"Последний леший" - читать интересную книгу автора (Купцов Василий)Глава 8В этот раз путники ухитрились переждать грозу, оставшись сухими. Помог высокий раскидистый дуб, одиноко стоявший посреди степи. Едва вдалеке загрохотал первый гром, как Рахта, следовавший впереди, направил коня к одинокому дереву. Покинули седла, расположились прямо на покрытой зрелыми желудями земле. Сквозь густую, уже пожелтелую листву, пока не пролилось ни капли вниз. Богатыри спокойно относились к бушующей вокруг стихии, не вздрагивали при ударах грома. Нойдак тоже был на удивление спокоен, совсем не боялся молний. Возможно, он просто никогда не видел людей, убитых молниями. А может — просто не связывал эту грозу и то, что произошло недавно на Перуновом холме… — Говорят, в грозу под высоким деревом опасно, — сказал Сухмат, — в него молнии часто метят… — А почему? — спросил Нойдак. — Да Перун уж старик совсем, зрение-то никуда не годное, вот и видит только то, что поближе, — засмеялся Сухмат. — Зря ты богов дразнишь! — покачал головой Рахта. — А что, боишься? — засмеялся Сухмат, — Так чего же тебе-то бояться? Это ведь Нойдак любимчика Перунова убил, а не ты… Ты как Нойдак, боишься гнева великого бога Перуна? — Нойдак боится, — сказал северянин как-то равнодушно, — но Перун не увидит Нойдака через эти ветки, листья да желуди! — Нойдак спрятался? — улыбнулся Рахта. — Нойдак хорошо спрятался! — согласился Нойдак. Друзья поулыбались, затем вновь посерьезнели. Смех смехом, но… — Да, Перун на нас сердит, — сказал Сухмат, с опаской вглядываясь в грозовое небо. — У Перуна таких туч да молний с громами — что у степняка вшей, — пожал плечами Рахта, — что же он, специально за нами приглядывать будет? Велика честь… — Так то оно так, но может, все ж, осерчал на нас великий бог? — Что волхва убили? — Да, — кивнул Сухмат. — А что ему волхв? — пожал плечами Рахта, — Перун наш бог, он князей да дружинников покровитель, а волхвы… Подлизываются волхвы! — А как же требы? — Перуну угодны только те требы, что воины приносят, а боле всего мила ему кровь знатного пленного, хана или короля какого… — убежденно заявил Рахта. — А когда деву воительницу в жертву отдали, так что ж? — Не мила такая треба Перуну, не мила! — Тогда почто же волхва своего защищал? — не согласился Сухмат. — Так может договор у них какой был… — А у нас? У нас то договора нет! — Нам, дружине князя русского, договор не нужен, мы и так его, Перуновы, люди, а он — наш бог! Гроза прошла так же быстро, как и пришла. Богатыри не стали терять времени, вскочили на коней и отправились дальше. Вот только Нойдак, как обычно, замешкался — на его кобылку время от времени находили приступы своеволия. Вроде и не мешала усесться, да каждый раз, стоило Нойдаку вцепиться в седло, дабы совершить прыжок наверх, кобыла в самый такой момент делала небольшой шажок в сторону — и наш колдун плюхался на землю… — Своенравную же ты кобылку выбрал, добрый молодец! — услышал Нойдак голос за спиной. Как же он не приметил, как к нему совсем близко подошел невысокий седовласый старичок, хорошо — не враг с мечом, да — проворонил Нойдак, что и говорить! Совсем плохой воин Нойдак! — Нойдак кобылку не выбирал, ее выбрали друзья… — Плохие же у тебя друзья, коли такую глупую лошадку тебе подсунули! — Друзья у Нойдака добрые! — рассердился Нойдак, — И кобылка у Нойдака умная! — Какая ж она умная, коли везти хозяина не хочет? — Потому и не хочет, что умная, — сказал колдун, — чего ж хорошего — на себе кого-то возить, лучше травку щипать! — Да, умная! — засмеялся старичок, — Стало быть, ты — дурак, что на умной ездить пытаешься? — Да, Нойдак дурак, — согласился Нойдак спокойно — ведь его столько раз за последнее время награждали данным эпитетом… — А что это у тебя за копьецо такое малое, из кости выделанное? — Это гарпун. — Дай посмотреть! — Смотри, — и Нойдак дал в руки незнакомого старика заветный гарпун. — И что, ты так мне в руки и отдаешь заветное оружие? — удивился старик. — Нойдак дал посмотреть, — ответил северянин простодушно, — Нойдак насовсем не дал, этот гарпун можно отдать