"Душеприказчик" - читать интересную книгу автора (Краснов Антон)

Глава 2 БОЛЬШОЙ ПЕРЕПОЛОХ В ПОГРЕБАЛЬНОЙ РОЩЕ

Аррантидо-дес-Лини, 15405 год Эры Близнецов по местному летоисчислению

Как начать?

Как могло произойти событие, которое переполошило все население Плывущего города, не последнего на Аррантидо?.. Событие, поставившее под сомнение незыблемость старых законов, событие, что посеяло страх и смуту в иных, избалованных покоем душах?

Хотя нет. Начать следует не так. То, что произошло, рано или поздно должно было произойти. Конечно, мы имеем в виду вовсе не смерть князя Гьелловера: уж это происшествие едва ли могло встряхнуть аррантов и собственно жителей Плывущего города Галиматтео. Князь Гьелловер давно был болен. Поговаривают, что его врожденное несварение желудка усугублялось невоздержанностью в приеме пищи, причем князь не брезговал кушать даже те ужасные мясные блюда, что привозились прямиком с Гвелльхара, родины всех грубиянов и обжор в Содружестве Близнецов. Кроме того, ходили слухи, что у Гьелловера нездоровая кровь. Вместо благородной, светло-красной с легким фиолетовым отливом, что течет в каждом арранте, из его жил (умело вскрываемых личным медиком князя) порой сочилась какая-то непонятная темно-красная жидкость. Густая, тяжелая, она неохотно стекала вязкими ручейками, пятная белоснежный пол личных покоев Гьелловера. А еще, утверждали досужие сплетники, эта кровь ну никак не хотела обесцвечиваться на свету. Верный признак нездоровья, не правда ли?.. Кровь подсыхала, целые ее лужицы покрывались корочкой, она коробила любую ткань, на какую попадала, она уродовала даже драгоценные одеяния из йялля, не поддававшиеся воздействию лейкаровой кислоты, отравы из подреберья черного океанского угря! Конечно, князь Гьелловер должен был умереть. И он умер. Собственно, основные события произошли уже после его ухода. И в центре их оказался дальний родственник покойного, некто Рэмон Ррай.

Да, начать нужно было с него. И с его неприятностей.

Неприятности Рэмона Ррая начались с похорон. Именно так, а не иначе. Конечно, это были не его собственные похороны, в противном случае у него не было бы возможности оценить все последствия неприятностей. Хотя, вероятно, посмертные неприятности теоретически возможны на такой интересной планете, как Аррантидо-дес-Лини. Здесь вообще весьма своеобразное отношение к жизни и смерти, и особенно к переходу из одного из упомянутых состояний в другое. Да, да! Более того, похороны в Аррантидо — это большой, торжественный и веселый праздник. Арранты не видят смысла печалиться, когда личность переходит на более высокий уровень существования. Это отмечал в своих этнокультурных исследованиях еще профессор Табачников-Лодынский, известный земной специалист по истории и культуре Аррантидо-дес-Лини[8].

Рэмон Ррай был приглашен на торжественное погребение князя Гьелловера, одного из Предвечных[9], члена правящей династии Аррантидо. Наверно, о Рэмоне никто и не вспомнил бы, не будь ллерд Вейтарволд, носитель Звездной мантии, Предвечный, отцом Рэмона Ррая. Как подобная личность могла быть отцом Рэмона, не понимали даже многие из тех, кто имел честь быть кровным родственником ллерда Вейтарволда. Рэмон был невысок ростом, лопоух, а его очень белая, полупрозрачная кожа, кожа записного бездельника и неженки, была густо покрыта веснушками. На тонких запястьях кожа была такой нежной, что на ней голубоватым мраморным рисунком проступали вены. Круглое лицо Рэмона украшали большой, насмешливо кривящийся рот и широко поставленные, зеленовато-голубые глаза, прозрачные, как вода в самых чистых лагунах Беллионского океана. Почему-то именно эти глаза, весьма характерные для уроженца Аррантидо-дес-Лини, вызывали наибольшее недоумение отца. В глазах Рэмона Ррая опрокинутым небом плавало какое-то почти детское удивление перед этой богоданной жизнью, да лелеют ее Предвечные и стережет сам Неназываемый!..

Отец Рэмона был совершенно иным. Можно понять родственников Ррая: достаточно было кинуть один мимолетный, наполненный невольным восхищением взгляд на величественную фигуру ллерда Вейтарволда, чтобы усомниться даже в дальнем родстве этого полубожества с Рэмоном. Ллерд Вейтарволд был огромен. Под лиловым пеллием угадывались широкий разворот плеч, массивная грудная клетка и мощные ключицы. Мускулистые предплечья перехвачены упругими цельнометаллическими браслетами в виде спиралей — клеоммами, излюбленным украшением аррантской знати. Клеоммы ллерда Вейтарволда были выполнены в форме прихотливых стеблей «черного змея», единственного растения, живущего и выживающего на страшной планете Керр, куда ссылали всех пренебрегших законами Предвечных. «Черный змей», ощетинившийся кривыми шипами, замысловато изогнувшийся на мощных руках ллерда, символизировал неустанное бдение ллерда на страже Закона. О высоком сане напоминал и желтый камень, драгоценный каллиат, вживленный прямо в широкую лобную кость Вейтарволда и горевший, словно третий глаз.

Вот таким ллерд Вейтарволд предстал на торжестве, посвященном погребению князя Гьелловера. Вейтарволд был бос, как и полагалось всем почетным гостям на церемонии погребения: ведь каждый аррант должен коснуться голыми ступнями той почвы, в которую уйдет сегодняшний виновник торжества, да прорастет имя его в каждой травинке.

