"Необоснованные претензии" - читать интересную книгу автора (Коултер Кэтрин)

Глава 4

— Практика ведет к совершенству, — сказал он, и в его глубоком голосе слышался смех. Он слегка прикусил мочку ее уха. — Ты хоть слышала когда-нибудь об этом или нет?

— Да, — ответила Элизабет. — Слышала, но не в этом смысле.

Она усилием воли заставила себя открыть глаза, размышляя, все ли мужчины так любят говорить о сексе. Тимоти всегда был готов поговорить, всегда казался довольным, если ему удавалось быть на высоте. Правда, она не всегда знала, что это значит для него. Она чувствовала себя сонной. Все тело было опустошено, и мускулы, о существовании которых она даже не подозревала, болели. Именно в этот момент Элизабет осознала, что ее слова его удивили, — в тусклом свете его зрачки удивленно поблескивали. Она услышала свой голос, и он показался ей невыразительным и фальшивым:

— Похоже, ты поверил словам окружного прокурора, что я переспала со всеми мужчинами Нью-Йорка.

Он улыбнулся, чувствуя облегчение: слава Богу, юмор ей не изменил.

— Ну, положим, глядя на тебя, не могу поверить, что мужчины не пытались тебя расшевелить.

Он провел рукой по ее боку и оставил ладонь покоиться у нее на бедре.

Внезапно она почувствовала, что ей хочется заплакать. Дело было не только в сексе. Дело было… Она снова закрыла глаза. Находиться так близко, совсем близко от другого существа и чувствовать, что это тебе необходимо…

— Я обидел тебя. Все мой длинный язык! Да? Она ничего не ответила.

— Прости меня, Элизабет. Ты особенная, ни на кого не похожа. Я просто воображал, что женщина твоих лет должна знать немного больше о сексе, не просто элементарные вещи.

— Я говорила тебе, что не спала ни с кем с тех пор, когда Тимоти еще был жив.

Она и до Тимоти ни с кем не спала. Но те, другие воспоминания она постаралась заглушить. Ей необходимо забыть. Рано или поздно она забудет.

Роуи пожал плечами.

— Да, говорила. Я чертов дурак. Он отодвинулся от нее и лег на спину, подложив руки под голову.

— Ты поставила меня на место, Элизабет. — сказал он через минуту, глядя в потолок. — Никогда не встречал женщины, похожей на тебя. Я попытался втиснуть тебя в понятную мне схему, но ты-то другая, ты в нее не помещаешься. Я думаю, ты вообще ни в какую схему не поместишься. Для мужчины моих лет получить такой удар по голове довольно непривычно, и это вызывает тревогу.

Она улыбнулась его словам, чувствуя, что напряжение спадает.

— Ты прошен, — сказала Элизабет, уютно свертываясь рядом с ним.

— И.., ты не хочешь еще попрактиковаться? Она не хотела, но что-то в нем было от маленького мальчика, и это вызвало в ней желание утешить его.

— Ладно, — сказала она и удивилась, увидев, как при ее словах по всему его телу пробежала дрожь.

Они пили Тэттингер и закусывали сыром “Бри”. И практиковались. Роуи казался ненасытным, и Элизабет с готовностью шла ему навстречу, наслаждаясь его близостью, ощущением, что она ему небезразлична, что для него имеет значение, что она думает и что чувствует. Однажды она сказала ему ночью в маленькой комнате отеля в Реймсе.

— У тебя красивое тело. Право же, я никогда раньше.., не понимала…

Он сказал обыденным тоном:

— Тимоти было шестьдесят четыре. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас был особенно хорош в этом возрасте. Он был счастливым человеком, Элизабет, надеюсь, он понимал это?

— Возможно, вначале ему было приятно со мной. Род Сэмюэлс, мой адвокат, говорил, что у него был роман с женщиной моложе меня, художницей, за несколько месяцев до его смерти.

Его руки сжали ее так сильно, что ей показалось, что у нее затрещали ребра.

