"Серебряная богиня" - читать интересную книгу автора (Крэнц Джудит)

7

Когда Франческа улетала с близнецами и Машей из Лозанны, ею владела единственная мысль — немедленно убежать прочь от Стаха. Но, летя в самолете на запад, в Нью-Йорк, она сообразила, что единственные люди на свете, способные помочь ей сейчас, — это Файерстоуны. Поэтому, как только они прошли таможню аэропорта Айдлуайлд, она сразу же позвонила Мэтти в Голливуд и попросила своего бывшего агента встретить ее в аэропорту Лос-Анджелеса.

— Пожалуйста, Мэтти, не задавай мне никаких вопросов. Я все расскажу тебе по приезде, — умоляла она.

— Но, милая… не волнуйся… ничего… мы обязательно приедем, не беспокойся.

«Я всегда знал, что она вернется, — подумал Мэтти, вешая трубку. — Я знал, что этот тип сделает ее несчастной». Но все его предчувствия никак не подготовили ни его, ни Марго к тому, что они увидят Франческу с двумя малышами на руках. Они настолько изумились, что даже забыли про расспросы, тем более что Франческа и Маша были так измотаны многочасовым путешествием, что расспрашивать их о чем-то не имело никакого смысла. Файерстоуны отвезли женщин и малышей к себе домой, накормили и тут же отправили всех в постель.

— Теперь — спать! Поговорим обо всем утром, — распорядилась Марго.

Не успев проснуться, Франческа поведала свою историю Файерстоунам. В течение долгой поездки Франческа старалась не задумываться над теми фактами, которые открылись ей совсем недавно. Теперь же, когда она выразила их словами, у нее началась истерика. Только заверения Марго, что для нее и детей у них найдется безопасное место, удержали ее от того, чтобы тут же не бежать прочь.

— Мы отправимся в надежное место завтра, — сказал Мэтти.

— Нет, прямо сейчас! Я не могу оставаться здесь, он разыщет меня.

— Но туда почти шесть часов езды, милая.

— Мы успеем, если выедем через пятнадцать минут? Мы даже не распаковывали вещи.

Мэтти переглянулся с Марго и снова перевел взгляд на Франческу.

— Конечно, но мы доберемся туда затемно. Впрочем, не большая беда, вернемся при свете фар.

На большом «Кадиллаке» Мэтти они по шоссе № 101 доехали до Кармела, где свернули вниз к побережью на узкую, извилистую, опасную дорогу вдоль берега океана и, проехав около тридцати миль, добрались до принадлежавшего Файерстоунам домика, в котором обычно отдыхали.

Домик, почти невидимый с дороги, был построен из бревен секвойи. Там были водопровод, электричество и отопление, появившееся после того, как Файерстоуны открыли для себя, что даже летом на Большом плато ночи бывают очень холодные. Марго обставила домик прочной старинной мебелью, приобретенной в Кармеле, и накупила стеганых одеял, служивших в качестве покрывал на кроватях и вместо ковров на стенах. С маленькой лужайки перед домом, укрывшимся среди секвой, осин и сикомор, открывался вид на Тихий океан, раскинувшийся в тысяче футов внизу.

Когда Франческа следующим утром глянула вниз, перед ней открылась несравненной красоты береговая линия, равной которой не найти нигде в мире. Это был райский уголок, и она почувствовала, как в ней крепнет уверенность в безопасности.

Теперь все маленькое домашнее хозяйство держалось на Франческе. Порой, подавленная уединенностью дома, она думала, что уже дошла до края, достигла предела своих сил и на следующий день у нее не достанет смелости и терпения по-прежнему отдавать всю себя детям, но она ни разу не сломалась. Главное, что они с ней и невредимы. Эта мысль неотступно была с ней. Год за годом Франческа блюла их безопасность. Дэзи чуть не лопалась от переполнявшей ее энергии, и Франческа, ловя дочь за руку, ожидала, что ее ударит током; Дэни в свои три с половиной года могла подниматься по лестнице с трудом, только держась за перила, поочередно приставляя одну ногу к другой, передвигаться по ступенькам; Дэзи всегда была готова петь песни каждому, кто хотел ее слушать, называла любое животное, увиденное на картинке в книжке, и любую травинку в лесу, умела поставить всякую вещь на кухне на должное место, сама ела и чистила зубы; Дэни умела построить башню только из двух кубиков, знала, как перевернуть сразу три или четыре страницы в книге, но так и не научилась листать их по одной и понимала лишь самые простые словесные команды.

