Корнуэлл ПатрицияВ объятиях смерти

Патриция Корнуэлл

"Кей Скарпетта"

В объятиях смерти

перевод М. Шерстнева

Пролог

Август, 13

Ки Уэст

"Дорогой М.

Тридцать дней миновали, осененные яркими солнечными красками и переменчивым ветром. Я слишком много думаю и не могу забыться.

Днем чаще всего бываю у "Луи": пишу на веранде или смотрю на море. Вода светится изумрудной зеленью над мозаикой песчаных отмелей и темнеет до аквамарина там, где глубже. В бездонном небе - вечное движение белых облаков, клубящихся, как дым. Неизменный ветерок доносит голоса купающихся и раскачивает парусные шлюпки, стоящие на якоре по ту сторону рифа. Веранда - крытая, и когда внезапно поднимается шторм, как это часто бывает к вечеру, я остаюсь за столом, вдыхая запах дождя и наблюдая, как взъерошивается вода, будто ее гладят против шерсти. Иногда одновременно льет дождь и светит солнце.

Никто не беспокоит меня. Я такая же часть ресторанной семьи, как Зулус - черный Лабрадор, купающийся после дармового угощения, и бездомные кошки, которые бесшумно слоняются, вежливо ожидая объедков. Четвероногие подопечные "Луи" питаются лучше, чем иной человек. Приятно наблюдать, с какой добротой мир заботится о своих созданиях.

Я не могу пожаловаться на свою дневную жизнь.

Меня страшат ночи.

Когда мои мысли выползают из темных щелей и плетут свою ужасную паутину, я гоню себя в толпу гудящих лиц Старого города тянущихся к шумным барам, как мотыльки - к свету. Уолт и Пи Джей отшлифовали до совершенства мои ночные привычки. Первым, в сумерки, в меблированные комнаты возвращается Уолт, потому что его серебряный бизнес на Меллори-сквер замирает с наступлением темноты. Мы открываем по бутылочке пива и ждем Пи Джей. Затем мы - уже втроем - отправляемся в путешествие от бара к бару, заканчивая его в какой-нибудь забегаловке. Мы становимся неразлучными. Надеюсь, эти двое всегда такими и останутся. Их любовь уже не кажется мне противоестественной. Похоже, мне вообще ничто уже не кажется противоестественным, кроме смерти.

Истощенные и изнуренные люди, их глаза - как окна, через которые мне видны их измученные души. СПИД - разрушительная напасть, поглощающая жертвы этого маленького островка. Наверное, дома я чувствовала бы себя странно в компании с изгнанными и умирающими. Но, возможно, я выжила благодаря всем им.

Когда я лежу ночью без сна, слушая жужжание вентилятора на окне, мое воображение выходит из-под контроля и начинает рисовать картины - как это произойдет.

Каждый раз, когда раздается телефонный звонок, я вспоминаю. Каждый раз, услышав шаги за спиной, я оборачиваюсь. Ночью я заглядываю в свой шкаф, за занавески и под кровать, а затем придвигаю стул к двери.

Боже милостивый, я не хочу возвращаться домой.

Берил"

Сентябрь,13

Ки Уэст

"Дорогой М.

Вечером, у "Луи", Брент выглянул на веранду и сказал, что меня просят к телефону. Мое сердце бешено колотилось, когда я подошла и услышала в трубке помехи междугородного звонка, а затем линия отключилась.

Этот путь мне многого стоил! Я уговаривала себя, что я слишком нервная. Если бы это был "он", то сказал что-нибудь и насладился моим страхом. Не может быть, что он знает, где я, не верю, что он смог выследить меня здесь. Одного из официантов зовут Стью. Он недавно поссорился со своим другом на севере и перебрался сюда.

Возможно, звонил его друг, но было плохо слышно, поэтому показалось, что он попросил позвать Стро, а не Стью, и когда я ответила, он повесил трубку.

Было бы лучше, если бы я никогда никому не говорила свою фамилию. Я Берил. Я - Стро. Я боюсь.

Книга не окончена, а у меня уже почти нет денег, и погода переменилась. Сегодня с утра темно и дует сильный ветер. Я осталась в комнате, потому что, если бы я попыталась работать у "Луи" - страницы унесло бы в море. Мерцают уличные фонари. Пальмы сражаются с ветром, их листья напоминают вывернутые зонтики. Мир стонет за моим окном, как раненое существо, и когда дождь стучит в стекло, то кажется, что наступает армия тьмы, и Ки Уэст в осаде.

Скоро мне придется уехать. Я буду скучать по острову. Я буду скучать по Пи Джею и Уолту. Благодаря им я чувствовала себя в безопасности. Обо мне заботятся. Я не знаю, что буду делать, когда вернусь в Ричмонд. Может быть, мне придется сразу уехать, но куда - не знаю.

Берил"

Глава 1

Убрав письма из Ки Уэста обратно в папку, я достала пакет с хирургическими перчатками и кинула их в свою черную медицинскую сумку. Затем вошла в лифт, чтобы спуститься этажом ниже, в морг.

Выложенный плиткой коридор был влажен после уборки, а помещение, где производятся вскрытия, оказалось запертым. По диагонали от лифта находился холодильник из нержавеющей стали, и когда я открыла его массивную дверь, на меня знакомо пахнул холодный, зловонный воздух. Я нашла каталку с телом, не читая надписей на бирках, узнав стройную ногу, выглядывавшую из-под белой простыни. Мне был знаком каждый дюйм Берил Медисон.

Дымчато-голубые глаза тускло смотрели из-под полуприкрытых век на ее вялом лице, обезображенном бледными открытыми разрезами, в основном на левой стороне. Шея широко распахнута до позвоночника, мышечные волокна разрезаны. Прямо над левой грудью располагались девять колотых ран, разверстые, похожие на большие красные отверстия для пуговиц и почти идеально вертикальные. Они были нанесены быстро и последовательно, одно правее другого, с такой яростной силой, что на коже остались следы от рукоятки. Порезы на руках были длиной от четверти до четырех с половиной дюймов. Исключая колотые раны на груди и разрезанное горло, на теле было двадцать семь порезов, с учетом двух ран на спине, и все они были нанесены, когда девушка пыталась отвести удары широкого острого лезвия.

Мне не нужны были фотографии или схемы тела. Достаточно закрыть глаза, чтобы увидеть лицо Берил Медисон и представить во всех вызывающих дурноту подробностях следы насилия. Левое легкое было проткнуто четыре раза. Сонные артерии почти перерезаны. Дуга аорты, легочная артерия, сердце и околосердечная сумка повреждены. К моменту, когда этот сумасшедший почти обезглавил ее, она была уже практически мертва.

Я пыталась найти в этом смысл. Кто-то угрожал ей. Она сбежала на Ки Уэст. Она была испугана сверх всякой меры. Она не хотела умирать. Это случилось в ту ночь, когда ока вернулась в Ричмонд.

Почему ты впустила его в свой дом? Почему, скажи мне ради Бога, ты это сделала?

Поправив простыню, я задвинула каталку к задней стене холодильника к остальным покойникам. Завтра в это время тело Берил Медисон уже будет кремировано, и ее прах отправится в Калифорнию. Через месяц ей исполнилось бы тридцать четыре. У нее не было никого в этом мире, за исключением, кажется, сводной сестры во Фресно. Тяжелая дверь захлопнулась.

Бетон под моими ногами на стоянке позади отдела медицинской экспертизы был теплым и успокаивающим. Я чувствовала запах креозота, исходивший от близкой железнодорожной эстакады, нагревшейся на теплом не по сезону солнышке. Был канун Дня всех святых.

Дверь в помещение отдела была широко распахнута, и один из моих ассистентов поливал бетон из шланга. Он игриво поднял струю воды, направляя ее достаточно близко, чтобы я ощутила мелкие брызги на своих лодыжках.

- Эй, доктор Скарпетта, у вас теперь сокращенный рабочий день? окликнул он.

Было чуть больше половины пятого. Обычно я редко покидаю свой кабинет раньше шести.

- Подвезти куда-нибудь? - добавил он.

- У меня есть транспорт. Меня подвезут. Спасибо, - ответила я.

Я родилась в Майами, и мне знакомы те места, где Берил пряталась летом. Закрывая глаза, я вижу краски Ки Уэста. Я вижу яркий зеленый и голубой и такие краски закатов, что только Господь Бог мог бы от них уехать. Берил Медисон должна была остаться там. Ей не следовало возвращаться домой.

На стоянку медленно въехал совершенно новый, сверкающий, как черное стекло, форд "Краун Виктория".

Ожидая увидеть старый побитый "плимут", я вздрогнула, когда окно нового "форда" с жужжанием опустилось.

- Ты ждешь автобуса или чего-то еще?

Мое удивленное лицо отразилось в зеркале солнечных очков. Лейтенант Пит Марино, явно изображая из себя пресыщенного джентльмена, выглянул из машины. Электронный замок открылся с уверенным щелчком.

- Я потрясена, - сказала я, располагаясь в шикарном салоне.

- Это больше подходит моей новой должности. - Он прибавил обороты двигателя. - Недурно, правда?

Многие годы у Марино были вышедшие из строя ломовые лошади, и наконец он получил жеребца.

Достав сигареты, я заметила дырку в приборном щитке.

- Ты что, грелку включал, или всего лишь электробритву?

- Какой-то негодяй, черт бы его побрал, украл мою зажигалку, пожаловался он. - На мойке. Представляешь, я всего лишь день проездил на машине, смотрю - щетки этих бездельников сломали антенну. Ну я и задал им жару по этому поводу...

Иногда Марино напоминал мне мою мать.

- ...и только потом заметил, что зажигалка исчезла.

Он замолчал, копаясь у себя в кармане. Я тем временем искала спички у себя в сумочке.

- Да, шеф, мне кажется, ты собиралась бросить курить, - сказал он с сарказмом, кидая мне на колени зажигалку.

- Я и сейчас собираюсь, - пробормотала я. - Завтра.

В ту ночь, когда убили Берил Медисон, я томилась на явно затянувшейся опере, за которой последовала выпивка в хваленом английском баре с вышедшим в отставку судьей, который по мере развития вечера все более терял над собой контроль. У меня не было с собой переговорного устройства, и полиция, не имея возможности связаться со мной, вызвала на место преступления Филдинга, моего заместителя. Теперь я должна была в первый раз побывать в доме убитой писательницы.

Виндзор-Фармз был не тем местом, где можно было бы ожидать столь ужасного происшествия. Дома здесь большие и выстроены в глубине безупречно спланированных участков, вдали от улицы. В большинстве из них установлена система предупреждения о ворах, и везде - центральная система кондиционирования воздуха, избавляющая от необходимости открывать окна. Если вечную жизнь за деньги купить нельзя, но можно купить определенную степень безопасности. У меня никогда не было дел об убийстве в этом районе.

- Очевидно, у нее водились деньги, - заметила я, когда Марино притормозил у знака остановки.

Женщина с белоснежными волосами, прогуливавшая белоснежного кобеля-мальтийца, взглянула на нас искоса. Ее собака тем временем закончила обнюхивать пучок травы, после чего свершилось неизбежное.

- Что за никчемный комок шерсти, - сказал Марино, презрительно глядя на женщину и собаку. - Ненавижу таких собачонок: только тявкают до умопомрачения и поливают все вокруг. У тех, кто заводит собак, наверняка что-нибудь не так с зубами.

- Просто некоторым людям нужна компания, - сказала я.

- Пожалуй...

Он помолчал, а затем вернулся к моей предыдущей фразе:

- У Берил Медисон были деньги, но значительная часть их вложена в ее дом. Похоже, она изрядно поистратилась там, на этом голубом Ки Уэсте. Мы все еще разбираем ее бумаги.

- Что-то уже просмотрели?

- Очень мало, - ответил он. - Обнаружилось, что она не такая уж плохая писательница - в смысле заработков. Оказывается, она пользовалась несколькими литературными псевдонимами. Эдер Вайлдс, Эмили Стреттон, Эдит Монтегю.

Зеркальные очки снова обратились ко мне. Ни одно из этих имен не было мне знакомо, за исключением Стреттон.

- Ее второе имя было Стреттон, - сказала я.

- Возможно, отсюда и ее прозвище: Стро - соломинка.

- И из-за цвета ее волос, - заметила я.

У Берил были медовые волосы с золотыми прожилками от солнца. Она была маленькая, с правильными точеными чертами. Возможно, довольно эффектная. Трудно сказать. Единственная ее прижизненная фотография, которую я видела, была на водительском удостоверении.

- Когда я разговаривал с ее сводной сестрой, - объяснял Марино, - я обнаружил, что люди, которые были Берил близки, звали ее Стро. Кому бы она ни писала там, на Ки Уэсте, этот человек знал ее прозвище. Такое у меня сложилось впечатление. - Он поправил козырек. - Не могу понять, почему она скопировала эти письма. Все время над этим размышляю. Ты часто встречала людей, которые снимают копии со своих личных писем?

- Ты же заметил, она была закоренелой накопительницей, - напомнила я ему.

- Верно. И это тоже меня раздражает. Предположительно, этот псих угрожал ей несколько месяцев. Что он делал? Что он говорил? Не знаю, потому что она не записала на магнитофон его звонки и ничего не оставила на бумаге. Дамочка фотографирует свои личные письма, но не ведет записи, когда кто-то обещает отправить ее на тот свет. Скажи, какой в этом смысл?

- Не все рассуждают так же, как мы с тобой.

Проехав по подъездной аллее, Марино припарковался перед дверью гаража. Трава сильно разрослась и была усыпана высокими одуванчиками, качавшимися на ветру. Рядом с почтовым ящиком красовалась табличка "Продается". Поперек серой входной двери все еще была прикреплена узкая желтая ленточка, отмечавшая место преступления.

- Ее автомобиль - в гараже, - сказал Марино, когда мы выбрались из машины, - великолепная черная "хонда-аккорд". Некоторые подробности относительно нее, возможно, покажутся тебе интересными.

Мы стояли на дорожке и осматривались. Косые лучи солнца пригревали плечи и шею. В прохладном воздухе было слышно лишь назойливое гудение насекомых. Я медленно и глубоко вдохнула и вдруг почувствовала сильную усталость.

Ее дом был в так называемом международном стиле, современный и совершенно простой. Вытянутый по горизонтали фасад поддерживался полуколоннами цокольного этажа. Все это вызывало в воображении корабль с открытой нижней палубой. Выстроенный из камня и темного дерева, это тип дома, который могла бы построить богатая молодая пара: большие комнаты, высокие потолки, много дорогого и незанятого пространства. Уиндхэм-Драйв заканчивалась тупиком, упиравшимся в ее участок, что и объясняло, почему никто ничего не увидел и не услышал до тех пор, пока уже не было слишком поздно. Дом с обеих сторон окружен дубами и соснами, так что между Берил и ее соседями был как бы занавес из листвы и хвои. Сзади двор резко обрывался крутым склоном, заросшим подлеском и усыпанным валунами, который дальше переходил в девственный строевой лес, простиравшийся насколько хватало глаз.

- Черт возьми! Готов поклясться, что у нее там был свой олень, сказал Марино, когда мы обходили участок. - Это что-то, да? Ты выглядываешь из окон и думаешь, что владеешь целым миром. Бьюсь об заклад, тут есть на что посмотреть, когда идет снег. Что касается меня, то мне нравятся подобные дома. Разжечь зимой в камине чудный огонь, налить себе бурбона и просто смотреть на лес. Наверное, прекрасно быть богатым.

- Особенно, если ты жив и можешь этим наслаждаться.

- Это точно.

Опавшие листья шуршали под нашими ногами, пока мы огибали западное крыло. Передняя дверь была на одном уровне с внутренним двориком, и я заметила в двери глазок. Он уставился на меня, как крошечная пустая глазница. Марино запустил окурок сигареты, послав его в траву ловким щелчком, а затем покопался в карманах своих зеленовато-голубых брюк. Он был без куртки, большой живот свешивался над ремнем, белая рубашка с короткими рукавами, распахнутая на шее, морщилась складками вокруг кобуры на плече.

Он достал ключ, к которому была подвешена желтая бирка, означавшая принадлежность к вещественным доказательствам, и я снова изумилась величине его рук, наблюдая за тем, как он отпирает врезной замок. Загорелые и грубые, они напоминали мне бейсбольные биты. Пит никогда бы не стал музыкантом или дантистом. На пятом десятке, с редеющими волосами, с лицом столь же потрепанным, как и его костюмы, он все же выглядел достаточно внушительно. Большие полицейские, такие, как он, редко попадают в драки. Уличным хулиганам достаточно одного его взгляда, чтобы притормозить.

Мы стояли в холле, в прямоугольнике солнечного света, и надевали перчатки. В доме ощущался запах пыли и затхлости. Так пахнет в домах, если они стоят закрытыми некоторое время. Хотя отдел расследований департамента полиции Ричмонда тщательно обследовал место преступления, ничего не было сдвинуто. Марино заверил меня, что дом выглядит точно так же, как он выглядел, когда тело Берил было обнаружено две ночи назад. Он прикрыл дверь и включил свет.

- Как видишь, - его голосу вторило эхо, - она, похоже, сама впустила парня внутрь. Следов насильственного вторжения нет, к тому же в доме установлена система охраны 3-А.

Он привлек мое внимание к кнопочной панели у двери и добавил:

- Сейчас она отключена. Но когда мы вошли сюда, охрана работала и сирена завывала о кровавом убийстве. Поэтому-то мы так быстро и обнаружили тело.

Он продолжил рассказ, напомнив, что полиция была вызвана звуковым сигналом тревоги. Вскоре после одиннадцати вечера одна из соседок Берил позвонила по 911, сообщив, что сирена гудит уже почти тридцать минут. Патруль среагировал на звонок, и полицейский офицер обнаружил, что входная дверь приоткрыта. Несколькими минутами позже он по радио запросил подкрепление.

Гостиная была в беспорядке. Стеклянный кофейный столик опрокинут, журналы, хрустальная пепельница, несколько чаш в стиле "арт деко" и цветочная ваза были раскиданы по индийскому ковру. Бледно-голубое кожаное кресло с подголовником перевернуто, рядом валялась подушка от раскладного дивана. На побелке стены слева от двери, ведущей в прихожую, выделялись темные брызги засохшей крови.

- Эта охранная система срабатывает сразу? - спросила я.

- Ты открываешь дверь, и секунд пятнадцать ничего не происходит вполне достаточно для того, чтобы набрать код.

- Тогда, она, должно быть, открыла дверь, отключила систему охраны, впустила человека внутрь, а затем вновь включила, пока он еще находился здесь. В противном случае система не сработала бы после его ухода. Интересно.

- Да, - ответил Марино, - интересно, как дерьмо.

Мы находились в гостиной рядом с перевернутым кофейным столиком. Он был покрыт толстым слоем пыли. На полу валялись газеты и литературные журналы, месячной и более давности.

- Вы нашли какие-нибудь свежие газеты или журналы? - спросила я. Если она купила какую-нибудь местную газету, это может оказаться важным. Было бы весьма ценно проверить, ходила ли она куда-нибудь после того, как сошла с самолета.

На щеках Марино заиграли желваки. Он ненавидел, когда, по его предположению, я указывала, как ему поступать.

- Наверху, в спальне, где были ее портфель и сумки, кое-что нашлось. "Майами Геральд" и нечто под названием "Киноутер", в котором, в основном, содержатся перечни недвижимости Ки Уэста. Может быть, она думала о том, чтобы переехать туда? Обе газеты вышли в понедельник. Она, должно быть, купила их в аэропорту и захватила с собой, возвращаясь в Ричмонд.

- Интересно, что может сказать ее агент по продаже недвижимости...

- Ничего - вот, что он может сказать, - прервал Марино. - Он не представляет себе, где находилась Берил, и показывал ее дом только один раз, когда ее не было. Какой-то молодой паре. Они решили, что цена слишком высока. Берил просила три тысячи долларов за дом. - Он оглянулся с непроницаемым лицом. - Думаю, теперь кто-то сможет заключить очень выгодную сделку.

- В тот вечер, когда прилетела, Берил взяла такси в аэропорту. - Я упрямо пыталась нащупать какую-нибудь зацепку.

Марино достал сигарету и ткнул ею в сторону прихожей.

- Там, на маленьком столике у двери, мы обнаружили квитанцию. Водителя уже нашли - это парень по имени Вудроу Ханнел. Но он так же разговорчив, как рыба. Сказал, что дожидался своей очереди среди других такси в аэропорту. Она села к нему. Было около восьми, лило как из ведра. Он высадил ее здесь, около дома, спустя, по-видимому, минут сорок, донес, как он говорит, две ее сумки до двери и ушел. Стоимость проезда составила двадцать шесть долларов, включая чаевые. Через полчаса он был снова в аэропорту, забирая другого пассажира.

- Это точно, или это то, что он вам сказал?

- Точно, как то, что я, черт побери, стою здесь.

Пит постучал сигаретой по тыльной стороне ладони и начал разминать пальцами фильтр.

- Мы проверили его версию. Ханнел рассказал все верно. Он не трогал дамочку. У него на это не было времени.

Я проследила его взгляд: темные брызги рядом с дверью. Одежда убийцы должна быть в крови. Маловероятно, чтобы водитель такси в окровавленной одежде отправился за новыми пассажирами.

- Она находилась дома недолго, - сказала я. - Приехала около девяти, а соседка позвонила в полицию в одиннадцать. Сирена ревела около получаса, а это значит, что убийца ушел около половины одиннадцатого.

- Да. Но вот что трудно понять: судя по письмам, она была безумно напугана. И вот она возвращается в город, запирается в доме, у нее даже тридцать восьмой калибр на кухонном столике - я потом покажу тебе, когда мы туда доберемся. А потом - бац! - звонок в дверь или что-то еще, и дальше ты знаешь: она впускает психа в дом и снова включает систему охраны, уже после того, как он вошел. Должно быть, это кто-то, кого она знала.

- А может быть, и незнакомец. Я не исключила бы такую возможность, сказала я. - Если этот человек очень ловкий, она могла поверить ему и впустить.

- В такой час? - Марино хлестнул меня взглядом, обводя глазами комнату. - Что он мог ей наплести? Что предлагает подписку на журналы или продает антологию всемирного юмора в десять часов вечера?

Я не ответила. Я не знала.

Мы остановились перед открытой дверью, ведущей в коридор.

- Это первая кровь, - сказал Марино, глядя на засохшие брызги на стене, - первую рану она получила здесь. Я думаю, она неслась, сломя голову, а он полосовал ее.

Я представила себе порезы на лице и руках Берил.

- Я предполагаю, что здесь он порезал или ее левую руку, или спину, или лицо. Кровь на стене в этом месте брызнула с лезвия. Он уже порезал ее, по крайней мере, один раз, лезвие было в крови, и когда он снова размахнулся, капли брызнули на стену.

Пятна имели вытянутую форму, примерно миллиметров шесть шириной, и удлинялись тем больше, чем дальше отклонялись от дверного косяка. Капли покрывали по крайней мере десять футов. Нападавший размахивал ножом с силой усердного игрока в сквош. Это не было злобой. Здесь было нечто худшее. Почему она его впустила?

- Судя по тому, как расположены эти брызги, я думаю, негодяй находился как раз где-то здесь, - сказал Марино, встав в нескольких ярдах от двери и чуть левее, - он размахивается, наносит удар и, когда лезвие проносится мимо, кровь слетает с него и попадает на стену. Следы, как ты видишь, начинаются вот тут, - он жестом показал на самые верхние капли, почти на уровне его макушки, - а затем тянутся вниз, обрываясь в нескольких дюймах от пола. - Он помедлил, вопросительно глядя на меня. - Ты же ее осматривала, как тебе кажется, он правша или левша?

Полицейские всегда хотят это знать. Сколько бы я не говорила им, что на этот счет можно лишь делать предположения, они все равно каждый раз спрашивают меня об этом.

- По таким следам это невозможно определить, - сказала я, ощущая во рту сухость и привкус пыли, - все зависит от того, как он стоял по отношению к ней. Что касается колотых ран на груди, у них есть небольшой наклон слева направо. Это наводит на мысль, что он - левша. Но опять же все зависит от того, где он находился относительно жертвы.

- Я просто думаю: интересно, что почти все раны, которые она получила, защищаясь, расположены на левой стороне ее тела. Ты знаешь, что она убегала. Он приближался к ней слева, а не справа. Вот почему я подозреваю, что он - левша.

- Все зависит от взаимного расположения жертвы и преступника, невозмутимо повторила я.

- Ну-ну, - буркнул Пит. - Все от чего-нибудь зависит.

Пол за дверью был из твердой древесины. Капли крови, ведущие к лестнице, расположенной примерно в десяти футах слева, были обведены мелом. Берил убегала этим путем и дальше вверх по лестнице. Ее потрясение и ужас были сильнее боли. На левой стене почти на каждом шагу виднелись тянущиеся поперек панелей деревянной обшивки следы, оставленные ее порезанными пальцами, которыми она опиралась о стену, стремясь сохранить равновесие.

Черные пятна были на полу, на стенах, на потолке. Берил добежала до конца коридора наверху и там оказалась загнанной в угол. В этом месте крови было очень много. Погоня возобновилась после того, как она, вырвавшись, проникла в свою спальню, где, возможно, ей удалось уклониться от нападавшего, перебравшись через кровать королевских размеров, тогда как убийца обегал вокруг. В этот момент она либо кинула свой портфель в него, или, что более вероятно, портфель лежал на кровати и был сброшен на пол. Полиция обнаружила его на ковре открытым и перевернутым вверх тормашками наподобие палатки, бумаги были разбросаны рядом, в том числе и копии ее писем, тех, что она писала из Ки Уэста.

- Какие еще бумаги вы обнаружили здесь? - спросила я.

- Квитанции, пару туристических путеводителей, включая брошюру с картой улиц, - ответил Марино. - Если хочешь, я сделаю тебе копии.

- Да, пожалуйста, - сказала я.

- Также на ее туалетном столике найдена пачка отпечатанных страниц, добавил он. - Возможно, это то, что она написала на Ки Уэсте. На полях карандашом нацарапано множество пометок. Ничего ценного, только несколько неполных отпечатков, принадлежащих ей, да несколько жирных пятен.

На кровати остался лишь голый матрац: стеганное покрывало и простыни в кровавых пятнах были отправлены в лабораторию. Слабея и теряя контроль над телом, Берил, видимо, проковыляла обратно в коридор, где упала на восточный молитвенный коврик, который я помнила по фотографиям места преступления. Там на полу были вытянутые кровавые следы и отпечатки ладоней. Берил заползла в спальню для гостей, за ванну, и здесь в конце концов умерла.

- Если хочешь знать мое мнение, - продолжал Марино, - я думаю, что он устроил эту погоню ради развлечения. Он мог бы схватить и убить ее там, внизу, в гостиной, но это испортило бы игру. Возможно, он все время улыбался, пока она истекала кровью, пронзительно кричала и умоляла его. Добравшись, наконец, сюда, она сильно ослабела, и веселье кончилось. Развлечения не стало. И он покончил с ней.

Комната была выдержана в холодных желтых тонах, Таких же бледных, как январское солнце. Деревянный пол рядом с двуспальной кроватью был черным, и на белой стене выделялись черные полосы и пятна. На фотографиях места преступления Берил лежала на спине, с вытянутыми ногами и руками, обхватившими голову, лицо повернуто в сторону занавешенного окна. Она была обнажена. Первый раз изучая фотографии, я ничего не могла сказать о ее внешности, или хотя бы о цвете волос. Я видела только красный цвет. Рядом с ее телом полиция обнаружила окровавленные слаксы цвета хаки. Блузка и белье отсутствовали.

- Шофер, которого ты упоминал, кажется, Ханнел, он запомнил, как Берил была одета, когда он посадил ее в аэропорту? - спросила я.

- Было темно, - ответил Марино. - Он не уверен, но полагает, что на ней были брюки и куртка. Эти брюки, цвета хаки, все в крови, мы здесь обнаружили. Значит, в момент нападения она была в них. Подходящая куртка лежала на стуле в спальне. Я не думаю, что она переоделась, когда пришла домой, просто бросила куртку на стул. Блузку, белье - все это забрал убийца.

- На память, - подумала я вслух.

Марино пристально разглядывал темное пятно на полу, где было найдено тело.

- Я представляю себе это так: он валит ее здесь, срывает одежду, насилует или пытается это сделать, затем закалывает и почти отрезает голову, - проговорил он. - Какая жалость, что результаты мазков на сперму, взятых у нее, оказались отрицательными. Похоже, мы можем распроститься с идентификацией по физиологическим признакам.

- Если только какой-нибудь из образцов крови, которые мы взяли на анализ, не окажется его, - ответила я. - В противном случае - да, забудь об этом.

- И нет волос, - добавил Марино.

- Нет, за исключением нескольких, похожих на ее.

В доме было настолько тихо, что наши голоса звучали пугающе. Куда бы я ни посмотрела, я видела чудовищные пятна. Перед глазами - колотые раны, отметины рукоятки, дикая рана на шее, зияющая, как красная разинутая пасть. Я вышла в коридор. Пыль раздражала легкие. Было трудно дышать.

- Покажи мне, где вы нашли ее оружие, - сказала я.

Когда полиция той ночью прибыла на место преступления, на кухонном столике рядом с микроволновой печью обнаружили автоматический револьвер тридцать восьмого калибра, принадлежащий Берил. Оружие было заряжено и стояло на предохранителе. Лаборатория смогла идентифицировать лишь неполные отпечатки, которые оказались ее собственными.

- Она держала коробку с патронами в столе рядом с кроватью, - сказал Марино. - Возможно, там же хранился и револьвер. Думаю, она принесла сумки наверх, распаковала и выгрузила большую часть одежды в корзину в ванной комнате, а затем поставила ее в шкаф. Тогда же она достала и свой револьвер - верный признак беспокойства. Могу поспорить, что она не угомонилась, пока не обошла с ним каждую комнату.

- Я поступила бы точно так же.

Марино оглядел кухню.

- Итак, она, вероятно, решила перекусить.

- Может быть, она и собиралась перекусить, но так ничего и не съела, ответила я. - Содержимое ее желудка составило около пятидесяти миллилитров, или менее двух унций, темно-коричневой жидкости. Что бы она ни ела последний раз, это полностью переварилось к тому моменту, когда она умерла, и даже к тому времени, когда подверглась нападению. Пищеварение прерывается в минуты острых переживаний или страха. Если бы она хоть что-то съела перед тем, как убийца вошел к ней, желудок не остался бы чистым.

- У нее все равно нечего было пожевать, - сказал Марино так, как будто это было очень важно, открыв дверцу холодильника.

Внутри мы обнаружили сморщенный лимон, две пачки масла, кусок заплесневевшего сыра, приправы и бутылку тоника. Морозильник выглядел более обнадеживающе. Там было несколько упаковок куриных грудок и постный говяжий фарш. Похоже, Берил не увлекалась кулинарией, относясь к этому вполне утилитарно. Я знаю, как выглядит моя собственная кухня. Эта же кухня была угнетающе стерильна. Пылинки клубились в бледном свете, сочащемся сквозь щели в серых модельных жалюзи над раковиной. Сушка и раковина пусты и сухи. Кухонная утварь была новой и выглядела так, как будто ею ни разу не пользовались.

- Другая версия - она пришла сюда, чтобы выпить, - размышлял Марино.

- Анализ на алкоголь дал отрицательный результат, - сказала я.

- Это не означает, что она об этом не думала.

Он открыл шкафчик над раковиной. Там на трех полках не было свободного дюйма: "Джек Дэниелс", "Чивас Ригл", "Тэкверэй", ликеры и кое-что еще, что привлекло мое внимание. На верхней полке перед коньяком стояла бутылка гаитянского рома "Бабенкот" пятнадцатилетней выдержки, такого же дорогого, как и чистый скотч.

Рукой в перчатке я достала ее и поставила на стол. На бутылке отсутствовал штриховой код, а золотистая крышка ни разу не отвинчивалась.

- Не думаю, что она приобрела его где-то здесь, - сказала я Марино. Полагаю, это куплено в Майями, на Ки Уэсте.

- Итак, ты считаешь, что она привезла это из Флориды?

- Возможно. Очевидно, она знала толк в спиртных напитках. "Бабенкот" просто великолепен.

- Кажется, я должен звать тебя доктор Знаток, - сказал он.

Бутылка "Бабенкота" была незапыленной, в отличие от большинства стоявших рядом бутылок.

- Это возможное объяснение того, почему она оказалась на кухне, продолжала я, - может быть, она спустилась вниз, чтобы убрать ром. Не исключено, что она подумывала - не принять ли на ночь стаканчик, когда кто-то позвонил в дверь.

- Да, но это не объясняет, почему, отправившись к двери, она оставила здесь на столике свой револьвер. Мы предполагаем, что она была напугана, верно? Все же это наводит на мысль, что она ожидала кого-то, что она знала этого психа. Эй, у нее же была вся эта изысканная выпивка, верно? И что, она пьет все это в одиночестве? Как-то глупо. Гораздо логичнее предположить, что время от времени она устраивала небольшие приемы, приглашая какого-то парня. Черт побери, может быть, это как раз тот самый М., которому она писала из Ки Уэста? Может быть, именно его она ожидала тем вечером, когда ее пристукнули?

- Ты допускаешь возможность, что М. - убийца?

- А ты - нет?

Марино становился воинственным, и его игра с незажженной сигаретой начинала действовать мне на нервы.

- Я допускаю любую возможность, - ответила я. - Например, я точно так же допускаю и то, что она никого не ждала. Она была на кухне, убирая ром, и, может быть, думала, не налить ли себе стаканчик. Она нервничала, ее оружие было на столике, и она вздрогнула, когда прозвенел звонок или раздался стук в дверь...

- Ну конечно, - прервал он меня. - Она нервничала, ее трясло. Так почему же она оставила свой револьвер здесь, на кухне, когда пошла к этой проклятой двери?

- Она практиковалась?

- Практиковалась? - произнес он, когда наши глаза встретились. - Что ты имеешь в виду?

- В стрельбе.

- Черт побери... Я не знаю...

- Если нет, то вооружиться - для нее не естественный рефлекс, а всего лишь сознательная осмотрительность. Женщины носят в своих сумочках газовые баллончики. Они подвергаются нападению, а про баллончик вспоминают лишь после того, как преступление совершится, потому что защита для них не является естественным рефлексом.

- Я не знаю...

Я знала. У меня был револьвер "Руджер" тридцать восьмого калибра, заряженный "силвертипсами" - одними из самых разрушительных патронов, какие только можно купить за деньги. Несколько раз в месяц я спускалась с ним в тир в подвале моего служебного здания, чтобы попрактиковаться в стрельбе. Оставаясь в доме одна, я чувствовала себя более комфортно с личным оружием, чем без него.

Но тут было кое-что еще. Я подумала о гостиной, о каминных принадлежностях, которые стояли на медной подставке у камина. Берил боролась с нападавшим в этой комнате, и ей не пришло в голову вооружиться кочергой или совком. Для нее самозащита не была рефлексом. Ее единственным порывом было бежать, не важно - вверх ли по лестнице, или на Ки Уэст. Я стала объяснять Марино:

- Видимо у нее не было привычки к оружию. Звенит звонок, она вздрагивает, теряется, идет в гостиную и смотрит в дверной глазок. Кто бы это ни был, она достаточно доверяет этому человеку, чтобы открыть дверь. Оружие забыто.

- Или же она ожидала посетителя, - снова повторил Марино.

- Это вполне вероятно. Если кто-то знал, что она вернулась в город.

- Вот, может быть, он и знал, - вставил Марино.

- И, может быть, он - это М. - Я сказала то, что он хотел от меня услышать, при этом убирая бутылку обратно на полку.

- Да-а, ну и расклад. Но кое-что проясняется, не так ли?

Я закрыла дверцу шкафчика.

- Ей угрожали, ее терроризировали несколько месяцев. И мне кажется, трудно поверить в то, что это был ее близкий друг, а у Берил не возникло на его счет ни малейших подозрений.

Марино раздосадованно взглянул на часы и, покопавшись в кармане, достал другой ключ. Бессмысленно было бы предполагать, что Берил открыла дверь незнакомцу, но еще бессмысленнее - допустить, что все это с нею сделал кто-то, кому она доверяла. Почему она его впустила? Этот вопрос непрерывно терзал меня.

Крытый переход соединял дом с гаражом. Солнце опустилось за деревья.

- Сразу говорю, - произнес Марино, открывая замок, - что попал сюда только перед тем, как позвонил тебе. Я мог бы взломать дверь в день убийства, но не видел в этом необходимости. - Он повел своими массивными плечами, как бы желая убедить меня в том, что смог бы разобраться с этой дверью, если в счел нужным. - Она не заходила в гараж с тех пор, как уехала во Флориду. Нам потребовалось некоторое время, чтобы найти этот фигов ключ.

Я впервые в жизни видела гараж, обшитый деревянными панелями и с полом из дорогой итальянской плитки. Ее узор был подобен шкуре дракона.

- Неужели это действительно с самого начала планировалось как гараж? спросила я.

- По крайней мере, здесь ворота, как в гараже, не правда ли? - Пит достал из кармана еще несколько ключей. - Скромное местечко, чтобы укрыть свой личный транспорт от дождя, да?

В гараже стояла духота и пахло пылью, но было чисто. Кроме грабель и метлы в углу, не было и следа обычных инструментов, газонокосилок или чего-нибудь еще в этом роде. Гараж выглядел скорее как демонстрационный зал автомобильного салона, в центре которого на плиточном полу была запаркована черная "хонда". Автомобиль был таким чистым и сверкающим, что мог сойти за новый, ни разу не выезжавший на улицу.

Марино щелкнул замком дверцы водителя и распахнул ее.

- Прошу. Будь как дома, - сказал он.

Я тут же устроилась на мягком кожаном сиденье цвета слоновой кости, уставившись через ветровое стекло на обитую панелями стену.

Отступив на шаг от машины, Марино добавил:

- Просто сиди там, о'кей? Почувствуй ее, осмотри салон. Скажи мне, что приходит тебе в голову.

- Ты хочешь, чтобы я завела ее?

Он молча вручил мне ключ.

- Тогда, пожалуйста, открой ворота гаража, чтобы мы не задохнулись, добавила я.

Марино хмуро огляделся и, найдя нужную кнопку, открыл ворота.

Машина завелась с первого раза, двигатель сбросил несколько октав и утробно заурчал. Радио и кондиционер были включены, бензобак заполнен на четверть, счетчик показывал менее семи тысяч миль, сдвигающаяся крыша частично открыта. На панели лежала квитанция из химчистки, датированная четвергом 11 июля, когда Берил сдала юбку и жакет от костюма, которые, очевидно, так и не забрала. На сиденье пассажира лежал чек из продовольственного магазина, датированный 10.30 утра 12 июля, когда она купила кочан зеленого салата, помидоры, огурцы, говяжий фарш, сыр, апельсиновый сок и пакетик мяты, что в сумме составило 9 долларов и 13 центов из 10, которые она отдала контролеру.

Под чеком был изящный белый банковский конверт, оказавшийся пустым. Рядом с ним - коричневый шагреневый чехол от солнечных очков "Рэй Бэн", тоже пустой.

На заднем сиденье лежали уимблдонская теннисная ракетка и мятое белое полотенце, за которым я протянула руку через спинку. По краю махровой ткани маленькими голубыми буквами было отпечатано: Вествудский теннисный клуб. То же название я видела на красной виниловой спортивной сумке, которую заметила наверху в шкафу Берил.

Этот спектакль Марино заготовил напоследок. Я знала, что он видел все эти предметы и хотел, чтобы я посмотрела на них там, где они лежали. Они не были уликами. Убийца никогда не заходил в гараж. Марино просто пытался меня подловить. Он пытался это сделать с того самого момента, как мы вошли в дом. И это чертовски действовало мне на нервы.

Заглушив двигатель, я вышла из машины, и дверца захлопнулась с солидным клацаньем.

Он задумчиво смотрел на меня.

- Пара вопросов, - сказала я.

- Валяй.

- Вествуд - закрытый клуб. Была ли она его членом?

Кивок.

- Вы проверили, когда она последний раз бронировала корт?

- В пятницу, 12 июля в 9 часов утра. У нее был урок с профессионалом. Она брала один урок в неделю, это ее норма.

- Насколько я помню, она улетела из Ричмонда рано утром в субботу, 13 июля, и прилетела в Майами чуть позже полудня.

Снова кивок.

- Итак, она взяла урок, затем отправилась прямиком в продовольственный магазин, а после этого, видимо, съездила в банк. Какова бы ни была причина, в какой-то момент, после посещения магазина, она неожиданно решила покинуть город. Если бы она знала, что уедет из города на следующий день, то не отправилась бы в продовольственный магазин. У нее не было времени съесть все, что она купила, и в холодильнике тоже пусто. Очевидно, она выбросила все, за исключением говяжьего фарша, сыра и, может быть, мяты.

- Звучит логично, - произнес Марино без выражения.

- Она оставила чехол от своих очков и другие предметы на сиденье, продолжила я, - плюс радио и кондиционер остались включенными, крыша машины - приоткрытой. Все выглядит так, как будто она заехала в гараж, заглушила мотор и поспешила в дом, не снимая солнечных очков. Это наводит на мысль: не случилось ли что-то, когда она ехала домой на машине после того, как побывала на теннисном корте и закончила все свои дела...

- О, да. Я совершенно уверен, что случилось. Обойди вокруг и посмотри с другой стороны, особенно на дверцу со стороны пассажира.

Я так и поступила.

То, что я увидела, спутало все мои мысли. Как раз под ручкой дверцы на блестящей черной краске было нацарапано имя Берил, заключенное в сердце.

- От этого мурашки по спине, не так ли? - сказал Марине.

- Если сделали это, когда машина была припаркована у клуба или продовольственного магазина, - размышляла я, - то, казалось бы, кто-нибудь должен был увидеть.

- Да. Но, может быть, он сделал это раньше, - Марино помедлил, небрежно разглядывая нацарапанную надпись. - Когда ты последний раз смотрела на дверцу пассажира своей машины?

Это могло быть несколько дней назад. Это могло быть неделю назад.

- Она пошла покупать продукты. - Марино, наконец, зажег проклятую сигарету. - Купила немного. - Он сделал глубокую жадную затяжку. - И, возможно, все это уместилось в одном пакете, правильно? Когда моя жена покупает только один или два пакета, она всегда ставит их вперед, на пол, может быть, на сиденье. Так что и Берил, возможно, зашла со стороны пассажира, чтобы уложить продукты в машину. Вот тогда-то она и заметила то, что было нацарапано на краске. Может быть, она знала, что надпись сделана в этот день. Может быть, нет. Не имеет значения. Это сразу вывело ее из равновесия, послужило последней каплей. Она отправилась домой, или, может быть, в банк за деньгами. Заказала билеты на ближайший рейс из Ричмонда и сбежала во Флориду.

Я вышла вслед за Марино из гаража, и мы вернулись к его машине. Ночь опускалась быстро, воздух становился прохладнее. Он завел мотор, а я молча разглядывала дом Берил через боковое окно. Тени сгладили его резкие углы, окна были темны. Неожиданно в гостиной и в прихожей зажегся свет.

- Фу, ты! - пробормотал Марино. - Что это за шутки?

- Таймер, - сказала я.

- Понятно.

Глава 2

Над Ричмондом висела полная луна, когда я ехала по длинной дороге домой. Только самые упорные шутники все еще бродили по улицам, фары освещали их страшные маски и грозные, детских размеров, силуэты. Сколько раз, думала я, звонки в мою дверь оставались безответными. Мой дом любили, потому что я была чрезвычайно щедра на конфеты, поскольку не имела собственных детей, чтобы баловать их. У меня, должно быть, штуки четыре нераспечатанных коробок шоколадок, чтобы раздавать их моему штату по утрам.

Телефон начал звонить, когда я поднималась по лестнице. Как раз перед тем как вмешался автоответчик, я схватила трубку. Голос вначале показался незнакомым, но затем мое сердце сжалось - я узнала его.

- Кей? Это Марк. Слава богу, ты дома...

Голос Марка Джеймса звучал как со дна бочки с маслом, на заднем плане я слышала звук проносящихся машин.

- Где ты? - удалось мне выдавить из себя, хотя я чувствовала, что голос не мог скрыть волнения?

- На девяносто пятом шоссе, примерно в пятидесяти милях к северу от Ричмонда.

Я села на край кровати.

- В телефонной будке, - сообщил он. - Объясни, как мне проехать к твоему дому. - Дождавшись, пока отгромыхал очередной поток машин, он добавил: - Я хочу видеть тебя, Кей. Всю неделю я был в округе Колумбия, пытался поймать тебя в течение второй половины дня и, в конце концов, решил рискнуть и взял напрокат машину. Ты не против?

Я не знала, что ответить.

- Я подумал, что мы могли бы посидеть, выпить, - сказал человек, который когда-то разбил мое сердце. - Я забронировал номер в Редиссоне, в центре города. Завтра рано утром я улетаю из Ричмонда назад, в Чикаго. Я просто подумал... На самом деле, есть кое-что, о чем я хочу поговорить с тобой.

Я не могла себе представить, о чем мы могли говорить с Марком.

- Ты не против? - спросил он снова.

Конечно, я была против! Но ответила:

- Конечно, Марк, я буду рада видеть тебя.

Объяснив ему, как доехать, я отправилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок, и задержалась там достаточно долго, восстанавливая в памяти все, связанное с Марком и подводя итоги.

Прошло больше пятнадцати лет с тех пор, как мы вместе учились на юридическом факультете. Сейчас меня уже трудно назвать блондинкой - мои волосы стали скорее пепельными, и прошло много времени с тех пор, как мы с Марком виделись последний раз. Мои глаза теперь не были такими голубыми, как прежде. Беспристрастное зеркало холодно напоминало мне, что я никогда уже не увижу свои тридцать девять, и существует такая вещь, как подтяжка лица: В моей памяти Марк остался двадцатичетырехлетним юнцом, в то самое время я попала в мучительную зависимость от него, что, в конечном счете, довело меня до крайнего отчаяния. Когда все это кончилось, в моей жизни осталась только работа.

Он ездил все так же быстро и любил хорошие автомобили. Не прошло и сорока пяти минут, и, открыв входную дверь, я наблюдала, как он выходит из "стерлинга", взятого напрокат. Он был все тем же Марком, которого я помнила, все такой же подтянутый, долговязый, с уверенной походкой. Чуть улыбаясь, он проворно взбежал по ступеням. После кратких объятий, мы минуту неловко топтались в прихожей, не зная, что сказать.

- Все так же пьешь скотч? - спросила я наконец.

- Это неизменно, - откликнулся он, следуя за мной на кухню.

Доставая "Гленфиддиш" из бара, я автоматически приготовила ему напиток - так же, как делала это много лет назад: две порции, лед и немного сельтерской воды. Его глаза следовали за мной, когда я передвигалась по кухне и ставила наши напитки на стол. Сделав глоток, Марк уставился в свой стакан и начал медленно перемешивать лед, как он обычно делал, когда немного нервничал. Я смотрела долгим умиленным взглядом на тонкие черты его лица, высокие скулы и ясные серые глаза. Его темные волосы начали немного седеть на висках. Я перевела взгляд на лед, медленно кружившийся в его стакане.

- Как я поняла, ты работаешь на фирме в Чикаго?

Откинувшись на своем стуле, он поднял взгляд и сказал:

- Занимаюсь только апелляциями, лишь иногда участвую с судебных разбирательствах. Я случайно столкнулся с Дизнером. Вот откуда я узнал, что ты здесь, в Ричмонде.

Дизнер был главным медицинским экспертом в Чикаго. Я встречалась с ним на совещаниях и несколько раз мы были с ним вместе в комиссиях. Он ни разу не упоминал о своем знакомстве с Марком Джеймсом, непонятно, как он вообще узнал, что я когда-то была знакома с Марком.

- Я сделал ошибку, рассказав ему, что мы с тобой вместе учились на юридическом факультете, и теперь он время от времени говорит о тебе, чтобы подразнить меня, - объяснил Марк, читая мои мысли.

В это я могла поверить. Дизнер был неотесанный, грубый, и он совсем не любил адвокатов. Некоторые из его баталий и спектаклей в суде стали притчей во языцех.

- Как большинство судебных патологоанатомов, - продолжал Марк, - он на стороне обвинения. Я представляю подозреваемого в убийстве, и я - плохой парень. Дизнер, например, разыскивает меня и, между прочим, сообщает о последней опубликованной тобой статье в журнале, или о каком-нибудь ужасном деле, над которым ты работаешь. Доктор Скарпетта. Знаменитый главный медицинский эксперт Скарпетта.

Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.

- Мне не кажется справедливым утверждение, что мы за обвинение, ответила я. - Такое впечатление складывается потому, что если улики в пользу защиты, то дело никогда не увидит зала суда.

- Кей, я знаю, как это работает, - проговорил он успокаивающим тоном. Как хорошо я помнила этот голос. - Я знаю, с чем тебе приходится сталкиваться. И будь я на твоем месте, то тоже хотел бы зажарить живьем всех этих ублюдков.

- Да, Марк. Ты знаешь, что мне приходится видеть, - начала я.

Это был все тот же старый спор. Я не могла в это поверить. Он был здесь менее пятнадцати минут, и мы продолжили как раз с того самого места, на котором остановились когда-то. Некоторые из наших самых тяжелых дискуссий возникали именно по этому поводу. Когда мы познакомились с Марком, я уже была доктором медицины и только что наступила на юридический факультет в Джорджтауне. К тому времени я уже успела познать темную сторону жизни, жестокость, случайные трагедии. Мои руки в перчатках уже ложились на кровавые трофеи страданий и смерти. Марк был великолепным представителем интеллектуальной элиты, для которой понятие об уголовном преступлении сводилось к тому, что кто-то поцарапал краску на чужом "ягуаре". Он собирался стать юристом, потому что его отец и его дед были юристами. Я католичка, Марк - протестант. Я итальянка, он - англичанин, как принц Чарльз. Я выросла в бедности, он - в одном из самых фешенебельных районов Бостона. Когда-то я думала, что наш брак будет из тех, что заключаются на небесах.

- Ты не изменилась, Кей, - сказал он, - за исключением, может быть, того, что ты буквально излучаешь решимость, даже жестокость. Похоже, что ты - сила, с которой приходится считаться в суде.

- Мне не очень нравится портрет, который ты нарисовал.

- Я не собирался тебя критиковать. Наоборот - ты производишь потрясающее впечатление, - он оглядел кухню, - и преуспеваешь. Ты счастлива?

- Я люблю Вирджинию. - Я отвела от него взгляд. - Единственное, что вызывает мое недовольство - это зима, но мне кажется, у тебя больше причин для жалоб в твоем Чикаго. Как ты выдерживаешь там шесть месяцев зимы?

- Если хочешь знать правду, то я никогда не смогу привыкнуть к ней. Ты бы ее просто возненавидела. Такой тепличный цветок из Майами, как ты, не продержался бы и месяца. - Он пригубил из своего стакана. - Ты не замужем?

- Была.

- Хммм, - он задумчиво сдвинул брови, - некто Тони... Я припоминаю, ты начала встречаться с Тони... Бенедетти, так? В конце третьего года нашего знакомства.

Удивительно, но Марк замечал гораздо меньше, чем помнил.

- Мы разведены, уже давно.

- Извини, - мягко сказал он.

Я потянулась за своим стаканом.

- Встречаешься с каким-нибудь славным парнем?

- Сейчас - ни с кем: ни со славным, ни с противным.

Марк даже не улыбнулся, вопреки обыкновению.

- Я собирался жениться пару лет назад, - заговорил Марк серьезно, - но ничего не получилось. Впрочем, если быть до конца честным, видимо, в последнюю минуту я испугался.

Мне было трудно поверить в то, что он так никогда и не был женат. Должно быть, он снова прочитал мои мысли.

- Это было после того, как умерла Жанет, моя жена, - добавил он.

- Жанет?

Он снова занялся перемешиванием льда в своем стакане.

- Я познакомился с ней в Питсбурге, после Джорджтауна. Она была юристом и занималась налогами в фирме.

Я внимательно разглядывала Марка, сбитая с толку тем, что я видела. Марк все-таки изменился. Внутренняя сила, которая когда-то притянула меня к нему, стала иной. Я не могла понять точно, в чем тут дело, но он как-то помрачнел, что ли.

- Несчастный случай на дороге, - добавил он, - в субботу вечером. Она пошла за поп-корном. Мы собирались остаться дома, посмотреть телевизор. Пьяный водитель сбил ее в переулке. У него даже не были включены фары.

- Боже мой, Марк. Мне очень жаль, - сказала я. - Как ужасно.

- Это было восемь лет назад.

- Детей нет? - спросила я тихо.

Он отрицательно покачал головой.

Мы помолчали.

- Моя фирма открывает офис в округе Колумбия, - сказал он, когда наши глаза встретились.

Я никак не отреагировала.

- Возможно, меня переведут в округ Колумбия. Мы расширяемся, как ненормальные, набираем сотнями юристов и открываем представительства в Нью-Йорке, Атланте, Хьюстоне.

- Когда ты собираешься переехать? - спросила я очень спокойно.

- Скорее всего, это произойдет в начале года.

- Ты определенно собираешься это сделать?

- Я сыт по горло Чикаго, мне нужно переменить обстановку. Кей, я хочу, чтоб ты знала - вот почему я здесь, по крайней мере, это - основная причина. Я не хотел, чтобы я переехал в округ Колумбия, и мы бы вдруг столкнулись в каком-нибудь месте. Я буду жить в Северной Вирджинии. У вас там есть офис. Не исключено, что в один прекрасный день мы можем оказаться в одном ресторане, в театре. Я бы не хотел, чтобы для тебя это стало неожиданностью.

Я представила себе, как я сижу в Кеннеди-центре и вижу Марка, который сидит через три ряда впереди и что-то нашептывает на ухо молодой красивой спутнице. Во мне ожила старая боль, у него не было соперника. Все мои эмоции были полностью сфокусированы на нем. Сначала лишь какая-то часть меня чувствовала, что это не было взаимным. А позже я полностью в этом убедилась.

- Это основная причина, - повторил он, теперь адвокат открывал свои карты, - но есть кое-что еще, что на самом деле не касается лично нас.

Я промолчала.

- Здесь, в Ричмонде, пару дней назад была убита женщина. Верил Медисон...

Мой удивленный взгляд заставил его запнуться.

- Бергер, партнер, исполняющий обязанности менеджера, сообщил это, когда звонил мне в отель в округ Колумбия. Я хочу поговорить с тобой об этом...

- Какое отношение это имеет к тебе? - спросила я. - Ты знал се?

- Не близко. Я встречался с ней однажды в Нью-Йорке прошлой зимой. Наше представительство там занимается правовой стороной индустрии развлечений. У Берил были проблемы с публикацией, конфликт по поводу контракта, и она обратилась в "Орндорфф и Бергер" за помощью. Случайно я оказался в Нью-Йорке в тот самый день, когда она совещалась со Спарацино адвокатом, который занимался ее делом. Спарацино в конце концов пригласил меня присоединиться к ним обоим за ленчем в "Алгонкине".

- Если есть хоть малейшая возможность того, что конфликт, о котором ты упомянул, может иметь отношение к ее убийству, тебе нужно поговорить с полицией, а не со мной, - сказала я, начиная злиться.

- Кей, - ответил Марк, - моя фирма даже не знает о том, что я разговариваю с тобой, о'кей? Бергер звонил вчера совершенно по другому поводу, понимаешь? Он случайно упомянул об убийстве Берил Медисон в разговоре, дал мне указание просмотреть местные газеты и постараться что-нибудь выяснить.

- Ну правильно. Можно это понять так: посмотри, что удастся выяснить у твоей экс... - Я почувствовала комок в горле. Экс- кого?

- Это не так. - Он отвел глаза. - Я думал о тебе, собирался позвонить еще до того, как позвонил Бергер, до того, как узнал о Берил. Два проклятых вечера я держал руку на телефонной трубке, уже выяснил твой номер в справочной, но не мог заставить себя сделать это. И может быть, я так никогда бы этого и не сделал, если бы Бергер не сказал мне о том, что случилось. Может быть, Берил просто была предлогом. Я вполне это допускаю. Но ты так не думаешь...

Я не слушала его. Меня испугало то, что я так сильно хотела ему верить.

- Если твоя фирма интересуется ее убийством, скажи мне, в чем именно заключается этот интерес.

Он с минуту размышлял.

- Я не уверен, что этот интерес носит официальный характер. Возможно, это всего лишь что-то личное, ощущение чудовищности происшедшего. Потрясение для тех, кто видел ее живой. И еще скажу тебе, что она оказалась в центре довольно острого конфликта и была здорово прижата условиями контракта, который подписала восемь лет назад. Все это очень запутанно и связано с Кери Харпером.

- Писателем? - спросила я, сбитая с толку. - С тем самым Кери Харпером?

- Как ты, возможно, знаешь, - сказал Марк, - он живет недалеко отсюда, на плантации девятнадцатого века, которая называется "Катлер Гроув". Это на реке Джемс, в Вильямсбурге.

Я пыталась вспомнить, что мне известно о Харпере, который лет двадцать назад написал один роман и получил Пулитцеровскую премию. Легендарный затворник, он жил вместе с сестрой. Или это его тетя? По поводу личной жизни Харпера ходило множество слухов. Чем больше он отказывался от интервью и избегал репортеров, тем больше ползло слухов.

Я зажгла сигарету.

- Я думал, ты бросила, - сказал Марк.

- Это бы потребовало удаления передней доли моего мозга.

- Вот то немногое, что я знаю. У Берил были какие-то взаимоотношения с Харпером, когда она была еще девчонкой и некоторое время после того, как ей исполнилось двадцать. Одно время она вообще жила в его доме с ним и его сестрой. Берил была честолюбива и талантлива, возможно, он относился к ней как к дочери, которой у него никогда не было. С помощью его связей она издала свою первую книгу, когда ей было всего двадцать два года, своего рода квазилитературный роман, который она опубликовала под именем Стреттон. Харпер даже снизошел до того, что напечатал на обложке книги что-то вроде рецензии по поводу новой восхитительной писательницы, которую он представляет читателю. Это многих удивило. Ее роман был скорее коммерческой писаниной, чем литературой, а от Харпера никто не слышал ни слова многие годы.

- Какое это имеет отношение к конфликту с контрактом?

Марк ответил довольно невразумительно:

- Для молодой леди, восхищавшейся своим идеалом, Харпер, по-видимому, был сказочным принцем, а на самом деле - он лукавый ублюдок. Перед тем как устроить ей публикацию, он вынудил ее подписать контракт, запрещавший ей писать хотя бы слово о нем или о чем-нибудь, имеющем к нему отношение, до тех пор, пока он и его сестра живы. Харпер сейчас идет только шестой десяток, его сестра несколькими годами старше. По сути дела, контракт связывал Берил на всю жизнь, лишал ее возможности писать мемуары, ведь это невозможно сделать, не упоминая Харпера?

- Может быть, она и, смогла бы, - ответила я, - но без упоминания Харпера книга бы не раскупалась.

- Именно так.

- Почему она пользовалась литературными псевдонимами? Это было частью ее договора с Харпером?

- Думаю, что да. Мне кажется, он хотел, чтобы Берил оставалась его секретом. Он обеспечил ей литературный успех, но хотел закрыть ее от всего мира. Имя Берил Медисон не слишком хорошо известно несмотря на то, что ее романы имели коммерческий успех.

- Могу я предположить, что она была на грани нарушения этого контракта, и по этому поводу обратилась к "Орндорфф и Бергер"?

Марк отхлебнул из стакана.

- Позволь тебе напомнить, что она не была моей клиенткой. Поэтому я не знаю всех подробностей. Но у меня было впечатление, что она загорелась написать нечто замечательное. А вот то, о чем ты, наверное, уже знаешь: ей кто-то угрожал, изводил ее...

- Когда?

- Прошлой зимой, примерно в то время, когда я виделся с ней за ленчем. По-моему, это было в конце февраля.

- Продолжай, - заинтересовалась я.

- У нее не было никаких предположений насчет того, кто ей угрожает. Началось ли это до того, как она решила написать то, что задумала, или после - я не могу сказать с уверенностью.

- Как она собиралась выходить из положения. Я имею в виду нарушение условий контракта?

- Указание, которому следовал Спарацино, было таким: проинформировать Харпера, что у него есть выбор. Он мог работать с нею вместе, осуществляя таким образом своего рода контроль над конечным результатом. Харперу предоставлялись бы ограниченные права цензора. В противном случае, он бы оказался сукиным сыном, и Спарацино поднял бы по этому поводу шум в газетах и в "Шестидесяти минутах". Харпер был связан по рукам и ногам. Бесспорно, он мог бы подать на Берил в суд, но у нее было не так много денег, и процесс стоил бы ему больше, чем он мог бы с нее получить. К тому же тяжба послужила бы хорошей рекламой для книги Берил. Так что, на самом деле, Харпер проигрывал в любом случае.

- А он не мог добиться судебного запрета на публикацию? - спросила я.

- Это вызвало бы только еще больший интерес публики. А чтобы заткнуть рот прессе, ему бы потребовались миллионы.

- Теперь она мертва. - Я смотрела, как дымится в пепельнице моя сигарета. - Я полагаю, книга не окончена. У Харпера нет никаких проблем. Ты это имеешь в виду, Марк? Что, Харпер, возможно, замешан в ее убийстве?

- Я просто делюсь с тобой информацией, - сказал он.

Эти ясные глаза смотрели мне прямо в душу.

Я почувствовала себя неуютно, вспоминая, какими недостижимо далекими бывали они иногда.

- О чем ты думаешь? - поинтересовался он.

Я не сказала ему, о чем я думала. А на самом деле мне показалось очень странным, что Марк рассказывает мне все это. Берил не была его клиенткой, но он знал законы профессиональной этики юриста, которые совершенно ясно говорили о том, что ответственность за информацию, которой владеет любой из сотрудников фирмы, распространяется на всех остальных. Он почти нарушил приличия, и это было настолько же непохоже на щепетильного Марка Джеймса, которого я помнила, как если бы он появился в моем доме, щеголяя татуировкой.

- Я думаю, тебе было бы лучше поговорить с Марино, возглавляющим расследование по этому делу, - ответила я, - или же, если хочешь, я сама передам ему то, что ты рассказал мне. В любом случае он разыщет вашу фирму, чтобы задать несколько вопросов.

- Хорошо. С этим у меня нет никаких проблем.

Мы немного помолчали.

- Как она выглядела? - спросила я, кашлянув.

- Я уже говорил, что встречался с нею лишь один раз. Но это была весьма запоминающаяся женщина. Живая, остроумная, привлекательная, она была вся в белом - в потрясающем белоснежном костюме. Была в ее лице, в манере держаться некоторая отстраненность. Казалось, она хранит много секретов. В ней была глубина, непостижимая для посторонних. Берил много пила, по крайней мере, в тот день за ленчем: взяла три коктейля - и это в середине дня! Меня это удивило. Однако, возможно, это не было характерно для нее. Нервничала, была явно напряжена и чем-то расстроена. Согласись, причина ее обращения в "Орндорфф и Бергер" была не слишком приятной. Я уверен, что все это дело, связанное с Харпером, сильно беспокоило ее.

- Что она пила?

- Не понял?..

- Три коктейля. Что это были за коктейли? - уточнила я.

Он нахмурился, уставившись в угол кухни.

- Черт, я не знаю, Кей. Какое это имеет значение?

- Я не уверена, что это имеет какое-то значение, - сказала я, думая о шкафчике на кухне Берил. - Она говорила об угрозах, которые она получила? В твоем присутствии, я имею в виду?

- Да. И Спарацино упоминал о них. Все, что я знаю - ее стали беспокоить телефонные звонки вполне определенного характера. Всегда один и тот же голос, причем совершенно ей не знакомый, по крайней мере, так она утверждала. Происходили и другие странные события. Я не помню деталей прошло слишком много времени.

- Она записывала эти события? - спросила я.

- Не знаю.

- И она не имела представления, кто и почему это делал?

- Во всяком случае, она так утверждала. - Марк поднялся со стула. Время приближалось к полуночи.

Когда я провожала его до двери, одна мысль неожиданно стукнула мне в голову.

- Этот Спарацино, - сказала я, - как его зовут?

- Роберт, - ответил Марк.

- А к нему нельзя обратиться по инициалу "М", нет?

- Нет, - сказал Марк, глядя на меня с интересом.

Повисла напряженная пауза.

- Езжай осторожно.

- Спокойной ночи, Кей, - сказал он, немного поколебавшись.

Возможно, это всего лишь мое воображение, но на какое-то мгновение мне показалось, что он собирается поцеловать меня. Но затем он быстро сбежал по ступенькам, и уже из дома я слышала, как он отъезжает.

Следующее утро было таким же сумасшедшим, как и другие. Филдинг на собрании персонала сообщил нам, что у нас - пять вскрытии, включая "поплавок", то есть разложившийся труп утопленника, перспектива, которая вызвала всеобщий стон. Плюс к тому, Ричмонд добавил нам пару свежеподстреленных трупов. Результат экспертизы по одному из них я успела отослать перед тем, как умчалась во дворец правосудия Джона Маршалла, где должна была давать показания по поводу убийства, совершенного тоже с применением огнестрельного оружия. Затем я отправилась в медицинский колледж, чтобы позавтракать с одним из студентов, которого консультировала. Все это время я усиленно работала над собой, пытаясь выкинуть из головы визит Марка. Чем больше я старалась о нем не думать, тем больше он занимал мои мысли. Он был осторожен. Он был упрям. И это совсем не в его духе пытаться возобновить контакт со мной после более чем десятилетнего молчания.

Было немногим позднее полудня, когда я сдалась и позвонила Марино.

- А я как раз собирался тебя искать, - начал он, не успела я связать и пары слов. - Я уже выхожу. Можем мы встретиться у кабинета Бентона через час - полтора?

- По поводу чего? - я даже не успела сказать ему, зачем звонила.

- Я наконец добрался до отчетов по делу Берил. Мне подумалось, что ты захочешь быть там.

Он, как всегда, бросил трубку, даже не попрощавшись.

В назначенное время я подъехала по улице Ист Грейс и запарковалась на первой же свободной парковке со счетчиком, не слишком далеко от того места, куда направлялась. Современное десятиэтажное административное здание было маяком, караулившим унылое побережье, утыканное магазинами ненужного хлама, пыжущихся казаться антикварными, и маленькими этническими ресторанами, не стремящимися как-то выделиться. Пешеходы плыли по течению вдоль растрескавшихся тротуаров.

Предъявив удостоверение на проходной в вестибюле, я в лифте поднялась на пятый этаж. В конце коридора находилась деревянная дверь без таблички. Расположение местного ричмондского представительства ФБР - один из наиболее тщательно охраняемых секретов в городе, его присутствие было столь же незаметно и ненавязчиво, как и ничем не примечательная одежда агентов. Молодой человек, сидевший за столом, занимавшим половину приемной, глянул на меня, не прерывая разговора по телефону. Прикрыв рукой микрофон, он бровями изобразил: "Чем я могу вам помочь?" Я объяснила ему причину своего присутствия здесь, и он пригласил меня присесть.

Приемная была маленькой и решительно мужской: мебель обита грубой синей кожей, кофейный столик завален кипой спортивных журналов. На обшитых панелями стенах красовались фотографии всех директоров ФБР.

Там же висели наградные листы за безупречную службу и медная табличка с выгравированными именами агентов, погибших при исполнении задания. Неожиданно входная дверь открылась, и высокий стройный человек в солнечных очках и темном костюме прошел через приемную.

Бентон Уэсли мог бы быть таким же "пруссаком", как и все прочие, но за годы нашего знакомства он завоевал мое уважение. Под бронированной оболочкой службиста жило человеческое существо, которое стоило узнать поближе. Он был живым и энергичным, это чувствовалось, даже когда он сидел. В своих темных костюмных брюках и накрахмаленной белой рубашке он выглядел типичным франтом. Его идеально завязанный галстук был узким по моде, на поясе одиноко болталась пустая черная кобура от десятимиллиметрового револьвера, который он почти никогда не носил в помещении. За то время, что мы не виделись, Уэсли почти не изменился. Красивый какой-то суровой красотой, подтянутый, с преждевременным серебром в волосах, он никогда не переставал меня удивлять.

- Извини, что заставил тебя ждать, Кей, - сказал он, улыбаясь.

Его рукопожатие было успокаивающе крепким, без какого-либо намека на демонстрацию силы. Рукопожатие некоторых знакомых мне полицейских и юристов напоминает сжатие тридцатифунтовым пальцем трехфунтового спускового крючка, которое, черт его подери, ломает мои кости.

- Марино уже здесь, - добавил Уэсли, - Мне нужно было еще кое-что просмотреть с ним прежде, чем мы пригласили тебя.

Он придержал дверь, и я последовала за ним по пустому коридору. Направив меня в свой маленький кабинет, он ушел за кофе.

- Компьютер вчера вечером наконец очухался, - сказал Марино. Он сидел, удобно откинувшись на своем стуле, и изучал выглядевший совершенно новым револьвер калибра 0.357.

- Компьютер? Какой компьютер?

Неужели я забыла свои сигареты? Нет. Они, как всегда, на дне моей сумочки.

- В главном управлении. Ломается постоянно. Как бы то ни было, я, в конце концов, получил распечатки полицейских рапортов. Интересно. По крайней мере, мне так кажется.

- Касающиеся Берил? - спросила я.

- Ты угадала. - Он положил оружие на стол Уэсли и добавил: - Ничего себе вещичка. Везет же некоторым. Этот ублюдок выиграл его в качестве приза на слете полицейских начальников в Тампе на прошлой неделе. Что касается меня, то не могу выиграть даже двух долларов в лотереею.

Я перевела взгляд на стол Уэсли. Он был завален телефонными сообщениями, донесениями, видеокассетами и толстыми конвертами, содержащими фотографии и детальные описания, как я предполагала, различных преступлений, относящихся к юрисдикции полиции, представленные на его рассмотрение. В шкафу у стены, за стеклом, было выставлено жуткого вида оружие: меч, блестящие кастеты, самодельный пистолет, африканское копье охотничьи трофеи, подарки благодарных протеже. На старой фотографии Уильям Вебстер пожимает руку Уэсли на фоне вертолета морской пехоты в Квантико. Нигде ни малейшего намека на то, что у Уэсли есть жена и трое детей. Агенты ФБР, как и большинство полицейских, ревностно охраняют свою личную жизнь от внимания общества, чтобы не навредить семье. У них есть основания для подобного страха. Уэсли был аналитиком с хорошо развитой интуицией. Он знал, что это такое, сначала смотреть фотографии чудовищной резни, а затем посещать тюрьму и заглядывать в глаза преступникам.

Уэсли вернулся с двумя пластиковыми чашками кофе - одна для Марино, другая для меня. Уэсли всегда помнил, что я пью черный кофе, и рядом со мной должна стоять пепельница.

Марино собрал с коленей тонкую стопку копий полицейских рапортов и начал их просматривать.

- Для начала, - сказал он, - их всего три. Мы получили записи всего трех рапортов. Первый датирован 9.30 утра, понедельник, 11 марта. Берил Медисон позвонила по 911 накануне и попросила прислать к ней на дом офицера, чтобы принять жалобу. Вызов не сочли особенно срочным, тем более что патрульные были очень заняты. Офицер добрался до нее лишь к следующему утру. А, да это Джим Рид, он работает в департаменте около пяти лет. Марино вопросительно взглянул на меня.

Я покачала головой. Рид был мне незнаком. Марино начал скороговоркой читать рапорт.

- Рид сообщил, что заявительница, Берил Медисон, была очень взволнована и утверждала, что имел место телефонный звонок угрожающего характера в 8.15 вечера накануне, в воскресенье. Голос в трубке, который она определила, как мужской и, возможно, принадлежащий белому, сказал следующее: "Готов поспорить, ты не замечала меня, Берил. Но я постоянно наблюдаю за тобой, хотя ты и не можешь меня видеть. Зато я вижу тебя. Ты можешь бежать, но спрятаться ты не можешь". Далее заявительница сообщила, что звонивший утверждал, будто он наблюдал за ней, когда она покупала газету в киоске утром этого же дня. Он описывал, во что была одета: "красный спортивный костюм и без лифчика". Заявительница подтвердила, что подъехала к киоску по Роузмаунт-авеню примерно в десять часов утра в воскресенье, и что была одета описанным образом. Она запарковалась перед киоском, купила "Вашингтон пост" в автомате и абсолютно никого вокруг не заметила. Она была встревожена тем, что звонивший знал эти подробности, и утверждала, что он, скорее всего, следовал за ней. На вопрос, замечала ли она когда-либо, что кто-то ее преследует, заявительница дала отрицательный ответ.

Марино перешел ко второй странице, к неподлежащей разглашению части рапорта, и продолжил чтение:

- Рид сообщает здесь, что мисс Медисон неохотно раскрывала конкретные детали, относящиеся к угрозе, высказанной звонившим. В ответ на настойчивые вопросы она, в конце концов, заявила, что звонивший перешел к "непристойностям" и сказал, что когда он представляет, как она выглядит без одежды, у него возникает желание "убить" ее. В этот момент мисс Медисон, по ее словам, повесила трубку.

Марино положил копию на край стола Уэсли.

- Что ей посоветовал офицер Рид? - спросила я.

- Ничего особенного, - сказал Марино. - Порекомендовал ей начать вести журнал. После каждого такого звонка записать дату, время и что произошло. Он посоветовал также держать закрытыми окна и двери и подумать об установке системы охраны. А если она заметит какие-нибудь подозрительные средства передвижения - записывать номера и позвонить в полицию.

Я вспомнила, что Марк рассказывал мне о своем февральском ленче с Берил.

- А она сказала, была ли эта угроза, о которой она сообщила 11 марта, первой?

Уэсли, потянувшись за рапортом, ответил:

- Очевидно, нет. - Он чиркнул ладонью по странице. - Рид упоминает о том, что она утверждала, будто подобными звонками беспокоили ее с начала года, но до этого случая она не заявляла в полицию. Кажется, предыдущие звонки были не частыми и не столь характерными, как звонок вечером в воскресенье, 10 марта.

- Она была уверена, что в предыдущих случаях звонил один и тот же человек? - обратилась я к Марино.

- Она сказала Риду, что голос звучал так же, - ответил он, - то есть принадлежал белому мужчине с хорошей дикцией, по крайней мере, она так утверждала.

Марино принялся за второй рапорт.

- Берил позвонила офицеру Риду через вызывающее устройство во вторник вечером в 7.18. Она сказала, что ей нужно его увидеть, и он приехал к ней домой менее чем через час, вскоре после восьми. Опять же, согласно его рапорту, она была очень встревожена и утверждала, что только что имел место еще один угрожающий звонок, как раз перед тем, как она набрала номер вызывающего устройства Рида. По ее утверждению, это был тот же самый голос, тот же субъект, что звонил прежде. В этот раз он говорил примерно то же, что и 10-го марта.

Марино начал читать рапорт слово в слово:

- "Я знаю, ты не замечала меня, Берил. Я скоро приду за тобой. Я знаю, где ты живешь, знаю все о тебе. Ты можешь бежать, но спрятаться ты не можешь". Далее, он утверждал, что знает марку ее нового автомобиля - черную "хонду", и что накануне ночью, когда машина была припаркована на подъездной аллее, сломал ей антенну. Заявительница подтвердила, что предыдущей ночью ее машина была припаркована на подъездной аллее, и, выйдя в тот же самый вторник утром из дома, она заметила, что антенна повреждена, причем отломана не совсем, а лишь сильно погнута, достаточно, однако, чтобы не работать. Офицер вышел посмотреть на автомобиль и обнаружил, что антенна действительно пребывает в том состоянии, которое описывала заявительница.

