"Королевский казначей" - читать интересную книгу автора (Костейн Томас)

Глава 2

Прежан Кеннеди целый день ехал по унылой местности. Компания толстого священника на плотной лошадке только усиливала скуку. Церковник присоединился к шотландцу, чтобы ему не было страшно путешествовать, ведь кругом были грабители и разбойники. Члены Свободного общества не только сжигали деревни и замки, ими владела безотчетная жажда разрушения — они уничтожали даже указатели на перекрестках дорог.

Вот тут-то и было видно, что война в стране продолжалась сотню лет. Прекратилось нормальное течение жизни. Было странно видеть, как кто-то смотрит на тебя из руин дома, как корова бесцельно бродит по почерневшему от огня полю. Казалось, даже дороги перестали быть прямыми. Они извивались, как в заколдованном лесу, колебались на перекрестках и словно со страхом продолжали свой путь вперед. Солнце перестало светить мягко и ласково. Возможно, это только казалось потерявшим надежду людям. Но над полями и лесами мрачно хлопали крыльями черные птицы, с холмов постоянно дул резкий ветер. В этих местах люди глядели друг на друга с подозрением и, повстречавшись, спешили побыстрее расстаться. Если всадник заранее не запасся пищей, ему приходилось в течение всего пути терпеть голод — помочь ему никто не хотел.

Попутчики доехали до перекрестка. Священник впервые за весь день замолчал, когда увидел длинную процессию, направлявшуюся с севера. Возглавлял ее богатый дворянин, его сопровождали множество рыцарей в звякающих доспехах. За ними следовали оруженосцы и охрана, слуги и раздатчики милостыни. В центре кавалькады следовала карета того типа, которую обычно использовали дамы, сопровождающие охоту. Она была открыта. Там сидела женщина средних лет в роскошном головном уборе с белыми перьями. Лицо под вуалью казалось больным и очень суровым. Впереди, на ярко украшенных носилках, следовала молодая женщина. Видимо, это была дочь важных дворян. С одной стороны носилок ехал паж, а с другой — священник. Девушка вела себя очень надменно, на ее руке сидел сокол.

Это была молодая пухленькая красавица. Ее высокую шляпу украшали кудрявые развевающиеся перья. Платье ее было сшито из ярко-синего бархата и отделано кремовыми кружевами на шее и на запястьях. Иногда из-под юбки высовывался кончик ее блестящего кожаного красного башмачка.

Священник принялся размышлять о том, кем могут быть эти люди. Может, добрый король из Сицилии прибыл навестить сестру и свояка во Франции? А может, это богатый граф де Фуа или великий граф де Сан-Поль? Нет, наверно, это был Хаварт, резчик-эсквайр короля, чьей формой был наряд из лазурного бархата.

Прежан Кеннеди не обращал внимания на болтовню священника. Он потуже обмотал свою длинную жилистую шею клетчатым платком и стал смотреть на дорогу, по которой ехала странная процессия. Он снял железную перчатку и потянул себя за седой ус. На его длинном суровом лице появилась усмешка. «Что же это такое?» — спрашивал он себя.

Повозка чем-то напоминала шарабан. Укрепленное на двух шестах сиденье бьио неустойчивым. Оно то оседало, то подпрыгивало при каждом повороте, и казалось, что находившийся там человек вот-вот слетит вниз. Повозку тащила парочка старых мулов, управлявшая ими девушка постоянно отдавала команды:

— Давай, Оливер! Если вы будете так медленно двигаться, мы никогда не доедем до харчевни. Аннет, Аннет, не ленись! Прошу же вас!

Шотландцу было понятно ее волнение, потому что девушка ехала одна.

— Взгляните, — обратился он к священнику, — какие разные эти две молодые особы. Я понимаю, что вы взволнованы видом красотки в бархате. Должен признаться, она не так уж плоха. Но, отец Имберт, я должен сказать, что предпочитаю вон ту храбрую девчушку, которая гораздо ближе к раю, находясь на этом поразительном ковчеге. Мы можем ей в этом только позавидовать.

Лес близко подходил к дороге, и девушка оказалась в центре дворянской процессии еще до того, как она смогла сообразить, в чем дело. Ее мулы очень устали, колесо застряло в яме. Девушка испугалась и изо всех сил пыталась подбодрить мулов, но все было напрасно. В суматоху пришлось вмешаться молодой госпоже, возглавлявшей кавалькаду.

— В чем дело? — капризным голосом спросила она. — Что за наглость? Как она могла пытаться помешать нам проехать? Эдуард, пусть она быстрее убирается отсюда!

Капризница отдала приказание пажу, но он не знал, как его выполнить.

— Госпожа, у нее застряло колесо. Нам придется подождать, пока она его освободит!

— Лентяй, спешивайся и подтолкни повозку! — начала бушевать юная дворянка. — Все спешивайтесь и уберите эту ужасную повозку с дороги! — Вдруг у нее изменилось настроение и она начала хохотать. — Господи, да что же это такое? Эта девица изображает из себя огородное чучело? Эдуард, путь она шевелится. Может, она удрала из цирка и под грязным покрывалом у нее прячутся дрессированные мартышки?

Паж попытался угодить хозяйке:

— Госпожа, я сейчас выполню все ваши приказания!

Он спешился и начал колотить ближайшего мула древком вымпела. Животное напряглось, но повозка не пошевелилась. Мальчишка стал колотить мула сильнее.

— Прекратите, вы же причиняете ему боль! — крикнула девушка.

Мальчишка усмехнулся.

— Мне хочется побольнее ударить этого старого упрямого мула, — ответил он.

К ним подошел один из караульных с пикой в руке.

— Поглядите! — крикнул он, вонзая пику в заднюю ногу мула. Животное громко завопило от боли и рванулось вперед, таща за собой напарника. Колеса заскрипели и начали вращаться. Неуклюжее сооружение затряслось и поехало. Караульный пожелал подкрепить победу и еще раз сильно ударил по раненой ноге мула. Испуганная парочка потащила шарабан через кучу камней, сложенных у дороги. Сиденье тряслось, словно верхушка дерева во время грозы, а девушка изо всех сил пыталась удержаться и не упасть вниз.

