"Грань риска" - читать интересную книгу автора (Кук Робин)

6

Понедельник, 25 июля 1994 года

Проспав около четырех часов, Эдвард проснулся, как от толчка. Было пять часов утра. Когда у него шли интересные эксперименты, потребность в сне резко снижалась. Теперь же он был взволнован и возбужден, как никогда раньше. Во всяком случае, ничего подобного он не помнил. Его научная интуиция говорила ему, что сейчас он натолкнулся на что-то по-настоящему великое, а научная интуиция его никогда не подводила.

Эдвард так стремительно выскочил из постели, что Буфер разразился неистовым лаем. Бедный пес вообразил, что произошло какое-то великое несчастье, может, даже катастрофа. Чтобы привести собаку в чувство, Эдварду пришлось ее слегка шлепнуть.

Выполнив утренний ритуал, то есть, погуляв с Буфером, Эдвард помчался в лабораторию. Когда он пришел на работу, не было и семи. Элеонор была уже на месте.

— Меня мучает бессонница, — призналась она. Ее длинные белокурые волосы, обычно аккуратно уложенные, слегка растрепались.

— Меня тоже, — бросил Эдвард.

В субботу они проработали до часа ночи, в воскресенье провели в лаборатории целый день. В предвкушении успеха Эдвард отказался даже от воскресной встречи с Ким. Когда он объяснил ей, насколько они с Элеонор близки к цели, она поняла его.

Наконец, к полуночи в воскресенье Эдварду и Элеонор удалось довести до совершенства технику разделения. Трудность заключалась в том, что у двух алкалоидов оказались очень близкими физические свойства. Но теперь все трудности были позади, и все, что им сейчас было нужно, так это побольше материала. Словно услышав их молитвы, позвонил Кевин Скрэнтон и сообщил, что он собирается послать им еще несколько колоний нужных грибков утром в понедельник.

— Я хочу, чтобы все было готово к прибытию материала, к девяти часам, — распорядился Эдвард.

— Слушаюсь, — ответила Элеонор, щелкнув каблуками и шутливо отдав честь. Эдвард попытался хлопнуть ее по голове, но она оказалась проворнее и уклонилась.

Они лихорадочно трудились уже около часа, когда Элеонор тронула Эдварда за руку.

— Вы что, намеренно игнорируете свою паству? — спросила она, лукаво глядя на него через плечо.

Эдвард выпрямился и, оглянувшись, увидел толпу студентов, тщетно ожидавших, когда он, наконец, соблаговолит заметить их присутствие. Он совершенно ушел в работу и не замечал никого вокруг. Толпа увеличивалась по мере того, как к ней присоединялись все новые и новые студенты. Все они, как всегда, ждали своей очереди, чтобы задать вечные вопросы и получить так нужные им советы.

— Слушайте! — Эдвард повысил голос. — Сегодня можете заниматься чем угодно по своему усмотрению. Я не могу оторваться. Я занят проблемой, которая не может ждать.

Толпа, немного пороптав, постепенно рассосалась. Эдвард не обратил ни малейшего внимания на реакцию студентов. Он снова погрузился в работу, а о его способности концентрировать внимание ходили легенды.

Через несколько минут Элеонор снова потрепала его по руке.

— Мне очень неприятно вас беспокоить, но как быть с девятичасовой лекцией?

— Вот черт! — выругался Эдвард. — Я совершенно о ней забыл. Найдите Ральфа Смита, и пусть он прочтет эту чертову лекцию.

Ральф Смит был старшим ассистентом Эдварда.

Через некоторое время появился Ральф — высокий бородатый худощавый молодой человек с широким румяным лицом.

— Я хочу, чтобы вы взяли на себя труд читать курс лекций по основам биохимии, — сказал Эдвард.

— На какой срок? — спросил Ральф. Он явно был не в восторге от такой перспективы.

— Позже оповещу вас об этом, — ответил Эдвард. После ухода Ральфа Эдвард обратился к Элеонор:

— Ненавижу подобное пассивно-агрессивное поведение. Чушь какая-то! Я впервые в жизни обратился к человеку с просьбой почитать за меня курс основ биохимии.

— Это все потому, что никто, кроме вас, не обладает склонностью к чтению лекций старшекурсникам, — внесла ясность Элеонор.

Вскоре после девяти принесли обещанные Скрэнтоном колонии. Они были сложены в маленькую стеклянную колбочку. Эдвард отвинтил колпачок и высыпал на фильтровальную бумагу маленькие темные зернышки, так осторожно и аккуратно, словно это были золотые песчинки.

— Какие противные маленькие штучки, — произнесла Элеонор. — Похоже на мышиное дерьмо.

— Мне больше по душе сравнивать их с зернышками в ржаном хлебе, — возразил Эдвард. — Это более исторически обоснованная метафора.

— Вы готовы приступить? — спросила Элеонор.

— Поехали, — ответил Эдвард.

Незадолго до полудня Эдварду и Элеонор удалось получить маленькие количества каждого из алкалоидов. Пробы лежали на дне трех конических центрифужных пробирок, помеченных буквами А, В и С. На первый взгляд все три алкалоида были совершенно одинаковы — белый порошок.

— Что дальше? — поинтересовалась Элеонор, рассматривая одну из пробирок.

— Нам надо выяснить, какой из этих алкалоидов обладает психотропной активностью, — ответил Эдвард. — Когда мы отыщем его, то сосредоточим на нем все свои усилия.

— Что мы будем использовать для опытов? — спросила Элеонор. — Мне кажется, лучше всего подойдет Aplasiafasciata. Можно использовать препараты ее нервных ганглиев. По импульсации мы сможем определить, насколько данный алкалоид нейроактивен.

— Нет, это не слишком хорошая модель. — Эдвард отрицательно покачал головой. — Мне хочется выяснить, какой из них является галлюциногеном, и мне нужен быстрый результат. Для этого нам необходим человеческий мозг.

— Но мы не можем воспользоваться для этой цели услугами платных добровольцев! — испуганно воскликнула Элеонор. — Это абсолютно неэтично.

— Вы правы, — согласился Эдвард. — Но я не намерен пользоваться услугами платных добровольцев. Думаю, что для этого хватит и нас двоих.

— Боюсь, что мне не слишком хочется участвовать в подобном эксперименте, — с сомнением в голосе произнесла Элеонор. Она поняла, куда клонит Эдвард.

— Простите! — раздался голос секретарши отдела Синди. — Мне очень неловко прерывать ваш разговор, доктор Армстронг, но в приемной находится доктор Стентон Льюис, он хочет переговорить с вами.

— Передайте ему, что я занят, — сказал Эдвард. Но не успела Синди выйти, как он окликнул ее. — Подождите, Синди. Я передумал. Пришлите его, пожалуйста, сюда.

— Мне не нравится блеск в ваших глазах, — проговорила Элеонор, пока они ожидали прихода Стентона.

— Это совершенно невинный и целомудренный блеск, — улыбнулся Эдвард. — Конечно, если мистер Льюис захочет стать генеральным инвестором нашего исследования, я не буду его отговаривать. Однако, кроме шуток, я хочу заинтересовать его и объясню, чем мы тут занимаемся.

Стентон ворвался в лабораторию и особенно обрадовался, что застал Эдварда в обществе Элеонор.

— Вы мои самые любимые люди на свете, — заявил он, — но я люблю вас разными половинами мозга.

Он рассмеялся, полагая, что это была шутка экстракласса. Однако Элеонор обошла его в остроумии, заметив, что не знала о том, что Стентон сменил сексуальную ориентацию.

— Что вы хотите этим сказать? — озадаченно спросил Стентон.

— Я уверена, что во мне вас привлекает интеллект, значит, для Эдварда остается только ваша подкорка.

Эдвард сдавленно хихикнул. Пикировка была сильной стороной Стентона. Эдвард ни разу не видел, чтобы кто-нибудь превзошел его в этом искусстве. Стентон расхохотался и заявил, что ум Элеонор настолько ослепил его, что заслонил собой все остальные ее прелести. Затем Стентон повернулся к Эдварду:

— Ну ладно, шутки в сторону. Подурачились и хватит. Как дела с проспектом «Дженетрикс»?

— У меня не было времени его просмотреть, — признался Эдвард.

— Ты же обещал, — насупился Стентон. — Я, пожалуй, скажу своей кузине, чтобы она перестала встречаться с тобой, ведь тебе совсем нельзя доверять. Ты очень ненадежный человек.

— Что это за кузина? — спросила Элеонор, шутливо ткнув Эдварда в бок.

Лицо Эдварда вспыхнуло. Будучи в лаборатории, в своих владениях, он практически никогда не заикался. Но теперь этот недуг обрушился на него с необычайной силой. Он не хотел обсуждать свои отношения с Ким.

— У меня вообще не было времени для чтения, — произнес он с превеликим трудом. — Сегодня ночью произошло нечто, что может сильно заинтересовать тебя.

— Лучшее — враг хорошего, — поддразнил Эдварда Стентон. Он хлопнул Эдварда по плечу и заверил, что пошутил относительно Ким. — Я никогда не стану вмешиваться и разлучать пару влюбленных голубков. От тетушки я слышал, что старик Стюарт был немало удивлен, обнаружив вас вдвоем в Салеме. Надеюсь, он не застал вас на месте преступления, а, старый проказник?

Эдвард нервно закашлялся, встал и начал с запозданием предлагать Стентону стул. Потом он постарался сменить тему разговора и пустился в пространный рассказ о том, как были открыты новые грибки и новые алкалоиды. Он сообщил Стентону, что один из них обладает психотропной активностью, и даже объяснил, как ему удалось это выяснить. Более того, он вручил Стентону три пробирки, добавив, что им с Элеонор удалось закончить выделение в химически чистом виде трех новых соединений.

— Вот так история, — прокомментировал Стентон. Он положил пробирки на стол. — Но почему ты считаешь, что это должно меня как-то особенно заинтересовать? Я сугубый практик. Меня не очень волнует всякая эзотерическая экзотика, на которой паразитируют такие чистые теоретики, как ты.