- Что предпринял офицер Рид? - спросила я.

Марино перелистнул страницу и сказал:

- Он посоветовал ей впредь ставить машину в гараж. Заявительница утверждала, что никогда не использовала гараж по его назначению, так как планировала переделать его в кабинет. Затем Рид предложил ей попросить соседей понаблюдать, не появится ли поблизости какое-либо подозрительное средство передвижения или не заметят ли они кого-нибудь на ее участке. В этом рапорте он также отмечает, что заявительница спрашивала, не должна ли она приобрести личное оружие.

- Это все? - спросила я. - А что насчет журнала, который Рид рекомендовал ей завести. Есть об этом хоть какое-нибудь упоминание?

- Нет. В части рапорта, не подлежащей разглашению, он так же делает следующее замечание: "Реакция заявительницы на поврежденную антенну производит впечатление чрезмерной. Она выглядела чересчур взвинченной, а ее поведение в отношении офицера стало оскорбительным". - Марино поднял глаза. - Иными словами, Рид имеет в виду, что не поверил ей. Возможно, она сама сломала антенну и вешала лапшу на уши по поводу угрожающих телефонных звонков:

- О Боже! - пробормотала я с отвращением.

- Эй, ты знаешь, сколько идиотов постоянно звонят с подобной чепухой? Дамочки звонят все время, жалуются, что их порезали, поцарапали, изнасиловали. Некоторые из них все это выдумывают. У них в голове потерялось несколько винтиков, и им необходимо внимание...

Я знала все по поводу воображаемых болезней и ранений, о синдроме Мюнхгаузена, плохой адаптированности к условиям жизни и маниях, которые заставляют людей желать и даже вызывать у самих себя ужасные болезни, совершать насилие над собой. Я не нуждалась в подобной лекции Марино.

- Продолжай, - сказала я. - Что было дальше?

Он положил второй рапорт на стол Уэсли и начал читать третий.

- Берил опять позвонила Риду, на этот раз шестого июля, в субботу, в одиннадцать пятнадцать утра. Он приехал к ней домой в четыре дня и нашел заявительницу расстроенной и враждебной...

- Надо думать... - сказала я отрывисто. - Она ждала его пять ужасных часов.

Марино, не обращая на меня внимания, продолжал читать слово в слово:

"На этот раз мисс Медисон утверждала, что тот же самый человек позвонил ей в одиннадцать утра и сказал следующее: "Ты по-прежнему скучаешь по мне? Скоро, Берил, скоро. Я заходил прошлым вечером. Тебя не было дома. Ты обесцвечиваешь волосы? Надеюсь, нет". В этот момент мисс Медисон (блондинка) сказала, что она сделала попытку поговорить с ним. Она попросила оставить ее в покое и поинтересовалась, кто он и зачем это делает. По ее словам, он ничего не ответил и повесил трубку. Она подтвердила, что накануне вечером, в то время, когда, как утверждает звонивший, он заходил, ее действительно не было дома. На вопрос офицера, где она была, заявительница ответила уклончиво и только сообщила, что ее не было в городе.

- И что же офицер Рид сделал на этот раз, чтобы помочь даме в бедственном положении? - спросила я.

Марино посмотрел на меня успокаивающе.

- Он посоветовал ей завести собаку, а она ответила, что у нее аллергия на собак.

Уэсли открыл папку.

- Кей, ты смотришь на это в ретроспективе, в свете уже совершенного жуткого преступления. Посмотри, как все выглядело с точки зрения Рида. Вот молодая женщина, которая живет одна. Она впадает в истерику. Рид делает для нее все, что может, даже дает ей номер своего вызывающего устройства. Он реагирует быстро, по крайней мере, вначале. Но она уклоняется от ответов на конкретные вопросы. У нее нет доказательств. Любой офицер отнесся бы к делу скептически.

- Я знаю, что бы подумал, - поддержал его Марино, - будь я на его месте. Я заподозрил бы, что дамочка одинока, хочет внимания, хочет, чтобы кто-нибудь суетился вокруг нее. Или, может быть, она разочаровалась в каком-нибудь парне и расставляет декорации, чтобы отомстить ему.

- Понятно, - сказала я, не утерпев. - А если бы ее угрожал убить муж или приятель, вы бы подумали то же самое? И Берил все равно умерла бы.

- Может быть, - раздраженно ответил Марино. - Но если бы это был ее муж - если бы он был у нее, - тогда, по крайней мере, я имел бы основания для подозрений и получил бы полномочия, а судья мог бы применить административные санкции в отношении негодяя.

- Административные санкции не стоят той бумаги, на которой их пишут, парировала я. Волна ярости подкатила к самому горлу, грозя вырваться из под контроля. Не проходило и года, чтобы мне не приходилось вскрывать о полдюжины чудовищно изуродованных трупов женщин, на чьих мужей или приятелей были наложены административные санкции.

После долгого молчания я спросила Уэсли:

- А Рид не предлагал поставить ее телефон на прослушивание?

- У него не было для этого законных оснований. Такое прослушивание трудно организовать. Телефонной компании нужен длинный список "криминальных" звонков, твердые доказательства, подтверждающие, что беспокоящие действия имеют место.

- У нее не было таких твердых доказательств?

Уэсли медленно покачал головой.

- Потребовалось бы больше звонков, чем было, Кей. Гораздо больше. И, кроме того, необходима статистика их появления, регулярные записи о каждом случае. Без всего этого об установке прослушивания можно забыть.

- Похоже, - вставил Марино, - Берил звонили только один или два раза в месяц. И она не вела этого чертового дневника, который Рид советовал ей вести. Или же, если все-таки вела, мы его не нашли. Очевидно, она даже не записала на пленку ни одного звонка.

- О Господи, - пробормотала я. - Твоей жизни угрожают, и требуется решение конгресса, чтобы хоть кто-нибудь отнесся к этому серьезно.

Уэсли не ответил.

Марино фыркнул:

- Это так же, как у вас, док. Ведь не существует превентивных лекарств. Мы всего лишь бригада чистильщиков. Ничего не можем предпринять до того, как все уже произойдет, когда появятся твердые доказательства. Такие, как мертвое тело.

- Поведение Берил - достаточное доказательство, - ответила я. Посмотри на эти рапорты. Все, что предлагал офицер Рид, она сделала. Он сказал, чтобы она установила систему сигнализации, и она установила ее. Он сказал, чтобы она ставила свою машину в гараж, и она стала ставить, несмотря на то, что планировала переделать гараж в кабинет. Она спросила его насчет личного оружия, а затем пошла и купила его. И каждый раз, когда она звонила Риду, это было непосредственно после того, как убийца звонил и угрожал ей. Другими словами, она не ждала несколько дней или часов, прежде чем звонить в полицию.

Уэсли начал раскладывать копии писем Берил из Ки Уэста, схемы преступления, отчет об осмотре места происшествия, а также снятые "Поляроидом" фотографии участка, интерьера дома и, наконец, тела Берил в спальне наверху. С суровым лицом он молча рассматривал каждый предмет, давая понять, что пора двигаться дальше, мы достаточно поспорили и пожаловались. Что полиция сделала или не сделала, было не важно. Главное найти убийцу.

- Что меня беспокоит, - начал Уэсли, - так это то, что есть противоречие в психологическом портрете преступника. Анализ угроз указывает на психопатический склад ума. Это кто-то, кто выслеживал и угрожал Берил несколько месяцев, кто-то, кто, похоже, не был знаком с ней лично. Несомненно, удовольствие он получал в основном из фантазии, корни которой надо искать в его прошлом. Он растягивал удовольствие. Возможно, он, в конце концов, нанес удар, потому что она расстроила его, уехав из города. Возможно, он испугался, что Берил собирается уехать насовсем, и убил ее, как только она вернулась.

- Она его жутко разозлила! - воскликнул Марино.

Уэсли продолжал рассматривать фотографии.

- Я вижу много ярости, и именно здесь проявляется противоречие. Его ярость кажется направленной лично на нее. Особенно об этом свидетельствуют повреждения на лице, - он постучал указательным пальцем по фотографии. Лицо - это личность. В типичном убийстве, совершенном сексуальным садистом, лицо остается нетронутым. Жертва лишена индивидуальности, она всего лишь некий символ, и для убийцы, по сути, лишена лица, потому что для него она никто. Участки тела, которые он калечит, если вообще этим занимается, это грудь, гениталии. - Он замолчал, в его глазах застыло недоумение. - В убийстве Берил присутствует личностное отношение. Порезы на ее лице, нанесение нескольких смертельных ран - сверх убийства, свидетельствуют о том, что убийца ее знал, и, может быть, даже хорошо. Это кто-то, кто именно к ней питал навязчивую страсть. Но наблюдение за ней с расстояния, выслеживание - все это плохо согласуется с такой версией. Эти действия скорее указывают на то, что убийца не был знаком с ней.

Марино снова вертел в руках приз Уэсли калибра 0.357. Меланхолично покручивая барабан, он сказал:

- Хотите знать мое мнение? Я думаю, что у психа "комплекс бога". Знаете, до тех пор, пока играешь по его правилам, он тебя не трогает. Берил нарушила правила, уехав из города и повесив во дворе табличку "Продается". Игра закончилась. Ты нарушаешь правила, тебя штрафуют.

- Как ты его себе представляешь? - спросила я Уэсли.

- Белый, от 25 до 35 лет. Весьма сообразительный, из неполной семьи, в которой не доставало личности отца. Возможно также, он в детстве был ущемлен физически, или психически, или и так, и так одновременно. Он замкнутый человек, однако это не значит, что живет один. Он может быть женатым, потому что имеет опыт в поддержании своего имиджа на публике. Ведет двойную жизнь: есть одна сторона, обращенная к миру, и другая, более темная. Он одержим навязчивой идеей, связанной с насилием. Он извращенец.

- Ну надо же, - сардонически ухмыльнувшись, пробормотал Марино. - То же самое можно сказать про половину негодяев, с которыми мне приходится иметь дело.

Уэсли пожал плечами.

- Может быть, я попадаю пальцем в небо, Пит. Я еще как следует не разобрался. Он может быть каким-то неудачником, все еще живущим с матерью, возможно, он уже подвергался аресту, был или не был в тюрьмах, клиниках. Он, черт его подери, может работать в большой солидной фирме в центре города и вовсе не иметь ни криминального, ни психиатрического прошлого... Он звонил Берил, как правило, вечером. Единственный известный нам дневной звонок был в субботу. Большую часть времени она проводила на работе. Он звонил, либо когда это было удобно ему, либо когда с наибольшей вероятностью мог застать ее дома. Я склоняюсь к мысли, что у него постоянная работа с девяти до пяти, а суббота, воскресенье - выходные.

- Если только он не звонил ей с работы, - сказал Марино.

- Такая возможность всегда остается, - уступил Уэсли.

- А как насчет возраста? - спросила я. - Тебе не кажется, что он может оказаться старше, чем ты предположил?

- Это было бы необычно, - ответил Уэсли, - но все возможно.

Отхлебнув кофе, который уже успел остыть, я перешла к рассказу о том, что сообщил мне Марк по поводу конфликта Берил из-за контракта и о ее загадочных взаимоотношениях с Кери Харпером. Когда я закончила, Уэсли и Марино с интересом уставились на меня. С одной стороны, этот неожиданный визит чикагского адвоката поздно вечером выглядел несколько странно, с другой - я подбросила им неожиданный нюанс. Ни Марино, ни Уэсли, ни, конечно же, я до вчерашнего вечера не могли предположить, что на самом деле, возможно, существует мотив убийства Берил. Самый распространенный мотив убийств на сексуальной почве - это полное отсутствие мотива. Преступники совершают его, потому что им это нравится и потому что есть такая возможность.

- Мой приятель, полицейский из Вильямсбурга, - заметил Марино, рассказывал, что Харпер - настоящий псих, отшельник. Ездит везде на своем старом "роллс-ройсе" и никогда ни с кем не разговаривает. Живет в большом особняке у реки, и к нему никто никогда не приходит, никто. И парень стар, док.

- Не так уж стар, - возразила я. - Ему пятьдесят с чем-то. Но он действительно затворник. Кажется, он живет со своей сестрой.

- Рискованное предприятие, - сказал Уэсли. У него был очень напряженный вид. - Но посмотрим, до чего тебе удастся докопаться. Пит. Впрочем, даже если Харпер здесь ни при чем, то, может быть, он по крайней мере сможет сделать какие-нибудь предположения насчет "М", которому писала Берил. Кто-нибудь там должен знать, о ком идет речь. Если мы это выясним, то получим уже кое-что.

Марино это не понравилось.

- Харпер не будет со мной разговаривать, - сказал он, - и у меня нет подходящего повода, чтобы заставить его это сделать. Кроме того, я не думаю, что он и есть тот парень, который убил Берил, даже если у него был мотив. Мне кажется, что он бы сделал это сразу. Зачем тянуть девять-десять месяцев? Кроме того, если бы звонил он, она узнала бы его голос.

- Харпер мог нанять кого-нибудь, - сказал Уэсли.

- Верно. И мы бы нашли ее неделю спустя с аккуратной чистой огнестрельной раной в затылке, - ответил Марино. - Большинство наемных убийц не выслеживают своих жертв, не звонят им, не используют нож, не насилуют их.

- Большинство из них - нет, - согласился Уэсли, - но в любом случае мы не можем быть уверены, что изнасилование имело место. Не было обнаружено семенной жидкости. - Он взглянул на меня, и я кивком подтвердила это.

- Парень, возможно, страдает функциональным расстройством. Опять же, преступление могло быть инсценировано, ее тело положено так, чтобы все выглядело как сексуальное нападение, хотя, на самом деле, его не было. Если дело обстоит именно так, то все зависит от того, кто был нанят и в чем состоял план. Например, если бы Берил была застрелена во время конфликта с Харпером, он оказался бы первым в списке подозреваемых. Но если убийство выглядит как работа сексуального садиста, психопата, Харпер не придет никому на ум.

Марино разглядывал книжную полку, его мясистое лицо налилось кровью. Медленно переведя на меня беспокойный взгляд, он сказал:

- Что еще тебе известно об этой книге, которую она писала?

- Только то, что я уже рассказала: она была автобиографической и, возможно, угрожала репутации Харпера.

- Это то, над чем она работала в Ки Уэсте?

- Я так предполагаю. У меня нет твердой уверенности.

На лице Марино отразились колебания.

- Видишь ли, мне неприятно говорить тебе это, но мы не нашли ничего похожего в ее доме.

Даже Уэсли выглядел удивленным.

- А рукопись в ее спальне?

- О да. - Марино потянулся за своими сигаретами. - Я просмотрел ее. Очередной роман, напичканный всем этим романтическим дерьмом Гражданской войны. Но уж совершенно точно, ничего похожего на то, про что говорит док.

- А там есть название или дата? - спросила я.

- Нет. По правде сказать, рукопись даже не выглядит полной. Примерно такой толщины. - Марино пальцами показал что-то около дюйма. - Там на полях много пометок, и еще примерно десять страниц, написанных от руки.

- Хорошо бы еще раз просмотреть все ее бумаги, компьютерные диски и убедиться, что там нет ее автобиографической рукописи, - сказал Уэсли. Еще нам нужно выяснить, кто ее литературный агент или редактор. Возможно, она послала рукопись кому-то по почте перед отъездом с Ки Уэста. В чем нам точно необходимо убедиться, так это в том, что в Ричмонд Берил вернулась без нее. Если же она вернулась с книгой, а теперь ее нет, это весьма существенно, если не сказать больше.

Взглянув на часы, Уэсли отодвинул свой стул и сказал извиняющимся тоном:

- Через пять минут у меня назначена встреча.

Он проводил нас в вестибюль.

Я не могла отделаться от Марино. Он настоял на том, чтобы проводить меня до машины.

- Ты должна смотреть в оба. - Он снова взялся за свое, в сотый раз читая мне лекцию о том, как вести себя на улице. - Многие женщины совершенно не думают об этом. Я все время вижу, как они идут по улице, и у них нет ни малейшего представления о том, кто следит, или, может быть, идет за ними. И когда ты подходишь к своей машине, достаешь свои чертовы ключи, - оглянись вокруг, о'кей? Тебя удивит, сколько женщин об этом даже не думают. Если ты едешь по улице и обнаруживаешь, что кто-то следует за тобой, что ты делаешь?

Я не обращала на него внимания.

- Ты направляешься в ближайшее пожарное депо, о'кей? Почему? Потому что там всегда кто-нибудь есть, даже в два часа ночи под Рождество. Это первое место, куда ты направляешься.

Ожидая, когда проедут машины, я начала искать ключи. Посмотрев на другую сторону улицы, заметила угрожающий белый прямоугольник под стеклоочистителем моей служебной машины. Неужели я опустила мало мелочи? Черт побери.

- Они везде, - продолжал Марино. - Просто начни наблюдать за ними по дороге домой или когда ездишь по магазинам.

Я наградила его одним из своих не самых любезных взглядов и поспешила через улицу.

- Эй, - сказал Пит, когда мы подошли к моей машине, - не злись на меня, ладно. Может быть, ты должна чувствовать себя счастливой из-за того, что я болтаюсь поблизости, как ангел-хранитель.

Оплаченное время парковки истекло пятнадцать минут назад. Выхватив квитанцию из-под стеклоочистителя, я сложила ее и засунула в карман его рубашки.

- Когда ты будешь болтаться в полицейском управлении, - сказала я, позаботься об этом, пожалуйста.

Марино хмуро смотрел мне вслед, пока я отъезжала.

Глава 3

Через десять кварталов я запарковалась на другой платной стоянке и дальше пошла пешком. На видном месте, на щитке моей служебной машины всегда лежала красная табличка "Медицинский эксперт". Дорожная полиция, казалось, никогда не обращала на нее внимания. Несколько месяцев назад один полицейский имел наглость выписать мне штраф, когда я работала в центре города, на месте совершенного убийства, куда была вызвана в середине дня.

Торопливо взбежав по бетонным ступеням, я толкнула стеклянную дверь и зашла в центральное отделение публичной библиотеки, где люди двигались бесшумно, а деревянные столы были завалены книгами. Эта атмосфера тишины и умиротворенности с детства вызывала у меня благоговение. Разыскав ряд аппаратов для просмотра микрофиш, располагавшихся поперек зала, я стала просматривать каталог в поисках книг Берил Медисон, написанных ею под различными литературными псевдонимами, и выписывать их названия. Самой последней работой оказался исторический роман, действие которого происходит во времена Гражданской войны. Он был издан полтора года назад под псевдонимом Эдит Монтегю. Возможно, Марк был прав, и все это не имеет ни малейшего отношения к делу, подумала я. За последние десять лет Берил опубликовала шесть романов. Я никогда не слышала ни об одном из них.

Затем я начала просматривать периодику. Ничего. Берил писала книги. В журналах не было ни ее текстов, ни интервью с нею. Более обнадеживали заметки в газетах. За последние несколько лет в ричмондских "Таймс" появилось несколько рецензий на ее книги. Но они были бесполезны, поскольку в них упоминались только литературные псевдонимы. Убийца Берил знал ее настоящее имя.

Кадр за кадром нечеткого белого шрифта сменялись перед моими глазами. "Меберли", "Мегон" и наконец "Медисон". В ноябрьских "Таймс" была опубликована малюсенькая заметка о Берил:

ЛЕКЦИЯ АВТОРА

Романистка Берил Стреттон Медисон будет читать лекцию Дочерям американской революции в эту среду, в отеле "Джефферсон" на пересечении улиц Мейн и Эдамс. Мисс Медисон, протеже лауреата Пулитцеровской премии Кери Харпера, широко известна своими романами из времен американской революции и Гражданской войны. Тема ее лекции "Живучесть легенды как средство сохранения истины".

Выписав нужную информацию, я задержалась еще достаточно долго, чтобы найти несколько книг Берил и просмотреть их. Вернувшись к себе в бюро, я занялась разборкой бумаг, но мое внимание все время переключалось на телефон. "Это не мое дело", - одергивала я себя, прекрасно осознавая, где заканчивается моя компетенция и начинается компетенция полиции.

Лифт в конце коридора открылся, и охранники, громко переговариваясь, направились в комнату охраны, расположенную дальше на этом же этаже. Они всегда появлялись около половины седьмого. Миссис Дж. Р. Мактигю, упомянутая в газете как ответственная за бронирование мест на лекции, все равно не ответит. Номер, который я записала, возможно, принадлежит штаб-квартире Дочерей американской революции, которая, скорее всего, закрылась в пять.

Трубку сняли на втором гудке. Выдержав паузу, я спросила:

- Это миссис Дж. Р. Мактигю?

- Да, я - миссис Дж. Р. Мактигю, а что?

Отступать было поздно, и ничего не оставалось делать, как сказать все напрямик.

- Миссис Дж. Р. Мактигю, это доктор Скарпетта...

- Доктор кто?..

- Скарпетта, - повторила я. - Я медицинский эксперт, который расследует смерть Берил Медисон...

- О Боже! Да, я читала об этом. О Боже, Боже! Она была такой милой молодой женщиной. Я просто не могла поверить в это, когда услышала...

- Я узнала, что она выступала на ноябрьском собрании Дочерей американской революции, - сказала я.

- Мы были так взволнованы, когда она согласилась прийти. Вы знаете, обычно она не часто принимала подобные приглашения.

По голосу казалось, что миссис Мактигю - довольно пожилая женщина, и меня уже охватило ощущение, что я совершила ошибку, позвонив ей. Но затем она удивила меня.

- Вы знаете, Берил сделала это лишь потому, что мой покойный муж, Джо, был другом Кери Харпера, писателя. Я уверена, вы слышали о нем. На самом деле Джо все это устроил. Он знал, как много это для меня значит. Я всегда любила книги Берил.

- Где вы живете, миссис Мактигю?

- В "Садах".

"Уютные сады" были интернатом для престарелых и располагались недалеко от центра города. Это была еще одна унылая веха в моей профессиональной жизни. За последние годы у меня было несколько дел в "Садах", фактически, в каждом втором интернате для престарелых или частной лечебнице города.

- Нельзя ли мне зайти к вам на несколько минут по дороге домой, сказала я. - Это возможно?

- Ну, как вам сказать... Пожалуй, да. Полагаю, что это было бы замечательно. Вы доктор кто?

Я медленно повторила свою фамилию.

- Я в комнате три-семь-восемь. Когда войдете в вестибюль, поднимитесь на лифте на третий этаж.

Я уже многое узнала о миссис Мактигю из того, где она жила. В "Уютных садах" находили свое - часто последнее - пристанище пожилые люди, у которых не было необходимости полагаться на социальное обеспечение. Взносы за квартиры там были весьма значительны, а за ежемесячное содержание они выкладывали больше, чем многие другие люди могут получить по закладной. Но "Сады" так же, как подобные им заведения, были позолоченной клеткой. Какими бы славными они ни были, никто на самом деле не хотел бы там жить.

На краю западной части центра города возвышался современный кирпичный дом, наводивший на мысль об угнетающей смеси гостиницы и больницы. Запарковав машину на стоянке для посетителей, я направилась в сторону освещенного портика, который обещал оказаться главным входом. Вестибюль сиял вильямсбургскими репродукциями картин, на большинстве которых были изображены композиции из шелковых цветов в тяжелых хрустальных вазах. Поверх обширного красного покрытия были постланы восточные ковры машинной выработки, а над головой обнаруживалась медная люстра. На диване восседал старик с тростью в руке. Из-под полей твидовой шляпы безучастно смотрели блеклые глаза. Дряхлая старуха на костылях пересекала ковер.

Молодой человек, со скучающим видом сидевший позади цветочного горшка, стоявшего на столе, не обратил на меня ни малейшего внимания, когда я направилась к лифту.

Двери лифта наконец открылись и не закрывались целую вечность, как это обычно бывает в местах, где люди передвигаются крайне медленно. Поднимаясь в одиночестве на третий этаж, я рассеянно рассматривала информационные сообщения, прибитые к внутренним панелям, напоминания об экскурсиях в местный музей и на плантации, сообщения о клубах бриджа, кружках искусств и ремесел, указание последнего срока подачи сообщений для включения в повестку дня собрания Центра еврейской общины. Большинство объявлений были просрочены. Интернаты для престарелых со своими кладбищенскими названиями, такими, как "Солнечная земля", "Сосновый приют" или "Уютные сады", всегда вызывали у меня легкое поташнивание. Я не знаю, что буду делать, когда моя мать больше не сможет жить одна. Последний раз, когда я ей звонила, она жаловалась на вывих ноги.

Квартира миссис Мактигю располагалась налево по коридору. Когда я постучала, дверь почти сразу открыла сморщенная старушка с редкими волосами, закрученными в тугие кудельки, желтыми, как старая бумага. Ее лицо было нарумянено, а сама она была завернута в просторную белую кофту. Я почувствовала цветочный запах туалетной воды и аромат запеченного сыра.

- Я - Кей Скарпетта, - представилась я.

- О, как хорошо, что вы пришли, - сказала она, слегка касаясь моей протянутой руки. - Что вы будете пить, чай или что-нибудь покрепче? У меня есть напитки на любой вкус. Я пью портвейн.

Говоря все это, она провела меня в маленькую гостиную и указала на кресло. Выключив телевизор, она зажгла еще одну лампу. Гостиная была столь же ошеломляющей, как декорации к опере "Аида". Каждый дюйм потертого персидского ковра заполняла тяжелая мебель красного дерева: стулья, круглые столики, антикварный столик, шкаф, заставленный книгами, угловые буфеты, забитые фарфором и рюмками. На стене тесно лепились мрачные картины, шнурки звонков и медные чеканки.

Она вернулась с маленьким серебряным подносом, на котором стоял уотерфордский графин с портвейном, две одинаковые рюмки и маленькая тарелочка с домашним сырным печеньем. Наполнив рюмки, она предложила мне блюдце и свежевыглаженные кружевные льняные салфетки, выглядевшие довольно старыми. Это был ритуал, занявший довольно много времени. Затем она уселась на изрядно потертой стороне дивана, где, как я предполагала, сидела большую часть дня, когда читала или смотрела телевизор. Она была рада компании, хотя и понимала, видимо, что цель моего визита была далеко не светской. Я задавала себе вопрос - кто навещал ее здесь, если вообще кто-либо когда-либо это делал?

- Как я уже говорила, я медицинский эксперт и работаю над делом Берил Медисон, - сказала я. - На данный момент очень немногие из нас, тех кто расследует ее смерть, знают о ней или о людях, которые были с ней знакомы.

Миссис Мактигю отпила портвейн, сохраняя отсутствующее выражение лица. Я так привыкла в разговорах с полицией и адвокатами выкладывать все напрямик, что иногда забывала о необходимости подсластить пилюлю для остальной части мира.

Маслянистое печенье оказалось очень вкусным. Я сказала ей об этом.

- Да? Спасибо, - улыбнулась она. - Пожалуйста, берите сами. Его еще предостаточно.

- Миссис Мактигю, - снова попыталась я, - вы были знакомы с Берил Медисон до того, как пригласили ее прочитать лекцию для вашего общества прошлой осенью?

- О да, - ответила она, - по крайней мере, косвенно, потому что была ее восторженной поклонницей многие годы. Ее книг, вы понимаете? Я люблю исторические романы.

- Как вы узнали, что именно она писала их? - спросила я. - Ее книги выходили под литературными псевдонимами. Ее настоящее имя не было упомянуто ни на обложках, ни в автобиографической справке об авторе. - Я просмотрела несколько книг Берил по дороге из библиотеки.

- Это правда. Полагаю, что я одна из очень немногих людей, кто знал ее настоящее имя, - благодаря Джо.

- Вашему мужу?

- Он и мистер Харпер были друзьями, - ответила она, - но лишь в той степени, в которой кто-нибудь вообще может быть другом мистера Харпера. Они были связаны через бизнес Джо, с этого все и началось.

- А чем занимался ваш муж? - спросила я, решив, что моя хозяйка, пожалуй, смущена гораздо меньше, чем мне показалось вначале.

- Строительством. Когда мистер Харпер купил "Катлер Гроув", дом сильно нуждался в реставрации. В течение двух лет Джо проводил там большую часть своего времени, наблюдая за работами.

Я должна была бы сообразить сразу. Компании "Подрядчики Мактигю" и "Стройматериалы Мактигю" были крупнейшими строительными компаниями в Ричмонде и имели представительства по всей стране.

- Это было более пятнадцати лет назад, - продолжала миссис Мактигю. И Джо познакомился с Берил именно в то время, когда работал в "Гроув". Она несколько раз приезжала на стройплощадку вместе с мистером Харпером и вскоре переехала в дом. Она была очень юной. - Миссис Мактигю помедлила. Я помню, Джо рассказывал мне в то время, что мистер Харпер удочерил прекрасную молодую девушку, очень талантливую писательницу. Я думаю, она была сиротой, или... во всяком случае, что-то грустное. Обо всем этом, конечно, не говорили вслух.

Миссис Мактигю осторожно надела очки и медленно прошла через комнату к секретеру. Выдвинув ящик, она достала простой стандартный кремовый конверт.

- Вот, - сказала она, вручая его мне, ее руки при этом дрожали, - это единственная их фотография, которая у меня есть.

Внутри конверта лежал сложенный чистый лист плотной канцелярской бумаги, хранивший в своих сгибах старую, слегка передержанную черно-белую фотографию. По обе стороны от хрупкой, хорошенькой светловолосой девочки-подростка стояли двое мужчин, внушительных и загорелых, одетых для загородной прогулки. Три фигуры стояли вплотную друг к другу, щурясь от ослепительного солнца.

- Это - Джо, - сказала миссис Мактигю, указывая на мужчину, стоявшего слева от девочки, которая, без сомнения, была юной Берил Медисон. Рукава его рубашки армейского образца были завернуты до локтей, обнажая мускулистые руки, а глаза защищали поля шляпы "Интернейшнл Хавистер". Справа от Берил стоял крупный беловолосый мужчина, который, как стало ясно из дальнейших объяснений миссис Мактигю, был Кери Харпером.

- Это снято у реки, - сказала она, - в то время, когда Джо работал над домом. У мистера Харпера уже тогда были белые волосы. Думаю, до вас доходили слухи. Говорят, он поседел, работая над "Зазубренным углом", когда ему было чуть больше тридцати.

- Это снято в "Катлер Гроув"?

- Да, в "Катлер Гроув", - ответила она.

Меня мучило лицо Берил, слишком мудрое и знающее для такой молодой девушки. Такое задумчивое выражение тоски и печали бывает у брошенных детей или у детей, с которыми дурно обращались.

- Берил была тогда всего лишь ребенком, - сказала миссис Мактигю.

- Полагаю, ей было шестнадцать, может быть, семнадцать?

- Пожалуй, да. Похоже на то, - ответила она, наблюдая, как я заворачиваю фотографию и засовываю ее обратно в конверт. - Я нашла фото только после того, как Джо покинул этот мир. Наверное, этот снимок сделал один из рабочих его бригады.

Она убрала конверт в ящик и, снова усаживаясь, добавила:

- Я думаю, одна из причин, по которой Джо так хорошо сошелся с мистером Харпером, это его умение держать язык за зубами, когда дело касалось других людей. Я уверена, есть много такого, что он никогда мне не рассказывал.

С трудом улыбнувшись, она отвернулась к стене.

- Очевидно, мистер Харпер рассказывал вашему мужу о книгах Берил, когда они начали публиковаться.

Миссис Мактигю с удивлением повернулась ко мне.

- Знаете, я не уверена, что Джо когда-нибудь говорил мне, как он узнал об этом, доктор Скарпетта, - какое милое имя. Испанское?

- Итальянское.

- О! В таком случае, ручаюсь, что вы хорошо готовите.

- Это одно из тех занятий, от которых я получаю удовольствие, сказала я, делая глоток портвейна. - Значит, очевидно, что мистер Харпер рассказывал вашему мужу о книгах Берил.

- О, Боже мой, - нахмурилась она, - как странно, что вы заговорили об этом. Я об этом никогда не задумывалась. Но мистер Харпер, действительно, должен был когда-то рассказать ему. Пожалуй, да, иначе я не могу представить себе, как бы еще Джо узнал об этом. А он знал. Когда первый раз вышел роман "Знамя чести", он подарил мне экземпляр на Рождество.

Она снова встала. Просмотрев несколько книжных полок, достала толстый том и принесла его.

- Он с автографом, - добавила она гордо.

Я открыла его и посмотрела на витиеватую подпись - "Эмили Стреттон", оставленную в декабре десять лет назад.

- Ее первая книга, - сказала я.

- Возможно, этот экземпляр один из немногих, которые она когда-либо подписала. - Миссис Мактигю просияла. - Я думаю, Джо получил его через мистера Харпера. Конечно, он не мог сделать это каким-нибудь другим способом.

- У вас есть еще какие-нибудь книги с автографами?

- С ее - нет. Теперь у меня есть все ее книги. Большинство из них я прочитала два или три раза. - Она колебалась, ее зрачки расширились. - Это случилось так, как было написано в газетах?

- Да. - Я не стала говорить всей правды. Смерть Берил была гораздо чудовищней, чем об этом было сообщено в новостях.

Старушка потянулась за очередным печеньем и в какой-то момент, казалось, готова была расплакаться.

- Расскажите мне о том, что было в прошлом ноябре, - попросила я. Прошел уже почти год с тех пор, как она читала лекцию вашему обществу, миссис Мактигю. Все это устраивалось для Дочерей американской революции?

- Это был наш ежегодный торжественный праздник в честь автора. Основное событие года, когда мы приглашаем какого-то особого оратора, писателя или артиста, - одним словом, кого-то хорошо известного. Была моя очередь возглавить комитет, заняться организацией, найти выступающего. Я знала с самого начала, что хочу пригласить Берил, но сразу же столкнулась с препятствиями. Я не знала, как ее найти. Номера ее телефона не было в справочнике, и я не представляла себе, где она живет. У меня и в мыслях не было, что она живет здесь, в Ричмонде! В конце концов я попросила Джо помочь мне. - Она колебалась, неловко улыбаясь. - Вы понимаете, поначалу я не хотела обращаться к нему, было интересно самой справиться с этим делом. И Джо был так занят. Ну, тем не менее, он позвонил мистеру Харперу вечером, а на следующее утро у меня раздался телефонный звонок. Я никогда не забуду своего удивления. Да я просто потеряла дар речи, когда она назвала себя.

Ее телефон. В справочнике не было номера телефона Берил. В донесениях офицера Рида не упоминалась эта деталь. Знает ли об этом Марино?

- К моему восторгу, она приняла приглашение. Затем задала обычные вопросы, - сказала миссис Мактигю, - насколько большая аудитория ожидается, сколько времени она должна говорить - такого рода вопросы. Она была любезна и мила, но в то же время не болтлива. И это было необычно. Так же, как и то, что не принесла с собой книги. Вы же знаете, обычно авторы стремятся принести свои книги, потом продают их, надписывают. Берил сказала, что это не ее стиль, и, кроме того, она отказалась от гонорара. Это было совершенно необычно. Она показалась мне очень приятной и скромной.

- Аудитория состояла полностью из женщин? - спросила я.

Хозяйка пыталась вспомнить:

- Я думаю, некоторые привели с собой своих мужей, но большинство присутствующих были женщины. Так бывает почти всегда.

Именно этого я и ожидала. Невероятно, чтоб убийца Берил находился среди тех, кто восхищался ею в тот ноябрьский день.

- Часто ли она принимала приглашения, подобные вашему, - спросила я.

- О нет, - быстро ответила миссис Мактигю. - Я знаю, что нет. Во всяком случае, если бы поблизости намечалась такая встреча, я бы узнала об этом и первая бы записалась. Вообще, она показалась мне очень замкнутой молодой женщиной. Сразу было видно, что это человек, который пишет ради удовольствия и на самом деле не беспокоится о популярности. Это объясняет, почему она пользовалась псевдонимами. Писатели, которые скрывают свое настоящее имя, редко появляются на публике. Я уверена, что и в моем случае она не сделала бы исключения, если бы не отношения Джо и мистера Харпера.

- Похоже, что Джо был готов сделать для мистера Харпера почти все что угодно, - заметила я.

- Пожалуй да. Я думаю, это так.

- Вы когда-нибудь встречались с ним?

- Да.

- Какое у вас сложилось о нем впечатление?

- Мне показалось, что он, пожалуй, застенчив, - сказала она задумчиво. - Но иногда я думала, что он несчастлив и считает себя немного лучше, чем все остальные. Внешность его была весьма импозантной, сразу бросалась в глаза. - Она снова смотрела в сторону, и ее глаза лучились. Конечно, мой муж был ему предан.

- Когда вы в последний раз видели мистера Харпера? - спросила я.

- Джо скончался этой весной.

- Вы не видели мистера Харпера с тех пор, как умер ваш муж?

Она покачала головой и погрузилась в себя, уединившись в то горькое место, которое мне было недоступно.

Я спрашивала себя, что же на самом деле связывало мистера Кери Харпера с мистером Мактигю. Темные делишки? Власть над мистером Мактигю, которая сделала из него совсем не того человека, которого любила его жена? Возможно, просто Харпер был эгоистом и грубияном.

- Кажется, у него есть сестра. Кери Харпер живет со своей сестрой? спросила я.

Реакция миссис Мактигю озадачила меня - губы ее сжались, и из глаз потекли слезы.

Поставив рюмку на край стола, я взяла свою сумочку.

Она проводила меня до двери. Я осторожно настаивала:

- Берил когда-нибудь писала вам, или, может быть, вашему мужу?

Она отрицательно покачала головой.

- Вы не знаете, были ли у нее еще какие-нибудь друзья? Ваш муж не упоминал об этом?

Она снова покачала головой.

- Может быть, вы знаете кого-нибудь, к кому бы она могла обращаться по инициалу "М"?

Миссис Мактигю печально смотрела в пустой коридор, придерживая рукою дверь. Когда она подняла взгляд, ее глаза были заплаканы и смотрели сквозь меня.

- В двух ее романах были "П" и "А". По-моему, шпионы Союза. О Боже мой, кажется, я не выключила духовку. - Она несколько раз моргнула, как будто ее слепил солнечный свет. - Я надеюсь, вы придете еще раз навестить меня?

- С удовольствием. - Я поблагодарила миссис Мактигю и, мягко коснувшись на прощание ее руки, ушла.

Я позвонила своей матери, как только пришла домой, и единственный раз испытала облегчение, получив обычные лекции и напоминания, услышав этот сильный голос - голос, просто любящий меня.

- Всю неделю было почти тридцать градусов, а я смотрела новости - в Ричмонде температура упала до четырех градусов, - сказала она. - Это же совсем холодно. Снега еще нет?

- Нет, мама. Снега еще нет. Как твоя нога?

- Настолько хорошо, насколько этого можно ожидать. Я вышиваю плед, ты сможешь укрывать им ноги, когда работаешь в своем кабинете. Люси спрашивала о тебе.

Я много недель не разговаривала со своей племянницей.

- Она сейчас работает над каким-то научным проектом в школе, продолжала моя мама. - Говорящий робот - подумать только. Принесла его вчера и испугала бедного Синдбада до того, что бедняга забился под кровать...

Синдбад был дурным, неприветливым и злобным котом, беспризорным животным с серыми и желтыми полосами, который однажды утром начал упорно преследовать маму, когда она ходила по магазинам в Майами-Бич. Когда бы я ни приезжала навестить маму, гостеприимство Синдбада выражалось в том, что он усаживался на холодильнике, как ястреб, и подозрительно меня разглядывал.

- Ты никогда не догадаешься, кого я вчера видела, - пожалуй, чересчур легкомысленно начала я. Меня переполняла необходимость рассказать хоть кому-нибудь. Моя мать знала все, что касалось моего прошлого, или, по крайней мере, большей его части. - Ты помнишь Марка Джеймса?

Молчание.

- Он был в Вашингтоне и зашел ко мне.

- Конечно, я помню его.

- Он зашел, чтобы обсудить одно дело. Ты помнишь, он адвокат. В Чикаго, - я быстро отступала. - Он был по делу в округе Колумбия. - Чем больше я говорила, тем больше меня обволакивало ее неодобрительное молчание.

- Хм. Что я помню, так это то, что он чуть не убил тебя, Кейти.

Когда она называла меня "Кейти" - мне снова было десять лет.

Глава 4

Очевидным преимуществом того, что исследовательские лаборатории находились в том же здании, что и мое бюро, заключалось в отсутствии необходимости дожидаться бумажных отчетов. Так же как и я, ее сотрудники владели результатами исследований задолго до того, как переносили их на бумагу. Я передала на исследование материалы по делу Берил Медисон ровно неделю назад. Возможно, пройдет еще несколько недель, прежде чем отчет окажется на моем столе, но Джони Хэмм уже должна иметь собственное мнение на этот счет. Закончив утренние дела, я с чашкой кофе в руке поднялась на четвертый этаж.

Кабинет Джони, немногим больший, чем ниша, был зажат между лабораторией анализа следов с места преступления и лабораторией химических исследований в конце коридора. Когда я вошла, она сидела за черным столом, вглядываясь в объектив окуляра стереоскопического микроскопа, блокнот рядом с ее локтем был заполнен аккуратными записями.

- Неудачное время? - спросила я.

- Не хуже, чем любое другое, - откликнулась она, рассеянно оглянувшись.

Я пододвинула стул.

Джони была миниатюрной молодой женщиной с короткими черными волосами и широко распахнутыми темными глазами. Мать двоих детей, она вечерами училась на доктора философии и поэтому всегда выглядела усталой и немного торопящейся. Но, с другой стороны, так выглядело большинство сотрудников лабораторий, и если уж на то пошло, это же самое частенько можно было сказать и обо мне.

- Как там с материалами по делу Берил Медисон, что-нибудь удалось выяснить? - спросила я.

- У меня ощущение, что такого ты не ожидала. - Она листнула назад несколько страниц блокнота. - Следы по делу Берил Медисон - сплошной кошмар.

Меня это не удивило. Я сдала на анализ множество пакетиков и образцов. Тело Берил было настолько окровавлено, что собрало мусор, как липучка для мух. Особенно трудно было исследовать волокна: прежде, чем Джони смогла положить под микроскоп, их требовалось еще очистить. Для этого каждое волоконце закладывалось в контейнер с мыльным раствором, который, в свою очередь, помещался в ультразвуковую ванну. После того как кровь и грязь осторожно приводились в движение, раствор процеживался через стерильную фильтровальную бумагу, и каждое волокно укладывалось на предметное стекло микроскопа.

Джони просматривала свои записи.

- Если бы я не была уверена, - продолжила она, - то заподозрила бы, что Берил Медисон убита не у себя дома, а где-то в другом месте.

- Это невозможно, - ответила я. - Она была убита наверху, и ее смерть наступила незадолго до того, как приехала полиция.

- Я знаю. Начнем с волокон, явно имеющих отношение к ее дому. Таких было собрано три вида - с окровавленных участков кожи на ее коленях и ладонях. Это - шерсть. Два вида - темно-красные, один - золотистый.

- Они соответствуют восточному молитвенному коврику наверху в коридоре? - вспомнила я фотографии места преступления.

- Да, - ответила она, - очень хорошее соответствие с образцами, принесенными полицией. Если Берил Медисон стояла на четвереньках на коврике, это вполне объясняет, как на ее ладонях и коленях оказались эти волокна. Здесь все относительно просто.

Джони достала множество жестких картонных упаковок с предметными стеклами. Открывая клапаны, она, продолжая говорить, стала перебирать стекла, пока не нашла то, что искала:

- Кроме этих волокон, там было еще несколько белых хлопчатобумажных. Они довольно бесполезны, поскольку могли взяться откуда угодно, например, с белой простыни, которой накрывали тело. Кроме того, я исследовала десять других волокон, собранных с ее волос, с окровавленных участков на шее и груди и из соскобов из-под ногтей. Синтетика, - она взглянула на меня. - И они не соответствуют никаким другим образцам, которые прислала полиция.

- Они не сочетаются ни с ее одеждой, ни с покрывалом ее кровати? спросила я.

Джони покачала головой и сказала:

- Абсолютно. То есть, совершенно не сочетаются. Похоже, они не имеют отношения к месту преступления, а поскольку они прилипли к крови или оказались под ее ногтями, то велика вероятность, что они были пассивно перенесены на нее с нападавшего.

Это было для меня неожиданной наградой. Когда мой заместитель, Филдинг, наконец связался со мной в ночь убийства Берил, я проинструктировала его и попросила дождаться меня в морге. Я приехала туда во втором часу ночи, и следующие несколько часов мы занимались исследованием тела Берил в лучах лазера, собирая каждую частицу или волокно, которые удавалось обнаружить. Правда, я предполагала, что большая часть того, что мы нашли, окажется нестоящим мусором с одежды Берил или из ее дома. Факт обнаружения десяти волокон, оставленных преступником, был поразителен. В большинстве случаев, я считала большой удачей, если удавалось обнаружить хотя бы одно неизвестное волокно, и была совершенно счастлива, найдя два или три. У меня зачастую были дела, когда я не находила ни одного. Волокна трудно заметить даже с помощью лупы, и малейшее нарушение спокойствия тела или слабое колебание воздуха могут смахнуть их задолго до того, как медицинский эксперт прибудет на место преступления или тело перевезут в морг.

- Какая именно синтетика? - спросила я.

- Олефин, акрил, нейлон, полиэтилен и динэл, причем, с преобладанием нейлона, - ответила Джони. - Цвета разнообразные: красный, голубой, зеленый, золотистый, оранжевый. Под микроскопом они совершенно не соответствуют друг другу.

Припав к окуляру стереоскопического микроскопа, она стала укладывать на предметный столик одно стекло за другим, продолжая объяснения:

- Совершеннейший винегрет: есть с прожилками и без. Большинство из них содержат окись титана в различных концентрациях. Некоторые имеют тусклый блеск, некоторые - матовые, некоторые - яркие. По диаметру все довольно толстые, предположительно, волокна типа ковровых, но имеют различную форму в поперечном сечении.

- Десять различных источников? - спросила я.

- По крайней мере, так это выглядит на данный момент. Это, определенно, нетипично. Если эти волокна принадлежат нападавшему, то он носил на себе необычное их разнообразие. Более толстые волокна явно не из его одежды, потому что они коврового типа. И они не соотносятся ни с одним ковром из дома Берил. Но то, что на нем такое их разнообразие, странно по другой причине. Ты собираешь волокна целый день, но они на тебе не остаются. Ты садишься где-нибудь, и к тебе прилипают волокна, а чуть позже, когда ты садишься где-то еще, они счищаются. Или их сдувает с тебя.

Это действительно сбивало с толку. Джони перевернула страницу блокнота и сказала:

- Я также посмотрела под микроскопом пробы пыли, собранные пылесосом, доктор Скарпетта. Мусор, который Марино всосал с молитвенного коврика настоящая мешанина, - она бегло просмотрела страницу. - Табачный пепел, розоватые частицы бумаги, соответствующие наклейкам на сигаретных пачках, стеклянные бусинки, пара кусочков битого стекла, соответствующие пивным бутылкам и автомобильным фарам. Как обычно, множество останков насекомых, овощного мусора, а также металлический шарик. И еще много соли.

- Пищевой?

- Совершенно верно, - сказала Джони.

- Все это было на ее молитвенном коврике? - спросила я.

- А также на полу в том месте, где было найдено тело, - ответила она. - И много аналогичного мусора было на ее теле, в соскобах из-под ее ногтей и на волосах.

Берил не курила. Не было причины, по которой табачный пепел и частицы наклеек с сигаретных пачек могли быть найдены в ее доме. Соль ассоциируется с едой, и с чего бы это вдруг соли оказаться на коврике или на ее теле.

- Марино принес шесть различных проб, взятых пылесосом. Все они с ковров или с участков пола, где была обнаружена кровь, - сказала Джони. Кроме того, я посмотрела контрольные образцы проб с тех участков дома и ковров, где не было крови или следов борьбы, то есть там, где, как полагает полиция, убийца не ходил. Образцы существенно различаются. Мусор, про который я говорила, найден только там, где, по-видимому, убийца был. Предположительно, большинство из этих частиц было перенесено с него на место преступления и ее тело. Они могли прилипнуть к его туфлям, одежде, волосам. Куда бы он ни ходил, чего бы он ни касался, он оставлял след из этого мусора.

- Должно быть, он изрядный неряха, - сказала я.

- Вся эта чепуха почти невидима невооруженным глазом. - Джони не поддержала шутку. - Он, скорее всего, даже понятия не имел, что носит на себе такое количество следов.

Я изучала страницы, написанные ею от руки. Мой опыт подсказывал только два варианта, которые объясняли бы такое изобилие мусора. Первый - когда тело было выброшено на какую-нибудь земляную насыпь или в какое-то другое не менее грязное место, например, на обочину дороги или автостоянку, засыпанную гравием. Второй - когда тело перевозили с одного места на другое в грязном багажнике или на грязном полу автомобиля. Ни один из этих сценариев к случаю Берил не подходил.

- Разбей их для меня по цветам, - попросила я. - Какие из них вероятнее всего ковровые, а какие - волокна одежды?

- Шесть нейлоновых волокон: красные, темно-красные, голубые, зеленые, зеленовато-желтые и темно-зеленые. Зеленые на самом деле могут оказаться черными, - добавила она. - Черный под микроскопом совсем не выглядит черным. Все они толстые, соответствуют волокнам коврового типа, и я подозреваю, некоторые из них могут быть из автомобильного, а не из домашнего ковра.

- Почему?

- Из-за мусора, который я нашла. Например, стеклянные шарики ассоциируются с отражающей краской, той, что используется для дорожных знаков. Металлические шарики я достаточно часто нахожу в пробах, взятых из автомобилей. Это кусочки припоя, остающиеся после монтажа кузова. Их не видно, но они есть. Что же касается осколков стекла, то битое стекло есть повсюду, особенно, вдоль обочин дороги и на стоянках. Ты собираешь его на подошвы туфель и несешь в свой автомобиль. То же самое касается сигаретного мусора. Наконец, остается соль. И это обстоятельство вызывает у меня еще большее подозрение насчет того, что следы, обнаруженные в доме Берил, автомобильного происхождения. Люди ходят в "Макдональдс". Они едят жаренную картошку в своих автомобилях. Я думаю, в каждой машине в городе есть соль.

- Допустим, ты права, - сказала я. Допустим, эти волокна - с автомобильного коврика. Все это по-прежнему не объясняет, откуда взялись шесть различных ковровых нейлоновых волокон. Маловероятно, что у этого парня в автомобиле шесть различных ковриков.

- Да, маловероятно, - согласилась Джони. - Но волокна могли быть занесены в его автомобиль. Возможно, что его работа так или иначе связана с этими ковриками. Например, ему целый день приходится залезать и вылезать из автомобиля.

- Автомобильная мойка? - спросила я, представив себе автомобиль Берил. На нем не было ни единого пятнышка ни внутри, ни снаружи.

Джони задумалась, на ее лице отразилось напряжение.

- Очень может быть что-нибудь в этом роде. Если он работает на одной из этих автомобильных моек, где обслуживающий персонал чистит салоны и багажники, то ему действительно целый день приходится иметь дело с различными ковровыми волокнами, и он неизбежно собирает часть их. Другой вариант - он работает механиком по автомобилям.

Я потянулась за своим кофе.

- О'кей. Давай перейдем к другим четырем волокнам. Что ты можешь рассказать о них?

Джони заглянула в свои записи.

- Это волокна акрила, олефина, полиэтилена и динэла. Первые три, опять же, соответствуют волокнам коврового типа. А волокно динэла я не слишком часто встречаю. Из этого материала шьют шубы и чехлы для автомобилей. Знаете, такие, из искусственного меха. Еще парики. Но именно это волокно динэла довольно высококачественно и больше подходит для одежды.

- Это единственное одежное волокно, которое ты нашла?

- Я склоняюсь к этому, - ответила Джони.

- По-видимому, Берил была одета в бежевый брючный костюм...

- Он не из динэла, - сказала она. - По крайней мере, ее слаксы и куртка не из него. Они из смеси хлопка и полиэстера. Может быть, ее блузка была из динэла, но это невозможно выяснить, так как она не нашлась. - Джони достала из упаковки очередное стекло и положила его на предметный столик. Что же касается оранжевого волокна, о котором я говорила, - единственного из всех акрилового, то оно имеет такую форму поперечного сечения, какую я никогда прежде не встречала.

Чтобы лучше объяснить, она нарисовала эскиз: три кружка, соединенных в центре, напоминающие трилистник Клевера без черенка. Волокна изготовляются пропусканием расплавленного или растворенного полимера через очень тонкие отверстия мундштука. Нити, или волокна, которые получаются в результате, будут иметь в поперечном сечении ту же форму, что и отверстия мундштука, так же, как полоска зубной пасты сохранит в поперечном сечении форму отверстия тюбика, из которого она выдавлена. Я никогда не видела раньше профиля в виде листа клевера. Большинство акриловых нитей имеют в поперечном сечении форму земляного ореха, собачьей косточки, гантели, круга или гриба.

- Вот, - Джони подвинулась, освобождая мне место перед микроскопом.

Я прильнула к окуляру. Волокно выглядело как угреватая волнистая лента, разнообразные оттенки ярко-оранжевого были слегка приперчены двуокисью титана.

- Как видишь, - пояснила Джони, - цвет довольно бестолковый оранжевый, неровный и умеренно густой, с частицами, уменьшающими блеск, чтобы волокно выглядело матовым. Все равно, оранжевый - кричащий цвет, настоящий карнавальный оранжевый, который я нахожу странным для волокон одежды или ковров. Диаметр - средний.

- Что делает его скорее соответствующим ковру, - отважилась я, несмотря на странный цвет.

- Возможно.

Я начала вспоминать материалы ярко-оранжевого цвета, которые мне встречались.

- А как насчет дорожных жилетов? - спросила я. - Они ярко-оранжевые, и они хорошо согласуются с мусором автомобильного типа, который ты идентифицировала.

- Вряд ли, - ответила Джони. - Большинство дорожных жилетов, которое я видела, сделаны из нейлона, а не из акрила, причем ткань, как правило, очень плотная, гладкая, которая, скорее всего, не теряет волокна. То же самое - форма транспортной полиции.

Она помолчала, а затем задумчиво добавила:

- А еще мне кажется, что ты вряд ли найдешь в них частицы, уменьшающие блеск - ты же не хочешь, чтобы дорожный жилет был тусклым.

Я отодвинулась от микроскопа.

- В любом случае, мне кажется, это волокно настолько отличается от других, что должно быть запатентовано. Кто-то должен узнать его, даже если у нас нет известного материала для сравнения.

- Бог в помощь.

- Да, я знаю, промышленные секреты, - тяжело вздохнув, сказала я. Текстильный бизнес так же скрывает свои патенты, как люди свои любовные похождения.

Джони подняла руки и принялась сзади массировать себе шею.

- Меня всегда поражало, как нечто сверхъестественное, что агенты ФБР смогли заручиться такой могучей поддержкой в деле Уэйна Уильямса, - сказала она, имея в виду жуткий, двадцатидвухмесячный кошмар в Атланте, когда, по слухам, целых тридцать черных детей стали жертвами одного убийцы. Волокнистый мусор, обнаруженный на двенадцати телах жертв, был связан с жилищем и автомобилями, которыми пользовался Уильямс.

- Может быть, нам стоит связаться с Хейновэллом, чтобы он взглянул на эти волокна, особенно на оранжевые, - сказала я.

Рой Хейновэлл был специальным агентом ФБР в отделе микроанализа в Квантико. Он занимался исследованием волокон в деле Уильямса и с тех пор был завален просьбами следственных подразделений всего мира, которые жаждали, чтобы он посмотрел на все, от пуха до паутины.

- Бог в помощь, - снова шутливо повторила Джони.

- Ты позвонишь ему? - спросила я.

- Я сомневаюсь, что это что-нибудь даст. Он не любит смотреть материалы, которые уже прошли обследование, - сказала она и добавила: - Ты же знаешь этих федеральных агентов.

- Мы обе позвоним ему, - решила я.

Когда я вернулась в свое бюро, меня дожидались с полдюжины розовых телефонных сообщений. Одно бросилось мне в глаза. На нем был написан номер телефона с кодом Нью-Йорка и припиской: "Марк. Пожалуйста, перезвони так быстро, как только сможешь". Я могла придумать только одну причину, по которой он был в Нью-Йорке. Он встречался со Спарацино, адвокатом Берил. Почему "Орндорфф и Бергер" так сильно интересуется убийством Берил Медисон?

Очевидно, номер телефона был прямой линией Марка, потому что он взял трубку на первом же гудке.

- Когда ты последний раз была в Нью-Йорке? - спросил он небрежно.

- Не поняла?

- Самолет улетает из Ричмонда ровно через четыре часа. Рейс без промежуточной посадки. Ты можешь вылететь на нем?

- Чего это вдруг? - спросила я спокойно, чувствуя, как заколотилось в груди сердце.

- Мне не кажется разумным обсуждать детали по телефону, Кей, - сказал он.

- Мне не кажется разумным лететь в Нью-Йорк, Марк, - парировала я.

- Пожалуйста. Это важно. Ты же знаешь, иначе бы я не просил.

- Это невозможно...

- Я провел утро со Спарацино, - прервал он меня. Долго сдерживаемые эмоции боролись во мне с решимостью. - Есть пара новых обстоятельств, имеющих отношение к Берил Медисон и к твоему отделу.

- К моему отделу? - В моем голосе больше не было безразличия. - Что такого ты можешь мне сообщить, имеющего отношение к моему отделу?

- Пожалуйста, - сказал он снова. - Пожалуйста, приезжай.

Я колебалась.

- Я встречу тебя в "Ла Гуардиа". - Настойчивость Марка отрезала мне путь к отступлению. - Мы найдем какое-нибудь тихое место, чтобы поговорить. Билет уже заказан. Все, что от тебя требуется, это забрать его у стойки регистрации. Я зарезервировал тебе комнату, обо всем позаботился.

"Боже мой", - думала я, повесив трубку и направляясь затем в приемную к Розе.

- Мне нужно сегодня лететь в Нью-Йорк, - объяснила я тоном, исключающим вопросы. - Это касается дела Берил Медисон. Меня не будет в отделе по крайней мере до завтра.

Я избегала ее взгляда. Хотя моя секретарша ничего не знала о Марке, я боялась, что мои побуждения так же очевидны, как доска объявлений.

- Есть номер телефона, по которому с вами можно будет связаться? спросила Роза.

- Нет.

Открыв календарь и просматривая запланированные встречи, которые нужно было отменить, она сообщила:

- Звонили из "Таймс", что-то по поводу большой статьи - биографический очерк о вас.

- Забудь об этом, - раздраженно ответила я. - Они просто хотят припереть меня к стенке насчет дела Берил Медисон. Как только я отказываюсь давать информацию о каком-нибудь особенно зверском преступлении, тут же каждый репортер в городе хочет узнать, в каком колледже я училась, есть ли у меня собака, как я отношусь к смертной казни, какой мой любимый цвет, еда, фильм и какие убийства я предпочитаю.

- Я отменю, - пробормотала она, протягивая руку к телефону.

Когда я ушла из отдела, времени оставалось в обрез, чтобы добраться до дома, закинуть несколько вещей в дорожную сумку и преодолеть пробки в часы пик. Как Марк и обещал, билет ждал меня в аэропорту, и уже через час я устраивалась в первом классе - одна в совершенно пустом ряду. В течение следующего часа я маленькими глотками потягивала тоник со льдом и пыталась читать, тогда как мои мысли плыли, как облака в темнеющем небе за овальным окном.

Мне хотелось видеть Марка. Я понимала, что это не профессиональная необходимость, а слабость, которую, как мне казалось, я полностью преодолела. Я то чувствовала волнение, то испытывала отвращение к себе. Я не верила ему, но отчаянно хотела верить. "Он не тот Марк, которого ты знала когда-то, и даже если бы он был им, вспомни, как он с тобой поступил". И не важно, что говорил мой разум, мои чувства не внимали ему. Я прочитала двадцать страниц романа, написанного Берил Медисон под псевдонимом Эдер Вайлдс, и в голове ничего не осталось. Я не люблю исторические романы, а этот совершенно точно не выиграл бы никаких призов. Берил писала хорошо, ее проза порой звучала как песня, но повествование в целом хромало на костылях. Это была своего рода бесформенная масса, творимая по шаблону. И я спрашивала себя, смогла бы она преуспеть в настоящей литературе, если бы осталась жива.

Голос пилота неожиданно объявил, что мы приземлимся через десять минут. Город внизу представлялся, поразительной сценой - с круговращением огней, крошечными светлячками, ползущими по магистралям, и красными сигнальными лампочками, мигающими с вершин небоскребов.

Через несколько минут я извлекла свою сумку из багажного отделения и сошла по трапу в сумасшествие "Ла Гуардиа". Я испуганно обернулась, когда чья-то рука легла на мой локоть. Марк, улыбаясь, стоял за моей спиной.

- Слава Богу, - сказала я с облегчением.

- Что такое? Ты приняла меня за карманника? - сухо спросил он.

- Если бы ты был им, ты бы не стоял здесь.

- Это уж точно. - Он повел меня через терминал. - У тебя только сумка?

- Да.

- Хорошо.

Покинув здание аэропорта, мы сели в такси, управляемое бородатым сикхом в темно-красном тюрбане, которого звали Манджар, как сообщала табличка, прикрепленная к приборному щитку. Они с Марком долго кричали друг на друга до тех пор, пока Манджар, наконец, как будто понял, куда нам нужно ехать.

- Надеюсь, ты не ела, - обратился ко мне Марк.

- Если не считать жаренного миндаля... - Я чувствовала его плечо каждый раз, как машина со скрипом поворачивала в очередной переулок.

- Недалеко от гостиницы есть хороший мясной ресторан, - громко сказал Марк. - Я рассчитывал, что мы как раз поужинаем там, поскольку я совершенно не знаю, где что находится в этом чертовом городе.

"Только бы добраться до отеля", - подумала я, когда Манджар затянул непрошеный монолог насчет того, что он приехал в страну, имея в виду жениться, и он намерен сделать это в декабре несмотря на то, что сейчас не представляет себе, кто будет его женой. Он продолжал рассказывать нам, что работает таксистом всего три недели и учился вождению в Пенджабе, где сел за трактор в возрасте семи лет.

Движение на дороге было бампер к бамперу, и желтые такси кружились, как дервиши в темноте. Добравшись до центра города, мы проехали мимо плотного потока людей в вечерних туалетах, присоединявшихся к длинной очереди перед Карнеги-Холлом. Яркие огни и люди в мехах и черных галстуках будоражили старые воспоминания. Мы с Марком любили театры, симфонические концерты, оперы.

Такси остановилось перед отелем "Омни Парк Сентрал", внушительным, сияющим огнями сооружением рядом с театральным районом на углу Пятьдесят пятой и Седьмой. Марк подхватил мою сумку, и я следом за ним прошла в элегантный вестибюль. Зарегистрировав меня, он отослал сумку в номер, и уже через несколько минут мы вышли на морозный вечерний воздух. Я была рада, что захватила пальто.

Пройдя три квартала, мы оказались у "Галлахера". Витрина этого ужаса всех коров, кошмара коронарной артерии и мечты каждого любителя свежего мяса являла собой огромную выставку в виде холодильной камеры, заполненной всеми сортами мяса, которые только можно вообразить. Внутренность ресторана представлялась местом поклонения знаменитостям, фотографии которых с их автографами покрывали стены.

Было очень шумно. Бармен смешал нам крепкие напитки. Я зажгла сигарету и осмотрелась. Столы стояли близко друг от друга, что типично для нью-йоркских ресторанов. Слева от нас двое бизнесменов были поглощены разговором, столик справа пустовал, а за столиком напротив сидел поразительно красивый молодой человек, упорно трудившийся над "Нью-Йорк Таймс" и пивом. Я внимательно посмотрела на Марка, пытаясь понять выражение его лица. Его взгляд был напряжен, и он вертел в руках свой скотч.

- Итак, зачем я здесь, Марк? - спросила я.

- Может быть, я просто хотел пригласить тебя пообедать, - сказал он.

- А если серьезно?

- Я серьезно. Ты недовольна?

- Как я могу быть довольна, когда жду взрыва бомбы? - ответила я.

Он расстегнул пиджак.

- Сначала мы закажем, а потом поговорим.

Он всегда так со мной поступал, придумывая все что угодно, лишь бы заставить меня ждать. Может быть, в нем просто говорил адвокат. Прежде это выводило меня из себя, и теперь ничего не изменилось.

- Настоятельно рекомендую мясо, - сказал он, пока мы просматривали меню. - Плюс салат из шпината. Ничего затейливого. Но стейки должны быть лучшими в городе.

- Ты никогда не бывал здесь? - спросила я.

- Нет. Спарацино бывал, - ответил он.

- Он рекомендовал это место? И отель, полагаю, тоже? - Я не могла сдержать раздражение.

- Конечно, - ответил он, теперь углубившись в перечень вин. - Так заведено. Клиенты, прилетая в город, останавливаются в "Омни", потому что это удобно фирме.

- А ваши клиенты и едят здесь?

- Спарацино бывал здесь прежде, обычно после театра. Поэтому он знает об этом месте, - сказал Марк.

- О чем еще знает Спарацино? - спросила я. - Ты ему рассказал, что намерен встретиться со мной?

Он посмотрел мне в глаза и ответил:

- Нет.

- Как это возможно, если ваша фирма оплачивает мою поездку и если Спарацино порекомендовал отель и ресторан?

- Он рекомендовал отель мне, Кей. Я должен был где-то остановиться. Я должен был где-то питаться. Спарацино пригласил меня провести вечер с парой других адвокатов. Я отказался, сказав, что мне нужно просмотреть некоторые документы, и просто где-нибудь перекушу. Что он, по-твоему, должен был мне порекомендовать? Ну, и так далее.

До меня, наконец, начало доходить, и я не знала, смущена я или расстроена. Возможно, и то, и другое. "Орндорфф и Бергер" не оплачивали мою поездку. Это делал Марк, и фирме ничего не было об этом известно.

Официант вернулся, и Марк сделал заказ. Я быстро теряла аппетит.

- Я прилетел вчера вечером, - продолжил он. - Спарацино позвонил мне в Чикаго вчера утром и сказал, что ему нужно увидеться со мной как можно скорее. Как ты, наверное, догадываешься, это по поводу Берил Медисон.

Ему явно было неловко.

- И?.. - Я подгоняла его, моя тревога возрастала.

Он глубоко вздохнул и сказал:

- Спарацино знает о моей связи, ну... о нас с тобой. О нашем прошлом...

Мой пристальный взгляд остановил его.

- Кей...

- Ты ублюдок. - Я отодвинула стул и кинула свою салфетку на стол.

- Кей!

Марк схватил меня за руку и потянул вниз. Я зло стряхнула его руку и, с прямой спиной усевшись на свой стул, свирепо уставилась на него. Много лет назад в Джорджтауне, в ресторане, я стянула тяжелый золотой браслет, который он мне подарил, и кинула его в суп из моллюсков. Это было совершенное ребячество, один из редких моментов в моей жизни, когда я потеряла самообладание и устроила сцену.

- Послушай, - сказал он, понизив голос, - я не осуждаю тебя за то, что ты думаешь, но все совсем не так. Я не пытаюсь использовать наше прошлое. Только послушай минуту, пожалуйста. Все это очень запутано и связано с обстоятельствами, о которых тебе ничего не известно. Клянусь, я думаю о твоих интересах. Встреча с тобой не планировалась. Если бы Спарацино или Бергер узнали об этом, они подвесили бы меня за задницу на ближайшем суку.

Я промолчала. Была так расстроена, что не могла ни о чем думать.

Он наклонился вперед.

- Начнем с того, что Бергер катит баллон на Спарацино, и в данный момент Спарацино - против тебя.

- Против меня? - выпалила я. - Я никогда не встречалась с этим человеком. Что он может иметь против меня?

- Опять же все это имеет отношение к Берил, - повторил Марк. - Видишь ли, он был ее адвокатом с начала ее карьеры. Он не присоединялся к нашей фирме до тех пор, пока мы не открыли представительство здесь, в Нью-Йорке. До этого он был сам по себе. Нам был нужен адвокат, специализирующийся на индустрии развлечений. Спарацино жил в Нью-Йорке около тридцати лет. У него обширные связи. Он привел с собой свою клиентуру и предоставил нам широкий фронт деятельности. Помнишь, я упоминал ленч в "Алгонкине", когда я познакомился с Берил?

Я кивнула, страсти во мне улеглись.

- Это было подстроено, Кей. Я оказался там не случайно. Меня послал Бергер.

- Зачем?

Окинув взглядом ресторан, он ответил:

- Потому что Бергер обеспокоен. Здесь, в Нью-Йорке, фирма только начинает, и ты должна понимать, как трудно в этом городе закрепиться, завоевать солидную клиентуру, создать хорошую репутацию. И кто нам меньше всего нужен, так это такая скотина, как Спарацино, который мешает с грязью доброе имя фирмы.

Он замолчал, когда появился официант с салатами и церемонно открыл бутылку "Каберне совиньон". Марк сделал обязательный первый глоток, после чего наши бокалы были наполнены.

- Бергер знал, когда нанимал Спарацино, что парень эксцентричен, любит играть быстро и не ограничивать себя рамками, - продолжил Марк. - Ты подумаешь: "Ну, что ж, это просто его стиль. Одни адвокаты консервативны, другие - любители устроить много шума". Проблема в том, что всего несколько месяцев назад Бергер и еще несколько сотрудников фирмы начали понимать, как далеко Спарацино готов зайти. Ты помнишь Кристи Риггс?

Мне потребовалось некоторое время, чтобы напрячь память:

- Актриса, которая вышла замуж за футболиста?

Кивнув, он сказал:

- Спарацино руководил этим от начала и до конца. Кристи, пробивающаяся модель, снималась в нескольких рекламных роликах на телевидении здесь, в городе. Это было примерно два года назад, в то время Леон Джонс не сходил с обложек журналов. Они познакомились на вечере, и какой-то фотограф снял, как они уходят вдвоем и садятся в "мазерати" Джонса. Дальше, Кристи Риггс оказывается в вестибюле "Орндорфф и Бергер". Она встречается со Спарацино.

- Ты имеешь в виду, что Спарацино стоит за тем, что произошло? спросила я недоверчиво.

Кристи Риггс и Леон Джонс поженились в прошлом году и развелись примерно шесть месяцев спустя. Их бурные взаимоотношения и грязный развод развлекали весь мир день за днем в вечерних новостях.

- Да. - Марк пригубил вино.

- Объясни.

- Спарацино выбрал Кристи, - начал он. - Она красива, умна, честолюбива. Он ухватился за нее как раз в тот момент, когда она начала встречаться с Джонсом. Спарацино предлагает ей план игры. Она хочет, чтобы ее имя не сходило у всех с языка, и она хочет быть богатой. Все, что от нее требуется, это заманить Джонса в сети, а затем начать плакать перед камерами об их жизни за закрытыми дверями. Она обвиняет его в рукоприкладстве, пьянстве, утверждает, что он психопат, употребляет кокаин, ломает мебель. Ну, а дальше, ты знаешь: они с Джонсом разводятся, и она подписывает миллионнодолларовый контракт на книгу.

- То, что ты рассказал, заставляет меня испытывать немного больше симпатий к Джонсу, - пробормотала я.

- Самое поганое в этом деле то, что он на самом деле любил ее, и у него не хватило мозгов понять, с чем он на самом деле столкнулся. Он начал игру с заранее проигрышного шара и закончил в клинике Бетти Форд. С тех пор он исчез. Один из лучших защитников в американском футболе сломлен, уничтожен и косвенно надо благодарить за это Спарацино. Копание в дерьме и вытряхивание грязного белья - не наш стиль. "Орндорфф и Бергер" - старая, уважаемая фирма, Кей. Когда Бергер почуял, чем занимается его специалист в области индустрии развлечений, он уж наверняка был не в восторге от сотрудничества с ним.

- Почему ваша фирма просто не избавится от него? - спросила я, ковыряя вилкой салат.

- Потому что мы ничего не можем доказать, по крайней мере, сейчас. Спарацино знает, как сделать все без сучка, без задоринки. Он силен, особенно в Нью-Йорке. Это то же самое, что ухватить змею. Не укусив, она тебя не отпустит. Этот перечень можно продолжить. - Глаза Марка были злыми. - Когда начинаешь просматривать послужной список Спарацино и проверять некоторые из его дел, которые он вел еще до того, как присоединился к фирме... Уму непостижимо, что обнаруживается.

- Какие дела, например? - я испытывала почти омерзение, задавая этот вопрос.

- Множество исков. Некий топорный писатель решает сделать неавторизованную биографию Элвиса, Джона Леннона, Синатры, и когда приходит время публикации, знаменитость или ее родственники преследуют биографа по суду, при этом организуются дебаты на телевидении и радио и в журнале "Пипл". Книга все равно выходит и при этом получает бесплатную рекламу. Все дерутся за нее, так как, вызвав такое зловоние, она становится необычайно привлекательной. Все ждут пикантных подробностей. Мы подозреваем, что метод Спарацино состоит в том, чтобы представить писателя, а затем уйти за кулисы и предложить "жертве" или "жертвам" деньги "под столом" за организацию, скандала. Все это - инсценировка, и работает безотказно.

- Тут задумаешься, во что верить. - На самом деле я думала об этом большую часть времени.

Подали мясо. Когда официант ушел, я спросила:

- Как вообще случилось, что Берил Медисон попалась на его крючок?

- Через Кери Харпера, - ответил Марк. - Это ирония судьбы. Спарацино представлял Харпера много лет. Когда Берил пришла в литературу, Харпер послал ее к нему. Спарацино пас ее с самого начала в качестве агента, адвоката и крестного отца. Я думаю, Берил была неравнодушна к пожилым влиятельным мужчинам. Ее карьера была очень спокойной до тех пор, пока она не решила написать автобиографию. Мне кажется, что первоначально это было идеей Спарацино. Как бы то ни было, Харпер не опубликовал ничего после своего Великого Американского Романа, и его судьба была интересна только для кого-то, типа Спарацино, если, конечно, имелась возможность что-то из нее выжать.

Я попробовала поразмышлять:

- Но может быть и так: Спарацино играл с ними по своим правилам. Берил решает нарушить молчание - и нарушить свой контракт с Харпером, - а Спарацино воюет на два фронта. Он уходит за кулисы и подстрекает Харпера "поднять волну".

Марк снова наполнил наши бокалы и ответил:

- Да, я думаю, что он устроил собачью грызню, и ни Берил, ни Харпер не знали об этом. Как я уже сказал, таков стиль Спарацино.

Некоторое время мы ели молча. "Галлахер" оправдывал свою репутацию мясо можно было резать вилкой.

Марк в конце концов сказал:

- Что ужасно, по крайней мере, для меня, Кей, - он посмотрел на меня с жестким выражением лица, - тогда, во время ленча в "Алгонкине", когда Берил упомянула, что ей угрожали, что кто-то угрожал убить ее... - Он колебался. - Сказать по правде, зная то, что я знаю о Спарацино...

- ...ты не поверил ей, - закончила я за него.

