"Саджо и ее бобры" - читать интересную книгу автора (Куоннезина Вэши)

Глава XIV. В ГОРОДЕ

Когда поезд, в котором мчались Саджо, Шепиэн и их маленький четвероногий спутник Чилеви, сделал последнюю остановку и дети прибыли наконец в город, им вдруг стало так страшно, что они даже не решались выйти из вагона. И, наверно, они еще долго просидели бы на своих местах, если бы к ним не подошел проводник, который присматривал за ними в дороге; он сказал детям несколько напутственных слов, помог им сойти, а сам вернулся к исполнению своих обязанностей.

Что это был за шумный мир, в который они попали! Гудела толпа спешивших куда-то людей, звенели звонки, визжали свистки, шипели и страшно ревели паровозы, останавливаясь с грохотом или отправляясь в путь. Оглушенные, испуганные, стояли как вкопанные наши маленькие жители леса, взявшись за руки, не зная, куда им идти, не смея двинуться с места. Впереди, позади, со всех сторон окружали их ужасная суета и несмолкаемый шум. Неслись грузовики, доверху нагруженные вещами; один из них промчался так близко, что Шепиэн едва успел оттащить сестренку в сторону, а то бы она попала под колеса.

Вокзал показался им огромной гулкой пещерой, наполненной ужасными звуками, и дети почувствовали себя совсем маленькими и беззащитными. Никогда не были они так одиноки, даже в тихом лесу среди молчаливых деревьев, как здесь — среди шумной толпы. Люди глядели на них с любопытством, но все они куда-то спешили и быстро проходили мимо то в одну, то в другую сторону. Так и стояли они среди оглушающего шума города, эти два маленьких индейца из диких лесов. Ошеломленные неведомым миром, они были почти так же беспомощны, как два бобренка, когда их уносили широкие воды Березовой Реки, где нашел их Гитчи Мигуон.

В испуганном воображении Саджо все время вставал образ Чикени — как было страшно ему, когда он попал сюда один, без друзей! Шепиэн начал подумывать, не вернуться ли им обратно в лес. Там, среди лесных обитателей, даже в кольце огня он чувствовал себя уверенней, чем здесь. А Чилеви? Он крепко прижал свои ушки, чтобы ничего не слышать, и забился в уголок корзинки.

Детям казалось, что они простояли уже целый час (на самом же деле прошло всего несколько минут), и Шепиэн уже было отважился двинуться к огромной двери, через которую непрерывным потоком хлынули люди, когда к ним подошел мальчик почти такого же возраста, как и Шепиэн. Он был в красном костюме, с огромными блестящими пуговицами на курточке; на голове, приткнувшись с одного бока, торчала забавная шапочка, которая больше всего напоминала круглую коробочку.

— Алло, ребята! — сказал он развязно. — Заблудились? Или ищете кого-нибудь?

Бедный Шепиэн совсем растерялся перед этим самоуверенным блестящим юношей — ведь он ни разу еще не видел посыльного: он сразу забыл все, что знал по-английски, вспомнив только одно слово, которому его научил Золотые Кудри.

— Полис-мен, — заикаясь от волнения, с трудом произнес Шепиэн.

— Провести к полисмену — так что ли? — переспросил посыльный, сразу смекнув, в чем дело. — Ступайте за мной, — добавил он бойко и быстро пошел вперед, постукивая каблуками своих начищенных сапог по твердой мостовой.

Маленькие индейцы бесшумно следовали позади, быстро скользя обутыми в мокасины ногами; им пришлось почти бежать, иначе они бы отстали. Не выпуская руки сестренки, Шепиэн в другой руке держал корзинку с бобром. Это было забавное шествие!

Лавируя в толпе, мальчик провел детей через главный вход и привел их в просторное помещение, где было так много народу, что Шепиэн подумал, не собрались ли здесь люди со всего света. На противоположном конце, у других дверей, стоял толстый человек. У него тоже был ряд блестящих пуговиц на груди.

— Эй, Пэт! — сказал посыльный. — Вот тебе пара ребят, к полисмену просились — Подтолкнув довольно бесцеремонно своих спутников вперед, мальчик продолжал шутливо: — Такого толстяка, как ты, пожалуй, они отыскали бы и без меня. Похоже, что это индейцы Ты смотри не зевай, а то, чего доброго, и без скальпа останешься.

Бросив лукавый взгляд на блюстителя порядка и подмигнув детям, мальчик повернул обратно и скрылся в толпе.

— Ого! — сказал полисмен и стал рассматривать детей, заложив одну руку за спину. — Ого! — повторил он. — Скальпы снимаете? Так, что ли?

