"Жажда справедливости. Избранный" - читать интересную книгу автора (Кунцевич Алексей)

Глава XIV ОЛЕГ ГЕННАДЬЕВИЧ

Наташа, студентка Железнодорожного института, проснулась в восемь часов тридцать минут субботнего утра от звонка будильника, а Олег Геннадьевич Сбединский очнулся тридцатью минутами позже от грохота, доносившегося из кухни. Произвела сей страшный звук гора грязной посуды, которая накопилась за последнюю неделю. Гора простояла бы еще дней десять, пока за нее не взялся бы Сбединский, но судьба распорядилась несколько иначе. Причиной этой беды, как и многих других несчастий в квартире, стал любимый кот Олега Геннадьевича, кличка которого была Маркиз.

Кот этот, как впрочем и все коты, отличался не только отменным аппетитом, но и исключительным любопытством. В обширном арсенале его привычек имелась страсть к ловле тараканов, коих на кухне его хозяина было предостаточно.

Так получилось, что в этот злополучный для «незабвенной» посуды Сбединского день Маркиз проснулся слишком рано, а именно часа на два раньше хозяина. Проболтавшись по кухне без дела и уничтожив остатки вчерашнего ужина, Маркиз со скучающим видом истинного аристократа забрался на холодильник, потянулся и улегся там. Будучи от природы вечно голодным, этот кот очень любил поесть. Маркиз знал, что в холодильнике хозяина есть аппетитный кусочек свежей рыбки. Маркиз знал, как его достать. Однако решил судьбы не испытывать и дождаться пробуждения хозяина, а за одно малость вздремнуть.

С недавних пор из арсенала привычек Маркиза по вине хозяина пропала любовь к добыче еды путем воровства. Кот ухитрялся тырить еду со стола даже во время приема ее хозяином. Когда же от этой привычки он волшебным образом отвык (этому волшебству способствовали несколько взбучек в виде лишения пропитания на довольно большой промежуток времени), Маркиз изловчился свистнуть внушительный кусок колбасы прямо из холодильника. И хозяин изобрел новую пытку: он буквально посадил кота на неделю на хлеб и воду. Ничего ужаснее, чем хлеб, Маркиз в жизни своей не знал. А тут еще заставляют не только лицезреть сей продукт, да еще и питаться им. Через три страшных дня кот удрал, то есть как обычно попросился на улицу и не вернулся даже через неделю после исчезновения. Олег Геннадьевич расстроился: его оставило единственное существо, с которым они понимали друг друга. Прошло дней десять, и порядком исхудавший Маркиз вернулся. От радости хозяин накормил его мясом. Но с тех пор кот прекратил воровать. Зато приобрел уникальную способность клянчить. Он мог часами ходить по пятам за хозяином и кричать таким дурным голосом, от которого соседи, жившие этажом ниже, только что не сходили с ума. Они стали упрекать Олега Геннадьевича тем, что он мучает своего подопечного.

Кот находился в легкой дреме. Он уже почти заснул, но чуткие уши засекли подозрительный звук. Кот тут же обратил свой взор в область источника шума и увидел жутко огромного таракана. Таракан выбрался из-за раковины, пересек по кафелю пространство до хлебницы, не замечая приготовившегося к прыжку зверя. Наконец Маркиз, ненавидевший этих неистребимых нахлебников, с силой оттолкнулся. Все бы прошло отлично, только эмалированная поверхность холодильника была чересчур уж гладкой. Кот поскользнулся, но всё же долетел до хлебницы, ударившись об нее пушистой мордой. Хлебница не была рассчитана на столь грубое обращение, тут же немедленно отвалилась и всем своим весом вместе с котом обрушилась на гору немытой посуды. На пол полетели три граненых с остатками высохшего молока стакана, венчавшие пирамиду. Стаканы мгновенно превратились в россыпь мелких осколков, разлетевшихся со свойственным им звуком по полу кухни. Все до одной фарфоровые тарелки разбились. В целости осталось лишь одно большое блюдо, да и то только потому, что оно было эмалированное. Кот, успевший оттолкнуться от хлебницы, сравнительно удачно приземлился на все четыре лапы возле помойного ведра под раковиной. Таракана он не поймал, о чем забыл сразу, как только увидел над собой заросшую щетиной физиономию разъяренного хозяина, стоящего на осколках в тапочках на босу ногу и в семейных полосатых трусах.