И тем не менее именно с Дэни Франческа проводила наиболее мирные и покойные минуты. В беззащитности Дэни была ее сила, ибо всякий видевший ее испытывал импульсивное желание защитить девочку. Дэни всегда была счастлива, поскольку ничто не расстраивало ее. Если у нее что-нибудь не получалось, она не впадала в неистовство и ни в коем случае не стала бы яростно колотить по столу, как поступила в один прекрасный момент Дэзи, осознав, что еще не умеет читать. Дэни не задавала, подобно Дэзи, бесчисленных вопросов, не докучала Франческе требованиями влезть на дерево, поймать земляного червя, сделать ей куличик из песка, приручить колибри, идти гулять в лес, собирать камушки на пляже-и все это немедленно и одновременно.

Каждую неделю либо Марго, либо Мэтти Файерстоун по телефону справлялись, как идут дела у беглецов, и Франческа всякий раз могла с гордостью сообщить, что у них все хорошо. Она была настолько переполнена своими материнскими чувствами, что ей не пришлось сожалеть о тех годах, когда она была кинозвездой, или месяцах, в течение которых ей довелось побыть княгиней. Любовь к Дэзи и Даниэль и страх за них надежно ограждали ее от эмоций, некогда владевших ею. Создавалось впечатление, что Франческа, внутри которой, казалось, когда-то был спрятан гигантский магнит, безотказно и безостановочно притягивавший новых и новых мужчин, сумела изменить свои природные свойства. Порой она, окинув мысленным взором свою жизнью в отрыве от остального мира, на короткое мгновение вспоминала те дни, когда любила Стаха и бормотала строки из Гамлета:

Есть нечто в пламени любви,

Которое ее саму и губит.

Однако, возвращаясь к своей теперешней жизни, она тут же вспоминала, что никогда не любила роль Офелии.

— Я не понимаю ее, — сказал как-то Мэтти, обращаясь к Марго. — Как может такая женщина, если она не совсем спятила, заточить себя в полном одиночестве, довольствуясь компанией Маши и малышек? Разве такая жизнь — для нее, я тебя спрашиваю? Это не укладывается у меня в голове.

— Она играет сейчас величайшую роль в своей жизни, — ответила Марго.

— Чепуха! Когда она отколола свой номер с князем, ты говорила то же самое.

— Мэтти, ты, кажется, действительно ничего не понял. История с князем — всего лишь проходное амплуа по сравнению с ее нынешней ролью матери-тигрицы. Теперь у нее есть двое бесценных детей, которых надо растить и оберегать, и она действительно ни в ком и ни в чем не нуждается — ни в мужчинах, ни в ролях, ни даже в друзьях. Все переменится, когда дети станут постарше, я тебе обещаю, но сейчас она привязана к ним намертво и знать не хочет ни о чем другом, ничто иное не имеет для нее никакого значения.

— Это тебе в голову пришла тогда грандиозная мысль тащить ее с собой в Европу, — обреченно вздохнул Мэтти. — Если бы не та поездка, она по-прежнему оставалась бы величайшей звездой в нашем бизнесе…

— Не стоит оглядываться назад, Мэтти. Этим делу не поможешь.