только следующему после меня колдуну… — А если я заберу гарпун себе? — и старик сделал шаг назад. — Но это нехорошо! Нойдак ведь сам его тебе дал, — удивился Нойдак. — Да, ты прав, это нехорошо, — согласился старик и отдал гарпун обратно, — ну и глуп же ты, приятель! — Хорошо, гарпун у Нойдака, а то что было делать? — обрадовался северянин. — Попробовал бы у меня отобрать, — посоветовал старик. — Стариков уважать надо, со стариками драться нельзя! — последовал мгновенный ответ. — Да, ты — истинный дурак! — старик начал хохотать, — Ну, а дуракам, известно — счастье! — Какое счастье? — Да, вот решил тебе подарок сделать… — А где подарок? — У тебя! — Где? — Нойдак машинально начал ощупывать себя. — Подарок тебе — твоя жизнь, дурачок! — Это как? — Да хотел твое оружие заветное отобрать, да тебя убить, — сказал старик, — да не судьба! Гарпун ты мне сам как другу дал, да объяснил — неразумному, что — хорошо, а что — плохо… А коли так — живи, и зла я на тебя боле не держу! — А почему на Нойдака держал зло? — удивился молодой колдун словам старика, но это удивление было ничем по сравнению с тем, как Нойдак удивился в следующий момент. Старик сгинул. Не так, как пропадают ведуны, отводя взгляд или делая шаг куда-то в невидимый мир… Нет, старик исчез честно, даже не устраивая «растворение в воздухе». Просто был и пропал, не стесняясь направленного на него взгляда Нойдака… Своих друзей Нойдак нагнал далеко не сразу, те заговорились на все ту же тему — предстоящего объекта их охоты — и не заметили, что Нойдак отстал. Когда Нойдак оказался вновь между двух богатырей, он быстро, глотая слова, пересказал им то, что случилось между ним и неведомым стариком под старым дубом. — Я ничего не понял! — заявил Сухмат, — повтори еще раз, помедленнее! И Нойдак повторил рассказ еще раз. После этого побратимы задали несколько вопросов — как выглядел старик, как был одет, было ли что у него в руках… — И в руках у него ничего не было, — закончил Нойдак свой рассказ. — А взгляд? — опомнился Рахта, — Как он смотрел? Глаза? — Нойдак не смотрит в глаза мудрым старикам, — ответил Нойдак, — так не принято. Со стариками надо разговаривать, опустив глаза… Побратимы переглянулись. А потом некоторое время молчали. Первым высказался Рахта. — Да ты везунчик, каких мало! — сказал он весело и почти с завистью, — Схлестнуться с богом, да еще и пристыдить его… Нехорошо мол, нечестно! А теперь — будешь жить спокойно… — Да, Перун Слова не нарушит, — согласился Сухмат, — видно есть такой божественный закон? — Что дуракам — счастье? — догадался Нойдак. — Это уж точно! — Теперь мы знаем, по каким законам боги живут! Богатыри явно развеселились. До них дошло, какой опасности они только что миновали… — Хорошо быть дураком! — смеялся Сухмат, — Стукни меня, братишка, по головушке кулачком, да посильнее, может и я поглупею… То-то счастливым буду! — Дай Нойдак стукнет! — предложил Нойдак. — Ну, если ты вдаришь, то Сухматьюшка вряд ли поглупеет, — веселился Рахта, — даже если сто Нойдаков одновременно ударят… — Ты теперь будешь нам счастье приносить, — заявил Сухмат. — Это как? — заинтересовался Нойдак. — Да просто — пока ты с нами, везти нам будет, оно — точно! — Вот какой Нойдак важный! — загордился северянин. — Это точно! — согласился Рахта, — тебя в ином народе только кормили бы да поили, лишь бы ты счастье приносил… — Слышал я о таком обычае у варягов, — сказал Сухмат. — То не только у варягов, — поправил Рахта, — у других народов тоже. Вот, скажем, жил тыщу лет назад один воин великий, и так ему везло, что все аж бояться так его стали… — Что стал он жить без охраны среди врагов своих, а их было у него великое множество, ибо злодеем он был отъявленным, и никто на него руку поднять до самой старости не посмел! — закончил Сухмат. — А под старость все-таки посмели? — заинтересовался Нойдак. — Нет, и на старости лет никто не посмел, так его черви заживо и съели, везунчика… — Ой, Нойдак не хочет, чтобы его черви съели… заживо! — забеспокоился северянин. — Ну, тебе это не грозит, такую честь еще заслужить надоть… Далее пошли