—Чертова скотина?— крикнул Олег Геннадьевич, и, вытянув волосатые руки, схватил неудачного охотника.

Сбединский был в ярости. Единственным утешением было то, что отвалилась необходимость в мытье посуды. Именно этому, да еще и тому, что Олег Геннадьевич не полностью осознал происшедшее, Маркиз был обязан не слишком суровому наказанию,— его просто выкинули на лестничную площадку.

Хотя вряд ли в другое время кота ожидало нечто более ужасное. Олег Геннадьевич считал себя на редкость несчастным человеком, и в происшедшем в это утро не было ничего необычного. Сбединский имел поразительную способность приносить всякие неприятности себе и окружающим. Будучи от природы исключительно рассеянным, Сбединский представлял собой поистине стихийное бедствие. Вокруг него постоянно что-то ломалось, падало, разбивалось, растекалось и рвалось.

Например, не долее, как в прошедшую среду, Олег Геннадьевич стал причиной насмешек сослуживцев и множества студентов (хотя он догадывался, что этот случай стал известен не только им, а всему институту, где он работал преподавателем на кафедре Инженерной Графики). День этот выдался удачным в смысле неприятностей, если не считать испачканных мелом рукавов Сбединского, но на подобную мелочь почти никто не обращал внимания; мелочь таковая была в порядке вещей и перестала занимать умы местных насмешников. Неприятность приключилась уже вечером, так сказать, под занавес. В небольшом кабинете кафедры находилось трое, не считая Сбединского, преподавателей, молоденькая секретарша и двое студентов. Сбединский,— надо отдать ему должное,— считался среди своих коллег, да и студентов, что было поистине гигантской заслугой, на редкость хорошим преподавателем, имевшим большой опыт (ему было сорок лет, пятнадцать из них он преподавал) и необычный дар чертежника. Олег Геннадьевич собственноручно изготовил большую часть образцов контрольных работ, и чертежи эти красовались на застекленных стендах в коридоре. Вот и сегодня Олег Геннадьевич собрался начертить аксонометрическую проекцию одной весьма сложной детали. Он пришпиливал лист формата А2 к чертежной доске, возвышавшейся на четырех ногах между столом заведующего кафедрой, всем известного похабника и алкоголика, и местом старшего преподавателя, который, как на грех, сидел здесь и занимался со студентами. Заведующий кафедрой, находившийся в возрасте сорока восьми лет, пил горячий чай из большого бокала. Сильно наклонившись над столом и делая вид, что рассматривает что-то под стеклом, он на самом деле любовался стройными ногами молоденькой секретарши, чуть прикрытыми полоскою ткани, скромно называемой современными модницами юбкой. Панорама, открывавшаяся взору заведующего кафедрой, была столь соблазнительной, что тот вовсе забыл об окружающих и думал лишь о том, чтобы подольше не иссякала стопка бумаги с напечатанными экзаменационными билетами на столе секретарши, которая, орудуя ножницами, нарезала этой из бумаги равные полоски. За этой ситуацией вел наблюдение преподаватель, сидевший напротив, через один стол, возле шкафа за своим столом. То есть,— скажем прямо,— все проходило вполне обыденно.

Тишина не ведавшей беды кафедры нарушалась лишь краткими фразами старшего преподавателя и студентов.

Олег Геннадьевич воткнул последнюю кнопку, пришпилив четвертый уголок листа. Ему вздумалось достать справочное пособие, находившееся на подоконнике, как раз с другой стороны стола заведующего кафедрой. Он боком прошел за стулом зав. кафедрой, задев плечом здоровый стенд с множеством бумаг, который немедленно слетел с хлипких петель. Сбединский прижал грудью стенд к стене, одновременно резко выпятив зад, толкнул увлеченного своим «занятием» зав. кафедрой. Правая с бокалом рука того дернулась вперед, и большое количество горячего чая попало прямо на стройные ножки машинистки, от чего та громко вскрикнула и выронила ножницы, звякнувшие о стол. Всем стало ясно, какою работой занимался раскрасневшийся теперь заведующий кафедрой.