Дэзи заговорила в пятнадцать месяцев, перемежая непрерывный поток детской тарабарщины названиями предметов, произносимыми ясно и четко, и еще несколькими глаголами, в основном выражавшими требования. К двум годам она научилась складывать слова в короткие фразы, передававшие ее непосредственный жизненный опыт. «Дэзи не боится грома», — заявляла она, например, схватив при этом Машину руку и крепко стиснув ее. Франческа, волнуясь, ожидала признаков развития речи у Дэни, которая умела говорить «мама», «Аша» вместо «Маша» и «Дэй» вместо «Дэзи», но дальше этого не продвинулась; девочка издавала главным образом отдельные звуки, соединяя их в ничего не значащие, случайные и бессмысленные, плохо выговариваемые сочетания. Она терпеливо ждала и пыталась обучить Дэни, но малышка сумела обогатить свой лексикон лишь несколькими простейшими словами: «да», «нет», «птица», «горячо». Но, к своему немалому ужасу, Франческа стала замечать, что Дэзи тоже начала пользоваться в разговорах с Дэни ее запасом слов и мычанием, и, прислушиваясь к тому, как близнецы общаются друг с другом, напоминая пару идиотов, чувствовала, что у нее холодеют руки и ноги. Она боялась сделать замечание Дэзи, надеясь, что этот странный феномен, если не обращать на него внимания, пройдет сам собой. Но вместо этого положение только ухудшалось. Наконец, когда девочкам исполнилось три года, Франческа как-то спросила Дэзи с самым безразличным видом:

— Дэзи, о чем вы разговаривали с Дэни?

— Она хотела поиграть в мою куклу, но, когда я уступила ей, она уже не захотела.

— А почему ты разговариваешь с ней таким способом, Дэзи?

— Каким?

— Ну, вы только что объяснились с помощью каких-то смешных звуков. Не так, как ты говоришь со мной.

— Но она умеет только так, мама.

— И ты понимаешь все, что она говорит?

— Конечно.

— О чем еще вы разговаривали?

— Я не знаю. — Дэзи выглядела озадаченной. — Мы просто разговариваем.

Вечером, укладывая девочек спать, Франческа опять услышала, что они издают свои странные звуки.

— Что она сказала сейчас, Дэзи?

— Дэни сказала: «Еще один поцелуй». Значит, она хочет, чтобы ты еще раз поцеловала ее на ночь.

— А ты не могла бы научить ее говорить это слово так, как говоришь сама?

— Не знаю, думаю, вряд ли.

— Может быть, ты попробуешь?

— Хорошо, мама. Поцелуй меня еще раз, ладно?

Тем же вечером Франческа заговорила с Машей о странном способе общения близнецов между собой.

— Да, мадам, я сама много раз замечала, — медленно проговорила Маша. — Это напоминает мне один случай в России, о котором я слышала в детстве, примерно полсотни лет назад. В соседней деревне жила пара близнецов, и я хорошо помню, как моя мама шепталась о них с моей теткой, ее сестрой. Эти близнецы всегда разговаривали между собой на никому не понятном языке. Люди думали, что они…

— Они выросли нормальными, Маша?

— О да, мадам. Когда они подросли, то покончили с этим, и к тому времени, как им исполнилось шесть или около того, все уже считали, что они забыли свой язык. Они стали говорить, как все остальные люди. Но потом я уехала из дома и больше ничего о них не слышала, — закончила Маша, сокрушенно качая головой.

У Франчески не было знакомых, с которыми она могла бы обсудить эту или другие свои проблемы. Она жила в полной изоляции от мира, не считая телефонных разговоров с Мэтти или Марго. Франческа понимала, что стоит репортерам прознать о том, что Франческа Вернон-Валенская живет на Большом плато с двумя очень похожими друг на друга детьми-близнецами, как они раззвонят об этом во все концы света, и вся история неизбежно выползет наружу. Она не собиралась защищать Стаха, но не хотела, чтобы Дэзи узнала хоть что-нибудь о том, что совершил ее отец.

Всякий раз, когда Франческе приходилось оставлять детей на попечение Маши и ехать в Кармел за покупками того необходимого, чего не было в крошечной местной лавке, она с помощью мешковатых, свободных платьев, головных платков и темных очков до неузнаваемости меняла свой облик. Она избегала новых знакомств. Никому, никаким друзьям, новым или старым, не считая Мэтти и Марго, она не могла доверять. Ради детей она была очень бережлива и не стыдилась этого. С помощью Марго она продавала одну за одной свои безделушки — цветы в хрустальных вазочках. Дилер в Беверли-Хиллз давал лишь полторы тысячи за каждую вещицу, но на эти деньги они вчетвером могли прожить полгода. Яйцо из ляпис-лазури Франческа приберегала напоследок, когда закончатся цветы. Марго переслала описание вещи нью-йоркскому торговцу русским антиквариатом, и тот заявил, что если это подлинный Фаберже, то яйцо стоит от двадцати до тридцати тысяч долларов. Несомненно, яйцо было подлинным, и в его ценности был залог их безопасности. Франческа часто не спала ночами, вспоминая о драгоценностях, которые она под влиянием гордости так глупо оставила, о тех деньгах, что когда-то заработала в Голливуде и беззаботно потратила до последнего пенни на туалеты, автомобили, книги, экстравагантные дорогие подарки родителям и друзьям.