воспоминания о том, что и когда кто слышал по данному вопросу. Фразу о том, что «любимцы богов умирают молодыми» первым вытащил из своей памяти Рахта, беседа чуть переменила направление, замелькали имена Лександра и Святослава, потом еще и еще… И все-таки размышления о высших существах продолжали тревожить Нойдака. Правда, как оказалось, эти самые размышления преследовали лишь одну, конкретную задачу. И вот, на ближайшем привале, Нойдак вновь начал терзать своих друзей вопросами. — Вот у вас, князей да богатырей, бог — покровитель Перун? Так? — Перун. — отозвался Сухмат. — А у тех, кто коров да овец разводит, да торгует — Велес? — продолжал допытываться Нойдак. — Ну, да… — А девушки любви у Лады выспрашивают? — Ага! — улыбнулся Сухматий. — А кузнецы да иные мастера — Сварожичу? — Ну, правильно, — отозвался на этот раз Рахта, — надоел уже. И Роду старики молятся да ведуны, а Симаргла колдуны уваживают. Все, теперь все? — Вот видишь, у всех есть боги, а кто у Нойдака бог? — А ты кто? Ведун — не ведун, воин — не воин… — Рахта был в этот вечер зол, — Дурак ты, Нойдак, вот кто ты! — Если Нойдак дурак, то кто его бог? — задал уж совершенно глупый вопрос северянин. — Да кому из богов дураки нужны? — вконец развеселился Сухмат, который, в противоположность побратиму, теперь уже забавлялся этим разговором. — А разве у дураков нет бога? — удивился Нойдак, — У всех есть, а у меня — нет? — Вот уж о ком никогда слыхом не слыхивал, так это о Боге Дураков! — попытался закончить разговор Рахта. — И нигде, ни в каких землях, нет для меня бога? — Слыхал я о земле Хинд, — продолжал веселиться Сухматий, — так там богов так много, как у нас — сорок да ворон. Но и там, думаю, Бога для дураков не придумали… Разговор закончился, и Нойдак, так и оставшийся без личного бога, расстроился вконец. В самом деле обидно — у всех есть, а у тебя — нет! — Что это ты такое …? — спросил Рахта, наблюдая за действиями старой бабки. Рахта мог и сам напечь хлеба али пирогов, прекрасно знал, как готовить тесто, на чем замешивать, сколько чего класть — крутое ли нужно было тесто для печения, иль жидкое — для блинов. Но то, что смешивала эта бабка, было непривычно. Как так — муку и патоку? Что же это получится такое? Может, старуха на старости лет совсем из ума выжила… — Тише ты, а то заругают меня, что при чужаке пряничное тесто замешиваю, — ругнулась было старая женщина и тут же схватила сама себя руками за рот, поняв, что проговорилась. — Так вот он, секрет пряников печатных! — воскликнул Рахта. Все любили пряники, но тайна их изготовления зорко охранялась в этих краях. Повезти в Киев на продажу — сколько угодно, пусть едят… Но секрет — наш, никому не скажем! — Ой, дитятко, если кто узнает, что секрет тебе заветный глупая я, выболтала, ой, убьют меня смертью лютой! — заголосила бабка. — Ладно, — вздохнул богатырь, — никому не скажу, так и быть… — Не скажешь? — Родом клянусь! — Ой, спасибо тебе, добрый молодец, не погубил бабку старую, глупую… Слова старухи о возможной расправе над ней были не пустыми страхами. Селение получало стабильный доход от продажи пряников, доход, которого станичники бы лишились, если бы секрет готовки лакомства ушел бы гулять по Руси. — Спасибо просто не бывает, — сказал Рахта, — будешь сегодня угощать меня со товарищами своими пряниками сладкими! — Ой, дитятко, для вас и расстаралась, для того и готовилась… Надо отметить, что бабка угостила наших героев не только пряниками, уж она-то расстаралась! Чего только не нашли в горшках, вынутых их печи да выложенных на стол дорогие гости. Называется, положила — ну все, что только можно, и мяса и кореньев не пожалела, и гречки вкуснейшей, да все сметаной залила. Сметана запеклась, образовав скусную корочку. Нойдак чуть не захлебнулся слюной, почуяв такие ароматы. Дернулся к своему горшочку, обжегся, замотал рукой. Рахта покачал головой и не спеша преломил поданный к столу каравай. Бабка и тут расстаралась, испекла хлебушка из белой, чисто пшеничной муки, а не из сурожи, как обычно. И чего она так старалась? Может, действительно решила задобрить