"Обманный лес" - читать интересную книгу автора (Голден Кристофер)Глава 1О мгновении, в которое жизнь Томаса Рэнделла начала изменяться, не возвестили фанфары. Ни тебе драматических потрясений, ни внезапных озарений, ни крутого поворота судьбы. Это просто случилось, совершенно буднично, как будто щелкнули выключателем, только это событие не ознаменовал даже вспыхнувший вдруг свет. И сам Томас даже не заметил, что что-то изменилось. И тем не менее изменилось все. Официантка звонко выставила запотевшую бутылку пива на столик, за которым Томас Рэнделл сидел в «Лайв Бэйт», где у него был назначен поздний обед с его агентом. Судя по значку с именем, девушку звали Беверли. У нее была шоколадная кожа и металлический штырь в языке, который блеснул, когда она поблагодарила его за чаевые. Было в этом что-то сексуальное. Хотя, конечно, в «Лайв Бэйт» все официантки — и официанты, если уж на то пошло, — были сногсшибательно хороши. Существует миф, будто в Нью-Йорке, как и в Лос-Анджелесе, каждая официантка либо актриса, либо модель. Как-то раз одна особенно потасканная девица из Анджелеса даже с гордостью отрекомендовалась Томасу как «АМКУ». — Что такое АМКУ? — наивно поинтересовался он. Она одарила его в высшей степени снисходительной улыбкой и прощебетала тоном какой-нибудь героини из сериала «Бестолковые»: — Актриса, модель... кто угодно! Затем она рассмеялась, вернее, жеманно захихикала, отчего волосы ее рассыпались по спине, а груди заколыхались — ровно настолько, чтобы подчеркнуть их неправдоподобную округлость. Неправдоподобную... впрочем, это ведь был Лос-Анджелес Вот почему после того, как на студии Диснея был снят первый мультфильм, названный просто «Приключения в Обманном лесу», Томас перевез свое семейство обратно в Вестчестер, штат Нью-Йорк. Дело сделано. С другой стороны, у него больше нет настоящей семьи. Томас стер несколько капелек влаги с горлышка бутылки. Он любил этот сорт эля главным образом потому, что любил Новый Орлеан, где его производили. Какая-то часть Рэнделла хотела бы жить в Новом Орлеане, если бы не проклятая жарища и не экзотичная чужеродность. Манхэттен — вот его город. Опасный, да, но с тех пор, как он поселился в Вестчестере, опасности Манхэттена таили в себе скорее экзотику, чем риск. Кроме того, Томас предпочитал северо-запад еще и потому, что, попросту говоря, нуждался во временах года, в ощущении бега времени. — Принести вам еще? — спросила Беверли. — Гм? — отозвался Томас, потом опустил глаза и увидел, что бутылка почти опустела, — Это все жара, — заметил он и помахал рукой над горлышком. — Наверное, оно испарилось. Они ухмыльнулись друг другу, и Томас согласился, что, пожалуй, закажет еще бутылочку. Ему было тридцать два года, меньше чем шесть месяцев назад он развелся с Эмили, и у него был единственный сын, Натан, которому исполнялось пять. Официантка Беверли едва достигла того возраста, когда можно пить — если вообще достигла, — была убийственно сексуальна и строила ему глазки. О серьезном флирте тут и речи не шло, Томас же не был идиотом. Однако между ними перетекали возбуждающие флюиды, и он просто наслаждался этим. На смену первой бутылке пива прибыла вторая. Беверли поставила ее в точности на то же место, что и первую, как будто небольшой влажный кружок на столе представлял собой яблочко. Томас передвинул бутылку. Может, он так ведет свой счет, отмечает гибель первого павшего. Он проводил Беверли глазами, на миг залюбовался ее атлетическим сложением, черными шортами и кроссовками, белыми носочками и футболкой, даже не слишком свежим зеленым фартучком. Она выглядела необычайно безыскусно для жительницы Нью-Йорка, в особенности желающей стать моделью или актрисой. Он наблюдал за ней. Писатели в этом смысле как ловцы, подумалось ему философски, и уже в который раз. Он следил за ней слишком пристально, слишком внимательно. И потому заставил себя отвести глаза. Его взгляд скользнул