и сейчас. Именно с этого момента начался новый отсчет моей жизни. Но в живых ещё оставался мой злейший враг Владимир Туманов, этот бездарь и выскочка, возомнивший себя мастером. Я осознавал - пока жив Туманов, нет и не будет мне успокоения на Земле. Я искал случая за все с ним расплатиться. И скоро такой случай мне предоставился.

Сняв свой очередной фильм, Туманов вместе со своей невестой, исполницей главной роли Вероникой Кругловой отправился поездом в Новосибирск, где должна была состояться премьера фильма. Я со своей любовницей Людмилой поехал этим же поездом. Мне во всем сопутствовала удача. Туманов всегда ел в ресторане один. А Вероника из купе практически не выходила. По задуманному мной сценарию все должно было выглядеть так, будто вернувшийся из ресторана Туманов застает свою неверную невесту в объятиях их попутчика и убивает их, после чего кончает жизнь самоубийством. Обычная любовная драма. Ни у кого не должно было возникнуть никаких сомнений в её достоверности. Но в действительности все оказалось даже лучше, чем задумывалось. Этот выскочка, увидев свою невесту мертвой, сошел с ума. Я был отмщен.

Новосибирск мне понравился. И мы с Людмилой решили в нем остановиться на жительство.

Глава вторая: Беркутов. Дополнительный допрос.

После совещания Колесов принялся меня воспитывать:

- Дима, до каких пор ты будешь из себя шута горохового корчить? Ведь стыдно же смотреть и слушать!

- Чувство юмора, прекрасное чувство, но к сожалению, друже, ты его напрочь лишен. Разреши высказать мне свое глубочайшее соболезнование. Я понимаю, что ты не виноват, таким уродился, и все же жаль, что тебе не дано познать всю прелесть этого удивительного чувства.

- Да пошел ты со своим чувством! - обиделся Колесов. - Тоже мне Жванецкий выискался! Я бы на месте шефа давно бы тебя выпер из управления. Что ты его постоянно достаешь? Совесть надо иметь!

- Потому ты, Сережа, не на его месте. Если это, не дай Бог, случится, половина управления разбежится. Я первым подам рапорт.

- Но я ведь серьезно.

- И я серьезно. Никогда в жизни не был так серьезен.

- Нет, с тобой совершенно невозможно разговаривать! - сокрушенно вздохнул Сергей. - Таким шефом, как наш, надо гордиться.

- Я и горжусь.

- Почему тогда постоянно к нему цепляешься?

- А это потому, чтобы он знал, что жизнь состоит не из одних только колесовых, в ней ещё есть место и беркутовым.

- Баламут ты, Дима! Не понимаю - как тебя Светлана терпит?

- Потому, что любит. Ты ведь вот тоже терпишь?

- Да, воистину: "Любовь зла, полюбишь и козла".

- Фу, как грубо и где-то по большому счету пошло! Вот тем, Сережа, соловей и отличается от вороны.

- Чем? - не понял Колесов моей аллегории.

- Тем, что соловей своим пением поднимает настроение, а ворона карканьем - его отравляет.

- Это ты к чему? - ещё больше не понял друг.

- Подумай на досуге. А я пойду доказывать, что моя интуиция стоит порой десяток таким умников, как вы с шефом.

Колесов посмотрел на меня, будто судья-женщина на злостного неплатильщика алиментов.

- Нескромный ты, Дима, - кисло улыбнулся он - вероятно начал понимать мою аллегорию про соловья и ворону.

- Покедова, начальничик сбоку чайничек!

- Бывай! - вяло махнул он рукой, осознавая, что его попытка взразумить меня и поставить на путь истинный закончилась полным провалом.

А я ещё на совещании решил вновь встретиться с Людмилой Сергуньковой с симпатичным прозвищем Кукарача. Мне вдруг показалось, что либо она чего-то недоговорила, либо я её о чем-то не спросил, даже смутно догадывался - о чем именно.

Но Людмилы дома не оказалась. Ее соседка - молодая, полная, довольно миловидная, но ужасно растрепанная особа, на мой вопрос ответила:

- А шут её знает? Тут к ней мент повадился. Может быть, с ним слиняла.

Коретников - понял я.

- Капитан?

- А? Вроде бы. А зачем она тебе?

- Нужна по делу.

Она облизнула яркие губы, кокетливо подмигнула.

- Может я её заменю?

- Нет, - категорически отверг я её предложение. - Я пока-что работаю в средней категории. Ты для меня слишком тяжела - боюсь не справлюсь.

- Подумаешь?! - сердито фыркнула она и захлопнула дверь.

Да, но где же мне искать Сергунькову? Посмотрел на часы - половина третьего. Для её работы время ещё не наступило. Где же она может быть?

Вышел на улицу, сел в "Мутанта" и решил немного подождать. Закурил. Ждать пришлось недолго. Минут через пять я увидел Людмилу, плавно и гордо несущую свое роскошное тело, а сбоку к ней прилипился Толя Коретников и говорил ей что-то нежное и возвышенное, даже делал в воздухе этак ручкой, будто декламировал стихи. Людмила улыбалась и согласно кивала головой. Они, увлеченные друг другом, ничего и никого вокруг не замечали. Когда поравнялись с "Мутантом", я рявкнул из окна машины:

- Капитан Коретников!

От моего рева у Толи натурально подогнулись ноги. Он вытянул руки по швам, растеряно покрутил головой, а затем, задрав подбородок, посмотрел наверх, решив вероятно, что это его позвал Сам.

- Капитан Коретников, вы почему тут позволяете, понимаете ли, в рабочее время?! Непорядок!

- Ой, Дима! - разулыбалась Людмила, увидев меня. - А ты что тут делаешь?

- С вами все ясно, женщина. Вы вольны делать все, что заблагорассудится. А вот капитан пусть объяснит?

Наконец и Коретников узрел источник рева. Лицо его стало красным, глаза - непредсказуемыми.

- Так он же сегодня в отгуле, - объяснила Сергунькова.

- А у него что, от любви голос пропал?

- Ты чего орешь, дурак!? - зарычал Коретников, подступая ко мне со сжатыми кулаками. Мне даже показалось, что он намеревается показать Людмиле на практике все, чему его обучили на занятиях по физической подготовке.

Я предусмотрительно отодвинулся. Обращаясь к Сергуньковой, спросил:

- Люда, а ты сделала ему прививку от бешенства?

- Сделала, сделала, - ответила та, смеясь. - Я ему, Дима, все сделала.

Наконец поняв, что выглядит полным болваном, Толя кисло улыбнулся, натянуто проговорил:

- Ну ты, Дима, и тип! Я уж думал, что случилось что-то. Привет!

- Здорово! А тебя, я смотрю, можно поздравить?

- Да! - радостно заулыбался Толя, сразу же забыв все свои обиды. - А ты знаешь, мама просто в неё влюбилась?!

- Это, наверное, после того, как узнала о её профессии?

- Ну зачем же ты так?! - вновь обиделся Коретников.

- Ну и перец же ты, Дима! - рассмеялась Людмила. - Никак не можешь без этого. Между прочим, меня Толя устроил на работу.

- Неужто снова в школу? Собралась обучать девочек этике и эстетике?

- Нет. В фирму торговым представителем.

- Поздравляю!

- Спасибо!

- А ты по делу здесь или как? - спросил Коретников.

- И он ещё спрашивает?! - "возмутился" я. - Забыл, кто тебе устроил личное счастье?

- Да помню я. Ну и что?

- Как это - что? А кто будет рассчитываться? Или, как всегда, хочешь зажилить бутылку?

Толя вновь растерялся от очередного обвинения. Заюлил взглядом на Людмилу. Проговорил укоризненно:

- Ты что это, Дима, такое говоришь? Когда это я пытался зажились? Я и на этот раз собирался, но случая не было. А ты что, специально за этим приехал?

- Ну, если и не специально, то очень кстати.

- Так что, сейчас что ли?

- Нет, подождем пока закончится новое тысячелетие. Что за наивный вопрос, Толя? Дуй в магазин, а я пока твою невесту кое о чем поспрашиваю.

- Ага. Я мигом. - Коретников споро зашагал прочь.

- Можешь не спешить, - крикнул я ему вдогонку. - Мы тут долго "допрашиваться" будем.

Он остановился, оглянулся, внимательно посмотрел на меня, затем - на Людмилу, нерешительно потоптался на месте. Затем покрутил указательным пальцем у виска, и продолжил путь к намеченной цели.

- Садись, Люда, потолковать надо.

Она села рядом, спросила:

- Это все по убийству Свистуна?

- Все по нему, - кивнул. - Помню, ты прошлый раз говорила, будто он пришел к тебе под шафе в хорошем настроении и сказал, что обул кого-то в карты. Так?

- Вроде бы так, - нерешительно проговорила Сергунькова.

- А что тебя смущает?

- Я, вроде, про карты ничего не говорила. Он сказал, что обул кого-то очень богатого... Вроде, даже не обул, а как-то наче... - Людмила надолго замолчала, вспоминая.

- Может быть, обшмонал? - попытался я подсказать.

- Нет, - замотала она головой. - По моему он сказал: "Я его сделал".

- Это точно?

- Да. Сказал: "Я его сделал"! А затем рассмеялся и потряс кулаком. "Вот он теперь у меня где! Теперь он мне большие бабки заплатит".

- Отчего ты прошлый раз этого не говорила?

- Не придала значения. А что, это так важно?

- Возможно, возможно.

Я записал показания Сергуньковой в протокол дополнительного допроса свидетеля. Она прочла, расписалась.

Похоже, что моя интуиция и на этот раз оказалась на высоте. Очень похоже. Теперь я был почти на все сто уверен, что убийство Свистуна и Шкилета заказывал один и тот же человек. Определенно. Сидит сейчас волчара в своей норе и посмеивается над глупыми ментами, считает, что он один такой умный и сообразительный, а остальные - так себе, дерьмо собачье, не более. А хо-хо не хо-хе, господин козел? Нынче в ментовке парни и покруче тебя работают. Один Дима Беркутов чего стоит. Так что, пора сдаваться. И чем быстрее ты это поймешь, тем будет лучше для тебя.

Итак, Свистун как пить-дать ломанул квартирку заказчика, большого любителя порнографических фильмов. И что же он там нашел? Бабки - это само-собой. Но не это его вдохновило, нет. Он имел большие планы на будущее совсем по другому поводу. Наш Витек нашел на этой квартирке видеопродукцию самодеятельной киноартели "Парнокопытные" и решил этим шантажировать хозяина. Но не знал шулер с кем имеет дело. Если бы знал, то не был так наивен и беспечен. Определенно. Тот быстро его вычислил. А остальное было делом техники. Как говорится: "Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал". Вот именно. Как же мне надыбать эту квартиру и его хозяина? Пухнарь говорил, что со слов Свистуна она находится где-то в районе площади Калинина. А это уже кое-что. На хозяина может вывести Тугрик. Надо попросить шефа выделить опытных сыскарей и установить за этим волчарой "наружку". Обязательно. Ничего, дай срок, будет тебе и белка, и свисток. В нашем деле главное - выбрать правильное направление. Верно?

- Ну и как у тебя с Толяном? - спросил я Сергунькову.

- Все замечательно! Спасибо тебе, Дима! Я, грешным делом, уже ни на что не надеялась. Он очень хороший! Даже не думала, что мент может быть таким. - Она улыбалась нежно и ласково, а лицо её светилось, будто у мадонны с ребенком.

- Каким?

- Таким скромным и неиспорченным.

- Ни фига, блин, заявочки! Это как надо понимать? Значит я, по твоему, испорченный.

- Нет, Дима. Но ты другой.

А я искренне за них порадовался. Путевая должна быть семья, нормальная.

Вернулся запыхавшийся Коретников.

- Что так долго? - спросил я. - Никак ты полгорода оббегал - искал водку подешевле?

Но Толя не воспринимал юмора ни к каком виде, стал оправдываться:

- Да нет, ближний магазин закрыт на учет. Пришлось бежать в дальний. При этом он встревоженно и ревниво смотрел на свою невесту - все ли с ней в порядке. Вот придурок!

А через полчаса мы сидели на кухне за столом, пили водку с символическим названием "Сибирский характер" за семейное счастье вообще и за их - в частности и закусывали сибирскими пельменями. Я решил сегодня немного расслабиться. Имею право.

Глава третья: Колесов. Розыскные материалы.

Мой забубенный друг опять отличился на совещании у Иванова. Чуть было сквозь землю за него там же не провалился. А ему все нипочем. Попробовал поговорить после совещания. Бесполезно. "Ему хоть плюй в глаза. Для него все Божья роса". И что за вредный характер! Все бы зубоскалил, кого-то подначивал, разыгрывал. Сладу с ним никакого нет.

По совету Сергея Ивановича решил засесть за изучение розыскных материалов об исчезновении подростков. Отправился в Иформационный центр и попросил программиста Валеру Сидоренко сделать мне распечатку всех случаев пропажи ребят за последние полгода.

Через час заказ был готов. Никогда не думал, что в наше время исчезает такое количество детей. "Ушел из дома и невернулся". Сколько за этой сухой, лаконичной фразой всего: горя, слез, страданий? В большинстве случаев дети сами уходят из дома. Но я не могу себе представить - как это возможно, чтобы ребенок добровольно покинул родительский кров? Нет, такое и прежде было. Конфликт поколений и все прочее. Но то были единичные случаи. Сейчас же исход детей все больше принимает массовый характер. Что с ними будет? То-то и оно. И ответит ли за это кто-нибудь?

Но среди всех прочих были случаи, когда дети исчезали при непонятных, я бы даже сказал, загадочных обстоятельствах. Меня прежде всего интересовали май и июнь. И в мае я нашел два таких случая. 11 мая Володя Сотников вместе с ребятами играл во дворе дома по улице Селезнева, 28 в футбол на баскетбольной площадке. За игрой ребят наблюдал старик в инвалидной коляске. Затем инвалид окликнул Володю по имени. Они о чем-то поговорили и Володя повез старика со двора. С тех пор его никто не видел. 12 мая Людмила Веснина ушла из дома по улице Крылова, 35, оставив записку: "Мамочка, не волнуйся. Я ночую у Ирины. Репетируем роли. Завтра буду. Целую." Но в этот день она у своей подруги Ирины Колесниковой не появилась. Ее поиски ни к чему не привели.

С этих случаев я и решил начать. Во-первых, они произошли в одном и том же районе. Во-вторых, разница между первым и вторым составляет всего день. И, наконец, в-третьих, девочке и мальчику было по двенадцать лет. Позвонил в райуправление Центрального района и попросил подготовить мне оба материала. Но ознакомление с ними мне мало что дало. Что за старик инвалид? Видел ли кто его прежде? Откуда он знал Володю? Говорил ли тот с кем об этом инвалиде? Ничего этого в объяснениях ребят не было. Родители Сотникова также ничего существенного объяснить не могли, много говорили о том, каким хорошим и отзывчивым мальчиком был сын. О старике-инвалиде им ничего не известно. Среди их родственников и знакомых такого не было. Вот и все розыскные мероприятия. В материале по розыску Весниной и того меньше опрошена её подруга Ирина Колесникова, заявившая, что она с Людмилой ни о чем не договаривалась и в тот день ходила в кружок бального танца, да взято объяснение с матери девочки. Розыском обоих подростков занимался участковый лейтенант Контратьев. Я разыскал его. Это был парень лет двадцати трех двадцати пяти, полный, рыхлый с равнодушным упитанным лицом. Я представился.

- Лейтенант Кондратьев, - вяло козырнул он, смотря куда-то мимо меня.

- А имя у тебя есть, лейтенант?

- Игорь.

- Вот что, Игорь, собери завтра к десяти часам в опорном пункте всех ребят, игравших в тот день в футбол с Володей Сотниковым.

- Где ж я их всех, - озадаченно проговорил Контратьев. - У меня своей работы невпроворот. На двух участках приходится вкалывать. - Его лицо выразило явное неудовольствие.

Бездельник! Знаю я таких работничков. Они служат, будто наказание отбывают.

- А ты постарайся. Тебе это полезно, - сказал я.

- Это ещё почему? - не понял лейтенант.

- Двигаться, говорю, полезно. А то молодой, а вот какую требуху наел.

- Это у меня конституция такая, - несколько смутился Кондратьев.

- Какая ещё к черту конституция! - резко проговорил. - Когда самая элементарная лень. Короче, завтра в десять все ребята должны быть в опорном пункте. Как понял?

- Слушаюсь, - пробурчал лейтенант, глядя мне под ноги.

Хорошо, что этот бездельник догадался записать телефоны родителей подростков. Хочешь, не хочешь, а с ними надо встретиться в первую очередь. Представляю, что пришлось им пережить. Если бы такое случилось с нашей Любой мы бы с Леной с ума сошли. Точно. Нет, даже подумать об этом страшно. Как говорила моя бабушка в таких случаях: "Типун тебе на язык".

Позвонил на работу отцу Володи и договорился о встрече в фойе института "Новосибирскгражданпроект", где тот работал ведущим инженером. Через полчаса я был уже на месте. Сотников меня поджидал. Это был статный моложавый мужчина. Его лицо выражало надежду и страх одновременно. Мы отошли в дальний угол, сели в кресла.

- Стало известно что-нибудь о Володе? - с волнением в голосе спросил Сотников.

- Нет, Эдуард Васильевич. Я просто хотел бы кое-что уточнить.

Глаза Сотникова потухли, лицо разом постарело.

- Да-да, это конечно, - пробурчал он.

- Скажите, как вел себя Володя перед исчезновением?

- Как вел? Он был в очень возбужденном, я бы даже сказал, в приподнятом настроении.

- А что за причина такого настроения?

- Понятия не имею, - пожал плечами Сотников. - Сын с детства был довольно замкнутым, сам себе на уме. Вечером десятого я его спросил: "Что-то случилось?" Он ответил: "Ничего не случилось". "А отчего ты так сияешь?" "Тебе показалось", - ответил он и ушел в свою комнату.

- Близкие друзья у Володи были?

- Один. Вадим Кирпичников.

- Вы с ним говорили?

- Да. Но он ничего вразумительного сказать не мог.

- В каком смысле - "ничего вразумительного"?

- Да так, детские фантазии. Говорил, что сын якобы снимался в кино.

После этих слов у меня будто что оторвалось внутри, и я понял, что Сотникову уже никогда не дождаться своего единственного сына. Скорее всего его постигла та же участь, что и Сунжикова, Субботину и Новосельцева.

- И все же, нельзя ли поподробнее рассказать о разговоре с ним? Это может быть очень важно для поиска вашего сына.

- Когда мы с женой спросили его - видел ли он Володю в тот день или накануне? Он ответил, что видел утром десятого. Володя, якобы, шел на съемки фильма. Глупость несусветная!

- Что он ещё вам сказал?

- Больше ничего. Да мы с Верой его и не спрашивали. Какой ещё к шутам фильм? Володя стихотворение-то не мог как следует прочесть.

Я записал объяснение Сотникова. Он ознакомился, расписался. Поинтересовался:

- А почему вас так заинтересовал разговор с Вадимом? Вы что, действительно верите, что сын мог сниматься в кино?

- Нам важна любая информация, - уклонился я от прямого ответа, Кстати, как мне найти Вадима?

- Он живет в соседнем двадцать шестом доме, квартира 35.

К счастью Вадим оказался дома. Он и открыл мне дверь. Это был высокий, худенький подросток с бледным интеллигентным лицом. Когда я назвался, его глаза загорелись любопытством.

- Вы занимаетесь поиском Володи? - спросил он.

- Да, - кинул я.

- Он, наверное, сейчас в Москве, - тут же выдал Вадим.

- Почему ты так решил?

- Он говорил, что режиссер, который снимал фильм из Москвы.

- А что он ещё говорил о фильме и режиссере?

- Говорил, что это очень известный режиссер. Даже называл фамилию, но я не запомнил. Раньше тот был актерам, но на съемках фильма упал с большой высоты, повредил позвоночник и у него отнялись ноги. Потому и стал режиссером.

- Володя говорил, как он с ним познакомился?

- Володя ходил за хлебом. Когда вышел из магазина, то его окликнул этот режиссер, сказал, что снимает фильм и ищет мальчика на главную роль, и что Володя ему подходит. Предложил попробовать. Ну, Володя и согласился.

- А о чем был фильм?

- Не знаю. Володя об этом ничего не говорил.

- Володя не говорил - была ли среди снимающих фильм женщина - красивая молодая блондинка?

- Нет, - покачал головой Вадим. - Он говорил, что вместе с ним снимается красивая девочка. А о женщине он ничего не говорил.

Мне стало очень нехорошо, на плечи навалилась такая усталость, что сил никаких не было. Я уже знал кто была та девочка. Это наверняка Людмила Веснина. И я так же знал, что надеятся на благополучный исход по их поиску не приходится. Но все это означает, что в городе действуют две группы, снимающие кровавые сценарии? Выходит, что так. Прав Дима - у них один заказчик. Где же он скрывается? Как его найти?

Набрал номер телефона Говорова, но его на месте не оказалось. Позвонил Иванову и сказал, что у меня есть важная информация.

- Приезжай, - ответил он и положил трубку.

Выслушав меня, Сергей Иванович долго молчал, рисуя карандашом какие-то замысловатые фигуры в настольном календаре. Затем мрачно сказал:

- Боюсь, что это не последние жертвы детей. - Встал, прошелся по кабинету. - Одного не пойму - откуда взялся этот режиссер-инвалид?

- Ну мало ли, - пожал я плечами.

- Мало ли, - смешно передразнил меня Сергей Иванович. - Ты мне лучше ответь - этому инвалиду было известно о финале его фильма?

- Конечно. А как же иначе?

- В таком случае за каким хреном он приехал во двор и полчаса выставлялся для всеобщего обозрения?

- А ведь действительно! Я как-то не того, как-то не подумал об этом.

- Все это напоминает мне предыдущего режиссера - красавицу блондинку.

- Но вы ведь сами сказали, что она не женщина.

- И теперь я ещё более укрепился в этом мнении. Она такая же женщина, как этот - инвалид.

- Вы полагаете, что инвалидная коляска и все прочее - инсценировка?

- Убежден в этом. Кто-то хочет нас просто-напросто одурачить. Иначе трудно объяснить действия блондинки и инвалида. Я даже нисколько не удивлюсь, что они оба - одно и то же лицо.

- Но ведь никто даже ничего не заподозрил?! - удивился я очередной версии Иванова.

- Вот и я говорю, что искать этого козла надо не среди красавиц и немощных инвалидов, а среди артистов, к тому же, весьма талантливых.

Глава четвертая: Говоров. Допрос Коржавина.

На прилавке книжного магазина увидел обе свои книжки детективов и очень этому удивился - неужто до сих пор не проданы? Попросил у продавца одну из них, раскрыл на последней странице и обнаружил, что изданы они дополнительным тиражом в десять тысяч экземпляров. Вот те раз! А я об этом ни слухом, ни духом. Позвонил директору издательства.

- Андрей Петрович, рад вас слышать! - обрадовался он. - А мы вас никак не можем найти. Вам тут гонорар причитается.

- И сколько же там мне?

- Десять тысяч. А ещё десять через три месяца. Извините, но у нас сейчас такие порядки.

- Порядки устанавливают люди, а потом на них же и сетуют, - резонно заметил я.

Но эти слова отчего-то очень рассмешили директора. Просмеявшись, он сказал:

- Веселый вы человек, Андрей Петрович!

- Какое там, - возразил. - Как сказал поэт: "Для веселья планета наша мало оборудована".

- Это конечно так, - согласился директор. - Так мы вас ждем.

- И очень правильно делаете.

Получив гонорар, вышел из издательства в отличном расположении духа, размышляя - куда бы мне потратить так неожиданно свалившиеся деньги? Куплю Тане хорошие духи и свожу в ресторан - решил наконец. Освободившись таким образом от груза личных проблем, стал думать о деле. Вспомнил, что ещё вчера хотел встретиться с барменом ресторана "Центральный", оформить нашу с ним предыдущую беседу протоколом и попросить об одном деликатном одолжении. Потому направил свои стопы прямиком в ресторан. Но там мне сказали, что Коржавин нынче выходной.

Типичного представителя сексуальных меньшинств я нашел дома в печальном настроении и легком подпитии. На нем был импозантный светло-малиновый халат из плотного китайского шелка и модная трехдневная щетина.

- А, это вы, - вяло, как-то даже равнодушно сказал он. - Проходите, пожалуйста.

Хомо сексуалис мне сегодня явно не нравился. Причину его настроения портрет красивого мальчика с нежным девичьим лицом и грустными глазами, я нашел в комнате на журнальном столике в рамке из красного дерева, отметив про себя, что прошлый раз допустил явную промашку не спросив о фотографии мальчика.

- Вот, поминаю Игорька, - извиняющимся тоном проговорил Коржавин. - Не понимаю, кому он мог помешать? - На его глаза навернулись слезы.

А я смотрел на этого глупого рыжего павиана, и мне его было искренне жаль. Честное слово. Не знаю, что заставило его сменить сексуальную ориентацию, или он с нею родился? Пути Господни неисповедимы! Но только горе его было неподдельным. Игорь Новосельцев был для него не просто сексуальный партнер, любовник, но нечто гораздо и гораздо большее. Факт.

- "Жестокий век, жестокие сердца", - ответил я словами Пушкина.

- Да-да, - закивал хозяин. - Я с вами совершенно согласен. Куда мы все катимся? Непонятно... Не желаете? - он указал на стол, где кроме портрета стояла ещё бутылка виски и ваза с яблоками.

- Покорнейше благодарю, но я на работе. И чтобы расставить все точки над "и", достал служебное удостоверние и протянул Коржавину. - Пошу ознакомиться, Павел Павлович.

Тот с опаской взял его, осторожно раскрыл и, прочтя содержимое, удивленно спросил:

- А что же вы давеча?... Я извиняюсь.

- О, это была одна из лучших моих импровизаций, - снисходительно усмехнулся я. - Однако, как говориться, ближе к делу. Необходимо оформить нашу прошлую "дружескую" беседу официальным языком протокола. - Раскрыл "дипломат" и достал бланк протокола допроса свидетеля.

Записав прошлые показания Коржавина, я придвинул ему протокол.

- Вот, прочтите и распешитесь.

Он читал очень долго, беззвучно шевеля пухлыми губами. Создавалось впечатление, что с азбукой он познакомился совсем недавно.

- Да, все правильно, - проговорил он наконец и расписался где положено.

- С официальной частью покончено, - констатировал я. - Теперь я бы не стал возражать и против рюмочки, помянуть безвинно убиенного Игоря Новосельцева.

- Да-да, я сейчас! - отчего-то обрадовался Коржавин. Вскочил, достал из "горки" рюмку, наполнил виски, налил в свою.

- Пусть хоть там у него все будет хорошо, - сказал я, поднимая рюмку.

- А-а! - махнул он рукой. - Неужто вы верите, что там что-то есть?

- Не только верю, но убежден в этом. Иначе все теряет всякий смысл. Я выпил виски. Оно было тем самым, каким Коржавин угощал меня в баре. Он последовал моему примеру. Вытер тыльной стороной руки губы, сказал:

- А его и нет - смысла. Все нелепо начинается и также нелепо заканчивается.

- Да вы - экзестенциалист, милейший, - усмехнулся я.

- Никакой я не... Извините! - обиделся бармен. - Если бы был Бог, то разве бы он допустил такого?! - По его щекам потекли слезы.

- Но вы забываете, Павел Павлович, что кроме Бога есть ещё и Дьявол. А это как раз его рук дело.

- Да, но ведь Бог главный?

- Увы, здесь нет главных. Многовековая борьба добра со злом, как мы можем констатировать, пока ещё ничем не закончилась. И в этом наше спасение. Стоит победить одной из сторон - мир будет обречен, ибо он создан на единстве и борьбе противоположностей.

- Странные вещи вы говорите, - пожал плечами бармен. - Ведь люди всегда желали, чтобы победило добро?

- Желать, не значит - сметь. Желают добра, а вершат зло. Недаром говорится: "Добрыми намерениями вымощена дорога в ад". Вот уже два тысячелетия люди покорно идут за дьяволом, наивно полагая, что идут за Богом.

- Вы шутите? - озадачился Коржавин.

- Нисколько. Однако это очень долгая тема. А у меня к вам конкретное предложение: вы хотите, чтобы убийцы Игоря были найдены и понесли заслуженное наказание?

- О да, конечно! - пылко воскликнул он. - Я бы их собственными руками!

- Совсем не обязательно. Для этого у нас рук вполне достаточно. Главное - их надо найти.

- Да, я понимаю, - кивнул Коржавин.

- Вы сможете нам помочь?

- Все, чем могу.

- У нас есть все основания полагать, что в нашем городе действует банда, снимающая порнографические фильмы со зверскими убийствами детей в финалах.

- Так значит Игорь говорил правду?

- Да... Вы можете раздобыть такие фильмы?

- Но я никогда ими не интересовался.

- Верю. Но ими наверняка интересовался кто-то из ваших... ваших знакомых. Ведь так?

- Да, я знаю таких людей, - подтвердил Коржавин. - Даже слышал от них о подобных фильмах. Якобы на Западе они пользуются большим спросом и стоят больших денег.

- Вот именно. Я был вынужден обратиться к вам потому, что подобные фильмы не будут продавать на улицах обычные продавцы порнопродукции.

- Хорошо, я попробую.

- Павел Павлович, не одолжите на некоторое время фотографию? - кивнул я на портрет Игоря.

- Конечно, конечно. Пожалуйста.

Глава пятая: Иванов. "Командовать парадом буду я".

Я, что называется, выпрягся. Ага. Со мной такое бывает. Мама в таких случаях говорила: "Шлея под хвост попала". И была совершенно права. Вот и сейчас мне в очередной раз эта "шлея" куда надо попала. После ухода Сергея Колесова до того вдруг стало муторно - хоть криком кричи. И так обрыдла мне работа, что в пору вызывать неотложку. Кому-то нравится работать начальником. Многие к этому даже стремятся. Мне же всегда нравилось работать самому. С трудом дал себя уговорить возглавить следственное управление. Решающую роль здесь сыграл этот придурок Иванов. "Не век же тебе прикрывать амбразуры своим хилым телом. И так, будь здоров, повоевал. Уступи место молодым". Вот я, дурак, и послушался. Потом не раз об этом пожалел. А сейчас очень пожалел. Долго метался по кабинету, тщетно пытаясь убежать от проблем, пока в голове окончательно не вызрело решение. Тогда я сел за стол и написал:

"Прокурору Новосибирской области

государственному советнику юстиции

2 класса Семенову П.В. от

заместителя прокурора, начальника

следственного управления государс

твенного советника юстиции 3 класса

Иванова С.И.

З А Я В Л Е Н И Е

Прошу перевести меня на должность старшего следователя по особо важным делам".

И с этим заявлением решительно направился прямиком к шефу, осознавая, что разговор предстоит не из легких. Прокурор разговаривал по телефону и по тому, как он это делал, я понял, что настроение у него - хуже не придумаешь. Это не прибавило мне оптимизма. Ага.

- Нет, это я за тебя должен делать, да?! - закричал он. - Я это могу. Но тогда на кой ты мне там нужен?!... Ах, у тебя объективные причины?! Ну-ну. А мне плевать! Объективные причины выдумали лоботрясы и бездельники... Все, хватит! Завтра в десять жду тебя с рапортом. И если не наведешь там порядок, буду ставить вопрос о твоей ответственности. Бывай! Бросил трубку. Взглянул на меня. Хмуро сказал:

- Что стоишь? Садись. Что у тебя?

Я рассказал о последних данных по делу, поделился своими соображениями.

- Час от часу нелегче! - сокрушенно вздохнул он. - Теперь нас с этим делом вконец замордуют.

- Поэтому, Владимир Семенович, я решил принять дело к своему производству, - сказал я.

- Ты что же, Говорову не доверяешь? По-моему, толковый парнишка.

- При чем тут это. Я сам хочу расследовать это дело.

- Ах, сам?! Тогда другое дело! - Взгляд у прокурора стал как у вампира - зловещим и непредсказуемым. Он даже привстал, будто примерялся - сможет ли со своего места дотянуться до моей шеи. - А кто будет руководить управлением? - И вдруг закричал так, как недавно кричал по телефону: Кто?! Римский папа?! Работнички, мать вашу!

- А ты на меня не ори! Я тоже могу. Подумаешь - руководить. Святое место пустым не бывает. Много найдется охотников. Однако, я предвидел этот вопрос. - Достал заявление и выложил его перед шефом. - Вот, прошу удовлетворить.

Прокурор недоуменно взял заявление, глянул и его брови полезли вверх от удивления.

- Сергей Иванович, это что, твоя очередная шутка?! - спросил он раздраженно, ибо шутить он и сам не любил, и другим не позволял.

- Владимир Семенович, разве я похож на шутника? - резонно задал я ему встречный вопрос.

- Очень похож, - пробурчал он. Придвинул заявление ко мне. - Забери, а то я потеряю к тебе всякое уважение.

- Нет уж, "уиерла так умерла", - ответил, возвращая заявление на место.

- Ты о чем это? Кто умер? - не понял шеф.

- Это я, так сказать, фигурально выразился. Анекдот есть такой.

- А, анекдот! - махнул рукой прокурор. Указал на заявление. - Вот анекдот. Нарочно не придумаешь - мой заместитель просит перевести его в следователи. Обхохочешься!

- Ты зря утяжеляешь ситуацию, - возразил я. - Человек решил перейти на работу, которая у него получается лучше. Что в этом особенного?

- И не думай. Только через мой труп. Во-первых, я твоей работой доволен. Во-вторых, что я скажу Генеральной прокуратуре? Кто мне поверит, что ты это делаешь добровольно?

- А мне их мнение до лампочки.

- Экий герой, - усмехнулся шеф. - Но ведь ты прилично потеряешь в заработной плате?

- Но не настолько, чтобы об этом сожалеть, - парировал я и этот аргумент.

- Нет, так не пойдет, - уже не на шутку обеспокоился прокурор, видя мою решительность. - Скажи откровенно - в чем причина?

- Я уже сказал - хочу заниматься конкретной работой, которая мне нравится и которая у меня получается. Есть ещё вопросы?

- Темнишь ты что-то, Сергей Иванович, - с сомнением проговорил он, так и не поверив до конца в мою искренность. - Ну хорошо, давай так договоримся - если уж тебе не терпиться, то бери это дело к своему производству. А заявление забери. Не смеши людей.

- И не подумаю.

Прокурор посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. И трудно было понять чего в этом взгляде было больше: удивления, непонимания, сомнения, раздражения?

- В таком случае, я это сделаю сам, - сказал он решительно. Взял заявление, порвал и выбросил в урну. - Вот так-то вот. Революционер!

- Ни фига, блин, заявочки! Кто есть кто - это надо ещё посмотреть. Волюнтарист! Любишь лишь разглагольствовать о демократии, свободе личности и тэде, и тэпэ, а пользуешься чисто волевыми методами. Демагог!

- От демагога слышу. И все! Хватит! Выбрось из головы эти глупости. Иди, работай.

- Я могу написать новое заявление и зарегистрировать его у секретаря.

Прокурор встал, обошел стол, подошел ко мне, положил руки на плечи и, наклонившись, проникновенно сказал буквально словами моей мамы:

- Какая тебе шлея под хвост попала? Это же несерьезно. И потом, Сережа, ты мне очень нужен. Если хочешь возглавить следствие по этому делу? Пожалуйста, я не против. Но для этого совсем не обязательно переходить в следователи. Давай считать, что мы обо всем договорились. Лады?

Крыть мне было нечем и я согласился:

- Лады.

Вернулся в свой кабинет, ущущая какую-то раздвоенность. Ага. С одной стороны, был недоволен собой, что не смог настоять на своем. С другой, был рад, что случилось так, как случилось, что дал себя уговорить прокурору и этому придурку Иванову. О-хо-хо! Вот и попробуй тут разобраться в других, когда в себе самом, порой, разобраться не можешь.

"Сам дурак! - тут же услышал знакомый голос, - Если мозгов нет, то, вместо того, чтобы оскорблять, сказал бы спасибо умным людям".

"Спасибо, родной! Спасибо, благодетель!" - саркастически рассмеялся я.

"Нечего ёрничать и выступать тут передо мной. Артист тоже мне выискался. Заколебал, блин, свой импульсивностью! Она к лицу какой-нибудь институтке или желторотому юнцу. В твоем возрасте это выглядит смешно и пошло."

"Да пошел ты! - беззлобно огрызнулся я. - Будут тут всякие ещё учить".

"Тебя не учить, тебя лечить надо, долго и основательно, Ага. Удивляюсь я прокурору - как можно подобному неврастенику доверять управление?"

"Слушай, отвали, а? Не мешай работать".

"Ты считаешь, что стоит мне замолчать и все проблемы сами собой решаться? Заблуждаешься, Сережа. Дело не во мне, а в тебе самом. Пора тебе, дорогой, повзрослеть. Давно пора."

"Спасибо за совет. Обещаю как-нибудь на досуге им воспользоваться. А теперь, извини, мне некогда. Будь здоров и не кашляй! Передавай привет родным и знакомым!"

"Пошляк!" - фыркнул Иванов и исчез.

Позвонил Говорову и попросил его принести мне дело. Минуты через три он появился с двуми внушительными томами, выложил их передо мной на стол. Я сообщил ему о своем решении. Он пожал плечами, скептически улыбнулся и ответил словами известной песни Высоцкого:

- "Жираф большой, ему видней".

Не знаю - почему? Но только слова эти мне очень не понравились. Спросил:

- Что ты этим хочешь сказать?

- Только то, что сказал. Ни больше и не меньше. - И столько на его симпатичной физиономии было ехидства, что я понял - мой авторитет переживает не лучшие времена.

- Что-то вы все как-то иносказательно, юноша, все намеками, намеками. Подобными поведением вы рискуете потерять благосклонность любимого начальства. Вас это не пугает, нет?

- Нихиль хабэнти нихиль дээст (ничего не имеющему нечего терять), ответил Говоров.

- Ах, вы вот так ставите вопрос? В таком случае, не смею вас больше задерживать.

"Хороший парнишка, - подумал я после его ухода. - Из него со временем вырастит совершенно классный следователь. А как человек, он уже состоялся. Правда, немного пижон, фасонит знанием латыни, на все имеет свою точку зрения. Так это и хорошо. Во всяком случае никогда не будет гнуться перед начальством, по лакейски заглядывая в глаза. Словом, наш человек. Ага."

После обеда я окончательно понял, что поступил совершенно правильно, дав уговорить себя прокурору. Ко мне вернулся утерянный было оптимизм и хорошее настроение. Вновь принялся за изучение материалов дела. В это время позвонил Рокотов.

- Сережа, объявились Барсуков и Сидоров, - сообщил он.

- Команда "Орла"? - догадался я.

- Да.

- И где же их нашли?

- Сами явились в дежурную часть Совесткого РУВД. Мне только-что звонил начальник райуправления. Что с ними делать?

- Вези их ко мне.

- Понял. Сейчас распоряжусь. Сам будешь допрашивать?

- Обязательно и всенепременно. С сегодняшнего дня "командовать парадом буду я".

- В смысле?

- В смысле - с позволения "монаршей" особы, лично возглавил следствие по делу.

- Я очень рад. А мне разрешишь присутствовать при допросах?

- Лишь в порядке особого исключения. Кстати, как там поживает Дина?

- Хорошо поживает. Передает тебе привет.

- Спасибо. Если мне не изменяет память, то у неё скоро день рождения?

- Черт! Совсем забыл. Она ведь вас со Светланой пришлашала. В субботу вас ждем.

- Вот так, пока сам не напросишься, ты и не вспомнишь про старых друзей. Обидел ты меня, Володя. До глубины души обидел. Ага. От кого, от кого, а от тебя я этого не ожидал.

- Ну, завыступал! - рассмеялся Рокотов.

- И смех мне твой непонятен. Что с тобой случилось, Володя? Ведь я тебя помню скромным, добрым и отзывчивым человеком. Откуда и главное когда в тебе появилась эта забывчивость, это безразличие к судьбам соратников по совместной борьбе? Неужто начальственное кресло до такой степени тебя испортило?