— Я думаю, что эти алкалоиды могут иметь практическую отдачу, — пояснил Эдвард. — Мы находимся на пороге открытия новой группы психотропных средств, которые, по меньшей мере, можно будет использовать в исследовательских целях.

Стентон выпрямился на стуле. Нарочитая небрежность, с которой он себя вел, испарилась.

— Новые лекарства? — переспросил он. — Это звучит действительно заманчиво. Каковы, на твой взгляд, шансы на то, что они смогут найти клиническое применение?

— Думаю, шансы очень велики, — ответил Эдвард. — Особенно если учесть, что можно модифицировать молекулы полученных веществ. При этом могут образоваться такие соединения, которые невозможно получить в результате доступных на сегодняшний день химических синтезов. Ты понимаешь, после психоделического эпизода, когда я принял грубый экстракт алкалоидов, я почувствовал небывалый прилив энергии. Мой ум был необычайно ясен. Я уверен, что эти средства окажутся чем-то большим, чем простые галлюциногены.

— Мой Бог! — воскликнул Стентон. Предпринимательский интерес заставил сильнее обычного забиться его сердце. — В этом проглядывает что-то грандиозное.

— Именно об этом мы и думаем, — заверил Эдвард.

— Я имею в виду, что вам необходима солидная финансовая поддержка, — уточнил Стентон.

— Наши интересы заключаются, прежде всего, в том, чтобы выяснить, какое значение для науки может иметь новая группа психотропных препаратов, — сказал Эдвард. — Сейчас весь научный мир живет в предчувствии прорыва в нашем понимании механизмов функционирования головного мозга. Кто знает, может быть, наши препараты позволят совершить этот прорыв. Если это действительно так и будет, то нам надо позаботиться о финансировании их широкомасштабного производства. Все нейробиологи мира начнут заказывать эти препараты.

— Все это прекрасно и благородно, — проговорил Стентон. — Я очень рад, что вас вдохновляют столь высокие цели. Но почему бы вам не поймать двух зайцев сразу? Вы можете сделать довольно солидные деньги на этом деле.

— Меня совершенно не прельщает перспектива стать миллионером. Я никогда об этом не думал, — пояснил Эдвард. — Хочу заявить об этом сразу.

— Миллионером? — переспросил Стентон с саркастической усмешкой. — Если это новое семейство лекарств докажет свою эффективность при лечении депрессии, тревоги или того и другого вместе, то должен тебе заметить, что эти молекулы потянут на миллиард долларов.

Эдвард начал было объяснять Стентону, что у них разные представления о человеческих ценностях, но внезапно лицо его обмякло, и он остановился на полуслове. Он спросил у Стентона, не ослышался ли он, действительно ли тот произнес слово «миллиард».

— Да, и повторяю еще раз — такая молекула будет стоить не меньше миллиарда долларов, — настаивал Стентон. — Я нисколько не преувеличиваю. Опыт либриума и валиума, а в последнее время прозака доказал, что общество проявляет ненасытный аппетит по отношению к эффективным психотропным лекарствам.

Эдвард повернулся к окну и невидящим взором уставился на центральную площадь городка медицинского факультета. Когда он заговорил, его голос был бесцветным и невыразительным, словно Эдвард пребывал в трансе.

— Что ты можешь посоветовать, чтобы нам быстрее продвинуться в наших исследованиях?

— Совет будет не слишком сложным, — ответил Стентон. — Все, что от вас требуется, — это основать компанию и запатентовать лекарство. Это делается очень просто. Но до этого вы должны держать свои исследования в строжайшем секрете.

— Они и так держатся в секрете, — сообщил Эдвард. Он все еще пребывал в какой-то прострации. — Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы поняли, что имеем дело с новыми веществами. Единственные, кто знает об этом, — я и Элеонор.

Он ничего не сказал о Ким, боясь спровоцировать Стентона на новую пошлость.

— Чем меньше людей будут об этом знать, тем лучше, — наставительно произнес Стентон. — Со своей стороны могу заверить вас, что, как только появятся обнадеживающие результаты, я смогу взять на себя труд и расходы по образованию компании.

Эдвард помассировал переносицу, глубоко вздохнул, и, казалось, наконец, пробудился от транса.

— Я думаю, что мы опережаем события, нельзя бежать впереди паровоза. До формирования окончательной идеи нам с Элеонор предстоит изрядно потрудиться.

— Каким будет ваш следующий шаг? — поинтересовался Стентон.

— Мне очень приятно, что ты об этом спросил, — произнес Эдвард. Он поднялся из-за стола и стремительно подошел к стеклянному шкафу. — Мы с Элеонор обсуждали этот вопрос как раз перед твоим приходом. Во-первых, надо определить, какое из выделенных нами соединений обладает психотропной активностью.

Эдвард достал из шкафа три мерных цилиндра и вернулся к своему столу. В цилиндры он всыпал по мизерной щепотке порошка из каждой пробирки. Во все цилиндры он налил по литру дистиллированной воды. Резко встряхивая цилиндры, он растворил порошки алкалоидов в воде.

— И как ты собираешься это делать? — спросил Стентон. Со слов Эдварда и по его действиям он начал догадываться о его намерениях.

Эдвард достал из ящика стола три миллилитровые пипетки.

— Никто не хочет присоединиться ко мне? — спросил Эдвард.

Ни Стентон, ни Элеонор не сдвинулись с места и не произнесли ни слова.

— Эх вы, цыплятки, — со смехом проговорил.Эдвард. — Да не волнуйтесь, я пошутил. Просто я хочу, чтобы на всякий случай вы побыли со мной. Пробовать это зелье — мой жребий.

Стентон посмотрел на Элеонор.

— Я не понимаю, этот парень окончательно рехнулся или как?

Элеонор взглянула на Эдварда. Она знала, что он не тупица и не твердолобый осел. Ей никогда раньше не приходилось встречать такого умного человека, особенно если речь шла о нейробиологии и биохимии.

— Вы абсолютно убеждены, что это безопасно? — спросила она.

— Так же безопасно, как выпить бульон из кубиков. В лучшем случае на один миллилитр приходится несколько миллионных долей грамма. Кроме того, экстракт довольно грубый, поэтому вредных последствий просто не может быть. Думаю, что это даже доставит мне некоторое удовольствие. Все же это довольно чистые пробы.

— Отлично! — сказала Элеонор. — Дайте и мне одну пипетку.

— Вы хорошо подумали? — поинтересовался Эдвард. — Здесь не может быть никакого принуждения. Лично я не против того, чтобы попробовать все три порошка.

— Я хорошо подумала. — Элеонор взяла пипетку.

— А ты, Стентон? — спросил Эдвард. — У тебя появился реальный шанс поучаствовать в настоящем научном эксперименте. Если ты все еще хочешь, чтобы я прочитал твой чертов проспект, то доставь мне удовольствие.

— Ну, если вы оба считаете, что это безопасно, то я, пожалуй, присоединюсь, — неохотно проговорил Стентон. — Но ты все равно прочти мои проспекты, а то я буду вынужден познакомить тебя со своими дружками-бандитами с северной окраины.

С этими словами Стентон взял пипетку.

— Каждый выбирает яд по своему вкусу, — объявил Эдвард, протягивая руку к цилиндрам.

— Возьми свои слова обратно, или я откажусь! — воскликнул Стентон.

Эдвард рассмеялся. Смущение Стентона доставляло ему несказанную радость. Слишком часто все бывало наоборот.

Стентон уступил право выбора Элеонор, а потом взял один из двух оставшихся цилиндров.

— Фармакологическая русская рулетка, — пробормотал он.

Элеонор рассмеялась и сообщила Стентону, что он слишком умен, чтобы быть счастливым.

— Но я оказался недостаточно умным, чтобы отказаться от ваших дурацких опытов, — огрызнулся Стентон.

— Пропустим леди вперед, — предложил Эдвард.

Элеонор набрала в пипетку миллилитр жидкости и вылила ее себе на язык. Эдвард посоветовал ей запить раствор стаканом воды.

Двое мужчин пристально наблюдали за ней. Все сидели в напряженном молчании. Наконец, Элеонор пожала плечами.

— Ничего не чувствую. Разве только немного участился пульс.

— Это от страха, — высказал предположение Стентон.

— Стентон, теперь твоя очередь, — сказал Эдвард. Стентон наполнил свою пипетку.

— Я вынужден идти на преступление, чтобы заполучить тебя в научно-консультативный совет, — пожаловался он Эдварду. Вылив жидкость на язык, он запил ее стаканом воды. — Какая горечь! Но я ничего не чувствую.

— Надо выждать немного, — пояснил Эдвард. — Прими во внимание скорость кровотока и всасывания.

Он набрал в пипетку миллилитр доставшегося ему раствора. Эдвард начал беспокоиться, что в грубом экстракте, который он приготовил в лаборатории Кевина, содержалось какое-то водорастворимое соединение, вызвавшее у него психоделические явления, которое они с Элеонор потеряли в процессе очистки.

— У меня слегка закружилась голова, — вдруг подал голос Стентон.

— Хорошо, — отозвался Эдвард. Его сомнения рассеялись. Он вспомнил, что у него тоже сначала появилось легкое головокружение. — Ты ничего больше не чувствуешь?

Стентон внезапно напрягся, на лице появилась гримаса страха, глаза стали бешено вращаться.

— Что ты видишь? — спросил Эдвард.

— Цвета! — закричал Стентон. — Я вижу перемещающиеся цветные пятна.

Он начал было подробно перечислять, какие именно цвета он видит, как вдруг замолчал и испустил крик, полный страха. Вскочив на ноги, он начал неистово тереть свои руки.

— В чем дело? — спросил Эдвард.

— Меня кусают насекомые, — пожаловался Стентон. Он продолжал бешено стряхивать с себя невидимых насекомых, пока не начал задыхаться.

— Что случилось теперь? — продолжал спрашивать Эдвард.

— Мне сдавило грудь, — простонал Стентон. — Я не могу глотнуть.

