"В западне" - читать интересную книгу автора (Кунтс Стивен)

Глава 3

За дверью слышались голоса. Джек Йоук и его спутница остановились и постучали. Дверь тут же отворилась. На пороге стояла черноволосая, вихрастая, немного неуклюжая девочка лет тринадцати. Она улыбнулась и отступила в сторону, пропуская их внутрь.

– Привет, – сказал Джек.

– Привет, я Эми. Родители там. Выпивка на кухне. – Она говорила быстро, проглатывая окончания.

– Джек Йоук, – он с серьезным видом протянул руку. – А это Тиш Сэмьюэлз.

Девочка смущенно пожала руку и отвела глаза в сторону.

– Очень приятно, – пробормотала она.

Хозяйку они нашли на кухне, та болтала с другими женщинами.

– Миссис Графтон, я Джек Йоук, ваш ученик. А это Тиш Сэмьюэлз, – произнес Йоук, как только хозяйка повернулась к ним.

– Я помню вас, мистер Йоук, вам трудно давалось произношение. – Она протянула Тиш руку. – Спасибо, что зашли. Я вам приготовлю что-нибудь выпить? Закуска в гостиной.

– У вас замечательная квартира, миссис Графтон, – сказала Тиш.

– Зовите меня просто Колли.

Выполнив свои обязанности, Йоук оставил Тиш знакомиться с женщинами, а сам прошел в гостиную. Профессиональным взглядом он окинул присутствовавших. Ребят-однокашников он знал, а их подружек и жен пришлось срочно запоминать. Кое-кто из гостей ему был незнаком. Джек поздоровался, напомнив, как его зовут. Тут он заметил человека, встречи с которым искал давно. Тот стоял, привалившись к стене, с бокалом пива в руках, и слушал собеседника, пониже ростом, с бородкой. Джек кивнул и с улыбкой стал пробираться через толпу.

Человек с бородкой продолжал говорить, не умолкая. До Йоука долетали обрывки фраз: "...Главное, что коммунизм так никогда и не был опробован... аналитики игнорируют... идея до сих пор жива..."

Зажатый в угол, слушатель изредка кивал, часто невпопад. Очки в стальной оправе плотно сидели на носу, который отчетливо выделялся на почти квадратном лице. Его тонкие стриженые волосы были зачесаны прямо назад. На левом виске едва заметно выделялся давнишний неровный шрам. Он скользнул взглядом по лицу Йоука, тот вежливо улыбнулся. В его серых глазах репортер увидел ответный блеск. На лице появилась маска заинтересованности, но она тут же исчезла, стоило ему перевести взгляд на остальных гостей.

– Джек Йоук, – вмешался репортер, протягивая руку.

– Джейк Графтон.

Графтон – статный мужчина шести футов ростом с едва наметившимся брюшком – на вид имел сорок с небольшим. Поговаривали, что в ближайшем будущем он займет высокий пост в ВМС США, если по дороге не споткнется. Будущая звезда журналистики Джек Йоук торил дорожки к людям, которые стремились к овеваемым всеми ветрами вершинам власти. Ему предоставилась возможность выручить Графтона, и Йоук повернулся к его собеседнику.

– Уилсон Конрой.

– О, профессор Конрой, Джорджтаунский университет. Да вы знаменитость.

Профессор не проявил особенной радости по поводу высказанного замечания. Он что-то проворчал и отхлебнул какую-то прозрачную жидкость из своего высокого бокала.

– Политические науки, не так ли? – Йоук знал, что это так. Конрой был отъявленным коммунистом на факультете в Джорджтауне. Пару лет назад по заданию газеты Джек побывал на его занятиях, на которых профессор энергично защищал сталинизм. Дискуссия носила односторонний характер, студенты едва ли могли что-либо противопоставить тщательно подобранным фактам и острому языку профессора. В результате материал, опубликованный в воскресном выпуске "Пост", вызвал очередное выступление общественности, требовавшей уволить профессора. Поток писем, передовиц и обозрений пошатнул было устои академической свободы, газета раскупалась, но только и всего. С полдюжины конгрессменов принялись поучать население, за что поплатились несколькими голосами в своих округах.

Конрой наслаждался ролью революционера и внезапно свалившейся известностью до осени 1989 года, когда коммунистические режимы в Восточной Европе начали рушиться как карточные домики. После этого он упал духом и отказывался давать интервью.

– Да, политические науки, – глаза профессора нервно забегали по толпе гостей, болтавших в обычной для вечеринки манере.

– Скажите, профессор, что вы думаете по поводу последних перестановок в советском Политбюро?

Профессор взглянул прямо в лицо Йоуку. В тот же момент Джейк Графтон легонько тронул Йоука за плечо, отделился от стены и направился к столу с закусками.

– Они предали идею. Они предали единомышленников, которые верили им и поддерживали их.

– Так, по вашему мнению, коммунизм не потерпел поражения?

Губы профессора задрожали.

– Коммунисты стали жадными, они продались за доллары, продали свою мечту американским финансовым воротилам и обманщикам, которые поработили рабочий люд. – Он говорил с пафосом, наполненным горечью.

