"Герцог и я" - читать интересную книгу автора (Куин Джулия)Глава 1— О-ох! Вайолет Бриджертон с отвращением скомкала листок газеты и швырнула в противоположный угол гостиной. Ее дочь Дафна сочла благоразумным не обратить внимания на возмущение матери и продолжала заниматься вышиванием. Но не тут-то было. — Ты читала, что она пишет? — обратилась к ней мать. — Читала? Дафна нашла глазами комок бумаги, мирно лежащий под столом красного дерева, и ответила: — У меня не было возможности сделать это до того, как ты так удачно расправилась с ним. — Тогда прочти! — трагическим тоном велела Вайолет. — И узнаешь, как эта женщина злословит по нашему поводу. С невозмутимым лицом дочь отложила в сторону вышивание и извлекла из-под стола то, во что превратилась газета. Разгладив листок, она пробежала глазами ту часть «Хроники», которая имела отношение к их семье, и подняла голову. — Не так уж страшно, мама, — сказала она. — А в сравнении с тем, что она писала на прошлой неделе о семье Фезерингтонов, сплошные комплименты. Мать с отвращением мотнула головой. — Ты полагаешь, мне будет легко найти тебе жениха, если эта женщина не прикусит свой мерзкий язык? Дафна глубоко вздохнула. После двух сезонов в Лондоне одно упоминание о замужестве вызывало у нее боль в висках. Она хотела выйти замуж, правда, даже не надеясь, что это будет обязательно по большой любви. Ведь разве не настоящее чудо — любовь, и разве так уж страшно, если ее заменит просто симпатия, подлинная дружба? До этого дня уже четверо просили ее руки, однако, как только Дафна начинала думать, что с этим человеком ей предстоит провести остаток жизни, ей становилось не по себе. А с другой стороны, было немало мужчин, которые, как ей казалось, могли бы стать для нее желанными супругами, но некоторое затруднение было в том, что ни один из них не изъявлял намерения взять ее в жены. О, им всем она нравилась, это не вызывало сомнений! Они ценили ее быстрый ум, находчивость, доброту, привлекательность, наконец. Но в то же время никто не замирал в ее присутствии, не лишался дара речи, созерцая ее красоту, не пытался слагать стихи и поэмы в ее честь. Мужчины, пришла она к горестному заключению, интересуются больше теми женщинами, в ком чувствуют силу, кто умеет подавить их. Она же не из таких. Многие говорили, что просто обожают ее, потому что с ней всегда легко, она умеет понимать чужие мысли и чувства. Один из них, который, по мнению Дафны, мог бы стать хорошим мужем, как-то сказал: — Черт возьми, Дафф, ты совсем не похожа на большинство женщин — какая-то прелестно нормальная. Она могла бы посчитать это многообещающим комплиментом, если бы говоривший не отправился после этих слов на поиски куда-то запропастившейся белокурой красотки… Дафна опустила глаза и заметила, что рука ее сжата в кулак, а подняв взор, обнаружила, что мать не сводит с нее глаз в ожидании ответа. Поскольку совсем недавно она уже издавала глубокий вздох, то больше делать этого не стала, а просто произнесла: — Уверена, мама, что писания леди Уислдаун нисколько не уменьшат моих шансов обрести мужа. — Но, Дафна, мы с тобой находимся в ожидании уже целых два года! — А леди Уислдаун начала издавать свою газету всего три месяца назад, мама. Так что не следует бедняжку винить. — Я — буду винить! — упрямо сказала мать. Дафна вонзила ногти себе в ладонь, чтобы таким образом заглушить острое желание вступить в спор. Она понимала: мать старается стоять на страже ее интересов во имя любви к ней. И она любила мать и до того, как наступил ее брачный возраст, считала Вайолет самой лучшей из всех матерей. Та и сейчас, пожалуй, оставалась такой и только иногда — разговорами