Большинство благородных путников поспешили вперед, чтобы вдоволь насладиться потешной сценой. Они хохотали так, что сгибались пополам от смеха. Женщины повизгивали и хихикали. Даже благородная девица присоединилась к общему веселью. Священник тоже хохотал так, что ему пришлось утирать слезы грязным рукавом рясы.

Кеннеди развернул коня. Он хотел перехватить разбушевавшихся мулов и остановить повозку. Но он опоздал. Дорога резко повернула, испуганные животные понеслись с такой скоростью, что повозка опрокинулась. Одно колесо слетело и помчалось по дороге, как детский обруч. Слышался звук ломающегося дерева.

Кеннеди видел, как черный кот, который спал на сиденье рядом с девушкой, взлетел в воздух и всеми четырьмя лапами уцепился за ствол стоявшего рядом дерева. Девушке не повезло — она упала на дорогу. Кеннеди спешился и подбежал к ней, чтобы помочь.

Девушка оперлась на его руку и с его помощью поднялась на ноги. Капюшон ее дешевенького плаща откинулся, и шотландец увидел светлые волосы, отливавшие золотом на солнце. «Мне бы хотелось увидеть ее в одеждах той, богатой девицы!» — подумал Кеннеди.

Старый плащ бедняжки совсем порвался. Девушка была с ног до головы покрыта пылью. На лбу у нее была ссадина, руки сильно поцарапаны. Девушка с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать.

Сначала Кеннеди подумал, что она чуть не плачет от ушибов. Но когда девушка заговорила, он понял, что она кипит от ярости.

— Животные, проклятые жестокие животные! — кричала она. Незнакомка пыталась стереть с лица грязь. Заметив, что богатая барышня, усмехаясь, следит за ней, она разозлилась:

— Мне хочется выцарапать ей глаза!

Она повернулась и направилась было к перекрестку, но Кеннеди схватил ее за рукав:

— Не спеши, дитя мое. Тебе не нужно с ними спорить. Им ничего не стоит избить тебя, как они это сделали с твоим мулом. Они могут забить тебя до смерти, и я не смогу противостоять всем этим людям, чтобы защитить тебя. Хотя я один из лучших бойцов Франции. Ты в этом можешь быть уверена.

Девушка отбросила его руку и решительно зашагала вперед. Кеннеди не стал ей мешать и только пробормотал:

— Кто ищет беду, обязательно ее найдет.

Девушка остановилась в нескольких шагах от молодой нахальной дворянки. Шотландец еще раз убедился, как сильно они отличались друг от друга: аристократка — в бархате и золоте, надменная и прелестная, со сверкающими черными волосами и яркими темными глазами. И бедная девушка — в коричневатом, плохо сшитом, грязном и рваном плаще. Но все равно она была очаровательна: от золота ее волос исходило сияние, а ярко-синие глаза буквально лучились. Несколько мгновений они в молчании с неприязнью разглядывали друг друга. Каждая по достоинству оценила красоту противницы, но от этого неприязнь только усилилась.

— Вы даже не можете себе представить, что сделали! — заявила девушка, стоявшая на земле. — Даже такая, как вы, не имеет права быть столь жестокой и бессердечной!

— Если ты произнесешь еще одно слово или посмеешь нас задерживать, — ответила ей богатая девица, — я прикажу, чтобы мои слуги привязали тебя к дереву и по заслугам отделали!

— Моя повозка пострадала. — У бедной девушки дрогнул голос. Некоторое время она молчала, пытаясь взять себя в руки. — Под этим покрывалом находится тело моего отца. Он умер прошлой ночью. Я искала место, где можно его похоронить. — Она перекрестилась. — Что мне теперь делать?

Все сразу замолчали. Оруженосцы и охранники не сводили взгляда с несчастной девушки. Они переминались с ноги на ногу, и было ясно, что всем им стало стыдно. Даже знатная девица, казалось, испытала смущение. Она гордо откинула голову и отдала приказ человеку, ведавшему раздачей милостыни:

— Отец Аброуз! Дайте ей денег, чтобы хватило на похороны и ремонт повозки. А теперь все по местам! Мы потеряли слишком много времени!

Раздатчик милостыни достал небольшую золотую монетку и подошел к несчастной. Он положил деньги ей в руку и быстро пробормотал:

— Благословляю тебя, дочь моя, — а затем поспешил обратно. Девушка некоторое время не двигалась и смотрела на монетку. Потом подняла голову — щеки у нее разгорелись, глаза метнули злые молнии.

— Правда, что вы мне должны компенсацию за то, что поломали повозку. Но вы подали мне милостыню. Я ничего не приму из ваших рук. — Она взглянула в глаза молодой госпожи. — Вот! — Она швырнула монетку слугам. — Поделите ее между собой. У меня отсохнут руки, если я не освобожусь от нее!

— Ты слишком забываешься! — воскликнула богатая девица. — Я не собираюсь терпеть твою дерзость! — Она бушевала от ярости и начала обзывать бедную девушку: — Бродяжка! Плебейка! Тебя нужно за это как следует выпороть!

— Вам не только не хватает терпения! Могу сказать вам откровенно, что вам незнакомо чувство справедливости и приличия!

— Довольно. Эдуард, Бертран, Жюль! Уберите эту отвратительную грязнуху с глаз моих! Если вы ее не отхлещете как следует, ваши спины тоже покроются рубцами от плеток!

Слуги не успели подойти к бедняжке, как один из рыцарей выехал вперед и сказал:

— Минуту, прошу вас, госпожа Элис.

Этот человек выделялся среди остальных. У него было выразительное, умное лицо. Видно было, что он много знает. Этим качеством обладали отнюдь не все знатные господа. Глаза и волосы у него были темными, лицо длинным и несколько изможденным. На вид ему было лет тридцать. Молодой человек был одет богато и с большим вкусом: шляпу украшали красивые перья, плащ был отделан мехом, лосины плотно обтягивали ногу, как того требовала последняя мода.

Однако в первую очередь обращала на себя внимание его сабля — удивительно длинная, с пышно украшенным эфесом, как принято на Востоке. Это было опасное оружие.

— Госпожа Элис, — промолвил рыцарь, подъезжая к молодой знатной особе, — мне кажется, что вы не подумали, когда отдавали подобное приказание. Позвольте мне заметить, что ваш отец, если бы он был здесь, посчитал бы виноватым себя и попытался бы каким-то образом исправить положение.