Она постаралась разъяснить. В конце концов это было даже трогательно. Бедный Тимоти, не веривший, что он смертей, не хотевший смириться с тем, что ему шестьдесят четыре.

— Ей было двадцать пять, а не двадцать восемь, как мне. Я думаю, его возбуждала новизна. И уверена, что она очень талантлива. Тимоти всегда тянуло к талантливым женщинам, по-видимому, не только в области музыки.

Через минуту Роуи сказал:

— Я подумал, что окружной прокурор пустил бы слюну от такой информации.

— Мистер Моретти не знал о ее существовании, — ответила Элизабет.

— Следует благодарить Бога за хороших адвокатов.

— Да, с этим покончено. Я, вероятно, не должна была об этом упоминать. Бедный Тимоти.

— Нет, бедная Элизабет. Но теперь ты свободна. — И он начал целовать ее.

Элизабет даже не сознавала, насколько она счастлива, до тех пор пока не пришло время лететь обратно в Нью-Йорк. Они пообедали в номере Роуи в отеле “Бристоль”. Она не любила икру, но промолчала.

«Это же белужья, Элизабет! Ешь и забудь, откуда ты родом!»

— Ты очень молчалива, дорогая, — сказал он, перегибаясь через стол, чтобы дотянуться до ее руки.

— Да, — ответила она. — не хочу возвращаться.

— Надеюсь, что отчасти из-за меня, во всяком случае, льщу себя этой мыслью.

— Так и есть, Роуи.

— Для меня это тоже не шутка, Элизабет.

— Но когда мы вернемся, ты будешь очень занят. Твой бизнес, ответственность, банки в Бостоне.

— Я делю свое время между Бостоном и Нью-Йорком и в Нью-Йорке провожу половину своей жизни. На меня работают хорошие люди. Мне не приходится думать, что мои вице-президенты обкрадывают меня, пока я в Нью-Йорке.

— Или в Париже?

— Совершенно верно. Мой отец был трудоголиком Я делаю все возможное, чтобы не подражать ему.

Он взял еще немного икры, и Элизабет увидела эту черную рыбью икру у него на языке, когда он клал ее в рот.

— Я полечу в Нью-Йорк с тобой. У меня собственная квартира на Парк-авеню возле Шестьдесят седьмой улицы. Думаю, она тебе понравится.

— Да, — ответила Элизабет, — скорее всего.

— В Нью-Йорке тебя ждет много хорошего — твоя музыка, подготовка к концертной деятельности…

Она заметила его внимательный взгляд и почувствовала себя растроганной его вниманием.

— Нет, пока еще я к этому не готова. Мой адвокат прав. Если бы я снова начала заниматься концертной деятельностью, моя ужасная известность не пошла бы мне на пользу. С этим придется подождать.

— А как насчет того, чтобы с год попрактиковаться? Может быть, с Клодом. Она покачала головой:

— К сожалению, я уже взяла на себя обязательства. Я должна из кожи вылезть, но управиться с многочисленными предприятиями Тимоти.

— Да не можешь же ты думать об этом всерьез! Она склонила голову набок, на губах ее появилась легкая усмешка.

— Приходится, хотя не могу сказать, что я бы этого хотела, Роуи. Я уже говорила Роду, что музыкант не может заниматься бизнесом.

— Тогда зачем же ты взвалила все на себя? Почему не предоставить заниматься “Аберкромби-Карлтон” сыновьям Тимоти.

— Я уже была готова это сделать, — сказала она спокойно.

— Что же случилось?

Она почувствовала напряжение и неловкость при воспоминании об этой ужасной встрече в комнате директората Тимоти.

— Ты знаешь Лоретту Карлтон?

— Никогда не встречал матриарха, но, конечно, слышал. Должно быть, теперь она стара, как земная кора.

— Возможно, но соображает так же отлично, как и всегда. Откровенно говоря, я собиралась отказаться от всего.., и так бы и случилось, если б не Кэтрин.

— А что Кэтрин? Это ведь дочь Тимоти? Он заметил, что она в замешательстве, и быстро добавил:

— Еще шампанского, Элизабет? Давай оставим этот разговор.