– А что, если они правы, а вы нет? – спросил Йоук, когда профессор замолчал, чтобы перевести дух.

– Я прав! Я никогда не ошибаюсь! – Его голос задрожал еще больше. – Я прав! – Он отстранился от Йоука, прижав руки к груди. Пустой стакан, лишенный опоры, упал на ковер. – У нас был шанс сделать человечество лучше. У нас был шанс построить новое общество, где все люди – братья, мир трудящихся, свободных от эксплуатации со стороны сильных, жадных, ленивых, которые унаследовали свое богатство, которые...

Теперь все взоры были устремлены на него. Все прочие разговоры прекратились. Конрой не замечал. Он уже кричал в голос.

– ...Эксплуататоры торжествуют. Это самый постыдный миг в истории человечества. – Он охрип, изо рта летела слюна.

– Коммунисты сдались на милость богатых и облеченных властью. Они продали нас в рабство!

Появилась Колли Графтон, положила на плечо профессора руку и зашептала что-то ему в ухо. Глаза Уинстона Конроя закрылись, плечи опустились. Она заботливо увела его из комнаты, подальше от испуганных и недоуменных взглядов гостей.

Все вернулись к прерванным разговорам.

Джек Йоук стоял в одиночестве, все избегали его взглядов. Тиш Сэмьюэлз нигде не было видно. Внезапно почувствовав жажду, он направился на кухню.

Джек стоял у раковины, смешивая себе бурбон с водой, когда на кухню вошел Джейк Графтон.

– Простите, напомните ваше имя.

– Джек Йоук, капитан[7]. Послушайте, я должен извиниться перед вами и вашей женой. Я не хотел так расстроить Конроя.

– М-да, – Джейк открыл холодильник и достал бутылку пива. Он свернул крышку и сделал глоток.

– Чем вы занимаетесь?

– Репортер в "Вашингтон пост".

Графтон кивнул и сделал еще глоток.

– Ваша жена прекрасно преподает. Я в восторге от ее уроков.

– Она любит преподавание.

– Это видно, когда она в аудитории.

– Слышали что-нибудь сегодня об этом наркодельце из Колумбии, Альдане? Где он закончит свои дни?

– Здесь, в Вашингтоне. Министерство юстиции объявило об этом три или четыре часа назад.

Джейк Графтон вздохнул.

– Думаете, будут проблемы?

– Не удивлюсь, – ответил хозяин. – Пожалуй, каждое поколение имеет своего Калигулу, деспота до мозга костей. У нас это преступники-психопаты, их много больше, чем единицы. Я слышал, что империя Альданы оценивается в четыре миллиарда. Внушительно, да?

– Вы считаете, американское правительство намерено затягивать решение тех проблем, которые уже стоят перед Колумбией?

Джейк Графтон хмыкнул.

– К сожалению, мой магический кристалл ничего не говорит мне по этому поводу. Почему вы занялись испанским, Джек?

– Думал, поможет в работе. – Это было относительной правдой. Джек Йоук взялся за изучение испанского в надежде пробиться в зарубежный отдел, где репортеры со знанием языков пользовались преимуществом. Но до сих пор ему не удалось получить никакой поддержки, чтобы сделать карьеру, поэтому он и пришел на вечеринку по случаю окончания семестра, чтобы встретиться с Джейком Графтоном.

– Может, удастся взять интервью у Альданы в камере.

Графтон пожал плечами.

– Как я понимаю, вы служите в ВМС?

– Да.

– В аппарате Комитета начальников штабов?

– У-гу, – серые глаза за стеклами очков в стальной оправе внимательно посмотрели на Йоука.

Йоук решил спросить наугад.

– Как по-вашему, что случится, когда они привезут Альдану сюда на суд?

Лицо Джейка Графтона ничего не выражало.

– Развлекайтесь, Джек, – бросил он через плечо уже в дверях. Ничего, подумал Йоук, Бог создал мир за шесть дней.

Он услышал стук в дверь и выглянул из кухни, чтобы посмотреть, кто пришел. Дочь хозяев Эми прошла мимо и открыла дверь.

– Привет, красавица. – Вошедшему было лет тридцать, роста примерно пять футов десять дюймов, короткие каштановые волосы и ровные белые зубы. Он вручил Эми коробку, завернутую в рождественскую бумагу. – Тебе от верных поклонников. Радости, счастья и всего прочего.

Девочка взяла сверток и с энтузиазмом его встряхнула.

– На твоем месте я бы так опрометчиво не поступал, – серьезно произнес гость. – Эта штука может ломаться. Жизнь Вселенной, как известно, идет на убыль, Время и Пространство сжимаются, в конечном итоге все деформируется, разрушится и поглотится субстанцией – и камни, и кошки, и дети – все. – Он шумно втянул ртом воздух. – Возможно, и луна сгинет тоже. И пара планет.

Широко улыбаясь, Эми с силой встряхнула сверток еще раз, а затем бросилась на шею пришедшему.

– О, Тоуд, спасибо!