- Нет, не поверил, - признался он. - Честно говоря, я решил, что это очередной рекламный трюк. Я подозревал, что Спарацино устроил ей это, что это инсценировка, направленная на то, чтобы помочь Берил продать ее книгу. Дескать, мало того, что у нее битва с Харпером, но теперь еще кто-то угрожает ей. Я не придал большого значения тому, что она говорила. - Он помолчал. - И я был неправ.

- Спарацино не зашел бы так далеко, - рискнула предположить я. - Ты же не имеешь в виду...

- На самом деле, я думаю - и это более вероятно, - Спарацино мог "накрутить" Харпера до такой степени, что тот запаниковал и окончательно обезумел, он пришел к ней и потерял самообладание. Или нанял для этого кого-нибудь.

- Если дело обстоит так, - сказала я спокойно, - ему есть что скрывать в прошлом, в те времена, когда Берил жила с ним.

- Возможно, - сказал Марк, возвращаясь к еде. - Даже если это не так, он знает Спарацино и знает методы его работы. Правда или выдумка - не имеет значения. Когда Спарацино хочет поднять шум - он это делает. И никто не помнит, чем все закончилось, в памяти остаются только обвинения.

- И теперь он против меня? - спросила я с сомнением. - Не понимаю. Я-то здесь при чем?

- Очень просто. Спарацино нужна рукопись Берил, Кей. Теперь, больше, чем когда-либо, книга представляет собой весьма лакомый кусочек из-за того, что случилось с автором. - Он взглянул на меня. - Он уверен, что рукопись была передана в качестве улики в твой отдел. И теперь она исчезла.

Я потянулась за сметаной и очень спокойно задала вопрос:

- А почему ты думаешь, что она исчезла?

- Спарацино как-то сумел добраться до полицейского отчета, - сказал Марк. - Полагаю, ты с ним ознакомилась?

- Разумеется. Это обычная практика, - ответила я.

Он напомнил:

- На обратной стороне листа есть перечень собранных улик, в который включены бумаги, найденные на полу ее спальни, и рукопись, обнаруженная на туалетном столике.

"Боже мой!" - подумала я. Марине действительно нашел рукопись. Просто, она оказалась совсем не той.

- Этим утром он разговаривал со следователем, - сказал Марк, - с лейтенантом, которого зовут Марино. Тот сказал Спарацино, что у полицейских этой рукописи нет и что все улики были переданы в лабораторию, которая расположена в твоем здании, и предложил Спарацино позвонить медицинскому эксперту, другими словами - тебе.

- Это просто формальный ответ, - сказала я. - Полицейские посылают всех ко мне, а я посылаю всех обратно к ним.

- Попробуй объяснить это Спарацино. Он утверждает, что рукопись была передана тебе вместе с телом Берил. А теперь она исчезла. Он считает, что это вина твоего отдела.

- Какая нелепость!

- Так ли? - Марк задумчиво посмотрел на меня.

Я чувствовала себя как на перекрестном допросе, когда он сказал:

- Разве не правда, что некоторые улики поступили вместе с телом, и ты лично приняла их под расписку или оставила на хранение в комнате для улик?

Конечно, это было правдой.

- Значит, ты имеешь непосредственное отношение к уликам по делу Берил? - спросил он.

- Нет, все, что обнаруживают на месте преступления, в данном случае личные бумаги, сдается в лабораторию под расписку полицейскими, а не мной. На самом деле большинство предметов, собранных в ее доме, должны быть в полицейском департаменте в хранилище личного имущества.

- Попробуй рассказать это Спарацино, - снова повторил он.

- Я никогда не видела рукописи, - сказала я напрямую. - В моем отделе ее нет и никогда не было. И, насколько мне известно, на данный момент она еще не найдена.

- Не найдена? Ты имеешь в виду, что в доме ее не было? Полицейские ее не нашли?

- Нет. Рукопись, которую они нашли, не та, о которой ты рассказывал. Это старая рукопись, возможно, книги, опубликованной несколько лет назад, и к тому же неполная - всего пара сотен страниц. Она была в ее спальне на туалетном столике. Марино забрал ее и проверил отпечатки пальцев на тот случай, если убийца прикасался к листам.

Марк откинулся на стуле.

- Если вы не нашли ее, - спросил он спокойно, - тогда где же она?

- Понятия не имею, - ответила я. - Полагаю, что она может быть где угодно. Например, Берил отослала ее кому-нибудь.

- У нее есть компьютер?

- Да.

- Вы проверили жесткий диск?

- В ее компьютере нет жесткого диска, только два накопителя для флоппи, - сказала я. - Марино проверяет ее дискеты. Я не знаю, что на них.

- Это лишено всякого смысла, - продолжил Марк. - Даже если она отослала кому-нибудь рукопись, совершенно невероятно, что она не скопировала ее, не оставила себе копии.

- Совершенно невероятно, чтобы ее крестный отец Спарацино не имел бы копии, - произнесла я подчеркнуто. - Я не могу поверить, что он не видел книгу. Я не могу поверить, что у него нет черновика, или, может быть, даже последней версии.

- Он так утверждает, и я склоняюсь к тому, чтобы поверить ему по одной весьма убедительной причине. Как я понял, Берил была очень скрытной во всем, касающемся ее литературной деятельности, и не показывала никому, включая Спарацино, то, что она пишет, до тех пор, пока работа не была завершена. Она извещала его о том, как движется дело, в телефонных разговорах и письмах. По его словам, последний раз он получил от нее известия месяц назад. Она, якобы, сказала, что была занята обработкой текста, и книга должна быть готова для публикации к началу года.

- Месяц назад? - спросила я осторожно. - Она написала ему?

- Позвонила.

- Откуда?

- Черт, я не знаю. Думаю, из Ричмонда.

- Это он тебе так сказал?

Марк мгновение подумал.

- Нет, он не упоминал, откуда она звонила. - Он помолчал. - А что?

- Ее долго не было в городе, - ответила я так, как будто это было совершенно не важно. - Мне просто интересно, знал ли Спарацино, где она была?

- Полиция не знает, где она была?

- Большинство полицейских не знает, - сказала я.

- Это не ответ.

- Лучше я отвечу, что мы вообще не должны говорить о ее деле. Я уже и так сказала слишком много. И мне непонятно, почему ты так этим интересуешься.

- И ты не уверена в том, что мои побуждения чисты, - сказал Марк. - И тебе кажется, я затеял этот ужин потому, что мне нужна информация.

- Да, если быть честной, - ответила я, когда наши глаза встретились.

- Я обеспокоен, Кей.

Напряженное выражение его лица - лица, которое все еще имело надо мною власть, - говорило мне, что это действительно так. Я отвела глаза, в душе шевельнулся испуг.

- Спарацино что-то замышляет, - сказал он. - Я не хочу, чтобы тебя прижали. - Он разлил в наши бокалы остатки вина.

- Что именно, Марк? - спросила я. - Позвонить и потребовать рукопись, которой у меня нет? И что дальше?

- Мне кажется, он знает, что у тебя ее нет, - сказал Марк. - Проблема в том, что это не имеет значения. Она просто нужна ему. И он, в конце концов, получит ее, должен получить, если она не потерялась, - он, душеприказчик Берил.

- Это удобно, - сказала я.

- Я просто знаю, что он что-то замышляет. - Казалось, Марк разговаривает сам с собой.

- Еще одна из его рекламных махинаций? - предположила я, пожалуй, слишком беззаботно.

Он пригубил вино.

- Я не могу вообразить, что именно он может устроить, - продолжила я. - Во всяком случае, ничего, затрагивающего меня.

- А я могу, - сказал Марк серьезно.

- Тогда, пожалуйста, объясни мне, - попросила я.

Он объяснил:

- Заголовок: "Главный медицинский эксперт отказывается выдать скандальную рукопись".

Я засмеялась:

- Это нелепо!

Марк даже не улыбнулся.

- Подумай об этом. Скандальная автобиография, написанная зверски убитой писательницей-затворницей. Затем рукопись исчезает, и медицинский эксперт обвиняется в ее краже. Проклятая писанина исчезает из морга. О, господи! Когда книга, в конце концов, выйдет, она, без сомнения, станет бестселлером, и Голливуд будет драться за права на экранизацию.

- Меня это не беспокоит, - сказала я неуверенно. - Это все так надуманно, что я не могу себе такое представить.

- Спарацино мастер делать из мухи слона, Кей, - предупредил Марк. - Я просто не хочу, чтобы ты закончила так же, как Леон Джонс.

Он поискал взглядом официанта, и его глаза застыли в направлении входной двери. Посмотрев на свое недоеденное мясо, он пробормотал:

- О, черт.

Потребовалась вся моя выдержка, чтобы не обернуться. Я даже не поднимала глаз до тех пор, пока у нашего столика не появился крупный человек.

- Прекрасно, Марк, я так и думал, что найду тебя здесь.

Ему было около шестидесяти лет. Его речь отличалась мягкостью, а мясистое лицо производило неприятное впечатление из-за маленьких глаз, голубых и холодных. Он раскраснелся и тяжело дышал, как будто усилия от одного только перемещения его огромного веса вызывали напряжение каждой клеточки тела.

- Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина.

Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся:

- Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино.

- Кей Скарпетта, - сказала я с удивительным самообладанием.

Глава 5

Так или иначе, в течение часа мы пили ликер со Спарацино. Это было ужасно. Он вел себя так, как будто ему ничего не было обо мне известно. Но он знал, кто я, и встреча, не сомневаюсь, была не случайной. Как вообще может произойти случайная встреча в таком городе, как Нью-Йорк?

- Ты уверен, что он не знал о моем приезде? - спросила я.

- Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, - сказал Марк.

Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык.

- Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит.

- Ты не заражаешь меня оптимизмом, - сказала я.

Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату.

- Ты поблизости? - спросила я.

- Чуть дальше, через пару дверей. - Его глаза стреляли по сторонам. Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного?

- Я ничего с собой не привезла...

- Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово.

Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу.

- Что Спарацино собирается делать? - спросила я.

"Бар" оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию.

- Он видел нас вместе, - добавила я. - Что теперь будет?

- Это зависит от того, что я ему скажу, - ответил Марк.

Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.

- Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?

- Ложь.

Я села на край кровати.

Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.

- Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, произнес Марк, - что пытался помочь ему.

- Что пытался использовать меня? - сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. - Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.

- Да.

- И это ложь? - спросила я.

Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.

- Не вижу ничего смешного, - огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. - Если это ложь, Марк, то что тогда правда?

- Кей, - сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, - я уже сказал тебе правду.

Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.

Он откинулся на стуле.

- Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?

- Нет, - сказала я. - Это как раз то, чего бы он от меня хотел.

- Как скажешь.

Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.

Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.

Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.

Я забыла попросить, чтобы меня разбудили, и не побеспокоилась о будильнике. Поставив свои "внутренние" часы на шесть, я проснулась как раз вовремя. Села прямо, чувствуя себя весьма паршиво, и выглядела не лучше. Горячий душ и тщательный макияж не скрыли темных отечных кругов под глазами и бледности лица. Освещение в ванной комнате было безжалостным. Я позвонила в авиакомпанию и в семь постучала в дверь Марка.

- Привет. - Марк выглядел поразительно свежим и бодрым. - Ты передумала?

- Да, - сказала я. Знакомый запах его одеколона вновь привел в порядок мои мысли, которые сложились, как яркие кусочки стекла в калейдоскопе.

- Я в этом не сомневался.

- Почему ты был так уверен? - поинтересовалась я.

- Не помню, чтобы ты когда-нибудь уклонялась от драки, - ответил он, наблюдая за мной в зеркало туалетного столика, заканчивая завязывать галстук.

Мы договорились встретиться с Марком в представительстве "Орндорфф и Бергер" вскоре после полудня. Вестибюль фирмы представлял собой просторное бездушное помещение. Из черного ковра вырастала массивная черная консоль, над которой сияли ряды блестящих медных светильников. Между двумя черными акриловыми стульями располагался сплошной, тоже медный, куб, служивший столом. Удивительно, но не было больше никакой мебели, растений или картин, ничего, кроме нескольких перекрученных скульптур, раскиданных, как шрапнель, призванных разрушить обширную пустоту помещения.

- Чем могу вам помочь? - Секретарша улыбнулась мне заученной улыбкой из глубины своего поста.

Прежде чем я успела ответить, тихо отворилась неразличимая на темной стене дверь, и Марк взял мою сумку и провел в длинный широкий коридор. Мы проходили дверь за дверью, за которыми обнаруживались просторные кабинеты с зеркальными стеклами окон, обращенных на серую перспективу Манхеттэна. Я не видела ни души. Видимо, все были на ленче.

- Кто, во имя Господа, придумал ваш вестибюль? - спросила я шепотом.

- Человек, которого мы собираемся навестить, - ответил Марк.

Кабинет Спарацино был в два раза больше тех, мимо которых я проходила. Его стол представлял собой великолепный куб черного дерева, уставленный полированными пресс-папье из драгоценного камня и окруженный стенами книг. Не менее пугающий, чем вчера вечером, этот адвокат знаменитостей и литераторов был одет во что-то, походившее на дорогой костюм от Джона Готти, носовой платок в его нагрудном кармане добавлял контрастирующий кроваво-красный штрих. Когда мы вошли и расположились на стульях, он не переменил небрежной позы. Повисла натянутая пауза, во время которой он даже не смотрел на нас.

- Как я понимаю, вы собирались позавтракать, - сказал он наконец. Он поднял на нас холодные голубые глаза, его толстые пальцы закрыли папку. Обещаю, что долго не задержу вас, доктор Скарпетта. Мы с Марком изучали некоторые детали, имеющие отношение к делу моей клиентки Берил Медисон. Как у ее адвоката и душеприказчика у меня имеется несколько вполне очевидных вопросов, и я уверен, что вы сможете помочь мне в исполнении ее воли.

Я промолчала. Мои поиски пепельницы были безрезультатны.

- Роберту нужны ее бумаги, - сказал Марк лишенным выражения голосом. Особенно рукопись книги, которую она писала, Кей. Перед твоим приходом я объяснил ему, что отдел медицинской экспертизы не имеет отношения к хранению личных вещей, по крайней мере, в данном случае.

Мы отрепетировали эту встречу за завтраком. Предполагалось, что Марк "обработает" Спарацино перед тем, как приду я. У меня же было ощущение, что это меня "обрабатывали".

Я посмотрела прямо на Спарацино и сказала:

- Предметы, полученные под расписку моим отделом, имеют статус улик, и среди них нет бумаг, которые могут вам понадобиться.

- Вы хотите сказать, что у вас нет рукописи? - сказал он.

- Совершенно верно.

- И вы не знаете, где она, - произнес Спарацино.

- Понятия не имею.

- Ну, что ж, у меня есть кое-какие сомнения на этот счет.

Его лицо ничего не выражало, когда он открыл папку и достал копию, в которой я узнала полицейский отчет по делу Берил.

- Согласно этому отчету, рукопись была найдена на месте преступления, - сказал он. - Теперь мне говорят, что рукописи нет. Вы можете мне помочь в этом разобраться?

- Страницы рукописи были найдены, - ответила я, - но я не думаю, что это то, чем вы интересуетесь, мистер Спарацино. По-видимому, они не являются частью последней работы и, более того, я никогда не получала их под расписку.

- Сколько там страниц? - спросил он.

- Но я их в деле не видела, - ответила я.

- А кто видел?

- Лейтенант Марино. С ним вам и нужно поговорить.

- Я уже разговаривал с ним, и он сказал, что своими руками передал эту рукопись вам.

Я не поверила, что Марино действительно такое сказал.

- Это какая-то ошибка, - ответила я. - Я думаю, Марино, скорее всего, имел в виду, что он передал в судебную лабораторию часть рукописи, которая может быть более ранней работой. Бюро судебных исследований - отдельное подразделение, хотя оно и располагается в том же здании, где находится отдел медицинской экспертизы.

Я посмотрела на Марка. Его лицо покрылось испариной, и на нем появилось жесткое выражение.

Заскрипела кожа, когда Спарацино зашевелился в своем кресле:

- Я собираюсь говорить с вами начистоту, доктор Скарпетта, - сказал он. - Я вам не верю.

- Я никак не могу на это повлиять, - спокойно ответила я.

- Я уделил этому делу достаточно много внимания, - сказал он так же спокойно. - Суть в том, что эта рукопись - всего лишь большая куча бумаги, не имеющая стоимости до тех пор, пока вы не поймете ее ценность для конкретных сторон. Я знаю по крайней мере двух людей, не считая издателей, которые заплатили бы высокую цену за книгу, над которой она работала все последнее время.

- Все это не имеет ко мне никакого отношения, - ответила я. - В моем отделе нет рукописи, о которой идет речь. Более того, у нас ее никогда не было.

- У кого-то она все-таки есть. - Он уставился в окно. - Я знал привычки Берил гораздо лучше, чем кто-либо другой, доктор Скарпетта. Ее не было в городе довольно долго, и прежде чем ее убили, она была дома всего несколько часов. Рукопись явно находилась где-то рядом. В ее кабинете, в ее портфеле, в ее чемодане, - голубые глаза снова сверлили меня. - У нее нет сейфа в банке либо другого места, где она могла бы держать ее. Да это и не важно в любом случае. Когда Берил не было в городе, рукопись была с ней она над ней работала. Очевидно, что рукопись должна была быть с ней, когда она вернулась в Ричмонд.

- Ее не было в городе довольно долго, - повторила я. - Почему вы так уверены в том, о чем говорите?

Марк смотрел в сторону.

Спарацино откинулся на своем кресле и переплел пальцы на огромном брюхе.

- Я знал, что Берил не было дома. Я пытался дозвониться ей несколько недель. А потом она позвонила мне примерно месяц назад. Она не сообщила, где находится, но сказала, что в безопасности и усердно работает над книгой. Короче говоря, я не сую нос в чужие дела. Берил сбежала от страха, потому что этот псих угрожал ей. На самом деле, для меня совершенно неважно, где она была, достаточно того, что у нее все в порядке и она усердно работает, чтобы успеть к сроку. Может быть, это звучит бесчувственно, но я должен быть прагматичным.

- Мы не знаем, где была Берил, - вмешался Марк. - Очевидно, Марино не скажет.

Его выбор местоимений больно царапнул меня. "Мы" - имелись в виду он и Спарацино.

- Если вы просите меня ответить на этот вопрос...

- Это именно то, о чем я спрашиваю, - прервал Спарацино. - В конечном счете, может оказаться, что за последние несколько месяцев она была в Северной Каролине, Вашингтоне, Техасе - черт, да где угодно. Мне нужно знать это сейчас. Вы говорите, что в вашем отделе рукописи нет. Полиция говорит, что ее нет и у них. Единственный для меня верный способ докопаться до сути, это выяснить, где она была последнее время, и таким образом попытаться "выследить" рукопись. Может быть, кто-нибудь отвез Берил в аэропорт. Может быть, она подружилась с кем-нибудь там, где она была. Может быть, у кого-нибудь есть слабые подозрения насчет того, что случилось с ее книгой. Например, была ли рукопись у нее с собой, когда она садилась в самолет?

- За этой информацией вам нужно обратиться к лейтенанту Марино, ответила я. - Я не имею права обсуждать с вами подробности этого дела.

- Примерно такой ответ я и ожидал от вас услышать, - сказал Спарацино, - возможно, потому, что вам известно, что книга была с ней, когда она садилась в самолет, чтобы лететь домой в Ричмонд. Возможно, потому, что рукопись пришла в ваш отдел вместе с телом, а теперь она исчезла. - Он замолчал, его глаза обдавали меня холодом. - Сколько Кери Харпер, или его сестра, или они оба заплатили вам, чтобы вы передали рукопись им?

Марк молчал. Его лицо было лишено всякого выражения.

- Сколько? Десять, двадцать, пятьдесят тысяч?

- Полагаю, что на этом наш разговор окончен, мистер Спарацино, сказала я, потянувшись за своей сумочкой.

- Нет, я так не думаю, доктор Скарпетта, - ответил Спарацино.

Он небрежно порылся в папке. Так же небрежно он кинул несколько листов бумаги через стол по направлению ко мне.

Я почувствовала, как кровь отлила от моего лица, когда поняла, что держу в руках копии статей из ричмондских газет годовалой давности. Первый материал был угнетающе знаком:

МЕДИЦИНСКИЙ ЭКСПЕРТ ОБВИНЯЕТСЯ В КРАЖЕ С ТЕЛА УБИТОГО

Когда Тимоти Сматерс был застрелен в прошлом месяце перед своим домом, при нем, по словам жены, которая была свидетелем убийства, якобы, совершенного рассерженным бывшим служащим, находились золотые часы, золотое кольцо и восемьдесят три доллара наличными в карманах брюк. Полиция и члены службы спасения, приехавшие к дому Сматерса после убийства, утверждают, что эти ценные вещи были вместе с телом Сматерса, когда оно было отправлено в отдел медицинской экспертизы для вскрытия...

Там были и другие материалы, но мне не нужно было их читать, чтобы знать, что там написано. Дело Сматерса ввергло наш отдел в одну из самых гнусных шумих, в которые мы когда-либо попадали.

Я передала копии в протянутую руку Марка. Спарацино поймал меня на крючок, и по стандартному сценарию я должна была начать извиваться.

- Если вы читали эти материалы, то обратили внимание на то, что было проведено полное расследование этих обстоятельств и с моего отдела полностью сняли все обвинения.

- Да, действительно, - сказал Спарацино, - вы лично сдали ценности под расписку в похоронное бюро. И уже потом они исчезли. Проблема заключалась в доказательстве этого. Миссис Сматерс до сих пор считает, что отдел медицинской экспертизы похитил ценности и деньги ее мужа. Я разговаривал с ней.

- С ее отдела сняли все обвинения, Роберт, - монотонно произнес Марк, просматривая статьи. - Тем не менее, здесь говорится, что миссис Сматерс был выслан чек на сумму, соответствующую стоимости исчезнувших предметов.

- Это точно, - сказала я холодно.

- Но невозможно измерить в деньгах чувства, - заметил Спарацино. - Вы могли бы выслать ей чек, в десять раз превышающий стоимость вещей, и она все равно будет несчастной.

Это определенно было шуткой. Миссис Сматерс, которую полиция по-прежнему подозревала в том, что она стояла за спиной убийцы, вышла замуж за богатого вдовца прежде, чем на могиле ее покойного мужа начала расти трава.

- А газетные статьи утверждают, - говорил тем временем Спарацино, что ваш отдел не смог предъявить расписку в получении улик, которая удостоверила бы, что вы на самом деле передали вещи мистера Сматерса в похоронное бюро. Теперь я знаю подробности. Расписку, предположительно, куда-то дел ваш администратор, который за это время ушел работать в другое место. По вашим словам, все сводится к похоронному бюро, и все же проблема так и не была разрешена, по крайней мере настолько, чтобы я был удовлетворен, а теперь никто об этом не вспоминает, и никого это не интересует.

- Какие у вас намерения? - спросил Марк таким же скучным тоном.

Спарацино взглянул на Марка, а затем снова обратил свое внимание на меня:

- Случай со Сматерсом, к несчастью, не последний в ряду такого рода обвинений. В июле ваш отдел получил тело пожилого человека по имени Генри Джексон, который умер своей смертью. Его тело пришло в ваш отдел с пятьюдесятью двумя долларами в кармане костюма. Деньги опять, кажется, пропали, и вы были вынуждены выдать чек сыну покойного. Сын обратился с жалобой, которую передали по местному телевидению. Если у вас возникнет желание посмотреть, я располагаю видеокассетой того, что было передано в эфир.

- Джексон действительно поступил с пятьюдесятью двумя долларами наличных в карманах, - ответила я, почти теряя самообладание, - тело сильно разложилось, и деньги были настолько вонючими, что даже самый отчаянный вор не тронул бы их. Я не знаю, что случилось с этими деньгами, но наиболее вероятно, их неумышленно сожгли вместе с такой же вонючей и кишащей личинками одеждой Джексона.

- Господи, - пробормотал Марк шепотом.

- У вашего отдела проблемы, доктор Скарпетта. - Спарацино улыбнулся.

- У каждого отдела есть свои проблемы, - резко оборвала я, вставая. Вам нужна собственность Берил Медисон? Договаривайтесь с полицией.

- Извини, - сказал Марк, когда мы спускались в лифте. - Я понятия не имел, что жирный ублюдок собирается вылить на тебя это дерьмо. Ты могла бы сказать мне, Кей...

- Сказать тебе? - Я скептически уставилась на него. - Сказать тебе что?

- О предметах, которые пропали, о шумихе. Это как раз та самая грязь, которой и питается Спарацино. Я не знал и завел нас обоих в засаду. Черт побери!

- Я не рассказала тебе, - я повысила тон, - потому что это не имеет отношения к делу Берил. Ситуации, которые он упомянул, были бурей в стакане воды, своего рода беспорядок в домашнем хозяйстве, который неизбежно возникает, когда тела попадают к нам во всевозможных состояниях и когда похоронные бюро и полицейские целый день слоняются туда и обратно, собирая личные вещи...

- Пожалуйста, не злись на меня.

- Я не злюсь на тебя!

- Послушай, я предупредил тебя насчет Спарацино. Я пытаюсь защитить тебя от него.

- Я не уверена, что ты действительно пытаешься это сделать, Марк.

Мы продолжали разговаривать на повышенных тонах, пока он искал такси. Движение на улице почти застыло. Автомобили гудели, моторы урчали, и мои нервы готовы были лопнуть от напряжения. Такси, в конце концов, появилось. Марк открыл заднюю дверь и поставил мою сумку на пол. Когда я села и он вручил водителю пару купюр, мне стало понятно, что происходит. Марк отправлял меня в аэропорт одну и без ленча. Прежде, чем я успела опустить окно, чтобы поговорить с ним, такси тронулось с места.

Я доехала до "Ла Гуардиа", не проронив ни слова, до отлета оставалось еще три часа. Я была раздражена, обижена и озадачена. Такое расставание было невыносимо.

Найдя в баре незанятое место, я заказала спиртное, зажгла сигарету и стала наблюдать, как голубой дым клубится и исчезает в туманной атмосфере. Через несколько минут я уже опускала в таксофон четвертак.

- "Орндорфф и Бергер", - объявил деловитый женский голос.

Я представила себе черную консоль и сказала:

- Марка Джеймса, пожалуйста.

После паузы я услышала:

- Простите, вы, должно быть, набрали неверный номер.

- Он из вашего представительства в Чикаго. Он приезжий. Мы только сегодня встречались с ним в вашем офисе, - сказала я.

- Вы можете подождать?

Примерно две минуты меня развлекала "Бейкер-стрит" Джери Рафферти в исполнении Мьюзака.

- Извините, - сообщила мне вернувшаяся секретарша, - здесь нет никого с таким именем, мэм.

- Мы встречались с ним в вашем вестибюле менее двух часов назад! воскликнула я с раздражением.

- Я проверила, мэм. Извините, но, может быть, вы перепутали нас с какой-то другой фирмой.

Ругаясь вполголоса, я повесила трубку. Позвонив в справочную, я узнала номер представительства "Орндорфф и Бергер" в Чикаго и ввела номер своей кредитной карточки. Я оставлю для Марка сообщение с просьбой позвонить мне, как только он сможет. Кровь застыла у меня в жилах, когда в Чикаго секретарша объявила:

- Извините, мэм, Марка Джеймса нет в списках персонала этой фирмы.

Глава 6

В чикагской адресной книге Марк не обнаружился. Там было пять Марков Джеймсов и три М. Джеймса. Приехав домой, я попыталась позвонить по каждому из этих номеров. Трубку снимали либо женщина, либо незнакомый мужчина. Я пребывала в таком недоумении, что не могла уснуть.

Только на следующее утро мне пришло в голову позвонить Дизнеру, главному медицинскому эксперту Чикаго, с которым, как утверждал Марк, он иногда виделся.

Решив, что моей лучшей тактикой будет прямота, я, после обычных любезностей, сказала Дизнеру:

- Я пытаюсь обнаружить следы Марка Джеймса, чикагского адвоката, которого, я надеюсь, вы знаете.

- Джеймс, - задумчиво повторил Дизнер. - Боюсь, Кей, что это имя мне незнакомо. Ты говоришь, он адвокат здесь, в Чикаго?

- Да. - У меня перехватило дыхание. - В "Орндорфф и Бергер".

- Конечно, я знаю "Орндорфф и Бергер". Очень уважаемая фирма, но я не могу припомнить... э... Марка Джеймса...

Я услышала звук выдвигаемого ящика стола и шорох переворачиваемых страниц. После долгой паузы Дизнер сказал:

- Нет, и в телефонном справочнике фирмы его тоже нет.

Повесив трубку, я налила себе очередную чашку черного кофе и уставилась через окно кухни на пустую кормушку для птиц. Серое утро грозило дождем. В центре города меня ожидало рабочее место, требовавшее бульдозера для расчистки. Сегодня суббота. Понедельник был праздничным днем. В офисе никого нет, мой персонал уже наслаждается трехдневным уик-эндом. Мне бы стоило отправиться на службу и использовать преимущество тишины и покоя, но я не испытывала ни малейшего желания работать и не могла думать ни о чем, кроме Марка. Все выглядело так, как будто этот человек был иллюзией, фантомом. Чем больше я пыталась разобраться, тем более запутывалась. Что, черт побери, происходит?

В полном отчаянии я попыталась найти домашний номер Роберта Спарацино в телефонном справочнике и испытала тайное облегчение, не обнаружив его в списке. Для меня было бы самоубийством позвонить ему, Марк соврал мне. Он сказал, что работает в "Орндорфф и Бергер", что живет в Чикаго и знает Дизнера. Все это оказалось ложью! Я все еще надеялась, что зазвонит телефон и я услышу голос Марка. Я занялась домашними делами, постирала и погладила, поставила на плиту кастрюлю с томатным соусом, сделала тефтели и просмотрела почту. Телефон молчал до пяти вечера.

- Алло, док? Это Марино, - поприветствовал меня знакомый голос. - Не хотел беспокоить тебя на уик-энде, но я безуспешно пытался найти тебя два проклятых дня. Надеюсь, все в порядке?

Марино снова играл роль ангела-хранителя.

- У меня есть видеопленка, которую мне хотелось бы тебе показать, сказал он. - Если ты никуда не собираешься, я бы завез ее тебе домой. У тебя есть видеомагнитофон?

Он отлично знал, что есть, так как и прежде не раз завозил мне видеокассеты.

- Какая видеопленка? - спросила я.

- С этим бездельником я провел все утро - расспрашивал его о Берил Медисон, - он замолчал. Похоже, он был чрезвычайно доволен собой.

Чем дольше я знала Марино, тем чаще он предлагал мне детскую игру, когда сначала показывают нечто, а потом говорят - что это. В какой-то мере я могла объяснить такое поведение его стремлением оберегать меня. Наверное, немалую роль сыграло и это кошмарное событие, соединившее нас в странную пару.

- Ты на дежурстве? - спросила я.

- Я, черт побери, всегда на дежурстве, - проворчал он.

- Серьезно?

- Неофициально, о'кей? Закончил в четыре, но жена уехала к своей матери в Джерси, а у меня больше проклятых концов, которые надо как-то увязать, чем у любой чертовой ткачихи.

Его жена уехала. Его дети выросли. Была серая промозглая суббота. Марино не хотелось возвращаться в пустой дом. Мне тоже было не слишком-то весело в моем пустынном доме. Я взглянула на кастрюлю с соусом, булькавшую на плите.

- Я никуда не собираюсь, - сказала я. - Заезжай со своей видеопленкой, посмотрим ее вместе. Ты любишь спагетти?

Он колебался.

- Пожалуй...

- С фрикадельками. Я сейчас как раз собираюсь приготовить макароны. Поешь со мной?

- Да, - ответил Марино. - Пожалуй, поем.

Когда Берил Медисон хотела помыть машину, она обычно ехала в автомойку на южной окраине города.

Марино выяснил это, проверив каждую высококлассную мойку в городе. Их было не так много, около дюжины, которые предлагали прокатить вашу машину без водителя по конвейеру вращающихся "гавайских травяных юбок", отчищающих намыленную поверхность автомобиля под игольчатыми струями воды, бьющей из форсунок. Затем - быстрая сушка горячим воздухом, и за руль садится служащий, который отводит машину в бокс, где ее пылесосят, полируют, чистят бамперы и так далее. Обслуживание по высшему разряду, сообщил мне Марино, стоило пятнадцать долларов.

- Мне чертовски повезло, - сказал Марино, наматывая спагетти на вилку с помощью суповой ложки. - Не так просто было все это разнюхать. Эти бездельники моют, наверное, штук семьдесят - сто машин в день. Думаешь, они запомнят черную "хонду"? Черт, конечно, нет.

Он был удачливым охотником, и ему попалась крупная дичь. Передавая Марино предварительный отчет по волокнам на прошлой неделе, я знала, что он начнет обшаривать каждую автомойку и авторемонтную мастерскую в городе. Про него можно было бы сказать, что если в пустыне есть хотя бы один куст, то он не успокоится, пока не заглянет под него.

- Вчера, заехав в мойку, я обнаружил нечто ценное, - продолжал Марино. - Из-за своего местоположения она была почти в конце моего списка. Что касается меня, то я думал, что Берил гоняла свою "хонду" куда-то на западную окраину. Но нет, она гоняла ее на южную окраину, и единственная причина, по-моему, заключается в том, что там находится авторемонтная мастерская. Она сдала туда свою машину вскоре после того, как купила ее в декабре, и сделала одну из этих стодолларовых процедур - антикоррозийную защиту днища и покраску. Затем она открыла там счет и вошла в долю, так что после этого могла вычитать по два доллара за каждую мойку и иметь в придачу дополнительный еженедельный доход.

- Так вот как ты вычислил все это? - спросила я. - Потому что она вошла в долю?

- О да, - сказал Марино. - У них нет компьютера. Мне пришлось просматривать все эти проклятые квитанции. Но я нашел копию платежки, по которой она заплатила за свое долевое участие, а по тому состоянию, в котором была ее машина, когда мы нашли ее в гараже, я сообразил, что она мыла свою "хонду" незадолго до того, как сбежала на Ки Уэст. Копаясь в ее бумагах, я просмотрел и ее счета по карточкам платежей. Автомойка встречается только один раз, и это как раз та дорогостоящая процедура, о которой я тебе говорил. Очевидно, потом она платила наличными.

- Обслуживающий персонал на мойке, - сказала я, - во что они одеты?

- Ничего оранжевого, что могло бы соответствовать тому странному волокну, которое ты нашла. Большинство из них носит джинсы, кроссовки, у них всех эти голубые рубашки, на нагрудном кармане которых белым вышито "Мастервош". Я осмотрел все, когда был там. Ничего не привлекло моего внимания. Единственное дерьмо волокнистого типа, которое я видел, - куча белых полотенец. Они используют их для протирки автомобилей.

- Звучит не очень-то многообещающе, - заметила я, отодвигая свою тарелку.

Марино, по крайней мере, не мог пожаловаться на аппетит. Что же касается моего желудка, то он все еще не пришел в себя после Нью-Йорка. Я размышляла, не рассказать ли Марино о последних событиях.

- Может быть, и так, - сказал он, - но один парень, с которым я беседовал, заставил меня навострить уши.

Я ждала.

- Его зовут Эл Хант. Он белый, и ему двадцать восемь лет. Я сразу запал на него, заметив, что он выделяется, присматривая за этими трудягами. Что-то во мне щелкнуло. Он производил впечатление человека не на своем месте. Аккуратный, элегантный, ему бы больше подошел костюм-тройка и портфель. Я спросил себя: "Что такой парень, как он, делает в такой дыре, как эта?" - Марино замолчал, вытирая свою тарелочку чесночным хлебом. Тогда я остановил его и начал с ним болтать. Я спросил его о Берил, показал ее фотографию с водительского удостоверения, спросил, не видел ли он ее здесь, и - бац! - он начинает дергаться.

Мне пришло в голову, что я бы тоже задергалась, если бы Марино "остановил" меня. Он, небось, наехал на бедного парня, как самосвал.

- Что дальше? - спросила я.

- Потом мы зашли внутрь, взяли кофе и перешли к серьезному делу, ответил Марино. - Этот Эл Хант - первоклассный псих. Представь, парень заканчивает университет, получает степень магистра психологии, затем на пару лет идет работать санитаром в "Метрополитен". Можешь ты, черт меня побери, в это поверить? А когда я спросил, почему он ушел из больницы в автомойку, выяснилось, что его старик - владелец этой паршивой дыры. Старик Хант приложил свою руку много к чему в городе. Мойка - это так, мелочь. Он также владеет множеством платных стоянок и является хозяином половины трущоб на северной окраине города. Само собой разумеется, я сразу же предположил, что молодой Эл метит забраться в туфли своего дорогого папочки, верно?

Я заинтересовалась.

- Штука в том, однако, что Эл не носит костюм, хотя и выглядит так, как будто должен бы, верно? То есть, Эл - неудачник. Старик не доверяет ему, по крайней мере настолько, чтобы позволить носить костюмы и сидеть за столом. Я имею в виду, что парень стоит там, на улице, рассказывая бездельникам, как полировать машины и чистить бамперы. Похоже, у парня здесь что-то не так. - И он жирным пальцем ткнул себя в лоб.

- Может быть, тебе нужно спросить об этом у его отца? - предложила я.

- Ну, конечно. И он скажет, что его драгоценная надежда - дебил.

- Что ты собираешься делать дальше?

- Уже сделал, - ответил Марино, - записал свидетельские показания на пленку, которую я принес, док. Все утро я провел с Элом Хантом в полицейском управлении. Этот парень оказался очень общительным, и он чрезвычайно заинтересовался тем, что случилось с Берил, сказал, что читал об этом в газетах...

- Как он узнал, кто такая Берил? - прервала я. - Ни в газетах, ни на телевидении не было ее фотографии. Он понял это по ее имени?

- Говорит, что нет. Он не имел представления, что это та самая блондинка, которую он видел на мойке до тех пор, пока я не показал фотографию с ее водительского удостоверения. Затем он устроил большой спектакль, демонстрировавший, как он потрясен, как он переживает, ловил каждое мое слово, жаждал говорить о ней и был, пожалуй, слишком озабочен для человека, который не имел о ней ни малейшего представления. - Марино положил на стол смятую салфетку. - Будет лучше, если ты послушаешь это сама.

Я поставила на плиту кофейник, убрала грязные тарелки, и мы пошли в гостиную смотреть видеокассету.

Место действия было знакомо. Я видела его много раз. Комната для допросов в полицейском департаменте представляла собой маленькое, обшитое панелями, квадратное помещение, не содержащее ничего, кроме голого стола, стоявшего посреди покрытого ковром пола. Рядом с дверью находился выключатель, и только эксперт или посвященный мог бы заметить отсутствие верхнего шурупа. По другую сторону крошечного черного отверстия располагалась видеокомната, оснащенная специальной широкоугольной камерой.

На первый взгляд, Эл Хант совсем не выглядел испуганным. У него был вид вполне приличного человека с редкими светлыми волосами и одутловатым лицом - достаточно привлекательным, если бы не слабый подбородок, из-за которого казалось, что его лицо теряется в шее. Одет он был в темно-красную кожаную куртку и джинсы и, нервно покручивая заостренными пальцами банку пива "7-Up", наблюдал за Марино, сидящим прямо напротив.

- Что особенного было в Берил Медисон? - спросил Марино. - Что заставило вас обратить на нее внимание? У вас на мойке каждый день бывает много машин. Вы помните всех ваших клиентов?

- Гораздо лучше, чем вы можете себе представить, - ответил Хант, постоянных клиентов особенно. Может быть, я не помню их имена, но помню их лица, потому что большинство людей стоят поблизости, когда обслуживающий персонал моет их автомобили. Большинство клиентов "бдят", если вы понимаете, что я имею в виду.

Они следят за своими автомобилями, стремясь убедиться, что ничего не забыто. Некоторые из них берут тряпку и сами помогают персоналу, особенно если они спешат, - это тип людей, которые не могут стоять спокойно, им нужно что-то делать.

- Берил была из их числа? Она "бдила"?

- Нет, сэр. У нас снаружи есть пара скамеек, и она обычно сидела на одной из них. Иногда она читала газету или книгу. Она не обращала никакого внимания на обслуживающий персонал и не проявляла того, что я называю дружелюбием. Может быть, поэтому я заметил ее.

- Что вы имеете в виду? - спросил Марино.

- Я имею в виду, что она излучала такие сигналы. Я их улавливал.

- Сигналы?

- Люди излучают разнообразные сигналы, - объяснил Хант. - Я настроен на них и улавливаю. Я могу сказать очень многое о человеке по сигналам, которые он или она излучает.

- А я излучаю сигналы, Эл?

- Да, сэр. Все их излучают.

- Какие сигналы я излучаю?

Лицо Ханта было очень серьезным, когда он ответил:

- Бледно-красные.

- Что? - Марино выглядел озадаченным.

- Я улавливаю сигналы в виде цвета. Может быть, вам покажется это странным, но я не уникален. Некоторые из нас могут ощущать цвета, излучаемые другими людьми. Это именно те сигналы, о которых я говорю. Сигналы, которые излучаете вы, я воспринимаю как бледно-красные. Что-то тёплое, но в то же время агрессивное. Как сигнал предупреждения. Он притягивает тебя, но свидетельствует о какой-то опасности...

Марино остановил пленку и язвительно мне улыбнулся.

- Ну, разве этот парень не псих? - спросил он.

- На самом деле мне кажется, что он довольно проницателен, - сказала я. - Ты действительно какой-то теплый, агрессивный и опасный.

- Черт побери, док. У парня просто не все дома. Послушать его, так получится, что все чертово население - ходячая радуга.

- Есть некоторые психологические подтверждения тому, о чем он говорит, - ответила я сухо. - Различные эмоции ассоциируются с цветами. Это является основанием для подбора цветовой гаммы в общественных местах, в комнатах гостиниц, институтах. Голубой, например, ассоциируется с депрессией. В психиатрических клиниках ты найдешь много комнат, оформленных в голубых тонах. Красный - цвет агрессии, гнева, ярости. Черный болезненный, зловещий и так далее. Насколько я помню, ты рассказывал мне, что у Ханта степень магистра психологии.

Марино раздосадованно вновь запустил пленку.

- ...полагаю, это может быть связано с вашей профессией. Вы детектив, - говорил Хант. - В данный момент вы хотите со мной сотрудничать, но в то же время вы мне не доверяете и можете быть для меня опасным, если мне есть что скрывать. Это предупреждающая часть светло-красного, которую я чувствую. Теплая часть - это то, что исходит от вашей личности. Вы хотите, чтобы люди были расположены к вам. Может быть, вы хотите быть расположенным к ним. Вы ведете себя жестко, но при этом хотите нравиться людям...

- Ну, хорошо, - прервал Марино, - что вы скажете по поводу Берил Медисон? О ее цветах? Вы их улавливали?

- О да. Это как раз то, что сразу поразило меня в ней. Она была особенной, действительно особенной.

- Как это? - Стул Марино громко скрипнул, когда он откинулся на спинку и скрестил руки.

- Очень отчужденная, - ответил Хант. - Я улавливал арктические цвета. Холодный голубой, бледно-желтый, как слабый солнечный свет, и белый, такой холодный, что казался горячим, как сухой лед, как будто она обожгла бы вас, если бы вы прикоснулись. Именно белая часть была особенной. Я улавливаю пастельные тона от многих женщин, эти женственные оттенки соответствуют цветам их одежды - розовые, желтые, бледно-голубые и зеленые. Это пассивные, холодные, хрупкие дамочки. Иногда я вижу женщину, которая излучает темные сильные цвета, например темно-синий, бордовый или красный. Они более сильного типа. Обычно агрессивные, они могут быть адвокатами, врачами или деловыми женщинами и часто носят костюмы тех цветов, которые я только что описал. Они принадлежат к тому типу людей, которые стоят возле своих автомобилей, уперев руки в бока, и "бдят" за всем, что делает обслуживающий персонал. И они, не колеблясь, указывают на полосы на ветровом стекле или на какие-нибудь грязные пятна.

- Вам нравится такой тип женщин? - спросил Марино.

Хант колебался.

- Нет, сэр. Если быть честным.

Марино рассмеялся, наклонился вперед и сказал:

- Эй, что касается меня, то я тоже не люблю этот тип. Мне больше нравятся пастельные куколки.

Я укоризненно взглянула на живого Марино. Он не обратил на меня внимания, в то время как Марино на экране сказал Ханту:

- Расскажи мне еще что-нибудь о Берил, о тех сигналах, что вы принимали.

Задумавшись, Хант наморщил лоб.

- Пастельные оттенки, которые она излучала, не были такими уж необыкновенными, но я не интерпретирую их как слабость. И это не пассивность. Ее оттенки более холодные, арктические, как я уже сказал, а не цветочные. Она как будто указывала миру держаться от нее подальше, дать ей побольше пространства.

- Как если бы она была начисто лишена эмоций?

Хант снова вертел в пальцах банку "7-Up".

- Нет, сэр, я не думаю, что можно так сказать. На самом деле мне не кажется, что я улавливал именно это. Отдаленность, вот что приходит в голову. Огромное расстояние, которое нужно преодолеть, чтобы добраться до нее. Но если вы все же преодолеете, если она когда-нибудь позволит вам приблизиться, вы будете обожжены ее энергией. Вот какое ощущение вызывают эти раскаленные добела сигналы, вот что делает ее особенной для меня. У нее высокая интенсивность, очень высокая. И у меня было ощущение, что она очень умная, очень сложная. Даже когда она сидела в стороне одна на скамейке и не обращала ни на кого внимания, ее мозг продолжал работать. Она улавливала все, что происходило вокруг. Она была далекой и раскаленной добела, как звезда.

- Вы заметили, что она не замужем?

- У нее не было обручального кольца, - ответил Хант, не задумываясь. Я полагал, что она не замужем. И в ее машине я не заметил ничего, что говорило бы об обратном.

- Не понял. - Казалось, Марино был в замешательстве. - Как вы могли это определить по ее автомобилю?

- По-моему, это было, когда она появилась на мойке во второй раз. Я наблюдал, как один из парней чистит салон, и внутри не было ничего мужского. Например, ее зонтик. Он лежал сзади на полу и представлял собой один из тех изящных голубых зонтиков, которые носят женщины, а не черный, мужской, с большой деревянной ручкой. Вещи, которые она забрала из химчистки, тоже лежали сзади, и больше походили на женскую, а не на мужскую одежду. Большинство замужних дамочек, получая свою одежду, забирают и вещи своего мужа. И багажник. Никаких инструментов, буксировочных тросов. Ничего мужского. Интересно, что когда наблюдаешь машины целый день, то начинаешь замечать эти детали и делать выводы о водителях, даже не задумываясь об этом.

- Похоже, что в ее случае вы все-таки задумались, - сказал Марино. - А вам никогда не приходило в голову расспросить ее, Эл? Вы уверены, что не знали ее имени, не заметили его на квитанции химчистки или, может быть, на конверте, который она оставила в машине?

Хант покачал головой.

- Я не знал ее имени. Может быть, я просто не хотел его знать.

- Почему нет?

- Не знаю...

Он смутился и встревожился.

- Продолжайте, Эл. Вы можете рассказать мне все. Знаете, может быть, я бы на Вашем месте захотел бы порасспросить ее? Она приятная дамочка, интересная. Эй, я бы подумал об этом, возможно, выяснил бы ее имя потихоньку, возможно, даже попытался бы позвонить ей.

- Ну, а я этого не сделал. - Хант разглядывал свои руки. - Ничего из этого я не попытался сделать.

- Почему нет?

Молчание.

- Может быть, потому, - произнес Марино, - что у тебя когда-то была женщина, похожая на нее, и она обожгла тебя?

Молчание.

- Эй, такое случается со всеми нами, Эл.

- В колледже, - ответил Хант почти беззвучно. - Я встречался с одной девушкой. В течение двух лет. Она ушла к одному парню с медицинского факультета. Такая же, как эта... Женщина того же типа. Знаете, когда они начинают думать о том, чтобы остепениться...

- ...они ищут больших шишек. - В голосе Марино появились резкие интонации. - Адвокатов, врачей, банкиров. Им не нужны парни, работающие на автомобильной мойке.

Голова Ханта дернулась:

- Тогда я не работал на автомобильной мойке.

- Не имеет значения, Эл. Такие высококлассные куколки, как Верил Медисон, вряд ли будут тратить на тебя свое время, верно? Ручаюсь, Берил даже не знала, что ты вообще существуешь, верно? Ручаюсь, она бы даже не узнала тебя, если бы ты где-нибудь на улице столкнулся с ее чертовой машиной...

- Не говорите так...

- Я прав или нет?

Хант уставился на свои сжатые кулаки.

- Так, может быть, ты все-таки что-то испытывал к Берил? - безжалостно продолжал Марино. - Может быть, ты все время думал об этой раскаленной добела дамочке, фантазировал, представлял, как это все будет, если ты познакомишься с ней, будешь встречаться, заниматься сексом. Может быть, у тебя просто не хватало смелости поговорить с ней прямо, потому что ты думал, что она считает тебя человеком второго сорта?..

- Прекратите! Перестаньте меня дразнить! Прекратите! Прекратите! пронзительно завопил Хант. - Оставьте меня!

Марино невозмутимо разглядывал его через стол.

- Примерно так говорит с тобой твой старик, не так ли, Эл? - Марино зажег сигарету и, разговаривая, размахивал ею. - Старик Хант считает своего сына чертовым гомосексуалистом, потому что тот - не скупой сукин сын и не хозяин трущоб-развалюх, которому совершенно наплевать на чье бы то ни было благополучие или чувства.

Он выдохнул струю дыма, а затем мягко произнес:

- Я знаю, что представляет собой всемогущий старик Хант. Кроме того, я знаю, что он сказал всем своим дружкам, когда ты пошел работать санитаром, что ты голубой и ему стыдно, что в твоих венах течет его кровь. На самом деле ты пришел на эту проклятую мойку, потому что он сказал, что если ты этого не сделаешь, он лишит тебя наследства.

- Вы все знаете? Откуда? - Хант запнулся.

- Я много чего знаю. Я, например, еще знаю, что люди в "Метрополитен" говорили, что ты лучший из лучших, и что ты действительно был мягок в обращении с пациентами. Им было чертовски жаль, что ты уходишь. Характеризуя тебя, они говорили, что ты - "чувствительный", может быть, слишком чувствительный, себе во вред, да, Эл? Это объясняет, почему ты ни с кем не встречаешься и у тебя нет дамочек. Ты напуган. Берил сильно испугала тебя, не правда ли?

Хант глубоко вздохнул.

- Вот, почему ты не хотел знать, как ее зовут? Ведь тогда у тебя не будет искушения позвонить ей или еще что-нибудь предпринять?

- Я просто заметил ее, - нервозно ответил Хант. - Все было только так, как я рассказал, ничего большего. У меня не было в отношении ее таких мыслей, как вы предполагаете. Я просто, э... просто очень хорошо чувствовал ее. Но я не культивировал это. Я даже не разговаривал с ней до ее последнего посещения...

Марино снова остановил пленку и сказал:

- Это важная часть... - Он замолчал и внимательно посмотрел на меня. Эй, с тобой все в порядке?

- Действительно ли было необходимо обходиться с ним так жестоко? спросила я взволнованно.

- Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что это жестоко, - сказал Марино.

- Извини. Я забыла, что сижу в одной комнате с варваром Аттилой.

- Это все - игра, - обиделся он.

- Напомни мне выдвинуть тебя на соискание премии Академии.

- Не теряй чувство меры, док.

- Ты же совершенно деморализовал его, - сказала я.

- Это просто инструмент, о'кей? Знаешь, небольшая встряска заставляет людей говорить то, о чем бы они иначе даже и не подумали.

Он повернулся к телевизору и, запуская пленку, добавил:

- Вся беседа стоила того, что он сказал мне дальше.

Марино на экране спросил Ханта:

- Когда это было? Когда она приезжала последний раз?

- Я не помню точную дату, - ответил Хант. - Пару месяцев назад, но я помню, что это была пятница э... позднее утро. Почему я запомнил, потому что в этот день у меня предполагался ленч с отцом. Всегда по пятницам мы за ленчем обсуждаем с ним деловые проблемы. - Он потянулся за своим "7-Up". Поэтому по пятницам я одеваюсь немного лучше. В тот день я был при галстуке.

- Итак, Берил приехала в ту пятницу поздно утром, чтобы помыть свою машину, - подтолкнул его Марино, - и ты разговаривал с ней по этому поводу?

- На самом деле она первая заговорила со мной, - ответил Хант так, как будто это было важно. - Ее машина как раз выезжала из бокса, когда она подошла ко мне и сказала, что пролила кое-что на коврик в багажнике, и хотела узнать, нельзя ли это как-то почистить. Она подвела меня к своей машине, открыла багажник, и я увидел, что коврик намок. Очевидно, у нее там лежали продукты, и баллон с апельсиновым соком сломался. Я думаю, она поэтому и решила привести свою машину, чтобы сразу же ее помыть.

- Продукты все еще находились в багажнике?

- Нет, - ответил Хант.

- Ты помнишь, во что она была одета в тот день?

Хант колебался.

- В костюм для игры в теннис. И на ней были солнечные очки. Да, она выглядела так, как будто только что с корта. Я запомнил, потому что ни разу не видел, чтобы она приезжала одетая таким образом. Прежде она всегда была в обычной одежде. Кроме того, я помню, что у нее в багажнике лежала теннисная ракетка и некоторые другие вещи, потому что, когда мы приступили к чистке, она достала их, вытерла и положила на заднее сиденье.

Марино вытащил из нагрудного кармана записную книжку. Открыв ее и перелистнув несколько страниц, он спросил:

- Это могла быть вторая неделя июля? Пятница, двенадцатое число?

- Вполне.

- Ты помнишь что-нибудь еще? Она еще что-нибудь говорила?

- Она вела себя почти дружелюбно, - ответил Хант, - я хорошо это помню. Я думаю, это потому, что я помогал ей, заверил, что мы позаботимся о ее багажнике, хотя на самом деле совсем не был в этом уверен. Я мог бы сказать, что ей придется отогнать свою машину в автомастерскую и заплатить тридцать долларов за шампунь. По мне хотелось помочь ей. Пока парни работали, я держался неподалеку и вдруг обратил внимание на дверцу автомобиля со стороны пассажира. Она была испорчена. Это было очень странно - дверца выглядела так, как будто кто-то взял ключ и нацарапал сердце и несколько букв прямо под ручкой. Когда я спросил ее, как это случилось, она обошла вокруг машины, наклонилась к дверце и осмотрела повреждение. Она просто стояла и смотрела. Клянусь, она стала белой как полотно. Очевидно, она не замечала повреждения до тех пор, пока я его ей не показал. Я постарался успокоить ее, сказал, что понимаю ее огорчение. "Хонда" была совершенно новенькой, стоила около двух тысяч долларов, и на ней не было ни царапины. И вот какой-то идиот делает такое. Может быть, какой-нибудь ребенок от нечего делать.

- Что еще она сказала, Эл? - спросил Марино. - Она объяснила как-то это повреждение?

- Нет, сэр. Она практически ничего не сказала. Похоже, она испугалась - стала оглядываться по сторонам и вообще как-то смешалась. Потом спросила, где здесь ближайший телефон, и я сказал ей, что внутри есть таксофон. К моменту ее возвращения работа была закончена, и она уехала...

Марино остановил кассету и вынул ее из видеомагнитофона. Вспомнив о кофе, я пошла на кухню и налила две чашки.

- Похоже, это ответ на один из наших вопросов, - сказала я вернувшись.

- Да, - Марино протянул руку за сливками и сахаром. - Как мне представляется, Берил воспользовалась таксофоном, чтобы позвонить в банк или в авиакомпанию - заказать билет. Маленькое любовное послание, нацарапанное на дверце, стало последней каплей. Она ударилась в панику и с автомойки направилась прямо в банк. Я выяснил, где она хранила деньги. Двенадцатого июля в 12.50 она забрала почти десять тысяч долларов наличными, опустошив свой счет. Как первоклассной клиентке, ей без звука выдали всю сумму.

- Она взяла туристские чеки?

- Ты не поверишь, но нет, - ответил Марино. - Похоже, она больше боялась того, что ее кто-то найдет, чем того, что ее кто-то обворует. Там, на Ки Уэсте, она за все платила наличными. Не используя кредитные карточки или туристские чеки, она могла надеяться, что никто не узнает ее имя.

- Должно быть, она была просто в ужасе, - тихо сказала я. - Не могу вообразить, чтобы у меня с собой была такая сумма наличными. Для этого я должна потерять рассудок или быть напуганной и доведенной до состояния крайнего отчаянья.

Он зажег сигарету. Я последовала его примеру.

Загасив спичку, я спросила:

- Думаешь, можно было нацарапать сердце на машине, пока ее мыли?

- Я задал Ханту тот же вопрос, чтобы посмотреть на его реакцию, ответил Марино. - Он клянется, что в мойке это практически невозможно, так как кто-нибудь заметил бы, кто-нибудь обязательно увидел бы человека, который это делает. Лично я не так в этом уверен. Черт, в таких местах оставляешь в бардачке пятьдесят центов, и, когда получаешь машину обратно, они исчезают. Эти бездельники воруют как сволочи. Тащат все: мелочь, зонтики, чековые книжки... Ты спрашиваешь о них, но оказывается, что никто ничего не видел. Насколько я понимаю, Хант мог это сделать.

- Он не простой парень, - согласилась я. - Странно, что он так ярко чувствует Берил. Она - одна из многих людей, которые проходят перед его глазами каждый день. Как часто она приезжала? Раз в месяц или реже?

Марино кивнул.

- Однако она, видимо, манила его, как яркая неоновая вывеска. Может быть, все это - совершенно невинно. А может быть, и нет.

Я вспомнила, как Марк говорил, что Берил была "запоминающейся".

Мы с Марино молча и не торопясь пили кофе, на мои мысли снова наползала темная тень. Марк, должно быть, тут какая-то ошибка, наверное, есть какое-то логическое объяснение, почему его не было в списках "Орндорфф и Бергер". Может быть, его имя пропущено в каталоге, или фирма недавно поставила компьютер, и данные о нем были неправильно закодированы. Поэтому его имя и не подтвердилось, когда секретарша ввела его в компьютер. Возможно, обе секретарши - новенькие и не знают многих адвокатов. Но почему его вообще нет в чикагском справочнике?

- По-моему, тебя что-то гложет, - в конце концов сказал Марино. - Это ощущение не покидает меня с того момента, как я пришел сюда.

- Я просто устала, - ответила я.

- Ерунда. - Он отхлебнул из чашки.

Я чуть не захлебнулась кофе, когда он сказал:

- Роза сказала, что ты уезжала из города. У тебя состоялся маленький продуктивный диалог со Спарацино в Нью-Йорке?

- Когда Роза сказала тебе об этом?

- Не имеет значения. И не сердись на свою секретаршу, - попросил он. Она всего лишь сказала, что тебе понадобилось уехать из города. Она не сказала - ни куда, ни к кому, ни зачем. Все остальное я выяснил сам.

- Как?

- Ты мне сама сказала, вот как. Ты же не отрицала это, правда? Так о чем вы беседовали со Спарацино?

- Он сказал мне, что разговаривал с тобой. Может быть, сначала ты должен мне передать ваш разговор? - ответила я.

- Нечего рассказывать. - Марино взял свою сигарету с края пепельницы. - На днях он позвонил мне вечером домой. Не спрашивай меня, как, черт побери, ему удалось узнать мое имя и номер телефона. Он хочет получить бумаги Берил, а я не собираюсь их отдавать. Возможно, я был бы более расположен сотрудничать с ним, но уж больно мерзкая личность. Начал давать распоряжения и вообще вел себя, как прыщ на ровном месте. Заявил, что он ее душеприказчик, и начал угрожать.

- И ты совершил благородный поступок, послав акулу ко мне в отдел, сказала я.

Марино непонимающе смотрел на меня.

- Нет. Я даже не упоминал твоего имени.

- Ты уверен?

- На все сто. Разговор продолжался от силы три минуты. Не больше. Твое имя не упоминалось.

- А как насчет рукописи, которая оказалась в перечне полицейского отчета? Спарацино спрашивал о ней?

- Спрашивал, - сказал Марино. - Я не сообщал ему никаких подробностей, только сказал, что все бумаги Берил обрабатываются как улики, сказал обычные слова, что не имею права обсуждать подробности ее дела.

- Ты не говорил ему, что найденная рукопись была передана под расписку в мой отдел? - спросила я.

- Нет, черт побери! - Он смотрел на меня непонимающим взглядом. Зачем мне говорить ему об этом? Это же неправда? Я принес рукопись Вэндору - проверить на отпечатки, и ждал там же, пока он закончит. А затем унес ее с собой. Она - в хранилище личного имущества вместе с другими ее проклятыми вещами, даже сейчас, пока мы тут с тобой беседуем, - Марино помолчал. - А что? Что Спарацино сказал тебе?

Я встала, чтобы снова наполнить наши кофейные чашки. Вернувшись, я рассказала Марино все. Когда я закончила, он разглядывал меня с недоверием, и в его глазах было что-то еще, что совершенно лишило меня присутствия духа. Я, кажется, впервые увидела, что Марино напуган.

- Что ты собираешься делать, если он позвонит? - спросил Пит.

- Если Марк позвонит?

- Нет, если семь гномов позвонят, - саркастически съязвил Марино.

- Попрошу его объяснить, как это может быть, что он работает в "Орндорфф и Бергер" и живет в Чикаго, когда его нет ни в одном справочнике. - Настроение у меня продолжало падать. - Не знаю, но попытаюсь выяснить, что, черт побери, происходит на самом деле.

Марино смотрел в сторону, поигрывая желваками.

- Ты думаешь, не замешан ли в этом деле Марк... не связан ли он со Спарацино, не имеет ли отношения к нелегальной деятельности, к какому-нибудь криминалу? - Я едва решилась произнести вслух леденящие душу подозрения.

Марино раздраженно закурил.

- А что еще я должен подумать? Ты не видела своего экс-ромео более пятнадцати лет, даже не говорила с ним, не слышала ни слова о том, где он. Это все равно, как если бы он провалился сквозь землю. И вдруг - он на твоем пороге. Откуда ты знаешь, что он на самом деле делал все это время? Ты не можешь этого знать. Тебе известно лишь то, что он тебе рассказывает...

Мы оба вздрогнули от того, что телефон неожиданно зазвонил. Идя на кухню, я инстинктивно глянула на часы. Еще не было десяти. В груди у меня что-то екнуло от страха, когда я снимала трубку.

- Кей?

- Марк? - Я с трудом сглотнула. - Где ты?

- Дома. Прилетел в Чикаго, только что вошел...

- Я пыталась позвонить тебе в Нью-Йорк, в Чикаго - в офис... - я запнулась, - из аэропорта.

Повисла многозначительная пауза.

- Послушай, у меня мало времени. Я звоню, чтобы сказать, что сожалею о том, как все получилось, и чтобы убедиться, что у тебя все в порядке. Я еще позвоню тебе.

- Где ты? - спросила я снова. - Марк? Марк!

Ответом был сигнал отбоя.

Глава 7

На следующий день, в воскресенье, я проспала звонок будильника. Я проспала мессу. Я проспала ленч и чувствовала себя вялой и неуспокоившейся, когда наконец выбралась из постели. Я не могла вспомнить своих снов, но точно знала, что они были неприятными.

Мой телефон подал голос в восьмом часу вечера, когда я резала лук и перец для яичницы, которую мне не суждено было съесть. Через несколько минут я уже мчалась по темному шестьдесят четвертому восточному шоссе, и на приборном щитке у меня лежал листок бумаги, на котором были нацарапаны указания, как проехать в "Катлер Гроув". Мои мысли, как зациклившаяся компьютерная программа, ходили по кругу, переваривая одну и ту же информацию. Убит Кери Харпер. Час назад он приехал домой из бара в Вильямсбурге. На него напали, когда он вышел из своей машины. Все произошло очень быстро. Преступление отличалось особой жестокостью. Ему перерезали горло так же, как и Берил Медисон.

Вокруг было темно, клочья тумана отражали свет фар. Видимость снизилась почти до нуля, и шоссе, по которому я проезжала сотни раз, неожиданно показалось незнакомым. Я не могла уверенно сказать, где нахожусь. Я нервно прикуривала сигарету, когда заметила, что меня нагоняют фары. Темная машина, которую я не могла разглядеть, стремительно сокращала расстояние, пока не оказалась в опасной близости от меня, а затем постепенно отстала. Милю за милей она поддерживала постоянную дистанцию независимо от того, увеличивала я скорость или притормаживала. Найдя нужный мне съезд с шоссе, я повернула, и машина, следовавшая за мной, сделала то же самое.

Немощеная дорога, на которую я свернула, не имела указателя. Фары сзади все так же светили мне в бампер. Мой револьвер тридцать восьмого калибра остался дома. У меня не было ничего, кроме маленького газового баллончика в медицинской сумке, и когда из-за поворота выполз большой дом, я испытала такое облегчение, что громко сказала: "Слава тебе. Господи". На полукруглой подъездной аллее пульсировали предупреждающие огни и выстроились в ряд автомобили. Я запарковалась, и машина, все еще следовавшая за мной, остановилась сзади. В человеке, выбравшемся из нее, я с удивлением узнала Марино. Чертыхаясь, он поднял воротник пальто, прикрывая уши.

- Боже милостивый, - воскликнула я раздраженно. - Мне просто не верится.

- Опять то же самое, - проворчал он, направляясь ко мне широкими шагами. - И я не могу в это поверить. - Он сощурился в сторону яркого круга прожекторов, установленных вокруг старого белого "роллс-ройса", запаркованного рядом с задним крыльцом особняка. - Черт побери - это все, что я могу сказать. Черт побери!

Повсюду сновали полицейские. В потоке искусственного света их лица казались неестественно бледными. Громко урчали моторы, в сыром холодном воздухе плыли обрывки радиопереговоров, прерываемые атмосферными помехами. Желтая лента, привязанная к перилам заднего крыльца, огораживала место преступления зловещим прямоугольником.

Нас встретил офицер в штатском, одетый в старую коричневую кожаную куртку.

- Доктор Скарпетта? - спросил он. - Я - детектив Поутит.

Я открыла свою медицинскую сумку, чтобы достать пакет с перчатками и фонарик.

- Никто не трогал тело, - сообщил мне Поутит, - я сделал все в точности так, как сказал доктор Уаттс.

Доктор Уаттс был врачом общей практики, одним из пятисот назначенных на должности медицинских экспертов по всему штату и одной из десяти наиболее раздражающих заноз в заднице. После того как полиция позвонила ему этим вечером, он сразу же связался со мной. Уведомлять главного медицинского эксперта в тех случаях, когда происходила неожиданная или подозрительная смерть хорошо известной личности, было обычной практикой. Но для Уаттса было такой же обычной практикой избегать любого дела, от которого он мог избавиться, либо передавая, либо игнорируя его, потому как он не желал терпеть неудобства или заниматься бумажной работой. Он был печально известен тем, что не выезжал на место преступления. Разумеется, и здесь от него не было ни слуху, ни духу.

- Я приехал сюда почти одновременно с нарядом полиции, - объяснял Поутит, - и убедился, что ребята не делали ничего сверх необходимого, не переворачивали его, не снимали одежду и так далее. К приезду полиции он уже был мертв.

- Спасибо, - сказала я рассеянно.

- Видимо, его ударили по голове, а потом перерезали горло. Не исключено, что в него стреляли, - везде рассыпана дробь. Вы скоро сами увидите. Орудия преступления мы не нашли. Похоже, он подъехал примерно в четверть седьмого и запарковал машину там, где она сейчас стоит. Лучшее, что мы смогли предположить, - на него напали, когда он вышел из машины.

Он посмотрел на белый "роллс-ройс", который стоял в густой тени высоких старых самшитов.

- Когда вы приехали, дверь водителя была открыта? - спросила я.

- Нет, мэм, - ответил Поутит. - Ключи от машины лежат на земле, как будто они были у него в руке, когда он упал. Как я уже говорил, мы ничего не трогали - ждали, пока вы сюда приедете или пока нас не вынудит погода. Похоже, собирается дождь. - Он покосился на плотный слой облаков, - Или снег. В машине совсем нет никаких повреждений или следов борьбы. Мы думаем, что нападавший поджидал его, возможно, прятался в кустах. Единственное, что я могу вам сказать, - все случилось очень быстро, док. Его сестра говорит, что не слышала выстрела, вообще ничего не слышала.

Я оставила Поутита разговаривать с Марино, а сама нырнула под ленту и приблизилась к "роллс-ройсу". Мои глаза автоматически анализировали все, что попадалось мне под ноги. Машина была запаркована вдоль аллеи, менее, чем в десяти футах от заднего крыльца, дверцей водителя к дому. Обойдя капот с характерным украшением, я остановилась и достала фотоаппарат.

Кери Харпер лежал на спине, его голова находилась всего в нескольких дюймах от передней шины автомобиля. На белом крыле виднелись пятна и полосы крови, бежевый вязаный свитер Харпера был сплошь красным. Недалеко от его бедра валялась связка ключей. Все, что я видела в ослепительном блеске прожекторов, было блестящим, липким, красным. Его белые волосы слиплись от крови, лицо и кожу головы покрывали рваные раны, нанесенные с ожесточенной силой каким-то тупым инструментом. Горло перерезано от уха до уха так, что голова почти отделилась от туловища, и везде, куда я светила фонариком, блестела дробь, похожая на крохотные оловянные бусинки. Сотни их виднелись на теле и вокруг. Этой дробью явно не стреляли.

Походив вокруг и сделав фотографии, я села на корточки и достала длинный химический термометр, который осторожно засунула под свитер, под левую руку Харпера. Температура его тела составляла 33.6 градуса, а температура воздуха - чуть меньше нуля. В таких условиях и с учетом того, что Харпер худощав и легко одет, тело охлаждается быстро, со скоростью приблизительно 1.7 градуса в час. В мелких мышцах окоченение уже началось. Я прикинула, что он умер менее двух часов назад.

Затем я принялась искать улики, которые могли не выдержать путешествия в морг. Волокна, волосы или какой-либо другой мусор, прилипший к крови, может подождать.

Я медленно осматривала тело и участок непосредственно вокруг него, когда узкий луч фонарика выхватил что-то недалеко от шеи. Не прикасаясь, я наклонилась поближе, озадаченно разглядывая маленький зеленоватый комок чего-то, очень напоминавшего пластилин. В него были вдавлены несколько дробинок.

Я осторожно запечатывала это "что-то" в пластиковый пакет, когда задняя дверь особняка отворилась, и я поняла, что пристально смотрю прямо в полные ужаса глаза женщины, стоявшей в прихожей рядом с офицером полиции, который держал в руках металлический планшет.

За моей спиной послышались шаги. Марино и Поутит нырнули под ленту, офицер с планшетом пошел к ним навстречу. Дверь тихо закрылась.

- С ней кто-нибудь останется? - спросила я.

- Да, - ответил офицер с планшетом, изо рта у него шел пар. - Мисс Харпер ожидает подругу, говорит, что с нею будет все в порядке. Мы поставим поблизости пару групп вести наблюдение. Они проследят, чтобы парень не вернулся исполнить все то же самое "на бис".

- Чего мы ищем? - обратился ко мне Поутит.

Ссутулившись от холода, он засунул руки в карманы куртки. В воздухе закружились снежинки, размером с четвертак каждая.

- Больше, чем одно орудие, - ответила я. - Повреждения на лице и голове нанесены тупым предметом, - показывала я пальцем в окровавленной перчатке, - а рана на шее нанесена чем-то острым. Что же касается дроби, то дробинки не деформированы и, похоже, ни одна из них не проникла в тело.

Рассматривая дробинки, разбросанные повсюду, Марино определенно выглядел озадаченным.

- Мне тоже так показалось, - кивая, сказал Поутит. - Не похоже, что дробью стреляли, но я не был в этом уверен. Тогда огнестрельное оружие мы, по-видимому, не ищем. Нам нужен нож и что-то вроде монтировки?

- Возможно, но необязательно, - ответила я. - Все, что я сейчас могу вам сказать с определенностью, - его горло было перерезано чем-то острым, и его ударили чем-то тупым и прямым.

- Это может быть все что угодно, док, - заметил Поутит, нахмурившись.

- Да, это может быть все что угодно, - согласилась я.

Хотя у меня и были подозрения насчет дроби, я воздержалась высказывать их вслух, наученная горьким опытом. Утверждения общего характера обычно интерпретируются буквально, и однажды на месте преступления полицейские проходили прямо мимо окровавленного шила для обивки мебели в комнате жертвы, потому что я сказала, что оружие похоже на нож для колки льда.

- Его уже можно увозить, - объявила я, стаскивая перчатки.

Тело Харпера завернули в чистую белую простыню и упаковали в мешок для перевозки трупов. Я стояла рядом с Марино и наблюдала, как санитарная машина медленно отъезжает по темной пустынной аллеи без огней и сирен - при транспортировке мертвецов нет никакой необходимости спешить. Снег пошел сильнее, покрывая все вокруг липкой массой.

- Ты уезжаешь? - спросил меня Марино.

- Что ты собираешься делать, снова преследовать меня? - Я не улыбнулась.

Он пристально смотрел на старый "роллс-ройс", стоявший в круге молочного света на обочине подъездной аллеи. Снежинки, попадая на гравий, испачканный кровью Харпера, таяли.

- Я не преследовал тебя, - серьезно сказал Марино. - Я получил сообщение по радио, когда подъезжал к Ричмонду...

- Подъезжал к Ричмонду? - прервала я его. - Откуда же ты ехал?

- Отсюда, - сказал он, вылавливая из кармана свои ключи. - Я выяснил, что Харпер регулярно бывает в баре "Калпепер", и решил взять его за грудки. Я проваландался с ним около получаса, пока он, фактически, не послал меня. Затем он ушел. Тогда я отвалил и был милях в пятнадцати от Ричмонда, когда Поутит попросил диспетчера связать меня с ним и рассказал, что произошло. Я развернул задницу в другую сторону, а когда узнал твою машину, решил проводить тебя, чтобы ты не заблудилась.

- Ты разговаривал с Харпером сегодня в баре? - изумилась я.

- Да, - подтвердил он. - А потом он оставил меня, и через пять минут его убили. - Возбужденный и усталый, он направился к своей машине. - Я собираюсь встретиться с Поутитом, посмотрю, что мне удастся обнаружить, а завтра утром, если ты не возражаешь, загляну к тебе на службу.

Я наблюдала, как он идет к своей машине, стряхивая с волос снег. К тому моменту, когда я повернула ключ зажигания своего "плимута", он уже уехал. Стеклоочистители смахнули тонкий слой снега и застыли посреди ветрового стекла. Мотор моей казенной машины сделал еще одну слабую попытку завестись, прежде чем стать вторым покойником за эту ночь.

Библиотека Харпера представляла собой теплую жилую комнату с красными персидскими коврами и антикварной мебелью, искусно сработанной из ценных пород древесины. Диван, несомненно, был образчиком стиля "чиппендейл". Прежде мне не доводилось прикасаться, а уж тем более сидеть, на подлинном "чиппендейле". Высокие потолки украшала лепнина в стиле рококо, стены были плотно уставлены рядами книг, по большей части в кожаных переплетах. Прямо напротив меня располагался мраморный камин, только недавно заполненный свежими дровами.