на матримониальную тему — вызывала у дочери некоторую досаду и раздражение. Но разве не оправдывало бедную Вайолет то, что кроме Дафны ей предстояло выдать замуж еще трех дочерей? Мать прижала к груди хрупкую руку. — Эта женщина бросает тень на твое происхождение, Дафна! — Ничего подобного, мама, — спокойно ответила она. Нужно быть всегда спокойной и осторожной, Когда осмеливаешься возражать матери. — Там сказано, что, наоборот, в законности нашего происхождения не может быть никаких сомнений. Такое, согласись, говорится далеко не о каждой многодетной семье, особенно великосветской. — Ей не следовало вообще писать об этом! — не успокаивалась, Вайолет. — Но, мама, она же автор скандальной «Хроники». Ее работа в том и заключается. — Неизвестно даже, существует ли она вообще в природе, эта леди Уислдаун! — проворчала мать. — Никогда не слышала такого имени. Конечно, она не из нашего круга. Приличная женщина никогда бы не позволила себе подобного. — Именно из нашего, мама, — все так же спокойно и рассудительно отвечала Дафна, не отрываясь от вышивания и скрывая таким образом озорной блеск в глазах. — Иначе откуда бы ей знать столько подробностей нашей жизни. Не думаешь ведь ты, что она заглядывает по ночам в окна или прячется под мебелью? — Мне перестает нравиться твой тон, Дафна, — сухо заявила мать. Дочь ответила лучезарной улыбкой. Она хорошо знала эту фразу: мать произносила ее всякий раз, когда кто-то из детей побеждал ее в споре — пускай в самом пустяковом. Но так скучно сидеть за вышиванием — почему немного не поддразнить мать? — Кстати, мама, я бы совсем не удивилась, узнав, что леди Уислдаун — одна из твоих добрых знакомых. — Прикуси свой язычок, Дафна Бриджертон! Никто из моих друзей не опустится так низко. — Согласна, — сдалась дочь. — Тогда это наверняка кто-то, кого мы хорошо знаем. Никто из посторонних не может быть в курсе таких подробностей, которые она публикует в своей газетенке. — Кто бы она ни была, — решительно сказала Вайолет, — я не хочу иметь с ней никакого дела. — Тогда лучше всего не покупать ее «Хронику», не правда ли? — простодушно заметила дочь. — А что это изменит? Все равно все остальные покупают и будут покупать. И я окажусь в дурацком положении: они будут знать последние сплетни, а я нет. Дафна не могла не согласиться с матерью, но сделала это молча: ее задор иссяк. Великосветский Лондон почти уже привык за последние три месяца к газете леди Уислдаун, которая регулярно появлялась возле дверей аристократических домов по понедельникам, средам и субботам. Именно появлялась — потому что просто лежала там, и никто не требовал за нее деньги. Но в один прекрасный день в начале четвертого месяца «благосклонным читателям» объяснили, что теперь каждая «Хроника» будет стоить пять пенсов. Подумать только: целых пять пенсов за букет сплетен! Да, но зато каких сплетен — самых свежих. Дафна искренне восхищалась смекалкой и проницательностью таинственной леди Уислдаун: как ловко та поддела на крючок своих читателей (точнее, читательниц) и как быстро она, по-видимому, разбогатеет! Пока Вайолет, шагая по комнате, продолжала возмущаться этой выскочкой, Дафна успела пробежать глазами остальную часть скандальной «Хроники». Это была мешанина из светских новостей, оскорблений и комплиментов, вопросов и ответов. Что отличало газетенку от прежних изданий того же пошиба — это, пожалуй, то, что здесь не было места намекам и догадкам: все называлось своими именами, в том числе и сами имена. Никаких «лорд С.» или "леди Ф]. Все прямо и недвусмысленно. Высшее общество было, конечно, шокировано, задето, но и заворожено и находилось в постоянном ожидании, какие