– Это от меня и от Риты. – Он взъерошил ей волосы и легонько ухватил за ухо. – Ну-ка, говори и ей спасибо.

– Скажу-скажу.

Когда Эми убежала, Джек представился.

– Меня зовут Тоуд[8] Таркингтон, – сообщил гость.

Еще один моряк, с раздражением подумал Джек Йоук, со своими причудами и прозвищами. Интересно, как они называли Графтона.

– Тоуд, да? Готов спорить, ваша матушка испуганно вздрагивает, каждый раз слыша такое!

– Она привыкла. На такие мелочи она не обращает внимания. – Таркингтон беспомощно взмахнул рукой и улыбнулся.

Внезапно Джеку пришло в голову, что ему не нравится этот гладкий и речистый мистер Таркингтон.

– Большинство гражданских не понимают тонкостей военно-морской дружбы, так ведь? Но я нахожу это странным.

Улыбка исчезла с лица Таркингтона. Две-три секунды он смотрел на Йоука, подняв брови.

– Вы выглядите так, будто у вас случился запор.

Прежде чем Йоук успел ответить, Таркингтон уже повернулся к нему спиной.

Спустя полчаса Джек нашел Тиш на балконе среди гостей. Вид отсюда открывался прекрасный, огни города мерцали в холодном воздухе. Вашингтон наслаждался не по сезону долгой осенью. Несмотря на то что несколько раз все же случались холодные утренники, температура, как правило, не опускалась ниже десяти градусов тепла, как в этот вечер. На балконе царило оживление, хотя присутствовавшие то и дело потирали руки от холода, приходилось греться, прижимаясь друг к другу. Слева виднелся Потомак, а прямо впереди, на фоне Рестона, возвышался памятник Вашингтону.

– Внимание, все, это Джек Йоук, – представила Джека остальным присутствовавшим Тиш.

Они вежливо кивнули, а затем один из однокашников Йоука по испанской группе продолжил свой монолог, прерванный его внезапным появлением. Он был средних лет и называл себя Брат Харольд.

– В конце концов я подумал, к чему запоминать все эти посты, псалмы, одеяния и молитвы? Я могу сократить медитации, оставив самое существенное, сделать из них нечто вроде подсознательного программирования, а затем гармония и трансцендентность позволят привлечь широкую аудиторию.

– Ты готова уйти? – шепнул Йоук своей спутнице.

– Минутку, – ответила она, увлеченная рассказом Брата Харольда.

Йоук постарался изобразить заинтересованность. Эту сказку он уже слышал трижды за последнее время. В отличие от Джейка Графтона или Уилсона Конроя, Брат Харольд был уверен, что облагодетельствует Йоука, позволив ему написать о себе статью в газету.

– ...Так я ввел музыку. Конечно, не какую попало, а тщательно подобранную в стиле "соул". – Он немного поговорил о песнопениях древних монахов, об эффекте эхо, о подсознании, и затем сделал заключение. – Цель была – добиться экстаза посредством реверберации. И это сработало! Я доволен. Мои последователи получили покой и успокоение. Метод поразительно подходит для трансформации.

Йоук решил, что ему хватит. Он проскользнул через раздвижную стеклянную дверь и решил подождать внутри. Тоуд Таркингтон стоял у стены в одиночестве, сжимая в руке бутылку пива. Он даже не потрудился взглянуть на Йоука. Репортер ответил тем же.

Через секунду Тиш была рядом.

– Что такое "покой"? – спросила она, закрывая за собой дверь.

– Черт его знает. Могу поспорить, Брат Харольд тоже не знает. Давай попрощаемся с хозяйкой и отчалим.

– Она такая искренняя.

– Сумасшедшие все такие, – проворчал Йоук, с отвращением вспоминая сцену с Конроем.

Колли Графтон у двери прощалась с уходившей парой, ее дочь стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Колли была чуть выше среднего роста, держалась она прямо, с королевской осанкой. В этот вечер она убрала волосы назад и скрепила заколкой. Йоук обратил внимание на ее усталые глаза, когда прощался и благодарил за вечер и за уроки испанского.

– Надеюсь, с профессором Конроем все в порядке, я не хотел его расстроить.

– Жаль его, сейчас он переживает трудные времена.

Йоук кивнул, Тиш пожала ей руку, и они направились к лифту.

– Она мне понравилась, – сказала Тиш, лишь только двери лифта закрылись за ними. – Мы мило побеседовали.

– У нее странные друзья, – заметил Йоук, имея в виду Конроя.

– С тех пор как коммунизм в Восточной Европе приказал долго жить, а Советский Союз развалился, над профессором все смеются, – попыталась объяснить Тиш. – Он никогда не думал, что его так возненавидят, будут оскорблять...

– Не думал? Да этот ядовитый прыщ засохнет без внимания!

– ...Но насмешки ранят его.

– Поэтому миссис Графтон и жалеет его, да?

– Нет, – терпеливо продолжала Тиш. – Жалость убьет его. Она друг Конроя, потому что у него нет других друзей.

– А-а.

– Ты видел Тоуда Таркингтона? – уже на стоянке спросила она его.