— …да прорастет имя его в каждой травинке, — глухо, напевно тянул желтолицый служитель Неназываемого, застывший в изголовье уходящего сановника. — да раскинутся руки его в струях водопадов, да станет тело его пищей для корней деревьев, а череп наполнится землей, священной колыбелью каждого и желанным упокоением для лучших…

Слова древнего погребального ритуала разносились далеко вокруг, хотя священник говорил негромко и голос у него был слабый, хрипловатый, а на горле заметно вздулись от напряжения жилы. Однако же не только три тысячи[10] знатных аррантов, но и почти все жители Плывущего города Галиматтео могли слышать каждое слово, слетевшее с синеватых губ священника. Впрочем, даже самый неотесанный обыватель без труда мог представить себе, что распорядители церемонии воспользовались простейшими акустическими оптимизаторами (акопами), приборами, обеспечивающими беспрепятственное распространение звука на любое заданное расстояние. И даже самый дремучий обитатель Галиматтео… Впрочем, стоп! О чем это мы?.. В Галиматтео практически нет неотесанных и дремучих. Плывушие города, да еще из верхней категории — это вам не гравиплатформы для размещения текстильных фабрик или заводов, производящих какие-нибудь примитивные приборы типа тех же акопов, где могут работать даже такие грубые и нецивилизованные существа, как эти грязные багроволицые гвелли. В Плывущем городе живут представители самой чистой, высокоорганизованной и миролюбивой нации. По крайней мере, они сами так искренне считают, и большинство из вступивших с ними в контакт галактических сообществ, по сути, придерживаются того же мнения. Быть может, за исключением ближайшего соседа планеты Аррантидо-дес-Лини, сумрачного Гвелльхара, населенного такими же угрюмыми и суровыми, как их мир, гвеллями.

Но пока не будем о гвеллях, тем более ни одного представителя этого племени на торжественной церемонии не было. Гвелли не любопытны. Чего не скажешь об аррантах.

А посмотреть было на что.

По совершенно прозрачному, матово поблескивающему охранному тоннелю, проложенному прямо через центральный проспект Плывущего города, текло величественное шествие. Центром его был огромный белый помост, по ширине занимающий никак не менее половины тоннеля. Сквозь его умело сотканные из мощных силовых полей стенки каждый желающий мог видеть всех тех лучших и знатнейших, кто удостоился чести вскоре сойти вниз, на Священную землю. Эти лучшие неподвижно стояли в двух светящихся концентрических кругах, очерченных на поверхности помоста, а в геометрическом центре кругов, на насыпном холме из простой черной земли, на двух приткнутых друг к другу кусках свежего зеленого дерна лежало тело князя Гьелловера. Оно было перехвачено двумя полосами ткани, светло-синей и зеленой — цветами правящего дома, к которому принадлежал умерший.

Лицо князя было усыпано полупрозрачными, бледно-зелеными лепестками, смотревшимися особенно нежно на нездорово-землистой, сумеречного оттенка коже покойника.

Рэмон Ррай находился на той же платформе, на которой могло уместиться несколько тысяч аррантов. Правда, он не стоял в пределах двух концентрических кругов, а располагался ближе к краю медленно плывущей по тоннелю громады похоронного плато. Он сидел в довольно вальяжной позе в глубоком алом полукресле; его гражданский статус не позволял ему стоять при погребении такой персоны, как князь Гьелловер, Предвечный. Не дорос еще, не заслужил. Собственно, он ни на что подобное и не претендовал. К тому же всем этим важным вельможам, таким, как отец Рэмона Ррая, предстояла нешуточная нагрузка: церемония похорон сложна и чрезвычайно продолжительна по времени.

Лично Рэмон находил эту церемонию скучной и утомительной, как и большинство ему подобных, молодых аррантов из знатных семей, также восседавших за пределами светящихся окружностей у краев платформы и перешептывавшихся о чем-то своем. В таком возрасте вообще мало интересуют проблемы смерти, да и что о ней говорить, когда всему Галиматтео известно, что князь Гьелловер давно заслужил земной покой. Радоваться надо!.. Поэтому Рэмон покосился на своего соседа, молодого Вийлелля, который полулежал на кушетке, зависшей в полуметре[11] от массива платформы. По поверхности кушетки проскакивали длинные, ленивые зеленые искры, Вийлелль откинулся назад и полузакрыл глаза: он включил режим нейролептонного массажа и теперь блаженствовал. Время от времени он высвобождал из-под складок своего пеллия длинный, оплетенный термолентой сосуд и делал оттуда глоток. Рэмон Ррай ухмыльнулся и вынул сувенир, привезенный ему отцом с одной из Избавленных планет… как ее, то бишь… А, ну да, Зиймалль-ол-Дез. Фляга…

Это была серебряная плоская фляга с выбитым на ее поверхности профилем какого-то лысоватого человека с бородкой и надписью на одном из тамошних языков: «Наше дело правое, мы победим». Во фляжке постоянно имелся напиток, чрезвычайно модный в последнее время среди молодежи Галиматтео. Два или три глотка распускали по всем жилам состояние блаженного покоя, расслабленности и ленивого, убаюкивающего тепла. Еще два-три глотка — и появлялось озорное, искристое желание дурачиться, кривляться, совершать многочисленные невинные глупости и зажигать окружающих своим настроением. Окружающая действительность принимала вид весело вихрящегося карнавала, радужно размытых картинок, сменяющих одна другую как в калейдоскопе. Правда, этот зиймалльский напиток (да и другие его разновидности) был весьма коварен: еще несколько глотков, и мир начинал складываться, плющиться, выскальзывать из-под ног и больно прикладывать своего поклонника по чувствительным местам. В голове поселялся надсадный гул, постепенно разраставшийся и заполнявший все тело. Рэмон Ррай уже проходил через все эти стадии. Показалось забавным, хотя потом раскалывалась голова, перед глазами проплывали мутные пятна, а в руках и ногах поселялась мелкая, зябкая ломота. Да ничего, жить можно. Хотя, конечно, отец уже многократно пожалел, что в свое время подарил сыну этот экзотический сосуд с далекой дикой планеты. Кажется, он там входил в Совет Трех и ему напрямую подчинялись Генеральные Эмиссары едва ли не половины Зиймалль-ол-Дез.

Рэмон прищурил один глаз и бросил взгляд на покоящееся на земельном кургане тело князя Гьелловера. Виновник торжественной церемонии находился примерно в ста пятидесяти шагах от Рэмона, но силовые поля оптических оптимизаторов создали иллюзию близости — шагов десять, не больше. Рэмону прекрасно был виден каждый лепесток на грубой коже князя. Да, внешний вид его оставляет желать лучшего. Рэмон Ррай сощурил второй глаз и быстро, как будто ему кто-то мог помешать, несколько раз глотнул из фляжки.