И он уставился на ребят с таким свирепым видом, словно хотел их сразу отправить в тюрьму. Но глаза выдавали его — в них искрился лукавый огонек, и веселые морщинки расходились лучами от уголков его глаз.

— Значит, молодые индейцы будете? Вот оно что? Только дело-то ваше не выйдет, ребята: должен признаться, что бедная моя головушка уже годов двадцать голехонька, как яйцо. Не знаю, чего этому постреленку вздумалось привести вас ко мне — он-то уж знал небось.

Этот полисмен со своим круглым веселым лицом очень походил на деда Мороза. Каска сидела на его лысой голове как-то боком, почти задорно, так что можно было подумать, что работа полисмена — очень веселое занятие. Только разговаривал он очень строго.

Заметив, что дети растерялись, Пэт заговорил с ними более тихим голосом (я же думаю, что тихо он вообще говорить не мог):

— Чем могу служить?

— Твоя — полис-мен? — раздался в ответ несмелый голос Шепиэна.

— Точно так, паренек, — подтвердил ирландец, сдвинув каску еще больше набок. — Я полисмен, да еще какой! С нами шутки плохи. Из нас, сыновей О'Рейли, никто еще в грязь лицом не ударил! Ба, что это у тебя в лубке? — вдруг спросил Пэт, услышав жалобный голосок Чилеви.

— Эмик11 — ответил Шепиэн по-индейски, поднимая крышку корзинки, чтобы показать бобренка. — Э-мик, — повторил он еще раз.

К большому удивлению Шепиэна, полисмен залился громким смехом:

— Ха-ха-ха! Хо-хо! Так он называет меня Миком!12 Сразу узнал, что я ирландец, быстро соображает, постреленок! Ты сказал, паренек, что я э-Мик, — правильно сказал, так оно и есть, я и в самом деле э-Мик.

Полисмен очень гордился тем, что он ирландец, и вообразил, что Шепиэн догадался об этом, когда употребил индейское слово «эмик», что на самом деле означает «бобр». Потомок О'Рейли был приятно удивлен такой догадливостью индейского мальчика; а Шепиэн, услышав, как полисмен несколько раз повторил, что он «эмик», пришел к заключению, что этот человек принадлежит к какому-то странному племени бледнолицых людей, величающих себя бобрами, а это очень почетное звание! Таким образом при первом же знакомстве установились хорошие отношения как с одной, так и с другой стороны.

— А куда вы направляетесь?

Шепиэн забыл не только английские слова, но и про письмо, которое дал ему Золотые Кудри, а теперь, вдруг вспомнив, вытащил его из-за пазухи и протянул ирландцу. '

Прочитав адрес, постовой сказал:

— Дело ясное. Если бы не дежурство, тотчас бы и пошли всей братией куда сказано. Сам Пэтрик О'Рейли сопровождал бы вас. Понятно? Работа, ничего не поделаешь. Придется подождать. Вот отбуду дежурство, сходим.

Пэт погладил Саджо по голове и попросил Шепиэна показать бобренка, — теперь только Шепиэн вспомнил английское слово «beaver» (бобр).

— Ишь, зверь-то какой! Хорош! Верное слово, хорош! — улыбаясь, добродушно проговорил ирландец. — Только уж больно велик, смотреть-то не на что! — добавил Пэт и залился громким смехом.

Никогда еще Чилеви не казался таким маленьким и беспомощным. Наверно, он решил, что настал конец света, и съежился весь, свернулся клубочком, подвернув под себя все четыре ноги, спрятав голову и хвост, чтобы стать как можно менее заметным.

Наши юные путешественники, немного успокоенные, присели на краю длинного ряда стульев. А блюститель порядка, находившийся в весьма приятном расположении духа, засыпал детей вопросами.

Шепиэн уже сумел кое-как рассказать на английском языке почти всю историю с бобренком, рассказал он и о приключениях в пути. Веселый ирландец, который все время смеялся, казалось, даже без всякого повода, вдруг стал серьезным и сказал, что он, Пэтрик О'Рейли, собственной персоной, проводит их к хозяину парка.

— И имейте в виду, — добавил ирландец, — всю правду в глаза скажу кому следует! Верное слово, скажу!

Пэта, видно, не на шутку взволновала история с бобренком, и он углубился в печальные размышления.

— Бедняжки! — бормотал он про себя. — Да тут человек с каменным сердцем слезы прольет, восковая свеча на елке расплавится! Что толковать!