Сбединский, глубоко переживая произошедшее, полным горя голосом извинился и водрузил стенд на место (на следующий, к слову сказать, день стенд изменил место дислокации), после чего, решив далее не испытывать судьбу, собрался и вышел, провожаемый насмешливыми взглядами студентов. Однако еще одна неприятность случилась при выходе Олега Геннадьевича из кабинета. Крик секретарши был слышен в коридоре за закрытой дверью кафедры. На него среагировал один из стоявших в коридоре студентов, страдавший повышенной степенью любопытства, который тут же приложился глазом к скважине замка в надежде увидеть нечто интересное. Он не заметил Сбединского, увлеченный тем, как машинистка платочком вытирала ноги. Олег Геннадьевич резко толкнул дверь, врезал ею по левому глазу любопытного студента и отбросил последнего к стене, даже не обратив внимания на его вскрик (как известно, студенты постоянно кричат в коридорах совершенно без причин, вместо того, чтобы вести себя сообразно воспитанным людям, коими они себя считают). Когда Олег Геннадьевич Сбединский спускался по ступенькам с крыльца института, местность вокруг глаза студента постепенно окрасилась в радужные тона, в коих преобладал синий цвет. Однако дверь, приведенная в движение могучей рукой Сбединского, принесла пользу: она навсегда избавила студента от страсти к шпионству.

Нужно ли говорить, что на том неприятности не закончились. Спускаясь по тротуару к остановке трамвая, опытный преподаватель, размышлявший о чем-то своем, в вечерней темноте не учел присутствия льда под ногами. Надобно отметить, что днем случилась оттепель и поверхность льда находилась под тонким слоем мокрого снега. За свою невнимательность Сбединский был наказан немедленно: он поскользнулся, выбросил вперед правую ногу и изобразил шпагат, с сожалением услышав, как в известном месте треснули брюки, а также сбив впереди идущую необъятных размеров даму. Дама охнула и приземлилась прямо на его ногу, именно на то место, где на следующее утро Олег Геннадьевич обнаружил здоровенный синяк.

Остальная же часть того вечера прошла без особых происшествий, если не брать в расчет падение на голову Сбединского гардины, когда Олег Геннадьевич попытался задернуть шторы на окне спальной своей квартиры, и пролитого на ноги кипятка, который Сбединский наливал в заварочный чайник.

В это субботнее утро он был не доволен столь ранним пробуждением. Ни о каком сне теперь речи быть не могло; посуды было очень жалко. Олег Геннадьевич заправил постель, пожурчал в уборной и побрел в ванную умыться. В ванной с ним произошло маленькое происшествие: он сломал зубную щетку. Но, право же, эта неприятность не стоила особого внимания, а потому тут же была забыта. Сбединский прибрался на кухне, сготовил поесть. Ел он, как и многие холостяцкий «скоростной» завтрак, а именно: спагетти с сосисками и кетчупом. Правда спагетти выбирались только итальянские, а кетчуп— с чесноком и всегда одной марки в стеклянных  бутылках («пластиковый ширпотреб» Олег Геннадьевич не признавал). На этот раз посуда была вымыта сразу.

