"Ради нашей любви" - читать интересную книгу автора (Григ Кристин)5Лорелея повернулась и бросилась бежать. Позади хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги. Сильные руки мужа схватили ее за плечи, развернули лицом к себе. – Нет! – вскрикнула она и с размаху ударила его кулаком в плечо. Руку пронзила острая боль: напряженные мускулы Курта показались ей крепче камня. Она снова замахнулась, но он перехватил ее руку, обхватил за талию и, легко подняв, понес через холл в комнату для гостей. – Курт! – вопила она. – Не смей! Не надо!.. Он склонил голову и прильнул к ее устам, больно прикусив нижнюю губу. Лорелея вскрикнула. Воспользовавшись моментом, он проник в ее рот языком, и знакомое наслаждение наполнило ее, подавляя волю к сопротивлению. Рука скользнула на грудь, накрыла упругий холмик, пальцы нащупали сосок – и острое желание пронзило Лорелею. – Нет! – простонала она. Но тело отказывалось подчиняться приказам разума: оно выгнулось, плотнее прижимаясь к нему, и каждая клеточка в нем, казалось, кричала: «Да, да, это то, чего я хочу!» Курт рухнул на кровать, не выпуская ее из объятий. Сердца их бились в едином ритме. – Скажи! – прорычал он, торопливо расстегивая пуговки на ее блузке. – Скажи, что хочешь меня! Лорелея молча замотала головой – она больше не доверяла своему голосу. Пробормотав проклятие, Курт бросил возню с пуговицами и разорвал блузку сверху донизу. Теперь Лорелея лежала перед ним полунагая. И скульптурные изгибы груди, и глубокая благоуханная ложбинка в тени белого кружевного лифчика – все это принадлежало ему! Он целовал ее – в губы, в шею, в грудь. Целовал, пока она не закричала от наслаждения, не начала извиваться под ним, вцепившись дрожащими пальцами в его рубашку. Глаза ее затуманились от возбуждения. Почувствовав, что время настало, Курт скользнул рукой под ее юбку, нащупал трусики… – Скажи, что хочешь меня! – опять потребовал он. – Курт! – шептала она, обвивая его руками. – О Курт! В этот миг из распахнутого окна донесся пронзительный гудок автомобиля. Этот прозаический звук вернул Лорелею к реальности, заставил ее замереть на месте. Господи, что она делает? Кому отдается?! – Нет! – вырвался у нее отчаянный вопль. Она вцепилась Курту в плечи. Попыталась сбросить его с себя. Рыдая, начала осыпать его ударами, но… он ничего не чувствовал, ничего не замечал, слепой и глухой от желания. Схватив ее за обе руки, Курт завел их ей за голову. – Слишком поздно, – хрипло проговорил он. – Обратной дороги нет. Ты хочешь этого, хочешь так же, как я. – Ты принудил меня к браку, – сказала она. Голос ее дрожал, но взгляд не отрывался от его лица. – А теперь хочешь принудить к сексу?! Тело его страшно напряглось. Лорелея ждала, боясь того, что он может не остановиться, но куда больше, чем его действия, пугали ее собственные чувства. Казалось, прошла целая вечность. Наконец, пробормотав уличное словцо, Курт отпустил ее и тяжело поднялся с постели. – Будь ты проклята! – прорычал он. – Будь проклят я! Будь проклят этот несчастный брак! И выбежал из комнаты. Несколько мгновений спустя поднялась и Лорелея. Взгляд ее обратился к зеркалу – и она застыла на месте. Волосы ее растрепались, превратившись в спутанную гриву, щеки пылали, губы распухли от поцелуев Курта. Порванная блузка висела клочьями. Лорелея вздрогнула. Страшно подумать, что он мог с ней сделать… Нет, не так. Страшно подумать, что она могла ему позволить. За дверью застучали тяжелые шаги. Лорелея сжалась. Но шаги прогрохотали мимо ее двери, а несколько секунд спустя хлопнула входная дверь. Он ушел – по крайней мере на несколько часов. Отпрянув от зеркала, Лорелея сдернула с себя лохмотья блузки и достала из гардероба другую. С нее хватит. С этим кошмаром пора покончить. Решено: она уйдет от него – и неважно, каким станет возмездие. Ни спокойствие бабушки, ни даже сохранение тайны не стоят таких мучений… Из горла Лорелеи вырвался смешок, более похожий на рыдание. Куда она пойдет? У Курта на руках все карты, и оба они… – Мам! Эй, мам! Боже! Уильям вернулся! – Ма-ам! Ты где? Вскочив на ноги, она поспешно пригладила волосы и поспешила на балкон. Уильям и Гельмут со стаканчиками мороженого в руках радостно махали ей. С ними была и Анна. Даже много лет спустя Лорелея так и не могла понять, почему эти несколько секунд навсегда запечатлелись в ее памяти. Сколько раз она вспоминала и душную жару, и улыбку Анны, и мальчишеские мордочки, перемазанные мороженым… А затем – внезапный визг тормозов, скрежет покореженного металла, пронзительный женский крик… Но главное – почему она сразу поняла, что с мужем случилась беда? – Курт! – прошептала она. – Мама! – испуганно воскликнул Уильям. Анна уронила мороженое. – Домой, быстро! – приказала она и, схватив ребят за руки, почти поволокла их к своим дверям. Лорелея бросилась прочь с балкона. По бесконечной веренице