"Серебряная богиня" - читать интересную книгу автора (Крэнц Джудит)

18

Сара Фейн при ближайшем рассмотрении оказалась более или менее соответствующей надеждам Рэма, когда тот начал действовать согласно принятому много месяцев назад, ранней весной 1976 года, решению изучить ее как возможную кандидатку на роль жены. Она понравилась ему даже больше, чем можно было ожидать, хотя и не вполне отвечала всем его требованиям к будущей жене. Действительно, она была безукоризненно воспитана и прекрасно обучена тому, как следует себя вести в большом свете, с которым она, будущая дебютантка, пока была знакома лишь в его сельских проявлениях: в охоте, рыбной ловле, стрельбе. С этой точки зрения Сара вполне устраивала Рэма, будучи не вполне изысканной, но и не слишком провинциальной. Но при этом, как подсказывал Рэму трезвый анализ, любая женщина, тем более юная девушка из тех, что надеются заполучить такого завидного жениха, как он, должна быть готова боготворить его, чего в достопочтенной мисс Фейн не наблюдалось, по крайней мере внешне.

Она была кокеткой, хладнокровной, твердой и расчетливой. А еще она была чертовски хороша собой и являла тот тип холодных, ослепительно белокурых красоток, которых принято называть «английскими розами», чьи безукоризненно правильные черты лица, бело-розовая кожа, прелестные губы и искренний взгляд не раз вводили в заблуждение многих мужчин, оставляя их в неведении, что за красивой внешностью скрываются темперамент и сила воли, достойные королевы Виктории. Теперь Рэм недоумевал, как ему могло прийти в голову предположение, что Сара Фейн намерена пропустить лондонский сезон. В своем белом вечернем платье до полу и длинных белых перчатках она собиралась побывать повсюду, не только на балу в честь дня рождения королевы Шарлотты, но и на скачках в Аскоте и на Хенлейнской регате. Она получила приглашение на все наиболее важные приемы с танцами, которые должны были состояться с мая по июль, и давала собственный бал в июле, пригласив шестьсот человек. По окончании бального сезона Сара намеревалась посетить скачки в Гудвуде, регату в Каусе и международные конные состязания в Дублине. Когда Рэм вскользь заметил, что каусская неделя и время соревнований в Дублине пересекаются, Сара только очаровательно улыбнулась и объяснила, каким образом она собирается застать на три четверти каждое мероприятие, покинув остров Уайт и вернувшись в Ирландию сразу после бала в Королевском яхт-клубе.

— Мне было бы жаль не попасть в Дублин, Рэм, именно теперь, когда мои родители наконец признали меня достаточно взрослой, чтобы я могла поехать туда, — заявила она Рэму с очаровательной улыбкой.

Последние три года Сара Фейн провела в пансионе для благородных девиц «Вилла Бриллантмон» в Лозанне. Насколько Рэм мог судить, пансион был для Сары своеобразным карантином, оберегавшим ее от тлетворного влияния Лондона. «Бриллантмон» лишь укрепил ее во мнении, что все девушки подразделяются на две категории. Одни торопятся вырваться из школы, чтобы подыскать интересную работу, а другие хотят всего лишь избавиться от присмотра воспитательниц и как можно скорее окунуться в головокружительный водоворот романтических приключений. И то и другое казалось Саре самообманом. Для себя Сара давно решила, что ее целью должен стать исключительно удачный брак, хотя ей было известно, что такие браки совершаются нечасто. Но она без ложной скромности еще раз оценила все свои достоинства и решила, что заслуживает самого удачного замужества.

Находясь в пансионе, Сара поджидала, когда наступит ее черед дебютировать в свете, внимательно следя за сложными перипетиями лондонских сезонов. Она пришла к выводу, что самые удачные браки выпадают тем девушкам, которые выезжают впервые, пока еще не потеряли прелести новизны. Одно словосочетание «бывшая дебютантка» вызывало у нее приступы тошноты. Что может быть отвратительнее этого! Да, все должно быть вовремя, вот в чем секрет, думала Сара, сидя за столом и просматривая список приглашенных на ее будущий бал. Она отложила ручку и принялась подсчитывать оставшиеся в ее распоряжении месяцы. У нее оставались целиком весна и лето 1976 года да еще сентябрь, если она поедет на большие балы в Шотландию. Есть, конечно, и малый лондонский сезон, который продолжается до Рождества, после чего все разъезжаются в свои загородные поместья. А с наступлением весны 1977 года в центре внимания света окажутся уже другие, и тот сезон будет принадлежать новому выводку дебютанток. Таким образом, в ее распоряжении для собственного дебюта имеется всего девять или десять месяцев.

