"Время любить" - читать интересную книгу автора (Козлов Вильям)

Глава первая

1

Июнь 1983 года порадовал ленинградцев теплом и солнцем. Каменные громады зданий еще не раскалились настолько, чтобы излучать постоянный жар, переходящий в неподвижную духоту. Легкий ветер с Невы обдувал лица прохожих. Было жарко, но не душно. На Средней Рогатке, откуда начинается шоссейная дорога на Москву, стояла высокая большеглазая девушка в темно-синих вельветовых джинсах и клетчатой ковбойке с засученными рукавами. Лучи яркого июньского солнца позолотили ее длинные каштановые волосы, свободно спускающиеся на узкие плечи, заставляли прищуривать светлые, с небесной голубизной глаза. У ног девушки на асфальте стояла спортивная сумка. Синие, с белыми полосами кроссовки припорошила пыль. Сворачивающие с площади Победы машины не очень быстро проезжали мимо. Водители бросали на девушку любопытные взгляды, но она никак не реагировала на это. Стоило бы ей поднять руку — и любой, наверное, остановится. Иногда девушка бросала взгляд на часы, что синим огнем вспыхивали на ее тонком запястье, досадливо качала головой, недовольно поджимала подкрашенные губы. Она кого-то ждала, и этот кто-то явно опаздывал.

Вишневые «Жигули» с визгом остановились рядом, девушка встрепенулась, выпрямилась, провела узкой ладонью по гладкой щеке, будто отгоняя назойливую муху, нагнулась за сумкой. Стекло с шорохом опустилось, и показалась круглая голова с загорелым лбом и глубокими залысинами.

— Куда вас подбросить, красавица? — улыбаясь, спросил водитель.

В машине, кроме него, никого не было. Девушка разочарованно опустила руку с сумкой, переступила с ноги на ногу, небрежно уронила:

— Спасибо, я никуда не еду.

— Чем же вам не понравилась моя «ласточка»? — любовно похлопал водитель рукой по огненно сверкающей дверце.

Ему пришлось перегнуться через сиденье, и короткая шея побагровела от напряжения. Однако водитель лучезарно улыбался, не отрывая заинтересованного взгляда от девушки; он небрежно нажал на какую-то кнопку, и из кабины выплеснулась мощная красивая мелодия.

— С ветерком и великолепной стереомузыкой помчу я вас в туманную даль! — балагурил он, пожирая ее глазами.

— Вы поэт, — улыбнулась девушка. — Все это заманчиво, но я жду другого, кто помчит меня, как вы сказали, в туманную даль.

— Он, другой, конечно, на белой «Волге»? — насмешливо сказал водитель, приглушая музыку.

— На «мерседесе», — в тон ему ответила девушка.

Ожидающие поодаль попутного транспорта два парня с громоздкими рюкзаками и толстушка в малиновом спортивном костюме с белой окантовкой, видя, что произошла какая-то заминка, направились к «Жигулям».

— Ну, с «мерседесом» я не могу тягаться, — пробурчал водитель и, подняв стекло, резко тронул машину, даже не взглянув на махавших ему руками парней. Толстушка в спортивном костюме показала язык и погрозила вслед кулаком.

— Не кипятись, Мила, он, видно, любит высоких, длинноногих, — насмешливо проговорил один из парней, бросив на девушку в вельветовых джинсах оценивающий взгляд.

— Без вас я бы уже давно уехала, — не осталась в долгу Мила.

Девушка отвернулась и стала смотреть на площадь Победы. Два высоченных башенных здания и посередине сорокавосьмиметровый обелиск из гранита величественно открывали въезд на Московский проспект. Отсюда не очень отчетливо просматривались на площади скульптурные группы, установленные по обеим сторонам обелиска на массивных гранитных пьедесталах-пилонах. Солнечный луч рельефно высветил у основания обелиска победителей — бронзовых солдата и рабочего. Над площадью белым сугробом застыло облако, внизу по огромному кругу огибали памятник автомашины.