Рахту? Ужин начался и закончился пивом. Впрочем, это было скорее не пиво, а какая-та бражка, уж больно она была крепка да хмельна. Известное дело — каждый варит пиво как умеет. Но Нойдак на этот раз держался молодцом — то бишь на ногах удерживался… Видно, впрок пошли северянину уроки, что от Василька он в Киеве получил! Еще один сюрприз — с печи слез, кряхтя, дед — старый-престарый, древний-предревний. — Ну, чем, внученька, кормить деда будешь? — прошамкал старец. — Сейчас, деда, сейчас! — засуетилась старушка. — Это что ж, твой дед? — удивился Рахта. — Дед, — подтвердил дедуля, — самый что ни на есть настоящий дед! — А как звать-величать то тебя, дедушко? — Да так и зови — дед Пильгуй! — А сколько ж тебе лет, дедуля? — заинтересовался Рахта. — Я штарый дед, мне — што лет! — заявил Пильгуй с гордостью. — Странно, у соседки моей тоже дед-сто-лет живет, и тоже Пильгуем зовется, — удивился Сухмат, — и тоже весь день на печи лежит, а слезает только когда ложками за столом застучат. — Да, бывает, старички соберутся, да хвастают, какими в молодости силачами бывали, — усмехнулся Рахта. — Да, их послушать… — поддакнул Сухмат. — А што? — насупился дед Пильгуй. — Да ты тоже, небось, добрым молодцем был? — Был… — А нонче постарел, послабел… — Ну уж нет! — прошамкал дед назидательно, — Вшя моя шила при мне! — Это как? — удивился Рахта на немощного деда. — А так, — сказал Пильгуй, — и шилы моей не убавилось! — А доказать— показать? — усомнился Сухмат. — Ох, годы мои древние, — вздохнул Пильгуй, — ну, пошли, не верясшие, покажу… И дед всамдели поковылял к двери. Богатыри отправились за ним. Последним шел Нойдак, глаза его блестели. Конечно, он повидал уже немало чудес, но и сейчас ему было страшно интересно! — Вот, зырьте, не верясшие, вот камень немаленький! — старик оперся на валун ростом с человека, — этот камень шо времен молодости моей ждесь штоит, на нем я шилу и меряю! — Да, камешек что надо! — согласился с уважением в голосе Рахта. — И ты, дед, что — его? — Сухмат вообще пребывал в полной растерянности. — Шмотри, внучек, шмотри! — и дед Пильгуй оперся обоими руками о камень, — Шмотри, вот шила моя молодесшкая! Трое наших героев — Рахта, Сухмат и Нойдак — впились глазами в камень, явно ожидая чуда. Дед продолжал упираться, но ничего не происходило. Камень как стоял, так и продолжал стоять, ни на волосок не двинувшись с места и даже не покачнувшись. Наконец, вздохнув, Пильгуй отнял руки от валуна. — Вот, убедилишь? — В чем убедились? — растерянно переспросил Сухмат. — В том, что вшя шила моя при мне! — Как это? — А я и в молодости не мог ни поднять, ни ш мешта шдвинуть этот камушек, — ухмыльнулся дед, — и шейчаш не могу! Первым понял смысл шутки Сухмат, мгновением позже расхохотался Рахта, а вот Нойдак еще некоторое время растерянно смотрел на друзей, не понимая — чего это они хохочут, может, и ему надо смеяться за компанию? Но в этот момент и до северянина-простачка дошло, что над ним подшутили… — И все-таки старость — не радость, — сказал Сухмат, когда все четверо возвратились в избу и вновь расселись на лавках за столом, — тебе, поди, еще жевать трудно — без зубов-то? Тебе кто пищу жует? Правнуки? — Я дед бравый, — рассердился Пильгуй, — хоть и беж жубов, да пока мне чужие без надобношти! — Так ты что, не жуешь пищу-то? Только кашкой питаешься? — пожалел старика Рахта. — Что такое — не жую? Я вам вшем докажу и покажу! Вше шьем и шсшую! — Ну, дед, с камнем ты нас провел, что ни говори, — покачал головой Сухмат, — но как без зубов жевать? — Вот, не верят штарому Пильгую! — рассердился дед, — но я докажу! — Давай, доказывай! — подбодрил деда Рахта, явно ожидая очередной шутки. — Думаешь, шутка? — Ну, я же вижу, что рот у тебя беззубый, — немного рассердился богатырь, — может, как и отшутишься, не знаю. — А без шуток? — дед был, однако, еще тот! — А без шуток не получится, — сказал Рахта спокойно и уверенно. — Ах не получитша? — рассердился дед, — Гей, внучка, неши-ка шюда шухарь, да потверже, пошуше! Чего-чего, а запас сухарей в избе — святое дело. Всякое ведь может случиться, а