Эдвард схватил Стентона за руку. Элеонор протянула руку к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь», но Эдвард поспешил заверить ее, что все в полном порядке. Через мгновение Стентон действительно успокоился. Он закрыл глаза, по лицу его блуждала довольная улыбка. Эдвард взял его под руку и усадил на стул.

На вопросы Стентон отвечал теперь медленно и неохотно. Говорил, что он занят и не хочет, чтобы его беспокоили. Когда Эдвард спросил его, чем именно он занят, тот односложно ответил: «Дела».

Через двадцать минут Стентон перестал улыбаться. Казалось, следующие несколько минут он проспал. Потом медленно, словно нехотя, открыл глаза.

Он попытался сглотнуть, но слюны не было.

— Во рту у меня сухо, как в пустыне Гоби, — пожаловался он. — Дайте мне попить.

Эдвард налил воды и протянул Стентону стакан. Тот одним глотком осушил его и потребовал еще.

— Могу сказать, что эти несколько минут доставили мне некоторое удовольствие. Вообще все было довольно занятно.

— Это продолжалось больше двадцати минут, — заметил Эдвард.

— Ты серьезно? — поинтересовался Стентон.

— А как ты вообще себя чувствуешь? — спросил Эдвард.

— На меня снизошло небывалое спокойствие, — сказал Стентон.

— Ты не ощущаешь себя ясновидящим? — продолжал свой допрос Эдвард.

— Да, пожалуй, это подходящее слово для описания того, что я чувствую, — ответил Стентон. — Я могу сейчас с необычайной ясностью вспомнить любой эпизод из своей жизни.

— Я чувствовал то же самое, — согласился Эдвард. — А ощущал ли ты удушье?

— Какое еще удушье? — удивленно спросил Стентон.

— Ты жаловался на то, что давишься, — напомнил Эдвард. — Еще ты говорил, что тебя кусают какие-то насекомые.

— Этого я не помню, — признался Стентон.

— Это, впрочем, не имеет никакого значения, — подытожил Эдвард. — Самое главное, мы теперь знаем, что соединение В определенно обладает галлюциногенным эффектом. Давайте теперь испробуем последнее.

Эдвард принял свою дозу. Как и в случае с Элеонор, несколько минут они ожидали эффекта. Но ничего не произошло.

— Раз, два, три — это, верно, будешь ты. — Эдвард показал пальцем на Стентона. — Теперь мы знаем, с каким алкалоидом нам надо работать.

— Может, нам просто разлить это зелье по бутылкам и продавать его таким, какое оно есть, — пошутил Стентон. — Бунтарскому поколению шестидесятых оно наверняка пришлось бы по вкусу. Я чувствую себя сейчас просто великолепно. Мне кажется, я пребываю даже в какой-то эйфории. Может, конечно, это связано с тем, что я избавился от опасности, поскольку, несмотря на твои уверения, мне все же было довольно страшно. Признаюсь.

— Мне кажется, я тоже испытывал эйфорию, — проговорил Эдвард. — Так как мы оба чувствовали одно и то же, то, скорее всего, это все-таки связано со свойствами алкалоида. Как бы то ни было, я воодушевлен результатами. Я считаю, что мы получили психоделическое средство, обладающее, кроме того, успокаивающими и амнестическими свойствами.

— А как ты объяснишь ясновидение? — поинтересовался Стентон.

— Мне кажется, что это отражение общего усиления деятельности мозга, — ответил Эдвард. — В этом плане средство может оказаться полезным как антидепрессивное лекарство.

— В моих ушах это звучит как музыка, — сказал Стентон. — Что ты собираешься предпринять с этим соединением, каким будет следующий шаг?

— Сначала мы выясним его химическое строение, — пояснил Эдвард. — Это значит, что мы установим его химическую формулу и выясним физические свойства. Выяснив формулу, мы приступим к синтезу вещества, чтобы не зависеть от экстракции его из плесени. Потом мы займемся его физиологическими эффектами и токсичностью.

— Токсичностью? — переспросил, побледнев, Стентон.

— Ты принял минимальнейшую дозу, — успокоил его Эдвард, — так что можешь не переживать. Ты ничем не заболеешь.

— А как вы собираетесь анализировать физиологические эффекты соединения? — спросил Стентон.

— Это будет многоуровневый подход, — ответил Эдвард. — Ты должен помнить, что большинство соединений, обладающих психоделическими свойствами, действуют подобно медиаторам центральной нервной системы, вызывая возбуждение или торможение деятельности клеток головного мозга. Например, ЛСД по своим эффектам напоминает серотонин. Мы начнем исследования с одиночного нейрона, потом перейдем к исследованию синаптосом, для чего нам придется измельчить и отцентрифугировать при определенной скорости вращения ткань живого мозга. На последнем этапе нам надо будет исследовать действие соединения на клеточных ансамблях, для чего мы воспользуемся нервными ганглиями низших животных.

— Будете ли вы проводить опыты на живых животных? — спросил Стентон.

— Со временем обязательно, скорее всего, на мышах и крысах. Может быть, и на обезьянах. Но это вопрос довольно далекого будущего. Нам предстоит еще выяснить молекулярные механизмы действия соединения. Надо будет определить рецепторы, связывающие препарат на мембране нейрона, и выяснить природу внутриклеточного мессенджера.

— Складывается впечатление, что здесь работы не на один год, — разочарованно произнес Стентон.

— Да, нам предстоит громадная работа, — подтвердил Эдвард. Он улыбнулся Элеонор, которая в ответ согласно кивнула. — Это очень волнующе. Такой шанс выпадает один раз в жизни.

— Ладно, держите меня в курсе, — заключил Стентон. Он поднялся. Испытывая свое равновесие, прошелся по лаборатории. — Должен сказать, что я великолепно себя чувствую.

Стентон дошел до двери, но потом вернулся. Эдвард и Элеонор уже были вовсю поглощены работой.

— Помни, что ты обещал мне прочитать этот чертов проспект, и я не слезу с тебя, пока ты этого не сделаешь, и наплевать мне на твою занятость.

— Я обязательно его прочту, — отмахнулся Эдвард. — Правда, не знаю когда.

Стентон приложил к виску указательный палец и, состроив гримасу отчаяния, сделал вид, что нажимает на курок.

— Ким, тебе звонят по городскому телефону! — крикнул из коридора дежурный охранник.

— Оставь сообщение! — крикнула в ответ Ким. Вместе с еще одной сестрой она в это время была занята с крайне тяжелым больным.

— Иди к телефону, — сказала ей сестра. — Я справлюсь.

— Ты уверена? — спросила Ким. Сестра утвердительно кивнула.

Проложив себе дорогу среди множества каталок, Ким подошла к телефону на центральном посту хирургического реанимационного отделения. Она взяла трубку, думая, что звонят либо из лаборатории, либо из отделения переливания крови. Она сегодня обращалась с заявками в оба эти места.

— Простите, я надеюсь, что не очень помешал вам, — раздался в трубке незнакомый голос.

— С кем я говорю? — спросила Ким.

— Это Джордж Харрис, ваш подрядчик из Салема. Вы мне звонили? Я получил телефонограмму.

— Ради Бога, простите. — Ким совершенно запамятовала, что несколько часов назад звонила в Салем. — Я вас не узнала.

— Я прошу меня извинить, что так задержался со звонком, — произнес Джордж, — но я все время был на объекте. Чем могу быть полезен?

— Я хотела узнать, когда вы начнете засыпать траншею, — поинтересовалась Ким. Этот вопрос уже второй день не давал ей покоя. Она даже представить себе не могла, что будет делать, если траншею засыплют до того, как голова Элизабет вернется к месту своего вечного упокоения.

— Скорее всего, завтра утром, — ответил Джордж.

— Так быстро! — воскликнула Ким.

— Как и договорились, мы уже укладываем трубы. А что, у вас возникли какие-то проблемы?

— Нет, — быстро ответила Ким. — Я просто хотела узнать. И вообще, как продвигается работа?

— Без происшествий, — сообщил Джордж. Закончив разговор и повесив трубку, Ким немедленно позвонила Эдварду. Слушая длинные гудки, она начала волноваться еще больше.

Застать Эдварда по телефону было нелегкой задачей. Сначала секретарша наотрез отказалась его искать, предложив оставить сообщение. Ким настаивала, и, наконец, ей удалось убедить секретаршу позвать Эдварда к телефону.

— Какая радость, что ты позвонила, — сказал он, подойдя к трубке. — У меня для тебя просто прекрасные новости. Мы не только разделили алкалоиды, но и определили, какой из них обладает психотропной активностью.

— Я счастлива за тебя, — проговорила Ким. — Но, понимаешь, возникла проблема. Нам надо как можно быстрее вернуть на место голову Элизабет.

— Мы отвезем ее туда в конце недели.

— Это слишком поздно. Я только что разговаривала с подрядчиком, и он сказал мне, что завтра они начнут засыпать траншею.

— Вот так номер! — воскликнул Эдвард. — События развиваются с головокружительной быстротой. Как жаль, мне совершенно не хочется сбиваться с темпа. Они не могут подождать с этим и засыпать траншею в конце недели?

— Об этом я не спросила, — ответила Ким. — И не хочу спрашивать. Надо привести в обоснование какие-то аргументы, а это, значит, придется говорить про гроб. Подрядчик знаком с моим отцом, они постоянно общаются, а я не хочу, чтобы отцу даже намеком дали понять, что гроб вскрывали.

— Черт бы все это побрал! — выругался Эдвард. Повисла неловкая пауза.

— Ты обещал, что вернешь голову на место очень быстро, — произнесла, наконец, Ким.

— Это отнимет столько времени… — Помолчав немного, Эдвард добавил: — Почему бы тебе самой не отвезти туда голову?

— Не знаю, смогу ли я, — ответила Ким. — Я смотреть-то на нее не хочу, не то, что трогать.

— Тебе не придется ее трогать, — заверил Эдвард. — Надо будет только отодвинуть переднюю стенку и вставить в гроб коробку. Ее не надо даже открывать.