еще «жареные» новости появятся в очередной понедельник или пятницу. В этом свежем листке Дафна прочитала и о вчерашнем вечернем бале, на котором не могла побывать, потому что в доме праздновался день рождения ее младшей сестры Гиацинты, а семейные праздники всегда бывали у них большим событием. Поскольку же сестер и братьев было, как уже говорилось, восемь (и мать — девятая), дни рождения отмечались чуть ли не каждый месяц. — Ты все-таки читаешь эту чушь! — упрекнула ее Вайолет. Дафна подняла голову, не ощущая никаких угрызений совести. — Сегодня все довольно интересно, — сказала она. — Описывается бал у Мидлторпов, на котором Сесил Тамбли разбил целую гору бокалов для шампанского. — Правда? — стараясь, чтобы 8 голосе не прозвучало заинтересованности, переспросила Вайолет. — Ничего себе. Сколько звона… — И осколков, — уточнила Дафна. — Здесь такие подробности! Кто что сказал и кому… Во что одеты… — И, наверное, свое мнение по поводу каждого туалета? — не удержалась от нового вопроса Вайолет. Дафна усмехнулась. — Ладно, мама. Я знаю, на что ты намекаешь: что миссис Фезерингтон жутко выглядит в своем лиловом? На лице Вайолет мелькнула удовлетворенная улыбка, которую она тут же попыталась согнать, но это ей не удалось, и она улыбнулась еще шире. — Хорошо, — сказала она, подходя к дочери и усаживаясь рядом. — Довольно спорить. Дай и мне посмотреть. Что там еще случилось? Не пропустили мы чего-нибудь важного? — Не беспокойся, мама, — уверенным тоном ответила Дафна, — с таким репортером, как леди Уислдаун, мы ничего не пропустим. — Она снова заглянула в листок. — Как будто сами там побывали. Даже больше узнаем, чем если бы сами… Вот, слушай… — Она стала читать: — «Худой, как мумия, молодой человек, известный ранее под именем графа Клайвдона, почтил наконец несчастный город Лондон своим присутствием — теперь, когда стал новоиспеченным герцогом Гастингсом». — Она умолкла, чтобы набрать воздуха, и продолжила: — «Его светлость шесть лет провел за границей, и случайно ли совпадение, что вернулся он только после того, как старый герцог Гастингс отошел в мир иной?» — Дафна снова прекратила чтение и сказала с неодобрением: — Она все-таки довольно груба и беспардонна в своих предположениях, эта леди Уислдаун. Ты права, мама. — И после паузы проговорила: — Кажется, у нашего Энтони был в друзьях какой-то Клайвдон? Я не ошибаюсь? — Да, да, он теперь и стал Гастингсом. Энтони учился с ним в Итоне и потом в Оксфорде. Они, по-моему, дружили одно время. — Вайолет наморщила лоб, вспоминая. — Насколько я знаю, этот юноша отличался дурным характером. Большой задира и шалопай. И всегда не в ладах со своим отцом. Но говорили, что с большими способностями. Особенно в этом… как ее… в математике. Чего не могу сказать о своих детях, — добавила она с тонкой улыбкой, говорящей о наличии у нее чувства юмора, о чем дочь прекрасно знала. — Ну, ну, мама, — утешила ее Дафна. — Не переживай так сильно. Если бы девушек принимали в Оксфорд, я тоже была бы там не из последних. Правда, не по математике. Вайолет фыркнула: — Как же! Помню, мне приходилось проверять твои тетрадки, когда гувернантка болела. Сплошной кошмар! — Зато как я знала историю! — Дафна в который уже раз заглянула в газету. — Положительно, меня заинтересовал этот тощий, как здесь написано, и трудный по характеру, как утверждаешь ты, субъект. Во всяком случае, что-то новое на нашем скучном небосклоне. Вайолет бросила на нее настороженный взгляд. — Он совершенно не подходит для молодой леди твоего возраста! — Забавно, как вольно ты играешь моим возрастом, мама. С одной стороны, по твоему утверждению, я настолько молода, что