— Я пыталась именно так и сделать, сир д’Арлей! — воскликнула девушка. — Вы видели, что она сделала с пожалованными ей деньгами. Она посмела спорить со мной, а этого я не потерплю!

— Мне весьма неудобно, — колеблясь, заявил д'Арлей. — Я путешествовал с вами два дня и уже начал считать себя вашим гостем. Но я должен признаться, что я не позволю вам или вашим слугам обижать эту несчастную девушку!

Молодая особа обрушилась на него:

— Сир д'Арлей, вы к нам присоединились в поисках защиты! Мне вы кажетесь неблагодарным, если вмешиваетесь в те вещи, которые вас абсолютно не касаются! Моя мать больна, но я уверена, что она так же, как и я, считает, что вам лучше покинуть нашу процессию. — Глаза ее сверкали от злости. — Нам будет приятно продолжить путь без вас. Воздух станет чище! И не будет пахнуть торгашами!

— Вы, вне сомнения, имеете в виду мои связи с Жаком Кером? Но разве вам не известно, каким образом вашему отцу удалось достать новые земли в Бене? — Рыцарь перестал хмуриться и улыбнулся. От улыбки изменилось серьезное выражение его лица. — Леди Элис, я вас достаточно знаю, чтобы не принимать во внимание все те вещи, которые вы наговорили в порыве злобы. Но я постараюсь проследить, чтобы вы не наказали бедную девушку.

Вмешательство сира д’Арлея остановило слуг богатой девицы, и они, переминаясь с ноги на ногу, ожидали дальнейших приказаний. К всеобщему облегчению, она решила продолжить путь. Девушка отдала приказание следовать дальше на север.

Сир д'Арлей наблюдал, как мимо проследовала длинная процессия, он взглянул на слугу, который был рядом с ним.

— Хелион, мы теперь отделились от прежних спутников. Что ты думаешь о нашей новой компании?

Слуга презрительно фыркнул:

— Ничего себе компания! Д'Арлей улыбнулся:

— Хелион, мне иногда кажется, что ты больше заботишься о моем ранге, чем я сам, и постоянно смотришь на людей сверху вниз.

— Я — слуга Робина де Бюрея, сира д'Арлея, и мне кажется, что этими титулами стоит гордиться. Господин, когда вы родились, я был в Монтань-Нуар и нахожусь у вас на службе с тех пор, как вы унаследовали поместье Арлей. Ваши слуги не должны обращать внимания на всякую рвань.

— Что ты думаешь об этом высоком солдате, у которого на шее яркий клетчатый платок?

— Это — пожиратель баранины.

— Шотландец? Наверное, ты прав. А что ты думаешь о священнике?

— Он проповедует где придется, и у него с собой нож.

— А как насчет девушки? Хелион заколебался.

— Господин, я никак не могу решить, кто же она такая…

— Хелион, тут я полностью тебя поддерживаю. Я также не могу прийти к какому-то определенному выводу.

Прежан Кеннеди и девушка стояли у разломанной повозки. Кеннеди, колеблясь, посмотрел на застывшее под одеялом тело на дне повозки.

— Вы сказали им правду? — спросил он.

— Да, господин. Мой отец умер прошлой ночью. Все случилось так неожиданно. Его мучили страшные боли, а я ничем не могла ему помочь. Я пыталась найти кого-нибудь, но на многие мили вокруг нас не было никого. И мне… пришлось сидеть с ним рядом и смотреть, как он умирает.

— Девочка моя, я вижу, тебе пришлось нелегко. Но, наверное, у тебя много денег, если ты так легко рассталась с золотом?

— У меня есть деньги, только чтобы заплатить за одну ночь в харчевне.

Кеннеди смотрел на осунувшееся личико почти с ужасом.

— Ты что, сошла с ума? У тебя в голове поселились пчелы, если ты позволила сделать подобную вещь! То, что ты сделала, является гордыней и большим грехом!

— Я могу продать мулов. Теперь, когда повозка сломана, они мне больше не пригодятся. — Девушка совсем погрустнела. — Мне будет трудно с ними расстаться. Они были нашими верными друзьями!

Она подошла к мулу, которому нанес рану слуга гордой аристократки, и обняла его за шею.

— Бедняга! Мой верный старый Оливер! Как ужасно быть мулом и постоянно перевозить тяжести! Сейчас ты стал старым, и тебе нанесли болезненную рану, а мне придется тебя продать!

Казалось, что девушка сейчас разрыдается.

— Мне так стыдно, старина Оливер!

Кеннеди внимательно осмотрел мулов. Он заглянул им в пасть и проверил ноги.

— Через год их можно отправлять на живодерню, — заметил он. — Но тебе повезло, малышка. Люди купят все, что имеет четыре ноги, и тебе дадут хорошую цену за этих жалких мулов.

— Хватит ли мне денег, чтобы устроить отцу приличные похороны и чтобы священник произнес над могилой слова молитвы? — волнуясь, спросила девушка. — Я его очень любила, но, клянусь Богом, ему понадобятся молитвы, и как можно больше. Он сильно пил, и даже когда был трезвым, совсем не был набожным.

— Да, денег хватит… если только нам удастся его похоронить. И даже могут остаться несколько монеток для тебя. Я очень хорошо умею торговаться, и ты должна доверить продажу мулов мне.

— Я буду вам очень благодарна. Вы снимете с моей души камень. Я совсем не умею торговаться.

Тем временем д’Арлей спешился, подошел к девушке и ее спутнику. Он внимательно рассмотрел шотландца, потом перенес свое внимание на девушку. Д’Арлей резко остановился, удивленный. «Я уже видел ее раньше», — подумал он. Нет, не может быть. Он понял, что ошибается. Девушка очень напоминала ему кого-то, кого он хорошо знал. Д’Арлей был в шоке от этого открытия. Но он никак не мог вспомнить, кого именно ему напоминала эта девушка.

— Мадемуазель, могу я узнать ваше имя?

— Валери Марэ. — Девушка держалась очень скромно и не поднимала глаз. Она вела себя совсем не так, как некоторое время назад, когда спорила с надменной аристократкой. — Милорд, вы очень добры, что заступились за меня.

Д’Арлей подумал: «У нее низкий, красивый голос. Где она могла научиться так правильно выражаться?» Вслух он спросил:

— Откуда вы, мадемуазель?