– Угу.

– У нас был замечательный разговор. Его жены нет в городе, поэтому он приехал один. Он славный.

– Моряк, так?

– Ей-богу, не знаю. Я не спрашивала.

– Военные – вот что портит этот город. Куда ни плюнь – везде военные.

– И что?

Йоук открыл машину и помог ей сесть.

– Не люблю военных, – сказал он, уже сев за руль. Он вставил ключ в зажигание и повернул. – Мне не нравится, что они так упрощенно смотрят на мир. Я не люблю все эти ритуалы, чинопочитание, славословие войне, страданиям и смертям. Мне не нравится, что они постоянно тянут из казны. Вся эта свистопляска вызывает во мне раздражение.

– Да, – попыталась вмешаться Тиш, – но мне кажется, они такие же люди, как и все мы.

Йоук продолжал излагать свою мысль, не давая увести себя в сторону.

– Они ископаемые. Военные – это же анахронизм в мире, которому нужно накормить пять миллиардов человек. Они больше проблем создают, чем разрешают.

– Может быть, – ответила Тиш, глядя в окно и не проявляя особого внимания к глубокомысленным выводам репортера.

– Ты видела мужа миссис Графтон?

– О да, мы перекинулись парой слов, он прекрасный парень в полном смысле слова.

– Хочешь где-нибудь выпить?

– Не сегодня, спасибо. Я лучше поеду домой. Может, в другой раз.

– Конечно. – Джек включил передачу и выехал на улицу.

Подбросив Тиш домой, Йоук поехал в центр города, в офис. Как он и предполагал, Оттмар Мергенталер работал допоздна. Обозреватель сидел в своей стеклянной кабинке посреди отдела новостей и что-то печатал на компьютере. Йоук просунул к нему голову.

– Привет, Отт, как дела?

Мергенталер откинулся на стуле.

– Бери стул, Джек.

Когда репортер уселся, он спросил:

– Как прошел вечер?

– Неплохо, по-моему.

– Что ты о нем думаешь? – Это как раз Мергенталер предложил Джеку попробовать встретиться с мужем Колли Графтон, преподавательницы испанского.

– Я не знаю. Я поинтересовался его мнением по простому вопросу, а он рассмеялся и ушел.

– Рим тоже не за один день строился. Порой годы бьешься, чтобы разработать хороший источник.

Йоук погрыз ноготь.

– Графтону глубоко наплевать, что думают другие, о нем ли, о чем угодно.

Мергенталер сцепил пальцы на затылке.

– Четверо из тех, кого я глубоко уважаю, назвали мне его имя. Один адмирал в отставке очень хорошо отзывался. Он сказал, я цитирую: "Джейк Графтон – самый талантливый, самый перспективный на сегодняшний день офицер в Вооруженных силах". – Мергенталер вздернул бровь и скривил губы. – Другой высокопоставленный деятель высказался несколько по-другому: "Джейк Графтон рожден для войны".

– Нам сейчас как раз нужны такие, чтобы крушили все направо и налево, – хмыкнул Йоук.

– Ты уже родился циником или только пытаешься стать им?

– Эти военные – чертово сборище дубоголовых фанатов фаллического культа пушек. Графтон – просто один из них, о да, он достаточно любезен, но я чувствую это.

Мергенталер с интересом взглянул на него:

– Мой молодой и неопытный друг, если ты думаешь, что должен любить всех, о ком пишешь, то ты глубоко заблуждаешься.

Йоук усмехнулся.

– О чем ты пишешь сегодня?

– Опять наркотики, – Мергенталер повернулся к дисплею и пролистал текст. Читая, он бесцельно двигал курсор по экрану. Йоук читал, стоя за его спиной.

Статья представляла собой эпитафию трем молодым чернокожим, погибшим накануне на улицах Вашингтона. Все трое были замешаны в торговле крэком. Все трое были застрелены, и в основном такими же чернокожими, тоже связанными с распространением наркотиков. Три убийства в день – это чуть выше среднего для столицы уровня.

Мергенталер, скорее всего, провел весь день, встречаясь с родственниками убитых: материал содержал описания людей и обстановки, которые вряд ли получишь по телефону.

– Отт, ты так сгоришь на работе, – сказал Йоук, усаживаясь на место.

Мергенталер решил кое-что исправить в статье. Некоторое время он молча барабанил по клавишам.

– Не слишком сентиментально? – закончив, спросил он.

– Никому дела нет до чернокожих придурков. Ты же знаешь, Отт, всем наплевать, сядут ли они в тюрьму, сдохнут от голода или перережут друг друга.

– Мне надо еще поработать над этим. Нужно, чтобы люди задумались.

Йоук вышел из стеклянной будки и направился к своему столу в глубине комнаты. Он отыскал среди разбросанных на столе бумаг блокнот для записей и взялся за телефон, надо было позвонить в полицию округа Монтгомери. Может, у них есть что-нибудь новенькое об убийстве на кольцевой.

Джеку Йоуку хватало своих убийств, только успевай писать. При этом ему было абсолютно все равно, заботят кого-либо эти жертвы или нет.