Перегнувшись вперед, я протянула руку к огню, и вновь принялась изучать писанный маслом портрет над каминной полкой. На нем была изображена очаровательная девочка в белом, сидевшая на маленькой скамеечке. Длинные, очень светлые волосы спадали по ее плечам, а руки свободно лежали на коленях, обхватывая серебряную щетку для волос, мрачно мерцавшую в потоке теплого воздуха, поднимавшегося из камина. Ее глаза были прикрыты тяжелыми веками, влажные губы - приоткрыты, глубокий вырез платья обнажал фарфорово-белую неразвитую грудь. Я как раз раздумывала над тем, почему этот странный портрет был выставлен напоказ, когда вошла сестра Кери Харпера и прикрыла за собой дверь так же тихо, как перед этим открыла.

- Надеюсь, это вас согреет. - Она поставила на кофейный столик поднос, на котором стояли бокалы с вином.

Она уселась на красное бархатное сиденье кресла в стиле барокко, жеманно сложив ноги набок, как учат сидеть приличных дам их пожилые родственницы.

- Спасибо, - сказала я и снова принесла свои извинения.

Аккумулятор моего служебного автомобиля приказал долго жить, и даже зарядное устройство не вернуло бы его к жизни. Полицейские позвонили в аварийную службу и пообещали подбросить меня в Ричмонд, как только закончат работу на месте преступления. У меня не было выбора. Я не собиралась стоять на улице под снегом или сидеть целый час в полицейской машине. Поэтому я постучалась в заднюю дверь особняка.

Мисс Харпер медленно пила вино и рассеянно смотрела на огонь. Как и дорогие предметы, окружавшие ее, она была созданием искусного мастера, одной из самых элегантных женщин, которых я когда-либо видела. Серебристо-белые волосы мягко обрамляли ее аристократическое лицо с высокими скулами и изысканными чертами. Гибкая и стройная фигура была обтянута бежевым свитером с капюшоном и вельветовой юбкой. Когда я смотрела на Стерлинг Харпер, слова "старая дева" определенно не приходили мне в голову.

Она молчала. Снег холодно целовал оконное стекло, и ветер завывал вдоль карнизов. Я не могла себе представить жизнь в одиночестве в этом доме.

- У вас есть еще родственники? - спросила я.

- Живых - нет, - ответила она.

- Я сожалею, мисс Харпер...

- Надеюсь. Вы должны прекратить говорить об этом, доктор Скарпетта.

Большой перстень с граненым изумрудом сверкнул в отблеске камина, когда она снова подняла свой бокал. Ее глаза остановились на моем лице. Я вспомнила застывший в них ужас в тот момент, когда она открыла дверь, а я как раз занималась телом ее брата. Сейчас она была поразительно спокойна.

- Кери знал, что это произойдет - сказала она неожиданно. - Меня больше всего поразило то, как это случилось. Я не предполагала, что у кого-то достанет дерзости подстеречь его рядом с домом.

- И вы ничего не слышали? - спросила я.

- Я слышала только, как он подъехал, и больше ничего. После того как он не зашел в дом, я открыла дверь и проверила. И сразу же позвонила 911.

- Он часто бывал где-нибудь еще, кроме "Калпепера"?

- Нет. Нигде. Он ездил в "Калпепер" каждый вечер. - Она отвела взгляд. - Я предостерегала его от посещения подобного места, говорила ему о том, как опасно в его возрасте ездить в такое время. У него всегда с собой были наличные, понимаете? И Кери был мастер оскорблять людей. Он никогда не оставался подолгу. Час, максимум два. Обычно он говорил мне, что ему нужно это для вдохновения - смешаться с простыми людьми. Кери нечего было сказать после "Зазубренного угла".

Я читала этот роман в Корнелльском университете и помнила лишь впечатление: насилие, кровосмешение и расизм варварского Юга, увиденные глазами молодого писателя, выросшего на ферме в Вирджинии. Помню, на меня это произвело угнетающее впечатление.

- Мой брат был одним из тех несчастных талантов, рассчитанных только на одну книгу, - добавила мисс Харпер.

- Со многими другими очень хорошими писателями происходило подобное, сказала я.

- Все, что ему было уготовано, он прожил в молодости, - продолжила она тем же раздражающим монотонным голосом, - а после этого стал никчемным человеком, и его жизнь была полна отчаяния. Его писания представляли собой ряд неудачных начал, которые он, в конце концов, комкал и выкидывал в огонь, мрачно наблюдая, как горят эти страницы, а потом он ходил по дому, как разъяренный бык, до тех пор, пока не был в состоянии предпринять новую попытку. Так продолжалось я даже не помню сколько лет.

- По-моему, вы чересчур строги к своему брату, - заметила я спокойно.

- Я чересчур строга к себе, доктор Скарпетта, - сказала она, когда наши глаза встретились. - Мы с Кери слеплены из одного теста. Разница между нами в том, что мне не кажется, будто я должна анализировать то, чего нельзя изменить. Он постоянно копался в себе, в своем прошлом, в условиях, которые его сформировали. Благодаря этому он получил Пулитцеровскую премию. Что касается меня, то я предпочитаю не бороться с тем, что всегда было очевидным.

- Что вы имеете в виду?

- Линия семьи Харперов подошла к концу, она почти выродилась и бесплодна. После нас никого не останется.

Вино было дорогим бургундским местного производства, сухое, со слабым металлическим привкусом. Сколько же еще ждать, пока полиция закончит? Мне показалось, что некоторое время назад я слышала громыхание грузовика прибыла аварийная служба, чтобы отбуксировать мою машину.

- Заботу о Кери я принимала как нечто неизбежное. Так сложилась судьба, - сказала мисс Харпер. - Я буду скучать по нему только потому, что это мой брат, и не собираюсь сидеть здесь и врать, каким он был замечательным. - Она снова пригубила вино. - Должно быть, я кажусь вам бесчувственной.

Это нельзя было назвать бесчувствием.

- Я ценю вашу честность, - сказала я.

- Кери отличался воображением и переменчивостью. У меня мало и того, и другого, и если бы не обстоятельства, я бы не выдержала. Конечно, я бы не жила здесь.

- Жизнь в этом доме означала изолированность. - Я предполагала, что именно это имела в виду мисс Харпер.

- Я не возражаю против такой изоляции, - сказала она.

- А против чего тогда вы возражаете, мисс Харпер? - спросила я, протягивая руку за сигаретами.

- Хотите еще вина? - ответила она вопросом на вопрос. Половина ее лица скрылась в тени.

- Нет, спасибо.

- Я бы хотела, чтобы мы никогда не переезжали сюда. В этом доме не произошло ничего хорошего, - сказала она.

- Что вы будете делать, мисс Харпер? - Меня замораживала пустота ее взора. - Вы останетесь здесь?

- Мне некуда больше идти, доктор Скарпетта.

- Мне кажется, что будет совсем нетрудно продать "Катлер Гроув", сказала я. Мое внимание снова переключилось на портрет над каминной полкой. Девочка в белом жутко усмехалась в отсветах пламени камина над секретами, которые она никогда не расскажет.

- Трудно уйти от своих черных легких, доктор Скарпетта.

- Простите, я не поняла.

- Я слишком стара для перемен, - объяснила она, - я слишком стара, чтобы гнаться за хорошим здоровьем и новыми взаимоотношениями. Прошлое дышит мне в спину. Это моя жизнь. Вы молоды, доктор Скарпетта. Когда-нибудь вы узнаете, что значит оглядываться назад. Вы обнаружите, что от своего прошлого никуда не скрыться, что оно тянет вас назад, в знакомые комнаты, где по иронии судьбы произошли события, ставшие причиной вашей окончательной отчужденности от жизни. Вы обнаружите, что громоздкая мебель, вызывавшая горькое разочарование, со временем сделалась уютной, а люди, которые не оправдали ваших надежд, стали ближе. Вы обнаружите, что бежите назад, в объятия боли, от которой когда-то убегали. Так проще. Вот и все, что я могу сказать. Так проще.

- У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, кто мог сделать это с вашим братом? - спросила я напрямик, потеряв надежду сменить тему разговора.

Она ничего не ответила, широко раскрытыми глазами пристально вглядываясь в огонь.

- А как насчет Берил? - настаивала я.

- Я знаю, что ее изводили много месяцев, прежде чем все это случилось.

- Много месяцев перед ее смертью? - уточнила я.

- Мы с Берил были очень близки.

- Вы знали, что ее преследовали?

- Да. Я знала, что ей угрожали, - сказала она.

- Она сама рассказала вам об этом, мисс Харпер?

- Разумеется.

Марино просматривал телефонные счета Берил и не нашел ни одного междугородного звонка в Вильямсбург. Не обнаружилось также ни одного письма от мисс Харпер или ее брата.

- Значит, вы много лет поддерживали с ней близкие отношения? спросила я.

- Очень близкие. По крайней мере, настолько, насколько это было возможно из-за той книги, которую она писала, и очевидного нарушения договора с моим братом. Все это вылилось в такую грязь... Кери был в ярости.

- Как он узнал об этом? Она рассказывала ему о том, что писала?

- Ее адвокат рассказал.

- Спарацино?

- Я не в курсе подробностей того, что он рассказывал Кери, - на лице мисс Харпер появилось суровое выражение, - но мой брат был проинформирован о книге Берил. Он знал достаточно, чтобы выйти из себя. Адвокат за кулисами подогревал страсти. Он ходил от Берил к Кери, туда и обратно, представлялся союзником то одного, то другого, в зависимости от того, с кем разговаривал.

- Вы знаете, в каком состоянии ее книга находится сейчас? - осторожно поинтересовалась я. - Она у Спарацино? Готовится к публикации?

- Несколько дней назад он звонил Кери. Я случайно слышала обрывки их разговора, из которых поняла, что рукопись исчезла. Упоминается ваш отдел. Я слышала, как Кери говорил что-то о медицинском эксперте. Полагаю, имелись в виду вы. И в этот момент он разозлился. Я заключила, что мистер Спарацино пытался определить, насколько возможно, что рукопись - у моего брата.

- А это возможно? - Я тоже хотела это знать.

- Берил никогда бы не отдала ее Кери, - ответила она голосом, лишенным эмоций. - Какой был смысл жертвовать ему свою работу? Он был непреклонен в оценке того, чем она занималась последнее время.

Мы немного помолчали. Затем я спросила:

- Мисс Харпер, чего так боялся ваш брат?

- Жизни.

Я ждала, пристально наблюдая за выражением ее лица. Она снова всматривалась в огонь.

- Чем больше он ее боялся, тем больше отступал перед нею, - произнесла она странным тоном. - Затворничество странным образом влияет на разум человека, выворачивая его наизнанку, запутывает в клубок мысли и идеи до тех пор, пока они не начинают разлетаться в стороны под сумасшедшими углами. Я думаю, что Берил была единственным человеком, которого мой брат когда-либо любил. Он прикипел к ней, чувствовал непреодолимую потребность обладать ею, накрепко привязать -ее к себе. Когда он решил, что она его предает, что он больше не имеет над ней власти, его сумасшествие стало чрезмерным. Я уверена, что он стал воображать всякую чепуху, которую она могла о нем разгласить. О нашей жизни здесь.

Когда она снова потянулась за своим бокалом, ее рука дрожала. Она говорила о своем брате так, как будто тот был мертв уже много лет, и в ее голосе слышались резкие интонации. Похоже, колодец ее любви к брату был выложен твердыми кирпичами ярости и боли.

- У нас с Кери никого не осталось, когда Берил покинула нас. Мои родители умерли. У нас не было никого, кроме нас самих. Кери был тяжелым человеком. Дьявол, который писал как ангел. О нем нужно было заботиться. Я старалась помогать ему в его стремлении оставить свой след в мире.

- Такие жертвы часто сопровождаются обидой.

Молчание. Отсветы огня плясали на ее изысканном лице.

- Как вы разыскали Берил? - спросила я.

- Она сама нашла нас. В то время она жила во Фресно со своим отцом и мачехой. Она писала и была поглощена этим занятием. - Рассказывая, мисс Харпер не отрывала глаз от огня. - Однажды Кери через своего издателя получил от нее письмо, к которому был приложен короткий рассказ, написанный от руки. Я до сих пор хорошо помню его. Она подавала надежды зарождающееся воображение, которое просто нуждалось в шлифовке, в наставнике. Таким образом, началась переписка. А несколько месяцев спустя Кери пригласил ее навестить нас, послал ей билет. Вскоре он купил этот дом и начал его восстанавливать. Он сделал это для нее. Красивая девочка принесла в его мир волшебство.

- А вы? - спросила я.

Она ответила не сразу.

Полено в камине шевельнулось, и вверх взметнулся сноп искр.

- После ее переезда к нам не все было гладко в нашей жизни, доктор Скарпетта, - сказала она наконец, - я видела, что происходило между ними.

- Между вашим братом и Берил?

- Я бы не стала держать ее взаперти, как он это делал. В своих неустанных попытках удержать Берил, всецело завладеть ею, он потерял ее.

- Вы очень сильно любили Берил.

- Это невозможно объяснить. - Ее голос дрогнул. - С этим трудно было справиться.

Я продолжала зондировать:

- Ваш брат не хотел, чтобы вы поддерживали с нею связь?

- Особенно в течение последних нескольких месяцев, из-за ее книги. Кери осудил и отрекся от нее. Ее имя в этом доме не упоминалось. Он не позволял мне поддерживать с нею какие бы то ни было контакты.

- Но вы все-таки поддерживали, - сказала я.

- Весьма ограниченные, - с трудом произнесла она.

- Должно быть, это очень болезненно - быть отрезанной от кого-то, кто так дорог.

Она снова смотрела на огонь.

- Мисс Харпер, когда вы узнали о смерти Берил?

Она не ответила.

- Кто-нибудь позвонил вам?

- Я услышала об этом по радио на следующее утро, - пробормотала она.

"Боже мой, - подумала я, - как ужасно".

Она больше ничего не сказала. Ее раны были за пределами моего восприятия, и как бы я ни хотела ее утешить, сказать мне было нечего. Так, в молчании, мы просидели довольно долго. Когда я, в конце концов, посмотрела украдкой на часы, то обнаружила, что уже почти полночь.

До меня вдруг дошло, что в доме очень тихо - слишком тихо.

После тепла библиотеки в прихожей было холодно, как в соборе. Я открыла заднюю дверь и разинула рот от изумления. Под молочным кружением снега подъездная аллея представляла собой сплошное белое одеяло с едва заметными следами шин, оставленными проклятыми полицейскими, уехавшими без меня. Мою служебную машину давно отбуксировали, и они забыли, что я все еще в доме. Черт побери! Черт побери! Черт побери!

Когда я вернулась в библиотеку, мисс Харпер подкладывала в огонь очередное полено.

- Похоже, мой транспорт уехал без меня. - В моем голосе звучало огорчение. - Мне необходимо позвонить.

- Боюсь, что это невозможно, - ответила она без всякого выражения. Телефоны выключились вскоре после того, как ушел полицейский. Когда портится погода, это случается довольно часто.

Я наблюдала, как она дробит горящие дрова. Искры роем устремлялись в трубу, увлекая за собой серые ленточки дыма.

Я совсем забыла.

До сих пор это не приходило мне в голову.

- Ваша подруга... - сказала я.

Она снова ударила по полену.

- Полицейский сказал, что вы ожидаете свою подругу и что она останется с вами на ночь...

Мисс Харпер медленно выпрямилась и обернулась, ее лицо раскраснелось от жара.

- Да, доктор Скарпетта, - сказала она. - Это было так любезно с вашей стороны - что вы зашли.

Глава 8

Напольные часы рядом с лестницей пробили двенадцать раз. Мисс Харпер принесла еще вина.

- Часы. - Она как будто чувствовала себя обязанной объяснить. - Они отстают на десять минут. Уже первый час.

Телефоны в особняке действительно не работали. Я проверила. Чтобы добраться до города, нужно пройти несколько миль по дороге, которая теперь была покрыта по крайней мере четырьмя дюймами снега. Я не собиралась идти куда бы то ни было.

Ее брат мертв. Берил мертва. Мисс Харпер - единственная, кто остался. Я надеюсь, что это совпадение. Я зажгла сигарету и сделала глоток вина.

У мисс Харпер не хватило бы физической силы, чтобы убить своего брата и Берил. Что, если убийца был настроен и против мисс Харпер? Что, если он вернулся?

Мой револьвер был дома.

Полиция будет следить за участком.

На чем? На снегоходах?

Я сообразила, что мисс Харпер что-то мне говорит.

- Простите?.. - Я выдавила улыбку.

- Похоже, вы замерзли, - повторила она.

Со спокойным лицом она сидела в кресле в стиле барокко и вглядывалась в огонь. Высокое пламя гудело, подобно развеваемому ветром флагу, и редкие порывы ветра вздымали пепел в очаге. Казалось, мое присутствие действовало на нее успокаивающе. На ее месте мне бы тоже не хотелось оставаться одной.

- Мне хорошо, - соврала я. На самом деле мне было холодно.

- Мне было бы приятно предложить вам свитер.

- Пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной действительно все в порядке.

- Этот дом совершенно невозможно прогреть, - продолжала она. - Высокие потолки. И он не утеплен. К этому привыкаешь.

Я думала о своем современном доме с газовым отоплением в Ричмонде, о своей кровати королевских размеров с твердым матрасом и электрическим одеялом, о коробке с сигаретами в шкафчике рядом с холодильником и о хорошем скотче в моем баре. Я думала о намечавшейся ночевке на пыльном, темном втором этаже особняка "Катлер Гроув".

- Мне будет хорошо здесь, на диване, - сказала я.

- Ерунда. Огонь скоро погаснет. - Она крутила пальцами пуговицу на своем свитере, ее глаза не отрывались от огня.

- Мисс Харпер, - попыталась я в последний раз, - у вас есть какие-нибудь подозрения насчет того, кто мог это сделать с Берил, с вашим братом? Или почему?

- Вы думаете, это один и тот же человек. - Она преподнесла это как констатацию факта, а не как вопрос.

- Я вынуждена сделать такое предположение.

- Я хотела рассказать вам что-то, что помогло бы вам, - ответила она, - но думаю, это не имеет никакого значения. Кто бы это ни был - что сделано, то сделано.

- Вы не хотите, чтобы он был наказан?

- Уже достаточно наказаний. Нельзя вернуть то, что уже совершилось.

- А Берил не хотела бы, чтобы его поймали?

Она обратила ко мне широко раскрытые глаза.

- Если бы вы ее знали!

- Мне кажется, я знаю. Я знаю ее - в некотором смысле, - мягко сказала я.

- Я не могу объяснить...

- Вам не нужно этого делать, мисс Харпер.

- Как это было бы замечательно...

На мгновение я увидела ее горе. Ее лицо исказилось, но затем она снова взяла себя в руки. Ей не было нужды заканчивать свою мысль. Как это было бы замечательно, если бы сейчас ничто не держало Берил и мисс Харпер порознь. Компаньоны. Друзья. Жизнь так пуста, когда ты одинок, когда некого любить.

- Мне очень жаль, - сказала я с чувством, - мне ужасно жаль, мисс Харпер.

- Сейчас середина ноября. - Она отвела от меня взгляд. - Снег выпал необычно рано. Он быстро растает, доктор Скарпетта, вы сможете уехать отсюда поздним утром. Те, кто о вас забыл, к тому времени вспомнят. С вашей стороны в самом деле-было замечательно, что вы зашли.

Казалось, она знала, что я застряну здесь. Меня беспокоило жуткое впечатление, что она как-то спланировала это. Конечно же, это было невозможно.

- Я прошу вас кое-что сделать, - вновь заговорила она.

- Что именно, мисс Харпер?

- Приезжайте весной, в апреле, - сказала она, обращаясь к пламени в камине.

- С удовольствием, - ответила я.

- Расцветут незабудки. Лужайка будет бледно-голубой от них. Это так красиво, мое любимое время года. Мы с Берил обычно собирали их. Вы когда-нибудь рассматривали их вблизи? Или вы, как большинство людей, которые считают их само собой разумеющимися, никогда не задумываетесь над ними, потому что они слишком малы? Они так красивы, если вы смотрите на них вблизи. Так красивы, как будто сделаны из фарфора и расписаны совершенной рукой Господа. Мы будем украшать ими волосы и ставить их в вазы с водой в доме, как Берил и я. Вы должны пообещать, что приедете в апреле. Вы пообещаете мне это, не правда ли? - Она повернулась ко мне, и страсть в ее глазах обожгла меня.

- Да, да. Конечно, я обязательно приеду, - искренне пообещала я.

- Предпочитаете ли вы на завтрак что-то особенное? - спросила она, вставая.

- Меня вполне устроит то, что вы приготовите для себя.

- В холодильнике много всего, - чудно ответила она. - Захватите свой бокал, я покажу вам вашу комнату.

Она провожала свою гостью на второй этаж по лестнице великолепной резной работы, скользя рукой по перилам. Верхнего света не было, только бра, которые освещали нам путь, и затхлый воздух был холоден, как в подвале.

Мисс Харпер провела меня в маленькую спальню:

- Если вам что-нибудь понадобится, я по другую сторону коридора, тремя дверями Дальше, - сказала она.

Комната была обставлена мебелью из красного дерева с инкрустациями из атласного дерева. На стенах, оклеенных бледно-голубыми обоями, висело несколько писанных маслом картин с цветочными композициями и видом на реку. Под балдахином стояла застеленная кровать, и на ней были высоко навалены стеганые одеяла, открытая дверь вела в ванную, выложенную кафельной плиткой. В спертом воздухе витал запах пыли, как будто окна никогда не открывались, и здесь никогда не шевелилось ничего, кроме воспоминаний. Я была уверена, что в этой комнате много-много лет никто не спал.

- В верхнем ящике туалетного столика - фланелевая ночная рубашка. Чистые полотенца и прочие аксессуары - в ванной, сообщила мисс Харпер. Ну, вам больше ничего не нужно?

- Нет. Спасибо, - я улыбнулась ей. - Спокойной ночи.

Я закрыла дверь и задвинула слабую щеколду. Ночная рубашка оказалась единственной вещью в туалетном столике, и под нее было засунуто саше, потерявшее свой запах много лет назад. Все остальные ящики были пусты. В ванной комнате, как и обещала мисс Харпер, обнаружились все еще упакованная в целлофан зубная щетка, крошечный тюбик зубной пасты, ни разу не пользованный кусочек лавандового мыла и множество полотенец. Раковина была сухая, как мел, а когда я повернула золотистые ручки, потекла жидкая ржавчина. Прошла вечность, прежде, чем вода стала чистой и достаточно теплой для того, чтобы я решилась умыться.

Ночная рубашка, старая, но чистая, была выцветшего голубого цвета цвета незабудок, подумала я. Забравшись в постель, я натянула до подбородка стеганые одеяла, испускавшие затхлый запах, и выключила свет. Взбивая пухлую подушку, чтобы придать ей удобную форму, я чувствовала упругое сопротивление жестких перьев.

Нос замерз, сна не было ни в одном глазу. Я села на кровати в темноте комнаты, которая, не сомневаюсь, когда-то была комнатой Берил, и допила вино. В доме стояла такая пронзительная тишина, что мне казалось, я слышу всепоглощающее безмолвие снега, падавшего за окном.

Я не заметила, как задремала, но проснулась вдруг. Мое сердце бешено колотилось, я боялась пошевелиться и не могла вспомнить свой кошмарный сон. Я не сразу осознала, где нахожусь, и был ли шум, который я слышала, реальностью. Кран в ванной комнате подтекал, редкие капли воды звонко падали в раковину. Половицы за дверью моей запертой комнаты снова тихонько скрипнули.

Мой мозг лихорадочно перебирал варианты. Дерево скрипит от холода. Мышь. Кто-то медленно пробирается по коридору. Задержав дыхание, я напрягла слух и уловила за дверью шелест домашних тапочек. Мисс Харпер, заключила я. Похоже, она отправилась вниз. Наверное, еще целый час я ворочалась с боку на бок. В конце концов, зажгла свет и вылезла из постели. Часы показывали половину четвертого, и не оставалось ни малейшей надежды на то, что мне удастся уснуть. Дрожа от холода, я накинула поверх ночной рубашки пальто, открыла дверь и пошла по коридору в кромешной тьме, пока не угадала смутные очертания перил лестницы, ведущей на первый этаж.

Холодная прихожая тускло освещалась лунным светом, просачивавшимся через маленькие окошки по обе стороны входной двери. Снег прекратился, появились звезды, от инея деревья и кустарник приобрели размытые очертания.

Соблазненная теплом, которое сулило уютное потрескивание в камине, я пробралась в библиотеку.

Мисс Харпер сидела на диване, закутанная в вязанный шерстяной платок, и вглядывалась в огонь. Ее щеки были мокры от слез, на которые она не обращала внимания. Кашлянув, я осторожно позвала ее по имени, чтобы не испугать.

Она не двигалась.

- Мисс Харпер? - снова повторила я, уже в полный голос. - Я слышала, как вы спустились вниз.

Она прислонилась к изогнутой как змея спинке дивана, ее глаза, тупо уставившиеся на огонь, не мигали. Когда я быстро опустилась рядом с ней и прижала пальцы к сонной артерии, ее голова безвольно откинулась набок. Кожа была очень теплой, но пульс не прощупывался. Стащив ее вниз, на ковер, я металась от ее рта к грудине, отчаянно пытаясь заставить биться сердце и вдохнуть жизнь в легкие. Не знаю, как долго это продолжалось, но когда я наконец сдалась, мои губы онемели, а мускулы спины и рук дрожали. Я вся дрожала.

Телефоны все еще не работали. Я никому не могла позвонить и ничего не могла сделать. Я стояла у окна библиотеки и, раздвинув занавески, сквозь слезы смотрела на невероятную белизну, освещенную лунным светом. Непроглядная темень за рекой поглощала перспективу.

С трудом я затащила ее тело обратно на диван и заботливо прикрыла его шерстяным платком. Дрова в камине прогорели, и девочка на портрете растворилась в сгустившихся сумерках. Смерть Стерлинг Харпер застала меня врасплох и ошеломила. Я сидела на ковре перед диваном, наблюдая агонию огня. Его жизнь я тоже не могла поддержать. Впрочем, я даже не пыталась это сделать.

Когда умер мой отец, я не плакала. Он болел столько лет, что я научилась виртуозно сдерживать свои чувства. Большую часть моего детства он провел в постели. Когда он однажды вечером, в конце концов, умер, ужасное горе моей матери повергло меня в еще большую отстраненность, и в этом безопасном состоянии я оттачивала до совершенства искусство наблюдения за крушением моей семьи.

Между матерью и моей младшей сестрой Дороти, самовлюбленной и безответственной со дня своего рождения, разразилась война. Я молча устранилась от визгливых споров и состязаний, совершенно уйдя в свою собственную жизнь. Дезертировав с войны, разразившейся в моем доме, я все больше и больше времени проводила в библиотеке. Я преуспела в науках и интересовалась биологией человека. Когда мне было пятнадцать, сосредоточенно изучала "Анатомию" Грея, и это стало неотъемлемой частью моего самообразования, источником моего прозрения. Я собиралась уехать из Майами, чтобы учиться в колледже. В эпоху, когда женщины были учителями, секретаршами и домохозяйками, я собиралась стать врачом.

В средней школе я училась на высший балл, играла в теннис, летом и во время каникул много читала, тогда как моя семья продолжала сражаться, подобно раненым ветеранам Конфедерации, в мире, давно уже завоеванном Севером. Я мало интересовалась свиданиями, и у меня было не много друзей. Школу я закончила лучше всех в классе и уехала в Корнелльский университет, получив высшую стипендию. Затем - медицинский факультет в университете Джонса Хопкинса, юридический факультет в Джорджтауне, после чего я вновь вернулась в Хопкинс в качестве патологоанатома. У меня были всего лишь смутные ощущения, к чему я себя готовлю. Карьера, которую я выбрала, навсегда обрекла меня возвращаться к месту смерти моего отца. Мне предстояло тысячи раз раскладывать смерть на составляющие и снова собирать все обратно, изучать ее законы и доводить их до сведения суда, мне предстояло понять в ней все до винтика, но это не вернуло к жизни моего отца, и маленькая девочка внутри меня так никогда и не перестала горевать.

В очаге переливались последние тлеющие угольки, я урывками дремала.

Через несколько часов детали моей тюрьмы начали материализоваться в холодной голубизне рассвета. Я неуклюже поднялась с пола - при этом спину и ноги прострелило болью - и подошла к окну. Бледное яйцо солнца парило над синевато-белой рекой, стволы деревьев чернели на фоне белого снега. Камин остыл, и два вопроса стучали в моем воспаленном мозгу. Умерла бы мисс Харпер, если бы меня не было здесь? Насколько она была заинтересована в том, чтобы умереть в то время, как я находилась в ее доме. Зачем она спустилась в библиотеку? Я представляла себе, как она пробирается вниз по лестнице, разжигает камин и устраивается на диване. Когда она всматривалась в пламя, ее сердце просто остановилось. Или же в свой последний час она смотрела на портрет?

Я включила все лампы. Придвинув стул поближе к очагу, я залезла на него и сняла громоздкую картину со стены. Вблизи портрет не казался таким раздражающим, общее впечатление рассыпалось на слабые оттенки цвета и едва уловимые мазки густой масляной краски. С полотна поднялось облако пыли, когда я спустилась вниз и положила картину на пол. На ней не было ни подписи, ни даты, и портрет оказался не настолько старым, как я предполагала. Цвета сознательно были смешаны так, чтобы казаться старыми, и, кроме того, полностью отсутствовали следы растрескивания краски.

Перевернув портрет, я изучила коричневую бумагу с оборотной стороны. Посредине ее выделялась золотая печать с названием вильямсбургской мастерской обрамления картин. Я записала его и снова залезла на стол, возвращая картину на место. Затем я села на корточки у камина и осторожно исследовала мусор карандашом, который достала из своей сумочки. Поверх обуглившегося полена лежал странный тонкий слой белого пепла, разлетавшийся, как паутина, при малейшем возмущении. Под ним обнаружился кусочек чего-то, похожего на расплавленный пластик.

- Не обижайся, док, - сказал Марино, задним ходом выезжая со стоянки, - но выглядишь ты ужасно.

- Спасибо большое, - пробормотала я.

- Я же уже сказал, не обижайся. Полагаю, тебе не удалось толком поспать.

Когда утром я не приехала вскрывать Кери Харпера, Марино, не теряя времени, позвонил в вильямсбургскую полицию, и вскоре в особняке, вместе с лязгом гусениц, выгрызавших дорогу в обильном снегу, появились двое глуповатых офицеров. После угнетающих вопросов, касающихся смерти мисс Харпер, ее тело было погружено в санитарную машину и отправлено в Ричмонд, а я оказалась в полицейском управлении в центре Вильямсбурга, где меня потчевали пончиками и кофе, пока не приехал Марино.

- Я бы ни за что не остался в этом доме на всю ночь, - продолжал Марино. - Будь даже на десять градусов холоднее, я бы лучше отморозил себе задницу, чем провел целую ночь с трупом.

- Ты знаешь, где Принцесс-стрит? - прервала я.

- Чего это ты вдруг? - Его зеркальные солнечные очки повернулись ко мне.

На солнце снег сверкал белым огнем, и улицы быстро превращались в слякоть.

- Меня интересует Принцесс-стрит, 507, - ответила я тоном, не допускающим сомнений в том, что он отвезет меня туда.

Искомый дом стоял на краю исторического района, зажатый между коммерческими фирмами. На недавно очищенной стоянке парковалось не больше дюжины машин, и их крыши покрывал снег. С облегчением я увидела, что "Виллидж Фрэйм Шоппи и Галери" открыта.

Когда я вышла, Марино не задал ни одного вопроса. Возможно, он чувствовал, что в данный момент у меня не было настроения что-либо объяснять. В галерее находился только один покупатель - молодой человек в черном пальто, небрежно перебиравший эстампы на подставке, женщина с длинными светлыми волосами за прилавком считала на калькуляторе.

- Могу я быть вам чем-то полезной? - Блондинка вежливо повернулась ко мне.

- Это зависит от того, сколько времени вы здесь работаете, - ответил я.

Прохладный взгляд, которым она с сомнением окинула меня, дал понять, что выгляжу я черт знает как, - мятое пальто, волосы в ужасном беспорядке, к тому же, пытаясь в смущении пригладить торчащие пряди, я обнаружила, что умудрилась потерять сережку. Я представилась и, чтобы сразу расставить все точки над i, предъявила свой медный значок медицинского эксперта.

- Я работаю здесь два года, - сказала она.

- Я интересуюсь картиной, которую ваша мастерская обрамляла, скорее всего, до вашего прихода сюда, - портрет, который, возможно, сдавал Кери Харпер.

- О Боже! Я слышала об этом по радио сегодня утром, о том, что случилось с ним. О Боже, как ужасно, - бормотала она. - Вам нужно поговорить с мистером Хилджменом, - она нырнула в заднее помещение, чтобы позвать его.

Мистер Хилджмен, джентльмен важного вида в твидовом костюме, заявил уверенным тоном:

- Кери Харпер не был в этой мастерской много лет, и, насколько мне известно, никто здесь не знает его как следует.

- Мистер Хилджмен, - сказала я, - над каминной полкой в библиотеке Кери Харпера висит портрет светловолосой девочки. Он был обрамлен в вашей мастерской, возможно, много лет назад. Вы его помните?

Даже слабая искорка узнавания не промелькнула в его серых глазах, всматривающихся в меня поверх очков для чтения.

- Хорошая имитация под старину, - объяснила я. - Но довольно необычная трактовка личности. Девочке девять, десять, максимум двенадцать лет, но она одета, скорее, как молодая женщина, в белое, и сидит на маленькой скамеечке, держа в руках серебряную щетку для волос.

Я ругала себя за то, что не сделала "Поляроидом" фотографию этого портрета. Мой фотоаппарат остался в медицинской сумке, и такая идея просто не пришла мне в голову - я была слишком не в себе.

- Знаете, - сказал мистер Хилджмен, и его глаза ожили, - кажется, я вспоминаю то, о чем вы говорите. Очень хорошенькая девочка, но необычная. Да. Наводящая на размышления, как я припоминаю.

Я не подгоняла его.

- Это было, должно быть, лет пятнадцать назад, по крайней мере... Погодите-ка... - Он коснулся указательным пальцем своих губ. - Нет, - он покачал головой, - это был не я.

- Это были не вы? В каком смысле не вы? - спросила я.

- Это не я обрамлял портрет. Его, должно быть, обрамляла Клара, она работала здесь в то время. Наверное - да, я уверен, - Клара обрамляла ту картину. Довольно дорогая работа, и, на самом деле, портрет того не стоил, если хотите знать, он был не настолько хорош. Действительно, - добавил он, нахмурившись, - это была одна из наименее удачных ее работ...

- Ее? - прервала я. - Вы имеете в виду Клару?

- Я говорю о Стерлинг Харпер. - Он задумчиво смотрел на меня. - Она художница. - Он помолчал. - Когда-то, уже давно, она много писала. Как я понимаю, у них в доме была студия. Я, конечно, никогда там не был. Но обычно она приносила много своих работ, большинство из них были натюрмортами и пейзажами. Картина, которой вы интересуетесь, это единственный портрет, который я припоминаю.

- Как давно она написала его?

- Как я уже сказал, по крайней мере лет пятнадцать назад.

- Кто-нибудь позировал для него? - спросила я.

- Я предполагаю, что она могла написать его с фотографии... - Он нахмурился. - Нет, я не могу ответить на ваш вопрос. Но если кто-то и позировал для него, я не знаю, кто бы это мог быть.

Я не показала своего удивления. В то время Берил было шестнадцать или семнадцать лет, и она должна была жить в "Катлер Гроув". Возможно ли, чтобы мистер Хилджмен, люди в городе не знали об этом?

- Это довольно печально, - размышлял он вслух, - такие талантливые, умные люди. Ни семьи, ни детей.

- А как насчет друзей? - спросила я.

- Пожалуй, лично я никого из них не знаю, - ответил он.

"И никогда не узнаете", - с болью подумала я.

Когда я вернулась на стоянку, Марино замшей вытирал лобовое стекло. Растаявший снег и соль, разбросанная дорожными бригадами, запачкали и сделали тусклым его красивый черный автомобиль. Это не добавляло ему хорошего настроения. На асфальте под дверцей водителя лежала неопрятная коллекция окурков, которые он бесцеремонно выкинул из пепельницы.

- Два момента, - начала я очень серьезно, когда мы застегнули ремни безопасности. - В библиотеке особняка висит портрет светловолосой девочки, который мисс Харпер вставила в раму в этой мастерской примерно лет пятнадцать назад.

- Берил Медисон? - Он достал зажигалку.

- Вполне возможно, - ответила я, - но если так, она изображает ее в гораздо более юном возрасте, чем тот, в котором та должна была находиться, когда встретилась с Харперами. И трактовка характера персонажа довольно необычная - в духе Лолиты...

- В смысле?..

- Сексуальная, - сказала я напрямик. - Маленькая девочка написана так, чтобы подчеркнуть ее чувственность.

- Угу. И теперь ты собираешься сообщить мне, что Керн Харпер тайный педофил.

- Начнем с того, что портрет написан его сестрой, - сказал я.

- Вот дерьмо, - пожаловался он.

- Во-вторых, - продолжила я, - у меня сложилось отчетливое впечатление, что владелец мастерской не имеет представления о том, что Берил когда-либо жила вместе с Харперами. Сам собой, напрашивается вопрос, а знали ли об этом другие люди? И если нет, то интересно, как это возможно? Она жила в особняке много лет, Марино, это всего в паре миль от города. И это маленький город.

Марино молча вел машину, не отрывая глаз от дороги.

- Впрочем, - решила я, - это все могут быть досужие разговоры. Они были затворниками. Может быть, Кери Харпер стремился спрятать Берил от мира. Как бы то ни было, ситуация выглядит не слишком здоровой. Но, возможно, все это не имеет никакого отношения к их смертям.

- Черт, - сказал он отрывисто, - здоровье - не то слово в этом случае. Затворники или нет - но это полная чушь, что никто не знал о присутствии Берил там, если, конечно, они не запирали ее и не сажали на цепь у кровати. Проклятые извращенцы. Я ненавижу извращенцев. Я ненавижу людей, которые издеваются над детьми. Понимаешь? - Он взглянул на меня. - Я действительно ненавижу. У меня снова появилось то ощущение.

- Какое ощущение?

- Что этот "мистер Пулитцеровская премия" убрал Берил, - сказал Марино. - Она собиралась распустить язык в своей книге, он запаниковал и отправился к ней, захватив с собой нож.

- Тогда, кто убил его? - спросила я.

- Ну, может быть, его сдвинувшаяся сестрица. Кто бы ни убил Кери Харпера, он должен быть достаточно силен, чтобы нанести такой мощный удар, от которого жертва почти сразу потеряла сознание, да и перерезанное горло не свидетельствует о том, что убийца - женщина. Во всяком случае, я ни разу не вела дела, в котором бы женщина совершила что-либо подобное.

После длительной паузы Марино спросил:

- А что, старая леди Харпер поразила тебя своей дряхлостью?

- Она довольно эксцентрична, но отнюдь не дряхлая, - сказала я.

- Сумасшедшая?

- Нет.

- Судя по твоему описанию, ее реакция на убийство брата была не вполне адекватна.

- Она была в шоке, Марино. Люди в шоке ни на что не реагируют адекватно.

- Думаешь, самоубийство?

- Конечно, это возможно, - ответила я.

- Ты нашла на месте какие-нибудь лекарства?

- Кое-какие из тех, что можно купить в свободной продаже, но все они не смертельные.

- Никаких повреждений?

- Во всяком случае, я ничего не заметила.

- Ну а ты знаешь, черт побери, отчего она умерла? - спросил Марино, сурово глядя на меня в упор.

- Нет, - ответила я. - Пока нет.

- Полагаю, ты направляешься в "Катлер Гроув", - сказала я Марино, когда он остановил машину перед отделом медицинской экспертизы.

- Меня всего трясет от этой перспективы, - проворчал он. - Поезжай домой и как следует выспись.

- Не забудь о пишущей машинке Кери Харпера...

Марино копался в кармане в поисках зажигалки.

- ...модель, изготовитель и любые использованные ленты... - напомнила я ему.

Он зажег сигарету.

- ...и любую почтовую бумагу и бумагу для пишущей машинки, какая только есть в доме. Надеюсь, пепел из камина ты соберешь сам, его очень трудно будет сохранить...

- Не обижайся, док, но ты начинаешь говорить, как моя мать.

- Марино, - резко оборвала я, - я серьезно.

- Да, ты серьезно? Прекрасно - тебе всерьез необходим хороший сон, сказал он.

Марино выглядел таким же разбитым, как и я, и, пожалуй, ему тоже нужно было поспасть.

Стоянка перед отделом медицинской экспертизы была пуста.

В морге меня встретило утомительное жужжание генераторов и трансформаторов, которое я едва ли замечала во время работы. Когда я вошла в холодильник, натиск вонючего воздуха показался мне необыкновенно сильным.

Их тела были на соседних каталках у левой стены. Может быть, все дело в усталости, но, откинув простыню со Стерлинг Харпер, я почувствовала слабость в коленях и уронила на пол свою медицинскую сумку. Я вспомнила тонкую красоту ее лица и ужас в ее глазах в тот момент, когда, открыв заднюю дверь особняка, она увидела меня склоненной над телом ее брата, мои руки в перчатках были красны от его крови. Брат и сестра здесь, и оприходованы. Это все, что мне необходимо было знать. Я заботливо натянула простыню, прикрыв ее лицо, теперь такое же пустое, как резиновая маска. Вокруг торчали голые ноги, помеченные бирками.

Когда я только вошла в холодильник, то под каталкой Стерлинг Харпер краем глаза заметила желтую коробочку из-под фотопленки. Но важность этого факта я поняла, только когда как следует разглядела ее, наклонившись за своей сумкой. "Кодак", тридцать пять миллиметров, чувствительность двадцать четыре единицы. Мой отдел по государственному контракту получал пленку "Фудиси", и мы всегда заказывали чувствительность тридцать шесть единиц. Фельдшеры, которые привезли тело мисс Харпер, ушли много часов назад, и они не должны были заниматься фотосъемкой.

Я снова вышла в коридор. Мое внимание привлекло светящееся табло над дверью лифта, которое показывало, что лифт остановился на втором этаже. В здании был кто-то еще! Может быть, это всего-навсего очередной обход охраны? Кожу у меня на голове стянуло мурашками - я подумала о пустой коробочке из-под пленки. Крепко сжав ремень своей медицинской сумки, я решила подняться по лестнице пешком. На площадке второго этажа я осторожно открыла дверь и прислушалась, прежде чем переступить порог. Кабинеты в восточном крыле были пусты, свет нигде не горел. Я повернула направо, в основной коридор, и прошла мимо аудитории, библиотеки и кабинета Филдинга. Никого. "Просто, чтобы удостовериться", - подумала я, заворачивая в свой кабинет, чтобы вызвать охрану.

Увидев его, я затаила дыхание. На одно ужасное мгновение мой мозг полностью отключился. Он ловко и бесшумно перебирал содержимое открытого архивного шкафчика. Воротник его темно-синей куртки был поднят, глаза скрыты темными очками, а руки защищены резиновыми перчатками. Через мощное плечо был перекинут кожаный ремешок фотоаппарата. В нем чувствовалась основательность и непоколебимость мрамора. Я не могла достаточно быстро исчезнуть из его поля зрения. Руки в перчатках вдруг застыли.

Когда он сделал выпад, я рефлекторно махнула своей медицинской сумкой, как олимпийским молотом. Инерция с такой силой вогнала ее ему между ног, что от удара очки со звоном слетели с его лица. Он скрючился от дикой боли, и я сбила его с ног ударом по лодыжке. Вряд ли он почувствовал себя лучше от того, что единственным амортизатором между его ребрами и поверхностью пола оказался металлический объектив его же фотоаппарата.

Медицинские инструменты рассыпались в разные стороны, пока я неистово выковыривала из своей сумки маленький баллончик газа, который всегда таскаю с собой. Он заревел от боли, когда обильная струя газа ударила ему в лицо. Расцарапывая глаза, он с жуткими воплями катался по полу, в то время как я схватила телефон и вызвала помощь. Надежности ради я брызнула еще разочек, как раз перед тем, как в помещение ввалилась охрана. Затем приехали полицейские. Мой заложник в истерике умолял отвезти его в больницу, но офицер безо всякого сочувствия заломил ему руки за спину, надел наручники и обыскал.

Согласно водительскому удостоверению, незваного гостя звали Джеб Прайс, тридцать четыре года, адрес - Вашингтон, округ Колубмия. Сзади, за ремень его вельветовых брюк был засунут девятимиллиметровый автоматический "смитт-и-вессон" с четырнадцатью патронами в обойме и одним, досланным в патронник.

Я не помню, как брала ключи от другой служебной машины, арендованной отделом медицинской экспертизы, но, очевидно, я это сделала, так как в наступающих сумерках запарковала синий многоместный фургон на своей подъездной дорожке. Используемая для транспортировки трупов, машина была большого размера, на задней дверце окно из предосторожности было закрыто экраном. Съемный фанерный пол несколько раз в неделю требовалось поливать из шланга. Автомобиль представлял собой нечто среднее между семейным фургоном и катафалком, а из ему подобных покруче была только QE2.

Как зомби, я поднялась прямо по лестнице, даже не побеспокоившись о том, чтобы прослушать телефонные сообщения или выключить автоответчик. Левый локоть и плечо болели, противно ныли мелкие косточки кисти. Сложив одежду на стуле, приняла горячую ванну и замертво свалилась в постель. Я погрузилась в глубокий, глубокий сон, я почти умерла.

Я плыла в густой темноте, тяжелое тело казалось налитым свинцом, когда внезапный телефонный звонок был прерван моим автоответчиком:

- ...не знаю, когда смогу перезвонить, так что слушай. Пожалуйста, послушай, Кей. Я знаю о Кери Харпере...

Я открыла глаза, сердце бешено колотилось. Настойчивый голос Марка вывел меня из оцепенения.

- ...пожалуйста, держись от этого подальше, не впутывайся. Пожалуйста. Я еще позвоню тебе, как только смогу.

К тому времени, как я нащупала трубку, в ней был слышен только сигнал отбоя. Прослушав его сообщение, я рухнула на подушки и разразилась слезами.

Глава 9

На следующее утро Марино приехал в морг как раз в тот момент, когда я делала Y-образный разрез на теле Кери Харпера.

Я удалила пластрон ребер и вытащила из грудной клетки блок органов, тогда как Марино молча смотрел на то, как я это делаю. В раковине барабанила вода, гремели и щелкали хирургические инструменты, в соседней комнате служащий морга точил нож, и длинное лезвие скрежетало о точильный камень. Сегодня на утро было запланировано четыре вскрытия, и все хирургические столы из нержавеющей стали были заняты.

Поскольку Марино, казалось, не собирается сам ни о чем говорить, я взяла инициативу на себя.

- Что вам удалось выяснить о Джебе Прайсе? - спросила я.

- Проверка показала, что за ним ничего нет, - ответил он, глядя в сторону, - никаких предшествующих арестов, никаких особых судебных распоряжений, ничего. Он также не "поет" для полиции. А если бы и "пел", то после того, что ты с ним сотворила, у него прорежется сопрано. Перед тем как спуститься сюда, я заглянул в отдел расследований. Они занимаются пленкой из его фотоаппарата. Я занесу фотографии, как только они будут готовы.

- Ты их уже видел?

- Лишь негативы.

- И?..

- Там кадры, отснятые в холодильнике, - тела Харперов, - ответил Марино.

Именно этого я и ожидала.

- Надеюсь, это не журналист из какой-нибудь бульварной газетенки? поинтересовалась я в шутку.

- Ага, как же. Размечталась.

Я подняла глаза на Марино. Он явно был не в настроении. Более растрепанный, чем обычно, с красными воспаленными глазами, он дважды порезался при бритье.

- Большинство репортеров, которых я знаю, не таскают с собой девятый калибр, заряженный "глазерами", - сказал он, - и они, если у них за спиной есть поддержка, имеют обыкновение скулить и просить полицию позвонить адвокату газеты. Этот парень даже не пискнул - настоящий профессионал. Он выбрал вторую половину дня понедельника, праздничного дня, когда маловероятно, что кто-то окажется поблизости, и, чтобы забраться внутрь, открыл замок отмычкой. Его автомобиль мы нашли в трех кварталах отсюда на стоянке "Фам Фреш". Машина взята напрокат и оборудована телефоном сотовой связи. В ее багажнике оказалось достаточно обойм и магазинов, чтобы остановить маленькую армию, плюс пистолет-пулемет "Мак Тен" и жилет "Кевлар". Он не репортер.

- Но я не уверена и в том, что он профессионал, - прокомментировала я, снаряжая скальпель новым лезвием, - глупо было оставить в холодильнике пустую коробку от фотопленки. И если он действительно хотел сделать все чисто, то должен был бы залезть в два-три часа утра, а не среди бела дня.

- Ты права, коробка от фотопленки была ошибкой, - согласился Марино, но я могу понять, почему он вломился именно в это время. Скажем, похоронное бюро или полицейские доставляют очередное тело как раз, когда Прайс - в холодильнике, так? В середине дня ему удастся сделать вид, что он здесь работает, и у него есть законная причина находиться в здании. Но давай представим себе, что он нагрянул в два часа утра. Ему никак не объяснить свое присутствие в такое время.

В любом случае, подумала я, у Джеба Прайса были серьезные намерения. Патроны "глазер" - паршивая штука. Они заполняются дробью, которая при столкновении разлетается в разные стороны, разрывая плоть и органы, как свинцовый град. Что же касается пистолета-пулемета "Мак Тен", то это любимое оружие террористов и мафиози, которое можно купить довольно дешево в Центральной Америке, на Ближнем Востоке и в моем родном городе Майами.

- Вам нужно подумать о том, чтобы поставить замок на холодильник, добавил Марино.

- Я уже предупредила внутреннюю и наружную охрану, - сказала я.

Эту меру предосторожности я откладывала много лет. Похоронное бюро и полиция должны иметь возможность попадать в холодильник в нерабочее время. Нужно будет дать ключи охранникам, моим местным медицинским экспертам, работающим по вызову. Возникнут возражения, проблемы. Черт побери, я так устала от проблем!

Марино переключил свое внимание на тело Харпера. Чтобы определить причину смерти, не требовалось ни вскрытия, ни гениального патологоанатома.

- У него множественные переломы черепа и повреждения мозга, объяснила я.

- Его горло было перерезано в последнюю очередь, как и в случае с Берил?

- Яремные вены и сонные артерии рассечены, и все же внутренние органы не особенно бледные, - ответила я. - Он бы потерял достаточно крови, чтобы умереть в течение нескольких минут, если бы у него было кровяное давление. Другими словами, потеря крови не была причиной его смерти. К тому времени, как его горло перерезали, он уже умер, или умирал, от ранений головы.

- А как насчет оборонительных ранений? - спросил Марино.

- Никаких. - Я отложила скальпель, чтобы показать ему безвольные пальцы Харпера, отгибая их один за другим. - Нет сломанных ногтей, порезов или ушибов. Он не пытался отвести удары.

- Харпер так никогда и не узнал, чем его долбанули, - прокомментировал Марино. - Он приехал, когда уже стемнело. Негодяй поджидал его, возможно, прятался в кустах. Харпер запарковался, вылез из своего "роллс-ройса". Он как раз закрывал дверь, когда парень подошел к нему сзади и ударил по затылку...

- У него двадцатипроцентный стеноз артерий малого круга, - подумала я вслух, разыскивая свой карандаш.

- Харпер тут же свалился, а псих все бил и бил, - продолжал Марино.

- Тридцать процентов в правом коронаре. - Я нацарапала цифры на пустом пакете от перчаток. - Никаких рубцов от старых инфарктов. Сердце здоровое, но слегка увеличено. И у него кальцинирована аорта, атеросклероз первой степени.

- Затем парень перерезал Харперу горло, может быть, для твердой уверенности, что он мертв.

Я подняла взгляд на Марино.

- Кто бы это ни был, он хотел убедиться, что Харпер мертв, - повторил он.

- Не думаю, что нападающий мыслил столь рационально, - откликнулась я. - Взгляни сюда, Марино.

Я отвела скальп с черепа, который был разбит, как яйцо, сваренное вкрутую. Показывая линии переломов, я стала объяснять:

- Его ударили по крайней мере семь раз, причем с такой силой, что любая из ран не оставила бы ему надежды на выживание. Затем ему перерезали горло. Это сверхубийство, так же, как и в случае Берил.

- О'кей. Сверхубийство. Я не спорю, - ответил он. - Я просто говорю убийца хотел убедиться, что Берил и Харпер мертвы. Ты почти отрезаешь кому-нибудь его проклятую голову и можешь быть уверен, что твоя жертва не собирается воскреснуть и заговорить.

Когда я принялась опустошать желудок в картонный контейнер, Марино скорчил гримасу:

- Не возись. Я могу рассказать тебе, что он ел, - я же сидел там рядом с ним: орешки к пиву и два мартини.

Эти орешки только начали перевариваться, когда Харпер умер. Больше там ничего не было, кроме коричневой жидкости, и я чувствовала запах алкоголя.

Я спросила Марино:

- Что ты из него вытянул?

- Совершенно ничего.

Я взглянула на него, помечая контейнер.

- Я сижу в баре, пью тоник и лайм, - начал Марино, - примерно с четверть часа. Харпер появляется почти в пять.

- Как ты узнал, что это он?

Почки были прекрасно гранулированы. Я положила их на весы и записала показания шкалы.

- Его невозможно спутать ни с кем - с этой гривой белых волос, ответил Марино. - Он соответствовал описанию Поутита, и я узнал его в ту же секунду, когда он вошел. Он садится за столик и никому ничего не говорит, просто заказывает свое "обычное" и ест орешки к пиву, пока ждет. Я наблюдаю за ним какое-то время, затем подхожу, пододвигаю стул и представляюсь. Он заявляет, что ничем не может мне помочь, и не хочет об этом говорить. Я давлю на него, говорю, что Берил много месяцев угрожали, и спрашиваю, знал ли он об этом. Он раздражается и говорит, что не знал.

- Думаешь, он говорил правду?

А про себя я подумала, в чем заключается правда об отношении Харпера к спиртному? Его печень была увеличена.

- Теперь это уже не выяснить, - сказал Марино, стряхивая на пол пепел с сигареты. - Потом я спрашиваю его, где он был в ту ночь, когда ее убили, и он говорит, что был в баре в обычное время, а затем поехал домой. Когда я спрашиваю, может ли его сестра подтвердить это, он отвечает, что ее не было дома.

Я взглянула на него с удивлением, скальпель застыл на полпути:

- Где же она была?

- Ее не было в городе.

- Он тебе не сказал, где именно?

- Нет. Он сказал, цитирую: "Это ее дело. Не спрашивайте меня".

Глаза Марино презрительно остановились на частях печени, которую я препарировала. Он добавил:

- Моим любимым блюдом была печень с луком. Можешь в это поверить? Я не знаю ни одного полицейского, который видел бы вскрытие и после этого все еще любил бы печень...

Пила "Страйкер", с помощью которой я принялась за череп Харпера, вынудила Марино сдаться, и, когда костяная пыль поплыла в едком воздухе, он отошел подальше. Тела на вскрытии плохо пахнут, даже если они в хорошем состоянии. Да и само зрелище не вызывает положительных эмоций. Надо отдать должное Марино - каким бы ужасным ни было дело, он всегда приходил в морг.

Мозг Харпера был дряблым, с множеством рваных повреждений. Очень малое кровоизлияние подтверждало, что после удара по голове он жил недолго. По крайней мере, смерть его была милосердно быстрой. В отличие от Берил, у Харпера не было времени осознать ужас или боль, или просить о пощаде. И еще несколько особенностей различали эти два убийства. Харпер не получал угроз, по крайней мере, насколько нам известно. В его убийстве отсутствовали сексуальные мотивы. Он был забит, а не заколот. И никакие предметы одежды не пропали.

- Я насчитала сто шестьдесят восемь долларов в его бумажнике, сказала я Марино. - Его наручные часы и кольцо с печаткой тоже не пропали и оприходованы.

- А как насчет того, что висело у него на шее?

Я понятия не имела, о чем он говорит.

- У него на шее висела такая толстая золотая цепь с медалью, что-то типа геральдического герба, - объяснил Марино, - я обратил внимание в баре.

- С ним ничего подобного не доставили, и я не помню, чтобы видела эту цепь на нем на месте преступления... - Я хотела сказать "прошлой ночью", но это было не прошлой ночью. Харпер умер в ночь с субботы на воскресенье. А сегодня был уже вторник. Я совершенно потеряла ощущение времени. Последние два дня казались нереальными. Если бы сегодня утром я еще раз не прослушала сообщение Марка, то сомневалась бы, что этот звонок мне не приснился.

- Так, может быть, псих ее взял? Очередной сувенир, - сказал Марино.

- В этом нет никакого смысла, - ответила я. - Можно понять, почему убийца Берил, если он имеет к ней непреодолимое сексуальное влечение, берет себе на память сувенир. Но зачем брать что-то у Харпера?

- Может быть, трофеи? - предположил Марино. - Добыча охотника. Если это, например, наемный убийца, которому нравится оставлять себе что-нибудь на память о своей работе.

- Мне кажется, наемный убийца должен быть осторожным, и это не его поступок, - возразила я.

- Это ты так думаешь. Точно так же, как ты думала, что Джеб Прайс не должен был бы оставлять в холодильнике коробочку от фотопленки, - иронично заметил Марино.

Стащив перчатки, я закончила помечать пробирки и другие образцы, собрала свои бумаги и отправилась наверх, в свой кабинет. Марино последовал за мной.

Роза оставила дневную газету поверх моего еженедельника. Первая полоса была посвящена убийству Харпера и внезапной смерти его сестры. А колонка сбоку совершенно испортила мне день:

ГЛАВНЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ ЭКСПЕРТ ОБВИНЯЕТСЯ В "ПОТЕРЕ" СКАНДАЛЬНОЙ РУКОПИСИ

В информационной строке стояло: Ассошиэйтед Пресс, Нью-Йорк, и за аннотацией следовал рассказ о том, как я "вывела из строя" человека по имени Джеб Прайс после того, как застала его за "обыском" своего кабинета вчера днем. Измышления о рукописи, должно быть, исходят от Спарацино, раздраженно подумала я. Маленький кусочек о Джебе Прайсе скорее всего взят из полицейского отчета. Перебирая листки с телефонными сообщениями, я заметила, что звонили по большей части репортеры.

- Ты проверял ее компьютерные диски? - спросила я, кидая газету Марино.

- О, да, - откликнулся он. - Я их просмотрел.

- Ну, и ты нашел ту книгу, из-за которой весь сыр-бор?

Погрузившись в первый лист газеты, он пробормотал:

- Нет.

- Ее там нет? - Я вконец расстроилась. - Нет на дисках? Как это может быть, если Берил писала ее на своем компьютере?

- Не спрашивай меня, - сказал Марино. - Я просто говорю, что просмотрел с дюжину дисков, и на них нет ничего нового. Похоже, там всякое старье, знаешь, эти ее романы. Ничего нет ни о ней, ни о Харпере. Нашел несколько старых писем, в том числе два деловых письма к Спарацино. Они меня не заинтересовали.

- Может быть, она положила диски куда-то в безопасное место, прежде, чем уехать на Ки Уэст, - предположила я.

- Может быть и так. Но мы их не нашли.

В этот момент вошел Филдинг. Из коротких рукавов его хирургического халата свисали руки орангутанга, мускулистые кисти которых были слегка присыпаны тальком и одеты в резиновые перчатки. Филдинг сам по себе представлял произведение искусства - Бог знает, сколько часов в неделю он проводил в зале тренажеров, занимаясь накачиванием мышц. У меня даже сложилось такое мнение, что его отношение к работе обратно пропорционально увлеченности бодибилдингом. Компетентный заместитель начальника, он работал в отделе чуть больше года, и уже были заметны признаки того, что он начал выдыхаться. Чем больше он разочаровывался в профессии, тем больше становился в размерах. По моим прогнозам, не пройдет и двух лет, как он сменит наш отдел на более опрятный и доходный мир патологоанатомин больницы или унаследует лавры Арнольда Шварценеггера.

- Я собираюсь отложить Стерлинг Харпер, - сказал Филдинг, нетерпеливо зависая над краем моего стола. - Ее показатель алкоголя всего лишь три сотые, содержимое желудка мало о чем говорит. Никаких кровотечений, никаких необычных запахов. Сердце в хорошем состоянии, нет следов перенесенных инфарктов, коронары чистые. Мозг в порядке. И все же с ней что-то не так. Печень увеличена - примерно двадцать пять сотен грамм, и селезенка - около тысячи, с уплотненной оболочкой. Кроме того, изменения в лимфатических узлах.

- Какие-нибудь метастазы? - спросила я.

- Явных нет.

- Посмотри под микроскопом, - сказала я ему.

Филдинг кивнул и быстро вышел.

Марино вопросительно посмотрел на меня.

- Это может быть и лейкемия, и лимфома или одно из множества коллагенных заболеваний - ответила я на его немой вопрос. - Некоторые из них доброкачественные, некоторые - нет. Селезенка и лимфатические узлы реагируют как часть иммунной системы, другими словами, селезенка откликается на любое заболевание крови. Что же касается увеличенной печени, то она мало помогает нам поставить диагноз. Я ничего не пойму до тех пор, пока не увижу гистологические изменения под микроскопом.

- Не хочешь ли ты для разнообразия поговорить на простом человеческом языке? - Марино зажег сигарету. - Расскажи мне простыми словами, что обнаружил доктор Шварценеггер.

- Ее имунная система реагировала на что-то, - сказала я, - она была больна.

- Больна достаточно для того, чтобы отключиться у себя на диване?

- Так внезапно? Навряд ли.

- А как насчет каких-нибудь специфических лекарств? - предположил он. - Скажем, она берет все таблетки, какие есть, принимает их, а пластиковый пузырек кидает в огонь. Это может объяснить происхождение расплавленного пластика, который ты нашла в камине, а так же то, что мы не обнаружили в доме никаких пузырьков с таблетками, и вообще - ничего, кроме всякой ерунды, какую можно купить в свободной продаже.

Передозировка лекарств, конечно, была первой в моем списке, но пока я ничего сказать не могла - несмотря на мою мольбу, на заверения, что расследование смерти Стерлинг Харпер имеет высший приоритет, результаты токсикологического анализа будут готовы только через много дней, возможно, недель.

Что же касается убийства ее брата, то на этот счет у меня была теория:

- Я думаю, что Кери Харпера ударили самодельной дубинкой, - сказала я, - например, куском металлической трубы, заполненной для тяжести дробью. Чтобы дробь не высыпалась, трубка была заткнута чем-то вроде пластилина, который после нескольких ударов вылетел, и дробь рассыпалась.

Марино задумчиво стряхнул пепел.

- Это никак не вяжется с тем дерьмом "солдата удачи", которое мы нашли в багажнике автомобиля Прайса, и уж тем более с манерами старой леди Харпер.

- Полагаю, в ее доме ты не нашел ничего похожего на пластилин или дробь.

Он покачал головой.

- Нет, черт побери.

Мой телефон звонил не переставая весь остаток дня.

Телеграфные агентства передали отчеты о моей предполагаемой роли в исчезновении "таинственной и ценной" рукописи и несколько преувеличенные описания того, как я "вывела из строя незваного гостя", вломившегося в мой кабинет. Другие репортеры пытались нажиться на этой сенсационной новости. Некоторые из них прокрадывались на стоянку отдела медицинской экспертизы или появлялись в вестибюле со своими микрофонами и фотоаппаратами наперевес. Один особенно непочтительный диск-жокей выдал в эфир, что я единственная женщина-начальник в стране, которая носит "золотые перчатки вместо резиновых". Ситуация быстро выходила из-под контроля, и я начала относиться к предупреждениям Марка несколько серьезнее. Спарацино вполне был способен испортить мне жизнь.

Когда Томасу Итриджу IV приходило что-нибудь в голову, он звонил мне по прямой линии, минуя Розу, поэтому его звонок совершенно не удивил меня, пожалуй, я даже испытала облегчение.

Был конец рабочего дня, и мы сидели в его кабинете. По возрасту Итридж вполне годился мне в отцы и относился к той породе людей, чья непритязательность в юности к старости отливается в нечто монументальное, становится характером. Он обладал лицом Уинстона Черчилля, лицом, которому место в парламенте или в заполненной дымом сигары гостиной. Мы всегда прекрасно ладили с Итриджем.

- Рекламный трюк? Думаешь, кто-то в это поверит, Кей? - спросил главный прокурор штата, рассеянно покручивая пальцем золотую цепочку часов, петлей свисавшую из кармашка его жилета.

- У меня такое ощущение, что ты мне не веришь, - сказала я. В ответ он достал толстую черную авторучку "Монблан" и медленно свинтил колпачок.

- Вряд ли у меня будет возможность кому-нибудь что-нибудь объяснить, вяло добавила я. - Мои подозрения не основываются на чем-нибудь конкретном, Том. Я выдвигаю подобные обвинения для того, чтобы противостоять деятельности Спарацино, а он собирается развлекаться дальше.

- Ты чувствуешь себя очень изолированной, не так ли, Кей?

- Да. Потому что так оно и есть. Том.

- Ситуации, подобные этой, обычно начинают жить своей собственной жизнью, - задумчиво сказал он. - Пресечь шумиху в зародыше, не привлекая еще большего внимания, - вот проблема.

Он потер усталые глаза за очками в роговой оправе, взял чистый лист бумаги и расчертил его по вертикали на две части: преимущества с одной стороны, недостатки - с другой. О каких именно преимуществах и недостатках шла речь, я понятия не имела. Итридж заполнил записями примерно пол-листа, при этом одна колонка получилась существенно длиннее другой. Он откинулся на стуле, поднял глаза и нахмурился.

- Кей, - сказал он, - тебе никогда не приходило в голову, что со стороны ты кажешься гораздо более, чем твои предшественники, вовлеченной в те дела, которыми занимаешься?

- Я не знала ни одного из своих предшественников, - ответила я.

Он слегка улыбнулся:

- Это не ответ на мой вопрос.

- Клянусь, я никогда не думала на эту тему.

- Я так и полагал, - удивил он меня. - Ты чертовски сосредоточена, Кей. Это как раз и была одна из причин, по которой я твердо поддерживал твое назначение. Ты обладаешь замечательным качеством ничего не пропускать, ты - чертовски хороший патологоанатом, и это в дополнение к тому, что ты прекрасный администратор. А твоей отрицательной стороной является склонность при случае подвергать себя опасности. Например, эти удушения около года назад. Если бы не ты, возможно, эти преступления так никогда и не были бы раскрыты, и погибло бы еще немало женщин. Но твой энтузиазм чуть не стоил тебе жизни.

Итридж немного помолчал и продолжил:

- Теперь этот вчерашний инцидент. - Он покачал головой и засмеялся. Хотя, должен признать, ты произвела на меня сильное впечатление. Я сегодня утром слышал по радио, что ты "свалила его с ног". Это действительно так?

- Ну, не совсем, - ответила я неловко.

- Вы знаете, кто он? Чего искал?

- Мы не уверены, - сказала я, - но он забрался в холодильник морга и сделал несколько снимков - фотографии тел Стерлинг и Кери Харперов. Дела, в которых он копался, когда я его застукала, ни о чем мне не говорят.

- Они разложены по алфавиту?

- Он рылся в ящике М - Н, - сказала я.

- М, например, Медисон?

- Возможно, - согласилась я, - но ее дело заперто в другом помещении. В моих архивных шкафчиках о ней ничего нет.

После длительного молчания он постучал указательным пальцем по стопке бумаги и сказал:

- Я выписал все, что знаю об этих последних смертях: Берил Медисон, Кери Харпер, Стерлинг Харпер. В них есть все внешние атрибуты таинственного романа, не так ли? А теперь еще эта интрига с пропавшей рукописью, в которую, якобы, замешан отдел медицинской экспертизы. Я хочу кое-что сказать тебе, Кей. Во-первых, если кто-нибудь еще позвонит по поводу рукописи, то ты значительно облегчишь себе жизнь, переадресовав заинтересованную сторону ко мне. Я вполне могу ожидать, что последуют кое-какие сфабрикованные судебные разбирательства. Теперь я подключу свой аппарат, посмотрим, сможем ли мы в столь критическом положении отвлечь внимание толпы. Во-вторых - и я очень тщательно взвесил эту мысль, - ты должна быть похожа на айсберг.

- Что ты имеешь в виду? - тревожно спросила я.

- Над поверхностью должна выступать всего лишь малая часть того, что есть на самом деле, - ответил он. - Это совсем не то же самое, что "не вылезать", хотя именно этим ты и будешь заниматься, то есть - минимум заявлений для прессы. И постарайся выдавать как можно меньше информации. Он снова начал крутить цепочку часов. - А уровень твоей активности, или, если хочешь, вовлеченности, пусть будет обратно пропорционален твоей "незаметности".

- Моей вовлеченности? - воскликнула я протестующе. - Таким витиеватым способом ты хочешь сказать, чтобы я занималась только своей работой ничем, кроме своей работы, - и поменьше привлекала внимание к своему отделу?

- И да, и нет. Да - в смысле "занимайся своей работой". А вот что касается "поменьше привлекать внимание к отделу медицинской экспертизы", то, боюсь, ты не сможешь это контролировать. - Он замолчал, сложив руки на столе. - Я в достаточной мере знаком с Робертом Спарацино.

- Ты встречался с ним? - спросила я.

- Я имел несчастье познакомиться с ним на юридическом факультете, ответил Итридж.

Я недоверчиво взглянула на него.

- В Колумбийском университете, - продолжал Итридж. - Тучный, заносчивый молодой человек с серьезным дефектом характера. Притом, он был очень способным, мог бы окончить лучше всех в выпуске и получить должность секретаря главного юриста, если бы не я. - Итридж помолчал. - Я поехал в Вашингтон, довольный тем, что мне повезло работать на Хьюго Блека, а Роберт остался в Нью-Йорке.

- Он простил тебе это? - во мне зашевелились смутные подозрения. Полагаю, тогда имела место серьезная конкуренция? Он когда-нибудь простил тебя за то, что ты обскакал его?

- Он никогда не забывал послать мне рождественскую открытку, - ответил Итридж бесстрастно, - компьютерную распечатку с факсимиле его подписи и без указания моего имени, достаточно безличную, чтобы быть оскорбительной.

Теперь стало более понятно, почему Итридж хотел, чтобы сражениями со Спарацино занимался офис главного прокурора.

- Ты не допускаешь, что он устроил мне все эти неприятности с единственной целью - достать тебя? - предположила я нерешительно.

- То есть? Ты хочешь сказать, что потерянная рукопись это только уловка? И он поднимает шум на весь штат, чтобы таким образом косвенно повредить моему престижу и добавить мне головной боли? - Итридж мрачно улыбнулся. - Маловероятно, что все дело только в этом.

- Но дополнительным стимулом это вполне может быть. Он должен знать, что любые юридические недоразумения и возможные тяжбы, в которых окажется замешан мой отдел, станут предметом разбирательства главного прокурора штата, а мне помнится, ты говорил, что он мстительный человек.

Пальцы Итриджа забарабанили по столу. Он заговорил глядя в сторону:

- Позволь рассказать тебе кое-что из того, что я слышал о Роберте Спарацино во времена нашего совместного пребывания в Колумбийском университете. Его родители развелись. Он жил со своей матерью, а его отец греб деньги лопатой на Уолл-Стрит. Очевидно, несколько раз в год ребенок посещал своего отца в Нью-Йорке. Мальчик рано развился, много читал и был увлечен миром литературы. Во время одного из визитов он сумел уговорить отца взять его с собой на ленч в "Алгонкин", в тот день, когда предполагалось присутствие Дороти Паркер с ее "круглым столом". Роберт, которому тогда было не больше девяти-десяти лет, спланировал все заранее. Согласно той истории, которую он рассказывал за выпивкой нескольким приятелям в Колумбийском университете, он собирался приблизиться к столику Дороти Паркер, подать ей руку и представиться следующим образом: "Мисс Паркер, какое наслаждение встретиться с вами", - и так далее. Когда же он подошел к ее столику, у него неожиданно вырвалось: "Мисс Паркер, какая встреча насладиться вами". И тогда Дороти посмеялась над ним так, как умела делать только она: "Я слышала это от многих мужчин, но никто из них не был столь молод, как ты". Грохнувший вслед за этим хохот уничтожил, унизил мальчика. И он никогда этого не забыл.

Образ маленького толстяка, протягивающего потную руку и произносящего эти слова, был настолько жалким, что я не засмеялась. Если бы я была унижена героиней своего детства, то тоже никогда бы этого не забыла.

- Надеюсь, Кей, теперь ты понимаешь, что представляет собой Спарацино, - сказал Итридж. - Рассказывая эту историю в Колумбийском университете, он был пьян и озлоблен. И он громогласно обещал, что отомстит, что покажет Дороти Паркер и прочей элите, как над ним смеяться. И что же теперь? - Итридж оценивающе взглянул на меня. - Теперь он один из самых могущественных адвокатов, специализирующихся по литературным делам в стране, свободно общается с редакторами, агентами, писателями, причем все они возможно, тайно ненавидят его и при этом боятся. Насколько мне известно, он регулярно завтракает в "Алгонкине", а также настаивает на том, чтобы все контракты по фильмам и книгам подписывались именно там. Не сомневаюсь, что при этом он в душе смеется над тенью Дороти Паркер. Ну, что, звучит надуманно?

- Вовсе нет. Тут не нужно быть психологом, - сказала я.

- Вот, что я собираюсь предложить, - сказал Итридж, глядя на меня в упор, - позволь мне заняться Спарацино. Я хочу, чтобы ты вообще, насколько это возможно, не контактировала с ним. Его нельзя недооценивать, Кей. Даже когда кажется, что ты почти ничего не сообщаешь ему, он читает между строк, и он мастер делать невероятно точные выводы. Я не знаю, в какой мере в действительности Спарацино был замешан в дела Берил Медисон и Харперов, и чем он собирается заниматься теперь. Возможно, различными сомнительными делишками, но я не хочу, чтобы он узнал об этих убийствах подробностей больше, чем уже знает.

- Он уже знает предостаточно, - сказала я. - Например, у него есть полицейский отчет по делу Медисон. Не спрашивай меня, откуда...

- Он очень изобретателен, - прервал меня Итридж. - Я советую тебе изъять из обращения все отчеты, отсылай их только туда, куда обязана. Ты должна повысить дисциплину в своем офисе, усилить охрану, каждое дело - под замок. Твои сотрудники не должны выдавать информацию, касающуюся этих дел кому бы то ни было, пока не убедятся, что тот, с кем они разговаривают, имеет право доступа. Спарацино использует для своей выгоды любую мелочь. Для него это игра. Многие люди могут оказаться задетыми, включая тебя. Не говоря уже о том, что может случиться, когда дела дойдут до суда. После любого из его типичных рекламных блицев, нам придется перевести дело в судебный округ.

- Может быть, он предвидел, что ты это сделаешь, - сказала я спокойно.

- Что я возьму на себя функции громоотвода? Выйду на сцену сам, вместо того чтобы позволить помощникам заниматься этим?

Я кивнула.

- Ну, может быть, и так, - ответил он.

Я была в этом уверена. Я не была той жертвой, которую наметил Спарацино. Его целью была месть. Спарацино не мог докучать непосредственно главному прокурору. Он бы никогда не пробрался через охранников, адъютантов, секретарей. Поэтому Спарацино докучал мне и добился желаемого. Мысль о том, что меня использовали таким образом, только разозлила меня еще больше, и тут неожиданно я вспомнила Марка. Какова его роль во всем этом?