— Эдвард, ты же обещал, — настаивала Ким.

— Ну, прошу тебя, — взмолился Эдвард. — Сделай это сама. Я настолько занят, что просто не могу оторваться. Как раз сейчас мы начали расшифровку химической структуры.

— Ладно, — сдалась Ким.

Когда близкие люди о чем-то ее просили, она редко отваживалась сказать «нет». И дело не в том, что ей не хотелось ехать в Салем. Она понимала: надо почаще напоминать о себе строителям. Может, будет и не так уж страшно самой засунуть коробку в фоб.

— Как ты передашь мне коробку? — спросила она.

— Я максимально тебе все облегчу, — пообещал он. — Я пришлю ее с посыльным перед окончанием твоей рабочей смены. Как тебе такой вариант?

— Пожалуй, он меня устроит, — согласилась Ким.

— Перед окончанием работы позвони мне в лабораторию, я буду здесь до полуночи, а может быть, и позже.

Ким вернулась к работе, но мысли ее витали далеко от госпиталя. Тревога, которую она ощутила, узнав, что завтра начнут засыпать траншею, так и не улеглась. Зная себя, Ким была уверена, что беспокойство не покинет ее до тех пор, пока она не положит голову обратно в гроб.

Переходя от койки к койке и работая с пациентами, Ким испытывала по отношению к Эдварду глухое раздражение, прежде всего из-за того, что позволила ему вообще вскрывать гроб и трогать останки Элизабет. Чем больше она размышляла о том, что ей придется укладывать голову в гроб, тем меньше ей нравилась эта затея. Хотя идея оставить голову в картонной коробке и казалась ей разумной, она все же считала, что могилу по возможности надо привести в такое состояние, в каком она была до того, как ее разрушили. Это означало, что ей придется вскрыть коробку и взять голову Элизабет в руки, а этого ей хотелось меньше всего на свете.

Служебные обязанности постепенно оттеснили тяжкие думы Ким о голове Элизабет куда-то на задний план. Больные были тяжелые, работы много, и часы пролетели незаметно. Она занималась затромбированным венозным катетером, когда до ее руки дотронулся охранник.

— Тебе принесли пакет. — Вахтер показал рукой на посыльного, который застенчиво переминался у входа с ноги на ногу. — Надо подойти и расписаться в получении.

Ким подошла ближе и посмотрела на посыльного. Парень был явно подавлен обстановкой реанимационного отделения. Он держал в руке перевязанную шнурком коробку из-под компьютера. Через мгновение Ким вспомнила, что должно лежать в коробке, и у нее неистово забилось сердце.

— Его хотели остановить на наружной проходной, — сказал дежурный, — но он настаивал на том, что получил инструкции вручить посылку тебе лично.

— Сейчас я все сделаю. — Ким пошла к двери. Дежурный шел за ней по пятам. К ее ужасу, в этот момент и без того щекотливая ситуация осложнилась еще больше. Из-за стола поднялся Киннард, который только что делал записи в истории болезни и во все глаза смотрел на посыльного. Они не встречались со времени их достопамятной стычки в имении.

— Что это нам принесли? — спросил Киннард.

Ким торопливо взяла у посыльного извещение и расписалась.

— Это персональная посылка, — объяснил тот.

— Я вижу, — сказал Киннард. — Более того, я еще вижу, что ее принесли из лаборатории доктора Эдварда Армстронга. Вопрос заключается в том, что же может находиться внутри?

— В извещении это не сказано, — ответил посыльный.

— Дай сюда коробку, — резко произнесла Ким. Она протянула руки, чтобы отобрать коробку у Киннарда, который успел уже наложить на нее руки. Он резко отступил на шаг.

На лице Киннарда играла высокомерная улыбка.

— Эдвард Армстронг — один из многочисленных воздыхателей мисс Стюарт, — сообщил он дежурному. — Там внутри, наверное, лежат леденцы. Это очень умно — положить леденцы в коробку из-под компьютера.

— Первый раз в отделение послеоперационной интенсивной терапии приносят персональную посылку, — сообщил дежурный.

— Отдай мне коробку! — еще раз потребовала Ким. Ее лицо вспыхнуло. Она живо представила, как коробка падает на пол и оттуда выкатывается голова Элизабет.

Киннард поднес коробку к уху и встряхнул ее. Ким явственно услышала, как голова, перекатываясь, бьется о стенки коробки.

— Нет, это не леденцы, — заключил Киннард. — Наверное, это шоколадный футбольный мяч. — Он изобразил на лице притворную растерянность. — Как ты думаешь? — Он поднес коробку к уху дежурного и снова встряхнул ее.

Помертвев, Ким обежала вокруг стола и попыталась завладеть посылкой. Но Киннард поднял коробку высоко над головой, и Ким не могла до нее дотянуться.

В это время к столу незаметно с другой стороны подошла Марша Кингсли. Как и все в отделении, она видела происходящую сцену, но в отличие от прочих решила прийти на помощь подруге. Подойдя сзади к Киннарду, она повисла у него на руке и заставила его опустить коробку. Он не стал сопротивляться. Марша протянула руку и взяла посылку.

Чувствуя, что Ким чуть не плачет, Марша увела ее в раздевалку. Уходя, они слышали, как хохочут Киннард и дежурный.

— У некоторых людей очень нездоровое чувство юмора, — проговорила Марша. — Кое-кому не мешает врезать по ирландской заднице.

— Спасибо за помощь, — поблагодарила Ким. Теперь, когда коробка, наконец, была у нее в руках, она несколько успокоилась. Ее трясло от пережитого волнения.

— Не понимаю, что происходит с этим человеком, — заметила Марша. — Ведет себя как глупый бычок. Ты не заслуживаешь такого обращения.

— Он чувствует себя уязвленным, потому что я встречаюсь с Эдвардом, — пояснила Ким.

— И ты его еще защищаешь! — возмутилась Марша. — Черт, не стоит тебе принимать на себя роль покинутой возлюбленной Киннарда. Не вздумай этого делать, он того не стоит.

— С кем он сейчас встречается? — спросила Ким.

— С новенькой блондинкой из регистратуры, — ответила Марша.

— О Боже! — саркастически воскликнула Ким.

— Это он все потерял, — настаивала Марша. — Говорят, она вообще работает всеобщей утешительницей.

— Зато ее тело никогда не подведет, — с горечью произнесла Ким.

— Тебе-то что за печаль? — спросила Марша беззаботно.

— Ты права, — согласилась Ким, тяжело вздохнув. — Просто я ненавижу ссоры и склоки.

— Ну, ты неплохо расквиталась с Киннардом, — сказала Марша. — Ты сравни, как к тебе относится Эдвард, и подумай, что ты потеряла. Во всяком случае, Эдвард не воспринимает тебя как нечто само собой разумеющееся.

— Ты права, — еще раз повторила Ким.

После работы Ким вынесла компьютерную коробку на улицу и положила ее в багажник своей машины. Потом она некоторое время колебалась, размышляя, что делать дальше. До того, как всплыла проблема с головой Элизабет, она думала после работы заглянуть в здание законодательного собрания штата. Сначала она решила отложить этот визит на завтра. Потом подумала, что вполне успеет сделать и то и другое, тем более что в коттедж ей надо приехать, когда рабочие разъедутся по домам.

Оставив машину на стоянке госпиталя, Ким пошла по Бикон-Хилл к увенчанному позолоченным куполом зданию законодательного собрания штата Массачусетс. После тяжелой работы в замкнутом помещении она наслаждалась пребыванием на улице. Был теплый, но не жаркий летний день. С моря дул легкий ветерок, и в воздухе стоял приятный слабый запах океана. Проходя по старой базарной площади, она слышала жалобные крики морских чаек.

Обратившись в справочную законодательного собрания, Ким узнала, что ей надо идти в архив штата Массачусетс. Придя в архив и дождавшись своей очереди, Ким столкнулась с полным мужчиной-клерком. Его звали Уильям Макдональд. Ким показала ему копии прошения Рональда и отрицательную резолюцию члена магистрата Хэторна на это прошение.

— Очень интересно, — проговорил Уильям. — Люблю эти старые документы. Где вы их нашли?

— В суде графства Эссекс, — ответила Ким.

— Чем я могу быть вам полезен? — спросил Уильям.

— Член магистрата Хэторн написал, что мистеру Стюарту надлежит обратиться к губернатору, так как улика, которую он хочет получить, передана в графство Суффолк. Мне хотелось бы узнать содержание ответа губернатора. Что меня больше всего интересует — в чем, собственно, заключается это свидетельство, эта таинственная улика. По каким-то причинам она не описана ни в одном документе — ни в прошении, ни в резолюции.

— Должно быть, речь идет о губернаторе Фипсе, — предположил Уильям. Он улыбнулся. — Я большой любитель исторической старины. Давайте посмотрим, может, нам удастся найти в компьютере данные на Рональда Стюарта.

Уильям нажал на клавиши своего терминала. Ким не могла видеть экран, ей пришлось ограничиться наблюдением за лицом Уильяма. К своему разочарованию, она видела, что каждый раз, нажимая на клавишу входа, Уильям отрицательно качал головой.

— Никаких сведений о Рональде Стюарте. — Он еще раз посмотрел на резолюцию и почесал в затылке. — Прямо даже не знаю, что еще можно сделать. Я попытался найти Рональда Стюарта в данных, касающихся губернатора Фипса, но ничего не получилось. Вся беда заключается в том, что не все прошения семнадцатого века сохранились, а те, что сохранились, часто не внесены в каталоги. В архивах настоящая прорва этих прошений и петиций. Тогда между людьми были постоянные раздоры и несогласие, вот они и писали бесконечные кляузы друг на друга. Впрочем, и сегодня они делают то же самое.

— А что, если воспользоваться датой? — спросила Ким. — Третье августа тысяча шестьсот девяносто второго года. Может, это окажется полезным?