Все гости разошлись, и Тоуд Таркингтон мыл на кухне посуду, когда туда вошла Эми и остановилась в задумчивости у него на виду. Тоуд удивился, заметив следы косметики на ее лице. Он сдержал улыбку. За последний год она здорово вытянулась, набрав положенные формы. Ростом она была лишь на несколько дюймов ниже Колли.

– По-моему, тебе уже пора в постель, а?

– О, Тоуд, ты как мои родители, я ведь уже взрослая.

– Почти.

– Достаточно.

– Бери полотенце и вытирай посуду.

Эми так и сделала.

– Хороший вечер, правда? – спросила она, заканчивая вытирать кувшин для пунша.

– Да.

– Рита приедет на Рождество?

– Надеюсь. – Рита, жена Тоуда, служила на флоте летчиком-испытателем. В настоящее время она находилась в Неваде на испытаниях нового штурмовика А-12 типа "Стелс". И Рита, и Тоуд имели звания лейтенантов. – Все зависит от программы испытаний, – грустно добавил Тоуд.

– Ты любишь Риту? – тихо спросила Эми.

Тоуд Таркингтон сразу почувствовал неладное. Он перевел взгляд с посуды на девочку, которая стояла, наклонившись над столом, и балансировала на одной ноге, глядя на него.

Он прочистил горло.

– Почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь, – она заморгала ресницами, – ты всего на пятнадцать лет старше меня, а через пять лет мне будет уже восемнадцать, и ... – Весь ее запал на этом кончился.

Тоуд Таркингтон прихватил зубами нижнюю губу и сильно прикусил. Он вынул руки из воды и вытер их о полотенце.

– Послушай, малышка. Тебе еще расти и расти. Ты еще встретишь своего принца. Может, лет через пять, а может, когда будешь в колледже. Не нужно торопить жизнь, пусть идет своим чередом. Но ты его встретишь. Он тоже где-то надеется повстречать тебя. И когда ты его все-таки найдешь, он не будет старше тебя на пятнадцать лет.

Ее глаза внимательно смотрели на него. Краска стыда медленно заливала ее лицо, из глаз хлынули слезы.

– Ты смеешься надо мной!

– Нет-нет, Эми. Я знаю, чего тебе стоило решиться сказать об этом. – Он протянул руку и дотронулся ладонью до ее щеки. – Но я очень люблю Риту.

Она закусила губу, лицо ее исказилось.

– Поверь, твой парень где-то ждет тебя. Ты поймешь, когда встретишь его. И он поймет. Он заглянет тебе прямо в душу и найдет там доброе, прекрасное существо. Он с ума сойдет от любви к тебе. Подожди, и ты увидишь.

– Подождать? Но жизнь кажется такой ... бесконечной! – сказала она с отчаянием.

– Да, – сказал Тоуд. – Подростки живут одним днем. Ты повзрослеешь, когда почувствуешь, что будущее так же реально, как и настоящее. Поняла?

Он услышал шум. В дверном проеме стоял Джейк Графтон. Джейк протянул руки. Эми взяла их в свои.

Он поцеловал ее в лоб.

– Мне кажется, тебе пора на свидание с подушкой. Пожелай Тоуду спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Эми Кэрол.

Оба мужчины стояли молча, пока не хлопнула дверь спальни Эми.

– Она и вправду быстро взрослеет, – сказал Тоуд.

– Слишком быстро, – возразил Джейк и открыл холодильник в поисках пива. Одну бутылку он бросил Тоуду, другую взял себе.

Минут через десять в гостиной к ним присоединилась Колли. Мужчины были заняты дискуссией о революции, начатой Горбачевым, и о тех центробежных силах, которые разрушают Советский Союз.

– Как будет выглядеть мир, когда пыль уляжется? – спросила Колли. – Будет в нем безопаснее или нет?

Она получила мгновенный положительный ответ от Тоуда и искреннее "не знаю" от мужа.

Другого от него она не ожидала. За годы, прожитые вместе, она узнала его как человека, который готов признать что-то, чего не знал. Одной из его сильных сторон было отсутствие притворства. После долгих лет пребывания в академических кругах она восприняла его как глоток свежего воздуха. Он знал, кто он и что он, и, к своей чести, никогда не старался быть кем-то иным.

Она смотрела на него и улыбалась.

– К слову сказать, капитан, – сказал Тоуд Таркингтон, – это правда, что вы теперь большой человек в одном из подразделений КНШ[9]?

– Увы, это так, – согласился Джейк, – теперь я решаю, кому вскрывать почту, а кому варить кофе.

Тоуд фыркнул. После почти двух лет, проведенных в Вашингтоне, он слишком хорошо знал, как такой ответ был близок к правде.

– Ладно, ты, конечно, знаешь, что Рита сейчас в Неваде на испытаниях первого образца А-12. Там она будет занята год или что-то вроде этого. Штурманом с ней летает выпускник школы летчиков-испытателей. Поэтому я теперь вроде как на посылках у них.

Джейк кивнул, а Колли вежливо посочувствовала.