по небольшому обеденному залу, рассчитанному приблизительно на дюжину шатких столиков, за которыми сидели «Лайв Бэйт» отвечал всем требованиям. Маленький каджунский [Каджуны — потомки акадийцев, колонистов из поселения Акадия во французской Канаде, которые в XVIII веке в период войны с французами были сосланы англичанами в Луизиану. За стойкой, забитой людьми, употребляющими свой обед в жидком виде и, вероятно, зашедшими сюда не по делу, находилось широкое венецианское окно, украшенное перевернутыми неоновыми пивными вывесками. Перевернутыми для Томаса, разумеется. С раскаленного, залитого солнцем тротуара Двадцать третьей улицы они отлично читались. Томас смотрел, как мимо проходят люди в распущенных галстуках, без пиджаков. Те, у кого не было необходимости соблюдать столь строгую форму одежды, оголились, насколько позволяли приличия. Одна женщина, выгуливавшая собаку, была облачена в лифчик от купальника и нечто вроде шелкового шарфа вместо юбки. Томас и глазом не моргнул, и только туристы провожали ее взглядом Это же Манхэттен. Была знойная июльская пятница, и в спертом воздухе нью-йоркских улиц-каньонов не чувствовалось ни малейшего дуновения. Когда солнце скроется за башней Флэтайрон-билдинг, длинные прохладные тени расползутся по тротуарам и протянут пальцы поперек самой улицы. А пока что от солнечного света не было спасения. Потом его затмил силуэт, женская фигура. — Надеюсь, ты не очень долго ждешь. Томас поморгал, заставляя глаза сфокусироваться. Силуэт превратился в его агента, Франческу Кавалларо. Привлекательная, она, несмотря на свою миниатюрность, обладала неукротимой решительностью, а уверенная манера держаться придавала ей куда более внушительный вид, чем можно было рассчитывать при ее размерах. Томас всегда считал ее женщиной с огоньком. Это в ней понравилось ему с самого начала. И сослужило им обоим неплохую службу. — Не-а, я решил без тебя не заказывать, — признался Томас. — Но я знаю, что буду есть. Здесь превосходная джамбалайя [Джамбалайя — блюдо из риса с ветчиной, сосисками, цыпленком, креветками или устрицами, приправленное травами.], ты непременно должна ее попробовать. — Вообще-то я хотела рыбу, — сказала Франческа. — Если у них есть сом по каджунски, я беру. — Может быть, тебе повезет, — сказал он, когда она взяла меню. Потом, секунду спустя, добавил: — Мне не хотелось бы тебя подгонять, но у нас не очень много времени. Мне нужно забрать Натана из сада. Голубые глаза Франчески одарили его ласковым взглядом поверх меню. У нее были длинные волосы, выкрашенные в почти естественный рыжий цвет, и голубые глаза, напоминавшие Томасу стеклянный шарик, который у него был в детстве; он был всего один, и Томас потерял его в ту весну, когда ему исполнилось семь. Но до сих пор его помнил. — Кстати, как ты с этим разобрался? — Пока вроде все получается, — ответил Томас — Я делаю все свои дела на неделе, а выходные провожу с Натаном. Предел мечтаний, учитывая то, как мы с Эмили нынче ладим. Или, вернее сказать, не ладим. Этот ответ, судя по всему, удовлетворил Франческу, поскольку она лениво огляделась по сторонам в поисках официантки. — Как продвигается книга? Как там ее? — «Полет в Обманный лес», — напомнил он ей. — Там Ворчун и Султанчик наконец-то возвращаются домой. При этих словах Франческа просияла. — Боже, Ти-Джей, — сказала она. — Ребятишки вот уже года три как этого ждут, да? Ты заработаешь на ней уйму денег. — Мы, — поправил ее Томас, ероша густые заросли своих коротких темных волос. — Мы заработаем на этом кучу денег. И пожалуйста, Фрэнки, не называй меня Ти-Джей. Ты же знаешь, я терпеть этого не могу. — Прости, — неискренне извинилась она. Подошла официантка, и Томас, взглянув на ее значок, понял, что забыл ее имя. Менее чем за пять минут оно полностью испарилось у него из головы. Он пожурил себя, посетовал на дырявую человеческую память и заказал свою джамбалайю. — Еще пива? — спросила