Зиймалльский напиток оказал свое обычное действие. Рэмон Ррай закрыл глаза и попытался отвлечься от церемонии, от длинных тягучих звуков древнего гимна, исходивших из надтреснутого горла служителя Неназываемого. Ему представились, зеленый луг, поблескивающая кромка воды, короткие всплески волн, сильные, свежие ароматы, источаемые нагретой солнцем землей… В последний раз он спускался вниз, к самому телу планеты, почти год назад. Плывущий город занимал все его время, да, если по чести, вниз и не тянуло, в эту первозданную чистоту, которую так восхваляют Храм и все его болтливые Аколиты. Напиток же из подарочного сосуда почему-то вызывал немотивированную, беспричинную тягу к природе.

Рэмон Ррай несколько раз ловил себя на этом странном чувстве.

— Эй, Рэ, — послышался ленивый голос Вийлелля, — ты, я смотрю, тоже потягиваешь зиймалльский нектар? А я слышал, твой отец (тут Вийлелль, как ни лень ему было, вынужден был поднять ладонь в почтительном жесте) не очень одобряет это?

— Да твои родственники как-то тоже.

— Родственники? Ты имеешь в виду старую тетку Гьйульте, которая даже не появилась здесь, потому что страшно занята разведением этих своих кораллов? Так кто бы ее еще слушал. Совсем другое дело — твой… — Тут Вийлелль помолчал: наверно, неохота было лишний раз поднимать ладонь. — В общем, ты можешь дошутиться.

— Ну что ж, — сказал Рэмон Ррай, разглядывая голову лысоватого человека на поверхности фляги и надпись на чужом языке (такие смешные и нелепые буквы!). Больше он ничего не сказал, а принялся благожелательно разглядывать князя Гьелловера на земляном холме. Вийлелль же поразмыслил над тем, стоит ли продолжать разговор, а потом все-таки пришел к выводу, что предпочтительнее продолжить. Он облизнул губы кончиком языка и вымолвил:

— А я слышал, что тебя собрались отправить на одну из Избавленных планет, чтобы ты наконец занялся каким-нибудь полезным делом.

«Кто бы говорил, — подумал Рэмон Ррай, — только не этот слизень, которому лень собственную задницу почесать…» Вслух же он спросил:

— Откуда это ты слышал?

— Мало ли… В Инфосфере было что-то этакое… -уклонился от прямого ответа Вийлелль и хлебнул из своего сосуда, перетянутого термолентами. По кушетке, служащей ему ложем, перелилось короткое многоцветное сияние, и Вийлелль продолжал:

— К тому же сам помнишь получше меня, что иерарх ближнего Храма до сих пор на тебя в обиде за то, что ты организовал небольшой пикничок в рощах острова Клайви и устроил там натуральную свалку, без малейшего намека на утилизацию. Тогда только влияние твоего отца, ллерда Вейтарволда… (Ладонь была поднята с некоторым опозданием, а потому поспешно.) Словом, дело твое, Рэ, но я бы на твоем месте поостерегся. К тому же ты сам себя знаешь, и…

— Знаешь что, дружище, — беззлобно прервал его Рэмон Ррай, но в слегка потемневших глазах мелькнул тяжелый, неприязненный блеск, — массажируй себе нервишки, потягивай свое пойло, а ко мне не лезь. Смотри лучше на князя, он тоже, говорят, попивал зиймалльский нектар, да не как я, не по чуть-чуть, а целыми чашами лил себе в глотку.

Вийлелль слегка передернул плечами и хотел было снова сослаться на грозного отца Рэмона Ррая. но потом подумал, что в самом деле — не его это забота, к тому же так невыразимо, непередаваемо приятен нейролептонный массаж в сочетании с действием напитка — этого забавного зиймалльского напитка, созданного на далекой и дикой планете.

Он повернул голову и стал наблюдать за церемонией.

Платформа преодолела горизонтальную ветку тоннеля между громадами городских зданий, и под ней вдруг раскрылась голубая бездна, от которой захватывало дух. Там, внизу, в трех километрах под ногами участников церемонии, раскинулась поверхность благословенной планеты — с глубокими озерами, чистыми реками и живительными ручьями, с убеленными сединой горами и предгорьями, холмами, чьи склоны изрыты живописными зелеными, прохладными оврагами. С захватывающим дух великолепием лугов, чьи травы бережно колышет ветер. С рощами и лесами, подлесками, резко обрывающимися на крутых речных берегах. С землей, такой настоящей и дающей жизнь землей — теплой, ароматной, которую можно размять в пальцах.

Которой засыпают только лучших из аррантов.

Рэмон Ррай чуть подался вперед и стал смотреть себе под ноги. Массив платформы сделался совершенно прозрачным, и сквозь него теперь можно было разглядеть голубую жилку реки, нежно-зеленый бархат леса и мощный изгиб какой-то горы, у подножия которой виднелось несколько белых строений. Отсюда они казались крошечными, но Рэмону Рраю прекрасно было известно, что это — гигантские храмовые сооружения, вотчина жрецов Неназываемого, один из которых нудно тянет сейчас свой нескончаемый погребальный гимн.

Платформа неуловимо пошла на снижение. Гора росла, укрупнялся ландшафт, стали видны отдельные участки леса с проблескивающими в массиве деревьев мелкими озерцами. Рэмон Ррай задрал голову и уже в который раз в своей жизни увидел плывущее в высоком сине-зеленом, с белыми прожилками облаков, небе гравиплато Галиматтео. С ярко прорисовывающимся в самом центре этой неизмеримой стопятидесятикилометровой громады огненным кругом — полем головного генератора Первого антиграва. Тем, что удерживало в воздухе миллионы мегатонн металла, силикатов, синтетиков и плазмоидов. Вокруг гигантского массива Плывущего города роились, как мелкие насекомые вокруг огромного тропического животного, несчетные летательные модули, пассажирские боты и скоростные болиды; среди мелочи выделялись внушительные грузовые корабли, патрулируемые катерами таможенников и внутренней городской охраны. Рэмон Ррай перевел взгляд себе под ноги. Гора, у подножия которой раскинулись великолепные храмовые дворцы из чистого белого камня, выросла, укрупнилась, и Рэмон Ррай уже без напряжения различал на ее склонах людей в одинаковых темных одеждах, в двухцветных черно-серых колпаках.