– Так что я хочу сказать, – продолжил Тоуд, – может, мне перевестись в твое заведение. Если уж варить кофе и быть на побегушках, так почему не у тебя? Может, лишний червонец заработаю.

– Хм-м.

– Как вы думаете, сэр?

– Пожалуй, ты слишком молод.

– О, Джейк, – простонала Колли. Тоуд одарил ее улыбкой.

– В самом деле, Колли, он слишком молод. Я не думаю, что у них в КНШ есть вакансии для лейтенантов. Это очень важное заведение, только для старшего состава.

– Тогда им нужны офицеры помоложе, – сказала она мужу. – В твоих устах это звучит как дом престарелых, полный ворчунов и пожилых игроков в гольф.

– Я же не то и не другое, – начал оправдываться Графтон.

– Я знаю, дорогой, к тебе это не относится. – Она подмигнула Тоуду, и тот рассмеялся.

Лейтенант поднялся с дивана, попрощался и, пообещав передать Рите привет от Графтонов, ушел.

– Послушай, Джейк, – сказала Колли, – почему бы тебе действительно не подумать о его переводе в КНШ?

– Чем быстрее закончится его командировка на сушу и чем быстрее он вернется в море, в свою эскадрилью на F-14, тем лучше для него.

– Тоуд знает это, но он так высоко ценит тебя и хочет работать рядом. Это почти комплимент.

– Я знаю. – Лицо Графтона расплылось в улыбке. – Старина Тоуд, толстокожий Тоуд. Он отличный парень.

Генри Чарон стоял, прислонившись к стене заброшенной овощной лавки в северо-восточной части Вашингтона, и наблюдал за чернокожими пацанами, которые как коршуны вились вокруг проезжавших по улице автомобилей, предлагая водителям крэк. Кое-кто из водителей останавливался и покупал, кто-то – нет. Среди них были черные и белые, мужчины и женщины, в основном, молодежь или люди среднего возраста. Группа чернокожих подростков стояла на углу улицы и внимательно следила за движением, разглядывала пешеходов, ни на секунду не спуская глаз с Чарона.

Ветер гнал вдоль улицы мусор, забирался под одежду. Чарон изрядно промерз, несмотря на то, что одет был гораздо теплее большинства из торговцев крэком, которым, чтобы согреться, приходилось постоянно двигаться. Кто-то из них отчаянно барабанил по картонной коробке в ритме хард-рока.

Не прошло и пяти минут, как от группы на углу отделился высокий тощий парень и, лавируя между машинами, направился к нему.

– Привет, дядя.

– Привет, – ответил Генри Чарон.

– Ты что, дядя, собрался прикупить этот тротуар?

– Просто смотрю.

– Интересуешься чем-нибудь?

Чарон отрицательно покачал головой. Четверо на углу продолжали следить за ним. Один из них взобрался на мусорный бак и сунул руку за него, неотрывно следя за Чароном и его собеседником. Чарон был готов поставить тысячу долларов против пятака, что там за баком было заряженное оружие.

– Турист гребаный! – с отвращением произнес парень. – Вали отсюда, образина, если не хочешь, чтобы на тебя наехали.

– А я любопытный. Как ты догадался, что я не из полиции?

– Ты не легавый, дядя, вид не тот. Ты турист недоношенный, свалился на нашу голову. Ты меня уже утомил своей болтовней! У тебя есть десять секунд, чтобы убраться отсюда в свое паршивое логово, а не то кровью умоешься. Усек?

– Усек. – Генри Чарон повернулся и пошел прочь.

Перекресток в двух кварталах южнее был весь усыпан стальными листами и деревянными балками. Здесь велись подземные работы по строительству нового тоннеля для метро.

Чарон с помощью фонарика поискал вход. Он был прикрыт куском фанеры. Чарону понадобилось несколько секунд, чтобы освободить его.

Внутри было сыро, темно и промозгло. Чарон ступал не глядя под ноги, занятый осмотром свода. Тоннель тонул в темноте впереди и позади него.

Он двинулся вперед, ступая по строительным материалам и отводя в сторону свисающую электропроводку. По пути он продолжал исследовать стены и потолок в поисках вентиляционных шахт, которые, он знал, должны быть здесь. Таких он нашел три.

Здесь было теплее, чем на улице. Ветра не было, однако пламя спички заметно колыхалось во встречном потоке. Очень кстати. Чарон расстегнул пальто и двинулся дальше. Кое-где рабочие приготовили формы для отливки бетонных плит. Местами готовые плиты были уже уложены на сводчатом потолке и на стенах, по-видимому, сразу же, как только тоннель отрыли.

Он, должно быть, прошел не менее четырехсот ярдов, как оказался в огромном зале. Луч фонарика терялся среди колонн и строительных лесов. Без всяких сомнений, это будет станция метро. На нижнем уровне к залу примыкал еще один тоннель. Чарон спустился по лестнице и двинулся в другом направлении.

За последние четыре недели это была его третья вылазка на разведку в Вашингтон и второй раз он спускался в подземелье. Непривычному глазу было незаметно, чтобы строители хоть немного продвинулись в своей работе.