комнат, по лестнице, к входной двери, на улицу… Сначала она увидела женщину. Молодая мамаша, оцепеневшая от ужаса, прижимала к себе орущего младенца. Потом – детскую коляску. Перевернутую коляску на мостовой. Коляску, колеса которой еще вертелись. Увидела автомобиль мужа. Он врезался в фонарный столб. Передняя часть машины была смята в гармошку, дверь со стороны водителя распахнута. И последним она увидела Курта. Ее муж – ненавистный муж, от которого Лорелея так мечтала избавиться, – лежит на мостовой лицом вниз. Рука изогнута под неестественным углом, из рассеченного виска сочится кровь. – Курт! – закричала она. Точнее, попыталась закричать. Вместо вопля из горла вырвалось какое-то сипение. На подгибающихся ногах Лорелея бросилась к мужу. Упала на колени перед его бесчувственным телом, поднесла безвольную руку к губам. Почудилось ли ей слабое биение пульса?.. Дальнейшее она помнит очень смутно. Какие-то люди, возгласы, суета, движение, приехавшая «скорая»… И вот Лорелея уже в комнате ожидания одной из венских больниц. Она сходит с ума от тревоги. Ей мерещится самое худшее. Что, если он… нет, нет, даже думать об этом нельзя! Но что, если он серьезно пострадал? Он лежал там, на дороге, бледный как смерть, из рассеченного виска сочилась кровь… Что, если… Лорелея зажмурилась. – Господи, – прошептала она, – пожалуйста, Господи, не отнимай его у меня! Курт выживет. Иначе и быть не может. Он не умрет. Не оставит ее одну. В комнату ожидания деловым шагом вышла женщина в больничном халате, с блокнотом и ручкой в руках. – Фрау Рудольштадт? – Да, это я. – Лорелея попыталась проскользнуть мимо нее, но женщина, видимо имевшая опыт общения с родственниками больных, с легкостью преградила ей дорогу. – Что с моим мужем? – Я должна задать вам несколько вопросов. У вашего мужа есть аллергия на какие-либо препараты? – Не знаю. Что с ним? – Он принимает какие-либо лекарства? – Не знаю. Пожалуйста, скажите… – Он не страдает диабетом? Болезнями сердца? Судорожными приступами? Лорелея непонимающе уставилась на медсестру. – Судоро… Господи! Пожалуйста, скажите мне, что с ним! Суровое лицо женщины на мгновение смягчилось. – Ничего страшного. Я просто собираю сведения для медицинской карты. Операции были? Лорелея молча помотала головой. – Госпитализации? Переломы? Сотрясения? – Я ничего об этом не знаю! Пожалуйста, скажите наконец, что с Куртом? Он сильно пострадал? Женщина закрыла блокнот. – У него перелом левой плечевой кости. – Лорелея непонимающе смотрела на нее, и медсестра показала у себя на руке место перелома. – Вот здесь. Перелом неприятный, но мягкие ткани не повреждены. Два, самое большее три месяца в гипсе – и рука будет как новенькая. По лицу женщины Лорелея поняла: та что-то недоговаривает. – И все? Есть что-то еще, я знаю! Он был без сознания, и его голова… – Да. По-видимому, сотрясение мозга. Доктор назначил энцефалограмму, после нее мы сможем сказать что-то более определенное. – Но он пришел в сознание? В глазах медсестры появилось выражение сострадания. – Нет, – мягко ответила она, – еще нет. Лорелея пошатнулась, и медсестре пришлось ее поддержать. – Послушайте, фрау Рудольштадт. Тем, что будете сидеть здесь и изводить себя, вы мужу не поможете. Вы одна? Может быть, мне позвонить кому-нибудь, кто сможет за вами приехать? Лорелея молча покачала головой. Ей некому звонить. У нее здесь никого нет, кроме старой бабушки и маленького сына. Курт никогда не говорил о своей родне, а она не спрашивала. Господи, она совсем ничего о нем не знает! За что же она так его ненавидела? Только за то, что он желал ее и всем сердцем привязался к ее сыну?.. К своему собственному сыну… Он так старался, чтобы они трое стали настоящей семьей! Но она ему не позволила. Почему же, почему только сейчас она поняла, как была слепа и глупа? – Нет, спасибо, – тихо ответила она. – У меня никого нет. Я… Двери распахнулись – двое санитаров вывезли на каталке бледного, бесчувственного Курта. – Курт… – Голос ее дрогнул и сорвался. Бросившись к каталке, Лорелея сжала безжизненную руку мужа и побежала рядом по коридору к кабинету с надписью «Энцефалография». Здесь ее остановили. – Подождите, пожалуйста, снаружи. Лорелея склонилась над Куртом, коснулась губами холодного лба. – Я буду здесь, mein Liebling, – прошептала она. Дверь захлопнулась. Судорожно вздохнув, Лорелея направилась к телефону-автомату, висевшему на стене. Номера Анны она не знала, но оператор нашел его по домашнему адресу. Анна взяла трубку сразу, словно сидела у телефона, ожидая звонка. С Вилли, заверила она, все в порядке, о нем Лорелея может не беспокоиться. Они с Гельмутом вместе поужинали, а сейчас играют в железную дорогу. – Как ваш муж? – осторожно спросила она. – Не знаю. Пока ничего не известно. – Вилли хочет поговорить с вами. Передаю ему трубку. Лорелея прикрыла глаза и набрала воздуху в грудь. Сейчас