"Секрет для ракетчика" - читать интересную книгу автора (Козлов Константин)

ГЛАВА 16. СЛЕД ОБРЫВАЕТСЯ

Лучшим местом отдыха у «лиц славянской национальности» традиционно считается баня. Баня, натопленная обязательно березовыми дровами. Желательно, чтобы она стояла на берегу какого-нибудь водоема. Причем, печку лучше иметь из некрупных речных камней, а стены из душистых сосновых бревен, обшитых доской непременно из лиственных пород, дабы еловая или сосновая смола не капала на личный состав, принимающий водные процедуры. Именно в такой бане и предавались отдохновению Давыдов со товарищи после лихого набега на стойбище «враждебного племени». Баня размещалась на территории учебного центра. Топили ее загодя, и столбик термометра уверенно колебался возле отметки 85 градусов. Кондратов зачерпнул плошкой чуть-чуть воды, смешанной с пивом, и размашисто плеснул влагу на раскаленную кладку. По парилке поплыл горячий хлебный дух. В следующий миг Давыдов закрыл ладонями уши и сполз на две ступеньки вниз.

— Я тебе говорил, возьми шапку, а ты все ваше благородие из себя разыгрывал, — сказал ему Кондратов. — Лезь обратно, там внизу настоящего пара нет.

— Ага, щас! Я кочегаром на «Потемкине» не служил, — отреагировал на реплику Анатолий, оставаясь на своем месте. Лезть вверх, с его точки зрения, было равносильно самоубийству. Впрочем, баня была сложена на славу, и пар здесь был везде. Вверху послышались шлепки, и кто-то блаженно взвыл. Твист начал неистово охаживать старшего группы веником. Давыдов выбрал среди имеющихся веников березовый и принялся хлестать себя по бокам. Идиллию нарушил вплывший в облаке пара Байт:

— Скиф, тебя к шефу! — разведчики в обиходе называли Давыдова придуманным им самим же прозвищем. На вопрос майора, почему бы в нормальной жизни не звать друг друга по именам, или, согласно уставу, по званиям и фамилиям, Кондратов снисходительно ответил: «Разведчик должен быть готов к бою всегда, и действовать он должен мгновенно. Если он в боевой обстановке начнет выбирать, как обратиться к одному из членов группы, то потеряет время, и это даст противнику преимущество. Усек?». Давыдов усек, но возразил в том смысле, что, мол, какой из него разведчик. Кондратов ответил без всякой рисовки: «Ты с нами в поиск ходил, значит, наш».

Анатолий ополоснулся под душем и, завернувшись в простыню, прихрамывая, выбрался в предбанник. Хромал он по причине растянутых связок. Хромоты своей Анатолий немного стыдился, поскольку растяжение получил при прыжке с бетонной опоры столба, остальные прыгали с проволоки, чтобы ускорить переправу группы «воздухом». И ничего, все здоровы и невредимы, а он… Вот и сказалось отсутствие надлежащей формы. Как известно, для лиц вышеупомянутой национальности баня является не только местом отдыха, но и мужским клубом, а так же местом деловых встреч. Настоящей причиной их пребывания в бане была именно встреча с работником военной прокуратуры, организованная полковником Тереховым. На столе красовались нехитрые разносолы с неизбежным коньяком, шпротами и минералкой, но полковник и гость «программы» сидели не за столом с яствами, а за другим, заваленным снимками, бумагами и магнитофонными кассетами. Гость как раз закончил их прослушивание и был готов отвечать на вопросы «зала».

— Вот один из наших героев, — представил Давыдова жрецу богини правосудия полковник Терехов.

— Майор Давыдов, Анатолий…

— Хруничев Павел Германович, — ответствовал судейский.

— Звание у Павла Германовича такое же, как у меня, только с добавкой юстиции, — расставил точки над «i» полковник, чтобы Анатолий не мучился с субординацией.

— Ну и что вы, ребята, хотите от меня? — поинтересовался военный юрист.

— Как что? — хором удивились Давыдов и Терехов.

— Вот именно, что?