Те редкие, почти исчезнувшие представители рода человеческого, какими являются подходящие для нее английские женихи, то есть обладающие большим состоянием и знатным происхождением, имеют обыкновение дожидаться, когда им наступит далеко за сорок, чтобы позволить завлечь себя и повести к алтарю, а некоторые — причем таких немало — и вообще никогда не женятся. Они не такие уж дураки, подумала Сара, поджав свои изящно очерченные губки. Женихи, единственное достоинство которых заключается в том, что они являются чьими-то наследниками, и которые живут одними ожиданиями, для нее просто не существовали. Точно так же она отвергала отпрысков древних фамилий, основавших синдикаты, дабы открыть ресторан или дискотеку. Юные лорды в роли содержателей салонов шокировали Сару Фейн не меньше, чем те из них, которые по финансовым соображениям становились фотографами или кинопродюсерами, пытаясь при этом выдать эти занятия за хобби. В ее глазах они мало чего стоили, даже если им удавалось добиться всемирного признания и успеха. Не улыбалась ей и перспектива стать хозяйкой дворца, куда за плату пускают экскурсантов ради того, чтобы иметь возможность починить крышу. Какая дурацкая затея! Что толку быть маркизой, чтобы превратиться в музейный экспонат или придорожную достопримечательность. Как следует ей относиться к Рэму Валенскому, задала себе вопрос Сара, отложив в сторону список гостей. С тех пор как он напросился к ним на уик-энд, он проявляет определенные признаки заинтересованности ею, хотя и не настолько явные, чтобы его можно было отнести к числу записных ухажеров. Последние семь или восемь лет он считается одним из лучших женихов в Англии, но до сих пор умело обходил расставленные силки. Он определенно хорош собой, обладает несколько суровой аристократической внешностью и умными серыми глазами, которые смотрят на Сару с живым интересом, но в то же время холодно и оценивающе.

Рэм казался ей человеком серьезным и вполне положительным. Ей были близки его взгляды, ей нравилась манера, с которой он носил на изготовку охотничье ружье, без напряжения, но и не чересчур небрежно. Для мужчины, не любящего этого занятия, он вполне прилично танцевал и превосходно ездил верхом. Во всех отношениях он был настоящим джентльменом. Правда, ему недоставало чувства юмора, но с такими людьми гораздо проще иметь дело в долгосрочной перспективе. Сама Сара Фейн не так уж и нуждалась в юморе.

Если смотреть на вещи объективно, то Рэм, на взгляд Сары, обладал множеством достоинств. Его возраст можно считать идеальным. В тридцать два года мужчина уже, как правило, готов остепениться. По замечаниям отца и сведениям, полученным из третьих рук, Сара пришла к заключению, что состояние Рэма достаточно велико и прочно. К тому же у Рэма был достойный род и полная ясность права наследования.

Сара Фейн подумала о том, что ей практически ничего не известно о чувственности Рэма, но она всегда считала этот вопрос второстепенным. Она с должным почтением относилась к этой стороне жизни, считая чувственность бесценной ее составляющей, но, по мнению Сары, ее следовало принимать в расчет в последнюю очередь, коли речь зашла об устройстве судьбы в целом. Ей было совершенно очевидно, что плохо контролируемая чувственность является первопричиной многих неудач в браке. Слава богу, у нее самой с этим никогда не возникало и, будем надеяться, не предвидится никаких проблем. Она считала, что неуправляемая чувственность — удел людей, которым больше нечего предложить.

