"Звездная пыль" - читать интересную книгу автора (Крэнц Джудит)

16

Еще до того как Мэгги Хорват переехала жить к ним, Мэдисон Уэбстер разработала для себя целый свод правил ежедневной экономии. Все свои невероятно дорогие и восхитительно простые наряды она покупала в магазине «Бергдорф», но очень хорошо о них заботилась и носила годами. Она ни разу не разрешила себе потратить деньги на новую обстановку их большого загородного дома. Вместо этого Мэдисон культивировала «потрепанный» английский стиль. Если какой-нибудь предмет обстановки подходил к критической черте, за которой его уже можно было бы назвать рухлядью, она меняла на нем обивку, выбирая точно такой же рисунок, сохраняя приверженность раз и навсегда избранному стилю.

Мэдисон никогда не покупала себе драгоценностей, довольствуясь тем немногим, что Тайлер унаследовал от своей матери. Устраивая свои знаменитые вечера, она всегда пользовалась услугами третьеразрядных поставщиков. Самые изысканные блюда хозяйка дома готовила сама. Для этого жене Тайлера пришлось окончить не одни курсы кулинарного искусства, но никто из ее друзей об этом не знал. Мэдисон научилась выращивать цветы, и ей никогда не приходилось тратиться на украшение дома. Она все еще пользовалась тяжелыми кружевными скатертями и салфетками, доставшимися ей от бабушки, и унаследованными от нее же массивными серебряными столовыми приборами. Свою роль здесь играли и мрачные семейные портреты, висевшие на самых почетных местах.

Супружеская пара сохранила свои автомобили до тех пор, когда они уже стали считаться классическими. Простыни и полотенца для семьи, одежда для дочерей покупались только на распродажах, и так далее и тому подобное. Для экономии было много различных способов.

Но на некоторых мелочах Мэдисон не экономила никогда. Она всегда нанимала на одного официанта больше, чем требовалось, чтобы ее вечера шли как по маслу. Винный погреб отличался изумительно подобранным собранием вин, так что Тайлер даже прослыл коллекционером. Мэдисон стриглась каждые три недели у лучшего парикмахера в Нью-Йорке. Ни разу она не купила ни одного изделия из кожи, если на нем не стояла марка «Гермес». Скатерти для коктейлей и полотенца для гостей были от «Фретти». Стеклянные стаканы с малейшим сколом немедленно подлежали замене. И все ее дети посещали или собирались посещать невероятно дорогие школы.

Люк не знал, а Тайлер не замечал, что Мэдисон каждый год вкладывает значительные суммы в очень консервативный фонд, приносящий рекордные дивиденды. Для этого и нужны были подобные финансовые ухищрения. Для нее по-настоящему «черным» днем стал бы день смерти Люка Блейка. Без него у семьи Уэбстер не окажется вообще никакого дохода. Родители Мэдисон ничего не могли ей оставить. А Тайлер… Что ж, Тайлер был джентльменом, а не бизнесменом, если применить наиболее щадящую формулировку.

Когда Мэгги приехала к ним четыре года назад, Мэдисон, казалось бы] получила определенную гарантию на будущее. Пока девочка будет жить с ними, Уэбстеры смогут получать от Люка намного больше денег. Во всяком случае, это подтверждалось подписью юриста.

Но почему же она не может полюбить Мэгги, раздраженно спрашивала себя Мэдисон. Отчего она не чувствует никакого тепла по отношению к девятилетней девочке, позволившей ей откладывать еще больше денег каждый год? Присутствие Мэгги в доме с момента ее приезда обеспечивало как минимум тринадцать лет благоденствия. Ведь она наверняка останется с Уэбстерами до своего восемнадцатилетия. И даже когда Мэгги уедет в колледж, у нее должен быть дом, куда бы она приезжала на каникулы. Люк с этим согласится.

Стоило только Мэдисон взглянуть на Мэгги, она сразу вспоминала, сколь многим обязана Люку. Или, может быть, обязана Мэгги? Это стало для нее навязчивой идеей.