не должна водиться с друзьями и одногодками Энтони, а с другой — проливаешь слезы по поводу того, что я уже вышла из возраста, когда выдают замуж. — Дафна Бриджертон, мне не… — …нравится твой тон, — подсказала Дафна. — Но ты все равно любишь меня. Верно, мама? Мать рассмеялась и обняла Дафну за плечи. — Ты заслуживаешь любви, моя дорогая. Дафна потерлась своей щекой о материнскую. — Это проклятие всех матерей, я знаю. Они обязаны любить тех, кого породили, какими бы те ни были. Вайолет вздохнула: — Так тоже бывает. Но меня судьба пошалила. Надеюсь, однажды у тебя тоже появятся дети и ты… — Тоже будешь их любить, как я вас, — договорила за нее Дафна и положила голову ей на плечо. Ее мать, возможно, была излишне придирчива, а отец всегда больше интересовался собаками и охотой, нежели домашними и общественными делами, но родители были счастливы в браке, любили друг друга, детей, и в доме царили веселье и доброта. — Я сделаю все, чтобы последовать твоему примеру, мама, — прошептала Дафна. — Как приятно это слышать. — Глаза Вайолет заблестели от слез. — Других слов мне от тебя не надо. Дафна накрутила прядь каштановых волос на палец и помолчала, ожидая, чтобы на смену сентиментальному настроению снова пришло шутливое. — Да, я пойду по твоим стопам, — сказала она вскоре, — и не остановлюсь до тех пор, пока у меня не будет ровно восемь детей… А в это самое время Саймон Артур Генри Фицрэнольф Бас-сет, новоиспеченный герцог Гастингс, о ком только что мельком упомянули мать и дочь Бриджертон, сидел в старейшем лондонском консервативном клубе «Уайте». Его собеседником был не кто иной, как Энтони, самый старший из братьев Дафны. Молодые люди были весьма похожи друг на друга — оба худощавые, высокие, атлетического сложения, с густыми темными волосами. Только у Энтони глаза шоколадного оттенка, как у его сестры, а глаза Саймона поражали холодной голубизной, что придавало взгляду суровую пронзительность. Именно это завоевало ему репутацию человека, с которым нельзя не считаться. От его пристального взгляда иным мужчинам становилось не по себе, а женщины… те просто трепетали. Но к Энтони это не относилось: молодые люди достаточно долго знали друг друга, и его нисколько не смущали глаза приятеля. — Не забывай, что я видел тебя в разных ситуациях, — бывало, говорил он со смехом Саймону, — даже с головой, опущенной в ночной горшок. На что Саймон обычно отвечал: — Да, если мне не изменяет память, именно ты держал меня над этим ароматным сосудом. — А чем ты мне ответил на мое благодеяние? — продолжал игру Энтони. — Подложил в постель дюжину угрей… Саймон по-прежнему считал Энтони ближайшим другом и первым делом встретился с ним после своего возвращения в Англию из-за границы. — Чертовски рад, что ты вернулся, Клайвдон! — в который раз повторил Энтони, сидя за столом в одной из комнат клуба. — Ох, ты, наверное, хочешь, чтобы я теперь называл тебя Гастингсом? — Нет! — с непонятной для Энтони горячностью отвечал тот. — Пускай Гастингсом навсегда останется мой отец. — Он помолчал и добавил: — Я приму титул, если нужно, но не стану носить это имя. — Если нужно? — с удивлением повторил Энтони. — Да кто не мечтает о том, чтобы стать герцогом? Странно такое слышать, если ты говоришь серьезно. Саймон нервно провел рукой по темным волосам и не сразу заговорил. Да, он знал, что должен — таковы давние традиции — сохранить родовое имя, родовые владения и тем самым подтвердить и упрочить место семьи в истории Англии, но ведь кем он был до недавнего времени? Сын, отвергнутый отцом чуть ли не с рождения, да и в юные годы не удовлетворявший того своими взглядами и поведением. Отец кое-как