— Нет, — возразила она, одаривая его улыбкой. — Ты очень добр, Роуи. Ты знаешь Кэтрин?

— Да встречал ее однажды. Образец испорченной маленькой богатой сучки.

Элизабет подумала, потом кивнула, соглашаясь. — Возможно, все так и есть, но у нее есть серьезные причины ненавидеть меня, и на этой встрече она высказалась без обиняков. Она так меня разозлила, что я бы взялась за любое дело, даже за космические исследования, лишь бы осадить их.

— Настолько скверно?

— Просто ужасно, — ответила она спокойно.

— Забудь о Кэтрин и предоставь заниматься делами Тренту и Брэду.

— Похоже, ты знаешь Карлтонов так же хорошо, как я.

— Карлтоны и Чалмерсы — старинные фамилии. Как обычно говорят, “старые деньги”. В прежние времена они все лето проводили в Ньюпорте, а теперь на Эгейском море и в Сен-Морисе. Брэд и я вместе учились в Гарварде.

Пару лет мы бывали в одной компании, но, поскольку он один из Карлтонов…

Роуи пожал плечами Элизабет играла хлебным шариком, потом наконец сказала:

— Я не вполне понимаю тебя, Роуи. Ты мил со той, а ведь многие из твоей среды считают меня выскочкой, алчным ничтожеством.

— Я мог бы добавить, что считаю большинство Сарлтонов совершеннейшими ублюдками.

Она уловила в его голосе правдивые нотки и расслабилась.

— Да мне плевать, если ты их как следует уделаешь. По-королевски.

— В этом нет ничего королевского.

— Я тебе помогу, Элизабет, если ты встала на этот путь.

Это было потрясающее предложение, и она понимала, что если Роуи говорит серьезно, то ему пришлось бы здорово пожертвовать своим временем.

— Благодарю, — сказала она. — Я подумаю.

Если только не завалю все дело, мне понадобится любая помощь.

— И люди, которым можно доверять.

— Да, — ответила она, улыбаясь. — Знаешь, я даже не представляю, что носят современные деловые женщины на работу.

— Несомненно, костюмы от Кристиана Диора.

Или от де ля Рента.

— Ты говоришь прямо как Тимоти. Однажды я примеряла какое-то простое платье, не от знаменитых кутюрье. Я думала, что Тимоти на месте хватит удар.

— Ты еще не научилась быть снобом, Элизабет.

Например, твои драгоценности, они ведь не от Картье или Тиффани.

С минуту она смотрела на свой ничем не украшенный третий палец. Кольцо с огромным алмазом хранилось в банке Карлтонов.

— Пойдем в постель, Элизабет.

Она легла и натянула поверх простыню. Лежала и наблюдала, как Роуи натягивает кондом. Он соблюдал эти предосторожности, не спрашивая ее, и она ценила его заботу, ведь в те мгновения, когда он просил ее быть с ним, и до того, как они легли в постель, Элизабет отчаянно размышляла, как же ей быть:

— Я уже около года не принимаю пилюль, — сказала тогда она.

— Мой дантист, а это женщина, во время работы надевает теперь перчатки и говорит своим пациенткам, чтобы они привыкали ко вкусу кондома во рту.

— Какой адрес у этой дамы?

Элизабет смотрела через столик на Рода Сэмюэлса — они сидели в ресторане “Игрушечный жираф”. Их столик стоял в тихом уголке, но хорошо просматривался из других концов зала. Род отмахнулся от официанта — глаза его обежали помещение, замечая всех, — он думал, есть ли здесь кто-нибудь, имеющий влияние и значение.

Он снова переключил внимание на Элизабет. Потом сказал нежно:

— Вы прекрасно выглядите, дорогая. И этот костюм прямо настоящий ГА, Главный Администратор.

— Это костюм от Донны Каран, Род, достаточно дорогой, чтобы Тимоти его одобрил, будь он жив, и он в самом деле очень удобный.

Она потрогала рукав из белой ткани.

— Это, как я вам сказала, кавалерийский твилл [14].