официантка. — На этот раз просто колу, — попросил он. — С лаймом. Пока Франческа делала заказ, Томас чуть поерзал на своем стуле, таком же рахитичном, как и столик. На Томасе были чистые голубые джинсы и новые кроссовки, добротная рубашка с короткими рукавами и тремя пуговками на вороте. Ему было удобно. Всякий раз, когда его начинали одолевать опасения, что он исписался, утратил запал, суть своей работы, Томас напоминал себе, как ему повезло. Это был не самый худший способ заработать себе на жизнь. И потом, он же создал Обманный лес, который полюбился детям во всем мире. Плохо ли? Вообще говоря, по этому поводу он испытывал смешанные чувства. Он зарабатывал приличные деньги, пользовался определенной известностью и был владельцем имущества, которое определенно переживет его самого, а то и его детей тоже. Но чем популярнее становился «Обманный лес», чем на большее количество языков его переводили, чем больше товаров производилось под этой маркой, тем меньше он принадлежал Томасу. Тем меньше в нем оставалось от его детища. Взять хотя бы Ворчуна и Султанчика. Когда в «Прощании с Обманным лесом» он убирал их со сцены, то думал, что они больше на ней не появятся. Ему хотелось посвятить время более детальной проработке каких-нибудь других персонажей. Но реакция детей и их родителей — не говоря уж о представителях кино- и телестудий, заинтересованных в его книгах, — оказалась столь резкой, что он практически вынужден был вернуть их обратно. Книги изменились и еще кое в чем. Центральный персонаж всего цикла «Обманный лес», Мальчик, всегда был неким, шести- или семилетним сорванцом, исследующим небольшой лесок за домом, который в его воображении таил в себе фантастические миры и был населен удивительными существами, как дружелюбными, так и не очень. Однако прежде всего Мальчик был всего лишь окном в Обманный лес для читателя. Давным-давно Мальчика звали Томасом. Но несколько лет назад, когда Томас писал «В сердце Обманного леса», все переменилось. Мальчик вышел из дома через черный ход, и его мама, как всегда, попросила его не забираться слишком далеко. По тропке-царапке, окаймленной колючими кустами, он углубился в самое сердце Обманного леса, где в маленькой хижине Ворчуна в очаге всегда пылал огонь. Как обычно, его уже поджидали приключения. Гризли Брауни пообещал помочь пугалу, Тыквану Горлянкину, осуществить самый последний из бесконечной череды хитрых планов, как отвадить братьев-воронов от кукурузного поля. Но Брауни был ленив, вечно зевал, и к середине утра задремал. Тыкванова кукуруза осталась без присмотра, и братья-вороны безнаказанно поживились несколькими дюжинами початков. Когда появился Мальчик, все собрались за хижиной Ворчуна, неподалеку от поля, и спорили об ответственности Брауни, вернее, о его безответственности. Ну все, кроме Смычка — который еще не прилетел из своей пещеры, — и кое-кого из менее приятных обитателей Обманного леса. Султанчик и Ворчун решительно заняли сторону Тыквана. Гиена, которую все звали Хохотуном и которая всегда говорила о себе в третьем лице, считала все происшедшее крайне забавным. Однако она разобиделась на Брауни, который, как он сказал, «мог не клевать носом не больше, чем Хохотун может не хохотать». Мистер Тилибом, хотя и не был самым сообразительным колокольчиком в Обманном лесу, тоже считал, что Брауни это не нарочно. И все, разумеется, ждали, какой Мальчик вынесет приговор. Пока он решал, Боб Долгозуб и Скалоголовый, пренеприятная парочка, воры и негодяи, которые при каждом удобном случае мутили воду, перебрались в домик Ворчуна и заявили, что он принадлежит им. Когда Мальчик вынес решение, гласившее, что Брауни должен попытаться стать более сознательным и следующие несколько дней за свою провинность будет помогать Тыквану в поле, все собрались отправиться к Ворчуну на чай. Ворчун, несмотря на сварливый нрав, готовил отличный чай. Но хижины Ворчуна больше не было. На