— Боюсь, что нет, — ответил Уильям. — Прошу прощения, мне действительно очень жаль, что я ничем не смог вам помочь.

Ким поблагодарила клерка и вышла на улицу. Она была несколько разочарована и растеряна. После того, как с такой легкостью нашла в Салеме прошение, она вообразила, что в Бостоне с еще большей легкостью найдет бумаги, где будет описана природа окончательной улики, заключительного свидетельства, использованного против Элизабет.

«И почему Рональд Стюарт не описал это проклятое свидетельство?» — думала Ким, идя по Бикон-Хилл. Потом ей в голову пришла идея, что неспроста Рональд не стал этого делать. Может быть, именно в этом и заключался намек на разгадку, послание, которое ей предстояло расшифровать.

Ким вздохнула. Чем больше она размышляла о таинственной улике, тем больше разгоралось ее любопытство. Действительно, в такие вот моменты Ким начинало казаться, что сквозь тьму веков Элизабет пытается что-то сказать ей.

Ким дошла до Кембридж-стрит и свернула к общественной стоянке. Еще одна проблема из-за неудачи, постигшей ее в архиве штата: теперь она снова отброшена к несметному количеству документов, которое ей предстояло переворошить в замке. Перспектива не из радостных. Хотя ясно было, что если она и найдет что-нибудь, то именно в замке.

Сев в машину, Ким поехала на север, в Салем. Путешествие ее тоже не порадовало. Потеряв время в собрании штата, она попала на дорогу в самый разгар движения.

Застряв в пробке на Сторроу-драйв и пытаясь проскочить через перекресток на Леверетт, Ким вспомнила о блондинке, с которой теперь встречается Киннард. Она понимала, что это не должно никоим образом ее тревожить, но ничего не могла с собой поделать. Эти мысли заставляли ее еще больше радоваться тому, что в коттедже она будет жить вместе с Эдвардом. Ей было очень приятно думать, что об этом узнают Киннард и ее любезный папочка.

Потом Ким вспомнила о голове Элизабет, лежавшей в багажнике. Чем больше она думала об отказе Эдварда поехать с ней сегодня в Салем, тем больше удивлялась этому обстоятельству. Он же обещал ей, что сам положит на место голову, к тому же он видел, как противно было Ким даже смотреть на эти мумифицированные останки. Очень странное поведение, особенно если принять во внимание его заботливость. Все это, вместе взятое, не могло не тревожить Ким.

— В чем дело? — сердито закричал Эдвард. — Я что, должен все время водить вас за руку?

В этот момент он разговаривал с Джайей Даваром, блестящим докторантом-индусом из Бангалора. Джайа приехал в Массачусетс защищать докторскую диссертацию лишь первого июля и еще нуждался в направляющем руководстве.

— Я надеялся, что вы порекомендуете мне список дополнительной литературы по моей теме, — сказал Джайа.

— Могу порекомендовать вам целую библиотеку, — с раздражением произнес Эдвард. — Вон она за углом, в сотне ярдов отсюда. — Он махнул рукой в направлении медицинской университетской библиотеки. — В жизни каждого человека наступает момент, когда пуповину отрезают, и он начинает жить самостоятельно. Постарайтесь поработать хоть немного сами.

Джайа поклонился и вышел.

Эдвард вновь обратил свое внимание на мелкие кристаллы, которые он начал выращивать.

— Может, я возьму на себя заботы о новом алкалоиде, — после некоторого колебания предложила Элеонор. — Вы будете смотреть мне через плечо, и служить путеводной звездой.

— Вы хотите лишить меня удовольствия участвовать в открытии? — спросил Эдвард. Пользуясь бинокулярным микроскопом, он наблюдал, как в углублении предметного стекла, на стенках этого углубления, в перенасыщенном растворе росли, формируясь, кристаллы.

— Я просто очень озабочена тем, как вы сумеете справиться со своими преподавательскими обязанностями, — пояснила Элеонор. — Вокруг так много людей, нуждающихся в вашем руководстве. Я слышала, что старшекурсники очень недовольны вашим отсутствием.

— Ральф прекрасно знает материал! — отрезал Эдвард. — Со временем он будет читать лекции лучше.

— Ральф терпеть не может преподавательскую работу и не любит читать лекции, — настаивала Элеонор.

— Мне очень нравится то, что вы говорите, — признался Эдвард, — но я не могу допустить, чтобы эта редкая возможность выскользнула у меня из рук. Мы уже кое-чего добились с нашим алкалоидом. Я это интуитивно чувствую. Не часто бывает, что тебе в подол падает молекула ценой в один миллиард долларов.

— У нас пока нет ни малейшего представления о том, выйдет из этой молекулы что-нибудь путное или нет, — возразила Элеонор. — В этом отношении молекула имеет пока чисто гипотетическое значение.

— Чем усерднее мы будем работать, тем быстрее получим ответ на эти вопросы, — заключил Эдвард. — А студенты пока перебьются и без меня. Кто знает, может быть, это пойдет им только на пользу.

По мере приближения к имению тревога Ким возрастала. Она ни на минуту не могла забыть, что в багажнике лежит голова Элизабет. Чем дольше находилась Ким в непосредственной близости от зловещей коробки, тем больше охватывали ее дурные предчувствия, вызванные недавно происшедшими событиями. Наткнувшись на могилу Элизабет так быстро, Ким не могла теперь отделаться от впечатления, что сумасшествие ведьмовских процессов 1692 года отбросило свою зловещую тень и на нынешнее время.

Проехав через открытые ворога, Ким испугалась, что строители еще не покинули имение. Выехав из леса, она поняла, что ее опасения подтвердились. Перед коттеджем стояли две машины. Ким это вовсе не обрадовало. Она рассчитывала, что к этому времени все уже разъедутся.

Она остановилась рядом с машинами и вышла из своего автомобиля. В тот же миг из парадной двери коттеджа появились Джордж Харрис и Марк Стивенс. Хотя она при виде их нахмурилась, они не скрывали своей радости от встречи.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул Марк. — Мы надеялись позже связаться с вами по телефону, а вы, словно прочитав наши мысли, пожаловали сюда сами. Тем лучше, у нас к вам много вопросов.

Следующие полчаса Марк и Джордж вводили Ким в курс процесса реконструкции. Поразительные темпы строительства радикально изменили к лучшему настроение Ким. К ее удовольствию, Марк продемонстрировал ей образцы гранитной плитки, которой они собирались облицевать кухню и ванные комнаты. При том интересе, который Ким проявляла к обустройству дома, при ее чувстве цвета ей не составляло никакого труда принимать решения. Она произвела впечатление на Марка и Джорджа! Да что там! Ким произвела впечатление даже на саму себя. Она-то знала, что способность принимать самостоятельные решения пришла к ней после многих лет целеустремленного труда по преодолению неуверенности в себе и своих силах. Когда она поступала в колледж, то была не в состоянии сама выбрать цвет покрывала для своей кровати.

Покончив с вопросами, касающимися интерьера, они вышли на улицу и обошли вокруг здания. Осматривая дом снаружи, Ким сказала подрядчикам, что хочет, чтобы в пристройке они сделали точно такие же, похожие на бриллианты, стекла в маленьких створных окнах, как и в главном здании.

— Да, в те времена было обычным делать такие окна и вставлять в них дутые стекла, — пояснил Джордж. — Но это обойдется вам довольно дорого.

— Мне очень хочется, чтобы там были именно такие окна, — без колебаний заключила Ким.

Она также настояла на том, чтобы шиферную кровлю отремонтировали, а не заменили, как предлагали подрядчидки. Марк согласился, что так будет лучше. Ким даже высказала пожелание снять с крыши сарая асфальтовые плитки и заменить их шиферными.

Обойдя постройку, они приблизились к траншее с заложенными в нее коммуникациями. Ким заглянула в траншею и увидела, что на дне ее уже проложены канализационные и водопроводные трубы, электрический, телефонный и телевизионный кабели. Ким облегченно вздохнула, увидев, что угол гроба по-прежнему выступает из стенки траншеи.

— А как дела с этой канавой? — спросила Ким.

— Завтра мы ее засыплем, — ответил Джордж.

Ким представила себе, что могло бы быть, не позвони она сегодня утром Джорджу, какая жуткая дилемма встала бы перед ней.

— Все действительно будет готово к первому сентября? — поинтересовалась Ким, стараясь отвлечься от неприятных мыслей.

Марк посмотрел на Джорджа.

— Если не возникнет никаких непредвиденных обстоятельств, то мы уложимся вовремя, — ответил Джордж. — Завтра я закажу новые створные окна. Если они не прибудут вовремя, мы всегда сможем установить пока временные окна.

После того как подрядчик и архитектор сели в свои солидные машины и отбыли, Ким пошла в дом, искать молоток. Найдя его, она вернулась к машине, открыла багажник и достала оттуда картонную коробку.

Идя вдоль траншеи в поисках места, где она могла бы спуститься в нее, Ким не переставала удивляться своей нервозности. Она вела себя как ночной вор, поминутно вздрагивая и оглядываясь при звуках проезжавших в отдалении автомобилей.

Когда она спустилась в траншею и пошла к тому месту, где из стенки торчал гроб, ее охватил панический приступ клаустрофобии. Ей стало совсем худо. Снизу ей казалось, что откосы наверху сходятся и могут в любой момент обвалиться и засыпать ее.

Дойдя до гроба, Ким дрожащими руками принялась за работу. Пользуясь заостренным раздвоенным концом молотка, она отогнула переднюю стенку гроба. После этого ей пришлось заняться коробкой.

Теперь, когда выполнение неприятной обязанности стало неотвратимостью, Ким вновь засомневалась, стоит ли вытаскивать голову из коробки. Однако сомневалась недолго — решительным жестом она развязала шнурок. Голова лежала в коробке лицом вверх, покачиваясь на подушке сухих свалявшихся волос. Элизабет будто смотрела на Ким полузакрытыми глазами в глубоких страшных провалах глазниц. Чтобы уменьшить неприятное ощущение, вызванное этим зрелищем, Ким попыталась представить на месте головы милое личико, запечатленное на портрете, который Ким реставрировала и раму которого подновила, прежде чем повесить его на старое место над камином. Ей совершенно не улыбалась идея трогать руками мертвую голову, не говоря уж о том, что невозможно было представить, как потом привести могилу в надлежащий вид. Попытка мысленно приукрасить голову не удалась, слишком велика была разница.

