"Руслик и Суслик" - читать интересную книгу автора (Белов Руслан)

1

– Что тебе подарить на день рождения? – уже попрощавшись, шепнул Чернов дочери.

– Мужа Сусе, – ответила девочка, лукаво улыбаясь.

У Чернова упало сердце.

...Сусю, розеточную морскую свинку, он подарил Полине (так звали семилетнюю хозяйку его души) на предыдущий день рождения – первый, после развода с Верой. Хотя дочь была несказанно рада, тетка Лиза затеяла скандал.

– Вот старый дурак! – закричала она в лицо. – Подложил свинью! Ты что, не знаешь, Полина поиграет, поиграет с ней, да и забудет? И она сдохнет где-нибудь под кроватью!

Лиза, грузная шестидесятилетняя женщина, до замужества Чернова и Веры (ее племянницы) была полновластной хозяйкой большого болшевского дома и двадцати окружающих его соток. По бумагам он принадлежал Вере и дочери Лизы, Люсе; обе они обретались по родителям и долгое время в нем жили лишь в дачный сезон. Но через три года после того, как Вера привела в него Чернова, Люся вышла замуж, и тетка с мужем переехали в одну из трех комнат. Вскоре после этого Чернов предложил жене разделить дом на деньги, заработанные им в иранской командировке, но получил отказ.

Позже он узнал, что решение было принято матерью Веры. "Он бесперспективен, старше тебя на двадцать лет, трижды был женат, не имеет ни жилплощади, ни имущества, – сказала она дочери в присутствии Лизы. – И если вы разведетесь, а это случиться, не через пару лет, так через пять, – то он будет иметь юридические права на твою часть дома".

Чернов любил жену и боготворил Полину. Он все проглотил, пытался быть мудрее, но...

Суся не умерла, наоборот, под Новый год родила крохотного детеныша, зачатого ею, по всей видимости, в зоомагазине. Полина праздники провела у бабушки, вернувшись домой, узнала от Лизы, что новорожденный сдох под кроватью. Раздумывая о подарке на свой день рождения, девочка вспомнила этот трагический для нее и свинки случай. И решила дать Сусе возможность восполнить свою потерю.

– Ты понимаешь, что они сделают со мной, когда я появлюсь со второй свинкой? – придя в себя, зашептал Чернов (Лиза притихла на кухне). – Я как минимум месяц после этого не смогу тебя видеть... Как после волнистого попугайчика и черепашки.

– Хочу Сусе мужа, – твердо повторила дочь и, помахав отцу на прощанье, убежала в комнату тетки смотреть начавшийся мультфильм.

За несколько дней до дня рождения, точнее, до дня визита по этому поводу, Чернов позвонил Полине и, как ни в чем не бывало, поинтересовался, какой подарок она хотела бы получить.

– Пап, ты что, забыл? – удивленно воскликнула девочка.

В трубке было слышны приглушенные голоса тетки Лизы и ее мужа.

– Что я забыл? – притворно удивился Чернов.

– Ты же дважды спрашивал меня, и я дважды тебе ответила, – проговорила Полина с укором.

Эта маленькая женщина знала, что такое конспирация.

– Сусе мужа? Ну, ладно, готовься тогда к поросячьей свадьбе, – помрачнел Чернов, поняв, что день рождения дочери не станет для него праздником.

Получилось гораздо хуже, чем он ожидал. Получился постыдный межнациональный скандал. Когда ждешь плохого, всегда приходит отвратительное.

Свинка была куплена. Красивая. Черно-белая, большая, с умильной, умной мордочкой. Дешевая, за сто пятьдесят рублей. К чему покупать дорогую, если все равно кому-нибудь отдадут?

Руслик-Суслик (так его представили в магазине) быстро освоился в жилище Чернова. Он все время ел и потому на руки шел неохотно. Несколько дней до поездки к дочери Чернов спешил уйти с работы, покупал морковку свежее, яблоки. Старался угодить, чувствуя, что этой живности предстоит перенести в скором времени.