ее месте, хотя оно и выглядело в точности так же, возвышалось явно новехонькое жилище, принадлежащее Бобу Долгозубу и Скалоголовому. Затем последовала череда до смешного неудачных попыток отыскать старый домик Ворчуна или завладеть этим, «новым». После чего, разумеется, с подачи Мальчика его друзья раскинули мозгами и одержали победу, убедив злодеев, что они на самом деле заняли не тот домик. Именно тогда все и произошло. Во время написания этой сцены Томас понял: впервые за более чем десять лет он не знает, что Мальчик скажет дальше. Значит, Мальчик перестал быть Томасом Рэнделлом. И Томас не знал, кто он. Может, Натан? Может, вообще больше никто? Никто. Вот что тревожило его больше всего. Если Мальчик — никто, несуществующее лицо, как может Томас хотя бы приблизиться к пониманию всего остального Обманного леса? Он продолжал писать, сочинять одно приключение за другим, исполнять обязательства по контрактам и оправдывать ожидания. Но чего-то не хватало. Даже если никто этого не замечал, Томас то чувствовал. Что-то жизненно важное ушло из Обманного леса навсегда. Когда на него находили приступы мрачности, Томас гадал, не возраст ли причиной тому, что он отдаляется от своего детища. Неужели в конце концов произошло то, чего он поклялся не допускать? Неужели он вырос, позабыл, что значит быть ребенком? Раньше он всегда знал дорогу в Обманный лес, как и всех тех, кто в нем обитал. Но теперь он стал просто гостем. Все равно что вернуться в родной город после двадцатилетнего отсутствия и обнаружить, что все изменилось. У него разрывалось сердце. Но жизнь продолжалась. — Ну? — подстегнула его Франческа, и Томас поднял глаза и увидел, что она выжидательно смотрит на него. — Прошу прощения? — отозвался он, потом тряхнул головой. — Н-да. Прости, Фрэнки. Просто у меня в последнее время слишком много всего вертится в голове. Быть отцом-одиночкой еще сложнее, чем отцом в полной семье. — Ты замечательно справляешься, Томас, — заверила его Франческа. Но это не слишком помогло. Она знала ровно столько, сколько он ей рассказывал, и никак не могла судить, хороший он отец или нет. Но он старался, и это не могло не иметь никакого значения. — О чем ты говорила? — спросил он. — Я просто полюбопытствовала, когда ты собираешься спросить меня о переговорах с «Диснеем», — пояснила она. — Ведь именно из-за этого мы и решили пообедать сегодня вместе, не так ли? Томас поморщился. — Боюсь спрашивать. Франческа отхлебнула холодного чаю, который официантка каким-то образом ухитрилась принести, пока Томас витал в облаках. Она помолчала, сделала вдох, как будто тщательно и очень загодя строила несколько последующих предложений. Он никогда не понимал, действительно ли она так делает или это просто способ создать впечатление, будто она собирается с мыслями. Впрочем, это действовало. Он полагал, что все остальное не имеет значения. — Они хотят дать добро на съемку мультсериала «Обманный лес», который будет идти по «Эй-би-си» в субботу утром два года, а с начала третьего сезона перенести его на дневное время по будням, — ответила она. — Я сказала, что ты не согласен, если Ворчуна будет озвучивать кто-то другой, кроме Нельсона де Кастро. — А они? — Сказали, что не могут позволить себе Нельсона, — призналась она. — Я и спорила, и про нашу аудиторию им втолковывала, и про опросы, и про пробные выпуски. Они стоят на своем. Хотят пригласить Билли Кэррола, он еще играл в этой новой комедии на канале «Фокс», как же она называлась? Томас вздохнул, почесал затылок и снова вздохнул. Потом глотнул кока-колы. — Томас! — подхлестнула его Франческа. — «Дерьмо», вот как она называлась, Фрэнки, — вспылил он, и за несколькими столиками люди обернулись на него. — Тот малый недостаточно смешной, недостаточно желчный, недостаточно старый... Черт, да этот парень никогда раньше даже не занимался озвучкой! Франческа ничего не сказала. Им принесли заказ, и Томас принялся