Это были Аколиты Храма. Они с явным любопытством, присушим всем аррантам (даже таким сдержанным, как священнослужители), наблюдали, как похоронная платформа медленно опускается на заранее подготовленную площадь. Вокруг нее по всему периметру был барраж из силовых полей высокого напряжения. Почва близ барража побелела, и если бы было потемнее, оказалось, что она слабо фосфоресцирует.

В самом центре огороженной территории находилась живописная тенистая рощица. Ее деревья были высажены столь геометрически правильно, а кроны столь ровно пострижены, что сомнений в рукотворном происхождении этой зеленой зоны не было никаких.

— Впечатляет, — негромко пробормотал себе под нос Рэмон и слегка пригубил из фляжки. — Кажется, для нашего Гьелловера подготовили очень уютное жилище. И для торжества тоже. Говорят, эти чинные монахи-Аколиты сами с некоторых пор пристрастились к зиймалльской водичке и знают в ней толк. Это они только нам втирают, что такие чинные и что всемерно способствуют почитанию и соблюдению законов Неназываемого. А между прочим, в Законе сказано: никаких влияний со стороны, никаких иноплеменных нововведений! Да еще таких бурно вводящих в соблазн, как эта зиймалльская водичка.

У Рэмона Ррая (как и, по сути, у всех одиноких людей) имелась вредная привычка разговаривать вслух с самим собой. И последнюю фразу он произнес достаточно громко, так, что ее услышал Вийлелль. Он сказал:

— Интересные вещи говоришь, Рэ. Верно, недаром зий-малльский нектар на его родине называют «одурманивающим»[12]. Вот и задурманил тебе голову. Только ты не очень…

Рэмон Ррай состроил презрительную гримасу и отозвался:

— Вот что, Ви. Я лучше тебя знаю, что мне пить, как и в каких количествах. Или я тебе понравился? То-то в Инфосфере мелькнуло, что ты любишь молодых людей больше, чем молодых девушек. Особую пикантность всему этому придает то, что нравятся тебе не арранты, слишком уж они разборчивые и холодные, а грубияны гвелли. Те как завернут — мало не покажется.

На этот раз крыть было нечем. Вийлелль пробормотал что-то о том, что сам Ррай, по отдельным сведениям, вообще не терпит разумных существ, будь то гвелль или аррант, а предпочитает отвратительных тварей, каждый день, каждый час и каждое мгновение оскверняющих священную землю Аррантидо-дес-Лини — разных там кошечек, собачек, да еще этих… облепленных перьями… птиц! Никакой уважающий себя аррант не возьмет в дом эту нечисть, зато доподлинно известно, что в доме Рэмона Ррая, сына Предвечного, обитает живой кот! Мало того, что он там живет, так у него еще имя есть, словно он может соблюдать Закон, заповеданный Самим!

Но Рэмон его не слушал, да и Вийлелль быстро угомонился и принялся следить за основным действом похоронной церемонии — погребением. Оно как раз начиналось.

Платформа почти достигла земли и зависла в нескольких метрах от поверхности планеты. Спустя непродолжительное время все участники церемонии оказались на твердой почве. Сходя на землю в строгом соответствии с иерархической традицией, аррантские вельможи один за другим целовали землю и становились вокруг покойного, первым переправленного на склон горы, в особом, предписанном сложной процедурой порядке.

Ощутив под ногами настоящую почву, а не искусственное покрытие, Рэмон Ррай с наслаждением потянул воздух ноздрями. Вокруг шелестела прелестная зеленая рощица. Прямо среди стволов молодых деревьев были расставлены ложа для участников торжественной трапезы. Тело покойного князя, перехваченное лентами, осталось лежать посередине рощи на все том же насыпном холме — его полагалось опустить в землю только после трапезы и последнего прощания.

Все внимание присутствующих, конечно, было обращено туда, где воссели отцы Плывущего города Галиматтео — градоначальник, князь Айоль, Предвечный; Росаадо, ученейший из жителей Галиматтео, Первый Технолог, под строгим надзором которого билось сердце Плывущего города — Первый антиграв; высокочтимый Бальтарр, Верховный Судья, обладатель одной из пяти Звездных мантий в городе, справедливейший из аррантов Галиматтео. Ну и, наконец, второй из всех трех тысяч собравшихся, что находился в высоком сане Предвечного — сам ллерд Вейтарволд, грозный глава Совета Эмиссаров, координатор миссий Избавления. Впрочем, всех титулов и званий ллерда Вейтарволда не смог бы перечесть никто…

Между двумя Предвечными, главой города Айолем и ллердом Вейтарволдом, оставалось пустым еще одно место. Судя по тем, кто располагался по правую и левую руку от этого места соответственно, ожидали знатную персону, призванную играть в церемонии центральную роль. Да, конечно!.. Потому что ожидали ни кого иного, как Предстоятеля Храма Неназываемого-у-Горы, главу Аколитов, просветленного Астаэра. Этот благородный муж не заставил себя долго ждать и, как предписано ритуалом, вышел из рощи в тот самый момент, когда все гости почившего Гьелловера расселись по своим местам.

Астаэр был весьма своеобразной персоной. На его голове возвышался белый священнический убор очень сложной формы, в который были искусно вплетены несколько травинок. На шее располагался массивный металлический воротник, плавно переходивший в наплечники. Астаэр был в короткой светлой накидке и темных просторных штанах. Светским аррантам ходить в штанах не рекомендовалось: то являлось сугубой прерогативой церкви. Впрочем, этот момент был продиктован не только обычаями, сколько и необходимостью. Дело в том, что возделывать землю и выращивать продукты питания можно было только на землях, приписанных к Храмам по всей территории планеты. Веками утвердилось положение, закрепленное в Законе: нельзя осквернять планету, навязывая ей свою волю и по своему усмотрению используя ее богатства. Светский аррант не Должен даже сажать дерево. Светский аррант не должен осквернить планету последствиями своей жизнедеятельности. Светский аррант не должен ЖИТЬ на земле. Отсюда — Плывущие города, в которых обитало девяносто процентов семимиллиардного населения Аррантидо-дес-Лини, отсюда — громадные промышленные платформы на антигравах, на которых базировалось все сложное и высокотехнологичное производство аррантов. Заниматься наземным строительством и сельским хозяйством разрешено только Аколитам земного Храма, — такова воля Неназываемого!..