— Да прокурорское расследование нужно проводить! Дело возбуждать, вот что! Все доказательства на руках, — возмутился Анатолий.

— Не нужно кипятиться, давайте лучше попробуем разобраться.

— Давайте, — пожал плечами Давыдов. — С чего начнем?

— Да хоть с ваших доказательств.

— А что с ними не так? — спросил Терехов.

— А то, что нет у вас никаких доказательств.

— Как это, нет? — не понял Анатолий.

— А так. Нет, и все тут!

— А это что? — обвел рукой лежащие на столе кассеты и снимки Давыдов. — Это вам разве не доказательства?

— Стоп, — юрист предостерегающе поднял руки вверх: — Давайте определимся. Дело не во мне или в вас. Сейчас я с вами буду говорить не как гость и даже не как человек, который хочет вам помочь, а как работник прокуратуры. Идет?

— Да, конечно, — согласились Давыдов и разведчик.

— Тогда поехали, — юрист собрал листы с описанием Давыдовских похождений, прихлопнул их ладонью. — Что мы имеем? Всего лишь показания майора Давыдова. Показания, замечу, ничем не подтвержденные.

— А как быть с этим? — Анатолий показал на снимки «руин „Птеродактиля"» и магнитофонные кассеты.

— А что это?

— Прямое свидетельство фальсификации.

— И что о чем свидетельствует?

— Ну, вот снимки внутренностей после взрыва и последний доклад с борта, например, никак друг с другом не вяжутся. С точки зрения эксперта, экипаж после взрыва должен был погибнуть мгновенно. Дальше больше: разрушение стоек шасси и особенности повреждений корпуса говорят о том…

— Стоп, стоп, стоп! Пошли по порядку. Итак, вы опираетесь на мнение эксперта, который, кстати говоря, погиб, так?

— Ну, так, — неохотно подтвердил Давыдов.

— А ваши оппоненты будут опираться на мнение судебной медицинской экспертизы.

— Так экспертиза может подтвердить…

— А может и опровергнуть. Что, если ваши оппоненты, сначала взорвали вертолет и только потом поместили туда тела экипажа? Погибшего, пускай, после взрыва, но произошедшего совсем в другом месте? Или, например, кто-то из членов погибшего экипажа прожил чуть дольше остальных? Мало ли что там может оказаться?

— Ну а повреждения корпуса машины?

— Это, простите, тоже не аргумент! С точки зрения вашего эксперта, повреждения не соответствуют тем, какие должна была получить ваша вертушка, а они выдвинут своего эксперта, который скажет, что все должно быть именно так, как есть.

— Хорошо, но ведь можно провести фонетическую экспертизу магнитной записи. При взрыве на борту объекта, напичканного электроникой, должны остаться следы и момента взрыва, помехи разные, а здесь запись чистяк, ни малейшего всплеска шумов! Можно смело экспертизу проводить.

— А что она вам даст? — перебил юрист. — Во-первых, у вас не сама запись, а копия. Может быть, на той ленте, что была на борту…

— Проволоке. Там, в магнитофоне, в качестве носителя тонкая проволока, — уточнил Давыдов.

— Пускай проволока, — кивнул юрист. — Может, на ней и есть следы взрыва, у нас же нет этой записи, а они ее могут элементарно сделать. И второй вопрос? А где гарантии, что это именно та запись?

— А я там записку оставил, на месте, где переписывал обмен.

— Вот это как раз можно обернуть против вас. Вы могли это сделать заблаговременно, до того, как произошла катастрофа. Специально, чтобы потом воспользоваться в качестве доказательства.

— Ну а такая же запись внутри вертолета? Ее то я не мог сделать заранее, до пожара на борту?

— А что она подтверждает? То, что вы были на борту после всего того, что случилось? Этого никто отрицать не станет.

— Ну а насчет вот этого что вы можете сказать? — возвращаясь к началу беседы, Давыдов показал удостоверение сотрудника службы безопасности, участвовавшего в нападении на пост ГАИ, и его пистолет.

— Ничего. У вас есть хоть один живой свидетель происшедшего?

— Нет.