После того, как Олег Геннадьевич хорошо поел, его, как это часто бывало на сытый желудок, посетила гениальная идея. Идея стоила внимания, и «стихийное бедствие» (такою кличкой наградили его студенты) бросился в зал, оборудованный под рабочий кабинет. Зал походил на цех бумажного комбината: он весь был завален свертками чертежей, кипами ватмана и всякими другими вещами, среди всего прочего на стене красовалась классная черная стальная доска. С недавних пор эти доски появились в институте, и Олег Геннадьевич счел необходимым заиметь такую у себя дома, где он довольно часто помогал отстающим студентам в освоении своего предмета. (И,— обратим на сей момент драгоценное внимание нашего читателя,— успеваемость у подопечных Сбединского была на уровне куда выше среднего.) Итак, «стихийное бедствие» бросился к доске и, схватив мел, стал набрасывать чертеж. Сей преподаватель, работая на доске, никогда не пользовался ни линейкой, ни циркулем, ни прочими атрибутами чертежника: его прямые выходили истинно прямыми, а окружности и эллипсы— именно окружностями и эллипсами. Безграничная любовь к своему призванию, способность с головой уходить в работу сделали свое дело— произвели на свет божий истинный гений. И ежели б этот человек страдал слабостью к деньгам, то мог бы на свободном рынке заколачивать неплохие «бабки», как выражается наша псевдоученая, но от того не менее богатая «аристократия». Деньги сему ученому мужу нужны были лишь для покупки чертежных принадлежностей да приема пищи. И, имей всё это, Олег Геннадьевич работал бы задаром. Много хлопот доставлял голод. Потребность организма в еде, да еще не менее двух раз в день, очень сильно нарушала планы. А голод, как известно, имеет поганую привычку являться в самый неподходящий момент. И, слава богу, мысль родилась в свое время.

Олег Геннадьевич завершил работу над чертежом и отошел подальше полюбоваться поистине ласкающим взор зрелищем. При этом он наступил ногою на карандаш, который на свою беду валялся в неположенном месте, и конечно раздробил его, даже не обратив внимания на жалобный хруст, издаваемый так и не использованным по назначению предметом.

Сбединский разыскал в стопке нераспечатанной бумаги лист формата А2 и приколол его к чертежной доске, стоявшей тут же, возле стены на четырех ногах. Переносил на лист чертеж с доски Сбединский в приподнятом настроении.

И в самый разгар трудоемкой работы Олег Геннадьевич, как не был увлечен делом, а все же услышал подозрительный шум в прихожей. Такой шум могло издавать только зеркало трюмо, когда трюмо трясли. Сбединский уже начал грешить на свою память, решив, что то, что он выбросил кота, ему привиделось. Однако перед глазами постоянно имелась картина выдворения Маркиза, и Олег Геннадьевич отринул мысль о нахождении оного в квартире. А зеркало всё продолжало звенеть, что в не малой степени действовало на нервы.

Наконец потерявши терпение, Сбединский выскочил в прихожую, заглянул в зеркало. Конечно, Олег Геннадьевич привык ко всяким происшествиям и был готов ко многому, но к такому... Он понял, что сейчас случится самая грандиозная неприятность, которая видимо будет венцом его насыщенной жизни.

В зеркале отражался небольшой коридорчик и клочок кухни. Также преподаватель начертательной геометрии увидел себя с широко раскрытыми испуганными глазами и отвисшей нижней челюстью. Однако за его спиной в зеркале виднелся какой-то подозрительный господин с веселенькими глазками. Совладав с собой, Сбединский обернулся, надеясь увидеть гражданина за своей спиной, что было бы вполне нормально, ежели не принимать во внимание тот факт, что дверь сей таинственной личности Олег Геннадьевич не открывал, и уж тем паче не впускал в квартиру. Но местность за спиною была пуста, то есть совершенно отсутствовал источник отражения. Сбединский вновь глянул в зеркало— гражданин был там. Гражданин сцепил руки на груди, а Олег Геннадьевич подумал о том, что все ему известные законы физики летят, образно выражаясь, к черту. Гражданин за стеклянной перегородкой громко икнул, зеркало вступило в резонанс со звуком и звякнуло, зазеркальный человек прикрыл рот рукою и произнес (зеркало соответственно задрожало) :

—Ох, извините, мосье Сбединский.

Сбединский попятился, ударился спиною о стену и буквально прилип к ней, одновременно с некоторой долей иронии подумал:

«А бог-то существует. И вот предо мной явление, доказывающее именно это, если я только не сошел с ума. Интересно, почему меня не смущает, что ему известна моя фамилия?»