Время от времени Мэтти посылал ей сценарии, которые давали ему некоторые не терявшие надежды продюсеры: «Просто так, просмотри, когда будет время». Однако первые три года Франческа без раздумий отвергала все предложения, не в силах даже помыслить о том, чтобы надолго оставить детей с Машей.

Два года спустя после побега Франчески Стах получил письмо от Мэтти Файерстоуна. Тот информировал его, что, как считает Франческа, Дэзи, которой уже исполнилось три года, обязана знать своего отца. Она может разрешить ему четырежды в год по три дня подряд и по четыре часа в день встречаться с дочерью при условии, что Стах не будет предпринимать попыток увидеться с Франческой или выяснять, где она живет. Ему предлагалось поселиться в Кармеле, в гостинице «Хайлэндз-инн», и ждать там.

Стах тем же утром вылетел из Лондона. Через несколько часов после его приезда гостиничный портье сообщил ему, что к нему посетитель. В неприютном вестибюле он увидел поджидавшую его Машу и Дэзи, крепко вцепившуюся и ее руку. Ни Франчески, ни Даниэль не было видно. Стах не задал Маше ни единого вопроса, а она сама ограничилась лишь обменом вежливыми приветствиями с ним, будто не она когда-то выкормила его грудью.

В конце первой встречи со своей сильной, здоровой и красивой дочерью Стах нарисовал два больших красных сердца с фигурками мужчины и девочки внутри и объяснил Дэзи, что всякий раз, когда она будет получать такой рисунок в письме, это будет означать, что он думал о ней весь день. До их следующей встречи он писал ей каждые два-три дня, а когда они снова увиделись, поинтересовался, получала ли Дэзи его сердца.

— Да, папочка.

— Тебе нравится получать их?

—Да.

— А ты помнишь, что они означают?

— Что ты думаешь обо мне.

— Ты их сохраняешь?

— О да, папочка, я их храню.

— Где же ты хранишь их, Дэзи, милая?

— Я отдаю их Дэни.

— Вот как!

— Ей нравится играть в них…

— Пойдсм-ка лучше смотреть котят, Дэзи.

Всякий раз возвращаясь в Лондон из Калифорнии, Стах пытался, но неизменно безрезультатно, заставить себя не считать недели, оставшиеся до того дня, когда он снова увидит Дэзи. Он не устоял против искушения посоветоваться частным образом с судьей, с которым был знаком лично. Стах не упомянул о существовании Даниэль, а просто пояснил, что после разъезда с женой та ограничивает его контакты с ребенком. Ему дали понять, что в его положении единственный выход — придать делу гласность, и посоветовали ждать. Очень часто в подобных случаях, когда ребенок становится старше, доступ отца к нему облегчается, особенно если ребенок, полюбив отца, сам начинает настаивать на встречах с ним. Итак, он был вынужден ждать, по временам закипая от звериного, но бесполезного и бессильного гнева. Но он верил, что в конце концов победа будет за ним. Однако не сейчас, пока еще рано!..

К тому времени как Дэзи исполнилось пять лег, она уже оказывала вполне реальную помошь взрослым по дому, убирая постель Дэни и свою, прибирая в детской, вытирая посуду, поливая и пропалывая грядки на огороде. Франческа, получив от Мэтти еще один, на этот раз интересный сценарий, сообщила Дэзи, что должна ненадолго уехать, чтобы заработать для них кое-какие деньги, но что она скоро вернется.

— Надолго? — испуганно спросила Дэзи.

— Всего на шесть недель, — ответила Франческа, и Дэзи залилась слезами.

— Дэзи, — уговаривала ее Франческа, — ты уже достаточно взрослая, чтобы все понимать. Шесть недель — это совсем недолгий срок, и я сразу же вернусь, как только они пройдут. Всего шесть воскресений и шесть понедельников… Это совсем немного.