- Похоже, Сережа, у тебя сегодня хорошее настроение?

- Настроение - нарочно не придумаешь. Я вдруг понял, что не нужно создавать себе дополнительные трудности, а принимать жизнь такою, как она есть.

- Бог мой, какой глубоконаучный вывод! - с сарказмом проговорил Рокотов. - Как тебя угораздило до него додуматься?

- Зря, Вова, иронизируешь. Именно к самым простым, казалось, лежащим под ногами, вещам люди приходят в последнюю очередь.

- Ну-ну. Как там Миша Краснов?

- А что Краснов? С ним-то как раз все в порядке. Он, в отличие от некоторых, всегда помнит и любит своих друзей. Работает юрисконсультом в Управлении авиации, спокоен, счастлив, набирает новые килограммы. А что это ты о нем вспомнил?

- Мне кажется, его тебе явно не хватает. Потому и переключаешься на других.

- А мне не кажется, я в этом уверен - у тебя слишком много свободного времени. Потому и пудришь мне мозги всякой глупостью. Демагог!

- Это я-то?! - очень удивился мой друг.

- Нет, Володя Путин. Что за глупый вопрос? Знаешь чем ты отличаешься от своего великодержавного тезки?

- И чем же, интересно?

- Тем, что он вешает лапшу на уши всему населению, а ты - конкретно мне.

- Ладно, Сережа, ко мне пришли. Завершим нашу дискусию на "очной ставке". Бывай!

- Будь здоров, Вова!

Вновь принялся за изучение дела. Дошел до актов судебно-медицинских экспертиз, внимательно их прочел и у меня возникло множество вопросов. Позвонил Ачимову.

- Николай Сергеевич, ты читал акты экспертиз?

- И очень внимательно.

- Что скажешь?

- Я хотел бы вначале услышать твое мнение, Сергей Иванович.

- У меня появились большие сомнения, что девочка была изнасилована.

- У меня тоже.

- Ты с экспертом говорил?

- Да, звонил. Он сказал, что и у Сунжикова характер телесных повреждений не подтверждает изнасилование.

- Срочно допроси его по обоим актам.

- Хорошо, сделаю.

- Как обстоят дела с поиском свидетелей?

- Только-что допросил супружескую пару. Они не только видели Сунжикова и Субботину, но и познакомились и разговаривали с режиссером.

- И что же она им сказала?

- Зовут её Елена Николаевна. Работает на киностудии Горького. Снимает фильмы для детей и юношества.

- Каким же образом оказалась в нашем городе?

- Об этом они не говорили.

- Подвези протоколы их допросов.

- Хорошо. А ты, никак, сам решил заняться расследованием этого дела?

- Решил. Есть ещё вопросы, гражданин начальник?

- Нет, вопросов больше не имею. Рад поработать с тобой в одной команде.

- В таком случае, будь здоров, дружище!

После разговора с Ачимовым я ещё более укрепился во мнении, что кто-то затеял с нами опасную и непонятную пока игру. Ага. Уж не пытается ли этот некто вновь пустить нас по ложному следу. Очень на то похоже.

Глава шестая: Барков. Идея фикс.

Это был то ли бал-маскарад, то ли шабаш нечистой силы. Гремела, визжала диссонирующая, с рваным ритмом музыка, усиливая душевную дисгармонию. Под неё дергались, будто марионетки, кружились, плясали, паясничали грубо размалеванные яркими красками смеющиеся маски. Во всем этом был какой-то непонятный, зловещий смысл. Хотелось убежать куда подальше. Но я понимал, что бежать некуда. То, что должно было случиться, случится именно здесь - в этой какофонии звуков, калейдоскопе отвратительных масок. Никогда я ещё не испытывал такого одиночества. Было страшно и жутко, будто присутствовал на собственных похоронах. На мне был совершенно нелепый костюм капуцина. Из-под короткой одежды торчали голые, покрытые буйной рыжей растительностью лодыжки. На ногах надеты черные тапочки. Я очень стеснялся своего костюма и сильно комплексовал. Бестолково толкался меж танцующими, не понимая, как, каким образом я здесь оказался, и с каждой новой секундой все более ощущал приближение страшной, роковой минуты. Маски показывали мне языки, хватали за одежду, волосы, улюлюкали. Но вот, музыка неожиданно смолкла.

- Какая великолепная массовка! - раздался наконец знакомый голос.

Маски расступились, и я увидел в конце зала Туманова. Он был настолько огромен и величественен, что я, в сравнении с ним, казался себе ущербным и ничтожным карликом. Он обозревал зал, будто полководец - поле сражения. Здесь все зависили от него и он это знал. Левой рукой он небрежно обнимал Ирина Шахову, в правой дымилась огромная сигара.

- Я хочу его видеть! - властно проговорил Туманов.

Маски мгновенно образовали круг, в центре которого стоял я, жалкий, вконец растерянный, не знающий куда себя деть.

- Это и есть герой?! - громко, саркастически рассмеялся главный режиссер. Вторя ему, подхалимски захихикали маски. И лишь одна Ирина была печальна. Возможно ей было грустно и стыдно, что когда-то она любила такое ничтожество, как я. Возможно.

Указывая сигарой в мою сторону, Туманов презрительно проговорил:

- Бездарь!

- Бездарь! Бездарь! Бездарь! - заголосили маски, смеясь и улюлюкая.

И я понял, что это конец. Подобного позора и унижения я не вынесу...

Проснулся в холодном поту и ещё долго не мог прийти в себя. Господи, когда все это кончится! Некогда небрежно брошенное Тумановым слово, стало для меня настоящим проклятием. Оно не давало мне покоя днем, мучило ночью. "Бездарь!" Что может быть страшнее для творческого человека. Мне снились разные сны, но все они заканчивались одинаково - Туманов указует на меня и презрительно говорит: "Бездарь!". Поначалу я растерялся и не знал, что делать. Стал неуверено чувствовать себя на сцене. Это походило на тяжелую затяжную болезнь. А когда Ирина ушла к Туманову, понял, что причина моей болезни - этот напыщенный индюк, возомнивший себя гением. После того, как меня выставили из театра, я решил его убить, полагая, что с устранением причины, будет устранено и следствие. Но я глубоко заблуждался. Совершив задуманное, я не избавился ни от Туманова, ни от этого страшного слова, нет. И понял, что дело во мне самом. Подспудно в подсознании маячил вопрос: "А что если Туманов прав?!" Я гнал от себя эти мысли, пытался убедить самого себя, что гораздо талантливее этого гнусного режиссеришки, но ничего не помогало - вопрос оставался. Наконец понял, что смогу избавиться от этой пытки, лишь создав что-то значительное. Это должен быть полнометражный фильм. Постепенно это стало идеей фикс, полностью завладевшей моим сознанием. Нет, я конечно же осознавал, что в наш просвещенный век создать что-то новое, оригинальное, сказать с экрана, ранее не сказанное, будет очень и очень непросто. Но другого мне не было дано - или я создам такой фильм, или сойду с ума. Кроме того, фильм требовал больших вложений. И я стал копить деньги, экономя на каждой мелочи, не гнушаясь и криминалом. Вечера я проводил в читальных залах. Я досконально изучил биографии великих режиссеров, Филини, Кончаловского и других, исследовал их творчество, проштудировал труды Камю, Фрейда, Ницше, Фейербаха и прочих философов, перечитал Достоевского, Гете, Сартра, Маркеса, Гессе. Постепенно в моем сознании стал вызревать замысел будущего фильма. Анализируя современную действительность, я пришел к неутешительному выводу: мир обречен. Человек был создан из двух противоборствующих начал - природного, звериного и духовного. Какое-то время соблюдался баланс сил. Но постепенно темные звериные инстинкты человека, как более сильные, стали брать верх, завладевая умами и душами людей. В мир пришел Зверь, жестокий, алчный, беспощадный, которому чужды сантименты, а от слова добродетель он буквально сатанеет. Все общественные процессы уже давно развиваются по его нормам и правилам. Нонсенс, но с бурным развитием цивилизации, получив в распоряжение телевидение и современные средства информации, Зверь лишь укрепил свою власть над миром. Люди должны в конце-концов понять, что они слишком ничтожны, чтобы ему противостоять, и - либо, отбросив все христианские морали, верно служить Зверю, либо погибнуть. Третьего не дано. И я расскажу об этом своим фильмом. Да, он будет жесток и беспощаден. В нем будет литься не клюквенный сироп, а настоящая теплая кровь. Иначе нельзя. Иначе человечество не проймешь. Душ в медвытрезвителе тоже неприятная, но необходимая процедура...

Но, что это? Вроде что-то скрипнуло? Форточка? Наверное. Нервы стали ни к черту. Совсем расшатались. Я прислушался. Но скрип не повторился. Вероятно, показалось.

Монотонно тикали настенные часы. Из соседней спальни доносились шаги это мучилась бессонницей Людмила. Неврастеничка! С тех пор, как узнала о существовании Наташи, она сделалась просто невыносимой и все более стала меня утомлять. Ничего, скоро уже. Скоро все кончится. Осталась последняя сцена. Мадонна с младенцем ляжет последним камнем в величественное здание моего фильма. А там... А там пусть будет то, что будет. Я в конце-концов освобожусь от этого проклятого слова. Освобожусь навсегда. А мир поймет, что пришел настоящий мастер, чтобы открыть правду.

Вот опять этот скрип. Внутри у меня похолодело. Что же это может быть? Нащупал под подушкой пистолет, снял с предохранителя, встал и, осторожно ступая, направился к окну. Отдернул штору. Так и есть - форточка. Да, но почему она оказалась открытой? Я точно помню, что закрывал её. Или все же не закрывал? Черт знает что такое! Съемки сказываются - нервы на пределе. Мужики последнее время, как говорится, не просыхают. Им легче. Я же терпеть не могу напиваться. Скорее бы все кончилось. Устал. Закрыл форточку, вышел на лоджию, закурил. Кстати, курить я начал также после встречи с Тумановым. Ночь была темная, безлунная. Накрапывал мелкий дождь. Не знаю, как кто, а я лично люблю такую вот погоду. В такую погоду легко думается, приходят покой и умиротворение. Однако, я уже давно не испытывал этих чувств. Внутри поселилось что-то холодное, колючие. Ничего, это временно. Закончу фильм и ко мне ещё вернется и покой, и все остальное. А пока надо терпеть. Значительные дела не делаются без жертв. Главное - я избавлюсь от этого проклятого слова. Мы ещё посмотрим - кто настоящий мастер, а кто даже в подмастерье не годится. Посмотрим.

Вернулся в спальню, лег на кровать. Попытался уснуть. Никак не получалось. Сон бежал от меня, как черт от ладана. Сегодня обещал сводить Наташу в зоопарк. Как ребенок, честное слово! Посмотрела по телевизору передачу о Новосибирском зоопарке и загорелась желанием там побывать. Это в ее-то положении? По нашим подсчетам она должна была родить уже неделю назад. Наташа рассчитывала, что я сделаю ей предложение. Она даже не подозревает, что ждет её впереди. Это будет самая великая моя жертва.

Как ни тщательно я скрывал свою связь с Наташей, Людмила каким-то образом о ней прознала, устроила мне скандал. Я попытался убедить её, что это просто маленькая интрижка и ничего более. Но она этому не поверила. Пришлось рассказать ей правду. С ней случилась настоящая истерика. И я понял, что зря это сделал. Она - обыкновенная обывательница, которой никогда не понять, что мастер способен рисковать даже собой, чтобы создать что-то великое. Теперь она часто мучится бессоницей. Невростеничка!

По первоначальной задумке, я собирался снять параллельно два фильма: кинофильм и видеофильм. Но трезво оценив свои возможности, понял, что оба варианта мне не потянуть. К тому же, с кинофильмом будут большие проблемы с показом. И я остановил свой выбор на видеофильме. Его легче будет внедрить в систему Интернет, обеспечив несколькими переводами. Я даже придумал себе псевдоним - Сирена Русанова. Надо его заканчивать. Но мои парни совсем расклеились. Даже предлагали на месяц махнуть куда-нибуть на юг, расслабиться. Едва уговорил остаться. Еще пару недель и все. Оставлю все дела исполнительному директору, заберу Людмилу и уеду на Кипр или Канары, куплю дом и буду там доживать отмеренный мне век. Теперь все дело за Наташей.

С Наташей я познакомился год назад в кафе с дурацким названием "Обструкция" - она работала там стриптизершей. Когда я впервые увидел её на подиуме, то даже вздрогнул от неожиданности - так походила она на Ирину Шахову. Это необыкновенное сходство и предопределило наши отношения. Уже тогда я понял, что нашел свою мадонну с младенцем и можно будет скоро начинать съемки. После выступления, я пригласил её к столу. И вот очень скоро я пусть на очень короткое время, но стану отцом. А потом... Смогу ли я это сделать? Я должен, обязан. И все же, все же... Порой поселяется внутри неуверенность, его ещё нет, а сволочная жалость так сожмет сердце, что становиться трудно дышать. Нет, глупости все это. Настоящий мастер должен быть беспощаден не только к другим, но прежде всего к себе самому. Только так можно создать что-то по-настоящему значительное. К тому же, нет причин комплексовать. Ну появиться на свет ещё один звереныш, который будет зубатиться и драться с "братьями по разуму" за место под солнцем. Ну, добьется он чего-то в жизни, насладиться властью, богатством, женщинами. А что потом? А потом станет дряхлым, немощным и ко всему равнодушным, и так же незаментно, как пришел, уйдет в небытие, так и не поняв - зачем приходил, для какой такой цели? Жизнь никчемна и бессмысленна, в особенности, когда миром правит Зверь. Его ещё называют дьяволом или сатаной. Но это определение придумали церковники - эти добровольные его послушники. Зверь - более верно по его природе, сути. Но этот Зверь гораздо страшнее всех прочих зверей, так как наделен интеллектом. Все люди уже давно находятся у него в заложниках. И чем скорее они это поймут, тем будет лучше для них, спокойнее. Нет-нет, я все задумал правильно. Очень правильно. Иначе мне никогда не избавиться от этого страшного слова.

Кажется начинает светать. А это значит, что уже четвертый час. Надо поспать. Надо обязательно поспать.

Глава седьмая: Беркутов. Операция с печальным концом.

Мой "Мутант" опять отчебучил - вместо того, чтобы везти меня к любимой жене и дочкам, притартал... Куда вы думаете? Ни за что не догадаетесь. К пивбару "У дяди Вани". Вот придурок! Правда, прежде чем он подстроил мне эту подлянку, мы с ним долго размышляли: что делать? Как выйти на заказчика порнофильмов? "Наружка" за Тугриком ничего не дала. Он обосновался у шалавы Мани-мани и носа не высовывает - наверстывает упущенное после длительного вынужденного воздержания, кобелина. Мани-мани только успевает сумками таскать из гастронома продукты и водяру. Видно, Тугрику хорошо заплатили за своего бывшего кореша Свистуна. Определенно. Я хорошо знал повадки этого волчары - пока все деньги не спустит, вряд ли покажется. Что же делать? Я откровенно растерялся и, вероятно, от этого не смог ничего придумать лучшего, как предложить Рокотову задержать Зеленского, бросить в "трюм" и поработать с ним по полной программе. Но шеф тут же забраковал эту идею и я с ним тут же согласился. Ну возьму я Тугрика, предъявлю доказательства его вины. А он нагло рассмеется мне в лицо и скажет: "Туфта это, начальник! Какой суд поверит, что Тугрик с его опытом и стажем "работы" оставил в живых полноценного свидетеля да ещё в придачу финач со своими "пальчиками"? Это все равно, что оставить "ксиву". В суде ведь не такие дураки работают, как в ментовке". И будет где-то по большому счету прав. Определенно. Нет, Тугрика пока ни в коем случае нельзя трогать. Иначе можно все дело запороть. И тут мы с "Мутантом" вспомнили, что Тугрик на квартире у Сергуньковой был не один, а с подельником, и что этот подельник не мираж, не призрак замка Дракулы, а конкретный сукин сын с мясом, жиром, костями, дерьмом и всем прочем, и даже, что весьма существенно, имеет конкретную фамилию, имя и отчество. И вполне возможно, что он знает о заказчике убийства Свистуна гораздо больше самого Тугрика.

Похоже, что "Мутант" быстрее меня догадался, где искать подельника Тугрика и припер меня к знакомому бару. Остановив своего друга неподалеку от бара в укромном месте, я долго сидел в глубокой задумчивости. Прошлый маленький мордобой здесь мне откровенно понравился. Но тогда у меня была мощная поддержка в виде нашего "малыша" Ромы Шилова. Одному же мне соваться в это логово блататы и прочих личностей без определенных занятий было, честно признаюсь, страшновато. Невозможно знать наперед какие мысли посетят их одурманенные водкой, пивом и никотином головы при моем появлении. А то, что многие из них запомнили наше предыдущее "выступление" - это и к бабке ходить не надо. Как говорили в моем далеком босоногом детстве: "И хочется, и колется, и мамка не велит". Правда, говорили это по иному поводу, но вполне применительно и к этому. Что же делать? Полчаса мандража и самых грустных воспоминаний о прошлой жизни не дали никаких результатов. Наоборот, мандраж лишь увеличился. И я понял - чем больше я буду тянуть, тем труднее мне будет открыть дубовую дверь бара. "А, была не была!" махнул я в конце-концов рукой и решительно открыл дверцу машины.

Бар меня встретил все тем же спертым воздухом, кислыми запахами, табачным дымом и, как мне показалось, теми же угрюмыми физиономиями, торчащими над столиками. И хоть поэт сказал однажды: "Ничто не вечно под луной", но данные его слова на этот бар явно не распространялись. И даже тот, кто мне сейчас был нужен, а именно Валя Южанин по кличке Гундявый, сидел на прежнем месте в компании все того же Тяти, в миру именуемом Шуриком Коневым.

Бодрым шагом я направился прямиком к их столику.

- Тятя, сделай так, чтобы я тебя не смог найти в течении десяти минут. Мне с твоим корешком потолковать надо, - проговорил я, нарисовав на лице радушее и желание понравиться. И хотя на этот раз я был без грима, но сразу же был узнанным Тятей. И памятуя прошлый концерт "заезжего маэстро", он сразу стал вежливым и предупредительным.

- Нет базара. Линяю, в натуре! - проговорил он и, прихватив недопитую кружку пива, изчез.

Я сел на его место и дружелюбно улыбнулся Гундявому.

- Привет, Славик! Как поживаешь?

Тот даже запрял ушами от страха, зашипел, будто очковая змея:

- Да ты что, офанарел?! Меня ж за тебя...

- Расслабся, Слава. А то у тебя такой вид, словно увидел приближение судного дня. Можешь мне поверить на слово - он будет ещё не скоро. Это конечно лишь при условии, что ты будешь себя хорошо вести.

Расчет мой был прост, даже тривиален - человек однажды заложивший своего кореша, будет закладывать его снова и снова. У него просто нет иной альтернативы. Гундявый, быстро сообразив, что лучший способ от меня отделаться - рассказать все, что меня интересует, успокоился, пробурчал:

- Слушаю.

- Вот это уже другой разговор. Молодец! - одобрил я его действия. Скажи, когда ты передавал нож Тугрику, он был один?

- Нет, со Стропилой.

"Стропила, Стропила. Знакомая кликуха. Где-то я её уже слышал?" попытался я вспомнить все, что было у меня связано с этой кличкой. Но вспомнить не смог. Сейчас бы сюда Сережу Колесова. Он бы тут же выложил, кто такой этот Стропила и кто его родители, чем болел в детстве и что такого совершил в своей не совсем праведной жизни.

- А человеческое имя у Стропилы есть?

- Захарьян Тофик.

- Он что, армянин?

- Хрен его знает. Вообще-то он смахивает на "чурку".

- Он видел, как ты передавал нож Тугрику?

- Конечно. Они же вместе пришли.

- Они что, приятели?

- Да не сказал бы. Но после освобождения Тугрика их часто видели вместе.

- Что могло их связывать?

- Чего не знаю, гражданин начальник, того не знаю, - развел руками Гундявый. - Вообще-то, ботают, что Стропила отошел от дел.

- А он что, авторитетный вор?

- Не сказал бы. Так себе.

- Чем же он сейчас занимается?

- Слышал, будто в какой-то фирме ошивается - то ли охраняет, то ли разворовывает. - Гундявый рассмеялся, посчитав свою шутку удачной.

- Как мне его найти?

- Да вон он сидит за столиком рядом со стойкой. Здоровый такой, мордастый в коричневом прикиде.

Я скосил глаза и увидел за столиком жгучего брюнета могучего телосложения. Ну и амбал! Если он чем и уступал Тугрику, то только ростом. Не хотел бы я столкнуться с ним один на один в каком-нибудь темного месте. Нет, не хотел бы. Определенно. Стропила тоже смотрел в нашу сторону. Наши взгляды встретились, но на мгновение. Его равнодушный взгляд лишь скользнул по моему лицу. Но оно его не заинтересовало. И взгляд побежал дальше по залу, выискивая наиболее интересную деталь, на ком можно было бы остановиться и отдохнуть. Нет, этого громилу я никогда прежде не видел. Это также точно, как то, что меня, если верить родителям и метрикам, ещё при рождении нарекли Димой, а от отца я получил фамилию Беркутов. Ништяк фамилия. Мне, лично, нравиться. Что же ты, Стропила, чурек недоношенный, знаешь такого, чего не знаю я, но чего мне жутко интересно узнать? Как бы мне с тобой поближе познакомиться?

Что-то внутри меня сказало: опасность! Я встрепенулся, но было уже поздно. Рядом с нашим столиком стояли два прежних волкодава, заплечных дел мастера, и буквально если меня нехорошими глазами. Ну, очень нехорошими! Мысленно они меня уже похоронили, присыпали землицей и даже с удовольствием пописали на могильный холмик. Определенно.

- Привет, ребята! - жизнерадостно сказал я. - Чего такие хмурые? Неприятности на работе или со здоровьем что?

- Ну, я ж говорил - мент! - воскликнул мой бывший клеент, которого я так до сих пор и не вспомнил, обращаясь к своему приятелю Свисту. Его огромный нос-ладья возбужденно подрагивал, будто увидел обетованный берег.

- Мы с вами где-то встречались, юноша? - спросил я, улыбаясь. Напомните, пожалуйста. Никак не могу вспомнить. Ах, да! Это ведь вы в прошлый раз драпали от нашего "Малыша", отравляя местную флору и фауну отработанными газами. Или я не прав?

- У-у, сука! - взревел мастодонт и так отоварил меня сверху кулаком по голове, что мне на какое-то время расхотелось не только разговаривать, но и думать. Это называется - довыступался.

- Погоди, Мосел, - недовольно проворчал Свист, поводя могучими плечами. По всему, он опасался, что по вине приятеля может лишиться удовольствия помахаться. А ему очень хотелость отомстить мне за порушенный авторитет при нашей прошлой встрече, за оскорбленное самолюбие, за испытанное унижение.

Мосел?! Теперь я его вспомнил. Генка Суслопаров - насильник и убийца семнадцатилетней девушки. Мы с Сережей Колесовым брали его в деревне Каменка в доме его родителей. Но следователь оказался пентюхом и суд Мосла подчистую оправдал. О-хо-хо! Вот с таким контингентом приходится работать. Но это ещё что. Этот же контингент тебя ещё и по мордам хлещет. От одного унижения можно шизануться. Определенно.

- Тебе что здесь нужно, мент? - спросил Свист.

- "Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо? Я те дам, я те дам чё ты хошь", - легкомысленно ответил я словами популярной песни.

- Юморит, - ухмыльнулся Свист. Обратился за помощью к Гундявому: - О чем он спрашивал?

Тот испуганно закрутился на стуле, будто вошь - на гребешке. От страха у него перехватило горло и он долго не мог ничего сказать. Наконец натуженно просипел:

- Про Тугрика.

- А почему он тебя интересует, мент? - Свист вновь обратился ко мне, едва сдерживая возбуждение. Ему по фигу был и Тугрик и все остальное. Ему не терпелось броситься на меня, чтобы дать выход клокотавшей в нем злобе и ненависти ко мне, а в моем лице ко всем прочим ментам на свете. Вопросами он томил себя, оттягивал минуту торжества плоти над разумом. Чаще предвкушение мордобоя, много слаще самого мордобоя. Я решил ему пособить и ускорить процесс.

- Неужели же ты, Свист, на полном серьезе считаешь, что уважающий себя мент будет отвечать на вопросы какого-то сраного гопстопника, вышибалы занюханного бара? Если ты так считаешь, то глубоко ошибаешься.

Дальше говорить мне не дали. Точным выверенным ударом в челюсть Свист бросил меня на пол, и оба волкодава принялись обрабатывать мои метр восемьдесят шесть, сопя от усердия. Но ярость плохой помощник в любом деле. Они не столько били, сколько мешали друг другу. Видали мы ситуации и покруче. В Северной Осетии, к примеру, били куда как профессиональнее и больнее. Определенно. Мое уже давно адаптированное к избиению тело почти не реагировало на удары. Поэтому, когда эти козлы притомились, я даже не потерял сознания.

- Хватит с него, - сказал Мосел, с трудом переводя дыхание.

Они подхватили меня под белы руки, благополучно донесли до двери, благополучно выбросили в сгущавшиеся сумерки и я также благополучно приземлился на какую-то груду песка. И хотя я все это время пребывал в роли балласта, от которого спешили избавиться, но опер в любом состоянии опер, если способен хоть как-то воспринимать окружающую действительность. Поэтому, когда я на сильных руках двух придурков проплывал по залу, то успел заметить, что Стропилы на месте не было. Интересно, видел он, как меня молотили? Или ушел ещё до мордобоя?

- Вот мудак! Я об него кажется ногу отбил, - пожаловался Свист своему напарнику.

- Не говори, такой, козел, костлявый! - посочувствовал приятелю и себе Мосел. - Зато останутся приятные воспоминания - в кои веки удастся ещё помолотить мента.

- Это точно, - согласился Свист.

Чиркнула спичка, осветив дебильные рожи моих палачей. Они закурили.

Нет, подобного паскудства я стерпеть не мог. Чего, чего, а приятных воспоминаний я им после себя не оставлю. Определенно.

Нехорошие парни меж тем говорили:

- А он не пришьет нам дело? - спросил Мосел.

- Кто ему поверит? У нас весь зал подтвердит, что он такой пришел, да ещё в сиську пьяный. Он за это ещё погон лишится.

Я пружинисто вскочил. В теле что-то хрустнуло, скрипнуло, заныло, но в общем и целом оно функционировало вполне сносно. Во всяком случае, догнать его эти мастодонты не смогут, если даже очень захотят.

- Эй, дебилы! - крикнул я жизнерадостно и оптимистично, будто только-что вернулся с дружеской попойки. - Как поживаете? Что-то вы слишком веселы? Вам не кажется?

- Смотри - "живой"! - очень удивился Мосел моему внезапному "воскрешению".

- Мало каши ели, сосунки, чтобы вырубить мента. Губошлепы! Вы даже махаться как следует не умеете.

- Ну, иди к нам, братка, потолкуем, - елейно ласково проговорил Свист.

- Потолкуй с задницей своего корефана, обезьяна. А мне толковать с тобой не о чем. Очень скоро с вами обоими потолкует наш Малыш. Это, скажу я вам, будет нечто. После этой встречи вы всю свою сознательную жизнь будете работать на одни лекарства. Определенно. С чем я вас первый от всей души поздравлю. Так что, ждите и готовьтесь. Скоро уже.

- Ах, ты, сука! - взревел Свист. И оба волкодава разразились отборнейшим матом.

Но они уже меня мало интересовали. Свою задачу - испортить им настроение, я успешно выполнил. Делать мне здесь больше нечего. И, повернувшись, я затрусил к "Мутанту".

Увидев меня, Светлана охнула и, чтобы не упасть, прислонилась к косяку, горестно спросила:

- Господи! Кто это тебя опять?!

- Не говори! - беспечно махнул я рукой. - Бют все, кому не лень. Я ж тебе говорил, что таким родился. Козел отпущения, одним словом! У нас в деревне не было такой собаки, которая бы не полакомилась моим телом.

- Кто, кто, а свинья грязи всегда найдет - это точно, - очень убеждено проговорила жена.

- Ты, Светочка, никак норовишь меня обидеть?! Ты не права. Я достоен большего. Скажи - ты меня любишь?

- Любишь, любишь, - ласково проворчала она. - Пойдем в ванную. Буду тебя лечить.

- Вот это и есть - самое главное. Все остальное - такая фигня, что и говорить не хочется. Верно?

- Верно, - ответила моя любимая женщина, целуя меня в распухший нос.

Глава восьмая: Иванов. Допрос Барсукова.

Передо мной стоял красивый парень могучего телосложения и, глядя в пол, переминался с ноги на ногу. Для столь "торжественного" случая я надел генеральскую форму. Не всегда этим достигается необходимый эффект. Бывает, что она деморализует собеседника, он замыкается и найти с ним нужный контакт не удается. Но чаще все же приводит к положительным результатам. Форма вообще, а генеральская - в частности, вызывает уважение. Допрашиваемый считает неудобным вешать лапшу на уши генералу. Как будет на этот раз - покажет время.

- Здравствуйте! Я - Барсуков, капитан "Орла", - пробурчал он, не поднимая глаз.

- Здравствуйте, Валерий Борисович! - отвечаю. Обращаюсь к Рокотову и, кивнув на Барсукова, говорю: - Экий богатырь!

- А что толку, - ворчит мой друг. - Велика фигура, да дура.

Могучие тело капитана дергается, лицо вспыхивает. Хотел что-то ответить, но сдержался. С трудом сдержался. А парень-то оказывается с гонором, самолюбивый. Это надо учесть и использовать с пользой для дела. Ага.

- Присаживайтесь, Валерий Борисович, - говорю я. - А то у меня смотреть на вас снизу вверх уже шея устала.

Барсуков садится за приставной столик напротив Рокотова.

- Разрешите вам представить начальника управления уголовного розыска области полковника Рокотова Владимира Дмитриевича. А я - начальник следственного управления областной прокуратуры Иванов Сергей Иванович. Как видите, к встрече с вами мы готовились самым тщательным образом. А теперь расскажите нам с полковником, как вы дошли до жизни такой?

- Какой это - "такой"? - угрюмо зыркнул на меня капитан, нахохлившись, будто сыч.

- А ты, дружок, не мечи на меня взглядом, не мечи, - проговорил я, переходя на "ты". - Этак я тоже могу. Однако, не я бегал, будто заяц, от людей.

- Я не от людей бегал, а от милиции, - пробурчал Барсуков.

Установить с ним необходимого контакта пока не удается. Он для этого слишком зажат. Как же его разговорить? Попробую перейти на отвлеченные темы.

- Спасибо тебе, Валерий Борисович! Оказывается ты нас и за людей не считаешь.

- Ну, почему же, - смутился капитан. - Просто, так говорят.

- У вас команда всего из двух человек?

- Да, - кивнул он.

- Как же вы справляетесь? Судно вроде большое.

- Приходится. Прежде было пять человек. Но когда ассигнования на науку урезали, пришлось на всем экономить. Вот и уволили троих.

- Как расшифровывается РЭБ?

- Ремонтно-эксплуатационная база.

- Давно ты здесь работаешь?

- Уже без малого пятнадцать лет.

- Вот как?! - удивился я. - Сколько же тебе лет?

- В сентябре будет тридцать девять.

- Хорошо сохранился. Я бы дал тебе не больше тридцати.

- Все не дают мне моего возраста, - самодовольно улыбнулся Беркутов.

Кажется, он "оттаял". Можно переходить к главному.

- И часто ваше судно арендуют другие организации?

- Судно не арендуют, а фрахтуют, - поправил он меня.

- Ну, да. И часто его фрахтуют?

- Часто. Это один из источников нашего дохода.

- А теперь, Валерий Борисович, самым подробным образом расскажи: что за организация фрактовала "Орел" в последний раз и чем занималась?

- Что за организация я не знаю, так как договор заключал сам начальник. Но 8 июня на судне появилась красивая блондинка в сопровождении пятерых мужчин, показала мне договор и сказала, что я вместе с судном на три дня поступаю в её полное распоряжение.

- Как она выглядела?

- Я уже говорил. Красивая такая, статная. Лет тридцати. Сильно накрашенная. И ещё это... От неё очень пахло парфюмерией.

- Духами?

- Не только, но пудрой там всякой... Одним словом, парфюмерией.

- Ты её хорошо запомнил?

- На всю жизнь.

- Это она? - Я выложил перед ним фоторобот.

Барсуков долго, внимательно его рассматривал. Затем сказал нерешительно:

- Очень похоже. Но все же это не она. У неё глаза больше и светлее, а взгляд холодный, как у медузы.

- А что, у медузы есть глаза?

- Может я неверно выразился, - смутился капитан. - Но только взгляд у неё скользкий, неприятный.

- Она представлялась?

- Да. Сказала, что её зовут Сирена Игоревна, что она является режиссером киностудии "Мосфильм" и на "Орле" будет снимать фильм.

- Фамилию свою она называла?

- Да, но я её запамятовал. Постойте, как же она... Ода... Ока... Кажется, Окаемова. Точно! Окаемова.

- Валерий Борисович, а эта Окаемова не предлагала вам познакомиться поближе? - спросил Рокотов.

- В каком смысле? - не понял Барсуков.

- Возможно предлагала встретиться вне судна?

- Ну так, напрямую, нет, - ухмыльнулся капитан.

- А как?

- На второй день она подошла ко мне и поинтересовалась: разбираюсь ли я в бытовых электроприборах?

- Я ответил, что дело, мол, не хитрое. Тогда она сказала: "Я пью только молотый кофе. Но у меня сломалась кофемолка. Может быть зайдете вечерком ко мне в гостиницу, посмотрите?" Я ответил, что сегодня вечером никак не могу, так как уже договорился с друзьями. Она бросила на меня презрительный взгляд и отошла.

- Она называла гостиницу?

- Нет. Но я так понял, что это "Золотая долина".

Владимир многозначительно посмотрел на меня, сказал:

- Похоже, Сережа, твоя версия приказала долго жить.

- Похоже, это ещё ни на что не похоже, - ответил каламбуром. Спросил Барсукова: - Как выглядели спутники Окаемовой?

- Четверо высокие и массивные, почти как я, похожие на боевиков. Пятый пониже ростом и сухощавый. Кстати, он и снимал видеокамерой.

- Был оператором?

- Ну да. У всех были длинные темные волосы, бороды и большие темные очки. Поэтому лиц их почти не было видно и я не смогу их описать.

- А отчего они такие все одинаковые. Может быть принадлежали к какой секте? Они ничего об этом не говорили?

- Нет, не говорили. Но только думаю, что это у них были парики и бороды наклеенные, чтобы не узнали.

- Они с вами знакомились?

- Нет. Они вообще с нами не разговаривали.

- А друг к другу они как-то обращались?

- Да. Крупных звали: Володя, Виктор, Борис и Михаил. А оператора почему-то все звали Крест. То ли фамилия такая чудная, то ли кличка. Но только, думаю, что имена эти вымышленные.

- Почему ты так решил?

- Они не всегда на них откликались.

- О чем они между собой говорили? - спросил Рокотов.

- Да так, - пожал плечами капитан. - Много о чем. Но ничего интересного. Я не запомнил.

- Может быть называли какие-то имена, гостиницы, рестораны? - не отставал Владимир.

- Да, было, - кивнул Барсуков. - В первый день, когда мы пристали к "Тайваню"...

- К какому ещё "Тайваню"? - недоуменно спросил Рокотов.

- Остров у нас есть здесь небольшой напротив пляжа. Кто его называет "Тайвань", а кто - "Тань и Вань".

- Понятно.

- Так вот, когда мы пристали к острову, то все на него сошли, а двое остались на судне. Я пошел в моторный отсек к Никите.

- Сидорову? - уточнил Владимир.

- Да. У нас движок что-то слегка барахлил. Я когда поднимался на палубу, то услышал разговор этих двоих. Один спросил: "А правда говорят, что шеф запал на эту профуру из "Обструкции?" "Говорят", - ответил другой. "Не понимаю я его. Она ж обыкновенная бл...". "Я слышал, будто она ему напомнила давнюю любовь".

- Ты с названием ничего не перепутал? - усомнился я.

- Нет. "Обструкция". Точно.

- Странное название. Что это может быть?

- Не знаю, - пожал плечами Барсуков.

- Мне кажется, что я слышал это название. Это или кофе, или бар где-то в районе Октябрьского рынка.

Это было уже кое-что. Нет, это было даже слишком много. Эта "Острукция" названа не случайно. С ней у этих козлов определенно что-то связано.

- Когда на судне появились Вадим Сунжиков и Наташа Субботина?

- В первый же день сразу после обеда. Я понял, что они из Клуба юных моряков.

- Почему?

- На них была форма.

- И что было потом?

- Сирена Игоревна стала им объяснять, что они должны делать, познакомила со сценарием.

- О чем был этот сценарий?

- О возникновении первой любви. Потом началась репетиция. Девочка оказалась способной и быстро сообразила, что от неё требует режиссер. А вот паренек сильно комплексовал и у него долго ничего не получалось. Режиссер нервничала. Поэтому в первый день почти ничего не снимали. Основные съемки были на второй и третий дни. В третий день съемки затянулись. Уже начало смеркаться и я сказал Окаемовой, что пора возращаться. Она накричала на меня и сказала, что вернемся лишь тогда, когда закончим съемки. Она сильно нервничала. Затем все они спустились в гостевой кубрик. Что они там делали я не знаю. Но примерно через полчаса раздался душераздирающий крик девочки. И мы с Никитой поняли, что там происходит что-то страшное и сильно испугались. Никита сказал: "Кажется, Валера, мы с тобой вляпались в серьезную историю". Еще минут через двадцать амбалы вынесли из кубрика и положили на корме тела девочки и мальчика. Один из них, которого звали Володей, спросил меня: "У тебя есть какой-нибудь приличный груз?" Я вспомнил, что в такелажном ящике лежит старый якорь. Достал его, отрезал от бабины несколько метров троса и отдал этому Володе. Они привязали тела детей к якорю, но сделали это неумело на обыкновенные узлы, а потом сбросили их в воду. Мы с Никитой решили, что нас ждет та же участь. Но, как говорится, пронесло. Окаемова заставила нас сделать в кубрике мокрую уборку. Там было очень много крови. Мы трижды меняли воду. Когда пристали к пирсу, Окаемова нам сказала, что если мы хотим жить, чтобы помалкивали, а лучше куда-нибудь уехали на несколько недель. Мы так и сделали. А когда услышали, что нашли тела детей, то поняли, что нас уже разысквивают. Решили сами прийти в милицию. Вот и все.

- Скажи, на третий день на судне никто больше не появлялся? - спросил я.

- Точно! - воскликнул Барсуков. - Как это я забыл. Был ещё какой-то тип похожий на бомжа, худой и страшный, как

черт.

- Он снимался?

- Не знаю, не видел. Но он вместе со всеми спускался в кубрик.

Ну вот и все, пора было заканчивать. Я записал показания Барсукова. Он прочел их и расписался. После того, как он вышел, в кабинет зашел Говоров и протянул мне протокол допроса Сидорова. Я мельком прочитал его показания. Ничего нового к тому, что уже сказал Барсуков, Сидоров не добавил. Нет, вру. Сидоров видел, как один из парней сделал Кащею (а это был несомненно он) укол в руку. Скорее всего, то был либо наркотик, либо что-нибудь психотропное.

- Ну и что скажите, друзья-однополчане? - спросил я, обращаясь одновременно к Рокотову и Говорову.

- Нечто подобное я и предполагал, - ответил Владимир.

Ознакомившись с показаниями Барсукова, Говоров спросил:

- "Обструкция" - это не описка, нет?

- Нет. Полковник говорит, что есть такое кафе или бар.

- Оригинальное название. Политический клуб оппозиции - это я ещё понимаю. Но чтобы кафе? Остроумные люди живут у нас. Факт. Кстати, Сергей Иванович, ваша версия относительно режиссера, похоже, приказала долго жить. - Андрей ехидно улыбнулся. - Примите мое искреннее соболезнование.