- Ты раздражена, и я не виню тебя, - сказал Итридж. - Тебе просто надо проглотить свою гордость, справиться с эмоциями, Кей. Мне нужна твоя помощь.

Я внимательно слушала.

- Я сильно подозреваю, что эта рукопись, которой все так интересуются, поможет нам вмешаться в игры Спарацино, прекратить его аттракционы. У тебя есть хоть какая-то возможность найти ее след?

Я почувствовала, что мое лицо начинает гореть.

- Она никогда не проходила через мой отдел, Том...

- Кей, - сказал он твердо, - я спрашиваю тебя не об этом. Много чего никогда не проходило через отдел медицинской экспертизы, но главный медицинский эксперт как-то умудрялся находить следы. Прописанное лекарство; жалоба на боль в груди, случайно подслушанная прежде, чем человек упал замертво; склонность к самоубийству, которую члены семьи "ненароком" разгласили. Ты не можешь никого принудить давать показания, у тебя нет такой власти, но ты можешь выяснить такие детали, которые никто никогда не расскажет полиции.

- Я не хочу быть обычным свидетелем, Том.

- Ты свидетель-эксперт. Конечно, ты не хочешь быть обычным свидетелем - это расточительство, - сказал он.

- А полицейские обычно допрашивают лучше, - добавила я. - Они не ожидают услышать от людей правду.

- А ты?

- Большинство врачей не предполагают, что пациент будет врать, они ожидают услышать от людей то, что они считают правдой...

- Кей, ты говоришь слишком общо, - сказал он.

- Я не хочу оказаться в ситуации...

- Кей, закон говорит, что медицинский эксперт должен проводить расследование причины и способа смерти и излагать обнаруженное в письменном виде. Это очень широко. Это дает тебе полное право на расследование. Единственное, что ты на самом деле не можешь делать, это арестовать кого-нибудь. Тебе это известно. Полиция никогда не найдет эту рукопись. Ты - единственный человек, кому это под силу. - Итридж невозмутимо посмотрел на меня. - Это нужно скорее для тебя, чем для них, для твоего доброго имени.

Я ничего не могла поделать. Итридж объявил войну Спарацино, и я была поставлена под ружье.

- Найди эту рукопись, Кей. - Главный прокурор взглянул на часы. - Я тебя знаю - ты приложишь к этому делу свои мозги и найдешь ее или, по крайней мере, выяснишь, что с ней случилось. Три человека умерли. Один из них - лауреат Пулитцеровской премии, автор моей любимой книги. Мы должны докопаться до дна. Кроме того, все, что ты выяснишь относительно Спарацино, сообщай мне. Ты попробуешь, не так ли?

- Да, сэр, - ответила я, - конечно, я попробую.

Я начала с того, что принялась изводить экспертов.

Исследование документов - одна из немногих экспертиз, позволяющая получить ответ буквально на ваших глазах. Она так же конкретна, как бумага, и столь же реальна, как чернила. В среду вечером начальник отдела Уилл, Марино и я уже несколько часов занимались этой проблемой.

Я сама не знала, что я ищу. Если бы мы сразу же определили, что в камине мисс Харпер сожгла пропавшую рукопись Берил, это было бы, пожалуй, слишком просто. Тогда мы могли бы заключить, что Берил отослала ее на хранение своей подруге. Мы могли бы предположить, что книга содержала некие пикантные подробности, которыми мисс Харпер решила не делиться с миром. И самый важный вывод, который мы могли бы сделать, - рукопись не была похищена с места преступления.

Но количество и тип бумаги, которую мы исследовали, не соответствовали такому предположению. Не сгоревших фрагментов было довольно мало, все они размером не превышали десятицентовую монету и не стоили того, чтобы класть их под инфракрасный объектив видеокомпаратора. Никакие технические средства или химические тесты не помогли бы нам в исследовании оставшихся тонких белых завитков пепла. Они были такие хрупкие, что мы не только не рискнули достать их из мелкой картонной коробки, в которую их собрал Марино, но даже закрыли дверь и вентиляционные отверстия в лаборатории, чтобы исключить, насколько возможно, движение воздуха.

Вся наша деятельность сводилась к кропотливому перебору с помощью пинцета невесомых кусочков пепла в попытках составить слово. Таким образом мы выяснили, что мисс Харпер сожгла листы двадцатифунтовой хлопковой бумаги, на которых были отпечатаны буквы через карбоновую ленту. Мы были уверены в этом по нескольким причинам. Бумага, сделанная из древесной массы, при сжигании становится черной, тогда как бумага из хлопка невероятно чистая, ее пепел представляет собой легкие белые клочки, как те, что находились в камине мисс Харпер. Несколько не сгоревших кусочков, которые мы разглядывали, соответствовали двадцатифунтовому артикулу. Карбон вообще не сгорает. Тепло только сжимает отпечатанные буквы так, что они становятся похожи на мелкий шрифт. Некоторые слова были представлены целиком, контрастно выделяясь на тончайшем белом пепле. Другие были безнадежно раздроблены и покрыты пятнами, как закопченные крошечные билетики судьбы из китайского печенья.

- ПРИБЫ, - прочитал Уилл по буквам. Его воспаленные глаза за стеклами немодных очков в черной оправе выглядели утомленными, и ему требовались некоторые усилия, чтобы сохранить терпение.

Я добавила этот фрагмент слова к тем, что уже заполняли полстраницы моего блокнота.

- Прибыл, прибывающий, прибываю, - со вздохом добавил он. - Не могу представить, что это еще может быть.

- Прибытие, прибыль, - подумала я вслух, мечтая о пузырьке "Адвила", оставшегося внизу в моей сумочке, и проклиная непрекращающуюся головную боль от чрезмерного напряжения глаз.

- О Боже! Слова, слова, слова, - пожаловался Марино. - За всю свою чертову жизнь не видел такого количества слов, а половины из них и не слышал, о чем совершенно не жалею.

Он откинулся на вращающемся стуле, положив ноги на стол и продолжая изучать расшифровку ленты печатной машинки Кери Харпера, которую удалось сделать Уиллу. Лента была не карбоновой, а это означало, что страницы, сожженные мисс Харпер, отпечатаны не на машинке ее брата. Писатель, похоже, работал урывками, пытаясь предпринять очередную попытку. Большая часть того, что просматривал Марино, не имела никакого смысла, и когда я, в свою очередь, читала это, у меня возникал вопрос, не со дна ли бутылки черпал Харпер свое вдохновение?

- Меня удивит, если такое дерьмо удастся продать, - сказал Марино.

Уилл выудил очередной фрагмент предложения из ужасно закопченной путаницы, и я, наклонилась, чтобы поближе его рассмотреть.

- Знаешь, - продолжал Марино, - после смерти знаменитого писателя они всегда выпускают подобную чепуху. Хотя не сомневаюсь, что большую часть этого дерьма бедный парень никогда бы не захотел опубликовать.

- Да. И название может быть что-то вроде "Записки на салфетках с литературного банкета".

- Что?

- Не обращай внимания. Там даже десяти страниц не наберется, - сказала я рассеянно. - Довольно трудно сделать из этого книгу.

- Да. Тогда "Эсквайр" или, может быть, "Плейбой" заплатят за это несколько баксов? - предположил Марино.

- Это слово - определенно часть какого-то названия - места, компании или чего-то еще, - размышлял Уилл, ничего не слыша вокруг. - "Ко" - с большой буквы.

- Интересно. Очень интересно, - откликнулась я.

Марино встал, чтобы тоже посмотреть.

- Осторожно, не дыши, - предупредил Уилл, в твердой руке он уверенно держал пинцет и с его помощью в высшей степени осторожно манипулировал клочком белого пепла, на котором крошечными черными буквами было написано "бор Ко".

- Компания, колледж, коллегия, корпорация... - предложила я, чувствуя оживление. Сна как не бывало.

- Да, но что обозначает "бор"? - Марино озадаченно почесал в затылке?

- Энн Эрбор? - предположил Уилл.

- А как насчет колледжа в Вирджинии? - спросил Марино.

Мы не могли вспомнить ни одного колледжа в Вирджинии, который заканчивался бы на "бор".

- Может быть, это "харбор"? * - сказала я.

- Хорошо, но за ним следует "Ко", - засомневался Уилл.

- Может быть, это какая-то "Харбор Компани"? - предположил Марино.

* Харбор - порт (англ.)

Я заглянула в телефонный справочник. Там обнаружилось пять названий, начинающихся на Харбор: Харбор-Ист, Харбор-Саут, Харбор-Виллидж, Харбор-Импортс и Харбор-Сквер.

- Не похоже, что мы на верном пути, - сказал Марино.

Наши дела совсем не улучшились, когда я позвонила в справочную и спросила насчет названий "Харбор Что-то" в районе Вильямсбурга. Кроме одного жилого комплекса, там ничего не было. Затем я позвонила детективу Поутиту в полицию Вильямсбурга, и он тоже ничего не вспомнил, кроме того же самого жилого комплекса.

- Давайте не будем слишком зацикливаться на этом, - раздраженно сказал Марино.

Уилл снова углубился в коробку с пеплом.

Марино заглянул через мое плечо в список слов, которые мы успели извлечь.

Ты, твой, я, мой, мы, очень - были достаточно тривиальны. Остальные полные слова представляли собой строительный раствор, скрепляющий каждодневные лексические конструкции: и, был, были, тот, этот, что, но, в. Встречались и более специфические слова, такие как город, дом, работа, знаю, прошу, боюсь, думаю, скучаю. Что же касается неполных слов, то можно только догадываться, что они обозначали. Отрывки слова "ужасный" явно использовались много раз, поскольку мы не могли придумать других общеупотребительных слов, которые начинались бы на "ужа" или "ужас". Конечно же, нюанс употребления был навсегда утрачен. Имелось ли в виду что-то вроде "какой ужас!"? Или же "я ужасно расстроен" и "я скучаю по тебе ужасно"? А может быть, и "вы ужасно милы"?

Важно, что мы обнаружили несколько фрагментов имен Стерлинг и Кери.

- Я совершенно уверена, что она сожгла свои личные письма, - решила я. - Меня наталкивают на эту мысль тип бумаги и используемые слова.

Уилл согласился.

- Ты не помнишь, в доме Берил Медисон нашли какую-нибудь почтовую бумагу? - обратилась я к Марино.

- Бумага для принтера, для печатной машинки - больше ничего такого. Ничего, подобного этой супербумаге, о которой вы говорите, - ответил он.

- В ее принтере используются чернильные ленты, - напомнил нам Уилл, цепляя пинцетом очередной кусочек пепла, и добавил: - Кажется, у нас есть еще один...

Я глянула на то, о чем он говорил.

На этот раз все, что осталось - "ор К".

- Компьютер и принтер у Берил были марки "Лэниер", - повернулась я к Марино. - Мне кажется, нелишне было бы выяснить, не пользовалась ли она раньше чем-то другим.

- Я просмотрел ее квитанции, - сказал он.

- За сколько лет?

- Все, какие были, - за пять-шесть лет.

- Компьютер тот же самый?

- Нет. Но тот же самый чертов принтер, док, - какой-то там 1600 с печатающей головкой типа "ромашка", причем всегда использовался один и тот же тип лент. Понятия не имею, на чем она печатала до него.

- Понятно.

- Да? Рад за тебя. Что до меня, то я ни черта не понимаю, пожаловался Марино, массируя поясницу.

Глава 10

Здание Национальной академии ФБР в Квантико, Вирджиния, представляло собой сооружение из стекла и кирпича посреди имитации боевых действий. Я никогда не забуду, как во время моего первого пребывания там много лет назад я ложилась в постель и вставала под звуки автоматных очередей и как однажды, тренируясь на выносливость, я выбрала в лесу неверную тропинку, и меня чуть не раздавил танк.

Было утро пятницы. Мы с Марино ехали на совещание, запланированное Уэсли Бентоном. Вскоре в поле зрения появились фонтаны и флаги академии.

Мне приходилось делать два шага на каждый шаг Марино, когда мы проследовали внутрь просторного и светлого вестибюля нового здания, которое настолько напоминало хорошую гостиницу, что заслужило прозвище "Квантико Хилтон". Сдав свое оружие дежурному, Марино отметил нас в журнале, и мы прикрепили пропуска посетителей. Тем временем секретарь позвонил Уэсли за подтверждением, что мы можем беспрепятственно пройти.

Лабиринт стеклянных переходов соединял секции кабинетов, аудиторий и лабораторий, позволяя перемещаться из здания в здание, не выходя наружу. Сколько бы раз я ни приходила сюда, я каждый раз терялась. Марино, казалось, знал, куда идти, поэтому я послушно семенила за ним, наблюдая за парадом пестро экипированных студентов, дефилирующих мимо. Это был своего рода код. Офицеры полиции были одеты в красные рубашки и брюки цвета хаки. Новых агентов ФБР отличали голубой и хаки, тогда как члены элитных групп освобождения заложников носили сплошь белое. Мужчины и женщины отличались безупречным внешним видом и были в высшей степени подтянуты. Они несли на своих лицах отпечаток военной сдержанности, такой же осязаемой, как запах растворителя для чистки оружия, который тянулся следом за ними.

Мы сели в служебный лифт, и Марино нажал кнопку нижнего уровня. Секретное бомбоубежище Гувера располагалось в шестидесяти футах под землей, двумя этажами ниже стрелкового тира. Мне всегда казалось очень правильным, что академия решила расположить отдел изучения поведения ближе к аду, чем к раю. Названия меняются. Последнее, что я слышала, - в ФБР называли аналитиков - агентами криминальных расследований. Работа, однако, не изменилась. Всегда будут психопаты, социопаты, сексуальные убийцы и прочие подонки, которые находят удовольствие в том, чтобы причинять боль другому.

Мы вышли из лифта и прошли по серому монотонному коридору к не менее серому и скучному офису. Уэсли появился неожиданно и привел нас в маленькую комнату для совещаний, где за длинным полированным столом сидел Рои Хейновелл. Эксперт по волокнам никогда, казалось, не узнавал меня, успевая забыть от встречи до встречи. Когда он протягивал руку, я всегда подчеркнуто представлялась.

- Конечно, конечно, доктор Скарпетта. Как поживаете? - поинтересовался он, как делал это всегда.

Уэсли закрыл дверь. Марино нахмурился, когда, оглядевшись, не обнаружил пепельницы. Придется использовать пустую банку от диет-коки из мусорной корзины. Я подавила побуждение добыть со дна сумки свою пачку академия была почти "бездымной" зоной.

Белая рубашка Уэсли изрядно помялась на спине, в глазах застыла усталость и озабоченность, когда он принялся просматривать бумаги в папке. Он сразу же приступил к делу.

- Есть что-нибудь новое по делу Стерлинг Харпер? - спросил он.

Вчера я просмотрела ее гистологические анализы и не слишком удивилась тому, что обнаружила. Однако, это не приблизило меня к пониманию причины ее смерти.

- У нее была хроническая миелоцитическая лейкемия, - ответила я.

Уэсли поднял глаза.

- Это послужило причиной смерти?

- Нет. На самом деле я даже не уверена, что она знала об этом.

- Это интересно, - прокомментировал Хейновелл. - То есть, можно ходить с лейкемией и ничего не знать об этом?

- Хроническая лейкемия - коварная болезнь, - объяснила я. - Вначале ее симптомы могут проявляться очень слабо. Например, ночная потливость, быстрая утомляемость, потеря веса. С другой стороны, заболевание могло быть диагностировано некоторое время назад и находиться в стадии ремиссии. Состояние Стерлинг было далеким от критического. У нее отсутствовали прогрессирующие лейкемические инфильтрации, и она не страдала ни от каких серьезных инфекций.

Хейновелл выглядел озадаченным.

- Что же тогда убило ее?

- Понятия не имею, - призналась я.

- Лекарства? - спросил Уэсли, делая пометки.

- Токсикологическая лаборатория приступила ко второй серии анализов, ответила я. - В предварительном отчете указан уровень алкоголя в крови три сотых. Кроме того, в ее анализах был обнаружен декстрометорфан - его используют в препаратах для подавления кашля, которые есть в открытой продаже. В ее ванной комнате наверху, на раковине, мы нашли пузырек "робитуссина". Он был полон более чем наполовину.

- Так что дело не в нем, - пробормотал Уэсли себе под нос.

- Тут и всей бутылки бы не хватило, - сказала я ему и добавила: Согласна, что это вызывает недоумение.

- Будешь держать меня в курсе? Сообщи мне о результатах, - попросил Уэсли. Он перевернул еще несколько страниц и перешел к следующему пункту повестки дня: - Рой исследовал волокна по делу Берил Медисон и хочет поговорить с тобой по этому поводу. А потом, Пит и Кей, - он поднял взгляд на нас, - у меня есть еще одно дело, которое я хочу обсудить с вами.

Уэсли выглядел довольно хмурым, и я предчувствовала, что причина, побудившая его собрать нас здесь, меня тоже не обрадует. Хейновелл, напротив, был невозмутимым как обычно. Его волосы, брови и глаза были одного - серого - цвета. Того же цвета был и костюм. Когда бы я ни встречала его, он всегда выглядел полусонным и серым, настолько бесцветным и спокойным, что у меня появлялось искушение спросить, есть ли у него кровяное давление.

- Волокна, на которые меня просила посмотреть доктор Скарпетта, лаконично начал Хейновелл, - обнаруживают, за единственным исключением, несколько неожиданностей - речь идет не о необычной окраске или странной форме поперечного сечения. Я сделал заключение, что с высокой вероятностью шесть нейлоновых волокон имеют шесть различных источников, как мы и предполагали с вашим исследователем в Ричмонде. Четыре из них соответствуют тканям, используемым в ковровых покрытиях автомобилей.

- Как вы пришли к такому выводу? - спросил Марино.

- Как вы понимаете, нейлоновая обивка и ковровое покрытие очень быстро портятся от тепла и солнечного света, - ответил Хейновелл. - Если волокна не обработаны специальной краской с металлизацией, то под действием ультрафиолета и постоянного нагрева автомобильный коврик будет очень быстро выцветать и портиться. Используя рентгеновские лучи, я мог оценить присутствие металла в четырех нейлоновых волокнах. Хотя с уверенностью сказать, что эти волокна из коврового покрытия автомобиля, я не могу, однако они вполне ему соответствуют.

- Есть шанс выяснить модель и изготовителя? - спросил Марино.

- Боюсь, что нет, - ответил Хейновелл. - Проследить проклятую штуковину до производителя представляется очень сомнительным, особенно если автомобиль, о котором идет речь, произведен в Японии. Позвольте привести пример. Ковровое покрытие в "тойоте" начинается с пластиковых шариков, которые везут отсюда в Японию. Там из них изготовляют волокно, которое везут обратно сюда, чтоб сделать из него коврик, который затем посылают обратно в Японию, чтобы положить в автомобиль, сходящий с конвейера.

По мере того как он монотонно бубнил, все становилось еще более безнадежно.

- С автомобилями, производимыми в Соединенных Штатах, у нас не меньше головной боли. Корпорация "Крайслер", например, может получать ковровые покрытия одного цвета от трех различных поставщиков. Затем, посреди серии, "Крайслер" может решить сменить поставщика. Предположим, лейтенант, что вы и я - мы оба - водим черный, восемьдесят седьмой "лебаронс" с темно-красным салоном. При этом поставщик темно-красного коврика в моем автомобиле может быть совсем не тот, что поставщик такого же коврика в вашем. Таким образом, единственное, о чем можно говорить с уверенностью в нашем случае, это о разнообразии нейлоновых волокон. Два могут быть из домашнего покрытия, четыре - из автомобильного. Цвета и поперечное сечение разные. Добавьте сюда то, что был обнаружен олефин, динэл, акрил, и вы получите некий странный компот.

- Очевидно, - вмешался Уэсли, - профессия или какое-то другое занятие убийцы вынуждает его контактировать со многими разными типами ковровых покрытий, и в день убийства Берил Медисон он был одет во что-то, на что налипло много волокон.

Шерсть, вельвет или фланель, подумала я. Однако ни шерстяных, ни цветных хлопчатобумажных волокон, которые могли бы иметь отношение к убийце, не было обнаружено.

- А что насчет динэла? - спросила я.

- Обычно он ассоциируется с женской одеждой. С париками, искусственным мехом, - ответил Хейновелл.

- Да, но не только, - возразила я. - Рубашка или пара слаксов, сделанных из динэла, накапливали бы статическое электричество, как полиэстер, вызывая прилипание к нему всего подряд. Это могло бы объяснить наличие такого количества следов.

- Возможно, - согласился Хейновел.

- Тогда, может быть, псих был в парике? - предположил Марино. - Мы знаем, что Берил пустила его в дом, другими словами, она не была напугана. Большинство дамочек не пугаются, если за дверью - женщина.

- Трансвестит? - предположил Уэсли.

- Может быть, - ответил Марино. - Самые привлекательные женщины, которых ты когда-либо видел, возможно, трансвеститы. Это чертовски отвратительно. Некоторых из них я не могу распознать до тех пор, пока не загляну прямо в лицо.

- Если нападавший выглядел как женщина, - обратила я их внимание, - то как мы объясним приставшие волокна? Ведь если волокна прилипают к нему на рабочем месте... трудно представить его там, одетым в женское платье.

- Если только он не занимается проституцией, - возразил Марино. - Он заходит и выходит из автомобилей своих клиентов всю ночь напролет. Может быть, заходит и выходит из комнат мотеля с ковровыми покрытиями на полу.

- Тогда его выбор жертвы лишен всякого смысла, - сказала я.

- Пожалуй, но становится понятным отсутствие семенной жидкости, спорил Марино. - Мужчины-трансвеститы, гомосексуалисты обычно не насилуют женщин.

- Они обычно и не убивают их, - заметила я.

- Я упоминал об исключении, - снова начал Хейновелл, глядя на часы, так вот, то самое оранжевое акриловое волокно, которым вы так интересовались. - Его серые глаза бесстрастно уставились на меня.

- С трехлистным клевером в сечении? - вспомнила я.

- Да, - кивнул Хейновелл. - Форма очень необычная. Цель, которая обычно преследуется при изготовлении трехлопастных в сечении волокон, скрывать грязь и рассеивать свет. Единственное место, которое я знаю, где вы можете найти волокна с таким профилем, - это нейлоновое ковровое покрытие "плимута" конца семидесятых. Именно там волокно в сечении имеет такое же очертание трехлистного клевера, как в деле Берил Медисон.

- Но оранжевое волокно - акриловое, а не нейлоновое, - напомнила я Хейновеллу.

- Верно, доктор Скарпетта, - сказал он. - Я излагаю вам факты, чтобы проиллюстрировать уникальные свойства волокна, о котором идет речь. Тот факт, что оно акриловое, а не нейлоновое, что яркие цвета, такие, как оранжевый, почти никогда не используются в автомобильных ковровых покрытиях, позволяет нам исключить множества возможных источников этого волокна, включая "плимуты" конца семидесятых. Да и вообще любые автомобили, какие вы только можете себе вообразить.

- То есть вы никогда прежде не видели ничего, подобного этому оранжевому волокну? - спросил Марино.

- Именно к этому я и веду, - Хейновелл явно колебался.

Уэсли перехватил инициативу:

- В прошлом году мы получили волокно полностью идентичное этому оранжевому, когда Роя попросили исследовать следы, обнаруженные в "Боинге-747", захваченном пиратами в Афинах, в Греции. Не сомневаюсь, вы помните этот случай.

Молчание.

Даже Марино на какое-то время замолк.

Уэсли продолжил, его глаза потемнели:

- Пираты убили на борту двух американских солдат и выбросили их тела на площадку перед ангаром. Первым, кого выбросили из самолета, был Чет Рамси, двадцатичетырехлетний морской пехотинец. Оранжевое волокно прилипло к крови на его левом ухе.

- Могло волокно попасть туда из салона самолета? - спросила я.

- Не похоже, - ответил Хейновелл. - Я сравнивал его с образцами ковра, обивки сидений, одеял, хранившихся в полках над креслами, но не нашел ничего даже близко напоминающего. Либо Рамси подцепил волокно где-то еще что маловероятно, поскольку оно прилипло к невысохшей крови - либо это результат, пассивного переноса с одного из террористов. Единственное, до чего я еще додумался, что волокно могло попасть к Рамси от одного из пассажиров, но если так, то этот человек должен был прикасаться к нему после того, как тот был ранен. Согласно свидетельствам очевидцев, ни один из пассажиров не подходил к нему. Рамси увели от других пассажиров в головную часть самолета. Он был избит, застрелен, его тело завернули в одно из одеял и выбросили на площадку перед ангаром. Одеяло, между прочим, было рыжевато-коричневым.

Первым, со сдерживаемым недовольством, заговорил Марино:

- Не затруднит ли вас объяснить, как, черт побери, воздушные пираты в Греции связаны с двумя писателями, убитыми в Вирджинии?

- Волокно связывает по крайней мере два случая, - ответил Хейновелл, захват самолета и смерть Берил Медисон. Это не говорит о том, что оба преступления связаны между собой, лейтенант. Но это оранжевое волокно настолько необычно, что мы должны учитывать возможность какого-то общего знаменателя событий в Афинах и того, что происходит здесь сейчас.

Это было больше, чем возможность, это была уверенность. Здесь явно имел место общий знаменатель. Человек, место или вещь, думала я, что-то одно из трех. В моей голове медленно материализовались детали.

Я сказала:

- Террористов так и не удалось допросить. Двое из них погибли, двое других сумели убежать, и их так никогда и не поймали.

Уэсли кивнул.

- Есть, по крайней мере, уверенность в том, что они террористы, Бентон? - спросила я.

После паузы он ответил:

- Мы так и не смогли выяснить их принадлежность к какой-нибудь террористической организации. Но есть предположение, что они проводили антиамериканскую акцию. Самолет был американским, так же как и треть пассажиров.

- А во что были одеты пираты?

- В гражданскую одежду. Слаксы, рубашки без ворота - ничего необычного.

- И никаких оранжевых волокон не было найдено на телах двух убитых пиратов?

- Мы не знаем, - вмешался Хейновелл, - они были застрелены на площадке перед ангаром, и мы не смогли приехать достаточно быстро, чтобы затребовать тела и перевезти их сюда для исследований вместе с убитыми американскими солдатами. К сожалению, я располагаю лишь отчетом по волокнам греческих специалистов. В действительности сам я никогда не исследовал ни одежду пиратов, ни какие-либо другие следы. Очевидно, многое могло быть пропущено. Но даже если бы на одном из тел обнаружилось оранжевое волокно, совсем не обязательно, что мы бы выяснили его происхождение.

- Эй, что вы нам тут рассказываете? - возмутился Марино. - Что? Предполагается, что мы должны искать сбежавшего воздушного пирата, который теперь убивает людей в Вирджинии?

- Мы не можем полностью сбросить со счетов такую возможность. Пит, сказал Уэсли, - какой бы невероятной она ни казалась.

- Четыре человека, которые захватили тот самолет, никогда не были связаны ни с какой организацией, - напомнила я. - На самом деле вам не известны ни их цели, ни кем они были, за исключением того, что двое из них были ливанцами - если мне не изменяет память, - другие двое, которые сбежали, возможно, были греками. Мне кажется, в то время были какие-то разговоры насчет того, что настоящей целью был американский посол, который отправлялся в отпуск со своей семьей и должен был лететь этим самолетом.

- Верно, - напряженно сказал Уэсли. - После того как несколькими днями раньше в американском посольстве в Париже была взорвана бомба, планы путешествия посла были тайно изменены, хотя прежний заказ на рейс не был отменен.

Его глаза смотрели мимо меня. Постукивая чернильной ручкой по костяшке большого пальца левой руки, он добавил:

- Мы не исключаем возможность того, что воздушные пираты в действительности представляли собой гангстерскую группу, что они профессиональные убийцы, нанятые кем-то.

- О'кей, о'кей, - сказал Марино нетерпеливо. - Никто не отрицает, что Берил Медисон и Кери Харпер могли быть убиты профессиональным убийцей. Вы знаете, что все было инсценировано так, как будто это дело рук какого-то психа.

- Мне кажется, стоит начать с этого оранжевого волокна и посмотреть, что еще удастся выяснить. И, может быть, кто-то должен как следует присмотреться к Спарацино, убедиться, что он не имеет никакого отношения к послу - возможной цели пиратов.

Уэсли не ответил.

Марино вдруг заинтересовался своим большим пальцем и принялся приводить в порядок ноготь с помощью карманного ножичка.

Хейновелл окинул взглядом всех сидящих за столиком и, убедившись, что к нему больше нет вопросов извинился и ушел.

Марино зажег очередную сигарету.

- Не знаю, - он выдохнул струю дыма, - но, по-моему, все это превращается в погоню за тенью. Я имею в виду, что не сходятся концы с концами. Зачем нанимать международного гангстера, чтобы убить сочинительницу дамских романов и бывшего романиста, который за много лет не произвел на свет ни одной строчки?

- Мне это тоже непонятно, - сказал Уэсли. - Все зависит от взаимных связей. Черт, это зависит от очень многих вещей. Пит. Все от чего-нибудь зависит. Единственное, что мы можем сделать, - проследить, насколько это в наших силах, чтобы ничто не ускользнуло от нашего внимания. Поэтому переходим к следующему пункту повестки дня, к Джебу Прайсу.

- Он снова на свободе, - откликнулся Марино.

Я недоверчиво посмотрела на него.

- Когда его выпустили? - спросил Уэсли.

- Вчера, - ответил Марино. - Его выпустили под залог. Если быть точным, за пятьдесят тысяч.

- Ты не мог бы объяснить мне, как ему это удалось? - поинтересовалась я, взбешенная тем, что Марино до сих пор мне этого не сказал.

- Не бери в голову, док, - ответил он.

Мне известны три способа освобождения под залог. Первый - это под личное поручительство, второй - за наличные или под залог собственного имущества, а третий - вмешательство профессионального поручителя, который берет десять процентов с суммы и требует письменное обязательство или какой-либо иной вид гарантии, что он не останется с пустым карманом, если обвиняемый решит убежать из города. Джеб Прайс, как сказал Марино, выбрал последний способ.

Я хочу знать, как ему это удалось, - снова повторила я, доставая сигареты и пододвигая поближе баночку из-под коки.

Я знаю только один способ. Он позвонил своему адвокату, тот открыл в банке счет на предъявителя и выслал чековую книжку в "Лаки", - сказал Марино.

- "Лаки"? - переспросила я.

- Да. "Лаки Бондинг Компани" на Семнадцатой улице, которая очень удобно располагается в одном квартале с городской тюрьмой, - объяснил Марино. - Там же и ломбард Чарли Лака для заключенных, известный еще под названием "Хок и Вок". Мы с Чарли знаем друг друга довольно давно, время от времени болтаем с ним, травим анекдоты. Иногда он немножко стучит, а иногда закрывает рот на замок. К сожалению, Джеб Прайс - как раз второй случай. Мне не удалось вытянуть из Лака ничего, кроме имени адвоката Прайса, но я подозреваю, что он не местный.

- Очевидно, у Прайса есть связи наверху, - сказала я.

- Очевидно, - мрачно согласился Уэсли.

- И он ничего не сказал? - спросила я.

- У него есть право хранить молчание, и он чертовски упорно этим правом пользуется, - ответил Марино.

- Что удалось выяснить в отношении его арсенала? - Уэсли продолжал делать записи. - Вы проверили его по базе данных?

- Оружие числится зарегистрированным на его имя, - ответил Марино, - и у него есть лицензия на ношение личного оружия, выданная шесть лет назад здесь, в северной Вирджинии, каким-то дряхлым судьей, который с тех пор вышел в отставку и переехал куда-то на юг. Согласно биографическим данным, включенным в запись, которую я получил из окружного суда, в то время, когда Прайс получил лицензию, он был неженат и работал в округе Колумбия в скупке золота и серебра под названием "Финклштейн". И угадайте, что теперь? "Финклштейна" больше не существует.

- А как насчет записей в Департаменте автомобильного транспорта? продолжал записывать Уэсли.

- Никаких претензий. На его имя зарегистрирован восемьдесят девятый БМВ по адресу в округе Колумбия. В его старом договоре на аренду указано, что он работает сам на себя. Я собираюсь тряхнуть налоговую инспекцию, чтобы получить данные об уплате их налогов за последние пять лет.

- Может быть, он частный сыщик? - спросила я.

- Во всяком случае, не в округе Колумбия, - ответил Марино.

Уэсли поднял на меня глаза и сказал:

- Кто-то его нанял. Для какой цели - мы до сих пор не знаем. Он явно не выполнил задания. Кто бы за ним ни стоял, он может повторить попытку. Я не хочу, чтобы ты столкнулась с еще одним таким же.

- Надеюсь, всем очевидно, что я тоже не жажду этого.

- Я хочу сказать тебе, - продолжал он отеческим тоном, - чтобы ты избегала ситуации, в который можешь оказаться уязвимой. Например, не следует засиживаться в кабинете, когда в здании никого не остается. Я имею в виду не только уик-энды. Если ты работаешь до шести-семи вечера, а все остальные ушли домой, то выходить на темную стоянку и садиться в свой автомобиль в одиночестве - паршивая идея. Может быть, ты могла бы уходить в пять, когда вокруг много глаз и ушей?

- Я учту это, - сказала я.

- Или если тебе нужно уйти позже, Кей, позвони охраннику и попроси его проводить тебя до машины, - продолжал Уэсли.

- Черт, позвони мне, в конце концов, - вызвался Марино, - у тебя же есть номер моего вызывающего устройства. А если со мной нельзя связаться, попроси диспетчера прислать автомобиль.

"Прекрасно, - подумала я. - Если мне повезет, то я доберусь домой к полуночи".

- Просто будь предельно осторожна. - Уэсли сурово взглянул на меня. Все теории - в сторону, убиты два человека, и убийца все еще на свободе. Вид жертв, возможные мотивы преступлений представляются мне достаточно необычными, чтобы допустить все что угодно.

Его слова крутились в моей голове по дороге домой. Если допускать все, то ничего невозможного нет. Один плюс один - не равно трем, или все-таки равно? Казалось бы, смерть Стерлинг Харпер не имеет отношения к гибели ее брата и Берил. Она - из другого уравнения. Или все-таки имеет?

- Ты сказал мне, что мисс Харпер не было в городе в тот день, когда была убита Берил, - обратилась я к Марино. - Что-нибудь еще удалось выяснить?

- Нет.

- Как ты думаешь, она уезжала на машине?

- Нет. У Харперов одна-единственная машина - это белый "роллс-ройс", и в день смерти Берил его брал Кери.

- Ты уверен?

- Я проверил это в баре "Калпепер". В тот вечер Харпер пришел в обычное время. Подъехал как обычно и уехал около шести тридцати.

В свете последних событий, думаю, никому не показалось странным, когда в понедельник утром на собрании персонала я объявила, что беру ежегодный отпуск.

Предполагалось, что инцидент с Джебом Прайсом настолько потряс меня, что мне потребовалось уехать, чтобы взять себя в руки и на какое-то время закопать голову в песок. Я никому не сказала, куда собираюсь, так как сама еще не знала этого. Я просто ушла, оставив заваленный бумагами стол и испытывающую тайное облегчение секретаршу.

Вернувшись домой, я все утро провисела на телефоне, обзванивая авиакомпании, обслуживающие ричмондский аэропорт "Бирд", наиболее удобный для Стерлинг Харпер.

- Да, я знаю, что это минус двадцать процентов, - сказала я билетному агенту авиакомпании "ЮС-эйр". - Вы не понимаете. Я не пытаюсь поменять билет. Это было несколько недель назад. Я пытаюсь выяснить, вылетала ли она вообще.

- Речь идет не о вашем билете?

- Нет, - повторила я в третий раз, - билет был на ее имя.

- Тогда она должна сама связаться с нами.

- Стерлинг Харпер мертва, она не может сама связаться с вами.

Испуганное молчание.

- Она умерла внезапно примерно в то время, когда предполагал предпринять путешествие, - объяснила я. - Если бы вы могли просто проверить по своему компьютеру...

И так далее, и тому подобное. Под конец я уже повторяла все это не задумываясь. В "ЮС-эйр" ничего не обнаружилось, так же как и в компьютерах Дельты, Юнайтед, Америкэн и Истэн. Насколько можно было судить по данным билетных агентов, в течение последней недели октября, когда была убита Берил Медисон, мисс Харпер не улетала из Ричмонда. Она также и не уезжала на машине. Я очень сомневалась, что она воспользовалась автобусом. Оставался поезд.

Агент компании "Эмтрак", которого звали Джон, сказал, что его компьютер не работает, и спросил, не может ли он мне перезвонить. Я повесила трубку как раз в тот момент, когда кто-то позвонил в мою дверь.

Еще не было двенадцати. День был кислый и хрустящий, как осеннее яблоко. Солнечный свет разрисовал мою гостиную белыми прямоугольниками и бликовал на ветровом стекле незнакомой серебристой "мазды-седана", запаркованной на моей подъездной аллее. Через глазок я разглядела, что перед моей дверью стоит бледный светловолосый молодой человек с опущенной головой и поднятым до ушей воротником кожаной куртки. Перед тем как открыть дверь, я засунула свой тяжелый "руджер" в карман теплого жакета.

Я не узнала его до тех пор, пока не увидела в упор.

- Доктор Скарпетта? - нервно спросил он.

Я не сдвинулась с места, чтобы пропустить его внутрь, моя правая рука твердо сжимала в кармане рукоять револьвера.

- Пожалуйста, простите, что я вот так появился перед вашей дверью, сказал он. - Я звонил вам в отдел, и мне сказали, что вы отпуске. Я нашел вас по справочнику, но телефон был занят. Тогда я решил, что вы дома. Мне, ну... мне действительно нужно поговорить с вами. Вы позволите войти?

При личной встрече он выглядел даже еще более безвредным, чем на видеопленке, которую мне демонстрировал Марино.

- О чем речь? - твердо спросила я.

- Берил Медисон, это о ней. Э... меня зовут Эл Хант. Я не займу много вашего времени. Я обещаю.

Я отступила от двери, и он зашел внутрь. Он уселся на диване в моей гостиной, и его лицо стало белым, как алебастр, когда он на мгновение задержался взглядом на рукоятке моего револьвера, высунувшейся из кармана жакета, пока я устраивалась в кресле с подголовником на безопасном расстоянии от своего гостя.

- Ах, у вас есть револьвер? - спросил он.

- Да, - ответила я.

- Я не люблю их, вообще не люблю оружия.

- Оно не слишком привлекательно, - согласилась я.

- Не в этом дело, мэм, - сказал он. - Однажды, когда я был мальчиком, мой отец взял меня поохотиться на оленя. Он подстрелил олениху. Она плакала. Олениха плакала. Лежала на боку и плакала. Я бы никогда никого не смог подстрелить.

- Вы знали Берил Медисон? - спросила я.

- Полицейский... полицейский разговаривал со мной о ней, - запинаясь, проговорил он, - лейтенант. Марино, лейтенант Марино. Он пришел на мойку, где я работаю, и заговорил со мной, а затем допрашивал меня в полицейском управлении. Мы говорили очень долго. Обычно она пригоняла к нам свою машину. Вот откуда я ее знаю.

Пока он продолжал бессвязно говорить, я не могла отделаться от мысли о том, какие "цвета" излучала я. Стальной голубой? Может быть, оттенки ярко-красного, потому что я была настороже и старалась не показывать этого? Я испытывала искушение предложить ему уйти и думала о том, чтобы вызвать полицию. Я не могла поверить, что он сидит в моем доме, и, возможно, неожиданная дерзость с его стороны и некоторая растерянность с моей объясняли, почему я ничего не предприняла.

Я прервала его:

- Мистер Хант...

- Пожалуйста, зовите меня Эл.

- Тогда, Эл, - сказала я, - почему ты хотел увидеть меня? Если у тебя есть информация, почему бы тебе не поговорить с лейтенантом Марино?

Его щеки покраснели, и он неловко опустил взгляд на свои руки.

- То, что мне нужно сказать, на самом деле не относится к категории той информации, которую сообщают полиции. Я подумал, что вы можете понять.

- Почему ты так подумал? Ведь ты меня совсем не знаешь.

- Вы отнеслись к Берил со вниманием. Как правило, женщины лучше, чем мужчины, чувствуют и сострадают.

Может быть, все действительно так просто? Может быть, Хант пришел сюда, потому что верил, что я не буду унижать его? Сейчас он пристально смотрел на меня раненым, удрученным взглядом. В его глазах металась паника.

Он спросил:

- Были ли вы когда-нибудь в чем-то уверены, доктор Скарпетта, даже несмотря на абсолютное отсутствие каких бы то ни было доказательств, подтверждающих вашу уверенность?

- Я не ясновидящая, если ты об этом спрашиваешь, - ответила я.

- Вы эксперт?

- Да, я эксперт.

- У вас есть интуиция, - настаивал он, теперь в его глазах стояло отчаяние, - вы очень хорошо понимаете, что я имею в виду, разве нет?

- Да, - сказала я, - думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, Эл.

Он, казалось, почувствовал облегчение и глубоко вздохнул.

- Я знаю, как все было, доктор Скарпетта. Я знаю, кто убил Берил.

Я никак не отреагировала.

- Я знаю его, знаю, что он думает, чувствует, почему он это сделал, проговорил Хант с чувством. - Если я расскажу вам, вы обещаете отнестись к этому со вниманием? В любом случае, отнесетесь вы к этому серьезно или нет, я не хочу, чтобы вы бежали в полицию. Они не поймут. Ведь вам это ясно, не так ли?

- Я очень внимательно выслушаю тебя, - ответила я.

Он подался вперед, его глаза засветились на бледном эльгрековском лице. Моя правая рука инстинктивно придвинулась к карману, так что ребром ладони я чувствовала рукоять револьвера.

- Полиция уже не понимает, - сказал он. - Они не могут понять меня. Почему я бросил психологию, например. Полиция этого не поймет. У меня степень магистра. И что же? Я работал санитаром, а сейчас я работаю на мойке. Вы же не думаете, что полиция поймет это, правда?

Я не отвечала.

- В детстве я мечтал быть психологом, социальным сотрудником, может быть, даже психиатром, - продолжал он. - Все это пришло ко мне так естественно. Вот кем я должен был стать. Вот к чему меня подталкивали мои способности.

- Но ты не стал, - напомнила я ему. - Почему?

- Потому что это разрушило бы меня, - сказал он, отводя глаза. - Я не могу контролировать то, что происходит со мной. Я слишком остро чувствую проблемы других людей и склад их ума, причем настолько, что моя собственная личность теряется, задыхается. Я не понимал, насколько все это значительно, до тех пор, пока не провел какое-то время в судебном отделении. Для душевнобольных преступников. Это было частью моего исследования исследования для диссертации. - Он все более заводился. - Я никогда не забуду Френки. Френки был параноидальным шизофреником. Он до смерти забил поленом свою мать. Я пытался понять Френки. Я мягко вел его через всю его жизнь до тех пор, пока мы не достигли того зимнего вечера. Я сказал ему: "Френки, Френки, что это было? Что нажало кнопку? Ты помнишь, что происходило в твоей голосе, в твоей душе?" Он сказал, что сидел у огня, как сидел всегда, наблюдая за догорающим пламенем, когда "они" начали ему нашептывать. Они шептали ужасные, обидные вещи. Когда его мать вошла, она посмотрела на него так же, как всегда, но на этот раз он увидел "это" в ее глазах. Голоса стали такими громкими, что он не мог думать, и в следующий миг он уже был мокрым и липким, а у нее больше не было лица. Он пришел в себя когда голоса затихли. Я не мог уснуть много ночей после этого. Всякий раз закрывая глаза, я видел Френки, плачущего, "покрытого кровью своей матери. Я понимал его. Я понимал, что он сделал. С кем бы я ни говорил, какую бы историю ни слушал, это действовало на меня всегда одинаково.

Я сидела спокойно, отключив воображение и натянув на себя личину эксперта, клинициста.

Я спросила его:

- Ты когда-нибудь чувствовал, будто убиваешь кого-то?

- Все когда-нибудь это чувствуют, - сказал Эл, когда наши глаза встретились.

- Все? Ты действительно так думаешь?

- Да. Каждый человек способен на это. Абсолютно каждый. У меня нет пистолета или чего-то еще э... опасного. Потому что я не хочу стать жертвой побуждения. Если вы можете представить себе, как что-то делаете, если можете установить связь с механизмом, который стоит за деянием, то дверь трескается. Это может случиться. Реально каждое отвратительное событие, которое происходит в мире, сначала было задумано в голове. Мы не хорошие или плохие, не те или другие. - Его голос дрожал. - Даже у тех, которых относят к душевнобольным, есть свои собственные причины совершать то, что они делают.

- Какая же причина стояла за тем, что случилось с Берил?

Мои мысли были четкими и ясными. И все же я чувствовала внутри себя слабость, пытаясь отгородиться от видений: черные пятна на стенах, гроздь колотых ран на ее груди, книги, чопорно стоящие на полках библиотеки и спокойно ожидающие, когда их прочтут.

- Человек, который это сделал, любил ее, - сказал он.

- Довольно зверский способ показать это, ты так не думаешь?

- Любовь может быть бесчеловечной.

- Ты любил ее?

- Мы были очень похожи.

- В каком смысле?

- Неадекватные миру. - Он снова изучал свои руки. - Одинокие, чувствительные и непонятые. Это делало ее отдаленной, очень настороженной и неприступной. Я не знал о ней ничего... Я имею в виду, что никто не рассказывал мне ничего о ней, но я чувствовал себя как бы внутри нее. Я ощущал, что она очень хорошо понимает, кто она есть, чего она стоит. Но ее бесила та цена, которую ей приходилось платить за то, что она не такая, как все. Она была ранена. Я не знаю, чем. Что-то обидело ее. Это заставило меня заинтересоваться ею. Мне хотелось сблизиться с нею, потому что я знал, что смог бы ее понять.

- Почему же ты не сблизился с ней? - спросила я.

- Обстоятельства были неподходящими. Возможно, если бы я встретился с нею где-нибудь еще... - ответил он.

- Расскажи мне о человеке, который сделал это с ней. Он бы сблизился с ней, если бы обстоятельства были подходящими?

- Нет.

- Нет?

- Обстоятельства никогда не были подходящими, потому что он неполноценный и знает об этом, - сказал Хант.

Эта неожиданная метаморфоза смущала. Теперь он был психологом. Его голос стал спокойнее. Он напряженно сосредоточился, крепко сжав руки на коленях, и продолжал:

- Он очень низкого мнения о самом себе и не в состоянии адекватно выражать свои чувства. Влечение превращается в навязчивую идею, любовь становится патологической. Когда он любит, ему нужно обладать, потому что он чувствует себя неуверенно, считает себя ничего не стоящим, для него все представляет угрозу. Когда его тайная любовь оказывается безответной, он становится все более одержимым. Он настолько страдает навязчивой идеей, что это ограничивает его способность реагировать и действовать. Это как Френки, слышащий голоса. Что-то еще движет им. Он больше не владеет собой.

- Он разумен? - спросила я.

- В достаточно мере.

- А как насчет образования?

- Его проблемы таковы, что он не может полностью реализовать возможности своего интеллекта.

- Почему именно ее, - спросила я, - почему он выбрал Берил Медисон?

- У нее есть свобода и слава, которых нет у него, - ответил Хант, его глаза потускнели. - Он думает, что она ему просто нравится, но на самом деле это нечто большее. Он хочет обладать теми качествами, которых у него нет. Он хочет обладать ею. В каком-то смысле он хочет быть ею.

- То есть, по-твоему выходит, он знал, что Берил писательница? спросила я.

- От него мало что можно скрыть. Так или иначе он бы выяснил, что она писательница. Он узнал бы о ней так много, что, однажды обнаружив это, она была бы сильно напугана и глубоко оскорблена таким бесцеремонным вторжением.

- Расскажи мне об этой ночи, когда она умерла, Эл, - попросила я. Что тогда произошло?

- Я знаю только то, что прочитал в газетах.

- Какая картина сложилась у тебя из того, что ты прочитал?

- Она была дома, - начал он, глядя в сторону. - Когда он появился у ее двери, наступил уже поздний вечер. Наиболее вероятно, что она сама его впустила. Он ушел из ее дома до полуночи, тогда и сработала система сигнализации. Она была заколота. Имело место сексуальное нападение. Это все, что я прочитал.

- У тебя есть какая-нибудь теория насчет того, что там могло произойти? - спросила я мягко. - Соображения помимо того, что ты читал?

Он подался вперед, его поведение снова решительно изменилось. Глаза загорелись страстным блеском, нижняя губа задрожала.

- В своем воображении я вижу сцены, - сказал он.

- Какие?

- То, что я бы не хотел рассказывать полиции.

- Я не полиция.

- Они не поймут. Я вижу и чувствую то, о чем не должен был бы знать. Это как с Френки, - он сморгнул слезинки, - как с другими. Я могу видеть и понимать, что случилось, хотя мне не всегда рассказывали подробности. Но не всегда нужны подробности. И в большинстве случаев мало шансов узнать их. Вы ведь знаете, почему, не правда ли?

- Я не уверена...

- Потому что такие, как Френки, все равно не знают подробностей! Это как неприятный случай, который вы не можете вспомнить. Осознание приходит, как пробуждение от плохого сна, и вы обнаруживаете себя, пристально рассматривающим обломки крушения. Мать, у которой больше нет лица. Или Берил - окровавленная и безжизненная. Такие, как Френки, пробуждаются, когда убегают, или когда полицейский, которого они не помнят, арестовывает их перед домом.

- Ты имеешь в виду, что убийца Берил как следует не помнит, что он сделал? - спросила я осторожно.

Он кивнул.

- Ты совершенно уверен в этом?

- Ваш самый опытный психиатр будет миллион лет спрашивать его и никогда не добьется точного ответа, - сказал Хант. - Правда никогда не станет известна. Она должна быть воссоздана и до какой-то степени додумана.

- Чем ты как раз и занимаешься - воссоздаешь и додумываешь, - сказала я.

Он облизал нижнюю губу, часто дыша.

- Хотите, расскажу вам, что я вижу?

- Да.

- Много времени прошло после его первой встречи с ней, - начал Хант. Но она не знала его, хотя, может быть, и видела где-то прежде, - видела, но не обратила внимания. Разочарование и одержимость привели его к ней на порог. Что-то послужило толчком, сделало непреодолимой потребностью желание встретиться с ней лицом к лицу.

- Что? - спросила я. - Что послужило толчком?

- Я не знаю.

- Что он чувствовал, когда решил преследовать ее?

Хант закрыл глаза и сказал:

- Гнев. Гнев, потому что не мог добиться, чтобы все делалось так как он хотел.

- Гнев, потому что он не мог иметь никаких отношений с Берил? спросила я.

Со все еще закрытыми глазами, Хант медленно покачал головой из стороны в сторону и сказал:

- Нет. Может быть, это то, что снаружи, но корни - гораздо глубже. Гнев, потому что с самого начала ничто не делалось так, как он хотел.

- Когда он был ребенком? - спросила я.

- Да.

- Он был травмирован?

- Да, эмоционально.

- Кем?

По-прежнему не открывая глаз, он ответил:

- Его матерью. Убивая Берил, он убивал свою мать.

- Ты изучал книги по судебной психиатрии, Эл? Ты читал о подобных вещах? - спросила я.

Он открыл глаза и уставился на меня так, как будто не слышал, что я сказала, а затем взволнованно продолжил:

- Вы должны принять во внимание, сколько раз он представлял себе этот момент. И в этом смысле его поступок не был импульсивным. Возможно, импульсивным был выбор времени, но то, как он будет это делать, он запланировал заранее до мельчайших подробностей. Он совершенно не мог допустить, чтобы она встревожилась и не позволила ему войти в дом. Она бы позвонила в полицию и дала бы его описание. Тогда, даже если бы его не арестовали, с него была бы сорвана маска, и он больше никогда не смог бы приблизиться к Берил. Он разработал план, который гарантировал от неудачи, что-то, что не должно было возбудить ее подозрений. Когда он в тот вечер появился у ее двери, он внушал доверие. И она впустила его.

В моем воображении рисовался человек в прихожей Берил, но я не могла разглядеть его лица или цвет его волос, только неясный силуэт и отблеск длинного стального лезвия, которым он убьет ее.

- И вот тут все начало происходить не так, - продолжал Хант. - Ее паника, ее ужас неприятны ему. Он плохо продумал эту часть ритуала. Когда она убегала, пыталась увернуться от него, когда он увидел страх в ее глазах, он окончательно осознал, что она отвергает его. Он понял, какое ужасное дело совершает, и его презрение к себе сработало как презрение к ней. Бешенство. Он уже не был властелином, в ее глазах он увидел себя-убийцу, человека низшего сорта, разрушителя. Безумный дикарь, плачущий, и режущий, и причиняющий боль. Ее крики, ее кровь были ужасны. И чем больше он разрушал и обезображивал этот храм, которому так долго поклонялся, тем труднее ему было переносить это зрелище.

Он посмотрел на меня пустым взглядом, его лицо ничего не выражало.

- Вы можете это понять, доктор Скарпетта? - спросил он.

- Я просто слушаю, - сказала я.

- Он во всех нас.

- Он испытывает угрызения совести, Эл?

- Он выше этого. Вряд ли ему хорошо от того, что он сделал, я даже сомневаюсь, понимает ли он вообще, что сделал. Он остался в смятении. В своих мыслях он не позволит ей умереть. Он восхищается ею, снова переживает встречи и представляет, что их взаимоотношения были самыми глубокими и серьезными, потому что она думала о нем перед тем, как испустить свой последней вздох, а это и есть предельная близость между людьми. В своих фантазиях он представляет, что она думает о нем и после своей смерти. Но здравая часть его рассудка не удовлетворена и разочарована. Никто не может полностью принадлежать другому, и он начинает понимать это.

- Что ты имеешь в виду? - спросила я.

- Его поступок в любом случае не мог привести к желаемому результату, - ответил Хант. - И вот он не уверен в близости с Берил так же, как никогда не был уверен в близости со своей матерью. Опять сомнение. А теперь есть еще и другие люди, у которых более законные основания, чем у него, иметь какие-то взаимоотношения с Берил.

- Кто, например?

- Полиция. - Он поднял глаза на меня. - И вы.

- Потому что мы расследуем ее убийство? - спросила я, и мурашки пробежали у меня по спине.

- Да.

- Потому что она стала предметом нашей заботы, и наши взаимоотношения носят более открытый характер?

- Да.

- К чему это приведет?

- Кери Харпер мертв.

- Это он убил Харпера?

- Да.

- Почему? - Я нервно зажгла сигарету.

- То, что он сделал с Берил, было актом любви, - ответил Хант. - То, что он сделал с Харпером, было актом ненависти. Сейчас он полон ненавистью. Каждый, кто связан с Берил, - в опасности. И это то, что я хотел сказать лейтенанту Марино, полиции. Но я заранее знал, что это ни к чему хорошему не приведет. Он... Они бы просто подумали, что я не в своем уме.

- Кто он такой? - спросила я. - Кто убил Берил?

Эл Хант, сдвинувшись на край дивана, тер лицо руками, и когда он поднял взгляд, его щеки были покрыты красными пятнами.

- Джим Джим, - прошептал он.

- Джим Джим? - переспросила я в недоумении.

- Не знаю. - Его голос надломился. - Это имя все время звучит у меня в голове, звучит и звучит...

Я сидела очень тихо.

- Очень давно, когда я был в больнице "Вальгалла"...

- В отделении судебно-медицинской экспертизы? - прервала я его. - Этот Джим Джим был пациентом больницы в то время, когда ты был там?

- Я не уверен. - Его глаза отразили надвигавшуюся бурю чувств. - Я слышу его имя и вижу это место. Мои мысли уплывают в те мрачные воспоминания. Как будто меня засасывает в трубу. Это было так давно. Очень многое стерлось. Джим Джим. Джим Джим. Как пыхтение поезда. Непрекращающийся звук. У меня болит голова от этого звука.

- Когда это было? - настойчиво спрашивала я.

- Десять лет назад! - крикнул он.

Хант не мог тогда работать над своей диссертацией, - поняла я. Ему тогда не было еще двадцати лет.

- Эл, - сказала я, - ты не занимался исследованиями в судебном отделении. Ты был там пациентом, да?

Он закрыл лицо руками и заплакал. Когда он наконец кое-как успокоился, то отказался говорить что-нибудь еще. Очевидно, он был глубоко подавлен, я, промямлив, что опаздывает на встречу, почти бегом выскочил за дверь. Мое сердце бешено колотилось и никак не хотело успокаиваться. Я приготовила себе кофе и принялась ходить взад и вперед по кухне, пытаясь сообразить, что же делать дальше.

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть.

- Кей Скарпетту, пожалуйста.

- Я у телефона.

- Это Джон из компании "Эмтрак". Я наконец получил нужную вам информацию. Давайте посмотрим... Стерлинг Харпер брала билет туда и обратно на поезд "Вирджиния" на двадцать седьмое октября и должна была вернуться тридцать первого. По моим данным, она была в поезде, или, по крайней мере, кто-то по ее билету там был. Вас интересует время?

- Да, пожалуйста, - попросила я и записала то, что он мне продиктовал. - А станции?

- Станция отправления - Фредериксбург, назначения - Балтимор.

Я позвонила Марино. Его не было на месте. Уже вечером он перезвонил мне со своими собственными новостями.

- Мне нужно приехать? - спросила я, его новость ошеломила меня.

- Не вижу смысла в этом. - Голос Марино заполнял телефонную трубку. Никаких сомнений нет в том, что он сам это сделал. Он написал записку и приколол ее к трусам. Написал, что ему жаль и что он больше не может это выносить. Вот практически и все. Ничего подозрительного на месте нет. Мы уже собираемся его увозить. К тому же доктор Коулман здесь, - добавил он, имея в виду одного из наших местных медицинских экспертов.

Вскоре после того как Эл Хант ушел от меня, он приехал к себе - в свой кирпичный колониальный дом на Гинтер-Парк, где жил вместе с родителями, взял бумагу и ручку из кабинета своего отца, спустился по лестнице в подвал и снял с себя узкий черный кожаный ремень. Он оставил свои ботинки и брюки на полу. Когда его мать через какое-то время спустилась вниз с охапкой грязного белья, она обнаружила своего единственного сына висящим на трубе в прачечной.

Глава 11

После полуночи пошел ледяной дождь, и к утру мир стал стеклянным. В субботу я оставалась дома, в голове у меня проскакивали обрывки разговора с Элом Хантом, вспугивая мои мысли, как подтаявший лед с треском падающий на землю за окном. Я чувствовала себя виноватой. Как любой другой смертный, когда-либо соприкасавшийся с самоубийством, я пребывала в ложной убежденности, что могла каким-то образом остановить его.

Мысленно я добавила его к списку - четыре человека умерли. Хотя две смерти были явно жестокими убийствами, а две нет, эти дела все же как-то связаны между собой. И связаны, возможно, яркой оранжевой нитью. В субботу и воскресенье я работала в своем домашнем кабинете, поскольку мой служебный кабинет только напоминал бы мне, что я пока не у дел, во мне не нуждались. Работа продолжалась без меня. Люди общались со мной, а затем умирали. Уважаемые коллеги - главный прокурор, например, - хотели получить ответы на свои вопросы, а мне нечего было им ответить.

Я вяло сопротивлялась единственным способом, который знала, - сидела за своим домашним компьютером, делая записи, и сосредоточенно изучала справочники. И еще я много звонила по телефону.

Марино я увидела только в понедельник утром, когда мы встретились на станции Эмтрак железной дороги Стейплз-Милл. Вдыхая густой зимний воздух, согреваемый моторами и пахнущий маслом, и пройдя между двумя поездами, ожидавшими отправления, мы нашли наши места в последнем вагоне и продолжили разговор, начатый на улице.

- Психиатр Ханта, доктор Мастерсон, был не слишком разговорчив. - Я осторожно поставила пакет, который держала в руках. - Но я подозреваю, что он помнит Ханта гораздо лучше, чем хочет показать.

Интересно, почему это мне всегда попадаются места со сломанными подставками для ног? Вот у Марино она в идеальном порядке, подумала я, когда он, смачно зевнув, вытянул ее из-под сиденья. Он не предложил поменяться со мною местами. А жаль - я бы не отказалась.

- Итак, Ханту, когда он попал в психушку, должно было быть лет восемнадцать-девятнадцать, - сказал Марино.

- Да. Он лечился от тяжелой депрессии.

- Что-то в этом роде я и предполагал.

- Что ты имеешь в виду?

- Такие типы постоянно в депрессии.

- Какие типы, Марино?

- Достаточно того, что слово "гомик" не раз приходило мне в голову, когда я разговаривал с ним.

Слово "гомик" приходило Марино в голову каждый раз, когда он разговаривал с людьми не такими, как все.

Поезд беззвучно отошел от перрона, как корабль от пирса.

- Жаль, что ты не записала разговор на пленку, - сказал Марино, продолжая зевать.

- С доктором Мастерсоном?

- Нет, с Хантом. Когда он навестил тебя.

- Теперь в этом нет никакого смысла.

- Ну, как сказать. Мне кажется, что псих знал довольно много. Я бы чертовски хотел, чтобы он, так сказать, поболтался на грешной земле несколько подольше.

То, что Хант сказал в моей гостиной, было бы важно, если бы он был все еще жив и не имел алиби. Полиция перевернула вверх дном дом его родителей и не обнаружила ничего, что связало бы Ханта с убийствами Берил Медисон и Кери Харпера. Более того, в день смерти Берил Хант ужинал со своими родителями в их загородном клубе и сидел с ними в опере, когда был убит Харпер. Полиция проверила это - его родители говорили правду.

Наш поезд с тоскливым гудком громыхал на север.

- Эта чепуха с Берил довела его до ручки, - говорил Марино. - Если хочешь знать мое мнение, он был связан с ее убийцей до такой степени, что запаниковал и покончил с собой, пока не раскололся.

- Я думаю, более вероятно, что Берил вскрыла старую рану, - ответила я. - Это напомнило ему о его неумении строить отношения.

- Похоже, что он и убийца - слеплены из одного теста. Оба неудачники. Оба - не способны завязывать какие-либо отношения с женщинами.

- Хант не был буйным.

- Может быть, он имел к этому склонность и боялся сам себя, - сказал Марино.

- Мы не знаем, кто убил Берил и Харпера, - напомнила я ему, - мы не знаем, был ли этот кто-то подобен Ханту. Мы совершенно этого не знаем, и у нас по-прежнему нет ни малейшего представления о мотиве. Убийцей запросто может быть кто-то типа Джеба Прайса. Или кто-то по имени Джим Джим.

- Джим Джим - вот кого нам не хватало, - съязвил Марино.

- Мне кажется, что сейчас мы ни от чего не должны отмахиваться.

- Ну, привет. Мы имеем дело с Джим Джимом, выпускником больницы "Вальгаллы" который теперь на полставки подрабатывает террористом, повсюду таская за собой оранжевое акриловое волокно. Обхохочешься.

Устроившись на своем сиденье и закрыв глаза, он пробормотал:

- Мне нужен отдых.

- Мне тоже, - сказала я. - Мне нужен отдых от тебя.

Вчера вечером Уэсли Бентон позвонил, чтобы поговорить о Ханте, и я упомянула, куда я собралась и зачем. Уэсли заявил, что ехать одной глупо, и был в этом непреклонен, перед его глазами плясали призраки террористов, "Узи" и "Глазеров". Он хотел, чтобы Марино поехал со мной. Я, может быть, и не имела бы ничего против, если бы это не превратилось в такое тяжкое испытание. Свободных мест в поезде, отправлявшемся в шесть тридцать пять, уже не было, и Марино заказал нам билеты на четыре сорок восемь утра. Я рискнула заехать в свой служебный кабинет в три утра, чтобы забрать пластиковую коробку, которая лежала в моем пакете. Я чувствовала себя совершенно измотанной физически, дефицит сна превысил пределы разумного. Чтобы отправить меня на тот свет, не нужно было никаких джебов прайсов. Марино, мой ангел-хранитель, избавит их от хлопот.

Другие пассажиры дремали, свет над их головами не горел. Вскоре, медленно и со скрипом, мы уже ползли через центр Ашленда, и я сочувствовала людям, живущим в чопорных белых каркасных домах, стоявших фасадом к дороге. Нас провожали темные окна и голые флагштоки на балконах, застывшие в приветственном салюте. Мы тащились мимо сонной парикмахерской, магазина канцтоваров, банка, а затем увеличили скорость, обогнув территорию городка колледжа Рендолфа Мекона с его георгианскими зданиями и подмерзшим легкоатлетическим стадионом, в столь ранний час перечеркнутым шеренгой разноцветных футбольных доспехов. За городом, на красном глинистом склоне начинался лес. Я откинулась на спинку, завороженная ритмом поезда. Чем дальше мы отъезжали от Ричмонда, тем спокойней я становилась, и, наконец, незаметно для себя задремала.

Я отключилась примерно на час, и когда открыла глаза, за стеклом поднимался голубой рассвет, и мы ехали вдоль Квантико-Крик. Вода, как расплавленное олово, волнистой рябью отражала солнечные лучи, раскачивая черные силуэты лодок. Я думала о Марке. Я думала о нашем вечере в Нью-Йорке и о давно минувших днях. После того загадочного сообщения, записанного на мой автоответчик, я не слышала от него ни слова. Я спрашивала себя, чем он занимается, и боялась узнать ответ.

Марино проснулся и сонно покосился на меня. Пожалуй, самое время позавтракать и покурить, не важно, в каком порядке.

Вагон-ресторан наполовину был заполнен клиентами из тех, что могли бы сидеть на любой автобусной станции Америки и чувствовать себя как дома. Молодой человек дремал под ритм чего-то, что играло в надетых на него наушниках. Усталая женщина держала извивающегося ребенка. Пожилая пара играла в карты. Мы нашли в углу пустой столик, и, пока Марино отправился за едой, я зажгла сигарету. Он вернулся, неся вполне приличный кофе и бутерброд в целлофановой упаковке с ветчиной и яйцом, единственным положительным свойством которого было то, что он горячий.

Марино зубами разорвал упаковку и кинул взгляд на пакет, который я поставила рядом с собой на сиденье. В нем находилась пластиковая коробка, где в сухой лед были упакованы образцы печени Стерлинг Харпер, пробирки с ее кровью и содержимое ее желудка.

- Как скоро это растает? - спросил он.

- У нас достаточно времени, если нигде не задерживаться, - ответила я.

- Кстати, о достаточном количестве времени - это именно то, что у нас как раз и есть. Ты не могла бы повторить еще раз ту дребедень, что рассказывала у Бентона - про сироп от кашля? Я почти спал, когда ты тараторила об этом прошлой ночью.

- Да, ты был полусонным, так же как и сейчас.

- Ты никогда не устаешь?

- Я так устала, Марино, что не знаю, выживу ли.

- Нет уж, ты лучше живи. Я, черт побери, не уверен, что доставлю этот ливер по назначению без тебя. - Он протянул руку за кофе.

С неспешной обстоятельностью лекции, записанной на пленку, я объяснила:

- Препарат для подавления кашля, который мы нашли в ванной комнате мисс Харпер, содержит в качестве активного компонента декстрометорфан аналог кодеина. Если принимать его в ограниченных количествах, он безвреден. Это D-изомер некоего соединения, название которого тебе ничего не скажет...

- Ах, вот как? Почему ты думаешь, что мне это ничего не скажет?

- Триметокси-N-метилморфинан.

- Ты права. Мне это действительно ровным счетом ничего не говорит.

Я продолжила:

- Существует другое лекарство, которое является L-изомером того же самого соединения - левометорфан, эффективное наркотическое средство, примерно в пять раз более сильное, чем морфин. Единственную разницу между двумя лекарствами можно определить только с помощью оптического прибора поляриметра. Она заключается в том, что декстрометорфан вращает плоскость поляризации света вправо, а левометорфан - влево.

- Другими словами, без этого хитроумного изобретения ты не сможешь определить разницу между двумя лекарствами, - заключил Марино.

- Во всяком случае, не с помощью обычного токсикологического теста, ответила я, - в котором левометорфан не отличается от декстрометорфана, потому что соединение одно и то же. Единственное различие в том, что они отклоняют свет в противоположных направлениях, так же как D-сахароза и L-сахароза, хотя по структуре это один и тот же дисахарид. D-сахароза - это обычный сахар. L-сахароза не имеет пищевой ценности для людей.

- Я не уверен, что все понял, - сказал Марино, протирая глаза. - Как могут соединения быть одинаковыми и в то же время разными?

- Представь себе, что декстрометорфан и левометорфан - близнецы, сказала я. - Они не идентичны, а только выглядят одинаково. При этом один правша, другой - левша. Один не опасен, другой - достаточно силен, чтобы убить. Так понятней?

- Да, более или менее. И сколько этого левометорфана надо было принять мисс Харпер, чтобы убить себя?

- Скорее всего, хватило бы тридцати миллиграмм. Другими словами, пятнадцать таблеток по два миллиграмма, - ответила я.

- И что потом, если, скажем, она его приняла?

- Она очень быстро впадет в глубокий наркотический сон и умрет.

- Ты думаешь, она знала об этой ерунде с изомерами?

- Могла знать, - ответила я. - Мы знаем, что у нее был рак, и, кроме того, мы подозреваем, что она хотела скрыть свое самоубийство. Это могло бы объяснить расплавленный пластик в камине и пепел записей, которые она сожгла перед смертью. Возможно, она нарочно оставила на виду бутылочку с сиропом от кашля, чтобы сбить нас со следа. Зная про этот пузырек, я не была удивлена, когда декстрометорфан всплыл в ее токсикологическом анализе.

У мисс Харпер не осталось живых родственников, у нее было мало друзей, если были вообще, и она не производила впечатление человека, который много путешествует. Когда обнаружилось, что она недавно ездила в Балтимор, первое, что пришло мне на ум, это университет Джонса Хопкинса, в котором находится одна из лучших онкологических клиник в мире. Пара телефонных звонков подтвердили, что мисс Харпер периодически ездила в "Хопкинс" проверять состояние крови и костного мозга. Подобные тесты, как правило, имеют отношение именно к той болезни, которую она, очевидно, скрывала. Когда же мне сообщили о лечении, которое было ей назначено, фрагменты мозаики в моей голове собрались в единую картину. В моем распоряжении не было поляриметра или каких-либо других средств идентификации левометорфана. Доктор Измаил в университете Хопкинса обещал помочь, если я смогу доставить ему соответствующие образцы.

Часы показывали почти семь. Мы были уже на окраине округа Колумбия. Леса и болота стремительно мчались назад. Неожиданно поезд въехал в черту города, в разрыве между деревьями белым мелькнул мемориал Джефферсона. Высокое административное здание пронеслось так близко, что через чистые стекла я успела разглядеть растения и абажуры, прежде чем поезд, как крот, нырнул под землю и слепо зарылся под бульвар Молл.

Мы нашли доктора Измаила в фармакологической лаборатории онкологической клиники. Открыв пакет, я поставила маленькую пластиковую коробку на стол.

- Это образцы, про которые мы говорили? - спросил он с улыбкой.

- Да, - ответила я. - Они должны быть еще замороженными. Мы пришли сюда прямо с железнодорожного вокзала.

- Если концентрация хорошая, то ответ будет готов примерно через сутки.

- Что вы собираетесь делать с этой дрянью? - спросил Марино, обводя взглядом лабораторию, которая ничем не отличалась от сотен других.

- Это очень просто, - терпеливо ответил доктор Измаил. - Сначала я изготовлю экстракт из содержимого желудка. Это будет самая длительная и самая кропотливая часть теста. Готовый экстракт помещается в поляриметр, который внешне очень напоминает телескоп, но имеет вращающиеся линзы. Я смотрю через окуляр и поворачиваю линзы влево и вправо. Если исследуемое лекарство - декстрометорфан, то свет будет отклоняться вправо, то есть он будет ярче, когда линзы повернуты вправо. Для левометорфана все будет наоборот.

Продолжая объяснения, доктор Измаил сказал, что левометорфан очень эффективное обезболивающее средство, выписываемое почти исключительно людям, неизлечимо больным раком. Так как препарат был разработан здесь, то у доктора есть список всех пациентов клиники университета Хопкинса, которым он был назначен.

Записи велись с целью уточнить лечебный диапазон препарата. Неожиданным подарком для нас стали записи, касающиеся мисс Харпер.

- Она должна была приезжать каждый два месяца для обследования состояния крови и костного мозга, и при каждом посещении ее снабжали запасом в двести пятьдесят двухмиллиграммовых таблеток. - Доктор Измаил перелистывал страницы толстой книги. - Так, давайте посмотрим... Ее последний визит был двадцать восьмого октября. У нее должно было остаться примерно семьдесят пять, если не сто, таблеток.

- Мы их не нашли, - сказала я.

- Досадно. - Он поднял темные печальные глаза. - Она чувствовала себя хорошо. Очень милая женщина. Мне всегда было приятно видеть ее и ее дочь.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы справиться с волнением, прежде чем я переспросила:

- Ее дочь?

- Я так думаю. Молодая женщина. Блондинка...

- В последний раз она приезжала вместе с мисс Харпер? В последние выходные октября? - вмешался Марино.

Доктор Измаил нахмурился.

- Нет, - сказал он. - Я не помню, чтобы видел ее тогда. Мисс Харпер была одна.

- Сколько лет мисс Харпер приезжала сюда? - спросила я.

- Мне нужно достать ее историю болезни, но я помню, что не меньше двух лет.

- Ее дочь, молодая блондинка, всегда приезжала с ней? - спросила я.

- Поначалу не так часто, - ответил доктор, - но последнее время она приезжала с мисс Харпер каждый раз, за исключением того, последнего, раза в октябре и, возможно, еще предпоследнего. На меня это произвело впечатление. Замечательно, когда больного человека поддерживает кто-то из семьи.

- Где мисс Харпер останавливалась, приезжая сюда? - Марино поиграл желваками.

- Большинство пациентов останавливаются в гостиницах, расположенных поблизости. Но мисс Харпер любила порт, - ответил доктор Измаил.

Из-за напряжения последних дней и недосыпа моя реакция была замедленна.

- Вы не знаете, в какой гостинице? - попытался уточнить Марино.

- Нет, представления не имею...

И вдруг перед моим внутренним взором закружились остатки отпечатанных слов на тонком белом пепле.

Я бесцеремонно вмешалась в разговор:

- Вы позволите воспользоваться вашим телефонным справочником?

Через пятнадцать минут мы с Марино стояли на улице в поисках такси. Солнце светило ярко, но было довольно холодно.

- Черт, - снова ругнулся Марино. - Надеюсь, ты права.

- Довольно скоро все выяснится, - нервозно откликнулась я.

В телефонном справочнике мы нашли гостиницу, которая называлась "Харбор-Кот".

...бор Ко, ор К - я все еще видела миниатюрные черные буковки на белых хлопьях пепла.

Отель был одним из самых роскошных в городе и располагался через улицу от Харбор-Плейс.

- Знаешь, чего я не могу понять, - продолжал Марино, когда мимо нас проехало очередное такси, - к чему все эти сложности? Значит, мисс Харпер покончила с собой, верно? Зачем нужно было делать это таким таинственным способом? Ты усматриваешь в этом какой-нибудь смысл?

- Она была гордой женщиной. Возможно, она считала самоубийство постыдным поступком. Может быть, она не хотела, чтобы это стало достоянием гласности, и решила все сделать, когда я была у нее в доме.

