Константиновский ДНТР доцента Мякишева

ДАВИД КОНСТАНТИНОВСКИЙ

НТР ДОЦЕНТА МЯКИШЕВА

Теперь уж, конечно, всякий знает, что синеоки принадлежали к икароидам. А представьте себе год так, скажем, тысяча девятьсот восьмидесятый, то есть всего каких-нибудь двадцать лет тому назад: синеоки - вот они, но при этом ни одной достоверной'теории относительно их происхождения или, если хотите, появления на Земле. Говорили о тунгусской катастрофе, о летающих тарелках... - казалось, что синеоки могут быть только пришельцами из космоса. Не надо дурно думать о тогдашней науке, она этого не заслужила. Если исходить из противного, так и меня, значит, следует причислить к астрологам, алхимикам, колдунам или кому там еще, я тогда был аспирантом, и, кстати, не у кого-нибудь, а у академика Ладыкинэ, - потому-то я и знаю всю эту историю, что называется, не из вторых уст.

Впервые золотистых кентавров с голубыми глазами заметили в окрестностях Тынды, там местные жители и окрестили их синеоками; позднее было установлено, что обосновались они немного дальше, - в южной Якутии, район, обратите внимание, Золотинки. И пошло: совещания, конференции... Тогда-то Ладыкин, всем в противовес, и выдвинул свою гипотезу о земном происхождении синеоков. Гипотеза, как известно, блестяще подтвердилась, и Ладыкин мог бы, по праву, поставить свое имя в научное их название; вышло, однако, иначе, академик наш этого не сделал, уступив синеоков, со свойственной ему широтой, завлабу из своего института.

Этот завлаб, доцент Мякишев, был товарищ уже немолодой, очень серьезный; безупречный член коллектива и семьянин. Из тех, о ком не ходит ни острот, ни анекдотов. Я был с ним, когда он впервые полетел к синеокам, - академик послал меня сопровождать Мякишева.

Вообразите, как стояли друг против друга Мякишев и Лайнаумэ... Мы - Мякишев и я - поднимались на сопку по узкой тропе, среди небольших, в наш рост лист венниц. Был июль, очень тепло и влажно, облака у горизонта и солнце прямо над нами, мы шли наудачу; вдруг - из сплошной зелени - золотое. Мы, разумеется, замерли. Боялись спугнуть. Как выяснилось, напрасно: синеоки не опасались людей и охотно вступали в контакты. Лайнаумэ смотрел спокойно и вопрошающе.

В научной литературе того времени есть описания Лайнаумэ, можете им вполне доверять. Молодой стройный кентавр - золотистая короткая шерсть, правая передняя нога чуть согнута и опирается о землю самым ободком копыта, руки сложены на груди, русые волосы вьются на затылке и на висках, возле голубых глаз ни единой морщинки. Это, значит, с одной стороны. С противоположной - внушительная фигура доцента Мякишева, человека; внутренние достоинства заверены дипломом Высшей аттестационной комиссии, внешние выдающиеся части скрыты штормовкой, в которую завлаб облачился по случаю экспедиции.

Несколько минут Мякишев и Лайнаумэ смотрели друг на друга.

Потом Лайнаумэ чиркнул копытом по земле и улыбнулся. Мякишев не двигался.

- Добрый день, - сказал Лайнаумэ.

Голос у него был совсем . юношеский; и еще с хрипотцой, впрочем, попробуйте пожить в сопках да не охрипнуть.

Надо признать, Мякишев оказался на высоте. Я еще не пришел в себя, Мякишев уже отвечал:

- Здравствуй.

Так началось... И Мякишев занялся синеоками. Сел на эту тему прочно и основательно. Сформулировал он ее так": "Синеоки и народнохозяйственное освоение зоны БАМ". Через ученый совет тема, понятно, прошла со свистом. Я оказался первой единицей, выделенной Мякишеву.

Затем наше, штатное расписание начало быстро расти. Скоро лаборатория стала отделом, а в нем функционировали тематические группы и сектора. Синеоки жили себе, как жили, в своих сопках. В отделе кипела работа, были установлены твердое планирование и отчетность, табельщицы отмечали, кто когда пришел и когда ушел; ЭВМ считала со скоростью миллион операций в секунду; по утрам коллективно пили чаи, без передышек пылали служебные страсти и тянулись ленивые романы.

Следует отдать должное Мякишеву: он летал в Тьшду, вникал, описывал, организовывал... Само собой, появилась монография, а там и состоялась защита докторской диссертации. Сработано, впрочем, все было добротно, и материал был богатый. Звезд с неба, правда, Мякишев не хватал, но нашел способ компенсировать их отсутствие: он выступал не столько как исследователь, сколько - как защитник синеоков. Он связал проблему синеоков с охраной природы, ставил вопрос о заповедниках по трассе БАМа, где могли бы жить синеоки, и предостерегал от возможного браконьерства в районах нового освоения. Он вел беседы по радио и телевидению и рассылал докладные записки в руководящие органы. Ему, наконец, по рекомендации Ладыкина, поручили координацию разрозненных исследований в рамках ЮНЕСКО. Словом, скоро уже не говорили о синеоках, не упоминая Мякишева; и всякий воспринял как должное, когда в их видовое наименование вписали латинскими буквами: miakishev.