Вот плут! Никакого почтения к начальству. Так и норовит подставить ножку. Молодец! Наш человек!

- Вы, юноша, как всегда, спешите, - проговорил я снисходительно. - Еще ничего не ясно. И стыдно вам будет смотреть мне в глаза, если я окажусь прав. Очень стыдно.

- Вот за что я уважаю старую гвардию, - демонстративно обратился Андрей к Рокотову. - Она умирает, но не сдается. Факт.

А на следующий день я взял под руку Светлану, за руку - Верочку и мы отправились в гости к Рокотовым на день рождения Дины. Погода была чудесной. Настроение - великолепным. Навстречу бежали многочисленные сограждане, все сплошь чем-то очень озабоченные. То ли не надеялись благополучно добежать до намеченного пункта, то ли по какой иной причине. И их можно понять - в наше смутное и неустойчивое время ничего нельзя гарантировать. А рядом со мной шла самая красивая, самая удивительная и замечательная женщина на свете - моя жена. И я был страшно горд этим обстоятельством. Хотелось совершить что-нибудь этакое, сумасбродное, несерьезное. Но никак не мог придумать - что именно? И в который уже раз я спросил себя: за что такая прекрасная девушка смогла меня полюбить, старого, дважды женатого, больного, стреляного, обремененного детьми, долгами, заботами и неуравновешенной психикой? Да чего там! За всю жизнь не смог скопить денег, чтобы купить машину. За что же она меня? И как всегда не нашел ответа. Странные они - женщины.

Верочка, выяснив все о местной флоре и фауне, перешла к космосу.

- Пап, а почему солнце такое злючее? - спросила, повиснув на моей руке.

- С чего ты взяла? Вовсе даже не злючее.

- Нет, злючее, - убежденно проговорила дочь. - Глаза кусает.

Светлана рассмеялась словам Верочки, сказала:

- Оно просто очень яркое. А на самом деле оно доброе, старается, чтобы тепла и света хватило не только тебе, но всем людям. Понятно?

- Ага.

- Надо говорить - да.

- А папа говорит.

- У папы это вредная привычка, от которой он никак не может избавиться.

Наконец, мы достигли дома Рокотовых. Дверь нам открыла сама виновница торжества. Поцеловала Светлану, Верочку, на мгновение прильнула к моей груди, проговорила, улыбаясь:

- А ты, Сережа, ничуть не изменился.

- Ты смотри, узнала! - "обрадованно" проговорил я, обращаясь к Светлане. - А я шел и, грешным делом, боялся - узнает или не узнает? За полгода, Дина, вроде бы трудно измениться.

- Неужели прошло всего полгода?! - искренне удивилась она. - А мне показалось, что целая вечность.

Достал из-за спины букет алых роз, преподнес Дине.

- Поздравляю с днем рождения и желаю, чтобы ты всегда оставалась такой же молодой и красивой!

- Спасибо, Сережа!

- Кстати, какие цветы ты любишь?

- Всякие, - уклончиво ответила Дина.

- Но у тебя есть любимые?

- Есть. Ромашки. Но не садовые, а полевые. Они естественнее.

Удивительная она женщина - Дина! Она из тех, кого годы не портят, а делают только краше. Болшеглазая, хрупкая, изящная, будто вырезана из бивня мамонта умелым скульптором. И любимые её цветы ей под стать - неброские, но изящные, лучистые. Я некогда на слышал, чтобы она кричала, возмущалась. Все больше молчит, а если и говорит, то тихо, словно извиняется, что вынуждена нарушить тишину. Сморозишь иногда какую-нибудь глупость. Она ничего не скажет, но так посмотрит, что начинаешь чувствовать себя последним кретином. Ага. И в доме у неё все путем - светло и уютно. Хорошо, наверное, Володе здесь живется. Впрочем, с такой женой и в шалаше будет путево. Она и его преобразит.

- В июле обещаю целую охапку полевых ромашек, - пообещал я и прошел в комнату.

Там я застал великолепный, буквально ломившейся от всевозможных явств стол, чету Красновых и как всегда великолепного Андрея Трайнина с Мариной. Старые испытанные друзья. Сколько мы вместе всякого испытали, сколько нервов попортили мафии, продажным политикам и прочим отморозкам. Иному обывателю даже в кошмарном сне такое не привидится. Кондовые мужики! Их невозможно не купить, не запугать. Они могут погибнуть, как погиб наш общий друг Олег Цветаев. Светлая ему память! Или устать, как устал Миша Краснов. Но никогда не будут плясать под чужую дудку. Ага. Очень правильно сказал вчера Андрюша Говоров: "Гвардия умирает, но не сдается". Очень правильно. Пока есть вот такие вот мужики, остается надежда, что ещё не все кончено, что с Божьей помощью справимся мы и с тем бардаком, творящимся в нашей стране, и со всем остальным. Да и "подрастающее поколение": Дима Беркутов, Сережа Колесов, Андрюша Говоров, Рома Шилов, дает основание так говорить.

- Всем общий и пламенный привет! - сказал я.

- Сережа! Сколько лет, сколько зим! - сразу же полез обниматься Миша Краснов. - Опаздываешь, друг. Мы уже тебя заждались.

Я указал на часы, которые показывали ровно два часа. Сказал назидательно:

- Точность - привилегия королей и генералов от прокуратуры. Это вы любители халявы, прибежали слишком рано.

Ко мне подошел Трайнин, крепко пожал руку.

- Привет, Сережа! А ты ничуть не меняешься.

Я критически осмотрел его ладную, но уже начинающую полнеть фигуру.

- А вот ты, Андрюша, меняешься, и я не совсем уверен, что в лучшую сторону.

- Не говори, - сокрушенно вздохнул Трайнин. - Меня Маринка уже запилила. Вроде бы и ем немного, и зарядку делаю. Откуда что берется?

- Почаще отрывай эту самую от генеральского кресла, - посоветовал я. Вот тогда будет полный порядок.

- Прошу садиться за стол, - на правах хозяина объявил Рокотов.

Возращались мы за полночь. Веру Дина будить не разрешила. Та спала в обнимку со своей младшей подругой Катей. Мы со Светланой, обнявшись, медленно брели по ночным улицам. От выпитого слегка шумела голова. Во всем теле ощущалось расслабленность, было чувство покоя, нерваны, умиротворенности. Над головой дрожали мохнатые звезды. А мы вместе с родной планетой плыли в безбрежном космосе, совершая очередной виток вокруг светила. Земля привычно крутилась с бешенной по земным меркам скоростью, что-то около 1700 километров в час, демонстрируя, что является уникальным вечным двигателем. Затормози она движение или, не дай Бог, остановись, и все снесет с её поверхности могучим ураганом. Но, удивительное дело, мы совсем не ощущали ни движения, ни скорости. Трудно не согласиться с Говоровым. Слишком все гениально, чтобы было случайным. И сама Солнечная система, и Земля, да и мы сами созданы могучим разумом. А если это так, то он не может допустить, чтобы какие-то "козлы" правили людьми. Иначе теряется всякий смысл. Ага.

- Знаешь, Сережа, я такая счастливая, что даже совестно. Честное слово! - тихо проговорила Светлана.

- Ты украла мои мысли, - ответил я.

- И какие хорошие люди - наши друзья. А Дина... Она необыкновенная. Она ведь была лучшей Катиной подругой, да?

- Да.

- Теперь я понимаю, какою была Катя. А ведь я тебя, Сережа, даже к ней не ревновала, безоговорочно признавая её первенство.

А по темному небосклону маленькой светящейся черточкой упала звезда. Это Катя давала знать, что слышит и одобряет нас.

Глава девятая: Ачимов. Официант из "Полянки".

Я с неудовольствием рассматривал себя в зеркало. Да, видок, нечего сказать! Синяк расплылся, стал желто-синим и оттого ещё более ужасным. И так-то "ни Богу - свечка, ни черту - кочерга", а сейчас - сплошное безобразие, а не мужик. Вот чертова баба! Нет, с ней нужно что-то решать. Жизнь становиться невозможной. Более двадцати лет прожили, и неплохо в общем-то прожили, детей вырастили. Но последние годы она стала невозможной, как с цепи сорвалась, замучила своей ревностью. В церковь ходить стала. Вроде, должна быть добрее. Куда там! Все злее и сварливее становится. Как не крути, я придется развестись. Другого выхода я просто не вижу.

В это время зазвонил телефон. Снял трубку.

- Алло, слушаю.

- Николай Сергеевич, здравствуйте! - раздался в трубке голос Костина. - Я нашел Северного.

- Здравствуйте, Валерий Сергеевич! Какого ещё Северного? - не понял я.

- Того, кто подписывал договор фрахта с РЭБ флота.

- Вот как! Молодец! И кто же он такой?

- Работает официантом в ресторане "Полянка". Что с ним делать?

- Ты с ним уже разговаривал?

- Нет пока. Решил с вами посоветоваться.

- И правильно сделал. Где он сейчас?

- На работе.

- В таком случае срочно вези его ко мне.

- Понял. Через полчаса будем, - сказал Костин и положил трубку.

Я позвонил Иванову. Выслушав меня, он сказал:

- Это уже кое-что. Он наверняка знаком с нашими оппонентами.

- Уверен. Вы сами будете его допрашивать.

- А что это ты со мной на "вы"? - насмешливо спросил Иванов.

- Неудобно на "ты". Вы ведь теперь большой начальник, генерал.

- А если генерал, то уже и не совсем человек - так что ли?

- Ну отчего же. Мало ли что. Может быть, тебе это не нравится вот так - за панибрата?

- Прекрати, Коля, эти разговоры. Мы с тобой были коллегами и остаемся ими. Понял?

- Понял.

- Допрашивай этого субчика сам. Потом позвонишь, расскажешь.

- Хорошо, Сергей Иванович.

Через сорок минут в моем кабинете повился Костин с довольно симпатичным молодым мужчиной лет тридцати. Он был явно напуган вызовом в прокуратуру. Видно, было что скрывать. Как же это из него вытянуть? В работе любого следователя: допрос - главное следственное действие. Именно от умения его провести во многом зависели результаты следствия. Поэтому, хороший следователь должен быть ещё и хорошим психологом. Обязательно. Иначе... Иначе трудно надеятся на удачу.

- Вот, Николай Сергеевич, Северный Николай Яковлевич, работает официантом в ресторане "Полянка", - представил мужчину Костин.

- Здравствуйте, Николай Яковлевич! - поздоровался я.

- Да, да, здравствуйте! Извините! - извиняющимся тоном скороговоркой проговорил Северный и почему-то поклонился.

- Так я пошел? - сказал Костин.

- Как хотите, Валерий Сергееевич, - ответил я. - Можете и остаться.

- Нет, у меня ещё дел невпроворот. До свидания!

- До свидания!

Костин вышел.

- Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал я Северному и указал рукой на стул.

- Да, да, спасибо конечно, - вновь поклонился он, садясь.

- Разрешите представиться. Ачимов Николай Сергеевич - старший следователь транспортной прокуратуры, - представился я.

- Да, да, очень приятно! Спасибо конечно! - привстал Северный и вновь поклонился.

Меня это уже начинало раздражать. Черт-те что! Как какой болванчик, честное слово! Холуй! Хочет показать, что готов всячески содействовать следствию и не намерен ничего скрывать. Тот ещё жук! Такие-то как раз и не говорят всей правды.

- Николай Яковлевич, вы догадываетесь почему вызваны в прокуратуру? решил я начать издалека.

- Никак нет. Теряюсь в догадках, извините! Никогда ничего, ни в каких органах. И вдруг... Не понимаю.

- Вы давно работаете в ресторане?

- Почти пять лет. А что? Мой вызов каким-то образом связан с моей работой?

- И больше нигде не работаете?

- Нет, нигде. А что?

- Давайте, Николай Яковлевич, договоримся: вопросы здесь задаю я, А вы, как свидетель, обязаны на них отвечать правду. Понятно?

- Да, да, конечно. Извините! - смутился Северный.

- Вы живете в Академгородке?

- Да, на Терешковой с мамой, - кивнул он.

- Тогда, вероятно, слышали об обнаружении трупов мальчика и девочки в Обском водохранилище?

Вопрос этот явно обеспокоил Северного. Глазки его испуганно забегали. Лицо заметно побледнело.

- Да, да, конечно. Мы с мамой возмущались - что за изверги это сделали? Ужас какой-то, извините!

- Так вот, Николай Яковлевич, скажу без обиняков - у нас есть все основания подозревать вас в пособничестве убийства детей.

Северный вскочил, замахал руками, испуганно истошно завопил:

- Что же вы такое! Как можно такое! Я даже мухи, извините, а вы такое! Как же так?!

Это была самая настоящая истерика. По щекам его потекли обильные слезы.

- Прекратите! - жестко сказал я. - Садитесь.

Северный испуганно вжал голову в плечи, будто боялся, что его ударят. Сел. Униженно пролепетал:

- Извините!

- Вам знакома фирма "Элита"?

- Какая. простите?

- "Элита"?

- Нет, впервые слышу.

- Лжете, Северный!

- Ну зачем же вы со мной так?! - захныкал он. - Я этого не заслужил! Я действительно не знаю такой фирмы.

Я достал договор фрахта "Орла", протянул Северному.

- Вот, ознакомтесь.

Он взял договор, долго читал, беззвучно шевеля губами. Наконец, чуть слышно потеряно проговорил:

- Я чувствовал, что это добром не кончится. Я ведь этот договор даже не читал. Извините!

- И тем не менее это ваша подпись?

- Моя, - кивнул он и вновь заплакал. - Вы меня арестуете?!

- Расскажите - каким образом вы подписали договор?

- Меня об этом попросили. И я не смог отказать.

- А меня интересуют подробности: кто, где, когда попросил, при каких обстоятельствах, сколько вам за это заплатили? Понятно?

- Да, да, конечно. Извините! С месяц назад, или чуть больше, об оказании этой услуги меня попросила красивая блондинка, назвавшаяся Ириной Петровной.

- Где это было и почему она обратилась именно к вам?

- Она с двумя мужчинами сидела у нас в ресторане за столиком, который я обслуживал.

- Как выглядели эти мужчины?

- Очень, знаете ли, неприятно, - длинноволосые, бородатые, в больших темных очках, за которыми не было видно лиц. Один был большой, массивный. Другой - среднего роста, сухощавый.

- Вы слышали о чем они говорили?

- Я специально не прислушивался. Говорила в основном дама, а мужчины слушали. Из этого я сделал вывод, что она у них главная.

- О чем же она говорила?

- О чем говорила? - Северный замолчал, всем своим видом давая мне понять, что силиться вспомнить. - О каком-то фильме. Говорила, что ещё совсем немного и они смогут позволить себе расслабиться. Я понял, что они снимают какой-то фильм.

- Ясно. И что же было дальше?

- Потом блондинка стала меня расспрашивать: кто я такой, много ли получаю и не смогу ли за приличную плату оказать ей пустяковую услугу? Я поинтересовался: что должен делать? Она пояснила, что буду представителем их фирмы при заключении с РЭБ флота Сибирского отделения Академии наук договора фрахта судна. За эту услугу она заплатит три тысячи рублей. Я согласился.

- Вы не интересовались: почему она сама или кто-то из её людей не делают это сами?

- Нет. Я как-то об этом тогда не подумал. Извините!

- И что было дальше?

- Она поинтересовалась - когда я заканчиваю работу. Я ответил, что в двенадцать часов. Тогда она сказала, чтобы я после работы зашел в тридцать седьмой номер гостиницы "Золотая долина", там все и обговорим. Где-то примерно в половине первого ночи я постучал в этот номер и она мне открыла...

- Как же вас пропустили без карты гостя?

- У меня такая карта была. Она дала мне карту гостя одного из мужчин. Я даже взял у портье ключ от тридцать восьмого номера.

- Понятно. Кроме этой женщины в номере ещё кто-то был?

- Нет, только она. Она дала мне удостоверение фирмы, где я значился коммерческим директором, уже заполненный бланк договора фракта и две тысячи рублей аванса, сказала куда и к кому я должен обратиться. На следующий день я пошел на РЭБ флота к начальнику и подписал договор. Вот и все.

- После этого вы ещё виделись с Ириной Петровной?

- Да. Но лишь мельком. Дело в том, что она меня ждала на машине. Я отдал ей один экземпляр договора, она мне - тысячу рублей, и мы расстались.

- Так она вас подвозила до базы?

- Да, да, подвозила. Извините, что не сказал сразу.

По поведению Северного я видел, что он имеет ещё что-то мне сообщить, но не решается. И все же ему очень хочется это сделать. В чем дело? Неужели?!

- Скажите, Николай Яковлевич, вы оставались в номере всю ночь?

- Да, - блудливо ухмыльнулся он. - Я не напрашивался. Она предложила, и я не смог отказаться. Такая женщина!

- Как все происходило?

- Сначала Ирина Петровна предложила выпить. У неё был превосходный коньяк. Выпили по две рюмки. И она предложила остаться. Пока я принимал ванну, она постелила постель в спальне и сказала, чтобы я ложился. Затем она приняла ванну. А потом... Это была незабываемая ночь. Утром мы выпили кофе и поехали на базу.

- Вы договаривались о новой встрече?

- Я было хотел, но она ответила категорическим отказом. Даже рассердилась.

- Больше вы ничего не хотите сказать?

- Нет. А правда говорят, будто ребят на этом корабле убили, а затем сбросили в воду?

- Да.

- Какие звери! - возмутился Северный. - Никак не могу поверить, что к этому причастна Ирина Петровна. Такая славная женщина! Скорее всего, она стала сама жертвой этих мужчин. Они мне сразу не понравились.

После ухода Северного я долго размышлял над его показаниями. Многое я просто отказывался понимать. Зачем этой Ирине Петровне понадобился посредник? Она действовала открыто, сама могла бы заключить договор. Нет, она просит Северного, оставляя в его лице следствию ценного свидетеля, да ещё платит ему за это три тысячи. Не понимаю. Что за всем этим кроется?

А версия Сергея Ивановича о том, что режиссер мог быть мужчина, играющий женскую роль, окончательно развалилась. А я в неё было поверил. Жаль! Красивая была версия. Иванов вообще мастер придумывать красивые версии. Когда он был важняком в Западно-Сибирской транспортной прокуратуре, мне приходилось пару раз с ним работать. Он меня удивил своими прямо-таки фантастическими версиями. Но самое интересное - они подтвердились в ходе расследования. Потому-то я и в эту поверил. Но на этот раз Иванов дал промашку. Бывает. Как говорится, "и на старуху бывает проруха". Да.

Позвонил Сергею Ивановичу, стал рассказывать о показаниях Северного. Не дослушав, Иванов сказал:

- Приезжай, - и положил трубку.

Прочитав протокол допроса Северного, он надолго задумался. затем развел руками.

- Хоть убей, но я ничего во всем этом не понимаю. Ты можешь объяснить?

- Увы, я ещё меньше понимаю, - вздохнул я.

- Похоже, у мадам не все дома. Иначе трудно объяснить её логику поведения. Ко всему прочему, она совершенно неразборчива в связях. То Барсукову предлагала посетить её, то Северного буквально затащила в постель. Ей что, не хватает своих гвардейцев? Или чувствует приближение климакса? Что-то за всем этим кроется. А вот что именно? Вопрос.

- Зачем ей вообще понадобился Северный? - сказал я. - Она и сама бы с большим успехом могла заключить договор.

- Это само-собой, - согласился Иванов. - Вот я и говорю - слишком странная дама, если не сказать больше. Ничего, как-нибудь разберемся.

Глава десятая: Говоров. Кафе "Обструкция".

Типичный представитель сексуальных меньшинств, этот рыжий павиан Павел Павлович Коржавин, не подвел. Через пару дней после нашей встречи утром раздался телефонный звонок.

- Андрей Петрович, я достал то, что вы просили. Два фильма. Извините, но больше не смог.

- Спасибо, Павел Павлович! Я сейчас подъеду. Где вы?

- Собственно, я бы и сам смог подвезти.

- Буду премного обязан. Когда вас ждать?

- Думаю, минут через двадцать буду.

- Я встречу вас у выхода.

Коржавин выглядел, мягко говоря, неважно, похудел, постарел, глаза красные, воспаленные. Он передал мне две видеокассеты. Сказал:

- Интересующие вас фильмы на обоих кассетах последние.

- Еще раз благодарю, Павел Павлович!

- Да, чего там, - вяло махнул он рукой.

- Вы сами-то смотрели?

- Ну, что вы! Это не для моей нервной системы. - Дряблое лицо его напряглось, побледнело. С нескрываемым волнением в голосе спросил: - Об Игоре ничего не известно?

- Но ведь я уже вам говорил?! - очень удивился я этому вопросу.

- Ну, мало ли, - смутился Коржавин. - Вдруг, ошибка. Вдруг, то был лишь похожий мальчик. В жизни ведь всякое бывает. Извините!

- В жизни - возможно, на следствии - крайне редко. И вообще, советую выбросить это из головы. Иначе вы можете плохо кончить.

- Да-да, это конечно, - ещё более смутился он. - До свидания!

На первой кассете было четыре малолитражных обычных порнофильма. Даже поверхностный их просмотр вызвал у меня приступ тошноты. "О, времена! О, нравы!". "О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!" Куда мы все катимся, господа? В гиену - там нам место. Зигмунд Фрейд называл это половой неудовлетворенностью, объяснял ею даже возникновение войн и иных общественных катаклизмов. Что-то во всем этом есть. Но только я бы назвал это иначе. На Земле происходит постепенное накопление отрицательной энергии. Человеку становится все труднее с нею справляться. Отсюда депрессии, нервные срывы, злобность, агрессивность, падение нравов, сексуальные излишества и прочее, и прочее. Прежде, когда ситуация становилась критической, возникали войны. В них сжигалась излишняя отрицательная энергия. Потому войны были необходимы. Но сейчас война грозит гибелью всего живого. Но без неё человечество очень скоро захлебнется собственным дерьмом. Есть ли выход из данного тупика? Не знаю. Я его пока не вижу. Если в ситуацию не вмешается Космический разум, который все это создал, человечество обречено. Будем надеяться. Ничего другого нам не остается. Факт, не требующий доказательств.

Сценарий пятого фильма был полностью переписан с Набоковской "Лолиты". Только если там старый развратник совращал и развращал девочку, то здесь он то же самое проделывал с мальчиком. В конце концов тот нашел себе более молодого партнера и бросил старика, который из ревности убил молодых любовников. Причем убил изощренно. Этому посвещена едва ли ни треть фильма.

На второй кассете интересовавший меня фильм был стилизован под средневековье. Но, сделано это было настолько грубо и непрофессионально, что невольно вызывало смех. Все действие сводилось к тому, что рыцари, возвратясь из походов, напивались и устраивали друг с другом сексуальные оргии, вовлекая в это своих детей. В результате возникшего любовного треугольника все заканчиывалось кровавой драмой. И снова море крови, муки и стенания умирающих, проклятья и тэдэ и тэпэ. Весьма и весьма тривиально.

После просмотра фильмов я понял, что ни тот, ни другой к нашей съемочной группе никакого отношения не имеют. Второй был вообще переводной. Первый же снимался где-то на юге. Что ж, нулевой результат - тоже результат. Да, но как выйти на съемочную группу? Вчера капитан "Орла" Барсуков называл кафе "Обструкция". А что если?... Это мысль. Только начальство вряд ли это одобрит. Факт. Поэтому утруждать его просьбами не будем. Нет, не будем. Сделаем это инкогнито под покровом сумерок. Произведем, так сказать, глубокую разведку в тылу предполагаемого противника. Да, но одному идти туда слишком рискованно. Необходима "группа поддержки". И такой "группой" может быть мой лучший друг Рома Шилов. Но Рома, как человек дисциплинированный и исключительно положительный, привык все свои действия согласовывать с начальством. Поэтому, его надо поставить в такую ситуацию, когда отказ будет в принципе невозможен. Набрал его номер телефона и, услышав голос друга, сказал:

- Здравствуй, Рома! Как поживаешь?

- А, это ты. Здравствуй! Ничего. А что?

- Просто интересуюсь. А как твое драгоценное здоровье? Корь, ветрянка, свинка - это у тебя все в прошлом, да?

- Ты что, за этим и звонишь?

- Не только. Скажи, как ты ко мне относишься?

- А причем тут это?... Я что-то не пойму.

- Нет, ты не уходи от прямого ответа. Вот я, к примеру, пошел бы с тобой в разведку не задумываясь. А ты, Рома? Можешь ли ты это сказать с такой же определенностью?

- Что ты опять удумал?

- Зачем ненужные вопросы, Рома? Следует ли их расценивать, как твою нерешительность, что ты ещё до конца не определился - можешь ли пожертвовать собой ради друга? Так?

- Ну, забалаболил! - тяжко вздохнул мой друг. - Что тебе все-таки надо?

- Хорошо, рассмотрим ситуацию в несколько иной плоскости. Допустим, что ты увидел, как я тону. Бросился бы ты меня спасать, или побежал за разрешением это сделать к Рокотову и своей бесподобной Тамаре?

- Ясно. Опять какую-то авантюру... А то мелишь, что попало... Стратег!

- Рома, ты может прямо ответить хоть на один вопрос?

- Кто ж в данной ситуации спрашивает разрешения.

- Значит, можно на тебя рассчитывать?

- Смотря в чем, - нерешительно ответил Шилов. Жизнь его научила, что в общении со мной необходимо проявлять максимум осторожности.

- В данном случае, ситуация очень критическая. Без твоей помощи и поддержки я, боюсь, "не выплыву".

- Да что стряслось?! - встревожился Шилов.

- Нет, ты сначала обещай помочь.

- Хорошо. Обещаю. Говори.

- Ты сегодня вечером должен пойти со мной в одно питейное заведение.

- Только и всего?

- Только и всего.

- Случайно не в бар "У дяди Вани"?

- Нет. Кафе "Обструкция". Кстати, вчера в теленовостях рассказали, как недавно два архаровца буквально разгромили тот самый бар, избив до полусмерти обслуживающий персонал. Подозреваю, что одним из архаровцев был никто иной, как мой лучший друг Рома Шилов. Так?

Историю о своем походе с Шиловым в бар мне ярко и образно повествовал наш непревзойденный ас сыска Дима Беркутов. Мы с Колесовым к концу его рассказа были буквально в лежку от смеха. Но Рома не знал о причине моей осведомленности, поэтому крайне удивился.

- Правда что ли?!

- Что - правда, Рома?

- Что по телевизору?!

- Ну, если и неправда, то очень похоже на правду.

- Трепач!

- Так как насчет кафе? Можно на тебя расчитывать?

- А куда я денусь, - обреченно вздохнул Шилов.

- Спасибо! Ты настоящий друг.

- Да хватит тебе того... Зубоскалить.

- Я очень даже серьезно. У тебя журналистское удостоверение сохранилось?

- Да есть, вроде. А что?

- Прихвати. Будем изображать из себя журналистов. Предупреждаю операция сугубо конфиденциальна. О ней не должен знать не только твой шеф, но и Тамара. Понял?

- Отчего такая секретность?

- Любая утечка информации может привести в нежелательным для меня последствиям. Мой шеф Иванов почему-то убежден, что следователь должен заниматься исключительно своим делом и не отбирать хлеб у оперативников.

- И я с ним совершенно согласен.

- А вас, гражданин, я бы попросил помолчать. Нэ сутор супра крэпидам (пусть сапожник судит не выше сапога).

- Баламут ты, Андрюша! - добродушно сказал Шилов.

- А вот с этим я вынужден согласиться. Вечером в районе восьми быть дома. Я заеду.

- Слушаюсь, товарищ начальник.

Дома мне все пришлось выложить Татьяне. Иначе она бы меня просто не выпустила за пределы квартиры.

- Я тоже поеду, - безапелляционно заявила она.

В хрупком теле моей очаровательной жены была заключена такая энергия, такая сила воли, что моя оболочка порой трещала по всем швам и разваливалась прямо на глазах. И я начинал себя чувствовать крайне некомфортно, казалось, что Космос с нами что-то явно напутал, и то, что по праву предназначалось мне, было отдано ей.

- Но, Таня, там может быть такая публика, что... Словом, я бы тебе не советовал, - сделал я жалкую попытку её отговорить.

Но не тут-то было. Взгляд её стал целеустремленным, с характерсным блеском. Так блестит хладный булат, когда его вынимают из ножн.

- Тем лучше. Люблю нестандартные ситуации. - Это прозвучало, как приговор в последней инстанции. В древности в таких случаях говорили: "Рома лёкута ест, кауза финита эст" (Рим высказался и дело кончено). И я смерился.

Но каково же было мое удивление, когда на квартире Шиловых я застал в парадной форме одежды готовыми к отбытию обоих супругов.

- Рома, что это значит?! - с пафосом воскликнул. - Я требую объяснений либо сатисфакции.

- Да вот, Тома, понимаешь, - в замешательстве проговорил мой друг, пряча глаза. - А что я мог?

- Так-то ты хранишь конфиденциальность нашего разговора? А ведь я, Рома, поверил тебе, как самому себе? Ты хоть объяснил ей всю опасность предстоящей операции?

- Объяснил.

- А она?

- А она ни в какую.

- Значит, плохо объяснил. Скажи ей, что "наша служба и опасна, и трудна", что в любой момент твоя очаровательная царица Тамара сможет помешать нам добросовестно выполнить свой долг.

- Ты сам ей это скажи, - хмуро пробурчал Шилов, кивнув на супругу. Она стояла здесь же и с иронической улыбкой слушала наш затянувшийся диалог. Я сделал удивленные глаза, будто впервые её увидел.

- Тома, я тебя не узнаю! Я всегда ставил тебя в пример Марине, а теперь ставлю Татьяне, как образец здравомыслия и железной логики. Что же случилось? Когда, в какой момент ты растеряла лучшие свои качества?

- Считай, Андрюша, что с этого самого момента я начинаю жить по-новому, - ответила она, смеясь.

- Это как тебя надо понимать?

- Так и понимай. Ваши частые ночные рандеву наводят на определенные мысли.

- Неужто в тебе проснулась ревность?! - "поразился" я. - Не верю! Тобой не могло завладеть это пошлое мелкобуржуазное чувство.

- Какой же ты, Андрюша, болтун! - вздохнула Тамара. - У меня от тебя голова пошла кругом. Канчай балаган. Тебе придется смириться с обстоятельствами. Другого не дано.

- Смиряюсь, - обреченно сказал. - Только один вопрос: как ты его расколола? Пытала?

- У нас, женщин, есть кое-что поэффективнее, - лукаво улыбнулась Тамара. - Правда, Рома?

- Да ну вас, - махнул рукой Шилов, направляясь к двери.

Увидев в машине Таню, мой друг сильно удивился и развеселилися.

- Надо же! А мне тут картину... Вот трепач!

- По какому поводу подобный всплеск эмоций, Рома? - спросил я.

- Ха! По какому! Сам первый колонулся, а туда же - других учить.

- Ну, во-вервых, кто первый - это ещё вопрос. Во-вторых, если ты давно и прочно находишься под железной пятой своей супруги, то почему отказываешь в этом другим? Моя Таня хоть и молода, но у неё все задатки со временем превзойти твою Клеопатру.

- Сам ты Клеопатра! - почему-то обиделся за супругу Шилов.

Вопреки моим ожиданиям увидеть что-нибудь мрачное, полутемное, малопривлекательное, этакий воровской притон, населенный сомнительными типами с вполне определенными намерениями на лицах и третьеразрядными проститутками, кафе "Обструкция" представляло собой недавно выстроенное современное здание, встретившее нас обилием света и неоновой пышнотелой яывкрасоткой на фасаде, постоянно легкомысленно нам подмигивающей. На дверях, как и положено в приличных заведениях, стоял швейцар в расшитой золотом красной ливрее и с совершенно великолепной лопатой седой бородой, всем своим обликом напоминаыший персонаж из пошлого водевиля. Он распахнул пред нами дверь, широко улыбнулся и, на французский манер, приложив два пальца к козырьку форменной с высокой тульей фуражки, пробасил:

- Желаю здравствовать!

- Спасибо, родной! - за всех поблагодарил его я и, приблизившись, ухватил за золотую пуговицу, притянул его. - Политикой интересуешься, папаша?

Узрев во мне начальника, швейцар молодцевато подтянулся.

- А как же. Это само-собой.

- Как там поживает наш друг Билл? Не собирается возобновлять отношения с Моникой? Нет?

Но старик оказался не промах. Поняв, что я никакой не начальник, а всего-навсего один из типичных представителей многочисленного племени юмористов, коих в последнее время развелось, что воронья на необъятных просторах нашей с вами, дорогой читатель, Родины, швейцар хитро сощурился.

- Точных сведений у меня об этом, молодой человек, пока, к сожалению, нет. Но Билл с минуты на минуту обещал позвонить. Так что, подойдите ко мне через полчасика. К тому времени, я думаю, уже буду располагать интересующими вас сведениями.

- Каков Демосфен?! - восхитился я, обращаясь к своим спутникам. - Этот швейцар даст сто очков вперед любому президенту Соединенных Штатов. Факт.

Женщины слушали мой диалог со щвейцаром стоически и понимающе улыбались. Мой друг, сугубо отрицательно относящийся к подобным моим выступлениям, стоял хмурым, насупившимся, будто мышь на крупу.

- Что ты здесь, как дурак какой! - не выдержал наконец Шилов, рассмешив тем самым дам.

- Успокойся, Рома. Говоря о президентах Америки, я вовсе не имел тебя в виду. Хотя, не скрою, определенные задатки у тебя есть. То же полное отсутствие юмора, та же косность мышления, тот же снобизм.

- Смотри, Андрюша, добьешься - намылю шею, - сказал Шилов, аргументируя слова демонстрацией пудового кулака. - Скажи спасибо, Тане, а то давно бы уже схлопотал.

- Дремучий ты, Рома, человек! И принципы у тебя дремучие, - вздохнул я. Похлопал швейцара по плечу. - Будь здоров, старина! Передавай привет Биллу!

- Обязательно передам, - заверил меня швейцар.

Большой зал кафе был заполнен пока лишь наполовину, но, судя по тем, кто здесь уже обретал, публика здесь тоже вполне приличная. Звучало танго Дунаевского "Дымок папиросы", навивая ностальгические воспоминания. Мы сели за столик в самом центре зала, неподалеку от подиума, где совсем скоро современные Армиды будут демонстрировать нам свои прелести. Я огляделся. Быть может здесь и сейчас находятся и члены интересующей нас съемочной группы, отдыхающее, а вернее, отсыхающее от своих страшных трудов. Сидят себе беспечные, уверенные в своей безнаказанности, попивают сладкое вино или горькую водку, предаются розовым мечтам провести остаток лета на берегу южного моря в объятиях мускулистых мулаток да посмеиваются над глупыми ментами. И им совсем невдомек, что эти самые менты сидят сейчас в одном зале с ними. Пройдет совсем немного времени и наши жизненные пути обязательно сойдутся. И тогда от спокойствия и благодушия наших оппонентов не останется и следа. И пусть это произойдет не здесь и не сейчас. Но встреча обязательно состоится. Я, лично, в этом ни сколько не сомневаюсь.

- Никогда не бывала в подобных заведениях, - проговорила Таня, с любопытством озираясь по сторонам.

- Я - тоже, - призналась Тамара.

- Не скажу, что вы многое потеряли, но ради разнообразия и полноты впечатлений, надо познать и это. Потому-то мы Ромой и привели вас сюда.

Шилов глупо хмыкнул и покачал головой, как бы говоря: "Ну, ты даешь!". Тамара удивленно вскинула брови и обратилась за поддержкой к Тане:

- Нет, ты слышала подобное нахальство?!

- Слышала, - кивнула та. - Будем считать, что это его очередная шутка.

Я встал и официальным тоном проговорил:

- Извините, дамы и господа, весьма сожалею, но вынужден вас покинуть. Работа, знаете ли. А вы отдыхайте, разлекайтесь, словом, чувствуйте себя как дома.

- Ты куда? - встрепенулась Таня. - Я с тобой.

И хотя её голос был почти так же категоричен, как прежде, а взгляд отливал металлическим блеском, я почти не реагировал на её слова. Сейчас она была на "моей" территории. Здесь я заказывал музыку и я её танцевал. Поэтому, лишь снисходительно усмехнулся.

- Милая, туда, куда я иду, таких как ты не пускают. Для этого нужен специальный пропуск службы нравственной безопасности.

- А разве такая существует? - озадаченно спросила Таня.

И по этому вопросу я понял, что она ещё не совсем адаптировалась к нашей совместной жизни. Можно даже сказать - совсем не адаптировалась. Факт.

- Ну ты и тип! - хмыкнул Шилов и покрутил пальцем у виска. - Совсем уже того, да? Ты чего над собственной-то женой прикалываешься?

- А ты, Рома, относишь наших жен к касте неприкасаемых? Это уже, извини, домострой. Я от тебя подобного никак не ожидал. Наши жены такие же люди и имеют право пользоваться теми же правами, что и мы с тобой.

- И все же, Андрюша, согласись - покидать дам в самый ответственный момент не совсем по-джентльменски? - сказала Тамара.

- Нашли объект для критики, - проворчал я. - Набросились все на одного. Я ведь русским языком сказал, что пришел сюда не развлекаться, а работать. Сейчас я собираюсь составить приватный разговор с руководителем этого славного заведения о местной флоре и фауне. Понятно?

- О чем, о чем? - не поняла Тамара.

- О местных аборигенах, - пояснил я. И тут заметил, что моя славная женушка надула хорошенькие губки и даже не смотрит в мою сторону. Обиделась! Я едва не заскулил, будто щенок, от нежности и обожания. Какие же мы ещё маленькие, что можем обижаться по таким пустякам. Я наклонился, поцеловал её в щеку и прошептал на ухо:

- Танюша, извини, но только я тебя очень и очень люблю!

- Я тебя тоже! - засветилась она улыбкой, сразу забыв про свои обиды.

И мне расхотелось куда-то ни было идти. И лишь чувство долга, родившееся гораздо раньше меня самого, заставило преодолеть слабость. Скучным, официальным голосом проговорил:

- Я скоро вернусь. - И удалился.

Кабинет директора я нашел на втором этаже. В небольшой приемной никого не было. Потянул за ручку двери директорского кабинета и она бесшумно открылась. За внушительных размеров столом сидела дородная женщина лет сорока. Ее полное и весьма поношенное лицо было слишком заурядным, чтобы останавливать на нем внимание читателей. Но держала она его со значением августейшей особы. И губки надменно поджала, и маленькие бесцветные глазки глядели на меня величественно и неприязненно одновременно.

- Что вам нужно, молодой человек? - прозвучал сочный контральто. Чем, чем, а голосом её Бог не обидел. Факт.

Я изобразил на лице улыбку бедного родственника, добившегося аудиенции богатой и влиятельной тетушки, мелкими шажками засеменил к столу.

- Прошу покорнейше меня извинить, мадам, что невольно нарушил ваше сосредоточение. Разрешите представиться. Собкорр газеты "Губернские новости" Говоров Андрей Петрович. - Достал свое старое удостоверение и протянул директрисе.

Величественное, но обремененное прошлыми пороками и страстишками лицо её осветилось добрейшей улыбкой. По жизненному опыту она знала, что с пишущей братией надо жить дружно. А то такое понапишут, что не приведи Господи! Соседи засмеют. По инстанциям затаскают. После поверхностного ознакомления с удостоверением, она вернула его, сказала:

- Очень приятно, Андрей Петрович, познакомиться. Присаживайтесь пожалуйста! Я, как вы уже вероятно догадались, директор этого кафе Валентина Семеновна Первоцветова. - На её полных щеках вспыхнули две симпатичные ямочки - как доказательство, что когда-то давно она вполне оправдывала свою фамилию, была бойкой и задорной хохотушкой.

- И по какому же вы к нам вопросу, если не секрет? - В голосе помимо её воли прозвучало напряжение. Видно, было чего боятся.

Я сел на предложенный стул, закинул ногу на ногу. Закурил. И только после этого сказал:

- Наслышаны о вашем кафе. Очень наслышаны! И все в исключительно превосходных степенях. Наш главный сказал: "Иди, Андрей Петрович, посмотри: так ли уж это хорошо?"

