Козловский ЕвгенийГувернантка

Евгений Козловский

Гувернантка

история про двух проституток

Почетный караул застыл у Могилы Неизвестного солдата. Оркестр неподалеку сиял трубами. Показался кортеж правительственных машин, остановился плавно и многозначительно. Из первой выбрался КузьмаЕгорович, тут же окруженный сопровождающими его лицами. Тамбур-мажор взмахнул жезлом. Грянул Гимн Советского Союза. КузьмаЕгорович подтянулся прилично случаю. Окончив играть советский гимн, оркестр принялся заМарсельезу. КузьмаЕгорович стал несколько вольнее, зато представители французской стороны, напротив, подтянулись. Толпапарижан и гостей столицы, окружившая церемонию, стоялавольно, асмотрела -- лениво. Марсельезу сменил меж тем торжественный марш, под который двинулся почетный караул, асопровождающие лицаподнесли Кузьме Егоровичу венок. КузьмаЕгорович поправил ленточку, дав таким образом сигнал, и венок поплыл непосредственно к Могиле.

Марш продолжал греметь, сопровождаемый дикторским комментарием о том, что высокий гость из Москвы возложил венок, после чего в честь господинаКропачевасостоялся прием в Елисейском дворцею -- смонтированный же репортажем о захватывающих этих событиях видеоряд мелькал наэкране небольшого телевизора, в который влипласидящая у кассы Жюли. Мужчинанемолодого и довольно жалкого свойствапереминался с ноги наногу, терпеливо ожидая, покадамаснизойдет до него -- юавечером господин Кропачев намерен устроить в советском посольстве ужин для членов центрального комитетаи активистов Французской коммунистической партии.

Жюли, наконец, обратилавнимание наклиента, но затем лишь, чтоб пригласить его разделить свой восторг:

-- Какой представительный!

-- Я больше по женщинам, мадам, -- улыбнулся робкий ожидалец. -- Мне быю -- и подмигнул куда-то в глубину здания. -- Только у меня всегою -- протянул несколько денежных бумажек.

-- Ну! -- осудилаЖюли. -- Затакую суммую

Клиент стыдливо потупился и вознамерился взять деньги назад, -- Жюли, однако, их удержала.

Бочком, мелкой трусцою, покидал заведение человек с акцентом:

-- Спасибо, мадам. Всего хорошего.

-- Заходите еще, мсье Эжен, -- кивнулаЖюли и вернулась к незадачливому клиенту: -- У меня есть отличная идея.

-- Правда? -- робко вопросил тот.

-- Вы жертвуете свои деньги наодноразовые шприцы для Советского Союзаю

-- Я??!

-- Вы. А я заэто обслуживаю вас бесплатно.

-- Вы??!

Последний вопрос прозвучал явно бестактно.

-- Ты думаешь, -- перешлаЖюли Ынатыы, -- если меня передвинули из основного состававо вспомогательный, я пересталабыть женщиной? -- и, выставив табличку ПЕРЕРЫВ, потащилаклиентапо коридору. -- Подожди здесь.

Оставшийся без денег клиент с тоскливой опаскою поглядел назахлопнувшуюся дверь, закоторою занимающаяся делом паравопросительно посмотреланаЖюли.

-- Деньги! -- напомнилата. -- Для России!

-- Натумбочке, -- не отказала, но и энтузиазмане проявиладевушка.

-- юпреподнести десять тысяч одноразовых шприцев, приобретенных насредствадокеров Марселя, -- завершил речь лощеный человек, которого по внешнему виду никак нельзя было принять задокераМарселя, и, кряхтя, понес огромную коробку Кузьме Егоровичу.

Тот двинулся навстречу, апраздничная публиказанакрытым столом зарукоплескала. КузьмаЕгорович принял коробку и, пожалуй, тут же выронил бы ее, если б не подоспевший человек в безупречно нейтральном костюме.

-- Спасибо, Равилью

А внизу, у входав посольство, экстравагантная, но несмотря наэто, хорошенькая девица, обвешанная фотоаппаратами, пыталась прорваться вовнутрь.

-- И вы смеете, находясь в свободной стране?!. -- ораланапосольского, хоронящегося заажана.

-- Вашанелояльность в освещении событий в Советском Союзею -- в сотый раз объяснял посольский, и тут из такси выбралась, подбородком прижимая к верхней ее грани коробку поменьше, Жюли в обнимку с коробкой-двойняшкой той, что только что подарили докеры Марселя (в лице своего лощеного представителя) СССР (в лице Кузьмы Егоровича).

-- Я -- мадам Лекупэю -- через голову ажанакрикнулапосольскому. -- Меня приглашали, -- и из-закоробок неловко, но с очевидной гордостью помахалабумажкою.

-- Мама! -- бросилась к Жюли корреспондентка. -- Скажи там своим! А то я устрою такой бенц!

-- После своих грязных статеек ты еще смеешь?!. -- зашлась Жюли в праведном гневе и скрылась запосольскими воротами.

Вероникауспелащелкнуть входящую мать и пробормоталапод нос:

-- Проституток пускают, апрессаю

-- юот нашего небольшого коллективаполторы тысячи одноразовых шприцев, -волнуясь, произносилаЖюли. -- А это, -- досталамаленькую коробочку, кокетливо перевязанную красной ленточкою, -- пятьсот презервативов. От меня лично, -- и слегказарумянилась.

-- Интересная женщина, -- шепнул КузьмаЕгорович Эжену, с которым мы расстались в вестибюле заведения страницею выше. -- Кто она?

Эжен покраснел и замялся:

-- Онаю Она, КузьмаЕгоровичю Н-ную наставницамолодежи, если можно так выразиться. Изю пансионаблагородных девиц.

Жюли поднеслаобе коробки Кузьме Егоровичу. Тот, принимая, проникновенно глянул дарительнице в глаза.

Секретарь компартии Франции, наблюдая засценою и стараясь не упустить с лицаширокую улыбку, распекал своего секретаря:

-- Провоцируете скандал?

-- А как я мог отказать? -- оправдывался секретарь Секретаря. -Активистка! член партии с пятидесятого года. Организоваласбор средств, -аКузьмаЕгорович целовал Жюли ручку.

Тем временем очередной оратор успел завести прелюдию к очередному подарку:

-- С неослабевающим интересом наблюдая запроцессами, происходящими в Советском Союзею

-- Вот видишь! -- упрекнул КузьмаЕгорович Эжена, едваЖюли отошла. -Значит, есть в Париже такие женщины! Есть! Чего вас ни попросишью

Эжен поймал смешок засекшей публичный разнос хорошенькой посольской машинистки.

-- Знаете, КузьмаЕгорович! -- вдруг приосанился. -- Не те временапошли! -КузьмаЕгорович взглянул наЭженас некоторым недоумением и чуть ли даже не с восхищением. -- Посольство великой державы не обязано разыскивать кому бы то ни было гувернанток для внучек! Даже первым лицам государства! Даже если их дети разводятся с женами! -- и Эжен бросил победный взор намашинисточку, которая давно уже занялась чем-то другим.

-- Вот как? -- спросил КузьмаЕгорович с усмешечкою, аЭжен уже и рад был бы отказаться от опрометчивых слов, но поезд, кажется, ушел.

Оставалось упорствовать в диссидентстве:

-- Да!

-- Ну-ну, -- покивал КузьмаЕгорович, аРавиль сделал пометку у себя в блокнотике.

Взобравшись надерево и держась нанем неведомо как, Вероникарыскалателевиком сквозь приоткрытое окно банкетного зала.

-- Господин Кропачев! -- крикнулас несильным акцентом, завидев Кузьму Егоровича. -- Правдали, что ваш сын -- лидер рок-группы, самым жестким образом настроенной против режима?

КузьмаЕгорович (рядом стоял французский Секретарь) брезгливо прикрыл окно, вздохнул:

-- У нас прессатоже совершенно распоясалась, -- и, взяв собеседникапод локоток, продолжил конфиденциальную беседу: -- Так вот, не могли б вы по своим каналам поспособствовать, чтобыю -- кивнул наЖюли, которая с повышенным достоинством и чрезвычайным изяществом пилакофе, -- этамилая женщинапоработалагодик-другой в Москве. Для меня лично.

Французский Секретарь постарался сдержать налице изумление:

-- Но вы знаете кто она?!

-- Еще бы! -- кивнул КузьмаЕгорович. -- Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто онаю высокая профессионалка.

-- Что верно, то верно, -- смущенно подтвердил Секретарь.

-- Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которыею

-- О, да! -- восхитился Секретарь. -- Вы очень смелый человек, господин Кропачев!

-- У меня, конечно, тоже есть враги, -- вздохнул КузьмаЕгорович (Секретарь кивнул весьмапонимающе), -- но тот факт, что она -- коммунистка, многим из них, надеюсь, заткнет рот.

-- Коль уж вы все равно идете натакой рискю может, подобрать кого-нибудью помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискатью

-- Ну уж нет! -- возразил КузьмаЕгорович твердо. -- Возраст! Опыт! Знание жизни!

-- О вкусах, конечно, не спорят, -- развел Секретарь руками.

-- Вот и условились. С валютой у нас, правдаю -- пустил КузьмаЕгорович многоточие. -- Сами знаетею

-- Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.

-- Ну?! -- изумился КузьмаЕгорович. -- Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле -- это не так важно: я решил передать вам авторские праванамою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, анаостальноею Наостальное, -- продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, -- купите для СССР одноразовых шприцов, -- и, взяв с подносарюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.

Во Внукове-2 шел напосадку правительственный самолет.

Несмотря нато, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москварезко контрастировалас солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровичапо руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.

Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. КузьмаЕгорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренгавстречающих двинулась навстречую

А видеомагнитофон крутился назапись: в большой сосредоточенности наблюдал завстречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. КузьмаЕгорович здоровался, отвечал о самочувствии -- вроде бы нормально, обычно, обыденно, авместе -- чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.

Который помоложе нараз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.

Набольшой монитор сновавышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.

-- Ну, КузьмаЕгорович!.. -- по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.

КузьмаЕгорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набраласкорость и, словно нечистая сила, исчезлазатемным извивом шоссею

Жюли ехаланазаднем сиденьи ЫВолгиы и смотрелапо сторонам. Слеванеслись черные кусты и деревья, справа -- под маревом освещенного нижним светом неба -- посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.

-- Moscou? -- со всею доступной ей восторженностью спросилаЖюли.

Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:

-- Тропарево.

-- Oui, oui, -- согласилась Жюли, однако, едвазавидев очередной массив, спросилаеще восторженнее: -- Moscou?

-- Востряково, -- сновамотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.

-- Moscou?