—Уверяю вас,— высоким голосом сказала личность благодушно,— вам сумасшествие не грозит. Ну, разве что, самую малость, а это такой пустяк.— Гражданин указательным и большим пальцами показал, какой это пустяк.

Усмехнувшись, Сбединский решился на маленький эксперимент: протянул правую руку к зеркалу, и рука со своим отражением соединилась. Дальше поверхности стекла ладонь не прошла. Гражданин по ту сторону радостно пискнул и захлопал в ладоши.

—Нет, нет, вам нельзя,— сказал он.— Я, ежели вы позволите, войду к вам. Можно?

—Отчего же,— молвил Сбединский, наплевав на страх, одно живейшее любопытство светилось в его карих глазах,— вы же... э... некоторым образом уже здесь.

—Что ж, благодарствую.

Господин подошел к перегородке, с каждым шагом нарушая спокойствие стекла, и ловко прыгнул в прихожую. Когда он миновал перегородку, раздался тихий свист. Гражданин перед Олегом Геннадьевичем вытянулся по стойке смирно со словами:

—Здравия желаю.

—И вам того же,— Сбединский бесцеремонно разглядывал человека, а в голове постоянно крутилась строка из песни «Блестящих»: «...Там, только там, только там электрический рассвет...».

Человек из Зазеркалья был весьма интересной внешности. На живом лице имелись торчащие во все стороны усы и козлиная неопрятная смешная бородка. Черные волосы были хорошо уложены в прическу с ровным пробором. Одежда состояла из серого пиджака в мелкую полоску и таких же брюк. На ногах блестели великолепные лакированные туфли. Поверх белейшей накрахмаленной сорочки висел дорогой красный галстук, конец коего скрывал пиджак. Одним словом,— это был Козлов.

Гражданин протянул правую руку, Сбединский пожал ее. Рука гражданина была сухой с длинными узловатыми пальцами.

—Ипполит Ипатьевич Козлов,— представился он.— Весьма рад, что не слишком сильно напугал вас. Вы уж извините мою слабость знакомиться подобным способом. Я приступлю сразу к делу: меня отправили к вам с маленьким разговором и кое-каким предложением. И, если вы будете столь любезны и предложите мне чашку чая с крекером, я с радостью все расскажу. Я, знаете ли, питаю давнюю слабость к крекеру.— Ипполит замолчал, набирая в грудь воздуха, чтобы разразиться новой тирадой, но тут заговорил Олег Геннадьевич:

—Прошу, прошу разделить со мной мою холостяцкую трапезу. Вы— один из редких посетителей. Кроме студентов, ко мне никто не заходит. Был, правда, не так давно заведующий кафедрой, но он попросил в долг и смылся.

Сбединский провел гостя на кухню и усадил за маленький стол.

—Ну-с, я доволен, что мы поняли друг друга,— сказал Козлов и допил чай.

Олег Геннадьевич чуть заметно улыбнулся и произнес:

—Да, я сделаю то, что вы меня просите. Хотя, признаюсь, мне было не легко поверить во все это.

—Как же,— приглаживая усы, проговорил Ипполит,— это похоже на доказательство того, что белое на самом деле является черным. Но вы выдержали испытание. Поздравляю вас!

—Не хотите ли еще чаю? Может быть, коньяку?— предложил Сбединский.

—Благодарю покорнейше, этого было предостаточно,— отказался Ипполит.— Огромное спасибо за всё. А коньяк, должен вам сказать, отменный. Вряд ли когда-либо пробовал нечто подобное.

—Сдается мне, вы и не такое пробовали.— Прищурил глаз Олег Геннадьевич.

Ипполит усмехнулся:

—Да уж, чего я на своем веку не перепробовал. Ну что ж, как ни хорошо с вами, а мне еще чертову прорву дел требуется завершить.

—Надеюсь, мы еще увидимся,— сказал Сбединский.