Ким, наконец, решилась. Задержав дыхание, она взялась руками за голову и вытащила ее из коробки. Прикосновение к мумии заставило ее задрожать, словно она прикоснулась к самой смерти. Ким вновь задумалась о том, что могло произойти триста лет назад. Чем заслужила Элизабет столь страшную участь?

Осторожно, стараясь не коснуться протянутых по дну траншеи труб и проводов, Ким вставила голову в гроб и протолкнула ее вглубь. Она почувствовала, как ее руки коснулись ткани и чего-то твердого, но у нее не хватило духа заглянуть внутрь и посмотреть, что именно это было. Она торопливо приставила стенку гроба к его боковинам и прибила ее молотком.

Забрав с собой бечевку и коробку, Ким чуть ли не бегом поспешила вон из траншеи. Она не могла успокоиться до тех пор, пока не положила все эти вещи обратно в багажник. Сделав все, она перевела дух. Наконец-то она избавилась от этого наказания.

Она вернулась к траншее и снова посмотрела на гроб, желая убедиться, что не оставила там никаких улик. Ким, правда, разглядела свои следы на земле, но решила, что это не имеет значения.

Уперев руки в бока, Ким оторвала взгляд от гроба и посмотрела на живописное здание коттеджа. Она попыталась представить, что за жизнь протекала за этими стенами в то далекое темное время ведьмовских процессов, когда бедная Элизабет, сама не зная этого, глотала ядовитые зернышки, лишавшие человека разума. Прочитав уже довольно много книг о приговорах по делам ведьм, Ким узнала массу интересного. В большинстве своем те молодые женщины, которые, подобно Элизабет, были отравлены, становились «одержимыми», то есть теми, кто на суде свидетельствовал против ведьм.

Ким снова посмотрела на гроб. Она была в растерянности. Молодые одержимые женщины сами ведьмами не считались, а с Элизабет получилось по-другому. Исключение составляла только некая Мэри Уоррен, которая была одновременно и обвиняемой, и одержимой. Однако после судебного разбирательства ее оправдали и отпустили на свободу. Так почему же с Элизабет поступили иначе? Почему ее не посчитали одной из одержимых? Может быть, потому, что, будучи одержимой, она отказалась оговорить других? Может быть, она действительно занималась колдовством, как намекнул об этом отец?

Ким вздохнула и покачала головой. У нее не было ответов на эти вопросы. Все упиралось в таинственное окончательное свидетельство и в то, чем это свидетельство могло быть. Ким посмотрела на очертания замка и представила себе бесконечные ряды шкафов, сундуков и ящиков.

Она взглянула на часы. До наступления темноты оставалось еще несколько часов. Повинуясь неожиданному порыву, Ким села в машину и поехала к замку. Ее настолько захватила тайна Элизабет, что она теперь каждую свободную минуту была готова просматривать старые документы.

Войдя в замок через парадную дверь, Ким начала насвистывать, чтобы составить самой себе компанию. Перед центральной лестницей она остановилась в некотором сомнении. Она понимала, что чердак намного предпочтительнее, чем винный погреб, но в прошлый раз она провела на чердаке несколько часов и не нашла ни одного документа семнадцатого века.

Резко повернувшись, Ким прошла через столовую ко входу в винный погреб. Открыв тяжелую дубовую дверь, она включила настенные светильники и спустилась вниз по гранитным ступеням. Проходя по главному коридору, она поочередно заглядывала в боковые отсеки. Поняв, что в хранении материала не было никакого порядка, она решила выработать какой-нибудь разумный план поиска, своего рода стратегию.

По наитию она решила начать с самых дальних закоулков, постепенно систематизируя имеющиеся документы тематически и хронологически.

Пройдя один из отсеков, Ким, повинуясь какому-то безотчетному чувству, вернулась назад и внимательно осмотрела его. Что-то в обстановке показалось ей необычным. Шкафы, бюро, сундуки, ящики… Все также, но присутствовало что-то еще, чего не было в других отсеках. На крышке одного из бюро стоял небольшой деревянный ящик, показавшийся Ким странно знакомым. Она определенно где-то его уже видела. Это же ящик, где в каждом пуританском доме хранилась Библия. Об этом рассказывала девушка-гид в «Доме ведьмы». Ким подошла к ящику и провела пальцами две параллельные полосы по его запыленной крышке. Ящик был деревянным, неполированным, но удивительно гладким. Не было сомнений, что он очень старинный. Взявшись руками за боковые стороны крышки, закрепленной на петлях, Ким открыла ящик.

Почти повторяя по форме ящик, внутри лежала потрепанная Библия в толстом кожаном переплете. Вытащив книгу из ящика, Ким увидела, что под ней лежат какие-то конверты и листы бумаги. Она отнесла Библию в холл, где освещение было лучше. Открыв переплет и перевернув форзац, Ким обнаружила дату. Библия напечатана в Лондоне в 1635 году. Она перелистала книгу в надежде, что между страницами могут оказаться какие-нибудь бумаги, но тщетно: там ничего не было.

Ким уже собиралась отнести Библию обратно в ящик, когда, перевернув последнюю чистую страницу, обнаружила на ней надпись: «Эта книга подарена Рональду Стюарту в 1663 году». Почерк был знакомым — четким, ровным, красивым — и принадлежал самому Рональду Стюарту. Рональд сделал эту надпись, будучи еще мальчиком.

Открыв последний форзац, Ким обнаружила за ним несколько незаполненных печатным текстом страниц, озаглавленных набранным типографским способом заголовком «Для памяти». На этих страницах рукой Рональда было сделано довольно много записей. Он отмечал здесь свадьбы, рождения и смерти, случавшиеся в его семье. Водя по строчкам указательным пальцем, Ким внимательно читала все даты, пока не натолкнулась на запись, гласившую, что Рональд женился на Ребекке Фланаган в субботу первого октября 1692 года.

Ким была потрясена. Это означало, что Рональд спустя всего десять недель после смерти Элизабет женился на ее сестре! Ким показалось это слишком скоропалительным. Она опять задумалась над поведением Рональда и не могла удержаться от мысли о причастности Рональда к казни Элизабет. Слишком уж поспешной казалась эта женитьба! Наверняка Ребекка и Рональд были любовниками еще до смерти Элизабет.

Утвердившись в этой мысли после такой находки, Ким вернулась к ящику и вынула оттуда конверты и бумаги. Она открыла конверты, надеясь обнаружить там личную переписку, но ее ждало разочарование. Все это были деловые письма, относящиеся к периоду с 1810 по 1837 год.

Ким занялась неупакованными в конверт бумагами. Она просматривала их лист за листом, очень тщательно. Хотя эти бумаги относились к более старым временам, в них не удавалось обнаружить ничего интересного до тех пор, пока Ким не натолкнулась на сложенные втрое плотные листы. Развернув многостраничный документ, на котором еще сохранились следы восковой печати, Ким обнаружила акт передачи в собственность огромного участка земли, который в документе именовался Нортфильдским владением.

На второй странице акта Ким нашла карту. Ей нетрудно было опознать эту территорию. Кроме нынешних владений Стюартов, участок включал в себя земли, где теперь находились Кернвудский сельский клуб и Гринлаунское кладбище, далее участок простирался на противоположный берег Ден-верс-Ривер, которая в те времена называлась Вулстон-Ривер. Граница владений заканчивалась в Беверли. На северо-западе участок достигал Пибоди и Денверса, который тогда назывался деревней Салем.

Перевернув еще одну страницу, Ким нашла самую интересную часть акта. За покупателя на документе расписалась Элизабет Фланаган Стюарт. Под росписью стояла дата 3 февраля 1692 года.

Ким приняла к сведению тот факт, что покупателем выступала Элизабет, а не Рональд. Это показалось ей странным, хотя она вспомнила добрачный документ, дававший Элизабет право заключать сделки от своего собственного имени, который Ким нашла в суде графства Эссекс. Но почему Элизабет оказалась покупательницей такого огромного участка земли, который наверняка стоил целое состояние?

За последней страницей документа следовал маленький лист бумаги, заполненный совершенно другим, незнакомым почерком. Ким узнала подпись. Документ был подписан членом магистрата Джонатаном Корвином, бывшим владельцем «Дома ведьмы».

Поднеся бумагу ближе к свету, Ким прочитала, что это была резолюция Джонатана Корвина, отклоняющая петицию Томаса Путнама, требовавшего признания сделки недействительной на том основании, что подпись Элизабет не имеет юридической силы.

В заключение своей резолюции член магистрата Корвин писал: «Законность подписи на вышеупомянутом контракте покоится на договоре, заключенном Рональдом Стюартом и Элизабет Фланаган 11 февраля 1681 года».

— Боже мой, — пробормотала Ким. У нее было такое впечатление, что она сквозь маленькое потайное окошко заглянула в семнадцатый век. Из прочитанных ею книг она знала имя Томаса Путнама. Он был одним из главных действующих лиц той междоусобной борьбы, которая велась в Салеме до ведьмовской лихорадки, многие историки склонялись к мысли, что именно он являлся той скрытой пружиной, которая привела в действие весь дьявольский механизм процессов. Большинство обвинений было предъявлено одержимыми женой и дочерью Путнама. Очевидно, он не знал о существовании добрачного договора между Рональдом и Элизабет, когда писал свою петицию.

Ким медленно перелистывала акт и резолюцию. То, что она узнала, могло сыграть важную роль в понимании случившегося с Элизабет. Очевидно, Томас Путнам был весьма раздосадован тем, что землю купила Элизабет, и, учитывая его зловещую роль в процессах по делам ведьм, его враждебность достигла очень высокой степени. Возможно, именно эта враждебность ввергла Элизабет в эпицентр трагедии.