лениво ковыряться в тарелке. В конце концов он с виноватым видом поднял на Франческу карие глаза. И снова взъерошил короткие темные волосы с начавшей пробиваться сединой на висках. — Прости, — смиренно попросил он. — Просто, понимаешь, я не хотел выставлять Ворчуна на передний план. Черт побери, этот маленький стервец мне даже не нравится. Но когда я мысленно слышу его голос, это голос Нельсона де Кастро, понимаешь? Господи, я даже сам уже не понимаю, зачем все это делаю. Пора покончить с этим сюжетом. — С тем, который ты сочинял одиннадцать лет, — с умеренным сарказмом в голосе заметила Франческа. — Я думала, ты любишь «Обманный лес». Томас ничего не ответил, сделал еще глоток кока-колы. Он смотрел на толпу, наводняющую бар, болтающую, флиртующую, напивающуюся. Придя сюда, они отключились от своей работы. Во всяком случае, большинство из них. Но не от всякой работы можно отключиться. Мысли и идеи продолжают роиться в голове, сюжет требует придать ему живости и преследует тебя, куда бы ты ни пошел. В определенном смысле владельцы баров — счастливцы. Но он ни за что на свете не согласился бы поменяться с ними местами. Они даже не знают, чего лишены, что значит сочинять истории. Развлекать. Это все, чего ему хотелось в жизни, — развлекать. В частности, развлекать детишек сказками об Обманном лесе, о месте, куда он всю жизнь уходил в своих снах. Его взгляд переместился на окно, за которым тени уже дотянулись до тротуара. — Они согласились на все остальное, чего мы просили? — осведомился Томас. — И глазом не моргнули, — уверила его Франческа. — А деньги? — Не проблема, — подтвердила она. Томас смотрел, как люди идут по улице, спеша вернуться с запоздалого обеда или направляясь на встречи на другой стороне улицы или на другом конце города. Он даже не глядел на Франческу, когда сказал: — Заключай сделку. Томас протянул руку к стакану, мгновение разглядывал карамельного цвета жидкость, кубики льда, мясистый ломтик лайма. Он взглянул в лицо своему разочарованию, напомнил себе о том, как ему повезло, и пошел дальше. Поднеся стакан к губам, Томас устремил взгляд обратно, мимо стойки бара, за окно, где по улице шли несколько прохожих. Один из них был гном в зеленой фетровой шляпе. Стакан лязгнул о зубы и замер. Томас осторожно отставил его. — Томас, что случилось? — с тревогой спросила Франческа. Он уже стоял, отодвинув стул назад. — Подожди секунду, ладно? — пробормотал Томас, чувствуя себя глупее некуда, но не в силах удержаться. — Я сейчас. Он миновал стойку бара и прибавил шагу. Толкнул стеклянную дверь и встал, глядя на запад, крутя головой по сторонам в попытке разглядеть что-то в потоке людей. Он стоял поперек дороги и мешал людским волнам, колышущимся вокруг, поэтому и зашагал в том же направлении... в том направлении, куда скрылась его цель. Ворчун. Томас поднажал, начал обгонять людей и снова остановился на углу Бродвея. Опомнившись, чувствуя себя дурак дураком, он посмотрел на север и на юг, потом в последний раз глянул на запад. Карлика шутника, любителя носить зеленые фетровые шляпы, и след простыл. Не то чтобы он и впрямь верил, будто видел Ворчуна, Одно время он посещал психиатра, но потому, что в среде творческих личностей это модно, а не потому, что у него было что-то не в порядке с головой. И все равно даже с одного мимолетного взгляда, брошенного на человека, который проходил мимо ресторана, он понял, что сходство поразительно. В этом мгновенном кадре и в этой зеленой фетровой шляпе, которая подразумевала, что остальные уже проиграли в сравнении, он показался Томасу куда более похожим на Ворчуна, чем все художественные изображения. Честно говоря, в этом было что-то жутковатое. Но по пути обратно в «Лайв Бэйт», к Франческе и ее недоуменным глазам, он начал полностью осознавать, какие возможности открылись перед ним в тот миг, когда он увидел проходящего мимо маленького человечка. Если не вышедший ростом