Как хотите, но его деятельность немало дала синеокам: их оберегали, им помогли в трудную зиму восемьдесят первого года...

Синеоки, между тем, относились к Мякишеву сдержанно.

Сколько раз я наблюдал: вот они смотрят друг на друга, Мякишев и Лайнаумэ. Полное лицо Мякишева доброжелательно, залысины его словно специально для того существуют, чтобы вызывать к нему симпатию, во взгляде достоинство и еще внимательность врача или близкого родственника. Лайнаумэ иногда улыбнется, но это лишь вежливость по отношению к старшему по возрасту; лицо Лайнаумэ непроницаемо, смотрит он настороженно; порой мне чудилось и большее.

Дело в том, что синеоки не задавали вопросов. Они, надо вам сказать, обладали даром чувствовать человека... Но вы не из синеоков, вам надо объяснить.

Был у нас специалист по молекулярному анализу Феликс, свойский такой парень, охотно ездил в экспедиции к синеокам. Он сделал работу на пару с видным тогда аналитиком, на нее, кстати, и до сих пор ссылаются. Работа получила медаль Академии. Немного погодя Мякишев произвел едва заметные перемещения в отделе, прямо-таки неуловимые для невооруженного глаза.

Феликс оказался не у дел и стал чахнуть. В конце концов случилось следующее: он заподозрил своего лаборанта в симпатиях к сальвадорской хунте. Можете смеяться или пожимать плечами; конечно, медицинский случай. Феликс попал в больницу на месяц, там его чем-то накачали и выпустили; вскоре он опять угодил к врачам, на полгода. Прежнего Феликса мы уже не увидели.

И причина-то вроде никак не связана с Мякищевым.

Был Алеша, психолог, очень тонко организованный юноша, тестами занимался, хорошо контачил с синеоками. Однажды, по случаю, Мякишев его использовал, чтобы завалить рукопись возможного конкурента: попросил Алешу изучить слабые стороны, затем пустил в ход его замечания. Алеша, мы знали, объяснялся потом с Мякишевым; Мякишев не отпирался, а намекнул на вероятность сокращения штатов. Прошло не очень много времени, Алеша поссорился с невестой и наглотался таблеток. Повод опять-таки вовсе с Мякишевым не связанный. Алешу спасли, успели; но это уже был, конечно, другой человек.

Мякишев, надо сказать, очень нервничал, когда перемещал Феликса, когда прижимал Алешу. Понятно, он опасался: парни что-то предпримут, поднимется скандал в отделе, вокруг отдела... Но они тихо сходили на нет. Сначала у Мякишева, похоже, наступало ошеломление. Недолгое, но заметное. Видно, его потрясала легкость, с какой все делалось. Он ожидал чего угодно, только не этого. Они тихо сходили на нет. И тогда Мякишев кидался заботиться о них.

Устраивал в лучшие поликлиники, раздобывал дефицитные лекарства, хлопотал о путевках... И ведь это было искренне, я видел; теперь, когда они не представляли опасности, но нуждались в его помощи, - он счастлив был дать им эту помощь, у него потребность была помогать слабым, он нуждался в том, чтобы в нем нуждались, и жаждал творить добро...

Я неточно выразился, сказав, что синеоки не задавали вопросов. Нет, задавали. Были такие вопросы, которые они задавали. Несколько раз я оказывался тому свидетелем.

- Не бойся... - говорил Лайнаумэ Мякишеву. - Ничто тебе не угрожает. Почему ты всегда боишься?

Обычно это при мне происходило: Ладыкин велел не отпускать Мякишева одного в сопки, - мало ли...

- Разве можно понять то, чего не любишь? - спрашивал Лайнаумэ Мякишева.

Вопросы, если синеоки их задавали, оказывались у них, видите, вот такие. Что же, они были хорошие ребята, и каждый из них жил в ладу с природой. Были ли они простодушны? Думаю, другое; они были прямодушны. И потому вопросы их были таковы.

- Подумай, - обращался Лайнаумэ к Мякишеву, - ты о нас заботишься? Или иначе ты не умеешь заработать на жизнь?

Ладыкин не вмешивался. Он все передоверил Мякишеву. Его интересовали только методы исследования.

Он был специалист по методикам.

- Неужели можно защищать кентавров и губить людей? спрашивал Лайнаумэ.

Само собой, Мякишев держался с синеоками как представитель человечества в целом.

- А обязательно, чтоб была суета вокруг нас? - спрашивал Лайнаумэ, глядя в лицо Мякишеву. - Нельзя просто жить рядом синеокам и людям?

Потом произошло вот что.

У Мякишева появилась новая аспирантка, из Якутии.