- Зачем ей нужно было твое присутствие?

- Ну, например, ей не хотелось, чтобы ее тело нашли через неделю.

Движение было жуткое, и я начала сомневаться, доберемся ли мы до порта.

- И ты действительно думаешь, что она знала обо всех этих делах с изомерами?

- Да.

- Почему ты так считаешь?

- Она хотела умереть достойно, Марино, и, скорее всего, задумала это самоубийство довольно давно, на тот случай, если ее лейкемия обострится и она захочет избавить от страданий себя и других. Левометорфан идеально подходил для этих целей. Вероятность его идентификации крайне мала, особенно с учетом того, что в ее ванной комнате был обнаружен флакон с сиропом от кашля.

- Неужели? - удивился Марино, когда такси наконец выехало из потока и двинулось к нам. - На самом деле, это производит на меня впечатление.

- Это трагично.

- Не знаю. - Он развернул пластинку жвачки и принялся энергично работать челюстями. - Что касается меня, я бы тоже не захотел оказаться прикованным к больничной койке с трубками в носу. Возможно, я бы размышлял таким же образом, как она.

- Она убила себя не потому, что у нее был рак.

- Знаю, - сказал он, когда мы рискнули сойти с тротуара, - но это связано. Должно быть связано. Она уже не принадлежала миру. Убивают Берил. А затем ее брата. - Он пожал плечами. - Зачем ей коптить небо?

Мы влезли в такси и дали водителю адрес. В течение десяти минут мы не проронили ни слова. Затем водитель сбросил скорость почти до нуля и проехал сквозь узкую арку, ведущую в кирпичный дворик, оживленный грядками декоративной капусты и маленькими деревцами. Швейцар, одетый во фрак и цилиндр, тут же взял меня под руку, и я обнаружила, что меня ведут в великолепный, залитый светом вестибюль в розовых и кремовых тонах. Все было новым, чистым, сверкающим, с композициями из свежих цветов, украшающими чудную мебель, и блестящими служащими отеля, ненавязчиво появлявшимися в нужный момент.

Нас проводили в удобно оборудованный офис, где тщательно одетый администратор, которого, в соответствии с медной табличкой на столе, звали Т. М. Бланд, разговаривал по телефону. Он взглянул на нас и быстро закончил разговор. Марино, не тратя попусту время, рассказал ему, зачем мы пришли.

- Список наших постояльцев не подлежит разглашению, - ответил мистер Бланд, вежливо улыбаясь.

Марино уселся на кожаный стул и зажег сигарету, невзирая на висевшую прямо перед глазами табличку "Спасибо, что вы не курите", а затем предъявил свой полицейский значок.

- Я - Пит Марино, - сказал он лаконично, - полиция Ричмонда, отдел убийств. Это - доктор Кей Скарпетта, главный медэксперт Вирджинии. Мы чертовски сочувствуем вашему стремлению к конфиденциальности и уважаем за это ваш отель, мистер Бланд. Но, видите ли. Стерлинг Харпер - мертва. Ее брат, Кери Харпер - мертв. И Берил Медисон тоже мертва. Кери Харпер и Берил были убиты. И мы еще до конца не знаем, что случилось с мисс Харпер. Вот почему мы здесь.

- Я читаю газеты, детектив Марино, - сказал мистер Бланд, его хладнокровие дало трещину. - Конечно, отель будет сотрудничать с властями всеми доступными способами.

- Значит, вы говорите, что они останавливались в вашем отеле? - сказал Марино.

- Кери Харпер никогда не был нашим постояльцем.

- Но его сестра и Берил Медисон были.

- Верно, - подтвердил мистер Бланд.

- Как часто и когда это было в последний раз?

- Мне нужно взглянуть на счета мисс Харпер. Я оставлю вас ненадолго.

Он вернулся не более чем через пятнадцать минут, и вручил нам компьютерную распечатку.

- Как видите, - сказал он, снова усаживаясь, - мисс Харпер и Берил Медисон останавливались у нас шесть раз за последние полтора года.

- Приблизительно каждые два месяца, - подумала я вслух, просматривая даты распечатки, - за исключением последней недели августа и последних дней октября, когда мисс Харпер, кажется, останавливалась здесь одна.

Он кивнул.

- Зачем они приезжали? - спросил Марино.

- Возможно, по делам. За покупками. Просто развлечься. В действительности я не знаю. Не в правилах отеля наблюдать за своими клиентами.

- Проявлять интерес к тому, чем заняты ваши клиенты, и не в моих правилах до тех пор, пока они не становятся мертвецами, - отрезал Марино. Расскажите мне, на что вы обратили внимание, когда обе дамочки были здесь.

Улыбка мистера Бланда пропала, и он нервно схватил с блокнота золотую шариковую ручку и тут же уставился на нее в недоумении - зачем он это сделал? Засунув ручку в карман своей накрахмаленной розовой рубашки, он прочистил горло:

- Я могу вам рассказать только то, что заметил.

- Пожалуйста, расскажите, - попросил Марино.

- Обе женщины путешествовали независимо друг от друга. Обычно мисс Харпер приезжала за день до Берил Медисон, и уезжали они часто в разное время или, э... порознь.

- В каком смысле "порознь"?

- Я имею в виду, что они могли уехать в один и тот же день, но совсем не обязательно в одно и то же время, и не обязательно выбирали один и тот же транспорт. Например, разные такси.

- Они обе отправлялись на железнодорожный вокзал? - спросила я.

- Мне кажется, мисс Медисон часто заказывала лимузин до аэропорта, ответил мистер Бланд. - А мисс Харпер, по-моему, действительно имела обыкновение ездить на поезде.

- А как насчет их апартаментов? - спросила я, изучая распечатку.

- Да! - вмешался Марино. - Здесь ничего не сказано насчет их комнаты. - Он постучал по распечатке указательным пальцем. - Они останавливались в двойном или в одинарном номере? Ну, в смысле, с одной кроватью или с двумя?

Щеки мистера Бланда покраснели от намека, прозвучавшего в словах Марино, и он ответил:

- Они всегда останавливались в двойном номере с окнами на залив, и если вы действительно хотите знать эту деталь, детектив Марино, то это не для публикации - они были гостями нашего отеля.

- Эй, я что, похож на какого-то проклятого репортера?

- Вы хотите сказать, что они жили в вашем отеле бесплатно? - смущенно спросила я.

- Да, мэм.

- Вы не могли бы объяснить это? - сказал Марино.

- Это было желание Джозефа Мактигю, - ответил мистер Бланд.

- Простите? - Я подалась вперед и уставилась на него. - Подрядчика из Ричмонда? Вы этого Джозефа Мактигю имеете в виду?

- Покойный мистер Мактигю был одним из застройщиков портовой части города. Он совладелец нашего отеля, - ответил мистер Бланд, - и пожелал, чтобы мы выполняли любое желание мисс Харпер, касающееся проживания здесь. Его волю мы продолжали исполнять и после его смерти.

Через несколько минут я вручила швейцару долларовую купюру, и мы с Марино погрузились в такси.

- Ты не могла бы, рассказать мне, черт побери, кто такой этот Джозеф Мактигю? - спросил Марино, когда мы влились в транспортный поток. - У меня такое чувство, что ты знаешь.

- Я была у его жены в Ричмонде. В "Уютных садах". Я рассказывала тебе об этом.

- Вот дерьмо! - присвистнул Марино.

- Да, меня это тоже поразило, - согласилась я.

- Ты не хочешь сказать мне, что это за чертовщина?

Сказать мне было нечего, но кое-какие подозрения уже начали появляться.

- Для начала мне кажется довольно странным, - продолжал Марино, - что мисс Харпер ездила на поезде, тогда как Берил летала, хотя обе двигались в одном направлении.

- Ничего странного, - сказала я. - Конечно, они не могли путешествовать вместе, Марино. Мисс Харпер и Берил не могли так рисковать. Никто не подозревал что они поддерживали какие-то отношения друг с другом, понимаешь! Поскольку Кери Харпер, как правило, встречал свою сестру на железнодорожной станции, то Берил не удалось бы остаться незамеченной, если бы они с мисс Харпер путешествовали вместе.

Я замолчала, потому что мне в голову пришла еще одна мысль, которую я тут же и высказала:

- Может быть, мисс Харпер помогала Берил с ее книгой, снабжая ее информацией о семье Харперов.

Марино сосредоточенно смотрел в боковое окно.

- Если хочешь знать мое мнение, - сказал он, - по-моему, обе дамочки были тайными лесбиянками.

В зеркале заднего обзора я увидела любопытные глаза водителя.

- Думаю, они любили друг друга, - спокойно ответила я.

- А может быть, у них было небольшое дельце, сводившее их каждые два месяца здесь, в Балтиморе, где их никто не знает и никому нет до них дела. И знаешь, - продолжал Марино, - может быть, поэтому Берил решила сбежать на Ки Уэст. Она была лесбиянкой и чувствовала себя там как дома.

- Ты просто помешался на этой теме, я уже не говорю о том, насколько этот утомляет, Марино. Ты должен быть осмотрительнее. Тебя могут неправильно понять.

- Да, верно, - сказал он покорно.

Я промолчала, и он продолжил:

- Дело в том, что Берил могла найти себе маленькую подружку, когда была там.

- Может быть, тебе стоило бы это проверить?

- Ни за что, святой Иосиф. У меня нет ни малейшего желания стать жертвой первого попавшегося комара в этой столице СПИДа в Америке. К тому же беседы с толпой голубых - совсем не мой способ проводить досуг.

- Ты просил полицию Флориды проверить ее контакты на Ки Уэсте? спросила я серьезно.

- Пара местных полицейских обещали покопаться там. Теперь жалуются на свою горькую долю - они боялись есть что-нибудь, пить воду. Один из голубых из ресторана, о котором она писала в своих письмах, как раз сейчас, пока мы здесь с тобой говорим, умирает от СПИДа. Полицейским приходилось все время носить перчатки.

- Когда они снимали показания?

- О, да. Хирургические маски тоже, по крайней мере, когда они разговаривали с этим умирающим парнем. Ничего, что могло бы помочь, не нашли, никакой стоящей информации.

- Этого следовало ожидать, - прокомментировала я, - если относиться к людям, как к прокаженным, они вряд ли откроются тебе.

- Если бы спросили меня, я бы посоветовал отпилить эту часть Флориды и отправить ее свободно дрейфовать в море.

- К счастью, - сказала я, - тебя никто не спрашивает.

Когда я вечером вернулась домой, на автоответчике меня ожидали многочисленные сообщения.

Я надеялась, что одно из них окажется от Марка, сидела на краю кровати с бокалом вина и нехотя слушала голоса, выплывавшие из динамика автоответчика.

У Берты, моей экономки, был грипп, и она сообщала, что не сможет прийти ко мне на следующий день. Главный прокурор завтра утром хотел встретиться со мной за завтраком и сообщал, что предъявлен имущественный иск по поводу пропавшей рукописи Берил Медисон. Три репортера звонили с требованиями комментария, и моя мама хотела узнать, что я предпочитаю на Рождество - индейку или окорок? Таким не слишком тонким приемом она пыталась выяснить, может ли она рассчитывать на меня хотя бы один праздник в году.

Следующий голос с придыханием я не узнала:

- ...у тебя такие красивые светлые волосы. Это настоящие, или ты обесцвечиваешь их, Кей?

Я включила перемотку и неистово рванула ящик тумбочки возле кровати.

- ...это настоящие, или ты обесцвечиваешь их, Кей? Я оставил для тебя маленький подарок на заднем крыльце.

Ошеломленная, с "Руджером" в руке, я еще раз перемотала пленку. Голос почти шепчущий, спокойный и неторопливый. Белый мужчина. Я не заметила никакого акцента и не почувствовала никаких интонаций.

Звук собственных шагов по ступеням нервировал меня, и я включила свет в каждой комнате, через которую проходила. Дверь на заднее крыльцо находилась в кухне, с бьющимся сердцем я сбоку подошла к окошку, из которого открывался живописный вид на кормушку для птиц, и чуть приоткрыла занавеску, держа револьвер дулом вверх.

Свет, сочащийся с крыльца, расталкивал темноту на лужайке и гравировал очертания деревьев в лесистой темноте на краю моего участка. Кирпичное крыльцо было пусто. Я ничего не видела ни на нем, ни на ступенях. Я беззвучно стояла, обхватив пальцами ручку двери.

С бешено колотящимся сердцем я отперла врезной замок. Когда я открывала дверь, царапающий звук по внешней деревянной поверхности был едва различим. Но то, что я обнаружила висящим на ручке с наружной стороны, заставило меня захлопнуть дверь с такой силой, что затряслись стекла.

У Марино был такой голос, как будто я вытащила его из постели.

- Немедленно приезжай сюда! - завопила я в трубку голосом на октаву выше, чем обычно.

- Оставайся на месте, - твердо сказал он. - Не открывай никому дверь до тех пор, пока я не приеду. Ты поняла? Я уже еду.

Четыре патрульные полицейские машины выстроились на улице в ряд перед моим домом, и офицеры длинными лучами фонарей ощупывали темноту между деревьями и кустами.

- На связи К-9, - говорил Марино в рацию, которую поставил на мой кухонный стол. - Я сильно сомневаюсь, что негодяй шатается поблизости, но мы, черт побери, убедимся в этом прежде, чем отвалить отсюда.

Я первый раз видела Марино в джинсах, еще чуть-чуть, и он бы выглядел вполне стильно, если бы не пара белых носков с дешевыми ботинками и серая, явно не по размеру, трикотажная фуфайка. Запах свежего кофе заполнял кухню. Я сварила кофе в таком большом кофейнике, которого хватило бы на пол-улицы. Я водила глазами по кухне, не зная, чем себя занять.

- Расскажи мне все это еще раз медленно, - сказал Марино, прикуривая.

- Я слушала сообщения, записанные на автоответчик, - начала я снова, и последним оказался этот голос, принадлежащий, похоже, белому молодому мужчине. Ты должен послушать его сам. Он сказал что-то о моих волосах, хотел знать, не обесцвечиваю ли я их. - Глаза Марино бесцеремонно скользнули к корням моих волос. - Затем он сказал, что оставил подарок на моем заднем крыльце. Я спустилась туда, выглянула из окна и ничего не увидела. Я ожидала всего, чего угодно, - коробку с чем-нибудь ужасным, подарочный сверток... Открывая дверь, я услышала, как что-то царапает по дереву. Это висело на наружной ручке.

Посреди стола в пластиковой упаковке для вещественных доказательств лежал необычный золотой медальон на толстой золотой цепи.

- Ты уверен, что именно это было на шее Харпера в баре? - снова спросила я.

- О да. - Лицо Марино сохраняло напряженное выражение. - В этом нет никаких сомнений, также как и в том, где эта вещь находилась до сих пор. Псих забрал ее с тела Харпера, и ты получила рождественский подарок раньше времени. Похоже, наш друг полюбил тебя.

- Ах, оставь, - сказала я раздраженно.

- Эй! Я отношусь к этому серьезно, о'кей? - Он придвинул к себе медальон и занялся его изучением, безо всякого намека на улыбку. - Ты заметила, застежка погнута, так же как и маленькое колечко на конце. Это могло произойти, когда он срывал цепочку с шеи Харпера. А потом он, наверное, правил ее плоскогубцами. Возможно, он сам носил ее. Черт! Марино стряхнул пепел. - Нашли на шее Харпера какие-нибудь повреждения от цепочки?

- От его шеи не очень-то много осталось, - вяло откликнулась я.

- А ты когда-нибудь видела подобный медальон раньше?

- Нет.

Вещица напоминала геральдический герб из восемнадцатикаратного золота, на котором ничего не было выгравировано, за исключением даты на оборотной стороне.

- Судя по четырем ювелирным клеймам на реверсе, медальон английского происхождения, - предположила я. - Клейма являются универсальным шифром, указывающим, где была изготовлена вещь, когда и кем. Любой ювелир может их интерпретировать. Я знаю, что это не итальянская работа.

- Док...

- На реверсе должно стоять клеймо семь пятьдесят для восемнадцатикаратного золота, пятьсот - для четырнадцатикаратного...

- Док...

- У меня есть ювелир-консультант в Шварцшильде...

- Эй, - громко оборвал меня Марино, - это не имеет значения, верно?

Я продолжала лепетать, как старая истеричка.

- Чертово семейное древо всех, кто когда-либо владел этим медальоном, не сообщит нам самое важное - имя того психа, который повесил его на твою дверь. - Его глаза немного смягчились и он понизил голос: - Что ты пьешь в своих пенатах? Наверное, бренди. У тебя есть немного бренди?

- Ты на работе.

- Не для меня, - сказал он со смехом, - для тебя. Налей себе вот столько. - Большим и указательным пальцами он показал примерно два дюйма. А потом поговорим.

Я пошла к бару и вернулась с маленьким коньячным бокалом. Бренди обожгло пищевод и почти тут же разлилось теплом по всему телу. Внутренняя дрожь унялась, и я перестала трястись. Марино с любопытством разглядывала меня. Его пристальное внимание заставило меня взглянуть на себя со стороны. Я была одета все в тот же помятый костюм, в котором ехала в поезде из Балтимора. Резинка колготок врезалась в талию, и они перекрутились на коленях. Я почувствовала безумное желание умыться и почистить зубы. Кожа головы зудела. Конечно, я выглядела ужасно.

- Этот парень не угрожает попусту, - спокойно проговорил Марино, когда я отпила бренди.

- Возможно, он теребит меня просто потому, что я замешана в это дело. Дразнит. Психопатам свойственно дразнить следователей или даже посылать им сувениры. - На самом деле, я вовсе не была в этом уверена. И Марино, конечно, тоже.

- Я собираюсь выделить один или два патруля для наблюдения за твоим домом, - сказал он. - И у меня есть для тебя пара правил. Следуй, им до последней буквы. Не валяй дурака. - Он заглянул мне в глаза. - Для начала, какие бы привычки у тебя ни были, я хочу, чтобы ты, насколько это возможно, внесла в них сумятицу. Если ты обычно ходишь в магазин за продуктами в пятницу днем, пойди в следующий раз в среду и выбери другой магазин. Шагу не ступи из дома или машины, не оглядевшись вокруг. Если что-то бросается тебе в глаза, например странный автомобиль, запаркованный на улице, или ты уверена, что кто-то есть на твоем участке, немедленно смывайся или как следует закройся здесь и позвони в полицию. Если ты входишь в дом и что-то чувствуешь - я имею в виду, если у тебя по спине ползут мерзкие мурашки, убирайся отсюда, найди телефон и позвони в полицию. Попроси офицера проводить тебя внутрь и убедиться, что все в порядке.

- У меня установлена система охраны, - сказала я.

- И у Берил она тоже была.

- Она впустила этого ублюдка.

- Ты не позволяешь никому войти, если ты в нем не уверена.

- Что он сделает, обойдет мою систему охраны? - настаивала я?

- Все возможно.

Я помню, что Уэсли говорил то же самое.

- Не уходи из отдела после того, как стемнеет, или когда никого нет вокруг. То же самое касается твоего прихода. Если обычно ты приходишь, когда еще довольно темно и стоянка пуста, начни приходить несколько позже. Держи свой автоответчик включенным. Записывай все. Если он позвонит еще раз, немедленно свяжись со мной. Еще пара звонков, и мы поставим твой телефон на прослушивание...

- Как и в случае с Берил? - Я начала выходить из себя.

Он не ответил.

- Что скажешь, Марино? Вы нарушите правила телефонной компании? Или будете следовать им до тех пор, пока не станет слишком поздно что-то для меня сделать?

- Хочешь, чтобы я спал сегодня у тебя на диване? - спросил он примирительно.

Встретиться утром нос к носу, - это уж слишком, пожалуй. Я представила себе Марино в спортивных трусах и майке, туго обтягивающей его большое пузо, представила, как он шлепает босыми ногами в обычном утреннем направлении - в сторону ванной комнаты. Может быть, он уже оставил поднятым сиденье унитаза.

- Со мной будет все в порядке, - сказала я.

- У тебя есть лицензия на ношение личного оружия?

- Нет, - ответила я.

Он решительно отодвинул свой стул:

- Завтра утром у меня состоится небольшой разговор с судьей Рейнхардом. Мы оформим тебе лицензию.

На этом мы расстались. Была уже почти полночь.

Мне никак не удавалось заснуть. Я налила себе порцию бренди, затем еще одну и легла в постель, уставившись в темный потолок. Уж если у тебя в жизни начались неприятности, то можно не сомневаться, что за ними последуют и другие. Они, как магнит, притягивают к себе неудачи, опасности, нездоровье. Меня начали терзать сомнения. Может быть, Итридж был прав, и я слишком глубоко влезаю в дела, которые веду, подвергаю себя риску. Я уже была на волосок от гибели, и следующий раз может окончиться вечностью.

Когда я, в конце концов, уснула, мне снились нелепые вещи. Итридж пеплом сигары прожег дыру на своем жилете. Филдинг работал над телом, которое уже выглядело как подушечка для иголок, потому что он никак не мог найти артерию, в которой осталось хоть немного крови. Марино скакал на детской одноногой ходуле с пружиной вверх по крутому склону горы, и я точно знала, что он упадет.

Глава 12

Ранним утром я стояла в своей темной гостиной и вглядывалась в тени и силуэты на моем участке.

Мой "плимут" еще не вернули из ремонта. Разглядывая здоровенный фургон, с которым была вынуждена мириться, я спрашивала себя, насколько трудно взрослому человеку спрятаться под ним и схватить меня за ногу, когда я буду открывать дверцу. Ему даже не нужно будет убивать меня. Я просто умру от разрыва сердца. Противоположная сторона улицы была пуста, фонари светили тусклым светом. Вглядываясь через едва приоткрытую занавеску, я ничего не видела. Я ничего не слышала. Казалось, снаружи не было ничего необычного. Возможно, и Кери Харперу точно так же ничего не показалось необычным, когда он подъехал к дому, вернувшись из бара.

До моего завтрака с главным прокурором оставалось меньше часа, и я неминуемо опоздаю, если не наберусь смелости выйти из парадной двери и преодолеть тридцать футов тротуара до машины. Я внимательно изучала кустарник и маленькие кустики кизила, окружавшие лужайку перед моим домом, и все еще рассматривала их мирные силуэты, когда небо мало-помалу засветилось. Вокруг лунного диска распространялось радужное сияние, так же как и вокруг белого утреннего великолепия травы, посеребренной инеем.

Как он добирался до их домов, до моего дома? У него должны быть какие-то средства передвижения. Мы практически не говорили о том, как убийца перемещается повсюду. Тип автомобиля - это такая же часть криминального портрета, как возраст и раса, однако никто и слова не сказал об этом, даже Уэсли. "Почему?" - недоумевала я, вглядываясь в пустынную улицу. И меня продолжало беспокоить сдержанное поведение Уэсли.

Я высказала свою озабоченность вслух за завтраком с Итриджем:

- Может быть, Уэсли просто предпочитает не говорить тебе кое-что, предположил он.

- Раньше он всегда был очень откровенен со мной.

- ФБР имеет склонность держать язык за зубами.

- Уэсли - аналитик, - ответила я. - Он всегда щедро делился своими теориями и мнением. Но в данном случае он помалкивает. Эти дела он вообще едва анализировал. Он изменился - у него пропало чувство юмора, и он почти не смотрит мне в глаза. Это непривычно и ужасно нервирует.

Я тяжело вздохнула.

Затем Итридж сказал:

- Ты все так же чувствуешь себя в изоляции, да, Кей?

- Да, Том.

- И ты взвинчена.

- И это тоже, - сказала я.

- Ты доверяешь мне, Кей? Ты веришь, что я на твоей стороне и защищаю твои интересы? - спросил он.

Я кивнула и еще раз тяжело вздохнула.

Мы разговаривали вполголоса в зале ресторана отеля "Капитол", где любили собираться политики и богачи. Через три столика от нас сидел сенатор Патин. Мне показалось, что на его хорошо знакомом лице больше морщин, чем хранила моя память. У него был серьезный разговор с молодым человеком, которого я видела где-то раньше.

- Большинство из нас чувствуют себя изолированными и взвинченными в стрессовых ситуациях. Мы чувствуем себя одинокими, когда у нас что-то не ладится. - Итридж смотрел на меня с искренней озабоченностью.

- Я чувствую себя одиноко, потому что так оно и есть, - ответила я.

- Я понимаю, почему Уэсли обеспокоен.

- Ну, конечно.

- Что меня беспокоит, Кей, так это то, что ты основываешь свои теории на интуиции. Иногда это может оказаться очень опасно.

- Иногда может. Но не менее опасно, когда люди слишком все усложняют. Убийство, как правило, угнетающе простая вещь.

- Однако не всегда.

- Почти всегда. Том.

- Ты не думаешь, что махинации Спарацино связаны с этими смертями? спросил главный прокурор.

- Я думаю, что его махинации могут запросто сбить с толку. То, что они делают - убийца и Спарацино, - может оказаться всего лишь поездами, идущими по параллельным путям. И то, и другое - опасно, даже смертельно. Но это разные вещи, не связанные друг с другом. Ими движут разные силы.

- А ты не думаешь, что тут как-то замешана пропавшая рукопись?

- Я не знаю.

- Ты не продвинулась в поисках?

При этом вопросе я почувствовала себя так, как будто не выполнила домашнее задание. Мне хотелось, чтобы он не спрашивал об этом.

- Нет, Том, - призналась я. - Понятия не имею, где она.

- А может так оказаться, что ее сожгла Стерлинг Харпер в камине перед смертью?

- Не думаю. Эксперт по документам обследовал обуглившиеся остатки и определил, что это высококачественная двадцатифунтовая бумага. Они соответствуют хорошей почтовой бумаге или той, которую адвокаты используют для юридических документов. Очень маловероятно, что кто-то будет писать черновик книги на подобных листах. Скорее, мисс Харпер сожгла письма, личные бумаги.

- Письма от Берил Медисон?

- Мы не можем этого исключать, - ответила я, хотя сама практически исключала такую возможность.

- Или, может быть, письма Кери Харпера?

- В доме найдена целая коллекция его личных бумаг, - сказала я. Ничто не свидетельствует о том, что их недавно трогали или перебирали.

- Если это были письма от Берил Медисон, зачем мисс Харпер понадобилось их сжигать?

- Не знаю. - Я понимала, что Итридж снова думает о Спарацино.

Спарацино действовал быстро. Я видела иск, который он предъявил, все тридцать три страницы. Он подал жалобы на меня, на полицию, на губернатора. Последний раз, когда я разговаривала с Розой по телефону, она сообщила, что звонили из журнала "Пипл", а один из их фотографов наследующий день, после того как его не пустили внутрь, снимал наше здание снаружи. Я приобретала дурную славу. И я научилась искусно уклоняться от комментариев и вовремя "испаряться".

- Ты думаешь, мы имеем дело с психопатом, да? - спросил Итридж напрямик.

Я думала об оранжевом акриловом волокне и воздушных пиратах, с которыми оно было связано, о чем и сказала Итриджу.

Он опустил взгляд в свою тарелку, а когда посмотрел на меня снова, я была поражена тем, что увидела в его глазах: печаль, досада и ужасное отвращение к тому, что ему нужно было сделать.

- Кей, - начал он, - я не знаю легкого способа сказать это тебе.

Я протянула руку за бисквитом.

- Ты должна знать. Не важно, что на самом деле происходит и почему, не важно, что ты по этому поводу думаешь, но тебе придется кое-что выслушать.

Я решила, что, пожалуй, лучше буду курить, чем есть, и достала свои сигареты.

- У меня есть источник информации. Достаточно сказать, что он причастен к деятельности Департамента юстиции...

- Это по поводу Спарацино? - прервала я.

- Это по поводу Марка Джеймса, - ответил он.

Даже если бы главный прокурор обругал меня, я не расстроилась бы больше.

Я спросила:

- Что по поводу Марка Джеймса?

- Я не уверен, что должен спрашивать тебя об этом, Кей.

- Что именно ты имеешь в виду?

- Вас двоих видели вместе в Нью-Йорке несколько недель назад. У "Галлахера". - Он неловко замолчал, кашлянул и добавил некстати: - Я не был там много лет.

Я разглядывала дым, поднимавшийся с кончика моей сигареты.

- Насколько я помню, бифштексы там просто замечательные...

- Остановись, Том, - сказала я тихо.

- Там полно добродушных ирландцев, которые пьют и шутят безо всякого удержу.

- Остановись, черт побери! - я повысила тон.

Сенатор Патин смотрел прямо на наш столик, в его глазах промелькнуло любопытство, когда он задержал взгляд сначала на Итридже, а потом на мне. Наш официант вдруг принялся подливать кофе и выяснять, не нужно ли нам что-нибудь еще. Мне стало неприятно жарко.

- Не вешай мне лапшу на уши. Том, - остановила я его. - Кто видел меня?

Он отмахнулся:

- Важно только то, откуда ты его знаешь.

- Я его знаю очень давно.

- Это не ответ.

- Со времен юридического факультета.

- Вы были близки?

- Да.

- Любовники?

- О Господи, Том!

- Извини, Кей, это важно. - Промокнув губы салфеткой, он потянулся за кофе и обвел взглядом зал ресторана. Итридж явно чувствовал себя крайне неловко. - Скажем так: в Нью-Йорке вы провели вдвоем большую часть ночи. В "Омни".

Мои щеки горели.

- Твоя личная жизнь, Кей, совершенно меня не интересует. Я сомневаюсь, что она интересует кого-то еще. За исключением этого, отдельно взятого случая. Пойми меня правильно, мне очень жаль, - он откашлялся и, наконец, снова взглянул мне в глаза. - Черт побери. Приятелем Марка, Спарацино, интересуется Департамент юстиции...

- Его приятелем?

- Это очень серьезно, Кей, - продолжал Итридж. - Я не знаю, что представлял собой Марк Джеймс в те времена, когда вы учились на юридическом факультете, но зато мне известно, что произошло с ним с тех пор. У меня есть подробные сведения. После того как тебя видели с ним, я провел кое-какое расследование. Семь лет назад у него были серьезные неприятности в Таллахасси. Шантаж. Мошенничество. Преступления, в которых он был признан виновным и за которые провел некоторое время в тюрьме. И уже после всего этого он сошелся со Спарацино, который подозревается в связи с организованной преступностью.

Я чувствовала, как неумолимые тиски выжимают кровь из моего сердца, должно быть, я сильно побледнела, потому что Итридж предложил мне стакан воды и стал терпеливо дожидаться, пока я возьму себя в руки. Но когда я снова встретилась с ним взглядом, он продолжил свое разрушительное повествование с того места, На котором прервался.

- Марк никогда не работал в "Орндорфф и Бергер", Кей. Фирма даже никогда не слышала о нем, что нисколько меня не удивляет. Марк Джеймс не имел возможности заниматься юридической практикой - он был исключен из коллегии адвокатов. Оказывается, он просто личный адъютант Спарацино.

- А Спарацино работает в "Орндорфф и Бергер"? - выдавила я из себя.

- Он их адвокат, специализирующийся на индустрии развлечении. Это действительно так, - ответил Итридж.

Я молча пыталась сдержать наворачивавшиеся слезы.

- Держись от него подальше, Кей. - Итридж пытался быть помягче, и в его голосе сквозила грубоватая ласка. - Ради Бога, порви с ним. Порви, что бы там у тебя с ним не было.

- У меня с ним ничего нет. - Мой голос дрожал.

- Когда последний раз ты разговаривала с ним?

- Несколько недель назад. Он звонил. Мы говорили не более тридцати секунд.

Итридж кивнул, как будто ожидал этого.

- Да, беспокойная жизнь - один из ядовитых плодов криминальной деятельности. Сомневаюсь, что Марк Джеймс располагает временем для длительных телефонных разговоров. Сомневаюсь, что он вообще приблизился бы к тебе, если бы ему не было от тебя что-то нужно. Расскажи мне, как тебя угораздило оказаться с ним в Нью-Йорке.

- Он хотел увидеться со мной, хотел предупредить меня о Спарацино, добавила я неуверенно, - во всяком случае, он так сказал.

- И он предупредил тебя о нем?

- Да.

- Что именно он сказал?

- Именно то, что ты как раз и говорил.

- Зачем он тебе это рассказывал?

- Он сказал, что хочет защитить меня.

- Ты в это веришь?

- Я уже сама не знаю, во что, черт побери, верю.

- Ты любишь этого человека?

Я молча уставилась на главного прокурора застывшим взглядом.

Очень тихо он произнес:

- Мне нужно знать, насколько ты уязвима. Пожалуйста, не думай, что мне это нравится, Кей.

- Пожалуйста, не думай, что это нравится мне, Том. - Я говорила срывающимся голосом.

Итридж убрал с колен салфетку и, прежде чем засунуть ее под тарелку, принялся неторопливо и аккуратно ее складывать.

- У меня есть причина опасаться, - сказал он очень тихо, и мне пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова, - что Марк Джеймс может сильно навредить тебе, Кей. Есть основания подозревать, что именно он стоит за попыткой вторжения в твой кабинет...

- Какие основания? - оборвала я его. - О чем ты говоришь? Что доказывает?.. - Слова застряли у меня в горле, когда возле нашего стола внезапно появился сенатор Патин и сопровождавший его молодой человек. Я не заметила, когда они встали и направились в нашу сторону. Они уже поняли, что вмешались в напряженный разговор, о чем свидетельствовало выражение на их лицах.

- Джон, рад тебя видеть. - Итридж отодвинул свой стул. - Ты ведь знаком с главным медицинским экспертом Кей Скарпеттой?

- Конечно, конечно. Как поживаете, доктор Скарпетта? - Со сдержанной улыбкой сенатор пожал мне руку. - А это - мой сын Скотт.

Я заметила, что Скотт не унаследовал от своего отца грубые, довольно крупные черты лица и невысокое, приземистое телосложение. Молодой человек был противоестественно красив, высок, строен, его приятное лицо обрамляла шапка великолепных черных волос. Ему было двадцать с чем-то, а в глазах сквозила обжигающая надменность, которая меня неприятно беспокоила. Дружеский разговор не рассеял моей тревоги, и после того как отец с сыном в конце концов снова оставили нас одних, я не почувствовала себя лучше.

- Я видела его где-то раньше, - сказала я Итриджу после того, как официант снова налил нам кофе.

- Кого? Джона?

- Нет, нет... Конечно, сенатора я видела и прежде. Я говорю о его сыне, о Скотте. Его лицо выглядит очень знакомым.

- Возможно, ты видела его по телевизору, - ответил Итридж, украдкой бросая взгляд на свои часы. - Он актер, или, по крайней мере, пытается им быть. Кажется, у него несколько незначительных ролей в каких-то мыльных операх.

- О боже мой, - пробормотала я.

- Ну, может быть, еще пара эпизодических ролей в кино. Он жил в Калифорнии, а теперь обретается в Нью-Йорке.

- Нет, - сказала я ошеломленно.

Итридж поставил чашку на стол и уперся в меня спокойным взглядом.

- Как он узнал, что мы завтракаем здесь сегодня утром. Том? - спросила я, усиленно стараясь придать своему голосу твердость. Перед глазами всплывал образ: "Галлахер", одинокий молодой человек, потягивающий пиво через несколько столиков от того места, где сидели мы с Марком.

- Понятия не имею, откуда он узнал. - Глаза Итриджа блестели от тайного удовлетворения. - Достаточно сказать, что я не удивлен, Кей. Молодой Патин уже несколько дней следует за мной как тень.

- И это и есть твой источник информации из Департамента юстиции?..

- Боже милостивый, конечно нет! - воскликнул Итридж.

- Спарацино?

- Я бы предположил именно это. Это наиболее логичное объяснение, не так ли, Кей?

- Но зачем?

Итридж некоторое время изучал счет, а затем ответил:

- Чтобы быть в курсе событий. Чтобы шпионить. Запугивать. - Он взглянул на меня. - Выбери, что тебе больше нравится.

Скотт Патин был ярким образчиком тех молодых людей, что никогда не снимают маску высокомерия и мрачной величавости. Я вспомнила, как он читал "Нью-Йорк Таймс" и с угрюмым видом пил пиво. Я непроизвольно обратила на него внимание только потому, что чрезвычайно красивых людей, так же как и великолепные цветочные композиции, трудно не заметить.

Я почувствовала побуждение рассказать обо всем этом Марино, когда немного позже этим утром мы спускались в лифте на первый этаж моего офиса.

- Я уверена, - повторила я, - он сидел через два столика от нас у "Галлахера".

- И с ним никого не было?

- Никого. Он читал и пил пиво. Не думаю, чтобы он что-нибудь ел, но, вообще-то говоря, точно не помню, - ответила я. Мы проходили через большую комнату, используемую для хранения всякой ерунды, в которой пахло картоном и пылью.

Мое сердце и рассудок отчаянно пытались справиться с раной, нанесенной очередной ложью Марка. Он сказал, что Спарацино не знает о моем приезде в Нью-Йорк, и его появление в ресторане - просто совпадение. Это не могло быть правдой. Молодой Патин был приставлен, чтобы шпионить за мной тем вечером, то есть Спарацино заранее знал о нашей встрече с Марком.

- Ну, можно посмотреть на все это и с другой точки зрения, - сказал Марино, пока мы, пробирались через пыльные внутренности нашего здания. Скажем, для Патина один из способов выжить в Нью-Йорке - это на полставки стучать для Спарацино, о'кей? Ведь он мог быть послан, чтобы следить за Марком, а не за тобой. Вспомни, ведь Спарацино рекомендовал эту бифштексную Марку, по крайней мере, по словам последнего. Так что Спарацино вполне мог знать, что Марк тем вечером собирался там ужинать. Спарацино навострил Патина к "Галлахеру" проверить, что собирается делать Марк. Патин так и поступает, сидит и в одиночестве пьет свое пиво, когда входите вы с Марком. Возможно, в какой-то момент он выскользнул, чтобы позвонить Спарацино и сообщить ему новость. Сработало! Дальше - ты знаешь, появляется Спарацино.

Мне очень хотелось верить в это.

- Конечно, это всего лишь теория, - добавил Марино.

Я не могла позволить себе поверить в это. Правда, сурово напомнила я себе, заключается в том, что Марк предал меня. Он - преступник, если верить Итриджу.

- Ты должна учитывать все возможности, - заключил Марино.

- Конечно, - пробормотала я.

Мы прошли очередной узкий коридор и остановились перед тяжелой металлической дверью. Отыскав нужный ключ, я открыла дверь в тир, где эксперты по огнестрельному оружию проводили баллистические экспертизы практически любого стрелкового оружия, известного человеку. Это было скучное, отравленное свинцом, закопченное помещение, целая стена которого была увешана рядами револьверов и автоматических пистолетов, конфискованных судом и, в конце концов, переданных в лабораторию. В подставках стояли ружья и автоматы. Дальняя стена была усилена толстой сталью и изрыта тысячами отверстий от пуль, простреленными за долгие годы. Марино направился в угол, где были свалены в кучу голые торсы, тазовые части, головы и ноги манекенов, производившие жуткое впечатление братской могилы.

- Ты ведь предпочитаешь белое мясо, не так ли? - спросил он, выбирая мужской торс бледного телесного цвета.

Не обращая на него внимания, я открыла футляр и достала сияющий нержавеющей сталью "Руджер". Марино продолжал грохотать в углу пластиком до тех пор, пока не выбрал кавказскую голову с нарисованными темными волосами и глазами, которой и увенчал торс, а затем получившийся бюст водрузил на картонную коробку у стальной стены примерно в тридцати шагах.

- У тебя одна обойма на то, чтобы он стал историей, - сказал Марино.

Зарядив свой револьвер, я взглянула на Марино, который из заднего кармана брюк доставал девятимиллиметровый пистолет. Оттянув затвор, он вытащил обойму, а затем защелкнул ее обратно.

- Счастливого Рождества. - Марино протянул мне его ручкой вперед.

- Нет, спасибо, - сказала я, стараясь быть вежливой, насколько возможно.

- Пять выстрелов твоим револьвером - и ты выбываешь.

- Если я промахнусь.

- Черт, док. Все иногда промахиваются. Недостаток твоего "Руджера" малое количество зарядов.

- Уж лучше пусть будет мало зарядов, но зато х-оро-шее попадание. А все эти штуки только разбрызгивают свинец.

- У них чертовски большая огневая мощь, - сказал Марино.

- Я знаю. С пятидесяти футов примерно на сто футо-фунтов больше, чем из моего, если я использую патроны "силвертипс".

- Не говоря уже о том, что выстрелов в три раза больше, - добавил Марино.

Я стреляла раньше из девятимиллиметровых, и они мне не понравились. Они были не столь точны, как мой тридцать восьмой, не настолько безопасны и к тому же давали осечки. Я не из тех людей, которые меняют качество на количество, и, по моему глубокому убеждению, никакая огневая мощь не может заменить знания и практику.

- Тебе понадобится только один выстрел, - сказала я, надевая звукоизолирующие наушники.

- Да. Если этот выстрел - промеж его чертовых глаз.

Уравновесив револьвер левой рукой, я спустила курок и выстрелила один раз в голову манекена и три раза в грудную клетку, пятая пуля задела левое плечо. На все это потребовалось несколько секунд, голова и торс слетели с коробки и безжизненно громыхнули о стальную стену.

Ни слова ни говоря, Марино положил девятимиллиметровый пистолет на стол и из кобуры под мышкой достал свой триста пятьдесят седьмой. Похоже, я задела его за живое. Без сомнения, ему было совсем не просто найти для меня автоматический пистолет. Он думал, что я обрадуюсь.

- Спасибо, Марино, - сказала я.

Защелкнув барабан, он медленно поднял свой револьвер.

Я хотела было добавить. Что ценю его заботу, но он, скорее всего, не слышал меня.

Я отпрянула назад, когда Марино выпустил шесть патронов по голове манекена, которая бешено запрыгала по полу. Щелкнув резервным барабаном, он приступил к торсу. В воздухе витал едкий запах пороха, и я подумала: "Не дай Бог, чтобы он когда-нибудь смертельно возненавидел меня".

- Ничто не может сравниться со стрельбой по лежачему, - заметила я.

- Ты права. - Он вынул из ушей затычки, - ничто не может сравниться с этим.

Выдвинув деревянную раму, мы повесили на нее бумажную мишень для подсчета очков. Когда обойма опустела, я, удовлетворившись тем, что все еще вполне прилично стреляю, выпустила парочку "силвертипсов", чтобы прочистить канал ствола перед тем, как взяться за него с тряпкой и растворителем, запах которого всегда напоминал мне Квантико.

- Хочешь знать мое мнение? - спросил Марино, также занимаясь чисткой своего оружия. - Что тебе действительно нужно дома, так это автомат.

Я молча укладывала "Руджер" в футляр.

- Знаешь, что-то типа самозарядного "Ремингтона". Ты нажимаешь на курок и выпускаешь в придурка пятнадцать пуль тридцать второго калибра, три раза нажала - выпустила три раза по пятнадцать пуль. Речь идет о сорока пяти чертовых кусках свинца. И он больше никогда не вернется.

- Марино, - сказала я спокойно, - со мной все в порядке, договорились? Мне совершенно не нужен склад оружия.

Он сурово посмотрел на меня:

- Можешь представить себе, что ты стреляешь в парня, а он продолжает идти на тебя?

- Нет, не могу.

- Ну, а я прекрасно представляю. Как-то раз, еще в Нью-Йорке, я разрядил свой револьвер в такое животное, накачавшееся наркотиками. Всадил ублюдку четыре пули в верхнюю часть туловища, и это его даже не притормозило. Как в кошмаре Стивена Кинга - парень шел на меня, словно чертов живой мертвец.

В карманах моего лабораторного халата я нашла кое-какие тряпки и принялась вытирать с рук ружейное масло и растворитель.

- Псих, который гонял Берил по ее дому, док, точно такой же, как тот лунатик, о котором я только что рассказывал. Что бы им ни двигало, он не остановится, если уж начал.

- Тот человек в Нью-Йорке, он умер?

- О да. В реанимации. Мы оба ехали в госпиталь в одной машине "скорой помощи". Вот это было путешествие!

- Ты был сильно ранен?

Марино ответил с непроницаемым лицом:

- Нет. Семьдесят восемь швов. Поверхностные раны. Ты никогда не видела меня без рубашки. У парня был нож.

- Какой ужас, - пробормотала я.

- Я не люблю ножи, док.

- И я тоже.

Мы направились к выходу. Я чувствовала себя перемазанной ружейным маслом и пороховой сажей. Стрельба гораздо более грязное занятие, чем воображают многие люди.

Не останавливаясь, Марино достал свой бумажник и вручил мне маленькую белую карточку.

- Я не заполняла заявление, - сказала я, с изумлением уставившись в лицензию на право ношения личного оружия.

- Да, но судья Рейнхард весьма расположен ко мне.

- Спасибо, Марино, - поблагодарила я. Придерживая для меня дверь, он улыбнулся.

Несмотря на указания Уэсли и Марино, а также вопреки собственному благоразумию, я-таки задержалась в здании до темноты. Стоянка к этому времени уже опустела. Я махнула рукой на свой рабочий стол, но взгляд на календарь почти доконал меня.

Роза систематически занималась реорганизацией моей жизни. Встречи переносились на недели вперед или отменялись, а лекции и показательные вскрытия передавались Филдингу. Член комиссии по делам здравоохранения, мой непосредственный босс, трижды пытался связаться со мной и, в конце концов, заинтересовался, не заболела ли я?

Филдинг стал настоящим специалистом по части замещения меня. Роза печатала для него протоколы вскрытии и микро-распоряжения. Теперь она работала на него. Солнце вставало и садилось, отдел продолжал работать без помех, потому что я прекрасно подобрала и натренировала свой персонал. Интересно, думала я, как чувствовал себя Бог, создав мир, который посчитал, что не нуждается в своем Создателе?

Я не отправилась сразу же домой, а поехала в "Уютные сады". На стенках лифта висели все те же самые устаревшие объявления. Я поднималась наверх с изнуренной маленькой женщиной, не отрывавшей от меня унылых глаз, которая держалась за костыли, как птица, уцепившаяся за сук.

Я не предупредила миссис Мактигю о своем визите. Когда после нескольких громких стуков дверь с номером 378 наконец открылась, она недоуменно выглянула из своей комнаты, заполненной мебелью и громким шумом телевизора.

- Миссис Мактигю? - Я снова представилась, совсем не уверенная, что она вспомнит меня.

Дверь открылась шире, и ее лицо просветлело:

- Да. Ну конечно же! Как замечательно, что вы зашли. Входите, пожалуйста!

Она была одета в розовый стеганый халат и такого же цвета шлепанцы. Когда я прошла за ней в гостиную, она выключила телевизор и убрала плед с дивана, где она, очевидно, ужинала кексом с соком и смотрела вечерние новости.

- Пожалуйста, простите меня, я прервала ваш ужин, - извинилась я.

- О, нет. Я просто решила перекусить. Могу я предложить вам что-нибудь выпить и подкрепиться? - быстро проговорила она.

Вежливо отказавшись, я присела, пока она суетилась вокруг, наводя порядок. Мое сердце больно царапнули воспоминания о бабушке, которую чувство юмора не покинуло, даже когда ее тело превратилось в полную развалину. Никогда не забуду, как летом, незадолго до своей смерти, она приехала в Майами. Я взяла ее с собой за покупками, и на ее импровизированном подгузнике из мужских трусов и прокладок "Котекс" расстегнулась английская булавка. И вот, посреди "Вулворта" все это хозяйство сползло вниз до ее колен. Она стоически переносила эту неприятность, пока мы торопливо разыскивали женский туалет и при этом так хохотали, что я тоже чуть было не утратила контроль над своим мочевым пузырем.

- Говорят, что ночью может пойти снег, - усаживаясь, заметила миссис Мактигю.

- На улице очень сыро, - ответила я рассеянно, - и достаточно холодно, чтобы пошел снег.

- Впрочем, я не верю, когда они предсказывают, что он не растает.

- Я не люблю ездить по снегу. - Моя голова была занята тяжелыми, неприятными мыслями.

- Возможно, в этом, году будет белое Рождество. Это было бы так необычно, не правда ли?

- Да, это было бы необычно. - Я тщетно пыталась обнаружить следы пишущей машинки.

- Не помню, когда последний раз у нас было белое Рождество.

Возбужденной болтовней она пыталась прикрыть свою нервозность. Знала, что я пришла не просто так, и вряд ли принесла хорошие новости.

- Вы уверены, что ничего не хотите? Рюмку портвейна?

- Нет, спасибо, - отказалась я.

Молчание.

- Миссис Мактигю, - решилась я наконец. В ее глазах читалась такая же неуверенность и уязвимость, как у ребенка. - Нельзя ли мне взглянуть еще раз на ту фотографию? Которую вы показывали мне в прошлый раз, когда я была здесь.

Она несколько раз мигнула, ее улыбка, тонкая и бледная, напоминала шрам.

- На фотографию Берил Медисон, - добавила я.

- Ну, конечно, - сказала она, медленно вставая и смиренно направляясь к секретеру, чтобы достать конверт с фотографией. Страх, а может быть, просто смущение, отразился на ее лице, когда, после того как она вручила мне фотографию, я попросила также конверт и лист плотной канцелярской бумаги.

Я сразу же поняла, что это двадцатифунтовая бумага, и, посмотрев на просвет, я увидела водяные знаки. Я быстро глянула на фотографию, миссис Мактигю к этому моменту была в полном замешательстве.

- Извините, - сказала я. - Я знаю, что вы, должно быть, удивлены моими действиями.

Она не знала, что ответить.

- Мне любопытно. Фотография выглядит гораздо старше, чем бумага.

- Так оно и есть, - ответила она, не отрывая от меня испуганных глаз. - Я нашла фотографию среди бумаг Джо и положила ее в конверт для большей сохранности.

- Это ваша бумага? - спросила я насколько могла доброжелательно.

- О нет. - Она протянула руку за своим соком и осторожно отпила. - Это бумага моего мужа, но я выбирала ее для него. Замечательная бумага с фирменным оттиском для его бизнеса, понимаете? После его смерти я оставила только чистые, без оттиска, листы и конверты. Это гораздо больше, чем мне когда-либо понадобится.

- Миссис Мактигю, у вашего мужа была пишущая машинка? - спросила я напрямик, не видя другого способа выяснить то, что меня интересовало.

- Ну да. Я отдала ее своей дочери. Она живет в Фолз Чеч. Я всегда пишу письма от руки, не так уж много из-за своего артрита.

- А какая именно?

- Боже мой, я совершенно не помню ничего, за исключением того, что она электрическая и совершенно новая, - сказала она, запинаясь. - Джо каждые несколько лет сдавал старую машинку, чтобы учесть ее стоимость при покупке новой. Знаете, даже когда появились эти компьютеры, он предпочел вести свою корреспонденцию так же, как всегда. Берт - администратор его конторы, много лет пытался убедить Джо использовать компьютер, но Джо всегда была нужна его пишущая машинка.

- Дома или в конторе? - спросила я.

- Ну, и там, и там. Он часто допоздна засиживался в своем домашнем кабинете, работая над какими-то документами.

- Он переписывался с Харперами, миссис Мактигю?

Она достала из кармана своего халата бумажный носовой платок и стала бесцельно перебирать его пальцами.

- Простите, что приходится задавать вам так много вопросов, - мягко настаивала я.

Она пристально разглядывала свои узловатые, обтянутые тонкой кожей руки, ни слова не говоря.

- Пожалуйста, - сказала я тихо, - это очень важно, иначе я бы не стала спрашивать.

- Вы спрашиваете о ней, не правда ли? - не поднимая глаз, она продолжала терзать носовой платок.

- Вы имеете в виду Стерлинг Харпер?

- Да.

- Пожалуйста, расскажите мне, миссис Мактигю.

- Она была очень хороша. И так добра. Изысканная дама, - сказала миссис Мактигю.

- Ваш муж писал мисс Харпер? - спросила я.

- Я совершенно в этом уверена.

- Почему вы так думаете?

- Я несколько раз заставала его, когда он писал письмо. Всякий раз он говорил, что это деловая переписка.

Я промолчала.

- Да. Мой Джо, - она улыбнулась, ее глаза погасли, - такой дамский угодник. Знаете, он всегда целовал даме руку и заставлял ее чувствовать себя королевой.

- А мисс Харпер тоже писала ему? - неуверенно спросила я, мне было неприятно бередить старую рану.

- Нет, насколько мне известно.

- Он писал ей, а она никогда не отвечала?

- Джо любил писать письма. Он всегда говорил, что когда-нибудь напишет и книгу. Знаете, он всегда что-нибудь читал.

- Понятно, почему ему так нравился Кери Харпер, - заметила я.

- Очень часто мистер Харпер звонил, когда был не в настроении, пребывал в творческом кризисе, я полагаю. Он звонил Джо, и они говорили о разных интересных вещах - о литературе и всяком таком... - Носовой платок превратился в кучу скрученных бумажек у нее на коленях. - Можете себе представить, Джо любил Фолкнера. И он увлекался Хемингуэем и Достоевским. Когда он ухаживал за мной, я жила в Арлингтоне, а он - здесь. Он писал мне самые прекрасные письма, какие вы только сможете себе представить.

Письма, похожие на те, которые он начал писать своей возлюбленной гораздо позднее. Письма, похожие на те, которые он начал писать великолепной незамужней Стерлинг Харпер. Письма, которые она тактично сожгла, прежде чем покончить с собой, потому что не хотела терзать сердце и память его вдовы.

- Значит, вы их нашли, - едва выдохнула она.

- Нашли письма к ней?

- Да. Его письма.

- Нет. - Возможно, это была самая милосердная полуправда, которую я когда-либо говорила. - Нет, не могу сказать, чтобы мы нашли что-либо подобное, миссис Мактигю. Полиция не нашла писем вашего мужа среди личных вещей Харперов, не нашла почтовой бумаги с фирменным оттиском вашего мужа, ничего личного характера, адресованного Стерлинг Харпер.

По мере того как я говорила, выражение ее лица смягчалось.

- Вы когда-нибудь проводили время с Харперами? Например, в неофициальной обстановке? - спросила я.

- Ну, да. Дважды, насколько я помню. Один раз мистер Харпер к нам приходил на званый обед. А в другой - Харперы и Берил Медисон ночевали у нас.

Это меня заинтересовало.

- Когда они ночевали у вас?

- За несколько месяцев до смерти Джо. По-моему, это было в начале года, всего через месяц или два после того, как Берил выступала перед нашим обществом. Да, я уверена в этом, потому что хорошо помню, - елка все еще стояла. Так приятно было принимать ее.

- Принимать Берил?

- О да! Я была так довольна. Кажется, они все втроем были в Нью-Йорке по делу - вроде бы, встречались с агентом Берил, а в Ричмонде оказались по дороге домой. И они были настолько добры, что остановились у нас. Или, точнее сказать, на ночь остались только Харперы. Вы же знаете, Берил жила здесь, и поздно вечером Джо отвез ее домой. А на следующее утро он доставил Харперов в Вильямсбург.

- Что вы помните о той ночи? - спросила я.

- Дайте подумать... Помню, что готовила баранью ногу, и они поздно приехали из аэропорта, потому что авиакомпания потеряла сумки мистера Харпера.

Почти год назад, прикинула я. В соответствии с информацией, которой мы располагаем, это, видимо, было перед тем, как Берил начала получать угрозы.

- Они были довольно усталыми после путешествия, - продолжала миссис Мактигю, - но Джо был так любезен. Само обаяние. Вряд ли вы когда-либо встречали нечто подобное.

Могла ли миссис Мактигю знать? Понимала ли она по тому, как ее муж смотрел на мисс Харпер, что он любит ее?

В памяти всплыли далекие дни, когда мы с Марком еще были вместе, его взгляд, устремленный вдаль. Я тогда знала. Это был инстинкт. Я знала, что он думает не обо мне, и в то же время не могла поверить, что он любит кого-то другого, до тех пор, пока он сам не сказал мне об этом.

- Я сожалею, Кей, - сказал он, когда мы последний раз пили ирландский кофе в нашем любимом кафе в Джорджтауне. Маленькие снежинки падали, кружась, с серого неба, и мимо проходили красивые пары, закутанные в зимние пальто и яркие вязанные шарфы. - Ты знаешь, я люблю тебя, Кей.

- Но не так, как я люблю тебя. - Мое сердце сжимала самая ужасная боль, которую я когда-либо испытывала.

Он опустил взгляд.

- Я вовсе не хотел причинить тебе боль.

- Конечно, ты не хотел.

- Мне жаль, мне очень жаль.

Я знала, что ему жаль. Действительно и по-настоящему. Но это, в сущности, ничего не меняло.

Я так никогда и не узнала ее имени, потому что просто не желала его знать. И она не была той женщиной - Жанет - на которой, по его словам, он позже женился и которая умерла. Но, может быть, это тоже ложь.

- ...У него был такой характер.

- У кого? - я снова сфокусировала взгляд на миссис Мактигю.

- У мистера Харпера, - ответила она, и в ее голосе послышалась усталость. - Он был так раздражен из-за своего багажа. К счастью, его доставили со Следующим рейсом. - Она помолчала. - Господи, кажется, это было так давно, а на самом деле - совсем недавно.

- А как насчет Берил? - спросила я. - Что запомнилось вам в ту ночь?

- Они все теперь умерли. - Ее руки застыли на коленях, когда она заглянула в это темное пустое зеркало, - кроме нее, все были мертвы. Все участники того незабываемого и ужасного званого обеда стали призраками.

- Мы говорим о них, миссис Мактигю. Они все еще с нами.

- Я надеюсь, что это так, - сказала она, в ее глазах поблескивали слезы.

- Нам нужна их помощь, и они нуждаются в нашей.

Она кивнула.

- Расскажите мне об этой ночи, - повторила я, - о Берил.

- Она была какой-то притихшей. Я помню, она смотрела в огонь.

- Что еще?

- Что-то произошло.

- Что? Что произошло, миссис Мактигю?

- Они с мистером Харпером выглядели очень несчастными и обиженными друг на друга, - сказала она.

- Почему вам так показалось? Они спорили?

- Это было после того, как юноша доставил багаж. Мистер Харпер открыл одну из сумок и вытащил конверт, в котором были бумаги. Не знаю точно, в чем там было дело, но он тогда очень много пил.

- А что произошло потом?

- Он обменялся несколькими довольно грубыми словами со своей сестрой и с Берил. Затем взял бумаги и просто швырнул их в огонь. Он сказал: "Вот что я об этом думаю! Дрянь, дрянь!" - или что-то в этом роде.

- Вы знаете, что он сжег? Может быть, контракт?

- Я так не думаю, - ответила она, глядя в сторону. - Насколько я помню... Мне показалось... что в конверте нечто, написанное Берил. Это выглядело, как напечатанные страницы. А его гнев, казалось, был направлен на нее.

Автобиография, которую она писала, подумала я. Или, может быть, это был план, который мисс Харпер, Берил и Спарацино обсуждали в Нью-Йорке со все более приходившим в ярость и терявшим самообладание Кери Харпером.

- Джо вмешался, - сказала миссис Мактигю, переплетая свои деформированные пальцы, сдерживая внутреннюю боль.

- Что он сделал?

- Он отвез ее домой, - ответила она. - Он отвез Берил Медисон домой. Она вдруг замолчала, уставившись на меня с выражением малодушного страха. Вот почему все это произошло, теперь я поняла.

- Вот почему что произошло? - спросила я.

- Вот почему они умерли, - сказала она. - Я знаю. У меня тогда было это чувство. Такое ужасное ощущение.

- Опишите его мне. Вы можете его описать?

- Вот почему они умерли, - повторила она. - В ту ночь комната была полна ненависти.

Глава 13

Больница "Вальгалла" располагалась на возвышенности в респектабельном мире округа Элбимэл, куда меня время от времени приводили мои старые связи по Вирджинскому университету. Хотя я часто замечала внушительное кирпичное здание, возвышавшееся вдалеке, у подножия гор, в самой больнице не была ни разу, ни по личным, ни по служебным делам.

Когда-то это был отель, в котором часто останавливались богачи и знаменитости, но во времена Депрессии хозяева отеля обанкротились, и он был куплен тремя братьями-психиатрами. Они принялись методично превращать отель "Вальгалла" в психиатрическое прибежище состоятельной публики, куда семьи со средствами могли засунуть свои генетические погрешности и затруднения, своих дряхлых стариков и плохо запрограммированных детей.

На самом деле, не было ничего странного в том, что Эл Хант оказался здесь, когда был еще подростком. А вот что меня действительно удивило, так это то, что его психиатр очень неохотно говорил со мной о нем. Профессиональное радушие доктора Уорнера Мастерсона прикрывало секретность столь надежную, что самые упорные судебные следователи могли обломать об нее все зубы. Я знала, что он не хочет говорить со мной. А он знал, что у него нет выбора.

Запарковав машину на стоянке для посетителей, я вошла в вестибюль с викторианской обстановкой, персидскими коврами и тяжелыми драпировками, с витиеватыми, несколько потертыми карнизами. Я уже собиралась представиться секретарше, когда за своей спиной услышала:

- Доктор Скарпетта?

Я повернулась лицом к высокому, стройному, чернокожему мужчине, одетому в темно-синий костюм европейского покроя. Его волосы были словно присыпаны песком, и он обладал аристократически высокими скулами и лбом.

- Я - Уорнер Мастерсон. - Он широко улыбнулся и протянул мне руку.

Я уже начала беспокоиться, не встречались ли мы раньше, но в этот момент он объяснил, что узнал меня по фотографиям, которые видел в газетах и в телевизионных новостях, - напоминание, без которого я вполне могла бы обойтись.

- Пойдемте в мой кабинет, - любезно добавил он. - Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным. Могу я предложить вам что-нибудь? Кофе? Минеральную воду?

Он говорил все это на ходу, в то время, как я пыталась поспеть за его широкими шагами. Значительная часть человечества не понимает, что значит иметь короткие ноги, - по большей части, я кажусь себе допотопной нескладной дрезиной в мире скоростных экспрессов. Доктор Мастерсон был на другом конце длинного, покрытого ковром, коридора, когда ему, наконец, пришла в голову мысль оглянуться. Задержавшись у двери, он подождал, пока я догоню его, а затем провел меня в кабинет. Я уселась на стул, а он занял свое место за столом и автоматически принялся набивать табаком дорогую вересковую трубку.

- Нет нужды говорить, доктор Скарпетта, - медленно и членораздельно начал доктор Мастерсон, открывая толстую папку, - что я огорчен смертью Эла Ханта.

- Вы удивлены? - спросила я.

- Не совсем.

- Пока мы будем беседовать, я бы хотела посмотреть его историю болезни.

Он колебался достаточно долго, чтобы я решила напомнить ему о правах, данных мне законом, на доступ к нужной мне информации. Тогда он снова улыбнулся и со словами: "Конечно, пожалуйста", - вручил ее мне.

Я открыла папку и начала внимательно просматривать ее содержимое, тем временем голубой табачный дым окутывал меня завитками, похожими на ароматные древесные стружки. Описание процедур приема и осмотра Эла Ханта не содержали ничего необычного. Когда утром десятого апреля одиннадцать лет назад его приняли в больницу, он был в хорошей физической форме. Подробности обследования его психического состояния представляли совершенно иную картину.

- Когда его принимали, он был в состоянии кататонии? - уточнила я.

- Чрезвычайно подавлен и с заторможенными реакциями, - ответил доктор Мастерсон. - Он не мог рассказать нам, почему находится здесь. Ему трудно было связно отвечать на вопросы. Вы заметили из его истории болезни, что мы не смогли провести тест Стенфорда-Бине, ни Миннесотский мультифазный тест личности, и нам пришлось повторить их в другой день?

Эти данные были в папке. В тесте умственных способностей Стенфорда-Бине Эл Хант оказался на уровне 130, таким образом, отсутствие мозгов не было его проблемой, впрочем, я в этом и не сомневалась. Что же касается Миннесотского мультифазного теста личности, то по его результатам он не подходил под критерии шизофрении или органического нарушения психической деятельности. Согласно оценке доктора Мастерсона, Эл Хант страдал от "шизотипического расстройства личности с признаками пограничного состояния, которое выразилось в кратком реактивном психозе, когда, закрывшись в ванной комнате, он порезал себе запястья кухонным ножом". Это был суицидальный жест, поверхностные раны были криком о помощи, а не серьезной попыткой покончить с жизнью. Мать тут же отвезла его в отделение "скорой помощи" ближайшей больницы, где ему наложили швы и тут же отпустили. Назавтра его приняли в "Вальгалле". Из беседы с миссис Хант стало понятно, что случай был спровоцирован ее мужем, который "за ужином в разговоре с Элом потерял самообладание".

- Поначалу, - продолжал доктор Мастерсон, - Эл не участвовал ни в каких групповых сеансах или сеансах трудотерапия и не выполнял общественно полезную работу, которую требуют от пациентов. Его реакция на лечение антидепрессантами была слабой, а во время наших сеансов мне едва удавалось вытянуть из него одно слово.

Когда после первой недели не было никаких улучшений, доктор Мастерсон стал подумывать об электрическом шоке, что эквивалентно перезагрузке компьютера вместо того, чтобы доискаться до причины ошибок. Хотя, в конечном счете, может быть, и удастся восстановить нормальные мозговые связи, однако при перестройке такого рода основная "неисправность", явившаяся причиной болезненного состояния, неизбежно будет забыта. Как правило, молодых людей не лечат электрошоком.

- Электрошок был применен? - спросила я, потому что не нашла в истории болезни записи об этом.

- Нет. В тот момент, когда я принимал решение, у меня не было другой плодотворной альтернативы. Но однажды утром, во время психотренинга, произошло маленькое чудо.

Он замолчал, чтобы зажечь трубку.

- Расскажите, как в этот раз проходил психотренинг, - попросила я.

- Некоторые задания выполняются чисто механически, можно сказать, для разогрева. Во время именно этого сеанса пациентов выстроили в ряд и попросили изобразить цветы. Тюльпаны, нарциссы, маргаритки - что придет в голову. Каждый изобразил цветок по своему собственному выбору. Понятно, что уже из выбора пациента можно сделать некоторые заключения. Это был первый случай, когда Эл принимал в чем-то участие. Он изогнул руки в петли и наклонил голову. - Доктор Мастерсон продемонстрировал сказанное, при этом больше походя на слона, чем на цветок. - Когда психотерапевт спросил, что это за цветок, он ответил: "Фиалка".

Я ничего не сказала, чувствуя нарастающую волну жалости к этому потерянному мальчику, дух которого незримо возник в комнате.

- Вы же знаете - фиалками называют гомосексуалистов. Поэтому, конечно, первой реакцией было предположить, что этот образ у Эла связан с отношением к нему его отца, что это грубая, оскорбительная характеристика женоподобных черт юноши, его хрупкости, - объяснил доктор Мастерсон, протирая очки носовым платком. - Но за этим образом Эла стояло нечто большее. - Снова нацепив очки, он спокойно посмотрел на меня. - Вы знакомы с его цветовыми ассоциациями?

- В общих чертах.

- Фиалка ассоциируется также с цветом.

- Да. С фиолетовым, - согласилась я.

- Это тот цвет, который вы получите, смешав голубой цвет депрессии с красным цветом ярости. Цвет синяков, цвет боли. Это его цвет. Тот самый, который, по словам Эла, излучала его душа.

- Это цвет страсти, очень интенсивный, - сказала я.

- Эл Хант был очень впечатлительным молодым человеком, доктор Скарпетта. Вы знаете, что он верил в свое ясновидение?

- Предполагала.

- Он верил в ясновидение, телепатию, и при этом был суеверен. Нет необходимости говорить, что эти черты становились более выраженными во время сильного стресса, когда он верил в свою способность читать мысли других людей.

- И он действительно обладал такой способностью?

- У него очень сильно была развита интуиция. - Трубка доктора Мастерсона снова погасла. - Я должен сказать, что его предчувствия часто находили подтверждение, и это было одной из его проблем. Он чувствовал мысли или ощущения других людей, а иногда, казалось, обладал необъяснимым априорным знанием того, что они собираются сделать или что уже сделали. Как я уже отмечал во время нашего телефонного разговора, трудность заключалась в том, что Эл слишком живо все себе представлял, заходил слишком далеко в своих предчувствиях. Он растворялся в других, перевозбуждался, терял рассудок: Это происходило отчасти из-за слабости его собственной личности. Он, как вода, принимал форму того сосуда, который заполнял. Говоря штампами, он заключал в себе весь мир.

- И для него это представляло опасность, - заключила я.

- Если не сказать больше. Он мертв.

- Вы говорите, он считал, что может чувствовать другого человека?

- Совершенно верно.

- Это поразило меня, поскольку противоречит его, диагнозу, - сказала я. - Люди с такими нарушениями, как пограничное состояние личности, обычно не испытывают никаких чувств по отношению к другим.

- Да, но это было частью его веры во всякие паранормальные способности, доктор Скарпетта. Эл считал причиной своей социальной и профессиональной дисфункции то, что не может не сопереживать другим людям. Он искренне верил, что чувствует и даже испытывает их боль, что знает их мысли, как я уже говорил. Но на самом деле Эл Хант был социально изолирован.

- Сотрудники больницы "Метрополитен", где он работал санитаром, описывают его как человека, прекрасно умеющего найти подход к больному, заметила я.

- Это неудивительно, - сказал доктор Мастерсон, - он был санитаром в отделении реанимации. В любом другом отделении, где больные лежат долго, он бы не выдержал. Эл мог быть очень внимательным, если ему не нужно было с кем-либо сближаться, если его не вынуждали по-настоящему иметь какие-то отношения с этим человеком.

- Это объясняет, почему он смог получить степень магистра, но не смог потом начать психотерапевтическую практику, - предположила я.

- Совершенно верно.

- А как насчет его отношений с отцом?

- Они были ненормальными, оскорбительными, - ответил он. - Мистер Хант - тяжелый, подавляющий человек. Его принцип воспитания сына сводился к тому, чтобы пинками загнать того в зрелость. У Эла просто не было эмоциональной стойкости, чтобы выдержать грубое обращение, а порой и рукоприкладство. Курс молодого бойца, который, как предполагалось, должен приготовить его к жизни, был ему не по силам. Это заставляло его спасаться бегством в лагерь матери, где его представление о себе еще больше запутывалось. Уверен, вас вряд ли удивит, доктор Скарпетта, если я скажу, что многие гомосексуалисты - сыновья тупых скотов, которые воспитывают своих детей с помощью маршировок на плацу и лозунгов в духе конфедератов.

Мне на ум пришел Марино. Я знала, что у него подрастает сын. До этого момента мне ни разу не приходило в голову, что Марино никогда не рассказывал о своем единственном сыне, который жил где-то на западе.

Я спросила:

- Как вы полагаете, у Эла были гомосексуальные наклонности?

- Я полагаю, он был настолько уязвим, а его чувство неадекватности миру настолько обострено, что он мог ответить на любые чувства, мог иметь интимные отношения любого типа. Однако, насколько я знаю, у него никогда не было гомосексуальных встреч. - С непроницаемым лицом доктор Мастерсон посасывал свою трубку, глядя поверх моей головы.

- Что происходило на психотренинге в тот день, доктор Мастерсон? Что это было за маленькое чудо, о котором вы упомянули? Его имитация фиалки? Вы это имели в виду?

- Это сломало лед, - сказал он, - но чудом, с вашего позволения, был быстрый и интенсивный диалог, в который он вступил со своим отцом, будто бы сидевшим в пустом кресле посреди комнаты. Когда напряженность диалога стала нарастать, психотерапевт почувствовал, что происходит, сел в кресло и начал играть роль отца Эла. Эл был настолько увлечен, что почти впал в транс. Он не мог отличить реального от воображаемого, и, в конце концов, его гнев вырвался наружу.

- Как это проявилось? Он стал буйным?

- У него началась истерика, - ответил доктор Мастерсон.

- Что его "отец" говорил ему?

- Он нападал на него с обычными резкими замечаниями, ругал его, говорил, что он ничего не стоит как человек. Эл был сверхчувствителен к критике, доктор Скарпетта. Отчасти именно это лежало в основе той путаницы, которая царила у него в голове. Он считал, что хорошо чувствует других, тогда как на самом деле он был весь погружен в свои собственные переживания.

- К нему был прикреплен социальный сотрудник? - спросила я, продолжая перелистывать страницы и не находя никаких записей, сделанных психотерапевтом.

- Конечно.

- И кто это был? - казалось, в истории болезни не хватало страниц.

- Психотерапевт, о котором я только что упоминал, - ответил он вежливо.

- Психотерапевт, который проводил психотренинг?

Он кивнул.

- Он все еще работает в этой больнице?

- Нет, - ответил доктор Мастерсон, - Джима больше нет с нами...

- Джима? - прервала я.

Он принялся выбивать трубку.

- Как его фамилия, и где он теперь? - спросила я.

- С сожалением должен сообщить, что Джим Барнз погиб в автомобильной катастрофе много лет назад.

- Сколько именно лет назад?

Доктор Мастерсон начал снова протирать свои очки.

- Полагаю, лет восемь - девять, - сказал он.

- Как и где это произошло?

- Я не помню подробности.

- Как трагично, - сказала я так, как будто эта тема меня больше не интересовала.

- Должен ли я предположить, что вы считаете Эла Ханта подозреваемым по вашему делу?

- По нашим двум делам, двум убийствам, - сказала я.

- Очень хорошо, по двум.

- Видите ли, доктор Мастерсон, кого-то в чем-то подозревать совершенно не мое дело. Это работа полиции. Я только собираю информацию об Эле Ханте с тем, чтобы убедиться, что история его болезни предполагает наличие суицидальных наклонностей.

- По этому поводу есть какая-то неопределенность, доктор Скарпетта? Он ведь повесился, не так ли? Могло ли это быть чем-то другим, кроме самоубийства?

- Он был странно одет. Рубашка и трусы, - ответила я довольно сухо. Такие вещи обычно порождают слухи.

- Вы предполагаете асфиксию при самоудовлетворении? - Он удивленно поднял брови. - Случайная смерть, которая произошла, когда он мастурбировал?

- Я изо всех сил стараюсь избегать этого вопроса, кто бы его ни задавал.

- Понимаю. Из осторожности. На случай, если его семья может оспорить то, что вы напишете в свидетельстве о смерти.

- На любой случай, - сказала я.

- Вы на самом деле сомневаетесь в том, что это самоубийство? - Он нахмурился.

- Нет, - ответила я. - Я думаю, он сам распорядился своей жизнью. Я думаю, он спустился в подвал, имея конкретную цель, и снял брюки, когда вытаскивал ремень, который использовал, чтобы повеситься.

- Понятно. И, возможно, я могу прояснить вам еще один вопрос, доктор Скарпетта. Эл никогда не проявлял склонностей к буйству. Насколько мне известно, единственный индивидуум, которому он когда-либо причинял вред, это он сам.

Пожалуй, я верила ему. Но я также не сомневалась в том, что он многого мне не говорит, что провалы в его памяти и неопределенность ответов - явно умышленные. Джим Барнз, думала я. Джим Джим.

- Как долго Эл находился здесь? - Я переменила тему.

- Четыре месяца, по-моему.

- Он провел какое-то время в вашем отделении судебно-медицинской экспертизы?

- В больнице нет такого отделения. У нас есть палата, называемая Бэкхоллом, для психопатов и пациентов, страдающих белой горячкой, - для тех, кто представляет опасность для самих себя. Мы не принимаем криминальных душевнобольных.

- Эл был когда-нибудь в этой палате? - снова спросила я.