Девушка больше не смотрела на часы. Достав из сумки розовые солнцезащитные очки с большими круглыми стеклами, она надела их. Не обращая внимания на машины, прямо стояла, подставив солнцу нахмуренное лицо. Розовые очки с выпуклыми стеклами придавали ей вызывающий, неприступный вид. Парни и толстушка уехали на фургоне, покрытом выгоревшим брезентом. Уезжали на легковых и грузовых попутках и другие, а девушка все стояла у обочины и безучастно смотрела прямо перед собой. Пухлые губы ее сердито сжались, круглый подбородок выдвинулся вперед. Вся неподвижная фигура девушки выражала непоколебимую решимость ждать. Ждать сколько угодно.

Когда, немного не доезжая до нее, остановился зеленый, с брезентовым тентом грузовик «ГАЗ-66-01», девушка даже головы не повернула. От солнца ее нос и выпуклые скулы порозовели.

— Ты меня, Мария, извини, пришлось задержаться, — выскочив из кабины, сказал рослый широкоплечий парень с густыми темно-русыми, спадающими на лоб волосами.

Девушка перевела взгляд с него на грузовик, машинально сняла очки, глаза ее расширились.

— Мы поедем на этой… этом чудовище? — воскликнула она.

— Замечательная машина, — улыбнулся парень. — Даже с вентилятором. И скорость вполне приличная.

— Господи, Андрей! Ты не перестаешь меня удивлять… Я ждала тебя, гм… на «мерседесе»… — Она взглянула на часы: — Мало того, что на час двадцать опоздал, так еще прикатил на каком-то паршивом грузовике! Ты что, издеваешься надо мной?

— Надежный аппарат, — двинул ногой в скат Андрей. — А «жигуленок», понимаешь, меня подвел: на нем отец, оказывается, проехал без масла в картере, и вот мотор заклинило. Ремонту месяц, а нам нужно быть завтра в Андреевке.

— Где ты его взял? Угнал? Нас будет милиция догонять? Или теперь на вертолетах преследуют?

— У меня много, Мария, недостатков, но угонщиком машин я никогда не был.

— А мне тут один симпатичный толстячок предлагал поехать с ним в туманную даль на новеньких «Жигулях», — сказала она. — И с музыкой.

— Я бы его догнал и протаранил, — сделал зверское лицо Андрей. — Ты разве не знала, что я в гневе страшен?

— Ты умеешь сердиться? Что-то я этого не замечала.

— Чаще всего я сержусь на себя, — улыбнулся Андрей.

— Послушай, мне не хочется ехать на этом монстре, — плачущим голосом произнесла Мария. — К нему даже страшно подойти.

Грузовик как раз в этот момент, будто обидевшись, громко выстрелил из выхлопной трубы.

— Ты недооцениваешь мой «газон», — заметил Андрей. — Сиденья мягкие, есть даже подвесная койка…

— Где ты его взял? Пока не скажешь правду, не сяду.

— Меня попросил один мой хороший знакомый отогнать его после капиталки в Климово. Не мог же я отказать приятелю? И все равно ведь на чем-то нам нужно было добираться до Андреевки.

— Твой хороший знакомый не мог предложить чего-нибудь получше? Например, автобус «Икарус» или, на худой конец, вертолет?

Андрей нагнулся, подхватил девушку и вместе с сумкой понес к распахнутой дверце пофыркивающего грузовика.

— Мой знакомый пока еще не министр, а всего-навсего главный инженер авторемонтного завода, но, если ты хочешь, я познакомлюсь с министром гражданской авиации.

— Я не люблю на самолетах летать, — обхватив его за крепкую шею, проговорила Мария. Она улыбалась, покачиваясь на его руках.

Когда они миновали пост ГАИ на Московском шоссе и Андрей прибавил скорость, Мария заметила:

— А здесь и вправду хорошо… Такое ощущение, будто паришь в воздухе над всеми другими машинами.