пешеход с чувством юмора смог заставить человека, который придумал Ворчуна, взглянуть на него дважды... — Меня только что осенило, — сказал он, снова берясь за стакан с кока-колой. — Ты так это называешь? — спросила она насмешливо. — Я подумала, что ты увидел, как твою машину собираются отбуксировать на штрафную стоянку или еще что-нибудь в этом роде. Томас улыбнулся, но в голове у него шла лихорадочная работа. — Что ты скажешь о художественной экранизации, с актерами? — спросил он. — Почему мы ни разу по-настоящему не обсуждали эту возможность? Ну, то есть я знаю, что они скажут: «О, в "Иве" гнома играл карлик, и она провалилась!» Но Ворчун — только один из персонажей. Какой-то человек, поднимавшийся со своего сиденья за спиной у Томаса, задел его стул и даже не подумал извиниться. Томас едва взглянул на него, поглощенный собственными мыслями. Франческа раздумывала, глядя на Томаса поверх сложенных домиком ладоней. — Я знаю, что ты собираешься сказать, — первым начал он. — «Это слишком дорого». Но с современными компьютерными технологиями это будет стоить не так и много. Возможно, даже не дороже мультипликации. — По «Винни-Пуху» не было снято ни одного фильма, — сказала наконец Франческа, позволив пряди густых рыжих волос упасть на левый глаз. Она не отвела ее. Слишком была сосредоточена. — Неправда. Однажды сняли, но очень дешево и очень плохо. Никто не давал на это денег, но это потому, что герои «Винни-Пуха» — мягкие игрушки, а актеры только усиливают ощущение неправдоподобности, — возразил Томас — А у нас совсем другая история. Все герои Обманного леса состоят из плоти и крови. Это волшебный лес, но он при этом и настоящий. Франческа отвела взгляд. Ее глаза бесцельно обводили ресторан. Томас знал ее слишком давно, и такое поведение означало — она хочет сказать ему что-то такое, что, по ее мнению, ему не понравится. — Что? — спросил он. — Не понимаю, почему эта идея кажется тебе нежизнеспособной. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова взглянула ему в лицо. Она прикусила нижнюю губу — если бы между ними существовало физическое влечение, это даже могло бы показаться чувственным. Но, напротив, лишь раздосадовало его, потому что она чего-то недоговаривала. — Фрэнки, что? — настаивал он. — Я закину пробный шар, если хочешь, — сдалась она. — Но не знаю, пойдет ли кто-нибудь на это. — Господи боже мой, да почему же нет? — спросил он, не веря своим ушам. — Это самый популярный цикл детских книг за несколько десятилетий. Почему бы кому-нибудь не ухватиться за эту идею? — Могут и ухватиться, — объяснила она — Но — хотя, конечно, это только мое мнение, — я думаю, что художественная экранизация «Обманного леса» может, ну, что ли, напугать некоторых детей, и, боюсь, на студиях со мной согласятся. — Напугать? — переспросил Томас. — Ты шутишь! Да, я вижу, что не шутишь. Такие шутки не в твоем духе. Но все-таки... что такого страшного в «Обманном лесе»? — В «Обманном лесе» масса страшных вещей, — не сдавалась она. — В этом половина его прелести и половина причины, по которой он столь популярен. Но живое действие, оно... ну не знаю, слишком реалистичное. Но, послушай, я заброшу удочку. Томас уже слегка выходил из себя. Он понимал все, что говорила Франческа, и не мог не признать, что она права. Во всем, что происходило в Обманном лесу, таился какой-то угрожающий подтекст. Ворчун, к примеру, был забияка, потенциально опасный персонаж — пусть даже и очень милый, — который носил в наплечных кобурах пару аргументов системы «кольт». В книгах он не меньше дюжины раз грозился прикончить мистера Тилибома, и Томас создал его таким, что это не было шуткой. И все же... — Слушай, просто прозондируй почву, ладно? — подытожил он. — Теперь, когда «Дисней» покупает права на создание мультсериала, мы будем просто нарасхват. Даже без Нельсона де Кастро. — Ты же у нас творец, — отозвалась Франческа Почему-то ее ответ показался