"Невидимые связи" - читать интересную книгу автора (Земский Крыстин)ГЛАВА XVIIIМайор Земба ходит по кабинету размеренным строевым шагом, как обычно, когда мысли его заняты чем-то особенно важным. – Докладывай все по порядку о Кацинском, – встречает он входящего Корча. – Заключение о вскрытии тела получено? – Так точно! – вытягивается Корч. Добрые отношения с шефом не устраняют разницы в их служебном положении, и потому, несмотря на жест рукой, указывающий на стул, Корч продолжает стоять, ожидая, пока сядет майор. – Экспертиза считает, что причиной смерти послужили кровоизлияние в мозг и перелом основания черепа. Допускается, что эти повреждения могли явиться следствием падения с лестницы и удара затылком о ступеньку. Во всяком случае, в протоколе вскрытия говорится о тупом предмете… – Но могло быть и все иначе, – прерывает его Земба, обращаясь не то к себе, не то к Корчу. – Его могли ударить и сбросить с лестницы. Он был пьян? – Нет. Возле него лежала, правда, разбитая бутылка из-под водки, но водкой была залита только одежда. Вскрытие не показало наличия алкоголя в крови. Осколки стекла от бутылки мы собрали и отправили на дактилоскопическую экспертизу. При осмотре квартиры спиртного не обнаружено. В беседе со мной шестого сентября Кацинский был совершенно трезв и сказал, что бросил пить, поскольку оказалось, наконец, что кому-то он еще нужен. – Он так и сказал? – задумчиво спрашивает Земба. – Да. После нападения на Ирэну Врубль он постоянно помогал и ей, и той старушке пенсионерке, которую сшибла машина, – поясняет Корч. Но этой фразы Земба уже не слышит. «Оказалось, наконец, что кому-то он еще нужен», – повторяет Земба про себя. Эти слова будто укор совести. Перед мысленным его взором встает изможденное лицо давнего боевого товарища. «Я пришел к тебе за справедливостью… Пришел к тебе за справедливостью… Пришел… и потому погиб. А что же я?!» Земба чувствует, как в нем начинает вскипать ярость. Он сам не знает, не может понять, откуда берется это чувство. Давно уже он ни на что так болезненно не реагировал. Ярость и чувство отвращения. Ко всему этому заборувскому укладу жизни, построенному на принципе «ты – мне, я – тебе». Неужто и он дал втянуть себя в эту дьявольскую сеть?! – Ты Базяка допросил? – спрашивает он резко. – Да, но пока безуспешно. Он утверждает, что Находился в тот день дома. Никаких доказательств У нас, к сожалению, нет. Кацинский был единственным свидетелем. А поскольку теперь и он мертв, Базяка придется освободить. – Что удалось установить о его сообщнике? – Пока ничего, кроме словесного портрета. – В котором часу ты закончил допрос Базяка? Корч на минуту задумывается. – Днем… Часа в два. – Ты проверял! из камеры, где сидит Базяк, после его допроса никого из задержанных не освобождали? Корч мгновенно схватывает смысл вопроса. Действительно, этим путем Базяк вполне мог связаться с сообщником. – Не догадался, – признается он огорченно, – Прошляпил. – Срочно проверь! – в тоне Зембы по-прежнему резкие ноты. Корч выходит из кабинета, огорченный своей оплошностью. Направляется к начальнику караула. – В какой камере содержится Зигмунт Базяк? – В восьмой. – В ней есть еще кто-нибудь? – Нет, сейчас он один. – А кто был раньше? – Сидел там один тип. Позавчера, седьмого, его выпустили. – Как фамилия? – Сейчас посмотрю, – сержант листает журнал. – Базяк уже содержался в этой камере до освобождения второго? – Кажется, да. Выпускал я того часа в четыре. Вот распоряжение об освобождении, – сержант протягивает Корчу журнал. Корч выписывает в блокнот данные и бросается к себе наверх. Анджей Люлинский. Проживает: Замковая, 4, освобожден из камеры предварительного заключения седьмого августа. – Срочно доставить его ко мне! – поручает он дежурному. «Да, шеф прав, – Корч никак не может успокоиться. – По этому каналу информация действительно могла просочиться. Но просочилась ли? Сейчас выяснится. А вдруг Люлинский куда-нибудь выехал?» К счастью, тот никуда не выехал, и через каких-нибудь полчаса милиционер доставляет в клетушку Корча тощего мужичонку с крысиной мордочкой и бегающими глазками. – В чем дело? Меня освободили по распоряжению прокурора. Я не виноват. – Голос у мужичонки писклявый и перепуганный. – Не воровал я эти доски… Поклеп все это… «Какие еще