— Ты что, никогда не ездила на грузовиках? — покосился он на нее.

— У папы «Волга», у моих знакомых — «Жигули», да и ты ко мне раньше приезжал, по-моему, не на грузовике…

— Я все забываю, что твой папа — шишка! — усмехнулся он.

— Не шишка, а известный филолог, — сделала вид, что обиделась, Мария. — Ясно, товарищ водитель грузовика?

— Как правило, громкими именами родителей дети прикрывают собственное ничтожество, — заметил он.

— Если ты имеешь в виду меня, то я еще просто-напросто никто, — не обиделась Мария. — Я студентка второго курса Ленинградского университета. И получится из меня филолог или нет, не знает никто, в том числе и я сама.

— Папа знает, — продолжал Андрей. И непонятно было, всерьез он или разыгрывает ее. — Он же устроил тебя в университет? И именно на филологический факультет?

— Представь себе, сама прошла по конкурсу, — с вызовом сказала Мария.

— Ты ведь не знаешь, какие меры предпринял твой папочка. Надавил на какие надо пружины — и ты прошла. Не прошла, а пролетела!

— Ты думаешь? — вдруг опечалилась она. — А я-то полагала, что я сама.

— Ладно, я треплюсь, — смилостивился Андрей. — Может, твой отец честный, справедливый, принципиальный… Как мой.

— Ты любишь своего отца?

— Я восхищаюсь им. Он никогда меня пальцем не тронул, не тыкал никуда носом, не поучал, не читал нотаций, а теперь с гордостью утверждает, что воспитал себе достойную смену. А я как-то не заметил, чтобы он меня воспитывал.

— Действительно, твой отец — замечательная личность! — сказала она. — Если ты в детстве не замечаешь, что тебя воспитывают, так это и есть самое умное, тонкое воспитание…

— Надо же! — покосился Андрей на девушку. — Какие вы там, в университете, все вумные…

— А ты разве не там, не в университете?

— Я забыл тебе сказать — я ушел с четвертого курса, — небрежно уронил он. — Перешел на заочное отделение… Решил поездить, осмотреться, так сказать, пощупать все, что нас окружает, руками…

— Ты опять меня разыгрываешь? — надула она пухлые губы, отчего лицо у нее стало совсем как у маленькой обиженной девочки.

— Точно так же мне сказала и мать, когда я ей сообщил об этом.

— А твой мудрый, тонкий, умный отец?

— Он ничего не сказал.

— Ничего-ничего?

— Он спешил как раз туда, куда мы сейчас с тобой едем, и произнес лишь одну-единственную фразу: «Павлинами рядиться медведям не годится». Второй день ломаю голову: что он этим хотел сказать?

— «Павлинами рядиться медведям не годится…» — раздумчиво повторила Мария. — Очевидно, пословица, а как вот ее к твоему дурацкому поступку применить, я в толк не могу взять.

— Дурацкому?

— Разве умно уходить из университета накануне его окончания?

— Не повторяй слова моей матери, а то я в тебе разочаруюсь, — сказал Андрей.

— Тогда скажи, куда мы все-таки едем на этой замечательной громадине с подвесной койкой и зачем.

— Ты же сама говорила, что со мной в огонь и в воду, — улыбнулся он.

Когда Андрей улыбался, лицо его становилось мягким, добрым, а серые глаза сияли. В самом центре зрачка вспыхивал острый огонек, от которого разбегались зеленоватые лучики.

— Секрет?

— Никакого секрета нет. Просто каждый год все мы из клана Абросимовых по традиции собираемся в Андреевке седьмого июня.

— Чем же знаменательна сия дата?

— У моей бабушки, у тети Гали и у полковника в отставке Дерюгина седьмого июня день рождения. Кстати, я тоже родился в июне, только не седьмого, а десятого. Правда, свой день рождения я никогда не праздную…

— Почему?

— Я еще не уверен, что мне вообще следовало родиться, — ответил он и даже не улыбнулся.