Да, скорее всего Рэм Валенский представляет наиболее заслуживающую внимания мишень, решила Сара Фейн. Наверное, так же думали до нее многие другие девушки, не менее ее самой желавшие окрутить его. Но Рэм — далеко не простой объект для охоты. Уяснив это, Сара со всей определенностью решила, что не станет просить его сопровождать ее на бал в честь дня рождения королевы Шарлотты. Она была убеждена, что Рэм ждет от нее этого, ибо год за годом получал подобные просьбы от других, питавших на его счет определенные надежды девушек. Ясные голубые глаза сверкнули коварным блеском, когда Сара представила себе, как будет разочарован Рэм, узнав, что его отстранили от участия в ее первом важном выезде в свет в этом году. Да, это, пожалуй, лучшее из всего, что ей пришло сегодня в голову, решила Сара и с воодушевлением взялась опять за составление списка гостей.

Постепенно Рэм начал испытывать к Саре своего рода уважение, несмотря на свою глубоко запрятанную неприязнь к ней. Он с подозрением следил за каждым ее шагом, но Сара ни единым словом или поступком не выдавала холодного строгого расчета, которым руководствовалась в своих действиях.

Ее обращение с Рэмом было достойно восхищения. Вместо того чтобы смущаться и кокетничать, чего можно было бы ожидать от столь юной и неопытной девушки в присутствии оказывающего ей внимание мужчины, да еще такого завидного и состоятельного, она являла собой образец спокойного и жизнерадостного обаяния. Она относилась к Рэму почти запросто, как к другу своего отца, пусть даже более молодому, чем остальные, но не слишком для нее интересному. Она благодарила его за присланные цветы, но из ее благодарственных записок отчетливо следовало, что его цветы далеко не единственные из полученных ею, однако вместе с тем ее благодарность никогда не казалась излишне небрежной. Она позволяла ему сопровождать себя по театрам и ресторанам, принимая почти все его приглашения, но как-то так получалось, что к ним двоим всегда присоединялись другие пары и ему никогда не удавалось побыть с нею наедине.

Сезон для досточтимой Сары Фейн выдался замечательный. Все газеты и журналы называли ее имя среди наиболее красивых дебютанток года и всерьез обсуждали ее шансы на статус невесты для принца Чарльза. Впрочем, поиски невесты для наследника престола были неизменным общенациональным увлечением. Уже миновал апрель и май, наступил июнь, но Сара, продолжавшая порхать с одного приема на другой, всегда безукоризненно одетая в превосходные наряды, призванные оттенить ее природную бело-розовую красоту, ничуть не переменила своего любезного, но спокойного отношения к Рэму.

Эта ее спокойная сдержанность и скрытность злили его еще больше, чем любая, самая неприятная информация. Он ожидал, что она начнет хвастать своими победами, но ожидания его оказались тщетными. Он думал, что она станет обсуждать других девушек, с которыми его видели, но и это его предположение оказалось напрасным. Рэм вынужден был признать, что встретил достойного противника. Он предпочел, чтобы его выбор пал на менее уверенную в себе особу, но тем не менее его самолюбию льстило, что выбранная им девушка оказалась столь выдающейся и, несмотря на свой юный возраст, хорошо знала себе цену.

Собственный бал Сары устраивала для нее в фамильном имении Фейн-холл почтенная фирма Сирей Тенслея. Предполагался официальный парадный ужин с танцами на открытом воздухе, для чего вокруг великолепного тюдоровского дворца была устроена сложная система временных навесов. Многие молодые люди получили приглашение переночевать в Фейн-холле, а остальные гости, кроме тех, кто собирался после обеда вернуться в Лондон на автомобилях, были устроены на ночлег в домах соседей. Все мероприятие продумано и расписано до мельчайших деталей и с той же тщательностью, с какой организуют коронацию, с довольной улыбкой отметила про себя Сара, причем все было организовано не без ее собственного участия. Такие приемы, как у нее, стали редкостью в скаредные, нищие 70-е годы, пробуждая воспоминания о старых добрых временах. Люди подумают, что Фейны еще способны на такие траты, и к уже сиявшему ореолу славы Сары потянутся новые лучи восхищения.

Собственный бал Сары был назначен на первый уик-энд июля 1976 года, когда заканчиваются все вступительные и текущие экзамены в университетах и сезон достигает своего пика, поскольку все молодые люди из знатных английских семейств наконец обретают свободу, оставив занятия.

