"Молитва для ракетчика" - читать интересную книгу автора (Козлов Константин)

ГЛАВА 4. СТРАННЫЙ ПАССАЖИР.

Билеты Анатолий взял по пути домой, в это время поезда в северном направлении ходят полупустые. Летом в них не пробиться, на юг едут стремящиеся к морю и фруктам полярные и северные жители, им навстречу — любители северного «экстрима», туристы всех мастей — байдарочники, рыбаки и сборщики ягод. А сейчас бери билет на любой «паровоз». Хочешь — купе, хочешь — СВ, если денег хватает, а хочешь — плацкарт. Анатолий выбрал «Арктику». Отстоял очередь из трех человек и направился на свою Перевалку[19]. С целью экономии времени зашел на местный рынок за провиантом, а потом отправился отсыпаться.

На вокзал он прибыл ровно за полчаса до отправления. Благо дело, мимо единственной на Перевалке шестнадцатиэтажки, в который Давыдовы снимали квартиру, ходили автобусы и шестого, и четвертого маршрута. Справедливо полагая, что покушения на семейный финансовый запас ему вполне благополучно удалось избежать, майор решительно принялся тратить командировочные. На привокзальной площади он зашел в магазин с названием из недавнего социалистического прошлого «Ленторг» и взял бутыль полутемного «Афанасия», а в газетном киоске — свежий номер «Севера». Когда-то на него было не подписаться, журнал печатал неплохие вещи, а теперь едва выживал. Хотя марку пытался держать. До отъезда делать было нечего. Майор направился на перрон. Пассажиров было немного, большей частью военные, пограничники и милиция, спешащие по государевым делам. Несколько гражданских из числа направляющихся в Мурманск челноков, несостоявшихся педагогов и инженеров, так и не ставших средним классом новой России, бдительно стерегли тележки со сложенными на них пустыми клетчатыми баулами. Самой многочисленной группой был какой-то детский фольклорный коллектив, возвращающийся домой со смотра-конкурса. Руководитель «команды» только и успевал собирать резвящихся подопечных в кучу.

Поезд прибыл вовремя. Анатолий подхватил сумку, набитую провизией, — заботливая супруга нагрузила столько еды, что ее с запасом хватило бы стандартному отделению на неделю, и направился к своему вагону. У входа предъявил проводнику билет и чинно проследовал в купе. Место Давыдову досталось верхнее, что и к лучшему, можно сразу же завалиться на свою полку. Делай, что нравится: спи, читай, никому не мешаешь. Купе оказалось частично занятым. Места напротив занимали тетенька неопределенного возраста в повязанной наглухо косынке и с полным отсутствием на лице следов какой-либо косметики и молодой человек в строгом темном костюмчике и темной же рубашке с белым воротником, как у священника. Давыдов поздоровался, повесил куртку и шапку, достал из сумки необходимые причиндалы и забросил ее в багажное отделение.

— Далеко едете? — осведомилась соседка.

— Не очень, — бодро ответил Давыдов, по въевшейся привычке не открывая незнакомым людям пункта назначения, — завтра ближе к обеду выходить.

— Устраивайтесь внизу, — предложил ему мужчина, — все равно место пустое от самого Санкт-Петербурга, за весь день никто так и не сел. — В его голосе присутствовал акцент, как у жителей западных областей Белоруссии или Украины. Да еще этот «Санкт-Петербург». Собеседник из местных сказал бы «Ленинград» или «Питер». Санкт-Петербург — уж очень это официально, не употребительно для местного наречия. Сосед был явно иностранцем, скорее всего, поляком. Причем не просто поляком из числа жителей наших приграничных с Польшей областей, а именно «польским» поляком.

— А вы, часом, не из Польши? — вежливо поинтересовался майор.

— То так, — невозмутимо ответил пассажир.

— А сюда каким ветром?

— По делам веры.

— Пан — священник? — Давыдов выложил на столик припасы и водрузил своего «Афанасия».

— Миссионер, у нас в Чупе[20] своя миссия.

— От католической церкви? Здесь не очень-то много католиков, большей частью православные и протестанты, — решил блеснуть знанием вопроса майор. Мужчина ответить не успел, в разговор вмешалась соседка по купе.

— Мы официальную церковь не признаем. Сын божий изгнал кнутом менял из храма, — непререкаемым тоном возвестила попутчица.

— А какой конфессии вы придерживаетесь? — осторожно осведомился оторопевший Давыдов.