она должна быть сильной. Ради сына. – Мама? – Голосок мальчика дрожал. – Да, милый. – Курт умер? Вопрос, заданный с наивной детской прямотой, заставил ее содрогнуться. – Нет, – торопливо ответила она, – нет, что ты! Курт жив. – А что с ним? Лорелея, как могла, объяснила мальчику, что случилось: – Курт попал в аварию. Ничего особенно страшного, просто какое-то время ему придется полежать в больнице. – Почему? – Он сломал руку. И еще ударился головой. Ему придется полежать в постели, пока не пройдет шишка. – А-а. – Уильям помолчал. – Мама! – Да? – Скажи Курту, я буду по нему очень-очень скучать! По щекам Лорелеи заструились слезы. – Обязательно скажу, – прошептала она. Трубку снова взяла Анна, заверила Лорелею, что они с мужем охотно присмотрят за Вилли. Если нужной пусть пока поживет у них. Справившись с рыданиями, Лорелея выдавила слабое «спасибо», повесила трубку и – в первый раз – набрала номер рабочего телефона мужа. Этот номер он продиктовал ей в первый же день после их бракосочетания – на всякий случай. А она, дура, еще не хотела записывать! – Не могу представить, с какой стати у меня возникнет желание тебе звонить! – надменно заявила тогда она. Рыдания снова сжали ей горло. Боже, как глупо, как эгоистично она вела себя весь этот месяц! К телефону долго никто не подходил. Очевидно, поняла Лорелея, это личный номер Курта, отвечать по этой линии может только он сам. Но его в кабинете нет – он здесь, в больничной палате, борется со смертью… – Офис Курта Рудольштадта. Говорит секретарь герра Рудольштадта. Чем могу быть вам полезна? Голос звучал холодно и профессионально. Впрочем, когда Лорелея назвала себя, профессиональной невозмутимости в нем сразу поубавилось. – Жена? Но герр Рудольштадт никогда не говорил… Прервав ее, Лорелея объяснила, что случилось и в какой больнице находится Курт. – Mein Gott! Я как чувствовала что-то недоброе, поэтому и сняла трубку. Фрау Рудольштадт, меня зовут Катлина. Чем я могу помочь? – Возможно, вы знаете, – начала Лорелея, – есть ли у моего мужа личный врач. Здесь, в больнице, делают все, что могут, но я хочу… хочу знать наверняка… Голос ее дрогнул. Нет, больше она плакать не станет. Слезы ничего не изменят – этот горький урок Лорелея усвоила еще в юности, когда судьба отняла у нее отца и мать. – Понимаю, фрау Рудольштадт. Да, у вашего мужа есть личный врач. Я позвоню ему и попрошу приехать в больницу, хорошо? – Спасибо. Большое вам спасибо. – Если понадобится что-то еще… – Да, спасибо. Я позвоню, как только что-то станет известно. В этот миг двери кабинета распахнулись, и санитар выкатил каталку в коридор. Лорелея бросилась к мужу, но чья-то рука легла ей на плечо. – Фрау Рудольштадт? Я проводил энцефалограмму вашего мужа. Сейчас его везут в операционную, чтобы наложить гипс на руку. Лорелея с трудом оторвала взгляд от каталки. – Что показала энцефалограмма? Мой муж… что с ним? Коротко, стараясь не употреблять медицинских терминов, врач ответил на ее вопрос. Исследование показало сотрясение мозга. К счастью, ему повезло: более серьезных повреждений не обнаружено. А если бы не повезло… Но Лорелея отогнала эту мысль. В этот миг к ним подошел невысокий кареглазый и темноволосый человек, представившийся личным врачом Курта. Лорелея начала его расспрашивать, но он жестом остановил ее. – Фрау Рудольштадт, позвольте мне сперва переговорить с врачами, обследовавшими вашего мужа. Несколько минут ожидания превратились для Лорелеи в вечность. Наконец врач подошел к ней. С рукой Курта, сообщил он, все будет в порядке. А вот голова… Тут он мягко, успокаивающе коснулся ее плеча. Чем скорее Курт придет в сознание, тем лучше. Его перевели в отдельную палату, и, если фрау Рудольштадт готова немного подождать… Но ждать Лорелее пришлось до темноты. Уже смеркалось, когда медсестра пригласила ее к мужу – в небольшую, слабо освещенную палату, где царила тишина. Курт по-прежнему лежал неподвижно. К руке его была подсоединена капельница, под одеялом угадывались еще какие-то трубки. Лорелея взяла его за руку, тихонько позвала. Курт не шевелился, не открывал глаз. Она ощутила, как глаза снова переполняются слезами. Наклонившись, Лорелея осторожно поцеловала мужа в лоб, затем села на стулу кровати и, не выпуская его руку, приготовилась ждать. Она сама не знала, чего ждет. Знала одно: не выйдет из этой палаты, пока Курт не вернется к ней, пока она не взглянет ему в глаза и не скажет… не скажет… Голова ее запрокинулась на спинку стула. Несколько секунд спустя Лорелея уже крепко спала. Томительно текли часы. Под утро, когда первые лучи солнца позолотили шпили старинных церквей за окном, глубокое забытье Курта сменилось наплывом беспорядочных сновидений. Он был один в бескрайнем поле. Или нет, здесь была и Лорелея – и он бежал за ней. Бежал, чтобы сжать ее в объятиях и никогда не отпускать. Потому что она его жена