Господь свидетель, Тайлер никогда не задумывался над их зависимым положением. Но Мэдисон никак не могла избавиться от неприятного чувства. Стоило только Мэгги произнести «тетя Мэдисон» или «дядя Тайлер», все в ней восставало против такого обращения. Когда пятилетняя малышка приехала к ним в дом, такое обращение казалось наиболее естественным. Мэгги родилась в семье совершенно другого круга и не могла считаться семейным наследством, которым можно было бы гордиться. И никакие деньги на свете не могли этого изменить. При нормальных обстоятельствах Мэдисон никогда бы не взяла Мэгги к себе в дом. Многие соседи лишь удивленно изгибали одну бровь, когда Мэдисон пыталась им объяснить, вследствие каких трагических обстоятельств девочка стала частью их семьи.

Мэдисон изо всех сил старалась не терять лица, но она знала, что многие ее знакомые задаются вопросом, почему Мэгги живет в апартаментах для гостей, а собственные дочери Уэбстеров довольствуются одной спальней на двоих. Что бы они сказали, узнав, что Мэдисон даже не решается отчитать Мэгги, хотя девчонка просто сводила ее с ума. Неряшливая грязнуля, ни капли женственности. Она всегда носилась где-то вместе с Барни, словно мальчишка. Ее волосы выглядели так, словно их никогда не расчесывали, а лицо — как будто его никогда не умывали. Все ее изысканные вещицы, подаренные богатой сестрой, мгновенно приходили в негодность. Все они, кстати, совершенно не подходили для девочки ее возраста. И Мэдисон не могла не злиться, когда представляла, какие суммы были на них истрачены. Тратить такие деньги на ребенка! Это просто неслыханно, совершенно неслыханно.

О том, что Мэгги дома, знали всегда и все. Громкий смех, всегда слишком громкий и слишком частый, топот ног… Ну почему она не может просто подняться или спуститься по лестнице, почему этот ребенок всегда бегает? И потом, это шумное появление на пороге любой комнаты, эти глаза голодного щенка, вечное желание задавать вопросы и комментировать происходящее. Девочка явно жаждала любви, которой Мэдисон не могла ни почувствовать, ни сыграть. Правда, это уже слишком! Она требует любви! Казалось, Мэгги забирала весь воздух в доме Уэбстеров, а ей ведь всего девять лет. Неужели у нее нет никакого чувства неловкости? Неужели она не может постараться стать менее заметной? Мэгги вела себя так, словно дом принадлежал ей, и, что хуже всего, это было на самом деле так. И Мэдисон это прекрасно знала. За все платил Люк, а у Тессы и Люка не было других наследников, кроме Мэгги.

Мэдисон вздохнула, думая о своих собственных дочерях. Кендис, невероятно хорошенькая, ей уже исполнилось четырнадцать. Элисон, ей двенадцать, она может стать, а может и не стать красавицей, но у нее многообещающая внешность. Не девочки, а сплошное удовольствие! Чистенькие, воспитанные, настоящие маленькие леди с хорошими манерами, всегда вешают одежду на место, чистят сапожки для верховой езды, содержат спальню и ванную комнату в порядке, домашние задания делают без напоминания. Хорошо бы Мэгги взять с них пример!

Но как тут не признать — это все врожденное, воспитанием такого не добьешься. Тайлер происходил из семьи потомственных «американских аристократов», как называла их Мэдисон. Все они были протестантами, людьми спокойными и воспитанными, которые всегда свободно чувствовали себя в обществе. Конечно, ирландская и венгерская кровь смешались удачно, если говорить об очаровательной Тессе, но в случае Мэгги никакого волшебства не произошло. Все в ней — черные кудри, белоснежная кожа, яркий румянец, очень синие глаза — просто вопило: «ирландка».

И что за неподходящее действо развернулось год назад, когда Мэгги впервые принимала святое причастие! Мало того, что Мэдисон еженедельно приходилось водить эту маленькую католичку на исповедь, тридцать миль в один конец, теперь ей пришлось очень долго искать подходящее платье. Одно спасение — католическая церковь находилась так далеко, что друзья Уэбстеров не узнали о церемонии. Все, разумеется, были в курсе, что Мэгги католичка, но некоторые детали лучше оставить на волю воображения. Например, то, что восьмилетняя девочка, неподобающим образом упакованная в длинное белое платье, этакая миниатюрная невеста, пьет кровь Христову и вкушает его плоть.

При этом воспоминании Мэдисон покачала головой и скрылась в тишине спальни со свежим номером «Уоллстрит джорнэл». Это всегда успокаивало ей нервы.

— Мэгги, ты и в самом деле собираешься сесть на пони? — в голосе Барни послышалась мольба. Он смотрел на девочку из-за ограды загона. — Ты же знаешь, что нельзя, если рядом нет взрослых.

