"Обманный лес" - читать интересную книгу автора (Голден Кристофер)

ГЛАВА 4

– Почему ты сразу же не рассказал мне об этом? – осведомилась Эмили обвинительным тоном, который был слишком хорошо знаком им обоим.

– Господи, Эмили, откуда я знаю, – ответил он с сарказмом, который не мог обуздать, – еще один симптом разлада в отношениях, который привел их к разводу. – Может, потому, что сначала надо было исполнить все необходимые ритуальные пляски?

Томас взглянул на Натана – тот возводил какое-то архитектурное сооружение из фасоли и пюре, – затем снова на бывшую жену. Она была права.

– Натан, давай-ка готовься спать, ладно? А мы с папой через несколько минут придем поцеловать тебя на ночь, – пообещала она.

Мальчик просиял при ее словах – таких знакомых. Томас поморщился. «Мы с папой». Почти нечестно произносить это так, как будто о настоящей семье, подумал он. По отношению ко всем ним. Но такова уж теперь их жизнь. Интересно, привыкнет он когда-нибудь к этому, да и надо ли?

– Хорошо, мамочка, – с улыбкой сказал Натан. Он отодвинул стул, улыбнулся обоим во весь рот и попросил:

– Папа, польешь мой садик, ладно?

Томас согласился и только тогда понял, что Натан говорит о своей картофельно-фасолевой башне. Оказалось, это вовсе не архитектурное сооружение, а грядка с фасолью или что-то типа того.

– Конечно, дружище, – пообещал он и легонько ткнул Натана в живот. – А теперь давай, пижаму и чистить зубы.

Он снова взглянул на тарелку Натана и улыбнулся про себя. Воображение – необыкновенная штука. Невозможно догадаться, о чем дети думают, а когда они рассказывают тебе, это каждый раз становится почти полной неожиданностью.

– Это меня беспокоит, Томас, – сказала Эмили, когда Натан ушел. – Я не собираюсь поднимать переполох или еще что-нибудь, но, пожалуйста, держи меня в курсе. Может быть, на следующие выходные тебе стоит куда-нибудь увезти Натана, или что-то в этом роде?

Томас задумался. Ему не нравилась идея бегать от того, кто донимал его, но за неделю его преследователь, или кто он там, может остыть настолько, что это отобьет у него всю охоту продолжать.

– Я подумаю об этом, – пообещал он. – Как дела пойдут.

Оба снова замолчали. И у Томаса оказалось время вспомнить пору, когда совместное молчание не разделяло их. А даже совсем наоборот. Но теперь молчание отягощал груз недоверия и боли.

Теперь с ними всегда так было. Когда бы они ни виделись, в особенности когда он привозил Натана домой по воскресеньям, этому сопутствовала неловкость при встрече, осторожность, с которой они спрашивали друг друга, все ли благополучно. Со временем становилось легче, но Томас подозревал, что совсем это не пройдет никогда. И все же сегодня напряжение ощущалось сильнее обычного. Эмили явно что-то тяготило. Уж лучше бы она прямо сказала ему, что случилось, чтобы снять эту терзавшую обоих нервозность.

Разумеется, его тоже кое-что мучило, даже сильнее, чем возможный преследователь.

– Похоже, вы неплохо провели выходные, несмотря ни на что, – сказала она наконец.

– Ну, если не считать того, что за нами шпионил генерал Арахисовое Масло, – сказал он со смешком, – да, выходные получились очень ничего. Было весело. Только… послушай, Эмили, ты явно собираешься что-то мне сказать, и я хочу это выслушать, – добавил он, устав от молчания. – Но я тоже хочу кое о чем с тобой поговорить.

Он рассказал ей о том, что сказала сестра Маргарет, о странном поведении Натана и о том, что это, возможно, как-то связано с их разводом. Он рассказал ей о Дичке, и о кошмаре Натана, и, наконец, о том, что, по его мнению, им следует снова отвести их мальчика, их единственное дитя к психологу.