— Мы представляем Христианскую церковь истинного Бога.

— А здесь что делаете? — спросил майор, стараясь вспомнить, что это за религиозное течение такое.

— Помогаем людям, разъясняем Библию. Правильно толкуем постулаты правильной веры.

— А разве Господь не оставил человеку свободу выбора? Каждый должен сам прийти к нему. Разве может Библия быть превратно истолкована? Ее и писали для того, чтобы изложить учение верно, — возразил Анатолий. Соседка не ответила, демонстративно водрузила на нос очки с линзами, как от морского бинокля, достала стопку журналов «Сторожевая башня» и принялась их неторопливо изучать. Попутчик достал толстую книгу в мягком клеенчатом переплете и уткнулся в нее. Разговор угас. Поезд тронулся, зашла проводница со своими обычными вопросами про билеты и постельные принадлежности, предложила стандартный набор из чая, кофе и печенья и удалилась. За окнами темнело, за Чалной[21] стемнело окончательно. Мелькали заснеженные елки и сосны, тусклые фонари освещали укрытые белым одеялом полустанки и перроны. Давыдов свинтил с «Афанасия» колпачок, покосился на соседку, подумал и, достав походную эмалированную кружку, налил в нее пиво. Употребление «из горла» она бы точно не одобрила. На всякий случай предложил соседу:

— Угощайтесь.

Тот невозмутимо покачал головой и снова погрузился в чтение, но на спутницу предложение возымело совсем иное действие.

— Как вы можете греху предаваться по собственной воле? И других к тому склонять?!

— Да, а что такое? В чем, собственно, дело? — удивился майор.

— Пьянство — грех!

— При чем здесь пьянство? Сейчас у вас что — какой-то пост?

— Дело не в постах! Человек верующий должен воздерживаться от винопития. Беречь чистоту внутреннюю.

— При чем здесь внутренняя чистота? Да и между пьянством и разумным употреблением две большие разницы. В церкви причащают, между прочим, вином. И это грехом не считается, во всяком случае, в православии. Еще в старые времена говорили, что «веселие Руси есть питие», именно «питие», а не «пити», — процитировал древнего князя майор, — именно так, между этими понятиями разница есть.

— Официальную церковь мы не признаем, а пьянство — оно и есть пьянство, — тон у тетки был непреклонен, как у Джордано Бруно перед судом священной инквизиции.

— Пан майор — историк? — разрядил обстановку поляк.

— Каждый человек должен знать свою историю.

— То так, — кивнул поляк и с иронией продолжил, — приверженность русских к винопитию подтверждают многие исторические источники.

— Скорее, это выгодно некоторым западным любителям «общечеловеческих ценностей» — представлять русских беспробудными пьяницами. Что-то я не припомню: это не в Речи Посполитой шляхтичи славились как завзятые выпивохи и рубаки? — парировал офицер.

— То так, — улыбнулся сосед и миролюбиво поднял руки вверх, признавая свое поражение. Попутчица демонстративно принялась листать свои журналы. Купе снова превратилось в избу-читальню. Время бежало неторопливо. За окном проклюнулся ущербный белый месяц и стал заливать холодным светом заснеженные просторы. В северных широтах ландшафт и климат очень сильно зависят от расстояния. На юге ничего такого нет. А здесь какие-то сто километров — и ты попадаешь из поздней осени в разгар зимы или из зимы в весну. Весной путешествовать особенно интересно. В Мурманске метель и мороз, а в Петрозаводске люди ходят в шортах и рубашках с коротким рукавом. В Североморске еще сугробы не растаяли, а в Лоухах расцветают первые подснежники. Если в мае едешь на север, создается впечатление, что двигаешься вместе с весной. Теперь он путешествовал с точностью до наоборот. Чуть припорошенные снегом леса сменили глубокие сугробы, сосны были укутаны огромными снеговыми шапками, на озерах появился ледок, и только быстрые лесные речки еще не поддавались морозному дыханию холодного Севера.

Давыдов допил свое пиво и отправился мыть кружку. Горячую воду он добыл из титана, ополоснул емкость и задумался: куда бы вылить воду. Он уже было прицелился воспользоваться сливом ниши с краном и вывеской «питьевая вода», как его застала за этим занятием проводница.

— Зайдите и помойте свою чашку у меня. Что вы мучаетесь?

— Спасибо, — поблагодарил Анатолий. — По графику идем?