Все заметили: в одной, в другой работе у Гали - информация, какой ни у кого не было, близко ничего подобного не было; скорее всего, синеоки сами ей помогали (пожалуй, это делал Лайнаумэ).

Понятное дело, мы насторожились, ждали, как поведет себя Мякишев.

Он объявил концентрацию усилий на решении задач, важных для практики, и переменил Гале тему, а ее материалы отдал в соседний сектор. Галя начала новую работу, но ее стали мучить бронхиты, затем плеврит, затем осложнение на сердце, и родной якутский климат сделался ей, по заключению врачей, противопоказан.

Было лето, снова был июль, когда синеоки начали пропадать.

Они просто исчезали, один за другим. Бесследно. Их становилось все меньше и меньше.

Не то чтобы Мякишев заволновался; я ему много раз говорил, он отмахивался: куда они денутся! Я приходил к нему снова, он меня успокаивал: куда они денутся, дети малые! Мякишев готовил доклад о синеоках для конференции по использованию природных ресурсов и не хотел отвлекаться. Наконец он уступил; мы отправились искать Лайнаумэ.

И вот опять теплым и влажным днем мы шли наудачу в сопки.

Облака у горизонта и солнце на ярко-синем небе. Мы поднялись по тропе, среди лиственниц, к тому самому месту, где когда-то впервые встретили Лайнаумэ. И увидели его. Он ждал нас.

Полуобернувшись назад, Лайнаумэ расчесывал хвост.

Пропускал его через пальцы, еще раз и еще. Мы остановились.

Лайнаумэ заговорил, не глядя на нас.

- Почему ты такой? - спросил Лайнаумэ у Мякишева.

Опять они стояли друг против друга.

- А тебе не все равно? - ответил Мякишев.

- Нет, - сказал Лайнаумэ.

Затем он встал на дыбы, лицо его, с яркими голубыми глазами, оказалось высоко над нами, и круто повернулся на крепких задних ногах. Потом пошел по тропе прочь.

Мы с Мякишевым стояли не двигаясь.

А из-за деревьев начали выходить, один за одним, другие синеоки. Прежде их не было видно, теперь они появлялись, золотые, из зелени. И медленно уходили прочь вслед за Лайнаумэ.

Можно было не считать, здесь были все синеоки, все до единого. Все они уходили сейчас по тропе.

Когда последний стал исчезать за поворотом, Мякишев двинулся с места; неуверенно шагнул за ними.

Я - следом.

Вы видели, наверное, эту красивую роспись на стене Дома ученых в Новосибирске: синеоки на уступе скалы, над обрывом перед закатным солнцем, впереди - Лайнаумэ. На самом-то деле это картина тревоги. Синеоки собирались на своем уступе, когда что-нибудь вынуждало их нервничать. Стояли, глядя на солнце, пока оно не скрывалось за горами.

Ясно было, что они идут на свою скалу. Притом они все прибавляли шагу. Мякишев, надо думать, почувствовал что-то, - шел и шел за ними, шел, а потом и побежал.

Мы выбежали на уступ одновременно с синеоками.

И тут раздался странный шум; я увидел, как Лайнаумэ оказался в воздухе; но он не упал с обрыва, нет, он взлетел, раскинув руки; шум был шумом воздуха. Лайнаумэ был первым, вслед за ним взлетели другие, остальные, все; все синеоки взмыли над сопками, за своим вожаком. Они летели, раскинув руки в стороны, вытянув тела горизонтально, ноги поджаты, хвосты колышутся сзади; летели прямо к опускающемуся солнцу.

Мякишев бросился за ними... Остановился. Я стоял рядом.

Синеоки удалялись... И вдруг, вдруг мне показалось, Лайнаумэ обернулся. Да, точно! Наши взгляды встретились... Мы с ним были ровесники; он улетал, я оставался при Мякишеве.

Я рванулся к обрыву. Внизу, глубоко, были камни, текла река... Нет, это не пугало меня... Но Мякишев успел меня настичь, он кинулся на меня, сбил с ног и - навалился всей своей тяжестью.

Задыхаясь, я лежал под ним и видел, как удалялись синеоки.

Стали золотым облачком на небе... приблизились к золотому диску солнца... и слились с ним.

Вот как это было.

Мякишева потом, говорят, встречали охотники. Он одичал; ему помогли, - дали собаку, сети, пристроили к лесничеству; он, рассказывают, так и живет там.

Особый интерес, по моему мнению, представляет то, что в этот же день была зафиксирована необычно сильная вспышка на Солнце.

Следовало бы попытаться соотнести момент появления вспышки и время исчезновения синеоков. Как вам известно, я выступал с таким предложением на прошлой сессии общего собрания.

Практически это, однако, едва ли осуществимо, поскольку потребовало бы совместных усилий биологов и астрофизиков; а они, как вы хорошо знаете, состоят в разных отделениях Академии.

Впрочем, я оптимист и не теряю надежды...