перед Богом и людьми, потому, черт возьми, что он смертельно устал от этого фарса, потому что желает ее больше всего на свете. Желает… и любит. Но, как бы он ни ускорял шаг, догнать ее не удавалось. Еле видная фигурка ее маячила впереди, становясь все меньше. Он позвал ее по имени, но она бросилась бежать. Курт хотел побежать за ней, но вдруг остановился. Что он делает? К чему гоняться за женщиной, которая знать его не хочет? Перед ним вдруг открылась залитая солнцем улица. У тротуара припаркован его автомобиль. Отлично! Не все ли равно, куда ехать – лишь бы подальше от нее! Забыть бессердечную колдунью, что сперва приворожила его, а теперь мучает холодностью и равнодушием… Во сне Курт снова переживал страшные минуты катастрофы. Снова делал крутой поворот, видел испуганные глаза женщины с ребенком, выскочившей из-за припаркованной машины, снова изо всех сил жал на тормоз – и, видя, что не успевает остановиться, отчаянным рывком выкручивал руль вправо. Снова слышал душераздирающий скрежет металла, чувствовал, как острая боль пронзает тело, и с необыкновенной ясностью понимал, что никогда, никогда больше не увидит Лорелею. Черт бы побрал гордость, помешавшею ему сказать самое главное! Теперь она не узнает… никогда не узнает… – Курт! Он застонал и заметался на кровати. – Курт! – снова послышался тихий голос. – Открой глаза, пожалуйста. Пожалуйста, вернись ко мне. Ее мольба вернула ему силы. Курт открыл глаза и увидел над собой бесконечно милое лицо жены. Она улыбалась, но в глазах ее стояли слезы. – Лорелея, – прошептал он. Она бросилась ему на грудь и горько зарыдала. С трудом подняв непослушную руку, Курт обнял жену и прижал к себе. В этот миг он был счастлив, как никогда в жизни. Вскоре в палату вбежала медсестра, заметившая на мониторе, что он очнулся. Следом за ней появились врачи, и Лорелея исчезла. В следующий раз, несколько часов спустя, когда Курт снова увидел жену, лицо ее было спокойно и холодно. У него язык не повернулся спросить, в самом ли деле она рыдала у него на груди и молила вернуться к ней. Сама она ничего не сказала, и он не спрашивал. По словам невропатолога, в первые минуты после выхода из комы пациенты порой испытывают галлюцинации. Возможно, все дело в этом? В самом деле, не глупо ли надеяться, что после всего пережитого Лорелея чувствует… что она все еще хочет… Через три дня Курт уже норовил вырваться из больницы. – Я уже целую вечность провел в этой палате! Говорю вам, я тут больше ни дня не останусь! Он откинулся на подушки и гневно взглянул на небольшую толпу, собравшуюся в изножье его кровати. Ортопед, лечивший сломанную руку, невропатолог, консультировавший его по поводу сотрясения мозга, дежурная медсестра – все стояли, скрестив руки, и смотрели на него крайне неодобрительно. Здесь же были и личный врач Курта, и его жена. Личный врач явно наслаждался ситуацией. Что до жены – Бог ее знает. Женщины умеют скрывать свои чувства. – Герр Рудольштадт, не думаю, что стоит говорить о вечности, – сурово заметила медсестра. – Вы в больнице всего три дня. – А сами вы когда-нибудь здесь лечились? – Э-э… вообще-то нет, но больница у нас первоклассная, и… – И это больница. Место для больных. – Курт выпрямился. – Как по-вашему, я похож на больного? – Но ваша рука… – начал ортопед. – Я сломал руку, – прервал его Курт. – Вы наложили гипс. Можете сделать что-то еще? Ортопед почесал ухо. – Ну… пожалуй, нет. – Ваша очередь. – Курт повернулся к невропатологу. – Или вам нечего сказать? – Вы перенесли сотрясение мозга, и очень тяжелое… – без особой уверенности в голосе начал тот. – Я могу двигаться на собственных ногах, говорить и легко прохожу все ваши проверки. На одной ноге я простоял так долго, что чуть не вообразил себя журавлем, и пальцем в кончик носа попадаю безошибочно. Если желаете, могу продемонстрировать. – Нет-нет, не нужно, – смущенно улыбнулся доктор. – Значит, договорились. Я выписываюсь. – Но… – Выбирайте. Либо вы меня выписываете, либо я ухожу, не спрашивая вашего разрешения. Личный врач Курта вздохнул и сделал шаг вперед. – В самом деле, господа, отпустите-ка его домой. Мы с фрау Рудольштадт уже все обсудили. Мы за ним присмотрим. Курт покосился на Лорелею, но лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным. Как и все эти три дня. С того самого утра, когда, очнувшись от сна, он услышал ее нежный голос, увидел улыбку на заплаканном лице, ощутил на своей обнаженной груди теплую влагу ее слез… Но, быть может, и это был лишь сон? Курт кашлянул. – Лорелея? Он знал – лицо его не выдаст. Годы самоконтроля научили его идеально владеть своей мимикой. Он смотрел на жену бесстрастно, словно на делового партнера, с которым заключает сделку. Так же, много-много лет назад, смотрел он на свою мать, когда она объявила, что отправляется на поиски счастья в Италию, а его с собой не берет. Пусть пока поживет у