- В этом никогда не возникало необходимости.

- Спасибо, что уделили мне время, - сказала я, вставая. - Было бы совсем замечательно, если бы вы выслали мне фотокопию этой истории болезни.

- С превеликим удовольствием. - Мастерсон снова улыбнулся широкой улыбкой, но не глядя на меня. - Звоните без колебаний, если я смогу чем-нибудь быть вам полезен.

Я шла по длинному пустому коридору к вестибюлю и думала - правильно ли я поступила, не спросив у доктора Мастерсона о Френки. Мой инстинкт подсказывал мне даже не упоминать в беседе его имя. Бэкхолл. Для психопатов и больных белой горячкой. Эл Хант упоминал о своих разговорах с пациентами из судебного отделения. Что это, плод его воображения или просто путаница? В "Вальгалле" нет судебного отделения. Хотя, вполне мог быть некто, по имени Френки, запертый в Бэкхолле. Может быть, потом ему стало лучше, и его перевели в другую палату, как раз когда Эл находился в Бэкхолле? Может быть, Френки воображал, что убил свою мать, или, может быть, он хотел это сделать?

"Он до смерти забил поленом свою мать". Убийца до смерти забил Кери Харпера куском металлической трубки.

К тому времени, когда я добралась до своего кабинета, было темно, и охранники уже давно ушли.

Сидя за своим столом, я развернулась лицом к терминалу компьютера. Я набрала несколько команд, экран янтарно засветился, и спустя несколько мгновений передо мной было дело Джима Барнза. Девять лет назад, двадцать первого апреля, он попал в автомобильную аварию в округе Элбимал, причина смерти - "закрытые ранения головы". Содержание алкоголя в его крови оказалось 0.18 - почти в два раза выше допустимого предела, и он был заряжен нотриптилином и амитриптилином. У Джима Барнза были проблемы.

В отделе компьютерного анализа, дальше по коридору, на столе у задней стены, как Будда, восседало архаичное устройство для просмотра микрофильмов. Я никогда не отличалась особой сноровкой в обращении с аудиовизуальными пособиями. После нетерпеливого поиска в библиотеке микрофильмов, я нашла катушку, которую искала, и каким-то чудом умудрилась правильно вставить ее в аппарат. Погасив свет, я уставилась на бесконечный поток расплывчатого черно-белого шрифта, поплывшего по экрану. Когда я наконец нашла нужное дело, мои глаза начали болеть. Пленка тихо заскрипела, когда я, покрутив ручку, расположила в центре экрана написанный от руки полицейский отчет. Приблизительно в десять сорок пять автомобиль Барнза, "БМВ" 1973 года, на высокой скорости ехал на восток по шоссе 1-64. Когда его правое колесо съехало с дорожного покрытия, он слишком сильно вывернул руль влево. Автомобиль врезался в разграничительный бордюр и оторвался от земли. Прокрутив пленку дальше, я нашла отчет медицинского эксперта. В разделе комментариев доктор Браун написал, что в тот день покойный был уволен из больницы "Вальгалла", где работал в качестве социального сотрудника. Когда он в тот день уехал из "Вальгаллы" приблизительно в пять часов вечера, было замечено, что он чрезвычайно возбужден и рассержен. К моменту смерти Барнзу исполнился тридцать один год, и он был неженат.

В отчете медицинского эксперта были указаны два свидетеля, с которыми доктор Браун, должно быть, разговаривал. Одним из них был доктор Мастерсон, а другим - сотрудница больницы, некая мисс Джини Сэмпл.

Иногда работа над делом об убийстве похожа на блуждания в потемках. Ты сворачиваешь на любую тропинку, показавшуюся тебе обнадеживающей, и, если повезет, она, в конце концов, может быть, выведет тебя к главному следу. Какое отношение мог иметь психотерапевт, умерший девять лет назад, к сегодняшним убийствам Берил Медисон и Кери Харпера? И все же я чувствовала - здесь что-то есть, существует какая-то связь.

Я не рвалась расспрашивать персонал доктора Мастерсона. Можно поспорить, что он уже предупредил тех, кого нужно, как вести себя, если я позвоню, - они будут вежливы... и молчаливы. На следующее утро, в субботу, моя голова продолжала подсознательно работать над этой проблемой, и я позвонила в клинику университета Джона Хопкинса в надежде, что доктор Измаил окажется на месте. Мне повезло, и он подтвердил мои подозрения. Образцы крови и содержимого желудка Стерлинг Харпер показали, что незадолго до смерти она приняла левометорфан. Его содержание оказалось восемь миллиграмм на литр крови. Это слишком много для того, чтобы быть случайностью, и для того, чтобы остаться в живых. Она лишила себя жизни таким образом, что при обычных обстоятельствах это не выяснилось бы.

- Она знала, что левометорфан в обычном токсикологическом тесте выглядит как декстрометорфан? - спросила я у доктора Измаила.

- Я не помню, чтобы когда-нибудь обсуждал что-либо подобное с ней, ответил он, - но ее очень интересовали подробности, связанные с собственным лечением и назначаемыми лекарствами, доктор Скарпетта. Возможно, она исследовала сей предмет в нашей медицинской библиотеке. Я помню, что она задавала множество вопросов, когда я впервые, несколько лет назад, назначил ей левометорфан. Так как это был эксперимент, у нее, естественно, возник интерес, возможно, он был связан...

Я едва слушала, пока он продолжал объяснять и оправдываться. Я бы никогда не смогла доказать, что мисс Харпер нарочно оставила на виду пузырек со средством от кашля так, чтобы я его нашла. Но я была вполне уверена, что именно это она и сделала. Она решила, что умрет достойно, не опозорив своего имени, но сделает это не в одиночестве.

Повесив трубку, я налила себе чашку горячего чая и принялась ходить по кухне туда и обратно, иногда останавливаясь и разглядывая яркий декабрьский день за окном. Сэмми, одна из нескольких ричмондских белок-альбиносов, снова грабила мою кормушку для птиц. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу прямо в глаза, ее пушистые щеки неистово работали, семечки летели из-под лап, и тощий белый хвост вопросительным знаком подергивался на фоне голубого неба. Мы познакомились прошлой зимой, когда я стояла перед окном и наблюдала, как она вновь и вновь прыгает с ветки, чтобы тут же медленно сползти с конусообразной крыши кормушки и сорваться к земле, неистово цепляясь лапами за прозрачный воздух. После несчетного числа падений на твердую землю, Сэмми, в конце концов, добилась успеха. Иногда я выходила и кидала ей горсть орехов. Дошло до того, что я ощущала приступ беспокойства, когда долго не видела ее. Однако, к моему радостному облегчению, она обязательно появлялась, чтобы снова очистить мою птичью кормушку.

Усевшись за кухонный стол со стопкой бумаги и ручкой в руке, я набрала номер телефона больницы "Вальгалла".

- Джини Сэмпл, пожалуйста. - Я не представилась.

- Она пациентка, мэм? - без паузы спросила секретарша.

- Нет. Она сотрудница... - Я изобразила наивность, - я так думаю, во всяком случае. Я не видела Джини много лет.

- Одну минуту, пожалуйста.

Она снова взяла трубку:

- У нас нет сотрудницы с таким именем.

Черт! Как это возможно? Я была в недоумении. Номер телефона, записанный рядом с ее именем в отчете медицинского эксперта, принадлежал больнице "Вальгалла". Что же, доктор Браун ошибся? Девять лет назад, Думала я. Многое могло произойти за такой срок. Мисс Сэмпл могла переехать. Могла выйти замуж.

- Простите, - сказала я, - Сэмпл - ее девичья фамилия.

- Вы знаете ее фамилию после замужества?

- Как ужасно. Я должна бы знать...

- Джин Уилсон?

Я неуверенно помолчала.

- У нас есть Джин Уилсон, - продолжал голос, - одна из наших психотерапевтов, которая занимается трудотерапией. Вы можете подождать?

После очень короткой паузы она заговорила снова:

- Да, мэм, Сэмпл указано как ее второе имя, но она не работает по уик-эндам. Она будет в понедельник с восьми утра. Не хотите оставить ей сообщение?

- Вы не могли бы сказать мне, как с нею связаться?

- Нам не разрешается давать домашние телефоны. - В голосе появились подозрительные нотки. - Если вы мне скажете свое имя и номер телефона, я попытаюсь сообщить о вашем звонке и попросить ее перезвонить вам.

- Боюсь, что я недолго буду находиться по этому номеру. - Я какое-то время подумала, а затем разочарованным тоном уныло добавила: - Я попробую в другой раз, когда снова буду неподалеку. Полагаю, я могу написать ей по вашему адресу, в "Вальгаллу".

- Да, мэм, разумеется.

- И этот адрес?..

Она дала мне адрес.

- А имя ее мужа?

Пауза.

- По-моему, Скип.

Иногда это уменьшительное от Лесли.

- Миссис Скип или Лесли Уилсон, - пробормотала я, как бы записывая. Спасибо вам большое.

В справочной мне сообщили, что в Шарлоттсвилле есть один Лесли Уилсон, один Л. П. Уилсон и один Л. Т. Уилсон. Я начала звонить. Мужчина, который подошел к телефону, когда я набрала номер Л. Т. Уилсона, сказал мне, что "Джини" ушла по делам и будет дома примерно через час.

Я понимала, что Джини Уилсон вряд ли будет отвечать на вопросы незнакомому человеку по телефону. Она, скорее всего, будет настаивать на том, чтобы сначала поговорить с доктором Мастерсоном, на этом все и закончится. Однако несколько сложнее будет отказать тому, кто появится во плоти у ее двери, особенно если этот человек представится главным медицинским экспертом и в подтверждение предъявит соответствующий значок.

В джинсах и красном пуловере Джини Сэмпл Уилсон выглядела не старше тридцати лет. Она оказалась бойкой брюнеткой с доброжелательными глазами и кучкой веснушек на носу, ее длинные волосы были завязаны сзади в хвост. Через открытую дверь гостиной были видны два мальчугана, смотревшие мультики по телевизору, сидя на ковре.

- Сколько времени вы работаете в "Вальгалле"? - спросила я.

- Э... около двенадцати лет, - ответила она после некоторых колебаний.

Меня так обнадежил ее ответ, что я чуть было не испустила облегченный вздох. Джини Уилсон работала в больнице не только, когда девять лет назад был уволен Джим Барнз, но и когда двумя годами раньше Эл Хант находился там в качестве пациента.

Она как будто приросла к косяку. На подъездной аллее кроме моей машины, стоял только один автомобиль. По-видимому, ее муж куда-то уехал. Замечательно.

- Я расследую убийства Берил Медисон и Кери Харпера, - сказала я.

Ее глаза расширились.

- Что же вы хотите от меня? Я их не знала...

- Можно мне войти?

- Конечно. Извините. Пожалуйста.

Мы устроились в ее маленькой кухне - линолеум, белый кафель и сосновые шкафчики - безупречной чистоты, с коробками круп, аккуратно выстроившихся в ряд на холодильнике, и столами, на которых были расставлены большие стеклянные банки, полные печенья, риса и всевозможных макаронных изделий. Посудомоечная машина была включена, и из духовки доносился запах пекущегося пирога.

Я надеялась, что моя резкость поможет переломить ее сопротивление:

- Миссис Уилсон, одиннадцать лет назад Эл Хант был пациентом "Вальгаллы" и некоторое время подозревался в совершении преступлений, которыми я сейчас занимаюсь. Он был знаком с Берил Медисон.

- Эл Хант? - Она явно была смущена.

- Вы помните его?

Она отрицательно покачала головой.

- Вы говорите, что работали в Валхолле около двенадцати лет?

- Точнее, одиннадцать с половиной.

- Как я уже упоминала, Эл Хант находился там в качестве пациента одиннадцать лет назад.

- Это имя мне незнакомо...

- На прошлой неделе он покончил жизнь самоубийством, - сказала я.

Теперь она была в полном замешательстве.

- Я разговаривала с ним незадолго до его смерти, миссис Уилсон. Назначенный ему социальный сотрудник погиб в автомобильной аварии девять лет назад. Джим Барнз. Я хочу распросить вас о нем.

Краска начала заливать ее шею.

- Вы думаете, что его самоубийство как-то связано с Джимом?

Этот вопрос не имел ответа.

- Насколько мне известно, Джим Барнз был уволен из "Вальгаллы" за несколько часов до своей смерти, - продолжала я. - Ваша фамилия - ваша девичья фамилия - упоминается в отчете медицинского эксперта, миссис Уилсон.

- А... ну, мне задали несколько вопросов, - сказала она, запинаясь, знаете, было ли это самоубийство или несчастный случай? Меня спрашивали. Доктор, следователь - я не помню. Но какой-то человек звонил мне.

- Доктор Браун?

- Я не помню, как его звали.

- Почему он хотел поговорить с вами, миссис Уилсон?

- Видимо, потому что я была одной из последних, кто видел Джима живым. Я думаю, что доктор набрал номер больницы, и Бетти назвала ему меня.

- Бетти?

- Она тогда была секретаршей.

- Мне нужно, чтобы вы рассказали все, что помните, имеющее отношение к увольнению Джима Барнза, - сказала я, когда она встала, чтобы проверить пирог.

Вернувшись на место, она выглядела несколько спокойнее. Она больше не нервничала, скорее была раздражена.

- Может быть, это неправильно - говорить о покойнике плохо, доктор Скарпетта, - начала она, - но Джим был нехорошим человеком. Он представлял собой очень серьезную проблему для "Вальгаллы" и его надо было уволить гораздо раньше.

- В чем заключалась эта проблема?

- Пациенты рассказывали о нем многое, хотя мы не всегда ну... доверяли им. Трудно понять, что произошло на самом деле, а что нет. Доктор Мастерсон, другие психотерапевты получали жалобы время от времени, но ничего нельзя было доказать до тех пор, пока однажды утром не произошло событие, которому был свидетель. Это было утро как раз того самого дня, когда Джим был уволен и попал в аварию.

- И свидетелем этого события были вы? - спросила я.

- Да. - Она смотрела мимо меня через кухню, ее губы были плотно сжаты.

- Что именно тогда произошло?

- Я шла через вестибюль, направляясь по какому-то поводу к доктору Мастерсону, когда меня окликнула Бетти. Как я уже говорила, она тогда работала секретаршей и сидела на коммутаторе... Томми, Клей, успокойтесь сейчас же!

Пронзительные крики в другой комнате становились только громче, телевизор, как ненормальный, переключался с одного канала на другой.

Миссис Уилсон утомленно поднялась, чтобы разобраться со своими сыновьями. Вскоре я услышала приглушенные шлепки, после чего телевизор успокоился. Персонажи мультика палили друг в друга из чего-то, издававшего звуки автоматных очередей.

- На чем я остановилась? - спросила она, снова садясь за кухонный стол.

- Вы говорили о Бетти, - напомнила я.

- Ах, да. Она подозвала меня и сказала, что звонит мать Джима междугородный звонок - и, похоже, это важно. Я так никогда и не узнала, по какому поводу был звонок. Бетти спросила, не могу ли я найти Джима. Он был на психотренинге, который обычно проводился в зале для танцев. Знаете, в Валхолле есть зал для танцев, который мы используем для разных целей. В субботу вечером - танцы, вечеринки. Там есть сцена, место для оркестра, еще с тех времен, когда "Вальгалла" была гостиницей. Я тихо вошла с заднего входа, и когда увидела, что происходит, не могла в это поверить. - Глаза Джини Уилсон пылали гневом. Она начала крутить угол кухонного полотенца. Я просто оцепенела. Джим стоял ко мне спиной. Он был на сцене, ну, я не знаю... с пятью или шестью пациентами. Они сидели на стульях таким образом, что не могли видеть, что он делает с этой, одной, пациенткой. С девочкой. Ее звали Рита, и ей было, наверное, лет тринадцать. Она была изнасилована своим отчимом. Рита никогда не говорила, она была функционально немой. Джим заставлял ее снова разыгрывать все это.

- Изнасилование? - спросила я тихо.

- Проклятый ублюдок! Извините, но это до сих пор выводит меня из себя.

- Я вас понимаю.

- Позже он утверждал, что не делал ничего неподобающего. Черт, он был таким лжецом. Все отрицал. Но я видела. Он играл роль ее отчима, а Рита была в таком ужасе, что не могла пошевелиться. Она застыла на стуле. Он склонился над ее лицом и говорил тихим голосом. В этом зале очень хорошая акустика. Я могла все слышать. Для своих тринадцати лет Рита была очень зрелая, физически развитая. Джим спрашивал ее: "Он это делал, Рита?" Он продолжал задавать ей этот вопрос, при этом прикасаясь к ней. Ласкал ее, как, видимо, это делал Ритин отчим. Я выскользнула из зала. Он не узнал, что я была свидетелем до тех пор, пока через несколько минут мы с доктором Мастерсоном не предъявили ему обвинения.

Я начала понимать, почему доктор Мастерсон не захотел обсуждать со мной Джима Барнза и почему отсутствовали страницы в истории болезни Эла Ханта. Если бы нечто подобное выплыло наружу, даже несмотря на то, что все это произошло давно, репутация больницы сильно пострадала бы.

- У вас были подозрения, что Джим Барнз практиковал такие вещи и раньше? - спросила я.

- На это указывалось в некоторых из жалоб. - Глаза Джини Уилсон засверкали.

- Его объектом всегда были женщины?

- Не всегда.

- Вы получали жалобы и от пациентов-мужчин?

- Да, от одного юноши. Но в тот момент никто не воспринял это всерьез. У него так или иначе были сексуальные проблемы. Предположительно, к нему приставали или что-то в этом роде. Джим правильно рассчитал, ну кто поверит рассказам бедного закомплексованного ребенка?

- Вы помните имя этого пациента?

- О боже! - Она нахмурилась. - Это было так давно.

Она задумалась.

- Френк?.. Френки. Да, именно так. Я помню, кто-то из пациентов звал его Френки. А вот его фамилию я забыла.

- Сколько ему было лет? - Я чувствовала, как колотится мое сердце.

- Не знаю. Семнадцать, восемнадцать.

- Что вы помните о Френки? - спросила я. - Это важно. Очень важно.

Зазвенел таймер, и она отодвинула свой стул, чтобы достать из духовки пирог. Потом заодно сходила проведать своих мальчиков. Вернулась она с хмурым лицом и сказала:

- Я смутно припоминаю, что какое-то время он содержался в Бэкхолле, сразу после того как попал в больницу. Затем его перевели вниз, на второй этаж в палату к мужчинам. Я занималась с ним трудотерапией. - Она размышляла, подперев подбородок указательным пальцем. - Я помню, он был очень прилежным, делал много кожаных ремней, чеканки. И он любил вязать, что было несколько необычно. Большинство пациентов-мужчин не вяжут - не хотят. Они увлекаются работой с кожей, делают пепельницы и так далее. Френки был творческой личностью. И вообще он выделялся. Своей аккуратностью, например. Он был фанатично аккуратен, всегда убирал свое рабочее место, собирал с пола все клочки и кусочки. Его как будто беспокоило, если что-то было не так, не достаточно чисто. - Она замолчала и подняла на меня глаза.

- Когда он пожаловался на Джима Барнза? - спросила я.

- Вскоре после того, как я начала работать в "Вальгалле". - Джини крепко задумалась. - Мне кажется, Френки находился в Валхолле всего месяц или около того, когда сказал что-то о Джиме. По-моему, он сказал это другому пациенту. Да, точно... - Она сделала паузу, ее замечательно изогнутые брови хмуро сдвинулись на переносице. - Именно тот, другой пациент пожаловался доктору Мастерсону.

- Вы помните, кто был тот пациент? Пациент, которому Френки доверился?

- Нет.

- Мог им быть Эл Хант? Вы упоминали, что давно работаете в Валхолле. Хант был пациентом одиннадцать лет назад в течение весны и лета.

- Я не помню Эла Ханта...

- Должно быть, они были примерно одного возраста, - добавила я.

- Интересно. - Ее глаза наполнились невинным любопытством. - У Френки действительно был друг, другой подросток. Я вспоминаю. Светловолосый. Мальчик был светловолосый, очень стеснительный, тихий. Я не помню, как его звали.

- Эл Хант был светловолосым, - сказала я. Молчание.

- Ах, Боже мой, - сказала она наконец. Я подталкивала ее:

- Он был тихий, стеснительный...

- Ах, Боже мой, - снова сказала она. - Тогда ручаюсь, что это был именно он! И он покончил с собой на прошлой неделе?

- Да.

- Ив разговоре с вами он упоминал Джима?

- Он упоминал кого-то, кого называл Джим Джим.

- Джим Джим, - повторила она. - Господи! Я не знаю...

- Что же дальше случилось с Френки?

- Он пробыл у нас недолго - два или три месяца.

- Он вернулся домой? - спросила я.

- Вроде бы так, - сказала она. - Там было что-то такое, связанное с его матерью. По-моему, он жил с отцом. Мать как будто оставила Френки, когда он был еще маленьким - нечто в этом роде. Во всяком случае, совершенно точно, что ситуация у него в семье была достаточно печальной. Правда, я полагаю, то же самое можно сказать почти обо всех пациентах "Вальгаллы". - Джини вздохнула. - Господи. Я не думала обо всем этом уже много лет. Френки, - она покачала головой. - Интересно, что вообще с ним стало?

- У вас нет ни малейшего представления?

- То есть никакого. - Она долго смотрела на меня, и до нее постепенно стало доходить. Я увидела страх, сгущавшийся на дне ее глаз. - Два человека убиты. Вы не думаете, что Френки?..

Я промолчала.

- Он никогда не был буйным. Во всяком случае, когда я с ним работала. Скорее наоборот, он был очень мягким.

Она ждала. Я продолжала хранить молчание.

- Я имею в виду, что со мной он был очень милым и вежливым. Очень внимательно наблюдал за мной, делал все, что я ему говорила.

- Наверное, вы ему нравились, - сказала я.

- Я совершенно забыла - он связал мне шарф. Красно-бело-голубой. Интересно, куда он подевался? Должно быть, я отдала его в Армию Спасения, или что-то в этом духе. Не знаю. Френки, он, ну... как бы увлекся мною. Она нервно рассмеялась.

- Миссис Уилсон, как выглядел Френки?

- Высокий, худой, с темными волосами. - Она моргнула. - Это было так давно... - Джини посмотрела на меня. - Он не выделялся. И я не помню, чтобы он был особенно красив. Знаете, возможно, я бы запомнила его лучше, если бы он действительно обладал привлекательной внешностью или, наоборот, был совершенно безобразен. Так что я полагаю, он выглядел совершенно обыкновенно.

- В картотеке больницы есть какие-нибудь его фотографии?

- Нет.

Снова пауза. Затем она посмотрела на меня с удивлением.

- Он заикался, - неуверенно произнесла она.

- Простите?

- Иногда он заикался. Я помню. Когда Френки был слишком возбужден или нервничал, он заикался.

"Джим Джим".

Эл Хант воспроизвел все точно. Рассказывая ему, что Барнз сделал или пытался сделать, Френки, должно быть, огорчался, нервничал и начинал заикаться. Должно быть, он заикался всякий раз, когда рассказывал Ханту о Джиме Барнзе. Джим Джим!

Покинув дом Джини Уилсон, я позвонила из первого же таксофона. Марино - лопух - ушел катать шары в боулинг.

Глава 14

Понедельник привел за собой вереницу облаков, расписанных под мрамор, которые окутали предгорья Голубого хребта и поглотили "Вальгаллу". Ветер лупил по автомобилю Марино, и к тому моменту, когда мы припарковались на стоянке больницы, в лобовое стекло молотили крошечные градинки.

- Черт, - пожаловался Марино, когда мы выбрались наружу, - этого нам только и не хватало.

- Ничего серьезного не ожидается, - заверила я его, вздрагивая, когда ледяные комочки жалили меня в щеки. Мы пригнули головы от ветра и молча поспешили к парадному входу.

Доктор Мастерсон ожидал нас в вестибюле. Натянутая улыбка прикрывала суровое, каменное выражение его лица. Пожимая руки, мужчины глянули друг на друга, как враждебные коты, и я пальцем о палец не ударила, чтобы хоть немного разрядить обстановку, потому что я откровенно устала от всех этих психологических игр. Доктор Мастерсон располагал нужной нам информацией, и он выдаст нам ее неискаженной, целиком и полностью, на основе сотрудничества или судебным порядком. У него был выбор. Не задерживаясь, мы прошли в его кабинет, и на этот раз он закрыл дверь.

- Итак, чем я могу быть вам полезен? - спросил он сразу же, как только сел на стул.

- Дополнительной информацией, - ответила я.

- Разумеется, но должен признаться, доктор Скарпетта, - продолжал он так, как будто Марино не было в комнате, - не вижу, что еще я мог бы рассказать вам об Эле Ханте, что было бы полезным в вашем расследовании. Вы ведь смотрели его историю болезни, и я рассказал вам все, что помнил...

Марино оборвал его:

- Да, ну что ж, мы здесь для того, чтобы немного освежить вашу память, - сказал он, доставая сигареты. - И мы интересуемся не только Элом Хантом.

- Я не понимаю.

- Нас гораздо больше интересует его приятель, - объяснил Марино.

- Приятель? - Доктор Мастерсон бросил на него холодный оценивающий взгляд.

- Имя Френки вызывает у вас какие-нибудь ассоциации?

Доктор Мастерсон принялся протирать свои очки, и я решила, что это его любимая уловка, позволяющая выиграть время для размышления.

- Когда здесь находился Эл Хант, у вас был еще один пациент - мальчик по имени Френки, - добавил Марино.

- К сожалению, не припоминаю.

- Сожалейте о чем хотите, док, но вам придется рассказать нам, кто такой Френки.

- В "Вальгалле" всегда очень много пациентов, не менее трехсот, лейтенант, - ответил доктор Мастерсон, - я просто не в состоянии запомнить каждого, особенно, тех, кто находился здесь недолго.

- То есть, вы хотите сказать, что пациент Френки находился здесь недолго? - сказал Марино.

Доктор Мастерсон протянул руку за своей трубкой. Он допустил явный промах, и в его глазах я заметила раздражение.

- Ничего подобного я вам не говорил, лейтенант. - Он принялся медленно утрамбовывать в трубке табак. - Но если вы дадите мне немного больше информации об этом пациенте, молодом человеке, которого вы называете Френки, возможно, у меня и появится хотя бы слабый проблеск. Вы можете рассказать о нем что-нибудь еще, кроме того, что он "мальчик"?

Я решила вмешаться:

- Очевидно, у Эла Ханта в то время, когда он находился здесь, был друг, некто, кого он называл Френки. Эл упоминал о нем во время разговора со мной. Нам кажется, что этот человек первое время, после приема в больницу, содержался в Бэкхолле, а затем был переведен на другой этаж, где мог познакомиться с Элом. По описанию, Френки - высокий, стройный, темноволосый. Кроме того, он любил вязать - увлечение довольно нетипичное для пациентов-мужчин, я думаю.

- Все это вам рассказал Эл Хант? - спросил доктор Мастерсон безо всякого выражения.

- Кроме того, Френки был фанатично аккуратен, - уклонилась я от ответа на его вопрос.

- Боюсь, что любовь к вязанию не совсем то, что могло бы привлечь мое внимание, - прокомментировал он, снова зажигая трубку.

- Кроме того, в состоянии стресса он, возможно, заикался, - добавила я, сдерживая раздражение.

- Хм-м. Видимо, это кто-то со спастической дисфонией в дифференциальном диагнозе. Может быть, именно с этого и начнем...

- Вам нужно начать с того, что прекратить заниматься ерундой, - грубо вмешался Марино.

- Вот как, лейтенант? - Доктор Мастерсон снисходительно улыбнулся. Ваша враждебность не обоснованна.

- Это вы у меня в подвешенном состоянии, и стоит мне захотеть, я вас в одну минуту обосную - наложу на вас судебное распоряжение и привлеку вашу задницу к ответственности, чтобы засадить в тюрьму за соучастие в убийстве. Как это звучит? - Марино свирепо уставился на него.

- С меня уже вполне достаточно вашей наглости, - ответил доктор Мастерсон с раздражающим спокойствием. - Я не люблю, когда мне угрожают. Я на это плохо реагирую, лейтенант.

- А я плохо реагирую на тех, кто тратит мое время попусту, - парировал Марино.

- Кто такой Френки? - снова попыталась я вернуться к теме разговора.

- Уверяю вас, что не могу сказать без подготовки, - ответил доктор Мастерсон. - Если вы будете так добры, что подождете несколько минут, я схожу посмотрю, что можно извлечь из нашего компьютера.

- Спасибо, - сказала я, - мы подождем.

Едва психиатр вышел за дверь, как Марино тут же понес:

- Что за мешок с дерьмом?

- Марино, - сказала я устало.

- Не похоже, чтобы это заведение было переполнено детьми. Могу поспорить, что семидесяти пяти процентам пациентов здесь перевалило за шестьдесят. Ты же понимаешь, что молодые люди должны задерживаться в памяти, верно? Он чертовски хорошо знает, кто такой Френки, и, возможно, даже мог бы нам сказать размер ботинок негодяя.

- Возможно.

- Что значит "возможно"? Я тебе говорю, что парень попусту тянет кота за хвост.

- И он будет продолжать это делать до тех пор, пока ты, Марино, грубишь ему.

- Вот дерьмо! - Он встал, подошел к окну позади стола доктора Мастерсона и, раздвинув занавески, уставился в окно, за которым было уже позднее утро. - Я ненавижу, когда кто-то мне врет. Клянусь Богом, если он меня доведет, я засажу его задницу. Чертовы психолекари! Их пациентом может быть Джек Потрошитель, и им до лампочки. Они будут продолжать тебе врать, укладывать зверя в постель и кормить его с ложечки куриным бульоном, как будто он - сама Америка. - Он помолчал, а затем пробормотал, ни к селу, ни к городу: - По крайней мере, снег прекратился.

Дождавшись, пока Марино снова сел, я сказала:

- Думаю, угрохать ему обвинением в соучастии в убийстве было чересчур.

- Но это заставало его быть внимательнее, не так ли?

- Дай ему шанс сохранить лицо, Марино.

Он курил, угрюмо уставившись в занавешенное окно.

- Я думаю, теперь он уже понял, что помочь нам - в его же интересах.

- Да, но не в моих интересах сидеть здесь и играть с ним в кошки-мышки. Даже сейчас, когда мы сидим и болтаем, псах Френки разгуливает на свободе и вынашивает свои сумасшедшие мысли, которые тикают, как чертова бомба, готовая вот-вот рвануть.

Я вспомнила свой тихий дом в тихом районе, медальон Кери Харпера, висящий на ручке моей двери, и шепчущий голос на моем автоответчике: "У тебя действительно светлые волосы, или ты обесцвечиваешь их?.." Как странно. Я ломала голову над этим странным вопросом. Почему это имеет для него значение?

- Если Френки - наш убийца, - тихо сказала я, глубоко вздохнув, - то я не могу себе представить, какая может быть связь между Спарацино и этими убийствами.

- Посмотрим, - пробормотал Марино, зажигая сигарету и мрачно глядя на закрытую дверь.

- Что ты имеешь в виду?

- Я никогда не перестаю удивляться тому, как одно обстоятельство оказывается связанным с другим, - ответил он загадочно.

- О чем ты? Какое обстоятельство, Марино?

Он взглянул на часы и выругался:

- Куда, черт побери, он пропал? Отправился обедать?

- Надеюсь, он ищет историю болезни Френки.

- Да. И я надеюсь.

- Что это за обстоятельства, которые оказываются связанными с другими? - снова спросила я. - Не мог бы ты выражаться более конкретно?

- Давай посмотрим на все это с такой точки зрения, - предложил Марино. - У меня есть совершенно отчетливое ощущение, что если бы не эта проклятая книга, которую писала Берил, все трое были бы сейчас живы. И Хант, скорее всего, тоже все еще здравствовал бы.

- Я в этом не уверена.

- Ну конечно, нет. Ты всегда так чертовски объективна. Это мое мнение, о'кей? - Он посмотрел на меня и потер усталые глаза. Его лицо раскраснелось. - У меня такое ощущение, договорились? И оно подсказывает мне, что между убийцей и Берил изначально существовало связующее звено: Спарацино и книга. А затем одно обстоятельство привело к другому. Дальше псих убивает Харпера. Потом мисс Харпер проглатывает достаточно таблеток, чтобы свалить лошадь, так что ей не надо больше слоняться в одиночестве по ее громадному жилищу, в то время как рак сжирает ее заживо. И Хант вешается на балке в своих дурацких трусах.

Перед моим мысленным взором проплыло оранжевое волокно со странным сечением в виде трехлистника клевера, вслед за ним рукопись Берил, Спарацино, Джеб Прайс, голливудский сынок сенатора Патина, миссис Мактигю и Марк. Они были конечностями и связками одного тела, которое я не могла собрать воедино. Каким-то необъяснимым образом люди и события, не имеющие отношения друг к другу, как по волшебству замыкались на Френки. Марино был прав. Одно обстоятельство всегда оказывается связанным с другим. Убийство никогда не возникает на пустом месте. Впрочем, это касается вообще всего дурного.

- У тебя есть какая-нибудь теория насчет того, в чем именно заключается эта связь? - спросила я у Марино.

- Нет, черт побери, ни одной, - ответил он, зевая, как раз в тот момент, когда доктор Мастерсон вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.

Я с удовлетворением заметила, что в руках у него была стопка папок.

- Ну, - сдержанно сказал он, не глядя на нас, - я не нашел никого с именем Френки, видимо, это было его прозвище. Поэтому я подобрал тех, кто подходит по времени лечения, возрасту и расе. Здесь у меня истории болезни шести белых мужчин, исключая Эла Ханта, которые были пациентами в Валхолле в течение того временного интервала, который вас интересует. Все они в возрасте от тринадцати до двадцати четырех лет.

- Почему бы вам просто не дать их нам просмотреть, пока вы будете сидеть и курить свою трубку? - Марино был настроен менее воинственно, но не намного.

- Я бы предпочел только рассказать их истории по причинам конфиденциальности, лейтенант. Если к кому-то из них у вас возникнет острый интерес, мы изучим его историю болезни подробнее. Так будет достаточно корректно?

- Да, вполне, - сказала я прежде, чем Марино успел что-либо возразить.

- Первый случай, - начал доктор Мастерсон, открывая верхнюю папку. Девятнадцать лет, из Хайлэнд-Парк, Иллинойс, принят в декабре 1978 года с анамнезом: злоупотребление наркотиками, а конкретнее - героином. - Он перевернул страницу. - Рост - пять футов восемь дюймов, вес - сто семьдесят фунтов, глаза - карие, шатен. Его лечение продолжалось три месяца.

- Эл Хант попал к вам лишь в апреле, - напомнила я, - они находились здесь в разное время.

- Да, наверное, вы правы. Это мое упущение. Значит, мы можем его вычеркнуть. - Он отложил папку в сторону.

Я глянула на Марино предупреждающим взглядом. Я видела, что он готов взорваться, его лицо стало красным, как у Деда Мороза.

Открыв вторую папку, доктор Мастерсон продолжил:

- Следующий - четырнадцатилетний юноша, блондин с голубыми глазами, пять футов три дюйма, сто пятнадцать фунтов. Принят в феврале 1979 года, выписан шесть месяцев спустя. В его анамнезе - утрата чувства реальности и фрагментарный бред. Ему был поставлен диагноз: шизофреник неорганизованного или гебефренического типа.

- Вы не могли бы объяснить, что, черт побери, это означает? - спросил Марино.

- Это означает бессвязную причудливую манеру поведения, полную социальную отстраненность и другие странности поведения. Например... Доктор Мастерсон помолчал, просматривая страницу. - Он мог отправиться утром на автобусную остановку, но так и не появиться в школе. А однажды его нашли сидящим под деревом и рисующим странные, бессмысленные рисунки в блокноте.

- Да, А теперь он знаменитый художник, живущий в Нью-Йорке, пробормотал Марино с сардонической усмешкой, - его зовут Френк, Франклин, или его имя начинается на Ф?

- Нет. Ничего похожего.

- Итак, кто же следующий?

- Следующий - двадцатидвухлетний мужчина из Делавера. Рыжие волосы, серые глаза, э... пять футов десять дюймов, сто пятьдесят фунтов. Принят в марте 1979 года, выписан в июне. У него был диагносцирован органический галлюцинаторный синдром. Провоцирующим фактором являлась темпоральная лобная эпилепсия и в анамнезе - злоупотребление гашишем. Течение заболевания осложнялось дисфорическим настроением и попыткой кастрировать себя, как реакцией на галлюцинацию.

- Что значит дисфорическое? - спросил Марино.

- Беспокойнее, нетерпеливое, подавленное.

- Это было до того, как он пытался сделаться сопрано, или после?

Доктор Мастерсон начал проявлять признаки раздражения, и на самом деле я его понимала.

- Следующий, - скомандовал Марино, как сержант на плацу.

- Четвертый случай - восемнадцатилетний юноша, волосы - черные, глаза - карие, пять футов девять дюймов, сто сорок два фунта. Его приняли в мае 1979 года, диагноз - шизофреник параноидального типа. В анамнезе, - он перелистнул страницу и протянул руку за трубкой, - рассеянный гнев и беспокойство, с сомнениями по поводу тождественности пола и явным страхом, что его примут за гомосексуалиста. Начало этого психоза, очевидно, было связано с тем, что в мужском туалете к нему подошел гомосексуалист.

- Задержитесь на этом случае. - Если бы Марино не остановил доктора Мастерсона, это сделала бы я. - Нам нужно поговорить именно о нем. Сколько времени он пробыл в Валхолле?

Доктор Мастерсон раскуривал свою трубку, заглядывая тем временем в записи, после чего ответил:

- Десять недель.

- Которые как раз попали на время пребывания здесь Ханта, - подытожил Марино.

- Совершенно верно.

- Значит, кто-то подошел к нему в мужском туалете, я у него поехала крыша? Что с ним случилось? В чем заключался его психоз? - спросил Марино.

Доктор Мастерсон переворачивал страницы. Затем он поднял очки на лоб и ответил:

- Проявление мании величия. Он верил, что Бог руководит его поступками.

- Какими поступками? - Марино подался вперед на стуле.

- Здесь не содержится никаких подробностей, за исключением того, что он довольно причудливо выражался.

- И он был параноидальным шизофреником? - уточнил Марино.

- Да.

- Вы не могли бы описать симптомы этой формы шизофрении?

- С классической точки зрения, - начал доктор Мастерсон, - существует набор характерных признаков, в который входит и бред величия, или галлюцинации с величественным содержанием. Тут может присутствовать и навязчивая ревность, и экстремизм в межличностных отношениях, и уверенность в бесспорности собственных представлений, а в некоторых случаях стремление к насилию.

- Откуда он сам? - спросила я.

- Из Мэриленда.

- Черт, - пробормотал Марино. - Он жил с родителями?

- Он жил со своим отцом.

- Вы уверены, что он был параноиком, а не шизофреником недифференцированного типа? - вмешалась я.

Разница была существенна. Шизофреники недифференцированного типа, как правило, не способны спланировать преступление и успешно избежать ареста. Человек, которого мы искали, был достаточно организован, чтобы заранее подготовить и совершить свои преступления, и при этом ускользнуть от полиции.

- Я совершенно уверен, - ответил доктор Мастерсон и после небольшой паузы вежливо добавил: - Довольно интересно, что имя пациента - Френк.

Он вручил мне папку, и мы с Марино бегло просмотрели ее содержимое. Френк Итен Эймс, или Френк И., и, таким образом, - "Френки", заключила я. Эймс был выписан из "Вальгаллы" в конце июля 1979 года и вскоре после этого, согласно записи доктора Мастерсона, сделанной в то время, сбежал из дома в Мэриленде.

- Откуда вам известно, что он сбежал из дома? - спросил Марино, взглянув на психиатра. - Откуда вам известно, что с ним произошло после того, как он покинул это заведение?

- Его отец звонил мне. Он был очень расстроен, - ответил доктор Мастерсон.

- И что же дальше?

- Боюсь, ни я, ни кто другой ничего не могли сделать - Френк был совершеннолетним.

- Вы помните, чтобы кто-нибудь называл его Френки? - спросила я.

Он покачал головой.

- А как насчет Джима Барнза? Он был социальным сотрудником, прикрепленным к Френку Эймсу?

- Да, - неохотно признал доктор Мастерсон.

- У Френка Эймса был какой-нибудь неприятный инцидент с Джимом Барнзом? - спросила я.

Доктор Мастерсон некоторое время колебался, а затем нехотя ответил:

- Как будто...

- Какого характера?

- Как будто сексуального, доктор Скарпетта. И ради Бога, я пытаюсь помочь. Надеюсь, вы поведете себя корректно в отношении этого случая.

- Эй, - сказал Марино, - можете на это рассчитывать. Я имею в виду, что мы не планируем рассылать пресс-релизы.

- Значит, Френк знал Эла Ханта, - сказала я.

Напряженное лицо доктора Мастерсона отражало внутреннюю борьбу:

- Да. Именно Эл выдвинул обвинения.

- В яблочко, - пробормотал Марино.

- Что вы имеете в виду, говоря, что Эл Хант выдвинул обвинения? спросила я.

- Я имею в виду, что он пожаловался одному из наших психотерапевтов, ответил доктор Мастерсон, в его голосе появились оборонительные интонации. - Кроме того, он что-то говорил и мне во время одного из наших сеансов. Когда спросили самого Френка, тот отказался что-либо рассказывать. Он был очень злой и отчужденный от мира молодой человек. Я не мог ничего предпринять по поводу того, что сказал Эл, так как без сотрудничества Френка все обвинения были просто сплетней.

Мы с Марино молчали.

- Весьма сожалею, - сказал доктор Мастерсон, и на этот раз он действительно был огорчен, - но больше я ничем не могу вам помочь. Я не знаю, где сейчас находится Френк. Последний раз я разговаривал с его отцом лет семь, восемь назад.

- При каких обстоятельствах? - спросила я.

- Мистер Эймс позвонил мне.

- По какому поводу?

- Он спрашивал, не слышал ли я что-нибудь о Френке.

- Ну, и что вы ответили? - спросил Марино.

- Нет, - ответил доктор Мастерсон, - я ничего не слышал о Френке. Мне очень жаль.

- Почему мистер Эймс позвонил вам? - спросила я.

- Он хотел найти Френка, и надеялся, что, может быть, я дам намек, где его искать. Потому что его мать умерла. То есть, мать Френка.

- Где она умерла, и как это произошло? - спросила я.

- Во Фрипорте, штат Мэн. Вообще-то говоря, обстоятельства ее смерти мне неясны.

- Она умерла естественной смертью? - спросила я.

- Нет, - сказал доктор Мастерсон, избегая встречаться с нами взглядом, - я совершенно уверен, что нет.

Чтобы выяснить это, Марино понадобилось совсем немного времени. Он позвонил в полицию Фрипорта, штат Мэн. По их данным, вечером 15 января 1983 года Миссис Вильма Эймс была забита до смерти "взломщиком", который, очевидно, находился в доме в тот момент, когда она пришла из продовольственного магазина. К моменту смерти ей было сорок два года. Она была маленькой женщиной с голубыми глазами и обесцвеченными светлыми волосами. Преступление осталось нераскрытым.

У меня не оставалось ни малейших сомнений по поводу того, кем был этот так называемый взломщик. И у Марино тоже.

- Так, может быть, Хант действительно был ясновидящим, а? - произнес он. - Ведь мальчишка откуда-то знал, что Френки угробил свою мать. А это совершенно точно произошло гораздо позже того времени, когда оба шизика вместе торчали в психушке.

Мы праздно наблюдали за ужимками белки Сэмми, вертевшейся вокруг кормушки для птиц. Когда Марино привез меня из больницы и высадил около моего дома, я пригласила его на кофе.

- Ты уверен, что Френки не работал какое-то время на мойке у Ханта в течение последних нескольких лет? - спросила я.

- Я не помню, чтобы мне попадался какой-нибудь Френк или Френки Эймс в их конторских книгах, - ответил Марино.

- Он запросто мог сменить имя, - сказала я.

- Если он пристукнул свою старушку, то, скорее всего, он именно так и поступил, рассчитывая на то, что его, возможно, будет разыскивать полиция. - Пит протянул руку за своим кофе. - Проблема в том, что у нас нет его свежего описания, а заведения, подобные автомойкам, представляют из себя проходной двор. Парни то и дело приходят и уходят. Работают пару дней, неделю, месяц. Можешь себе представить, сколько существует высоких, худых и темноволосых белых парней? С ума можно сойти.

Мы были так близко, и в то же время так далеко. Это просто бесило. Я сказала:

- Волокна ассоциируются с автомобильной мойкой. Хант работал на автомобильной мойке, клиентом которой была Берил, и, возможно, он знал ее убийцу. Ты понимаешь, о чем я говорю, Марино? Хант знал, что Френки убил свою мать, потому что Хант и Френки, возможно, общались после "Вальгаллы". Френки мог работать на мойке у Ханта, возможно, даже недавно. И он мог заметить Берил впервые, когда она пригнала свою машину на мойку.

- У них тридцать шесть служащих. Из них, белых, - только одиннадцать, док, причем шестеро - женщины. Сколько остается? Пятеро? Троим из них около двадцати, а это означает, что им было лет восемь, девять, когда Френки находился в "Вальгалле". Очевидно, что это не они. Оставшиеся двое тоже не подходят по разным другим причинам.

- По каким именно?

- Например, они наняты лишь в течение последних двух месяцев, и когда Берил пригоняла свою тачку, их там не было. Не говоря уже о том, что их описания не слишком соответствуют. У одного рыжие волосы, а другой коротышка, почти такой же маленький, как ты.

- Большое спасибо.

- Я буду продолжать проверку, - сказал он, отворачиваясь от птичьей кормушки. Белка Сэмми внимательно наблюдала за ними глазками-бусинками с розовыми ободками. - А что насчет тебя?

- А что насчет меня?

- В твоей конторе еще не забыли, что ты там работаешь? поинтересовался Марино, как-то странно глядя на меня.

- Все под контролем, - ответила я.

- Я бы не был в этом так уверен, док.

- А вот я совершенно в этом уверена.

- Что касается меня, - Марино никак не мог остановиться, - я думаю, что ты не должна так увлекаться.

- Я собираюсь еще пару дней не появляться в конторе, - твердо объяснила я, - мне необходимо выследить рукопись Берил. Итридж теребит меня по этому поводу. Нам необходимо знать, что в ней. Может быть, это именно та связь, о которой ты говорил.

- Главное, чтобы ты не забывала о моих правилах. - Он выбрался из-за стола.

- Я достаточно осторожна, - заверила я его.

- А от него больше ничего, да?

- Да, - ответила я. - Никаких звонков. Ни единого намека. Ничего.

- Ну, позволь мне все же напомнить, что Берил он тоже звонил не каждый день.

Мне не были нужны напоминания. Я не хотела, чтобы Пит начинал снова.

- Если он позвонит, я просто скажу: "Привет, Френки. Как поживаешь?"

- Эй, это не шутка. - Он остановился в прихожей и обернулся. - Ты пошутила, я надеюсь?

- Конечно, - улыбаясь, я похлопала его по спине.

- Я серьезно, док. Не делай ничего подобного.

Услышишь его на своем автоответчике, не бери чертову трубку...

Я открыла дверь, и Марино застыл с расширенными от ужаса глазами.

- Срань господня... - Он шагнул на крыльцо, с идиотским видом нащупывая свой револьвер и крутя головой в разные стороны, как ненормальный.

Я просто потеряла дар речи, глянув через его плечо. Зимний воздух содрогался от треска и рева пламени.

Автомобиль Марино пылал факелом посреди черной ночи, языки огня в дикой пляске тянулись вверх, стремясь дотянуться до выщербленной луны. Схватив Марино за рукав, я затолкала его обратно в дом как раз в тот момент, когда в отдалении послышалось завывание сирены и взорвался бензобак. Окна гостиной озарились, когда огненный шар выстрелил в небо и поджег маленькие кизиловые деревца на краю моего участка.

- О Боже, - воскликнула я, когда отключилось электричество.

Большой силуэт Марино в темноте метался по ковру, напоминая разъяренного быка, готового к атаке. Он вертел в руках портативную рацию и ругался без удержу:

- Поганый ублюдок! Поганый ублюдок!

Я отослала Марино вскоре после того, как обгоревшая груда, в которую превратился его возлюбленный новый автомобиль, была увезена на грузовике техпомощи. Он настаивал на том, чтобы остаться на ночь. Я же считала, что будет вполне достаточно нескольких патрульных машин, следящих за моим домом. Он настаивал на том, чтобы я переехала в гостиницу, я же отказывалась двинуться с места. У него были свои обломки крушения, а у меня - свои. Улица и мой участок представляли собой болото из сажи и воды, первый этаж дома был погружен в вонючий дым. Почтовый ящик у конца подъездной аллеи напоминал обгоревшую спичку, и я потеряла, по крайней мере, с полдюжины самшитовых кустов и примерно столько же деревьев. Короче говоря, хотя я и ценила заботу Марино, мне было необходимо побыть одной.

Я раздевалась при свете свечи, и часы показывали далеко за полночь, когда раздался телефонный звонок. Голос Френки сочился в мою спальню, как вредоносный туман, отравляя воздух, которым я дышала, дискредитируя мое персональное убежище, мой уютный дом.

Сидя на краю кровати, я слепо вглядывалась в автоответчик, к горлу подступила горечь, и сердце слабо трепыхалось у меня в груди.

- ...Я хотел бы быть поблизости, чтобы посмотреть. Это было впе-впе-впечатляющее зрелище, Кей? Это было что-то? Мне не нравится, когда у тебя в доме другой му-му-мужчина. Теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь.

Автоответчик остановился, и огонек сообщений начал мигать. Закрыв глаза, я сделала медленный глубокий вдох, мое сердце колотилось, тени от пламени свечи безмолвно колыхались на стенах. Я не могла поверить, что все это происходит со мной.

Я знала, что мне нужно делать. Тоже самое, что делала Берил Медисон. Я спрашивала себя, испытываю ли я такой же страх, какой испытывала она, когда спасалась бегством из автомойки, обнаружив корявое сердце, нацарапанное на дверце своего автомобиля? Мои руки отчаянно дрожали, когда я открывала ящик тумбочки у кровати и достала справочник. Сделав заказы, я позвонила Бентону Уэсли.

- Я не советую тебе этого делать, Кей, - сказал он, мгновенно просыпаясь. - Нет. Ни при каких обстоятельствах. Послушай меня, Кей...

- У меня нет выбора, Бентон. Я просто хотела, чтобы кто-то знал. Если хочешь, можешь сообщить Марино. Но не вмешивайся. Пожалуйста. Рукопись...

- Кей...

- Мне нужно найти ее. Я думаю, что она именно там.

- Кей! Ты заблуждаешься!

- Посмотрим! - Я повысила голос. - Что, по-твоему, я должна делать? Ждать здесь, пока ублюдок решит выломать мою дверь или взорвать мою машину? Если я останусь - я труп. Ты еще не понял этого, Бентон?

- У тебя есть система охраны. У тебя есть оружие. Он не может взорвать твою машину вместе с тобой. Э... Марино звонил. Он рассказал, что произошло. Они там совершенно уверены, что кто-то окунул тряпку в бензин и засунул ее в бензобак. Они нашли следы от фомки. Он вскрыл...

- Господи, Бентон. Ты даже не слушаешь меня.

- Слушаю. Ты послушай. Пожалуйста, послушай меня, Кей. Я обеспечу тебе прикрытие, кого-то, кто поедет вместе с тобой, хорошо? Одну из наших женщин-агентов.

- Спокойной ночи, Бентон.

- Кей!

Я повесила трубку и не сняла ее, когда он тут же перезвонил. Я молча слушала его протесты, бесстрастно фиксируемые автоответчиком, и кровь стучала у меня в висках, когда перед моими глазами вновь возник образ автомобиля Марино, шипящего и огрызающегося языками пламени под изогнутыми струями воды, бьющими из вздувшихся пожарных шлангов, змеившихся вдоль улицы. Когда у конца подъездной аллеи я обнаружила маленький обгорелый трупик, что-то внутри меня оборвалось. Бензобак автомобиля Марино, должно быть, взорвался в тот самый момент, когда белка Сэмми отчаянно скакала вдоль линии электропередач. Обезумев, она мчалась подальше от опасности. На какую-то долю секунды ее лапы одновременно коснулись фазового и общего проводов. Двадцать тысяч вольт замкнулись через ее крошечное тело, превращая его в уголек и пережигая предохранители.

Я уложила обгорелый трупик в обувную коробку и похоронила среди розовых кустов, мысль о том, что утром мне придется увидеть эти обожженные останки, была для меня невыносима.

Когда я закончила упаковываться, электричество все еще не включили. Я спустилась вниз и не торопясь курила и пила бренди до тех пор, пока меня не перестало трясти. Мой "Руджер" лежал на баре, поблескивая в тусклом свете аварийного освещения. В постель я не ложилась.

Я открыла дверь. Мой чемодан колотил меня по ногам, и грязная вода брызгала на лодыжки, когда я, стараясь не замечать следов вчерашнего кошмара на своем участке, бежала к машине. Торопливо проезжая по безмолвной улице, я не заметила ни одной патрульной машины. Добравшись до аэропорта в начале пятого утра, я направилась прямо в женский туалет и достала из сумочки свой револьвер. Разрядив, я упаковала его в чемодан.

Глава 15

Уже в полдень, пройдя по трапу, я оказалась в пропитанном солнцем главном зале международного аэропорта Майами.

Я остановилась, чтобы купить майамский "Геральд" и чашку кофе. Найдя маленький столик, наполовину спрятанный за пальмой в кадке, сняла свою зимнюю куртку и завернула рукава. Я была мокрая как мышь, пот струился по бокам и спине. Глаза горели от недостатка сна, голова раскалывалась, и то, что я обнаружила, когда развернула газету, не улучшило моего состояния. В нижнем левом углу первой страницы располагалась эффектная фотография пожарников, тушивших горящую машину Марино. Живописную картину изгибающихся струй воды, клубов дыма и горящих деревьев на краю моего участка сопровождал следующий текст:

ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА ВЗЛЕТАЕТ НА ВОЗДУХ

Пожарные Ричмонда трудятся над машиной городского детектива, расследующего убийство, которая поглощена пламенем на тихой жилой улице. В "форде LTD" никого не было, когда он взорвался прошлой ночью. Никто не пострадал. Есть основания думать о поджоге.

Слава Богу, там не было упомянуто, у чьего именно дома был припаркован автомобиль Марино, или почему. Все равно, моя мать увидит фотографию и обязательно позвонит. "Я хочу, чтобы ты переехала обратно в Майами, Кей. Я думаю, Ричмонд слишком опасен. А новое здание отдела медицинской экспертизы здесь такое красивое - ну прямо как из кино", - скажет она. Странно, но моей матери никогда не приходило в голову, что здесь, в моем родном, испано-говорящем городе за каждый год больше убийств, перестрелок, облав на наркоманов, расовых беспорядков, изнасилований и ограблений, чем в Вирджинии и во всем Британском Содружестве вместе взятых.

Матери я позвоню позже. Прости меня. Господь, но я не в состоянии разговаривать с ней сейчас.

Собрав свои вещи, я загасила сигарету и нырнула в поток иностранной речи, тропической одежды и сумок с беспошлинным товаром, который стекал в багажную зону. Я заботливо прижимала к боку свой чемодан.

Напряжение начало отпускать меня, только когда я уже ехала по Семимильному мосту во взятой напрокат машине. Мчась все дальше на юг между Мексиканским заливом с одной стороны и Атлантикой с другой, я пыталась вспомнить, когда последний раз была на Ки Уэсте. Сколько бы раз мы с Тони ни посещали мою семью в Майами, это была единственная экскурсия, на которую мы так никогда и не съездили. Я была совершенно уверена, что последний раз ездила туда вместе с Марком.

Его страсть к пляжам, воде и солнцу была буквально второй натурой. Если бы природа могла любить одно творение больше другого, она любила бы Марка. Мне трудно вспомнить год, когда он провел неделю с моей семьей, но зато я хорошо помню, как по этому случаю мы ездили на Ки Уэст. Что я помню совершенно отчетливо, так это его мешковатые белые плавки и уверенную теплоту его руки во время наших прогулок по прохладному влажному песку. Я помню поразительную белизну его зубов на фоне смуглой кожи, энергию и несдерживаемую радость в его глазах, когда он искал акульи зубы и ракушки, а я тем временем улыбалась, спрятавшись в тени широкополой шляпы. Более же всего я не могла забыть свои чувства к молодому человеку по имени Марк Джеймс, которого любила сильнее, чем вообще можно любить кого-либо на земле.

Что изменило его? У меня не укладывалось в голове, что он переметнулся во вражеский лагерь, - в чем не сомневался Итридж, - но я была вынуждена принять это. Марк всегда был избалован. Он нес в себе ощущение вседозволенности, проистекавшее из того, что он был красивым сыном красивых родителей. Плоды мира произрастали для его удовольствия, но он никогда не был нечестным. Он никогда не был жестоким. Я даже не могла сказать, что он был высокомерен по отношению к тем, кто был менее удачлив, чем он, или что он манипулировал теми, кто попадал под чары его обаяния. Его единственным настоящим грехом было то, что он недостаточно любил меня. Глядя с высоты прожитых лет, я могла простить его за это. Чего я не могла ему простить, так это его нечестности. Я не могла простить ему превращение в худшего человека, чем тот, которого я когда-то уважала и обожала. Я не могла простить ему то, что он больше не был тем Марком.

Миновав военно-морской госпиталь США, я проехала вдоль мягкого изгиба береговой линии по бульвару Норт Рузвельт и вскоре уже петляла по лабиринтам улиц Ки Уэста. Солнечный свет отбеливал узкие улочки, а тени тропической листвы, колыхаемые бризом, танцевали на мостовой. Под бесконечно тянущимся голубым небом огромные пальмы и красные деревья баюкали дома и магазины на вытянутых руках живой зелени, а розы ублажали тротуары и веранды яркими подарками лилового и красного. Я медленно проезжала мимо людей в сандалиях и шортах и бесконечной череды мопедов. Здесь было очень мало детей и непропорционально много мужчин.

"Ла Конча" была высокой розовой курортной гостиницей открытых пространств и пестрых тропических растений. Проблем с номером у меня не возникло, видимо, потому что туристский сезон начинается не раньше третьей недели декабря. Но оставив свой автомобиль на полупустой стоянке и войдя в гулкий вестибюль, я вспомнила о том, что говорил Марино. Никогда в своей жизни я не видела так много однополых парочек, и было совершенно очевидно, что в недрах этого крошечного прибрежного островка, казалось бы, полного здоровья, залегла материнская жила болезни. Куда бы я ни посмотрела, везде мне виделись умирающие мужчины. Я не боялась подцепить гепатит или СПИД, давно научившись справляться с гипотетической опасностью заболевания, свойственной моей работе. Точно так же меня совершенно не волновали гомосексуалисты. Чем старше я становилась, тем больше приходила к убеждению, что любовь может проявляться множеством различных способов. Невозможно определить - правильная или неправильная эта любовь только по тому, как она выражается.

Когда дежурный клерк вернул мне кредитную карточку, я попросила его проводить меня к лифту и в полусне отправилась к своей комнате на пятом этаже. Раздевшись до белья, я заползла в постель и следующие четырнадцать часов спала, как убитая.

Следующий день был таким же чудесным, как и предыдущий, и я снарядилась так же, как другие туристы, за исключением заряженного "Руджера" в сумочке. Возложенная мною на себя миссия заключалась в том, чтобы обыскать остров и среди тридцати тысяч человек найти двух мужчин, про которых мне было известно лишь то, что одного зовут Пи Джей, а другого Уолт. Из писем, написанных Берил в конце августа, я знала, что они были ее друзьями и жили в меблированных комнатах там, где она остановилась. В моем распоряжении не было ни малейшей зацепки насчет того, где находятся или как называются эти комнаты, и моя единственная надежда была на то, что кто-нибудь у "Луи" сможет мне помочь.

Я шла, держа в руках карту, купленную в сувенирном киоске отеля. Следуя по бульвару Дюваль, проходила мимо рядов магазинов и ресторанов, мимо домов с балконами, которые напоминали французский квартал Нью-Орлеана. Я миновала уличные вернисажи и маленькие лавочки, в которых продавались экзотические растения, шелка и шоколад "Перуджина", а затем подождала на перекрестке, наблюдая за ярко-желтыми вагонами поезда "Конч тур", прогромыхавшего мимо. Я начала понимать, почему Берил Медисон не хотела покидать Ки Уэст. С каждым моим шагом угроза присутствия Френки становилась все более и более расплывчатой и нереальной. К тому моменту, когда я повернула налево, на Саут-стрит, он стал таким же далеким, как промозглая декабрьская погода Ричмонда.

Ресторан "Луи" располагался в белом строении, которое когда-то было жилым домом на углу Вернон и Уоддел. На его деревянных полах не было ни пятнышка, столы, аккуратно застеленные бледно-персиковыми льняными скатертями, оживляли прелестные свежие цветы. Я прошла за хозяином через обеденный зал с кондиционерами и была усажена на веранде, где меня поразила пестрая голубизна воды, сходящейся с небом, пальмы и свисающие корзины с цветущими растениями, колышущиеся в воздухе, напоенном запахом моря. Атлантический океан плескался почти у меня под ногами, с яркими брызгами парусных лодок, стоящих на якоре недалеко от берега. Заказав ром и тоник, я думала о письмах Берил и спрашивала себя, не сижу ли я там, где она их писала.

Свободных мест почти не было. За своим столиком в углу, у перил, я чувствовала себя сторонним наблюдателем. Четыре ступеньки слева от меня вели вниз к широкому настилу, где небольшая группа молодых мужчин и женщин сидела, развалясь в купальных костюмах рядом с баром. Я смотрела, как мускулистый латиноамериканец в желтых плавках выкинул в море окурок сигареты, встал и вяло потянулся. Он подошел за очередной порцией пива к бородатому бармену, двигавшемуся со скукой уже немолодого человека, уставшего от своей работы.

Прошло немало времени после того, как я покончила с салатом и супом из моллюсков, когда группа молодежи, наконец, спустилась по ступенькам и шумно вошла в воду. Вскоре они уже плыли в направлении лодок, стоявших на якоре. Я заплатила по счету и подошла к бармену. Откинувшись на стуле под своим соломенным навесом, он читал роман.

- Что прикажете? - протянул он, засовывая книгу под стойку и без энтузиазма поднимаясь на ноги.

- Я хотела выяснить, продаете ли вы сигареты, - сказала я. - Я не вижу здесь автомата.

- Вот, - сказал он, доказывая на небогатый набор за своей спиной.

Я выбрала. Шлепнув пачку на прилавок, он назвал возмутительную сумму в два доллара и не проявил особой любезности, когда я добавила еще пятьдесят центов на чай. У него были зеленые недружелюбные глаза, лицо, обветрившееся за годы, проведенные на солнце, и густая, темная с проседью борода. Он выглядел враждебно и ожесточенно, и у меня возникло подозрение, что он жил на Ки Уэсте довольно долго.

- Вы позволите задать вам вопрос? - обратилась я к нему.

- Вы его уже задали, мэм, - ответил он.

Я улыбнулась.

- Вы правы, уже задала. А теперь я собираюсь задать еще один. Давно вы работаете у "Луи"?

- Пятый год. - Он достал полотенце и принялся протирать стойку.

- Тогда вы, должно быть, знали молодую женщину, которая была здесь под именем Стро? - спросила я, припоминая по письмам Берил, что, находясь здесь, она скрывала свое настоящее имя.

- Стро? - повторил он, нахмурившись и продолжая свое занятие.

- Это ее прозвище. Она - стройная, очень симпатичная блондинка, была здесь летом и почти каждый день приходила в "Луи". Она сидела за одним из столиков и писала.

Он прекратил вытирать стойку и уставился на меня тяжелым взглядом.

- А вам что за дело? Она ваша подруга?

- Она моя пациентка. - Это было единственное объяснение, которое я смогла придумать, - с одной стороны, я хотела избежать наглой лжи, а с другой - боялась его оттолкнуть.

- А? - Его густые брови поползли вверх. - Пациентка? Что вы сказали? Вы ее врач?

- Совершенно верно.

- Ну, теперь вы не слишком много можете для нее сделать хорошего, док. Мне неприятно это вам говорить, - Он шлепнулся на свой стул и откинулся назад.

- Понимаю, - сказала я. - Я знаю, что она умерла.

- Да, я был совершенно потрясен, когда узнал об этом. Пару недель назад сюда ворвались полицейские со своими резиновыми дубинками и наручниками. Я повторю вам то же, что мои приятели сказали им: никто здесь ни хрена не знает о том, что произошло со Стро. Она была тихой, славной дамочкой. Обычно сидела как раз вон там. - Он указал на пустой стул недалеко от того места, где я стояла. - Обычно она сидела там все время, просто занимаясь своим делом.

- Кто-нибудь из вас познакомился с ней?

- Конечно. - Он пожал плечами. - Мы несколько раз пили все вместе. У нее было пристрастие к "Короне" и лайму. Но я бы не сказал, что кто-нибудь здесь знал ее лично. То есть, я не уверен, что кто-нибудь мог хотя бы сказать вам, откуда она приехала, разве только то, что она оттуда, где бывает снег.

- Из Ричмонда, штат Вирджиния, - сказала я.

- Знаете, - продолжил он, - множество людей приезжают и болтаются здесь. Ки Уэст - это место, где основной принцип - живи сам и давай жить другим. И здесь много голодающих художников. Стро не слишком отличалась от людей, которых я встречаю, за исключением того, что большинство из них не убивают. Проклятье! - Он поскреб свою бороду и медленно покачал головой из стороны в сторону. - Это действительно трудно себе вообразить. Как будто по мозгам шарахнули.

- В этом деле полно вопросов без ответов, - сказала я, зажигая сигарету.

- Да, например, какого черта вы курите? Я думал, врачи должны лучше всех знать о вреде курения.

- Дурная, мерзкая привычка, я отлично это знаю. И вы можете также смешать мне ром с тоником, потому что я еще и пью. "Бабенкот", пожалуйста.

- Четыре, восемь - какой пожелаете? - Он бросил вызов моим познаниям в области хорошей выпивки.

- Двадцать пять, если у вас есть.

- Нет. Ром двадцатипятилетней выдержки вы можете раздобыть только на островах. Он такой приятный, что может заставить вас расплакаться.

- Ну, тогда лучшее, что у вас есть, - сказала я.

Он ткнул пальцем в бутылку сзади него, которая была мне знакома своим янтарным стеклом и пятью звездочками на этикетке. "Бабенкот", выдержанный в бочках пятнадцать лет, точная копия той бутылки, которую я нашла в кухонном шкафчике Берил.

- Это будет великолепно, - сказала я.

Усмехнувшись и внезапно воспрянув, он встал со стула, и его руки задвигались с проворностью жонглера, подхватывая бутылки, когда он, не прибегая к помощи мерного стаканчика, отмерял длинные струи жидкого гаитянского золота, за которыми следовали сверкающие брызги тоника. В качестве финала он искусно отрезал идеальный ломтик от ки-уэстского лайма, выглядевшего так, как будто его только что сорвали с дерева, выжал его в мой напиток и пробежал выжатой корочкой по краю стакана. Вытерев руки о полотенце, заткнутое за пояс его потертых ливайсов, он прошелся по стойке бумажной салфеткой и артистично вручил мне свое произведение. Без сомнения, это был лучший ром с тоником, который я когда-либо подносила к своим губам, и я сказала ему об этом.

- За счет заведения, - сказал он, помахав в воздухе десятидолларовой купюрой, которую я протянула ему. - Я рад каждому доктору, который курит и считает, что ром - это хорошо. - Сунув руку под стойку, он извлек свою пачку сигарет. - Я вам говорю, - продолжал он, чиркнув спичкой, - я так чертовски устал слышать все это ханжеское дерьмо о курении и обо всех остальных вещах. Вы понимаете, что я имею в виду? Начинаешь чувствовать себя, как какой-то проклятый преступник. Что до меня, то я говорю: живи сам и давай жить другим. Это мой девиз.

- Да. Я точно знаю, что вы имеете в виду, - сказала я, когда мы глубоко и с наслаждением затянулись.

- Они всегда найдут, за что тебя осудить. Ну, знаете, за то, что вы едите, что пьете или с кем встречаетесь.

- Вы совершенно правы, люди бывают несправедливы и злы.

- Черт с ними!

Он снова уселся в тени своего убежища с рядами бутылок, тогда как мою макушку вовсю припекало солнце.

- О'кей, - сказал он. - Значит, вы врач Стро. Что вы хотите узнать, если не возражаете против моего вопроса?

- Ее смерти предшествовали некоторые обстоятельства, совершенно сбивающие с толку, - сказала я. - Я надеюсь, что ее друзья могли бы кое-что прояснить...

- Подождите минутку, - прервал он, выпрямляясь на стуле. - Говоря врач, какую специализацию вы имеете в виду?

- Я осматривала ее...

- Когда?

- После ее смерти.

- О, черт! Вы говорите, что вы гробовщик? - недоверчиво спросил он.

- Я судебный патологоанатом.

- Следователь?

- Более или менее.

- Надо же, будь я проклят. - Он оглядел меня с ног до головы. Никогда бы не догадался.

Я не знала - комплимент это или наоборот.

- Они всегда посылают этих... судебных патологоанатомов вроде вас вынюхивать информацию, как вы это сейчас делаете?

- Никто меня не посылал. Я приехала по собственной инициативе.

- Зачем? - спросил он. Его глаза снова потемнели от подозрений. - Вы проделали чертовски долгий путь.

- Я хочу выяснить, что с ней произошло. Мне это очень нужно.

- Вы говорите, что полицейские не посылали вас?

- У полиции нет полномочий посылать меня куда бы то ни было.

- Здорово, - засмеялся он, - мне это нравится.

Я протянула руку за своим стаканом.

- Шайка задир. Им кажется, что они начинающие Рембо. - Он затушил свою сигарету. - Пришли сюда в своих резиновых перчатках. Бог ты мой! Представьте себе, как это выглядит хотя бы с точки зрения наших клиентов. Пришли навестить Брента - он был у нас официантом. Господи, он умирает - а они что делают? Задавая свои дерьмовые вопросы, мерзавцы одели хирургические маски и встали в десяти футах от его кровати, как будто он тифозная Мери. Клянусь Богом, даже если бы я знал что-нибудь насчет Берил, я бы не уделил им ни секунды своего времени.

Имя угодило в меня, как мелкий камушек, и когда наши глаза встретились, я знала, что он понял значение того, что сказал.

- Берил? - спросила я.

Он молча откинулся на своем стуле.

Я нажала на него:

- Вы знали, что ее звали Берил?

- Как я уже сказал, полицейские здесь задавали вопросы, говорили о ней. - Он неловко зажег другую сигарету, избегая встречаться со мной взглядом. Мой друг бармен оказался очень плохим лжецом.

- Они говорили с вами?

- Нет. Я улизнул, когда увидел, что здесь происходит.

- Почему?

- Я говорил вам. Не люблю полицейских. У меня есть "барракуда", побитый кусок дерьма, на котором я езжу еще с тех пор, как был ребенком. По какой-то причине они всегда норовят меня поддеть. Все время всучивают мне квитанции то за одно, то за другое, выпендриваются со своим большими пушками и темными очками, как будто сами себе кинозвезды в своих же собственных телевизионных сериалах или что-то в этом роде.

- Вы знали ее имя, еще когда она была здесь, - сказала я спокойно, вы знали, что ее зовут Берил Медисон задолго до того, как пришла полиция.

- Ну и что, если так? Большое дело?

- Она очень старалась скрыть свое имя, - ответила я с чувством. Очень не хотела, чтобы люди здесь знали, кто она такая. Она не говорила людям настоящее имя. Платила за все наличными, чтобы не использовать кредитные карточки, чеки - все что могло идентифицировать ее. Она была напугана, спасалась бегством. И не хотела умирать.

Бармен смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

- Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете. Пожалуйста. Я чувствую, что вы были ее другом.

Он молча встал, вышел из-за стойки бара и, повернувшись спиной ко мне начал собирать пустые бутылки и другой мусор, который молодежь разбросала по настилу.

Я в молчании медленно пила свой напиток, глядя мимо него на воду. Вдали бронзовый юноша разворачивал темно-синий парус, готовясь выйти в море. Листья пальмы шептали на ветру, и черный пес-лабрадор пританцовывал вдоль берега, кидаясь в прибой и обратно.

- Зулус, - пробормотала я, оцепенело глядя на собаку.

Бармен оставил свое занятие и посмотрел на меня.

- Что вы сказали?

- Зулус, - повторила я. - Берил упоминала Зулуса и ваших кошек в одном из своих писем. Она писала, что беспризорные подопечные "Луи" питаются лучше, чем иной человек.

- В каких письмах?

- Она написала несколько писем, когда была здесь. Мы нашли их в ее спальне после того, как она была убита. Она писала, что люди здесь чувствуют себя единой семьей. Считала это место самым красивым в мире. Я бы хотела, чтобы она никогда не возвращалась в Ричмонд, чтобы она сталась здесь.

Я слышала свой голос как бы со стороны, как будто он принадлежал кому-то другому. Перед глазами у меня все поплыло. Ставший привычным недосып, накопившийся стресс и ром сделали свое дело. Казалось, солнце высушило остатки крови, которые все еще пытались пробиться к моему мозгу.

Вернувшись наконец под соломенный навес, бармен заговорил тихо и проникновенно:

- Я не знаю, что вам рассказать. Но, да, я был другом Берил.

Повернувшись к нему, я ответила:

- Спасибо. Мне бы хотелось думать, что я была бы ее другом. Что я и есть ее друг.

Он неловко опустил взгляд, но я успела заметить, что выражение его лица смягчилось.

- Никогда нельзя быть по-настоящему уверенным, кто в порядке, а кто нет, - прокомментировал он. - Теперь это по-настоящему трудно понять, что верно - то верно.

Значение его слов медленно просачивалось через мою усталость:

- А что, были люди, которые спрашивали о Берил и с которыми было не все в порядке? Кроме полиции? Кроме меня?

Он налил себе кока-колы.

- Были? Кто? - повторила я, внезапно встревожившись.

- Я не знаю его имени. - Он сделал большой глоток из своего стакана. Какой-то красавчик. Молодой, может быть, двадцать с чем-то. Темноволосый. В модной одежде, в крутых солнечных очках. Прямо как с обложки журнала. По-моему, это было пару недель назад. Он сказал, что частный детектив, какое-то дерьмо в этом роде.

Сын сенатора Патина.

- Он хотел знать, где жила Берил, когда была здесь, - продолжал он.

- И вы рассказали ему?

- Черта лысого! Я даже не разговаривал с ним.

- А кто-нибудь другой сказал ему? - настаивала я.

- Маловероятно.

- Почему это маловероятно, и вообще, вы скажете мне, как вас зовут?

- Маловероятно, потому что никто, за исключением меня и моего приятеля, этого не знал, - ответил он. - А как меня зовут, я скажу, если вы скажете, как зовут вас.

- Кей Скарпетта.

- Приятно познакомиться с вами. Меня зовут Питер. Питер Джонс. Мои друзья зовут меня Пи Джей.