— Милорд, у нас не было дома. Моего покойного отца звали Дамианом Марэ, он играл в мистериях из жизни Иисуса Христа. Мы постоянно путешествовали.

Кеннеди приподнял покрывало и взглянул на мертвого актера. Потом он снова прикрыл его и обратился к девушке:

— Девочка моя, у него очень благородная внешность. Я мог бы подумать, что он был проповедником священного слова или философом, а не актером, занимавшимся еретической ерундой.

Валери Марэ взорвалась.

— Вы ошибаетесь! — воскликнула она. — Мистерии — хорошие пьесы, и они приносят людям много добра!

— Я видел много мистерий и согласен с вами, — поддержал девушку д'Арлей.

— Милорд, мой отец был хорошим актером, — гордо заявила девушка. — Но у него не все шло так, как ему хотелось бы! У него были короткие и кривые ноги, и ему приходилось играть разбойников, а иногда даже комические роли. Самая лучшая роль, которая ему досталась, — роль Иуды, иногда он изображал Злобу, а один раз — Зависть.

Ей очень хотелось обелить мистерии в глазах Кеннеди, и она принялась превозносить способности отца:

— Вы бы видели его в роли Иуды! Или Саймона Магуса! В этой роли он даже показывал фокусы. Все утверждали, что он действительно был самым лучшим и просто неподражаемым Саймоном со времен немца Антона Фреша, того самого знаменитого фокусника. Господа, мой отец всегда мечтал сыграть роль Христа в Воскрешении. Но разве он мог играть эту роль с такими кривыми ногами? Мне кажется, из-за расстройства по этому поводу он и пил так много в последнее время!

Д'Арлей продолжал размышлять о странном поведении девушки: такая разительная перемена — некоторое время назад она была дерзка, почти груба, а теперь предельно учтива. Кто же она? Эта девушка употребляет слова и выражения, присущие воспитанной, благородной девице, а не простой погонщице мулов. Она совсем не похожа на дочь бедного бродячего актера. Тут что-то не так. Есть какая-то тайна. Интересно бы узнать.

Д'Арлей не сводил с девушки глаз. Ее черты лица казались д'Арлею очень знакомыми. Все: глаза, волосы, постоянно меняющееся выражение лица… Где-то он все это уже видел, причем не так давно и не один раз?.. Он старался вспомнить, но ничего не получалось, тот, знакомый образ расплывался и куда-то исчезал.

Молодой человек вновь поразился, когда опять стал внимательно разглядывать Валери: у нее был открытый широкий лоб, он говорил об уме. Носик был прямым и изящным. Нет, она явно не похожа на крестьянку! Сначала д’Арлей посчитал ее просто хорошенькой, но потом понял, что перед ним — настоящая красавица.

Ему не терпелось поскорее внести во все ясность, и он принялся задавать Валери вопросы:

— Вы родились в Анжу? Девушка покачала головой:

— Нет, милорд. Я родилась в Берри. Так мне всегда говорили. Д'Арлею стало абсолютно ясно, что в ее прошлом и скрыта тайна.

— И ваши родители в этом абсолютно уверены? Девушке, похоже, было неприятно отвечать на его вопросы.

— Это… очень длинная и старая история, господин. Вам она не будет интересна.

«А мне не стоит пока настаивать на том, чтобы Валери все сразу о себе рассказала, — подумал он. — Я все узнаю позже». И он задал другой вопрос:

— Вам, наверное, пришлось много путешествовать по стране?

— Мы переезжали с места на место всю мою жизнь. Я объехала всю Францию, кроме — вам может быть смешно, кроме Парижа. Там мне не удалось побывать. — У нее загорелись глаза. — Я даже была там, где родилась Орлеанская Дева. Я стояла там очень долго, и мне показалось, что со мной также начал вести разговор Волшебный Голос. Как-то у отца не было работы, я его попросила, чтобы он отвез меня туда, где она вела наши армии. Когда наконец проснется наш король и вышвырнет Годонов из Франции, я отправлюсь в Руан, чтобы помолиться там, где она умерла.

— Мне кажется, — медленно произнес д'Арлей, — вскоре может представиться возможность побывать в Руане. — Он заколебался, так как не был уверен, можно ли рассказать ей, зачем это нужно. — В последние полгода я побывал в разных частях Франции. Мне необходимо узнать, как относятся люди к проблеме продолжения Столетней войны. Я знаю следующее: народ жаждет войны, и королю придется с этим смириться.

— Господин, я молю Бога, чтобы вы оказались правы. И тогда явится другая Дева и поведет за собой французские войска!

— Возможно, этого не понадобится, — сухо заметил д'Арлей.

Наступила тишина, а потому д’Арлей обратился с вопросом к шотландцу:

— Как вас зовут?

— Прежан Кеннеди.

Шотландец был поражен тем, что его имя ничего не говорило д'Арлею. Он нахмурился и добавил:

— Оказывается, я здесь почти неизвестен.

— Господин Прежан Кеннеди, мне непонятно, почему вы должны быть мне известны?

— Я знаю о бомбардах больше, чем любой человек в мире. Может, вам будет интересно знать, что я командовал батареей пушек в сражении с язычниками-турками? Сейчас я отправляюсь к господину Жаку Керу. Он обо мне все знает и позаботится, чтобы я командовал, когда мы снова начнем сражаться с англичанами.

— Да, действительно, я слышал, как Жак Кер рассказывал о вас. Сэр шотландец, вы должны простить мою забывчивость.

— Мой отец сражался при Азенкуре, как это делали многие из моих храбрых соотечественников, — гордо и обиженно продолжал Кеннеди. — Он умер от торчавшей у него из горла стрелы англичанина. Сэр рыцарь, я сам тридцать лет участвую в ваших войнах. Но ничего не заработал. — Он взглянул на небо и покачал головой. — Сейчас пойдет дождь, и мне кажется, что мы проведем ночь в сырости… Моя мать была француженка, а я родился в Мейболе в Эршире. Пусть земля будет пухом моей милой матушке. Она зря назвала меня в честь своего отца. Имя не сочетается с шотландской фамилией, но я должен признаться, что пытаюсь с честью носить это имя и фамилию. Я — Кеннеди из Кассилиса, — гордо добавил он.

— Наверно, это очень важно для вас!

— Да, — подтвердил шотландец. — Это весьма важно в Шотландии. И везде, где я побывал, — добавил он, нахмурясь.