мирился с его существованием, но не любил и, как и прежде, не желал видеть. Их отношения вполне соответствовали выражению «нашла коса на камень». — Все это чертово ярмо не для меня, — пробормотал он наконец. — Придется к нему привыкнуть, — утешил его Энтони. — И к новому имени тоже. Саймон вздохнул. Он понимал, что приятель прав, что его собственные слова о нежелании принимать титул, о тяжести «ярма» могут быть восприняты другими как кокетливое кривлянье. — Ладно, — продолжал Энтони, — не будем больше об этом. Хорошо, что ты снова здесь и прибыл, надо сказать, вовремя, чтобы быть рядом со мной в период моих трудных и нудных хлопот. — Каких таких хлопот, Тони? — Когда мне придется в следующий раз сопровождать одну из сестер на очередной бал. Саймон откинулся на спинку кресла, не без интереса посмотрел на собеседника. — Интригующее заявление. Лично я далек от всего этого. — Что ж, придется привыкать к новой жизни, дружище. Но не бойся, я человек добрый и помогу тебе войти в нее. Саймон не мог не рассмеяться: — Если я не ослышался, человек, пытавшийся окунуть мою голову в ночной горшок, говорит о доброте? — О, тогда мы были упоительно молоды, Саймон. Теперь все по-другому. — Теперь ты образец благопристойности и хранитель своей и чужой чести? — Безусловно, мой друг. И ты мне поможешь ее хранить. Энтони на минуту задумался. — Полагаю, — произнес он потом, — ты намерен занять какое-то место в обществе? — Твое предположение ошибочно, Тони. — Но ты говорил, что собираешься на вечер к леди Данбери. — Только потому, что люблю эту прямолинейную старуху. Она всегда говорит то, что думает. — Всегда этого не делает никто, — заметил Энтони. — Ты прав. Но она чаще других говорит искренне. Кроме того, она хорошо относилась ко мне, когда я был ребенком. Я несколько раз проводил у нее в доме школьные каникулы. Дружил с ее племянником. Энтони кивнул: — Итак, я понял. Ты намерен избежать соблазнов света. Но знай, мой друг, они все равно тебя найдут, где бы ты ни находился. Слово «они» Энтони выкрикнул так, что Саймон чуть не поперхнулся своим бренди. Откашлявшись, он переспросил: — Кто эти грозные «они», которыми ты меня так напугал? — Скоро сам узнаешь — матери! Саймон пожал плечами. — К сожалению, у меня не было матери. Но я не совсем понимаю… — Вот-вот поймешь! Матери юных невест! Не женщины, но огнедышащие драконы! От них нигде не укроешься. И должен тебе сказать честно: моя мать — одна из самых опасных. — Боже мой, а я-то полагал, что опаснее всего в джунглях Амазонки. Энтони бросил на него неодобрительный взгляд: — Будет не до шуток, когда тебя захватит в плен одна из таких матрон вместе со своей малокровной дочкой в белом наряде и принудит к бесконечному разговору о погоде, балах и лентах для волос. Саймон усмехнулся: — Должен ли я заключить из твоих слов, что за время моего отсутствия ты превратился в истинного великосветского шалопая? То есть, прости, джентльмена. — Без всякого желания с моей стороны, поверь. Была б моя воля, я держался бы в ста милях от общества, избегал бы его, как чумы. Но моя сестра в прошлом году начала выезжать в свет, и я просто обязан ее сопровождать время от времени. — Ты говоришь о Дафне? — Как? Вы были знакомы? — Нет, но ты получал от нее письма, когда мы учились еще в школе, и я запомнил, что она родилась четвертой в семье, а значит, ее имя на "Д". — Верно. Наш семейный метод давать имена детям. Очень помогает вспоминать, как кого зовут. Саймон рассмеялся: — Ваше изобретение — самое крупное в Англии после паровой машины Уатта. — Я тоже так считаю, — скромно согласился Энтони. — Послушай, — сказал он, наклоняясь к другу, — мне пришла в голову