ее подруги. Курту было двенадцать лет. Он хорошо помнил, как страшился, что беспутная мать догадается о его ужасе и отчаянии. На щеке его задергался мускул. Прошло двадцать два года. Возможно, теперь он лучше владеет собой, но в том, что касается чувств, так ничему и не научился. – Лорелея? – повторил он. – Надеюсь, инвалид в доме тебя не стеснит? Лорелея закусила губу. Как хотелось ей обнять Курта и воскликнуть, что все эти три дня она только об этом и молилась, что ее единственное желание – чтобы он поскорее оказался дома, с ней… Но Курт смотрел на нее так, словно просматривал биржевые сводки. Именно так вел он себя все эти три дня – вежливо, но холодно и отстраненно. Те горько-счастливые минуты, когда она рыдала в его объятиях, а он прижимал ее к себе и шептал ее имя, казалось, отодвинулись на тысячу лет. Какой же она была дурой, когда вообразила, что это что-то значило! Естественная реакция человека, побывавшего на краю смерти. Ничего более. – Лорелея? – повторил он в третий раз. – Ты не возражаешь против моего присутствия? – Нет, вовсе нет, – вежливо ответила она. Курт кивнул. – Вот и прекрасно. – Прекрасно, – повторила она, сверхъестественным усилием воли скрывая свои чувства. Сердце ее переполняла радость, оттого что муж возвращается домой, однако Лорелея слишком ясно видела, что сам он этой радости не разделяет… Домой возвращались на лимузине Курта. Автомобиль медленно двигался по залитым солнцем улицам утренней Вены. Слишком медленно. Курт наклонился вперед, к шоферу. – Я не стеклянный, не разобьюсь, – нетерпеливо заметил он. – Прибавь-ка скорость. Шофер кивнул и нажал на газ. Курт откинулся на спинку сиденья и погрузился в мрачное молчание, которому Лорелея совершенно не удивлялась. На несколько недель ее муж превратился в инвалида. Ему нельзя работать. Нельзя напрягать зрение. Строго-настрого запрещено волноваться. А Лорелея должна следить за тем, чтобы он выполнял все эти врачебные предписания. Правда, шансов на успех ее задачи нет никаких. Курт попросту не создан для роли больного. Особенно если вспомнить, что из-за аварии ему предстоит провести несколько недель запертым в собственной квартире… с ней. То утро, когда он прижимал ее к себе, ничего не значит. Совсем ничего. Просто он нуждался в поддержке, а ей посчастливилось оказаться рядом. И все же она – его жена, а значит, отвечает за его выздоровление. Поэтому она подготовила все, чтобы обеспечить ему удобство и покой. Катлина будет звонить дважды в день и сообщать, как идут дела в офисе. Курт, конечно, требовал ежечасных докладов, но Лорелея и Катлина сообща решили, что два раза в день больше чем достаточно. Фрида получила внеочередной отпуск. Никакого рева пылесоса, никакого грохота кастрюль на кухне, никаких арий из любимых оперетт. В квартире должно быть тихо. Уильям недельку погостит у прабабушки. Она уже давно звала его к себе в Инсбрук. Лорелея улыбнулась, вспомнив, как они обожают друг друга. Уильяму не терпелось отправиться в гости к графине, однако после аварии он готов был отложить поездку. – Не хочу уезжать от Курта! – твердил он. Курт разрешил проблему, поговорив с пасынком по телефону. – Ты же не хочешь огорчать бабушку, верно? Она уже несколько недель тебя ждет. А когда ты вернешься, я уже совсем поправлюсь. И Уильям согласился, но с одним условием – он дождется возвращения отчима: – Хорошо, что Курт выздоровел! – твердил он, и сияние его глаз лучше всяких слов выражало то, как он обожает отца… Лорелея бросила быстрый взгляд на Курта. Он сидел, отодвинувшись к самой дверце машины, и бесстрастно смотрел перед собой. Пусть к ней ее муж равнодушен, но сына он любит, хотя и не знает, что это его сын. Долгие часы в больнице, ожидая, пока Курт придет в себя, Лорелея нещадно казнила себя за ложь, из-за которой отец и сын могли навсегда потерять друг друга, так и не узнав о своем родстве. Но что же теперь делать? Она слишком далеко зашла в своей лжи – обратной дороги нет. Признаться? Нет, слишком опасно. Кто знает, как воспримет это Курт? Чем ответит? Он очень богат, влиятелен… и способен на безжалостную месть. Она может потерять сына. Как уже теряет мужа. Глаза Лорелеи затуманились, и она поспешно отвернулась к окну. Лимузин подъехал к дому. Шофер поспешил выйти, но Курт, не дожидаясь его, открыл дверь здоровой рукой и, чертыхнувшись сквозь зубы, неловко вылез из машины. – Курт! Курт, ты вернулся! Уильям с радостным воплем бросился ему в объятия. – Уильям, осторожнее! Его рука… Лорелея закусила губу и умолкла. Мужчина и мальчик крепко обнялись. Глазенки Уильяма сияли радостью и любовью, Курт улыбался в ответ, но Лорелея заметила в его глазах слезы. – Здравствуй, Вилли. Скучал без меня? – Уж-жасно! – энергично закивал мальчуган. – Мама говорила, что с тобой все в порядке, но я за тебя боялся. Знаешь, мне даже во сне снилось, как ты вылетаешь из