— А еще шесть вторников и шесть сред, — грустно сказала Дэзи. — Ты получишь много денег, мама?

— Да, дорогая.

— И ты приедешь прямо домой?

— Да, дорогая, в ту же минуту, как работа закончится.

— Ладно, мама, я все поняла, — покорно согласилась Дэзи.

Позднее Дэзи и Дэни обменялись длинным потоком невнятных звуков, но было ясно, что Дэзи что-то рассказывает, а Дэни задает вопросы. В конце их беседы Дэни, которая теперь уже умела хорошо ходить, опустилась, как грудной ребенок, на четвереньки и уползла в угол комнаты, где легла, укрывшись лоскутным одеялом и уткнувшись в стену личиком.

— Дэзи, что ты ей сказала? — спросила встревоженная Франческа.

— Я рассказала ей то, что ты сказала мне, мама, но она не поняла. Я не могла ей объяснить, хотя старалась, правда старалась. Она не понимает, что означают слова «приехать назад», «зарабатывать деньги».

— Попробуй еще раз!

— Я пробовала, но она сейчас не хочет меня слушать. Ох, мама, я так старалась.

— Все хорошо, Дэзи, дорогая, все хорошо. Мне не обязательно ехать. Это было всего лишь намерение. Не сможешь ли ты объяснить Дэни, что я остаюсь, что я никуда не еду?

Дэзи обвила мать руками за шею и прижалась своим теплым мягким лицом к щеке Франчески:

— Мама, пожалуйста, не грусти. Я помогу тебе с работой, я помогу тебе заработать деньги, обещаю тебе.

Франческа посмотрела на свою отважную маленькую дочь, заглянула в ее похожие на два цветка глаза, увидела ее светлые вблосы, заплетенные в одну длинную косу, почти до талии, ее коленки, покрытые ссадинами, полученными во время прогулок по лесу, ее руки, уже начавшие терять младенческую пухлость и постепенно становившиеся умелыми, сильными и заботливыми.

— Я знаю, что ты мне поможешь. — Франческа улыбнулась дочери, и ее грусть растаяла без следа. — Мы подумаем и выкинем что-нибудь такое… смешное.

— А мы не можем попросить денег у папы?

— Нет, Дэзи, это как раз то, что мы никогда-никогда не должны делать.

— Почему?

— Я объясню тебе потом, когда ты будешь постарше.

— Ох, — сказала Дэзи со вздохом, — вот еще одна вещь, которую мне надо не забыть спросить, когда я вырасту.

— Я часто это повторяю?

— Да, мама, но ничего, все хорошо, только не становись снова грустной. — Неожиданно Дэзи сменила тему разговора: — Мама, я действительно настоящая княжна? Папа так сказал.

—Да.

— И Даниэль — тоже?

— Конечно. Как же ты можешь быть княжной, а она нет?

— Но тогда ты, мама, должна быть королевой?

— Нет, Дэзи, я не королева.

— Но княжна это все равно что принцесса, а в сказках у принцесс матери всегда королевы, — настаивала Дэзи.

— Когда-то я была княгиней, — пробормотала Франческа.

— Когда-то… А теперь ты больше не княгиня?

— Дэзи, Дэзи, все это пока слишком сложно для тебя. И потом, все это — просто слова, которые не значат ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться. В Нашем мире не нужны княгини и княжны. Мы просто живем здесь, мы с тобой, Дэни, Маша, наш олень и птички. Разве этого тебе мало, моя Дэзи?

Что-то в выражении лица матери подсказало Дэзи, что не надо спорить. Но как бы хорошо ей ни жилось сейчас, она многого не понимала, и, похоже, никто не мог ответить ей на вопросы, особенно на те, самые важные, которые она даже не осмеливалась задавать. Например, почему отец так редко приезжает навестить ее? Почему он никогда не встречается с Дэни? А главное: в чем провинилась она сама, почему всякий раз он уезжает, пробыв с ней всего несколько дней?

— Маша, гляди, я почистила весь горох.

— А сколько стручков ты съела, малышка?

— Только шесть. Ну, восемь, может быть, десять.