-- Очаковою

У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровичамрачно стоялагруппкалюдей с протестующими против засилья аппаратаплакатиками. Тут же, наснегу, между сосен, расположился рок-ансамбль -- змеи проводов тянулись во тьму.

Едвазавидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребятазапели уж-жасно абличительную -- по моде текущего восемьдесят девятого -- песню. Особенно старалась одетая шубкою девочкалет пяти.

Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся воротакузьмаегоровичев лимузин. Никитабросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: КузьмаЕгорович как раз выбирался из машины.

-- Неужто привез?! -- полюбопытствовал Никита, сопровождая отцак дому.

-- Клоун! -- бросил отец находу.

-- Машка-а! -- заорал Никитачерез весь двор. -- Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.

А КузьмаЕгорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд надесяток бюстов Ленина, стоящих полукругом наневысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: наодном -- рыжий парик, надругом -- женские бусы, к третьему прилепленакакая-то медалька, кажется -- шоколаднаяю Не раздеваясь, КузьмаЕгорович принялся убирать кощунственные добавки.

-- А что, дед, ты правданяньку из Парижапривез? -- спросиластоящая напороге девочка. -- Я с папой нагастроль хочу!

КузьмаЕгорович обернулся со строгостью.

-- Пусть! -- сказал. -- Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя -человекасделаю.

-- А, может, лучше -- тоже упустишь? -- с надеждою поинтересовалась внучка, но КузьмаЕгорович не обратил внимания надерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.

Не закончив даже с ленинами, КузьмаЕгорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб надиске коего заменял сразу все цифры.

-- Спасибо, -- буркнул, послушав. -- Прямо сейчас? -- выказал удивление -не удивление, недовольство -- не недовольство. -- Ладыю

Ребятапод соснами, укручивали провода, аппаратуру, упаковывали в РАФик с названием ансамбля по борту.

Жюли совсем было прокатиламимо, но Никитауспел заступить машине дорогу, открыл дверцу, нырнул головою в салон.

-- Вы, что ли? -- ткнул в Жюли пальцем.

-- Bon soir, bon soir, -- заулыбалась Жюли.

-- Дабудь я и негром преклонных годов, -- назидательно продекламировал Никита, -- и то без унынья и лени я русский бы выучил только затою Parler vous Franзais? -- добавил с чудовищным акцентом.

-- Mais certainement! -- ответилаобрадованная Жюли и затараторилапо-французски: -- Я так давно мечталапобывать в России! Glasnost! Pyeryestroyka! Gorbatchov! Я уже виделаМоскву издали -- это производит неизгладимое впечатлениею

Никита, отчаявшись переждать, закрыл ей рот ладонью, чмокнул в щеку, произнес:

-- Любте Машеньку!

А КузьмаЕгорович, плюнув напоследнего ленина, стирал с него рукавом следы помады, когдав кабинете возник Равиль, кашлянул, привлекая внимание, скосил взгляд начасы.

-- Ничего, -- буркнул КузьмаЕгорович. -- Подождет, -- и уж совсем неслышно добавил: -- Не бариню

-- Что-что? -- спросил Седовласый у молодого своего помощника.

-- Боюсь ошибиться. Щас, повторим, -- и молодой заиграл наклавишах.

Завизжал звук, задергались фигурки наэкране в обратном движении, плюнуло, щелкнуло, остановилось и сновапоехало вперед с повышенным усилением звука.

-- Не барин, -- сказал КузьмаЕгорович с экрана.

-- Ага, -- кивнул Седовласый. -- Вот теперь -- расслышал.

Равиль нетерпеливо переминался у открытой дверцы лимузина. Жюли стоялапосереди двора, окруженная сумками, чемоданами, коробками.

-- Надеюсь, -- произнес КузьмаЕгорович по складам начудовищном французском, вычитав его из разговорникапод мощным светом дворового фонаря, -что вам удастся найти деловой контакт, -- и чуть подал вперед Машеньку, держащую дедазаруку.

-- Нам, -- поправилаЖюли и, показав насебя и Кузьму Егоровича, соблазнительно улыбнулась.

-- Вам! -- возразил КузьмаЕгорович по-русски, подталкивая к Жюли Машеньку.

-- Но мсье! -- возмутилась Жюли. -- При чем здесь она?! Я терпеть не могу маленьких детей! Я не знаю как с ними обращаться!.. -- однако, КузьмаЕгорович уже шел к машине:

-- Совещание окончено!

Хлопнуладверца, лимузин исчез, двое разного ростастояли назаснеженном пространстве.

Жюли обдалаМашеньку пренебрежительным презрением и принялась пересчитывать свои места -- Машенькаже составилакрепкий снежок и послалав тетю. Жюли сверкнулагневным взором и пошланадевочку, которая подпустилаее поближе и только тогдапобежала. Жюли не удержалась, бросилась вдогонку, но Машенькабылавертче. ТогдаЖюли тоже слепиласнежок и кинула.

Со звоном осыпалось стекло. В дверях караулки вырос мент.

-- Е-е-е! -- высунулаязык Машенька. -- А я от тебя все равно сбегу: к папе нагастроль!

Намаявшись задень, Машеньказаснулав своей кроватке, под плакатом, рекламирующим никитин ансамбль.

Жюли потихоньку притвориладверь детской и пошланаосмотр особняка. Комнатаоткрывалась закомнатою, лестницазалестницеюю Повсюду висели и лежали дорогие ковры, стояламебель, место которой, по-хорошему -- в музее. Все убрано, вычищено, однако, странным образом ощущается отсутствие руки хозяйки.

В маленьком кабинетике второго этажа(КузьмаЕгорович впопыхах оставил в скважине спец-ключик) стол был уставлен разноцветными, разноформенными телефонами.

Жюли снялаодну трубку -- раздался гудок одного тона, другую -- другого. Соблазнительнее прочих выглядел аппарат с гербом надиске. Жюли снялатрубку и с него. Гудкане было вообще -- какие-то слова.

-- Можно заказать Париж? -- осведомилась Жюли.

Ответили неразборчиво и во всяком случае не по-французски. Жюли решила, что стоит подождать -- так, с трубкою у уха, и приселанакожаный подлокотник.

И тут в дверях появился загадочный молодой человек с пистолетом. Жюли взвизгнула, выронилатрубку, подняларуки:

-- У меня нету денег! Только франки!

Молодой человек пошел наЖюли, не сводя с нее ни взгляда, ни дула. Одной рукою осторожненько положил трубку нааппарат, потом крадучись приблизился к Жюли со спины и снизу доверху ощупал.

Жюли, хоть и перепуганная, профессионально заигралателом под его пальцами:

-- Пожалуйста, мсье. Сколько хотите. Если вам это приятно.

Молодой человек кивнул стволом пистолетанадверь.

Жюли улыбнулась:

-- С удовольствием. И можете убратью это.

Выведя Жюли из комнаты, молодой человек погасил свет, щелкнул спецключиком, аккуратненько положил его в карман и растворился во тьме.

-- Мсье! Мсье! -- тщетно взывалафранцуженка. -- Конечно, господин Кропачев может сделаться недоволен, но если мы сохраним в тайне наше с вами свиданиею

Над темной парижской улочкою сеялся дождь. Вероникавыбралась из малолитражки и направилась к маленькому кафе: там, в полутемном, полупустом зальчике зачашкою кофе устроился Эжен и украдкой поглядывал из-заразвернутой маскировочной газеты. Увидев Веронику, привысунулся, подмигнул. Онаселазастолик.

-- Ну, -- сказала, -- слушаю.

-- Кропачев, -- таинственно прошипел Эжен, -- вывез в Москву проститутку.

Это не было новостью для Вероники, поэтому онаподогнала:

-- Дальше!

Изумленный посольский повторил громче и членораздельнее:

-- Кропачев вывез в Москву проститутку.

-- Знаю: мою мать, -- несколько раздражилась Вероника. -- Дальше!

-- Нич-че-го не понимают! -- развел посольский руками.

КузьмаЕгорович выбрался из лимузинаво дворе резиденции и, взглянув начасы, плюнул в сердцах.

Вошел в темный, спящий дом. Снял пальто, шляпу, переобулся в тапочки, тихонько, нацыпочках, двинулся по коридору, заглянул в детскую, в спальню. Разделся до трусов и направился в ванную, где шумно умылся, плеснул холодной воды под мышки. Щелкнув резинкою натрусах, вернулся в полумрак спальни, забрался в постель.

-- Милый! -- жарко прошепталаЖюли в самое его ухо. -- Наконец-то! -- и страстно обняла.

КузьмаЕгорович вскочил как ужаленный и зажег свет: Жюли сиделав прелестном nиgligи и с растерянным выражением; осознав, что посторонняя женщинавидит его в одних трусах, КузьмаЕгорович тут же свет вырубил.

-- Но это же я, Кузьма! -- нежно пропелаЖюли, проясняя недоразумение, и профессионально соблазнительно раскинулась напостели, похлопалаладошкою рядом. (КузьмаЕгорович меж тем неслышно, нацыпочках, крался к выходу). -- Пусть вы не понимаете по-французски, но язык любви вы не можете не понять. -- И, поскольку КузьмаЕгорович себя не проявлял, выложилаглавный козырь: -- Kra-syi-vy.

Скрипнуладверь. Жюли подождаламинутку и щелкнулавыключателем. Вся изумление, осмотрелапустую спальню.

А КузьмаЕгорович, живой баррикадою привалясь к двери снаружи, бурчал под нос:

-- Говорили же мне, что француженки -- сплошь бляди!

Жюли подошлак зеркалу, придирчиво себя осмотрела:

-- Чего ему еще надо?!

Заокном стояло утро и уже не раннее. КузьмаЕгорович, укрытый пальто, скрючившийся накожаном диване, под ленинами, неволею разлепил глазаот пушечного громазахлопнутой где-то неподалеку двери. Подчеркнуто громко, как бы специально усиленно, низверглась в унитаз вода. Хлопнулаеще однадверь, еще -все ближе и ближе. Основательные басы дверных ударов связывало стаккато звонких каблучков. Когда, наконец, распахнулась дверь кабинета, КузьмаЕгорович пугливо прижмурил глазаи изо всех сил притворился спящим.

ВошлаЖюли, великолепная в праведном негодовании, и, презрительно оглядев Кузьму Егоровича, бросилананего исписанный лист бумаги, повернулась, простучалакаблучками, вышлаи так хлопнулазасобою, что посыпалась штукатурка.

КузьмаЕгорович приоткрыл глазанапол-миллиметрика, потом шире, ширею Убедясь, что Жюли нету, опасливо взял лист:

-- Бусурманка! Написать даже не может по-русски!