Вера была дома. Зато не было зловредного Макарыча, мужа тетки. Полина (вот женщина!) подбежала к отцу со словами:

– Ну что, что ты мне принес?

Чернов опешил.

– Как? Ты же сама просила...

– Что я просила? – довольно искренне удивилась дочь.

– Вот это... – растерянно проговорил он, вынимая из коробки брыкавшегося Руслика-Суслика.

Полина завизжала от восторга, кинулась к свинке. Вера, став выше, застыла. Тетка посерела лицом, заклокотала:

– Вот сволочь! Посмотри, что он принес! Да он издевается над нами!

– Да, ты издеваешься над нами! – согласилась Вера.

Она всегда соглашалась с теткой.

– Мамочка, мамочка, смотри, какой он красивый! – пытаясь разрядить ситуацию, приблизилась к матери Полина. – Возьми его, возьми, он тебе понравиться!

Вера отдернула руку, потянувшуюся к свинке.

– Я унесу его через неделю, – пережив "сволочь", сказал Чернов заранее приготовленную фразу.

Женщина, с которой он бок об бок прожил шесть лет, казалась ему механической.

– Унесешь! – подбоченилась тетка. – Да он за неделю Суську трижды обрюхатит!

Глаза ее озабоченно бегали от глаз Чернова к глазам племянницы. "Есть еще что-то между ними, есть! Не дай бог, помирятся!"

– Принес подарок за сто рублей... – почувствовав беспокойство тетки, выдала Вера.

– Да он нищий! – довольно осклабилась Лиза. – Посмотри, на нем все тобою куплено!

Тетка была права. В бытность супругом Веры зарплаты старшего научного сотрудника хватало Чернову лишь на проездные билеты и покупку основных продуктов питания. Все остальное по своему разумению покупала жена, зарабатывавшая во много раз больше.

– Даже носки и те твои! Два года прошло, а твои! – мстительно блеснули глаза тетки.

Несколько лет она терпела этого своевольного человека в доме, несколько лет она была вынуждена молчать, но вот его разверстые раны в ее распоряжении!

Оскорбленный Чернов принялся делать дыхательные упражнения, но йоговские штучки не помогли, и он вышел из себя. И в относительно приличных выражениях сообщил Лизе нечто такое, что та, несколько секунд похватав ртом воздух, ретировалась к себе.

Следом побежала Вера. Успокаивать – тетка могла отказаться сидеть с Полиной вечерами.

Чернов подошел к дочери.

– Дай хоть поцелую тебя на прощанье.

Полина, выронив Руслика-Суслика, отшатнулась, споткнулась об самокат, подаренный матерью, и упала под стол.

– Ты что!? – вскричал Чернов, пытаясь поднять дочь на ноги.

– Не целуй меня, не целуй! Бабушка вчера сказала, что холостые мужчины все болеют от нехороших женщин. Забирай свою свинку и уходи!

На станции Чернов зашел в бар и выпил стакан вина. Руслику-Суслику, скребшемуся в коробке, он купил картофельных чипсов.

Макарыч, крепкий и высокий шестидесятилетний мужчина, нашел их на платформе, в двух шагах от милицейского пункта.

– Ты что, подлец, моей жене сказал? – схватив за грудки бывшего свояка, закричал он на весь перрон.

Чернов втянул в себя воздух и понял, что влип: Макарыч, в отличие от него, был безнадежно трезв. Будь он выпившим (как обычно под вечер), Чернов, конечно, немедленно бы освободился от захвата. А в существующем контексте, понял он, стоит хоть легонько оттолкнуть правозащитника, как тот мешком упадет на асфальт, закричит благим матом, и ему, Чернову, ночь, а, может быть, и не только ночь, придется провести в милицейской клетке. Если бы Макарыч хотел посчитаться за кратковременное (и, в общем-то, извинительное) лишение его жены дара речи по-свойски, он наверняка обошелся бы привычными русскому уху оскорблениями.

Плотнее сжав коробку с Русликом под мышкой, Чернов сделал робкую попытку самоопределиться.