сухарики — не подведут, выручат от голодной смерти, если что… И вот большой ржаной сухарь торжественно вложен в рот деду Пильгую. Раз-з-з! Челюсти деда сошлись вместе, раздался хруст и прямо в хари наших витязей полетела сухарная крошка. А дед продолжал разжевывать сухарик беззубым ртом. Закончив процесс жевания громким, смачным глотком, дед Пильгуй открыл рот, показав всем плотные, ороговевшие десны, на которых не было видно не единой царапинки — даже после жесткого сухаря. — А теперь, хозяюшка, вше что ешть в печи — вше на штол мечи! — торжественно провозгласил дед. — Стало быть, не нужно для тебя жевать? — сказал во время еды Сухмат, — хорошая старость, можно никого ни о чем не просить… — Вообще-то, — возразил дед, — когда я лежу на печи, мне чаштенько хочетша, чтобы за меня… — Что, принесли бы чего? — Нет, — хихикнул Пильгуй, — вот ешли бы кто шходил за меня побрызгать… — И все-таки этот дед — ну точно как тот, мамашин сосед, — сказал Сухмат, когда наша троица уже отъехала от деревеньки. — Так что ж, мало ли дедов, — резонно заметил Рахта, погруженный в тяжелые думы. — Все старики друг на друга похожи, — подал голос Нойдак. — Похожи-то похожи, да не настолько! — продолжал гнуть свое Сухмат, — этот дед — ну, вылитый сосед, да и зовут так же — Пильгуем, и шамкает так же, и характер — занудный… — Ну и что? — пожал плечами Рахта, — хотя… Слушай, Сухматьюшка, расскажу тебе одну байку, уж не знаю, правда это али нет… — Ты расскажи, а мы решим! — Как-то степняки совсем обнаглели, да забрались так далеко, как и не ждали их, — начал Рахта, — короче, в деревеньке — ни одного мужика, а тут — набег. Думают — все, пропали… Пограбят, пожгут! А тем все мало — собрали баб, да смеются — где, мол, богатыри ваши? Под лавками прячутся? — Ну и? — Тут слезает с печи дед-сто-лет, кстати, тоже Пильгуй, как сейчас помню, так и рассказывали — дед Пильгуй! Слезает с печи да ковыляет к супостатам. Те деда увидали — и смеются, заливаются. А он им клюкой грозит — я, мол, вас сейчас! — А те испугались? — Вот тут то и случилось самое странное. По разному судят. Одни говорят, что действительно испугались, потому как видок у деда был страхолюдный, ну вылитый леший! — Да наврядли степняков видом испугаешь! — усомнился Сухмат. — Да, вот и бабы все потом решили, что дед Пильгуй — был большой ведун в молодости, вот и под старость видно помнил и ЗНАЛ, как ворогов изгнать! — И что же, действительно степняки ушли? — Так и говорят — мол, ускакали прочь, едва дед-сто-лет им клюкой погрозил, — сказал Рахта. — Что-то не верится, — покрутил головой Сухмат, — чтобы ведун в деревне жил, и никто бы не знал? — Да, говорят, не все чуду поверили, хотя, оно конечно, может — обычай какой у степняков имеется… — Ну, а кто не поверил чуду? — Кто не поверил, по другому рассказывали, — голос у Рахты странно переменился, — просто ветерок в тот момент потянул, а от дедка, век на печи пролежавшим, душок был еще тот! Крепкий, видно, был дух, совсем коням степным непривычный. Как почуяли те кони этот запашок, решили, небось, что тут зверь какой-то великий да страшный сейчас их уест, ну и рванули прочь, а степняки, они ведь с конями — как одно тело… — Решили, что неспроста? — Может быть… Или обычай у них такой — коням доверять? — Я и сам своему Каурому верю, — сказал Сухмат, — сколько раз он меня выручал… — Вот так все и закончилось. Выгнал старый дед ворогов да опять на печь залез… — И все? — Нет, конечно не все, — засмеялся Рахта, — с той поры тот дед Пильгуй первым человеком на деревне стал, и за советом — к нему, и угощения — ему, и дети сказки слушать — и то к нему! — Представляю, что он им нарассказывал! — Я тоже представляю… — Ну, а ты, Нойдак, понял хоть чего? — спросил Рахта северянина, который все это время что-то непрерывно жевал. — Нойдак понял! — ответил тот, не переставая чмокать, — Пряники — это вкусно! — А насчет деда? — Старых людей уважать надо! — Нойдак был воспитан строго: стариков — уважать! — Так где ж твой Дух, куда запропастился? — поддел в очередной раз северянина Сухмат. — Носится невесть где, — пожал