Мария скосила на него свои большие глаза, они у нее были прозрачными, с голубизной. Иногда в гневе темнели, а голубизна превращалась в синеву.

— Я и не знала, что ты так строг к себе, — после паузы сказала она. — Ты мне всегда казался самоуверенным, сильным, умным…

— Все мы кому-то кем-то кажемся, а на самом деле даже себя как следует не знаем.

— Ты действительно сын своего отца — оба говорите загадками.

— Может, мне следовало поступить на философский факультет? — думая о своем, обронил Андрей. — Правда, философов, подобных древним грекам, нынче не стало…

— Ты хочешь заполнить собой этот пробел?

— Я даже не знаю, чего я хочу, — с горечью вырвалось у него.

— В этом отношении ты не одинок…

— И ты, дорогая, комплексуешь? — покосился он на нее.

— Какое противное слово!

— Извини, я забыл — ты же у нас фи-ло-ло-гиня! — Последнее слово он произнес по складам.

— А что? Звучит! — рассмеялась она. — Почти гра-фи-ня!

— У тебя еще и мания величия, — поддел он.

— Потому я и разъезжаю на задрипанных грузовиках, — не осталась она в долгу.

Яркая зелень обочин, листва придорожных деревьев, низкие пышные белые облака, нависшие над поблескивающей сталью лентой асфальта, — все это радовало взгляд, отвыкший в городе от природы, простора. Шоссе то горбато вздымалось на холм, то, прогибаясь, скатывалось в зеленую низину, по обеим сторонам еще виднелись многоэтажные здания в лесах, позже пошли длинные сельскохозяйственные постройки, серебристые силосные башни, цветущие яблоневые сады. Дорожные рабочие, сбросив свои оранжевые куртки, ремонтировали кусок шоссе. Запах горячего асфальта ударил в нос. На обочинах неспешно разгуливали грачи, кося блестящими глазами на проезжающие совсем близко автомашины.

— Когда я выезжаю за городскую черту, у меня такое ощущение, будто я навсегда обрываю нить, связывающую меня с городом, — заговорил Андрей. — Все мои дела, заботы, неприятности остаются позади, а впереди — другая, интересная жизнь… Я понимаю, все это самообман, но ощущение приятное.

— Я редко покидаю Ленинград и потому ничего подобного не испытываю, — сказала Мария. — Да, Андрей, как же я покажусь у твоих родственников в таком наряде? Что они обо мне подумают? Скажут, хиппи какая-то!

— Тебя это очень волнует?

— В общем-то нет, но… А тебя не волнует?

— Меня уже давно не волнует, что обо мне люди подумают или скажут, — усмехнулся он. — Стоит ли на это обращать внимание?

— Боже! Какие мы непонятые, гордые, разочарованные в жизни… — насмешливо произнесла Мария. — Мы этакие Чайльд Гарольды, Печорины, Евгении Онегины…

— Почему все это во множественном числе? Ты обижаешь наших классиков.

— Мне так нравится.

— Каждый из них вошел в историю.

— Ты хочешь сказать — классики обессмертили имена своих героев?

— И себя, между прочим, — заметил Андрей. Наморщив лоб, он мучительно вспоминал понравившийся ему отрывок из знаменитой поэмы Байрона. Начал он неуверенно, останавливаясь и снова возвращаясь к началу, но затем голос его окреп и он с выражением прочел:

… И в мире был он одинок. Хоть многих

Поил он щедро за столом своим,

Он знал их, прихлебателей убогих,

Друзей на час, — он ведал цену им.

И женщинами не был он любим.

Но боже мой, какая не сдается,

Когда мы блеск и роскошь ей сулим!

Так мотылек на яркий свет несется,

И плачет ангел там, где сатана смеется…

— А я не помню наизусть почти ни одного стихотворения, кроме тех, что в школе заучивали наизусть… Ну вроде: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя…» Или: «Плакала Саша, как лес вырубали, ей и теперь его жалко до слез…»

— Стихи я запоминаю, а вот ни одного телефонного номера не помню, — улыбнулся Андрей.