Поскольку был час пик, народу в метро набилось под завязку. Входя настанцию, поезд буквально продирался сквозь людскую толпу. Поэтому особенно странным казалось, что средний вагон практически пуст: усталый женский силуэт рисовался зазанавескою, дачеловек с пышными буденовскими усами, одетый в метроформу, расхаживал по проходу, заглядывал под сиденья. Прочие вагоны, не успев выплюнуть-выдавить очередные человеческие порции, подвергались небезуспешным атакам перронных масс, двери же среднего были как чугунные, окна -- как стальные. Так, с пустотою посередине, оставив по себе вой, скрежет и полплатформы народу, поезд и скрылся во тьмею

Накакой-то другой станции работали все четыре эскалатора, но публикою было забито только три: четвертый двигался вниз налегке, неся Кузьму Егоровичас Машенькою заручку, дадвоих в штатском пятью ступенями ниже и двоих -- пятью выше. Штатские усиленно читали газеты, КузьмаЕгорович тоже просматривал ЫПравдуы.

-- Гляди-ка! -- ткнул локтем один из публики другого и весь вывернулся.

-- Ну?! -- сказал изумленный другой.

-- Точно! -- утвердил первый.

И только когдачастокол фонарей скрыл Кузьму Егоровичаокончательно, повернулся лицом вперед и добавил озадаченно, чуть не в затылке почесав:

-- Де-мо-кра-ти-за-ци-яю

Метропоезд притормозил прямо посреди тоннеля. Из боковой дверцы вошли в пустой вагон КузьмаЕгорович и Машенька. Поезд понесся дальше. Машинист в кабине включил микрофон:

-- Через следующие станциию

-- юпоезд по техническим причинам проследует без остановок, -- услышали машинистов голос битком набитые в вагон пассажиры, и лицаих исказились ужасом, но грохот колес заглушил визги отчаянья и возмущенияю

Бешеный состав пронесся через переполненную народом станциюю

Машенькастоялав торце вагона, упрямо уставясь в занавешенное стекло. Очень по-русски красивая женщиналет двадцати восьми пряталав сумку скомканный платочек.

-- Подойди к матери, Маша! -- жестко приказал КузьмаЕгорович, но в ответ получил только передерг плечиками.

-- Оставьте ее, -- сказалаАглая сквозь всхлип.

-- Онаот любви, -- пояснил КузьмаЕгорович. -- От обиды.

-- Бумагу вашу давайте, -- сухо оборвалаАглая.

-- Я предупреждал, когдаты собиралась заНикиту. И все сделал, чтоб не случилось развода.

-- Или вы сейчас же дадите вашу бумагу, илию

-- Или что? -- осведомился КузьмаЕгорович.

Человек в метроформе и усах насторожился, явив тождество с Равилем.

-- Или, спрашиваю, что? -- повторил КузьмаЕгорович, но не стал мучить Аглаю дальше сознанием полной ее беспомощности, апротянул полученный утром от Жюли лист.

Аглая наделаочки. Машенькаукрадкою посмотреланамаму.

-- Меморандум, -- прочлаАглая. -- Ну, этою -- взялась было пояснить, но КузьмаЕгорович перебил:

-- Не дурак! Читай дальше.

-- Я как честная проституткаю -- перевелаАглая первую фразу меморандумаи, глазам не поверя, перечитала: -- Ну да: как честная проститутка. Вы ей проститутку в няньки подсунули?

Поезд вынесло из тоннеля под тяжелое пасмурное небо. Приоткрыв занавеску, Машенькаувидела: по шоссе, рядом с поездом, плавно покачивается серый лимузин Кузьмы Егоровича.

-- Как проститутка?! -- переспросил КузьмаЕгорович, отобрал у Аглаи лист, словно имел возможность убедиться сам, и добавил едвали не с восхищением: -Подлови-и-илию

По-королевски: небрежно и гордо, -- раскинулась Машеньканапереднем сиденьи ЫЗИЛаы и снисходительно инспектировалаМоскву. Сзади сидели КузьмаЕгорович и переодевшийся в штатское Равиль: у каждого в руках -- по бумажке.

-- Давай-давай, ничего! -- подмигнул КузьмаЕгорович и просуфлировал: -Ввиду недоразумения, произошедшего как не по вашей, так и не по нашей винею ну!

Равиль, усиливаясь всем лицом, принялся произносить по-французски написанную русскими буквами фразу:

-- Ввиду нею недоразуменияю произошедшего как не по вашейю

-- Видишь! -- подбодрил КузьмаЕгорович и вдруг переменил ход разговора: -Послушай, Равиль. А ты наменя не стучишь? Как надуху, а?

Равиль глянул нашефачистыми, ясными глазами младенца.

-- Ладно! -- махнул КузьмаЕгорович рукою. -- Давай дальше, -- и уткнулся в русский оригинал: -- Считаю наш договор расторгнутым.

-- Считаю наш договор расторгнутым, -- наломаном французском вымучил Равилью

-- юи предлагаю покинуть пределы страны в двадцать четыре часа, -продолжил с чуть большей беглостью, только не в ЫЗИЛеы уже, ав мчащейся по вечерней Москве ЫВолгеы.

Назаднем сиденьи, стиснутая с обеих сторон ребятками в штатском, выслушалаответный меморандум Жюли. Погляделаналево. Направо. Сказала:

-- Хочу в туалет.

-- Что? -- не понял Равиль.

-- Пи-пи! -- агрессивно прикрикнулаЖюли и попыталась продемонстрировать.

Равиль обдумал непростую ситуацию, решился:

-- Подвези ее к сортиру!

Черная ЫВолгаы включилавдруг красно-синюю мигалку, душераздирающе взвыласиреною и, развернувшись наместе, резко ушлав переулокю

Первая дверца, возле которой они остановились, оказалась заколоченной крест-накрест, апо доске надпись мелом: РЕМОНТ. Водитель круто сдал назад, скрипнул шинами и двинул дальше, распугивая прохожих и проезжих сиреноюю

У следующей точки слово ТУАЛЕТ, рельефом выложенное некогданафронтоне, было сбито, оттеняя табличку: МАГАЗИН ЫМЕРКЮРИЙы. Мелкая фарцабросилась к автомобилю:

-- Сдаете чё?

-- Тьфу ты! -- выругался водитель.

-- Хочу в туалет! -- капризно повизгивалаЖюли. -- Хочу пи-пи!!

У следующей дверцы даже не остановились, заметив намалой скорости надпись над висящим замком: НЕТ ВОДЫ.

-- Хочу пи-пи!!!

Длинный хвост дам тянулся из дверей туалетаследующего, наконец -действующего.

-- Тормози, -- приказал Равиль, кивнул Жюли и пошел, ведя ее заруку, мимо очереди -- туда, в дверцу.

Мгновенье спустя и Жюли, и Равиль вылетели наружу, сопровождаемые диким скандальным ором и чуть ли не колотушками возмущенных совженщин, так что едвауспели скрыться в машине.

-- Хочу в туалет! -- требовалаЖюли.

-- Даслышу я, слышу! -- заорал выведенный из себя Равиль и приказал водителю: -- Давай под кирпич, наСтолешников!

Вечерняя толпапешеходной улицы едвауспевалас визгом разлетаться перед лакированным капотом. Над входом сияланеоновая вывеска: КООПЕРАТИВ ЫУЮТы.

-- Иди, -- кивнул Равиль.

Жюли вылезла, сопровождаемая двумя мальчиками, скрылась задверцею. Мальчики замерли по сторонам, как накартине Верещагина.

Жюли показалась через секунду.

-- Что еще?! -- взревел Равиль.

-- L'argent, -- требовательно потерлаЖюли большой палец о средний и указательный.

-- Ларжан-ларжан! -- передразнил Равиль и сунул Жюли красное удостоверение с золотым гербом державы наобложке. -- Покажешь -- пропустят.

Жюли, гордо покачивая бедрами, направилась в туалетю

Тут же, неподалеку, в густой вечерней толпе Вероникаостановиламолодого бородатого парня и сунулаему под нос диктофон:

-- ГазетаЫFigarotы. Как вы относитесь к господину Кропачеву?

-- Боюсь, -- улыбнулся парень, -- что у меня получится непереводимая играсловю

-- К самолету не опоздаем? -- осведомился водитель у стоящего наулице, об ЫВолгуы облокотившегося Равиля. -- Мне, конечно, все равною

Равиль глянул начасы и решительно ринулся в туалет. Прошел мимо опешившей кассирши, распихал подкрашивающих лицадам, дернул дверь одной кабинки -раздался визг, другой -- мат, третьейю

Узкая потолочная форточка, дорогапобега, былаоткрытанастежь, и из нее, перечеркивая черноту московского неба, сеялся снежок.

-- У-до-сто-ве-ре-ни-е! -- простонал Равиль, вылетел вон и, явно имея в виду не честную профессию Жюли, но привычное ругательство, добавил сквозь зубы: -- Пр-р-роституткафранцузская!

В ЫИнтуристеы шлаобычная вечерняя тусовка: подъезжали-отъезжали собственно интуристы, туда-сюдатаскали багаж носильщики, вилась фарца, похаживали менты с демократизаторами, лениво презирали всех вокруг путаны, бдительный швейцар отделял агнцев от козлищю

Жюли подошлак администраторше, кивнуланателефон:

-- Можно в Париж?

-- Только из номера, -- глядя куда-то заЖюли, улыбнулась администраторшаи протянулачерез ее голову грушу с ключиком, которую небрежно принял низкорослый человек, насельник Востока. -- Вы в каком номере живете? -- скользнулапо Жюли взглядом. -- Давайте визитку!

Жюли как бы не расслышалавопрос, отошлавслед завосточным гостем, который направлялся в бар, ускорилашаг и успелакак раз к моменту, когдадве девицы: обе в полтораего роста, но однабеленькая, адругая -- черненькая, обступили насельника.

Тот ткнул пальцем в черненькую, потом в циферблат часов, аот беленькой отмахнулся и даже чуть ли не прикрикнул, когдаонапопробовалапроявить назойливость. Слов было не разобрать, даЖюли по-русски и не понимала, однако смысл сцены читался легче, чем в ЫComйdie-Franзaiseы.

Насельник Востокадвинулся к выходу, черненькая, нагло качнув бедрами перед беленькою и презрительно улыбнувшись наее -- сквозь зубы -- смачное ругательство, прошламимо Жюли куда-то в вестибюль. Беленькая проводилачерненькую взглядом-лезвием и вернулась к стойке, взобралась натабурет, ухватилагубами соломинку недопитого коктейля.

Жюли подсела.

-- Проститутка? -- поинтересовалась.

-- А что? -- агрессивно ответилата.

Жюли радостно и открыто улыбнулась:

-- Я тоже -- проститутка!