машины. – Понимаю, – серьезно ответил Курт. – Правда, ты звонил каждый день. Но я все равно волновался – ведь если ты в больнице, значит, с тобой что-то не в порядке, правда? Вместо ответа Курт обнял мальчика здоровой рукой и крепко прижал к себе. Лорелея до боли прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Что же ей делать? Как открыть правду и не навлечь беду на себя и на сына? Часом позже, проводив Уильяма к бабушке, Курт вышел на балкон, опустился в шезлонг и закрыл глаза. Лорелея молча стояла рядом, ожидая, пока он заметит ее присутствие. Или он собирается всю неделю ее игнорировать? – Курт, тебе что-нибудь принести? – Ничего не надо, спасибо, – вежливо ответил он. – Как насчет обеда? Ты, должно быть, проголодался… – А где Фрида? – Я дала ей неделю отпуска. Курт открыл глаза. – Что ты сделала? – Дала ей… – Может быть, стоило сначала со мной посоветоваться? – Да, это твой дом, и она – твоя служащая, но я подумала, что… – А ты не подумала, что мне понадобится ее помощь? – Зачем? – А ты как считаешь? Для начала – чтобы готовить мне еду. Чтобы искать в шкафу чистые рубашки. Да мало ли еще зачем! Если ты не заметила, я же беспомощен, как младенец! – Я буду рада тебе помочь, – спокойно ответила Лорелея. – Я уже приготовила несколько сандвичей и… – Твоя помощь мне не нужна. Эти слова обожгли ее, словно удар хлыста. Лорелея прикрыла глаза и ответила, презирая себя за неудержимую дрожь в голосе: – Извини, я забыла. Разумеется, тебе никогда ничего не нужно. И никто не нужен. Она развернулась и пошла прочь. Курт замер, ожидая хлопка двери, но, как видно, Лорелея хорошо владела собой – она прикрыла дверь тихо и аккуратно. Курт откинул голову на спинку шезлонга и тяжело вздохнул. О чем это она, черт возьми? С чего взяла, что ему никто не нужен? Разве он сам только что не сказал, что нуждается в помощи Фриды? Должно быть, у жены просто дурное настроение. Оно и понятно. Она ненавидит его, ненавидит Вену, ненавидит свою новую жизнь, чувствует себя, словно в ловушке. А теперь по его вине оказалась заперта в этой ловушке еще на несколько недель. Возможно, она считает, что в аварии виноват он сам. Что, злясь на нее, он гнал машину слишком быстро. Но это не так. Он уже готов был вернуться, готов был просить прощения, уверять, что никогда больше не напугает ее и не причинит ей боли, что хотел лишь показать ей… Что показать? Что их брак – ошибка? Курт прикрыл глаза. Так оно и есть, верно? Огромная ошибка. Не пора ли с ней покончить? Сколько еще он сможет видеть Лорелею, вдыхать ее запах – и помнить, беспрерывно помнить, что она его ненавидит? Что она несчастна из-за него? Курт прижал ладонь ко лбу. Под черепом пульсировала надоедливая боль. Ладно. Строить планы на будущее пока не стоит. Но, по крайней мере, он сделает все, чтобы облегчить ее ношу. Для начала позвонит Фриде и попросит ее вернуться. Следующий звонок – в агентство по найму. Ему нужен помощник-мужчина. Сама мысль о слуге внушала Курту отвращение – однако ничего другого не оставалось: ведь одной рукой он не способен ни брюки натянуть, ни пуговицы застегнуть, а о более сложных операциях, вроде мытья, и говорить не приходится. Хотя, если бы гордость не помешала ему принять предложение Лорелеи… Курт испустил стон. Лучше некуда! Рука в гипсе, голова раскалывается, жена его терпеть не может, а он впадает в экстаз при одной мысли о ее прикосновении! Снова и снова прокручивает в памяти ту единственную ночь, тешится мыслью, что утро, когда она, рыдая, упала ему на грудь, не было лишь плодом наркотического дурмана… О нет! Если бы она хоть в малой степени ощущала то же, что и он, ту же жгучую жажду, всепоглощающее желание, чудесно соединенное с чем-то неопределимым, но куда более нежным и… – Извини меня. Он поднял глаза. Лорелея стояла над ним с подносом в руках. Лицо холодное, замкнутое – такое же безразличное, как ее извинение. – Не надо. – Курт приподнялся. – Это я должен извиниться. – Все в порядке. Ты ведь болен. – Я не болен. У меня сломана рука. Это не болезнь. – И еще сотрясение мозга. Прости, мне не следовало на тебя кричать. – Было сотрясение. И ты не кричала. – Нет, кричала. – Вовсе нет, ты… – Уголки его губ изогнулись в невольной улыбке. – Еще немного – и мы поругаемся из-за того, кто должен извиняться. Лорелея осторожно улыбнулась в ответ. – И то верно. Давай начнем сначала. Мы оба были неправы. – Так-то лучше. – Взглянув на поднос, Курт поднял брови. – Сандвичи с салатом и тунцом? – Ага. – Лорелея поставила поднос перед ним. – Фрида говорила, ты любишь рыбу. Вот лимонад. Пирожные. Если захочешь чего-то еще… И она двинулась прочь. Но Курт поймал ее руку. – Не уходи. – Курт, я не хочу тебя раздражать. Доктор сказал… – Останься и поешь со мной. Пожалуйста. Сегодня мой первый день дома. Составь мне компанию. С сильно бьющимся сердцем он ждал ответа. Сколько можно раздумывать, отвечая