— Сырые, они гораздо вкуснее, я тоже всегда так считала.

— Ах, Маша, ты все понимаешь!

— Интересно, повторишь ли ты это через десять лет?

— Маша, Маша… почему мы с Дэни такие разные?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с нею близнецы. Это значит, что мы родились одновременно, мне это мама сказала. Близнецы — это те дети, что вместе находятся внутри матери. Но Дэни не умеет говорить, как я, она не может бегать так же быстро, не умеет лазать по деревьям, боится грозы, дождя и птиц. Она не умеет, как я, рисовать и считать, не может сама нарезать себе мясо или шнуровать ботинки. Почему, Маша?

— Ах, Дэзи, я не знаю.

— Нет, ты знаешь, Маша, знаешь. Мама не хочет мне говорить, но ты скажешь, ты всегда все мне рассказываешь.

— Дэзи, ты родилась первой — вот и все, что мне известно.

— Родилась первой? — удивилась Дэзи. — Близнецы всегда рождаются вместе, вот почему их называют близнецами. Какая ты глупая, Маша!

— Нет, Дэзи, близнецы рождаются поочередно, один за другим. Вы обе были вместе внутри мамы, как она тебе и говорила, но одна из вас вышла из нее раньше другой. Ты родилась первой.

— Значит, это я виновата, — медленно проговорила Дэзи с таким видом, будто то, о чем она давно подозревала, получило теперь авторитетное подтверждение.

— Не говори глупостей, малышка. Никто в этом не виноват, на все господня воля. Надо думать как следует, перед тем как говорить такое, Дэзи.

— Да, Маша.

— Ты все поняла?

— Да, Маша.

Да, она все поняла: она родилась первой, и в этом ее вина. Дэзи хорошо знала: если Маша говорит о господней воле, значит, она сама чего-то не понимает.

Закончился 1957 год. Зимние штормы обрушились на дикие, продуваемые ветрами берега Большого плато, где гнездились пугливые птицы-перевозчики, а морские волны вымывали причудливых форм пещеры в прибрежных скалах; часто слышался рев морских львов, а вдали, в открытом океане, бесшумно плавали небольшие стада мигрирующих китов.

Волны выносили на берег много плавника. Франческа нашла в Кармеле ремесленника, делавшего из него декоративные светильники, и ей удалось заработать немного денег, отыскивая на берегу и поставляя резчику самые красивые куски дерева, предварительно отполировав их. Обычно Франческа отправлялась на берег одна, но однажды, в самом начале весны 1958 года, она взяла с собой Дэзи и Дэни. Оставив Дэни под присмотром сестры, она пошла вдоль берега и поисках плавника и неожиданно обнаружила, что зашла слишком далеко, — ее дети скрылись из виду. Она опрометью бросилась назад, но на полпути внезапно остановилась и застыла на месте.

Дэзи, сидя на теплом песке вдали от берега, куда не доставали даже самые большие волны, баюкала на руках Дэни, которая была теперь почти одного с ней роста. Всего неделю назад им исполнилось по шесть лет. Франческа догадалась, что Дэзи поет сестре песенку. Время от времени она материнским жестом гладила Дэни по голове и целовала ее в щеку, а на лице Дэни застыло ее обычное милое, довольное выражение. При виде этой сцены на умиротворенную душу Франчески снизошла такая простая и глубокая радость, что она была готова в молитвенном порыве опуститься на колени. Да, она оказалась права. Она поступила тогда правильно.

Неделю спустя в доме Стаха раздался телефонный звонок. Из Калифорнии звонил рыдавший Мэтти Файерстоун.

— Вы должны приехать как можно скорее. Франчески больше нет… она погибла. Она ехала на машине по шоссе из Кармела по берегу океана. Я всегда просил ее быть осторожнее. Какой-то сумасшедший гнал свой грузовик посередине дороги. Франческа свернула в сторону и вместе с машиной упала в океан.

— А Дэзи? — пронзительно выкрикнул Стах.

— Франческа была в машине одна. Я поехал и забрал Машу с детьми. Они сейчас здесь, в нашем доме. Приезжайте за ними, Валенский. Вы — единственный, кто у них остался. Господи, помоги им!