- Ну и как? - Белое лицо мадам слегка порозовело.

- У меня нет слов, - развел я руками. - Вчера весь вечер блаженствовал и ни на что другое не был способен. Кухня, вина, музыка - выше всяких похвал. А ваши девочки меня просто очаровали. Где вы только находите таких красавиц?

- Стараемся, - скромно поджала губы Валентина Семеновна. - Я очень рада, что вам у нас понравилось.

- И много они у вас получают за свой столь смелый труд?

Вопрос этот застиг её врасплох. Лицо выразило растерянность. Она не знала, что ответить. Нет, этой матроне явно было что скрывать.

- У нас весьма ограниченные возможности, - попыталась она уйти от прямого ответа.

- И все же?

- Пятьсот - шестьсот.

- Долларов?

- Хи-хи-хи! - подхалимски захихикала директриса. - Рублей, конечно.

- Зачем же вы так, Валентина Семеновна, - укоризненно покачал я головой. - Я ведь не инспектор налоговой службы. Это от него вы можете скрывать ваши фактические доходы и расходы. У меня совсем другие задачи.

- Ну что вы такое, Андрей Петрович, говорите. Я ничего такого и в мыслях... Как же можно?! - Лицо её уже приобрело карминный окрас.

- Да ладно вам, - вяло махнул рукой. Я полностью овладел ситуацией. Теперь я из этой стареющей Дульцинеи могу веревки вить, пусть даже предки её служили при дворе самой императрицы Екатерины Великой. - Я видел, что ваши прелестницы совсем непрочь завязать знакомства с посетителями.

- Вообще-то я их при приеме на работу предупреждаю, чтобы они не позволяли этого. Но, увы, - директриса развела руками, - жизнь есть жизнь. Молодым трудно удержаться от саблазнов. Поэтому, если что и не выходит за рамки, то я закрываю на это глаза.

- И что же это за рамки?

- Я имею в виду рамки приличия, - отчего-то смутилась Первоцветова, будто только-что переступила эти самые рамки.

- А бывали случаи, что ваши девушки находят себе здесь пары?

- Нет. Видите ли, Андрей Петрович, когда девушка работает на подиуме ей трудно оставить о себе хорошее впечатление. На них смотрят под определенным углом зрения. Верно?

- Возможно, возможно. В этом вопросе вы гораздо опытнее меня и я вам полностью доверяю. И все же я слышал, что одна ваша девушка составила очень даже неплохую партию с вашим постоянным посетителем.

- Вы, вероятно, имеете в виду Наташу Шатрову?

- Да, кажется мне называли именно это имя.

- Не знаю, какую она там партию составила, а вот то, что четыре месяца назад мне её пришлось уволить - это точно.

- Почему вы её уволили?

- Потому, что она была на пятом месяце беременности.

- И кто же её друг? Вы его знаете?

- Говорят, что очень интересный мужчина. Но лично с ним не знакома.

- Меня очень заинтересовала эта история. Кто бы мне мог о ней рассказать поподробнее?

- Лучшая подруга Наташи Людмила Нарусева. Но, к сожалению, она недавно уволилась.

- Как мне её найти?

- Да что вас так заинтересовала эта история?! - удивилась Первоцветова. В её голосе прозвучали нотки недоверия и подозрительности. Обычная история.

- Валентина Семеновна, позвольте мне решать, что будет интересно нашим читателям, а что - нет, - назидательно проговорил я. - У каждого свой взгляд на вещи. Вашим посетителям, к примеру, совсем неинтересно знать каким образом вы скрываете заработную плату сотрудников от налогообложения, а вот налоговому инспектору это будет весьма любопытно, верно?

Моя ремарка по поводу её же слов директрисе явно не понравилась. Она разом поскучнела, поджала губы, превратившись в старую, обремененную жизнью и былыми пороками кикимору. Выдвинула ящик стола, долго шуршала бумагами, затем вынула тощую папку, раскрыла и сухо проговорила:

- Вот её домашний адрес.

- Одну минуту. - Я достал записную книжку, авторучку. - Слушаю.

- Ордженекидзе 25, квартира 15.

- Заодно, если вас не затруднит, и адрес Наташи Шатровой, пожалуйста.

Она назвала. Я записал. Все, что мне следовало узнать, я узнал. Делать мне здесь было нечего. Я попрощался и покинул кабинет.

В зале гремела музыка, а на подиуме уже работала пока полуобнаженная натура с ликом Венеры, грудью Магдалины и бедрами ломовой лошади.

Как же было приятно после унылой физиономии Первоцветовой вновь увидеть хорошенькое личико моей возлюбленной жены.

- Ты что так долго? - ревниво спросила она.

- Дела, - ответил многозначительно. Критически оглядел предстоящее "поле сражения". На нем стояли нетронутыми по четыре овощных салата, бефстроганов с картошкой и бутылка белого сухого вина. Сел за стол, констатировал: - Скромно, и весьма. Рома, мы что, не имеем права с тобой выпить водочки за успех кампании?

- Да я хотел, но женщины... - Закончить фразу мой друг не смог по причине отсутствия нужных слов.

- Рома, запомни: в вопросах пития герои никогда не должны полагаться на мнение дам, а жен - в особенности.

- Запомню, - пообещал мой друг.

- Милейший! - окликнул я официанта.

Походкой гуттаперчевой куклы тот подошел к столу, переломился в поясе.

- Чего изволите?

- Ко всему этому безобразию, принеси ещё бутылку шампанского, водки, фруктов... Осетрина есть?

- К сожалению нет, - развел руками официант, проникаясь ко мне искренней симпатией и уважением. - Но могу предложить семгу.

- Сойдет, - кивнул я небрежно. - Четыре порции семги и сто грамм паюсной икры. Пока все.

- Слушаюсь. - Официант удалился.

Таня рассмеялась ненатуральным смехом и с восхищением проговорила:

- Ну ты, Андрюша, пижон!

- Есть маленько, - согласился я.

А на лицах четы Шишовых все ещё вызревало удивление, родившееся наконец удивленным вогласом Тамары:

- Бог мой! Откуда такая королевская щедрость?! Ты, Андрюша, не иначе, как кого-то ограбил. Признайся?

- Я, Тома, совсем недавно получил гонорар за переиздание моих книг. Этот гонорар лежит сейчас в моем кармане, отвлекает от дел праведных и не дает, подлец, до конца ощутить себя свободным человеком. Чтобы вновь обрести свободу, я должен, обязан от него срочно избавиться. Вот примерно так обстоят дела. Есть ещё вопросы?

- Вопросов больше нет, - ответила она. - А не много вам будет?

- "О, женщины! Вам имя - вероломство!" - воскликнул я с пафосом. - Как вы любите отравить торжественность минуты. Прежде чем задавать подобный вопрос, ты, Клеопатра, взгляни на своего колосса мужа. Чтобы споить этого Микулу Селяниновича нужно по меньшей мере ведро водки. Рома, я прав?

- Трепло! - добродушно усмехнулся мой друг.

Вечер удался на славу. К его концу мы договорились повторять такие вечера периодически. И все же у меня возникло такое чувство, будто за нами кто-то неотступно следил. Откуда оно взялось, понятия не имею, но чувство это не покидало меня до конца вечера. Лишь позже я узнал, что интуиция меня не подвела, и пока мы с Ромой наслаждались обществом любимых жен, в кабинете директора разыгрывалась целая драма. Но об этом потом.

На следующее утро я поехал на улицу Орджонекидзе, но Людмилы Нарусевой дома не застал. Соседи сказали, что рано утром, где-то часов в шесть она вызвала такси и куда-то уехала, а куда конкретно, не знают. Наташи Шатровой я также не нашел. По записанному у меня адресу проживали её родители, с которыми она уже два года не виделась. Где она и что с ней? - они были не в курсе. Что ж, будем искать в другом месте. Недаром в Евангелии сказано: "Ищите и обрящете". Да будет так.

Глава одиннадцатая: Колесов. Новые обстоятельства.

Как я и предполагал, меня с этим "исполнительным листом" уже достали. Бухгалтера разболтали о моем к ним визите. Раз десять уже подкатывали с распросами, с ухмылочками и все такое. Я уже начал звереть. Даже стал материться. Правда. Хотя стараюсь этого не делать и не люблю, когда другие матерятся. Словом, мой забубенный дружок в очередной раз мне "удружил". Что за человек! Ему хоть плюй в глаза, для него все Божья роса. Точно. И хороший в общем-то мужик, добрый, но с этими его приколами никакого удержу нет. Таким уродился. Как говорила моя бабушка: "с бусарью в голове".

Только-что ещё один приходил. И кто бы вы думали? Толя Коретников! Кто сам не раз страдал от приколов Беркутова.

- Сережа, а что за исполнительный лист ты искал в бухгалтерии? спрашивает, а сам ехидно улыбается.

Ну я и, как говорит Дима, "понес по кочкам", вспомнил все матерные слова, какие знал. Коретников явно не ожидал от меня подобного,

- Ты что, белены объелся?! - спросил удивленно. - Я ж пошутил.

- Шутить будешь с этой... со своей. Как ее? Со своей невестой. Понял?! - Чуть было не употребил ещё одно похабное слово. Но вовремя сдержался, понял, что этим могу здорово обидеть капитана.

- Понял. Понял, - проговорил Анатолий, отступая к двери. И уже открыв её, стал, вдруг, смелым: - Все вы здесь придурки! - прокричал, громко хлопнув дверью.

- Что это с ним? - спросил Шилов, оторвавшись от бумаг. Он обладал редкой способностью, когда был чем-то занят, для него никого и ничего вокруг не существовало. Потому-то, к счастью, он не слышал моих матов. Сцена происходила в их кабинете, где я уже полчаса ждал Беркутова. Он мне утром позвонил и сказал, что "надыбал" что-то существенное про делу. Договорились встретиться в одиннадцать. Уже половина двенадцатого, а его нет.

- Черт его знает, - ответил я Шилову. - Не иначе у него "крыша" поехала.

В это время дверь широко распахнулась и на пороге появился мой забубенный друг.

- Привет честной компании! - весело приветствовал он нас.

Бог мой! Ну и видок у него - под левым глазом синяк, губы разбиты, нос опух. Опять где-то налетел на кулак. Ему в этом деле везет, как утопленнику.

- Ты хоть смотрел сегодня в зеркало? - спросил я.

- А чего мне в него смотреть. Все равно ничего утешительного для себя я там не увижу. И потом, Сережа, в человеке главное - не внешность, а содержание. Запомни это и передай детям и детям детей своих.

- Запомню. Кто это тебя так разукрасил?

- Приятели нашего Ромы цепные псы бара "У дяди Вани" Свист и Мосел. Видишь, Рома, что твои кореша со мной сделали? С тебя причитается.

- Какие они... Скажите тоже, - пробурчал Шилов.

- Рома им намедни устроил маленький мордобой. Они шибко на него обиделись и решили "отоспаться" на мне. Итог их плодотворной деятельности у меня, так сказать, на лице.

- За каким тебя туда понесло? - спросил я.

- А вот это уже другой вопрос. Об этом я и хотел с тобой потолковать. Похоже, что я нашел подельника Тугрика в убийстве Свистуна.

- И кто же он такой?

- Тофик Захарьян по кличке "Стропила".

В моей памяти всплыл жгучий брюнет, очень массивный, красивый, нахальный и веселый. Он года три назад, когда Дима трудился ещё в частном сыскном бюро, проходил у меня свидетелем по делу своего бывшего дружка Юрия Калинина, обвинявшегося в разбойном нападении и убийстве супругов Ершовых. Захарьян прежде вместе с Калининым и ещё одним подельником были судимы за ряд квартирных краж.

- Почему ты считаешь, что с Зеленским был именно Захарьян? - спросил я.

- Что ты, Сережа, такой недоверчивый и сомневающийся? Дмитрий Беркутов заслужил, чтобы ему верили на слово и не задавали ненужных вопросов.

- И все таки?

- Все говорит за это. Во-первых, Сергунькова рисует точно его портрет.

- Но ведь он был в маске?

- Где вы воспитывались, господин подполковник?! - снова завыступал мой друг. - Когда научитесь выслушивать до конца? Если бы он был без маски, то не грелся бы сейчас под ласковыми лучами июльского солнца и не бегал бы веселыми ногами по ниве жизни, а гнил бы уже у нас в трюме, очень сожалея о своем паскудстве. Итак, я продолжаю. Вы позволите, гражданин начальник?

- Валяй.

- Благодарю. Во-первых, Сергунькова точно рисует его рост, комплекцию, вес брутто, вес нетто, походку, поворот головы, дурные наклонности...

- Ну, заплел, - безнадежно махнул я рукой. - Слушай, Дима, ты можешь хоть иногда быть серьезным?

- Трудно. Но попробую. Кроме того, Сергунькова хорошо запомнила этого кабана по голосу. Я думаю, в дальнейшем этот факт сможет убедить тебя в правильности выдвинутой мной версии.

- Слишком хилые доказательства.

- Все, Сережа, даже самое большое, складывается из малого. Если ты этого в конце-концов не поймешь, то плохо кончишь. Да, но я ещё на сказал во-вторых. Так вот, во-вторых, Стропилу и Тугрика, если верить Вале Южанину по кличке Гундявый, в последнее время часто видели вместе. С чего бы это? В подельниках прежде не были, никогда не корешились. Что их связывало? Все это дает основания утверждать, что Стропила именно тот, кто нам нужен.

- Допустим. И что ты собираешься с ним делать? Оснований к его задержанию пока явно недостаточно.

- А это уже третий вопрос. Я только-что из Октябрьского райуправления. Парней давно интересует слишком одиозная фигура этого кабана. Работает он сторожем на оптовой базе "Южная", получает три тысячи в месяц, но живет явно не по средствам, любит фасонить в ресторанах, снимает дорогих проституток, большой любитель водки "Абсолют", красной икры и севрюги, недавно купил новенький джип "Мицубиси". Все это говорит за то, что Стропила имеет побочный и очень даже неплохой доход. Откуда? Если мы ответим на этот вопрос, то ответим и на все остальные.

- И как же ты собираешься это сделать?

- Необходимо познакомиться с ним поближе, а ещё лучше - стать его корефаном.

- Это конечно, но как?

- Я звонил на базу. Им срочно требуются грузчики.

- Ты что, собираешься устроиться туда грузчиком?

- Я бы против этого не возражал, но боюсь, что с моей помятой физиономией меня не примут. Кроме того, я не уверен, что Стропила не был свидетелем того, как эти бугаи Свист и Мосел отделывали меня в баре. Самые большие надежды в этой операции под кодовым названием "Знакомство по брачному объявлению" я связываю с нашим Малышом. Рома, ты не против размять свои могучие бицепсы и трицепсы?

- Да можно, - ответил Шилов. - Когда мне туда идти?

- Твоя полная готовность выполнить задание командования меня радует. Но надо все как следует обмозговать и получить добро высокого начальства. Сережа, переговори с Рокотовым. А мы с Ромой пока обсудим детали предстоящей операции.

Выслушав меня, полковник согласился с предложенным планом внедрения Шилова на оптовую базу.

- Обеспечте его надежными документами и хорошей легендой, - сказал он в заключении.

Остаток дня мы с Беркутовым и Шиловым посвятили именно этому.

Утром следующего дня мне позвонил начальник отдела уголовного розыска Центрального РУВД подполковник Бакланов.

- Сергей Петрович, мои ребята установили квартиру, которую снимал режиссер инвалид.

- Поздравляю, Юрий Юрьевич! И где же она находится?

- Улица Селезнева 32, квартира 44. Хозяйка квартиры Легасова Мария Дмитриевна. Мы вызвали её в райуправление на десять. Ты сам с ней будешь беседовать?

- Да, конечно.

- Тогда подъезжай. Она с минуты на минуту должна быть.

- Хорошо. Считай, что уже выехал.

Передо мной сидела молодая довольно миловидная женщина - хозяйка квартиры Астанина Лариса Анатольевна. Настроена она была явно недружелюбно. Отвечала на вопросы нехотя, с трудом сдерживая раздражение.

- Лариса Анатольевна, вы давно сдаете квартиру по улице Селезнева?

- С тех пор как вышла замуж и переехала к мужу, - сухо ответила она.

- И когда это случилось?

- Два года назад.

- Вы сдаете квартиру со всей обстановкой?

- Да.

- И сколько же вы за неё берете?

- Сначала брала три тысячи, но в связи с инфляцией вынуждена была увеличить плату до четырех.

- Ничего себе! - удивился я.

- Плата вполне приемлемая для трехкомнатной квартиры, - холодно возразила Астанина.

- И как вы это делаете?

- В каком смысле? - не поняла она.

- Каким образом вас находят квартиросъемщики? Через ваших знакомых? Развешиваете объявления, или как-то иначе?

- Давала объявление в газете. Делала я это всего два раза. По первому объявлению у меня почти два года жили молодые супруги. Но в мае этого года они купили себе квартиру и съехали. Поэтому я дала второе объявление.

- Именно вторые ваши квартиросъемщики нас более всего интересуют. Расскажите об этом поподробнее.

- Хорошо. После того, как объявление появилось в газете, мне на следующий же день позвонили на работу. Я давала свой рабочий телефон.

- Кто звонил?

- Она не представлась. Просто поинтересовалась самой квартирой, условиями договора и пожелала посмотреть квартиру.

- Так это была женщина?! - удивился я.

- Да.

- И вы с ней встречались?

- Нет. В условленное время у квартиры меня ждал пожилой мужчина в инвалидной коляске. Он мне сказал, что звонила его ассистент.

- Он был один?

- Нет, с ним были два молодых человека, довольно странного вида.

- И что же странного показалось вам в их внешности?

- Они были длинноволосы, бородаты, в больших темных очках. Но когда я узнала, что они занимаются съемками фильма, то поняла, что ничего необычного в их внешности нет. Они считают себя людьми Богемы, потому позволяют себе вольности во внешности.

- Кто вам сказал, что они занимаются съемками фильма?

- Этот пожилой мужчина. Он сказал, что является режиссером "Мосфильма". Даже называл фамилию, но я запамятовала. А звать его Павел Андреевич. После того как они осмотрели квартиру, режиссер сказал, что она их вполне устраивает и он хочет снять её на месяц. Я расчитывала сдать квартиру на более длительный срок, поэтому пыталась ему отказать. Тогда он увеличил плату за квартиру вдвое, и я согласилась. Он тут же отсчитал восемь тысяч и я передала ему ключи. Больше мы не виделись.

- Когда это было?

- В начале мая, числа пятого или шестого.

- Вы заключили с этим режиссером письменный договор?

Глаза Астаниной стали ещё более холодными, даже неприязненными.

- Какое это имеет значение? - спросила.

- И все-таки?

- Нет, письменного договора договора мы не составляли.

- Понятно. И когда они съехали с квартиры?

- Дней через десять мне позвонила соседка из сорок пятой квартиры Клавдия Павловна и сказала, что этот инвалид ей передал ключи и сказал, что им квартира больше не нужна.

- Она вам больше ничего не сказала?

- Нет.

- Как выглядел этот режиссер?

- Он был почти стариком. Седой, лицо в глубоких морщинах. Но голос бодрый, молодой.

Я достал фоторобот, составленный по показаниям ребят, игравших в футбол с Володей Сотниковым, показал его Астаниной.

- Это он?

- Да, очень похож, - задумчиво сказала она, рассматривая портрет. Только вот...

- Что-нибудь не так?

- Выражение лица. Здесь оно несколько простоватое. А когда он со мной разговаривал у него было очень значительное лицо.

- Как понять - значительное?

- Ну, властное, даже надменное. Чувствовалось, что этот человек привык повелевать.

Я записал показания Астаниной и мы расстались.

Глава двенадцатая: Шилов. На новом месте.

Мы с Беркутовым засиделись допоздна, придумывая мне легенду. По этой легенде я приехал в Новосибирск из Барабинска, где работал в Вагонном депо осмотрщиком вагонов, но в связи с ликвидацией Барабинского отделения Западно - Сибирской железной дороги был уволен по сокращению штатов. В Барабинске мне работы найти не удалось и поэтому я подался в Новосибирск. Затем Беркутов сказал:

- Завтра утром, Рома, явишься в Новосибирскую транспортную прокуратуру в Николаю Сергеевичу Ачимову. Он тебе расскажет, кто такие осмотрщики вагонов и чем занимаются. Заодно расскажет о достопримечательностях этого вшивого городишки. Он в нем родился.

- Какого городишки? - не понял я.

- Рома, о чем ты думаешь? - сделал удивленное лицо подполковник. - Я конечно понимаю - потенция молодого сильного организма и все такое. Я понимаю. Сам был молодым. Но в столь ответственный момент надо наступить на горло собственного зверя, заставить его работать на общее дело. Иначе... Иначе, Рома, последствия могут быть очень печальными. Определенно. Ты хоть это осознаешь?

- Да ладно вам, - махнул я рукой. Честно говоря, я очень уважаю Дмитрия Константиновича, как классного сыщика, но всегда побаиваюсь с ним разговаривать. Никогда не знаешь, где он серьезно говорит, а где насмешничает. Такое впечатление, что он постоянно насмешничает. Правда. Не люблю я этого, не понимаю.

- И он ещё машет! - воскликнул подполковник. - Какая вопиющая беспечность! Как можно тебе после этого доверять столь ответственное дело.

- А чего я такого? Что вы меня постоянно это... подначиваете?

- И с мыслях даже не было. Просто, я хочу, чтобы ты знал свою легенду назубок. Так вот, Рома, я вел речь о твоем "родном" Барабинске, где ты родился и прожил всю сознательную жизнь. Понял?

- Понял, - кивнул я.

- Ну, слава Богу! Я что ты будешь делать если к тебе на складе подойдет какой-нибудь хмырь...

- Кто?

- Ну кто-нибудь из аборигенов склада и сиплым, пропитым голосом спросит: "Ты что ли из Барабинска?" "Да", - ответишь ты с ясным ликом великомученика. "Врешь, сучара! - дыхнет он тебе в лицо стойким запахом самогона. - Я сам из Барабинска. А тебя я там в упор не видел". Что ты ему на это ответишь, Рома?

- Ну, не знаю, - растерялся я. - Скажу, что сам его там не видел.

- И будешь последним кретином, завалившим ответственное дело. Ты должен отвести его в сторонку, накрутить его тонкую жилистую шею на свой крепкий кулак и сказать: "Усохни, мартышка! Я только-что с зоны сорвался. А ксиву по дешевке купил. Но если ты, сявка, кому об этом стуканешь, то башку оторву и скажу что так и було." Понял?

- Вряд ли там кого встречу.

- В нашем деле всякое может случиться.

Самое удивительное то, что подполковник Беркутов как в воду глядел. Я его после этого ещё больше зауважал. Но об этом потом.

Утром я был в транспортной прокуратуре, где Николай Сергеевич Ачимов рассказал о работе осмотрщика вагонов и о городе Барабинске.

А на следующий день я уже стоял перед толстой теткой - директором базы. Видно, я ей очень понравился. Она даже встала из-за стола, обошла вокруг меня, потрогала бицепсы, с восхищением проговорила:

- Каков мулат!

Почему - мулат? Непонятно. Не черный, даже не загоревший (загар ко мне вообще плохо пристает). Наверное, мулат у неё - высшая оценка мужских достоинств. Наверное.

- Так, значит, хочешь у нас работать? - спросила она.

- Да. Если можно, конечно.

- Можно, можно. Еще как можно. Нам такие парни очень даже нужны. - Она раскрыла мою трудовую книжку, прочитала записи. - А что такое - осмотрщик вагонов?

- Он проверяет исправность вагонов, смотрит буксы...

- Чего смотрит? - не поняла она.

- Буксы. Это такие штуковины на колесных парах, куда заливается масло.

- Ну их к шутам, ваши термины, - махнула она рукой. - Считай, что ты с сегодняшнего дня принят. Дуй на четвертый склад к заведующему Охрименко. Скажешь - Дунаева прислала. Дунаева - моя фамилия. А зовут меня Мария Сергеевна.

- Очень приятно. А где этот склад?

- Как выйдешь, пойдешь направо. Там увидишь. Ну, счастливо тебе, Роман Владимирович! - напутствовала меня директор.

Завскладом Охрименко Виталий Иванович оказался маленьким, щуплым, очень подвижным и словоохотливым. У него была интересная манера задавать вопросы и тут же на них отвечать.

- Это ты, парень, правильно решил. Грузчик - это самое мужское дело. Верно? Еже как верно. Грузчик, можно сказать, становой хребет рабочего класса. Правильно? А как же иначе. Режим работы знаешь? Объясняю: двенадцать часов вкалываешь, двенадцать - отдыхаешь. Понял? Но это, конечно, тогда, когда напряженка. А так - обычно, как на заводе - восемь часов отмантулил и отдыхай. Женат?

- Женат. Но жена осталась пока в Барабинске.

- Это ты правильно. Надо сначала самому на ноги встать. А для этого дела здесь шалав не меряно. Ты как насчет этого дела? Любитель?

- Какого дела? - сделал я вид, что не понял.

- Ну, там потрахаться и все такое? Нет, я ничего против не имею. Дело молодое. А как же. Так как насчет?

- Да нормально, - пожал я плечами. - Я как-то об этом не думал.

- И правильно делаешь. Здесь от всего остального голова кругом идет. А еше об этом. Но я тебя, слышь, предупредить хочу. Тут у нас есть кладовщица Людмила Лисьева. Так ты от неё подальше держись. Понял? Враз скрутит, и о жене забудешь. Такая коза злое... Кха, кха. В общем, подальше от неё держись. А как насчет выпить, закусить?

- Не, я не большой охотник этого?

- Замечательный ты парень! Находка для шпиона. А? Ха-ха-ха! Ты с бригадиром знаком? Сейчас познакомлю. Денис! - громко крикнул Охрисенко.

Примерно через минуту показался молодой мужчина лет тридцати тридцати пяти, среднего роста, но крепкий, коренастый. У него было открытое широкоскулое лицо. Рыжеватые волосы уже сильно побиты сединой.

- Чё орешь?! - сердито спросил он Охрименко, распространяя стойкий водочный запах.

- Вот принимай кадра в свою бригаду, - ответил Охрименко, указывая на меня.

Бригадир оценивающе осмотрел меня с головы до ног. Подошел, протянул руку.

- Привет!

- Здравствуйте!

Похоже, он вложил в рукопожатие всю силу. Я выдержал и не стал тут же выказывать свою. Это могло ему не понравиться, обидеть.

- Денис Панкратов-рыжий, - представился бригадир и весело рассмеялся. Это он пошутил. Есть актер Панкратов-Черный. А он, стало быть... В общем, ясно.

- Роман Шилов.

- С тебя, Рома, магарыч.

- Чего?

- Обмыть, говорю, надо новую работу. Смазать. Сейчас без смазки никак нельзя, мотор может заклинить.

- Это конечно, - согласился я.

- Ну вот и добре. Мы тебя давно ждали. У нас по штату шесть грузчиков, а мы мантулили вчетвером. Пойдем, сейчас должны водяру привезти.

У дверей склада на ящиках сидело трое мужиков примерно одного с бригадиром возраста.

- Знакомьтесь, кореша! - весело проговорил Панкратов. - Это наш новый член бригады Рома Шилов. Прошу любить и жаловать. Рома обещал закатить нам пир на весь мир по поводу своего трудоустройства. Верно, Рома?

- Ну, в общем, да.

Мужики оживленно загалдели. Видно, все были большие охотники выпить на дармовщинку. Стали подходить, пожимать мне руку, называться. Одного большого, примерно моей комплекции, но только рыхлого, пухлого, будто болел водянкой, звали Михаилом, второго, очень похожего на бригадира (как потом выяснилось, это был его родной брат) - Александром, третьего, длинного, узкокостного, мосластого - Василием.

В это время подъехал автофургон КамАЗ с водкой, и мы разгружали его до обеда.

- Все, шабаш, мужики! Обед! - объявил бригадир.

Утром Тома мне буквально навялила пирожки с мясои и рисом. Я отказывался, но она настояла. Сейчас, после физической работы, они оказались очень кстати. Я сел на ящик, достал из полиэтиленового пакета сверток с пирожками. Удивительно, но они ещё были теплыми. Стал есть. Вскоре на соседник ящик присел Василий, долго шарил по карманам, затем спросил:

- У тебя, Рома, сигаретки не найдется?

- Я не курю, - ответил.

- Что, никогда не курил?

- Нет. А зачем? Баловство это.

- Ну, ты титан! - почему-то очень удивился и восхитился Василий. - Сам откуда будешь?

- Из Барабинска.

- Да ну! - ещё больше удивился он. - И где же ты там вкалывал?

- В вагонном депо, осмотрщиком вагонов.

- Вон оно как, - разом посмурнел Василий. - Врешь ты, Рома. Я сам из Барабинска и всех мужиков там знаю.

Вот когда я удивился этой... Как ее? Прозорливости Беркутова и ещё больше его зауважал. Но хоть и был подготовлен к подобной ситуации, но в первый момент растерялся.

- Так я того... этого... С зоны я недавно слинял. А кто меня на работу возьмет с судимостью. Верно?

Моя неуверенность была замечена Василием.

- Я слушаю, - холодно проговорил он, сверля меня недоверчивым взглядом.

- Вот мне кореш и сварганил ксиву, чтоб без заморочек. Только ты это... Если кому, то башку откручу.

Угроза возымела действие. Подозрительность его разом растаяла. Он заелозил на ящике, испуганно огляделся по сторонам, повел жилистой шеей с острым кадыком, будто её свело судоргой.

- За кого ты меня, Рома, принимаешь. Что я не понимаю что ли. А за что сидел?

- Да так, одному козлу рога обломал. Слишком ботать любил о чем не положено, - сказал со значением. - Понял, Вася?

- Да, понял я, Рома. Понял. Будь спок!

Но я понимал, что слова не всегда приводят к желаемому результату. Нужен был наглядный пример. Иначе можно будет завалить всю операцию. Достал из кармана монету в пять рублей, зажал её пальцами, поднатужился и согнул пополам.

- Ну ты, блин, даешь! - восхитился Василий. - Титан! Где ж ты нагулял такую силищу? Железками занимался или как?

- Такой от природы. В нашем роду все такие. Так вот, Вася, если что, если кому сквозанешь, то с тобой то же будет.

- Рома! Могила! Бля буду! - клятвенно пообещал Василий и даже сложил руки лодочкой на груди.

Теперь я был уверен - о нашем разговоре он никому не скажет. Спросил:

- Слушай, Вася, а зачем к нам везут водку из Барнаула, когда у нас своей навалом?

- Ха! Из Барнаула! - хмыкнул он.

- Я ты хочешь сказать, что она не из Барнаула? Но я ведь собственными глазами видел наклейки?

- С их возможностями можно сварганить и коньяк "Наполеон" - не отличишь от настоящего.

- А кто они такие?

Василий понял, что сказал лишнее. Вновь заелозил на ящике, занервничал.

- Ты, Рома, не вникай в это. Не советую. Наше дело маленькое: бери больше, кидай дальше. Хоть ты и крутой парнишка. Но у них на каждую крутую задницу есть свой хрен с винтом. Против лома нет приема. Понял?

- Как не понять. Да мне это до фени, - ответил я, закрывая тему.

Похоже, что я вовремя здесь оказался. Очень вовремя. Еще, можно сказать, не успел начать, а уже получил такую ценную информацию.

После обеда мы загрузили несколько машин клиентов. К концу работы бригадир спросил меня:

- Деньги есть?

- Есть. А зачем?

- Ну ты, парень, даешь! - удивился он. - А кто обещал упоить нас в стельку?

- Ах, это... Я готов.

- В таком случае, дуй в конец склада. Там за перегородкой увидишь красивую бабу. Это Людмила Лисьева. Она тебе организует все как надо.

- Хорошо. Так я побежал?

- Постой. А закусон?

- Ах, да. Я как-то не того.

- Пойдешь во второй склад. Там есть магазин. Скажешь девчам, что ты от Панкратова-рыжего. Они мои запросы знают.

Лисьева оказалась действительно очень красивой девкой, грудастой, фигуристой. Оценивающе осмотрела меня, облизнула яркие полные губы, спросила, слегка картавя:

- Ты кто такой, парень? Новенький?

- Ага. В бригаде Панкратова. Обмыть это дело надо.

- Как звать?

- Романом.

- Красивое имя. Женатый?

- Ага. Только жена у меня это... в Барабинске пока.

- Подходяще, - подмигнула Людмила. - Дети есть?

- Нет пока. Не до этого.

- Баб любишь?

- А кто ж их... Люблю.

- А ты ничего, Рома. Приятный парень. Сколько, говоришь, бутылок надо?

- Пять.

- Всей бригадой будете пить?

- Ну.

- Тогда бери семь. Чтобы потом не покупать. Я этих кадров знаю. Им по бутылке мало.

- Тогда давай семь.

Она принесла семь бутылок водки "Столица Сибири", разом запотевшие, вновь подмигнула.

- Свежайшая. Только-что из холодильника. Настоящая, без подделки. Отравляйтесь на здоровье!

Похоже, здесь все все знают и даже не пытаются это скрыть. Все все знают, одна милиция не знает. Впрочем, и милиция может знать, но сознательно закрывать глаза. Не бескорыстно, конечно. Черт знает, что творится!

- Ты где, Рома, устроился? - спросила Людмила.

- У корефана пока остановился. А что?

- А то давай ко мне, - неожиданно предложила она.

- Ну, ты даешь! - растерялся я.

- А что, кровать у меня широкая, подушки, - она демонстративно потрогала свои большие груди, как бы взвешивая их, - мягкие. - Игриво рассмеялась.

- Ну, ты даешь! Я как-то не того... Надо подумать.

- Только скорее, Рома, думай. Я редко кому такое предлагаю. Обычно сами навяливаются.

- Ага. - Я составил бутылки в пакет и натурально сбежал.

Мы устроились на улице недалеко от склада в закутке за деревянным столом, столешница которого была отполирована костяшками домино. Денис Панкратов на правах тамады разлил первую бутылку водки по стаканам, поднял свой, сказал:

- Ну что, Рома, давай выпьем за то, чтоб тебе здесь хорошо жилось, чтоб хотелось и моглось!

Мужики рассмеялись. Выпили. Мне тоже пришлось выпить.

Когда они выпили по второй (я отказался, они не настаивали), к нам подошел Захарьян. Я его сразу узнал по описанию Беркутова.

- Привет честной компании! - приветствовал он нас. - Что празднуем?

- Да вот Рому прописываем, - ответил бригадир, кивнув на меня.

Захарьян сфотографировал меня цепким взглядом, сказал:

- Ну, ну. Только чтоб без шума, мужики.

- Будь спокоен, Тофик. Все будет в полном ажуре, - заверил его Панкратов. - Накатишь?

- Нет, я ж на дежурстве, - неуверено отказался Захарьян.

- Да что такому амбалу, как ты, будет со ста граммов, - сказал Денис, наливая почти полный стакан водки. - Дежурить станет веселее.

- Ну разве-что немного, - Захарьян взял стакан, обратился ко мне: Как звать?

- Романом.

- Будь здоров, Роман! - Он выпил водку одним глотком, закусил шматом колбасы. Спросил Панкратова: - Долго собираетесь здесь сидеть?

- Как масть пойдет, - подмигнул ему Денис.

Часа через полтора, когда мужики были уже в крепком подпитии, на территорию базы въехала белая "Вольво". Я видел, как Захарьян подбежал к машине, просунул голову в окно. Затем, открыл дверцу и сел на переднее сидение.

- Кто это? - спросил я бригадира, указывая на машину.

- Хозяин, - ответил он заплетающимся языком.

- Чей хозяин?

- Наш, естестев... Естественно.

- А эта... Как ее? Дунаева?

- Она - директор базы. А он - хозяин. Разницу секешь?

- А кто он такой?

Панкратов уставился на меня осоловелыми глазами, громко икнул.

- Ты чё, Рома, тупой? Я ж сказал - хозяин.

- Как его фамилия?

- А тебе зачем?

- Просто. Интересно.

- Завьялов Вадим Вадимымовиич. От, блин! Я кажется уже того... тяжелый.

- А чего это сторож к нему в машину?

- Какой сторож?

- Ну этот, который подходил?

- А-а, Тофик. В какую машину?

- К Завьялову.

- К Завьялову? - Панкратов долго тупо смотрел на меня, что-то соображая. - Ах, к Завьялову. А хрен его знает. Значит, у них дела какие-то. Вообще-то, Тофик он так, а сам крутой. Понял?

- Понял, - кивнул я.

В это время Захарьян вышел из машины, захлопнул дверцу. "Вольво" развернулась и выехала с территории базы.

"О чем они, интересно, говорили? Вот бы послушать", - подумал я. Но и то, что я узнал в этот первый день было очень даже много. Как бы мне поближе познакомиться с Захарьяном? Что бы такое придумать?

Глава тринадцатая: Иванов. Уравнение с двумя неизвест

ными.

Я ещё раз перечитал показания Северного. Полный мрак! Ничего не понимаю, хоть убей! Может быть у меня уже начинается старческое слабоумие? Не рановато ли в сорок три года? Ученые утверждают, что в этом возрасте самый пик формы. В смысле мышления. Да и во всем остальном, если верить Светлане (а ей можно и нужно верить) я ещё куда с добром. Так что рано записываться в старики. Тогда почему я до сих пор никак не могу понять поведение наших оппонентов, объяснить их поступки? Впервые встречаю дело, где все построено на сплошных алогизмах. На какой, прошу прощения, хрен шикарной блондинке режиссеру понадобился этот убогий официант и почему в первый же вечер знакомства она затащила его в свою постель? Абсурд! И так по всему делу. У меня такое впечатление, что кто-то умный и хитрый сознательно водит нас за нос, да ещё посмеивается при этом. Ага. Взять хотя бы с этим якобы ложным следом по убийству Свистунова. Хорошо, что Беркутов оказался таким сообразительным и быстро обнаружил обман. Обнаружить-то он обнаружил, но от этого не легче. Ведь именно абсурдность, нелепость ситуации выводит Зеленского из-под удара. Скажите, какой суд поверит в то, что Тугрик собственными руками обеспечивал следствию прямые доказательства против себя? То-то и оно. Очень хитроумно придумано. Далее, почему и блондинка, и инвалид так демонстративно выставляются для всеобщего обозрения в то время, как другие члены банды тщательно скрывают свои лица? Поначалу это их поведение навело меня на мысль, что и блондинку, и инвалида играет один и тот же человек, то ли бывший актер, то ли действующий. Сейчас же, в свете показаний капитана Барсукова и официанта Северного, пришлось расстаться с этой красивой версией. Тогда почему режиссеры так себя ведут? И почему при каждом новом знакомстве блондинка каждый раз называет новое имя? То она Сирена Игоревна, то Людмила Борисовна, то Елена Николаевна, а сейчас вот - Ирина Петровна. Похоже, она стремится ещё больше все запутать. Кроме того, я все больше склоняюсь к тому, что сперма, обнаруженная у ребят, - ещё одна попытка повести нас по ложному следу. Эксперт считает, что никакого изнасилования не было. Правда, учитывая гнилостные изменения, с полной уверенностью он это сказать не может. Допустим, что снимались не порнографические фильмы. Это лишь очередной ложный ход наших противников, чтобы завести следствие в тупик. Да, но тогда вообще теряется всякий смысл в действиях наших оппонентов. Для чего столько трупов? Ради какой такой цели? Глухо, как в танке. И все же что-то во всем этом есть, но что, что?

Такое впечатление, что у меня до того раскалились мозги, что напрочь отказывают в помощи и поддержке. Надо хоть немного отдохнуть, отвлечься.

Позвонил Рокотов, спросил:

- Ты свободен?

- Относительно, Володя. В этом мире все относительно, мой друг.

- Ясно. Сейчас подъеду.

Через двадцать минут он появился в моем кабинете. Решительный. Целеустремленный. В отличном настроении. Протянул для приветствия руку.

- Здравствуй, Сережа!

Я демонстративно спрятал руки за спину.