— В таком случае мой тост за армию. Он поднял свой бокал перье [15].

— Ну, так что у нас происходит?

— Все прекрасно, Элизабет. После ленча вы и я встретимся с управляющими. Брэд еще ничего не знает. Я хочу, чтобы все колесики завертелись, прежде чем он поймет, что вожжи выскользнули из его рук. Таким образом…

Род снова отсалютовал своим стаканом с перье.

— Итак, за нового ГА и за АКИ.

Элизабет усмехнулась:

— Никогда не привыкну к этим дурацким сокращениям.

— Ну уж к сокращению ГА, моя дорогая, придется привыкнуть, потому что именно так вы теперь называетесь.

Он поднес свой бокал к ее бокалу — послышался мелодичный звон.

— Еще кое-что, Элизабет. Хотя Лоретта и Майкл включены в совет директоров, у вас нет причин для беспокойства. Все остальные, фигурально выражаясь, у вас в кармане. Никакого подвоха.

С минуту она играла крошечной креветкой на своей тарелке.

— Так Карлтоны успокоились? Угомонились?

— Есть такое впечатление, но, как вы знаете, я ведь теперь с ними не в лучших отношениях. Хотя, надеюсь, мне еще доведется увидеть лицо Брэда Карлтона, когда на него двинется батальон неутомимых, которых я собрал. Их оклады, доходы и прибыль, получаемая от части акций, которыми они владеют, колоссальны, Элизабет, но они того стоят. А теперь, моя дорогая, у нас есть еще несколько минут до того, как вам придется принять свою новую роль. Расскажите-ка о Париже.

Элизабет почувствовала, что ей не хочется ничего рассказывать о Роуи Чалмерсе, пока еще не хотелось. Все это слишком ново и хрупко, ненадежно. Сегодня вечером она увидится с Роуи. Она ограничилась тем, что сказала Роду, что нашла Клода таким же, как всегда, а Париж столь же интересным, что и прежде.

— По правде говоря, он пленителен, — признала она наконец, и Роду не пришлось долго гадать, что означает ее слабая улыбка, коснувшаяся глаз и придавшая им сияние. Мужчина, решил он. Она встретила мужчину и позволила себе увлечься, устроила праздник. Ему хотелось сказать ей: “Молодец, Элизабет!” — но он промолчал и только передал официанту свою кредитную карточку, потом спросил, понизив голос:

— Есть что-нибудь от Кристиана Хантера?

— Ничего. Но ведь меня не было в стране.

— Вы дадите мне знать, Элизабет, если он попытается вступить с вами в контакт?

— Вероятно.

— Вы готовы?

Она кивнула и поднялась. Закидывая на плечо ремешок своей сумочки, Элизабет заметила за одним из столиков Кэтрин Карлтон. Напротив нее сидел мужчина, которого Элизабет никогда не видела. Женщины уставились друг на друга, и, к своему ужасу, Элизабет заметила, что Кэтрин улыбнулась и слегка махнула ей рукой.

Элизабет ощутила в своем теле дрожь страха. “Не будь дурой, — сказала она себе. — Девчонка не сможет нанести тебе удара ни сейчас, ни в будущем”.

А Род с удивлением отметил, какой она вдруг стала скованной, выходя из ресторана.

— Так это и есть женщина-дракон? — лениво спросил Чэд Уолтере. Глаза его не отрывались от фигуры Элизабет, грациозно скользившей между столиками.

— Да, — ответила Кэтрин. — Та самая маленькая потаскушка-золотоискательница, заманившая в ловушку моего отца и убившая его.

— Я бы ее оправдал, — возразил ее собеседник. — В этой леди есть шик. Я слышал, она хороший музыкант.

— Ну, уж не от меня ты об этом слышал. Я-то ведь этого не говорила?

— Да, я понимаю, Кэти, “зелен виноград”. Да брось ты все это. Давай-ка расправляйся со своим салатом и пойдем трахаться, Глаза Кэтрин засверкали:

— Прекрасно, ты, ублюдок, но только если ты будешь соображать, с кем трахаешься.