Эмили смотрела на Томаса, и он видел, что будет дальше, как видел всегда. Она расплакалась. Это были не бурные громкие рыдания, а тихие, горестные слезы.

Томас обнял бывшую жену, которую до сих пор горячо любил и полагал, что будет любить всегда. Секунду-другую спустя она всхлипнула, отстранилась и вгляделась в него, как будто желала убедиться, что он и в самом деле Томас Рэнделл, мужчина, которого она когда-то любила и которому родила сына. Она искала что-то. Возможно, прошлое, подумалось Томасу.

– Мне невыносимо, что мы так с ним поступили, – сказала она наконец.

– Время не повернешь вспять, Эмили, – сказал Томас. – Единственное, что мы можем, – это любить его изо всех сил и вместе стараться сделать так, чтобы он всегда это знал.

– Значит, к психологу? – спросила она.

– Опять к доктору Моррисси, я думаю, – отозвался Томас. – Она уже в курсе ситуации, так что…

Эмили кивнула.

– Впрочем, мы еще не закончили наш разговор, так ведь? – спросил Томас. – Ты что-то хотела мне сказать.

– Ох, Томас, не знаю, надо ли… – начала она, но он перебил ее.

– Нет необходимости играть друг с другом в эти игры, Эмили, – сказал Томас – Слишком много стоит на кону. В чем дело? Ты с кем-то встречаешься?

Эмили побледнела, глаза у нее стали огромные, и она посмотрела на него, прежде чем отвести взгляд.

Вот оно что. Его жена… его бывшая жена завела себе нового дружка. «Это замечательно, Эмили, – хотелось сказать Тому. – Живи. Начни все заново. Будь счастлива». Ему действительно хотелось это сказать.

Но он не мог.

– Что ж, думаю, тогда мы отправляем Натана к психологу в самый подходящий момент, верно? – брякнул Томас, не успев сдержаться. – Уверен, ему сейчас не хватало только, чтобы его мамаша начала путаться неизвестно с каким мужиком.

Она метнула на него сердитый взгляд.

– Бог ты мой, Эмили, тело не успело еще остыть. А ребенку всего пять, дай ты ему прийти в себя, бога ради, – продолжал Томас, страстно желая заткнуться, но одолеваемый ломотой в висках, одышкой и ледяным комом под ложечкой.

Он любил ее. И видел по ее глазам, что причинил ей боль. Опять. Они причинили друг другу немало боли, и развод затевался как раз для того, чтобы избавить от этого Натана.

– Все сказал? – процедила она.

Томас отвел взгляд и вздохнул, стыдясь самого себя, но не желая отпускать боль.

– Натан не знает, что я с кем-то встречаюсь, и не узнает, пока я не решу, что настало время. Я отдам жизнь за этого ребенка, точно так же, как и ты, я знаю это. Но я должна позаботиться и о своем будущем. И тебе следует делать то же самое, – жестко сказала Эмили. – А теперь, если ты все сказал, почему бы тебе не отвалить в сторону дома и не попытаться отыскать придурка, который измазал арахисовым маслом твое окно, – добавила она.

Эмили поднялась со стула и, подойдя к раковине, принялась сердито греметь посудой. Томас ждал, когда же раздастся звон бьющегося стекла, но его не было. Всегда, когда она так делала, его изумляло, что тарелки не бьются.

– Не хочешь поцеловать своего сына на ночь? – отрывисто осведомилась она не оборачиваясь. – Скажи ему, что я сейчас приду.

Томас отодвинул стул и медленно поднялся. Он подошел к Эмили – она все еще стояла к нему спиной. Поцеловал ее в макушку и шепотом извинился; она будто и не слышала. Томас знал, что она чувствует себя виноватой, и использовал ее чувство вины и ее любовь к Натану против нее. Извинение было искренним.

Оставив ее мыть посуду, он прошел по коридору в спальню сына.

– Эй, дружище, папа пришел поцеловать тебя! – возвестил он, переступая порог.