Сара блистала на балу, одетая в белое шелковое платье, перехваченное лентами под грудью и на талии. Она несла привычное бремя своей безупречной красоты с уверенностью в ее неувядаемости. По традиции, как всякая дебютантка, Сара Фейн была избрана королевой бала, но в том, как она царствовала в своем маленьком королевстве, было нечто подсказавшее всем присутствовавшим, что бал Сары Фейн войдет как выдающееся событие в историю лондонских дебютов. Той ночью Сара достигла своей вершины, без устали протанцевав почти с двумя сотнями мужчин, ни разу не споткнувшись и не потеряв грациозности. Рэму всего раз или два удалось перехватить ее на бегу, и он провел этот вечер, танцуя с разными другими девушками, сопровождаемый благосклонными взглядами их матерей. Той ночью он почти решился сделать предложение Саре, но удержался, верно оценив, что в столь победных для нее обстоятельствах его предложение не будет воспринято как значительное событие такого масштаба, каким оно должно быть. Его сватовство просто послужило бы еще одним лишним украшением триумфального дебюта Сары. Пусть она погуляет до конца своего первого сезона. Ей будет полезно немного помучиться, недоумевая, почему он продолжает одаривать ее своим вниманием, но молчит о самом главном.

— Что же мне делать, — растерянно спросила Дэзи, — ты только скажи, что мне делать?

— Вот так-то лучше. Давно пора посоветоваться с подругой, — одобрительно проговорила Кики.

— Какой смысл обращаться к тебе? — задумчиво произнесла Дэзи. — Ты так счастлива и взволнованна, что не способна соображать. Ты на все смотришь сквозь призму своей влюбленности, а ведь известно, что ничто на свете так не искажает действительность. Все твои способности воспринимать окружающее и рассуждать здраво парализованы.

— С момента своего возвращения из Венеции… — принялась рассуждать вслух Кики, — сейчас у нас ноябрь, значит, уже два месяца, как ты сама на себя не похожа. Моя способность к восприятию, как видишь, не притупилась, хотя ты и перестала расспрашивать меня про Люка. Ты постоянно жалеешь себя, сама себя изводишь, ты все время недовольна собой и как последняя дура сохнешь по Норту. Почему ты со мной не посоветовалась перед тем, как заводить роман с мужчиной, с которым вместе работаешь?

— Телефон не работал — была забастовка, — напомнила Дэзи.

— Ах да! Ну и как далеко зашли теперь ваши отношения, если мне будет позволено так назвать столь священный предмет?

— Они — переменчивые, — ответила Дэзи.

— Переменчивые? Ты хочешь сказать, что у вас не все гладко и появились какие-то зловещие признаки?

— О господи, Кики, ты опять меня не поняла. Переменчивые — это как ветер: то он дует с запада, а то с востока; переменчивые — это как туман: он то опускается, то рассеивается, то налетает вновь; переменчивые как… ну, я не знаю, с чем еще сравнить, просто быстро меняющиеся.

Кики внимательно разглядывала Дэзи. Она похудела, подумала Кики, что ей совсем не требовалось, и у нее испортился характер. Нельзя сказать, чтобы она превратилась в законченную стерву, но нервы у нее слишком напряжены. К тому же, по мнению Кики, она слишком много времени проводит, прогуливая Тезея и совершая с ним пробежки по окрестностям, и совсем мало видится с Нортом.

— Не могла бы ты выражаться яснее? — спросила Кики, откупорив новый пузырек с красным лаком.

— Трудно свести все к чему-либо одному. Когда мы вернулись, я понимала, что все должно измениться. В конце концов, в Венеции мы попали в совершенно особые условия. Не думаю, что Норт прежде имел столько свободного времени в своей жизни. Ну и, разумеется, я была права, все отступило на второй план, и мы должны были работать вдвое интенсивнее обычного, чтобы наверстать потерянную неделю, но я понимала, что я сама — часть всего этого, что без меня, черт побери, они не справятся. Работая с ним, я прекрасно себя чувствовала. Перед другими он гонял меня точно так же, как прежде, и я не возражала, мне вовсе не надо было, чтобы Ник, Винго и все остальные трепались про нас, а когда мы оставались с ним вдвоем, он был весел, хотел меня и, могу поклясться, любил.

— Но… — поторопила ее Кики.

— Но что-то ушло безвозвратно.

— Я не могу понять, где и в чем тут переменчивость?

— Есть нечто такое в том, как он любит меня, нечто непрочное, неуловимое, какое-то ощущение подвешенности, неполноты, чего-то зыбкого, временного.