— А раз нет, то как вы собираетесь доказать, что на вас нападали, а вы оборонялись? Может, это вы всех положили, когда уходили от погони или когда сопротивлялись при попытке вас задержать? Может, вы все это в лесу нашли?

— Ну да, — нахмурился Давыдов, — что-то подобное они уже сочинили.

— Вот видите. Все это можно повернуть так, а можно и эдак, и уж если против вас работает какая-то профессиональная команда, а не группа любителей, то, поверьте моему опыту, они предусмотрели все. Кстати, кое-что из вашего сочинения на заданную тему говорит в пользу того, что все готовилось заблаговременно.

— А ну-ка, Германович, просвети нас, сирых и убогих! — бодро произнес примолкший было Терехов. — Что мы проморгали?

— Как говаривал небезызвестный Холмс Ш., «это же элементарно!» Судите сами. Не кажется ли вам странным, что в отделе, куда вы попали служить, имелось сразу две вакансии? Заметьте, это не в войсках, где надо на железе мерзнуть и на ветру гайки крутить, а в столице. Не кажется ли вам странным и то обстоятельство, что накануне выпуска из вашей «высшей пулеметной школы» нет ни одной заявки на выпускника?! Это по нашим временам нонсенс! В такие места, как ваша «фирма», немедленно попадает или отпрыск какого-нибудь высокопоставленного папы, или тот, кто должен работать, работать и еще раз работать, развязывая начальству руки для приработка по специальности в какой-нибудь фирме. На худой конец все места заняты. А тут сразу две пустые клеточки в ШДК (Штатно-Должностная Книга). Чудеса, да и только.

— Н-да, действительно, — потер лоб Давыдов. — Что-то тут не то…

— Вы же, судя по вашим мемуарам, туда напросились сами, да и товарищ ваш тоже?

— Именно так, сначала он, потом я.

— Вот то-то же. Вас там определенно не ждали. Скажем точнее, просто не хотели видеть!

— Видно специалиста, — одобрительно заметил Терехов.

— Вы просто попробуйте взглянуть на это дело с какой-нибудь другой стороны. Простите мужики, но вы армейцы, а ваши оппоненты, как я понимаю, бывшие комитетские, вам нужно найти кого-то, у кого склад мышления такой же, как у них. Есть у вас кто-нибудь, ну в ФСБ, хотя бы?

— Даже и не знаю, что сказать, — нахмурился Сергей Николаевич. — Наши конторы друг друга, мягко говоря, не шибко жалуют.

— У меня есть знакомые, но это в Питере, — осторожно произнес Давыдов, он боялся обидеть Терехова, еще чего доброго подумает, что Давыдов сомневается в возможностях его ведомства.

— Это, кстати, важно еще в том аспекте, что ФСБ-шники должны в вашем расследовании принимать хотя бы формальное участие. ГРУ, как я понимаю, на своей территории не работает? И разбором летных происшествий не занимается?

— Так-то оно так, — неопределенно произнес Терехов, — но времена у нас уж больно своеобразные.

— Так что, мужики, пока, подчеркиваю, пока сделать я для вас ничего не могу. Для того, чтобы начала работать прокуратура, нужны не только подозреваемые, но и неоспоримые доказательства. Должна быть цепочка: возможность, мотив и средства. А вы даже мотив нарисовать не можете. Ну зачем кому-то гробить вертолет?

— Чтобы угнать заводскую разработку, — предположил Давыдов.

— Зачем? Можно скопировать чертежи, да, господи, есть уйма способов, вы же понимаете сами.

— Ну, а зачем Сухову тащить мину на борт?

— Так его еще и не осудили, подержат, подержат и выпустят. Скорее всего, вашим супротивникам нужно было его на время изолировать, а там видно будет. Им нужен выигрыш во времени или еще что-то, ваше отсутствие где-то, например…

— Например, в отделе сейчас, — высказал предположение Давыдов.

— Может быть, — охотно кивнул юрист. — И они своей цели добились.