Тассоун появился на ранчо в Нью-Мексико месяц назад и привез с собой список. Шесть имен. Он хотел, чтобы эти шестеро были убиты. Возможно такое? Не заинтересуется ли Чарон? Чарон глянул на список.

– Джордж Буш?

– Да.

– Вы предлагаете мне убить Президента Соединенных Штатов?

– Нет. Я спрашиваю, возможно ли такое. Если вы скажете да, я предложу вам, если вас это заинтересует. Если вы согласитесь, я спрошу, сколько. Если мы достигнем согласия по этим вопросам, тогда будем решать, продолжать ли нам дальше разговор.

– А остальные – все?

– По возможности. По правде говоря, чем больше вы уберете, тем больше мы заплатим.

Чарон внимательно прочел список, после чего Тассоун сжег его, растер пепел и развеял его по ветру.

– Я подумаю над этим.

Итак, к чему же он пришел после трех поездок в Вашингтон?

Конечно, убийство Президента возможно. Президент – лицо, избираемое народом, и поэтому он должен время от времени появляться на публике. Самая совершенная в мире служба безопасности не сможет защитить действующего политика от тщательно спланированного и подготовленного нападения. Максимум, на чтр она способна, – это снизить до минимума возможность нападения со стороны какого-нибудь любителя и повысить уровень сложности для профессионала.

Настоящие проблемы появятся после. Чарон не тешил себя иллюзиями на этот счет. Независимо от результата, убийца сразу же становится объектом самой интенсивной охоты на человека за всю историю Америки. Против него будут все. Всякий, кто сознательно окажет убийце помощь, будет беспощадно уничтожен – в финансовом отношении, в профессиональном, – любым путем. Кроме того, подсудимым будет грозить смертная казнь, и, видит Бог, обвинение постарается устранить все препятствия на пути к этому. До рокового выстрела убийца зависит только от себя самого, после он становится парией.

При тщательном планировании покушения для убийцы не составит особого труда покинуть место преступления, но по мере расследования, когда окажется задействованной вся сеть государственных органов, вырваться из нее с каждым часом будет все труднее. Чем дольше останется убийца на свободе, тем упорнее будут преследователи.

Да, это будет охота, охота на бешеного волка.

В этом был вызов, подумалось Генри Чарону. Свою жизнь он провел, устраивая облавы в условиях дикой природы, а последние годы – в не менее диких условиях городов. Случалось, олень, лось или пантера уходили от преследования, и от этого охотничья страсть разгоралась еще сильнее. Убив Президента, он становится жертвой. Если ему удастся сделать невероятное, на один шаг опередить преследователей, эта охота станет вершиной его карьеры, величайшим приключением.

Если же он проиграет, а охотники одержат победу, быть посему. Ничто не вечно под луной. Для снежного барса, для оленя, для Генри Чарона, для всех жизнь – это вызов. Смерть настигает быстрого и смелого, неторопливого и осторожного, умного и глупого – любого.

Смерть легка. Если не считать нескольких мгновений боли, смерть не страшна для тех, кто не прячется от жизни. Эта естественная неизбежность, с которой Генри Чарон воспринимал жизнь, не имела ничего общего с философскими изысками, скорее была подсознательной, врожденной. Он слишком много убивал, чтобы бояться этого.

Наконец, он достиг того места, которое нашел в прошлый раз. Оно находилось на участке, где тоннель немного изгибался. Проходя мимо, он почувствовал дуновение свежего воздуха. При осмотре стены обнаружился узкий продолговатый пролом, достаточно широкий, чтобы через него мог пробраться человек. Пролом вел в старый подвал – мрачное обиталище крыс и насекомых.

Осмотревшись с помощью фонарика, Генри протиснулся в проем, обложенный диким камнем и оказался в комнате с земляным полом и стенами из старого кирпича. Потолок был из бетонных плит. Наверху, как выяснил Чарон в прошлый раз, находилась покрытая асфальтом, заброшенная баскетбольная площадка.

Подвалу было лет сто. Здание, под которым он располагался, снесли лет тридцать или сорок назад в период активной перестройки города. Края плит не везде доставали до кирпичных стен, видно, их отливали не на месте, а привезли. Для подрядчика, по-видимому, оказалось дешевле закрыть дыру, чем засыпать ее грунтом.

Другого выхода из комнаты, кроме как через тоннель, не было. Это не радовало. С другой стороны, удобно то, что вход один – тоже через тоннель. Проникнув сюда незамеченным, некоторое время можно оставаться здесь в относительной безопасности.

Воздух проходил сюда через щели в кирпичной стене и в куче камней, закрывавших люк, через который в свое время в подвал засыпали уголь. Генри подумал, что рядом должны быть такие же подвалы – развалины Вашингтона прошлого века, – через отдушины которых туда-сюда сновали крысы.

Он проверил припасы, привезенные в прошлый приезд в Вашингтон. Консервы, плитка, аптечка, два галлона воды, три одеяла и два фонарика с запасными батареями. Все оставалось нетронутым. Генри внимательно обследовал с помощью фонарика одно из одеял. Крысы решили устроить в нем свое гнездо. Встряхнув одеяло, Чарон сложил его.