Некоторое время Ким обдумывала возможность того, что свидетельство, использованное в суде против Элизабет, могло каким-то образом быть связано с Томасом Путнамом и покупкой Нортфильдского имения. В конце концов, такое приобретение, сделанное женщиной, в те пуританские времена считалось возмутительным происшествием, нарушением общепринятых норм поведения женщины. Возможно, этим свидетельством было что-то такое, что расценили как доказательство мужеподобности Элизабет, а это в силу своей неестественности могло повлечь за собой обвинение в колдовстве. Но, как ни старалась Ким, ничего путного ей так и не пришло в голову.

Ким положила акт и резолюцию на Библию и стала рыться в других бумагах, лежавших в ящике. К своему восторгу, она нашла там еще один документ семнадцатого века. Но, начав его читать, Ким была несколько разочарована. Это был контракт, заключенный между Рональдом Стюартом и Олафом Сагерхольмом из Гётеборга, что в Швеции. Контракт предписывал Олафу построить новый быстроходный корабль фрегат. Судно должно было иметь 128 футов в длину и 34 фута 6 дюймов в ширину. При загрузке в 276 ластов 1 осадка должна составлять 19 футов 3 дюйма . Под контрактом стояла дата 12 декабря 1691 года.

Ким положила обратно Библию и оба найденных сегодня документа, и отнесла ящик на стол, стоявший у подножия лестницы, ведущей в столовую. Она решила, что в этом ящике она будет хранить все документы, имеющие отношение к Рональду и Элизабет. Потом она пошла в отсек, где было найдено письмо Джеймса Фланагана, и присоединила его к двум сегодняшним документам.

Покончив с этим, Ким вернулась в отсек, где нашла Библию, и стала просматривать бумаги, лежавшие в бюро, на котором раньше стоял ящик. После нескольких часов напряженной работы она встала и потянулась. Сегодня она не нашла больше ничего интересного. Взглянув на часы, Ким поняла, что время приближается к восьми и что пора ехать домой.

Только поднимаясь по лестнице, она осознала, насколько устала сегодня. На работе она была загружена сверх меры, а поиски в замке утомили ее еще больше, хотя просмотр бумаг и не требовал никаких физических усилий.

Поездка в Бостон оказалась легче, чем из Бостона в Салем. Движение было небольшим. Машин на дорогах прибавилось, только когда она въехала в город. Доехав до Сторроу-драйв, откуда до дома было рукой подать, Ким передумала и свернула на Фенуэй. Она внезапно решила не звонить Эдварду, а навестить его в лаборатории. Возвращение головы Элизабет в гроб прошло без всяких осложнений, и теперь Ким испытывала чувство вины за то, что так расстраивалась и досадовала, предвкушая, как все это произойдет.

Пройдя мимо охранников на проходной медицинского факультета с помощью удостоверения сотрудника Массачусетского госпиталя, Ким взбежала вверх по лестнице. Однажды, после их совместного завтрака, Ким ненадолго заходила в его лабораторию, дорогу она знала. В кабинете секретаря было темно, поэтому Ким постучала в дверь из матового стекла, которая, как она знала, вела прямо в лабораторию.

Ответа не последовало, тогда Ким постучала громче. Она попробовала открыть дверь, но та оказалась запертой. Постучав третий раз, Ким увидела, что к двери кто-то подошел.

Дверь открылась, и Ким лицом к лицу столкнулась с привлекательной стройной блондинкой, чья прекрасная фигура угадывалась даже сквозь слишком широкий для нее лабораторный халат.

— Что вам нужно? — равнодушно спросила Элеонор, оглядывая Ким с ног до головы.

— Мне нужен доктор Эдвард Армстронг, — ответила Ким.

— Он сейчас не принимает посетителей, — отрезала Элеонор. — Администрация факультета работает завтра с утра. — Элеонор собралась закрыть дверь.

— Думаю, что меня он захочет увидеть, — после некоторого колебания проговорила Ким. По правде говоря, она не была в этом совершенно уверена, более того, ей показалось, что сюда вряд ли стоит даже звонить.

— В самом деле? — смеясь, спросила Элеонор. — Как вас зовут? Вы студентка?

— Нет, я не студентка, — ответила Ким. Вопрос прозвучал абсолютно абсурдно, так как на Ким все еще была форма медицинской сестры. — Меня зовут Кимберли Стюарт.

Элеонор, ничего не сказав, закрыла дверь перед носом Ким. Та продолжала ждать. Страшно жалея, что пришла, она нервно переминалась с ноги на ногу. Дверь снова открылась.

— Ким! — воскликнул удивленный Эдвард. — Господи, что ты здесь делаешь?

Ким объяснила ему, что решила приехать повидать его, а не просто отделаться телефонным звонком. При этом она всячески извинялась за то, что оторвала его от работы.

— Ничего страшного, — уверил ее Эдвард, — это не имеет никакого значения, хотя я действительно занят выше головы. Ну, заходи же.

Он отступил, уступая ей дорогу.

Ким вошла и последовала за Эдвардом в его закуток.

— Кто открыл мне дверь? — поинтересовалась Ким.

— Элеонор, — ответил Эдвард через плечо.

— Она была не слишком любезна, — сказала Ким, не зная, стоило ли ей об этом упоминать.

— Элеонор? — переспросил Эдвард. — Ты, должно быть, ошиблась. Она всегда бывает очень вежлива с посетителями. Единственный медведь на всю лабораторию — это я. Но мы оба несколько устали, может быть, поэтому… Элеонор без перерыва работает здесь с пятницы. Мы уже замотались. Я не выхожу отсюда с субботнего утра. Мы очень мало спим.

Они подошли к столу Эдварда. Он был в возбужденном состоянии, словно перед этим хватил дюжину чашек кофе. Он жевал резинку, и его нижняя челюсть при этом нервически подергивалась. Сняв со стула стопку журналов и швырнув их в угол, Эдвард предложил Ким сесть на освободившееся таким образом место. Сам он уселся за стол.

Ким уставилась на Эдварда изучающим взглядом. Под его светло-голубыми глазами обозначились темные круги. На щеках и подбородке проступила двухдневная щетина.

— К чему вся эта лихорадочная деятельность? — спросила Ким.

— Все из-за нового алкалоида, — ответил Эдвард. — Мы уже начинаем кое-что о нем узнавать, и это очень нас обнадеживает.

— Я очень рада это слышать, — заверила Ким. — Но к чему все же такая спешка? Вас что, подгоняют какие-то жесткие сроки?

— Это волнение от предвкушения открытия, — пояснил Эдвард. — Алкалоид может оказаться чудодейственным лекарством. Если человек никогда не занимался наукой, он не сможет в полной мере оценить тот трепет, который охватывает исследователя, когда он чувствует близость подобного открытия. Это ни с чем не сравнимое чувство, а мы теперь испытываем его почти каждый час. Все наши догадки пока подтверждаются. Это просто невероятно.

— Ты можешь рассказать, что вам удалось узнать? — спросила Ким. — Или это тайна?

Эдвард подался вперед и понизил голос. Ким оглянулась по сторонам, но никого не увидела. Не видно было даже Элеонор.

— Нам удалось обнаружить активное при приеме внутрь психотропное соединение, которое проникает через гемато-энцефалический барьер, как горячий нож сквозь масло. Это соединение настолько активно, что действует в микрограммовых концентрациях.

— Ты думаешь, что именно это соединение поражало людей, из-за которых заварилась вся эта каша в Салеме? — предположила Ким. Она была настолько захвачена мыслями об Элизабет, что это было первое, что пришло ей в голову.

— Без всякого сомнения, — подтвердил Эдвард. — Это соединение и есть воплощение салемского дьявола.

— Но ведь люди, которые употребили внутрь зараженные зернышки, были отравлены, — проговорила Ким. — Они становились одержимыми ужасными припадками. Почему же вас так взволновало такое отвратительное соединение?

— Оно вызывает галлюцинации, в этом тоже нет никакого сомнения. Но мы мыслим более широко и думаем о будущем, — пояснил Эдвард. — Мы имеем все основания предполагать, что оно успокаивает, придает энергию и силу, и может даже усиливать память.

— Как вам удалось так быстро все это узнать? — спросила Ким.

Эдвард застенчиво усмехнулся.

— Пока мы ничего не можем утверждать с полной определенностью, — признал он. — Многие исследователи сочтут нашу работу некорректной и малонаучной. Единственное, что нам пока удалось сделать, это вывести общую идею того, чем должен оказаться выделенный нами алкалоид. Надо признать, что назвать нашу работу контролируемым экспериментом нельзя даже с большой натяжкой. Тем не менее, результаты очень впечатляющие, можно даже сказать, пугающие. Например, мы обнаружили, что препарат успокаивает находящихся в состоянии стресса крыс более эффективно, чем имипрамин, а этот препарат является эталоном антидепрессивной активности.

— Так вы думаете, что это галлюциноген с антидепрессивной активностью? — спросила Ким.

— Не говоря уже о прочем, — ответил Эдвард.

— А есть какие-нибудь побочные эффекты? — поинтересовалась Ким. Она все еще не понимала, чем так взволнован Эдвард.

— Нас не очень волновали возможные галлюцинации у крыс. — Эдвард снова улыбнулся. — Но если серьезно, мы не видели никаких важных побочных эффектов, кроме галлюцинаций. Мы ввели нескольким мышам огромные дозы этого соединения, и они, несмотря на это, счастливы, как свиньи в хлеву. Мы ввели еще большие дозы в культуру нервных клеток, и с клетками не произошло ничего катастрофического. Соединение не проявляет никакой токсичности. Это просто невероятно.

Продолжая слушать Эдварда, Ким все больше и больше расстраивалась из-за того, что он так и не спросил ее, как она съездила в Салем, и как прошло дело с захоронением головы Элизабет. Наконец, Ким взяла инициативу на себя и сама рассказала Эдварду о поездке, когда в повествовании Эдварда наметилась пауза.