Он уверенно обхватил ладонями черную ребристую баранку, мощная большая машина бежала легко, теплый ветер завывал в ветровом приоткрытом окне. Больше восьмидесяти километров Андрей не мог выжать: все-таки машина из капитального ремонта, наверное, поставлен ограничитель скорости. Еще вчера он и не предполагал, что ему предстоит трястись в такую даль на грузовике. Он собирался отправиться с отцом на «Жигулях». За два дня до этого позвонил приятель отца — Николай Петрович Ушков — и попросил отвезти его с семьей на дачу на Карельский перешеек. Отец отвез, а вот назад «Жигули» пришлось тащить на буксире: почему-то вытекло из картера масло и, естественно, заклинило мотор. Подъезда к даче не было, но дотошный Ушков посоветовал поехать через каменистое поле с рытвинами. Там, очевидно, отец и повредил картер.

Отец поставил «Жигули» на ремонт и укатил в Андреевку на поезде. А тут как раз кстати позвонил знакомый отца — главный инженер авторемонтного завода — и попал на Андрея. Отец обещал у них выступить на читательской конференции. Узнав, что Казаков уехал в Андреевку, главный инженер рассказал, что приехавший из Климова за машиной шофер загулял в Ленинграде, попал в вытрезвитель и за все свои художества схлопотал пятнадцать суток. Из Климовской райзаготконторы шлют телеграммы: мол, скорее присылайте из капремонта машину, ко всем чертям летит план, без машины они там как без рук… Андреевка ведь Климовского района?..

Быстро смекнувший, что к чему, Андрей сообщил главному инженеру, что он шофер второго класса и готов отогнать в Климово грузовик. Обрадованный главный инженер пообещал тут же оформить путевку, прогонные документы и даже оплатить командировочные за двое суток. Андрей помчался на завод, быстро все оформил, нацепил спереди и сзади транзитные номера и с опозданием на один час двадцать минут предстал перед Марией у Средней Рогатки…

— Андрей, что это такое? — воскликнула Мария. — Что он делает?!

Он уже сам заметил, что идущие впереди вишневые «Жигули», выйдя на обгон, вдруг завиляли, прижались к боку «КамАЗа» с прицепом, потом развернулись поперек дороги и перед самым столкновением с мчащейся навстречу «Волгой» резко выскочили на обочину, перемахнули через придорожную канаву и, несколько раз перевернувшись на травянистой лужайке, замерли кверху днищем. Передние колеса продолжали бешено вращаться. «КамАЗ» ушел вперед, — наверное, водитель ничего не заметил, — а «Волга», не остановившись, прошелестела мимо. Все это произошло за считанные секунды.

Андрей нажал на завизжавший, как поросенок, тормоз, свернул на обочину, вымахнул из кабины и помчался к опрокинутым «Жигулям». Лобовое стекло разлетелось вдребезги, лишь в одном углу изморозью белели его остатки, верх был сильно помят, как раз над местом водителя крыша особенно сильно прогнулась, на сгибах отлупилась краска. Мотор заглох, но колеса все еще продолжали вертеться. Остро пахло бензином, в наступившей тишине слышалось негромкое зловещее потрескивание, бульканье. Невысокие березы отгораживали место катастрофы от шоссе, которое вдруг стало пустынным. Над головой сверкали на солнце телеграфные провода. Пожелтевший бумажный змей вяло трепыхался на них, зацепившись веревочным хвостом. Человек в машине не подавал признаков жизни. Солнце ярко светило, облака плыли над головой, в кустах чирикали воробьи. Заметив тоненькую струйку дыма, пробивавшуюся через вспученный капот, Андрей рванул дверцу на себя — она на удивление легко открылась, и на траву мешком вывалился тучный пожилой человек с закрытыми глазами. Лоб с залысинами был глубоко рассечен, но кровь почему-то не сочилась. Лицо будто присыпано мукой, под глазами обозначились синие мешки. Из-под капота уже не дымок тянул, а выползали длинные языки пламени. Подхватив раненого под мышки, Андрей потащил его подальше от машины. И только сейчас заметил, что рубашка сбоку вся красная от крови. Каблуки желтых полуботинок пробороздили две узкие дорожки в траве.