Макарыч обрадовался – "Все идет так, как задумано!" – и, готовясь упасть и крича: "Милиция, милиция!", потащил пленника к дверям пункта. "Сейчас ты узнаешь, почем ментовские сапоги в ночное время!" – было написано у него на лице всеми красками злорадства.

"Что делать?! – Чернов закусил губу. – Черт, ведь зарплату еще получил, утром останусь без копейки!"

Черт оказался рядом и подсказал выход. И Чернов, не раздумывая, ухватился за предложенную бесом антисемитскую соломинку.

– Евреи! Евреи! – закричал он во весь голос, зная, что в Болшеве постоянно и небезрезультатно пасутся активисты РНЕ. – Вы хотите отнять у меня дочь! Не выйдет!! Не отдам!

Макарыч опешил, разжал железные пальцы и, окидывая взглядом заметно оживившуюся перронную публику, растерянно проговорил:

– Я не евр-е-ей, я мордви-и-н...

– Нет, ты еврей! – затряс указательным пальцем Чернов. – Ты всю жизнь прожил среди евреев! Прочь с моих глаз, а не то Баркашова позову!

К огромному облегчению обоих на станцию влетела электричка. Вскочив в первую попавшуюся дверь, Чернов уселся подальше от людей.

Ему было стыдно.

Он поднял голову, взглянул в окно и, увидев Макарыча, почесывающего затылок, горько усмехнулся: "Дожил... Разыграл антисемитскую карту. Теперь дочь увижу только через суд... Если, конечно, его выиграю..."

Чернов не был антисемитом. Он, сын геологов, с трехлетнего возраста мотался с родителями по всему многоплеменному Союзу, учился в Душанбе в классе, в котором редкая национальность могла похвастаться более чем тремя представителями. О том, что евреи нехороши, он узнал, поступив в московскую аспирантуру. Но лишь пожал плечами. И жена-еврейка была ничем не хуже первой жены-украинки, или второй русской. И в том, что он не прижился в окружении ее сплоченных родственников, была не их вина. Но так легко, так обычно сваливать неприятности на евреев...

Руслик-Суслик, привыкнув к звукам спешащего к Москве поезда, заворочался в своей коробке. "Чипсов хочет, – догадался Чернов. – А я выронил их на платформе".

Осмотревшись, он увидел под ногами относительно свежий огрызок яблока. Вскоре из коробки послышались иные звуки: мгновенно куснув, свинка раз пять мелко стучала зубами, затем, сделав для приличия паузу, кусала снова.

"Девочка плачет, а суслик жует..." – переиначил Чернов по этому поводу известные строки и, неожиданно вспомнив, как дочь отпрянула от его губ, почернел от горя. Уставившись в окно, в ночь, он впустил в себя воспоминания, впустил и воочию увидел, как полтора года назад Полина, держа его с Верой за руки, плакала навзрыд:

– Не расходитесь! Не расходитесь! Мамочка, обними его, мамочка, поцелуй папу!

Бедная девочка... Как она терзалась! Как терзала бабушку и маму просьбами позволить ей хоть немного пожить с папой в его маленькой квартирке...

Случившееся заструилось из ночи непрерывным потоком. Чернов увидел, как год назад они, по осени, играли в песочнице. Полина тогда спросила задумчиво:

– Пап, а как сделать так, чтобы у меня дети не рожались?

– Ты что, сдурела? – испугался он.

– Я не хочу, чтобы у меня был несчастный ребенок. Такой же несчастный, как я...

– Ну, я надеюсь, что у тебя жизнь сложится...

– Нет, не сложится... Мама развелась, и я разведусь... – печально проговорила Полина, проговорила как бы из будущего.

Почувствовав, что без остатка растворяется в несчастье дочери, своем несчастье и всеобщей безысходности, Чернов затряс головой. Это не помогло, и он заставил себя думать о том, как, приехав на Ярославский вокзал, будет покупать в дешевых оптовых рядах десяток кубиков куриного бульона и три куриные же ноги всего по тридцать одному рублю за килограмм. И ассорти для грызунов. С плодами шиповника, желтыми зернами кукурузы, ячменем и всякими полезными витаминами...