Прошло немного времени, и Пэта сменил другой постовой, который добродушно пошутил, сказав, что Пэт обзавелся «семейством». Ирландец повел своих новых друзей тихими боковыми улицами. По дороге он говорил и шутил без умолку, стараясь развлечь детей. Шепиэн тоже принимал участие в беседе на своем ломаном английском языке. Саджо слушала напряженно, широко раскрыв глаза, но она так ничего и не поняла. Девочка теперь уже перестала бояться; ей казалось, что они в полной безопасности рядом с этим большим человеком в синей форме; а когда она думала о том, что Чикени здесь, в этом же городе, быть может даже на этой же улице, ей хотелось кричать от радости. Глаза у нее разбегались во все стороны. Сколько интересного было в городе! Лошади — о них она только слыхала, но никогда не видела раньше. Трамваи — как быстро они мчались, сами собой! Красивые дамы в нарядных платьях! Но лучше всего были чудесные витрины магазинов. Вот потянуло вкусным запахом обеда, и дети увидели за стеклом такие красивые пироги и пирожные, что не могли оторвать глаз; они стали шептаться по-индейски. Ирландец догадался, что его маленькие друзья голодны.

— Небось проголодались, на ногах еле держитесь? А я-то, старый дурень, болтовней занялся! Виданное ли дело, чтобы кто-нибудь из сыновей О'Рейли спокойно смотрел, как его друзья с голоду помирают, как говорится, прямо на пороге! Пошли обедать!

— Да, прошу, — сказал Шепиэн. — Уже давно сестренка кушай хочет.

Про себя Шепиэн ничего не сказал, хотя неизвестно, кто из них был более голоден.

Пэтрик провел детей в столовую. Когда Саджо и Шепиэн уселись за стол, ирландец поинтересовался, когда же они ели в последний раз.

— Еще поселка были, — ответил Шепиэн. — Мой нет страха. Сестренка много страха было. Много сидела — ничего не кушала. Мой старший, мой сестренка много бережет, не оставляет одну сестренку. Никто не кушала, говорю, только Чилеви кушала мало-мало хлебца.

— Молодчина ты, братец мой! Мы, О'Рейли…

Но как О'Рейли поступили бы в этом случае; так никто и не узнал: в дверях показался человек с подносом, уставленным дымящимися блюдами. Угощение выглядело таким соблазнительным и от него распространялся такой чудесный аромат, что дети даже растерялись, когда перед ними поставили тарелки с кушаньем. У Саджо от волнения закружилась голова. Но скоро водворилось молчание — теперь не до разговоров было, все занялись едой и ели, ели, ели. Во время этого вкусного обеда Саджо вспомнила, что Чилеви, должно быть, тоже голоден и отложила со своей тарелки в корзиночку бобренка кусочек хлеба с маслом, пирожок и еще кое-чего, так что теперь он был занят, как и другие, стараясь наверстать потерянное.

Они сидели в одной из тех маленьких столовых, которые обычно бывают при ресторанах, и, когда пир окончился и все были сыты и довольны, даже Чилеви не мог больше съесть ни кусочка, О'Рейли закурил сигару и пришел в такое хорошее расположение духа, что просто сиял, глядя на своих гостей. На голове у него не было каски, и Шепиэн имел возможность убедиться, что добродушный ирландец был не совсем прав, утверждая, что его «голова голехонька, как яйцо». На самом же деле широкая прядь волос, которая росла над одним ухом, была зачесана назад и тянулась до другого уха. Ничего подобного ни на одном яйце вы не увидите.

Саджо, как хорошая маленькая хозяйка, составила все тарелки аккуратно в одну сторону; ей нравилось держать в руках и притрагиваться к этим красивым и, как ей казалось, дорогим вещам. На самом же деле это была простая посуда, но бедная девочка никогда не видела таких тарелок, как она в этом призналась Шепиэну поздно вечером.

В комнате было тепло. Разогревшись после обеда, Саджо сбросила с головы шаль, и теперь ирландец увидел длинные черные косы и карие, сияющие добротой глаза. Залюбовавшись девочкой, он заявил, что с тех пор как покинул берега Ирландии, ни разу не видел такой красотки. И, когда Шепиэн перевел это сестренке на индейский язык, она смутилась, склонила головку и снова набросила шаль. Но никто не мог долго стесняться этого добродушного человека, и Саджо снова взглянула на Пэта. Тогда шаль опять соскользнула, и девочка громко смеялась вместе с братом над всем, что говорил веселый ирландец, хотя смысла она и не понимала. О'Рейли даже в пот бросило от смеха, так что ему пришлось расстегнуть немного свой мундир. Он вытащил красный платок из рукава и усердно вытирал лысину. Чилеви тоже подал свой голос, и Саджо начала шептаться с ним. А пока они шептались, Шепиэн стал обучать ирландца индейскому языку. Дело шло довольно туго, но в конце концов Пэту все-таки удалось запомнить одно слово: «кэгет», что значит «конечно», или «разумеется», или в «самом деле»; когда очень уверен в чем-нибудь, говорят «кэгет». С тех пор у ирландца все стало «кэгет»; он употреблял это слово на каждом шагу и, по-видимому, был очень доволен своими успехами.