плечами Нойдак, — да и что с него взять, с несмышленыша! — Может, и несмышленыш, — заметил Рахта, — только сейчас бы он нам ой как пригодился! — Ты все о том, что за нами следят? — спросил побратима Сухмат. — Следят! — сказал Рахта твердо. — А почему я ничего не замечаю? — Я тоже не замечаю, — ответил Рахта угрюмо, — ни разу не заметил, правда твоя… Но я часто чувствую на себе чей-то взгляд. Чувствую, понимаешь! — Понимаю, понимаю, сам не первый раз в лесу, — кивнул Сухмат, — вот только отчего один ты замечаешь, что на тебе взгляд этот самый? Почему ни я, ни Нойдак ничего не чуют? — Нойдак не чует, — заметил ведун, — но глаза Нойдака видели! — Что видели? — Видели, как вдалеке, между деревьев, мелькнула чья-то тень, — сказал Нойдак, — Нойдак думал, что глаза обманулись, поэтому не сказал… — Надо всегда говорить, — сказал Рахта назидательно, — а вдруг это враг! — Человек так не может, — сказал Нойдак, — быстро-быстро мелькнул! Нойдак думал, что это Дух показался, потом понял — что не Дух. — Это почему ж? — Дух маленький ростом, а между деревьев был большой! — Так ты говоришь, увидел своего Духа в первый раз, когда Перун промазал? — Нойдак видел. — И твой дух маленький? — Он — дитя! — А позади нас заметил взрослого? — Тот, кого Нойдак видел между деревьев, был роста высокого… — согласился Нойдак. — Ладно, все понятно, — сказал Рахта, — теперь мне веришь, Сухматий? — Похоже, что так, — кивнул Сухмат, — одно странно. Почему это ты все время взгляды замечаешь, а я — нет? — Вот и сейчас тоже, вот, на меня кто-то из темноты посмотрел! — сказал Рахта. — Так пусть подойдет, да скажет, чего надо! — Слова-то правильные, только не видно там, в темноте ничего… — А ты позови! — сказал Сухмат, — глянь, и рыба уже изготовилась, если незнакомец другом окажется, так и угостить будет чем! Рыба, наловленная днем в малой речушке, поджаривалась на углях. Рахта в этот раз готовил сам. Терпеливо дождался, пока кучка угольков перестанет выпускать голубенькие язычки пламени, покроется сероватым налетом золы, через который все ж остается виден яркий жар угольков. И, дождавшись, выложил подготовленную рыбешку на угли. Хотя подготовленную — это сильно сказано. Рахта опускался до того, чтобы потрошить живот только у самых крупных рыбин, справедливо полагая, что с мелочью можно не то что перед готовкой, но даже и перед едой не церемониться — просто положил в рот и ням-ням! Ну, а золы заменила сразу и соль, и все приправы, вместе взятые — и так разбаловались при дворе Ясного Солнышка, скоро и в походе разносолов потребуют. Нет, можно и почище — гостеваешь, скажем, в избе землепашца, да требуешь — почему не на золоте подают? Пока автор все это рассказывал, Рахта обдумывал предложение побратима. Позвать, да как сказке… — Может, лучше ты? — вдруг переспросил Рахта, — у тебя переговоры лучше получаются… — Нет, братец, он все на тебя смотрит, — не согласился Сухмат, — стало быть, ты ему и нужон, тебе и переговор вести! — Ладно, попробую… — сказал Рахта. — Нойдак может помочь, у Нойдака голос громкий! — подал «голос громкий» северянин. — Сиди уж! — махнул на него рукой богатырь. Рахта отошел — для порядка — на несколько шагов от костра, поднял руку в приветствии и сказал громко, обращаясь в темноту: — Выйди к нам, незнакомый человек, не бойся! Коли нет у тебя зла на нас, то у нас на тебя — и подавно нет. …. Никто не ответил из темноты. Только послышался Рахте тихий вздох… Постоял, постоял еще Рахта, да так и не услышал более ничего, сам вздохнул и к костру вернулся. — Да ты кушай, кушай, — напомнил пригорюнившемуся побратиму Сухмат. — Что-то нет охоты… — Кушай быстрее, богатырь, — решил припугнуть друга Нойдак, — а то Нойдак голодный да прожорливый, все быстро съест, Рахте ничего не оставит. И будет живот Рахты всю ночь бурчать, нам спать не давать… — Ну, ладно, — улыбнулся Рахта и сунул рыбину в рот… Наши герои ехали день за днем, ехали спокойно, мечей из ножен не вынимаючи. Да и луки знали только стрелы охотничьи в эти дни, боевые же нежились в колчанах — думали, небось, что о них и забыли… Поля уже начинали