— Точно по расписанию. Как вам соседи?

— Своеобразные.

— Пассажирка уж очень скандальная, все журналы свои предлагала, я отказалась, так она завелась: то в тамбуре грязно, то чай не вовремя. Если что, могу вас переселить, места есть. Вагон почти свободный.

— Спасибо, если что, обязательно воспользуюсь вашим предложением, — улыбнулся майор.

Поезд замедлил ход, вагон начало раскачивать на стрелках.

— Станция скоро, — выглянула в окно проводница, — пятнадцать минут стоять будем. Пойду, я дежурная на два вагона.

— Спасибо. — Давыдов вытряхнул в раковину оставшуюся в кружке влагу и направился к выходу. Мельком заметил, как за оконным стеклом купе проводников появилась огромная вышка ретранслятора. На законцовках ферм горели красные аэронавигационные фонари. Снизу ажурную конструкцию освещал мощный прожектор, его луч выхватывал плоские зеркала антенн и идущие к ним от размещенной внизу аппаратуры фидеры. Анатолий, широко расставляя ноги, как моряки в качку, добрался до своего купе. Его соседи были на месте. Тетка все еще изучала свои журналы, а поляк, воткнув себе в ушную раковину крохотный динамик портативного приемника и глядя на проплывающую за окном антенну, сосредоточенно крутил регулятор настройки. Давыдов удивился: миссионер нетрадиционной конфессии оказался еще и радиолюбителем. Понятное дело, поймать на обычный FM-приемник ему ничего не удастся, так как ретранслятор многоканальный, но диапазон его трансляции установить можно попытаться.

— Я думал, возле такой большой антенны радио должно работать, — сообщил сосед, обнаружив интерес попутчика к его увлечению радиоделом. Давыдов уселся на свободную полку. Сосед продолжил теребить свой приемник.

— Нет ничего, — обескуражено подвел он итог своим упражнениям.

— Наверное, диапазон не совпадает, — уверенно сообщил Анатолий, — можно ваш приемник посмотреть?

— Да, конечно, — поляк протянул его Анатолию. Давыдов глянул на приемник. Ничего особенного, с виду обычная «Сонька», если не считать того, что для переносного приемника чересчур широкий диапазон приема. Анатолий включил его и стал крутить настройку, в этот момент дверь в купе отъехала в сторону и из коридора вовнутрь заглянул пузатый лысоватый дядечка, на плечах у него красовались погоны с зеленой окантовкой, двумя звездами вдоль и эмблемой с двумя скрещенными АКМ[22]. Обычный прапорщик-погранец, идентифицировал посетителя Давыдов. Гость выдохнул в купе аромат «Примы» и пива, изучил знаки различия на погонах у Анатолия и сообщил:

— Добрый вечер.

— Добрый, — насмешливо ответил Давыдов.

— Чем можем служить пану пограничнику? — осведомился сосед.

— А, вы это… что здесь делаете? — растерянно обвел купе и пассажиров глазами прапорщик. Из коридора донеслось:

— Петро, куда ты лезешь? Это вообще не наш вагон! Кто-то сгреб гостя в охапку и потащил по коридору. Давыдов закрыл за визитерами дверь и снова стал изучать приемник.

— Вы часом не бывший военный? — поинтересовался он у соседа.

— Пан Станислав проповедник, а не солдат, — вступилась за пассажира тетка.

— Одно другому не мешает, — пожал плечами Анатолий, — я смотрю, пан отлично разбирается в знаках различия.

— То просто, у ваших пограничников погоны зеленые.

— Да, это просто, — согласился Давыдов, про себя отметив, что иностранец не только четко определил принадлежность прапорщика к определенному ведомству, но и явно не отнес его к офицерскому корпусу. А для этого в знаках различия нужно разбираться несколько больше, чем пытался изобразить попутчик.

— Выправка у вас, как у бывшего военного.

Собеседник улыбнулся:

— Я служил, но не долго, до распада Варшавского договора.

— И до кого дослужились?

— По-вашему, до старшего лейтенанта.

— А род войск какой? Если не секрет, конечно, — уточнил Давыдов.

— Самый массовый — пехота.

— Вот видите, а вы сердились, — обратился майор к соседке. — А как вас правильно называть согласно иерархии?

— Мы не католики, официального сана у меня нет, мы называем таких, как я, — проводник.

— А вы говорили — проповедник, — не отказал себе в возможности зацепить собеседницу Анатолий.