— Это только с его стороны или с твоей тоже? — спросила проницательная Кики.

Дэзи задумалась над этим вопросом, который раньше не приходил ей в голову.

— Теперь, когда ты об этом спросила, мне кажется, что это происходит с нами обоими, — медленно, с удивлением в голосе проговорила она.

— Тогда тебе действительно не на что жаловаться. Впрочем, нет, я беру свои слова назад, ты имеешь право жаловаться. Если ты не можешь поплакаться мне, то какая же я тебе подруга после этого? Так что давай, плачься дальше.

Дэзи любящим взглядом окинула Кики и только сейчас заметила, что подруга ее выглядит весьма необычно. Вечно взъерошенная копна волос была сегодня тщательно расчесана и уложена, и даже челка весьма аккуратно свешивалась на лоб. Ее глаза, лишенные туши, которую она по обыкновению щедро накладывала на ресницы, казались намного меньше. Кики вообще оказалась очень мало накрашена, а губная помада подобрана в тон лаку для ногтей. Во внешности подруги почти не осталось ничего цыганского, и, сидя перед Дэзи в одном белье и поджидая, пока высохнет лак на ногтях, она выглядела немного грустной и непривычно тихой. Кстати, с каких это пор Кики стала носить короткую комбинацию и лифчик?

— Продолжай. Я буду расстроена, если ты мне все не расскажешь прямо сейчас.

— У меня такое предчувствие…

— Продолжай, Дэзи, я прекрасно разбираюсь в предчувствиях.

— Понимаешь, я все время думаю о том, что было бы, если бы не было тогда этой забастовки, то есть произошло бы что-нибудь между нами? Может быть, все это только воля случая? Мы ведь никогда даже не флиртовали друг с другом прежде, а я проработала у Норта целых четыре года. Если бы что-то между нами было до Венеции, я почувствовала бы это, ведь так? Может быть, в этом все дело?

— Это не жалоба и даже не предчувствие, это просто словоблудие, вот что это такое. Ведь все случилось и продолжается до сих пор. Если бы он оказался в Венеции во время забастовки с кем-либо еще, кто ему безразличен, то ничего бы и не было, ты согласна?

— Надеюсь на это. Но, с другой стороны, там в Венеции была такая волшебная атмосфера, что любая на моем месте могла бы ему приглянуться.

— Дэзи! Прекрати сию же минуту! — выкрикнула рассерженная Кики. Общаясь с подругой столько лет, она до сих пор не могла представить себе кого-либо, кто, будучи такой же красивой, как Дэзи Валенская, был бы о себе столь низкого мнения.

— Ты права, я опять взялась за старое, вот дерьмо! Но есть еще одно, что я никак не могу выкинуть из головы. Это случилось уже здесь, после возвращения. Мы были на квартире у Норта, только что кончили заниматься любовью, и мне очень хотелось, чтобы он обнял меня, приласкал, подержал немного в объятиях после всего, а он проворно отодвинулся от меня и заявил этим своим отстраненным, небрежным тоном, нет, не скучающим… ну, может быть, только чуть-чуть: «Дэзи, ты меня забавляешь».

— Вот задница!

— Я тогда подумала как раз то же самое! Я не хочу больше с ним встречаться иначе как на работе.

Девушки встретились взглядами, хорошо понимая друг друга.

— А что он сказал потом? — горячо поинтересовалась Кики.

— Ничего… я плохо себя почувствовала, встала, оделась и поехала прямо сюда, домой.

— Почему ты мне ничего не рассказала прямо тогда?

— Поначалу мне казалось, что я преувеличиваю, что это такие мелочи, к которым надо относиться с юмором и не слишком обращать на них внимание, — грустно сказала Дэзи.

— Эх, именно такие мелочи и заслуживают самого пристального внимания, поскольку они точнее всего характеризуют истинное положение вещей и дают самое верное представление о том, что собой представляет мужчина, — заявила Кики, от волнения смазав лак на ногтях. — Как можно не обращать внимания на то, что на тебя смотрят как на развлечение? Кто ты ему — девушка из гарема или кукла, чтобы, не успев кончить, тут же начать мурлыкать ему веселые песенки? Неудивительно, что Норт уже дважды разведен. Этот сукин сын не имеет представления о том, как надо обращаться с женщинами.