смелая мысль: на этой неделе у нас состоится семейный обед — почему бы тебе не присоединиться к нам? Темные брови Саймона слегка приподнялись. — Ты же нарисовал страшную картину, пугая меня драконами в образе матерей и девиц на выданье, разве не так? — Ну, мать я возьму на себя, буду строго следить за ней, а насчет Дафны можешь не волноваться — она не из таких. Она — исключение, которое лишь подтверждает правило. Тебе она должна понравиться. Глаза Саймона недоверчиво сузились: не играет ли с ним приятель? Не пытается ли заманить в ловушку? Энтони угадал ход, его мыслей и со смехом сказал: — Господи, уж не воображаешь ли ты, что я играю роль сводника? Саймон промолчал. — Ты для Дафны совсем не подходишь, — продолжал его друг. — Почему это? — вскинулся Саймон. — Слишком погружен в себя. Всегда был таким, насколько я помню. Некоторое время Саймон обдумывал характеристику и, так и не решив, хорошо это или плохо, задал вопрос: — У нее уже было много предложений? — Несколько. — Энтони, допив бренди, откинулся в кресле. — Я позволил ей отказать всем. — Как великодушно с твоей стороны. Энтони не принял иронии и продолжил тему. — Я считаю, — сказал он, — что надежда найти настоящую любовь весьма призрачна в наше время, но отнюдь не отвергаю при этом счастливого брака. Однако не с человеком, который годится ей в отцы, или с другим — почти годящимся в отцы; или, наконец, с тем, кто слишком сух и высокомерен для нашей веселой семьи. Упаси Бог! А на этой неделе ее руки просил вообще один… Энтони замолчал — как опытный рассказчик, играя вниманием слушателя. — Что же случилось на этой неделе? — не выдержал Саймон. — Ну, этот последний… Впрочем, он довольно мил, только немного тупоголов. А точнее, глуп как пробка… Но ты можешь подумать, что я очень жесток и придирчив. Ничего подобного — я такой же, каким ты меня знал в далекие веселые беспутные времена, и вовсе не хочу огорчать беднягу и разбивать ему сердце, а потому… — А потому перекладываешь это на хрупкие плечи своей сестры. Я угадал? — Нет, мой друг. Я сам откажу ему, но постараюсь сделать это предельно мягко. — Не многие братья идут на такое ради сестер! — Она воистину хорошая сестра, — серьезно сказал Энтони. — И я готов сделать для нее многое. — Даже водить ее по магазинам и выслушивать разговоры о погоде, балах и о лентах для волос? — Даже это, но подобное мне с ее стороны не грозит. — Охотно верю, однако у тебя на подходе еще три сестрицы, не так ли, мой бедный друг? — Совершенно верно. Но все они моложе Дафны, у меня есть еще время для отдыха. Саймон иронически усмехнулся: — Что ж, набирайся сил. Честно говоря, он немного завидовал приятелю, окруженному большой семьей, не опасавшемуся одиночества и даже не знающему, что это такое. У Саймона не было сейчас намерения создать собственную семью, однако он не мог отрицать, что, если бы она появилась, его жизнь наполнилась бы иным смыслом, стала бы, наверное, более содержательной, даже привлекательной… Из некоторой задумчивости его вывел вопрос Энтони, уже поднявшегося из-за стола: — Так как? Придешь к нашему ужину? Он не будет званым, только девять наших. Ты — десятый. У Саймона было множество дел в эти дни, связанных с вступлением в права наследства, управлением имениями, и он с некоторым удивлением услышал собственный ответ: — С удовольствием. — Очень рад, Саймон. Но сначала мы еще увидимся у леди Данбери, не так ли? Ты ведь собирался? Саймон содрогнулся. — Ты меня так запугал, что если я и приду, то постараюсь удрать через какие-нибудь полчаса. — Полагаешь, тебе это удастся? Решительный вид Саймона лучше всяких слов говорил, что он именно так и полагает. |
||
|