Таким образом, просветленный Астаэр был не только Предстоятелем Храма, но и чем-то вроде министра сельского хозяйства и наземного строительства. Впрочем, такие разносторонние обязанности не сильно тяготили его. Равно как светские арранты не особенно переживали по поводу ущемления своих прав. Собственно, даже если бы соответствующие запреты и табу были сняты, едва ли кто-либо из них кинулся возделывать землю, строить дома и разводить скот. Разве только гвелльские диаспоры, представленные практически во всех Плывущих городах планеты, да разного рода чудаки…

Астаэра сопровождали два рослых послушника-Аколита, которые были одеты в точно такие же темные штаны, как и у наставника, но накидки тоже были темными, а головы — обнажены.

Астаэр неспешно уселся на отведенное ему место, ни на кого не глядя и не говоря ни слова. Только тут он позволил себе поднять обе руки в торжественном приветственном жесте. На запястье правой руки блеснул желтый металл и тут же скрылся в складках одеяния. Сын земли (еще один почетный титул Предстоятеля Храма) заговорил глубоким, певучим голосом:

— Привет всем собравшимся и тебе, Гьелловер, уходящий в лучшее! Ты был одним из тех, кого Храм причислил к достойным стать землей! За тобой будет закреплен порядковый номер 14355. (Типичная фраза арранта, тем паче священника: сочетание в одной фразе пышных обрядовых оборотов и безукоризненно точной цифры!) Именно столько достойнейших покоится в недрах этой горы, этой земли, и они стали землей, и наши босые ноги целуют память тех, ушедших в лучшее! Вознаградим же память князя Гьелловера достойной трапезой, и горе и позор тому, кто съест мало плодов нашей благословенной земли.

На столах царило невероятное изобилие. Было выставлено все, что могла родить живительная земля Аррантидо. Правда, не было мяса. Арранты вообще крайне воздержанны в употреблении этого продукта во всех его разновидностях и различных способах приготовления. Животноводство — самая скромная составляющая сельского хозяйства, лелеемого предстоятелями разбросанных по всей планете Храмов Неназываемого. В основном мясо ввозится с Гвелльхара. Разумеется, такому продукту нет места на похоронных столах знатных аррантов!..

Из одурманивающих жидкостей был только сгущенный и особенным образом обработанный маиловый сок — нежный, «ароматный, с легким тонизирующим эффектом. При чрезмерном употреблении этот сок может вызывать пикантное головокружение и ощущение нездешности, отстраненности всего происходящего вокруг. Рэмон Ррай с еле заметной гримасой отпил несколько глотков сока и отставил от себя чашу, выполненную в виде прихотливо изогнутого огромного лепестка. Он поймал на себе насмешливый взгляд Вийлелля, который и на этот раз умудрился расположиться по соседству, и, быстро выхватив из складок пеллия флягу, плеснул в маиловый сок. «Лепесток» чаши слабо завибрировал, распространяя тонкий хрустальный звон. Кто-то оглянулся на Рэмона, раз и другой, и он поспешил опрокинуть содержимое чаши в себя.

…Судя по раздававшемуся вдоль столов хрустальному звону, не Один Рэмон вразрез с обычаями лакомился «зиймалльским нектаром»..

Мало-помалу напряжение за столами рассеялось, тут и там завязались непринужденные беседы. Предстоятель Астаэр с благожелательным видом оглядывался по сторонам, и его вьющиеся седые волосы отсвечивали серебром. Рэмон Ррай время от времени косился в сторону жреца, но потом его внимание полностью переключилось на столы и на почтение памяти покойного. Маиловый сок, щедро сдобренный напитком из фляги, быстро оказал свое действие. Рэмон расслабился и уже не замечал пристальных взглядов своего грозного отца. В иное время Рэмон предпочел бы взять этот факт на заметку. Но в конце концов не каждый же день предают земле-прародительнице тело такого знатного и заслуженного уроженца планеты, как князь Гьелловер?.. Не каждый. То-то и оно. А на таких церемониалах не положено быть сдержанным. Обидишь ушедшего и всю его родню. Рэмон Ррай толкнул в бок размякшего, с помутневшими глазами Вийлелля и, широко улыбнувшись, заметил:

— Ачто… хорошая сегодня погода? Даже не хочется подниматься обратно, в Плывущий. Мы будем тут до заката?..

— Вот что значит не заучивать обычаи наизусть, как положено, — важно откликнулся тот, вытягивая длинную шею. — Если бы ты проходил положенный срок обучения у братьев-Аколитов, то знал бы, что Ближний круг князя Гьелловера останется на месте его погребения на четверо суток, пока не угаснет над могилой Лиловый столб Ухода. А мы… — продолжал Вийлелль, что-то старательно прожевывая, — мы поднимемся из погребальной рощи обратно в Галиматтео сразу же, как закончится прощание и будет засыпана могила. Ты смотри, — хитро добавил он, — не очень-то налегай на зиймалльское питье, а то ведь еще нужно выйти из-за стола и ровненько, — слышишь, ровненько! — пройти к телу князя и отдать ему последний долг.

— Не твоя забота, — пробурчал Рэмон Ррай и уже больше не отвлекался на окосевшего приятеля. Он вооружился бигойей — любимым столовым прибором аррантов, похожим на ложку, к длинной ручке которой прикреплялся миниатюрный черпак-лодочка. Один «борт» лодочки был заострен, так что при известной сноровке ею пользовались и как ложкой, и как ножом, ловко вырезая из кушаний большие куски. Главное — не сунуть бигойю в рот заточенной стороной, что остра как бритва. Впрочем, умение пользоваться этим прибором арранты впитывали едва ли не с молоком матери…[13] Рэмон принялся ловко орудовать ложконожом.

Впрочем, поминальная трапеза подходила к концу. Приближался торжественный момент прощания с ушедшим, после чего все те, кто не входит в Ближний круг князя Гьелловера, должны были покинуть священную рощу на склоне горы и вернуться в небо, в Плывущий город. Рэмон вскинул глаза и с явным сожалением посмотрел на мощный склон горы, по которому ползли первые сумерки, на кроны деревьев, сквозь которые просачивались бледно-лиловые, с зеленоватым оттенком, лучи заходящего светила.