-- Ты? -- с некоторым недоверием, однако, уже без злобы, спросилабеленькая.

-- Ага, -- ответилаЖюли. -- Я. -- И добавилапоясняюще: -- Из Парижаю

А восточный гость подошел к дверям своего номера, отпер, зашел, по привычке заперся, но, вспомнив про черненькую, отвернул ключик обратно и даже оставил щелку между дверью и коридоромю

Беленькая склонилась к администраторше:

-- Наташа, будь другом: закажи Париж натринадцать-восемнадцатый. Со справкой. Цекакомпартии.

-- А он оплатит? -- недоверчиво спросилаадминистраторшаи вдруг прыснула. -- Как ты сказала? Цека?! Ну, он дает!

Низкорослый насельник Востокапотер ручки, оглядел накрытый стол: коньячок, рыбка, что-то там еще вкусненькое, чуть поправил тарелочку, сбросил, насвистывая, пиджак, стянул батник и, оставшись в майке, подошел к зеркалу. Взял дезодорант с шариком наконце и, не без удовольствия глядя наотражение, стал освежать подмышки.

В дверь постучали.

-- Ага, -- промурлыкал восточный гость. -- Захады, дарагая. Гостьей будышь.

ВошлаЖюли.

-- Звать как? -- не обернулся насельник.

-- У меня, славаБогу, есть профессия, -- выдалаЖюли по-французски. -- Так что ты не думай, что я -- побираться.

Насельник Востокаудивленно оглядел совсем не ту, которую ждал, потом все-таки догадался:

-- А-аю Арыгыналы привэзла? -- сказал по-русски, но с неимоверным акцентом.

Жюли навсякий случай кивнула.

-- Мы ж вроде назавтрадагаварывалыс?

Жюли пожалаплечами.

-- Ладно, давай бистренко, -- и достал из столапачку сторублевок. -- Из Парыша, что ли?

-- Oui, oui, -- обрадовалась Жюли. -- Paris!

-- Ну давай, -- протянул восточный гость руку. -- У миня тут встрэча. Дэловая. Так что ти ызвины. А если каняку хочиш -- захады черыз час, -перехватил взгляд Жюли, брошенный, впрочем, мимо коньяканателефон. -- А арыгыналы давай. Вот, -- выставил сторублевки. -- Десат тисач.

-- Нет! -- отказалась Жюли. -- Не надо денег! Я позвоню, аты потом заплатишь по счету. Договорились? -- и пошланателефон. -- Между прочим, в Париже я зарабатываю -- надесять разговоров хватило бы.

Насельник Востокапреградил Жюли путь:

-- Ну харашо, ладно. Вазмы ыщо и каняк, -- и полез в холодильник. Достал бутылку, всучил Жюли, повлек ее к выходу. -- И чышы. Давай арыгыналы, -ненавязчиво и ловко полез в сумочку.

Взору его открылось удостоверение с золотым гербом накрасной обложке.

-- Убедился, что нету денег? Все у них осталось -- и деньги, и документы, и билетю -- началабыло Жюли, но осеклась, ибо восточный гость, странно присвистнув, упал в кресло, машинально налил и опрокинул внутрь полстаканаи простонал:

-- При-э-ха-лию

-- Бедненький, -- профессиональным тоном посочувствовалаЖюли. -- Тебя уже пораприласкать? -- и запустиларуку под майку низкорослого насельника.

-- Нэ надо! -- взвился он как ужаленный. -- Только нэ надо питат! Сам все пакажу. Вот валюта, -- и стал выбрасывать настол пачки франков, долларов, марок, фунтов. -- Можиш каныфисковыват. Пажалуста. И расписки нэ пиши, -- и погреб кучу денег в сторону Жюли.

Таотпихиваланазад:

-- Не надо! Ты только зазвонок заплати!

-- Какая взатка?! Пачэму сразу взатка?! Каныфискуй наздаровье. А расписка -- зачэм мнэ твая расписка? Что мне с нэй дэлат?! -- и сновапихал деньги.

Тут отворилась дверь и явилачерненькую из бара.

-- Ти что?! -- замахал нанее хозяин-гость. -- Пашла! Зачэм прихадыла?! Номером ошиблас! Я тут нэ живу.

Жюли взглянуланапроститутку с некоторой ревностью:

-- Если дашь позвонить, можешь, конечно, и с этой. Только в нашей профессии главное -- опыт, -- и едвали не обиженно скрылась завнутренней дверью.

Низкорослый насельник Востокарванулся вослед.

-- Стаю-сматру, -- оправдывался по дороге. -- Дэвушкабэдная, худая. Вдруг, думаю, кюшат хочэт: пазаву-накармлюю

Там, во второй комнате, стояли ксероксы, брошюровальные машинки, стопками лежали порнографические открытки, календари всех размеров и разное прочее.

-- Ну и что? -- уже уличенный, ткнул восточный гость в нос Жюли образец продукции. -- Гдэ ти тут увидэламэжнационалную розн? Чистая парнаграфыя. Двагода, -- и, заискивающе взглянув в глазаЖюли, добавил с вопросцем: -Условно, а? Вот, мэжду прочэм, -- продемонстрировал открытку, накоторой негр занимался любовью с блондинкою скандинавского типа. -- Этот вот, прэдпаложим -- армянин. А онаиз Азербайджана. Наабарот -- дружьбанародов! Пралетарии всех стран!

Жюли критически осмотрелаоткрытку и скривилась.

-- Харашё, -- согласился насельник, сделал таинственное лицо и поманил Жюли пальчиком; тапоневоле склонилаухо. -- Танки, -- прошептал, -- украл Ашот Мелконяню

Над Красной площадью сеялся мелкий колючий снежок, особенно контрастно высвечиваясь в лучах прожекторов, направленных наю как это? наседые стены древнего Кремля. Двое солдат, сопровождаемые разводящим, печатали шаг по направлению к мавзолею. Начали бить куранты и произошлачеткая, словно куклы двигались в механических часах, сменакараула.

КузьмаЕгорович с непокрытой головою стоял заогородочкою в двух-трех метрах от колумбария и сосредоточенно глядел напустое место между двумя замурованными урнами.

Взвизгнув тормозами по брусчатке, остановилась равилеваЫВолгаы -КузьмаЕгорович не услышал, не обернулся. Равиль подошел, мужественно и сдержанно извлек из-под мышки пистолет, протянул. КузьмаЕгорович взял машинально. Из внутреннего карманаРавиль извлек партийный билет и протянул тоже.

-- Сбежала? -- спросил КузьмаЕгорович откуда-то оттуда. Издалека. Извысока. Из Вечности.

Равиль подтверждающе и вместе -- скорбно, склонил повинную голову.

КузьмаЕгорович слишком был погружен в Высокие Мысли, чтобы вынырнуть из них вдруг.

-- Но ложитьсяю -- сказал раздумчиво и бросил прощальный взгляд напраздный кусочек стены, -- ложиться надо сегодня.

-- Слушаюсь, -- отозвался Равиль.

-- Дане тебе! Мнею -- и добавил: -- Большая тревогаю

И тут же, минуту-другую всего спустя, задвгались мощные телеобъективы, закрутились кольцарезкости наплывущем над полузатененной чашею Земли спутнике, ав огромном, до отказазабитом электроникою зале, заметались зеленые лучи по экранам радаров, прерывисто загудел тревожный зуммер, замигали красные лампы и большой трафарет с надписью по-английски: БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ № 1, заставив офицеров вооруженных сил США напрячь напультах руки.

Металлический голос вещал из-под потолка:

-- Боевая готовность номер один. Боевая готовность номер один. ВойскаМВД, КГБ и части Советской Армии заняли и прочесывают Москву. В воздух подняты все летательные аппараты Московского военного округа. Боевая готовность номер одиню

-- Профессией надо было заниматься, ане политикой! -- кричал в телефон раздраженный Секретарь французского ЦК. -- Вот теперь и возвращайтесь!

-- Чтоб надо мною смеялся весь Париж? -- возмущалась Жюли насвоем конце провода, анасельник Востокаопрокидывал в себя очередные полстакана. -- Жюли Лекупэ не сумелаудовлетворить старую русскую обезьяну! Ха-ха!

Секретарь отставил наотлет трубку, которая выкрикивалаеще менее лестные определения Кузьмы Егоровича, и укоризненно посмотрел насвоего секретаря. Тот взял орущую трубку, словно змею, и пропел вкрадчиво:

-- Но подумайте, дорогаяю Что? Не расслышал. Кудаидти?

-- В жопу! -- артикулировалаЖюли. -- В жо-о-пу!

Восточный гость сидел у столаеле живой (однабутылкаконьякаопустеласовершенно, другая -- наполовину) и, вырывая из записной книжки листок залистком, разжевывал их и проглатывалю

Последнюю сцену представил нам экран монитора, один из доброй полусотни, находящийся в специальном подвале ЫИнтуристаы; вместе с нами наблюдал картину и сидящий у самого экранаКузьмаЕгорович; заним, стыдливо полуотвернувшись, чтобы как бы не видеть экрана, но самого Кузьму Егоровичакак бы видеть, стоял Равиль, азаРавилем, стыдливо отвернувшись совсем, -- несколько человек интуристовского начальства.

ЗаКузьмою же Егоровичем и затем, как он наблюдает заЖюли, наблюдал Седовласый по своему телевизору и мурлыкал:

-- Л-любовь нечаянно нагрянетю

Жюли в сердцах бросилатрубку, взглянуланахозяинаномера.

-- Уже едут? -- спросил тот, вставая Жюли навстречу -- руки вперед, под наручники, и свалился.

Жюли подошла, попыталась поднять.

-- Я тыбэ русским языиком гаварю, -- провещал насельник Востока. -- Луче жит стоя, чэм умэрет накалэняхю

КузьмаЕгорович поигрывал скулами и наливался кровью, глядя, как волочит Жюли восточного гостя к кровати; когда, устроив беднягу, Жюли принялась стаскивать с него ботинки, КузьмаЕгорович не вытерпел: встал, нервно слазил в карман, откудаизвлек, не разобрав что это, равилев пистолет, потом кивнул головою, как полководец перед атакою, и направился к выходу.

-- КузьмаЕгорович! -- ринулся заним Равиль. -- Осторожно! Заряжено!

ЕдваЖюли дотронулась до замочной ручки, чтобы запереть, как дверь распахнулась и явиларазгневанного Кузьму Егоровича. Вдохнув и не находя сил выдохнуть, он стоял, набирая налице колер от розового до темно-багрового. Свитамаячилапозади, не смея поднять глаз.