- Привет, Вова! Извини, что не подаю руки. У тебя столь решительный вид, что подозреваю ты пришел заниматься членовредительством и сделать из меня инвалида.

- Все прикалываешься? - проворчал Рокотов, садясь. - Генерал, а ведешь себя, как какой-нибудь ефрейтор.

- Все зависит от амбиций, Володя. Порой, ефрейторы куда страшнее генералов. Вспомни, что сотворил с миром бесноватый ефрейтор.

- Это точно, - согласился Рокотов.

- У меня создалось впечатление, что тебе не терпиться мне поведать что-то совершенно замечательное. Угадал?

- Угадал.

И Рокотов рассказал о том, что удалось раздобыть Малышу на оптовой базе "Южная". После его рассказа я сказал:

- Молодцы твои парни. Это уже кое-что. И что собираешься делать?

- Вот, пришел посоветоваться.

- И правильино сделал. Сколько же стоит КамАЗ "паленой" водки?

- Сумасшедшие деньги. Но я думаю, что это не первый и не последний КамАЗ. У них это дело поставлено на широкую ногу.

- Считаешь, что за этим стоит Завьялов?

- Уверен.

- Но этот след может быть также далек от нашего дела, как Земля от созвездия Скорпиона. Что может связывать владельца какой-то оптовой базы со съемками фильма?

- В нашем положении выбирать не приходится.

- Тоже верно, - согласился я. - Однако трогать пока базу рано - можем все дело на корню загубить. Надо осторожно, но основательно пощупать за жабры этого коммерсанта, узнать о нем по возможности все от дней настоящих до тех, когда он ещё под стол пешком ходил. Хотя, честно признаюсь, надежды на то, что это как-то поможет нам в раскрытии наших убийств у меня нет.

- Хорошо бы поставить его телефон на прослушивание.

- Это само-собой. Попробую взять у прокурора санкцию.

- А что сам не можешь? Ты же заместитель.

- Это, Володя, как в том анекдоте: "отец может, но бык лучше". Я пока выполняю функции следователя и не хочу их смешивать с прокурорскими, чтобы потом тот же козел Завьялов не обвинил меня в предвзятости. А что с Шиловым собираешься делать? По существу, он выполнил задание.

- Решили пока оставить, чтобы не вызвать не нужных подозрений.

- Как это - "решили"? Ты что, сам уже ничего не можешь, по каждому вопросу назначаешь плебисцит?

- Какой ты, Сережа, догадливый, - усмехнулся Рокотов.

- Давно записался в демократы?

- Я им родился.

- Что-то раньше я этого за тобой не замечал, а то давно бы сделал определенные оргвыводы. И что же вы ещё там "решили"?

- Беркутов предложил Шилову поближе познакомиться с Захарьяном и по возможности подружиться.

- Как вы намерены это сделать?

- Этот авантюрист предлагает для этого устроить "маленький мордобой".

- Ему, похоже, мало недавнего. Врочем, это ваши дела. Для меня важны результаты. В любом случае, Захарьян должен в конце-концов вывести нас на того, кто заказывал всю эту "музыку". Именно с ним я связываю надежды. Не знаю, сможет ли Малыш с ним подружиться, но только вы должны не спускать с него глаз.

- Его "ведут" опытные ребята.

Ночью, когда я уже лежал в постели и медленно погружался в сон, меня вдруг посетила свежая и весьма оригинальная мысль. Я даже вскочил от возбуждения.

- Что с тобой, Сережа? - спросила Светлана встревожено.

- Понимаешь, Света, мою бестолковку посетила счастливая мысль. А это для меня всегда праздник.

- Дурачок! - рассмеялась она. - И что же ты надумал, если не секрет?

- Я кажется близок к тому, чтобы ответить на все вопросы, мучившие меня последние дни.

- Я знала, что ты у меня самый умный.

Я снова лег и, убаюканный словами жены, тут же уснул.

Часть третья: Несостоявшийся гений.

Глава первая: Барков. Удар судьбы.

В зоопарке Наташа вела себя, как маленькая девочка, бегала от вольера к вольеру, от клетки к клетке, показывала на зверей пальцем, кричала: "Смотри! Смотри!", и громко смеялась. Немногочисленные посетители недоуменно оглядывались на красивую молодую женщину с огромным животом, пожимали плечами, удивляясь её странному поведению. Я, наблюдая за Наташей, от души посмеялся. Забылся страшный сон, ночные страхи. Мне было хорошо здесь. Впервые почувствовал необыкновенную легкость, покой, умиротворение. Верилось, что впереди будет все хорошо. Обязательно будет.

Но в машине, когда мы возвращались из зоопарка Наташе стало плохо, стала жаловаться на боли в животе, лицо побледнело, заострилось. Я предложил ехать в роддом, но она в страхе воскликнула:

- Нет, нет! Не надо! Это пройдет. У меня уже так было.

Дома она сразу же легла в кровать, укрылась с головой одеялом и на какое-то время затихла, как мне показалось, уснула. Но вскоре ей стало хуже. Она сбросила с себя одеяло, обхватила руками низ живота, принялась кататься по кровати и надсадно, жутко кричать:

- Ой, мамочка! Ой, не могу! Умираю!

Я страшно перепугался, позвонил в скорую.

- Алло, слушаю вас! - раздался бесстрастный женский голос.

И я поразился этой бесстрастности.

- Срочно приезжайте! Женщине плохо! - прокричал я.

- Что случилось?

- Не знаю. Возможно схватки. Но что-то ненормально. Такое впечатление, что она умирает.

- Ваш адрес? - Голос все также был бесстрастен, даже монотонен.

Я назвал адрес.

- Хорошо. Ждите. - И я услышал короткие гудки.

Пока ждал скорой помощи Наташе становилось все хуже и хуже. Она уже не кричала, а как-то совершенно жутко выла, будто раненый умирающий зверь, на лбу выступил крупный бисер пота.

- Господи! Как больно! Сделай что-нибудь! - обратилась она ко мне.

Я метался по комнате и не знал, что предпринять, чтобы хоть как-то облегчить её страдания. Сбегал на кухню принес стакан воды. Она с жадностью её выпила. Сказала чуть слышно, но твердо:

- Я умру.

- Ну что ты такое говоришь, Наташа! Все будет хорошо. Обязательно будет хорошо!

- Нет, я умру, - с непонятной убежденности, как давно для себя решенное, проговорила она. - Ты сообщи моим родителям и попроси у них за меня прощение.

- Прекрати! Сейчас же прекрати! - закричал я. Но она уже меня не слышала. Боль вновь набросилась на неё и принялась терзать, заглушая сознание. Наташа стала кричать и кататься по кровати. И тут я увидел на простыне кровь. И мне стало по настоящему страшно.

Наконец приехала скорая помощь. Наташу положили на носилки и унесли. Я вышел за врачами, сел в "Вольво" и поехал за машиной скорой помощи.

Я в полном оцепенении сидел в старом обшарпанном кресле в холле роддома, уставившись в одну точку. Я не знал, сколько прошло времени с того момента, как доставили Наташу. Во мне будто все омертвело. Оставалось лишь осознание того, что вот-вот произойдет что-то страшное, жуткое и это что-то напрочь перечеркнет все мои надежды, желания, всю мою жизнь. Это рок, удар судьбы. И я не могу и, главное, не хочу этому сопротивляться. Как холодно! Почему в больницах всегда такой сумасшедший холод? Наверное потому, что здесь слишком много отрицательной энергии. Наверное. Господи! о чем я думаю?! А о чем ещё думать? Глупо все устроено на этом свете. Невероятно глупо и совершенно бессмысленно. Сейчас бы выпить что-нибудь, согреться. Каким-то шестым чувством понял, что страшная минута стремительно приближается.

Открылась дверь напротив и из неё вышел высокий молодой мужчина в белом халате. Он направился ко мне. По его лицу я все понял. Нет!!! Это не может, не должно быть!!

- Весьма сожалею, - печальным голосом проговорил врач, разведя руками. - Мы были бессильны.

- Нет!! - прокричал я, вскакивая. - Кто?! Ребенок?!

- Ребенок уже был мертв. К сожалению, нам не удалось спасти и мать. У неё отрицательный резус фактор. К тому же вторая беременность.

- Как вторая? - опешил я.

- А вы этого не знали?! - удивился врач. - Первая также была неудачной, закончилась выкидышем на седьмом месяце. Ей ни в коем случае нельзя было иметь ребенка. Примите мое искреннее соболезнование.

Было такое ощущение, будто меня всего вытряхнули. Внутри остался лишь жуткий, колючий холод. Как же жить после этого?! И чем жить?! Я медленно опустился в кресло и заплакал.

Врач пошарил в кармане халата, достал какую-то маленькую таблетку, протянул мне.

- Возьмите. Это вам поможет.

- Не нужно. - Я отвел его руку.

- Извините! - проговорил врач и скрылся за дверью.

А я продолжал плакать. Даже не помню, когда плакал в последний раз. Такое впечатление, что такого со мной никогда прежде не было. Но слезы не приносили облегчения, нет. Они лишь усиливали гнетущую боль внутри и увеличивали холодную пустоту. Во мне была не просто пустота, а Торричеллиева пустота, вакуум. Я понимал, что должен встать и как можно быстрее покинуть этот холодный склеп, но был не в состоянии даже пошевелиться. Жалко ли мне было Наташу, ребенка? Нет, жалости не было. Наоборот, я испытывал к ней ненависть. Именно с ней я связывал все свои надежды. Мне нужна была красивая здоровая самка, способная родить красивого и здорового звереныша. А она меня обманула, скрыла то, что я только-что узнал от врача. С её смертью рухнули все надежды. Значит я не закончу свой фильм и никогда не избавлюсь от болезни. Ко мне до конца моих дней каждую ночь будет приходить ненавистный Туманов, смеяться надо мной и называть бездарем. Нет, я этого не вынесу! Почему?! За что мне такое испытание?! Это все Зверь! Это он мстит мне за то, что хотел рассказать о нем правду. Будь ты трижды проклят Зверь и все твое звериное племя! Впрочем, что это я. Ведь своим фильмом я как раз служил Зверю, хотел рассказать людям о бессмысленности ему сопротивляться. Но если это не Зверь, то кто меня так жестоко наказывает? Бог?! Ха-ха-ха! Не смешите меня! Его давно свиньи слопали, хрюкая и повизгивая от удовольствия. Есть один лишь Зверь, алчный, свирепый, ненасытный. Он устанавливает миропорядок и ревностно следит за его исполнением. Так за что же ты меня наказываешь, Зверь? Где, когда и в чем я допустил ошибку?

Я кажется начал говорить вслух. Ко мне подошла обеспокоенная медсестра, спросила с сочувствием:

- Вам нужна помощь?

- Нет-нет, спасибо! - ответил я, вставая. Ноги от долгого сидения настолько онемели, что едва не упал.

- Осторожно! - Медсестра подхватила меня под руку.

- Спасибо! Я сам, - ответил я, отстранив её, и направился к выходу.

На улице уже были сиреневые сумерки. По улицам бежали длинные вереницы машин. На тротуарах бестолково толкались многочисленные прохожие. Все выглядело нелепо, пошло, смешно. Я закурил, сел в "Вольво" и отправился домой.

Ночью меня вновь мучил страшный сон. Будто медленно брел по серой, унылой и безликой земле. Надо мной висело тяжелое серое небо. А перед глазами нескончаемым потоком тянулись серые, серые, серые лица. Это даже скорее были не лица, а какая-от серая однородная масса, тянувшаяся до бесконечности. И тут прозвучал ненавистный насмешливый голос:

- Унылая картина! Бездарность, бездарность, бездарность! Все с неё начинается и ею заканчивается. Бездари - их тьмы, и тьмы, и тьмы. Они проклятье небес, посланное за грехи наши. Они пожирают будущее, создавая мнимые ценности и придумывая ложные символы. Но нет ничего страшнее воинствующего бездаря, возомнившего себя мастером. И имя этому бездарю Барков!

- Нет!! - вскричал я в бешенстве. - Ты врешь, негодяй! Это ты бездарь, ничтожнейший режиссеришко! И я это тебе докажу! Обязательно докажу!

- Ха-ха-ха! - во всю потешался надо мной Туманов. - Хвастун! Ты только и можешь что хвастаться. Слова, слова, слова. Ха-ха-ха! Докажет он, видите ли! Ты даже фильм не можешь закончить. Сирый, убогий, жалкий бездарь!

"Господи! Когда же кончаться эти издевательства?!", - подумал я во сне и проснулся.

В окно уже заглядывал рассвет. Было удивительно тихо. Такое впечатление, будто в мире разом вымерли все звуки. И только в углу спальни ощущалось какое-то движение, либо дыхание. Там кто-то был. Я осторожно скосил глаза и увидел кого-то черного, безликого, сидящим в кресле.

- Ты кто? - шопотом спросил я и почувствовал как по спине пробежали мурашки страха.

- Я тот, кто тебе нужен, - ровным голосом ответил ночной гость.

- Зверь?

- Пусть будет так. Называй меня Зверем.

- Зачем ты пришел?

- Чтобы тебе помочь.

- В чем? У меня безвыходная ситуация.

- Безвыходных ситуаций не бывает.

- Почему ты её убил?

- Она мне никогда не нравилась.

- Но ведь ты же знал: она должна была завершить фильм?

- Нет, я знаю другое - это сделает более достойная актриса.

- Кто она?

- Она находится в соседней комнате.

- Людмила?

- Да.

- Но где я найду младенца?

- Ну, за этим, я думаю, дело не встанет, - сухо рассмеялся Зверь и исчез...

Я открыл глаза и зажмурился от ослепительного солнца. Вспомнил недавний разговор со Зверем. Я не знал, был ли он в действительности или тоже привиделся мне во сне, но Зверь подсказал мне выход из, казалось, тупиковой ситуации, и я был ему за это благодарен.

Осталось за малым - необходимо уговорить Людмилу. Плохо, что она знает финал фильма. Ничего, скажу. что изменил финал и в жертву Зверю принесу лишь младенца. Поверит. Должна поверить. Пообещаю, что после мы поженимся и навсегда уедем из этой страны на Канары или ещё куда. Можно даже подать заявление в ЗАГС. Это идея. Тогда она наверняка согласится. Младенец. С ним тоже не должно быть проблем. Дам задание Захарьяну и, считай, дело сделано. Он хоть из самых примитвнейших видов человекообразных, прост, как инфузория, но дело свое знает. Верный и надежный вассал. К тому же, обязан мне по гроб жизни. Познакомился я с ним два года назад. У меня в офисе работает уборщицей его мать тетя Клава. Однажды утром застал её всю в слезах. Поинтересовался: в чем дело? Она рассказала, что её единственного сына забрали в милицию за кражу и теперь его ожидает большой срок, так как он ранее уже был судим. Спросил: "Я могу чем-то помочь?" "Ой, я даже не знаю, как и сказать, - замялась она. - Следователь запросил большую сумму. У меня отродясь таких денег не было. И богатых родственников нет". "Какая сумма?" "Пятьдесят ты

сяч". "Пойдемте". Привел её в свой кабинет, открыл сейф, отсчитал пятьдесят тысяч. После освобождения устроил Захарьяна сторожем на оптовую базу. После этого он стал моим рабом, готовым выполнить любое поручение. И вообще, чем примитивнее человек, тем легче им управлять.

Так, что еще? Есть ещё прокуратура и милиция. Позавчера поздно вечером мне позвонил один из моих верных оруженосцев осветитель Павел Дроздов (все его зовут Дрозд) и сообщил, что в кафе был следователь Говоров со своим приятелем и что этот Говоров беседовал с директрисой.

- Что ему было нужно? - спросил я.

- Распрошивал про девочек и в частности - про Наташу.

- Откуда это тебе известно?

- Эта старая сучка рассказала.

- Послушай, Дрозд, выбирай выражения! - недовольно проговорил я. - Ты ведь знаешь, что я этого не люблю.

- Извини шеф, с языка сорвалось.

- О чем ещё они говорили?

- Он записал адрес Наташи, в смысле, её родителей, и подруги Наташи.

- Людмилы?

- Кажется. Подожи, у меня тут записано... Да, Людмила Нарусева.

Это сообщение меня озадачило. Я никак не мог понять: каким образом они вышли на кафе и на Наташу? О наших отношениях знают лишь мои парни да лучшая подруга Наташи Людмила Нарусева. Через Людмилу они выйдут и на меня. Этого ни в коем случае допустить нельзя. Я позвонил Захарьяну, назвал адрес Нарусевой и сказал, чтобы он срочно отправил Людмилу куда подальше.

- Может быть её того? Так надежнее, - предложил он.

- Нет, в этом нет необходимости. Просто, дай денег и отправь. Скажи, чтоб с полмесяца не появлялась в городе и никому ничего не сообщала. Деньги есть?

- Есть.

- Я потом возмещу с процентами.

- Хорошо, Вадим Вадимович. Сделаю в лучшем виде.

И все же я никак не мог понять: каким образом следователь вышел на кафе и Наташу? А то, что я не мог понять, меня беспокоило. Как видно, в прокуратуре и милиции не одни бездари работают. При воспоминании этого слова меня всего даже передернуло. До этого прокуратура и милиция меня мало беспокоили. Я столько понаставил им всевозможных ловушек, что не без основания читал - они наверняка в них запутаются. И вот они едва на меня не вышли. Хорошо, что в кафе оказались мои парни и я успел предпринять меры, а то бы наверняка вышли. А там недалеко и до всего остального. Наташу они не найдут. Она прописана у родителей, с которыми уже два года не поддерживает никакой связи. В их распоряжении есть ещё телевидение. Но им они обычно пользуются, когда исчерпаны другие меры. И все равно надо торопиться.

Вечером я съездил на оптовую базу и дал задание Захарьяну.

- Не волнуйтесь, Вадим Вадимович, все сделаю. Когда нужен будет малец.

- Дня через два.

- Хорошо. А я пока подсмотрю, где его можно того.

Итак, через неделю все должно кончится. Будет Зверю достойное жертвоприношение. За это он освободит меня от мук, изглодавших душу.

Глава вторая: Колесов. Операция "Мордобой".

На следующее утро я был на улице Селезневой у дома 32. На скамейке у третьего подъезда сидели три старушки и вели неспешную беседу.

- Здравствуйте! - поздоровался я

- Здравствуйте! - недружно ответили они, с любопытством меня рассматривая.

- Скажите, вы не видели Клавдию Павловну из сорок пятой квартиры? спросил я.

- Ну, я Клавдия Павловна, - настороженно отозвалась маленькая, сухонькая старушка. - А в чем дело?

- Мне необходимо с вами поговорить. Не могли бы мы куда-нибудь отойти.

- А что со мной говорить? Я ничего не знаю, - ответила она, боязливо оглядываясь на подруг.

- А кто вы такой будете, мил-человек?! - воинственно приосанилась высокая статная старушка.

Я достал служебное удостоверение, протянул им. Они долго сообща его рассматривали, даже несколько раз сверили фото с оригиналом. Высокая вернула удостоверение, спросила:

- Что же вас интересует, молодой человек?

- Об этом я хотел бы поговорить с Клавдией Павловной.

- Клава, пригласи товарища в квартиру, - сказала высокая. По всему, она у них была старшей. - Неудобно держать человека на улице.

- Да-да, это конечно, - проговорила та, проворно вскакивая. Пойдемте, пожалуйста!

Однокомнатная квартира Клавдии Павловны была обставлена старой, давно вышедшей из моды мебелью, но являла собой образец чистоты и уюта.

- Простите, читала, но совсем запамятовала ваше имя и отчество. Совсем стара стала - память, как решето.

- Сергей Петрович.

- Пройдемте, Сергей Петрович, на кухню. Там вам будет удобно. Я вас чаем угощу с черничным варением.

- Нет, спасибо, мне некогда.

- Никаких возражений, - категорично проговорила Клавдия Павловна. - Вы такого варенья никогда не ели.

Мы прошли на кухню. Я сел за стол. Хозяйка налила воды в большой эмалированный чайник, ключила электропечь, поставила чайник на конфорку и лишь после этого села за стол, сказала:

- Слушаю вас, Сергей Петрович.

- Клавдия Пвловна, вы видели недавних постояльцев сорок четвертой квартиры?

- Это кинщиков-то?

- Да.

- А как же мне их не видеть. Они тут такой трам-тарам устроили.

- Что вы имеете в виду?

- Шумели очень. Особенно этот инвалид. "Бездари! Кретины!" Я до сих пор по ночам вздрагиваю. Слава Богу, что быстро съехали.

- Как они выглядели?

- Молодые - кудлатые, бородатые и в черных очках, будто слепые. Ночь на дворе, а они все в очках. Очень они мне не понравились.

- А режиссер?

- Инвалид этот?

- Да.

- Этот ничего, обходительный. Меня все по имени, отчеству. "Извините, Клавдия Павловна, что доставляем вам беспокойство". Но тоже странный? Ой, чайник скипел! Я щас. - Она проворно вскочила, подошла к кухонному столу, достала пачку чая, насыпала в заварной чайник, залила кипятком, накрыла чайник вафельным полотенцем, похвасталась: - Индийский. Я его для дорогих гостей берегу, Сама-то пью всякую всячину. На мою пенсию больно-то не разбежишься. Верно?

- Да. Сегодня пенсионерам трудно приходится, - согласился я.

Клавдия Павловна села на прежнее место, спросила:

- Так о чем это я говорила?

- О том, что режиссер вам показался странным.

- Вот-вот, я и говорю - странный он какой-то.

- В каком смысле?

- Сам седой, как лунь, лицо сморщенное, а руки молодые.

- Как молодые?

- В так. Как вот у вас, к примеру. Только... Как бы поточней выразиться... Холеные, вот. Красивые такие, холеные.

- О чем он ещё с вами говорил?

- Да о чем он будет говорить со старухой. Извинялся, как я уже говорила, за беспокойство, говорил, что этот..., как вот вы сейчас сказывали.

- Режиссер?

- Вот-вот. Говорил, что снимают фильм. Вот и все.

- А мальчика и девочку лет двенадцати-тринадцати здесь не видели?

- Как же не видела. Видела. Очень красивые. Режиссер этот сказал, что это их основные артисты. Страшный какой-то больно фильм снимали. Бедные дети!

- Почему вы так решили?

- Ночью... Как раз перед тем как старик отдал мне ключи. Ночью мальчик сильно кричал.

- А девочка?

- Девочки слышно не было, врать не буду. А мальчик кричал, точно.

- Слова какие-то слышали?

- Нет, только крик, протяжный такой, страшный.

- Что ещё вы слышали?

- Остальное, как обычно. Шум, гам, тарарам.

Я достал фоторобот старика-режиссера, показал его Клавдии Павловне.

- Клавдия Павловна, посмотрите повнимательнее. Это тот самый режиссер?

Она долго подслеповато рассматривала портрет, затем прогворила с полной уверенностью:

- Он самый. Точно.

А потом мы пили чай с черничным вареньем. Оно действительно было замечательным. Честно признаться, я вообще ел его впервые в жизни.

Не успел я появиться в кабинете, как в него ввалился Дима Беркутов.

- Ты где, Сережа, болтаешься?! - спросил он с возмущением.

- Что значит - болтаюсь?

- А то и значит. Здесь шеф на уши всех поставил, тебя разыскивая.

- Да я вроде говорил, - неуверенно сказал, так как действительно запамятовал - сообщал ли Рокотову о своих планах на сегодня.

- Вроде, да как бы, - смешно передразнил меня Дима. - Что-то с памятью твоей стало. Это очень нехороший симптом, Сережа. Определенно.

- Да ладно тебе. Что случилось?

- Ты почему ему ничего об операции не сказал?

- Говорил я, точно помню.

- Вот я и говорю - во избежание более серьезных последствий, тебе надо срочно к врачу обратиться. Иначе, ты скоро имя любимой жены станешь забывать.

- Да что случилось? Можешь ты толком рассказать?

- Что ж, попробую, - тяжко вздохнул Беркутов. - Утром только сел я за стол, как вошел шеф. Строго посмотрел на меня. "Чем занимаетесь, Дмитрий Константинович?" Ну, я, как положено, вскочил, вытянулся во фрунт. "Готовлюсь к операции, товарищ полковник!" - отвечаю. "Какой ещё операции?" - спрашивает он, а на лице недоумение, какого я отродясь не выдывал. "Под кодовым названием "Мордобой", - бодро отвечаю. Как услышал он это слово, сильно рассвирепел, аж позеленел весь. "Что за дурацкие шутки! - кричит. Где Колесов?!" "Должен быть здесь", - отвечаю. Он и пошел шмалять по кабинетам. Шум и треск на все управление стоял, такого, наверное, и при Ватерлоу не было. Потом заглянул в наш кабинет. "Как Колесов появится, сразу ко мне!" О чем я тебе, Сережа, с великим прискорбием и сообщаю. Иди, клади голову в пасть этого дракона.

- Да пошел, юморист хренов! - сказал я в сердцах, направляясь к двери.

Рокотов сидел за столом и что-то читал. Увидев меня добродушно сказал:

- А, Сергей Петрович, проходи, садись.

Я сел за приставной столик, спросил осторожно:

- Говорят, вы меня искали, товарищ полковник?

- Я?! - очень он удивился. - Кто тебе это сказал?

И я понял, что вновь попался на очередной прикол моего забубенного друга.

- Беркутов, - хмуро ответил.

Рокотов усмехнулся, покачал головой, как бы говоря: "Ну вы, ребята, даете!".

- Ты его побольше слушай. Что-нибудь интересное сказала соседка из сорок пятой квартиры? - спросил шеф.

Оказывается, и об этом я ему говорил. Ну и трепло же это Беркутов. Когда-нибудь он точно дождется. Всякому терпению есть предел.

- Даже очень интересное, - ответил я и рассказал шефу о показаниях Клавдии Павловны Томилиной. Когда дошел до того места, как свидетельница обратила внимание на руки режиссера, Рокотов не выдержал, воскликнул с восхищением, даже гордостью:

- Ай, да Иванов! Каков?! Гений следствия! Не знаю, как там с блондинкой, а с этим инвалидом он попал в самую точку. Кто-то явно актерствует, пытаясь сбить нас с толку.

- Я с вами совершенно согласен, - сказал я.

Полковник схватил телефонную трубку, набрал номер, долго слушал, затем сказал с явным сожалением:

- Нет где-то Иванова. Жаль! Хотел поздравить. Как у вас с операцией?

- Беркутов должен был все подготовить, проинструктировать омоновцев. Все должно получиться, товарищ полковник.

- Дай-то Бог! Значит, сегодня?

- Да. Захарьян сегодня заступает на дежурство.

- Прикрытие обеспечили?

- Да. В прикрытии будем мы с Беркутовым.

- Ни пуха вам не пера! Да, вот ещё что. Когда будешь писать рапорт об операции, не указывай название, а то мне перед генералом будет неудобно.

- Я понимаю, Владимир Дмитриевич.

Заглянул в кабинет Беркутова. Он поспешно схватил ручку и сделал вид, что сосредоточенно пишет.

- Дурак ты, Дима, и не лечишься, - сказал я.

Он оторвался от бумаг, уставился на меня невинными глазками, будто впервые увидел после долгой разлуки, воскликнул:

- А, это ты, Сережа?! Привет! Что такой смурной? Съел что-нибудь?

- Да пошел ты!

- Как, Сережа, настроение нашего уважаемого шефа? Он все также бодр и оптимистичен? Все также верит в незыблемость моральных принципов и торжество закона? Ты ему сказал, что мы с тобой с некоторых пор в этом очень сомневаемся? Сказал? Ты почему, Сережа, молчишь?

- Мели, Емеля, твоя неделя! - махнул я на него рукой. - Ты проиструктировал омоновцев?

- А как же. Все в полном порядке. Вон, в бутылке, даже немного осталось. Будешь?

- Да ты что?! - возмутился я. - Хочешь операцию завалить?!

- Совсем наоборот. Все должно быть придельно приближено к боевой обстановке. Если два хмыря пришли за водкой, то за версту от них всем должно быть ясно кто они такие и что им надо. А водка с пивом дают потрясающий результат.

- Так вы ещё и пиво пили?!

- Я не пил. Они сейчас пьют.

- А где они?

- Отсыхают в комнате отдыха генерала.

- Шутишь?! - не поверил я собственным ушам.

- Сережа, почему такое недоверие лучшему другу?! - вновь погнал картину Беркутов. - Это даже где-то по большому счету обидно, честное слово! Генерал в командировке. Я договорился с его Татьяной, заверил её, что парни ничего там не поломают и побьют, даже не будут пытаться её клеить. Так-что, все на законном основании.

- Ну, ты даешь?! - только и нашелся я что сказать. - Да, Дима, все хочу сказать и забываю. Брось ты это шутовство к такой матери. В твоем возрасте это выглядит слишком несолидно. Ведь будь ты посерьезнее, с твоей головой и твоими способностями ты бы далеко пошел.

- А зачем, Сережа? Мне и здесь хорошо. И потом, судя по тому, что происходит в стране, там, куда ты меня хочешь отправить, все сплошные дебилы. На этот счет есть хорошая русская пословица: "С кем поведешься, от того и наберешься". Хорошенького же ты мне желаешь. Не ожидал я от тебя, Сережа, этого. Никак не ожидал.

Вот и поговори с ним после этого.

Глава третья: Ачимов. Беседа с Тумановым.

В моем производстве есть одно приостановленное уголовное дело. Дело громкое, наделавшее в свое время шума на всю Россию. Четыре года назад известный кинорежиссер Владимир Туманов в купе поезда убил из ревности свою неверную невесту и её случайного любовника, а сам сошел с ума. Сам Туманов по решению суда был принудительно направлен для лечения в психиатрическую больницу, а дело приостановлено производством, так как неясны были многие обстоятельства произошедшего. А их мог рассказать только Туманов. Я несколько раз звонил в больницу, но получал неизменный ответ: "Пока без улучшений". Попросил главврача, как только с Тумановым можно будет общаться, чтобы сразу же сообщил мне. И вот, наконец, раздался этот долгожданный звонок.

- Николай Сергеевич, у Владимира Ильича Туманова неожиданно наступила значительная ремиссия и он сам пожелал вас видеть, - радостно сообщил главный врач.

- Хорошо. Сегодня же буду. Большое спасибо за звонок!

Туманов содержался в специальной больнице для, как принято говорить, опасных для общества больных. Большиство из них совершили серьезные преступления. Не откладывая в долгий ящик, я решил туда отправиться.

Двухметрового роста санитар провел меня по длинному коридору, открыл дверь с табличкой "Комната для свиданий", проговорил:

- Сжда, пожалуйста!

Это была довольно большая комната, разделенная метровой перегородкой. По другую её сторону сидел молодой мужчина. Поначалу я его даже не узнал. Четыре года назад, несмотря на болезнь, это был совсем другой человек, красивый, цветущий, с пышной шевелюрой. Сейчас на меня смотрел худой болезненного вида, уже начинающий лысеть мужчина с бледным анемичным лицом. Взгляд его тусклых глаз не выразил при моем появлении никаких эмоций. Да, транквилизаторы сделали свое дело. Теперь на его профессии можно будет поставить крест.

- А нельзя ли мне к нему? - спросил я санитара.

- Вообще-то не положено, - нерешительно ответил он.

- Но поймите, не могу же я с подследственным разговаривать через перегородку.

Санитар какое-то время переминался с ноги на ногу, затем проговорил:

- Тогда вам надо в другую дверь.

- Спасибо!

Я прошел в указанную дверь, подошел к Туманову, сел на соседний с ним, привинченный к полу табурет.

- Здравствуйте, Владимир Ильич!

- Здравствуйте! - равнодушно ответил он.

- Я старший следователь транспортной прокуратуры Ачимов Николай Сергеевич. Буду заниматься вашим делом.

- Очень приятно, - все так же равнодушно проговорил Туманов, кивнув, и часто-часто заморгал. Теперь он только так мог проявлять свои эмоции. Спросил, отчего-то оглянувшись на дверь: - А правда, что сейчас уже двухтысячный год?

- Правда.

- Надо же. А я думал - обманывают.

- Владимир Ильич, вы помните, что было с вами четыре года назад?

- Да. Знаете, будто все это было лишь вчера. Впрочем, для моего сознания это так и есть. Скажите, вы, вероятно, считаете, что это сделал я?

- Да, это так. Все говорило именно за эту версию.

- Я так и думал. На вашем месте я бы тоже так подумал. Так вот, прежде всего хочу заявить, что это сделал не я.

- А кто же?

- Это страшный человек. Дьявол во плоти. Это он мне отомстил за сказанное мной неосторожное слово. Он пробовался ко мне на фильм "Человек не ко времени" и я назвал его бездарем. Погорячился. Может быть он вовсе неплохой актер, но только совершенно не подходил на эту роль. У нас срывался график съемок, а все не было актера на главную роль. Вот я в запале и... Извините!

- Так он актер?

- Да. Работал в каком-то московском театре, но даже фамилии его не помню. Кажется, зовут Дмитрием. Его хорошо знает моя бывшая жена Ирина Шахова. На момент, когда мы расстались, она работала в театре Ермоловой.

- Они что, знакомы?

- Более чем. Они любили друг друга. В театральном в одной группе учились. Да, ещё о нем вам может сказать мой второй режиссер Хмельницкая Клара Иосифовна. Именно она мне его рекомендовала.

- Хорошо. А теперь подробно расскажите: что все-таки произошло?

- С самого начала?

- Да.

И Туманов стал обстоятельно, неспеша стал рассказывать свою удивительную историю. Когда же дошел до последней сцены в купе, вновь часто-часто заморгал, руки пришли в движение, быстро зашарили по коленям, груди, плечам. Смотреть на это было и больно, и страшно. Я хотел было прекратить допрос во избежание новых страшных для Туманова последствий. Но постепенно он успокоился. Спросил:

- У вас, Николай Сергеевич, сигареты не найдется?

Я достал пачку "Петр 1", протянул ему.

- Вот, пожулуйста.

Он долго с интересом рассматривал пачку.

- Какие-то новые. Впрочем, нет, они уже тогда были. Сам-то я курил гаванские сигары. Да, мог себе позволить. А сейчас видите, что со мной стало? - Он впервые печально улыбнулся. - Моральный и физический урод.

- Ничего, со временем, думаю, у вас все будет хорошо. Еще не один фильм снимете.

- Ну, зачем вы так, Николай Сергеевич, - укоризненно проговорил Туманов. - Что вы меня как ребенка утешаете? Я прекрасно осознаю, что впереди меня ждет унылая и безрадостная жизнь калеки.

Он закурил, глубоко затянулся.

- А сигареты совсем даже неплохие. Знаете о чем я, порой, думаю?

- О чем?

- Что зря оттуда вернулся.

- Откуда? - не понял я.

- Из небытия, где пребывал целых четыре года. Там по крайней мере нет ни вопросов, ни проблем. Удивительно, но я совершенно ничего не помню из этих четырех лет. Абсолютно.

Туманов докурил сигарету, затушил окурок в жестяной формочке для выпечки кекса, приспособленной здесь для пепельницы, проговорил:

- Что ж, продолжим?

- Если готовы. А то можем перенести на потом.

- Вполне готов... Можете представить мое состояние, когда вернувшись из ресторана, я обнаружил в купе два трупа? И вдруг услышал за своей спиной саркастический смех и голос: "Ну как тебе, Володя, мизансцена?! Впечатляет?!" Я даже не заметил, как он вошел. Обернулся и увидел его лицо. Сколько мстительного торжества было в нем. Он буквально наслаждался моим горем. Мозг мой пронзила страшная боль и больше я уже ничего не помню. Вот и все.

Я достал протокол допроса свидетеля и стал записывать показания Туманова. Через какое-то время в комнату вошел высокий мужчина в белом халате.

- Здравствуйте! Я лечащий врач Владимира Ильича Козинцев Петр Сергеевич. Извините, но вы скоро закончите беседовать, товарищ следователь?

- Да. А в чем дело?

- Пришли его родители. Ждут. Волнуются. Можете представить их состояние.

- Тогда пусть войдут.

- А можно?

- Можно. Я все равно записываю показания. А Владимир Ильич, в принципе, свободен.

- Большое спасибо! - поблагодарил врач.

Через пару минут в комнату ворвалась пожилая красивая женщина (Туманов был в мать).

- Володенька!! - воскликнула она, бросилась к сыну, обняла, прижалась к груди. - Господи! Какое счастье, что ты вернулся! Я знала, верила, что это случиться! Милый мой сынок! Родной! Единственный! Как же я счастлива!

- Ну, мама, успокойся! Все хорошо. Все будет хорошо, - говорил Туманов. Лицо его было по-прежнему неподвижно. Лишь часто моргал, да по щекам текли слезы.

Следом за женой вошел Туманов старший. Это был седой мужчина крепкого телосложения с простоватым мужественным лицом. Он подошел к сыну, также обнял его и хриплым от волнения голосом сказал:

- Ты молодец, сын! Молодец, что выбрался. Спасибо тебе!

Глядя на них, я почувствовал, как к горлу подступил твердый ком, стало трудно дышать, защипало глаза. Может ли быть прощен тот, кто причинил этим людям столько горя? Нет, ни в настоящем, ни в будущем ему нет прощения. Говорят, что даже таким церковь отпускает грехи. Черт знает что такое! Это какое-то надругательство над сутью жизни.

Вернувшись в прокуратуру, доложил обо всем прокурору.

- Да, дела! - несколько ошарашено проговорил он. - Кто бы мог предположить? Что думаешь делать?

- Надо срочно лететь в Москву.

- Это ты верно решил, - кивнул прокурор. - Иди, выписывай командировку.

Оформил командировку, позвонил Иванову.

- Сергей Иванович, так складываются обстоятельства, что мне нужно срочно лететь в Москву, - сообщил я.

- А что такое?

- Возобновил производством одно уголовное дело, приостановленное четыре года назад. Заговорил бывший подозреваемый, помещенный в свое время в психиатрическую больницу.

- Что за дело?

- Да ты, наверное, о нем слушал. Известный кинорежиссер Туманов в купе поезда якобы убил свою невесту и её случайного любовника, а сам сошел с ума.

- Конечно слышал. Так оно у тебя?

- Да. Этот Туманов такое порассказал, что до сих пор голова идет кругом.

- И что же, если не секрет?

Я кратко пересказал показания Туманова.

- Очень интересно, - задумчиво проговорил Иванов. - Когда собираешься вылетать?

- Завтра утреннем рейсом.

- А когда вернешься?

- Думаю за день обернуться.

- Потом обязательно свяжись со мной.

- Хорошо.

Я купил билет и на следующий день в шесть утра вылетел в Москву.

Глава четвертая: Шилов. Новый "друг".

Ровно в шесть, когда бригадир сказал:

- Шабаш, мужики, кончай это пыльное дело! - я взял заранее приготовленный пакет, в котором находилась бутылка шампанского, и направился в конец зала.

- Ты куда, Рома?! - удивленно спросил Панкратов.

- Да так. Надо мне, - ответил.

- Он как пить-дать к Люське поперся. - громко проговорил Василий и дурацки рассмеялся.

- Правда, Рома? - спросил бригадир.

Я приостановился.

- А чего? Я что, кому должен что ли?

- Вот шалава! - воскликнул Панкратов и тоже рассмеялся. - Перед этой сучкой не один кобель не устоит. Точняк! Казалось такой парень, и того спонталыку сбила. В таком случае, желаю тебе, Рома, успеха!

- Чего?

- Трахни её, говорю, как следует. Не подкачай! Поддержи честь бригады!

- Да ладно вам.

Сопровождаемый дружным смехом я пошел дальше. Лисьева, к счастью была на месте. Она уже сняла халат, под которым оказалась нарядное платье с глубоким вырезом. Да формы у нее, я извиняюсь. Недаром к ней мужики липнут. Я посмотрел на часы. Десять минут седьмого. По разработанному Беркутовым плану я должен задержаться здесь ещё полчаса.

- Здравствуй, Люда!

- Да виделись вроде, - ответила она, заинтересованно меня разглядывая.

- Ах, да. Я как-то не того. - Достал из пакета шампанское, плитку шоколада, выложил перед Лисьевой. - Вот.