Однако, когда нужно было сговориться относительно следующего дня, Пэт вернулся к английскому языку и пробовал для ясности подражать ломаной речи Шепиэна.

— Парк, — сказал ирландец, — крышка: закрыт нынче. — И, чтобы сделать свою речь более понятной, он закрыл дверь. — Завтра парк открывай, клади деньги, давай бобра.

При этих словах Пэт широко распахнул дверь и привычным движением вытянул руку вперед, словно ждал, что целый отряд бобров двинется по свободному пути.

Потом он вытащил из кармана письмо и, постукивая пальцем по адресу, сказал Шепиэну:

— Мой прийдет сюда. Завтра. Ты ждешь. Кэгет!

Шепиэну трудно было удержаться от улыбки. Пэтрик недооценивал его знания английского языка и искренне порадовался, когда мальчик сказал, что понял его. Сам же О'Рейли остался очень доволен своим уроком индейского языка и считал, что начинает уже кое-что смыслить в этом языке.

Ирландец проводил детей по указанному адресу до самых Дверей, познакомил их с управляющим домом и передал ему письмо от его друга миссионера. Пэт еще раз повторил, что завтра он придет сюда, чтобы они обязательно дождались его и ни в коем случае никуда не уходили без него.

Человек, которому было адресовано письмо, радушно встретил своих гостей — он знал об их приезде, его предупредили телеграммой.

Устроив детей на ночь, он вышел, чтобы и самому послать телеграмму в ответ. Почти в это же время Пэтрик позвонил по телефону из своей скромной квартиры и долго с кем-то разговаривал о детях. В Поселке Пляшущих Кроликов тоже многие беспокоились о них. Приключения трех маленьких путешественников взволновали всех, но сами виновники ничего об этом не знали.

Дети тихонько перешептывались. Им было не по себе на верхнем этаже, в просторной комнате с белыми стенами. Они чувствовали себя такими маленькими и ничтожными, как два мышонка, которые прокрались в кладовую или в церковь. Шепиэн снял через голову мешочек из оленьей кожи, который висел у него на шее, на шнурке, вытащил оттуда долларовые бумажки и стал бережно расправлять их на столе. Саджо стояла рядом, кивая черной блестящей головкой, словно хотела сказать: «Вот видишь, что мой сон наделал!»

Детям очень хотелось узнать, сколько там было денег, Саджо даже наклонилась, приложила палец к губам и смотрела так умно, как будто она все понимала. А Шепиэн морщил лоб, терялся в догадках, рассматривая в отдельности каждую бумажку. Но цифры ничего не сказали детям, и им пришлось отказаться от своей попытки сосчитать деньги. Ясно было только одно: денег здесь так много, как им никогда еще не приходилось видеть.

Шепиэн бережно свернул доллары, сунул их обратно в мешочек и спрятал на груди, под рубашкой.

Это был выкуп за свободу Чикени, и эти деньги должны быть у него все время под рукой.

А на полу Чилеви наслаждался купанием в лоханке. У бобренка было еще другое торжество в этот вечер: он досыта наелся хлебом, который ему дал управляющий. Недоеденные куски превратились в мягкую липкую массу, и поверьте мне, что ковер, покрывавший пол, не стал от этого более красивым.

В ту ночь никому из них не спалось. Маленькому бобренку — потому, что было слишком много интересных вещей под кроватью и в разных углах комнаты, дети же были взволнованы как никогда ожиданием завтрашнего дня — самого замечательного дня в их жизни, ради которого они пошли навстречу опасностям, испытали так много лишений и которого так долго ждали.

Завтра они получат Чикени.

Ни один из них, казалось, не задумался над тем, что хозяева парка могут отказать, что они не отдадут бобренка, поскольку он попал в их руки и они считают его своим. У Шепиэна, быть может, и возникали какие-то сомнения, но Саджо, уверенная, что ее сон сбывается, ни на минуту не теряла надежды и все время повторяла:

— Завтра мы будем с Чикени, я это знаю!