Пи Джей жил в двух кварталах от "Луи" в крошечном домике, полностью утопающем в тропических джунглях. Листва была настолько густой, что я вряд ли бы заметила под ней каркасный дом с облупившейся краской, если бы не запаркованная перед ним "барракуда". Одного взгляда на автомобиль было достаточно, чтобы понять, почему у его владельца постоянные стычки с полицией. Это было нечто в стиле настенного искусства подземки - на огромных колесах, с выхлопными трубами, фарами и высоко задранной задней частью, с самодельной росписью, представлявшей собой галлюцинаторный бред в психоделической цветовой палитре шестидесятых.

- Это моя малышка, - сказал Пи Джей, нежно похлопывая своего монстра по капоту.

- Да, это нечто, - согласилась я.

- Она у меня с шестнадцати лет.

- И будет с тобой всегда, - сказала я искренне, ныряя под ветви и следуя за ним в прохладную густую тень.

- Здесь не так уж много места, - извинился он, распахивая дверь. Всего одна дополнительная спальня и туалет - наверху, где жила Берил. Думаю, на днях я снова ее сдам. Я не слишком придирчив к своим жильцам.

В гостиной был какой-то винегрет из мебели со свалки: диван и чересчур пухлое кресло в кошмарных оттенках розового и зеленого, несколько диссонирующих светильников, сделанных из ракушек и кораллов, и кофейный столик, сработанный из чего-то, что в прошлой жизни было, скорее всего, дубовой дверью. Вокруг валялись разрисованные кокосовые орехи, морские звезды, газеты, башмаки, банки из-под пива. В сыром воздухе носился кисловатый запах гнили.

- Как Берил узнала, что вы сдаете комнату? - спросила, я присаживаясь на диван.

- У "Луи", - ответил он, зажигая несколько светильников. - Несколько первых ночей она провела в "Ошен Ки" - совершенно замечательном отеле на Дювале. Думаю, она довольно скоро сообразила, что ее здорово ударит по карману, если она собирается задержаться здесь на какое-то время. - Он уселся в пухлое кресло. - Наверное, это было, когда она пришла к "Луи" обедать в третий раз. Она просто брала салат и сидела, уставившись на воду. Она тогда ни над чем не работала. Просто сидела. Это было довольно странно - то, что она болталась без дела. Я имею в виду, что она даже не говорила ни с кем. В конце концов, как я уже сказал, это было в третий раз, когда она пришла к "Луи", она спустилась к бару и облокотилась о перила, глядя на море. Наверное, мне стало ее жалко.

- Почему? - спросила я.

Пи Джей пожал плечами.

- Она показалась мне такой потерянной. Подавленной или что-то в этом роде. Так мне показалось. Поэтому я заговорил с ней. Она не была, что называется, легким человеком.

- С ней непросто было сойтись, - согласилась я.

- С ней чертовски трудно было поддерживать дружеский разговор. Я задал ей пару немудреных вопросов типа: "Вы здесь первый раз?" или "Откуда вы?" в таком роде, и она иногда даже не отвечала мне. Как будто меня здесь нет. Но это было забавна. Что-то нашептывало мне не отставать от нее. Я спросил, что она хочет выпить. Мы начали болтать о том о сем. Это в какой-то степени сняло ее напряженность и заинтересовало. Дальше я дал ей попробовать несколько фирменных напитков заведения. Первый - "Корона", смешанная с лаймом, от которого она съехала с катушек. Затем - "Бабенкот", как я вам смешивал. Это было действительно нечто особенное.

- Не сомневаюсь, это несколько расслабило ее, - заметила я.

Он улыбнулся.

- Да, вы верно ухватили. Я ведь смешиваю довольно крепко. Мы начали болтать о разных вещах, ну а затем она спросила, где можно поблизости остановиться. Вот тогда-то я и сказал ей, что у меня есть комната и пригласил прийти посмотреть. Я сказал, что она может прийти попозже, если хочет. Это было воскресенье, а по воскресеньям я всегда освобождаюсь рано.

- И она пришла в тот же вечер? - спросила я.

- Это меня действительно удивило. Я, в общем-то, не рассчитывал, что она появится. Но она появилась, безо всяких проблем нашла меня. К тому времени Уолт был дома. Обычно он продает свое дерьмо до темноты. Он как раз вошел, и мы все трое начали болтать и быстро поладили. Дальше мы отправились бродить по старому городу и закончили в закусочной. Хотя она была писательницей и все такое, она здорово нагрузилась, все говорила и говорила о Хемингуэе. Она была действительной милой дамочкой, скажу я вам.

- Уолт продавал украшения из серебра, - сказала я, - на Меллори-Сквер.

- Как вы это узнали? - удивился Пи Джей.

- Из писем Берил, - напомнила я ему.

Какое-то время он печально смотрел в сторону.

- Она упоминала также и закусочную. У меня сложилось впечатление, что она очень любила вас с Уолтом.

- Да, мы любили втроем попить пивка. - Он поднял с пола журнал и кинул его на кофейный столик.

- Наверное, вы двое - единственные друзья, которые у нее были.

- Берил - это что-то. - Пи Джей посмотрел на меня. - Она - это что-то. Я никогда прежде не встречал никого, похожего на нее, и, возможно, уже не встречу. Когда вы преодолеете эту ее стену, она довольно приятная дамочка. Чертовски славная. - Он откинул голову на спинку кресла и уставился в облупленный потолок. - Я любил слушать, как она говорит. Она могла говорить обо всем так... - он щелкнул пальцами, - как я никогда не смог бы, даже если бы десять лет думал об этом. Моя сестра - то же самое. Она преподает в школе, в Денвере. Английский. У меня не больно то хорошо подвешен язык. Зато руками много чего умею делать. Чем только не занимался до того, как стал барменом. Строил, клал кирпичи, плотничал. Немного занимался росписью в гончарной мастерской до тех пор, пока чуть не умер от голода. Я приехал сюда из-за Уолта. Встретился с ним в Миссисипи. На автобусной остановке, можете себе представить? Мы начали болтать, и всю дорогу в Луизиану ехали вместе. Два месяца спустя мы оба оказались здесь. Это так странно. - Он посмотрел на меня. - Хочу сказать, что это было почти десять лет назад. И все, что у меня осталось, - это груда хлама.

- Ваша жизнь еще далеко не окончена, Пи Джей, - сказала я.

- Да. - Он запрокинул лицо к потолку и закрыл глаза.

- Где сейчас Уолт?

- В "Аудердейл" - последнее, что я слышал.

- Мне очень жаль, - сказала я.

- Так уж получилось. Что я могу сказать?

Какое-то время мы молчали, и я решила, что пришло время попробовать.

- Берил, когда была здесь, писала книгу.

- Вы угадали. Когда Берил не напивалась с нами, она работала над своей чертовой книгой.

- Эта книга исчезла, - сказала я.

Он не ответил.

- Так называемый частный детектив, которого вы упоминали, и разные другие люди проявляют к ней острый интерес. Вы уже знаете об этом - я уверена.

Он продолжал молчать, не открывая глаз.

- У вас нет никаких причин доверять мне, Пи Джей, но я надеюсь, вы выслушаете меня, - продолжала я тихим голосом. - Мне нужно найти эту рукопись - рукопись, над которой Берил работала, когда была здесь. Я думаю, что она не забрала ее с собой в Ричмонд, когда уезжала с Ки Уэста. Вы можете мне помочь?

Открыв глаза, он в упор уставился на меня.

- Со всем уважением, доктор Скарпетта, чего ради? Чего ради я должен нарушать обещание?

- Вы обещали Берил, что никогда не скажете, где рукопись? - спросила я.

- Не важно, я спросил первым, - ответил он.

Глубоко вздохнув, я подалась вперед, опустив взгляд на грязно-золотистый пушистый ковер под ногами, и сказала:

- Я не могу привести ни одной достаточно веской причины для того, чтобы вы нарушили обещание, данное другу, Пи Джей, - сказала я.

- Бред собачий. Вы бы не спрашивали меня, если бы у вас не было достаточно веской причины.

- Берил рассказывала вам о нем? - спросила я.

- Вы имеете в виду мерзавца, который изводил ее?

- Именно.

- Да, я знал о нем. - Он неожиданно поднялся. - Не знаю, как вы, а я созрел для пива.

- Пожалуй, - сказала я, полагая, что должна принять его гостеприимство несмотря на свое состояние - я все еще не оправилась от рома.

Вернувшись с кухни, он протянул мне запотевшую бутылку ледяной "Короны", в длинном горлышке которой плавал ломтик лайма. На вкус это было бесподобно. Пи Джей сел и снова заговорил:

- Стро, я имею в виду Берил - мне кажется, что я могу называть ее также и Берил, - была жутко напугана. Если быть честным, услышав о том, что произошло, я не был сильно удивлен. Я хочу сказать, что это потрясло меня. Но я не был сильно удивлен. Я предлагал ей остаться здесь. Я говорил ей, чтобы она плюнула на плату за комнату, что она может остаться. Мы с Уолтом, ну... наверное, это забавно, но дошло до того, что она стала для нас кем-то вроде сестры. И этот подонок меня тоже достал!

- Простите, не поняла? - меня напугал его неожиданный гнев.

- Уолт покинул меня. После того как мы услышали об этом. Не знаю. Он изменился, в смысле - Уолт. Не могу сказать, что это единственная причина то, что произошло с ней. У нас были свои проблемы. Но что-то с ним произошло. Он стал сдержанным и больше молчал. А потом однажды утром ушел. Просто ушел.

- Когда это было? Несколько недель назад, когда полицейские пришли в "Луи", и вы узнали от них?..

Он кивнул.

- Это и меня достает, Пи Джей, - сказала я. - Здорово достает.

- Что вы, черт подери, имеете в виду? Кучу хлопот?

- Я живу кошмаром Берил, - едва выдавила я из себя.

Он глотнул пива, напряженно глядя на меня.

- Как раз сейчас я тоже в бегах, по той же причине, что и она.

- Боже, вы заставляете кровоточить мое сердце, - сказал он, качая головой. - О чем вы говорите?

- Вы видели фотографию на первой странице утреннего "Геральда"? Фотографию машины полицейского, сгоревшей в Ричмонде?

- Да, - сказал он задумчиво, - смутно припоминаю.

- Это произошло перед моим домом, Пи Джей.

Детектив сидел у меня в гостиной и мы разговаривали, когда его автомобиль был подожжен. И это не первое, что случилось. Ты понимаешь, меня он тоже преследует.

- Кто, ради Бога? - спросил он. Я могла бы ответить ему, что он сам знает, но вместо этого с трудом произнесла:

- Человек, который убил Берил. Человек, который убил ее наставника, Кери Харпера, о котором вы, наверное, слышали от нее.

- Много раз. Черт! Я не могу в это поверить!

- Пожалуйста, помогите мне, Пи Джей.

- Не знаю, как я могу. - Он так расстроился, что вскочил с кресла и начал ходить из стороны в сторону. - Зачем этой свинье преследовать вас?

- Он страдает навязчивой ревностью. Он одержим.

Он параноидальный шизофреник. Похоже, он ненавидит всех, кто связан с Берил. Пи Джей, мне необходимо выяснить, кто он. Мне нужно найти его.

- Проклятье, я не знаю, кто он. Или где он, черт бы его побрал. Если бы знал, я бы нашел его и оторвал бы ему башку.

- Мне нужна эта рукопись, Пи Джей.

- Какое отношение ко всему этому может иметь ее рукопись? - возразил он.

Тогда я рассказала ему. Рассказала о Кери Харпере и его медальоне, о телефонных звонках и волокнах, а также об автобиографической книге, которую писала Берил и в краже которой меня обвинили. Я выложила все, что только могла вспомнить имеющего отношение к этим делам, а душа моя в это время усыхала от страха. Я никогда ни разу не обсуждала подробности этого дела ни с кем, кроме следователей или прокуроров, которые имели к этому отношение. Когда я закончила, Пи Джей молча встал и вышел из комнаты. Он вернулся с армейским ранцем, который положил мне на колени.

- Она там, - сказал он. - Я поклялся Богом, что никогда этого не сделаю. Прости, Берил, - пробормотал он, - мне очень жаль.

Открыв матерчатый клапан, я аккуратно достала пачку примерно в тысячу отпечатанных листов с пометками от руки и четыре компьютерные дискеты. Все это было перетянуто широкими резинками.

- Она просила нас никогда никому не отдавать это, если с ней что-нибудь случится. Я обещал.

- Спасибо, Питер. Благослови тебя Господь, - сказала я, а затем задала ему последний вопрос:

- Берил никогда не упоминала кого-то, кого бы она называла "М"?

Он стоял очень тихо, разглядывая свое пиво.

- Вы знаете, кто это? - спросила я.

- Мне, - сказал он.

Я не поняла.

- "М" - значит "Мне". Она писала письма самой себе, - объяснил он.

- Два письма, которые мы нашли... Те письма, которые мы нашли на полу в спальне после того, как она была убита, те, в которых упоминались вы с Уолтом, были адресованы "М".

- Я знаю, - сказал он, закрывая глаза.

- Откуда вы знаете?

- Я понял это, когда вы упомянули Зулуса и кошек. Я понял, что вы читали эти письма. Вот когда я решил, что с вами все в порядке, что вы та, за кого себя выдаете.

- Значит, вы тоже читали эти письма? - ошеломленно спросила я.

Он кивнул.

- Мы так и не нашли оригиналы, - пробормотала я. - Те два письма, которые мы нашли, - копии.

- Это потому, что она все сожгла, - сказал он, глубоко вздохнув и беря себя в руки.

- Но не сожгла свою книгу.

- Нет. Она сказала мне, что не знает, куда отправится потом или что будет делать, если он все еще там, если он все еще преследует ее. Она сказала, что позвонит мне потом и сообщит, куда переслать книгу. А если от нее не будет вестей, то хранить и не отдавать никому. Но она так и не позвонила. Она так никогда и не позвонила, черт подери! - Отвернувшись от меня, Пи Джей вытер глаза. - Вы знаете, книга была ее надеждой. Ее надеждой остаться в живых. - У него перехватило дыхание, когда он добавил: - Она никогда не переставала надеяться, что все обернется к лучшему.

- А что именно она сожгла, Пи Джей?

- Свой дневник, - ответил он, - я думаю, что это можно так назвать. Письма, которые она писала сама себе. Она говорила, что это ее терапия и что не хочет, чтобы кто-то увидел их. Они были очень личными, ее личные мысли. За день до своего отъезда, она сожгла все письма, кроме двух.

- Тех двух, которые я видела, - почти прошептала я. - Почему? Почему она не сожгла эти два письма?

- Потому что она хотела, чтобы они остались у нас с Уолтом.

- Как память?

- Да, - сказал он, протягивая руку за своим пивом и небрежно вытирая с глаз слезы, - часть ее самой, запись того, о чем она думала, когда была здесь. За день до своего отъезда, в тот день, когда сожгла весь хлам, она пошла и просто скопировала эти два письма. Она взяла себе копии и оставила нам оригиналы, сказав, что это такой способ "вжиться" друг в друга, - такое слово она использовала. Мы, все трое, всегда будем вместе в наших мыслях до тех пор, пока у нас есть письма.

Когда он проводил меня, я обернулась и благодарно обняла его.

Я возвращалась к своей гостинице, когда солнце уже опустилось, и пальмы четкими силуэтами были выгравированы на широкой огненной ленте. Шумные толпы людей пробирались вдоль Дюваля в сторону баров, колдовской воздух был оживлен музыкой, смехом и огнями. Я шла пружинистым шагом, лямки армейского ранца давили мне на плечо. Первый раз за много недель я испытывала прилив счастья, пребывая почти в эйфории. И я была совершенно не готова к тому, что меня ожидало в моем номере.

Глава 16

Не помню, чтобы я оставляла включенными какие-нибудь светильники, и поэтому предположила, что горничная поменяв белье и вытряхнув пепельницы, по небрежности забыла выключить свет. Я уже заперла дверь и, напевая про себя, отправилась в ванную, когда поняла, что не одна.

Марк сидел перед окном, рядом с его креслом на ковре стоял раскрытый кейс. В этот неопределенный момент, когда мои ноги не знали, куда им идти, его глаза встретились с моими в молчаливом диалоге, встревожив мое сердце и сжав его ужасом.

Бледный, одетый в теплый серый костюм, он выглядел так, как будто только что из аэропорта. Его чемодан стоял, прислоненный к кровати. Если бы у Марка был счетчик Гейгера, реагирующий на психическое излучение, то, я уверена, мой ранец заставил бы его бешено трещать. Спарацино послал его. Я подумала о "Руджере" в своей сумочке, но при этом прекрасно понимала, что никогда не смогу поднять пистолет на Марка Джеймса и спустить курок, если до этого дойдет.

- Как ты вошел? - глухо спросила я, не двигаясь с места.

- Я твой муж, - сказал он и достал из кармана ключи от моего номера.

- Ты ублюдок, - прошептала я, мое сердце дико колотилось.

Он побледнел и отвел глаза.

- Кей...

- О Господи! Ты ублюдок!

- Кей. Я здесь, потому что меня послал Бентон Уэсли. Пожалуйста. - Он встал с кресла.

В изумленном молчании я наблюдала за тем, как он достал из чемодана виски, прошел мимо меня к бару и принялся наполнять стаканы льдом. Его движения были медленными и неторопливыми, как будто он изо всех сил старался не нервировать меня лишний раз. Кроме того, он выглядел очень усталым.

- Ты ела? - спросил он, протягивая мне напиток.

Пройдя мимо него, я бесцеремонно бросила ранец и сумочку на туалетный столик.

- Я умираю с голоду, - сказал он, ослабив воротничок рубашки и сорвав галстук. - Черт, я раза четыре менял самолеты. С самого завтрака не ел ничего, кроме орехов.

Я промолчала.

- Я уже сделал заказ на нас обоих, - продолжал он спокойно, - думаю, ты созреешь, когда его принесут сюда.

Подойдя к окну, я разглядывала лилово-серые облака над огнями улиц старого города Ки Уэста. Марк пододвинул кресло, скинул туфли и закинул ноги на кран кровати.

- Дай мне знать, когда будешь готова выслушать мои объяснения, сказал он, болтая в стакане лед.

- Я не поверю ничему, что ты скажешь, - холодно ответила я.

- Вполне откровенно. Это расплата за жизнь во лжи. В этом я невероятно преуспел.

- Да, - откликнулась я, - ты в этом невероятно преуспел. Как ты нашел меня? Я не верю, что Бентон рассказал тебе. Он не знает, где я остановилась, а здесь на острове, должно быть, штук пятьдесят отелей и столько же пансионов.

- Ты права. Наверное, так и есть, и, тем не менее, мне потребовался всего один телефонный звонок, чтобы найти тебя, - сказал Марк.

Расстроенная, я села на кровать.

Он залез в карман своего пиджака и, вытащив сложенную брошюру, протянул ее мне.

- Узнаешь?

Это был точно такой же путеводитель, как тот, что Марино нашел в спальне Берил Медисон и копия которого была подшита к ее делу. Это был тот самый путеводитель, который я изучала бесчисленное количество раз, и о котором вспомнила две ночи назад, когда решила сбежать на Ки Уэст. На одной его стороне были перечислены рестораны, достопримечательности и магазины, а на другой изображена карта улиц, по периметру которой были напечатаны объявления, в том числе и реклама этой гостиницы, натолкнувшая меня на мысль остановиться здесь.

- Бентон вчера после нескольких попыток наконец связался со мной, продолжил Марк. - Он был совершенно расстроен, сказал, что ты уехала отправилась сюда. Затем мы занялись делом - попытались тебя вычислить. У Бентона под рукой, очевидно, оказалась копия путеводителя Берил. Он предположил, что ты тоже видела его, а возможно, даже сделала для себя копию. Мы решили, что тебе могло прийти в голову воспользоваться им.

- Где ты это взял? - я вернула ему брошюру.

- В аэропорту. И так случилось, что эта гостиница - единственная, которая здесь указана. И у них оказался номер, зарезервированный на твое имя.

- Отлично. Значит, мой побег не удался.

- Да, он вышел довольно жалким.

- А вот где мне пришла в голову эта идея, если тебе необходимо это знать, - злобно сдалась я. - Я просматривала бумаги Берил так много раз, что просто запомнила эту брошюру и запомнила объявление гостиницы на Дюваль. Наверное, оно отложилось у меня в голове, потому что я раздумывала над тем, не могла ли Берил остановиться здесь, когда только приехала на Ки Уэст.

- Ну, и она остановилась? - Он поднял свой стакан.

- Нет.

Когда он встал, чтобы подлить нам виски, в дверь постучали, и мое сердце подскочило, а Марк небрежно сунул руку под пиджак и извлек девятимиллиметровый пистолет. Держа его дулом вверх, он посмотрел в дверной глазок и вернул оружие обратно за пояс брюк, после чего открыл дверь. Прибыл наш обед, и когда Марк расплачивался с молодой женщиной наличными, она широко улыбнулась и сказала:

- Спасибо, мистер Скарпетта. Надеюсь, вам понравятся бифштексы.

- Почему ты зарегистрировался как мой муж? - требовательно спросила я.

- Я буду спать на полу. Но ты не останешься одна, - ответил он, расставляя накрытые блюда на столике у окна и распечатывая бутылку вина. Выскользнув из своего пиджака и кинув его на кровать, он положил пистолет на туалетный столик недалеко от моего ранца так, чтобы до него легко было дотянуться.

Я ждала, пока он сядет за еду, прежде, чем спросить его об оружии.

- Безобразный маленький монстр, но, может быть, мой единственный друг, - ответил он, принявшись за бифштекс. - Кстати, я надеюсь, твой тридцать восьмой у тебя с собой, может быть, даже в твоем ранце? - Он бросил взгляд на ранец.

- Он у меня в сумочке, к твоему сведению, - как дура выложила я. - Но как, во имя Господа, ты узнал, что у меня именно тридцать восьмой?

- Бентон сказал. Кроме того, он сказал, что ты недавно получила лицензию на его ношение, и полагает, что в последнее время ты мало куда ходишь без оружия. - Он пригубил вино и добавил: - Неплохо.

- Может быть, Бентон сказал тебе и размер моего платья? - спросила я, заставляя себя есть, хотя мой желудок умолял меня этого не делать.

- Нет, в этом не было необходимости. Ты все так же носишь восьмой, и выглядишь так же хорошо, как во времена Джорджтауна. И на самом деле даже лучше.

- Я была бы тебе очень признательна, если бы ты перестал разыгрывать из себя этакого вальяжного сукина сына и рассказал, как, черт побери, ты узнал хотя бы имя Бентона Уэсли, не говоря уже о том, что заслужил привилегию наслаждаться приватными беседами обо мне?

- Кей. - Марк отложил вилку, когда встретил мой гневный взгляд, - я знаю Бентона гораздо дольше, чем ты. Ты еще не поняла этого? Я что, должен написать это светящимися буквами?

- Да. Напиши это большими буквами поперек неба, Марк. Потому что я не знаю, чему верить. Я уже не представляю себе, кто ты. Я не доверяю тебе. Честно говоря, я до смерти тебя боюсь.

Он откинулся на своем стуле, и его лицо стало таким серьезным, каким я его никогда не видела.

- Кей, мне очень жаль, что ты боишься меня. И мне жаль, что ты не доверяешь мне. И в этом есть определенный смысл, потому что только несколько людей во всем мире имеют представление, кто я такой, а временами я и сам не слишком это понимаю. Я не мог сказать тебе этого раньше, но теперь - все. - Он помолчал. - Бентон учил меня в Академии задолго до того, как ты с ним познакомилась.

- Ты агент? - недоверчиво спросила я.

- Да.

- Нет! - У меня закружилась голова. - Нет! На этот раз я не собираюсь тебе верить, черт побери!

Молча поднявшись, он подошел к телефону у кровати и набрал номер.

- Иди сюда. - Марк глянул на меся мельком.

Затем он вручил мне трубку.

- Алло? - Голос я узнала сразу же.

- Бентон? - сказала я.

- Кей? У тебя все в порядке?

- Марк здесь, - ответила я. - Он нашел меня. Да, Бентон, у меня все в порядке.

- Слава Богу. Ты в хороших руках. Я уверен, что он все тебе объяснит.

- Я в этом не сомневаюсь. Спасибо, Бентон. До свидания.

Марк взял у меня трубку и положил ее на рычаг. Вернувшись за стол, он долго смотрел на меня, прежде, чем снова заговорить:

- Я оставил свою юридическую практику после того, как была убита Жанет. Я до сих пор не знаю, почему, Кей, но это и не важно. Я какое-то время работал без прикрытия в Детройте, а затем был глубоко законспирирован. Что касается моей работы на "Орндорфф и Бергер", то это все неправда.

- Ты не собираешься сообщить мне, что Спарацино тоже работает на ФБР? - спросила я, меня била мелкая дрожь.

- Черт, нет, конечно, - ответил он, не глядя на меня.

- Во что он замешан, Марк?

- Его незначительные проступки включают в себя обман Берил Медисон, искажение формулировки ее авторского договора, как он поступал со многими своими клиентами. И, как я тебе уже говорил, он манипулировал ею, использовал ее в игре против Кери Харпера и готовил большой публичный скандал, как он проделывал это уже с другими много раз.

- Значит, то, что ты мне рассказывал в Нью-Йорке, - правда?

- Не все, конечно. Я не мог рассказать тебе все.

- Спарацино знал, что я приезжаю в Нью-Йорк? - Этот вопрос мучил меня много недель.

- Да. Я подстроил все это, чтобы таким образом якобы получить от тебя больше информации и повлиять, чтобы ты согласилась встретиться с ним. Он знал, что ты никогда не пойдешь ни на какие переговоры. И тогда я вызвался привести тебя к нему.

- О Боже! - пробормотала я.

- Я думал, что все под контролем. Я думал, что он не следит за мной до тех пор, пока мы не пришли в ресторан. Вот тогда я понял, что все пошло к черту, - продолжал Марк.

- Почему?

- Потому что он прицепил за мной хвост. Я уже давно знал, что отродье Патина - один из его осведомителей. Так он платит ренту в ожидании эпизодических ролей в мыльных операх, коммерческих телевизионных роликах и рекламе белья. Очевидно, Спарацино начал меня подозревать.

- Почему он послал Патина? Он не понимал, что ты узнаешь его?

- Спарацино не известно, что я осведомлен насчет Патина, - ответил. Марк. - Увидев Патина в ресторане, я понял, что его послал Спарацино. Он хотел убедиться, действительно ли я встречаюсь с тобой, и выяснить, что я собираюсь делать. Точно так же он послал так называемого Джеба Прайса обыскать твой кабинет.

- Ты хочешь сказать, что Джеб Прайс - тоже актер, умирающий с голоду?

- Нет. Мы арестовали его на прошлой неделе в Нью-Джерси. Какое-то время он никого не будет беспокоить.

- Я надеюсь, ты в курсе, что Дизнер в Чикаго также был ложью?

- Это легендарная личность. Но я никогда не встречался с ним.

- И я полагаю, ты точно так же неспроста заезжал навестить меня в Ричмонде, не так ли? - Я пыталась справиться с подступавшими слезами.

Снова наполнив наши бокалы вином, он ответил:

- На самом деле я ехал не из округа Колумбия. Я как раз прилетел из Нью-Йорка. Спарацино послал меня как следует выпотрошить твои мозги и выяснить все что ты знаешь об убийстве Берил.

Я пригубила вино и некоторое время молча пыталась взять себя в руки. Затем я спросила:

- Он как-то замешан в ее убийстве, Марк?

- Поначалу меня тоже беспокоил этот вопрос, - ответил он. - Пока не было другого убийства, я спрашивал себя, не зашли ли игры Спарацино с Харпером слишком далеко, не потерял ли Харпер голову настолько, чтобы убить Берил? Но затем был убит сам Харпер, а я так и не нашел ничего, что дало бы мне основания предполагать связь Спарацино с этими смертями. Я думаю, он хотел, чтобы я выяснил все, что смогу, об убийстве Берил, потому что он параноик.

- А он не боялся, что полиция может обыскать ее кабинет, и при этом, возможно, всплывут его махинации с формулировками в ее авторском договоре? - спросила я.

- Возможно. Я только знаю, что ему была нужна ее рукопись. Неважно, во что это обойдется. А насчет всего остального я не уверен.

- А как насчет его иска, его вендетты против главного прокурора?

- Это наделало много шума, - ответил Марк. - Спарацино презирает Итриджа и будет в восторге, если сможет его унизить или даже отправить в отставку.

- Скотт Патин был здесь, - сообщила я Марку. - Он был здесь не так давно и задавал вопросы о Берил.

- Интересно. - Это единственное, что он произнес, отрезая очередной кусок бифштекса.

- Сколько времени ты был связан со Спарацино?

- Больше двух лет.

- О господи! - воскликнула я.

- ФБР очень тщательно подстроило все это. Я был заслан как адвокат по имени Пол Баркер, ищущий работу и жаждущий быстро разбогатеть. Я прошел через необходимые перемещения, чтобы он на меня клюнул. Конечно, он все проверил, и когда конкретные детали не сошлись, предъявил это мне. Я признался, что жил под вымышленным именем, что я часть Федеральной программы защиты свидетелей. Это долго и трудно объяснять, но, короче говоря, Спарацино поверил, что в своей прежней жизни в Таллахасси я был замешан в нелегальной деятельности, меня арестовали, и ФБР вознаградило меня за показания, предоставив мне новое имя и новое прошлое.

- Ты был замешан в нелегальную деятельность? - спросила я.

- Нет.

- А Итридж считает, что да, - сказала я, - и что ты какое-то время провел в тюрьме.

- Меня это не удивляет. Федеральные власти, как правило, очень тесно сотрудничают с ФБР, а по документам тот Марк Джеймс, которого ты знала, выглядит довольно неприглядно - адвокат, который перешел на другую сторону, был лишен права заниматься адвокатской деятельностью и провел два года в тюрьме.

- Должна ли я предположить, что связь Спарацино с "Орндорфф и Бергер", только фасад?

- Да.

- Фасад для чего, Марк? Наверное, для чего-то большего, чем для его махинаций с публичными скандалами?

- Мы убеждены, что он отмывает деньги для организованной преступности, Кей. Деньги, полученные от торговли наркотиками. Кроме того, мы считаем, что он связан с мафией в казино. Здесь замешаны политики, судьи, другие адвокаты. Сеть невероятная. Нам было известно об этом довольно давно, но это очень опасное дело, когда одна часть системы правосудия атакует другую. У нас должны быть твердые доказательства вины. За этим меня и заслали. Чем больше я раскапывал, тем дольше застревал там. Три месяца превратились в шесть, а потом стали годами.

- Я не понимаю. Его фирма законна, Марк.

- Нью-Йорк - это собственная маленькая страна Спарацино. У него есть власть. В "Орндорфф и Бергер" очень мало знают о том, чем он на самом деле занимается. Я никогда не работал на фирму. Они даже не знают моего имени.

- Но Спарацино знает, - нажимала я на него. - Я слышала, как он называл тебя Марком.

- Да, он знает мое настоящее имя. Как я уже сказал, операция ФБР была дотошно продумана. Там очень тщательно поработали, переписывая мою жизнь, создавая "бумажный след", делающий Марка Джеймса, которого ты когда-то знала, кем-то, кого бы ты никогда не узнала, если не сказать больше. - Его лицо помрачнело. - Мы со Спарацино договорились, что он будет называть меня Марк в твоем присутствии, все остальное время я был Полом. Я работал на него. Какое-то время я жил вместе с его семьей. Я был его преданным сыном, или, по крайней мере, он так думал.

- Я знаю, что в "Орндорфф и Бергер" о тебе никогда не слышали, призналась я. - Я пыталась позвонить тебе в Нью-Йорк и Чикаго, но там даже не поняли, о ком я говорю. Я звонила Дизнеру. Он тоже не знал, кто ты такой. Может быть, я совершила не слишком удачный побег, но ты тоже довольно жалкий шпион.

Какое-то время он помолчал, а затем произнес:

- ФБР вывело меня на тебя, Кей. Ты появилась на сцене, и в моем распоряжении оказалось множество возможностей. Но так как это была именно ты, то вмешались мои эмоции. И я резко поглупел.

- Не знаю, как я должна реагировать на это.

- Пей вино и смотри на восход луны над Ки Уэстом. Это будет лучшей реакцией.

- Но, Марк, - теперь я уже окончательно сдалась, - есть один очень важный момент, который я не понимаю.

- Я почти уверен, что есть много очень важных моментов, которые ты не понимаешь и, скорее всего, никогда не поймешь, Кей. Нас с тобой разделяет большой отрезок жизни, который не преодолеть за один вечер.

- Ты сказал, что Спарацино натравил тебя на меня, чтобы ты выпотрошил мои мозги. Откуда он узнал, что ты знаком со мной? Ты рассказал ему?

- Он упомянул тебя в разговоре сразу же после того, как мы услышали об убийстве Берил. Он сказал, что ты главный медицинский эксперт в Вирджинии. Я занервничал. Мне не хотелось, чтобы он навредил тебе, и я решил, что лучше сделаю это сам.

- Ценю твое благородство, - сказала я с иронией.

- Ты и должна. - Он смотрел мне прямо в глаза. - Я рассказал ему, что мы с тобой встречались в прежней жизни. Я хотел, чтобы он предоставил тебя мне. И он сделал это.

- И это все?

- Мне бы хотелось так думать, но боюсь, что мои мотивы были неоднозначны.

- Неоднозначны?

- Думаю, меня соблазнила возможность увидеть тебя снова.

- Так ты мне тогда и сказал.

- Я не лгал.

- А сейчас ты лжешь?

- Клянусь Богом, я не лгу тебе сейчас, - сказал он.

Я вдруг сообразила, что все еще одета в тенниску и шорты, моя кожа была липкой от пота, а волосы в беспорядке. Я извинилась, вышла из-за стола и направилась в ванную. Когда через полчаса я вышла, завернутая в свой любимый махровый халат, Марк крепко спал на моей кровати.

Я села рядом с ним, он застонал и открыл глаза.

- Спарацино очень опасный человек, - сказала я, медленно пробегая пальцами по его волосам.

- Несомненно, - сонно согласился Марк.

- Он послал Патина. Я даже не могу понять, как он вообще узнал, что Берил была здесь.

- Потому что она звонила ему отсюда, Кей. Он всегда это знал.

Я кивнула, пожалуй, вовсе не удивленная этим. Возможно, Берил до самого конца оставалась зависимой от Спарацино. Но, должно быть, она уже начинала сомневаться в нем. Иначе она бы оставила свою рукопись ему, а не бармену по имени Пи Джей.

- Что бы он сделал, если бы узнал, что ты был здесь? - тихо спросила я. - Что бы сделал Спарацино если бы узнал, что мы с тобой сидели в этой комнат и разговаривали?

- Он бы чертовски ревновал.

- Серьезно?

- Возможно, убил бы нас, если бы был уверен, что может сделать это безнаказанно.

- А он может сделать это безнаказанно, Марк?

Притянув меня к себе, он сказал мне в шею:

- Нет, черт его побери.

На следующее утро нас разбудило солнце, и, снова позанимавшись любовью, мы проспали в объятиях друг друга до десяти часов.

Пока Марк принимал душ и брился, я просто смотрела в окно, и никогда краски не были такими яркими, а солнце не светило так чудесно на крошечном прибрежном островке Ки Уэст. Я куплю квартиру, где мы с Марком будем заниматься любовью всю оставшуюся жизнь. И я буду впервые после детства кататься на велосипеде, снова займусь теннисом и брошу, наконец, курить. Я изо всех сил постараюсь наладить отношения со своей семьей, и Люси будет у нас частой гостьей. Я стану завсегдатаем "Луи", и мы примем Пи Джея в круг наших друзей. Я буду наблюдать, как солнечный свет пляшет по поверхности моря и молиться за женщину по имени Берил Медисон, чья ужасная смерть наполнила мою жизнь новым смыслом и снова научила меня любить.

После позднего завтрака, который мы съели в номере, я достала из ранца рукопись Берил. Марк наблюдал за мной, не веря собственным глазам.

- Это то, что я думаю? - спросил он.

- Да. Это именно то самое.

- Где, ради Бога, ты нашла ее, Кей? - Он поднялся из-за стола.

- Она оставила ее у друга, - ответила я.

Мы устроились на кровати, подсунув под спину подушки и, положив рукопись между нами, и я передала Марку мой разговор с Пи Джеем.

Утро перешло в день, а мы так и не выходили из номера, только выставляли в коридор грязные тарелки, заменяя их сэндвичами и закусками, которые заказывали по мере необходимости. В течение многих часов мы почти не говорили друг с другом, пробираясь через страницы жизни Берил Медисон. Книга была просто невероятной, и не раз мне на глаза наворачивались слезы.

Берил была певчей птичкой, рожденной в бурю, истерзанным цветным комочком, запутавшимся в серых ветвях ужасной жизни. Ее мать умерла, и отец привел женщину, которая относилась к Берил с плохо скрываемым раздражением. Не имея сил выносить мир, в котором жила, Берил научилась искусству создавать свой собственный. Литература стала ее второй реальностью, так же как рисование для глухого, или музыка для слепого. Из слов ей удавалось вылепить мир, который можно было потрогать, почувствовать его запах и ощутить вкус.

Ее взаимоотношения с Харперами были такими же сумасшедшими. Поселившись, наконец, вместе в этом сказочном зачарованном особняке на реке, они образовали фигуру, чреватую взрывом неимоверной силы. Кери Харпер купил и отреставрировал для Берил большой дом, и именно в той спальне наверху, в которой я спала, он однажды похитил ее девственность. Тогда ей было только шестнадцать.

Когда она на следующее утро не спустилась к завтраку, Стерлинг Харпер поднялась наверх, чтобы выяснить, в чем дело, и обнаружила Берил свернувшейся "калачиком" и плачущей. Не в состоянии посмотреть в лицо тому факту, что ее знаменитый брат изнасиловал их приемную дочь, мисс Харпер сражалась с демонами собственного дома по своему - она закрыла на это глаза: ни разу не сказала Берил ни слова и не попыталась вмешаться, а только тихонько прикрывала на ночь свою дверь и спала неспокойным сном.

Сексуальные атаки продолжались неделя за неделей, становясь реже по мере того, как Берил взрослела, и, в конце концов, закончилась с импотенцией лауреата Пулитцеровской премии - долгие вечера с крепкой выпивкой, да и другие излишества, включая наркотики, не прошли даром. Когда дивидендов с капитала, заработанного на книге, и наследственного имущества семьи перестало хватать, он обратился к своему другу, Джозефу Мактигю, который сосредоточил свое благосклонное внимание и способности на шатких финансах Харпера, в конце концов, сделав его "не только снова платежеспособным, но и достаточно богатым, чтобы он мог себе позволить самое лучшее виски и вдосталь кокаина, когда бы он только ни пожелал".

Берил писала, что после того, как она уехала, мисс Харпер написала тот самый портрет над каминной полкой в библиотеке, портрет девочки, лишенной невинности, предназначенный, сознательно или нет, вечно мучить Харпера. Он пил все больше, писал все меньше, начал страдать от бессонницы. Он зачастил в бар "Калпепер" Его сестра поощряла этот ритуал, используя часы его отсутствия для того, чтобы втайне от него разговаривать с Берил по телефону. Последней сценой в сей драматической пьесе стало нарушение Берил, воодушевленной Спарацино, условий контракта.

Это был ее способ реабилитации собственной жизни, и, если говорить ее словами, попытка "сохранить красоту моей подруги Стерлинг, оставить воспоминания о ней, как оставляют между страницами книги засушенные полевые цветы". Берил начала свою книгу вскоре после того, как у мисс Харпер был диагностирован рак. Их узь были нерушимы, их любовь друг к другу безгранична.

Естественно, в книге были длинные отступления, касающиеся романов, написанных Берил, и источников ее идей. Здесь же имелись длинные цитаты из ранних работ, видимо, это и была та часть рукописи, которую мы нашли в ее спальне на туалетном столике. Трудно сказать. Трудно понять, что творилось в голове Берил. Но я видела, что ее работа была достаточно скандальной, чтобы испугать Кери Харпера и вдохновить Спарацино. У того, надо думать, прямо слюнки потекли.

Чего мне не удалось обнаружить по мере того, как день истекал, так это следов, вызвавших бы дух Френки. В рукописи не было упоминания о тяжком испытании, которое, в конце концов, закончило ее жизнь. Я полагаю, что жаловаться - было не в ее стиле. Может быть, она надеялась, что со временем все утрясется.

Я уже была близка к концу книги, когда Марк неожиданно накрыл ладонью мою руку.

- Что? - Я едва могла оторвать взгляд от страницы.

- Кей. Взгляни на это, - сказал он, мягко положив страницу поверх той, которую я читала.

Это было начало двадцать пятой главы, страница, которую я уже прочла. Я мгновенно сообразила, что я пропустила. Это была хорошая копия, а не отпечатанная страница оригинала, как все остальные.

- Мне показалось, ты говорила, что существует только один экземпляр, насмешливо сказал Марк.

- У меня создалось такое впечатление, - ответила я озадаченно.

- Так вот, я спрашиваю себя, не сделала ли она копию и не перепутала ли при этом страницу?

- Во всяком случае это выглядит именно так, - заключила я. - Но где же тогда копия? Она так и не всплыла.

- Не представляю себе.

- Ты уверен, что ее нет у Спарацино?

- Я совершенно уверен, что если бы она была у него, я бы об этом знал. Во время его отсутствия я перевернул его кабинет вверх тормашками и то же самое сделал с его домом. Кроме того, я думаю, он бы сказал мне, во всяком случае, пока думал, что мы приятели.

- Мне кажется, нам пора навестить Пи Джея.

Мы обнаружили, что у Пи Джея - выходной. Его не было ни у "Луи", ни дома. Сумерки опустились на остров прежде, чем мы, наконец, поймали его в закусочной. Он уже был изрядно навеселе. Я подхватила его у стойки бара и за руку привела к столику.

Я торопливо представила:

- Марк Джеймс, мой друг.

Пи Джей кивнул и отсалютовал бутылкой пива с длинным горлышком. Он несколько раз мигнул, как бы пытаясь проморгаться, тем временем откровенно любуясь моим привлекательным мужественным спутником. Марк, казалось, не замечал этого.

Перекрывая грохот толпы и оркестра, я прокричала Пи Джею:

- Рукопись. Берил делала ее копию, когда была здесь?

Глотнув пива и раскачиваясь в такт музыке, он ответил:

- Не знаю. Если и сделала, то никогда ничего не говорила мне об этом.

- Но это, возможно? - настаивала я. - Могла она это сделать, когда снимала копию с писем, которые отдала вам?

Он пожал плечами, по его вискам стекали капельки пота, лицо горело. Пи Джей был более чем навеселе, он был пьян в лоскуты.

Пока Марк бесстрастно наблюдал за происходящим, я попробовала еще раз:

- Ну, хорошо, она брала рукопись с собой, когда отправлялась копировать письма?

- ...как Боги и Бекол... - затянул Пи Джей, подпевая хриплому баритону и отбивая ритм вместе с толпой по краю стола.

- Пи Джей! - громко крикнула я.

- О Господи, - запротестовал он, его глаза были прикованы к сцене, это моя любимая песня.

Тогда я откинулась на стуле и позволила Пи Джею петь его любимую песню. Во время краткого перерыва в представлении я повторила свой вопрос. Пи Джей допил свою бутылку пива, а затем ответил на удивление отчетливо:

- Все, что я помню, - у Берил в тот день был с собой ранец, о'кей? Я дал его ей, вы знаете. Ей нужно было что-то, в чем она могла таскать здесь повсюду свое барахло. Она отправилась в "Копи Кет" или куда-то еще. У нее совершенно точно был с собой ранец. Вот так, - он достал сигареты. - Книга могла быть у нее в ранце. И она могла сделать с нее копию, когда копировала письма. Я только знаю, что она оставила мне то, что я передал вам, когда бы это ни произошло.

- Вчера, - сказала я.

- Ну, да. Вчера. - Закрыв глаза, он снова начал стучать по краю стола.

- Спасибо, Пи Джей, - сказала я.

Он не обратил на нас никакого внимания, когда мы поднялись и стали пробираться через помещение бара, чтобы выйти на свежий ночной воздух.

- Упражнение в бессмыслице - вот как это называется, - сказал Марк, когда мы уже возвращались в гостиницу.

- Не знаю, - ответила я. - Для меня важно, что Берил, по-видимому, скопировала рукопись, когда копировала письма. Не могу вообразить, чтобы она оставила у Пи Джея книгу, не сохранив себе копии.

- После знакомства с ним, я тоже не могу представить себе, чтобы она это сделала. Пи Джей не совсем тот, кого я назвал бы надежным хранителем.

- На самом деле он вполне надежен, Марк. Он всего лишь слегка набрался сегодня.

- Надрался - это будет точнее.

- Может быть, это из-за моего появления.

- Если Берил скопировала рукопись и привезла ее с собой обратно в Ричмонд, - продолжал Марк, - то ее украл убийца, кто бы он ни был.

- Френки, - сказала я.

- И это объясняет, почему он взялся за Кери Харпера. У нашего друга Френки случился приступ ревности, образ Харпера в спальне Берил довел его до безумия... до еще большего безумия. Привычка Харпера ходить в "Калпепер" каждый день описана в книге Берил.

- Логично.

- Френки мог прочитать об этом. Он выяснил, как найти Харпера, а после этого рассчитал, в какое время лучше всего застать его врасплох.

- Какое время может быть лучше, чем то, когда ты наполовину недееспособен и вылезаешь из своей машины на темную подъездную аллею, а вокруг никого и ничего? - сказала я.

- А меня удивляет, что он заодно не взялся за Стерлинг Харпер.

- Может быть, он бы и взялся.

- Ты права. Просто ему не представилось этой возможности, - сказал Марк. - Она избавила его от хлопот.

Взявшись за руки, мы замолчали, наши подметки тихо шуршали по тротуару, а ветер раскачивал деревья. Мне хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. Меня страшила реальность, с которой мы столкнулись. Только когда мы с Марком снова оказались в номере и вместе пили вино, я спросила:

- Что дальше, Марк?

- Вашингтон, - сказал он, отворачиваясь и глядя в окно. - А конкретно - завтра. Там выслушают мой отчет и дадут другое задание. - Он глубоко вздохнул. - Черт, я не знаю, что буду делать после всего этого.

- А что ты хочешь делать после всего этого? - спросила я.

- Не знаю, Кей. Кто знает, куда они меня пошлют? - Он продолжал вглядываться в ночь. - И я знаю, что ты не собираешься уезжать из Ричмонда.

- Да, я не могу уехать из Ричмонда. Не сейчас. Моя работа - это моя жизнь, Марк.

- Это всегда было твоей жизнью, - сказал он. - Моя работа - тоже моя жизнь. Это оставляет очень мало места для маневра.

Его слова, выражение его лица разбивали мне сердце. Я понимала, что он прав. Когда я снова попыталась заговорить, слезы не дали мне этого сделать.

Мы лежали, прижавшись крепко друг к другу, пока он не заснул в моих объятиях. Мягко высвободившись, я встала и вернулась к окну. Я сидела и курила, в голове навязчиво крутились разные мысли до тех пор, пока рассвет не начал окрашивать небо в розовый цвет.

Я долго стояла под душем. Горячая вода успокаивала и укрепляла решимость. Освеженная и укутанная в халат, я вышла из сырой ванной комнаты и обнаружила, что Марк уже проснулся и заказал завтрак.

- Я возвращаюсь в Ричмонд, - твердо объявила я, садясь рядом с ним на кровать.

Он нахмурился.

- Не слишком хорошая идея, Кей.

- Я нашла рукопись, ты уезжаешь, и я не хочу торчать здесь одна, дожидаясь, пока появится Френки, Скотт Патин или даже сам Спарацино, объяснила я.

- Они не нашли Френки. Это слишком рискованно.

Я организую твою защиту здесь, - запротестовал он, - или в Майами. Это, пожалуй, даже лучше. Ты можешь пожить какое-то время со своей семьей.

- Нет.

- Кей...

- Марк, Френки, может быть, уже уехал из Ричмонда. Они, может быть, не найдут его еще сколько-то недель. Может быть, они никогда не найдут его. Что же, мне теперь всегда прятаться во Флориде?

Откинувшись на подушки, он не отвечал. Я взяла его за руку.

- Я не позволю разрушить мою жизнь, мою карьеру вот так просто, и я больше не позволю себя запугивать. Я позвоню Марино и попрошу, чтобы он встретил меня в аэропорту.

Он взял мою руку в свои ладони и сказал, глядя мне в глаза:

- Возвращайся со мной в округ Колумбия. Или ты можешь пожить какое-то время в Квантико.

Я покачала головой.

- Со мной ничего не случится, Марк.

Он притянул меня к себе.

- Я не могу забыть того, что произошло с Берил.

Я тоже не могла.

Мы расцеловались на прощание в аэропорту Майами, я повернулась и быстро ушла, ни разу не оглянувшись. Проснулась я только в Атланте, когда пересаживалась на другой самолет. Остальное время я спала в своем кресле, совершенно измотанная физически и эмоционально.

Марино встретил меня у трапа. На этот раз он, казалось, чувствовал мое настроение и шел за мной через терминал терпеливо и молча. Рождественские украшения и товары в витринах магазинов аэропорта только усугубили мое угнетенное состояние. Я не ждала с нетерпением праздников. Я не знала, как и когда мы с Марком снова увидимся. В довершение всего, придя в багажную зону, мы с Марино в течение часа наблюдали, как багаж лениво движется по кругу. Это дало возможность Марино распросить меня, тогда как мое настроение все больше портилось. В конце концов, стало ясно, что мой чемодан потерялся. После утомительного заполнения подробной формы, состоявшей из множества разделов, я забрала свою машину и вместе с Марино, который снова следовал за мной, поехала домой.

Темная дождливая ночь, к счастью, скрыла повреждения на передней части участка, когда мы запарковались на подъездной аллее. Чуть раньше Марино успел мне сказать, что пока меня не было, они не нашли Френки. Он никак не проявил себя. Посветив фонариком по моему участку в поисках вскрытых окон или каких-либо других следов вторжения, Марино прошел со мной по всему дому, включая свет в каждой комнате, проверяя шкафы и даже заглядывая под кровать.

Мы как раз направлялись на кухню с мыслями о кофе, когда из переносной рации Марино раздался кодовый сигнал:

- Два-пятнадцать, десять-тридцать-три...

- Черт! - воскликнул Марино, выдергивая рацию из кармана куртки.

Код десять-тридцать-три означал: "Все на помощь". Радиопереговоры рикошетили через эфир, как пули. Патрульные машины отвечали, как реактивные самолеты, срываясь с места. Офицер находился в магазине недалеко от того места, где я жила. Очевидно, он был ранен.

- Семь-ноль-семь, десять-тридцать-три. - Марино рванулся к парадной двери, на ходу рявкнув диспетчеру, что он выезжает.

- Черт побери! Уолтерс! Он просто чертов ребенок! - ругаясь, он выбежал в дождь, крикнув мне через плечо:

- Запрись покрепче, док. Я сразу же пришлю сюда пару ребят в форме!

Я долго ходила по кухне туда-сюда и наконец уселась за стол, посасывая неразбавленный скотч. Ливень барабанил по крыше и бился в оконное стекло. Мой чемодан потерялся, а вместе с ним и мой тридцать восьмой. Эту деталь из-за дикой усталости я упустила из виду и не сообщила Марино. Я была слишком взвинчена, чтобы ложиться в постель. Листала рукопись Берил, которую у меня хватило ума взять с собой в салон самолета, и потягивала свой напиток, ожидая прибытия полиции.

Незадолго до полуночи, испугав меня, раздался звонок в дверь.

Глянув через глазок входной двери в ожидании офицеров, обещанных Марино, я увидела бледного молодого человека, одетого в темный непромокаемый плащ и какую-то форменную фуражку. Сутулясь под свирепствующим ливнем, он выглядел замерзшим и промокшим, на груди у него висел планшет.

- Кто это? - спросила я.

- Курьерская служба "Омега" из аэропорта Бирд, - ответил он. - Я доставил ваш чемодан, мэм.

- Слаба Богу, - с чувством сказала я, отключая сигнализацию и открывая дверь.

Меня охватил парализующий ужас, когда он поставил мой чемодан в прихожей, и я вдруг вспомнила. Заполняя в аэропорту заявление о потерянном багаже, я указала свой служебный, а не домашний адрес!

Глава 17

Темные волосы свисали волокнистой челкой из-под фуражки. Не глядя мне в глаза, он сказал:

- Просто подпи-пи-пишитесь, мэм.

Он вручил мне планшет, а у меня в голове бешено прокручивались обрывки фраз:

"Они поздно приехали из аэропорта, потому что авиакомпания потеряла сумки мистера Харпера".

"У тебя действительно светлые волосы, Кей, или ты их обесцвечиваешь?"

"Это было после того, как юноша доставил багаж..."

"Они все теперь умерли".

"В прошлом году мы получили волокно, полностью идентичное этому оранжевому во всех отношениях, когда. Роя попросили изучить следы, обнаруженные в "Боинге-747"..."

"Это было после того, как юноша доставил багаж!"

Я медленно взяла предложенную ручку и планшет из вытянутой руки в коричневой кожаной перчатке.

Незнакомым голосом я произнесла:

- Не будете ли вы так любезны открыть мой чемодан. Я не могу ничего подписать, пока не удостоверюсь, что все мои вещи на месте и не попорчены.

На какое-то мгновение на его суровом бледном лице отразилось смущение. Его зрачки расширились, когда он опустил взгляд на мой чемодан, стоящий рядом, и я ударила так быстро, что у него не оставалось времени поднять руки и парировать удар. Край планшета попал ему в горло, и я побежала, как антилопа.

Я уже добралась до столовой, когда услышала у себя за спиной его шаги. Мое сердце бешено бухало в ребра, когда я вбежала в кухню, и, чуть не поскользнувшись на гладком линолеуме, обегая чурбак для разделки мяса, сорвала со стены рядом с холодильником огнетушитель. В тот момент, когда он ворвался в кухню, я выпустила ему в лицо удушающую струю сухого порошка. Нож с длинным лезвием глухо загремел по полу, когда он, задыхаясь, обхватил руками лицо. Схватив с плиты чугунную сковородку, я размахнулась ею, как теннисной ракеткой, и изо всей силы ударила его по животу. Пытаясь вдохнуть, он согнулся, и я снова размахнулась, на этот раз целясь в голову. Он немного отклонился, и я почувствовала, как под плоским дном сковородки затрещали хрящи. Я поняла, что сломала ему нос и, возможно, выбила несколько зубов. Но это едва ли задержало его. Упав на колени, кашляя и наполовину ослепнув из-за порошка, он одной рукой схватил меня за лодыжку, а другой попытался нащупать нож. Запустив в него сковородкой, я ногой отбросила нож в сторону, и, задев бедром за острый край стола и стукнувшись плечом о косяк двери, вырвалась из кухни.

Рыдая, на грани истерики, я как-то умудрилась откопать в чемодане свой "Руджер" и загнать в барабан пару патронов. К этому моменту он уже почти настиг меня. Я слышала только шум дождя и его тяжелое дыхание. Нож был в нескольких дюймах от моего горла, когда после третьего нажатия на курок ударник, наконец, встретился с капсюлем. Раздался оглушительный грохот, сверкнуло пламя, и "силвертипс" отбросила его на несколько футов назад, повалив на пол и разорвав ему брюшную полость. Он попытался сесть, стеклянные глаза смотрели на меня в упор с окровавленной маски его лица. Он пытался что-то сказать, делая слабые попытки поднять нож. У меня в ушах звенело. Стабилизировав револьвер в трясущихся руках, я положила вторую пулю ему в грудь. Вдыхая едкий запах пороховых газов, испорченный сладким запахом крови, я наблюдала, как угасает жизнь в глазах Френки Эймса.

А потом, завывая, я свалилась на пол. Ветер и дождь жестоко атаковали дом, и кровь Френки растекалась по полированному дубу. Мое тело сотрясалось от рыданий, и я не сдвинулась с места, пока телефон не прозвонил в пятый раз.

Все что я могла из себя выдавить, это:

- Марино! О Боже, Марино!

Я не возвращалась в отдел до тех пор, пока тело Френки Эймса не было отправлено в морг, его кровь не была смыта со стола из нержавеющей стали и не растворилась в вонючих водах городской канализации. Я не жалела, что убила его. Я жалела, что он вообще родился.

- Все это выглядит следующим образом, - начал Марино, глядя на меня через угнетающую гору бумаг на моем столе. - Френки приехал в Ричмонд год назад в октябре. По крайней мере, именно столько времени он снимал квартиру на Рэдд-стрит. Пару недель спустя он нанялся на работу по доставке утерянного багажа. У "Омеги" контракт с аэропортом.

Я промолчала, вскрывая очередное письмо, которому была уготована судьба отправиться в корзину для бумаг.

- Парни, работающие на "Омегу", ездят на своих личных автомобилях. С этой проблемой Френки и столкнулся примерно в прошлом январе. В его восемьдесят первом "меркурии-линкс" полетела трансмиссия, и у него не было денег на ремонт. Нет машины - нет работы. Вот когда, я думаю, он попросил Эла Ханта об услуге.

- У них до этого были контакты? - сказала я рассеянно, чувствуя, что потеряла всякий интерес к этому делу. Наверняка это было заметно по моему тону.

- О да, - ответил Марино. - Ни я, ни Бентон в этом не сомневаемся.

- На чем же основана ваша уверенность?

- Для начала, - сказал он, - как выясняется, полтора года назад Френки жил в Батлере, штат Пенсильвания. Мы проверили телефонные счета старика Ханта за последние пять лет - наверное, он хранил все это дерьмо на случай проверки. Выясняется, что в то время, когда Френки жил в Пенсильвании, Ханту пять раз звонили из Батлера с оплатой за счет вызываемого абонента. За год до этого аналогичные звонки с оплатой за счет вызываемого абонента были из Довера, штат Делавэр, а еще годом раньше - с полдюжины из Хейгерстауна, штат Мэриленд.

- Звонил Френки? - спросила я.

- Мы все еще проверяем. Но что касается меня, то я очень сильно подозреваю, что Френки звонил Элу Ханту время от времени, и, возможно, рассказал ему все о том, что он сделал со своей матерью. Вот откуда Эл так много знал, когда разговаривал с тобой. Черт, он не был телепатом. Он излагал то, что узнал из бесед со своим больным приятелем. Похоже, чем безумнее становился Френки, тем больше он приближался к Ричмонду. А затем бац! Год назад он посещает наш прекрасный город, ну, и все остальное.

- А что насчет мойки Ханта? - спросила я. - Был Френки постоянным посетителем?

- Согласно тому, что говорит пара ребят, работающих там, некто, подходящий под описание Френки, время от времени появлялся там, начиная, вроде бы, где-то с конца января. В соответствии с найденной нами квитанцией, в первую неделю февраля он поменял в своем "меркурии" мотор, что обошлось ему в пять сотен долларов, которые он, возможно, получил от Эла Ханта.

- Ты не знаешь, не было ли Френки на автомойке в какой-нибудь из дней, когда Берил пригоняла туда свою машину?

- Я думаю, что именно так все и произошло. Ты знаешь, что впервые он заметил ее, когда в конце января доставил сумки Харпера в дом Мактигю. И что же дальше? Он снова наталкивается на нее, когда, скажем, пару недель спустя околачивается на мойке Эла Ханта, выпрашивая деньги в долг. Готово. Для него это как знамение. Затем он, может быть, снова увидел ее в аэропорту - он все время мотался в аэропорт и обратно, развозя потерянные сумки, да мало ли чем он там еще занимался. Возможно, он увидел Берил в третий раз, когда она в аэропорту садилась на самолет в Балтимор, направляясь на встречу с мисс Харпер.

- Как ты думаешь, Френки говорил о Берил с Хантом?

- Теперь это уже не выяснить. Но я бы не удивился. Это могло бы объяснить, почему Хант повесился. Он видел, чем все закончилось, - что его сумасшедший приятель сделал с Берил. Затем - убийство Харпера. Возможно, Хант чувствовал себя чертовски виноватым.

Я с трудом подвинулась на стуле, раскапывая бумаги в поисках штемпеля, который всего секунду назад держала в руке. У меня все болело, и я всерьез собиралась сделать рентген правого плеча. Что же касается моей психики, то я сильно сомневалась, возможна ли тут вообще какая-либо помощь. Я не чувствовала себя самой обой. Я только знала, что мне очень трудно сидеть спокойно. Я никак не могла расслабиться.

- Видимо, частью маниакального мышления Френки была тенденция приписывать встречам с Берил особое значение, - прокомментировала я. - Он видит Берил в доме Мактигю. Он видит ее на автомойке. Он видит ее в аэропорту. Все это вполне могло его подтолкнуть.

- Да. И теперь шизик думает, что Бог разговаривает с ним, намекает, что он как-то связан с милой светловолосой дамочкой.

В этот момент вошла Роза. Взяв розовый листок телефонного сообщения, который она мне протянула я добавила его к стопке таких же.

- Какого цвета была его машина? - спросила я, вскрывая очередной конверт. Автомобиль Френки стоял на моей подъездной аллее. Я видела его, когда приехала полиция и мой участок пульсировал в красных вспышках. Но я мало что осознавала. В памяти почти не осталось подробностей.

- Темно-синего.

- И никто из соседей Берил не запомнил синий "меркурий-линкс?"

Марино покачал головой.

- В темноте и если он выключал фары, машина, скорее всего, не бросалась в глаза.

- Да, наверное.

- А в случае с Харпером, он, видимо, где-то съехал с дороги и прошел оставшуюся часть пути пешком. - Он помолчал. - Обивка водительского сиденья протерлась.

- Что ты говоришь? - переспросила я, поднимая взгляд от письма, которое просматривала.

- Он покрыл его одеялом, которое, должно быть, украл из какого-нибудь самолета.

- Источник оранжевого волокна? - спросила я.

- Они собираются провести несколько тестов. Но мы думаем, что так оно и есть. На одеяле есть оранжево-красные полоски, и Френки мог сидеть на нем, когда приехал к дому Берил. Это, возможно, объясняет и историю с террористами. Какой-нибудь пассажир во время межконтинентального перелета использовал одеяло так же, как и Френки. Затем он пересаживается с одного самолета на другой, и оранжевое волокно оказывается, в конце концов, в самолете, который захватывают в Греции. И пожалуйста! То же самое волокно прилипает к крови какого-то несчастного морского пехотинца после того, как его убивают. Представляешь, сколько волокон должно переноситься из самолета в самолет?

- Трудно вообразить, - согласилась я, спрашивая себя, чем я провинилась, что должна заниматься всем почтовым мусором Соединенных Штатов. - И кроме того, это может объяснить, почему Френки носил на себе так много волокон. Он работал в багажной зоне. Он бывал повсюду в аэропорту и, может быть, даже заходил в самолеты. Кто знает, чем он занимался и какой мусор собирал на свою одежду?

- Служащие "Омеги" носят форменные рубашки, - заметил Марино. Рыжевато-коричневые. Они сделаны из динэла.

- Это интересно.

- Ты, наверное, знаешь это, док, - сказал Пит пристально наблюдая за мной, - он был в ней, когда ты его пристрелила.

Я не помнила. Я помнила только темный непромокаемый плащ и его лицо, окровавленное и покрытое белым порошком из огнетушителя.

- О'кей, - сказала я. - Я все слушаю тебя, Марино, но никак не могу понять, как же все-таки Френки узнал номер телефона Берил. Его не было в справочнике. И как он узнал, что она прилетает из Ки Уэста вечером двадцать девятого октября, то есть тем вечером, когда она вернулась в Ричмонд? И как, черт побери, он узнал, когда прилетаю я?

- Компьютеры, - сказал Марино. - Информация обо всех пассажирах, включающая рейс, номер телефона и домашний адрес, находится в компьютере. Единственное, что мы можем предположить, это что Френки иногда залезал в компьютер, когда отсутствовал один из операторов, может быть, поздно вечером или рано утром. В аэропорту он чувствовал себя как в родном доме. Не говоря уже о том, что никому не было дела до того, чем он занимался. Он был не слишком разговорчив, настоящий молчун, из тех, кто крадется бесшумно, как кот.

- Согласно результатам теста Стенфорда-Бине, - размышляла я, вдавливая штемпель даты в пересохшую чернильную подушечку, - уровень его интеллекта значительно выше среднего.

Марино ничего не сказал. Я пробормотала:

- Его коэффициент был выше ста двадцати.

- Ну и что? - сказал Марино, довольно раздраженно.

- Вот я тебе и говорю.

- Черт! Ты действительно серьезно относишься к этим тестам?

- Они хороший индикатор.

- Но они не догма.

- А я этого и не утверждаю, - согласилась я.

- Может быть, я наоборот рад, что не знаю своего коэффициента.

- Мог бы и проверить. Кстати, это никогда не поздно сделать.

- Надеюсь, что он выше, чем мой проклятый счет в боулинге. Это все, что я могу сказать.

- Маловероятно. Если только ты не совсем уже паршивый игрок.

- В последний раз, когда я там играл, это было именно так.

Я сняла очки и осторожно потерла глаза. Голова у меня трещала, и я не сомневалась, что это навечно.

Марино продолжил:

- Единственное, что мы с Бентоном смогли придумать - Френки узнал телефон Берил из компьютера, а затем следил за ее полетами. Я думаю, именно оттуда он узнал в июле о ее отлете в Майами, когда она сбежала, обнаружив сердце, нацарапанное на дверце автомобиля...

- У тебя есть какие-нибудь теории по поводу того, когда он мог это сделать? - прервала я, придвигая корзину для бумаг поближе.

- Улетая в Балтимор, она оставила свою машину в аэропорту, а последний раз она встречалась с мисс Харпер в Балтиморе в начале июля, меньше чем за неделю до того, как обнаружила сердце, нацарапанное на дверце, - сказал он.

- Значит, он мог это сделать, пока ее машина была запаркована в аэропорту.

- Что ты об этом думаешь?

- По-моему, это выглядит весьма правдоподобно.

- Согласен.

- Потом Берил сбегает на Ки Уэст. - Я продолжала атаковать свою почту. - А Френки продолжает проверять по компьютеру, когда она закажет обратный билет. Вот как он смог выяснить совершенно точно дату ее возвращения.

- Да, вечер двадцать девятого октября, - сказал Марино. - И Френки все рассчитал. Проще пареной репы. У него был законный доступ к багажу пассажиров, и я думаю, он мог просматривать багаж с ее рейса, когда его выгружали на ленту транспортера. Увидев сумку с именем Берил на ярлыке, он схватил ее. А чуть позже она жалуется, что пропала ее коричневая кожаная сумка.

Марино не требовалось добавлять, что точно такой же маневр Френки использовал и со мной. Он отследил мое возвращение из Флориды. Схватил мой чемодан. А затем появился у моей двери, и я впустила его.

На прошлой неделе губернатор пригласил меня на прием, который я пропустила. Полагаю, Филдинг пошел вместо меня. Приглашение отправилось в корзину.

Марино продолжал, добавляя подробности относительно находок полиции в квартире Френки Эймса в северной части города.

В его спальне обнаружилась дорожная сумка Берил, в которой лежали ее окровавленная блузка и белье. В чемодане, служившем столом, рядом с его кроватью, хранился комплект крутых порнографических журналов и пакет с мелкокалиберной дробью. Эту дробь Френки засыпал в обрезок трубы, которым разбил голову Кери Харпера. В том же чемодане лежал конверт со вторым комплектом компьютерных дисков Берил, все еще упакованных между двумя твердыми квадратиками картона, и копия ее рукописи, включая первую страницу двадцать пятой главы, перепутанную со страницей оригинала, который читали мы с Марком. Бентон Уэсли считал, что у Френки была привычка, сидя на кровати, читать книгу Берил и ласкать одежду, в которой она была, когда он ее убил. Может быть, и так. Единственное, что я знала совершенно точно, - у Берил не было шансов. К ее двери Френки пришел как курьер, и у него была ее дорожная кожаная сумка. Даже если бы она запомнила его с той ночи, когда он доставил сумки Кери Харпера в дом Мактигю, у нее бы не возникло никакой задней мысли - так же, как не возникло и у меня до тех пор, пока я не открыла дверь.

- Если бы только она не впустила его, - пробормотала я. Теперь исчез мой нож для вскрывания писем. Куда, черт побери, он мог деваться?

- Вполне понятно, почему она его впустила, - ответил Марино. - Френки весь из себя официальный, улыбается и на нем форменная рубашка и фуражка "Омеги", у него сумка, это значит - ее рукопись. Она довольна. Она благодарна. Она отключает сигнализацию, открывает дверь и впускает его...

- Но почему она снова включила сигнализацию, Марино? У меня тоже система охраны от воров. И иногда ко мне тоже заходят посыльные. Если машина службы доставки останавливается перед моим домом, а система охраны включена, я выключаю ее и открываю дверь. Если я достаточно доверяю, то впускаю человека внутрь, и уж конечно не буду снова включать сигнализацию только за тем, чтобы через минуту, когда посыльный уйдет, снова отключать и включать ее.

- Ты когда-нибудь запирала ключи в своей машине? - Марино задумчиво смотрел на меня.

- Какое это имеет отношение?

- Просто ответь на мой вопрос.

- Конечно, запирала. - Я наконец нашла свой нож для вскрытия писем он был у меня на коленях.

- Как это происходит? В новых машинах они ставят всякие предохранительные устройства, чтобы ничего подобного не происходило, док.

- Верно. И я изучила их так хорошо, что проделываю все не задумываясь, а когда прихожу в себя, оказывается, что мои двери закрыты, а ключи болтаются в замке зажигания.

- У меня такое ощущение, что с Берил произошло нечто подобное, продолжил Марино. - Я думаю, она была просто зациклена на этой проклятой системе охраны, которую установила, когда ей стали угрожать. Я думаю, что она была у нее включена все время, что у нее выработался рефлекс - нажимать эти кнопки в ту минуту, когда закрывала входную дверь. - Он нерешительно замолчал, разглядывая мою книжную полку. - Довольно странно. Она оставляет свой проклятый револьвер на кухне, а затем снова включает систему охраны после того, как впустила негодяя в дом. Этот показывает, в каком состоянии была ее нервная система.

Я выровняла стопку токсикологических отчетов и убрала ее и пачку свидетельств о смерти со стола. Взглянула на башню из микродиктантов, торчащую из-за моего микроскопа, и у меня тут же снова испортилось настроение.

- Господи Иисусе, - наконец не выдержал Марино, - ты не можешь посидеть спокойно, по крайней мере пока я не уйду? Ты сводишь меня с ума.

- Я сегодня первый день на работе, - напомнила я ему. - Что я могу поделать? Посмотри на этот беспорядок. - Я сделала широкий жест над своим столом. - Можно подумать, что меня не было год. Потребуется не меньше месяца, чтобы разобраться тут.

- Даю тебе время до восьми часов сегодняшнего вечера. К этому моменту все должно быть снова в норме, так же, как было.

- Спасибо большое, - сказала я довольно резко.

- У тебя хороший персонал. Они знают, как поддерживать порядок в делах, когда тебя нет. Так в чем же дело?

- Ни в чем. - Я зажгла сигарету и сгребла бумаги в сторону, разыскивая пепельницу.

Марино откопал ее на краю стола и придвинул поближе ко мне.

- Эй, не похоже, чтобы в тебе тут не нуждались, - сказал он.

- Незаменимых нет.

- Да, верно. Я так и знал, что это то, о чем ты думала.

- Я ни о чем не думала. Я просто расстроена, - сказала я, протягивая руку к левой полке и доставая свой ежедневник. Роза вычеркнула все до конца следующей недели. А затем наступит Рождество. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь, и не знала почему.

Наклонившись вперед, чтобы стряхнуть пепел, Марино тихо спросил:

- Ну, как тебе книга Берил, док?

- Она разбивает сердце и наполняет тебя радостью, - сказала я, мои глаза были полны слез. - Она потрясающа.

- Ну что ж, я надеюсь, ее, в конце концов, напечатают. Берил как бы будет продолжать жить, если ты понимаешь, что я имею в виду.

- Понимаю. - Я глубоко вздохнула. - Марк попытается что-то сделать. Я полагаю, надо оформить все по новой. Спарацино определенно уже не будет заниматься делами Берил.

- Если только он не сделает этого за решеткой. Я полагаю, Марк рассказал тебе о письме.

- Да. Он рассказал.

Одно из деловых писем от Спарацино к Берил, которое Марино нашел у нее в доме, приобрело новый смысл, когда Марк взглянул на него, после того, как прочитал рукопись:

"Как интересно, Берил, что Джо выручил Кери, - и я чувствую себя тем счастливее, что познакомился с ними обоими еще тогда, когда Кери только купил этот чудесный дом. Нет, я не нахожу это удивительным, совершенно. Джо был одним из самых щедрых людей, которых я когда-либо имел удовольствие знать. Я с нетерпением ожидаю услышать больше".

Простой абзац намекал на очень многое, хотя маловероятно, что у Берил был ключ к его прочтению. Я серьезно сомневалась, что, упоминая Джозефа Мактигю, Берил имела хотя бы малейшее представление о том, насколько опасно она приблизилась к запретной границе области незаконной деятельности самого Спарацино, которая заключала в себе множество фиктивных корпораций, созданных адвокатом для того, чтобы облегчить отмывание денег. Марк не сомневался, что Мактигю, с его огромным капиталом и недвижимостью, был хорошо знаком с криминальными методами Спарацино, и что, в конечном счете, помощь, которую Мактигю предлагал Харперу в его безнадежном финансовом положении, вряд ли была законной. Поскольку Спарацино никогда не видел рукописи Берил, он сходил с ума при мысли о том, что она могла неумышленно раскрыть. Поэтому, когда, после исчезновения рукописи, он стремился заполучить ее в свои руки, им руководило нечто большее, чем жадность.

- Когда убили Берил, он, наверное, думал, что ему крупно повезло, говорил Марино. - Представь себе. Она уже не будет спорить, когда он станет подправлять ее книгу и выбирать все, что могло бы указать на его действительные занятия. Затем, все переделав, он продает проклятую вещь и зарабатывает на ней бешеные деньги. Интерес к книге был бы огромен после того шума, который он поднял. Не говоря уже о трагическом финале героев фотографии мертвых тел Харперов могли бы появиться в какой-нибудь бульварной газетке...

- Спарацино так и не получил фотографии, которые сделал Джеб Прайс, напомнила я ему. - Слава Богу.

- Ну, как бы то ни было, после всего этого шума даже я решил бы приобрести эту чертову вещь, а я - могу ручаться - не покупал книгу же лет двадцать.

- Стыдно, - пробормотала я. - Чтение - это прекрасно. Ты должен как-нибудь попробовать.

Мы оба подняли головы, когда вновь вошла Роза, на этот раз с длинной белой коробкой, перевязанной роскошным красным бантом. В замешательстве она поискала свободное пространство на моем столе, а затем, сдавшись, положила ее мне на руки.

- Что за?.. - пробормотала я, в голове у меня было пусто.

Отодвинувшись назад вместе со стулом, я поставила неожиданный подарок себе на колени и начала развязывать атласную ленту, а Роза и Марино тем временем наблюдали за мной. Две дюжины роз - чудо красоты на длинных черенках, сверкающие, как бесценные рубины, были закутаны в тонкую зеленую бумагу. Нагнувшись, я закрыла глаза и погрузилась в их аромат, а затем открыла маленький белый конвертик, находившийся внутри.

"Когда дорога становится крутой, крутой становится на лыжи. В Аспене после Рождества. Ни пуха, ни пера. И присоединяйся ко мне, - было написано на карточке. - Я люблю тебя. Марк".