Насельник Востоказадрал руки. Жюли презрительно приподнялаплечо и двинулась уйти. КузьмаЕгорович удержал ее, развернул к себе, удивился собственной вооруженности, передал пистолет пришедшему от этого в сдержанный восторг Равилю и неумело, по-детски как-то замахнувшись, ударил Жюли ладошкою по щекею

ЫЗИЛы Кузьмы Егоровичаехал по ночной Москве.

Впереди, как обычно, сидел Равиль и, подыхивая напистолет, полировал его рукавом. Сзади -- в одном углу -- КузьмаЕгорович, в другом -- Жюли: отвернувшись, безразлично глядя в окно. Наоткидном сиденьи зажато, с прямой спиною, примостился переводчик. Глазаего были завязаны.

Какое-то время все молчали, потом КузьмаЕгорович произнес:

-- Скажи ей: я был неправ.

Переводчик повторил по-французски:

-- Он был неправ.

Жюли не отреагировала: только шины шуршали по асфальту дачуть слышно урчал мотор.

-- Я ее оставляю, -- нарушил паузу КузьмаЕгорович.

-- Он вас оставляет, -- сказал переводчик.

-- Не в смысле оставляю, ав смысле -- оставляю, -- поправился КузьмаЕгорович.

-- Не в смысле оставляет, ав смысле -- оставляет, -- перевел переводчик, не вдаваясь в языковые тонкости.

Жюли все равно молчала.

ТогдаКузьмаЕгорович собрался духом и выдал:

-- Каждый мужчинав нашей стране имеет право наревность.

-- Каждый мужчинав ихней стране имеет право наревность, -- бесстрастно перевел переводчик.

Жюли кивнулазаокно, чуть улыбнулась и спросиласовершенно по-русски:

-- Otchakovo?

Лирическая мелодия песни о любви насовременном этапе сопровождалане менее лирическую прогулку по огромному пустынному пляжу трех фигурок: взрослого ростадвоих и -- заруки между ними -- маленькой.

Мощный артиллерийский бинокль зафиксировал пару невозмутимых рыбаков, стоящих со спиннингами у кромки зимнего штормового прибоя. Быстрая, смазанная панорама, скользнув по гуляющим троим, уперлась в еще одну рыбачащую -напротивоположной оконечности пляжа -- пару и сопроводилась голосом:

-- Второй, второй, как слышите?

Один из рыбаков поднес ко рту спиннинг, и возникло искаженное электроникою бормотание:

-- Слышу нормально, слышу нормально.

-- Проверкасвязи, -- сказал в уоки-токи Равиль, одетый лесничим и примостившийся наплащ-палатке в сырой горной расселине, сказал и бинокль отложил.

-- Я так хочу быть с тобой и я буду с тобо-ой, -- спелаМашенька, апотом повторилате же словапо-французски.

-- Не так, Маша! Не совсем так, -- мягко поправилаЖюли и вместе с девочкою спеласладостные слова.

КузьмаЕгорович, гордый и счастливый, хоть ни бельмесаи не понимающий, скосился надам.

Коглапроходили мимо торчащей из пескащелястой раздевальной кабинки, оттудавдруг высунулась таинственная рукаи втащилаЖюли вовнутрь. Тавзвизгнулабыло, но звук не успел разнестись, удержанный запирающей рот крепкой ладонью.

Жюли посмотреланапохитителя:

-- Ты??! Здесь??! Этого еще не хваталою

Похититель, вернее -- =тельница, которою оказалась Вероника, отпустиламать:

-- Проституткадля Кремля! Эксклюзивное интервью. Дорого, -- быстро, очень по-деловому, выпалилаВероника. -- Встречаемся в восемь, возле церквию

-- Дедушка, дедушка! -- дергалаМашаКузьму Егоровича. -- А где тетя Жюли?

КузьмаЕгорович скосил глазанаодинокую кабинку, оставшуюся метрах в двадцати позади, и сказал укоризненно:

-- Ай-ай-ай, Маша! Тетя Жюли делает пи-пи, -- и, сноваоглянувшись беззаботно, вдруг настороженно приостановился.

-- Я не допущу, -- кипятилась меж тем в кабинке Жюли, -- чтобы ты компрометировалаКузьму Егоровича! Настоящим коммунистам в России и без того туго!..

-- Ну чего, дед? -- тянулаМашенькаКузьму Егоровича, пристально глядящего накабинку. -- Пошли-и. Нехорошо подглядывать.

-- Там, кажется, штаны, -- невнятно пробормотал КузьмаЕгорович.

-- Ты никогда, никогдане проникнешь в этот дом! -- шипелаЖюли.

-- Думаешь? -- усомнилась Вероника.

-- И думать нечего: я тебя простою в Сибири сгною!

КузьмаЕгорович по мере того, как приближался к кабинке, все ускорял шаги, все круче нагибался, все невероятнее выворачивал голову:

-- Штаны-ыю

-- Ориентир В-2ю Ориентир В-2ю -- бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.

Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в пескею

КузьмаЕгорович рванул дверцу, как оперативник в кино.

-- Интервью, господин Кропачев! -- мгновенно сориентировалась Вероникаи протянулаКузьме Егоровичу под нос диктофончик.

Жюли оттеснилаВеронику, закрылаКузьму Егоровичасобою и авторитетно произнесла:

-- Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!

-- Ну отчего жею -- довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил КузьмаЕгорович. -- Если газетадостаточно прогрессивнаяю

-- Progressive?? -- возмутилась Жюли. -- Reaction! Reaction! -- и, взяв Кузьму Егоровичапод руку, потащиланаружу.

Вероникою, впрочем, уже занималась четверкарыбаков.

Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.

КузьмаЕгорович стоял наверхней палубе -- пальто внакидку -- и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, закоторою слышался шум душа, былаприоткрыта, бросая длинный косой луч наковер коридора. КузьмаЕгорович подошел к щели, приложился глазом: заполупрозрачной занавескою Жюли принималадуш.

Чем дольше смотрел КузьмаЕгорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовалапостороннее присутствие, выглянулаиз-зазанавески:

-- Это вы, Кузьма?

КузьмаЕгорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.

-- Ничего-ничего! -- крикнулаЖюли. -- Мне не дует.

КузьмаЕгорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, какю характерным, требовательным образом зазуммерилакремлевская вертушка. КузьмаЕгорович сорвался с местаи припустил назвук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовалав спальню. Дверь засобою закрыларовно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, снялахалатик, не спешанаделатончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая надверь.

В щели тенью, нацыпочках, промелькнул КузьмаЕгорович.

-- Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? -- окликнулаЖюли.

КузьмаЕгорович воровато появился напороге и, стараясь не смотреть наЖюли, понуро произнес:

-- Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

В черное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделаладвапоследних стежканакорсаже Маши -- Красной Шапочки, откусиланитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

-- Беги!

Машенькавпорхнулав огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочкасо свечами, подарки натарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед заМашенькою вплылаЖюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам столасидели Равиль и КузьмаЕгорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый -- одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был покане задействован.

-- По случаю маскарада, -- торжественно произнеслаЖюли, -- говорим только по-французски! -- и уселась застол.

-- Чего-чего? -- спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

-- Собираются говорить только по-французски, -- перевел ассистент.

-- Это кто? -- зашелся мрачным смехом Седовласый. -- Кузьма?!.

-- А почему нету папы? -- спросилапо-французски Машенька.

-- Как это нету? -- раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никитасделал что-то вроде циркового антрэ.

-- Только по-французски! -- шутливо поправилаЖюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стоялаВероника.

-- Ну! -- взглянулаВерониканаНикиту.

-- Знакомься, папа, -- решился тот. -- Моя невеста.

-- Добрый вечер, господин Кропачев, -- пропелаВероника, делая несколько пародийный книксен. -- Привет, мама.

Жюли стоялакак каменная. КузьмаЕгорович стрельнул глазами нанее, потом набудущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую нагорло.

-- Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно нашихю отношенийю Это -- гувернанткамоей внучки. Так что называть ее мамойю -объяснил, смущенно краснея.

-- Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? -- дерзко улыбнулась Вероника.

-- А я даже очень рада! -- сказалаМашенькачересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащилаВеронику застол. -- Тебя как звать?

-- Вероника, -- ответилаВероника.

Возникланеловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.

-- Мент родился, -- прокомментировал Никитатишину, но онавдруг снованарушилась: насей раз посторонним шумом с улицы.

КузьмаЕгорович привстал, приник к окну.

-- Народ обретает права, -- пояснил Никитаназидательно.

Зазуммерилавнутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:

-- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!

-- Только по-французски! -- произнеславстревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.

-- Постой! -- остановил КузьмаЕгорович Равиля. -- Сам выйду. -- И посетовал: -- Вот народ! Только заграницей и уважают!

-- А зачем нам еще продукты? -- спросиланаломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.

-- Про запас, -- пояснил Никита. -- Наслучай осады.

Заворотами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, ацелый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС -- РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежадевяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ набортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.

-- Разойдись! -- безуспешно пыталась охранарасчистить дорогу грузовику. -Пропустите аварийную!

-- Знаем мы ваши аварийные! -- кричали из пикета. -- Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!

-- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!

-- Добром отдай!

КузьмаЕгорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился напороге-ступенечке вахты.

-- Товарищи! -- прокричал. -- Товарищи!

Толпакак-то вдруг пересталашевелиться, притихла.

-- Заткнись! -- шипел один насоседа.

-- Гляди, гляди, Сам вышел, -- комментировал другой с уважением.

-- Тамбовский волкю -- только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться насвободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.

-- Товарищи! -- сказал КузьмаЕгорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. -- В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, -- кивнул навеликолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, -народное достояние. Ваше!

-- Ежели наше -- чего ж т тут живешь? -- спросил кто-то ехидный, и репликапрозвучалауже не так неуместно.

-- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни загрош?!

-- Заботливый какой, -- понеслось в ответ.

-- Вот и отдай дедово!

Толпауже почувствовала, что нормального, искреннего разговоране будет, и зашумела, загалделапо-прежнему:

-- Хватит наё..вать!

-- Фургон открывай!

-- Показывай водопроводчиков!

-- Товарищи! -- пытался перекрыть КузьмаЕгорович галдеж. -- У нас же правовое государство!

-- Прав до х.. -- жрать нечего! -- выкрикнул из толпы басю

Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероникас крыльцаналадилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлицаназащиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышлавсе-таки мать. Завладев аппаратом, вскрылаего, вырвалапленку.

-- Ему и так тяжело! -- сказала. -- Шлюхавонючая.

-- Это я шлюха?! -- изумилась Вероника. -- Я?!

Висящий назаборе пикетчик орал тем временем:

-- Неделя до Нового Года, ау них елкагорит!

-- И гусь настоле! -- добавил прилипший к щели другой.

-- С яблоками? -- поинтересовался из толпы кто-то веселый.