Наступила тишина. Д'Арлей поинтересовался:

— Вы, господин Кеннеди, имели дело со Свободным обществом?

Шотландец резко дернул головой.

— Это правда, — сказал он, помолчав. — Я — солдат, и мне нужно существовать. У меня даже некоторое время был собственный отряд и дела шли очень хорошо. Я всегда стараюсь, чтобы во всем, что я делаю, у меня были лишние доходы. Для меня важна даже маленькая прибыль. Вы можете на это что-то возразить, господин д’Арлей?

— Мне не нравится, когда человек считает, что имеет право грабить беззащитных и невинных людей. С тех пор как с Англией был заключен договор о перемирии, Свободные общества вдоволь попили кровушки из народа Франции.

— Свободные общества в основном состоят из французов, — заметил шотландец. — Что вы скажете по этому поводу, сир д’Арлей?

— Ничего не могу сказать, потому что, к сожалению, вы правы. Наверное, сто лет войны превратили нас в дикарей!..

Откуда вы едете? — Д’Арлей обратился к священнику, пытаясь закончить спор с шотландцем.

Он ждал ответа и внимательно разглядывал служителя церкви. На лице старика было столько фиолетовых жилок, что оно напоминало карту мира. Отец Имберт произвел на д'Арлея впечатление вполне приятного и правдивого человека, правда не с первого взгляда.

— Я из Прованса и везу важные бумаги в Париж, — ответил священник.

— Теперь, когда вы удовлетворили ваше любопытство в отношении нас, — нетерпеливо сказал шотландец, — могу ли я спросить, удастся ли нам поужинать? У девушки нет ничего, кроме кувшина вина, которое мне кажется разбавленным и прокисшим. Да еще буханка старого хлеба. Мы со священником плотно поели днем, зная, что попадем в харчевню только ночью. Сейчас у нас нет с собой ни крошки.

— Что у нас осталось, Хелион? — спросил слугу д’Арлей. Слуга был недоволен.

— Господин, у нас еды хватит на всех. Есть жареная птица и еще кое-какое мясо. Также у нас имеется вино и хлеб.

— Это просто чудесно, — с облегчением заметил шотландец.

Девушка робко вмешалась в их разговор:

— Господа, я умею хорошо готовить. Если мы сможем развести костер, я бы могла быстро приготовить что-то горячее… если господин доверит мне продукты.

— Мадемуазель, я это сделаю с превеликим удовольствием. Хелион научился прекрасно разводить огонь с тех пор, как мы отправились в путешествие, и он, конечно, поможет вам. А мы поставим палатки на случай, если пойдет дождь. Как вы нам предсказывали, наш храбрый капитан Свободного общества, дождь действительно может начаться.

Когда Валери Марэ увидела продукты, которые перед ней выложил Хелион, она просто обомлела: так много всего! Девушка решила, коль скоро она похвасталась своим искусством кулинарки, то должна постараться изо всех сил. Валери вознамерилась приготовить особое блюдо. Для этого она налила в кастрюльку вино и масло, добавила туда пряные травы, лук-порей и немного чесноку. Она порождала, пока все подрумянится, и насыпала в кастрюльку немного муки, потом положила мясо жареного каплуна и только в последний момент добавила порезанные финики и сушеную мушмулу. От рагу шел чудный аромат.

Валери сняла кастрюльку с огня и поставила ее на землю, где уже устроились трое мужчин, Хелион держался немного поодаль. Мужчины расположились полукругом и нетерпеливо ждали начала трапезы.

Девушка не собиралась присоединяться к ним, и д'Арлей удивленно и очень выразительно посмотрел на нее.

— Мадемуазель, если вы не станете с нами есть, еда потеряет для нас всю прелесть.

Валери покачала головой:

— Господин, мне не следует так делать. Мой отец всегда ел первым, а потом садились есть моя мать и я. Так принято во время путешествий.

— Нам придется изменить этот обычай. — Д'Арлей подвинулся, чтобы девушка могла присоединиться к остальным. — Садитесь со мной рядом, и мы предложим вам пищу в первую очередь.

Ему не удалось выполнить обещание, потому что Прежан Кеннеди уже опустил ложку в котелок. Он проглотил первую порцию и с одобрением покачал головой.

— Вкусное блюдо, — сказал он, облизывая губы. — В Шотландии мы варим это без всяких хитрых приправ. Хорошая пища помогает шотландцам стать сильными, с крепкими руками и рассудительными головами. Эти крепкие руки прогонят англичан за Ла-Манш, когда для этого наступит подходящее время.

Кеннеди понял, что его похвальба вызвала у спутников раздражение, и тут же добавил:

— Я хочу сказать только одно — рыцари Франции не смогут выиграть войну, если она разразится.

Д’Арлей неохотно сказал:

— Я с вами согласен.

— Войну можно выиграть только с помощью пушек и бомбард. Многие предусмотрительные шотландцы станут служить в качестве бомбардиров.

Некоторое время царило молчание. Все были голодны и ели с большим удовольствием. А девушке было приятно, что все спутники оценили ее усилия. Д'Арлей обратил внимание, что Валери так и не приняла участия в трапезе.

— Я понимаю, почему вы не едите, — сказал он. — Но вы не должны поддаваться горю. Начинайте есть! На время хотя бы расстаньтесь с печальными мыслями и поешьте, пока эти голодные волки не выскребли котелок дочиста.

— Милорд, у меня отсутствует аппетит.

Но все-таки Валери послушалась д'Арлея и начала медленно есть.

Дождь еще не начинался, хотя небо совсем потемнело. Не было видно ни звездочки. Вокруг огня сновали летучие мыши. Каминка-попутчик покружилась и улетела, затем вернулась, крича: «Чат! Чат!» Где-то рядом ухала сова.

Д’Арлей постоянно наблюдал за Валери и заметил, что у нее все время меняется настроение. Сначала она не поднимала головы, вздыхала и не интересовалась пищей. Потом глаза засверкали, руки крепко сжались в кулаки. Д'Арлей был уверен, что она вспоминает ссору с Элис. Он подумал: «Эта девушка обладает сильным и воинственным характером».

Валери расслабилась, казалось, она что-то вспоминала. Руки свободно лежали на коленях. Глаза невидяще уставились в темноту.