— И что же делать? Ждать, когда они закончат свое дело? А если Дениса посадят? И этого гаврика за компанию? — мрачно спросил Терехов. — В НКВД, сам знаешь, насчет «дело состряпать» завсегда было запросто…

— Найдите что-нибудь такое, что невозможно опровергнуть, — подвел итоги Павел Германович. — Ну вот хоть настоящий вертолет. Должен же он где-то быть. Ищите. Ищущий да обрящет.

Наследник Пилата встал из-за стола, заваленного вещдоками, давая понять, что консультация закончена. Проводив гостя, Терехов озадаченно посмотрел на Давыдова:

— Ну и что будем делать?

— Попробуем установить, как именно они все это сделали. Мы, собственно, и собирались с этого начать.

— Ну да, с юристом я поторопился. Ну, сам понимаешь, хотел побыстрее Дениса вытащить, там из-за всего этого Славка в больницу слег, я медикам звонил, случай неважный. Мы его на всякий пожарный по своим каналам перебросили в военно-медицинскую академию в Питере, подальше от вашей конторы. Я завтра к нему наведаюсь. Ты говоришь, у тебя есть выход на питерских контрразведчиков?

— Есть у меня там один хороший знакомый. Его фамилия Медведев, он следователь, сейчас должен быть на месте. Можно ему позвонить прямо сейчас.

— Тебе звонить не стоит. Телефон можешь дать? Но только чтобы он потом с тобой разбираться не стал, что ты его даешь кому попало.

— Какие разборы, конечно могу, — Давыдов написал на клочке бумаги два номера. — Вот домашний и рабочий.

— Я позвоню. Как бы ему вот только объяснить, что звоню по твоему поручению, не называя тебя самого.

— Вы ему скажите, что по просьбе его щелкинского друга, — усмехнулся Давыдов. — 3а ним есть один должок, вот пусть и отрабатывает.

— Вот и добже, как говорят друзья поляки. Если что нужно, спросишь у Кондратова, я тебя пока оставлю на его попечение. И еще, какой номер части, откуда ты отношение брал?

— 23698. А что?

— На всякий случай, — усмехнулся разведчик. — Ну, вы тут еще развлекайтесь, а я побегу.

— До свидания, — пожал плечами Давыдов, мыслями он уже был в поисках вертолета.

К реализации намеченного плана майор Давыдов приступил тем же вечером. Взявшая над ним шефство группа Кондратова была привлечена в полном составе. Со стороны это напоминало подготовку учебной группы в академии к сдаче зачетов по какой-нибудь очередной задаче на картах. Для воплощения замысла в жизнь пришлось оккупировать класс тактической подготовки, благо там имелось необходимое оборудование. Начать Анатолий решил с того, что в ПВО называлось проводкой цели. Они взяли карту полигона и прилегающей к нему местности и перенесли на нее с фотографии планшета на СКП планируемые маршруты полетов того дня. Потом Байт по просьбе Давыдова приволок откуда-то самолетные часы, вроде тех, что в свое время затребовал Павлов, когда проверял снимки объективного контроля и сверял материалы фотосъемки индикаторов РСП (Радиотехническая Система Посадки) и магнитной записи. У Давыдова опыта было поменьше, чем у эксперта, поэтому они переносили информацию на карту очень медленно. Но дело все же шло. По часам проверяли время прохождения бортами точек маршрутов, сверяли его с докладами на магнитофонной ленте, получалась двойная проверка, а основным источником были фотографии. Все очень просто. Точка стояния РСП им была известна. На индикаторе отметки цели получаются на некотором удалении от центра экрана, под определенным углом к нулевой вертикальной отметке. Отметка имеет угловые координаты, так называемые азимут и дальность. Переносить информацию с фотографий на карту не сложно, главное, не ошибиться с масштабом. Перепутать цели тоже было трудно, при радиообмене все участники полетов называли свои позывные и говорили, когда они проходили точки поворотов на своих маршрутах. Промежуточные положения получались с фотографий. Кроме того, номера целей высвечивались на цифровых указателях устройства отображения навигационной информации, там же, кстати, дублировались азимут и дальность. Так что дело шло довольно быстро. Кондратов кипятил кофе, Твист считывал показания, Байт их наносил на карту, а Давыдов с видом античного полководца Диофанта, взирающего со стен Херсонеса на подступающие к городу полчища варваров, любовался картой полигона и нанесенной на нее информацией, тщетно пытаясь найти разгадку исчезновения настоящего изделия.