—Так же, как и я,— сказал Ипполит и, подняв указательный палец, добавил тоном более серьезным: —Учтите: то, что это труп, еще не означает, что с ним можно легко справиться. Он проворнее и изобретательнее любого живого. И единственное средство, могущее вернуть его туда, откуда он взялся — это приказ его сущности,— не забудьте сего.

—Да, да, я понял. Благодарю, что предупредили,— Сбединский протянул руку, и Ипполит ее пожал.— Кстати, а зачем я ему нужен?

—Во-первых, не ему, а его хозяину, который не должен появиться здесь. Во-вторых— касательно мотива— вы личность неординарная; такие, как вы, в старину звались блаженными, то есть приближенными к Небу. Вы даже представить себе не можете, какие информационные резервы сокрыты в вашей голове...

—И что, из таких я один в Самаре?

—Вы лучший… Я опасаюсь следующих событий… Вы не дадитесь просто так…— Ипполит покачал головой и забубнил себе под нос: —Да, да, непредсказуемость… Он будет здесь… но как остаться живым… вам живым остаться…— Потом как бы очнувшись: —Что ж, до свидания, Олег Геннадьевич,— попрощался и, шагнув в зеркало трюмо, растворился в нем, вызвав легкое сотрясение стекла.

Олег Геннадьевич принялся за работу по окончанию чертежа. Завершил всё это он минут через тридцать. И если б во время его действий кто-нибудь мог за ним наблюдать, то подивился бы перемене, произошедшей с Олегом Геннадьевичем. Легендарный рассеянный, приносящий с всюду неприятности себе и окружающим преподаватель превратился совершенно в другого человека, если не брать в расчет его внешность (она-то не изменилась). «Стихийное бедствие» избавился от рассеянности, стал собранным, действия его были поразительно точны, чего никогда с ним еще не было.

Сбединский свернул чертеж и поместил его в тубус. В понедельник этому большому листу бумаги надлежало быть помещенным под стекло в коридоре кафедры. После чего Олег Геннадьевич включил в спальной телевизор и завалился на диван.

Было ровно двенадцать. По «Скату» должен был бы идти комедийный сериал. Но на экране красовалась надпись в «Специальный выпуск новостей», причем слово «Специальный» было выделено красным.

«Это еще что?»— возмутился Сбединский.

Но мертвая надпись вдруг сменилась довольно миловидной живою особой в соблазнительном платье с глубоким вырезом. Особа заговорила приятным голоском, но говорила она о вещах отнюдь не столь приятных, сколь ее внешность:

—Этот специальный выпуск подготовил наш корреспондент. В нашем городе происходят странные малообъяснимые вещи: гибнут живые люди при невероятных обстоятельствах. А вчера вечером рядом с площадью имени Кирова произошла авария по вине водителя «Москвича», который попытался сбить прохожего. Машина, ударившись о столб, взорвалась, но пассажир, сидевший рядом с шофером и объект нападения скрылись. А труп шофера был опознан. Его похитили в одном из городских моргов за несколько часов до происшествия. Остается загадкой, как он мог управлять машиной, если факт его смерти был установлен в четверг. А в том, что он управлял «Москвичом», не остается сомнений. В одном из печатных городских изданий появилось слово «Зомби». Милиция же утверждает, что это не иначе, как какой-нибудь трюк.

Женщина объявила рекламу, попросив оставаться с ними. Сбединский стал нетерпеливо ждать продолжения. И он его дождался. Появилась та же особа и продолжила:

—Этой ночью был похищен еще один труп, но уже из другого морга. Из надежного источника получены сведения, что этот самый труп видели на улице Ново-Вокзальной, покупающим сигареты в киоске. Свидетель утверждает, что то был вполне здоровый внешне человек.

Женщина дала описание внешности и, попросив видевших человека с такой внешностью позвонить по телефону, назвала номер. Всё это Олег Геннадьевич выслушал очень внимательно. А после выпуска новостей начался комедийный сериал, который уже не интересовал Сбединского. Олег Геннадьевич выключил телевизор, лег на диван и уставился в потолок. Минут через тридцать он заснул.