Та сердито поджала губы:

— Пан Станислав — святой человек. Именно это я и имела в виду.

— То не так, — священник покачал головой, — я просто служитель Господа.

Давыдов вернул «Sony» владельцу, ему удалось четко поймать по меньшей мере четыре станции, и потребовалось для этого совсем не много времени, у приемника присутствовала функция автопоиска, тиранить его в режиме ручной настройки не было никакой необходимости. Про себя майор решил, что на всякий случай сообщит по команде о странном представителе «Истинной церкви».

Встречал его сам Андронов. За время отсутствия Давыдова Владимир Иванович раздобрел, заплыл жирком, голова подернулась сединой, но глаза смотрели по-прежнему задиристо и молодо.

— А мы уж думали, тот или не тот, — стиснул он Анатолия в объятиях, — слышали, что в штабе какой-то Давыдов объявился, да думали: ты или не ты? Может, однофамилец. Звонить и выяснять вроде неудобно, все-таки начальство. Вот, думаю, приедешь, и посмотрим.

— Я это, тот самый, никакой не однофамилец. И уж совсем не начальство, а представитель летучей ремонтной бригады, — отшутился Анатолий.

— Вот и добро. Я на машине, так что до места доберемся с комфортом. У тебя это все?

Подполковник кивнул на сумку.

— Все, я налегке.

— Тогда пошли, машина на стоянке.

— Спасибо за поездку, — обернулся Давыдов к стоящей у выхода из вагона проводнице.

— Счастливого пути, — ответила та.

— До видзення, пан майор, — донеслось из тамбура. Давыдов посмотрел поверх головы проводницы, на верхней ступеньке стоял и приветливо улыбался его сосед по купе.

— Билет не забыл? — спросил у Анатолия подполковник. — За командировку придется отчитываться.

— А? Что? — переспросил тот. Проповедник сбил его с толку. Странный он все же какой-то. — Нет, все в порядке. — Анатолий похлопал себя по карману с кошельком и билетами.

Машиной у Андронова оказался желтый «Москвич-412», по внешнему виду — трудяга и помощник.

— Ты чего такой завешенный? — спросил Владимир Иванович, выруливая со стоянки на привокзальную улицу. — Дома все в порядке?

— Дома более-менее, — кивнул майор, — сосед попался в купе странный.

Анатолий, не переставая глазеть по сторонам — все же, почитай, почти десять лет здесь не был, — рассказал о поляке. Вид за окнами был знакомый, вот столовая железнодорожников и дом отдыха поездных бригад. А вот эти домики со спутниковыми тарелками вроде как новые.

— Может, это и шпиономания, но уж больно он мне показался странным.

— Черт его знает! Ты ж говоришь — он бывший военный, поэтому и такой эрудированный насчет погон и родов войск, потом погранцов он не раз видел, через границу же ездит. Хотя, по нынешним временам, кто здесь только не болтается. А уж конфессий развелось на любой вкус. По всей Карелии молельные дома пооткрывали, едут со всей Европы, и заметь, средства у них на это есть. Школы в поселках закрывают, а эти ребятишки, наоборот, обосновались уже почти в каждом населенном пункте. Ведут агитацию.

— И за что агитируют?

— А сразу и не поймешь. Андреев свернул влево, и здание вокзала скрылось из виду. Машина выехала на главную улицу поселка Лоухи. Возле местного узла связи показалось внушительное сооружение: кирпичная коробка, заканчивающаяся с одной стороны башенкой с островерхой крышей и крестом наверху.

— Вот, смотри, — комбат мотнул головой влево, — кирха не кирха, костел не костел, а не поймешь что. Наши православные с миру по рублику на часовню собирают, а эти вон какое сооружение отгрохали.

Давыдов поглядел в окно. Размеры объекта культа впечатляли, кирпича и стекла при его строительстве явно не жалели.

— Молельный дом, — прочитал он на вывеске.

— Он самый, а уж кто под вывеской этих борцов за чистоту веры прячется, можно только гадать. Так что я не удивлюсь, если сосед у тебя был не простой парень. Ну, флаг ему в руки! Приедем, звякнем для очистки совести куда надо. Куда он, говоришь, следует?

— В Чупу.

— Вот и пусть с ним чупинские эфэсбэшники разбираются. Ты давай рассказывай, что и как, где тебя все это время носило?

Всю дорогу до Кестеньги они вспоминали знакомых и делились семейными новостями.