— Слышь, а ты где сподобился научиться этому фокусу с печатью? — между делом поинтересовался у Давыдова Кондратов.

— Понравилось?

— Да, даже больше, чем с линией электропередачи.

— У нас, когда я в учебной бригаде служил, была телестудия, в ней был видик, древний ВМ-12. Но это сейчас он древний, а по тем временам самое оно. Тогда мода на видео еще только шагала по городам и весям. Ну, мы этот аппарат и таскали по ночам в общагу, собирались семьями и осваивали шедевры мирового киноискусства в черно-белом виде и прищепочном переводе.

— И что?

— Да завелся у нас один деятель из верхнерасположенного этажа власти, он стал аппарат опечатывать. А все как раз во вкус вошли. Кому подавай «Крепкий орешек», кому «Эммануель» с «Терминатором». Пришлось нам изготовить печать, такую, какая была у этого хлопца, так что по ночам мы фильму крутили, а с утра все опечатывали по-новой. Некоторые сомнения у владельца печати возникали, но печать-то на месте, и слепок один в один. Так и работал наш «синематограф» до тех пор, пока не поступили видики в широкую продажу, после чего надобность в хитростях отпала, дубликат печати мы сожгли, а способ изготовления у меня отложился, вот и сгодился.

— Понятно.

— Мужики, момент, — вмешался Твист (Анатолий уже знал, его подлинные Ф. И. О. и звание: старший прапорщик Камыш Олег Николаевич). — Тут на фотках светящиеся цифирки пропали, как теперь масштаб между окружностями считать — по пять км или по десять?

— Десять, — машинально ответил Давыдов, и тут его осенило: — Стоп! Повтори!

— Что повторить? Какой масштаб, я спрашиваю…

— Не, что ты до этого сказал?

— Что цифры эти светящиеся на снимках пропали, а что?

— Вот оно!

— Что «оно»?

— Я так думаю, с этого момента они нас и начали дурить.

— А как? — Кондратов заглянул через плечо подчиненного, но ничего не понял.

— Пока не знаю, — Давыдов подошел и тоже стал разглядывать снимки. — Чувствую, что это где-то здесь, не зря ОНИ (Отображение Навигационной Информации) пропало как раз перед катастрофой, очень не зря.

— Ну и как дальше, рисовать или что?

— Пока рисуем по изображению на индикаторе диспетчерского локатора. А там посмотрим.

Смотреть, как оказалось, было некуда, все отметки целей идеально ложились на заранее нанесенные линии планируемых маршрутов. Иногда отметки целей на индикаторе пропадали, но ничего страшного в этом не было. Это касалось в основном борта № 46, транспортно-боевой Ми-8 ходил над озером на предельно малых высотах, изображая для «Птеродактиля» вражеский летательный аппарат. Его маршрут было легко восстановить по магнитофонной записи, что и делал Давыдов при помощи авиационных часов. Даже если погрешность хода у них и отличалась от установленных на СКП, то она была в пределах нормы, а командир экипажа докладывал время прохода поворотных пунктов, высоту полета и остаток топлива очень точно. Давыдов даже удивился такой корректности, обычно радиообмен имел свои огрехи, неточности, вызванные «почерком» переговаривающихся корреспондентов, а тут прямо-таки идеальный случай — ни одного замечания, придраться просто не к чему. Были провалы и у второго «врага» Ми-8 с бортовым номером № 42, — в тех случаях, когда по замыслу полетов, он подстерегал «Змея Горыныча», прячась за поросшими лесом холмами и зависнув почти над самой поверхностью озера. Но злополучный борт № 43 «долетел» до места падения идеально, на его маршруте не было ни одного случая «штилевки», отметка за отметкой шли точно, как бусинки в длинном ожерелье. Летел, летел, и вдруг «упал», и больше никаких следов. Они пробовали наносить информацию несколько раз заново. В поисках ошибки даже извели еще одну карту, затерев предыдущую до дыр. Но получалось то же самое. Было уже часа три ночи, когда Давыдову пришла в голову еще одна идея.