ему забавным, и Томас ухмыльнулся. — Угу, — сказал он, — это будет моей эпитафией. Предвечерний свет оранжевыми бликами играл на стали и стекле — Томас вел свой «вольво» по Со-Милл-парквей. Натан ходил в детский сад при церкви Святой Бригитты в Тарритауне, где он жил со своей матерью. Томас переехал в Ардсли, за несколько миль отсюда, как только они решили разойтись. Не слишком далеко и не слишком близко. По пятницам Натан оставался в группе продленного дня, чтобы Томас мог поработать, прежде чем забирать его. Обычно, когда ему не надо было ехать на Манхэттен на какую-нибудь встречу, как сегодня, он все равно появлялся около трех. Сейчас время уже подбиралось к пяти, а дорога была забита. Сестра Маргарет, разумеется, его дождется. Она милая бабулька, не то что сестра Тереза, деспотичная старая ведьма, которая учила Томаса, когда он пришел в школу Святой Бригитты. Школа представляла собой самое унылое и ничем не примечательное строение, которое когда-либо значилась в реестрах недвижимого имущества Римской католической церкви. Собственно церковь Святой Бригитты являла собой помпезное здание с рвущимся к небу шпилем и громадной витражной сценой распятия над алтарем, но дом приходского священника на другой стороне улицы и примыкающую к нему школу с таким же успехом молено было принять за военные бункеры. Когда Томас въехал на площадку за школой, было двадцать минут шестого. Сестра Маргарет сидела на крыльце и с безмятежной улыбкой наблюдала за тем, как Натан выколачивает губки для стирания с доски. Томас хлопнул дверцей машины, и она метнула на него строгий взгляд. Ему пришло в голову, что теперь, когда благодаря новым веяниям большинству монахинь позволено носить мирскую одежду вместо традиционного черно-белого облачения, они выглядят далеко не так внушительно. И все же вид у сестры Маргарет даже без этого пингвиньего наряда был весьма грозный. Если не знать, какая она милая. — Привет, папа! — радостно завопил Натан, улыбаясь до ушей, хотя ему приходилось щуриться из-за облака меловой пыли. — Я только закончу, и все! — Давай, дружище, — ответил Томас, усмехаясь про себя. Сознательности Натану не занимать. Вот уж действительно хороший мальчик. У него были льдисто-голубые глаза — как у Пола Ньюмена, всегда говорила Эмили, — и рыжеватые волосы, которые с возрастом могли как посветлеть, так и потемнеть. Смышленый, здоровый, славный, общительный. Вот такой Натан. Рэнделлам — еще когда Томаса и Эмили можно было назвать этим собирательным именем — страшно повезло. Но даже радость от встречи с Натаном лишь откладывала неизбежное. При мысли об Эмили на память Томасу пришла его любимая песня из семидесятых. Это все Манхэттен, подумал он. «Есть те, кто создан друг для друга, есть те, кто любит на всю жизнь. А как же мы с тобой?» Он всегда безоговорочно верил в подобную романтическую шелуху. Во всяком случае, до тех пор, пока в музыкальные грезы не вторглась настоящая жизнь. Для него это был серьезный удар. Истинность ответа — который был, разумеется, «нет» — глубоко его ранила. Энтропия. Любовь выгорает. Никакое золото не, блестит вечно. Время проходит. Все это слюнявая чушь. Но, в конечном итоге, у него есть успешная карьера и есть Натан. Так что, несмотря на душевную боль, он сравнительно счастливый человек. — Прошу прощения, сестра, — сказал он, взбежав по ступеням, — слишком хорошо вбили в него почтение за те годы, что он провел в школе Святой Бригитты. — На этот раз я прощаю вас, Томас, — предупредила монахиня, хотя на лицо ее уже вернулась улыбка. — Но только потому, что обычно вы приходите рано. — Спасибо, сестра М. Вы — золото, — сказал Томас. Он обернулся, чтобы позвать Натана, но застыл: рука сестры Маргарет невесомо опустилась на его плечо. — Томас, — начала она, и он снова взглянул на нее, озадаченный ее тоном — Вы с Эмили в последнее время хорошо ладите? — спросила монахиня и слегка покраснела. — Я имею в