— О чем вы думаете? — спросил д’Арлей. — Мне кажется, что вы находитесь очень далеко от нас.

Девушка покраснела.

— Мне стыдно признаться. Это… это нечто весьма тривиальное. Если вам станет известно, о чем я только что размышляла, вы плохо обо мне подумаете.

Остальная компания продолжала с аппетитом есть, не обращая ни на что внимания. Чавканье Хелиона было отчетливо слышно, хотя он и сидел особняком. Хелион расположился не слишком близко к огню, чтобы не проявлять непочтительности к знатным особам, но и не слишком далеко, дабы не лишать себя возможности погреться. Д'Арлей придвинулся ближе к девушке.

— Расскажите мне, — настаивал он. Девушка колебалась:

— Право, мне… очень стыдно, что я… могу думать об этом в такое время. — Она взглянула на него и сильно покраснела. — Это красота бархатного платья, что было надето на благородной даме.

Д’Арлей улыбнулся:

— Я ехал два дня вместе с ними и не могу сказать, какого цвета был ее наряд. Это что, действительно красивое платье?

— О, его просто невозможно описать! Мне кажется, что у него был самый редкий и прелестный оттенок синего цвета! — Валери разговорилась, и слова лились бурным потоком. — Вы заметили кружева у нее на шее и на запястьях? Мне кажется, что вы даже не обратили на них внимания. Я никогда не видела подобной красоты! А перья на шляпе! Мне хотелось их погладить, чтобы ощутить их мягкость. Ее туфли…

Девушка остановилась и быстро прикрыла юбкой собственные башмаки. Она боялась, что д'Арлей увидит их. Но Валери опоздала. Д’Арлей еще раньше с жалостью отметил, что они были старыми и что их изготовил плохой сапожник. Он также обратил внимание, что ее лосины были очень дешевыми и покрыты множеством заплаток. Обычно женщины — молодые или старые, благородные или простые — всегда старались, чтобы лосины были в полном порядке.

— Вам кажется, что важно быть хорошо одетой? — спросил д’Арлей.

Девушка вздохнула:

— Когда у вас ничего нет, это становится весьма важным. С тех пор как умерла моя мать — а это было шесть лет назад, — я стала сама шить себе одежду. Но из меня вышла плохая портниха, как вы сами уже успели заметить.

— Мне кажется, что для вас не так важны нарядные одежды. Вы настолько привлекательны, что меня очень заинтересовали. Наверное, у вас кругом полно воздыхателей и это… Даже иногда может представлять для вас некоторую опасность.

— Лудильщики и парикмахеры и еще подавальщики в тавернах. — Теперь девушка разговаривала более спокойно. — Да, у меня есть обожатели, но это очень простые люди. Если девушка постоянно находится в дороге, как это случилось со мной, она не может избежать подобного внимания.

— Вам это все неприятно?

— Не-е-ет.

Манеры девушки разительно изменились. На мгновение она позабыла о своем горе. Она заулыбалась и принялась все подробно объяснять:

— Я умею избегать их внимания. Когда у нас были деньги и мы могли остановиться в харчевне… Так было не часто, господин, и это всегда было для меня великим событием. В таких случаях я всегда делала именно так. — Валери выпрямилась и сказала: — Смотрите!

Уголки рта у нее опустились, контуры бровей также изменились не к лучшему. В ее внешности появилось что-то неприятное. Довольная произведенным эффектом, Валери рассмеялась:

— Можете мне поверить, что, только раз взглянув на меня, все кавалеры сразу исчезали. Но иногда, когда вокруг было много мужчин и мне следовало быть более осторожной, я натягивала на лоб капюшон и начинала выглядеть вот так.

На этот раз д’Арлею показалось, что лицо у нее стало удивительно широким. Глаза сделались жесткими и приобрели неприятный блеск. У Валери был вид простой, нахальной и неряшливой девицы и к тому же не очень умной. Она стала настолько непривлекательной, что ни один мужчина не пожелал бы подарить ей свой взгляд.

— Если я изображала из себя такую девицу, ко мне никто не приставал, — сказала она, и ее лицо приняло обычный вид. — Мой отец говорил, если бы я родилась мужчиной, из меня вышел бы неплохой актер. Он даже говорил, что я могла бы стать ему равной, а это, господин, самая большая похвала со стороны актера.

Прежан Кеннеди промокнул губы кончиком клетчатого платка и отодвинулся от котелка. Затем он оглядел лица спутников, которые с трудом можно было различить в наступившей темноте.

— Нам следует поговорить, — сказал он. — Что мы станем делать с мертвецом?

Всем стало понятно, что отец Имберт ничего не понимал. Он смотрел на них и спрашивал:

— Должны быть похороны. Но где? И когда?

— Здесь и сейчас, — ответил шотландец.

— Вам должно быть интересно, насколько далеко мы находимся от церкви? — спросил священник. — Могу сказать только одно — мне это неизвестно.

Кеннеди обратился к д'Арлею:

— Вам знакомы эти места?

Тот отрицательно покачал головой.

— А вам, дитя мое?

Валери ответила тихим голосом, стараясь не выдать своих чувств:

— Нет, эти места мне неизвестны.

— Тогда нам придется похоронить вашего отца здесь, повторил шотландец. — Нам повезло, что с нами находится отец Имберт. Он сможет прочитать заупокойную службу.

Девушка была очень расстроена. Она посмотрела на Кеннеди, перевела взгляд на д'Арлея.

— Пожалуйста, господа! Наверное, можно придумать что-то иное.

Кеннеди объяснил ей, что им следует вовремя прибыть к месту назначения. Валери было понятно, что нельзя больше использовать повозку. Делать было нечего.

— Кроме того, — добавил шотландец, — у вашего отца будет место упокоения лучше, чем у солдат, павших в бою.

Наступила долгая и неприятная тишина.

— Мне ясны все сложности, — наконец заявила Валери. — Вы все очень добры ко мне, я не могу отказываться от вашей помощи и создавать вам новые трудности. Но все равно мне с этим трудно примириться.

Д'Арлей спросил ее:

— Вы переживаете, потому что ваш отец будет погребен без гроба?

Девушка кивнула:

— Да, милорд. Ему не будет покоя.

Девушка чуть не разрыдалась, было видно, что ей трудно продолжать этот разговор.