— Стоп, парни. Кажется, я понял.

— Поделись со своими неразумными собратьями, — предложил Кондратов, рассыпая по кружкам остатки кофе. — Наши заскорузлые мозги уже не в силах переварить поток сигналов из окружающего мира. Но мы с радостью последуем за твоей светлой мыслью. Веди нас, о просвещенный.

— Если предположить, что все было спланировано заранее, в том числе и «отказ» блока ОНИ, то, выходит, они знали, что кто-то будет пытаться восстановить картину происшедшего по материалам объективного контроля. Во всяком случае, такой вариант не исключали. Да и радиообмен, который велся во время полетов, подозрительно качественный. При обычной рутинной работе этого просто не бывает. Так?

— Логично, — согласился Кондратов. — А этот обмен, его часом не подменили, предвидя наш визит на аэродром?

— Нет, не думаю, для этого нужно быть проницательнее, чем Чингачгук. Все мелочи не предусмотришь. Мы с Суховым к ним тогда свалились как снег на голову, что-то менять в планах было просто некогда. Да и с какой стати им предполагать, что я вместо того, чтобы драпать, буду по аэродрому шастать с фонариком и набором «умелые руки»? Нет, радиообмен такой и был в тот день, я, помню, еще тогда удивился. Я же к ним приехал с проверкой, и, как положено уважающему себя «проверясту», должен был нарыть недостатков. Так вот их практически не было, если не считать выход из строя блока ОНИ.

— Скорее всего, так, — кивнул Твист, деликатно зевая.

— Значит, ничего мы здесь и не найдем, — подвел итоги Давыдов.

— Не, дружище, то, что мы рискуя шкурой, добывали эти снимки и записи, и то, что уже прошло полночи, конечно же, ровным счетом ничего не значит, — ехидно улыбнулся командир группы. — Когда делать нечего, мы так всегда развлекаемся, правда мужики?

Остальные согласно закивали.

— Ты нам скажи, в чем твое просвещенное око видит выход из сложившейся ситуации? Куда нам теперь бежать и с кем бороться?

— Видишь ли в чем дело, этот «Птеродактиль»…

— Вертолет, который мы ищем, — уточнил Байт. — Ты его так величаешь?

— Он самый, так вот, он под завязку напичкан электроникой. Я думаю, они давно выяснили, где у местной РСП мертвая зона.

— Где «что»?

— Ну, участки местности, где локатор не видит цель. Они же этот полигон только что на пузе не излазили…

— И что это нам дает?

— А то, что они это могли сделать только применительно к своей РЛС, то есть РСП. Только для нее они могут с гарантией утверждать: вот здесь нас обнаружат, здесь нет, здесь нужно спуститься пониже, а здесь сойдет и так, лес закрывает или там гора…

— Ну и что? Это-то мы поняли. Дальше что.

— Значит, они знали, каким путем, то есть маршрутом его можно вывести из игры. Сделать так, чтобы он своевременно исчез из зоны видимости локатора. А раз так, то нам нужен другой источник информации, не имеющий отношения к этой эскадрилье и агентству. Вокруг этого полигона должны быть какие-нибудь точки. Одна точно должна быть. Мне комэск говорил, что ее при испытаниях «Птеродактиля» в качестве «невероятного противника» использовали. Нужно проверить у локаторщиков, может, у них что-нибудь есть. Или еще на каких-нибудь постах в округе. Это устроить можно?

— Думаю, можно, — пожал плечами Кондратов, — только нужно узнать, есть ли эти посты, и где они стоят. Я так понял, ты имеешь в виду своих коллег по прошлой службе, ПВО-шников?

— Ну, а кого же еще?

— Хорошо, я узнаю, но это завтра, а сегодня всем пора спать. Все равно в три ночи ни у кого ничего не узнаешь. В лучшем случае пошлют куда подальше, в худшем решат, что ты двойной — международного сионизма и уругвайской разведки.