Он глубоко вздохнул и уловил теплый аромат земли и пряных трав. В Галиматтео пахнет совсем по-другому!.. В Плыву-щем нет таких ярко выраженных, таких свежих и сильных запахов. Синтетики, ароматизаторы, тепличные оранжереи… На нижних уровнях — кисловатый дух, распространяющийся от охладителей Первого антиграва. Жилые кварталы огромного Плывущего распространяли массу других запахов — от незаметных, почти несуществующих, до тяжелых, кажущихся практически осязаемыми, от резких до ненавязчивых, от сладких до металлических, от тревожных до будоражаших; запахи огромного города застревали в ноздрях или, напротив, улетучивались при первом же повороте головы. Они шли вязкой, последовательной чередой или обрушивались, как груда камней… но нигде, нигде ТАМ, наверху, не встретить этих ароматов остывающей планеты, как здесь, в священной роще.

Рэмон поймал себя на крамольной мысли, что он в чем-то даже завидует этому незадачливому князю Гьелловеру, существу с такой странной кровью. Он зябко передернул плечами и опрокинул в горло остатки содержимого фляжки. Лысоватый человек, отчеканенный в профиль на ее поверхности, казалось, лукаво косил на Рэмона прищуренным глазом…

Потянулась утомительная церемония прощания. Предстоятель Астаэр сам произносил слова обряда, но до Рэмона они доходили откуда-то сбоку, приглушенно, размыто. Он обнаружил, что нетвердо стоит на ногах. Ну конечно, этот предательский зиймалльский напиток!.. Он сжал в руке бигойю, непонятно зачем взятую с собой. Столовый прибор был скользким и липким от сока свежих фруктов, к белому металлу пристало несколько маленьких кусочков. Рэмон Ррай поднял глаза и только тут увидел, что подходит его очередь прощаться с князем Гьелловером.

Это совсем, совсем просто. Нужно только постоять над телом князя, все так же лежащим на холмике свеженасыпанной земли на краю глубокой пятиугольной ямы. Нужно коснуться лбом его холодной руки, а потом бросить в его изголовье маленькую горсть земли.

Вот, собственно, и все.

«М-да, — лениво думал Рэмон, — значит, ткнуться лбом в его руку, а потом бросить… напридумывали непонятно чего!.. Везет ему, вон как спокойно лежит, никто его не трогает, не заставляет разные ритуальные глупости делать… Эх, ладно! А что это на меня отец уставился? Вечно ему что-то не нравится!..»

И Рэмон Ррай взмахнул правой рукой с зажатой в ней би-гойей, да так, что едва не отхватил острой стороной столового прибора ухо Вийлеллю, который пристроился вслед за ним. Тот едва успел посторониться и чуть не упал на руки стоявших позади гостей. Рэмон широко шагнул к насыпному холму и остался один на один с покойным. Кажется, полагалось еще что-то говорить, но Ррай напрочь забыл, что именно. Хотя над плечом кто-то пытался подсказывать злым шипящим шепотом.

Напротив стоял Предстоятель Астаэр и буравил незадачливого молодого арранта пронизывающим взглядом.

— Смотрит, смотрит… Как будто я сам не помню, что нужно делать, — неизвестно к чему забормотал Рэмон, сжимая в руке совершенно не нужную сейчас бигойю. И если язык еще с грехом пополам слушался своего хозяина, то ноги в данное мгновение вдруг решили не повиноваться совершенно. Левая выписала какой-то затейливый пируэт и ткнулась в разрытую землю так, что тупая боль брызнула по пальцам и далее по всей ступне; правая начала подгибаться, и только недюжинным усилием Рэмон Ррай сумел выровнять собственное свое тело, вдруг ставшее чужим и неуправляемым. О предательский иноплеменный напиток! О мера вешей! Рэмон явственно почувствовал, как в спину втыкаются взгляды — ироничные и осуждающие, суровые и смеющиеся.

Он неловко, как-то щекой, ткнулся в мертвую руку князя Гьелловера. Рука была холодная, как безнадежно остывшая свекольная котлета. После этого он наклонился, захватил пальцами горсть земли… Рэмон Ррай торжествующе улыбнулся самому себе (пока никто не видел его склоненного лица): дескать, могу же, если хочу! Он начал выпрямляться, медленно — как ему казалось, с нарочитым чувством собственного достоинства, хотя со стороны это, наверно, выглядело смехотворно.

И тут поехала уже правая нога.

Рэмон слишком поздно осознал, что кренится и падает. Ноги, ноги!.. Он отчаянно замахал руками, чтобы удержать равновесие…

— Э-э-э! — предостерегающе закричали сразу несколько присутствующих, и уже протянулись чьи-то руки, чтобы подхватить недотепу, но было поздно.

Рэмон вскинул обе руки и грянулся прямо на могильный холм князя Гьелловера. При падении его немного развернуло, и он упал так, что уткнулся головой в тучный бок покойного. Левая рука вцепилась в острую коленную чашечку князя, на ощупь не отличимую от подмороженного свиного пятака. Правая же…

ПРАВАЯ рука…

— О Единый!!!

Крик этот вырвался у всех стоявших неподалеку и видевших, ЧТО произошло. Те, кто не видел, но слышал, напирали сзади, и в короткое время в священной роще воцарились сутолока, давка и даже смятение — явления, совершенно не характерные для похоронных торжеств на Аррантидо в частности и быта аррантов в целом.