— У него много лет болели кости, и он часто говорил мне: «Никогда не хорони меня во влажной земле». Он говорил, что ему нужна широкая и сухая могила. Иногда, произнося это, он смеялся, но я понимала, что он верил в собственные слова. — Девушка взглянула на небо. — К утру пойдет дождь, господа, и земля будет сырой.

Д'Арлей о чем-то думал. Наконец он сказал:

— Я умею управляться с инструментами, и, если вы мне позволите использовать дерево, оставшееся от повозки, я смогу изготовить для вашего отца гроб.

Валери была согласна на все.

— Если вы это сделаете, я стану за вас всю жизнь молиться.

— Это займет у меня много времени, и мне понадобится помощь. — Д’Арлей поднялся и потребовал: — Хелион, подай мой топор!

Два часа д’Арлей и Валери делали гроб. Остальные сначала пытались им помочь, но потом отказались от этой затеи. Они растянулись на земле, ногами к костру, и заснули. Валери старалась изо всех сил помочь доброму господину. Она поддерживала огонь и разбирала повозку на доски. Ей было тяжело это делать, она всегда гордилась своей повозкой.

— Оказывается, я не такой ловкий, — признался д’Арлей. — Это займет гораздо больше времени, чем я думал.

Девушке стало стыдно.

— Господин д'Арлей, мне стыдно, что я отнимаю у вас столько времени.

Д'Арлей засмеялся:

— Сказать правду, несмотря на трудности, мне это очень нравится. Я даже горжусь, что смог все сделать. Если бы мне повезло и я бы родился плотником, то смог бы зарабатывать этим трудом деньги. Вместо этого я — рыцарь и мне принадлежат земли. Кажется, я нигде не достиг успеха.

— Позвольте этому не поверить.

— Могу сказать только одно в свою пользу: мне удалось хорошо научиться владеть этим. — Кивком он показал на саблю, которую снял и положил на землю. При свете углей клинок сверкал и отливал багровым. — Но у нас не ценят людей, умеющих владеть саблей. Рыцарь должен хорошо владеть пикой, боевым топориком и «утренней звездой», а сабля считается оружием, недостойным мужчины. Я хочу сказать, что когда-нибудь сабля будет считаться единственным подходящим оружием для настоящих мужчин. Мне повезло, я встретил Жака Кера и стал его другом, а в каком-то смысле и его партнером. Я разбогател с помощью Кера. — Д’Арлей вытер лоб и помахал руками. — Нам теперь стоит отдохнуть и выпить вина. Плотницкая работа вызывает жажду. Вы, наверное, очень устали, — сказал д’Арлей.

Они сели у огня и немного выпили.

— Вам пришлось много повозиться, разбирая повозку. Покажите-ка мне ваши руки!

Девушка протянула руки. Они были аккуратными, хорошей формы, пальцы — длинные и тонкие. На ладонях виднелись мозоли, кожа огрубела и потрескалась, но все равно это не были руки крестьянской девушки. «Они также не похожи на руки бродячего актера, — подумал д’Арлей. Здесь есть какая-то тайна, и я должен до нее докопаться».

— Вам приходилось много работать? — сказал д'Арлей.

— Когда отец заболел, мне приходилось делать все: ухаживать за мулами, разжигать огонь, ставить палатку. Она протянула вперед руки и грустно посмотрела на них. Это несложно заметить, не так ли? Руки грубые и некрасивые.

— Они настолько красивы, что я начинаю подумывать кое о чем. — Он посмотрел девушке в лицо. — Вы сказали мне, что существуют сомнения по поводу места вашего рождения. Можете объяснить, что именно вы имели в виду?

Валери заколебалась:

— Мы никому об этом не рассказывали. Но сейчас родители умерли, и это стало моим секретом, поэтому я могу его рассказать кому хочу. Мне самой ничего не было об этом известно до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет. Тогда моя мать — мадам Марэ — рассказала мне об этом. — Девушка взглянула на д'Арлея и добавила: — Мне так хочется рассказать вам об этом. Вы очень добры.

Д’Арлей ждал.

— Господин д'Арлей, я не их дочь. Они меня нашли.

Д’Арлей не был удивлен. Длинная война, сложности жизни из-за орудующих вокруг банд, которые грабили страну во время перемирия… Сплошь да рядом случалось такое. Любое передвижение армии, каждый грабеж оставляли за собой дымящиеся руины, почерневшие поля и бесконечное количество трупов. Родителей убивали, и оставались детишки, которым нужно было найти новый дом, чтобы не умереть от голода. Многие записи о смерти и рождении были утеряны, и было невозможно найти следы пропавших. Говорили, что в местах, где в течение многих десятков лет шли бои, лишь немногие дети точно знали, что живут у настоящих родителей.

— Я так и думал, — сказал д’Арлей. — Я также уверен, что ваши настоящие родители были более высокого происхождения, чем… воспитавшая вас пара. Меня поражает, как правильно вы говорите, хотя, видимо, вы и не получили никакого образования.

— Я вам уже говорила, что господин Марэ был великим актером, — гордо сказала девушка. — Он часто говорил, что может сделать для меня только одно — научить правильно говорить. Я даже не помню, когда он начал со мной заниматься. Он читал мне роли из мистерий и заставлял меня их повторять. Иногда он читал из книги «Подражание Христу» [1] . Вы думаете, что мне удалось получить какое-то образование? Я слушала Марэ и задавала ему вопросы.

— Он вас научил читать?

Валери с сожалением покачала головой:

— Нет. Когда я подросла, мне приходилось много работать. Мадам Марэ была инвалидом.

— Теперь мне понятно, почему у вас такой приятный голос. Но все остальное можно объяснить только одним. Мадемуазель, вы очень красивы, и в вас видна порода. Вы мне можете рассказать, при каких обстоятельствах вас нашли?

— Мне самой хотелось бы знать об этом побольше. Господин и мадам Марэ очутились в деревне, которую разграбили и сожгли. Некоторые из домов продолжали гореть, и они понимали, что грабители не могли далеко уйти. Потом они услышали крик ребенка. Мадам Марэ настояла, чтобы его нашли. Она меня увидела в корзинке у входа в церковь. Наверное, женщина пыталась найти в церкви защиту и взяла меня с собой. Но ей это не помогло. Грабители ее убили. Они забрали из церкви все предметы религиозного культа… Наверное, я была очень голодна, потому что громко плакала.