все чаще чередоваться с лесами, а те, в свою очередь, становились все больше и гуще. Ночевали, как правило, в чистом поле, костер не тушили всю ночь. Лишь пару раз ночевали в деревеньках, с обязательной банькой… В одной из деревенек неожиданно отличился Нойдак, причем как колдун, и, самое интересное, он обошелся даже без помощи давно и неизвестно куда запропастившегося Духа. Дело было простое. Недавний набег степняков был успешно отбит, обошлось без треб среди деревенских. Вот только напугали девчушечку лет пяти, да так, что она и говорить перестала, онемела, бедненькая… Своего ведуна в деревеньке — с ее полудюжиной дворов — само собой, не было. А баушка Ванда, что ворожила поблизости, совсем немощная стала, теперь ей самой хлеб жевать нужно было, куда уж ей другим помогать… А тут — хоть и чужой, да все-таки колдун. Ну как не попросить горю-то помочь? Попросили. А Нойдак и рад стараться. Сам харю страшненько раскрасил, усадил девочку, да как начал вкруг нее бегать, в бубен бить да что-то страшное приговаривать… Испугалась девчушечка, закричала «Мама, мама!», да к матери на шею, и давай жалобиться… Так и заговорила! Уж как Нойдаку спасибо говорили, как кормили, как веничками специально собранными парили… Впрочем, самое вкусное — молоденькая вдовушка с телом, как только испеченная пышечка — это вкусное-превкусное все-таки Сухмату досталось. Оно и понятно… — Этот рыцарь давно здесь лежит, никто ничего не взял, — сказал мальчуган. — Я бы и не притронулся, он, знамо дело, заколдован, — добавил другой малыш. Мальчишки привели наших героев посмотреть на то, что осталось от закованного в железо с ног до головы рыцаря, неведомо как попавшего в наши края. По рассказу местных жителей никто не видел, как этот западный воин сюда приехал, просто однажды после сильной грозы нашли «это», лежащем в чистом поле. «Это» было заковано в железный, уже начавшим ржаветь, панцирь, на голове был глухой шлем с узкими прорезями для глаз, ну, прям ведро — ведром, только что с дырками. И руки, и ноги были в железе, не было ни одного местечка, где виднелось бы тело того, кто был внутри доспехов. — Влах хотел взять меч себе, — рассказывал мальчик, — только дотронулся — его синим огнем и ударило. Потом Влах лежал, посинел, но — оклемался! И больше никто не трогал… — Да, хороший меч, — согласился Сухмат, — но я чужого оружия не возьму. — Рукоять широкая, для обоих рук назначенная, — отметил Рахта, — я бы такой опробовал бы с удовольствием, но у мертвеца не возьму. Тем боле — заколдован… Нам колдовства и так хватает, лишнего не ищем! Нойдак оказался смелее всех. Он вытащил заветный гарпун и, держа его за один конец, подцепил острием шлем мертвеца. — Ба! Да он совсем сгнил… — с каким-то разочарованием отметил Сухмат. — А почему мух нет? — Известное дело — заколдован… Нойдак опустил шлем, так чтобы лица мертвеца не было бы видно. Зачем пугать мальчишек лишний раз. — Надо бы ему костер погребальный соорудить, — заметил Рахта, — все же воин… — У них в обычаях — в земле хоронить, — возразил Сухмат, — видишь — крест на груди? — Да чего зря болтать, — спохватился Рахта, — все одно… Заколдован, не притронешься! — А может, колдовство уже прошло? — Ну, попробуй, если охота! А мне — нет! Сухмат некоторое время задумчиво разглядывал мертвеца, качал головой, наконец, высказался, так и не притронувшись к чужим броням. — Да и доспехи у него маловаты, ни на меня, ни на тебя не сошли бы. А Нойдаку, может, и в самый раз. Будешь, колдунище, носить такой панцирь? Нойдак в испуге замотал головой. — Оно и правильно, ты в таком наряде и с земли не встанешь, — сказал Сухмат, — а брать меч у мертвеца я не хочу… Кабы сам его убил — другое дело! Богатыри ушли, не оглядываясь, что нельзя сказать о Нойдаке, много раз робко оглядывавшегося на брошенного мертвеца в железной одежке. — Ну как, Нойдак, жалеешь, небось, что из Киева уехал? Хорошо в Киеве было? — домогался до молодого колдуна Сухмат. Он специально притормозил коня, чтобы побалакать с тащившимся в постоянном арьергарде Нойдаком. — В Киеве было хорошо, — согласился