Ровно в четверть второго дня у него зазвенел дверной звонок. Олег Геннадьевич поспешил открыть. На пороге стоял не знакомый, но кого-то смутно напоминающий мужчина. Незнакомец открыл рот и заговорил:

—Извините, может я ошибся квартирой. Мне нужен Сбединский Олег Геннадьевич.

Голос был низким, каким-то простуженным, а у Сбединского появилась мысль, что незнакомец говорит как-то натянуто, то есть не то, чтобы натянуто, а вроде принужденно. И еще мужчина, говоря это, держал голову немного опущенной, как если бы разговаривал с человеком ростом ниже своего.

—Я— Сбединский,— ответил Олег Геннадьевич,— чем могу быть полезен?

Ни слова не говоря, незнакомец резко выбросил правую руку вперед и втолкнул преподавателя в квартиру, закрыв за собой дверь на замок.

Олег Геннадьевич обомлел от такой наглости и открыл было рот, чтобы выразить протест, но незнакомец его опередил:

—Где он живет?

Он сказал это, теперь во все глаза глядя на Сбединского.

Сбединский рефлекторно прикрыл рот рукой,— его чуть ли не вырвало,— изо рта незнакомца несло такой вонью, каковою могла бы гордиться не одна помойка. Естественно, что вследствие этого Олег Геннадьевич не ответил. Тогда незнакомец всё той же рукой схватил ошалевшего преподавателя за глотку, тем самым преградив всякий доступ воздуха в легкие. Сильные пальцы были холодны, будто до этого ими разрывали снег. Олег Геннадьевич захрипел и стал краснеть. Незнакомец, совершенно лишенный эмоций, убрал руку, а сам стал давиться кашлем, обдавая Сбединского запахом падали. Сбединский попытался воспользоваться этим и дернулся в сторону кухни, но незнакомец небрежно размахнулся и ударил его в челюсть так, что красные огоньки пробежали перед глазами. Сбединский опустился на тумбу для обуви, держась за челюсть, разрываемую болью. Тем временем обладатель зловонного дыхания достал из кармана пачку «Мальборо» и затянулся сигаретой.

—Где он живет?— вновь повторил свой вопрос незнакомец, выдыхая дым в лицо преподавателю.

—Кто?— еле слышно сказал Олег Геннадьевич, качавший со стоном взад и вперед головою.

Вонь изо рта пришельца, смешанная с дымом дорогих сигарет, была не такой отвратительной, но рука Сбединского инстинктивно потянулась к носу с целью его прикрыть.

—Козлов,— ответил незнакомец.

—Какой..,— не успел сказать Олег Геннадьевич, как получил от мужчины второй удар по носу. Нос не отличался крепостью, и из него хлынула кровь.

—Какой сюда приходил,— всё так же равнодушно проговорил незнакомец.

И вдруг из уголка его рта потекла темно-красная кровь. Она стекла по подбородку, но не закапала на пол, а потянулась под подбородок к шее,— видимо, вследствие чрезвычайной своей густоты. Олег Геннадьевич со страхом осознал, что перед ним стоит пропавший труп,— описание по телевизору было очень точным.

Но следовало что-нибудь ответить. А незнакомец, очевидно, решил поднажать еще; он сгреб правой рукой воротник рубашки Сбединского, поднял его с поразительной легкостью и швырнул в зеркало трюмо. Сбединский ударился, раскинув руки крестом, разбил зеркало, осколки которого, зазвенев, посыпались на пол.

—Я не знаю, где он,— только и успел сказать окровавленный преподаватель начертательной геометрии, как не известно, каким чудом оживленный труп предпринял новую попытку добиться своего. Он поднял с пола длинный, острый осколок зеркала, совершенно не заботясь о том, что порезал себе ладонь, и полоснул осколком по рубашке зажимавшего свой нос преподавателя. Стекло распороло тонкую ткань и вошло в тело, которое немедленно отозвалось жгучей болью на насилие.

Сбединский закричал:

—Он не сказал этого.