Натана не было. Томас вскинул бровь. В глубине сознания слабо всколыхнулось смятение, испытанное сегодня утром на заднем дворе. Но эта мысль исчезла, едва мелькнув. Здесь они дома. Натану нечего здесь бояться, особенно когда оба его родителя совсем рядом, через коридор.

«В ванной, наверное», – подумал Томас. Едва он вступил в коридор, как до него донесся звук льющейся воды. Томас улыбнулся. Натан хороший мальчик. Зубы сам чистит, утром и вечером Конечно, он, случается, озорничает, капризничает и скандалит, но с кем из ребятишек такого не бывает? Во многих других отношениях, важных отношениях, Натан – мечта любого родителя.

– Ладно, дружище, мне пора идти, – он толкнул дверь ванной.

Натан был в сборной пижаме – с Микки-Маусом сверху и с самолетиками снизу. Он стоял на небольшой табуреточке, которую Томас купил, когда сыну было три года, и держал перед собой щетку с намазанной на нее пастой; губы его были растянуты в странном оскале. Паста стекала по подбородку. Из крана текла вода.

Но Натан не чистил зубы.

Немигающий взгляд мальчика был прикован к зеркалу, а рука со щеткой застыла в воздухе.

– Натан? – слабым голосом позвал Томас. Его сын не обернулся, не отреагировал – не моргнул даже глазом. Шок сменился ужасом Любопытство обратилось в отчаянный страх, паровым молотом грохнувший Томаса в грудь.

Он подскочил к сыну и схватил Натана за плечи, тряхнул его, сперва легонько. В какой-нибудь другой день он, возможно, подождал бы, чтобы посмотреть, в чем подвох. Но один взгляд на мальчика сказал ему – розыгрыши тут ни при чем.

– Натан! – крикнул он и развернул тело сына так, чтобы он мог заглянуть Натану в глаза, привлечь его внимание.

Смутно, откуда-то из другого мира, донесся голос его бывшей жены – она кричала, спрашивала его, что стряслось. Он слышал, как она бежит по коридору в ванную. Но Томас едва ли сознавал все это. Единственное, что он видел в этот миг, это слюну и зубную пасту, стекающую по подбородку его сына зеленоватым пенистым ручейком.

– Господи Иисусе! – воскликнула Эмили у него за спиной. – Что с ним случилось?

Она выкрикнула имя сына и подбежала к нему, выдернула его из рук отца. Снова и снова Эмили звала Натана, каждый раз со все возрастающей жалобной беспомощностью. Несколько секунд спустя она снова заметила Томаса и в слепой панике накинулась на него.

– Что стоишь столбом? – закричала она. – Вызывай «скорую», бога ради! У него шок или что-то в этом духе!

Томас рванул к телефону; им овладело какое-то оцепенение, как будто это он впал в ступор.

Когда он повесил трубку, то смутно помнил, как говорил с кем-то из диспетчеров. Он надеялся, что сказал все что нужно, но на самом деле не помнил этого. Из головы у него не шли глаза Натана. Выражение этих глаз. Или, точнее, полное отсутствие в них разумного выражения. Его глаза казались… пустыми. Свет горит, но дома никого.

Его сына за ними не было.

Натан долго плыл куда-то. Его несло, как будто он лежал на плоту на мягко перекатывающихся волнах реки. Несколько раз он слышал звуки, бормотание и тяжелое дыхание, и птичий щебет. Был еще и запах. Пахло дымом.

Веки его затрепетали.

Натан очнулся в темноте и забился, пытаясь вырваться из колючих тряпок, которыми были связаны его лодыжки и запястья. Он принялся звать родителей, маму и папу, потому что, хоть они и не были больше вместе, они были вместе, когда он отправился чистить зубы. До…

До всего этого.

– Мама! – закричал он, и на глазах у него выступили слезы, торопливо покатились по щекам, чтобы освободить место для новых.

Он попытался вырваться из своих пут и со звоном ударился головой о что-то металлическое, на котором лежал. Металлическое, гладкое и холодное. Он всхлипнул, поднял глаза на темное небо, на котором мерцали громадные рыжие звезды, на высоченные деревья, коричневые и морщинистые, склонившиеся словно для того, чтобы взглянуть, как его провозят мимо. Казалось, им больно, этим деревьям.