-- Масонам продались.

-- Рождество празднуют.

-- Католическое!

-- Товарищи, товарищи! -- все пытался унять КузьмаЕгорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла. -- Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.

-- Ага! Мы и виноватые!

-- Всех не перевешаешь! -- отвечали ему.

-- Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!

Толпаволновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.

-- А! -- сказал вдруг КузьмаЕгорович и жестом, каким бросают настойку в кабаке последний рубль или -- по национальным преданиям -- бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку. -- Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургоню

Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпауважительно даваладорогу. Никитанаблюдал серьезно, приподняв Веронику; тавтихую перезаряжалааппарат.

Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим нашее, отпер замок. КузьмаЕгорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел завсем этим с некоторой боязливой оторопью.

Мент спрятал пистолет в кобуру. Напорожек-крыльцо подтянулась Жюли. КузьмаЕгорович, едвадвери фургонараспахнулись, ловким пируэтом взлетел внутрь и тут же появился со свиным окороком в руке:

-- Ну! налетай, ребята! угощаю! -- и протянул копченую ногу в толпу, которая испуганно отступила, образовав перед фургоном пустой полукруг.

Вилась, посвистываламетель.

-- Ну, кто смелый?!

Смелых не оказалось.

КузьмаЕгорович размахнулся окороком как спортивным снарядом и метнул его прямо в толпу:

-- Кушайте наздоровье!

-- Виртуоз! -- шепнулаНиките восхищенная Вероника.

КузьмаЕгорович то скрывался в недрах, то появлялся в проеме и швырял в толпу связки колбас и гирлянды сосисок, огромные рыбины и баночки с икрою, бутылки коньяку и шампанскогою Народ постепенно приходил в себя, подтягивался к фургону. Вот кто-то понахальнее залез к Кузьме Егоровичу -- помогать, вот еще одиню КузьмаЕгорович оценил, что дело пойдет и без него, выпрыгнул наружу.

Толпасильно поредела. Плакатиков видно не было. Однатень, другая, третья -- сквозь снежную пелену -- мелькали с ношами под мышками.

КузьмаЕгорович взошел накрыльцо.

-- А ну, ребята! -- сказал. -- У кого есть время -- заходи! Отметим Христовое Рождество, -- и обнял Жюли эдаким чисто российским манером (вспыхнул вероникин блиц). -- Принимай гостей, хозяюшка!

Но желающих не нашлось. Или, может, просто со временем у них у всех было туго: последние пикетчики, нагрузившись, чем осталось, покидали поле боя, оставляя по себе истоптанный снег, пустой фургон даваляющиеся наземле гневные плакаты, заметаемые метельюю

Милиционер, достававший давечапистолет, обратился к Равилю, который провожал взглядом остаточные молекулы разгневанного народа:

-- Товарищ майор, можно уйти пораньше? Мне позвонили: в двадцать часов, ровно, женасынародила. Тоже в милицию парень пойдетю

Нестарая женщина(хоть и в штатском, аявно военная) и аналогичный молодой человек мыли накухне посуду. Двое других парней, доубирающие разоренный пиром стол, попутно успевали перехватить то рюмочку, то кусочек провизии.

КузьмаЕгорович в пижаме шел полутемным коридором. Перед поворотом воровато огляделся и шагнул к двери, из-под которой выбивалась полоскасвета, чуть приоткрыл: Жюли лежалав постели, по складам разбирая передовицу ЫПравдыы.

КузьмаЕгорович скользнул в комнату и накинул изнутри крючок. Жюли оценила.

-- Кузьма, -- сказалапо-русски, коверкая слова. -- Вы же поставили условием воспитывать девочку.

КузьмаЕгорович как бы не слышал, агромко дышал и шел наЖюли страстно, сосредоточенно.

-- В вашем положении опасно заводить сомнительные связи, -- защебеталаЖюли по-французски, но интонация явно расходилась с буквальным смыслом произносимого.

КузьмаЕгорович столь же страстно и решительно, как шел, взял из рук гувернантки ЫПравдуы и бросил напол, потом выключил свет, примостился.

-- Но право же, -- лопоталаЖюли по-французски и нежно. -- Я так давно этого не пробовала! должно быть, разучилась, -- асамаКузьму Егоровичаласкала.

Метель билась заокном, яркая в пламени ртутного дворового фонаря. КузьмаЕгорович напрягался изо всех сил, но по лицу было видно, что ничего не получается. Скупая мужская слезавыкатилась из левого глазаКузьмы Егоровичаи замерла, подрагивая, нащеке.

Для Жюли все это в каком-то смысле было испытанием профессиональной чести, но через минуту и онапоняла, что дело швах: ласки из эротических стали постепенно жалостливыми, сочувствующими, и из глазатоже выкатилась слеза.

-- Уйдут, -- тихо прокомментировал КузьмаЕгорович неудачу. -- Теперь отчетливо вижу: уйдутю

Назакрытом теннисном корте сияло искусственное солнышко над искусственной травкою. КузьмаЕгорович, хоть и выглядел, мягко скажем, странно в спортивном одеянии, играл удовлетворительно.

Партнер, знакомый нам Седовласый, паснул мяч с репликой:

-- Значит, трудно, говоришь, сегодня в России настоящему коммунисту?

-- В каком это смысле? -- опустил КузьмаЕгорович ракетку.

Молодой человек, тот, кто обычно ассистировал Седовласому при просмотрах, поднес Кузьме Егоровичу мяч нагазетке ЫФигароы с фотографией Кузьмы Егоровичав обнимку с Жюли: накрыльце, в рождественскую ночь.

КузьмаЕгорович взял газетку.

-- Выучился уже, или дать перевод? -- спросил Седовласый.

-- Играйте, Борис Николаевич, -- обратился КузьмаЕгорович к сидящему рядом Ельцину и вышел вон.

Никитас ансамблем намаленькой ресторанной эстрадке пели мрачную свадебную песню.

Несколько официантов, уборщицы посуды, буфетчицасгрудились в кухонном закутке возле портативного телевизора, по которому передавалось какое-то важное кремлевское заседание.

-- Ну? -- агрессивно подскочил к группке оторвавшийся наминутку от плиты повар с длинным ножом.

Никитадопел. Публикавзорвалась аплодисментами и восторгами несколько, может быть, пьяноватыми. Никитаснял гитару, направился застол, нажениховское свое место, рядом с которым, одетая в белое и в фату, поджидалаВероника.

-- Горько! -- закричал гость со значком Ыветеран партииы.

-- Горько! Горько! -- подхватили остальные.

-- Варвары, -- прокомментировалаВероникаи поцеловалась с Никитою.

-- Раз, два, три, четыре, пятью -- считали варвары хоромю

В этот как раз момент тяжелый лимузин Кузьмы Егоровичаподкатил к ресторанным дверям.

КузьмаЕгорович сидел, не трогаясь с места, и не то что бы плакалю словом, это было Прощальное Сидение. Потом полез в подлокотный тайничок, достал коньячную фляжку. Разведя руками, улыбнувшись как-то виновато, пояснил водителю и Равилю:

-- Вот, значитю

-- Данечто мы, КузьмаЕгорович, не знали? -- ответил немолодой водитель, растроганный тоже едване до слез. -- Вы ж выпиваете, выпиваете, аонаж не порожнеет. Кто ж вам тудаи доливает, как не мы?..

Чтобы не разрыдаться, КузьмаЕгорович вышел из автомобиля, Равиль с водителем тоже оказались наулице. Возникланекоторая пауза.

-- Ну, ребятки, прощайте, -- сказал КузьмаЕгорович и расцеловался с одним и с другим. -- Спасибо, что довезли, -- и двинулся в ресторан.

У дверей толклось человек пятнадцать. Застеклом виселатабличка: МЕСТ НЕТ. КузьмаЕгорович пошел сквозь толпу.

-- Кудалезешь, папаша?

-- Э, щакак дам!

-- Дасвадьбау меня, ребята! Свадьба! -- КузьмаЕгорович ловил, казалось, кайф от столь полного унижения.

-- Отец! А чем ты жениться собрался?

КузьмаЕгорович покраснел, кто-то захохотал.

Добравшись все-таки до дверей, КузьмаЕгорович принялся стучать, но швейцар делал вид, будто не слышит.

Возник Равиль.

-- Иди, Равиль, иди, -- отправил его КузьмаЕгорович. -- Надо ж начинать привыкатью

-- Как шутка? -- спросил меж тем Никита, склоняясь к вероникину уху.

-- Шутка?

-- Ну, все это, -- обвел рукою свадебный стол. -- Отца-то могут снять в любую минуту, -- и попытался оценить впечатление жены от открытой тайны. -Здорово попала?

-- Мечтаиметь наивного мужасбылась! -- отозвалась Вероника. -- Запомни: завсю жизнь я еще не ошиблась ни разу. Даже наипподроме. -- И, глянув в сторону вестибюля, добавила: -- Уже сняли.

Дело было заполночь. Все успели так или иначе разбрестись-разъехаться кто куда. У подъездаресторанаостались только КузьмаЕгорович и Жюли, наруках которой виселасонная Машенька.

КузьмаЕгорович неумело ловил такси. Машин было мало, но и те не останавливались. Однавсе же притормозила.

-- НаРублевку, -- сказал КузьмаЕгорович.

Водитель, оценив парочку, отрицательно мотнул головою и показал табличку В ПАРК.

-- Ах, в парк?! -- зловеще переспросил КузьмаЕгорович. -- А я вот номер сейчас запишую -- и полез нетвердой рукою во внутренний карман пиджака.

-- Дапошел ты, папашаю -- не договорил таксист кудаи врубил передачу.

Жюли вынуладвадцатифранковый билет и показалатаксисту.

-- Так бы сразу и говорили, -- полюбезнел тот и сам открыл дверцу.

-- Вот с-сволоч-чи! -- выругался КузьмаЕгорович сквозь зубы, усаживаясь. -- До чего страну довели!

Аглая стоялау входав освещенную дачу и смотрелагорько-иронически, как бригадагрузчиков-ментов человек в пятнадцать выносит с дачи мебель, ковры, картины, посудую

-- Че пялиссься? -- приостановился совестливый сержант, проходя мимо с огромными часами наплече. -- Вещи казенныею

-- А дача? -- спросилаАглая.

-- Дача? -- не понял аглаиной логики мент. -- Дачатоже казенная. Детскому дому, наверное, передадутю

Навстречу грузчикам по аллее шагали КузьмаЕгорович и Жюли со спящею Машенькой наплече.

-- Злорадствуешь? -- бросил КузьмаЕгорович Аглае, проходя мимо. -- Вовремя смылась? -- ата, вдогонку, потянулась к Машеньке, вошлав домю

-- Не трогайте! -- неприязненно произнеслаЖюли по-русски. -- Разбдите.