- Что это? Отступная? - насмешливо спросила она.

- Ну почему... Просто... А правду ты прошлый раз говорила?

- О чем?

- Что я тебе нравлюсь?

- Значит ты решил принять мое предложение?

- Не знаю. Как-то не думал об этом. Просто пришел. Ты мне тоже нравишься. Красивая ты.

- Странно. А о чем же ты тогда думаешь?

- Так... Мало ли. О разном.

- Скажи, Рома, у тебя, кроме жены, кто-нибудь был?

- Нет. Я как-то... Думал - баловство это.

- А сейчас так не думаешь? - игриво подмигнула она.

Я сделал вид, что очень смутился и ничего не ответил.

- Так где же будем пить шампанское? У меня? - она облизнула полные губы, повела по крутым бедрами руками, будто приглаживала платье.

- Нет, все-таки она была очень... Очень сооблазнительная. Недаром мужики, как мухи на мед. Уж на что я в свою Тамару... И то неспокойно стало.

- А давай здесь? - предложил я.

- Здесь? - разочарованно проговорила Людмила, озираясь. - На работе?

- А чего? Рабочий-то день кончился. Имеем право... Для храбрости. А то у меня мандраж в коленках.

Ее очень рассмешило мое признание. Она долго смеялась, приговаривая:

- Ой, мамочки, не могу!... Это ж надо - идет к женщине на свидание, а у самого колени дрожат... Сейчас умру от смеха!... Ну, ты, Рома, и герой!

- Ну чего ты смеешься?! - обиделся я. - Чего тут особенного? Всегда трудно начинать.

- Это точно, - согласилась она, все ещё смеясь. - По себе знаю. Помню, первый раз я так переживала, так переживала. Было это в пятом классе.

- Ну ты даешь! - Я осуждающе покачал головой.

- Если у тебя, как ты говоришь, мандраж, то заходи тогда в мою "келью". Милости прошу! - Она сделала приглашающий жест рукой.

Я зашел в её каморку. Здесь было чисто и довольно уютно. На небольшом столе в углу стояла ваза с цветами наподобие мелких ромашек, только желтые. Рядом вдоль стены небольшой диванчик.

Людмила поставила на стол бутылку и два тонких стакана, развернула шоколад.

- Открывай, Рома.

Я открыл бутылку, наполнил стаканы.

- Давай на брудршафт? - неожиданно предложила она.

- А что это такое? - сделал я вид, что не понял.

- Ну ты, Рома, меня просто умиляешь! - рссмеялась Людмила. - Где ты рос? На Северном полюсе что ли?

- Ага. Угадала, - сделал я обиженное лицо.

- Я тебе сейчас покажу, что это такое. Бери стакан.

Я взял стакан. Она подошла ко мне вплотную, прижалась пухлой грудью, просунула свою руку со стаканом в мою, как бы закольцевав её. Приказала:

- Пей!

Она была намного ниже меня ростом. Пить было неудобно. Я согнул колени, выпил шампанское. Людмила также выпила. Проставила пустой стакан на стол, обхватила ладонями мою шею, пригнула голову и буквально впилась в мои губы. Стала такое... Меня даже пот прочиб. Честное слово! Вот оказывается как они это умеют?! Ничего спебе!... Ту и у мертвого... Уф! От долгого поцелуя я чуть не задохнулся.

- Ну как?! - спросила она с предыханием, наконец оторвавшись от меня.

- Я чуть не умер! - признался я.

Она довольно рассмеялась.

- Это, Рома, только цветочки. Ягодки тебя ждут впереди, - проговорила она и неожиданно ухватила... Вот нахалка! Я чуть не закричал он неожиданности и изумления. Поспешно отстранился.

- Зачем ты так?... Грубо так?!

Глаза её сделались какими-то странными, будто пленкой какой подернулись. Дышала с трудом. Грудь вздымалась.

- Рома, ты мне все больше нравишься. - прошептала Людммила, подступая ко мне. - Чувствую, сегодня у нас с тобой будет настоящее сражение! А то давай прямо здесь, на диване? - неожиданно предложила она.

- Как здесь?! - растерялся я. - А вдруг, кто увидит?

- Кто увидит. Никого же нет. - Она напирала грудью, пытаясь опрокинуть меня на диван.

- Но как же на нем? Ведь он же маленький!

- Какой ты, Рома, ещё дурачок! - изумилась Людмила моей наивности. Кто это хорошо умеет, можно и на абажуре.

- Скажешь тоже - на абажуре. Нет, я так не могу.

- Тогда пойдем ко мне.

- Пойдем, - согласился я. Посмотрел на часы. До времени "Ч", как окрестил начало операции Беркутов оставалось ещё семь минут. - Давай только допьем шампанское.

Мы допили шампанское и вышли со склада. Когда мы подходили к проходной, то я увидел омоновцев, избражавших здорово подгулявших парней. Они уже прорвались через проходную, но были остановлены Захарьяном.

- Парни, сюда нельзя! - строго проговорил он. - Поворачивайте назад!

- Как это?! - очень удивился один из омоновцев, более высокий и массивный. - Ты кому это, козел?! Нам водяры надо взять. Понял ты, сучара?!

- Склады уже закрыты, магазины - тоже. Так что, ничего вам здесь не обломится. Давай назад!

- Леня, - обратился высокий к своему приятелю, - этот козел хочет нас обидеть!

- Да я ему, суке, пасть порву! - зарычал тот и с угрожающем видом двинулся на Захарьяна. Тот было схватился за кобуру, но было поздно. Высокий уже направлял на него пистолет, истошно завопил:

- Руки, падла!!

Захарьян послушно поднял руки. Лицо его побелело и тряслось от страха.

- А ну, Леня, посмотри, что у него там на поясе.

Леня подошел к Захарьяну, расстегнул кобуру, достал пистолет "Макарова", весело проговорил:

- Классный пугач! Как раз мне сгодится!

- Вы что, парни, офонарели! За это ж вам срок корячится, - попытался вразумить парней сторож, но сделал только хуже.

- Это кто офонарел! - буквально взвился Коля. - Ты ещё угрожать, скотина! Да я таких дешевых фраеров пачками, понял?! - Правой ногой он сильно ударил Захарьяна в живот.

Тот охнул и согнулся пополам.

- Серега, мочить этого фраера надо. А то сквозанет ментам, на нары ляжем, - сказал Леня.

- Ой, что теперь будет! - прошептала в ужасе Людмила.

- Помочь надо, - проговорил я и направился к проходной.

- Рома, не ходи, убьют! - закричала она, повиснув на моей руке.

Но я легко, будто "божью коровку" стряхнул её с руки и продолжил путь. Подошел и спокойно сказал:

- Как же так, двое на одного, да ещё с оружием? Несправедливо это.

- Слушай ты, поборник справедливости, шел бы своей дорогой, а то быстро приобщим к большинству, - сказал Серега и громко рассмеялся своей шутке. Он был вооружен и это придавало уверенности. - Правда, Леня?

- Без болды! - откликнулся тот. - Это нам, что два пальца обоссать. Враз срежем.

- Это не только несправедливо, но и подло, - проговорил я незаметно приближаясь на необходимое расстояние для атаки. Беркутов, инструктируя нас, сказал: "Хлестаться по настоящему! Чтоб у этого ханурика со странной армянской фамилией не возникло даже намека на подохзрение".

- Ты чё, козел, сказал?! - вновь взревел более импульсивный Леня. - Да я тебя щас...

Но осуществить свою угрозу он уже не успел. Я выбросил вперед свою ударную правую ногу и угодил ему точно в подбородок. Он, как огромный сноп, без звука рухнул на землю. Пистолет отлетел далеко в сторону. В один прыжок я достиг Серегу, перехватил руку с пистолетом, крутанул, подставив бедро. Он растянулся на земле, но все же успел нажать на спусковой крючок. Однако пуля попала, как говорится, в белый свет, как в копеечку. Я наклонился и локтем ударил его в грудь.

- Ты что, ох...л! - жалобно закричал Серега. Это уже кричал не хулиган, а омоновец, но со стороны отличить было невозможно. Я забрал у него пистолет, сунул за брючной ремень.

Захарьян следил за происходящим с открытым ртом, все ещё не веря в свое счастливое спасение.

- Подбери пистолет, - сказал я ему.

- Ага, я сейчас. - Он проворно подобрал пистолет, положил его в кобуру. Лишь после этого проговорил с восхищением: - Ну, ты и молоток! Здорово машешься! Спасибо, корешок! Если б не ты, каюк бы мне был. Я уже с жизнью прощался.

- Да, чего там, - махнул я рукой. - Нормально.

Меж тем, Серега и Леня уже оклемались, поднялись и, хмуро и боязливо озираясь, вышли за территорию склада. Оказавшись на почтительном расстоянии и почувствовав себя в безопасности, они обрели свойстенную им наглость.

- Ты, сучара, об этом ещё здорово пожалеешь! - прокричал Серега. - Ты уже не жилец. Понял? Я тебя, козла, из-под земли достану!

Леня сделал неприличный жест руками и разразился отборным матом. Я достал пистолет и направил в их сторону. Омоновцы дали деру. Все прошло на редкость удачно, именно так, как и задумывалось Беркутовым.

Подбежала Людмила, прильнула ко мне.

- Рома, ты герой! Я тобой горжусь!

Захарьян усмехнулся и, кивнув на нее, сказал:

- Уже успела охмурить?

- Да так, - пожал я плечами.

Он подошел, пожал мне руку.

- Еще раз спасибо, Рома! Я твой должник по гроб жизни. А Тофик всегда платит по долгам.

- Да чего ты... Нормально все. Все путем. Ты бы на моем месте поступил также.

- Ты чего, Рома, малохольный?! - очень удивился Захарьян. - Кто в наше время за здорово живешь будет поставляться под пули? Ты один такой, больше нет.

- Я как-то даже не подумал об этом.

- Ты сейчас куда?

- Да вот. - Кивнул я на Людмилу. - Надо проводить.

- Понятно, - многозначительно подмигнул Захарьян. - В таком случае я тебя завтра найду. Обязательно найду.

- Как хочешь, - пожал я плечами. - До свидания!

- Счастливо тебе, Рома!

Когда мы вышли за ворота, Людмила, дурачась, повисла у меня на руке.

- Никогда не думала, что ты такой крутой!

- Какое там... Скажешь тоже - крутой. До сих пор поджилки трясутся от страха.

- Правда что ли?! - удивилась она.

- А то нет?

- Со стороны этого не было заметно. Совсем наоборот.

- А я это... Тормозной.

- Какой, какой?! - не поверила она своим ушам, вероятно подумала, что ослышалась.

- Тормозной... Так жена говорит. У меня все реакции заторможены. По настоящему я лишь сейчас испугался. Правда.

- Ну, ты даешь! - рассмеялась Людмила. - С тобой не соскучишься!

- Поэтому, извини, но мне не до этого самого сейчас.

- Я понимаю, - сразу погрустнела она.

Когда утром я пришел на склад, то у ворот на стоянке увидел джип "Мицубиси" Захарьяна. Сам Тофик сидел с бригадиром возле склада. Я подошел, поздоровался.

- Привет, Рома! - разулыбался Панкратов. - Здесь Стропила про тебя такое порассказал...

- Кто? Какой еще? - сделал я вид, что не понял, кого он имеет в виду.

- В смысле, Захарьян, - поправился бригадир. - Молодец! Не знал, что ты такой крутой.

Я лишь пожал плечами, ничего не ответив.

- Я у тебя его сегодня забираю, - сказал Захарьян, обращаясь к Панкратову,

- Как так - забираешь? - забеспокоился тот. - А мы что, вчетвером должны монтулить?

- Ты, рыжий, много вопросов стал задавать. Тебе не кажется? - со значением проговорил Захарьян. - Смотри, а то ты у меня быстро из рыжего превратишься в зеленого.

- А я чё? Я ничего, - стушевался бригадир. - Забирай, коль он тебе нужен.

- Пойдем, Рома, - проговорил Тофик, вставая.

- Куда? А как же работа?

- Работа не волк... Считай, что у тебя сегодня выходной. Сегодня твои подельники повкалывают за себя и за того парня.

- Какие ещё подельники? - спросил недоуменно. Непонятно: то ли он меня проверял, то ли ещё чего?

- Не бери в голову, Рома, - ответил Захарьян. - Это я мрачно пошутил. Черный юмор - называется.

Через полчаса я вновь оказался в кафе с этим дурацким названием "Обструкция". Зал был почти пустой. Захарьян уверенно по-хозяйски подошед к столу у окна, сказал:

- Садись, Рома. Сегодня я угощаю.

Не успели мы сесть за стол, как к нам подскочил официант.

- Что будете заказывать, Тофик Иванович?

- Пятьсот водки и... Сам сообрази. Вкусы ты мои знаешь. Да поскорей.

- Все будет исполнено в лучшем виде, - заверил его официант и удалился. По всему, Захарьян здесь был постоянным клеентом.

Вскоре наш стол буквально ломился от всевозможных закусок и всякого.

- Шашлычок, Тофик Иванович, придется немного подождать, - сказал официант. - Готовится.

- Хорошо. Гуляй. - Небрежным жестом Захарьян отправил официанта, налил водку в рюмки, поднял свою. - За тебя, Рома! Хороший ты парень, а со вчерашнего дня ещё и мой друг. Очень скоро ты поймешь, что друг Тофика Захарьяна - это звучит гордо! - Он довольно рассмеялся своим словам.

Я усмехнулся про себя. Очень скоро он узнает, кого выбрал себе в друзья. Не думаю, что это открытие доставит ему удовольствие.

Выпили. Водка неприятно обожгла желудок. Я её так-то очень редко пью, лишь при крайней необходимости, а тут ещё на пустой желудок. Запил бокалом кока-колы, но жжение не прошло. Съел заливную курицу. Немного полегчало. Спросил:

- Слушай, Тофик, неужели сторожам так хорошо платят?

- С чего ты взял?

- Ну как же. У тебя вон машина какая. Здесь можешь себе позволить. Для этого нужны большие деньги.

- У меня есть побочный заработок, - усмехнулся Захарьян.

- Другая работа что ли?

- Ага, другая. Высокооплачиваемая. А ты никак хочешь заработать большие бабки?

- Чего?

- Деньги?

- А то. Кто ж этого не хочет.

- Ничего, Рома, скоро у тебя появится такая возможность, - со значением сказал Захарьян.

Минут через сорок, когда уже все было выпито и съедено, он, уже изрядно захмелевший, вернулся к этому разговору.

- Так ты, Рома, хочешь прилично заработать?

- Ну.

- Поможешь мне в одном деле.

- А что надо делать?

- Плевое дело - взять одного сопливого киндера у одних и отдать другим. Только и всего.

- Украсть что ли? - спросил я, понизив голос до шепота.

- Ну да, украсть. Что, слабо?

- Но я как-то не того... Боязно.

- Зато получишь хорошие бабки. Да тебе и делать ничего не надо будет. Постоишь пару минут на вассаре - вот и все.

- Где?

- Покараулись, пока я дело сделаю. Согласен?

- А когда это?

- Скоро, Рома. Очень скоро.

- А много можно заработать?

- Сколько тебе нужно для полного счастья?

- Ну, не знаю... Тысяч десять.

- Значит будут тебе десять тысяч. Договорились?

- Договорились.

- Вот и ладушки! Я тебе потом позвоню или заеду.

Глава пятая: Иванов. "А все-таки она крутиться!"

Придя на работу, тут же позвонил Рокотову.

- Володя, мне срочно нужен официант ресторана "Полянка" Николай Северный.

- Организуем. А отчего такая срочность?

- Появилась одна веселенькая идейка, и до того рассмешила, что до сих пор не могу успокоиться. Одна надежда на этого субъекта.

- Темнишь ты что-то, Сережа. Опять что-то задумал, но не хочешь раскрываться.

- Какой вы проницательный, гражданин начальник! - "удивился" я.

- Ладно, будет тебе этот Северный. Через час жди.

И точно, ровно через час в дверь моего кабинета постучали. Затем она открылась и появилась сначала круглая симпатичная физиономия, а потом и долговязая фигура старлея.

- Разрешите доложить! Задержанный Северный доставлен! - бодрым, звонким голосом отчеканил он.

- Какой ещё задержанный? Я просил доставить свидетеля Северного.

- Мне приказали задержать и доставить. Я выполнил приказ, товарищ генерал.

- Хорошо, давайте его.

Северный оказался точно таким, каким я его и представлял, - этакое смазливое ничтожество. Кроме того, сейчас это ничтожество ещё было до смерти напугано задержанием и доставкой, а потому являло собой совсем удручающую картину. Не могла уважающая себя женщина лечь с таким в постель. А если все же легла, то к этому были весьма веские причины.

- Николай Яковлевич Северный? - решил уточнить, того ли мне доставили.

- Он самый, - пролепетал он помертвевшими губами, готовый в любой момент свалиться в обморок от страха.

- Очень приятно, - улыбнулся, чтобы хоть как-то его приободрить. - А я - начальник следственного управления прокуратуры области Иванов Сергей Иванович.

- За что же меня, господин начальник?! Что я такого совершил?! - чуть не плача проговорил Северный.

- Успокойтесь, Николай Яковлевич. Никто вас не задерживал. Просто, в милиции что-то напутали. Я ознакомился с вашим протоколом допроса и решил кое-что уточнить. Потому-то и пригласил вас. Только и всего.

- Правда?! - с надеждой спросил Северный, все ещё не веря в свое спасение.

- Вы полагаете, что я намеренно вам лгу?

- Нет, но... Я столько пережил! - захлюпал он носом.

Я налил стакан воды, поставил перед ним.

- Вот, выпейте.

- Спасибо! - он с жадностью выпил воду. Постепенно успокоился. Во взгляде появился блеск.

- Вы готовы отвечать на вопросы?

- Да-да, конечно. Спрашивайте.

- Расскажите самым подробнейшим образом. Вот вы сидели за столом. Что было потом?

- Где-то далеко за полночь Ирина Петровна сказала: "Не пора ли нам бай-бай?", и указала на дверь...

- Что, так и сказала?

- Слово в слово.

- Хорошо. Продолжайте.

- И указала мне на дверь ванной. "Вы первый, а потом я. Там висит мой махровый халат. Можете надеть." Я принял душ, прошел в спальню и лег на кровать.

- А Ирина Петровна?

- Она была в зале.

- Свет в спальне горел?

- Да. Горело бра. Но когда я лег, Ирина Петровна вошла и выключила его, сказав: "Свет отвлекает".

- Вы возражали?

- Нет. Такой женщине невозможно возражать.

- Понятно. Что было потом?

- Она сказала: "Я скоро", и ушла в ванную. Ждать мне пришлось минут двадцать, никак не меньше. Затем она пришла, легла, ну и... - Взгляд у Северного стал масляным, улыбка - двусмысленной. Похоже, воспоминания эти были ему очень приятны и дороги. Они приподнимали его над серой и унылой действительностью, делали более значимым в собственных глазах.

- Понятно. Скажите, вы видели её лицо?

- Как же можно?! - очень он удивился. - Ведь была же соввершеннейшая темнота.

- Возможно, когда прикуривали?

- Я не курю.

- Что было дальше?

- Мы уснули. Когда я проснулся, она была уже на ногах...

- Вы не видели, когда она встала?

- Нет, не видел. Она принесла кофе в постель. Была очень веселой. А потом мы поехали на базу РЭБ флота.

Это было как раз то, что я и рассчитывал от него услышать. Достал протокол дополнительного допроса свидетеля и стал записывать его показания.

После ухода Северного, я вскочил из-за стола и на крыльях эйфории принялся летать по кабинету.

- Ай, да, Иванов! Ай да, сукин сын! Какая же светлая голова у этого кретина!

"Но, но, осторожнее на поворотак, приятель! - тут же услышал голос моего постоянного оппонента Иванова. - Думаешь тут за него, думаешь, а нарываешься на оскорбления".

"Извини! Это я так. А вообще-то ты молоток! До такого додуматься! Я бы ни в жизнь не смог."

"Смог бы, - убежденно сказал Иванов. - Просто ты слишком инфантилен, леность ума тебе часто мешает."

"Ага. Это моя ахиллесова пята, - согласился я. - А красивое дело вытанцовывается!"

"Лучше бы таких дел не было вовсе."

"Ты опять прав. Что за зверюга такой? А, поди, изображает из себя интеллигента."

"Нынче многие изображают интеллигентов. Слышал, как по телевизору начальник следственного изолятора говорил об условиях содержания олигарха Гусинсткого: "С ним вместе сидит один мошенник. Другой тоже интеллигентный человек"? Представляешь! Это называется - тушите фонари.

"Слышал. Придурок! Но ведь наш оппонент умен, таланлив. Как красиво он водил нас всех за нос?"

"Такие - опасны вдвойне."

"Ну, Иванов, ты даешь! Что с тобой случилось? Что не высказывание, то афоризм, хоть сейчас в книгу мудрых мыслей. Титан!"

"А ты вместо того, чтобы ёрничать, записывал бы. Под старость пригодится. Может мемуары надумаешь писать."

"Я запомню. У меня память хорошая."

"Ха! Не смеши Москву лаптями". Хорошая у него память! Ты хоть помнишь какой сегодня день?"

"Ты что, совсем меня за придурка держишь что ли?"

"Ну и какой же?"

"Сегодня среда двадцать... Ой, бли-и-ин! Сегодня же годовщина нашей со Светланой свадьбы! Это называется - приехали! Как же я мог забыть?!"

"Ну и кто из нас после этого идиот?!"

"Я говорил про кретина."

"Хрен редьки на слаще. Так, кто же?"

"Все ясно, что спрашивать? Ты бы лучше посоветовал: что делать?"

"Как - что? Срочно бежать в магазин, покупать цветы, подарок, шампанское."

"Ну да. А где деньги?!"

"Вечная проблемма. Займи у кого-нибудь."

"У кого?"

Открывшаяся дверь, положила конец нашей затянувшейся дискуссии. В кабинет вошел Володя Рокотов, жизнерадостный и оптимистичный. Везет же некоторым!

- Привет, Сережа! Ты что такой смурной?

- А, не спрашивай! - махнул я рукой. - Лучше сразу дай в морду.

- Да что стряслось?

- Сегодня у нас со Светланой годовщина свадьбы.

- Ну да. Радоваться надо. Я её уже поздравил.

- Не терзай душу! Ты-то поздравил. А у меня с этим гребанным делом вечно мозги нараскорячку.

- Неужто забыл?

- Вчистую!

- Да, обмишулился ты, Сережа! Даже не знаю, что посоветовать.

- Не надо советов. Лучше помоги материально.

- В смысле?

- У тебя деньги есть?

- Найдутся. А много надо?

- Рублей семьсот, а лучше тысячу.

- Нет, таких денег у меня нет.

- А ещё начальник уголовного розыска области. Голь перекатная! У нищего на паперти и то больше денег.

- Чья б корова, Сережа, мычала, а твоя бы помолчала.

- Нечего мне тут морали читать. Скажи: что делать?

- Что-нибудь придумаем. - Рокотов подошел к телефону, снял трубку, набрал номер. - Дина, у нас деньги есть?... Тысячу рублей. Сереже надо... А кому же? Он один у нас такой. Принципиальный! Взяток не берет... Я у него в кабинете. Срочно подвези. Да, чуть не забыл спросить - ты Светлану поздравила?... Молодец! Ждем. - Рокотов положил трубку. - Ну вот, Сережа, проблема решена.

Настроение у меня заметно улучшилось.

- Спасибо, друг! Век тебе этого не забуду! Однако, мне надо начинать как-то реабилитироваться перед супругой.

Я позвонил Светлане и, услышав её голос, радостно, с детской непосредственностью сказал:

- Светочка, поздравляю тебя с днем нашей свадьбы!

- Вспомнил, наконец! - язвительно проговорила она и, судя по тону, с весьма и весьма серьезным выражением лица.

- Света, что ты такое говоришь! - возмутился я. - Этот светлый день из моей памяти не вырвать даже термоядерному взрыву. Я тебя очень люблю!

- Я тебя тоже, - очень потеплел её голос.

- Я что звоню. Ты бы сегодня сорвалась с работы пораньше, организовала бы стол. Сегодня вечером у нас будут Рокотовы и Красновы. Это дело надо отметить.

- Хорошо. Постараюсь. Целую!

- Взаимно!

Настроение у меня стало совсем отменным.

- А теперь выкладывай: зачем приперся?

- Прекрати этот босяцкий жаргон!

- Хорошо. Зачем изволили прийтить, гражданин хороший? Так пойдет?

- А-а! - безнадежно махнул на меня рукой Рокотов. Достал из папки проткол допроса свидетеля, протянул мне. - Вот, лучше почитай.

"Томилина Клавдия Павловна", - значилось на титульном листе. Развернул протокол, стал читать. Но когда дошел до места, где славная и очень наблюдательная Клавдия Павловна говорит о молодых руках старика-режиссера, взбаломошная эйфория подхватила меня под белы руки, вознесла над столом и закружила голову, закружила.

- "И все-таки она крутится!" - с пафосом воскликнул я.

- Кто крутиться? - насмешливо спросил Володя.

- Земля крутиться, дубина! И с каждым новым её витком мы все ближе приближаемся к цели.

- Красиво! Очень красиво! - рассмеялся Рокотов. - Тебе бы, Сережа, стихи писать.

Я сел за стол. Проворчал:

- Ладно тебе о стихах. Вечно ты хочешь все испортить. Хочешь знать, что ещё отчебучил наш умный, хитрый и где-то по большому счету коварный враг?

- И что же?

- Он вместо себя официанту Северному подсунул опытную и сладострастную путану. Каково?!

- Не может быть! - изумился Рокотов. - Потому-то ему и понадобился этот официант. Да, класс! Даже трудно себе такое представить.

- Особенно тому, у кого бедное воображение, - заметил я.

Но Рокотов не обратил никакого внимания на мое замечание - сказывалась наша уже, можно сказать, продолжительная дружба. Ага.

- Как тебе удалось это установить? - спросил он.

- Ничего особенного, - скромно ответил. - Все гениальное - просто. Немного дедукции, чуть-чуть индукции, толику оптимизма, а получается поразительный результат.

- Пижон! - рассмеялся Володя. - А вообще ты молодец. Ведь ты с самого начала до всего додумался. Но этот тип даже тебя заставил усомниться. Хитер бобер! А ты знаешь, что Захарьян предложил Шилову участвовать в похищении ребенка?

- Вот! - воскликнул я, пораженный услышанным. - Я знал, что этим не кончится. Никакие они не залетные. Здесь действует наша доморощенная банда.

- Похоже, что ты прав, - согласился Рокотов.

- Да, но почему - похищение? Ведь во всех предыдущих случаях никаких похищений не было? Почему они изменили свои методы?

- А ведь действительно. Я как-то об этом не подумал. Возможно потому, что на этот раз им нужен малыш?

- Или младенец.

- Вот гады! - в сердцах сказал Рокотов. - Даже не вериться, что их тоже мать родила. Таких не только растреливать, четвертовать надо, причем, медленно и публично. Кто же он такой - этот режиссер?

- Ничего, скоро узнаем. Помнишь, четыре года назад в купе поезда были убиты женщина и мужчина. В их убийстве обвиняли известного кинорежиссера Туманова.

- Еще бы не помнить. Громкое было дело. Туманов ведь сошел с ума, да?

- Да. Но недавно у него неожиданно наступила полная ремиссия и он рассказал, что убийство совершил один московский актер, близкий знакомый его бывшей жены.

- А что за мотивы? Ревность?

- Не сказал бы. Скорее, личные амбиции. Актер этот пробовался у Туманова на роль главного героя в фильме. И режиссер по неосторожности назвал его бездарем. Иногда для творческого человека это страшнее смертного приговора.

- Зачем ты мне это рассказал?

- А затем, мой друг, что у нас намечается четвертый акт страшной кровавой драмы, а мы до сих пор никак не можем понять мотивы убийств детей.

- Так ты считаешь, что наш режиссер и есть тот актер?! - удивился Володя.

- Я пока ничего не считаю, а лишь предполагаю. Сегодня Ачимов вылетел в Москву. Завтра обещал быть. Подождем результатов его поездки.

Глава шестая: Говоров. Роддом.

Мы стояли в самом центре нашей огромной, прекрасной, великой и многострадальной Родины, попирая молодыми сильными ногами земную твердь, буйно заросшую высокой и мягкой травой, обжегающе холодной от утренней росы, и наблюдали восход величественного светила. Картина была впечатляющей! И как мелки и ничтожны мне казались люди перед этой красотой, и как, порой, нелепы, страшны, даже чудовищны их поступки. Кажется, Космос все дал человеку для счастья. любви и смысла. Есть замечательная цветущая планета, где всем хватает места. Есть доброе светило, дарующее свою энергию всем и каждому независимо от цвета кожи, национальности и вероисповедания. Живите и радуйтесь! Ведь при общем желании и согласии можно так обустроить Землю, что никакого рая не надо. Но почему люди так недоверчивы друг к другу, так алчны, ценичны и жестоки? Почему стремяться непременно унизить ближнего, растоптать его человеческое достоинство? Одни жаждут повелевать всем миром, другие - построить личное счастье на несчастье других. Одни мучатся перееданием, другие умирают в нищете. Не понимаю я этого. Не понимаю и Космос. Почему он дал столько власти темной энергии, или, проще говоря, Сатане? Неужели все это будет продолжаться вечно? Грустно и горько это осознавать. Нет, конечно можно понять, что все это дано для того, чтобы человек либо преодолел все несчатья и искушения и сохранил душу для последующих уровней жизни, либо отдал её Дьяволу. Другого не дано. Понять это можно. Принять - нет. Слишком велика стала власть Дьявола. Еще немного и человек сам взорвет свою симпатичную зеленую планету - среду своего обитания. Неужели же нет иного выхода?

- Знаешь, Андрюша, перед всем этим, этой красотой я чувствую себя такой крохотной, что даже страшно становится, - проговорила Таня, теснее прижимаясь ко мне.

Она чувствовала тоже, что и я.

Вчера, вернувшись с работы, я, вдруг, почувствовал такой дискомфорт, так захотелось вырваться из этого тесного, шумного, пыльного и суетного города. Квартира не спасала. В ней я ощущал себя загнанным в конуру псом. Поделился своими ощущениями с Таней и предложил махнуть за город. Она с восторгом согласилась. Мы запрыгнули в "Шевроле" и через час уже были на берегу Бердского залива. Выбрали безлюдное и совершенно великолепное место. Здесь столетние могучие сосны подступали к самой воде. На вечерней зорьке я решил попытать счастья и забросил удочку. Вообще-то рыбаком был некудышним, и удача постоянно обходила меня стороной. Но на этот раз повезло и я поймал десятка полтора подлещиков, красноперок и окуней. Таня тут поставила котелок на костер и принялась чистить рыбу. Уха получилась отменной.

- Жаль водочки нет. Как говорит Дима Беркутов: "Уха без водки, просто рыбный суп".

- Я ж совсем забыла! - спохватилась Таня. Вскочила и побежала к машине. Вернулась с бутылкой водки в руках и, потрясая ею в воздухе, гордо проговорила: - Вот!

- У меня нет слов! - удивился я. - Где же ты её взяла?

- Конфисковала у отца. Подумала - вдруг пригодится. И вот, пригодилась.

А потом мы умиртворенные, благостные лежали на ещё не успевшей остыть земле, смотрели в бездонное небо, на лучистые звезды и молчали, ибо именно молчание казалось сейчас наиболее значимым, создавало иллюзию сопричастности к великому таинству бытия.

- Ты о чем думаешь? - шопотом спросила Таня.

- Так, не о чем.

- Неужели же там есть жизнь?

- Конечно. Подозреваю, что почти каждая планета ею заселена.

- Тогда почему же мы до сих пор не могли ни с кем установить контакт?

- Потому, что нам это не дано.

- Кем не дано?

- Космосом.

- Но почему?

- Увы! Нам трудно понять и постичь задачи Космоса. Мы для этого слишком ничтожны. Ты что-нибудь слышала о многомерности простраства?

- Конечно.

- Космос сознательно обрек человечество, вернее, биологическую жизнь на одиночество, поместив в такой слой пространства, где нам недоступны другие миры. И сколько бы мы не посылали радиосигналов, они останутся без ответа, сколько бы планет не посещали, все они будут пусты, потому как заключены внутри своего пространственного слоя, где нет других миров, кроме нашего.

- Странно все это и обидно. Почему же он так несправедливо с нами поступает?

- Наверное, в наших же интересах. Мы пребываем лишь на нулевом уровне жизни и не готовы к встрече с другими мирами.

- Вот ты говорил, что жизнь - это способ существования мыслящей энергии. Так?

- Да.

- Но ведь энергия - это же ничто?

- Наоборот, энергия - это все. Весь наш мир состоит из элементарных частиц. Движение этих частиц и есть жизнь в любых её проявлениях. Что такое, к примеру, свет?

- Это лучистая энергия.

- Правильно, это поток элементарных частиц. Проникая в растения они видоизменяются и дают новый вид энергии - химический. Происходит, так называемый, фотосинтез. Наша мысль - это также движение элементарных частиц, особый вид энергии. А наши бренные тела спеленуты энергетической оболочкой и не могут без неё существовать.

- Как это?

- Именно энергетическая оболочка сохраняет и поддерживает биологичекую жизнь. Исчезнет оболочка и наши тела тут же превратяться в мертвую плоть, трупы. Даже частичное повреждение оболочки приводит к очень серьезным для человека последствиям.

- Откуда ты это знаешь?

- Я не знаю, а лишь предполагаю, так сказать, гениальное предвидение.

- Ты от скромности не умрешь, - рассмеялась Таня.

- И не надейся.

- Но ведь энергия - она ж невидима? Значит, там все люди тоже невидимы.

- Для нашего примитивного четырехмерного мира, но не для других миров. И потом, ведь мы тоже состоим из элементарных частиц и их движение и составляет нашу жизнь, происходит тот же синтез белка, то-есть химическая энергия преобразуется в мышечную и умственную. Люди, в том числе и ученые, почему-то уверены, что живая материя существует лишь в форме биоклетки. Я считаю это вопиющим заблуждением. Биологическая жизнь - есть творение Космоса и существует лишь на очень ограниченном числе планет. На остальных планетах живая материя состоит полностью из элементарых частиц. На последующих уровнях, я думаю, человек сохраняет свой земной облик, но лишь в ином качестве. Ему не нужна пища, так как питается он исключительно энергией, атмосфера и прочее. Ему подвластны пространство и время и многое ещё чего... Однако, Танюша, не пора ли нам на боковую?

- Пора, - вздохнула она. - Но так не хочется.

Когда мы уже лежали в машине, Таня сказала:

- Мне показалось, что ты сегодня был чем-то озабочен. Что, неприятности на работе?

- Да не то, чтобы неприятности. Никак не могу найти одну свидетельницу, ту, бывшую стрептизершу из кафе, о которой я тебе говорил. Прописана у родителей, но уже два года у них не показывалась. Звонил в женские консультации, но не в одной она не состоит на учете. Как в воду канула.

- А почему ты звонил в женские консультации?

- Она была беременной. По моим подсчетам - либо уже родила, либо скоро родит.

- Так обзвони ещё родильные дома.

- Черт! Ведь точно! Как же я не додумался до столь простой мысли?

- Это потому, что слишком занят проблемами всего человечества.

- Наверное, - согласился я.

Вдоволь налюбовавшись изумительной картиной восхода, мы отправились по своим земным делам: Таня - отрабатывать студенческую практику, я, насколько хватит сил и возможностей, - бороться с жестоким и кровожадным врагом, имя которому легион.

Придя на работу, я тут же сел на телефон. Уже второй звонок привел меня к желаемому результату.

- А кто вы ей будете? - настороженно спросила старшая сестра приемного покоя.

Подобные вопросы всегда вызывают во мне агрессию и желание поставить на место спрашивающего.

- Я буду следователь прокуратуры, а она нужна мне как свидетель. Понятно?!

- К сожалению, она умерла при родах, - печально проговорила медсестра. - Это редко, но ещё случается.

- Извините! - сказал я и положил трубку.

Сердце мое упало. Наталья Шатрова была той самой ниточкой, благодаря которой я надеялся добраться до преступника. Но вот и она оборвалась. Что же делать? Поразмыслив, я решил ехать в роддом и поговорить с работниками роддома.

В приемном отделении я представился и сказал, что хотел бы переговорить с врачом, принимавшим роды у Натальи Шатровой.

- Сысоевым? - отчего-то спросила старшая медсестра, с которой я недавно разговаривал по телефону.

- Если его фамилия Сысоев, то с ним.

- Пойдемте. - Она провела меня в довольно просторный холл и, сказав: "Подождите здесь", ушла.

Я сел в старое кресло, обтянутое искусственной кожей. В некоторых местах она лопнула и из неё торчали куски ваты. Одно это говорило - в каким состоянии сейчас находится медицина. Ждать пришлось минут десять. Наконец, дверь напротив открылась и в холл вошел молодой блондин с симпатичным несколько простоватым лицом и принципиальным взглядом голубых глаз. Подошел ко мне.

- Здравствуйте! Я - Сысоев Эдуард Валентинович. Вы хотели меня видеть?

Я представился, протянул ему удостоверение. Он его раскрывать не стал, лишь мельком взглянул. Сел в соседнее кресло.

- Я в курсе. Так что же вас интересует, Андрей Петрович?

- Вы принимали роды у Натальи Шатровой?

- Да, - кивнул он. - Мы сделали все возможное, чтобы спасти ей жизнь, но... В данном случае, мы оказались бессильны. А что, имеется жалоба на наши действия?

- Нет-нет, я по другому поводу. Скажите, её кто-нибудь сопровождал?

- Да. Мужчина лет тридцати, назвавшийся её другом, Он сидел вот в этом же кресле, что и вы.

- Как он выглядел?

- Как выглядел... Среднего роста. Лицо красивое, интеллигентное. Я, знаете ли, не очень его запомнил, так сильно переживал случившееся.

- Вы с ним разговаривали?

- Да. Именно я сообщил ему о случившемся.

- Как он реагировал?

- Очень бурно. Кричал, что этого не может быть. По всему, она была ему небезразлична.

- Что было дальше?

- Я ему предложил таблетку элениума, но от отказался. И я ушел. Вот и все.

- Он представлялся?

- Что, простите?

- Он называл свою фамилию, имя?

- Не помню. Впрочем, по-моему, не назыывал. Точно, не называл.

- Кто-нибудь ещё из ваших работников с ним общался?

- Наша акушерка Яновская Клара Иосифовна. Она мне сказала, что мужчина ведет себя довольно странно, разговаривает сам с собой и все такое. Спрашивала: что делать? Я был в то время занят и сказал ей, чтобы решала эту проблему сама, если потребуют обстоятельства, вызывала бригаду психиатров.

- И что же?

- Мы с ней на эту тему больше не разговаривали.

Я записал его показания и попросил пригласить Яновскую. Это была полная статная дама лет сорока с некрасивым, но значительным лицом.

- Клара Иосифовна, позавчера вы обратили внимание Сысоева на странное поведение мужчины, сидящего в этом кресле.

- Да, был такой факт, - величественно кивнула она.

- Что вам показалось странным?

- Он разговаривал сам с собой. Причем, делал это громко.

- И о чем же он говорил?

- Так, абсурд какой-то. Я плохо запомнила.

- И все же постарайтесь вспомнить.

Яновская надолго задумалась, всем своим видом давая понять, что силиться вспомнить. Наконец проговорила:

- Помню - смеялся над Богом, говорил, что его давно свиньи съели. Все упоминал какого-то зверя...

- Какого зверя?

- Просто зверя. Говорил, что тот давно всеми правит. Да, я запомнила фразу: "За что же ты меня наказываешь, зверь?"

- И что было потом?

- Я подошла к нему и спросила: нужна ли ему помощь? Он смутился, сказал: "нет-нет", и встал. Очевидно, у него закружилась голова и он пошатнулся. Я поддержала его за руку. Но он отстранил меня и вышел.

- Вы хорошо его запомнили?

- Да, очень хорошо.