виду, вообще. Не возникало ли каких-нибудь добавочных стрессов или... или трений, которые Натан мог бы заметить? В этом мягком вопросе звучала искренняя тревога, поэтому Томас не стал отмахиваться от сестры Маргарет, как, возможно, отмахнулся бы от любого другого, решившего сунуть нос в его личную жизнь. — Поймите, пожалуйста, меня волнует только благополучие Натана, — продолжила она, явно опасаясь, что задела его. — Я отлично все понимаю, сестра, — уверил он ее. — Но кроме стресса из-за самого развода мне ничего не приходит в голову... ну, то есть мы с Эмили изо всех сил стараемся, чтобы Натану было полегче. Его что-то гнетет? Сестра Маргарет нахмурилась, потом вскинула брови и вздохнула — Ничего конкретного, Томас, — призналась она. — Просто последние несколько дней у него очень расстроенный вид. Я спросила, не тревожит ли его что-нибудь, и он ответил, что ему грустно, но с детьми, которые пережили развод родителей, это бывает. Томас заметил, что в устах сестры Маргарет, в отличие от многих знакомых ему представителей духовенства, слово «развод» не звучит постыдно. Он был благодарен ей за это. — Наверное, ничего страшного, — сказала она наконец. — Я поговорю с ним, — решил Томас. — Спасибо за заботу, сестра. — У вас замечательный мальчик, с необыкновенным воображением, — тепло сказала сестра Маргарет. — Думаю, это не слишком неожиданно для ребенка, отец которого придумал Обманный лес, и все же это прекрасное качество. На лице Томаса промелькнула кривая усмешка. — Я сказала что-то смешное, мистер Рэнделл? — с притворным ужасом осведомилась сестра Маргарет. — Я просто вспомнил свое пребывание в школе Святой Бригитты, — признался Томас — Тогда монахини пытались как могли укротить мое воображение. Я постоянно что-то рисовал или писал. Меня считали чудаком и нарушителем дисциплины просто потому, что я не был таким же серьезным, как остальные ребята — Тогда был такой подход, — согласилась сестра Маргарет. — В наши дни мы поощряем буйную фантазию. Творческие порывы идут на пользу ребенку, а впоследствии, возможно, и всему миру. Это дар Божий. — Папа, мы идем или нет? — возмутился Натан. Закончив выбивать губки, он стоял в сторонке, но его явно ограниченное терпение истощилось. — Идем, дружище, — отозвался его отец. — Прощайся с сестрой Маргарет и поедем есть пиццу, которую я тебе обещал. — Пепперони? — воскликнул Натан. — А то! — ответил Томас. Натан издал восторженный клич, помахал сестре Маргарет и подбежал к пассажирской дверце отцовского «вольво». Томас сунул руку в карман и выудил ключи. Он нажал крохотную кнопочку, которая отключала автомобильную сигнализацию, и крикнул «спасибо» в спину почти уже скрывшейся в школе монахини. Томас открыл дверцу, велел Натану пристегнуть ремень безопасности и в последний раз взглянул на школу, прежде чем усесться в машину. Это было старое здание, выцветший гранит и бетон. Оно всегда казалось ему тоскливо-унылым. Но сейчас впервые в глаза ему бросилась строгая простота школьного здания, имя, высеченное над входом, и распятие там же. Стоянка для машин представляла собой еще и площадку, где он с приятелями много лет назад играл на переменках. Шелест ветерка, ерошащего листья могучих дубов, которые все так же стояли на краю площадки, ласковое предвечернее солнышко, припекающее асфальт, и пение птиц, такое знакомое, что он едва замечал его... Все это перенесло его в прошлое. Всего на мгновение. Ему ужасно хотелось, чтобы Натан пережил все хорошее, что в свое время пережил он. Все, и еще больше. — Ну, как у тебя дела, Натан? — поинтересовался он, заводя мотор. Мальчик не отвечал. — Натан? — переспросил Томас, бросив взгляд на Бродвей в обоих направлениях, прежде чем свернуть налево и поехать на юг, к Ардсли. И снова нет ответа. Томас оглянулся и увидел, что Натан внимательно смотрит в одну точку на соседнем сиденье и почти неслышно что-то шепчет. «А-а, — подумал Томас. — Дичок». |
||
|