— Я должна тренироваться, — упрямо ответила Мэгги, — или она никогда ко мне не привыкнет. — Она давала своей новой низкорослой лошадке один кусок сахара задругам в надежде на ее хорошее поведение.

Уэльский пони по кличке Фэри, достойный подарок Люка к девятому дню рождения девочки, ничем не отличался по цене от хорошей скаковой лошади. К несчастью, Фэри оказалась умнее, чем следовало. Она была чистокровным, нервным, нахальным, самоуверенным животным с плохим характером. Мэгги следовало бы сначала поездить на старой школьной лошади, привыкшей к детям и не обращающей внимания на их неловкость. Но Люк об этом не знал, а сказать ему никто не удосужился.

— Мэгги, ты отвратительно держишься в седле, почему ты не хочешь этого признать? Здесь совершенно нечего стыдиться.

— Ага, скажи об этом всем окружающим. Не можешь ездить на лошади, тогда тебе лучше вообще умереть.

— Ты могла бы подождать до завтра, когда здесь будет твой инструктор.

— Он меня достал своими «так надо, а так не надо». Мне с ним только хуже.

— Но его советы помогут тебе лучше управлять лошадью.

— Ты такой всезнайка, Барни. И потом, кругом эти правила, правила, правила!

— Я просто не хочу, чтобы ты снова сломала руку, как в прошлом году. Ты же помнишь, как расстроилась твоя сестра.

— Я была не виновата. Лошадь испугалась птицы, которая села на ограду. Да и потом, подумаешь, сломанная рука! Тессе этого не понять. Я непременно сяду на Фэри, Барни. Если не хочешь на это смотреть, иди в дом.

Бормоча под нос молитву Деве Марии и Младенцу Христу, Мэгги подвела пони к ограде, остановила ее и взобралась в седло. Устроилась поудобнее, подобрала поводья и чуть тронула Фэри носком, чтобы та сдвинулась с места. Животное пошло по кругу. Пока неплохо, решила Мэгги, но верховая езда — это не только ровные круги в загоне. Она перевела пони на рысь и была удивлена и обрадована, когда Фэри послушалась.

Проблема Мэгги состояла в том, что она панически боялась лошадей. Все они, кроме новорожденных жеребят, казались ей опасными. Она ненавидела их крупные глаза, толстые губы, кошмарные ноздри. В этом страхе невозможно было признаться, когда все в доме Уэбстеров, каждая девочка в школе, каждый знакомый ей человек в округе Эссекс буквально жили верховой ездой.

Куда легче было ездить верхом плохо, но все же демонстрировать смелость, чем сказать, что она не хочет садиться в седло. Мэгги считала, что все прекрасно поймут истинную причину отказа и сразу догадаются о ее страхе. Она лучше умрет, упав с лошади, чем признается, что боится ее.

— Смотришься неплохо, — решил подбодрить ее Барни из-за забора. Как только он увидел, что Фэри перешла на рысь, он уселся на свою спокойную, верную кобылу и тоже поехал по кругу.

Никогда еще ему не приходилось видеть, чтобы кто-то так плохо держался в седле, как Мэгги. Она просто не понимала, как надо. У нее оказались неловкие руки, Мэгги не могла при помощи поводьев заставить лошадь слушаться. Единственное, что ей оставалось, — это дать лошади пинка, чтобы показать, кто все же хозяин. Она просто боится, хотя Барни никогда не скажет ей об этом, а она слишком упряма, чтобы признаться даже ему, ее лучшему другу.

Барни наблюдал, как Мэгги послала пони в легкий галоп. Обычно именно с этого начинались ее мучения. Мэгги на галопирующей лошади — это просто катастрофа!

Барни подхватил поводья и постепенно перевел Фэри на медленную рысь.

— Спасибо, — поблагодарила Мэгги, закусив губу.

— Пустяки. У Фэри просто дурной характер.

— Ты же знаешь, что дело не в этом, — не согласилась с ним Мэгги.

— Ладно, давай останавливайся.

— Нет. — На личике Мэгги появилась свирепая гримаса. — Я научусь правильно переводить Фэри на легкий галоп, пусть мне и потребуется на это вся ночь.

О нет, вздохнул Барни, только не это. Ведь у него же еще тренировка по бейсболу!