доски? А… Его, видимо, в этом обвиняли, – не сразу соображает Корч, поглощенный занимающими его мыслями. – Опять прошляпил. Надо было еще до привода ознакомиться с делом этого Люлинского», – корит себя Корч и резким тоном бросает: – Дело не в досках! Не успел прокурор вас освободить, как вы опять заскучали по камере! – Не пойму, о чем вы говорите. Что я такого сделал? После освобождения сразу пошел домой. У меня все в порядке. Однако в бегающих глазках таится беспокойство, – Гражданин Люлинский, на этот раз дело пахнет не досками, а убийством. Это посерьезнее… – Я?! Убийство?! Гражданин начальник, что вы такое говорите?! – вскрикивает Люлинский дрожащим голосом. Руки его на краю стола трясутся. – Я – и мокрое дело! Это какая-то ошибка! О, боже! – Голос его прерывается, в глазах неподдельный ужас. – В какой камере вы здесь содержались? – В восьмой, – торопится тот с ответом. – С вами там находился некий Зигмунт Базяк? – Фамилии не знаю. Привели туда одного перед самым моим освобождением… Пацана какого-то, белобрысого… – О чем просил вас этот белобрысый? – Он – меня?! – дрожь в голосе усиливается. – Ни о чем. – Пан Люлинский, я ведь, кажется, ясно сказал – речь идет об убийстве. Вам опять не терпится попасть за решетку, но теперь уже по другому обвинению? – Я скажу, все скажу. Я не знал… Правда, не знал… Он ведь только просил меня передать… Всего несколько слов… – Что именно? – «Пусть пьянчуга не чирикает». – Когда и кому вы передали эти слова? – На следующий день, утром. Восьмого августа, часов в десять, какому-то Сливяку. Я сказал, что пришел от Зигмунта, и передал эти слова про пьянчугу… Я правда не знал… – Адрес! Быстро! – Варшавская, 24. Корч торопится. – Проверим. А вам придется пока подождать у нас до выяснения обстоятельств дела, – бросает он, направляясь к двери. – Задержите его до моего возвращения, и чтоб ни с кем не общался, – поручает он милиционеру, выходя. Действовать нужно быстро. Корч берет машину и усаживает в нее двух сотрудников в гражданском. – Варшавская, 24, – бросает он водителю. – Брать надо тихо и незаметно, – инструктирует он по дороге сотрудников. – Не получится, – высказывают они сомнение. – Сами знаете, как у нас с этим… Не успеешь чихнуть, а тебе на другом конце города уже здоровья желают. – У этого Сливяка отец врач. Если папочка окажется дома, шума будет на всю округу. Хозяйки-то, спасибо, нет – с час назад я видел, как она ехала куда-то на машине «Скорой помощи», – подсказывает один из сотрудников. «А ведь можно было проверить по телефону, дома ли отец. Опять не сообразили», – критически оценивает свои действия Корч. – Приехали, – говорит шофер, указывая жестом на дом справа. Дом выглядит внушительно. Столь же внушительно выглядит и укрепленная у входа медная табличка: – Вам кого? – спрашивает она вежливо. – Богдана Сливяка, – коротко отвечает Корч. – Проведите нас к нему. – По какому вопросу? – У нас срочное дело. Проведите, – повторяет Корч решительным, не терпящим возражений тоном. Женщина впускает их в прихожую, указывая дверь. Развалившись на диване, с книгой в руке лежит молодой парень в пижаме. Заслышав скрип двери и полагая, что это домработница, он, не поднимая головы, коротко требует: – Принеси мне кофе! Они тихо прикрывают за собой дверь. – Одевайся, живо! – негромко приказывает Корч все тем же решительным тоном. Рука с книгой мгновенно опускается. Парень вскакивает с дивана. – Это что еще за фокусы? В чем дело? – спрашивает он резко. Корч сует ему под нос удостоверение. – Собирайся, и не шуметь! Хозяин комнаты окидывает их внимательным взглядом. Поджимает губы: – Хорошо, только пойду возьму одежду, – произносит он вежливо. – Этот номер не пройдет, – бросает Корч. – Одежонка найдется и тут, – он широко распахивает дверцы стенного шкафа. Сливяк делает шаг к окну. У окна – сотрудник. Второй – у двери. Он начинает одеваться, медленно, не спеша. «Похоже, тянет время. Может быть, кого-нибудь ждет?» – Быстрее, – торопит его Корч, – иначе заберем в пижаме. Наконец тот одет. Они берут его под руки, выводят. В прихожей, к счастью, пусто. Домработница, как видно, на кухне. Они захлопывают за собой дверь. «Хоть бы по дороге никого не встретить», – заклинает про себя Корч. Им везет и на этот раз. На лестнице никого, пусто и на улице. |
||
|