на такую простую просьбу? – Хорошо, – медленно ответила она наконец. – Спасибо. Лорелея понимала, что это предложение перемирия. Курт, как и она, понимает, что они прикованы друг к другу на целую неделю, так что им ничего не остается, кроме как соблюдать приличия. Что ж, она согласна. Обеденное и послеобеденное время они провели в натужно вежливой беседе ни о чем. Подошло время ужина, и, тайно радуясь освобождению, Лорелея сбежала на кухню. Притворная дружба оказалась еще тяжелее честной вражды. Невыносимо было сидеть рядом с Куртом, притворяясь, что они друг другу просто приятели, добрые знакомые, но никак не муж и жена. Не люди, которых однажды свела страсть… И подарила им дитя. Ужинали они в столовой. Лорелея – на одном конце стола, Курт – на другом. Как и за обедом, они старались поддерживать вежливую беседу, но на сей раз получалось куда хуже. Скоро оба замолчали. Курт уставился в тарелку, вяло ковыряясь вилкой в мелко нарезанном мясе пополам с картофелем и спаржей. Кажется, особого аппетита у него не было. – Может быть, хочешь чего-то другого? – спросила наконец Лорелея. – Что? – Он поднял голову, встретившись с ней глазами, но тут же отвел взгляд. – А-а… Нет, спасибо, все в порядке. – Мясо не пережарено? Я спросила Фриду, и она сказала… – Прекрасное мясо. – Фрида еще сказала, что ты любишь спаржу, но… – Бога ради, Лорелея! Фрида – не эксперт по моим кулинарным пристрастиям. Кстати, спаржу я в детстве терпеть не мог. С чего ты взяла… – Он оборвал себя и глубоко вздохнул. – Извини. – Нет-нет, все в порядке. Ничего удивительного, что ты сейчас… – Злой как черт? – Что ты устал, – мягко ответила Лорелея, вставая из-за стола. – Ты только что вышел из больницы… – Да. Конечно. – Курт тоже встал. – Я помогу тебе прибраться. – Нет! Этот возглас вырвался из ее груди прежде, чем Лорелея успела его остановить. Только не это! Еще несколько тягостных минут с ним наедине, когда каждая секунда напоминает, что ему не о чём с ней говорить, тяжело и неловко находиться с ней рядом, – нет, она этого больше не выдержит! Когда поблизости Уильям, все иначе. Но теперь, когда она осталась наедине с Куртом, приходится взглянуть в глаза горькой истине: в его жизни для нее места нет. – Я хотела сказать… – Она выдавила улыбку. – Тебе пора спать. Спать? Да еще и девяти нет! Впрочем, Курт подозревал, что сегодня вообще не заснет. Всю ночь пролежит без сна, вспоминая натянутую улыбку жены, мучаясь от мысли, что бедной женщине невыносимо тяжело просто находиться с ним в одной квартире… – Да, – быстро ответил он. – Вот именно. Я устал, мне давно пора в постель. – И улыбнулся в ответ – должно быть, так же натужно. – Ужин был превосходный. Большое спасибо. – Рада, что тебе понравилось. Спокойной ночи! – Спокойной ночи! Уже отвернувшись, Лорелея вдруг снова повернулась к нему. – Только… – Да? Только, может быть, выпьешь чашечку кофе? – хотелось ей сказать. Или просто посидишь со мной? Протянешь мне руку, поможешь перекинуть мост через эту зияющую пропасть между нами? Она с трудом сглотнула. – Я… э-э… я только хотела спросить, не возражаешь ли ты, если завтра я приготовлю на ужин цыпленка. Цыпленка? Так вот зачем она его окликнула! Чтобы обсудить завтрашнее меню! И это все, о чем им предстоит вести разговоры всю неделю? Меню, его вкусы в еде, познания Фриды… Что ж, очень может быть. Что им еще обсуждать? Что может сказать ему Лорелея? Разумеется, не то, что он жаждет услышать… – Не возражаю, – коротко ответил Курт и исчез за дверью. Несколько секунд Лорелея смотрела ему вслед, затем с глубоким вздохом принялась убирать со стола. День был жаркий и душный, но теперь, когда на город опустилась ночь, где-то вдалеке слышалось рычание грома. Замечательно. Только грозы сейчас не хватало! Как будто мало бури в ее измученном сердце! – Лорелея! Обернувшись, она увидела в дверном проеме своего мужа. Волосы у него были растрепаны, рубашка наполовину расстегнута. Увидев его таким, она вдруг с пугающей ясностью поняла, что страсть, много лет назад бросившая ее к нему в объятия, не ушла – и никогда не уйдет. За окном снова прогрохотал гром, на этот раз решительнее и ближе. – Да? Он с трудом сглотнул. – Я… извини, не хотел тебя утруждать, но… В первый раз она услышала в его голосе неуверенность. – Тебе плохо? – быстро спросила она. – Рука болит? Медсестра дала мне таблетки… – Да все со мной в порядке! Просто… никак не могу расстегнуть эти чертовы пуговицы. Взгляд ее метнулся вниз, к ровному ряду пуговиц на голубой рубашке. Две верхние были расстегнуты – ровно настолько, чтобы обнажилась черная полоска волос на мускулистой груди, – следующие застегнуты. Лорелея ощутила, что заливается краской. Подняла смущенный взор на мужа. Судя по его лицу, ему тоже было не по себе. И неудивительно – ведь для такого человека попросить о помощи смерти подобно. Тем более – попросить