— Солнышко, я всегда узнаю по тому, как ты вопишь. Надеюсь, ты подстригла свои ноготки.

— Будь ты проклят, Уолтере. А эту шлюху, мою мачеху, забудь. Она так же холодна, как лед в твоем стакане.

— Фригидная шлюха, — сказал Чэд медленно. — Интересная мысль! Кэтрин вздохнула.

— Как странно! Я бранюсь только рядом с тобой. Пойдем, давай выбираться из этого местечка. Если друзья моей “святой” мачехи увидят меня с тобой, она может попытаться лишить меня месячного содержания, а тебе ведь это не очень понравится, верно?

— Нет, — ответил Чэд, не теряя апломба. — Конечно, мне бы это не понравилось, но ты ведь скоро получишь миллион, завещанный тебе отцом, так?

В этот момент Кэтрин больше всего на свете хотела бы отделаться от него. Но не могла, пока еще не могла.

— Да, — ответила она, — очень скоро.

Элизабет любила “Окна в мир”, ресторан, расположенный высоко, на крыше Мирового центра торговли. Ночь была ясная, уже почти наступило полнолуние, и звезды слегка затуманивал смок. А она была с Роуи, и напряжение, которое преследовало ее целый долгий день, начало спадать. Роуи заказал ей стакан шабли, а себе содовую с лимоном.

Он улыбнулся ей, и она начала рассказывать. О Бенджамине Холлимере, асе-специалисте по денежным операциям, как представил его Род, об Эдгаре Дерби, специалисте и влиятельном человеке в области компьютерных систем и связи, о Кое Сиверстоне, стратеге, способном работать сразу над шестью различными проблемами или сделками, опять же по словам Рода, об Оране Уиксе, занимающемся разработкой и проверкой деталей любой операции. Конечно, она рассказала и об Адриане Марше, молодом вундеркинде из Гарварда, который должен был стать ее правой и левой рукой одновременно. Она замолчала, когда принесли их еду, и снова ощутила прежнее напряжение.

— Ты должен мне сказать, Роуи, если я тебя утомила. Я такой новичок во всех этих делах, но джентльмены были бесконечно терпеливы со мной.

— Ты совсем меня не утомила, любовь моя. Рассказывай мне обо всем. В конце концов на что годится любовник, если с ним нельзя поговорить откровенно?

"Любовник”. Это странно, непривычно для ее ушей. Господи, ну, конечно, любовник, ведь она спит с ним. Ее первый любовник.

— О чем ты думаешь, Элизабет?

Она слегка покраснела и покачала головой, стараясь все свое внимание переключить на мясо “Веллингтон”.

Роуи заговорил:

— Так ты позаботишься о старине Брэде и его ребятах?

— Да, Род уверяет, что я сумею. Брэд еще ничего не знает, это будет для него сюрпризом. Собственно говоря, все будет обставлено так, что на следующей неделе проверят деловые издержки Брэда за последние шесть месяцев. Род убежден, как и все остальные из “Благородной шестерки”, как я их называю, что Брэд старается изо всех сил “облапошить эту шлюху”. Вот почему все делается в такой строгой тайне.

Роуи протянул руку через стол, захватил ее кисть и начал играть пальцами.

— Я желаю тебе удачи, Элизабет, и “Благородной шестерке”. Похоже, что ты поставишь старину Брэда на место, и он не сумеет пустить в ход свои ядовитые зубы.

— Я предпочла бы жить и жить давать другим, но никто Брэду не доверяет. Они не доверяют и Майклу Карлтону, младшему брату Тимоти. Он единственный по-настоящему внушает мне страх. Он такой собранный и полон энергии — Могу я чем-нибудь помочь, Элизабет? Она сжала его руку.

— Просто будь со мной, и, если захочешь дать мне совет, я вся обращусь в слух.

— Руки у тебя прекрасные. Сегодня мне доставили новый инструмент “Болдуин”. Ты мне поиграешь, когда мы будем дома?