Откуда-то потянуло запахом костра.

Натан снова позвал маму.

– Заткнис-ссь, маленький негодник, – пророкотал низкий голос.

Натан вытянул шею, чтобы выглянуть из металлического ящика, в котором его мчали под звездами. В темноте светились зеленые глаза Кошачьи глаза. Рыжие звезды отразились от длинных, острых, как бритва, клыков.

– Ты не взаправдашний, – прошептал Натан.

В тот же миг движение прекратилось, и его металлическая повозка – он понял, что это тачка, – лязгнула о землю. Зеленые глаза приблизились, и Натан смог разглядеть его по-настоящему: громадного саблезубого тигрочеловека, которого он всегда боялся в отцовских книжках. Только не умного и мягкого, как в этих книжках. Жестокого, а не умного. Грязного и свалявшегося, а не мягкого.

Натан закрыл глаза и закричал громче. Пусть это все исчезнет. Это не взаправду. Он знал, потому что папа всегда говорил ему так, давал честное слово, что в его книжках все не взаправду. Все выдуманное, для детей, для мальчиков и девочек, таких же, как он.

– Ссслыхал, Ссскалоголовый? – сказал Боб Долгозуб в темноте за зажмуренными веками Натана. – Этот негодник говорит, что мы не взаправдашшшние.

Длинная теплая меховая лапа легла на лицо Натана, и он захныкал и обмочил штанишки, а ведь он уже больше года не писался. Острый коготь расцарапал ему лицо, и он завизжал, принялся жутко кричать.

– Да этот пацан мертвого из могилы поднимет, – буркнул неподалеку негромкий голос, похожий на рокот грома.

Но Натан не слушал. Натан кричал. Он открыл глаза, дыхание вырывалось судорожными толчками; тачку снова подняли и покатили.

– У-у! – рявкнул Боб Долгозуб, и вопль Натана взвился на новую высоту. – Значит, мы не взаправдашние, а, сопляк?

И оба снова зашлись смехом, а Натан все визжал, пытаясь отвернуться в другую сторону от Боба Долгозуба. Теперь он видел Скалоголового, нечеловечески широкоплечего, уродливого мужчину, ниже ростом, чем мама Натана. Борода и волосы у него были длинные и грязные, голова над левым глазом раскололась, и из трещины поднимался зловонный дым.

В книжках Скалоголовый всегда был злым, но он был еще и глупым Глупость делала его забавным. Но Натан больше не считал его забавным. Мальчик всхлипывал, слезы струились по его лицу, и он продолжал вертеться в тачке, пока его ноги не оказались свисающими с той стороны, с которой ее толкал Боб Долгозуб. Он слегка выпрямился, его глаза забегали по сторонам, впитывая все, что видели.

Да, это был Обманный лес. Но не Обманный лес из папиных книг. Натан решил, что они на Путаном пути, магической дороге, которая вилась по всему Обманному лесу. А это, возможно наверно Большой Старый сад, в котором растут великанские яблони, на которые так здорово забираться и качаться на них. Их огромные яблоки краснее, чем лакрица, и такие сочные, как никаким другим яблокам и не снилось. Тут есть чем хвастаться в мире, где яблокам, вероятно, действительно что-то снится.

Но это был не Большой Старый сад. Не совсем. Он выглядел так, как если бы был им много лет назад. Но только не теперь. Деревья были корявые и темные, слишком страшные, чтобы на них забираться. Даже опасные. И яблок тоже больше не было, если не считать падалицы на земле по обеим сторонам Путаного пути.

Натан был еще совсем малыш, но он знал, как пахнут гнилые фрукты. И дерьмо. До него доносились оба эти запаха, хотя ветерок дул едва-едва и он изо всех сил старался не дышать носом.