Кики всем сердцем переживала за Дэзи.

— Слушай, я вовсе не хочу сменить тему, но разве Люк не должен заехать за тобой через пять минут? А ты еще даже не закончила макияж, не говоря уже о том, чтобы одеться. Ты опоздаешь.

Взволнованная Кики бросилась в гардеробную, где хранилась ее одежда, и появилась оттуда с пластиковым пакетом для одежды от Сакса. Она открыла пакет и ловко натянула на себя простое, консервативного покроя, очень дорогое платье из кремово-белой фланели с поясом, плетенным из синих и кремовых полосок кожи. Затем сунула ноги в чулках в очень скромные синие лодочки и застегнула на шее нитку жемчуга, после чего повернулась и вызывающе взглянула на Дэзи.

— Что это такое? — спросила та, не веря собственным глазам.

— Молли Парнис, — огрызнулась Кики.

— Ты хочешь сказать, что готова к выходу? — спросила Дэзи. Ей доводилось видеть Кики в самых невероятных туалетах, но в то, что она увидела сейчас, невозможно было поверить.

—Да.

— Что, кто-нибудь умер и ты идешь на похороны?

— Нет.

— Ты приглашена в Белый дом?

— Не совсем.

— Предполагается костюмированный бал, и ты играешь на нем пай-девочку?

— Уже теплее. Люк ведет меня в «Паунд-Ридж» знакомить со своей матерью.

— Слава тебе, господи! — воскликнула Дэзи и вскочила.

— Можешь еще спеть «Аллилуйю»! — крикнула Кики, пускаясь п победный пляс.

— Но ты не можешь, просто не имеешь права идти в таком виде!

— Почему же? Его мать — ультраконсервативная дама.

— Потому что ты сразу себя выдашь. На кого ты хочешь произвести впечатление — на Люка или на его мать? Если он увидит тебя в этом платье, то сразу поймет, что ты намерена добиться расположения его матери; а это фатальная ошибка, когда имеешь дело с таким холодным и скучным типом, как Люк. Ради бога, не строй из себя невесту до того, как он сделает тебе предложение. Это только насмешит его.

— Ах, мать твою, ты абсолютно права, — заволновалась Кики. — Но что же мне тогда надеть? У меня нет ничего мало-мальски подходящего.

Она в полном унынии стояла у гардероба и нетерпеливыми движениями перебирала наряды, выбрасывая из шкафа за спину одно за другим свои вызывающие туалеты.

— Может быть, брюки? Что ты скажешь насчет тех твоих черных брюк из крепа от Холли-Харпа?

— Они все в краске. Я забыла вчера переодеть их, когда рисовала декорации.

— Ну а какие-нибудь другие, шерстяные?

— Я их сдала в чистку. Ах, Дэзи, почему я такая невезучая? Почему со мной всегда что-то случается? Он ведь будет здесь сию минуту, — захныкала Кики.

— Помолчи секунду, — оборвала подругу Дэзи, пристально ее разглядывая. — Все в порядке. Снимай этот жемчуг, лифчик и чулки, надевай платье задом наперед. Прекрасно, теперь надевай танкетки, ну, те самые, все в блестках, и на более чем тридцатисантиметровой пробковой платформе. Как хорошо, что ноги у тебя еще загорелые. Теперь расстегни пуговицы на платье до талии. Нет, это слишком много, застегни две нижние. Отлично, сиськи еще видны, но не целиком. Вот тебе ремень…

— Дэзи, но это же ошейник Тезея, — запротестовала Кики.

— Заткнись и примерь, сойдется ли он у тебя на талии, — рявкнула на нее Дэзи. — Вот черт, короток, а то он был бы сюда в самый раз. Пояс, пояс.. — бормотала она, роясь в своих ящиках, и вытащила наконец длинный кусок ярко-красного шифона с пришитой к нему пряжкой из поддельных бриллиантов, сделанной в двадцатые годы, той самой, что она откопала на распродаже. Она порылась еще и нашла маленький цветок из красного шелка.

Раздался звонок в дверь.

— Иди подкрась глаза, — приказала Дэзи. — Я пока займу Люка. Не спеши, делай все спокойно, чтобы у тебя не тряслись руки, — наставляла она Кики, подтолкнув ее в сторону ванной комнаты и захлопнув за ней дверь.