"Дома”, — подумала она. Еще одно слово, которое казалось ей странным. Еще одна мысль, к которой надо привыкнуть, но ведь и о доме Тимоти ей было трудно думать как о своем собственном. Апартаменты Роуи занимали весь десятый этаж и были полны французскими и английскими антикварными вещами XVIII века. Элизабет все еще оставалась где-то глубоко внутри все той же буржуазкой со Среднего Запада и поэтому буквально боялась прикоснуться к чему-нибудь.

Что будет? И чего бы она хотела?

Наступила полночь, когда она начала играть. Играть на новом рояле “Болдуин” было непривычно, она чувствовала себя скованной и попыталась приручить его с помощью музыки Гершвина, потом перешла на Шопена. На ней ловко сидела одна из старых рубашек Роуи, белая оксфордская рубашка с пристегивающимися концами воротника. Очень консервативная. Ничего другого она бы не надела.

Он провел ее назад в спальню. Она уже засыпала, когда он спросил шепотом, прижавшись губами к уху:

— Моя дорогая, ты говорила о наших отношениях Роду Сэмюэлсу?

Прижавшись к его плечу, она попыталась покачать головой.

— Нет, это слишком личное. Это не относится, ну, к моим.., к делам, связывающим меня с ним.

— Хорошо, — отозвался Роуи, — я не хочу делить тебя ни с кем. Ты моя, Элизабет, ты вся принадлежишь мне.

Ей казалось, она слышала его шепот о том, что он любит ее, и уснула, полная ощущения безопасности и того, что она не одинока, а принадлежит кому-то.

Кристиан Хантер сидел за викторианским письменным столом красного дерева в своей библиотеке, держа в пальцах ручку с золотым пером и обычного размера чистый лист бумаги. Роуи Чалмерс. С ним надо что-то делать. Хантер уставился на бумагу, потом скомкал ее и бросил в корзину. Листок упал точно в центр, и он улыбнулся. В колледже он играл в баскетбол и еще не потерял хватки. Надо передвинуть корзину для бумаг подальше, может быть, поставить ее у стенной панели, чтобы можно было отрабатывать на ней броски.

Хантер нажал кнопку своей панели личной линии связи, потом набрал хорошо ему известный номер.

Ему ответил скрипучий голос.

— Говорит Хантер. Доложите мне… Мужчина говорил очень долго. Когда он закончил, Кристиан в течение нескольких минут молчал. Ноги его упирались в тумбу письменного стола.

— Прекрасно, — сказал он наконец. — Продолжайте. Я позвоню вам во вторник.

Он мягко положил трубку на затейливо украшенный рычаг и откинулся на спинку стула, сомкнув руки на затылке.

Услышав тихий стук в дверь кабинета, Хантер нахмурился, но только на минуту.

— Кристиан?

— Минутку, Сьюзен, — откликнулся он. Яркая блондинка ждала в спальне, одетая только в очень дорогое шелковое неглиже персикового цвета, которое он сам купил для нее. Блондинкой она была, разумеется, крашеной, но последнее ее ничуть не волновало, кроме того, она носила зеленые контактные линзы.

С минуту он смотрел на нее и подумал — хороша! Только вот груди слишком большие. Он подошел к стереосистеме и поставил компакт-диск. Молчание комнаты нарушил Третий Брандербургский концерт Баха в исполнении Амстердамского оркестра барокко.

Он почувствовал, что начинает возбуждаться, и поцеловал Сьюзен.

— Не можем ли мы когда-нибудь послушать что-нибудь красивое? Ну, например, “Биттлз”, Кристиан? — спросила Сьюзен, прижимаясь к нему всем телом.

— Нет, не можем. Тебе же только двадцать один, Сьюзен. “Биттлз” были задолго до того, как ты выросла.

— Ну тогда “Босса”, — сказала она, улыбаясь и чувствуя, как его пальцы скользнули по внутренней стороне бедер.

— А как насчет “Тоннеля любви”?

Его пальцы задвигались. Она достигла вершины наслаждения в то время, когда звучало аллегро третьей части.