Он утер слезы, все еще негромко всхлипывая где-то глубоко внутри себя и даже не осознавая этого. Но Долгозуб и Скалоголовый, похоже, не собирались делать ему ничего плохого, пока он сидел тихо. Впрочем, это вряд ли многое меняло; ему было слишком страшно, чтобы говорить что-то еще. Слишком страшно, чтобы заняться еще чем-нибудь, кроме как оглядываться по сторонам с ужасом и печалью.

Обманный лес как будто бы умер. Как будто бы кто-то убил его. Если они продолжат идти по Путаному пути, то в конце концов придут в край Колокольчиков и Свистулек, а потом к реке Вверх, и Натану не хотелось даже думать о том, что могло произойти со всеми теми людьми, которые жили в тех краях.

Разве что… В общем, всегда существовала возможность, что он найдет кого-нибудь, кто сможет спасти его от Боба и Скалоголового. Он с надеждой крутил головой, оглядывая разоренный сад в поисках какого-нибудь признака того, что помощь близка.

– Даже не думай об этом, сссынок, – прошипел Боб Долгозуб. – Теперь ты нашшш. У босссса болышпшие планы на тебя.

Натан старался не обращать на саблезубого тигрочеловека внимания, старался как мог, а мог он не особенно хорошо, принимая во внимание то, как сильно он боялся Боба. Он оглядывал лес, вслушивался в рыжезвездную ночь, надеясь увидеть знак, что помощь скоро подоспеет.

Именно тогда и начались крики. Справа, из глубины сухостоя Большого Старого сада, донесся жуткий, тоскливый вой. И Натан ощутил резкий и терпкий запах свежих апельсинов.

– Ой… – сказал он. – Ой, пожалуйста, не надо…

Скалоголовый с силой зажал ладонью рот Натана и приставил ему к горлу нож. Когда он заговорил, его грубый голос превратился в шепот, такой тихий, что Натан едва разбирал слова.

– Они не на нашей стороне, – прошептал Скалоголовый, и Натану захотелось завизжать еще сильнее. Существа, которые выли в чаще, и в самом деле могли прийти ему на помощь, спасти от этих, других.

– Они и не на твоей стороне, щенок, – тихо добавил Долгозуб; потом все молчали, пока запах апельсинов не исчез.

– Апельсиновые вопильцики в этом деле ни на чьей стороне, – согласился Скалоголовый. – Они просто кровожадные маленькие дикари, которые хорошо пахнут.

Секунду спустя Боб Долгозуб поднял тачку и покатил ее дальше. Они со Скалоголовым старались двигаться тихо-тихо, и Натана так и подмывало крикнуть еще раз, но он не стал. Ему не было еще и шести, но у него хватало ума бояться того, чего боялись сами страшилища.

Время от времени они поглядывали на него, и Натан только отводил взгляд. Ему было неприятно на них смотреть и не хотелось думать о том, где они и что случилось с этим местом. Он был большим мальчиком и понимал, что Обманный лес – не взаправдашний. Во всяком случае, так сказал ему папа, а папа никогда не врет. Но может быть, подумал он, может быть, папа просто сам не знает.

От этой мысли Натан снова заплакал; от нее и от запаха, который шел от мокрых штанишек: они уже начали подсыхать. Но если папа ничего не знает, значит, он не сможет прийти и отыскать его. Никогда в жизни.

– Какого черта он распустил нюни, Боб? – презрительно бросил Скалоголовый. – Так было хорошо, тихо, нет, мальчишке непременно надо все испортить. Вот сейчас расколю ему башку, как орех, и высосу мозги, как будто я на состязании по поеданию пирогов с цветной капустой.

– Босссу это не понравитссся, Скал, – проворчал Долгозуб. – Лучшшше не надо.

– Нет, все-таки ты зануда, – сказал Скалоголовый, но больше не заводил речь ни о том, чтобы съесть Натановы мозги, ни о пирогах с капустой.

Они говорили о нем так, как будто его здесь не было, и Натана это вполне устраивало. Он не хотел здесь находиться и старательно жмурился, надеясь, что проснется дома или телепортируется отсюда в какое-нибудь другое место, как это происходило почти во всех мультиках, которые он смотрел, за исключением разве что «Скуби-Ду».