- Не могли бы вы сейчас поехать со мной для составления фоторобота этого мужчины?

- Это мой гражданский долг, - сказала она и её лицо стало ещё более значительным.

Кажется, я вышел на след этого самого зверя. С чем себя тут же поздравил.

Глава седьмая: Ачимов. В Москве.

В жизни я боюсь всего двух вещей - уколов и летать самолетом. Черт знает что такое? Ведь трудно назвать меня трусом. Сколько раз прыгал с парашютом. Лазил вместе за знакомыми альпинистами по горам. Спускался по горным речкам. С парашютом прыгал, а самолетом летать боюсь! Смех и грех! Как-то слышал фразу: "Если человек чего боится, обязательно от этого умрет". Может быть и впрямь мне суждено погибнуть в авиакатострофе? Словом, как с начала полета я судорожно вцепился в подлокотники кресла, так до посадки их не отпускал, проклиная всех святых. Это единственное, что отравляло жизнь. А так настроение у меня было очень даже приличным. Вчера вечером объяснился со своей супругой. Поставил вопрос ребром: или она бросает все свои глупости с дурацкой ревностью, или развод по всей форме. Она поняла, что зашла слишком далеко, расплакалась, долго просила прощения, клялась и божилась, что этого больше никогда не будет. А потом принесла бутылку армянского коньяка, сказала, что специально купила, чтобы со мной замириться. Душевно посидели мы с ней за бутылочкой, вспомнили молодость и вообще... жизнь. Нет, она у меня славная. Настоящая верная подруга. Десять лет назад меня прямо на работе инфаркт свалил. Так она из больницы не вылазила.

Слава Богу! Кажется приземлились. На сердце совсем полегчало. До Москвы добрался в восемь часов утра. Что делать? В театр ещё рано. До одиннадцати там вряд ли кого застанешь. Решил пойти в Генеральную прокуратуру и навести кое-какие справки.

Постовой милиционер на проходной долго расматривал мое удостоверение. Посмотрит в удостоверение, потом - на меня, в удостоверение, опять на меня. Дурак какой!

"Что-то они здесь слишком подозрительные! - раздраженно подумал я, забирая удостоверение. - Теракты замучили".

В комнате дежурного прокурора было накурено. Двое молодых мужчин в гражданских костюмах играли в шахматы. Дежурный прокурор, пожилой и очень худой, кожа да кости, в форме советника юстиции заинтересовано наблюдал за игрой.

Я поздоровался, представился, сказал по какому вопросу прибыл в Москву.

- Ну, ну. Командировка. Это я понимаю, А ко мне-то зачем?

- Мне необходимо кое-что узнать в Информационном центре, Не могли бы вы назвать пароль и номер телефона?

Прокурор с явным неудовольствием оторвался от игры, все своим видом как бы говоря: "Ходют тут разные!". Открыл какой-то журнал, сказал:

- Сегодня пароль "Петропавловск", - назвал номер телефона.

Я прошел к телефонному аппарату, стоящему в уголу на тумбочке, снял трубку, набрал номер и, услышав традиционное: "Алло!", назвал пароль.

- Я вас слушаю, - проговорила оператор.

- Девушка, мне нужна как можно более полная информация о Шаховой Ирине Константиновне, двадцати девяти лет, четыре года назад работала актрисой в театре Ермоловой.

- Хорошо. Ждите.

Минут через пять я вновь услышал её голос.

- Слушаете?

- Да-да.

- Шахова Ирина Константиновна пропала без вести в июле 1996 года. По данному факту в 122-м отделении милиции заведено розыскное дело. Прописана по адресу своих родителей улица 2-я Сухарная, 25, квартира 48.

И я понял, что случилось с Шаховой. Ее бывший знакомый не пощадил и её.

В одиннадцать ноль ноль я был в театре, прошел к двери главного режиссера, постучал,

- Я же вам уже сказал - разбирайтесь с этой ситуацией сами. Отвалите от меня! - услышал громкий раздраженный баритон.

Открыл дверь. Вошел. Увидев меня, главный режиссер смутился, проговорил:

- Извините, Бога ради! Это я не вам. У нас тут возник конфликт. Уже несколько раз приходили за мной, чтобы я вмешался, урегулировал. А я принципиально не желаю вмешиваться, чтобы потом не ссылались на меня. Актерская среда весьма, знаете ли, своеобразная. Н-да... А вы по какому вопросу?

Подобная простота, откровенность и словоохотливость главного режиссера меня несколько удивили и озадачили. Или он дурак, или слишком наивный, что никак не вязалось с его высокой должностью. Лицо его показалось мне знакомым. Когда-то я видел его в фильме. Только вот в каком - запамятовал.

- Я прибыл из Новосибирска. Старший следователь транспортной прокуратуры Ачимов Николай Сергеевич, - представился я.

- Да-да. Очень и очень, - засуетился он. - А я, как вы уже вероятно догадались, главный режиссер этого театра Селиванов Анатолий Борисович. И что же вас интересует, Николай Сергеевич? Да вы присаживайтесь. Кофе? Чайку? Можете курить. Я курящий. Ну так, чем могу, тасазать?

- Анатолий Борисович, в вашем театре четыре года назад работала Шахова Ирина Константиновна.

- Да-да. Была такая актриса. Очень, знаете ли, способная. Очень. Я связывал с ней большие надежды, но, - Селиванов развел руками, - увы, им не суждено было сбыться - она исчезла. Представляете?! Ушла с репетиции и больше не вернулась. Ее, помнится, разыскивали и родители, и милиция, но только поиски ни к чему не привели. Очень, знаете ли, загадочная история. А что, о ней есть какие-то сведения?

- Пока нет. Что она была за человек?

- Эка, батенька куда вы хватили. Чтобы сказать, что за человек, надо с этим человеком пуд соли съесть. А как же иначе? А Ирина? Что я могу сказать? Она была спокойной, неконфликтной, как сейчас принято говорить, коммуникабельной. Вот и все, что могу сказать.

- Были у неё в театре друзья?

- Друзья? О да, конечно. Вернее, один друг - Барков Дмитрий... э-э-э. Забыл его отчество. Она вместе с ним пришла к нам в театр после окончания училища. У них, сказывали, была такая любовь, такая любовь! Многие актеры, судача о них, языки поистерли. Н-да. Все было замечательно, пока она не стала сниматься в фильме у этого... э-э-э... Как его? Пока не стала сниматься у Туманова. А потом неожиданно для всех, в первую очередь для Баркова, вышла за этого режиссера замуж. Вот парень и сломался. Устроил дебош в Доме кино, избил Туманова. Нам пришлось с ним расстаться. Жаль! Очень неплохой был актер.

Это была удача из тех, какие не часто выпадают на долю следователя, я сразу вышел на того, кто мне был нужен.

- А где он сейчас?

- Понятия не имею. Слышал, что он занялся коммерцией, и даже преуспел в этом деле.

- Скажите, а после развода Тумановой и Шаховой, она не возобновила отношений с Барковым?

- Не знаю, ничего об этом не слышал, но только вряд ли.

- Почему?

- Барков был очень самолюбивым, гордым парнем, из тех, кто никогда не прощает обид. А поступок Ирины он вопринял, как пощечину.

- Анатолий Борисович, у вас нет их фотографий?

- Ирины должна быть. А вот Баркова - вряд ли. Сейчас выясним. У нас этим занимается художник. Стенды и все прочее - его работа. - Селиванов снял телефонную трубку, набрал номер. - Марк, у тебя есть фотографии наших бывших актеров Шаховой и Баркова?... Это тот, с которым нам пришлось расстаться из-за скандала в Доме кино... Да-да. Жду.

Минут через пять в дверь кабинета постучали, она приоткрылась, послышался вкрадчивый и неуверенный голос:

- Позвольте?

- Заходи, заходи, Марк, - громко проговорил режиссер.

В комнату вошел маленький, сухонький старик в старом, испачканном красками халате. Он прошел к столу, вежливо поздоровался со мной и выложил перед Селивановым две фотографии.

- Вот, Анатолий Борисович, совершенно случайно сохранились.

- Ну, ты, Марк, молодчина! Никогда ничего не выбрасываешь. Вот и пригодились твои качества скупого рыцаря.

- Разрешите идти? - спросил художник, никак не отреагировав на слова режиссера.

Тот кинул на меня беспокойный взгляд, фальшиво улыбнулся, добродушно проговорил:

- Что ты, Марк, как этот... э-э-э... Как бедный родственник?! Позвольте, разрешите. Товарищ следователь может подумать, что у нас тут протекторат какой-нибудь. Спасибо тебе, Марк!

Художник вежливо попрощался и вышел. Селиванов протянул мне фотографии.

- Вот, пожалуйта, Николай Сергеевич.

Я взял фотографии. Они были цветными. Стал рассматривать. На первой была изображена улыбающаяся Шахова. О таких, как она, обычно говорят хорошенькая. Это слово, как нельзя лучше, характеризует их внешность. Все очень мило, все при месте. Но такие лица плохо запоминаются, так как ни одна черта не вызывает у вас как отторжения, так и восхищения. Все на уровне мировых стандартов, ни более того. А стандарт он и есть стандарт. Барков - совсем другое дело. Удлиненные его лицо с тонкими чертами и умным насмешливым взглядом серых глаз было не просто красиво, оно было запоминающимся. Где-то я уже видел его. Где? Может быть в каком-то фильме? Нет, не помню.

- Анатолий Борисович, можно мне взять эти фотографии?

- Конечно, конечно. И все же, позвольте полюбопытствовать: что за причина привела вас к нам?

- Вы знаете, что случилось с Тумановым?

- О, да. Это совершенно кошмарная история! Какой "Пугачев"?! Кто бы мог подумать! И что же?

- У него наступило значительное улучшение и он рассказал, что убийство своей невесты и их попутчика в купе совершил Барков.

- Что вы говорите?! - всплеснул руками Селиванов. - И вы ему верите?

- Многое говорит за то, что это так и есть.

- А Барков-то, Барков! Какой негодяй! - Вдруг режиссер, застигнутый какой-то новой мыслью, замолчал, вопросительно взглянул на меня, таинственным шепотом проговорил: - В таком случае, он мог и Ирину?

- Не исключено. Я все более склоняюсь к этой версии.

- Вот как значит! - сокрушенно вздохнул Селиванов. - Вот будет горе её родителям. Они ещё верят, надеются. А теперь?!... Да, чуть было не забыл. У него ведь была здесь ещё одна девушка.

- У кого? - не понял я.

- Да у Баркова же. Когда Ирина ушла к этому Туманову, то Барков, то ли ей в отместку, то ли по какой иной причине, но только сблизился с нашей ведущей актрисой Людмилой Викторовной Запрудной. Какие между ними были фактические отношения я утверждать не берусь, как говориться, со свечкой не стоял, но только их постоянно стали видеть вместе. Постойте! - удивленно воскликнул главный режиссер. - Ведь она ушла из театра буквально сразу после того, как Шахова исчезла. Точно! Для нас тогда это был весьма ощутимый удар.

- Вы хотите сказать, что она также исчезла?

- Нет, именно ушла без всякого объяснения причин. Подала заявление и ушла.

- А нельзя ли мне и её фотографию?

- Сейчас организуем.

Он вновь позвонил художнику и тот через некоторое время принес фотографию Запрудной. Это была яркая красивая блондинка гораздо более эффектная, чем Шахова. Гораздо.

Я записал показания Селиванова. Больше мне в Москве делать было нечего.

Утром следующего дня я уже сидел перед Ивановым. Достал фотографию Баркова, выложил перед ним. Сказал:

- Может человек с таким лицом совершить злодейское убийство трех человек?

Стоило Сергею Ивановичу взглянуть на фотографию, как он воскликнул:

- А ведь я подозревал, что это именно он!

- Что ты имеешь в виду? - спросил я, сбитый с толку реакцией Иванова.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда какую-то фотографию, положил рядом с моей, развернул обе фотографии ко мне.

- Смотри!

На второй фотографии был запечатлен Барков, выходящим из дверей какого-то офиса. Я ничего не понимал в происходящем, спросил:

- Откуда у тебя его фотография?

- Подожди, это ещё не все. - Иванов достал фоторобот блондинки-режиссера и положил рядом с двумя фотографиями.

Так вот почему мне лицо Баркова показалось знакомым!

- У меня нет слов! - развел я руками. - Значит, Барков и есть блондинка и инвалид?!

- Значит, он и есть, - рассмеялся Иванов, довольный произведенным эффектом. - Только сейчас он не Барков, а предприниматель средней руки Завьялов Вадим Вадимович.

- Он арестован?

- Пока нет. Надо обеспечить более надежную доказательственную базу. Решили брать его с поличным.

- Он что-то ещё задумал?

- Вот именно.

- Да, но для чего он все это делает?

- А вот на этот вопрос сможет ответить только он сам. Если, конечно, захочет.

Глава восьмая: Запрудная. Явка с повинной.

Похоже, что мне на роду написано - быть неудачницей. Правда. Вся судьба моя нескладная - тому пример. Все из-за моей неуравновешенности и излишней впечатлительности. В детстве я могла расплакаться на ровном месте. А все восторгались: "Ах, что за прелесть! Какой эмоциональный ребенок!" Да что в детстве, я и сейчас нисколько не лучше. Надо сказать, девочкой я была прихорошенькой. Мои родители сексопотологи души во мне не чаяли. В соответствии со своей профессией они мне дали соответствующее воспитание. Поэтому мальчишек, постоянно увившихся за мной, я терпеть не могла. Твердо знала, что они для меня - источник повышенной опасности. Ни о какой дружбе с ними не могло быть и речи. В школьном драмкружке я играла исключительно роли героинь. И неплохо, надо сказать, играла. Руководителем кружка у нас была старшая пионервожатая Вера Анатольевна Студницкая, милая пухленькая девушка со смешливыми ямочками на щеках. За глаза мы её называли Верочка-пончик. Она восторгалась мной и пророчила мне великое театральное будущее. Поэтому, иной альтернативы, как поступить в театральное училище у меня не было. После окончания школы я сдала документы в Щукинское. Но перед экзаменом по основному предмету настолько переволновалась, что когда меня вызвали, совершенно не осознавала, что говорю и что делаю. Когда обнаружила, что читаю монолог Катерины из "Грозы" и делаю это настолько ужасно и безобразно, что можно провалиться сквозь землю от стыда и позора, расплакалась и убежала. Целый месяц проревела как дура, переживая случившееся. А потом поступила осветителем в театр Ермоловой. За год я пообвыклась в театре, поняла, что актеры и режиссеры никакие не боги, а такие же люди, как и все. Поведение же некоторых из них приводило меня вообще в священный трепет. "Как же так можно?! А где гордость?! Где девичья честь?!" В общем, представляете, что я собой представляла в восемнадцать лет. Музейный экспонат. Иначе не скажешь. Повторные экзамены в Щукинское я сдала с блеском.

На курсе я была первой студенткой и преподаватели всегда ставили меня всем в пример. Поэтому девчонки меня терпеть не могли, а парни откровенно побаивались.

После окончания училища меня по моей просьбе направили именно в тот театр, где я начинала свой восход на театральный олимп с роли осветителя.

Мне исполнилось уже двадцать три года, но в моей жизни не было ещё ни одного мужчины. Родители, поняв, что слишком переусердствовали в моем воспитании, спохватились и стали убеждать меня в преимуществах семейных отношений, в том, какое счастье испытывает женщина становясь матерью, так как реализует свой первородный инстинкт. Но их слова меня совершенно не трогали. Мое сердце оставалось холодным и, казалось, закрытым для мужчин навсегда.

В театре полгода я исполняла несвойственные мне роли травести. И это всех устраивало. Все были со мной милы и приветливы. Но через полгода главный режиссер неожиданно для всех, а для меня - в первую очередь, включил меня во второй состав "Чайки" и сразу на роль Лизы. Я оказалась в дублершах самой Великановой, к тому времени уже обремененной всеми мыслимыми и немыслемыми званиями. Однажды она заболела и... "Я помню чудное мгновенье!" Весь спектакль я играла буквально на одном дыхании и имела потрясающий успех. Главный расцеловал меня и сказал: "Ты прелесть! Я даже не предполагал, что ты настолько гениальна!" Вот так, в одночасье, я стала одной из ведущих актрис. Теперь роль Лизы мы с Великановой играли по очереди: один спектакль - она, другой - я. У меня появилась масса завистников и недоброжелателей. Поползли грязные слухи. Мое невнимание к мужчинам объясняли фрегидностью или того чище - лесбианством. И так далее и тому подобное. Но я не обращала внимания на сплетни. В общем и целом я была довольна жизнью.

Это случилось после двух лет моей работы в театре. Я не знала, кто он такой, каким образом оказался в театре. Он мне улыбнулся и сказал: "Здравствуйте!" Этого было достаточно, чтобы мое бедное сердце так бешено заколотилось, что мне казалось ещё чуть-чуть и оно выпрыгнет из груди. И я поняла, что погибла присно и вовеки веков. Влюбилась сразу пылко, безумно, безоглядно и... безнадежно. Уже потом узнала, что Дмитрий Барков недавно зачислен в труппу вместе с Ириной Шатровой , что они любят друг друга. Еще узнала, что Ирина утверждена на роль главной героини в фильме известного кинорежиссера Владимира Туманова "Человек не ко времени", о котором ещё до начала съемок много писали и говорили. Ревновала ли я Дмитрия к Ирине? Скорее - нет, чем - да. Просто, было чуточку обидно, что он меня совсем не замечает. Сравнивая себя с ней, я объективна приходила к выводу, что и красивее её, и умнее, и... Нет, справедливости ради, надо сказать, что она была очень талантлива. Я любила молча. И страдала тоже молча, никому не поверяя своей тайны. Любовь была настолько огромной, что я не в силах была ей сопротивляться. О такой я читали лишь в "Гранатовом браслете" Куприна и была убеждена, что времена такой любви канули в лету. И вот нечто подобное случилось и со мной. "Да светиться имя твое!" Это было, как наваждение, как болезнь. Скажи он: "Умри", и я бы умерла без всякого сожаления. Но ему до меня не было никакого дела.

Потом по театру поползли упорные слухи, что Ирина выходит замуж за Туманова. Вскоре это стало свершившимся фактом. Дмитрий сильно переживал случившееся. Ходил по театру как в воду опущенный. Осунулся, похудел. Может быть это кому-то покажется странным, но я переживала вместе с ним и была возмущена поступком Ирины: как она могла Дмитрию предпочесть какого-то Туманова?! Однажды, после репетиции, он подошел и, сиротливо глядя на меня, сказал: "Давай развлечемся сегодня вечером". Я была на седьмом небе от счастья и с радостью согласилась. Однако, веселья не получилось. На что я тогда надеялась? Непонятно. Он увез меня на конец Москвы к своему приятелю художнику-оформителю, занимавшему вместе с женой Валентиной, некрасивой, худосочной особой небольшую убогую комнату в коммуналке. Отмечали день рождения Валентины. Она смотрела на меня завистливым, ненавидящим взглядом и сильно комплексовала. Помню, на столе был винегрет, селедка да магазинные слипшиеся пельмени. Зато водки было в изобилии. Дмитрий старался, как мог, выглядеть веселым и беспечным. Я ему подыгрывала. Все выглядело, как в дешевом, пошлом водевиле. Мне было горько и обидно за него, за себя и вообще обидно. Поздним вечером супруги ушли и мы остались вдвоем.

Это случилось на старом тесном и скрипучем диване. Кроме ощущения боли, жгучего стыда и разочарования я ничего больше не чувствовала. После долго и безутешно плакала. Хотелось принять ванну. Но я боялась даже выглянуть в коридор, будучи уверенной, что соседи все слышали и теперь говорят обо мне, и презирают. Дмитрий даже не пытался меня утешить. Сидел на краю дивана, мрачный. злой, молчал и лишь курил одну сигарету за другой.

Буквально через день или два после этого Дмитрий избил Туманова и его выгнали из театра. Но отношения наши продолжались. Теперь обо мне в театре говорили, как о распущенной и очень доступной. Но мне на это было глубоко наплевать. Он занялся коммерцией и довольно скоро в этом преуспел. Купил квартиру, машину. Стал водить меня на всевозможные презентации, юбилеи, благотворительные вечера и прочие тусовки, где знакомил со своими новыми друзьями, юркими людьми с хитроватыми глазами. Причем, свидания наши никогда заранее не планировались. Звонил и сообщал: "Завтра мы идем туда-то. Будь готова. Я за тобой заеду в семь". И никогда не спрашивал: смогу ли я? свободны ли? Будучи заранее уверенным, что будет именно так, как он говорит. И если я была занята в спектакле, то звонила главному и врала, что заболела, потеряла голос и тому подобное. Моя жизнь как бы раскололась надвое. С одной стороны было все привычно - репетиции, спектакли, новые роли. С другой - томительное ожидание звонка, и редкие встречи, не приносящие мне радости и удовлетворения, а лишь усиливающие душевную дисгармонию. Я презирала себя за слабохарактерность, даже ненавидела, но ничего поделать не могла. Чувство было сильнее меня.

Однажды он неожиданно появился на репетиции чем-то очень возбужденный и сказал: "Начинаем новую жизнь! Собирайся, завтра мы уезжаем". Сердце мое радостно забилось: "Свершилось!! Теперь мы будем всегда вместе!" Я даже не спросила - куда едем и зачем? Это было совсем, совсем не важно. Я подала заявление и в тот же день ушла из театра, даже не получив расчет. Помню, какое несчастное и обиженное лицо было у главного. Он не мог понять и объяснить мой поступок. Да что он! Я сама себя не понимала.

На следующий день мы сели в поезд, идущий до Новосибирска и поехали. Куда? Зачем? Мне было все равно. Лишь в пути я узнала, что в этом же поезде едет Туманов вместе со своей очередной невестой. Да, ведь я совсем забыла сказать, что Ирину Туманов бросил. В театре ей кто сочувствовал, кто злорадствовал. Первых было все же больше. К их числу относилась и я.

На вторые сутки вечером Дмитрий сказал: "Туманов ужинает в ресторане. Ты должна с ним познакомиться и задержать минут на сорок". "Что ты надумал?" - спросила я. "Это очень важно. От этого зависит наша дальнейшая жизнь", - сказал он, игнорируя мой вопрос. И я сделала все так, как он говорил, а потом вернулась в купе. Он пришел минут через двадцать. Таким я его никогда прежде не видела. Лицо было бледным и неподвижным, будто посмертная гипсовая маска. Лишь ноздри тонкого носа нервно подрагивали да лихорадочно блестели глаза. Глядя на меня так, словно впервые увидел, он торжествующе проговорил: "Дело сделано! Теперь мы посмотрим - кто из нас бездарь!" "Ты о чем?!" - удивилась я его странному поведению. "Не важно, ответил он. - Главное - он теперь не будет мучить меня по ночам". Тогда я так ничего и не поняла. Лишь вечером следующего дня в гостинице из телевизионных сообщения я узнала о разыгравшейся в поезде трагедии и обо все догадалась. "Это сделал ты", - сказала я. "Не будь дурой! - закричал он. - Это сделал Туманов, застав свою невесту в объятиях их попутчика". "Нет, это сделал ты. Иначе ты бы не просил меня задержать Туманова. Тебе нужно было время". "Да хоть бы и так. Этот подонок получил свое! Хочешь донести? Беги! Только учти, милая, что ты автоматически становишься соучастницей. Твоим заверениям о том, что ты ничего не знала, никто не поверит". Он мне угрожал! Именно это меня больше всего поразило. И я поняла, что совсем, совсем его не знаю. Тогда в театре, когда я его впервые увидела, я влюбилась не в него, а в образ, который он олицетворял, и который подспудно вызревал внутри меня долгие и долгие годы. А потом... Потом я все напридумывала о нем и убедила себя, что все именно так и есть.

Но мое открытие ничего для меня и наших отношений не изменило. Я по прежнему его любила, как верная и преданная собака любит своего хозяина. И конечно же никуда не стала сообщать. Собака никогда не кусает хозяина.

Через какое-то время мы переселились в трехкомнатную квартиру, а ещё через год праздновали новоселье в коттедже. Дмитрий занимался своей коммерцией, а я маялась от безделья дома. Хотела было поступить в один из местных театров, но он мне запретил, и я смирилась. Постепенно стала ленива до неприличия. Даже из дома выходить было лень. Всеми днями и вечерами читала книги, смотрела телевизор да, чтобы не потерять фигуру, занималась на тренажере. Время шло, но в моей жизни ничего не менялось. Да и можно ли это назвать жизнью? Вот вопрос.

Затем я узнала, что Дмитрий мне изменяет. И с кем? С какой-то стриптизершей из кафе! Узнала я это от его верного помощника и телохранителя Павла Дроздова. Как-то пожаловалась ему, что Дмитрий слишком много работает, совсем мало бывает дома. На что Павел двусмысленно ухмыльнулся и, отведя глаза, сказал: "Да, работы много". И я поняла, что здесь что-то нечисто. Ревность настолько меня раскалила, что опустилась до того, что наняла частного детектива. И через две недели знала все. Передо мной неопровержимыми свидетелями моего унижения лежали цветные фотографии. Более того, на них было очень хорошо видно, что моя соперница беременна и скоро родит. То-есть ей было разрешено то, в чем мне было отказано даже думать. Вечером, когда Дмитрий пришел с работы, я закатила ему самую настоящую истерику. Я была вне себя от оскорбления и унижения и даже не помню, что делала и что говорила. И вот тогда впервые узнала, что он снимает "великий" фильм о каком-то звере, который давно правит миром, а девица ему нужна лишь для того, чтобы вместе со своим зверенышем (он именно так и сказал - "зверенышем") лечь последним камнем в величественном здании его гениального фильма. Я была настолько поражена, что не нашлась, что ему сказать. Люди выращивают скот, что удовлетворить свои потребности в мясе, так и он выращивал... Нет, это ужасно! Все эти четыре года я любила чудовище! Всю ночь я проплакала. Теперь я его ненавидела и проклинала тот день, когда впервые увидела. Я его ненавидела так же истово, яростно, как и... любила. Да-да, несмотря ни на что я продолжала его любить. Поняла, что неизличима больна, потому как психически нормальный человек не может быть настолько раздвоен. Одна Я его любила, не смотря ни на что, вторая ненавидела. Причем обе жалели и сочувствовали друг другу. Я не знаю, как психиатры назовут мою болезнь, но в том, что это болезнь, нисколько не сомневалась.

Позавчера Дмитрий пришел домой чернее тучи и сказал, что девица (он при мне её иначе не называл) его обманула. "В каком смысле - обманула?" не поняла я. "В самом прямом - умерла при родах!" "А ребенок?" "Он тоже". Он зло выругался и скрылся в своей спальне. Мое ненавидящее его Я злорадно рассмеялось: "Так тебе, негодяй, и надо!". Любящее страдало: "Ведь это составляло смысл его жизни!"

А вчера он пришел домой раньше обычного, где-то часов в девять. Был весел, мил, предупредителен. Приподнес мне огромный букет красных роз. Обнял, поцеловал.

- Как же ты, Люда, хороша! - проговорил. - Ты даже себе не представляешь - до чего хороша!

И до того мне стало радостно от этих слов, что вновь была готова все забыть и все ему простить.

- Давай поужинаем вместе? - предложил он.

Он помогал мне накрывать стол. Все было чудесно. Во мне опять воспряли духом надежды на возможное счастье. За ужином я выпила два бокала шампанского. Потом он сказал:

- Люда, ты бы не сыграла финальную сцену фильма?

Во мне будто все одеревенело, так как прекрасно знала, чем должен закончиться фильм. От стаха у меня даже помутилось сознание и я долго не могла сообразить, что же ему ответить.

- Но ведь ты... - начала было я, но так и не смогла закончить фразы.

Но он понял, что я имела сказать.

- Нет-нет, накаких последствий для тебя не будет. Я изменил сценарий. В жертву Зверя будет принесен лишь младенец. Это более точно отразит главную идею.

- Да, но где ты возьмешь младенца? - наконец обрела я дар речи.

- Будет младенец. Об этом не беспокойся. А потом мы поженимся и уедем куда подальше, к примеру, на берег Адриатики или ещё дальше. Согласна?

- Хорошо, я попробую, - сказала я, уже заранее зная, что сделаю утром следующего дня, так как не в характере Дмитрия было отказываться от задуманного. Я не желала ложиться последним камнем в здание его фильма.

- И вот я здесь и готова отвечать по всей строгости закона, закончила я рассказывать свою печальную историю жизни.

Терпеливо слушавший меня более часа Серегей Иванович Иванов сочувственно улыбнулся, спросил:

- Вы рассказали все, что знали о Баркове?

- Да. Как на исповеди. А что, за ним ещё что-то есть?

- И очень многое.

- Значит, вы уже сами на него вышли и не допустили бы гибели невинного ребенка?

- Конечно.

- Вы меня арестуете?

Иванов вновь улыбнулся.

- За что, Людмила Викторовна?

- Но ведь я была соучастницей убийства Вероники Кругловой и того, другого.

- Вы знали, что Бакров замышляет убийство?

- Нет. Но я слышала, что незнание закона не освобождаетчеловека от уголовной ответственности. Ведь так?

- Так. Но это в том случае, если вы нарушили закон. А вы его не нарушили. Единственно, в чем вы виноваты, так это в том, что не сообщили в милицию о совершенном тяжком преступлении. Но, во-первых, по этому преступлению уже истек срок давности привлечения вас к уголовной ответственности. Во-вторых, по новому законодательству человек не обязан сообщать о преступлениях, совершенных близкими людьми. А Барков для вас был несомненно близким человеком. Так что вы ни в чем не виноваты, Людмила Викторовна. Но у меня к вам будет огромная просьба.

- Я слушаю.

- Вы должны будете вернуться домой и делать все, что скажет Барков.

- Зачем это?

- Нам необходимо захватить всю его банду с поличным.

- С каким еще?

- На завтра намечено похищение ребенка. Вы вместе с Барковым и его людьми будете находиться уже в квартире. В какой именно? Нам пока неизвестно. Но Захарьян привезет ребенка именно туда.

- Захарьян - он кто?

- Верный подручный Баркова. Как только он принесет его в квартиру, вы должны будете взять ребенка на руки и уйти на кухню. Понятно?

- Да.

- Вы согласны нам помочь?

- Согласна.

- Спасибо, Людмила Викторовна! Я почему-то был уверен, что вы согласитесь.

Иванов стал записывать мои показания в протокол.

Глава девятая: Иванов. Совещание.

Итак, мы вышли, как говорится, на финишную прямую. Еще немного и закончится последний акт этой страшной пьесы. Устал. Сказалось напряжение последних дней. Мой поношенный организм начал давать сбои. Все тело ломило, в горле першило, голова шумела. Должно быть заболел. Не ко времени. Нельзя мне сейчас болеть. Никак нельзя. Как же паршиво я себя чувствую. На улице вёдро, а мой внутренний барометр показывает слякоть. Вот черт!

Вдруг, дверь кабинета бесшумно открывается и в кабинет входит... Не может быть! Я не верю собственным глазам. В кабинет входит мой постоянный оппонент по жизни и по судьбе Антон Сергеевич Поляков. Веселый. Жизнерадостный. В дорогом добротном костюме и с кейсом в руке. То-есть точно такой, каким я его знал четыре года назад. Сколько произошло всего за эти годы. Иному бы хватило не только на всю жизнь, на и на жизнь будущих поколений. Ага. По вине Полякова и таких, как он, умерла моя вторая жена Катя, я сам чуть было не отдал Богу душу, а сколько погибло замечательных парней. Да, но почему он на свободе?! Ему еще, по моим скромным подсчетам, сидеть и сидеть, как медному котелку.

Поляков проходит к столу, садится за приставной столик, смотрит на меня смеющимися глазами, но сочувственно говорит:

- Что-то вид у вас, Сергей Иванович, неважнецкий? Не заболели?

- Будешь тут с вами, как же! - ворчу.

Поляков заливисто смеется. Похоже, ему очень хорошо живется на свете. Не то что некоторым.

- А вы, Сергей Иванович, все такой же... - Долго подбирал нужное слово. Наконец, выдал: - Юморист!

- Кого там! - сокрушенно машу рукой. - Я теперь все больше по части черного юмора. А вы, Антон Сергеевич, почему на свободе? Я не надеялся с вами встретиться раньше чем лет через шесть-восемь.

- Да вот, амнистия мне вышла.

- Какая ещё амнистия? Я что-то о ней не слышал.

- А что, президент по всем вопросам с вами советуется?

- Не скажу, что по всем, а по правовым - точно. Поэтому, об амнистии я бы определенно знал.

- Ну-ну, - усмехается Поляков. - Выходит, на этот раз не посоветовался.

- И за какие же такие заслуги вас облагодетельствовал Сам? Или секрет?

- Никакого секрета нет. К власти пришли наши всерьез и надолго. А им такие специалисты, как я, очень нужны. Разрешите закурить, Сергей Иванович? - Не дождавшись моего ответа, Поляков достает дорогие сигареты, чиркает дорогой зажигалкой, закуривает. Откинувшись на спинку стула выпускает к потолку струйку дыма. Что-то больно по-хозяйски он себя здесь чувствует?

- Кто же они такие, эти "ваши", позвольте полюбопытствовать?

- Деловые люди.

- Ага. Понятно. Хапуги, взяточники, казнокрады. Не подскажите: кого из "ваших" я забыл?

- Да ладно вам! - раздражено говорит Поляков. - Опять вы за свое. Привыкли всем ярлыки вешать. А вам, Сергей Иванович, давно говорил, что ваш поезд ушел. Время романтиков и альтруистов кончилось. Наступила эра прагматиков.

- А, понятно. Бери больше, тащи дальше. Ваши парни-прагматики и так Россию, будто липку ободрали. То ли ещё будет. Да, но зачем вы ко мне? Извините, но я совсем по другому ведомству.

- Ах, да, - спохватывается Поляков, открывает кейс, достает бумагу, протягивает мне. - Вот, ознакомьтесь, пожалуйста.

Беру бумагу, читаю:

- "Указ Президента Российской Федерации. 1. Назначить на должность начальника следственного управления - заместителя прокурора Новосибирской области государственного советника юстиции 3 класса Полякова Антона Сергеевича. 2. Освободить от занимаемой должности государственного советника юстиции 3 класса Иванова Сергея Ивановича." - Подпись, печать. Все как положено. У них действительно все схвачено, за все заплачено. Это называется - приехали!

Собрав в кулак последние остатки мужества, как можно беспечнее говорю:

- Я нечно подобное предполагал: войдет однажды в мой кабинет благополучный господин в костюмчике от Славы Зайцева и жизнеутверждающим тоном скажет: "Кто тут временные? Слазь!". Так-так. И что же будет со мной? На песию меня или как?

- Или как? - приятно улыбается Поляков и достает из кейса другую бумагу.

"Санкционирую", - увидел я вверху впечатляющее слово, а чуть ниже: "заключение под стражу". Остальное мне читать расхотелось.

- Вы уж не обессудьте, Сергей Иванович, но такова жизнь, извиняющемся тоном говорит Поляков. - Я исключительно для вас место освободил. - Поворачивается к двери. - Входите!

В кабинет входят двое конвоиров...

Открыл глаза и долго не мог поверить, что все это был лишь всего-навсего сон. Все настолько было реально, что у меня до сих пор поджилки тряслись. Ага. Ни фига, блин, заявочки! Мало того, что от этих поляковых в реальной жизни никакого покоя нет, так они ещё по снам твоим шлындают, мысли красивые воруют. О-хо-хо! Что делается, что делается!

Посмотрел на часы. Половина второго. До совещания ещё полчаса, Есть ещё время привести себя в порядок, причесать мысли. Итак, если все получится, то уже завтра меня ждет встреча с новым противником Барковым, который не жалел человеческой крови, чтобы поведать миру о приходе зверя и бесполезности ему сопротивляться. Мысль не нова. То же мне не раз говорили и поляковы. Барков лишь предельно откровенен, а они вуалировали ту же мысль, проповедуя ярый индивидуализм и утверждая, что мир от катастрофы могут спасти лишь они, умные люди с деловой хваткой, прагматики, кто это не поймет, тот погибнет. Хотя лейтмотив их жизни ясен, как Божий день, даже тривиален: "своя рубашка ближе к телу","хватай все, что плохо лежит", "деньги не пахнут" и тэдэ, и тэпэ. А может быть и правда они уже захватили мир? Остались лишь мелкие островки сопротивления, вроде нашего? Нет, порядочных людей очень и очень много. Не знаю, как где, а в России у господ поляковых и иже с ним ничего не получится, нет. Сколько они не сеют в нашу почву махровый индивидуализм, сколько не поливают его из всех средств массовой информации, а он дает лишь весьма и весьма хилые всходы. А все почему? А потому, что господа поляковы невежественны и не знают историю своей страны. Россия испокон веков была страной соборной, общинной, где общественные интересы всегда ставились выше личных. Где, скажите, землю называют "Матушкой-кормилицией, в страну - Родиной-Материью? У русского человека всегда было две матери и обе ему были одинаково дороги. За каждую из них он был готов отдать жизнь. Вот потому-то об Россию обломали зубы и Наполеон, и Гитлер. А уж доморощенные мини-гитлеры обломают тем паче. Ага.

Ровно в два все были в сборе. Даже Беркутов пришел на этот раз без опаздания. Кроме Рокотова и его парней, здесь же был заместитель начальника Управления по борьбе с экономическими преступлениями Хворостин Олег Юрьевич. Я решил начать именно с него.

- Юлег Юрьевич, введите нас в курс: что вами сделано?

Хворостин встал, откашлялся, оглядел присутствующих. Мундир полковника с трудом сдерживали напор тучного тела. Фамилия полковника явно не соответствовала своему содержанию.

- Мы проследили за КамАЗом с указанным госномером и вышли на подпольный завод по производству водки. Находится он в поселке Пашино на одном из брошенных военных объектов. Все здесь поставлено на широкую ногу, даже установлено импортное оборудование по разливу водки. Отличить подделку невозможно. Да и качество самой водки довольно неплохое. Установлены также магазины, куда эта водка завезена. Таким образом, к операции все готово. Ждем только ваших указаний.

- Будут вопросы к Олегу Юрьевичу? - спросил я. Все молчали. - Спасибо, Олег Юрьевич! Садитесь. Владимир Дмитриевич, что у вас? - спросил я Рокотова.

Он ответил:

- У нас также все готово. Шилов сообщил, что Захарьян его предупредил, чтобы он в десять утра был на месте, тот за ним заедет. Следовательно похищение ребенка произойдет между десятью и одиннадцатью. В операции задействованы все оперативные работники управления. Группа ОМОНа из десяти человек будет в резерве.

- Сергей Иванович, а можно мне с ребятами? - спросил Говоров.

- Коллега, у вас что, своей работы мало?! - "удивился" я. - Отчего вас всегда тянет в различного рода авантюры?

- Это у кого авантюры, ещё надо разобраться, - тут же возник Беркутов. - Может быть ему для возмужания необходима настоящая мужская работа.

Ну и видок у него! Везет мужику. Где бы какой кулак не разбойничал, а уж Диму Беркутова обязательно найдет. Правда, неясно кто кого ищет.

- Вы что-то сказали, Дмитрий Константинович?

- Да нет, это так, заметки на полях, так сказать.

- А-а, ну тогда ладно. А то я думал, что вы имеете в виду ту работу, которая прописана у вас на лице?

- Шрамы только украшают мужчину! - проговорил Беркутов с пафосом.

- Так то шрамы, - усмехнулся я.

- И потом, Сергей Иванович, в народе говорят: "За одного битого, трех небитых дают".

- Да что ты говоришь?! Если учесть, сколько раз ты был бит, ты один роты омоновцев стоишь. Так что, Адрей Петрович, похоже, что тебе там делать нечего.

- И все же я настаяиваю, Сергей Иванович, - напомнил о себе Говоров.

- К сожаления, и хотел бы вам помочь, коллега, но не могу. Этот вопрос не в моей компетенции. Здесь командует Рокотов. Володя, возьмешь этого забияку в свою группу захвата. Парню не терпится спустить пар.