Было на что посмотреть…

Правая рука Рэмона Ррая — с судорожно зажатой в ней би-гойей, влажной и липкой — описала незамысловатую дугу и упала на левое плечо и шею князя Гьелловера. Одно такое касание, со стороны сильно похожее на удар, выглядело бы по меньшей мере непочтительно. Если не сказать — кощунственно. В присутствии же Предстоятеля Храма и двух Предвечных, перед лицом градоначальника Галиматтео, а также мудрого Бальтарр-бер-Кайля, Верховного Судьи… Едва ли можно подобрать менее удачную аудиторию для демонстрации выходки, какую позволил себе Рэмон Ррай. И ладно бы он просто хлестнул покойника наотмашь. И не так страшно, не будь в его руке ничего. Но этот злополучный прибор, столь удобный для поедания любых фруктов, эта бигойя, прихотливая комбинация ножа и ложки…

Липкий нагретый металл в руке Рэмона, обрызганный терпким соком, с налипшими ароматными кусочками вкуснейших лакомств, — этот металл вошел точно под подбородок князя Гьелловера. Вонзился в холодное застывшее ГОРЛО, сквозь морщинистую синеватую кожу с неопрятными мятыми складками.

Конечно, в первый момент Рэмон даже не понял, что он сделал. Не было ни смятения, ни страха. Ничего. Напротив, когда он медленно поднял глаза и увидел подбородок и толстую шею Гьелловера, рассмотрел бигойю, косо всаженную в горло по самую ручку — глупая резиновая улыбка вдруг потянула уголки его губ в разные стороны.

Рэмон сощурился: в этом ракурсе князь вызывал ассоциации с умершей от старости домашней птицей, ощипанной для последующего копчения. Но уже через мгновение у него отпала как охота не к месту улыбаться, так и все мыслимые поводы для этого оскорбительного веселья. Бигойя в пальцах Рэмона Ррая вдруг запрыгала, как живая, запульсировала — Рэмон едва успел отдернуть руку, — и ВЫЛЕТЕЛА из шеи князя Гьелловера.

Испачканный столовый прибор упал на земляную насыпь, а из раны вдруг ударил фонтан крови! Брызнул, на мгновение зависнув в воздухе темно-красными развесистыми гроздьями! Капли, струйки и целые сгустки крови разлетелись в разные стороны, пятная одежду, лица, головные уборы, регалии собравшихся. Рэмону, как легко догадаться, перепало больше всех. Его буквально окатило мало похожей на аррантскую, густой, с тяжелым сладковатым запахом, кровью. Но главное состояло в том, что эта кровь, извергавшаяся сейчас из пробитого горла покойного, была ЖИВОЙ. Сначала она показалась Рэмону чуть теплой, как соус в слегка передержанном блюде, потом он явственно почувствовал, что она становится все теплее, потом почти горячей и, наконец, начала жечь кожу в тех местах, куда попали брызги!..

Рэмон Ррай вскочил, как ошпаренный, и добрая половина хмеля разом вылетела из головы. А вторая половина сгинула, едва Рэмон глянул на лицо князя Гьелловера и увидел, как резко — одним коротким мгновенным движением — поднялись его припухшие коричневые веки. Но и это еще не все. Князь Гьелловер выгнулся и вдруг, резко поджав под себя ноги, сел. В его пока еще бессмысленных глазах вращалась пустота. У Рэмона отчаянно закружилась голова, и он попятился… Его подкватили, но он грубо высвободился и, выдрав из своего пеллия целый лоскут, начал смахивать с себя горячую красную кровь Гьелловера.

Или кто это был?.. Впрочем, кем бы он ни был, князь Гьелловер или же нечто, вселившееся в уже было умершую телесную оболочку знатного арранта, повел ОН себя не агрессивно. Неупокоенный сидел на земляном холмике и поводил вокруг себя диким взглядом. А потом протянул ладонь и произнес несколько слов. Звучным, приятным баритоном.

И особенно звучен был этот голос в сравнении с треском, хрипом и бормотанием, которые испускал князь Гьелловер в заключительный период своей жизни.

Сказанного никто не понял: Гьелловер говорил на каком-то незнакомом языке. Его сначала мутные глаза вспыхнули живым огнем, на желтых щеках проступил румянец, а рана, нанесенная Рэмоном, начала затягиваться. Гьелловер даже вскинул голову, явно желая продолжать говорить, но его слова были перекрыты бешеным ревом:

— Взя-ать!!!

Сначала никто не понял, кто хозяин этого громового выкрика. Никому и в голову не пришло, что у Предстоятеля Астаэра может быть такая могучая глотка. Между тем приказ отдал именно он. Монахи-Аколиты, выхватив свои посохи[14], ринулись на Рэмона, который и пикнуть не успел, как был взят в кольцо. Светящийся смертоносный наконечник посоха больно ударил Рэмона между ребер. Здоровенный Аколит схватил проштрафившегося сына Предвечного за плечо и стиснул так, что тот невольно взвыл. Второй монах перехватил запястье Рэмона и, ловко завернув ему руку за спину, без малейшего усилия заставил Ррая согнуться так, что его нос чуть было не уткнулся в колени. Верно, в таком покаянном виде его и препроводили бы к Предстоятелю Астаэру, если бы последний сам не воспротивился этому.

Он топнул ногой и закричал:

О Неназываемый, зачем ты вывел к свету таких глупцов!! Не его хватайте, не его, дурни! — От апелляций к божеству церковный иерарх перешел к критике своих духовных сыновей. — Гьелловера… Хватайте Гьелловера… Он — это не он… — Белый священнический убор Астаэра даже сбился набок, когда жрец тряхнул головой и в гробовой тишине, установившейся как-то сразу, вдруг выкрикнул:

Гьелловер — АСАХИ!!!

Ррай почувствовал, что железные пальцы на его запястье разжались. Он тотчас же выпрямился и незамедлительно ввинтился в бушующую толпу аррантов, оттеснившую его от ожившего Гьелловера, крича:

— Пропустите! Что творится, о Единый! Что творится!

Полузадавленный Вийлелль, часто-часто дыша, жадно припал к сосуду со спасительным нектаром. Кажется, он уже не опасался за свою репутацию. Его пеллий был основательно разорван, перепачкан в крови и норовил сползти с плеч. Рядом с ним, держась за бок и даже не пытаясь прикрыть обнажившиеся грудь и руки, на негнущихся ногах стояла девушка в лиловой накидке поверх узкого платья. Точнее, в том, что осталось от лиловой накидки после давки, инспирированной Рэмоном Рраем и некстати воскресшим князем Гьелловером. Аррантка страдала. Судя по ее лицу, она тоже была не прочь глотнуть успокоительного средства Вийлелля. Рэмон Ррай повел себя, как человек, которому совершенно нечего более терять: без зазрения совести выхватил обмотанный термолентой сосуд из рук Вийлелля и опрокинул в себя ледяную терпкую жидкость.