Путаный путь сделал еще один поворот, и внезапно небо озарилось. На миг у него мелькнула надежда, что выглянет солнце, но потом он услышал потрескивание. Почуял запах едкого дыма. Где-то горел костер, и притом немаленький.

Он снова быстро перевернулся в тачке, и его затошнило при виде пламени, бушующего над крошечной деревенькой, которая когда-то была круглой и раскрашенной в яркие цвета. Огонь тоже был разноцветный, цвета домиков, и лавок, и людей… даже Музыкальная мельница горела, полыхала вместе с ее балкончиками, затейливыми железными и деревянными штучками.

Это был край Колокольчиков и Свистулек, и, если не считать рева пламени, он был объят мертвой тишиной.

– Ух ты! – прошептал Долгозуб, поглаживая усы и облизывая свои длинные клыки.

– Ой, обхохотаться можно! – восторженно воскликнул Скалоголовый.

Натан с гулко бухающим сердцем обнаружил, что парочка на миг совсем позабыла о нем. Надо было бежать, и он перекатился на правый бок и вывалился из тачки.

– Эй! – сердито завопил Скалоголовый, и его голос перешел в яростный рык.

Но Натан уже припустил во всю прыть своих пятилетних ног обратно по Путаному пути, туда, откуда они пришли. Он даже не помнил, что там находится, за исключением разве что логова Смычка, хижины Ворчуна и еще чьих-то жилищ. Но ему было достаточно, что это в противоположном направлении от того, куда Долгозуб со Скалоголовым его тащат.

– Поймал! – рыкнул Долгозуб, и Натан ощутил, как его ухватили сзади за пижамку.

Он рванулся вперед, услышал, как выругался у него за спиной Боб Долгозуб. Штанины его пижамы волочились по земле, слезы продолжали течь, но он не собирался останавливаться. Натан завизжал, громко и протяжно, как будто это могло его защитить.

– Щенок! – заорал Долгозуб.

– Я убью тебя за то, что устроил нам такую подлянку! – добавил Скалоголовый, и Натан чуть не замедлил бег, когда услышал этот жуткий раскатистый хохот.

Но он не остановился. Он побежал дальше. Завернул за поворот, молясь, чтобы ему встретился кто-нибудь. Он продолжал кричать, звать на помощь, звать отца, которому ни за что его здесь не найти, а если уж он не найдет, то не найдет никто.

В спину ему било жаркое дыхание саблезубого тигрочеловека, потом он услышал рев Боба Долгозуба, почувствовал, как когти ободрали спину, и Натан Рэнделл едва не грохнулся в обморок от боли и потрясения.

Натан лежал ничком на земле и просил Бога, чтобы сейчас появились мама и папа. Чтобы они пришли и забрали его домой. У них больше не было настоящего дома, настоящего общего дома, но его комната никуда не делась. Его комната, в которой он был в безопасности.

– Я… хочу… к… маме! – прорыдал он истерически между судорожными всхлипами.

– Уааа! – раздался над ним хриплый голос Скалоголового; он стоял чуть поодаль от того места, где лежал Натан, пригвожденный Долгозубом к земле, земле, вкус которой стоял у него во рту. – Бедный крошка хочет к мамочке! Давай-ка, Боб, подыми его.

Боб Долгозуб быстро поставил Натана на ноги, вцепившись когтями ему в кожу головы и щеку, и ткнул его лицом в ужасную, зловонную и дымящуюся голову Скалоголового. Тот придвинулся так, что его гнилой крючковатый нос оказался совсем близко от Натана, и он даже мог бы… мог бы лизнуть его, и снова расхохотался.

– Мы тоже хотим к твоей мамочке, щенок, – сказал Скалоголовый. – Если бы нам удалось добраться до этой твари – а сделать это не так легко, как сказать, – так вот, мы бы вырвали ее поганое сердце из груди и сожрали его, хотя для тебя это вряд ли что-то изменило бы. Она виновата во всем этом ничуть не меньше, чем все остальные.