Нойдак, — Пироги в Киеве вкусные, и женщины веселые, и пиво… — А вино? — Вино — нет! — замотал головой колдун, — Нойдак любит пиво, а не вино! — Пиво все любят, — заметил Рахта рассеянно, — а Киев, известное дело, город большой… — Киев — город большой, — закивал Нойдак, — самый-самый большой! — Ну, есть и побольше, — заметил Сухмат. — Больше Киева? — не поверил северянин. — Куда как больше! — подтвердил Сухмат, — есть Царьград, в нем людей — больше, чем волос у тебя на голове, есть Багдад, там людей и вовсе не счесть… — Ты Сухматия слушай, слушай, — поддакнул Рахта, — он витязь бывалый, где только не побывал, чего только не повидал, ты его слушай, он тебе та-ко-го понарасскажет! — А что, скажешь, Царьград — не большой город? — рассердился Сухмат, — Где это я сейчас байки рассказываю? — Все еще впереди! — уверенно заявил хорошо знавший побратима Рахта. — Я только правду молвлю! — Конечно, правду… — кивнул Рахта, — Только не начинай снова о ковре-самолете, в который была завернута черноокая красотка со станом, как у осы, и с таким же норовом, верно! — Насчет характера этих смуглянок ты точно заметил, — заулыбался Сухмат, — и в каждом большом граде их было не счесть… — И все только и смотрели на русского богатыря? — Не все, но многие! — заявил Сухмат самодовольно, — А в большом городе — большой выбор! — А как знать, большой город или небольшой? — Нойдаку в голову, как всегда, начали приходить мысли организационно — систематизирующего характера. — Вот в Багдаде мне один торговец халвой объяснил… — начал было Сухмат. — А что такое халва? — перебил Нойдак, почувствовав, что слово было произнесено с какой-то слюнкой, почти как, скажем, мед… — Это лакомство такое, одним Сухматием пробованное, — Рахта был не в духе, — Сухматьюшка — он в странах заморских был, шербет пил, халву едал, да сарацинок баловал, — Рахта показал руками, как именно баловал местных красоток его побратим, — и так он там местным понравился, что решили они оставить его у себя, а для этого надо было его малость пообрезать… А он, глупый, решил, что не малость, а поболе! — Хватит глупости болтать! — по тому, как вдруг рассердился Сухмат, можно было сделать вывод, что не все в насмешках Рахты — выдумка. — Отчего же глупости? — пожал плечами Рахта, — Ты расскажи-ка нашему колдунище, что с тобой сделать хотели, когда в серале среди жен царских поймали? И что потом было? — Что было, что было… — недовольно огрызнулся Сухмат, — То и было, что каменщиков вызывали, стены заново отстраивать! — А стены, как известно, богатырь может переломать лишь с бо-ольшого испуга! — заключил Рахта. — Ну и ладно, — усмехнулся Сухмат, — пусть враги боятся, что я… испугаюсь! — Сухмат хотел рассказать о торговце лакомством? — напомнил Нойдак как бы невзначай. — Да, было дело, объяснил тот торговец мне, неразумному, — усмехнулся Сухмат, — что такое есть большой город… — А что такое есть большой город? — переспросил Нойдак. — Купил я у него халвы, попробовал — да выплюнул, такая это гадость была! — начал рассказ богатырь, — Хотел его малость поколотить, потом подумал — все-таки не дома, может, здесь обычаи другие, морду бить не принято. Не стал я его лупить, но спросил строго! Как это так можно подобную дрянь продавать! И как только люди у него покупают. А он — слава Аллаху — говорит… И когда мне продал, тоже своего бога славил. Я его спрашиваю — чего это ты Аллаха благодаришь? А он — спасибо говорю, что создал, мол, бог, так много людей! Ведь никто, одиножды купив у него эту дрянь, больше никогда не покупал. А он торгует уже много лет и небедно живет — дом, семью содержит… Много людей в большом городе! — Ну, в Киеве его бы прибили, — заявил Рахта. — Это — точно! — А почему в Киеве его бы прибили? — не понял Нойдак. — Наверное, потому, что Киев не такой уж большой город! Интересно, читатель, а твой город — большой город? Если вблизи его Красной… ладно — центральной — площади продают нечто совершенно несъедобное и при этом, учитывая, что второй раз у них уже ничего не купят, эти торговцы неплохо живут — то твой город, скорее всего, большой! |
||
|