— Ну и хорошо, — просто произнес он, выслушав ее рассказ о том, как она положила голову на место. — Я рад, что все так хорошо кончилось.

Ким только собралась рассказать, как она чувствовала себя во время этого эпизода, но тут в лабораторию буквально влетела Элеонор и завладела вниманием Эдварда, показав ему компьютерную распечатку. Элеонор, казалось, не замечала присутствия Ким, а Эдвард не удосужился представить их друг другу. Ким наблюдала, как они оживленно обмениваются мнениями по поводу полученной информации. Было совершенно ясно, что Эдвард очень доволен этими данными. Наконец, Эдвард выдал Элеонор какие-то ценные указания и напутствия, ласково хлопнул ее по спине. Элеонор исчезла так же быстро, как появилась.

— Итак, о чем мы говорили? — Эдвард обернулся к Ким.

— Получили еще какие-то хорошие новости? — спросила Ким, показывая на распечатку, принесенную Элеонор.

— Более, чем хорошие, — ответил Эдвард. — Мы начали определять структуру соединения, и Элеонор только сейчас удалось подтвердить наше предварительное впечатление о том, что это молекула, состоящая из четырех циклов с многочисленными боковыми цепями.

— Каким образом вы смогли все это выяснить? — Против ее воли его слова произвели на Ким впечатление.

— Ты и в самом деле хочешь это знать? — поинтересовался он.

— При условии, что ты все-таки пощадишь мою бедную голову, — предупредила Ким.

— Первым шагом было получение с помощью стандартной хроматографии представления о молекулярном весе, — начал объяснять Эдвард. — Это легко. Потом мы расщепили молекулу специфическими реагентами, которые разрывают только определенные типы химических связей. Затем мы попытались исследовать на хроматографе хотя бы некоторые из полученных осколков. Для этой же цели мы воспользовались также электрофорезом и масс-спектрометрией.

— Это уже выше моего понимания, — призналась Ким. — Я слышала эти термины, но не представляю себе процессы, происходящие при этом.

— Все это не так уж сложно. — Эдвард встал. — Основные положения совсем нетрудны для понимания. Очень трудно, как правило, бывает анализировать полученные результаты. Пошли, я покажу тебе нашу аппаратуру.

Он взял Ким за руку и буквально оторвал ее от стула.

Эдвард с энтузиазмом тащил упиравшуюся Ким по лаборатории, показал ей масс-спектрометр, обладающий высокой разрешающей способностью жидкостный хроматограф и оборудование для капиллярного электрофореза. Попутно он с воодушевлением объяснял, как именно используется все это оборудование для разделения фрагментов молекул и их идентификации. Единственное, что Ким поняла, это то, что Эдвард — прирожденный учитель.

Открыв боковую дверь, Эдвард жестом позвал Ким за собой. Ким заглянула внутрь. В середине комнаты стоял большой цилиндр высотой в четыре фута и толщиной около двух. Кабели и провода опутывали его, как змеи голову Медузы.

— Это прибор для выполнения ядерного магнитного резонанса, — пояснил Эдвард гордо. — Самое главное оборудование для тех целей, которые мы сейчас перед собой ставим. Нам мало знать, сколько атомов углерода, водорода, кислорода и азота содержится в данном соединении. Нам надо знать их трехмерную ориентацию, для чего и нужен этот прибор.

— Впечатляет, — бросила Ким, просто не зная, что еще может сказать.

— Давай я покажу тебе еще одну машину, — предложил Эдвард, не понимая, какая сумятица творится сейчас в голове Ким. Он повел ее к другой двери и снова таким же жестом пригласил за собой.

Ким заглянула и туда. В этой комнате было скопление сложной электронной аппаратуры, провода и катодные трубки.

— Интересно, — произнесла она.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

— Думаю, что нет, — ответила Ким. Ей не хотелось, чтобы Эдвард понял, как мало она понимает в том, чем он занимается.

— Это прибор для измерения дифракции рентгеновских лучей, — пояснил Эдвард с той же гордостью, с какой он показывал ей прибор для ЯМР. — Этот аппарат дополняет возможности установки для ЯМР. Мы используем его в данном случае потому, что наш алкалоид легко кристаллизуется в виде соли.

— Ну, я смотрю, ты и твоя работа просто созданы друг для друга, — пошутила Ким.

— Эта работа, конечно, очень сильно меня стимулирует, — проговорил Эдвард. — Сейчас мы используем все, чем располагаем в нашем арсенале, и данные сыплются, как из рога изобилия. Мы выясним структуру вещества в рекордно короткие сроки, особенно если учесть, что все наши приборы обеспечиваются очень высококачественным программным продуктом.

— Удачи тебе, — пожелала Ким.

Из всего рассказанного ей Эдвардом она извлекла только основную идею, но ощутила тот искренний энтузиазм и восторг, которые испытывал он. Она буквально чувствовала вкус этого восторга.

— Так что еще произошло в Салеме? — вдруг спросил он. — Как проходит реконструкция?

Ким моментально пришла в замешательство от вопроса Эдварда. Видя, с каким жаром он отдается своей работе, она не ожидала, что он поинтересуется ее ничтожным проектом перестройки дома. Она едва не начала извиняться.

— Реконструкция идет нормально, — ответила Ким. — Домик обещает быть очень милым.

— Ты уехала с работы довольно давно, — заметил Эдвард. — Ты снова занималась бумагами в архиве Стюартов?

— Да, я провела там пару часов, — призналась Ким.

— Ты нашла что-нибудь еще об Элизабет? — спросил он. — Я сам все больше и больше начинаю интересоваться ею. Я чувствую себя перед ней в неоплатном долгу. Ведь только благодаря этой женщине был открыт новый алкалоид.

— Да, я кое-что узнала. — Ким рассказала Эдварду о том, что произошло в законодательном собрании штата до поездки в Салем, где ей не удалось найти больше никаких прошений, касающихся таинственного заключительного свидетельства. Потом она поведала ему о Нортфильдском акте с подписью Элизабет и о том, как эта сделка рассердила Томаса Путнама.

— Возможно, это самая важная часть информации, которую ты нашла на сегодняшний день, — заключил Эдвард. — Из того, что читал, я понял, что Томас Путнам — это не тот человек, которого можно безнаказанно злить.

— У меня возникло точно такое же впечатление, — согласилась Ким. — Его дочь Энн — одна из первых девочек, ставших одержимыми. Она оговорила очень многих женщин, обвинив их в колдовстве и связях с нечистой силой. Вся проблема заключается в том, что я никак не могу связать спор из-за поместья с заключительным свидетельством.

— Может быть, эти Путнамы сами что-то сфабриковали, поскольку были настроены так злобно, — предположил Эдвард.

— Это верная мысль. Но она все равно не отвечает на вопрос о природе улики. Кроме того, если улика была сфабрикована, то каким образом она могла стать неопровержимой? Я все-таки думаю, что такой уликой могло быть только что-то такое, что сделала сама Элизабет.

— Может быть, это и так, — проговорил Эдвард. — Но единственное упоминание об улике и намек на ее материальность содержатся только в прошении Рональда, где утверждается, что она была изъята из его дома. Мне кажется, это нечто, без всякого сомнения, связанное с колдовством.

— Кстати, о Рональде, — вспомнила Ким. — Я узнала о нем кое-что такое, что снова возбудило мои подозрения по его поводу. Он женился следующим браком всего десять недель спустя после смерти Элизабет. Это слишком малый период, чтобы пережить такое горе. Мне кажется, Рональд и Ребекка могли быть любовниками.

— Это возможно, — согласился Эдвард без всякого энтузиазма. — Я все же продолжаю думать, что мы просто не представляем себе, насколько трудна была в те времена жизнь. Рональду надо было думать о воспитании четверых детей и о развитии своего молодого бизнеса. В принципе у него не было другого выбора. Я думаю, что он просто не мог позволить себе роскошь слишком долго горевать.

Ким кивнула, но в глубине души она не была уверена, что согласна с таким пониманием вопроса. В то же время, думала она, не влияет ли на ее подозрительное отношение к Рональду поведение собственного отца.

Так же стремительно, как в прошлый раз, появилась Элеонор. Она опять вовлекла Эдварда в понятный только им одним разговор, впрочем, весьма оживленный. Когда Элеонор ушла, Ким, извинившись, встала.

— Я, пожалуй, поеду.

— Я провожу тебя до машины, — предложил Эдвард.

Пока они спускались по лестнице и пересекали квадратный двор, Ким обдумывала происшедшие в Эдварде изменения. По сравнению с тем, каким он был раньше, Эдвард стал более нервозным. Благодаря знакомству с ним она многое стала понимать. Вот и сейчас она видела, что он хочет что-то сказать, но она не стала поощрять его, зная по опыту, что это не поможет.

Когда они подошли к машине, он, наконец, заговорил.

— Я много думал о твоем предложении жить вместе в твоем коттедже, — произнес он, пиная камешки носком ботинка. Ким нетерпеливо ждала, не уверенная в том, что же он скажет. Он выдержал паузу. Потом выпалил: — Если ты все еще относишься к этому положительно, то я согласен!

— Конечно, я думаю об этом положительно, — облегченно выдохнула Ким. Она встала на цыпочки и крепко его обняла.

— В конце недели мы можем встретиться и обсудить, что нам нужно из мебели, — предложил Эдвард. — Хотя я не знаю, захочешь ли ты взять что-нибудь из моей квартиры.

— Это было бы прекрасно, — согласилась Ким. — Мы обязательно встретимся и все обсудим.

Расставание прошло с некоторой долей неловкости. Ким села в машину. Она опустила стекло, и Эдвард заглянул внутрь.

— Прошу прощения, что я так увлечен этим алкалоидом, — сказал Эдвард.

— Я все понимаю, — заверила Ким. — Я же вижу, как ты взволнован. Я восхищаюсь твоей одержимостью.

Они распрощались, и Ким поехала к Бикон-Хилл, чувствуя себя намного более счастливой, чем полчаса назад.