— Это он, Андрюша! — услышал он испуганный голос Марии. — Господи, он жив?!

Взглянув на лизавшее капот пламя, Андрей грубо крикнул:

— Беги к обочине, слышишь?!

Девушка удивленно взглянула на него и послушно побежала к шоссе. Андрей поднял раненого, как ребенка, на руки и торопливо зашагал за ней. Круглая голова на короткой шее безвольно покачивалась, кровь из раны в предплечье капала на зеленую траву, испачкала Андрею синие потертые джинсы, рубашку. Он осторожно опустил человека на землю, нагнулся и стал слушать сердце.

— Живой, — пробормотал он негромко и бросил взгляд на машину, почти не видимую за смятыми кустами.

Кажется, пламя стало меньше, однако немного погодя раздался взрыв, и черная копоть с огненным всплеском взметнулась над кустами. Пламя достигло телеграфных проводов, и бумажный змей вспыхнул и рассыпался в прах. На зеленую траву плавно опустились черные клочки.

— Я всегда считал, что машина взрывается при аварии только в кино. Это так эффектно, — негромко произнес Андрей, глядя на бушующее пламя. Запахло горящей обшивкой, резиной. Андрей резко повернулся к побледневшей девушке: — Вот что, Мария, ты сядешь в кузов вместе с ним, ну поддержишь его за голову, а я погоню в ближайший медпункт. По-моему, впереди большой поселок, там наверняка ГАИ и медпункт.

— Он… не умрет, Андрюша?

Но тот уже не слышал, он подбежал к своей машине, откинул задний металлический борт, бегом вернулся и, снова взяв на руки раненого, понес к машине. Мария шла за ним.

— Лезь в кузов, — командовал Андрей. — Подсунь ладони под голову! Да не бойся, не укусит!

Устроив раненого на металлическом полу, он достал из кабины свою светлую куртку, подложил под голову. Девушка смотрела на него расширившимися потемневшими глазами, нижняя пухлая губа у нее чуть заметно дрожала.

— А ведь я могла быть в этой машине… — потерянным голосом произнесла она. — Этот самый дядечка уговаривал меня поехать с ним. Говорит, с музыкой прокачу. И вот прокатился…..

— Я поеду быстро, ты смотри, чтобы он не стукнулся обо что-нибудь, — подавая девушке сумку, говорил Андрей. — Сядь рядом на этот чертов бак и придерживай его.

Мария, однако, уселась прямо на пол, вытянула почти до борта свои длинные ноги и осторожно положила голову человека на колени. Губы раненого искривились, он издал негромкий стон.

— Слава богу, живой, — прошептала Мария.

— Может быть, я все-таки не зря родился, если спас одного человека от верной смерти? — задумчиво глядя на дымящуюся за кустами машину, проговорил Андрей.

— А что бы делала тогда я? — тихо произнесла Мария.

— Ты? — перевел на нее недоуменный взгляд Андрей.

— Как бы я жила на белом свете, если бы не было тебя, дорогой?..

— Жизнь и смерть ходят совсем рядом, — сказал он. — Как влюбленные, рука об руку.

— Я никогда о смерти не думала…

— А зачем о ней думать? Я где-то прочел: смерти не нужно бояться, пока мы живы — ее нет, а когда она придет — нас не будет.

— Мрачная цитата, — заметила Мария.

Андрей откинул рукой волосы с глаз и пошел к кабине. Грузовик свирепо взревел, рванулся с места.

Над горящей машиной на большой высоте совершал свои плавные круги облитый солнцем золотистый ястреб.