- Но если очень хочется, то можно, - ответил Рокотов, улыбаясь

- Ну вот, все организационные вопросы кажется решены. А теперь позвольте сказать пару слов.

- Ну, это надолго, - подал реплику ехидный Беркутов.

- Я постараюсь покороче, - пообещал. - Итак, завтра расследование этого дела, наделавшего столько шума не только в нашем городе, но и дальше, вступает в решающую стадию. Уверен, что завтра вся банда соберется в одном месте и у нас появится редкая возможность встретиться с каждым из них лицом к лицу. Большинство из них вооружены. Поэтому, при захвате всем быть предельно внимательными и осторожными, строго выполнять указания Владимира Дмитриевича. Словом, поберегите себя, мужики. Каждый из вас стоит сотни таких гаденышей. Я закончил. Дмитрий Константинович, у тебя есть что добавить?

- Нет, на этот раз вы сказали все очень верно, - серьезно ответил Беркутов.

Глава десятая: Шилов. Похищение.

Ровно в десять в ворота базы въехал "Мицубиси" Захарьяна и покатил прямиком к нашему складу. Бригадир Панкратов издали заметил машину, сказал недовольно:

- Этот хрен опять за тобой приперся.

- Ну зачем ты так... Нормальный мужик.

- Мой тебе совет, Рома, - держись подальше от этого мужика. Понял?

- Ну почему?... Он обещал мне калым хороший устроить.

- Знаем, какой это калым. Этот калым тебе потом боком выйдет.

- Да ну... Что я дурак, не понимаю если что?

- Похоже, что ты не далек от истины, - усмехнулся Панкратов.

Тем временем автомобиль Захарьяна остановился напротив нас. Тофик помахал нам рукой в открытое окно.

- Привет, мужики! Как жизнь молодая?

- А что нам сделается. Живем - хлеб жуем, - странно как-то ответил бригадир.

- Ну-ну. - Захарьян позвал меня рукой. - Садись, Рома.

- Можно? - спросил я Панкратова.

- Попробовал бы я запретить, - усмехнулся он. - Меня бы уже завтра отсюда как ветром сдуло. Этот черт водит дружбу с самим хозяином. Иди, Рома, но будь осторожен, помни, что я тебе только-что сказал.

Хороший он в общем-то мужик. Хоть и выпить не дурак. А может потому и пьет, что хороший?

Я сел в машину. Заметил, что Захарьян необычно возбужден. Руки заметно дрожали. "Боиться", - решил я, исподволь наблюдая за ним. У нас в деревне охотники говорили: "Если броишься медведя, не ходи на булку". А этот из-за денег. Сам трясется весь, а идет. Противно.

- Ты что, Рома, невеселый? Трусишь?! - ненатуральным бодрым голосом спросил Захарьян.

- Да нет... А что мне?... Нормально.

- Значит, показалось.

- Значит показалось, - подтвердил я.

Он круто развернул джип и рванул с базы. Через пятнадцать минут мы уже были около небольшого продуктового магазина, стоявшего на отшибе. "Мини-маркет" - значилось на вывеске. Не понимаю я этого. Обычный магазин. Так нет, надо обязательно назвать его "Супер-маркетом", "Мини-маркетом". Как обезьяны, честное слово! Рядом с магазином стояло две детских коляски.

Захарьян остановил машину метрах в двадцати от магазина, но мотор глушить не стал. Сказал нервно:

- Подождем новую "клиентку". А то эти могут в любой момент выйти.

Будто в подтверждение его слов из магазина вышли две молодые женщины, и коляски изчезли. Но ждать пришлось минут пять, не больше. Появилась ещё одна женщина, оставила коляску и зашла в магазин.

- Пойдем! - сказал Захарьян. - Дверцу не захлопывай.

Мы вышли из машины и быстрыми шагами направились к магазину.

- Рома, припрешь дверь магазина, пока я того. На всякий случай, бросил Захарьян на ходу.

Я припер дверь плечем. Он подскочил к коляске, схватил ребенка и побежал к машине. И уже от машины махнул мне рукой. Вскоре мы уже были далеко от магазина. Малыш спокойно лежал на заднем сидении и не издал ни звука.

- Порядок! Бабки будто сами с неба упали! - весело сказал Захарьян. Вот так, Рома, надо уметь кошку еть, чтобы не царапалась. - И громко рассмеялся.

Окрыленный удачей он не заметил, как за нами неотступно катит "Мутант" подполковника Беркутова, а чуть поодаль "Газель" с шефом и ребятами. Тем временем мы уже ехали по коммунальному мосту на левый берег, затем свернули на улицу Ватутина и остановились у пятиэтажного дома постройки пятидесятых годов. Захарьян остановил машину у второго подъезда и сказал мне:

- Жди, Рома. Я скоро. Отметим это дело по полной программе. - Он взял ребенка на руки и скрылся в подъезде.

В это время в конце дома у пятого подъезда остановился "Мутант" и "Газель" и из них вышли наши оперативники. Операция "Захват" начилась.

Глава одиннадцатая: Беркутов. Захват.

Кажется скоро вся эта катавасия закончится. Шеф обещал отпустить нас с Шиловым в отпуск. Заберем мы с Ромой своих родных женщин и закатимся в его родное Легечиво, вросшее домами в могучую сибирскую тайгу, будем топить баньку по белому, хлестаться березовым веником до одури, а потом отсыхать на природе, попивая пиво. Хорошо! Будем ходить в тайгу за грибами, объедаться черникой, а то просто стоять у муравьиной кучи и удивляться таинству бытия. Будем ловить в таежном озере толстых и жирных карасей, а вечером сидеть у костра, есть под водочку наваристую уху, травить анекдоты и, задрав голову, обозревать ночное небо с мохнатыми крупными звездами. Будем пить парное молоко, видеть цветные сны и истово любить своих женщин. Замечательно! И путь на короткое время, но забудем погони, облавы, черные дела каких-то гаденышей, отравляющих жизнь нормальным людям. Этих сволочей нужно давить, будто гнид, чтоб не разносили по Земле заразу. А мы будем няньчиться с ними, разъяснять им права, обеспечивать опытными адвокатами. А что толку? Все равно на суде они будут лить крокодиловы слезы и блеять, будто козлы, что дали признательные показания под физическим воздействием сотрудников милиции. Это такая бл...ая порода людей. Плевали они на мужское достоинство. Для них главное - спасти свою шкуру. А каким образом, неважно.

Зарубежный "длинноногий" франт притащил моего "Мутанта" за собой к дому на Ватутина. Я заехал с другой стороны дома и остановился у пятого подъезда. Вскоре неподалеку остановилась "Газель" с шефом и ребятами. Видел, как Захарьян достал ребенка и скрылся с ним во втором подъезде. Но вот из машины показался мой друг и также вошел в подъезд, но очень скоро вновь появился. На второй "Газели" подъехали омоновцы. По замыслу шефа, они должны держать внешнее охранение.

Влед за Рокотовым мы гуськом, прижиаясь к дому, прошли ко второму подъезду.

- Какая квартира? - спросил шеф Шилова.

- На третьем этаже направо, - ответил тот.

Полковник придирчиво нас оглядел. Спросил:

- Бронежилеты на всех?

Внимательно вслушавшись в тишину, полностью ею удовлетворился. Сказал:

- В таком случае, начнем, пожалуй. - Строго глянул на меня, - Дмитрий Константинович, без импровизаций, пожалуйста!

Я решил немного разрядить гнетущую атмосферу официоза и предстартового напряжения.

- А я чё?! Я не чё! Как награды и премии раздавать так вы обо мне забываете. А как все остальное, так сразу - Беркутов. Обидно! Вкалываешь, вкалываешь, и никакого тебе почета и уважения. Вы посмотрите на мою физиономию. От меня даже собаки презрительно отворачиваются и плюют вслед. А вам все не так.

Парни заухмылялись, пряча лица. Лишь Колесов сердито сунул меня кулаком в бок. Но на этот раз кажется и шефа проняло. Он широко добродушно улыбнулся.

- Хорошо, Дмитрий Константинович, я обязательно учту ваше замечание при очередном распределении премий. Обещаю. А теперь пора приступать к операции. За мной!

Мы поднялись на третий этаж и здесь нас поджидал сюрприз. Дверь квартиры двадцать пять была железная и открывалась наружу. Не о какой внезапности не могло быть и речи. Шеф подозвал рукой Шилова и стал что-то шептать ему на ухо. Тот лишь кивал. Нам Рокотов лишь сказал:

- Сигнальное слово - "милиция". По нему начинаем штурм квартиры.

"Интересно, как это он себе представляет при таких-то дверях?" подумал я.

Между тем, Рома подошел к двери и нажал кнопку звонка. Через какое-то время из-за двери послышался глухой, напряженный голос:

- Кто там?

- Извините! - голосом неудавшегося актера проговорил Рома. - Мне бы Тофика Захарьяна. Скажите, что его Рома спрашивает.

После короткой паузы тот же голос сказал:

- Стропила, тут тебя какой-то Рома спрашивает. - Но сейчас в голосе было больше удивления, чем напряжения.

Еще через какое-то время дверь приоткрылась и ничего не подозревающий Стропила возмутился бестакностью и нахальством Шилова:

- Ты что, Рома, охринел?! Я ж тебе сказал - ждать в машине?

- Ну так здесь это... Здесь милиция.

"Мокрушник" со странной армянской фамилией даже не успел удивиться. Рома распахнул дверь и так отоварил своего "приятеля" кулаком в анфас, что тот натурально влип в противоположную стену, да так в ней и остался без признаков жизни. Мы шумной гурьбой ввалились в квартиру, где застали всех бандитов, кроме их предводителя. "Кинематографисты", явно не ожидавшие нашего появления, пребывали в удивлении и растерянности.

- Всем к стене! Руки за голову! - властно скомандовал Рокотов. Такого голоса я у него отродясь не слышал.

Деморализованный противник беспрекословно выполнил его требование. Нет, один было дернулся выхватить пистолет, но шеф так наладил его ногой в живот, что отбил охоту на всю оставшуюся жизнь своевольничать и не слушать старших. Бандит свалился на пол и принялся дергаться, будто карась на сковородке, пытаясь открытым ртом ухватить хоть сколько-то воздуха. Но у него все никак не получалось.

И тут я вспомнил, что согласно распределению ролей, уже должен быть на кухне, и ринулся туда. Но там застал Вадима Сидельникова. Он во все глаза, будто очарованный странник, смотрел на Запрудную с ребенком на руках. И уже не в силах сдерживать переполнявших его чувств, восхищенно проговорил:

- Вы как... Вы как Секстинская мадонна!

Запрудная действительно являла собой нечто, трудно передаваемое словами. Я подошел, слегка поклонился.

- Здравствуйте, Людмила Викторовна!

- Здравствуйте! - ответила она, озадаченно рассматривая мою помятую физиономию

- Разрешите представится. Беркутов Дмитрий Константинович. Вы не смотрите на мое лицо. В душе я смирный, тихий и где-то по большому счету романтик.

- Я вам верю, - улыбнулась она.

- А это подполковник Вадим Сидельников, один из лучших представителей нашего управления. Настоящий друг не только людям, но и животным.

- Я это сама вижу, - серьезно ответила Запрудная, как-то уж очень пристально и ответственно глядя на Вадима.

- И между прочим холостой.

- Да ладно тебе, - проговорил Сидельников, густо краснея.

- И, как видите, ещё и очень скромный. Не буду перечислять всех его достоинств. Это займет слишком много времени. Лучше вы сами это выясните.

И я их покинул. Кажется намечается ещё одна симпатичная пара. Дай-то Бог! Должно же когда-нибудь и Вадиму с этим делом повезти. Такой парень!

Когда вернулся в зал, то увидел собственными глазами искомую нами "блондинку" во всем своем великолепии. Да, хороша Маша, но не наша. По всему, родители его мечтали о девочке, но что-то не сработало, и вместо прелестной и нежной девчуки, появился на свет вот этот моральный урод, змееныш, возомнивший себя гением и уже в силу этого решивший, что имеет право распоряжаться судьбами людей. Мечта его родителей воплотилась в любви этого козла напяливать на себя женские шмотки.

- Где вы его нашли? - шепотом спросил я у Сережи Колесова.

- Прятался в ванной, - ответил он.

Похоже, что Баркова только-что оттуда вытащили и он ещё пребывал в легком нокдауне от случившегося. Но быстро освоился и погнал картину, стал очень натурально возмущаться:

- Безобразие! По какому праву, господа, вы сюда вломились и мешаете творческому процессу?! Что за методы?! Вы полагаете, что если обличены властью, то вам все позволено?! Ошибаетесь! Я этого так не оставлю и добьюсь того, чтобы вас премерно наказали! - Контральто его было превосходным.

К Баркову подошел пижон Говоров и, проникновенно глядя тому в глаза, представился:

- Следователь по особо важным делам прокуратуры области Говоров Андрей Петрович. С кем имею честь?!

- Я режиссер "Мосфильма" Познанская Ирина Петровна! - с достоинством ответил Барков. Актером он был действительно неплохим. Достал удостоверение, протянул Говорову:

- Вот, ознакомьтесь, пожалуйста.

Тот раскрыл удостоверение, ознакомился, "сконфужено" прогворил:

- Действительно! Извините, Ирина Петровна, накладочка вышла! Дело в том, что вы, как две капли воды, похожи на разыскиваемого нами опасного преступника Баркова Дмитрия Александровича. Ну, очень похожи! Вы. случайно, не родственники? Нет?

Каким бы не был Барков хорошим артистом, но такой сокрушительный удар вынести не смог. Лицо его поначалу выразило удивление, потом растерянность, затем стало мрачным и злым. Голубые глаза потемнели от ненависти и отвращения к нам. Он медленно стянул с головы парик и глухим баритоном равнодушно проговорил:

- Финита ля комедия. Кажется, свою партию я проиграл вчистую, а вместе с нею и жизнь.

И где-то по большому счету он был прав. Определенно.

Глава двенадцатая: Иванов. Аресты. Обыски. Допросы.

Операция проведена более чем успешно. Молодцы, "гвардейцы" Рокотова! Хорошо сработали! Они, можно сказать, сделали свое дело. Теперь придется основательно потрудиться нам с Говоровым и Ачимовым. Работа предстоит адова. Вчера при обыске в коттедже у Баркова изъяли видеокассеты с его фильмом. Это не для слабонервных. Чтобы смотреть его надобно обладать железобетонной иммунной системой и стальными канатами вместо нервов. Ага. Что уж говорить о нормальном человеке с нормальной реакцией. На что уж я всякого поведал на своем веку. Но такого?!... Всю ночь меня мучили кошмары. Да и сейчас все ещё вздрагиваю при одном лишь воспоминании. Куда все катится?! Непонятно. Чистишь, чистишь выгребную яму человеческих отходов, а дерьма не становиться меньше. Наоборот, оно лишь увеличивается.

Захват всей банды с поличным дал свои результаты. Захарьян не стал запираться, а тут же выложил все, что знал. А знал он немало. Сидел передо мной здоровенный бугаина с шеей борца и плечами метателя молота, красными воспаленными и трусливыми глазами преданно заглядывал мне в глаза и почем зря закладывал своего хозяина.

- Где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Барковым? - спросил я.

- Не понял, - с кем? - Захарьян вытянул шею и даже привстал - так ему хотелось мне угодить.

- С Завьяловым Вадимом Вадимовичем?

- Ах, с Завьяловым... Два года назад повязали меня за квартирную кражу. А поскольку я уже был судим, мне корячился большой срок. Я следователю: так, мол, и так, как бы прикрыть дело? Он запросил за это пятьдесят тысяч.

- Кто следователь?

- Иванов Александр Андреевич из Октябрьской ментовки.

Оказывается, и такие есть Ивановы. Козел! Такую славную фамилию испоганил!

- Продолжайте.

- Эти пятьдесят тысяч одолжил моей матери Вадим Вадимович.

- А вы что, раньше с ним были знакомы?

- Нет. Моя мать работает у него уборщицей. Рассказала ему обо мне. Вот он и посодействовал.

Кажется, этот кабан совсем успокоился. Даже взгляд черных глаз стал обычным для него - нагловатым. Пора выводить его из состояния покоя и благодушия. Давно пора.

- За что, Захарьян, вы убили Свистунова? - жестко спросил я.

Глазки его заслезились от страха и забегали - туда-сюда, туда-сюда. Лицо исказилось, побледнело, затем пошло красными пятнами и теперь выражало панику, панику и ничего, кроме паники.

- Я не убивал, гражданин следователь!

- А кто убил?

- Тугрик. Это он, бандюга, убил! Он. Клянусь!

- Зеленский?

- А? Да-да, Зеленский. Он самый. А мои руки чисты! - И он показал мне свои руки, как бы предлагая удостовериться в их чистоте.

- За что его убили?

- Я точно не знаю, гражданин следователь. - Заюлил Захарьян взглядом, заелозил на стуле. И чтобы быть более убедительным, даже сложил руки лодочкой на груди, воскликнул: - Клянусь! У них свои разборки. Слышал, будто Свистун сдал Тугрика ментам... То-есть, простите, а хотел сказать милиции. Вот.

- Каким же образом вы оказались вместе с Зеленским на квартире у Сергуньковой?

- Это у той самой бабы, где Тугрик Свистуна?

- Да.

- Очень просто оказался. Тугрик сказал, что надо попроведовать одного кореша. Ну я и пошел без задних мыслей. Откуда ж я мог знать, что он задумал, верно?

- Лжете, Захарьян!

- Зачем же вы меня обижаете, гражданин следователь! - захныкал он. - Я все, как на духу!

- Убийство Свистунова заказал Барков?

- Какой еще?! - пуще прежнего испугался Захарьян. - Зачем вы меня путаете?!

- Вы сами себя путаете, Тофик Иванович. Желаете накрутить себе лишний пяток лет своим запирательством? Я не против. В таких случаях говорят: хозяин - барин.

- А можно мне подумать, гражданин следователь? - заканючил Захарьян. Я так устал, так устал! Голова что-то... Можно я завтра?

- Можно и через месяц, - равнодушно сказал я, пожав плечами. - Я ведь для вас стараюсь. Хотел, чтобы вы своим признанием облегчили душу и немного скостили себе срок. Мне же, честно говоря, ваши показания до лампочки. Я и так знаю, что убийство Свистунова вам заказал Барков потому, что тот у него украл кассету с фильмом и пытался его этим шантажировать. Ведь так?

Все! Мой удар достиг цели. Противник был деморализован. Теперь он пребывал в глубокой прострации и даже не помышлял из неё выбраться. Лицо его обмякло, челюсть отпала. Осоловелым взглядом он тупо смотрел на окно, в которое шумно и требовательно стучалась воля. Там осталась шикарная жизнь, рестораны, квартира, "Мицубиси", красивые и сладкие телки. Не скоро теперь все это ему светит. Не скоро. Впереди его ждет вонючий следственный изолятор, набитый зеками, будто бочка - селедкой, пересыльные тюрьмы, этапы, мат надзирателей да лай свирепых псов. Эх, ма! Суки пархатые! Лучшие свои годы чалиться теперь на казенных нарах! И до того ему стало себя жалко, до того звериная тоска хватанула за сердце, что он не выдержал и заплакал. И уже не в состоянии ответить на мой вопрос, он лишь молча кивнул, громко и совсем несолидно шмыгнув носом.

Я налил в стакан воды, подал ему. Он с жадностью выпил и поросил еще. Опорожнив второй стакан, Захарьян немного успокоился. Пора продолжать допрос.

- Каким образом вы вышли на Свистунова? - спросил я.

- Это было несложно. Свистун чуть не каждому предлагал "грабануть крутого". Когда я о нем сказал Завьялову... Или как там его?

- Барков.

- Ага, - кивнул Захарьян. - Тот и предложил слепить ментам горбатого, то-есть извините, предоставить доказательства виновности Тугрика. Я поначалу ничего не понял, думал, что хозяин хочет сдать Семена. Но когда Вадим Вадимович все объяснил, то я очень удивился его хитрости.

- Каким образом у Зеленского оказался нож Виталия Попова?

- Шкилета что ли?

- Да.

- Совершенно случайно. В мае хозяин мне предложил сняться в фильме, обещав заплать полторы тысячи зелененьких. Но когда я узнал, что должен буду делать, то испугался и пошел в отказ. Тогда он мне сказал, чтобы подыскал для съемок двухметрового громилу с лицом отъявленного бандита. В баре "У дяди Вани" я увидел Тугрика, который недавно слинял с зоны. Побазарили. Я ему предложил за тысячу баксов сделать работу. Он согласился.

- Что он должен был делать?

- Пришить какого-то сопляка. Нужен был приличный финач. И тут в баре подвернулся Гунтявый и предложил купить у него нож за пятьсот рублей. Мы купили.

- Вы знали, что это нож Попова.

- Да. Гундявый рассказал. Вот хозяин и решил это использовать и пустить ментов... извините, милицию по ложному следу. Сказал, что должен говорить Тугрик при допросе.

- Кто убил Попова?

- Дрозд. В смысле Павел Дроздов - правая рука хозяина.

- Как и когда это произошло?

- Десятого июня. Мы на автобусе доехали до "Солдатского пляжа". Хозяин с парнями пошли на базу РЭБ флота, а я остался сторожить автобус. Вернулись они уже под утро. С ними был Шкилет. Глаза по полтиннику, весь дергается, чего-то мычит. Даже меня не узнал. Похоже, марафетом отаварился на полную железку. Ну.

- А он что, наркоман?

- Да, вообще-то, не слышал. Сели в автобус и поехали.

- Барков был с вами?

- Да. Но он доехал дишь до академгородка и вышел. Когда подъехали к карьеру "Борок", Бобер сказал, чтобы свернул и поехал к выработкам. У одной из котловин я остановил автобус. Все вышли. Бобер достал пистолет и выстрелил Шкилету в затылок. Затем сбросили труп в котлован. Бобер сказал мне, чтобы взял лопату. Я взял лопату. Мы с ним спустились и присыпали труп землей. Вот и все.

- Место показать можешь?

- Конечно могу.

При выезде на место был найден труп Попова.

"Кинематографистов" допрашивали Говоров и Ачимов. Но они тоже не были героями, рассказывали много и охотно. В народе о таких говорят: "Пакостливы, как кошка, а трусливы, как заяц". Все они в той или иной степени были обязаны Баркову и полностью от него зависели.

Зеленский сбежал. Судя по количеству продуктов и водки, найденных Беркутовым на квартире у зазнобы Тугрика Клавдии Поливановой, он дал деру уже несколько дней назад. Вероятно обнаружил слежку. А Поливанова для усыпления бтительности оперативников все эти дни исправно таскала из магазина продукты и водку. Зеленского объявили во всероссийский розыск. Ничего, с его-то данными он много не побегает.

Осталось допросить этого доморощенного "гения". Вот сижу, жду когда его доставят. Сотрудники областного УБЭП при обыске на подпольном заводе в Пашино одной готовой продукции изъяли на миллионы рублей. Директор завода арестован. При допросе он подтвердил, что завод фактически принадлежит Завьялову Вадиму Вадимовичу. Словом, доказательственная база по делу полностью обеспечена. Остались формальности.

В кабинет входит Говоров, спрашивает:

- Сергей Иванович, вы ждете Баркова?

- Да, с минуты на минуту должны доставить. А что, есть другие предложения, коллега?

- Можно мне присутствовать при его допросе?

Вижу, что нашему философу, родоначальнику теории о мыслящей энергии, очень хочется встретиться лицом к лицу с нашим "зверем". Как никак, у того тоже есть своя философия о миропорядке и что в нем есть человек. Надо Андрею доставить удовольствие. Он это заслужил.

- А давай, Андрей Петрович, поступим так. Ты будешь его допрашивать, а я, с твоего разрешения, посижу вон там в уголке, послушаю. Идет?

- Вы должно быть пошутили?! - не поверил он в мою искренность.

- Нет, вполне серьезно. Не с моими потрепанными нервами разговаривать с этим козлом. Так что, действуй, коллега. - Я встал и пересел в угол кабинета. Говоров занял место за столом, вставил в машинку бланк протокола допроса подозреваемого и, глядя на меня нахальными глазами, проговорил:

- Вообще-то, я предпочитаю допрашивать без посредников и свидетелей, но из-за моего глубочайшего уважения к любимому начальству делаю для вас исключение из правил.

- Ни фига, блин, заявочки! Вот и делай после этого людям добро. Они потом тебя этим же и по мордам! - "возмутился" я.

В это время в дверь постучали, а ещё через мгновение в кабинет вошел начальник конвоя - молодцеватый прапорщик внутренней службы. Увидев за столом Говорова, удивился и даже несколько растерялся. Но вот его взгляд нашел меня. Он, прищелкнув каблуками, доложил:

- Арестованный доставлен.

- Хорошо. Вводите, - сказал я.

Глава тринадцатая: Говоров. Допрос Баркова.

В безукоризненной "тройке", белой сорочке, галстуке и с наручниками на руках Барков выглядел очень современно. Этакий типичный представитель криминальной России. Он был чертовски красив. Без платья и обильной косметики даже больше приобрел, чем потерял. Бледное с тонкими чертами лицо его было внешне спокойно, а голубые глаза смотрели на меня даже насмешливо. Трудно представить, что вот этот вот господин является организатором столь чудовищных преступлений. Я долго думал над всем этим, Не мог человек с нормальной психикой такое сотворить. Глядя на него, трудно это предположить. И все же в лице его едва уловимо сквозила какая-то обреченность, фатальность, будто он чувствовал приближение скорого конца.

- Здравствуйте, Андрей Петрович! Я верно запомнил ваше имя, отчество? - проговорил Барков.

- Здравствуйте, Дмитрий Александрович! Я действительно тот, кем вы меня только-что назвали. Ваша память на этот раз вас не подвела.

- Она меня никогда не подводила, - пожал плечами Барков, как бы удивляясь неуместности моих слов.

- Что ж, буду только рад, если вы это докажите при нашей беседе, ответил я. - Присаживайтесь, пожалуйста!

- Извините, но в наручниках за спиной мне это будет сделать довольно трудно, - усмехнулся Барков.

- Товарищ прапорщик, снимите с него наручники, - обратился я к начальнику конвоя.

Тот вопросительно взглянул на Иванова. Сергей Иванович кивнул. Прапорщик снял с Баркова наручники и вышел из кабинета.

- А кто этот господин? - кивнул Барков в сторону Иванова, потирая затекшие запястья и садясь.

- Я здесь совершенно случайно, - тут же среагировал Сергей Иванович, опередив меня. - Не обращайте внимания. Я тут тихо посижу, послушаю. Кстати, намедни виделся с нашим общим знакомым Владимиром Ильичем Тумановым. Он много о вас рассказал интересного. Просил кланяться.

Лицо Баркова дрогнуло, выразило растерянность, затем стало злым, подурнело.

- Так вот почему вы на меня вышли. Зря я тогда не прикончил этого... этого режиссеришку, - мстительно сквозь зубы процедил Барков.

- Не обольщайтесь, милейший. - насмешливо ответил Иванов. - На вас мы вышли гораздо раньше встречи с Тумановым. Наши работники разными путями, но пришли именно к вам. Так что у вас не было шансов избежать встречи с нами.

- В таком случае, поздравляю. Честно признаюсь, не ожидал.

- А это все потому, что недооцениваете оппонентов. Считаете, что вы один такой умный и талантливый. Кстати, и к Туманову вы несправедливы. Никакой он не "режиссеришко", а очень талантливый режиссер.

- А-а! - презрительно проговорил Барков, махнув рукой, как бы говоря: "Что вы в этом понимаете!" Правое веко его заметно дергалось. - И все же, кто вы такой? Я не привык разговаривать с незнакомыми людьми.

- Это руководитель следственной группы, начальник следственного управления прокуратуры области Иванов Сергей Иванович, - представил я шефа.

- Вот как?! - удивился Барков. Посмотрел долгим внимательным взглядом на Иванова. - Много наслышан.

- Извините, Андрей Петрович, что невольно вмешался в ваш допрос, сказал шеф. - Продолжайте.

- Итак, Дмитрий Александрович, я могу расчитывать на откровенный разговор? - спросил я Баркова.

- На предельно откровенный, - ответил он. - Мне нечего скрывать. Как я уже говорил - я свою партию безнадежно проиграл. А потому не вижу смысла что-либо скрывать... Вас очевидно интересует: как я решился на столь опасное предприятие?

- "Предприятие"?! Не скромничайте, Дмитрий Александрович. От вашего, как вы выразились, "предприятия" два месяца город на голове стоит. Если верить уголовному кодексу, вы совершили особо опасное преступление, аналогов которому я ранее не встречал. Вы со мной согласны?

- А-а, бросьте вы! - пренебрежительно отмахнулся от моих слов Барков. - Как говорил когда-то поэт: "Большое видится на расстоянии". История нас рассудит. Вполне возможно, что не дав мне закончить фильм, вы совершили гораздо большее преступление, чем я. Лично я в этом уверен.

Я не верил своим ушам. Неужели он говорит все это серьезно?! И главное - ни тени расскаяния! Это уже попахивает патологией. Факт. Неужто мы имеем дело ещё с одним "спасителем человечества" с довольно своеобразными методами? Очень на то похоже.

- Помилуйте, в чем же мы-то виноваты, Дмитрий Александрович?! Уж не в том ли, что не дали вам совершить убийство невинного младенца и женщины?

- Этим я бы спас сотни тысяч, а может быть и миллионы других жизней, убеждено проговорил Барков.

Так и есть - "спаситель". А ведь он уверен, что поступал правильно. С подобным я сталкивался впервые.

- Вы это серьезно?

- Более чем, - кивнул Барков. Достал из кармана пачку "Мальборо", зажигалку. - Вы позволите закурить?

- Курите. - Я придвинул ему пепельницу. - Странные у вас методы спасения. А как же евангельское "не убий"?

Барков закурил. Откинувшись на спинку стула, выпустил к потолку струйку дыма, проговорил снисходительно:

- Бросте вы эти поповские бредни, Андрей Петрович. Неужели вы не видите что происходит в мире? Каждодневно от рук наемных убийц, под колесами автомашин, в необъявленных войнах, от болезней, отравленного воздуха, радиоактивности и всего прочего гибнут тысячи и тысячи людей. Все мы движемся к одному концу. И виноваты в этом в большей степени такие как вы, с вашей христианской добродетелью. Вы никак не можете смириться с тем, что миром давно правит Зверь и человечество живет по его законам.

- Вы имеете в виду дьявола?

Барков погасил в пепельнице окурок, насмешливо глянул на меня, усмехнулся.

- Дьявол - это определение церковников. Я не знаю кто он, ни разу его не видел. Но твердо знаю, что он есть. Я называю его Зверем, так как это ближе к его природной сути. Человечество может спастись лишь признав его безоговорочную власть. Вот об этом я и хотел сказать своим фильмом. Согласен - я поступал жестоко и фильм мне очень не легко давался. Но иначе трудно было достучаться до сознания людей.

От этих слов мне стало не по себе. Этакий современный Ницше, теоретик зла. Однако, это мы уже проходили. Все рассуждения господина Баркова всего-навсего лишь его бредовые галлюцинации.

- Это для меня что-то новенькое, Дмитрий Александрович. До этого я был уверен, что именно по дороге дьявола мир приближается к пропасти.

- Типичное заблуждение, - высокомерно проговорил Барков, вновь закуривая. - За доказательствами далеко ходить не надо. Обратитесь к братьям нашим меньшим. Кто является вожаком стаи? Самые сильные и агрессивные звери, животные, птицы, занимающие доминирующее положение среди сородичей. Биологи называют их доминантами. Есть ещё субдоминанты и так далее вплоть до самых слабых и униженных. Все естественно и просто. И все прекрасно сосуществуют, принимая такое положение вещей, как должное. Ни о какой добродетели здесь нет и не может быть речи. Верно?

- Допустим.

- Это аксиома. Человек - тот же зверь. наделенный лишь более мощным разумом. Только и всего. Поэтому он должен, обязан жить по законам остального мира. Однако, человек никак не может с этим согласиться, ему этого, видите ли, мало. "Человек - это звучит гордо!" - Барков презрительно рассмеялся. - Дремучая чушь! Химера! Человек скроен из той же плоти и крови. Но вместо того, чтобы это понять и с этим смириться, он всю жизнь борется за утверждение не существующих идеалов. А всякое противодействие Зверю вызывает его раздражение и приводит к большим бедам.

Надо отдать Баркову должное - в отсутствии логики его трудно обвинить. Его концепция выглядит очень убедительно. Факт. Со временем он мог бы стать видным теоретиком дьявола.

- А как же высказывание Достоевского о том, что красота спасет мир? Вы с этим тоже не согласны?

- Категорически. Не красота спасет мир, а безусловное подчинение Зверю, его законам.

- Скучную вы нарисовали картину, Дмитрий Александрович. Но отчего вы избрали для своих, мягко говоря, экспериментов детей? В чем они провинились перед вашим зверем?

- Лишь потому, что они ещё не столкнулись с мерзостями мира, верят в особое предназначение человека. Их сознание отравлено альтруистическими бреднями. Вот потому они особенно раздражают Зверя. Они расплачиваются за заблуждения человечества в первую очередь. В финале моего фильма от рук Зверя должна была погибнуть "мадонна с младенцем", как символ той самой красоты, о которой говорил классик. Это и было бы ответом на ваш вопрос.

Я многое мог бы возразить Баркову, но делать этого не стал, так как понял - он не сможет ни понять, ни принять никаких возражений.

Пора было начинать допрос по существу. Барков с полнейшей отрешенностью на лице монотонно, но подробно и обстоятельно рассказал о всех совершенных преступлениях, с которыми читатели уже знакомы.

После того как Баркова увели, я спросил шефа:

- Что вы на это скажите, Сергей Иванович?

- Трудный случай, - задумчиво и излишне серьезно проговорил Иванов.

- В каком смысле?

- В самом прямом. Мы с тобой стали свидетелем того, что может сотворить с человеком однажды брошенное неосторожное слово.

- Вы имеете в виду Туманова?

- Да. В том, что режиссер когда-то был неправ, вынося Баркову приговор, мы сами могли убедиться. Этот сукин сын не только талантлив и умен, но и, к своему несчастью, очень самолюбив. Слово "бездарь" известного режиссера сильно уязвило его самолюбие. Это и стало началом его болезни.

- Болезни? Но он совсем не выглядит психически ненормальным. Наоборот, его логике можно позавидовать.

- Маниакальный психоз. Такие люди внешне ничем от всех прочих не отличаются, но все их действия и поступки подчинены главной идее и ею оправдываются.

- А нельзя ли как-нибудь попроще?

- Какая у вас, коллега, была оценка по судебной психиатрии? насмешливо спросил Сергей Иванович.

- А что, мы и это изучали в университете? Надо же! - сделал я удивление на лице.

- Не знаю как вы, а мы - точно. А ещё мы в вашем возрасте стеснялись своего невежества и, как могли, пытались его скрыть. А вы, похоже, им бравируете.

- Мне нечего скрывать. Андрей Говоров чист перед Богом и людьми.

- То-то и печально, - вздохнул Иванов. - У меня создается впечатление, что каждый новый день вы начинаете с чистого листа. Это так?

- Сдаюсь, - поднял я руки. В словесной дуэли с шефом у меня не было никаких шансов. - Так что же там с маниакальным психозом?

- С ним-то как раз все нормально, - усмехнулся Иванов, приняв мою капитуляцию как должное. - Барков, как большинство творческих людей, был довольно впечатлительным молодым человеком и слова столь авторитетного режиссера сильно на него подействовали, выбили, если можно так выразиться, почву из под ног. Он закомплексовал. А после того, как Ирина Шахова ушла к Туманову, тот стал для него врагом номер один. Что в это время творилось с его психикой и каким образом он пришел к решению убить Туманова и Шахову, мы можем лишь предполагать. Одно несомненно - Барков был убежден, что пока жив Туманов, у него нет шансов.

- В каком смысле?

- В смысле обрести покой и уверенность в себе, вновь почувствовать себя личностью.

- Но я не совсем просматриваю связь между тем преступлением и нынешним. Для чего ему понадобился этот его зверь и вся прочая галиматья?

- Дело в том, что убийство Шаховой, Вероники Кругловой и устранение Туманова ничего не дали и не могли дать Баркову, лишь прибавили проблем.

- И что это за проблемы?

- Во-первых, он стал преступником, убийцей. Жить с осознанием этого надобны крепкие нервы. Во-вторых, это не вернуло ему спокойствие, не придало уверенности, скорее, наоборот - лишь усилили душевную депрессию. И тогда он решил доказать всему миру, но прежде всего - самому себе, что он незаурядная личность, талант, гений. Согласись - сделать это в наше время очень и очень непросто, верно?

- Это точно, - кивнул я.

- Чтобы о тебе заговорили, нужно было не просто заинтересовать, но поразить, шокировать. Тогда-то и появился этот зверь, и все, что он только-что говорил. Он настолько в это уверовал, что это стало маниакальной идеей, полностью завладевшей его сознанием. Для её реализации он был готов идти на любые жертвы. Вот так сказанное Тумановым неосторожное слово выпустило джина из бутылки, породило монстра, напрочь сокрушив личность. Но это лишь мое мнение. Теперь слово за специалистами.

- Вы полагаете, что необходимо проводить судебно-психиатрическую экспертизу?

- Мы её в любом случае обязаны назначить. - Иванов встал, подошел к телефону, снял трубку и, набирая номер, пояснил: - Хочу посоветоваться с Дементьевой.

Врач-психиатр высшей квалификации Дементьева работала в Городском психоневрологическом диспансере и была признанным специалистом в нашей области.

- Зинаида Георгиевна, здравствуйте! - сказал Сергей Ивноавич в трубку бодрым и неестественно радостным голосом. - Рад вас слышать. Иванов беспокоит... Что вы такое говорите?! Разве есть мужчина, который однажды увидев вас может забыть? Такого в природе нет и быть не может... Нет, это сущая правда. Я ещё никогда не был так искренен, как сейчас... Надо посоветоваться, Занаида Георгиевна.

Иванов кратко рассказал фабулу дела.

- Да, вы правы - дело очень необычное... Вы так считаете?... Что ж, большое спасибо за совет! До свидания!

Шеф положил трубку. Проговорил:

- Дементьева советует назначить стационарную экспертизу в институте Сербского.

- Это надолго. Говорят, там такая очередь, что меньше чем на полгода не стоит и рассчитывать.

- Это точно, - вздохнул Иванов. - Что ж, будем уповать на фортуну, задействовать по полной программе связи и личное, тасазать, обояние.

- Но этого-то вам не занимать, - подпустил я шефу леща.

- Подхалим! - усмехнулся он. Посмотрел на наручные часы. - Ого, уже шесть! По-моему у нас сегодня есть полное право закончить рабочий день как все нормальные люди. Ты как считаешь?

- Не только право, но и обязанность, - тут же согласился я.

- Вот именно. А что, Андрей Петрович, не отметить ли нам это дело?

- И что вы предлагаете?

- Я приглашаю тебя к себе в гости. Светлана будет рада тебя видеть.

- Я бы с великим удовольствием, Сергей Иванович, но только вынужден отказаться.

- Это ещё почему?

- Договорился встретиться с одним человеком.

- А мы и твоего "человека" с собой прихватим, - подмигнул Иванов. Лады?

- Лады.

Мы с Таней возвращались от Ивановых далеко за полночь. Они пытались оставить нас ночевать, но мы отказались. Улицы были пустынны. Накрапывал мелкий дождь. Я люблю такую погоду. Рассказал Тане о теории Баркова.

- Как ужасно! - тихо проговорила она. - Представь, что такой придет к власти.

Я представил и мне стало не по себе. Кто знает, может быть барковы уже у власти. Уж слишком все развивается по их сценарию. И все же хотелось верить, что у нас ещё есть шанс изменить ситуацию и он нами не упущен. Очень хотелось.

Иванов договорился о проведении Баркову судебно-психиатрической экспертизы в Институте имени Сербского вне очереди. Через три дня при этапировании Баркова в Москву, он в поезде напал на караул и попытался завладеть оружием, но был застрелен. Похоже, он сам этого хотел. Факт.

2001 год г.Новосибирск