— Вы считаете, что погибшая женщина была вашей матерью?

Валери поколебалась, прежде чем ответить.

— Мадам Марэ так не считала. Я была завернута в очень красивую пеленку из тонкого дорогого материала.

— Женщина была крестьянкой?

— Видимо, так. Мадам Марэ сказала, что она была просто одета, и руки у нее были крупные и грубые. Она была молода, крепкого сложения.

— Наверное, это была кормилица. Все указывает на это.

— Мы тоже так считали. Но теперь вообще невозможно что-либо узнать. Семейство Марэ вернулось в ту деревню через шесть месяцев, чтобы попытаться что-то узнать. Но в деревне никого не было, и они вернулись ни с чем.

— Они не возвращались туда во второй раз? Девушка покачала головой:

— Нет. Мне кажется, что они не желали ничего узнавать, когда я стала подрастать. Они всегда считали меня своим собственным ребенком. Господин Марэ очень разозлился, когда узнал, что мне все известно. Помню, как-то ночью, когда я отправилась спать, они сильно спорили. Мадам Марэ сказала, что сам господин Марэ хотел получить за меня награду за то, что они меня нашли. А господин Марэ отвечал, что так было в самом начале, а потом он передумал.

Д’Арлей некоторое время молчал, обдумывая услышанное.

— Это все, что вам известно? — наконец спросил он.

— Мадам Марэ больше ничего не удалось узнать. Крыша церкви пылала, и поэтому она подхватила корзинку и сразу убежала. Она видела, что та женщина была смуглой и у нее была кровь на лице. Когда мадам Марэ несла меня к повозке, я схватила ее за палец. Вот и все.

— Вы знаете, как называется эта деревня?

Валери сказала, но д'Арлей никогда прежде не слышал этого названия.

— С тех пор прошло столько лет, думаю, теперь вообще ничего невозможно узнать. Но мне все равно кажется, что вам следует предпринять усилия, чтобы узнать, кто же вы такая на самом деле.

— Я так и сделаю, когда мне представится возможность. Я все время об этом думаю и уверена, что бедная убитая женщина не была моей настоящей матерью. Кем могла быть моя настоящая мать? Может, она до сих пор еще жива? Если это так, может, она верит, что я тоже жива? Признает ли она меня, если мы увидимся?

— Есть один способ, чтобы я вам помог. Вы мне напоминаете кое-кого.

— Кто это, господин д’Арлей?

— Не могу точно сказать. Весь вечер я пытался припомнить, но так и не смог этого сделать.

— И вы считаете, это может привести к тому, что я узнаю, кто я такая на самом деле? — девушка оживилась и не сводила взгляда с д’Арлея. — Может, это моя родственница? Сестра? Или даже моя мать?

Он покачал головой:

— Пока не стоит строить предположений. Если даже вы на кого-то похожи, это может быть простым совпадением. В Париже живет человек, так похожий на меня, что можно решить, будто мы — близнецы. Я даже как-то отправился на него посмотреть. Но это было всего один раз… Он оказался мрачным и тупым и все время шмыгал носом. Меня возмутило, что такой слабак, такой неприятный человек может расхаживать по земле в таком же обличье, что и я.

— Но, — девушке не хотелось заканчивать разговор, — неужели ничего нельзя сделать? Я убеждена, если бы вы вспомнили, я бы узнала, кто я такая.

— Мне кажется, я смогу вспомнить.

Д’Арлей с трудом поднялся на ноги. От непривычной работы у него болели руки и спина.

— Мадемуазель, сейчас я могу лишь помочь похоронить того, кто мог бы помочь нам узнать правду. Вы в состоянии еще немного потрудиться?

Валери быстро вскочила.

— Конечно, господин.

Через час д’Арлей забил последний гвоздь. «Неплохо было бы хоть как-то украсить это грубое сооружение», — подумал он и стал вырезать на крышке латинское изречение: «Nil nisi Bonum». Девушка стояла рядом и внимательно смотрела, как он трудится. На лице Валери читалась благодарность.

— Что это означает? — спросила она.

— Я не очень хорошо знаю латынь, но если мне не изменяет память и я все правильно написал, то это означает: «О мертвых говорить либо хорошее, либо ничего». Как вы считаете, я выбрал правильное изречение?

— Да, господин. Я уверена, что отец был бы благодарен вам и горд, если бы мог увидеть это!

Д'Арлея вдохновила похвала, и он пообещал:

— Когда я закончу с текстом, попытаюсь вырезать розы и ангела с распростертыми крыльями.

На лицо девушки упала полоска света, и д’Арлей вновь попытался вспомнить, на кого же она похожа.

— Встаньте там, где я могу вас лучше рассмотреть, — попросил он Валери.

Д'Арлей опустил топор на землю и начал внимательно разглядывать лицо девушки, положив руки ей на плечи.

Теперь ему удалось рассмотреть некоторые детали. Д’Арлей подумал, что солнечные лучи ласкали ее кожу и сделали такой нежной, они выбелили ее и без того светлые волосы. Солнце любило эту девушку. В ее чертах не было хрупкой прелести цветка, но кожа и неяркий румянец отражали поцелуи солнца. Д’Арлей не мог понять, какого цвета ее глаза. Ему они казались светло-синими. Но эти глаза отливали и золотом. Д’Арлей понял, что лицо ее менялось в зависимости от выражения глаз.

«У нее поразительная красота, — подумал он. — Я должен без труда вспомнить, кого она мне напоминает. Но почему-то не могу».

Его мысли потекли в ином направлении, и у него закружилась голова. Перед ним было поразительно прекрасное, милое, нежное лицо. Ее глаза с восхищением смотрели на д 'Арлея. Как он мог подумать, что на свете существуют подобные этим глаза? Д’Арлей начал терять голову: «Что со мной случилось? — подумал он. — Она меня околдовала».

Д'Арлею пришлось бороться с желанием крепко обнять девушку. «Наверное, я в нее влюблен», — подумал он.

Эта мысль помогла ему устоять перед соблазном. Он снял руки с плеч девушки и отступил назад. Ему не следует ею увлекаться, и по многим причинам.

— Я должен закончить резьбу, — сказал он Валери, но про себя подумал: «Как только утром мы похороним этого беднягу, мне следует продолжить свой путь».