А покойник схватил обеими руками его голову и затылком двинул ею о трюмо. Послышался глухой удар. Сбединский почувствовал, как сознание покидает его. Но вдруг вспышка прозрения осветила мозг,— Олег Геннадьевич вспомнил разговор с Ипполитом. Собрав остатки мужества и сил, он поднял окровавленное лицо и взглянул в мертвые глаза своего мучителя, и его губы произнесли несколько слов на мало кому известном и почти забытом языке:

—Пусть вечный мрак, что избегаешь ты,

Возьмет тебя назад в свои покои,

Пусть до тебя дойдет из темноты

Зов мертвецов. Так будь же успокоен.

При первых же словах невыносимая боль отразилась в чертах лица покойника. Он зашатался и застонал, как стонет смертельно больной, прикованный недугом к кровати. А воодушевленный Олег Геннадьевич продолжал:

—Изыди же туда, откуда ты изъят,

И услади червей могильных пиром.

Пусть мозг уснет, что пламенем объят.

С тобою— Бог, да упокойся с миром.

Незнакомец бесчувственно повалился с куском стекла в руке на пол, тело его забилось в конвульсиях.

—Аминь,— произнес полностью овладевший собой Олег Геннадьевич и перекрестил чело покойника. Тот затих в неестественной позе, лишь остекленевшие глаза безжизненно смотрели в потолок.

Сбединский нагнулся и закрыл веки мертвого. Потом прошептал со вздохом:

—О, Господи!

И снова затрещал дверной звонок. Немедленно вслед за сим дверь распахнулась, хотя была на замке. В комнату вошел бледный человек в теплом пальто без шапки. Волосы человека были зачесаны назад. Прямо с порога, едва за ним закрылась дверь, без каких-либо объяснений человек с маленьким лицом и причудливым шрамом на щеке проговорил:

—Я мог бы догадаться. Так, значит они опередили меня. Ловкие же ребята! Но, видимо, они ничего не предложили.

Сбединский занес руку для крестного знамения, но человек со шрамом сказал с усмешкой:

—Да брось! Подобные трюки годятся лишь для представлений и на меня не действуют. Что стоит тебе сказать, где они засели? Я могу тебя сделать бессмертным, ты будешь владеть властью, сможешь убивать целыми днями... Или— нет, поклонись мне, только лишь поклонись, и ты обретешь бессмертие и возвысишься над миром этих никчемных насекомых, коих именуют людьми...— Он не договорил.

Сбединский размахнулся и с бог знает откуда взявшейся ловкостью всадил в горло соблазнителю острый, как бритва, и длинный, как хлебный нож, осколок зеркала. Тот вошел с отвратительным хрустом. Потом Олег Геннадьевич отскочил, надеясь увидеть тяжкие последствия своего действия. Но лишь гримаса боли исказила бледное лицо, а обладатель его, ухвативши обеими руками стекло, улыбаясь торжествующей улыбкой, медленно вытащил окровавленный осколок.

—Ты, видимо, совсем не понимаешь, что здесь происходит.— С этими словами человек со шрамом стал наступать на Сбединского по хрустящим под ногами осколкам.

Объятый ужасом Олег Геннадьевич, отступая, споткнулся об ногу лежащего трупа и упал. А бессмертная личность запустила правую руку в карман пальто. Оттуда рука вернулась с внушительным пистолетом. Дуло было направлено в грудь Сбединскому. Тот не успел что-либо предпринять, как пистолет оглушительно грохнул, выплюнув вместе со смертельным кусочком свинца сноп пламени. Пуля вошла точно в сердце Сбединского, и отбросило на белую дверь кладовки. Ударившись тяжело, мертвое, истекаемое кровью тело Олега Геннадьевича Сбединского сползло на пол. Прогремело еще несколько выстрелов, еще несколько пуль поразило бесчувственное тело преподавателя.

Убийца вложил пистолет в руку успокоенного Сбединским трупа, распахнул дверь и вышел, не потрудившись закрыть ее за собой.

А через каких-то десять минут на маленькой лестничной площадке толпилось множество народу. То были жители шестого подъезда пятиэтажного дома по улице Стара Загора.