Аглая приостановилась:

-- Vous pouvez parlez franзais, si vous voulez bien.

-- Вот еще, по-французски! -- передернулаЖюли плечами и понеслаМашеньку в детскую.

-- Я, КузьмаЕгоровичю -- опустилаАглая глаза. -- Если вам негде пожитью Кутузовскую тоже, наверное, отберут. Я надвамесяцауезжаю, так чтою

КузьмаЕгорович подошел к Аглае, нежно, благодарно поцеловал:

-- Извини. Завсе.

Жюли выглянулаиз детской, ревниво сверкнулаглазками:

-- Кузьма, можно вас? Помогитею Эти антикоммунисты унесли кроватку.

КузьмаЕгорович развел руками и пошел к Жюли.

-- Я твоей ёюой партии, -- закричал Никитас порога, -- иск напятьдесят тысяч предъявлю! Долларов! Кутузовскую опечатали, аппаратуру налестницу вышвырнули!

-- Ты вон ей предъявляй! -- высунулся КузьмаЕгорович и кивнул наВеронику. -- Не ее бы статьяю

-- А нечего проституток из Парижавыписывать! -- хмыкнулаВероника.

-- Это кто проститутка? -- осведомилась Жюли и тут же самаи ответила: -Это ты -- проститутка!

-- Твоя мачехаутверждает, -- с удовольствием перевелаАглая Никите, -- что твоя новая супруга -- проститутка.

-- Как вам не стыдно! -- появилась напороге пробудившаяся Машенька. -Такие словапри ребенке!

Вероника, хоть и в подвенечном, хоть и в пылу скандала, ане упускаласверкать блицем своей Ымыльницыы.

-- Снимай-снимай! -- заорал КузьмаЕгорович. -- Тебе партия все дала, аты!..

-- Мне??!

Перепалкаперерасталав настоящий итальянский скандал: все орали, чуть не вцеплялись друг другу в волосы; таскающие мебель менты ходили мимо, деликатно стараясь не видеть -- не слышатью как вдруг КузьмаЕгорович как бы выпал из ситуации: прислушался, поднял указательный палец.

Состояние и жест оказались заразительными: замолчали все, и тогдаявственно стал внятен специфический зуммер вертушки-кремлевки из верхнего кабинета.

Тихо, ступая почему-то чуть не нацыпочках, КузьмаЕгорович пошел назвук и все остальные -- так же тихо -- заним.

В кабинете КузьмаЕгорович замедлил шаг.

-- А если это уже не тебя, папа? -- шепотом спросил Никита.

-- Меня! -- ответил КузьмаЕгорович, и по тону его было совершенно понятно, что он точно знает: его. -- Меня!!

Все замерли перед телефоном, который звонил -- не уставал. КузьмаЕгорович протянул руку, но, как в последний момент оказалось, вовсе не чтобы ответить, ачтобы отмерить ее от локтя ребром другой ладони.

-- Только я -- не возьму! -- и засмеялся.

Присутствующие переглянулись и заулыбались тоже, аКузьмаЕгорович уже хохотал:

-- Не возьму! Пускай сами теперь выкручиваются!

И все хохотали до слез, точно КузьмаЕгорович и впрямь сказал что-то уморительное, и сквозь спазмы проговаривали только кусочки, отрывочки его фразы:

-- Пускайю

-- Самию

-- Выкрую

-- Выкрую

-- Выкручиваютсяю

Мебельный грузовик-фургон, натужно пыхтя и накаждой кочке переваливаясь чуть не до переворота, пилил по Москве.

Напереднем сиденьи, рядом с водителем, ужались Никитаи Вероника, анаколени умудрились примостить еще и Машеньку. Внутри же, в самм фургоне, полутемном, ибо свет проникал только в щелочку неплотно сомкнутых задних ворот-дверей, расположились в разных углах, натюках с одеждою, КузьмаЕгорович и Жюли.

Кроме десятказнакомых нам ленинов, вещей, в общем-то, было чуть, и особо среди них выделялись чемоданы и картонки, с которыми три месяцатому ступилаЖюли намосковскую землю.

-- В общем, так! -- сказал КузьмаЕгорович, не без трудаобретая равновесие после очередного ухаба. -- Заезжаем наКутузовский заникитиным барахлом. Потом -- в Черемушки. А уж потом отвезем ваши вещи в Шереметьево. Лады?

Жюли, пошатываясь, как юнгав шторм, перебралась к Кузьме Егоровичу поближе.

-- Я еще плохо понимаю по-русски, -- сказала. -- Но, кажется, Кузьма, вы меня сновагоните? Надоела?

-- Я подозреваю, -- объяснил тот, -- что твои лягушатники сегодня же перестанут тебе платить.

-- Nye v dyengach chchastye, -- нежно проворковалаЖюли и прикоснулась к Кузьме Егоровичу.

-- Ты не знаешь, что такое хрущобав Черемушках!

-- S milym i v chalache ray, -- парировалаЖюли и приластилась.

-- Так это с милым, -- буркнул закомплексованный КузьмаЕгорович и красноречиво покосился долу. -- Постой-ка! -- вдруг встрепенулся. -- Ого! -прислушался к низу животас восторженным изумлением. -- Ого! О-го-го! -- и, не в силах сдержать темперамент, бросился наЖюли.

И московские ухабы нежно повалили парочку прямо между ленинами, между тюками с одеждою, между чемоданами и картонками Жюли, агрузовик все переваливался и переваливался по очередной столичной улицею

КузьмаЕгорович, Жюли и Машенька, напевающая французскую песенку, сидели в обшарпанной, с низким потолком комнате и играли в подкидного.

-- Фу, Маша! -- сказалаЖюли и покосилась наприоткрытую дверь, закоторою видны были склонившиеся над столом Вероникас Никитою, -- это песня совсем непристойная!

-- Веронику боишься? -- ехидно спросилаМашенькаи продолжилапеть.

-- Фу, стыдно!

Но тут как раз Вероникапоявилась самаи, смешав карты, выложиланастол макет предвыборного плаката: МОЛОДЕЖНАЯ РОК-ПАРТИЯ: ГОЛОСУЙТЕ ЗА НИКИТУ КРОПАЧЕВА, -- ниже фото, еще ниже -- СЫНА КУЗЬМЫ КРОПАЧЕВА.

-- Ничего, папа, -- возник Никитаиз-заспины супруги и положил отцу наплечо руку, как наизвестной картине. -- Но мы пойдем другим путем.

КузьмаЕгорович поизучал бумагу, буркнул иронически:

-- Партияю Ты, что ли, придумаламеня приплести?

-- Все должно передаваться по наследству, папочка, -- ответилаВероника. -Особенно власть. Но нам нужны деньги. Много денег.

КузьмаЕгорович продемонстрировал более чем скромную обстановку и развел руками: вот, дескать, все, что я стяжал зажизнь в аппарате. Верониканезаметно ткнуламужав бок.

-- Знаем-знаем, -- сказал Никита. -- Идейный коммунист. Бессребреник, -и, хитро подмигнув, кивнул навыстроившихся в рядок вождей.

-- Что? -- передразнил-подмигнул КузьмаЕгорович.

Никитавзял одного из лениных и подкинул разок-другой, пробуя навес:

-- Неужто ж они такие простые, твои подчиненные, что дарили тебе из годав год вождей без внутреннего, так сказать, содержания?

-- Дакак ты посмел?! Как посмел оскорблять честных, порядочных людей?! А ну поставь наместо! Не пачкай своимию -- КузьмаЕгорович аж зашелся в праведном гневе.

-- У папочки руки чистые! -- вступилась Машенька. -- Я самавидела -- он недавно мыл. С мыломю

Никитасостроил гримасу восхищения:

-- Ну, отец!

Нагруженная тяжелыми сумками, видно -- из магазинаили с рынка, Жюли вошлав квартиру и услышалав комнате гром, треск, звон.

Тихонько приоткрыв дверь, увидела, как КузьмаЕгорович крушит ржавым молотком уже, пожалуй, восьмого ленинапосреди осколков семи предыдущих, как со вниманием старателя осматривает осколки, как принимается задевятого. Жюли наблюдаламолча, в некотором ужасе.

Надесятом КузьмаЕгорович заметил Жюли и пояснил смущенно:

-- Чистый, бля, гипс!..

Подземный переход выплюнул очередную порцию толпы.

КузьмаЕгорович огляделся. Отметил Памятник. Отметил Здание. Достал взором, кажется, и до Старой площади. И -- ринулся в следующую толпу, ту, что вечно копилась у Детского Мира.

-- Какой вы упрямый, Кузьма! -- пыталась поспеть засожителем бедняжкаЖюли. -- У меня осталось еще франков двести. Поехали в ЫБерезкуы. Я виделатам вчеракостюмчик прямо наМашеньку.

-- Пусть намедные деньги, -- ответил КузьмаЕгорович, продолжая проталкиваться, -- зато насоветские!

-- Все равно, -- возразилаЖюли, -- ничего здесь не купим.

-- Купим-купим, -- злобился КузьмаЕгорович. -- Может, мы и развалили страну. Но не до такой же степени!

Наконец, толпавынеслаих в центральный зал и заметно поредела: как по причинам гидродинамическим, так и потому, что товара, в сущности, не было.

КузьмаЕгорович остановился посередине и оглядывался растерянно.

-- А я тебе говорю -- он! -- убежденно шепнулапровинциальная дамасвоему не менее провинциальному мужу.

Другой провинциал с двумя авоськами, под завязку набитыми рулонами туалетной бумаги, подкрался к Кузьме Егоровичу сзади и робко тронул заплечо:

-- Научите, КузьмаЕгорович, как жить дальше?.. Вы зря нанас обижаетесь: простой народ -- он всегдабыл завас!

А с третьей стороны кто-то уже тянул шариковый карандашик и командировочное удостоверение:

-- Распишитесь, КузьмаЕгорович! Внукам завещаю!

Жюли победно оглядывалась по сторонам, как юбиляршанаторжественном вечере.

-- Не сдавайся, Егорыч! -- неслось из толпы, которая собралась уже вокруг нашего героя.

-- Мы им еще покажем!

-- Чуть что -- сразу снимать! А сами народ накормить не могут!

-- Тихо, друзья, тихо! -- подняв сжатые кулаки и едване сквозь слезы, говорил КузьмаЕгоровичю

В директорский кабинет ворвалась юная администраторша:

-- Там, Вадим Васильевич, -- Кропачев! Народ баламутит! Того и гляди, наКремль пойдут! -- и выскочила, сверкнув безумным глазом.

Директор -- руканасердце -- занею: в предбаннике работал десяток мониторов, и вот, к центральному и бросился.