ее. – О, конечно! Я должна была сама догадаться… – Лорелея судорожно вздохнула и приказала рукам не дрожать. – Сейчас расстегну. Она подошла к нему. Курт не двигался, глаза его не отрывались от ее лица. – Пару лет назад я вывихнула запястье, – проговорила Лорелея, протягивая руки к первой пуговице. – Помню, как самые простые действия превратились для меня в непосильные задачи. С одной покончено. Но почему он молчит? – Правда, запястье было левое, а я, как и ты, правша, так что поначалу мне казалось, что это не так страшно… Вторая пуговица позади. Хорошо развитые мускулы под загорелой кожей, черный пушок волос… Господи, да что же он молчит? Так и собирается стоять и слушать ее дурацкую болтовню? – А оказалось совсем иначе. Это было ужасно! Я даже волосы уложить не могла! В то время они были длиннее, и… – У тебя прекрасные волосы, Лорелея. Руки ее замерли на следующей пуговице. Тихий, хрипловатый голос Курта пронзил ее, словно электрический разряд. – Спасибо. Что ж, у тебя такой проблемы не будет. То есть… я хочу сказать, тебе не нужно укладывать волосы. Хотя, разумеется, я с удовольствием помогу тебе и причесаться, и вымыть голову, и… Ну вот, последняя. – Распусти их. – Что? – удивленно спросила она. – Распусти волосы. – Курт! – Лорелея тяжело сглотнула. – Не думаю, что… – Пожалуйста. Вынь эти шпильки и распусти волосы. Ей не пришлось принимать решение – он решил за нее. Миг – и его здоровая рука нырнула в ее льняную гриву, шпильки полетели на пол. – Я так и не забыл, как твои волосы щекотали мне кожу. И губы… – Курт! – О Господи, теперь он гладит ее по щеке. – Курт, что ты… что ты де… И в этот миг он ее поцеловал. Нежно, осторожно прикоснулся губами к губам. Лорелея замерла, завороженная этим легким, словно крылья бабочки, касанием. Из груди ее вырвался едва слышный стон – и, повинуясь этой бессловесной мольбе, Курт снова прильнул к ее устам, на этот раз жадно и страстно. За окном сверкнула молния. Миг спустя – вечность спустя – Курт поднял голову. Взгляды их встретились. Он приподнял ее голову за подбородок, ласково погладил большим пальцем по щеке. – Скажи это, – прошептал он. – Скажи, Лорелея. Чего ты хочешь? Хочу, чтобы ты меня любил, – эта правда, столь долго скрываемая в сердце, сверкнула перед ней, словно молния, вспарывающая темные небеса. Лорелея понимала: он ждет от нее признания, что ей не терпится лечь с ним в постель. Но на самом деле она хочет большего. Гораздо большего. Она любит Курта. И что страшнее всего – мечтает об ответном чувстве. Должно быть, ее ужас отразился на лице. Курт уронил руку и отступил на шаг. – Прости. – Голос его звучат хрипло. Лорелея поняла, чего стоило ему это отступление. – Не надо было спрашивать. Она молча покачала головой и положила руку ему на плечо. Он отстранился, словно обжегшись ее прикосновением. – Не надо, милая. Все в порядке, У нас был трудный день, мы оба устали. – Курт, подожди… Но он уже шел прочь. А она стояла посреди комнаты, словно превратившись в соляной столб, не в силах его остановить. Приближалась гроза. За окном завывал ветер, и верхушки деревьев раскачивались, словно заламывая руки-ветви в безысходной тоске. Как хотелось Лорелее завыть вместе с ветром! И выть, и вопить, и обливаться слезами, и биться головой о стену! Но это не поможет. Жалость к себе никогда не помогала – ни в детстве, когда погибли ее родители, ни позже; когда она узнала, что беременна. Жизнь научила Лорелею: единственный способ противостоять беде – взглянуть правде в глаза. Так ей придется поступить и теперь. Нужно покончить с этой комедией супружества. Победить в себе любовь к человеку, который ее не любит. И сообщить ему, что у него есть сын. Всего-то делов, мысленно добавила она и горько усмехнулась. В эту ночь Лорелея почти сразу провалилась в сон, как только легла. Но спала беспокойно. Во сне она брела по узкой тропке под хмурыми враждебными небесами, под злобное рычание грома… и знала, что она одна. Совсем одна в целом свете. Раскат грома сотряс дом, и Лорелея села в постели, грубо выдернутая из сна. Гроза бушевала вовсю. Оглушительные раскаты следовали один за другим, и комнату заливал призрачный свет молний. Сердце Лорелеи отчаянно забилось. В детстве она боялась грозы. Родители понимали ее страх, но бабушка, к которой переехала девочка после гибели отца и матери, называла ее трусихой. – Как тебе не стыдно! – говорила она, обнаружив, что во время грозы Лорелея забивается в темный угол и зажимает руками уши. – В роду фон Левенштейнов трусов нет! Со временем Лорелея победила свой страх – перед грозой, перед жизнью, перед неизбежными в жизни потерями. Но сегодня вдруг снова ощутила себя маленькой девочкой, смертельно испуганной ревом грома, зубчатыми молниями, разрезающими тяжелые темные тучи… И пустотой в собственном сердце; – Курт! – срывающимся голосом прошептала она. – Курт! |
||
|