Он набрал пригоршню грунта с пола и просеял его сквозь пальцы. Грунт был сухой и больше походил на пыль. Это хорошо. Малейший признак появления воды послужил бы сигналом опасности.

Генри выключил фонарь и посидел в темноте у входа, прислушиваясь. Звуки уличного движения еле проникали сюда, на глубину двадцати или тридцати футов. Появился еще какой-то звук, такой низкий, что скорее угадывался, чем слышался. Он сначала высунул голову, а потом выбрался сам, чтобы посмотреть. Теперь он хорошо слышал слабый гул. Казалось, гул приближался.

Чарон еще раз проверил лаз, он не хотел оставлять видимых следов своего присутствия. Удовлетворенный осмотром, он двинулся в обратный путь, гул постепенно стих, но уличный шум по-прежнему доносился сверху.

Если Тассоуну понадобилось убить Буша, то такой куш удовлетворит любого, думал Чарон по пути к выходу. Нанести удар, уйти от погони, которая не заставит себя ждать, затем через несколько недель убраться из Вашингтона на свое ранчо, где провести несколько лет в томительном ожидании, опасаясь, что люди из ФБР вот-вот приедут за тобой, и в то же время надеясь, что этого никогда не случится.

Имя Буша стояло первым в списке. Остальные пятеро должны быть убиты после Президента. Вот в чем загвоздка. Такая последовательность диктовалась логикой. Если первым убить Председателя Верховного суда или Генерального прокурора, то Президента окружат такой системой охраны, через которую невозможно будет проникнуть. Вот почему Буш должен стать первой жертвой.

Такая постановка задачи неизбежно создавала проблему необычайной сложности. Он должен был вопреки всем стараниям охотников ускользать от облавы и, устроив новую засаду, – брать на мушку следующего. Снова и снова.

Возможно ли это? Способен ли он на такое?

Впереди мелькнул свет и он погасил фонарь. От долгой напряженной ходьбы свело мышцы. В этом месте к тоннелю примыкал еще один. Он остановился и стал ждать в темноте.

Да. Гул снова приближался, нарастая, становился все громче и громче.

Чарон стоял и смотрел, как мимо, грохоча, проносится поезд подземки, в окнах виднелись пассажиры, они сидели, стояли, читали, разговаривали друг с другом. Поезд исчез так же быстро, как появился, гул постепенно стих вдали.

Генри вынул из кармана карту метрополитена и сверился с ней, подсвечивая себе фонариком. Он еще раз изучил направление линий, откладывая все в памяти. Улицы, проспекты и линии метро должны стать для него как родные, как горы Сангре-де-Кристо.

Сунув карту в карман, Чарон осмотрел железную ограду и запертую на замок решетчатую дверь в середине ее. Если понадобится, он срежет этот замок. Нужно купить такой же, на всякий случай.

Было что-то необычное в этом подземном путешествии при свете фонарика; в нос бил острый запах свежего грунта. Минут через пятнадцать он оказался в зале, которому предстояло стать станцией метро. Он обошел его вокруг, пробираясь сквозь леса, нашел выход наружу, отодвинул кусок фанеры, а затем установил его на место.

На улице было холодно. Застегнув пальто, Генри Чарон двинулся вперед, по пути впитывая все звуки, изучая и разглядывая все вокруг в поисках укрытия, тщательно запоминая каждую мелочь.

Возможно ли это? Способен ли он на такое?

Даже если бы он все тщательно спланировал, сделал как надо, если бы судьба уберегла его от сюрпризов в виде полицейского в самом неожиданном месте или туриста с фотоаппаратом в самый неподходящий момент, – самым слабым звеном оставались Тассоун и его таинственные хозяева.

На кого работал Тассоун? Как много людей из его организации знали об убийце из Нью-Мексико, о поездках Тассоуна, о наличных в чемоданах? Работал ли кто-нибудь из них на правительство? А может, будет работать в будущем? Есть ли среди них алкоголики или наркоманы? Проболтается кто-то своей подружке или сболтнет лишнее в баре?

Все, кто мог бы опознать убийцу Президента Соединенных Штатов, представляли серьезную опасность, пока оставались живы. Они всегда будут нести эту непомерную секретную ношу. Если их когда-либо арестуют или припугнут, этот секрет сразу станет предметом сделки или принуждения.

Генри Чарон все больше склонялся к тому, чтобы принять предложение. Подготовка, предвкушение, которое будет расти и расти, убийство, последующая погоня – одни мысли об этом придавали жизненные силы; такое же ощущение он испытывал каждый раз при виде матерого лося на склоне горы морозным ясным утром. Но кто-то неведомый, безликий мог погубить его в один миг. Даже успешно уйдя от преследования, он всю жизнь будет жить в ожидании возможного предательства.

Нужно как следует все взвесить. Главное – это охота.

Генри Чарон шел без остановки, продолжая размышлять о предстоящей охоте.