Островок под Чебурашкою, где стояли КузьмаЕгорович и Жюли, был окружен народом. Директор откинул напульте крышку-ящичек: там оказался прозрачный стеклянный колпак. Прямо кулаком, не боясь ни крови, ни боли, саданул по нему и нажал наогромную, как грибок для штопки, красную кнопкую

И тут же вылетели из разных подъездов соседнего Здания десяткадвамолодых людей в штатском и трусцой двинулись к магазиную

-- Микрофон! -- крикнул Равиль, появившись в директорском предбаннике, и над огромным, полным народазалом разнесся многократно усиленный равилев голос: -- Товарищи! В секции номер шестнадцать, начетвертом этаже, имеются в продаже колготы, производство Франция. Имеются в продаже колготы, производство Францияю

В то же мгновенье толпасталарассасываться и буквально через десяток секунд КузьмаЕгорович и Жюли сновастояли в одиночестве.

-- Ну, народ! -- качнул головою КузьмаЕгорович.

Седовласый, расхаживая по кабинету, диктовал помощнику, который отстукивал намашинке:

-- Написал? Запредотвращение попытки государственного переворота. Точкаю

Пожилая женщинанамгновенье оторвалась от стеклас тем, чтобы приподнять к подоконнику внучку, -- и вот, указывалаей куда-то.

А это -- в драном, внакидку, пальто, в тренировочных, с пузырями в области колен брюках возвращался КузьмаЕгорович от помойки, помахивая пустым ведром. Задержался возле дворовой горки.

-- Слаб, дед?! -- крикнулаМашенькаи лихо, наногах, съехалавниз.

Бабушки и нянюшки, призирающие запитомцами изнеподалека, бросали наКузьму Егоровичатактичные взгляды.

-- А вот и не слаб! -- ответил КузьмаЕгорович, скатился тоже и попал прямо в объятия некоего старичка.

-- Между прочим, -- выговаривающим тоном произнес старичок, -- в ЖЭКе вчерабыло партсобрание. Нехорошою

Где-то там, напроспекте, у въездаво двор, собралась кучкалюдей и тоже заКузьмою Егоровичем наблюдала. Мимо прошел слесарь-водопроводчик, пьяный, в экипировке, с чемоданчиком, и, несмотря напятидневную слесареву щетину, пристальный взгляд обнаружил бы в водопроводчике Равиля.

У входав подъезд КузьмаЕгорович нос к носу столкнулся с участковым: пожилым ментом в капитанских погонах. Мент не ответил накивок, отвел глаза, и Кузьме Егоровичу стало тревожно. Не обращая внимания навозраст, он буквально полетел по лестнице напятый этаж. Правда, наплощадке четвертого пришлось поневоле приостановиться, борясь с задышкою, -- но очень ненадолго.

Жюли плакалаи укладывалавещи.

-- Я не преступница, -- сказала, завидя Кузьму Егоровича. -- Я свободная женщинаи не хочу быть ни к кому приписанаю

-- Прописана, -- поправил КузьмаЕгорович.

Жюли всхлипнулаи сталанадевать шубку.

-- А ну прекратить! -- прикрикнул КузьмаЕгорович несколько по-командирски, из былой своей жизни.

-- Что? -- возмущенно отреагировалаЖюли натон.

-- Я постараюсь уладитью -- примирительно ответил КузьмаЕгорович.

-- Не надо мне ничего улаживать! Я не виноватани в чем, чтобы улаживать!.. -- и, подхватив чемоданы, отпихнулаКузьму Егоровича, побежалавниз.

-- Дура! -- заорал тот вдогонку. -- Истеричка! -- и, схватившись засердце, осел по стене.

Жюли стояланапаперти вечернего ЫИнтуристаы. Заотчетный период ничего возле него не переменилось ни в атмосфере, ни в публике -- разве что прежнего швейцаразаменил Равиль в униформе с лампасами и в сивой бороде до поясаи, впуская-выпуская людей, не забывал время от времени скашивать глаз наЖюли.

Лицо ее вдруг озарилось: оназаметилав толпе Кузьму Егоровича, направляющегося к ней.

-- Ты почему здесь?! -- спросил он более чем недовольно. -- Кого поджидаешь?! -- и стыдливо спрятал заспину букетик цветов.

-- Но вас же, Кузьма! -- скромно потупилась Жюли.

-- Неправда! -- уличил КузьмаЕгорович. -- Ты не моглазнать, что я появлюсь здесь!

Какой-то иностранец, заинтересовавшись Кузьмой Егоровичем, щелкнул блицем и тут же был перехвачен Равилем.

-- Как же вы могли не появиться здесь, если наэтом самом месте вы впервыею признались мне в любви?..

-- Слушай, дарагая! Таварищ майор! -- прорезал вдруг шумовой фон знакомый голос с сильным восточным акцентом: двое молодых людей тащили к ГАЗику-воронку давнего нашего знакомцав наручниках. Он вырывался, чтобы успеть договорить все что хотел, покадверцас решеткою не захлопнется: -- Миня, канэшно, расстреляют, но напращанье я должен сказат: как женшинати мне очен панравиласю

Седовласый, разгоряченный после теннисной партии, вошел в душевую раздевалку, где поджидал его смиренный Кропачев.

-- А, Кузьма, -- сказал Седовласый. -- Как поживаешь? Проблемы?

-- Я бы уехал во Францию, а? -- робко спросил КузьмаЕгорович. -- Зачем я вам тут? Только людей от делаотрываетею

Седовласый пристально глянул наКузьму Егоровича, невозмутимо закончил раздеваться и пошел в душевую.

-- Тоже -- Троцкий выискался, -- буркнул находу. -- Мы здесь в говне купайся, аоню -- и пустил струю.

КузьмаЕгорович стоял без вызова, старался только, чтобы водабрызгалананего поменьше.

-- Вот ответь мне, -- произнес Седовласый, отфыркавшись. -- Вот сам бы ты себя, будь напосту, -- выпустил? Ну? Выпустил бы или нет?

КузьмаЕгорович справедливо понурился.

-- То-то же, -- резюмировал Седовласый.

-- Венчается рабаБожия Юлия рабу Божьему Кузьме, -- пел батюшкав небольшой церкви, нельзя сказать, чтобы переполненной.

Молодые стояли перед аналоем. Никитадержал венец над отцом, Вероника -над матерью. Равиль в одеянии дьяконакадил ладаном.

-- Согласен ли ты, -- вопросил священник Кузьму Егоровича, -- поять в жены рабу Божию Юлию?

-- Согласен, -- ответил КузьмаЕгорович, краснея.

-- Согласнали ты поять в мужья рабаБожьего Кузьму?

-- Mais oui, -- ответилаЖюли игриво, с чисто французскою грацией. -Certainementю

Народу в небольшом зальце кишело многие сотни. Над одной дверью былавывескаСША, над другой -- ИЗРАИЛЬ, над третьей -- ФРАНЦИЯ, над четвертой -- ПРОЧИЕ СТРАНЫ.

КузьмаЕгорович растерянно озирался в гудящей толпе, потом, обнаружив дверь, ведущую во Францию, направился к ней, но тут же был остановлен:

-- Куда, папаша?

-- Даяю -- встрепенулся было КузьмаЕгорович, но тут же и осекся. -- Мне только спросить, -- сказал таким тоном, словно приучался к нему всю жизнь.

-- Всем только спросить! -- понеслось из очереди.

-- У всех дети!

-- У всех через час самолет!

-- А ктою -- поинтересовался КузьмаЕгорович. -- Как этою Кто последний во Францию?

-- Вон, папаша, -- показали ему. -- Видишь?

КузьмаЕгорович подошел к длинному, надесяток листов, списку, проставил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко французскому хвосту, спросил у того, кто насписок указывал:

-- А у вас какой?

Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, накоторой изображенабылацифра72:

-- С позавчерашнего утра!..

Но я хочу быть с тобой!

Я хочу быть с тобой!

Я так хочу быть с тобой

и я буду с тобойю -

пели Никитаи его ансамбль надеревянном митинговом помосте рядом с аэропортом Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые напустынном зимнем пляже. Вероникастояларядышком и дирижировалавниз, где большая толпанароду, в основном -- людей молодых, слушалапесню с должным восторгом. То здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА КРОПАЧЕВ СПАСЕТ РОССИЮ!, РОК -- ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, ГОЛОСУЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! -- и несколько особенно трогательных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧКА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали намгновенья песню гулом, но, когдане перекрывали, онадоносилась и в шумный, суетящийся зал отлетаю

Аглая издали гляделанаочередь к таможне, включающую Кузьму Егоровича, Машеньку, Жюли. Туда-сюдатаскал тележку с чемоданами носильщик Равиль.

-- Но что я там буду делать?! -- прямо-таки ужасался КузьмаЕгорович, готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.

-- Скажи дедушке, -- обратилась Жюли по-французски к Машеньке, -- что многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.

-- Бабушкаговорит, -- перевелаМаша, -- что многие истинные коммунистыю

Никитас товарищами пел, Вероникадирижировала, поклонники кричали, свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в матроске наколенях тридцатилетнего отцаю

Аглая смотреланаМашеньку, Машенька -- исподтишка -- намать взрослым печальным взглядом.

-- Начто жить, начто жить! -- передразнилаЖюли по-русски. -- Спроси у деда, сколько он получал, покаего не выгнали.

-- Дед, асколько ты получал, покатебя не выгнали?

-- Полторы тысячи, -- ответил КузьмаЕгорович ностальгически.

-- Сколько ж это выходит? -- полувслух по-французски прикинулаЖюли. -Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутказарабатывает у нас больше завечер.

-- У нас, кажется, тоже, -- вздохнул КузьмаЕгорович, и тут их позвали заперегородку.

Никитавлетел в зал.

-- Эй, отец! -- крикнул. -- Жди в Париже в составе правительственной делегации. Вероникагарантирует! -- и помахал прощально.

Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сумку:

-- Что у вас тут?

-- Как что?! -- возмутилась Жюли. -- Белье, одежда!

-- Нет, вот это! -- и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку, извлек склеенный из осколков бюст Ленина.

-- Этою -- засмущался КузьмаЕгорович. -- Это сувенир.

-- Не положено к вывозу, -- отрезал таможенник и бюст отставил.

-- Как не положено?! -- возмутился КузьмаЕгорович. -- Почему не положено?! Этавещь не представляет художественной ценности. Вот -- справкаиз Министерствакультуры!

-- Потому чтою -- не нашелся что ответить таможенник. -- Потомую

Седовласый, наблюдая намониторе прощальную сцену, раздраженно сказал:

-- Потому, осёл, что мы отказались от экспортареволюции!