— У-ух! — выдохнул он. — П-памагает!

— Негодяй!! — взвизгнула полуголая аристократка. Но Рэмон Ррай уже не слышал ее. Его снова оттеснили, сбоку насел какой-то воинственный старикан, потрясающий жезлом и выкрикивающий свои заслуги перед Плывущим городом и всей цивилизацией. Почтенный старый аррант упирал на то, что никогда еще его глаза, видевшие в жизни столь многое (от внепланового взрыва сверхновой до уничтожения хищных плазмоящеров на газовом гиганте Азеоранн в планетной системе Веги), никогда еще не зрели такого безобразия!.. Такой возмутительной, кощунственной дикости! В девяноста девяти случаях из ста Рэмон совершенно бы с ним согласился и охотно принес свои извинения. Но сейчас настало время СОТОГО случая! Рэмон ловко увернулся сначала от костлявой руки седого ветерана, потом от посоха Аколита, пришедшего на помощь своим собратьям и явившегося уже по его, Рэмона Ррая, душу. Сын Дредвечного крикнул:

— А вот вам! Да вы знаете… знаете, на кого вы руку поднимаете? Думаете, меня вот так запросто можно скрутить и — в изолятор? Знаете… кто у меня…

Конечно, он не видел, как смотрит на него отец. И молчит. А стоящий рядом с ллердом Вейтарволдом судья Баль-тарр-бер-Кайль говорит вполголоса невесть откуда появившимся людям в синей одежде, с нашивками городского Высшего Надзора:

— Мальчишку взять спокойно и аккуратно. Но помните… Не волнуйтесь, ллерд Вейтарволд, — понизив голос и повернувшись к Предвечному, добавил он. — Мы постараемся не причинить ему вреда.

— Большего вреда, чем он только что причинил себе сам, боюсь, уже не содеешь.

— К сожалению, вы правы. Но самое страшное в другом.

— В чем? — Лицо ллерда Вейтарводда было совершенно непроницаемо.

— Вы слышали, что сказал Астаэр?

— А… это? Асахи?

— У вас великолепная выдержка. Вы и глазом не моргнули, когда произносили это слово. Мы одни из немногих, кто посвящен в самое существование этого табу. Многие даже не поняли. Между тем…

— Простите, но я не хочу говорить на эту тему. Древние атавистические суеверия — не мой конек. Предоставьте это болтливым и суемудрым богословам.

— Но, светлый ллерд, в нынешней непростой ситуации,, когда на отдаленных планетах, подпадающих под юрисдикцию Содружества, происходят непонятные, зловещие события… — попытался было протестовать судья, однако Вейтарволд покачал головой. Замерцал вживленный в лобную кость Предвечного бесценный желтый самоцвет.

Между тем Рэмон Ррай ловко ускользал от представителей Высшего Надзора, которым было отдано распоряжение задержать его. Несколько раз ему удалось безнаказанно затеряться среди возбужденных участников церемонии. Ведь далеко не все видели в лицо того, кто стал невольным виновником кощунства, повлекшего за собой смятение и общую растерянность. И далеко не все, до чьего слуха долетело имя: «Рэмон Ррай! Сын самого Вейтарволда!», знали этого самого Ррая в лицо. Так что до поры до времени Рэмону удавалось переигрывать сотрудников Высшего Надзора. Но рано или поздно везение должно было закончиться.

Так и получилось. Его задержал один из гостей и, скрутив, стал звать сначала Верховного Судью, а потом тех. кому последний отдавал распоряжения относительно зачинщика беспорядков. Рэмон вырывался, пытался лягнуть обидчика пяткой, извивался и, главное, вопил во все горло (снова замечательно подействовало пойло Вийлелля):

— А вам известно, кто мой отец?! Да как вы смеете… так со мной обращаться?! Ты, толстый! Тебя же на пироги пустят, |отя у нас в Плывущем и не любят мясного! Да мой отец… он…

И что-то в том же духе. Но вот Рэмон осекся и замолк. Про-сто он увидел того, на кого так беспардонно и огульно ссылался.

Ллерд Вейтарволд легко прошел сквозь толпу — все почтительно расступались перед могущественным главой Совета Эмиссаров. Впрочем, даже если допустить, что ему сопротивлялись бы… Едва ли он пробрался бы к Рэмону намного позднее даже в этом, совсем уж невероятном случае. Аррант, задержавший Рэмона, тотчас же выпустил его и боязливо посторонился.

Подошедшие чины из Высшего Надзора тоже не стали трогать Рэмона в присутствии ллерда Вейтарволда.

Отец надвинулся на Рэмона огромной живой скалой — он был выше сына по меньшей мере на полторы головы. Рэмон Ррай сам от себя не ожидал, что выкатит колесом худую грудь, запрыгнет на отца и крикнет прямо в каменное лицо Предвечного дурацким писклявым голосом… Ох! И речь эта — под стать голосу, дурацкая, несолидная, пересыпанная визгливыми междометиями:

— Да я, между прочим… эх!.. ничего такого, в-в-в… чтобы меня тут хватали! Хватают и хватают, как будто я им баба с третьего уровня! Я же не виноват, ага! Не виноват, что этот князь… что он не до конца умер, и… ох!

Отец ничего не сказал. Он просто поднял руку и слегка ткнул тыльной стороной ладони в лоб Рэмона Ррая. Тот запрокинулся назад, и голова его бессильно поникла на тонкой шее. Нет, Рэмон еще успел услышать затихающий вдали шум людского моря, а потом скрипучий голос, раздвинув его волны, выложил:

— За такое нужно, самое малое, — ссылать на планету Керр навечно!

Но Рэмон Ррай уже не видел и не слышал, как монахи-Аколиты окружили неподвижно сидящего на земляной насыпи князя Гьелловера, как выкликал Предстоятель Астаэр странное, мало кем понятое слово. И оно, облетая поляну и путаясь в ветвях молодых деревьев, словно возвращалось в уста главы здешнего Храма. Снова и снова разносилось, взлетало тревожно и яростно и опять припадало к земле, как тяжелое заклинание: — Асахи! Асахи!..