Это стало последней каплей – у Натана началась истерика, так что он больше был не в состоянии думать. Он едва дышал. Слез уже не было, он только визжал и думал, что его сейчас вырвет, если он не перестанет – а перестать он не мог.

Потом на него пахнуло апельсинами.

– Отпустите мальчика, – сказал влажный и тягучий голос, раздавшийся у самого его уха, – Отпустите Натана и убирайтесь, мерзавцы. Это приказ.

Долгозуб бросил его на землю, и они со Скалоголовым уставились куда-то за спину Натана и вверх. Преодолевая боль – спина у него все еще кровоточила, – Натан перевернулся и посмотрел на утоптанную тропинку, Путаный путь, и увидел жуткую оплывшую фигуру, расползающиеся черты и тлеющие угольки глаз генерала Арахисовое Масло.

Генерал выглядел в точности как облаченный в форму солдат из прошлого, только облепленный арахисовым маслом и пчелами. Когда он раскрывал рот, между его губами, словно паутинки, протягивались липкие нити арахисового масла.

Вокруг его ног, вереща на чем свет стоит, сгрудились четверо или пятеро апельсиновых вопильщиков, маленьких злобных созданий, похожих на апельсин с ногами и огромными клыкастыми пастями. Пасти раскрылись, и вопильщики заголосили.

– Мы… он… он наша законная добыча, – смело выкрикнул Скалоголовый.

Вопильщики заголосили еще громче и двинулись по склону холма вниз.

– Этот мальчик, – раздался тягучий голос генерала, – мой.

– О господи, – сказал Томас, глядя на тельце своего единственного сына на больничной кровати; попискивание аппаратуры свидетельствовало о том, что его мальчик еще жив.

– Натан…

Санитар вкатил его в палату на каталке; его руки и ноги были раскинуты так, как будто последняя искра жизни в нем уже угасла. Медицинская сестра раздела Натана, облачила его в больничную пижаму. У нее не сразу получилось завязать верхнюю часть на спине, но в конце концов она все же справилась. Эмили с Томасом предложили свою помощь, но все, казалось, происходило помимо них, как будто они были какой-то досадной помехой, а не родителями похожего на тряпичную куклу безжизненного маленького мальчика, который лежал на этой кровати.

– Натан, – прошептал Томас.

Эмили вызвали в коридор. Видимо, ей кто-то позвонил. Он мог лишь предположить, что это ее новый приятель, чье имя она даже не удосужилась ему назвать.

Она должна находиться здесь, подумал он сердито. Весь остальной мир может подождать. Он не хотел ревновать Эмили к ее новой жизни, но ее настоящая жизнь, ее ребенок сейчас нуждается в ней. О личной жизни даже думать не время.

Томас прищурился.

Что-то… необычное в воздухе. Что-то… какой-то запах.

Пахло апельсинами.

Запах усиливался и усиливался, пока не разлился по всей палате. Под конец он стал таким сильным, что Томас против воли не мог его не замечать. Он принялся расхаживать по палате, пытаясь выяснить, откуда идет запах, где он сильнее всего. Это озадачивало его, и в конце концов он плюнул и вернулся к Натану.

И тут он понял, что запах исходит от его сына. Натан благоухал апельсинами. Томас опешил, до глубины души встревоженный этим необычным явлением. Он протянул руку и нажал над кроватью кнопку для вызова сестры.

За окном кто-то заскребся. Томас обернулся, охваченный вихрем разных мыслей, и заметил за стеклом что-то оранжево-зеленое. Но они же на пятом этаже! Кто бы это мог… Наверное, голубь или кто-то в этом роде, верно? Потом он услышал хлопанье. Ведь услышал? Разве он не слышал хлопанье, как будто это голубь махал крыльями?

Ну да.

И потом музыку. Перезвон китайских колокольчиков. И такой звук, как будто кто-то пиликает на скрипке. Смычком.

Или, возможно, это был шум крылышек маленького дракончика?

Возможно.