Люк влетел в гостиную, выкрикивая на бегу приветствия Дэзи. Дэзи, привыкшей к его обычной рассеянной, слегка отстраненной и задумчивой внешности, он показался сегодня сильно взволнованным. Ресницы у него подрагивали, он все поглаживал бородку и убирал с рукава несуществующие пушинки.

— Где Кики?

— Заканчивает сборы, — с достоинством ответила Дэзи.

— Полагаю, она напялила одни из своих ядовито-зеленых колготок и какую-нибудь хламиду? — поинтересовался Люк.

— Насколько я понимаю, что-то вроде того.

Люк отвернулся к окну, в нетерпении притопывая ногой и постукивая пальцем По стене.

— Моя мать терпеть не может, когда я опаздываю, — заметил он.

— Она не задержит вас надолго. А что сегодня за торжество?

— Что-то вроде семейного обеда. Кажется, моя бабушка тоже собирается быть там, — угрюмо ответил Люк.

— Обед трех поколений? — осведомилась Дэзи. — М-да…

— Еще будет пара дядюшек и тетушек, которые напросились в гости, узнав, что я приду с девушкой.

— Вы что, никогда прежде не приводили девушек домой к обеду? — удивленно спросила Дэзи.

— Со школьных времен — нет, — ответил Люк, бросив на Дэзи быстрый испуганный взгляд, в котором ясно читалось лихорадочное волнение и который сообщил Дэзи все, что ей надо было знать, лучше всяких слов.

— Извините меня, Люк, я вас покину на минутку. Пойду взгляну, не удастся ли мне поторопить Кики.

По дороге в ванную комнату Дэзи заглянула в гардеробную Кики и прихватила оттуда синие лодочки от Феррагамо и плетеный поясок, которые были надеты на ней раньше. Она вопросительно взглянула на валявшиеся на полу лифчик и пояс с чулками, потом подобрала чулки, но лифчик оставила. Перебарщивать не стоит, решила Дэзи. Она тихонько открыла дверь в ванную. Кики скосила на нее глаза.

— Снимай эти жуткие танкетки, — сказала Дэзи, расстегивая на Кики шифоновый кушак и откалывая красный цветок.

— Что?

— Обстановка меняется. Не спрашивай у меня объяснений, у нас нет на это времени. Вот твой поясок. Тот жемчуг — настоящий?

— Конечно, это материнский.

— О'кей, надевай и его тоже. Застегни еще одну пуговицу и покажись мне. Так, расчеши немного волосы, чтобы они не выглядели такими прилизанными. Сделала? Отлично. Вот тебе толстый жакет взаймы, поскольку у тебя нет приличного осеннего пальто.

— Белый кашемировый кардиган? Дэзи, ты сошла с ума, да он ведь у тебя с тех пор, когда мы еще не поступили в колледж.

— Новую вещь может купить всякий, но старинный, чуть пожелтевший кашемир — это они сразу оценят.

— «Они»? Кого ты имеешь в виду?

— Скоро узнаешь! Люк нервничает… Нет, подожди, нужно еще что-то…

Дэзи приколола к поясу Кики красный цветок и отступила на шаг, чтобы взглянуть, что получилось.

— Ты выглядишь изысканно, элегантно, дорого, слегка сексуально и патриотически, что им еще надо?

— Мне следовало бы быть еврейкой, — грустно сказала Кики.

— Они не могут рассчитывать на чудо.

— Опять — «они», ты начинаешь меня нервировать, — пожаловалась Кики, любуясь собой в зеркале.

— Это только кстати, им понравится, что ты волнуешься. Это придает тебе вид скромницы. Давай двигай!

Дэзи оттащила Кики от зеркала и вытолкала ее из ванной комнаты. Она расслышала раздавшиеся там быстрые приглушенные приветствия, а потом входная дверь захлопнулась за Люком и Кики. Дэзи медленно вошла в опустевшую комнату, посреди которой стоял Тезей, вопросительно подняв одно белое ухо и опустив другое.

— Тебя, должно быть, очень интересует, что происходит, — обратилась к нему Дэзи. — Но ты можешь мне ответить на такой вопрос: почему, ну почему я ничего не способна сделать для себя самой?